Попасть в больницу всегда неприятно. Даже с той маленькой проблемкой со здоровьем, что была у меня. Да что там? Даже с обычным насморком не хочется ходить по больницам, да по врачам. Выстаивать эти бесконечные очереди, выслушивать жалобы раненых всевозможными болезнями людей, проходить всяческие процедуры, бегать по аптекам с рецептами от врачей. Кто хоть раз болел – поймёт меня.
В отличие от большинства, лежащих в отделении О людей, у меня была небольшая операция, для которой достаточно было местного наркоза. Она заняла от силы минут пятнадцать. Я весь процесс находился в сознании и на своих ногах ушёл из операционной. Как всегда не обошлось без «бородатых» шуток со стороны врачей вроде «Хорошо зафиксированный больной не требуется в анестезии» и т. д. и т. п. Для них это повседневность, для меня же нет, и потому я как-то не очень весело реагировал на эти шутки.
Сегодня был вторник, к концу следующей недели меня должны были отпустить домой. Так мне сказал главный врач ещё накануне. Видимо, ничего серьёзного. А сейчас я шёл по длинным запутанным коридорам больницы из пятого этажа, по бесконечным крыльям здания. И сам не заметил, как заплутал. Хотя бы до отбоя дойти до палаты. Надо было еды с собой захватить, потому что в этих чёртовых коридорах я понятия не имею, когда найду свою палату.
Обшарпанные стены, просящие ремонта, яркий свет ламп, жёсткий для глаз, заставляли меня смотреть себе под ноги. Неприятный запах больницы бил противно в нос, отбивая позитивные мысли. Да и какой тут может быть позитив, когда вокруг люди, вызывающие жалость и сострадание, чувства, которые не могут находиться рядом с весёлостью.
В первый же день, как только я сюда попал, меня пугали те, кто здесь лежал. Но они в этом не виноваты. Мне был противен этот страх, и я заставил перебороть себя, это мерзкое чувство, и влился, даже не влился, а влил себя в этот коллектив. Я знал, что многим здесь тяжело, без преувеличений. И просто стал здороваться с незнакомыми мне людьми, даря им улыбку. Люди, которым нет дела до всякой круговерти в мире, до повседневной суеты. Я и сам начал здесь задумываться о жизни, пересматривать свои взгляды. Мои жизненные цели казались теперь смешными, и отошли на задний план. Каким же глупым я был раньше. Здесь мне будто открылась сама суть жизни, в общем, и моей, в частности, то, что ранее было скрыто от моих глаз.
Проходя по очередному коридору очередного этажа, я увидел пугающую картину. Все суетились, бегали. Место действия разворачивалось возле одной палаты, откуда доносились крики. Воздух был прямо пропитан, перенасыщен эмоциями, мешая дышать нормально, полной грудью. Поэтому я прислонился спиной к стене напротив этой палаты, чтобы перевести дух. По разговорам мне стало понятно, что у мальчика случился приступ. Я попытался глянуть туда, но вид закрывали суетившиеся врачи. Да мне и неважно было это. Я не какой-нибудь заурядный зевака, ожидающий, чем же подобное кончится? Здесь таких было полно. Они глядели не отрываясь, открыв рты, боясь отвлечься, чтобы не пропустить смерть, если вдруг она наступит. Не понимаю я таких людей. Я в отличие от них закрыл глаза и внутренне переживал за парня, желая ему помочь, только не зная, чем.
Мальчишка умирал, но с помощью врачей, этот момент был отсрочен. Судя по всему не первый раз. Я раньше не видел смерть, а тут прям повеяло какой-то прохладой, будто костлявая коснулась нас своим заиндевелым, ледяным естеством. Чувствовалось её неприятное присутствие. Мне было очень страшно. Я умолял Бога не забирать мальчика.
- Всё! Расходитесь! Шоу закончено, - неодобрительно обратился врач к любопытствующим экземплярам людей. Я открыл глаза. Толпа рассасывалась, ахая, охая и искренне переживая за ребёнка. Мне стало видно маленького мальчика лет пяти-шести на кроватке, возле которой стояла коленками на грязном полу медсестра.
Мне стало как-то тяжело, я чувствовал себя истощённым, словно отдал мальчику часть сил. И сейчас мне хотелось лечь поспать. Я услышал голос одной из медсестёр:
- Мы вытащили его. Выкарабкался Олеженька, молодец, - она погладила его по голове. Он был весь в поту, и бледный, ужасно бледный. И ещё он был лысым. Курс лечения сделал своё дело.
Он как акробат, идущий по верёвке. Готов упасть, но всё же держит равновесие, надеясь, что скоро нить, по которой он идёт, закончится, и начнётся ровная, плоская поверхность.
- А что с ним? – спросил я у выходящей из палаты санитарки.
- L. Последняя стадия. Ох! Недолго ему осталось. С каждым разом его всё труднее и труднее вытаскивать.
- А к нему можно?
- Не сейчас. Сейчас ему нужно отдохнуть. Да и вам тоже, молодой человек. Что-то вы бледны.
- Я с операции иду.
- Ой! Что ж вы такие молодые и больные? – не родственница ли она той старушке.
- Откуда ж я знаю? Мы ведь не специально болеем, - улыбнувшись уголками губ негромко ответил я, боясь потревожить громкостью тишину, необходимую сейчас мальчику.
- Ох! Да я знаю, это риторический вопрос. Вы идите лучше, отдохните. А вечером или завтра утром попроведаете Олежку.
Я попрощался с нею и занялся дальнейшими поисками своей палаты.
Помочь сайту
Поздравления
