Помочь сайту
Поздравления
Душа "полынь"-3
НИКОЛАЙ БРЕДИХИН
ДУША «ПОЛЫНЬ»
Повесть
3
Жене Лющин ничего не стал пока рассказывать о предстоящей встрече, тайком от нее утром положил в сумку светлую рубашку, галстук, дезодорант, одеколон. Он понимал, насколько важно первое впечатление, да и не только первое. В таких местах по одежке и встречают, и провожают. Конечно, его «одежка», не говоря уже о «командирских» часах, могла вызвать только «никакой» взгляд у сведущего человека, но во всяком случае и не совсем он был на бомжа похож. Для тех, кто понимает, главное – стремление.
Юрий Петрович не то, чтобы разочаровал Лющина, но оказался совсем не таким душкой. Во всяком случае, мало общего было с тем впечатлением, которое он производил по телефону. Большие залысины, глубокие морщины на лбу, какая-то неприятная, почти черная, родинка на левой скуле, хотя одет он был безупречно, выбрит и наодеколонен соответственно. Но этот животик, коротковатые ножки, нижняя выпяченная губа – ничего подобного у самого Лющина не было. Хотя он тоже в чем-то производил впечатление колобка, но колобка подтянутого, в меру упитанного, вовсе не обрюзгшего и не брюхастого. Однако голос, вообще манера говорить – о! этому, безусловно, стоило поучиться, проникновенные, обволакивающие оттенки производили еще более сильное действие, чем на расстоянии.
Если сам офис располагался в очень престижном месте – возле спортивного комплекса "Олимпийский", да и на входе Лющину пришлось пройти через жесткий кордон одетых в черную, хорошо подогнанную, униформу, охранников, то внутри он попал в гущу самого настоящего муравейника. Отгороженные лишь прозрачным пластиком места с крутящимися стульями, телефоном, ежедневником, стаканом для карандашей и авторучек – ничего индивидуального, все предельно стандартизировано, даже наушники и те были одного и того же сочетания цветов – желтого и фиолетового. Что касается комнаты для бесед, то там столы стояли почти вплотную, только пластик с боков был не прозрачным, а того же фирменного (или брендового) цветового сочетания. Без труда можно было различать, о чем говорят соседи, да и тебя слышно было, хоть перейди на шепот, причем не только рядом, но, по меньшей мере, на два-три стола вправо и влево.
Однако никого, впрочем, это не смущало. Несмотря на то, что время и продолжительность встреч соблюдались достаточно четко, в своеобразном «предбаннике» неизменно сидела толпа посетителей, о чем-то бесконечно перешептывавшихся, буквально буравивших входящих и выходящих из кабинета взглядами.
– У нас всего лишь десять минут, уважаемый Виктор Владимирович. Так что сами определитесь: по каким направлениям вы хотели бы проконсультироваться в первую очередь. Ну а для начала я помогу вам, просто продолжу тот разговор, который мы с вами вчера вели по телефону. Итак, что нас интересует? Духовная жизненная энергия, как я уже сказал. Точнее, ее перераспределение. Понимаете, есть индивидуумы, в которых она буквально хлещет через край, ну вроде вас, как я уже успел заметить, а есть люди, причем очень богатые и значительные порой, которые в трудные минуты своей жизни впадают в настолько глубокие депрессии, испытывают такие жестокие отчаяние и опустошенность, что не только теряют в эти моменты должную работоспособность, но даже вообще всякий интерес к окружающему миру. Такое состояние может быть временным, и после отдыха, той или иной релаксации, тут же исчезает, но бывает, что оно затягивается, приводя к серьезным психическим расстройствам, срывам, и даже... (поверьте, я не шучу) самоубийству. Очень много индивидуумов пытаются найти выход из подобных состояний в алкоголе, драйве (вот модное словечко), наркотиках, и в результате постепенно распадаются как личности, другие идут вроде бы правильным путем: спорт, секс, туризм, юмор, дружеские компании, однако если они «застревают» слишком глубоко, то и это уже не в состоянии их вытащить.
Гурьев внимательно, со значением посмотрел на Лющина, сидевшего напротив с самым беспечным и невозмутимым видом.
– Вы понимаете меня? Хотя бы слушаете? – спросил он иронически.
– Да, конечно, – ответил Виктор. – Что ж тут непонятного? Речь идет всего лишь об энергетическом донорстве. Непонятно только, как вам удалось постичь механизм подобного процесса, я нигде не читал об этом. Ваши права закреплены?
– Разумеется, – кивнул Гурьев и вздохнул с облегчением: – с вами приятно работать, Виктор Владимирович, вы все усваиваете с полуслова. То есть, отвечая на самые насущные для вас вопросы: мы покупаем и продаем. И то и другое достаточно дорого.
– Ну и как? Идут дела? – поинтересовался Лющин, удивляясь своей не просто непринужденности, а некоторому даже нахальству.
Однако Гурьев и этот его пассаж вытерпел глазом не моргнув:
– Спасибо на добром слове. Прекрасно, прекрасно идут дела. Мы даже не думали, что мы так нужны людям. Представьте себе, к примеру, сколько еще прекрасных стихов сочинили бы Есенин и Маяковский, существуй в то время наша фирма, а Фадеев, Хемингуэй? Я уже не говорю о том, как резко теперь может увеличиться продолжительность жизни вообще творческих людей, насколько более насыщенным и продуктивным станет их дальнейшее творчество.
– Проверьте меня, – неожиданно прервал его излияния Лющин. – Мне кажется, я идеально подхожу для той деятельности, которой вы занимаетесь. Вы только упомянули вначале о нас, людях, в которых жизненная сила бьет через край, но ничего не сказали о наших страданиях. Что, к примеру, делать мне и таким, как я, в этой одурманенной, гадкой стране? Это же крест тяжелейший, непосильный! Я, конечно, понимаю, что проявляю в данном случае непатриотизм, что моя энергия теперь будет уходить в такие места, где ни о какой спячке и слыхом не слыхивали, что, в конце концов, выдержав даже утечку мозгов, утечки "слэна" (Соул Лайф Энерджи) никакая страна, даже такая, как наша, не выдержит, но вы даете мне невероятную возможность отныне жить так, как я хочу, в условиях безграничной личной свободы.
– Концепция независимой жизни, – кивнул в ответ Гурьев, – я удивлен. Вы и о таких вещах слышали?
Лющин хотел было возразить, что он понятия не имеет о подобных материях и совершенно ни к чему ему столь широкую осведомленность приписывать, но вовремя спохватился и многозначительно, важно кивнул.
Гурьев, между тем, несколько секунд в задумчивости смотрел на Виктора, затем вскинул брови:
– Да, признаться, вы меня очень озадачили. Наше время вышло, но я просто обязан дать вам шанс. Действительно, вы вполне заслуживаете индивидуального к вам подхода.
Он написал что-то на листке бумаги и, встав, с явным удовлетворением пожал Лющину на прощание руку.
Администратор офиса, окинув беглым взглядом Виктора и вновь взглянув на выданную ему записку, в силу своей вышколенности не позволил себе даже недоуменно скривить рот, он лишь любезно проводил Лющина до двери в самом конце коридора.
Вот там уже, в отдельном кабинете, было даже слишком просторно. Положив ноги на стол и с наслаждением попыхивая сигареткой, сидел спиной к окну какой-то развязный тип, коротко остриженный, с явно бандитской физиономией и с минуту Виктора бесцеремонно разглядывал. Лющин давно уже решил ни в коем случае ни перед кем в этой непонятной фирме не раболепствовать, не выступать в роли просителя. Он без разрешения сел как раз напротив «типа» и, опять же без разрешения, тоже закурил, пустив оппоненту в лицо основательную затяжку крепчайшей «Примы».
Сработало. «Тип» аж поперхнулся, затем с иронией кивнул:
– Что, батя, на большее денег нет?
– А ты подбрось, «сынок», не откажусь, я не гордый, – совершенно в тон ему отпарировал Лющин.
– Ну, ты, папаня, даешь, юморист, с эстрады выступать можешь запросто. Ладно, давай вкручивай. Работа есть работа, работа - прежде всего.
– Чего вкручивать-то? – Лющин и здесь с удовольствием бы многозначительно промолчал, но о чем речь он и в самом деле не имел ни малейшего понятия.
– Ну, что можешь продать, вообще предложить, – невозмутимо ответил тип. Кстати, Володя, – он протянул Лющину лапищу, величиной с бульдожью морду.
Лющин боязливо пожал ее, но лапища на удивление оказалась вялой, рыхлой.
– Ладно, не врубишься никак? Тогда расскажи просто о своей жизни. Можешь и соврать, вранье, между прочим, если очень красивое, это даже лучше, чем правда. Больше ценится. Кстати, как ты насчет пивка? Но предупреждаю, у меня только баночное.
– Ну, баночное так баночное, сойдет, – важно ответил Виктор, – хотя лучшее пиво все-таки бочковое. Вот в Чехии...
– Я не был в Чехии... – поспешил прервать его воспоминания Володя, однако было поздно. Только сейчас до Лющина дошло, кого ему напомнил этот тип, кстати, тоже в белом халате. Однажды, в очередной раз намаявшись поутру от сексуальных видений, Виктор решил все-таки обратиться со своими проблемами в платную поликлинику (они тогда только начинали входить в моду). Молодой врач отложил в сторону газету и коротко зевнул, старательно демонстрируя свое внимательнейшее отношение к жалобам пациента. Затем попросил его раздеться, буквально спустить штаны. Бросив равнодушный взгляд на причинное место Лющина, он слегка развернул его, приглашая упереться руками в стену, и бесцеремонно воткнул палец в одно небезызвестное место. Лющин от неожиданности и боли буквально заорал. Собственно, принципиально ничего нового для него в данном факте не было: ему доводилось лежать в стационаре и подобных обследований он пару раз сподобился, но не таким странным способом, а на кушетке, лежа на боку с подтянутыми коленями, оба раза проводила их миловидная медсестра. А тут... Да еще вопросики потом: как у него, мол, с потенцией, сколько раз он подряд в состоянии, смог бы, например, с двумя-тремя женщинами сразу? Лющин так и не понял тогда, был ли врач «голубым» или просто от скуки над ним издевался.
– Ну что ж, простата у вас в порядке, до аденомы еще далеко, совет один – почаще, точнее, порегулярнее занимайтесь сексом. Понимаете, эта детородная жидкость, если ее внутри себя передержать, как соляная кислота становится – все внутри разъесть способна.
И выписал... успокоительное.
– Слушай, батя, – обиженно, между тем, бубнил Володя, – я мысли читать не умею. Ты давай вслух, не стесняйся, растяни во всю ширь гармонь. Может, еще баночку? А я пока аппаратурку настрою, чувствую по зверскому выражению твоего лица, у тебя есть чем поделиться.
«Что ж, это жизнь!» – грустно вздохнув, подумал Виктор. Совсем как тогда, когда он возвращался из платной клиники, еще ощущая тупую боль от только что проделанной с ним неприятной процедуры.
Странно, но как раз перед этим «бандюганом» Лющин раскрылся так, как не исповедовался бы и перед священником.
– Стоп! – вдруг прервал его Володя с лицом, озаренным столь радостной, чуть ли не детской, улыбкой, что совсем перестал походить на уркагана. – Включаю! Вот про этих девок молодых, длинноногих, которым ты не то чтобы ртом, а даже лбом до грудей не можешь достать, как они издеваются над тобой, все норовят на лысину плюнуть или, по крайней мере, ноготком наманикюренным по ней щелкнуть. Или сесть на нее, причем как раз небезызвестным тебе местом, да поерзать, поерзать. Как можно подробнее опиши, а если сможешь, приври еще что-нибудь. Только ничего не замалчивай, не смягчай, все обиды, унижения, весь свой позор, любая ответная каверза, месть, а уж если удача в чем, то хвались, хвались, расписывай свои подвиги до бесконечности.
Он уже с уважением, осторожненько, высвободил из рук Лющина пивную
банку, затем усадил его в глубокое кресло, надел на голову шлем с прикрепленным к нему маленьким микрофоном.
– Ладно, готово. Теперь давай как можно поживописнее: с эмоциями, диалогами, криками, вздохами, не просто рассказывай, в образы войди, сыграй сразу несколько ролей, скажем, как Эдди Мерфи в «Чокнутом профессоре», ну а я пока - пойду покурю, не буду тебе мешать. Думаю, минут пятнадцати тебе хватит. Ну а сможешь, выдержишь – можно и больше, не стесняйся. Просто нажми, когда закончишь, вон ту красную кнопку, я моментально появляюсь и сниму с тебя эту хреновину с проводами.
«Ах вы, сволочи! – разозлился Лющин, в некоторой эйфории еще и от «Хайнекена». – Вам рассказ нужен, я вам сейчас расскажу, такого наваляю, что мало уж точно не покажется».
Он начал с действительного случая в своей жизни, когда давно, еще при незабвенном социализме, он покупал бутылку водки в магазине, а три молоденькие девчонки, «запав» на его туго набитый бумажник (был день получки), долго шли потом за ним, намереваясь заговорить, но Лющин испугался возможного бандитизма, ухватился за первого встреченного им знакомого и шел с ним в его сторону до тех пор, пока девчонки не поняли и не отвязались. Хотя какой тогда, собственно, был бандитизм – просто хотелось акселераткам выпить, покурить, вкусненько поесть, да и позабавиться – почему бы и нет! – с богатеньким, щедрым дяденькой. Этот случай преследовал потом Виктора всю жизнь, он никак не мог простить себе проявленной трусости, а ведь и квартира «холостая» была тогда у него, точнее, мастерская знакомого художника, причем рядом совсем. Ведь коли не хотелось рисковать получкою, вполне можно было договориться на любой другой день. Нет, сейчас он не струсил, в рассказ свой все запихнул: и сожаление, и тоску, и сны свои предрассветные...
Володя, немного раздосадованный тем, что его отсутствие растянулось на добрых полтора часа, мгновенно переменился в лице, взглянув на какой-то счетчик.
– Ну, батя, ты даешь! Действительно, феномен, гигант! Подожди, я сейчас – одна нога здесь, другая там – надо переговорить с начальством. А ты пока расслабься, отдохни после напряженной трудовой деятельности. Может, пивка еще? Как?
Пиво Лющин в пакет положил. «С паршивой овцы хоть шерсти клок!» – мрачно подумал он и мучительно оглянулся по сторонам в поисках туалета. Однако в кабинете его, естественно, не было. Собственно, Володю, это, как видно, не волновало: за ширмой виднелась раковина как раз на уровне его причиндалов. «Ладно, потерпим, – подумал Лющин, намурлыкивая мысленно рассмешивший его припевчик на мотив «моего милого Августина»: «Ах, мой милый Хайнекен, Хайнекен, Хайнекен! Ах, мой милый Хайнекен, Хайнекен, да!»
Впрочем, вернулся Володя довольно быстро и протянул Лющину гладкий, плотный кусочек картона.
– Ты извини, батя, мы таких денег сразу не выдаем, так что тебе не в кассу, как обычно, а вот по этой карточке будешь получать: там автомат стоит внизу. Но только у нас, нигде больше, карточка эта исключительно для внутреннего пользования.
Карточка карточкой, а в первую очередь Лющин нашел туалет, и лишь потом отправился на поиски злополучного автомата. Подойдя поближе, он вдруг вспомнил, что забыл, точнее специально не взял с собой очки и колебался теперь, в какое именно отверстие и какой стороной сунуть выданный ему кусочек картона. Руки вспотели, машина вполне как-то могла на это неправильно прореагировать. Взмокла и лысина, но вот это вряд ли кого, кроме самого Лющина, могло взволновать.
– Есть проблемы? – послышался вдруг из-за спины Виктора милый девичий голосок.
Лющин от неожиданности вздрогнул и обернулся. И чуть не застонал от осточертевшей ему уже за несколько лет проблемы. Девушка в синей, похожей на аэрофлотовскую, униформе, была необыкновенно любезна и мила, но на две головы выше него.
– Нет проблем, – поспешил уверить ее Виктор.
Однако девушка лукаво улыбнулась, скривила губки и осторожно высвободила карточку из судорожно сжатых пальцев Лющина.
– Сначала "кэш" – наличные, – сказала она, ловко управившись с казавшимся совершенно упертым автоматом. Тот молниеносно любезно выстрелил из себя три купюры. «Сто пятьдесят «баксов»!» – такие цифры Лющин мог и без очков разглядеть. – Теперь, – продолжила девушка, – мы либо кладем это в карман и уходим, либо – тут у нас все виды услуг – можем положить деньги в банк, взять книжку или любую другую карточку, уже не нашу, какую захотите - к примеру, Visa, и вы отныне – богатенький Буратино.
– Ну, не такой уж богатенький, – смущенно пробормотал Лющин, не в силах оторвать глаз от столь любезной «стюардессы», кажется, тоже готовой оказать ему любую услугу, естественно, не у всех на виду, мест укромных она наверняка знала здесь предостаточно.
– Скажите, а как вас зовут?
– Наташа, – с готовностью отозвалась «стюардесса», страстно ожидая продолжения разговора.
Но Лющин только и смог выжать из себя:
– Спасибо, вы приносите удачу!
– Я знаю, – самым недвусмысленным тоном «стюардесса» дала понять, что Лющин не ошибся в своих мыслях о ней. – Всегда рада помочь. Во всем.
Сто пятьдесят долларов, ничего себе! Это, если по курсу перевести, как раз полмесяца корячиться ему на работе. И за что? За какую-то немыслимую фигню, которую никто бы, даже из самых близких его друзей, ни за какие коврижки не стал бы слушать (пытался и не раз уже!). Причем, это еще не вся сумма! Что, интересно, они сделают из его, мягко говоря, фантазий? Порнофильм? Запродадут какому-нибудь выдохшемуся, исписавшемуся сценаристику? Да, уж этому их не учить, такая конторища! Одни охранники чего стоят – форменные мордовороты! А впечатление – будто прямиком из Оксфорда, интеллигентные, вежливые, обходительные.
Первым движением Лющина было поменять три новенькие хрустящие бумажки в ближайшем же валютном пункте, закатить пир на весь мир, показав всем: жене, теще, друзьям, что он, Виктор Лющин, отныне не какая-нибудь тля, посредственность. Пусть и поздновато, но открылся в нем удивительный дар, нашел он новую, не каждому посильную, работенку. Однако поразмыслив, Виктор решил не совершать пока излишне резких телодвижений. За что он больше всего уважал свою Надежду – что она никогда не требовала от него невозможного. Не толкала под пули киллеров в бизнесмены, не призывала торговать на рынке «и в снег, и в зной, и в дождик проливной» или играть в какие-нибудь дурацкие «пирамиды». Она довольствовалась тем, что имела, и к выпечке-то, блинам пристрастилась оттого, что на ананасы да сервелат просто не имела денег, а с ананасов, естественно, толстой бы такой не была. «Что ж, это жизнь, – привычно вздохнул Виктор. – Зачем развращать человека? Просто скажу, что устроился на одну халтурку в исследовательский центр как раз по тому объявлению, в подробности не стану вдаваться. Ну, тысчонку в месяц добавлю в семейный бюджет – уже будет совсем иная картина. А больше – больше определенно перебор».
Подробности и не понадобились.
– Ну, ты молодец, я горжусь тобой, Лющин, – жена с восхищением чмокнула Виктора в верхнюю часть лба, самое начало его плешки, что только ей дозволялось, поскольку для этого ей приходилось вставать на цыпочки. – А что, Витенька, профинансируешь на радостях мою мечту? Обмыть ведь надо такое начинание!
Пить Виктору не хотелось, но он все-таки «отстегнул» из заначки жене пятьдесят рублей (доллары он по-прежнему предпочитал не разменивать). Но что его совершенно потрясло – жена на эти деньги принесла кило апельсинов. Вот тут Лющину уж точно захотелось выпить. Дура из дур! Они что, дети? Сын, слава Богу, своей семьей живет, зарабатывает столько, сколько им обоим и не снилось. Но Надежду уже было не остановить: она достала из хозяйственного шкафа соковыжималку, два бокала...
– Понимаешь, как в американских фильмах, видеть не могу, как они такое по утрам проделывают. До того заелись, даже ничто консервированное их не устраивает. Жахнут по стаканчику соку из только что очищенного плода с утречка, хлебцем поджаренным захрустят-закусят, и с утра до вечера на работе крутятся, да потом еще задом вертят туда-сюда на какой-нибудь аэробике или дискотеке. Давай и мы с тобой так попробуем, а, Лющин! Зарядимся энергией?
– Так может, с утра и зарядимся, – вяло пробормотал Виктор, – на ночь-то для чего?
– А вот на ночь-то в самый раз и будет! – с горящими глазами ответила жена.
Напиток был, действительно, что надо. Тем более что Виктор предварительно, не очень-то доверяя американцам, точнее, их фильмам, сыпанул в бокал аж четыре ложки сахара. «И все-таки лучше бы кваску, – подумалось неожиданно Лющину, – на эти деньги литров десять-пятнадцать можно было бы сварганить. А квас, говорят, для кишечника просто незаменимая вещь».
Однако вслух свои мысли он высказывать не стал, не хотел портить настроение Надежде, буквально парившей в облаках. Впрочем, уже через час настроение это как-то само собой стало угасать у нее, а когда они улеглись в постель, ожидая прихода той неземной, бешеной, энергии, Надежда вдруг не выдержала и расплакалась в высшей точке отчаяния.
– Витя, прости меня дуру старую, я так жрать хочу!
– Я тоже! – вздохнул Лющин с облегчением.
Они тут же, среди ночи, нажарили картошечки, сообразили винегретику. Наелись так, что животы буквально трещали. Оттого и сексом занимались, как всегда: Лющин лишь бы поскорее удовлетвориться, жена – терпеливо ожидая, пока он сделает свое дело, еле удерживаясь от того, чтобы до окончания сеанса не захрапеть. Как бы то ни было, впервые за долгое время Лющин спал спокойно – ни одна длинноногая стерва на этот раз его воображение не беспокоила.
Нет комментариев. Ваш будет первым!
