Баба Вера постучала в окошко со двора и пожелала доброго утра. Эта скромная седовласая женщина, лет восьмидесяти от роду, была светла и благообразна, как и многие пожилые люди в предзакатном возрасте, всегда носила платок на голове какого-то неопределённого цвета, возможно, когда-то он был чёрным, но со временем потускнел и приобрёл серо-бурую окраску; шерстяную кофточку, вязанную тонкими спицами, никогда не снимала, даже в самую жаркую погоду, а юбку носила то светлую, то чёрную в зависимости от времени года. По её рассказам, в молодости своей она вышла замуж за русского Тихона Ивановича, глубоко верующего человека; зимою он шил верхнюю одежду, костюмы и тулупы из овчины, и возил продавать её в Чебоксары, Казань и Москву. Жили они дружно, растили троих детей, которых с раннего детства приучали к строгому укладу христианской жизни: в одно время просыпались и вставали на утренние правила, потом принимали святые дары и только в обед вкушали плотно, в десять вечера читали правила на сон грядущим и отходили ко сну; вещи в доме лежали, стояли и висели на своих строго определённых местах. Тихон Иванович своим деточкам сделал маленькие грабли, цеп и ворошилки, чтобы им удобно было работать; и дети с радостью помогали им сушить сено, жать рожь, овёс, копать картофель и даже молотить цепами снопы. Он любил детям повторять: «Слово крестьянин произошло от слова христианин», получая при этом внутреннее удовольствие. В 1931 году их раскулачили: отобрали дом, описали вещи, которые вывезли на их же лошади. Вскоре Тихона Ивановича арестовали и отправили на год в ссылку, а потом и в тюрьму. В Великую Отечественную войну два старших её сына, два кормильца, ушли на фронт и не вернулись, а младшая дочь после войны поступила в МГУ, после окончания которого вышла замуж за москвича и осталась жить в Москве. Баба Вера говорила, что сыновья её – в Царствии Небесном, а за дочь, зятя и внуков она молится.
– Деточки мои, – улыбнулась нам баба Вера; окно, занавешенное тюлем от мух, было раскрыто настежь, и баба Вера говорила с нами со двора, – проснулись? Не забыли, что сегодня праздник Преображения Господня, всенощное бдение?
– Уже сегодня? – удивился Владимир, подошедший к подоконнику; солнечные зайчики ласково играли на веточках широко распустившегося папоротника в большом глиняном горшке, передразнивая сонную мохнатую муху своими забавными играми.
– Да, сегодня, деточки мои. А 14 августа Крест вынесли и начался Успенский пост. А вы поститесь?
– Нет, баба Вера. Простите нас, грешных.
– Что вы, что вы, деточки мои? Я вас нисколько не осуждаю, я хорошо понимаю вас.
– Мы будем поститься, баба Вера, мы просто не знали, что начался пост.
– Поститесь так же, как и в Великий пост, до Успения Пресвятой Богородицы. А завтра можно вкушать рыбу.
– Спасибо Вам.
– И ещё, деточки мои, соберите в саду красивых яблочек, завтра батюшка будет освящать яблочки.
– Хорошо, баба Вера, мы это знаем, нам говорила об этом наша мама.
– Ваша мама за Христа пострадала, мученица она, и вы молитесь за неё, – сказала баба Вера и пошла быстро со двора, увидев проходившую мимо женщину.
Когда мы вышли с Владимиром в сад, чтобы собрать красивых яблочек для освящения в церкви, он попросил меня поискать их под грушовкою, а сам поспешно зашёл почему-то в баню. Плоды грушовки называли у нас в деревне «спасовками», красивых и спелых лежало под яблонею много. Без особого труда я собрал маленькое лукошко, но Владимир так и не появился.
– Эй, Влади-имир! Ты чёго застря-ал? – позвал я брата певучим голосом. – Я собрал уже я-яблочек.
Владимир не отзывался. Я пнул ногою в дверь бани, и увидел брата сидящим на лавочке с опущенною на грудь головою.
– Я собрал яблочки, – сказал я неловко, понимая, что помешал Владимиру думать о чём-то своём, и быстро, уязвлённый своим невежеством, побежал домой с лукошком красивых яблочек.
Помочь сайту
Поздравления
