Первый день пребывания в портовом городе ушёл у друзей на поиски ночлега. Дорога на Иерусалим, сначала дощатая, уходила от трёх причалов на восток Иудеи, от неё дорожки поуже лучами расходились по трём частям света, по которым лениво изредка брели запряжённые ослы и быки с красными глазами, кое-где под сбруей плелись, изнывая от жары, газели и пони. Везде слышалась арамейская шипящая речь. Позднее Амалий догадался, что обращают внимание прохожие не на него, а на Рилея: собак в порту попросту не было в отличие от Акко. Голубей было много: с зобами и без, голубые и белые, крупные и горлицы. На плоских крышах тесно прижавшихся домов изредка попадались пустельги с сонными глазами. Несколько раз Амалий пытался заговорить с мужчинами в коротких грязных хитонах, но они сторонились его, точнее крупного волкодава. На северной ярмарке, куда Амалий попал по второму кругу, на углях пеклись омары и лобстеры, чернобрюхие тунцы и лобани. Кое-где продавались финики трёх сортов, боярышник, гранат, миндаль и фисташки. Запах от огромного лобстера напомнил Амалию, что друзья последний раз кушали на шлюпе далеко в море. Он достал из кожаного кошеля статир и протянул рахитичному торговцу в чалме, подивившемуся тому, что у полного и румянощёкого юнца имеются такие большие деньги. Серебряные динарии и медные ассарии, высыпанные в горловину кошеля, еле там поместились. Большую часть бело-розового мяса лобстера поглотил Рилей, но после того как насытился хозяин. Друзья ещё походили округ рыбного ряда, любопытствуя лоснящимися катранами, лобанями в полтора локтя и огромными сфиренами. Вечер не принёс облегчения: жара душила своей недвижимостью. Незаметно люди исчезли с кривых улочек, что Амалий поздно заметил в кипарисовой рощице на северо-востоке от Иоппии. Там он и заснул в зарослях жимолости.
Разбудило Амалия рычание Рилея, сидящего на лохматом хвосте: впервые, продрав глаза, Амалий увидал поблизости женщину, не молодую, не старую. Она обратилась к мальчику на ломанном эламском наречии, приглашая друзьям составить ей компанию. По сию минуту Амалий на улочках Иоппии не заметил ни одной женщины и девочки, чего в Акко не наблюдалось, но самое удивительно, что эта двадцатилетняя женщина совершенно не боялась Рилея. Потихоньку, беседуя на эламском, они оказались на южном краю равнины Сарон, где по бугру расположился хоспис «Слабый лев». Хозяин гостиницы дядя Скин, древний, очень древний и по возрасту, принял странников, даже разрешив Рилею дневать-ночевать под крышей. Комнатёнку рядом заняла эта женщина по имени Виись.
[Скрыть]Регистрационный номер 0371794 выдан для произведения:Глава четвёртая: Приключения в Иоппии
Первый день пребывания в портовом городе ушёл у друзей на поиски ночлега. Дорога на Иерусалим, сначала дощатая, уходила от трёх причалов на восток Иудеи, от неё дорожки поуже лучами расходились по трём частям света, по которым лениво изредка брели запряжённые ослы и быки с красными глазами, кое-где под сбруей плелись, изнывая от жары, газели и пони. Везде слышалась арамейская шипящая речь. Позднее Амалий догадался, что обращают внимание прохожие не на него, а на Рилея: собак в порту попросту не было в отличие от Акко. Голубей было много: с зобами и без, голубые и белые, крупные и горлицы. На плоских крышах тесно прижавшихся домов изредка попадались пустельги с сонными глазами. Несколько раз Амалий пытался заговорить с мужчинами в коротких грязных хитонах, но они сторонились его, точнее крупного волкодава. На северной ярмарке, куда Амалий попал по второму кругу, на углях пеклись омары и лобстеры, чернобрюхие тунцы и лобани. Кое-где продавались финики трёх сортов, боярышник, гранат, миндаль и фисташки. Запах от огромного лобстера напомнил Амалию, что друзья последний раз кушали на шлюпе далеко в море. Он достал из кожаного кошеля статир и протянул рахитичному торговцу в чалме, подивившемуся тому, что у полного и румянощёкого юнца имеются такие большие деньги. Серебряные динарии и медные ассарии, высыпанные в горловину кошеля, еле там поместились. Большую часть бело-розового мяса лобстера поглотил Рилей, но после того как насытился хозяин. Друзья ещё походили округ рыбного ряда, любопытствуя лоснящимися катранами, лобанями в полтора локтя и огромными сфиренами. Вечер не принёс облегчения: жара душила своей недвижимостью. Незаметно люди исчезли с кривых улочек, что Амалий поздно заметил в кипарисовой рощице на северо-востоке от Иоппии. Там он и заснул в зарослях жимолости.
Разбудило Амалия рычание Рилея, сидящего на лохматом хвосте: впервые, продрав глаза, Амалий увидал поблизости женщину, не молодую, не старую. Она обратилась к мальчику на ломанном эламском наречии, приглашая друзьям составить ей компанию. По сию минуту Амалий на улочках Иоппии не заметил ни одной женщины и девочки, чего в Акко не наблюдалось, но самое удивительно, что эта двадцатилетняя женщина совершенно не боялась Рилея. Потихоньку, беседуя на эламском, они оказались на южном краю равнины Сарон, где по бугру расположился хоспис «Слабый лев». Хозяин гостиницы дядя Скин, древний, очень древний и по возрасту, принял странников, даже разрешив Рилею дневать-ночевать под крышей. Комнатёнку рядом заняла эта женщина по имени Виись.