Агаша. Часть 19.

В кухню вошла Тоня, она поздоровалась с Дашей.
-Привет, соня, ну ты молодец, до обеда проспала, завидный сон.
Дарье стало не удобно, - на подмогу пришла Анька, - чего пристала?
-Да нет, Дашенька ты не обижайся, я ведь ничего, просто ляпнула.
-Свекруха-то моя пьянехонька.
-Она там на Лизку кидается, рыдает, хватается за нее, чуть гроб не своротила. Так Агаша ей уже три раза замечания делала, сказала четвертого не будет, что возьмет грех на душу, но свекровушка твоя в жизни больше не одного слова не произнесет.
-Стукнуть ей что-ли, - вылетело у Анны.
Даша уже допивала кофе, странно, - подумалось ей,- бабушку только Ефим мамой зовет, остальные Агашей, даже Тоня, ее дочь.
-Пошлите, девчонки, уже зовут, - сказала Антонина Егоровна.
Дарья хотела помыть за собой посуду, Аня ее одернула, - брось, потом все.
В коридоре народ уже стоял рядочками, более или менее, Борис зажигал от своей и раздавал всем свечки. Даше тоже протянул зажженную свечку, - иди, туда пролазь, к Агаше рядом. Девочка протиснулась и встала рядом со старушкой. Все стояли, но не у гроба, а вдоль стен. Отец Алексей читал и ходил вокруг гроба с кадилом, где что-то дымилось. Свечи на гробе стояли большие и длинные, видимо, их утром поменяли. Святой отец долго читал, обходил вокруг гроба, мазал покойницу каким-то маслом из бутылочки, кисточкой для рисования, лицо, руки, грудь. Потом развязал веревочки на руках и ногах, положил в гроб. Иконку из гроба протянул бабушке Агаше.
-Прощайтесь.
Все стали подходить и целовать мертвую Лизу, кто лоб, кто руки, кто просто дотрагивался до рук или ног. Дашка не смогла заставить себя потрогать тело Елизаветы. Когда все, кто хотел, попрощались, поп закрыл покойницу покрывалом с головой и каким-то не-то песком, не-то пеплом, высыпал на покрывале крест. Посмотрел на Ефима и кивнул головой. Большой брат с Борисом закрыли гроб крышкой и заколотили гвоздями. Конечно, перед закрытием, отец Алексей загасил и убрал из гроба свечи, потом стал собирать и гасить свечки, которые держали люди. Даша впервые увидела отпевание, ей было все интересно, и еще потому девочке было легко наблюдать, что Лиза была для нее просто не знакомой теткой. Конечно, ее было жаль, но еще жальче было людей, которые оставались с этим горем, которым предстояло его пережить. На кладбище Дашу не взяли, Агаша попросила ее замыть пола. С Дарьей осталась мать Бориса, эту женщину звали Марией Федоровной. Когда все уехали, она налила себе из холодильника добрых полстакана водки и залпом опрокинула, не запивая и не закусывая, только издала какой-то звук. Даша была более чем удивлена, даже ее отчим Сережа так не пил. А потом вместо того чтобы помогать, Мария Федоровна завалилась спать, может так и лучше, хоть проспится немного. Девушка уже домывала в коридоре, когда приехал Боря, чтоб забрать Дашку с матушкой на обед в столовую. Мария Федоровна, как услышала голос сына, сразу соскочила и опять запричитала. Когда сели в машину, Борис предупредил, - так, мама, если ты сейчас завопишь, я тебя увезу домой, и вообще, хватит пить.
-Ладно, ладно, сынок, не буду, не буду.
Даше стало даже немного смешно и жалко Бориса, но она не подала вида. В столовой Дашке дали поручение – раздавать на выходе носовые платки, Анна стояла рядом, подавая мыло и полотенце, чтоб люди мыли после кладбища руки. Кто-то уходил молча, кто-то выражал соболезнования. Когда все чужие разошлись, автобус отвез семью домой. Свою мать Борис сразу после обеда отвез к ней домой и поехал за Никиткой в детсад. Зато из столовой со всеми вернулась еще одна женщина, Юлия Ивановна, сиделка Лизы. Вчера ее не было, - подумала Дарья, - такая маленькая толстенькая, как пупсик, но видно было, что она переживала, толи жалела Лизоньку, толи потерянную работу. Ведь было определенно понятно, что больше в ее услугах не нуждаются. Когда подъехал Борис с Никитой и все собрались, Ефим попросил всех сесть за стол, на который поставил шкатулку своей, теперь, к сожалению бывшей, жены.
Большой брат достал из шкатулки красивое кольцо в виде виноградной грозди, только вместо ягод – камни, и такого - же исполнения серьги.
-Лизонька сказала отдать это Анне, для внуков, для Никитки и того, кто будет.
Аня одела перстень на палец, а серьги зажала в руке и, заплакав, убежала в ванную комнату. Никитка устремился за матерью. Мужчина достал из шкатулки серьги с янтарем и такой-же перстень, протянул Тоне.
-Это завещано Антонине.