Глава 16. Война (Продолжение романа «Липовый Рай»)
– И вот нагрянула война…
Хорошо помню этот первый день войны. Было воскресенье… Светило яркое солнце. Мы готовились к матчу с московским «Спартаком». В ожидании этой игры я слегка волновался: московский «Спартак» – моя любимая команда, там играли мои кумиры: Андрей Старостин, Болгар, вратарь Анатолий Акимов. Я смотрел матч московского «Спартака» с басками в 37-м и, надо сказать, увидел незабываемое зрелище. Баски всех подряд крушили в то время, а тут проиграли «Спартаку» со счетом 6:2!
Я отправился на базу на своём новеньком ГАЗ-А, мне врученным ещё в Ворошиловграде с формулировкой «за достижения в спортивных соревнованиях». На улицах Питера царило оживление, тысячи горожан собирались на отдых в парки и пригороды на дачи. Но вдруг оживают громадные рупоры уличных репродукторов и слышатся гулкие удары метронома. Через некоторое время репродукторы на улицах и площадях передают сообщение Молотова о вероломном нападении фашистской Германии. Выхожу из машины, и, кажется, почва ускользает из-под ног. Страшное сообщение всколыхнуло весь город: люди скучиваются группами и между собою обсуждают новости. У газетного киоска выстроилась длинная очередь.
– Что будет? Что будет? – вздыхает пожилая женщина и плачет.
– Красная Армия победит, враг будет разбит, – ласково улыбается ей в лицо офицер, напоминавший по внешности грузина.
В киоске покупаю центральные газеты, быстро перелистываю страницы, но в газетах ни строчки о войне. «Быть может, это – сон? – думаю. – Или какой-нибудь розыгрыш? Не-ет, маловероятно…» Решаю быстрее добраться до базы – а там всё прояснится.
Помню, в душе царило жуткое смятение, я бы даже сказал – в сердце была какая-то паника. Смотрю, и на базе лица у всех ребят напряжённые, иногда проглядывается растерянность. Все в недоумении. Приезжают к нам на базу руководители московского «Спартака», инспектор матча, судьи… И через час после совещания говорят, что матч отменён.
В этот же день у нас на базе руководители клуба провели собрание, и тогда же на собрании приняли единогласно резолюцию, в которой были такие слова: «Мы до последней капли крови будем бороться за нашу Родину».
23 июня мы все до единого человека из ленинградского «Спартака» мобилизовались в ряды ополченцев. Заезжаю на минутку домой. Настя растеряна и бессильно садится на стул:
– Как, уже?
– Красная Армия побэди-ит, враг будэт разби-ит, – говорю с наигранным грузинским акцентом, чтобы развеселить и подбодрить жену.
Знал бы, что вижу Настю в последний раз…
Из лучезарных глаз её покатились ручьями слёзы… И вся она обмякла… Я подхватываю Настю и прижимаю к своей груди. Ласкаю, успокаиваю и в то же время понимаю, что времени в обрез, что внизу у подъезда стоит полуторка и ребята ждут…
– Ну, Настюха, – говорю, – до скорого свиданьица! – целую крепко её на прощание, выпускаю из рук, разворачиваюсь и бегу скорее вниз по лестнице…
Разместили нас в пятиэтажном здании 1-ой образцовой школы, – ныне в этом здании располагается Нахимовское училище, – и мы два месяца «гусячили» там, проходили, так сказать, учения. Нас предупредили, что все наши письма будут проверяться военной цензурой, в письмах запрещалось указывать место расположения части и ещё – наши письма должны быть краткими. Как сын репрессированного человека я вообще боялся писать к своим родным, как бы что не «накосячить», но в августе всё же решил – дай, думаю, напишу Настеньке, чтобы ехала домой, в Ворошиловград, немцы подступали к Питеру, и мне становилось тревожно за свою супругу; думалось, что в Ворошиловграде, а не в Мещерах, спокойнее – мы были уже наслышаны о зверствах фашистов: они выжигали дотла русские деревни и всех местных жителей вешали на столбах, чтобы русский солдат это видел и устрашился.
Как только Настя получила от меня треугольник, – это я узнал от своей тёщи, – сразу же собрала вещи и выехала из Питера на ГАЗ-А. По шляху заехала в Туму и несколько дней гостила у своих родителей. Анисия Мироновна рассказала, что со слезами упрашивала Настеньку остаться у них, а Настя достала моё письмо, развернула и говорит:
– Муж хоча, кабы ехала я.
В Ворошиловграде моя мама и Настя жили в нашей двухкомнатной квартире. В июле сорок второго Луганск оккупировали немцы, и начались облавы на евреев и коммунистов, рыскали они повсюду, как «ищейки злючие». Настю и маму арестовали. В сорок третьем части нашей Красной Армии освободили Ворошиловград, и стал общеизвестным факт массового расстрела мирных жителей: 1 ноября 1942 года расстреляли около трех тысяч человек. Некоторые останки на Острой Могиле опознали – в большинстве своём это были евреи…
Окончание следует. Глава семнадцатая – «Просыпайся!..»
Помочь сайту
Поздравления
