Глава 11. Ура, свобода! (Продолжение романа «Липовый Рай»)
– Наконэц «лимончики» ушли-и, – пропел Кото и пропустил по своим барабанам и тарелкам ликующую дробь.
У нас в интернате «лимончиками» называли всех инициативных комсомольцев, думаю, что это нарицательное имя из сказки Джанни Родари «Приключения Чиполлино», скорее всего, привилось в интернате от наших новоиспечённых музыкантов.
– Ур-ра! Свобода! – крикнул Маркус и кокетливо подпрыгнул в воздух со своею гитарой.
– А ты, Маркус, ляпнул: «У тётки своей он слушает радио «Свобода», – сказал, повернувшись к мальчикам, Лёша.
– Извини, Козя, вылетело как-то, – Маркус Тамм изобразил на лице своём ангельскую невинность.
– Надоел мине уже этот интернат! – в сердцах проговорил Кото. – Тут – как тюрьма. С утра до вэчера зубри математику, физику… Никакой свободы-ы!
– Я тоже сыта по горло этой физикой, – поддержала Кото Нинель.
– После окончания интерната я сколочу свою группу, как The Beatles, и мы с Татьяною поженимся, – Лёша снова обнял свою невесту.
– Ой-ой, размечтался. Подрасти ещё, – сыронизировала Нинель.
– Танька, ты не против?
– Я не против, Лёш, только где мы будем жить?
– Ему ещё и в армию надо, – сказал Петя.
– Меня дедушка отмажет, – сказал Маркус.
Дедушка Маркуса Михаил Тамм был известным в Эстонии трубачом, играл в симфоническом оркестре радио и телевидения Эстонской ССР.
– В Москве мы с мамой жили в коммунальной квартире, – Лёша пропустил замечания мальчиков, словно их и не расслышал. – Эта комната прописана за мною. Тётка её сдаёт квартирантам.
– А почему твоя мама умерла? – спросил вдруг Владимир, молчавший всё это время.
– Мама курила папиросы и заболела раком лёгких. Я много раз говорил маме: «Не кури, это вредно!»
– А сам куришь, – заметила Татьяна.
– Я курю не табак, а травку, – мягко отпарировал мой кумир. – Это не вредно, зато арома-ат!..
– Кстати, – сказал Кото, – я сигодня забил пять косяков. Думал дэвичек угостить, а тут Виладимир пришёл. Что делать?
– Я Владимиру пожертвую свой… Ты сегодня, Владимир, мой гость. Я угощаю, – улыбнулся Лёша и ласково посмотрел на моего брата.
Мы вышли на улицу и направились в сторону котельной. Нам с Владимиром было невдомёк, о чём говорили наши новоиспеченные друзья, мы безропотно им доверяли и шли за ними следом; их возбуждённые восклицания, снежный хруст под ногами и непроглядная морозная мгла усиливали наши волнительные впечатления. Мы прошли за котельную, где у нас размещался дровяной склад, сохранившийся со времён уже несуществующей кочегарки, и встали все в кружок.
– Виладимир, ты ещё никогда не пробовал тиравку? Поймаешь кайф.
– Когда я в первый раз попробовал, меня чуть не стошнило, а теперь я тащусь.
– Испытаешь настоящий рай.
– Будишь на седьмом нэби.
Ребята шутили и в предвкушении сладкого почему-то все дрожали. Даже меня охватил озноб, хотя я точно знал, что меня угощать не будут, потому что все говорили, что я ещё маленький. Кото несколько раз пытался зажечь спичку, но спички у него ломались о коробок.
– Не томи, – сказал Маркус.
Но вот спичка вспыхнула и все пять козьих ножек задымились, обволакивая нас травянистым сладковатым запахом. Лёша Козлов сделал несколько смачных затяжек и передал свой косяк Владимиру:
– На, затянись.
Послышались восклицания:
– Кайф!
– Обалдеть!
Затянулась Татьяна и воскликнула:
– Тьфу! Противно!
Лёша взял у Татьяны козью ножку и затянулся:
– Нормальный косяк!
И передал ножку Нинель, которая после глубокой затяжки произнесла:
– Не чувствую никакого кайфа.
– Подожди немного, – сказал Кото.
– Где-то минут через пятнадцать, – дрожащим голосом проговрил Маркус.
– А чё вы гоните: «Кайф-кайф», – пропела Нинель и снова сделала глубокую затяжку.
Но вдруг яркий свет фонаря осветил нас и раздался хрипловатый зычный голос:
– Не двигаться! Всем стоять на своих местах!
Мы замерли. У меня душа в пятки ушла. Маркус, Петя и Кото быстро скинули свои пятки в сугробы снега.
– Я сказал: «Не двигаться!»
– Это же Кузьмич! – воскликнул радостно Лёша.
– Ну и что – Кузьмич? Если Кузьмич, значит, можно и курить? – уже спокойно пробасил приближающийся к нам учитель по труду. Он фонарём осветил каждого из нас и удивлённо воскликнул: – Ба-а! Здесь и Ардашников – с папиросою в руках! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Ба-а! И Нина Кирюкова – с папиросою!
– Это не папироса, Михаил Кузьмич…
– А что у тебя в руках дымит?
– Травка…
– Травка?.. Так, ребятишки, ну-ка, все в котельную – до единого! И не вздумайте разбегаться!
Михаил Кузьмич Буянов слыл у нас в интернате добрым человеком, ребята его любили. В столярной мастерской у нас то и дело кипела работа: бывало, и мебель мы чинили, и заказы принимали на изготовление различной деревянной утвари. Ещё Михаил Кузьмич тренировал у нас футбольную юношескую команду, которая успешно выступала на республиканских соревнованиях. Как рассказывал учитель, всю свою жизнь он играл в футбол. Родился он в Рязанской области и, будучи ещё мальчиком, со своими сельскими сверстниками гонял на пустыре футбольный мяч, сшитый из лоскутков старых порванных мячей. С годами он обрёл филигранную технику и в юношеском возрасте начал выступать за футбольный клуб «Дзержинец», принимавший участие в чемпионате страны. В 1941-ом году Михаила Кузьмича пригласили в ленинградский «Спартак», там его и застала Великая Отечественная война. Сражался на чудовищном Невском пятачке и в ожесточённых боях оказался в плену. В 1944-ом был освобождён из плена, правда, пришлось хлебнуть горя лишку: в то время к освобождённым из плена относились с подозрением, следователи выясняли, кто есть кто и что да как, и всех бывших военнопленных отправляли на шахты. Но вот Михаилу Кузьмичу посчастливилось однажды попасть на игру первенства страны между сталинским «Стахановцем» и московским «Пищевиком» – бывшие одноклубники узнали его, о судьбе футболиста Буянова доложили одному полковнику, организовавшему в Ворошиловграде команду НКВД – «Динамо». Всеми правдами и неправдами полковник вызволил Кузьмича из шахт и зачислил в свою команду. После завершения футбольной карьеры Михаил Кузьмич перебрался в Москву, долго мыкался, перебиваясь с хлеба на воду, и вдруг ему снова улыбнулась удача – он познакомился через диаспору евреев с нашим директором интерната Ольховским и переехал в наши места на постоянное место жительство. В интернате Михаила Кузьмича негласно признали вторым человеком после Вениамина Яковлевича не потому, что он являлся близким другом Ольховского, люди его любили за простоту и человечность. Среднего роста, жилистый, смуглый, он всегда улыбался, и, несмотря на бодрое настроение в голосе и движениях, в голубых глазах его проскальзывала неприкаянная грусть, подкупающая своей таинственною печалью.
Продолжение следует. Глава двенадцатая – «Химический костыль».
Помочь сайту
Поздравления
