Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 4

4.          Разные судьбы.
 
 
- Ты так необычно рассказываешь, как будто про кого-то книгу читаешь, - Кирилл смотрел на девушку с восторгом и даже с гордостью. Он подумал, что вот так он восхищался бы талантом своей дочери.   
«Дочь… Как хочется семью и детей. Интересно, какими бы они были у нас с Луной?» - но он тут же отогнал бесполезную мысль, жестко напомнив себе, о том что, в отличие от Золушки его сказка хоть и не заканчивается в полночь, но все равно ведь закончится, просто завтра утром. «Завтра. Уже сегодня! – больно кольнуло в области в груди, - Ну, и что? Утро – понятие растяжимое, если повезет, оно и до обеда может растянуться», – плеснул он на ноющую рану пригоршню живительного бальзама, и боль понемногу стихла.
- О чем задумался? - Луна тихонечко тронула его за плечо.
- Я? О небе, - он опять соврал, но не об общих же детях ей рассказывать. Тем более что небо он действительно любил, и о космосе иногда очень даже задумывался.
- А что именно ты про него подумал?
- Я думал, как важно и как притяжимо для человека это загадочное небо. И ему, человеку, никуда от него не деться. Небо – начало всему и конец. Наверное, глядя когда-то на звезды, он впервые задумался о своем месте в мироздании, и это разбудило философию. Философия потянула за собой науку, а та, едва встав на неокрепшие ножки, снова ушла в небо, увлекая за собой человека и замыкая, тем самым, великое космическое кольцо.  Когда-нибудь человечество освоит далекие пределы и уйдет в иное пространство, навсегда распрощавшись с этой планетой.
Уланулуна как-то совсем по-другому, внимательно посмотрела на Кирилла, а потом задумчиво произнесла.
-  Ну, это ты, конечно, не сейчас сочинил, ты над этим не один уже раз подумал, но не это важно. Важно, что ты об этом задумываешься. Я про небо тоже часто думаю. Только мне-то, как раз кажется, что небо наоборот размыкает жизненный круг мирского бытия, по которому мы ходим, как маленькие пони, повторяя изо дня в день каждодневную предсказуемость. Я согласна с тобой в том, что оно действительно открывает иное пространство. Но не всему человечеству разом, а каждому человеку в отдельности – по его сроку и заслугам.
Кирилл не успел обдумать то, о чем она сейчас сказала, потому, что она уже задала новый вопрос.
- Если я тебе скажу, почему еще так важно для меня небо, ты не будешь смеяться?
Он мог бы голову на отсечение дать – что бы она сейчас не произнесла, он точно смеяться не будет. Он кожей почувствовал, что она хочет сказать что-то для себя очень важное.
- Нет, - коротко ответил он.
- Мне кажется, что где-то там, - и она кивнула головой в сторону звезд, - моя Родина.
Кирилл по собственному опыту знал, что иногда у людей бывает ощущение некоторой повторяемости событий, прожитости какой-то иной жизни, дежавю, так сказать. Разное интересное случается порой с человеческим сознанием, поэтому он принял условность игры, и спросил серьезно:
- И ты скучаешь по этой Родине?
Девушка неопределенно пожала плечами.
- Ты хотела бы там оказаться?
Она отрицательно замотала головой:
- Я чувствую, что там тоже было бы страдание, а здесь должно быть что-то еще, кроме… - задумчиво произнесла она. Потом отогнала тревожные мысли и уже весело продолжила, – Забудь. А у тебя не бывает ощущения, что ты должен был прожить другую жизнь, или, что ты где-то есть другой?
- У меня - нет. Если только в том  сне прошлой ночью. Он вообще очень странный был. Точнее сон был нормальный, как и положено, с необходимой долей  «сонной» ненормальности. Необычен он был, своей не сонной реалистичностью. Вот в нем я действительно сначала был кто-то другой. Меня даже звали по-другому, Олег, кажется. Да, точно Олег. Мне там подарили новый путь – лунный мост через реку. Я утром свой сон послушался и на этот берег переплыл. Вот, в результате встретил тебя. Ты во сны веришь?
- Я – только в один, я тебе рассказывала. Но я в него очень-очень верю.
- Ну, тогда и я в свой верить буду, - улыбнулся Кирилл.
- Знаешь, когда этот сон первый раз приснился, - сказала Луна, - мне еще только одиннадцать было. Я к тому времени уже очень хорошо умела вышивать. Но это были небольшие узоры, а  тут я почувствовала, что должна вышить настоящую картину – свой сон. Я отчего-то совершенно поверила в то, что как только  я ее закончу, со мной случится что-то очень хорошее, счастье какое-то. Я потом так себе и говорила: «Сейчас уроки доделаю и сяду счастье вышивать», или, «погуляю и сяду…». Только это уже после было, а в то утро, когда пришло решение, она поняла, что для такой картины ниток нужно очень много. Столько ей взять было негде.
Кирилл заметил, что Луна снова начала говорить о себе в третьем лице, но слушать такой рассказ было даже интереснее.
- Недалеко от детского дома начали строить красивый коттеджный поселок, -  тем временем продолжала девушка, – и люди, заселившие первые отстроенные дома, оказались очень небедными. Деятельная Любовь Ивановна привлекла  некоторых из новоселов в качестве спонсоров.
 И вот уже пополз по комнатам восторженный детский шепоток, что в воскресенье приедут гости с хорошими подарками. Много заветных желаний подслушали тогда маленькие детские подушечки. Некоторые были очень даже удивлены услышанному. Но так, как удивлялась подушка Луны, не удивлялась ни какая другая. Почти до самого утра она слышала только одно: «Ниток, много разноцветных ниток. Ниток, много…». И название-то у ниток этих какое-то непонятное было – мулине. «Что за название такое?» - жаловалась она другим подушкам…
 Или про подушки только сон такой юной особе под утро приснился?
Так было или иначе, но воскресенье, наконец, настало.
Стояли теплые майские дни, потому что солнце грело совершенно по-летнему. По случаю хорошей погоды детей собрали на спортивной площадке, разделив на три группы. В одной стояли старшеклассники, в другой – малыши.  Луна оказалась в средней.
Их группе подарки раздавала Маша. Она доставала из картонных коробок большие полиэтиленовые  пакеты и вручала их каждому по порядку. Спонсоры стояли несколько в стороне и наблюдали за тем, как, изучая содержимое  пакетов, шумно радуются дети.
Пока Луна дожидалась своей очереди, она внимательно рассмотрела  гостей. Двое были ей давно знакомы. Это Нина Ивановна и Анатолий Петрович -  Машины друзья. Были еще две нарядно одетые дамы и необычного вида мужчина. Луне он показался огромным, потому что был очень высоким и сильно широкоплечим. Он имел абсолютно белоснежные волосы, собранные сзади в хвост. Брови же были смолисто черными, а глаза густо синими. Луна даже подумала, что такого  цвета должно быть море, которого она никогда не видела. А он смотрел на детей своими морскими глазами и все время радостно улыбался.
С замиранием сердца Луна взяла из Машиных рук заветный подарок, заглянула внутрь и почувствовала, что маленькое ее сердечко начало трепетать редкими безрадостными ударами. В пакете было необыкновенное праздничное платье, толстая книга, что-то еще… Содержимое пакета неожиданно задрожало, потеряло очертания, и Луна зажмурила глаза. Это не помогло, и слезы посыпались в молодую траву частыми крупными бусинами.
Луна плакала из-за своей беды впервые. Слезы не редко текли из ее глаз, но это были слезы сострадания другим, а сейчас она сострадала себе. Чтобы не омрачать общий праздник, она бегом помчалась в здание детского дома, взбежала на второй этаж и закрылась в своей комнате.
Через некоторое время сквозь всхлипы она расслышала, как за дверью кто-то переступает с ноги на ногу. Потом раздался робкий стук, и на пороге возник расплывчатый силуэт. Она начала усиленно тереть глаза кулаками, но неукротимые слезы никак не позволяли ей рассмотреть вошедшего. Наконец, поток все-таки иссяк,  и она увидела того огромного синеглазого человека.
- Я не угадал твое желание, - утвердительно произнес он, и Луна также утвердительно закивала головой.
- А что же ты хотела, милый ребенок?
- Нни-ттки-и-и, - еле выдавила она из себя.
- Кк-акие? - от неожиданности гость тоже запнулся, а красивые синие его глаза заметно округлились. В этот момент он показался Луне совсем старым.
- Мму-лине-е, - никак не могла  успокоиться девочка.
- Что за чудо такое? – удивился гость.
Луна уже открыла свой опухший ротик, но гость явно не имел желания прослушивать каждую букву по два раза, поэтому он добродушно ее прервал, - не объясняй, разберусь. Скажи лучше, сколько нужно.
- Очень много! – неожиданно твердо заявил ребенок.
- Тонну?
- Коробку! Большую! Очень большую - как из-под обуви. И, чтобы разных цветов. Разных-разных.
- Из-под обуви – это еще не очень большая, - облегченно вздохнул гость. - Я испугался, что нужно, как из-под самосвала. А такую мне не трудно, такую я скоро привезу, - он рассмеялся, и она удивилась, какие  все-таки молодые у него глаза и какая озорная улыбка.
Через два дня Маша торжественно передала Луне увесистую коробку, обернутую в гладкую, сверкающую разноцветными искрами, бумагу. Ниток было так много, и они так радовали Уланулуну богатством красок, что ей показалось, будто счастье уже поставило на порог ее комнаты одну свою ногу. И она стала терпеливо ждать, когда работа будет закончена, и счастье войдет к ней все, целиком.
Луна вышивала свой сон очень медленно, тщательно подбирая цвета и оттенки. Случалось, что проснувшись утром, она понимала, что во сне плывущее по небу облако, имело совсем иные очертания. Тогда она безжалостно вытаскивала из канвы «неправильные» нити и начинала вышивать заново. То же произошло с некоторыми цветами, а белая скала вообще никак не хотела становиться сахарной. Луна не огорчалась неторопливости  процесса. Наоборот, она считала, что благодаря этому счастье сможет значительно лучше подготовиться к приходу, чем сделало бы это второпях.
- Ничего, счастье, - мысленно просила Луна, – я буду вышивать тебя красивым, может быть, тогда и ты тоже постараешься для меня. А пока сходи к кому-нибудь другому. Тебе ведь в каждой судьбе будут рады – ты же счастье.
Про то, что она называет свою работу счастьем, Луна не говорила никому. Когда же в середине новогодних каникул поздним уже вечером, почти ночью круглая луна заглянула в окно детской комнаты, она увидела любопытную картину: все девочки спали, укрывшись белыми одеяльцами, и только одна стояла на коленях пред своей кроваткой. Она пристально смотрела  на вышитую мелким крестиком картину, разложенную на высоко взбитой подушке. Верхний свет был потушен, и вышивку освещала тусклая настольная лампа. Луна тоже решила рассмотреть, что такое чудесное привлекло внимание юной воспитанницы. Она осветила картину своими лучами, и залюбовалась на ту радость, что исходила  от полотна.
- Ну, вот, счастье, ты и готово, - со вздохом произнесла вышивальщица.
 Утром, когда все отправились на завтрак, Луна затащила Машу в комнату и показала ей свою работу. Та долго смотрела на вышитое полотно, а потом из ее глаз потекли привычно тихие слезы. 
- Почему ты плачешь? – удивилась девочка.
- Это обязательно где-то есть - очень далеко, где нет страданий и боли, а только любовь и счастье, - всхлипывала Маша, – и мне почему-то кажется, что у тебя обязательно будет когда-нибудь такое счастье.
Маша действительно это почувствовала, она просто уверовала в это. Только сердце почему-то обволокло необъяснимой тревогой.
- Как ты правильно угадала про счастье, - обрадовалась Уланулуна, а потом вздохнула и добавила. - Такое может и не скоро, а другое уже сегодня может быть. Я это точно знаю.
Маша внимательно посмотрела на любимую воспитанницу. «Нет, - подумала она, – Луна ни о чем не может догадываться. Любовь Ивановна точно не проговорилась, а остальные даже не знают. Тогда о чем она?» И незваную тревогу в Машиной душе сменило удивление.
 
                                       …
 
То, о чем именно сегодня хотела поговорить с Уланулуной Маша, началось уже давно, еще летом, а если подумать хорошенько, то гораздо раньше…
 Когда в стране началась перестройка, ловкие предприимчивые люди смело пустились в неизведанный океан бизнеса. Анатолий к таким не относился. Больше того, он потерял работу,  они еле перебивались на Нинину учительскую зарплату и даже на время успокоились, что не родились у них еще дети, наблюдая, как мыкаются в нищете другие люди.
Неожиданно Анатолию повезло, и он устроился к одному индивидуальному предпринимателю. Тот как раз получил заказы на строительство дачных домов в садовом товариществе. Незадолго до этого  там случился большой пожар – выгорела большая часть строений, и кто смог, начал строиться сам. А остальные продали свои участки – место было хорошее: рядом озеро, лес, до города недалеко. Словом,  желающие  их приобрести, естественно, нашлись очень быстро. Они-то и стали выгодными заказчиками. Шабашили все лето и половину осени, но хозяин не обидел – деньги выплатил, как договаривались, сполна.
А тут ему подвернулся еще один хороший заказ – строительство большого развлекательного центра.
- Ты вроде инженер по строительству? – обратился к Толе  Денис Павлович. Хозяин был молодой - Толин ровесник. Хваткий, уверенный в себе, с бритым затылком и толстой золотой цепью на мощной шее.
- Да уже почти десять лет стажа.
- А чего с работы ушел?
- Да я не уходил, нас с нее государство ушло. Решило, что не нужно ему столько строителей.
- Понятно. Ему виднее. Только, если ему не нужно, мне пригодятся, - ухмыльнулся он. – Я к тебе присмотрелся. Ты парень толковый, спокойный, ответственный. Если еще и квалификацию инженерную подтвердишь, считай, что тебе повезло. Будешь при мне в шоколаде. Скоро такими делами ворочать начнем – деньги рекой потекут. Короче, с завтрашнего дня ты прораб на комплексе.
Дело было знакомое, да и рабочий процесс был отлажен: поставка стройматериалов без сбоев, зарплата вовремя. Безработица в паре с Денисом такую дисциплину в бригадах наладили, какая на советской стройке даже не снилась. Хозяин был крут, два раза не повторял и за малейшую оплошность гнал в шею. С одной стороны, конечно, порядок, но с другой – как-то Толе на душе неспокойно было, особенно когда он видел страх в глазах рабочих, страх и безысходность. Он и в себе ощущал эту загнанность – нравится, не нравится, деваться-то все равно некуда. 
 «Это мне еще повезло, - думал Анатолий, –  работа радует, по тому, как душу вкладывать позволяет. Денис качество жестко требует - репутацию фирме нарабатывает. А главбух вон уже третью машину поменял, а в глазах страха больше, чем у работяги». Толя хорошо понимал, что на чистую прибыль фирма так бы не поднялась. Были еще какие-то источники, и он догадывался, какие, но старался особенно в это не вникать, чтобы не пришлось потом с собственной совестью договариваться. Да и где теперь по-другому?
      А здесь перспектива действительно реальная оказадась. Они получали все новые заказы, и объекты были серьезные. Денис Павлович стал вхож в высокие чиновничьи кабинеты, как-то лихо начал выигрывать тендеры, жестко обгоняя конкурентов. Словом, через четыре года они въехали в собственный сверкающий стеклом оконных проемов офис, отстроенный почти в самом центре столицы. Анатолий к  этому времени стал главным инженером и занимался все больше бумажной работой.
Денис Павлович ценил его высоко, даже старался к себе приблизить: то в ресторан приглашал, то на шашлыки с нужными людьми, но Анатолий по возможности отказывался, прикрываясь работой, а летом они с Ниной  вообще больше любили бывать в своем, а точнее Машином, деревенском доме.
Дом теперь выглядел, как игрушка – украшенный резным деревянным кружевом, он резко выделялся среди других строений. Резьбой по дереву Толя увлекался еще в детстве, а теперь такой заграничный инструмент появился -   только узоры придумывай – остальное он сам за тебя сделает. Нина в этом доме все лето жила. Она с работы еще весной девяносто второго уволилась. Часто стало болеть сердце, и муж настоял:
- Тебе, что, денег не хватает? Хочешь с детьми возиться - поезжай к Маше, там от твоей помощи никогда не откажутся.
Так она и поступала. Только все время мучилась тем, что никогда уже не подарит Толику долгожданного наследника – врачи строго-настрого запретили. А он молчал, все понимал, жену очень любил и очень ее берег.
Той же весной в начале мая как-то в разговоре Денис Павлович обронил:
- Ты что же меня, Петрович, к себе на дачу никогда не пригласишь? Сам туда каждый день ездишь, Москва тебя только работой  и держит. Места-то там, небось, хорошие?
- Места отличные, а дача, так – простой деревенский дом. Он только формально наш, а по документам принадлежит хорошей знакомой.
- А чего на себя не оформишь? Могу посодействовать. Деньги-то вкладываешь?
- В документах надобности нет, у нас вместо них дружба. А дом маленький, просто ухоженный, больших денег не требует.
- У тебя и квартира маленькая. Куда зарплату деваешь, в казино что ли проигрываешь?
- Нам двоим много не надо, а деньги мы на детей тратим.
- На каких?
- На детдомовских.
- Мне тебя, Петрович, не понять, - вальяжно откинулся на спинку стула Денис. - Не дано, да и не охота. Чего своих детей не завели, не спрашиваю. Вопрос больной - сам иметь не могу. Когда по малолетке сидел, свинкой переболел. Ты ведь понимаешь, какие там лазареты. Так что фирма моя богатеет, а кому капитал передавать буду, неизвестно. Но, как ты свои копейки, я деньги в пустоту не кину. Надеюсь, что жизнь чего-нибудь подскажет – я везучий.
- Каждый своей дорогой, Денис Палыч, идет. Главное, чтобы без греха, - зачем-то добавил Анатолий и пожалел, почувствовав на себе ледяной взгляд начальника.
Однако Денис закончил разговор весьма дружелюбно:
- Короче, ждешь ты меня или нет, а в эту субботу мы с Нелькой у тебя.
В субботу с утра зарядил противный, похожий на осенний, дождь, но они с Ниной даже обрадовались - что-то не очень к душе был им приезд хозяина с его очередной подругой. К сожалению или все-таки к счастью дожди не идут вечно, а Денис приехать, видимо, очень хотел. Так что еще через неделю солнце, начальник и его длинноногая спутница появились в деревне почти одновременно.
Выходные прошли, на удивление, хорошо: были на реке, и, несмотря на прохладу, Денис долго не вылезал из воды. Бродили по лесу, обошли поле, зеленеющее высокой уже озимой рожью. И Анатолия порадовало, как  искренне восхищается красотами здешних мест его обычно прагматичный начальник.
Глядя на обшарпанный детский дом, Денис ехидно заметил:
- Что-то я здесь не особо твою помощь наблюдаю. Ну, да ладно, у меня одна идея появилась - если срастется, деньжат, так и быть, подброшу. Глядишь, Бог за это какой-нибудь мой грешок-то и спишет.
А уже вечером на веранде, после третьего бокала красного вина, выпитого под отлично приготовленный водителем шашлык, Денис произнес:
- Знаешь, Петрович, что я решил? Как сказал классик: «Здесь будет город-сад». Вместо того ржаного поля построим коттеджный поселок. Место козырное – природа классная, столица под боком. Думаю, клиентов богатеньких немало на такую наживку клюнет. Я и себе тут дом отгрохаю. Хочешь, беспроцентную ссуду дам, соседом будешь. Потом потихоньку отработаешь.
- Спасибо, только нас и этот дом вполне устраивает.
- Ниночка, - обратился Денис к Нине, – а вы аскетизм вашего мужа разделяете, или поддержите мое предложение, и оформите ссуду на себя?
- Я вам благодарна, Денис Павлович, но с мужем полностью согласна.
- Завидую я вашим запросам – удовлетворять их легко. А вот мне за мои жизнь зубами рвать приходится. Но ничего, зубы у меня крепкие, у кого хочешь, вырвут.
- Денис, - Анатолий пропустил последние слова мимо ушей, – ты как вообще здесь строить собираешься. Это земли  сельхозназначения. На них строительство запрещено.
- Разберемся.
Наверное, зубы у Дениса и вправду были крепкие, потому что уже через две недели на неубранном ржаном поле развернулось активное строительство. Разваливающийся колхоз и его неизвестно с чего процветающий председатель, поделили неплохую компенсацию за потерянный  урожай, а уже в конце зимы одновременно были готовы и первые дома и разрешение на их строительство.
В числе таковых был построен не совсем обычный особняк. Он расположился чуть в стороне от поселка, на опушке леса, высотой был в три этажа, каменный и, благодаря остроконечным башням, похожий на небольшой средневековый замок. 
Как-то вечером Маша шла вдоль деревни к своему бывшему дому. Рядом с соседской усадьбой стоял роскошный белый автомобиль иностранного производства. Маша невольно засмотрелась на сверкающую красоту и не сразу заметила высокого статного мужчину. Чуть позже она узнала в нем синеглазого спонсора, который недавно привозил подарки в детский дом. Он о чем-то оживленно разговаривал с соседкой Зиной, а подросшие Зинины внуки шумно обступили белое чудо.
Когда Маша поравнялась со своим домом, могучий красавец вежливо преградил ей дорогу.
- Уважаемая Мария Николаевна, - галантно обратился он к Маше,  - очень приятно увидеть вас снова. Не скрою, я навел о вас некоторые справки и имею честь сделать вам деловое предложение. Я практически являюсь вашим соседом, ибо проживаю в том скромном жилище, - он указал в сторону средневекового замка, – и мне очень нужен человек, точнее женщина, которой я мог бы доверить присмотр за своим домом. Подождите, не торопитесь с отказом, - перебил он уже хотевшую возразить Машу. – Выслушайте прежде все предложение до конца. Я буду приезжать сюда крайне редко, если  только по выходным. И то, возможно, не каждый раз. Поэтому в ваши обязанности будет входить пятничная уборка, и приготовление пищи, если я запланирую провести выходной на природе. Согласитесь, что это очень необременительно. И, поверьте,  оплата вашего труда будет весьма достойная.
С тех пор, как спонсор не обманул и исполнил заветное желание Луны, Маша мужчине верила. Но она так привыкла проводить все свое время в детском доме, что покидать его на день, а тем более на два ей совершенно не хотелось. И тут незнакомец произнес слова, которые Мария Николаевна за свою тридцатитрехлетнюю жизнь услышала впервые.
- Вы необыкновенная женщина, Мария, я никогда не встречал таких прежде. Я это понял сразу, как только услышал первые звуки вашего волшебного голоса. - Маша поняла, что речь идет о концерте, который устроили для спонсоров воспитанники и работники детского дома. Сначала Они с Ниной исполнили старинную испанскую песню на два голоса, а потом уже она одна пела романс Гомеса, аккомпанируя себе на гитаре. - Вы еще  сами не знаете, какая вы, - между тем продолжал красавец. -   Если бы я не был связан жизненными обязательствами и имел право на семью, то непременно попросил бы вашей руки. К сожалению, я могу просить вас только о незначительной помощи. Хотя нет.., доверить свой дом в чьи-то руки – решение крайне ответственное, поэтому, скажу так: «Я только вас могу попросить о столь значительной помощи».
Казалось, его речь пеленала Машу нежным шелком. Она почувствовала абсолютную искренность сказанного, а глаза собеседника при словах о жизненных обязательствах стали такими печальными, что отказать она не смогла. А еще она поняла, что должна быть какая-то большая благодарность за помощь, оказанную им Луне, чем обыкновенное спасибо, и, что она согласна на его предложение даже безо всякой оплаты.
Во время разговора она постоянно удивлялась тому, как по-разному выглядел собеседник. Его крепкое большое тело неизменно оставалось сорокалетним, а вот лицо сильно зависело от выражения глаз. Когда, к примеру, он говорил об обязательствах, то на мгновение показался ей даже старым.
Они решили, что откладывать дело ни к чему, и Маша впервые вошла в удивительный дом.
Он был еще пуст, и только сказочно сверкали хрустальные слезы огромной люстры, освещавшей ярким светом кованые хитросплетения лестницы. Это уже потом, при ней, завозилась антикварная мебель, развешивались по стенам старинные картины в тяжелых золоченых рамах, а по стеллажам библиотеки расставлялись загадочные древние книги.
- Зачем это вам? - спросила как-то Маша.
- Кто-то же должен хранить память о предках.
- Музеи должны. Там эта память всем людям доступна.
- Согласен, должны. Но, к сожалению, служители этих заведений не всегда честно исполняют свой долг. А есть вещи, которые музеям доверять преждевременно. Не примут они такие дары в силу своего непонимания, да и сохранить их в целости не сумеют.
- А вы, значит, сумеете?
- Я – да!
- Ну-ну, хранитель, увидим. А не боитесь, что украдут?
- Нет, не боюсь. Человек с дурными намерениями войти в этот дом не сможет. Во всяком случае еще очень долго… Так что и вам, Машенька, бояться здесь совершенно некого. Поверьте.
И она ему верила. Она ему с первой минуты верила. Их отношения как-то очень быстро стали такими, будто они уже сто лет в дружбе. Они даже обращаться стали друг к другу на ты, а официально только в чьем-то присутствии или шутя. А с того момента, как случился этот разговор, Маша иногда называла хозяина особняка Хранителем.
Она очень полюбила и этот дом и его владельца. Последнего она любила какой-то смешанной любовью: то, как друга, то, как брата, бывало, даже как отца, когда он приезжал из города уставший, садился напротив горящего камина в нижнем зале и смотрел усталыми, старыми глазами на веселый огненный танец. В такие минуты она его не тревожила. Молча приносила на серебряном подносе плоский коньячный графин, дутый бокал на короткой ножке и садилась напротив. Он плескал на дно бокала небольшое количество пахучей жидкости и выпивал ее маленькими неспешными глотками. Постепенно глаза его оттаивали, снова становясь молодыми.
Второй раз он коньяк не подливал. Маше тоже не предлагал, зато потом он рассказывал ей такие удивительные истории, что опьянение от этих знаний было для нее куда большим. Иногда они пели русские или испанские песни. Маше от чего-то казалось, что он знает песни на разных языках, но она могла петь только на этих. Она долго не знала, где он работает и как зарабатывает такие большие деньги, но совсем не беспокоилась на этот счет. Она была абсолютно уверена в том, что Хранитель не может поступать… неправедно (она не сразу смогла подобрать нужное слово, и позже оно пришло к ней само).
А однажды осенью, в начале октября, поздним пятничным вечером, скорее даже ночью, когда после нескольких капель коньяка привычно оттаяли его глаза, Хранитель задал Маше вопрос:
- Скажите, любезная, а как поживает в вашем заведении та милая  молодая особа, обладательница странного имени и желаний?
- Хорошо поживает. Спасибо большое. Трудится, благодаря вам, денно и нощно, не покладая рук.
- Что так? Хотя подозреваю, что при наличии такого количества расходного материала, она наладила какое-нибудь промышленное производство. Только вот никак не догадаюсь, какое. Кстати, ей очередная поставка сырья не требуется?
- Не требуется, - рассмеялась Маша, – с тем, что имеет, неизвестно, когда управится. Картину она вышивает.
- Любопытно. И хорошо получается?
- Она особенно никому не показывает, но мне пару раз подсмотреть довелось. Редкая мастерица так сумеет, как эта девочка. Это вообще ребенок необыкновенный, - и она долго рассказывала Хранителю о той, которую, сама того не желая, любила больше всех остальных детей, а в конце вдруг неожиданно для себя добавила, – ты бы удочерил ее, тебе тогда такая радость до конца твоих дней подарена будет. А я бы вам все время помогала.
- Я уже говорил вам когда-то, уважаемая Мария Николаевна, что не могу нести обязательств перед семьей. И навсегда окончим этот разговор, - отрезал он, – да, и  когда у кого конец дней, никто ведь не знает, и что там перед концом или уже после: радость или горе  – тоже неведомо.
С последним его высказыванием Маша была полностью согласна, а с первым – нет. Но разубеждать не стала. А ровно через месяц он  сам вернулся к этому разговору.
- Милая моя Машенька, помнится мне, что недавно вы высказывали настоятельное пожелание видеть хозяйкой этого дома вашу любимую воспитанницу.
Ни про хозяйку, ни про то, что она действительно ее любимая подопечная, Маша тогда и словом не обмолвилась. Но сути вопроса это не меняло, и она внутренне замерла.
- Так вот, - продолжил Хранитель, – если ваше намерение участвовать в этом процессе осталось неизменным…
- Осталось, осталось! – радостно перебила Маша.
- Разрешите продолжить? - при этих его словах она утвердительно закивала головой. – Спасибо. Так вот.., раз ваше намерение, как вы мне только что подтвердили, не изменилось, разрешите поставить вас в известность, что с завтрашнего дня мой адвокат приступает к оформлению документов по опекунству.
- А как же обязательства? – Маша сама не поняла, как вырвался у нее этот абсолютно ненужный  сейчас вопрос. Впрочем, ответ, который она получила, ничего ей не объяснил, а скорее еще больше все запутал, и она зареклась к этой теме никогда не возвращаться. 
- Выяснилось, что отпущенный срок позволит исполнить намерение, - почему-то грустно улыбнулся Хранитель.
- Только вы, Мария, - продолжил он, - отдаете себе отчет в том, что будете вынуждены оставить свою работу, во всяком случае, частично и переехать в этот дом для постоянного проживания.
- Отдаю, буду вынуждена, перееду! – обрадовалась она.
В декабре документы были оформлены, и они решили, что объявить Луне о переезде в новый дом лучше в конце новогодних каникул, чтобы не лишать девочку привычного отдыха в кругу друзей.
 
                                      …
 
И вот теперь Маша смотрела на УлануЛуну и не понимала, как мог догадаться ребенок, что сегодня сбудется самая заветная мечта любого детдомовца?
На завтрак они с Луной, конечно, опоздали, но Иннокентий пришел еще позже. Он был абсолютно спокоен, но его  глаза не могли скрыть какое-то особенное торжество. Уже ближе к обеду Луна достала из коробки аккуратно сложенную вышивку развернула ее и замерла. Она долго смотрела на свою работу и молчала, а потом, так же молча, взяла ножницы с тонкими острыми кончиками и стала осторожно выпарывать нитки, которыми были вышиты мокрые темно русые волосы юноши. Точнее, абсолютно черные, так как кто-то очень аккуратно выкрасил их чернилами в черный цвет.
 К обеду она не вышла, как ни уговаривала ее Маша. Кеша уже раза четыре заглядывал в ее комнату, бросал на нее, занятую работой, пристальные злые взгляды, но ничего при этом не говорил. Зато позже сказала она, когда сев рядом с ним за вечерний стол, и, обращаясь к пустому пространству перед собой, тихо и уверенно произнесла:
- Там будут только такие волосы, какие вышиваю я. Там просто не может быть других. Слышишь, не может быть, - твердо повторила она. И подросток понял, что каждый раз она снова и снова будет выпарывать черные нити.
И только уже после ужина Маша, наконец, сумела начать важный для обеих разговор. Она обняла девочку и ласково зашептала:
- Если ты не будешь против, то с сегодняшнего дня у тебя может появиться новый дом. Твой настоящий дом, который, если мы все постараемся, станет тебе родным.
- Кто «мы»? – с интересом спросила Уланулуна.
- Ты, я и один очень хороший человек.
- Ты вышла замуж, и вы будете моими родителями?
- Нет, ребенок, я не вышла замуж. Я по-прежнему буду твоей няней и другом. А у тебя появится  дядя. Но ведь это же тоже семья, правда?
- Правда! Семей может быть много, разных. Людей, которых ты любишь, как своих родителей, тоже. Только родители, все-таки от слова «родить» названы. Так, что если по грамматике, то родители одни, а если по душе, то, как в жизни повезет. А по документам считать – вообще труд напрасный. Ты, вот, мне по моей душе уже давно, как мама.
Маша прижала к себе девочку и, как всегда тихо, заплакала.
- Твой дядя, правда, очень хороший, - прошептала она. -  Я его уже скоро год, как знаю, и он мне с каждым днем все больше нравится.
- Влюбилась! – Луна прищурилась, и в глазах ее зажглось озорное любопытство.
- Конечно, я его полюбила. Его нельзя не любить. Но вовсе не так, как думают твои хитрющие глазищи. Я его по-разному люблю: как брата, как отца, как хорошего, надежного товарища. А как ты себе вообразила, у меня почему-то не получается, хотя я может и не отказалась бы пережить такое чувство. Но… не получается. Наверное, потому, что у него есть обязательства перед жизнью.
- Какие обязательства?
- Не знаю. Не важно. Просто они у него есть. Кстати, ты ведь его тоже немного знаешь. Это он подарил тебе нитки.
- Ой, так я его еще как много знаю. Иногда целой жизни не хватит, чтобы человека понять, а иногда слова или поступка достаточно. Так что я его очень даже хорошо знаю.
- А про целую жизнь ты откуда знаешь?
- Сие неведомо, - хихикнула Луна, – сие знание просто так в моей голове лежит, авансом.
- Ладно, пусть лежит. Оно, в общем-то, правильное, твое знание. Так я не поняла, - спохватилась Маша, – ты удочеряться согласна или нет?
- Я даже уплемяниться согласна. Я сегодня согласна на все, потому что сегодня очень важный  и правильный день.
- Чем же он так важен?
- Это день рождения моего нового счастья.
- Это потому, что тебя дядя забирает?
- Нет, он меня потому и забирает, что сегодня мое новое счастье родилось.
- Ну, тебя, запутала ты меня совсем, - и Маша поцеловала Луну в щеку.
Ранним утром следующего дня она заглянула в комнату девочек и нашла Луну сидящей на кровати, совершенно готовой к отъезду.
 – Что ж, говори подругам: «До свидания», и пошли, а то за нами уже приехали.
 
…Как и девять лет назад Кеша стоял возле окна и смотрел на  спускающуюся по ступеням высокую темноволосую девочку, крепко держащуюся за руку его заклятого врага. А в конце дорожки, у садовых ворот, радостно им улыбался огромный, как сказочный воин, обладатель молодых синих глаз бездонной глубины.
- Еще один враг, - подумал юноша, глядя в след удаляющемуся автомобилю. – Ну, что ж, чем больше вражеское войско, тем интереснее сражение.
- Еще один добрый дом, - подумала Уланулуна, поднимаясь по мраморным ступеням лестницы. – Чем больше добрых домов, тем радостнее жизнь.
Ей показали весь особняк, предложив подобрать комнату для себя. Она охотно приняла предложение и остановилась на небольшой комнате третьего этажа рядом с библиотекой.  Вторая дверь в комнате выводила на балкон, с которого были видны поле, река и лес.
- Не слишком ли высоко забралась? – поинтересовалась Маша.
- Нельзя? – при этом девочка вопросительно посмотрела на дядю.
- Можно. Просто Мария Николаевна своим вопросом пыталась выяснить, почему именно так высоко. Правда, Мария Николаевна?
- Правда. Но предупреждаю, туалеты есть на каждом, а вот столовая только на первом этаже.
- А по лестнице, Мария Николаевна,  ходить полезно. И вам, кстати, тоже. Так почему же, милое создание, вы выбрали именно эту комнату?
- Она ближе к небу.
- А где же, по-вашему, начинается небо.
- А это кто где увидеть сможет. Я, например, как вижу, я сразу два неба вижу: одно - вот оно, рядом, - и она махнула рукой в сторону окна. - А другое находится за звездной гранью. Я не могу разглядеть, какое оно, просто вижу, что оно есть. А во сне мне иногда снится его кусочек. Хотите, покажу, - и, не дожидаясь, она достала из сумки свою работу.
- Ну, как? – голос Маши был так напряжен, что стало ясно – для нее мнение Хранителя гораздо важнее, чем для самой мастерицы.
- Я думаю, - после небольшой паузы проговорил он, – что где-то, как ты сказала, за гранью, обязательно есть такое место. Там нет боли, тоски, печали, и там рождается простое человеческое счастье.
- Вот! Я тоже так чувствую – выдохнула Маша.
…И на мгновение оцепенела. «А я это знаю», - ответили ей синие глаза. Она тряхнула головой, и видение исчезло.
- А как ты мечтаешь обустроить свою комнату?  - продолжил между тем дядя.
- Я об этом никак не мечтаю. Мечтаю я совсем о другом, а к обстановке я привыкла простой. Если можно, то пусть комната будет голубая с синим, как море, которого я никогда не видела. Или, как ваши глаза, потому что они тоже, как море.
- Договорились, - засмеялся он. – А море ты еще обязательно увидишь, я тебе обещаю.
Когда «новую хозяйку» уложили спать, Хранитель строго сказал:
- Что это Луна вас все время Машей называет, как девочку. Не хорошо это, не педагогично.
- Где-то я один раз уже это слышала. Я тогда объяснила, и меня поняли. Надеюсь, что и ты, хороший человек, понять сумеешь. Послушай. У меня своих детей никогда не было, а очень хотелось. Очень хотелось, чтобы и меня кто-то мамой называл. И тогда я придумала «не дослушивать» свое имя до конца. И вот теперь, когда дети меня зовут, мне все время кажется, что   они говорят  мне: «Мама».
- Я понял, - грустно согласился Хранитель,  - пусть будет непедагогично.
Разговор состоялся недалеко от того места, где должна была увидеть свой первый сон на новом месте девочка. От избытка впечатлений сон не приходил, и Луна невольно подслушала Машину тайну. Неожиданно она почувствовала, что когда-нибудь наступит время, и она обязательно назовет Машу мамой.
Этот учебный год Луна доучилась в деревенской школе. А со следующего ее стали возить в Москву в престижную гимназию, где были очень сильные учителя и сложная, интересная программа. А еще через год рядом с ней за парту сел Иннокентий.
 
                                          …       
 
- Вам, Нина, тоже нужно себе ребенка взять. Одно дело здесь их любить, и совсем другое, когда он в твоем доме, когда он только твой. Поверь, я это с каждым днем все сильнее ощущаю. Я Луну всегда очень любила, а теперь просто чувствую, что она моя дочь, потому, что здесь за маленького человека куча народу отвечает, а дома только ты. Знаешь, не только любовь рождает чувство ответственности. Оказывается, чем больше заботишься, тем сильнее любишь. Правда.
Нина и Маша сидели на веранде их общего дома и чистили картошку. После затяжных дождей май, наконец, принес первое настоящее тепло. Впереди последние каникулы Луны в этой школе. Воздух дарит свой самый роскошный букет весенних ароматов: отцветает вишня, распустилась сирень, за ними спешат черемуха и рябина. Робко пытаются заявить о себе весенние первоцветы. Скоро придет Луна. Уроков уже не задают, так как идут итоговые контрольные, поэтому было решено до вечера побыть здесь.
- Да я, Маш, это понимаю, я даже мальчика уже присмотрела, а точнее сказать, прилюбила. Только Анатолию сказать никак не решусь.
- А что тут решаться! Было бы кого бояться, а то Анатолия. Да он детей без памяти любит. Я что, не вижу? Подожди… а кого это ты присмотрела, Кешку, что ли?
- Его, а что?
- Ну, Нина, ну, удумала.  А я смотрю, он все около тебя вертится, все в глаза тебе заглядывает. Я уже давно за этим процессом наблюдаю и подвоха жду. Как же он узнал-то, что ты решение такое вынашиваешь? Или он сам тебя к нему подтолкнул?
- Никого он не толкал. Что ты к ребенку пристала?
- Да какой он ребенок? Он – монстр.
- Ты, Маша, не права. Ты бы сначала в глаза его посмотрела.
- Да я бы их век не видела. Ты что думаешь, я в них не заглядывала, подходов к нему не искала, только в отличие от тебя, я пока эти подходы-то искала, знаешь, сколько чего другого нашла – до сих пор мурашки по коже прыгают.
- Ты не смогла, а я смогла.
- Чего смогла? – опешила Маша.
- Подход найти, одиночество его рассмотреть, как он ко мне тянется почувствовать.
- Нина, Ниночка, да нельзя не найти, не рассмотреть то, чего нет, - не сдавалась Маша, – он из тебя с твоим мягким характером веревки вить будет.
- В общем, так! – неожиданно твердо заявила обычно сговорчивая Нина. – Если ты считаешь, что остальные все хорошие, а только он  один плохой, значит, другие в этой жизни и так не пропадут, достойными людьми и без нас станут. А этот сам не справится, этому помогать надо. А кроме меня, как видно, некому.
- Как же, некому. Этого красавчика, знаешь, сколько раз взять хотели – только он не шел. А здесь у него корысть какая-то, только я пока не пойму, какая. Ну, все, все, больше ни слова от меня не услышишь. Как знать, может, ты и  вправду, его единственный шанс. А может, судьба твоя такая. Только запомни, ты ее сама себе выбрала. С Анатолием-то когда разговаривать будешь? – уже почти успокоившись, спросила Маша.
- Да сколько уж можно откладывать, сегодня вечером приедет, и поговорю.
Как и предсказала Маша, Толя Нининому предложению не только обрадовался, он, оказывается, сам ей уже давно то же самое предложить хотел, но обидеть боялся. И Кеша ему очень понравился, да и сам Иннокентий вел себя безупречно - пламенных чувств не высказывал, но тонко так давал понять, что изо всех, только эти люди и дороги ему по-настоящему. Словом, к очередным Новогодним праздникам он переехал в скромную московскую квартиру. Приемных родителей сразу стал называть мамой и папой. А еще через полгода, вопреки уговорам, начал кататься через всю Москву, чтобы иметь возможность сидеть с Луной за одной партой.
Маша теперь все больше жила своей отдельной жизнью, но подругу не забывала, а, главное, все пыталась понять, почему именно ее выбрал изо всех Иннокентий.
Ему наняли хороших репетиторов и начали готовить к поступлению в престижный ВУЗ. Нина в нем души не чаяла, пылинки сдувала. Анатолий тоже сына любил. Правда, тот не оправдал его надежд на партнерство в работе на даче, в рыбалке, походах за грибами. Зато душа отца переполнялась гордостью, когда сын одну за другой выигрывал многочисленные олимпиады и приносил домой почетные грамоты и медали победителя.
За все время у Кеши случился только один прокол. Да и то, поняла, а точнее, почувствовала это исключительно Маша.
За год до окончания школы Нина с Анатолием  решили продать старую двухкомнатную квартиру, добавить имеющиеся сбережения и купить трехкомнатную ближе к институту. Надо сказать, что выбирая учебное заведение, Кеша впервые принял решение, в результате которого их с Луной пути расходились. Она хотела стать врачом, а он такой вариант для себя отвергал категорически.
К этому времени на работе у Анатолия начались серьезные неприятности.  Денис Павлович уже давно оставил в покое заботу о качестве работы и репутации фирмы. Он все чаще ввязывался в авантюрные, а лучше сказать, мошеннические проекты, которые приносили ему огромные барыши. Это, естественно, не могло обойти стороной  Анатолия, и он был вынужден подписывать акты по работам, которые не выполнялись, закрывать глаза на завышенные сметы, подмену дорогих строительных материалов дешевыми. Да и много чего другого непосильным грузом легло на его совесть.
- Не нравится мне все это, - как-то высказал он свое мнение начальнику.
- Не хочешь работать, уходи, - ответил ему Денис, – но имей в виду: ты столько знаешь, и  столько твоих подписей уже стоит на липовых документах, что рот тебе лучше не открывать. А вообще хорошо подумай, может лучше тебе все-таки с самим собой договориться? Так и мне проще будет.
- Не могу я, Денис, как ты в таких обстоятельствах спокойным оставаться. Давление уже зашкаливает, таблетки горстями пью и от Нины скрываю. Ты же знаешь, какое у нее сердце. А молчать я, конечно, буду, сам все понимаю.
- Смотри, специалист ты первоклассный, потерять тебя будет жалко. А лучше заведи себе подругу, съезди с ней на курорт! Но если, конечно, здоровье нагрузок не выдерживает, тогда решай.
И Анатолий решил и уже вечером того же дня сказал жене:
- Нина, я уйду из фирмы. Не спрашивай, почему и не волнуйся, я работу обязательно найду. Пусть не такую престижную, пусть зарплата будет гораздо меньше, главное, чтобы совесть чистой была. Вот последний объект сдам, и отнесу Денису заявление.
- Поступай, как считаешь нужным, - сказала Нина, привычно накапала в стаканчик корвалол, но волноваться не стала. Все ее мысли были заняты только учебой сына и его вступительными экзаменами в университет. Она не замечала, как посерело и осунулось лицо мужа, какими тревожными стали его глаза.
Смотреть новую квартиру они поехали втроем. Кеша особым желанием не горел, но маминым просьбам уступил. Квартира была в хорошем месте недалеко от метро, но самая обычная, типовая: три небольшие комнаты и маленькая кухня.
- Кеш, а тебе нравится? – спросила Нина.
- Извини, мама, тут может быть только ваше решение.
- Ну, почему, тебе ведь тоже здесь жить. Тем более, что другую квартиру теперь вряд ли купить получится - отец работу менять собрался, в зарплате, естественно сильно потеряет.
Молодой человек в этот момент что-то рассматривал у себя под ногами, но даже из-под пушистых ресниц было видно, как сверкнули в его глазах черные искры.
- Мне безразлична эта квартира по одной простой причине. Факультет, на котором я буду учиться, могут позволить себе только дети очень богатых родителей. Это я могу рассчитывать на свои собственные  силы, остальные только на деньги. Я никогда не смогу пригласить новых друзей в этот дом. Так какая мне разница – чуть хуже, чуть лучше…
- А зачем тебе такие паршивые друзья? Гони их в шею, - возмутился Анатолий.
- Они нужны не для дружбы, а для деловых контактов, знакомств, связей, будущей карьеры, наконец. Разве не  понимаешь?
- Не понимаю, - и Анатолий впервые по-новому посмотрел на сына.
- Кеша прав, - тут же вмешалась Нина, -  Это жизнь. Она теперь очень сложная, и для таких, как мы с тобой, непонятная. По-твоему ребенок с такими способностями должен быть рядовым экономистом? Прошло то время, когда  ты карьеру руками и головой делал - без связей теперь никуда. Нужно взять ссуду у Дениса и купить жилье в престижном доме.
- Я у него ничего брать не буду, ты знаешь.
- Тогда кредит в банке. Ну, денег ты у Дениса брать не хочешь, но поработать-то еще годик другой у него можно? – сердце у нее от волнения защемило, она поморщилась, и Анатолий поспешил ее успокоить, тем более, что у самого со вчерашнего вечера стучало в висках.
- Ладно, Нина, не волнуйся, купим престижное жилье, поработаю  я еще у Дениса.
- Да не надо никакого другого жилья. Что вы так переживаете, не стоит оно того, чтобы на него здоровье тратить, - начал успокаивать их Иннокентий.
- Да, нет, сынок, наверное, я просто по новым правилам жить не обучен, а тебе от них деваться некуда. Так что подыщем такое, какое надо.
Квартиру в результате купили  в красивой новостройке хорошую четырехкомнатную, с двумя лоджиями и просторной кухней. Правда, влезли в огромные долги, но Нина об этом  не думала и была совершенно счастлива.
- Чему ты радуешься, - негодовала Маша, – он вас вокруг пальца обвел. Каки-такие новые правила? О чем ты говоришь? Они для кого нужны, для Дениса! У порядочных людей правила всегда одни и те же. Их и есть-то всего десять. Забыла? Так я тебе на бумажке напишу. Ты их сама повтори и перед Кешей на стенку повесь – пусть наизусть выучит. Лучше посмотри, на кого Анатолий стал похож. Вы его уездите.
- Мы Кешу взяли, теперь обязаны все для него сделать, а то он будет думать, что другие родители были бы лучше- Ему что, больше думать не о чем?
- Не знаю, но хочу, чтобы у него тоже все было. Вон у твой Луны не дом – дворец. А мой Кеша что, хуже?
- Нина, что с тобой? – Маша даже испугалась, – ты ведь такой не была. У тебя даже глаза какие-то нездоровые. Что ты из-за парня с ума сходишь. А Луна, она хоть сейчас в коммуналку переедет. Ты посмотри, какая у нее комната скромная. Она ведь совсем ничего не просит.
- И, правда, что это я? Сама не понимаю. Прости меня, Маша. Луна действительно очень хорошая девочка. Просто когда про Кешу плохое говорят, на меня будто что-то находит. Наверное, я сумасшедшая мать, потому, что очень поздно досталось мне мое материнское счастье. А Рок, он знаешь, какой…
- Знаю. Не начинай, а то опять поссоримся. И потом, не так уж и поздно тебе это счастье досталось. А… что это  ты Кешку называть так стала? Напрасно.
- Ой, Маша, мне же сказать не трудно, а он рад.
 
 
Так совпало, что в день, когда Кеше торжественно вручали школьный аттестат и золотую медаль, Денис Павлович устраивал у себя в особняке вечеринку для нужных людей. Анатолия с утра на работе не было. Он  еще накануне отпросился, чтобы присутствовать на торжественном собрании в школе сына.
 У  Дениса заместитель уже который день из головы не выходил. Он нравился ему все меньше, и Денис Павлович  боялся, что ситуация вообще может выйти из-под контроля. Слишком многое в его фирме зависело от зама по строительству, и он решил, что нужно постараться держать его как можно ближе к себе.
Когда после обеда тот появился на работе, Денис вызвал его в свой в кабинет.
- Как все прошло?
- Отлично – лучший выпускник, представляешь!
Денис  этого не представлял. Подумаешь! Сам он учился весьма средне, напрягаться не любил, а к отличникам испытывал патологическое презрение. И где теперь эти отличники? Но тему нужно было развивать, и он продолжил:
- Круто! Вечером, наверное, закатятся в хорошее местечко. Или они на речном трамвайчике поплывут? – ухмыльнулся Денис. – Твой-то утром сам доберется, или ты его тело забирать будешь?
- Он не пьет. И вообще он никуда идти не хочет, не любит он этого.
- Странный он. Дохлый очкарик, что ли?
- Красавец атлетического телосложения, - гордо произнес Анатолий.
Денис удивленно посмотрел на собеседника:
- Вот  как так получилось? – хлопнул он ладонью по столу, - у тебя сын уже четыре года, а я его еще ни разу не видел. Я сегодня устраиваю дома вечеринку, приходите, познакомимся, а заодно и парня поздравим. Все! Решено! Отказ не принимается.
- Да я и не возражаю, - Анатолий все еще находился в том приподнятом состоянии души, когда своей радостью хочется поделиться с целым миром.
К началу мероприятия они опоздали. Денис уже куда-то удалился с «нужным человеком». Но были здесь общие знакомые, с которыми Толе было о чем поговорить. А Иннокентий остановился возле вольера, в котором бегала пара белыми холеных бультерьеров.
Примерно через час Денис освободился, но спускаться вниз не торопился. Он с интересом наблюдал с балкона второго этажа за черноволосым юношей. «Надо же, какого они парня отхватили, - с завистью подумал он, – вот ходили, ходили в детский дом и выходили»…
 Иннокентий все это время стоял в стороне от остальных гостей. Парочка «высокопоставленных» дочек проглядела на него все глаза и даже предприняла неудачную попытку завязать беседу. Но он интереса к девицам  не проявил и разговор поддерживать не стал.
Наконец, Денис все-таки решил подойти к молодому человеку.
- Как зовут? – с ходу спросил он.
- Иннокентий. Но мне нравится, когда меня называю Рок.
- Почему?
- Сильное имя.
- Согласен – принято. А девушками что, совсем не интересуешься?
- Отчего же? То, что меня не заинтересовали  именно эти, еще ничего не значит. Я в принципе  не трачу время на то, что мне не интересно.
- Так я вижу, что тебе здесь ничего не интересно. Зачем тогда приехал?
- Из уважения к родителям. А потом, никогда ведь не знаешь, где этот интерес может возникнуть. Вот у вас соседка интересная в доме с башнями живет. Тоже могла здесь оказаться.
- Видел, интересная. Но не могла. Другого круга. Ее дядя, как и его дом, от нас особняком стоят и близко к себе не подпускают. Он издатель, эстет. А мы кто? Примитивные золотые мешки. Мы для него низко летаем.
- Он ей не дядя. Она из того же детского дома, что и я.
- Надо же. Впервые слышу. Плодовитый у вас детдом на качественных детей оказался. Кстати, а кто твои родители, знаешь?
- Знаю. Инопланетяне.
- Значит генофонд у тебя хороший, по новейшим технологиям сделанный, - подхватил шутку Денис, – а больше у вас в детском доме таких, как ты, нет? Я бы себе тоже мальчонку взял – наследника.
Глаза Кеши сверкнули.
- Таких, как я, вообще ни в каком доме нет, - уже улыбнувшись, ответил он, – уникальное изделие.
- Чем же мне тебя занять, гость редкий?
- Думаю, что научной библиотеки в этом доме нет, могу в бассейне поплавать, или в тренажерном зале железо потаскать.
Теперь загорелись глаза Дениса.
- Пошли, - коротко бросил  он, – говорят, ты в школе здорово учился?
-  Правду говорят, теперь документы в университет подаю.
- И кем стать собираешься?
- Пока экономистом, а там посмотрю. Меня многое интересует: психология, политология, право.
- Английский язык хорошо знаешь?
- Я четыре языка хорошо знаю, не считая русского.
Парень вызывал у Дениса все большее уважение. Ему нравилось все: и его образованность, и дерзость, и даже придуманное имя сразу понравилось. А когда он увидел, как тот, зажмурив глаза и стиснув зубы, тягает многокилограммовые диски, и только выступившие капли пота на смуглом загорелом теле выдают его внутреннее напряжение, то и вовсе понял: «Мой человек. Вот он – готовый наследник».
Он захотел получить его так же сильно, как недавно пожелал обзавестись новым внедорожником. Нет, гораздо сильнее. Только с машиной все было просто: деньги заплатил - и тебе тут же из-за границы пригнали. А здесь кому заплатишь?
«А ведь есть, кому»! – мысленно воскликнул Денис Павлович и его мозг начал привычно складывать страшные пазлы.
Прощаясь, он пожал крепкую холодную ладонь Иннокентия и дружески произнес:
- Заходи в гости, Иннокентий Велехов. В спортзал сходим, в бассейне поплаваем.
- Спасибо, непременно зайду. Только моя фамилия – Рокотов.
Денис удивленно посмотрел на Анатолия. Но за мужа поспешно ответила Нина:
- Он решил оставить свою фамилию. В память. Мы не возражали. У такого замечательного мальчика должны были быть необыкновенные родители, - при этом она не отрывала от сына восторженный взгляд.
- Не знал, что у инопланетян бывают фамилии, - и Денис подмигнул новому товарищу.
- Ну, вы же слышали, мои были не обыкновенные, - подмигнул тот в ответ.
На следующий день после обеда Денис проводил большое совещание. Были приглашены руководители всех структур. Ближе к концу он неожиданно спросил:
- Анатолий Петрович, ты, что такой бледный? Тебе плохо?
- Да, нет, вроде бы ничего, - сегодня утром ему действительно было как-то не по себе, но сейчас боль в виске уже стихла.
- Значит так… Ты когда документацию по высотке подписываешь?
- Дня через четыре, а что?
- Подпишешь - и в отпуск. Возьми себе путевку  в какой-нибудь хороший санаторий, подлечись. Нам без тебя никак. Скоро два крупных жилых комплекса начинаем, ты должен хорошо себя подремонтировать -работы будет много.
- Ладно, Денис Павлович, подлечусь.
Но уехать Анатолий не успел. Он не успел даже задуматься о том, какой это будет санаторий. Светлым еще вечером следующего дня, когда он возвращался из города на дачу, его машина потеряла управление и на большой скорости врезалась в бетонное ограждение моста, легко пробив ветхую конструкцию.
Всеми хлопотами по организации похорон, а также общением с милицией, судмедэкспертами и прочим необходимым в этой ситуации процедурами  Денис Павлович занимался лично.
Выяснилось, что аварийная ситуация возникла в результате случившегося у Анатолия острого сердечного приступа, что машина была в полной исправности, и хорошо еще, что произошло это не на оживленном шоссе, а то жертв было бы куда больше.
Все это время Маша находилась рядом с подругой и была поражена тем, насколько нежен и заботлив по отношению к ней был Иннокентий. Он практически не оставлял мать одну: обнимал ссутулившиеся и постаревшие Нинины плечи, держал ее за руку, гладил голову, покрытую черным кружевным платком, давал успокоительные лекарства. И никуда от себя  не отпускал. И только тогда, когда он был вынужден ненадолго отлучаться, Маша получала короткую возможность прижиматься к Нине и шептать ей ласковые слова.
Но гораздо больше удивило Машу другое. До того момента, когда траурная процессия остановилась у свежевырытой могилы, Нина ни словом не обмолвилась об Анатолии. Все, о чем она говорила и Маше, и другим сводилось к одному: как же теперь она сможет обеспечить Кеше достойную жизнь. При этом с ее лица не сходила едва заметная виноватая улыбка. И только когда скорбное прощание было закончено, и кладбищенские работники уже взяли в руки крышку гроба, Нина вдруг вырвалась из Кешиных объятий  и, обхватив руками голову мужа, начала ему шептать что-то тихо и отчаянно.
Иннокентий рванулся к матери, но Маша цепко схватила его за руку и твердо сказала:
- Оставь ее. Она имеет право побыть рядом с ним. Слышишь? С ним, а не с тобой, – она почувствовала, как Кеша пытается высвободить свою руку, но  держалась за него так крепко, что он ничего не смог сделать, не привлекая всеобщего внимания.
Когда суета между ними успокоилась, она расслышала обрывки Нининых слова:
- Прости меня, Толя, прости… Помоги… Это, как пау… Я не... Боюсь…
Маша напрягла слух и ослабила хватку. Кеша вырвал, наконец, свою руку и оттащил мать от гроба. На долю секунды Маше показалось, что она увидела застывший ужас в Нининых глазах, но в следующее мгновение на ее лицо снова вернулась все та же виноватая улыбка.
 
- Мы с Анатолием Петровичем десять лет бок о бок, - начал свою траурную речь Денис. – Со строительства садовых домиков начинали и вот на какую высоту фирму подняли. И заслуга Анатолия здесь огромная. Он и работяга, и специалист, и мужик, каких поискать. Я ему говорил, что лечиться надо, да что теперь об этом. Трудно нам без него будет. Мы-то ладно. Вот вам без него, Нина Ивановна, гораздо тяжелее. Но вы за сына не беспокойтесь. Я свой долг перед Анатолием помню, и пропасть вам не дам. И парня выучим, и сама без куска хлеба не останешься.
- Спасибо вам, Денис Павлович. Вы про сына нашего только не забывайте, а я-то уж как-нибудь.
- Не волнуйся, как сказал, так и будет – я свое слово держу.
Поминальный ужин Денис заказал в дорогом ресторане, и народа собралось очень много. Анатолия на фирме уважали, и желающие сказать теплые слова без конца сменяли друг друга, в результате чего мероприятие сильно затянулось.
 Часа через полтора, когда Иннокентий вышел из туалетной комнаты в легкий полумрак пустого вестибюля, он вдруг почувствовал, что в манжете его рубашки неожиданно расстегнулась запонка. В следующий момент послышался звук упавшей безделушки. Сверкнув на мгновение, она  исчезла за небольшой декоративной перегородкой, условно разделявшей помещение на две неравные части. Он зашел за резную стенку и попытался нащупать запонку в темном углу. В этот момент в вестибюле появились двое и встали с другой стороны перегородки.
- Ты зачем сюда притащился? – произнес сердитый голос Дениса.
- Договаривались на пять, а уже начало седьмого, - ответил незнакомый голос.
- Я же не виноват, что этих придурков на телячьи нежности потянуло. До завтра что ли, подождать не мог?
- Не могу я, братуля, ждать. Мой поезд через полтора часа отходит. Уезжаю.
- А чего боишься, у меня процесс под контролем. Машину даже проверять не стали. А ты с ней отлично поработал – все очень гладко прошло. Так что расследования не бойся - дело на днях закроют.
- Да я не этого боюсь, я тебя, Денис Палыч, опасаюсь. Так что оставшуюся часть денег давай, и на том простимся.
В узкую щель Кеше было видно не все. Хорошо он мог разглядеть только Дениса. Видел, как тот протянул конверт, услышал бумажный шорох.
- Как и договаривались, в евро.
- Вижу, - произнес незнакомец и, не прощаясь, ушел. Вслед за ним вышел и Денис.
 
В конце июля Иннокентий был зачислен в Московский университет, и Денис предложил скромно отметить это событие в своем доме. Нина была счастлива и согласна на все. За прошедший месяц Кеша побывал здесь уже ни один раз. Общего оказалось не так много, но тренажерный зал и бассейн особенных слов не требовали.
Ближе к ночи от выпитого Дениса потянуло на откровенный разговор. Нина ушла в гости к подруге, а они с Кешей сидели на балконе второго этажа, откуда были хорошо видны остроконечные башни «средневекового замка». Прислугу уже отпустили, и в доме никого не было.
- Я чего хочу тебе сказать, Рок. Душу свою распахнуть. Нравишься ты мне, можно даже сказать, что я тебя полюбил. Нутром чувствую – ты, как будто я, только круче, - Денис не видел, как брезгливо дернулась щека у молодого человека. – Ты мне сыном стать хочешь, наследником?
Рок некоторое время помолчал, а потом с нескрываемой иронией в голосе произнес:
- Денис Павлович, Вы же прекрасно понимаете, что вашим наследником захочет стать каждый, а сыном… Сыном просто так стать нельзя - уснуть знакомым, а проснуться любящим родственником.
- Но для них же ты стал! Они что, лучше?
- Это, какими мерками мерить - в чем-то, может, лучше они, а в чем-то вы. Кому что от жизни надо.
- Вот конкретно тебе что надо.
- Мне много надо, мне ваши мерки больше подходят. А, может, и они маловаты.
- Уважаю, и за честность и жизненную позицию. Уважаю! Так что делать-то будем? Нинка ведь тебя не отдаст.
- А зачем мне нужно, чтобы она меня отдавала? Она меня любит, заботится обо мне, как редкая мать это делать умеет. Она меня своим теплом греет, понимаешь? Это не калорифер, не грелка электрическая - в магазине не купишь. Это цены не имеет, - и Кеша пристально посмотрел в глаза Дениса.
Он отчетливо видел в них растерянность. Сидящий напротив уже немолодой, успешный  и крепко тертый жизнью мужик, никак не мог сообразить, почему никак не срастается сделка, предложенная им на самых выгодных условия. 
. Кеша выжидал паузу. Наконец, Денис видимо с одной частью проблемы как-то определился, и пьяное сознание решило выяснить остальное. 
- Я не понял, что с ней делать, с Нинкой-то?
- А ты на ней женись, - Кеша как-то легко перешел на «ты», а Денис этого будто не заметил, а, может, просто сразу это принял.
- Да, зачем она старая кошелка мне нужна?
- Ты наследника приобрести хочешь? А за каждое приобретение платить нужно. Иногда эта плата выражена в евро, - Кеша увидел, как мутный взор Дениса попытался стать напряженным, но Кеша продолжил совершенно равнодушно, и напряжение постепенно спало, – или в долларах, бывает даже, что в баранах. А иногда приходится нести некоторые моральные издержки. Вот сейчас – именно такой случай.
- Хорошо, я подумаю. Только нынешнюю подругу я куда дену, эту, как ее, Наташку? Слушай, а бери ее себе? А что, классная баба – мисс Магадан. Только в прошлом году ею стала. У нее даже срок годности еще не истек, - и Денис громко захохотал, очень довольный своей шуткой.
Иннокентий молча смотрел в сторону остроконечных башен - его совсем не интересовала эта пьяная болтовня.
- А что, думаешь, я в бабах не понимаю, - язык Дениса уже  сильно заплетался. – Да, у меня знаешь, какие были?
Кеша встал и молча вышел. Спускаясь по лестнице, он неожиданно громко произнес:
- А у меня, знаешь, какая будет!
 
К этому разговору Денис больше не возвращался. Но в жизнь Нины пришли неприятности одна хуже другой.
Вскоре от замыкания электропроводки сгорел Машин дом. В этот раз пожарным ничего спасти не удалось – все выгорело дотла. А еще через месяц банк, в котором Анатолий взял кредит, поставил условие: в течении нескольких дней погасить текущую задолженность, плюс какие-то фантастические штрафные санкции. Нина совершенно ничего не понимала, кроме одного – взять денег негде.
- Может, Маша поможет? – тоскливо спросила она.
- Каким образом? – с легкой насмешкой ответил Иннокентий.
- Спросит у своего, ну, у опекуна Луны.
- Неразумно. Он совершенно чужой ей человек. Ты поставишь ее в неловкое положение.
- Да.. он чужой… а кто близкий? У родственников лишних денег нет, да и чем потом отдавать?
- Обратись к Денису. Он многим обязан отцу и сам  обещал тебе помощь.
- Но Анатолий ничего не хотел у него брать, - за что-то зацепилась памятью Нина.
- Анатолий ничего уже не возьмет. Это нам нужно. Мне, понимаешь?
Последние слова как-то очень легко дошли до Нининого сознания, и, не дожидаясь вечера, она поехала в офис Дениса.
 
 
- Так вы, значит, кредит в банке брали? Зачем? Он что, у меня спросить не мог?
- Не знаю, Денис Павлович, я ему говорила, а он ни в какую. Может беспокоить вас не хотел, - слукавила она.
- Ладно, Нина, завтра я тебе позвоню.
На следующий день Денис не позвонил, он приехал сам.
- С банком я все выяснил. Задолженность и штрафные выплаты я погашу, но ежемесячные платежи для тебя неподъемны, не по средствам вам теперь такая квартира. Я подыщу другую, скромнее, и выкуплю. А пока поживите в моем доме. А, что? Места много. Сына твоего я сам в Москву возить буду, мне все равно по пути. Так что, Нина, прошу тебя – не отказывайся.
 
Их нахождение в доме Дениса незаметно растянулось до следующего лета. Но к началу июня Нина вдруг забеспокоилась:
- Денис, что-то ты про квартиру молчишь? Ты же обещал. Я боюсь, что мальчик может остаться на улице.
- Не волнуйся, скоро все срастется, - успокаивал ее Денис.
 
- Слушай Рок, что делать-то будем? Надо же что-то решать.
- Давно пора что-то решать. Тебе необходимо сказать ей о своих чувствах.
- О каких? – Денис в первый момент даже не сообразил, о чем идет речь.
- Ты хотел ей сказать, что любишь ее и готов на ней жениться.
- Я? Ах, да! Забыл совсем. Только, че я ей скажу-то?
- Вспомни известное изречение Наполеона: «Главное, в драку ввязаться, а там посмотрим».
Вспомнить этого Денис не мог по той причине, что никогда этого не знал. Но мысль ему очень понравился и он ее одобрил:
- Хорошо сказал. Вообще, умный мужик был – Москву взял!
- Умный был бы, если бы потом из нее не сбежал, а так… Но мысли толковые действительно высказывал, так что иди, Денис Павлович, иди.
Денис медленно подошел к Нине, и сначала запинаясь, а потом все увереннее начал произносить слова, которых совсем от себя не ожидал:
- Нина, у меня разговор к тебе очень серьезный. Я понимаю, может еще не время, рано еще, но я больше не могу держать это в себе. Я хочу, что бы ты знала, что я чувствую, что бы ты все про меня поняла.
Я – несчастный по жизни человек. Уже шестой десяток разменял, а совершенно одинок. Кроме тебя и Рока рядом со мной ни одного по-настоящему хорошего человека нет. Еще Анатолий был, светлая ему память, но... А какие женщины попадались – пустышки одни. Настоящая мне лишь один раз встретилась, только я про нее даже думать не смел. А теперь она свободна, теперь я ей сказать могу: «Нина, я люблю тебя с того самого момента, когда я плыл по той холодной реке, а ты в светлом платье стояла на берегу рядом с Анатолием и улыбалась. Конечно, тогда ты улыбалась ему, но я вдруг представил, что когда-нибудь ты могла бы так улыбаться и мне…».
«Не фига себе, -  подумал Денис, – как я, оказывается,  говорить-то умею. Прав был Наполеон, главное ввязаться»
- Ты ничего сегодня не отвечай, - продолжил он, -  я готов ждать, сколько нужно будет, пока не утихнет твоя боль, а я хоть немного отогрею твое сердце. Только ситуация у меня сейчас такая (даже и не спрашивай, объяснять права не имею), что документы на парня оформлять нужно срочно, или Рок останется без наследства, а, значит и без будущего.
Денис говорил, и все больше удивлялся. На какое-то мгновение ему даже показалось, что Нина действительно может сделать его очень счастливым. Но мгновение это было слишком коротким, чтобы приросло к душе хорошее чувство.
Он стоял спиной к выходу и не видел застывшего в дверном проеме Рока, не видел, как неотрывно смотрели на него черные недвижимые глаза. Когда Денис произнес последние слова, молодой человек повернулся и уже было собрался выходить из помещения, как что-то произошло с пылким влюбленным, куда-то исчезла романтическая пелена, и он, запинаясь, произнес:
- В общем, ты это, Нин, решай быстрее, а то…
Рок снова бросил на Дениса короткий злой взгляд, и тот вдруг почувствовал, что говорить ему больше нечего.
Нина грустно посмотрела на Дениса, и по ее щекам потекли безнадежные слезы. Она не помнила  всего, о чем он ей говорил, в сознании осталась лишь самая важная мысль: «или Рок останется без будущего».
- Денис Павлович, нужно сделать так, что бы было хорошо ребенку. Остальное уже не важно, - она повернулась и тоже вышла из комнаты.
 
Денис нашел Кешу в саду.
- Представляешь, она на все согласна. Мне теперь что, свадьбу,  что ли играть. Я ведь первый раз жениться буду.
- Ты о чем? Какая свадьба? Разве ты не видишь, мать совершенно подавлена, она никак не может оправиться после гибели отца. Ее от суеты оберегать нужно. Да и что подумать могут, времени-то еще совсем мало прошло. Ты сможешь бракосочетание в этом доме организовать, так сказать, в тесном семейном кругу?
- Легко.
- И следующее, - Рок говорил так, будто команды перед началом сражения отдавал, – нужно оградить маму от всех контактов, которые могут расшатывать ее нервную систему. Особенно от визитов ее подруги Маши. Это очень важно. Только сделай это сам, без моего вмешательства.
- Я ее что, на цепь что ли посажу?
- Ты меня удивляешь, кто из нас кого жизни учить должен?
Денис смотрел на Рока и понимал, что он совершенно не готов дать сейчас однозначный ответ на этот вопрос, очень простой вопрос с точки зрения примитивной логики.
 
Нина даже не заметила, как оказалась за воротами сада. Ноги сами повели ее знакомой тропой.
- Я, Маша, замуж выхожу. За Дениса. Я уже и согласие свое дала. Несчастный он, одинокий, и Кешу очень любит. Он моему сыну хорошее будущее может обеспечить, - печально вздохнула она, сжавшись комочком на диване в Машиной комнате.
- Ну, вот оно и сложилось, - и  Маша тоскливо взглянула на подругу.
- Что сложилось,  не пойму?
- Ой, Нина, если бы ты понимать могла... А сложилось все, как я думала. Ну, может, не совсем так… Только правота моя радости мне не приносит. И как он проделал-то это с тобой?
И тут в Машиной голове созрело решение.
- Пойдем, прогуляемся, - она взяла подругу под руку и, выйдя из дома, повела ее по дороге, ведущей через лес к соседней деревне.
- Нина, я тебя давно спросить хотела, - Маша старалась говорить без умолку, чтобы на оставлять Нину наедине с ее непредсказуемым сознанием, – ты за что тогда на кладбище у Анатолия прощения просила?
- Я? У Анатолия? Нет..  Я ни в чем не виновата. Это он все испортил, он не должен был умирать.
Маша посмотрела на подругу внимательно, и ей показалось, что с Ниной действительно что-то не так. Она перевела разговор на другую тему, а для себя решила,  что ее обязательно нужно показать специалисту.
В то время, как они уже прошли по лесу довольно большой участок пути, к воротам средневекового особняка подошел Иннокентий. Он долго жал на дверной звонок, но пустой дом отвечал ему презрительным молчанием. Кеша осмотрелся вокруг, походил вдоль ограды. Но он уже не мог увидеть женщин, скрывшихся в лесной чаще, и раздосадованный вернулся домой.
Тем временем Маша все время вела неторопливый разговор, она рассказывала про Луну, про детский дом.
- Ты сильная, – неожиданно прервала ее Нина, – поэтому тебе  легко. Она, жизнь эта, как тебя только не трепала, а ты все равно в ней радость находишь.  Я не такая. Я слабая, Маш. Очень слабая. Не могу я  бороться. Я могу только плыть по течению. Тебе меня не понять, тебе великая сила дана, я это чувствую.
Когда подруги подошли к деревне, в маленькой сельской церкви начиналась вечерняя служба.
- Маша, а куда мы идем? – отчего-то напряглась Нина.
- Разве ты не помнишь, что за всякое благое начинание молиться нужно, - Маша почувствовала, что при этих словах подруга как будто наэлектризовалась, но у нее был заготовлен железобетонный аргумент. – Ты же хочешь, чтобы у Иннокентия все сложилось хорошо и с будущим родственником и вообще… в жизни.
Аргумент, в котором речь шла о Кешином благополучии, был действительно непобедим, он пробивал любую брешь в Нинином сознании. Она успокоилась и послушно вошла в храм.
Маша купила несколько тонких свечей, половину из них протянула подруге и только теперь заметила, как побледнело ее лицо. Неожиданно по Нининому лбу и щекам выступили крупные капли пота. Капель становилось все больше, они собирались в тонкие струйки, скапывали с подбородка. Нина начала хватать ртом воздух и еле слышно произнесла:
- Мне душно, душно… я выйду на воздух…
- Пойдем, пойдем, - заторопилась Маша.
- Нет, ты свечи поставь, - она сильно отодвинула Машу рукой и нетвердой походкой двинулась к выходу, – и за мою душу тоже, - обернувшись, прошептала она.
Нина произнесла последние слова совсем тихо, может быть, поэтому Маша вспомнит про них еще очень-очень не скоро.
Она поставила свечи к иконам, перекрестилась возле каждой, произнесла заветное и поспешила на улицу.
Нины возле церкви не было.
Ее окликнула подвыпившая побирушка:
- Напарницу, что ли, свою ищешь, - Маша утвердительно кивнула головой. – Не ищи. Она тут совсем немного постояла, отдышалась и ушла. Я еще чего внимание-то обратила: она сначала еле ноги переставляла, а потом так припустилась, как молодая. Так что тебе ее не догнать.
После этого случая Маша не видела подругу четыре года. Сначала она ей звонила, но та все реже подходила к телефону и каждый раз жаловалась на здоровье, обещая, что скоро они обязательно увидятся, а пока ей нужен покой.
Иннокентий вскоре уехал учиться в Англию, а Московский университет заканчивал уже заочно. А еще через два года Нину поместили в частную психиатрическую лечебницу. Вот здесь после долгой разлуки  и под присмотром очень приветливой медицинской сестры Маша увидела ее снова.
Нина посмотрела на подругу с отчаянной надеждой и задала всего один вопрос:
- Кеша пришел?
Услышав отрицательный ответ, она потеряла ко всему интерес и ни на один вопрос больше не отвечала, как не отвечала на задаваемые ей  вопросы и приветливая медицинская сестра.
 
 
 
Уланулуна закончила свой рассказ словами:
- Теперь ты про нас знаешь все.
 
Разумеется, многое, из того что написано, она Кириллу рассказать не могла, потому что никак не могла услышать, о чем разговаривали Иннокентий с Денисом, Денис с Ниной, Денис с тем незнакомцем в полутемном фойе ресторана. Эта тайна принадлежит только этим белым листам.
- А ты врачом стала? – Кирилл смотрел на Луну с нежной теплотой.
- Да, онкологом. Я после института пять лет проработала в хосписе. Но это так тяжело. Нет, не подумай, не физически, и даже не столько морально. С этим справиться можно. Очень трудно помогать человеку, когда кроме рук и сердца требуется еще много чего другого, а этого нет.  Так уж получается, что иногда для добрых дел  очень нужны деньги. И я создала фонд помощи таким больным. Ну, не совсем сама дядя, конечно,  помог. Но теперь я приношу пользы гораздо больше.
- Ты молодец!
Кирилл не сразу решился на следующий вопрос. С одной стороны вопрос был ему интересен, но с другой  как-то очень сильно неприятен:
- А Кеша чем сейчас занимается?
- Он гордо носит звание «наследника». В чем-то он, конечно, молодец: у него блестящее образование, как говорят, он очень грамотен и невероятно работоспособен. Дела в фирме  при нем пошли гораздо  лучше. Денис даже передал ему часть своих активов. Это все, что я о нем знаю. Кеша… он все время старается быть рядом, но для меня все равно живет в какой-то другой, совершенно непонятной, неинтересной и чужой мне жизни. За столько лет, проведенных рядом с ним, я так и не смогла почувствовать его родство. Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я говорю.
Она посмотрела на тонкую розовую полоску, отделившую от земли уже светлеющее небо:
- Как я Машу чувствую, дядю, многих…  и вот теперь тебя, - тихо добавила она.
 

© Copyright: Светлана Чабанюк, 2015

Регистрационный номер №0271565

от 14 февраля 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0271565 выдан для произведения: 4.          Разные судьбы.
 
 
- Ты так необычно рассказываешь, как будто про кого-то книгу читаешь, - Кирилл смотрел на девушку с восторгом и даже с гордостью. Он подумал, что вот так он восхищался бы талантом своей дочери.   
«Дочь… Как хочется семью и детей. Интересно, какими бы они были у нас с Луной?» - но он тут же отогнал бесполезную мысль, жестко напомнив себе, о том что, в отличие от Золушки его сказка хоть и не заканчивается в полночь, но все равно ведь закончится, просто завтра утром. «Завтра. Уже сегодня! – больно кольнуло в области в груди, - Ну, и что? Утро – понятие растяжимое, если повезет, оно и до обеда может растянуться», – плеснул он на ноющую рану пригоршню живительного бальзама, и боль понемногу стихла.
- О чем задумался? - Луна тихонечко тронула его за плечо.
- Я? О небе, - он опять соврал, но не об общих же детях ей рассказывать. Тем более что небо он действительно любил, и о космосе иногда очень даже задумывался.
- А что именно ты про него подумал?
- Я думал, как важно и как притяжимо для человека это загадочное небо. И ему, человеку, никуда от него не деться. Небо – начало всему и конец. Наверное, глядя когда-то на звезды, он впервые задумался о своем месте в мироздании, и это разбудило философию. Философия потянула за собой науку, а та, едва встав на неокрепшие ножки, снова ушла в небо, увлекая за собой человека и замыкая, тем самым, великое космическое кольцо.  Когда-нибудь человечество освоит далекие пределы и уйдет в иное пространство, навсегда распрощавшись с этой планетой.
Уланулуна как-то совсем по-другому, внимательно посмотрела на Кирилла, а потом задумчиво произнесла.
-  Ну, это ты, конечно, не сейчас сочинил, ты над этим не один уже раз подумал, но не это важно. Важно, что ты об этом задумываешься. Я про небо тоже часто думаю. Только мне-то, как раз кажется, что небо наоборот размыкает жизненный круг мирского бытия, по которому мы ходим, как маленькие пони, повторяя изо дня в день каждодневную предсказуемость. Я согласна с тобой в том, что оно действительно открывает иное пространство. Но не всему человечеству разом, а каждому человеку в отдельности – по его сроку и заслугам.
Кирилл не успел обдумать то, о чем она сейчас сказала, потому, что она уже задала новый вопрос.
- Если я тебе скажу, почему еще так важно для меня небо, ты не будешь смеяться?
Он мог бы голову на отсечение дать – что бы она сейчас не произнесла, он точно смеяться не будет. Он кожей почувствовал, что она хочет сказать что-то для себя очень важное.
- Нет, - коротко ответил он.
- Мне кажется, что где-то там, - и она кивнула головой в сторону звезд, - моя Родина.
Кирилл по собственному опыту знал, что иногда у людей бывает ощущение некоторой повторяемости событий, прожитости какой-то иной жизни, дежавю, так сказать. Разное интересное случается порой с человеческим сознанием, поэтому он принял условность игры, и спросил серьезно:
- И ты скучаешь по этой Родине?
Девушка неопределенно пожала плечами.
- Ты хотела бы там оказаться?
Она отрицательно замотала головой:
- Я чувствую, что там тоже было бы страдание, а здесь должно быть что-то еще, кроме… - задумчиво произнесла она. Потом отогнала тревожные мысли и уже весело продолжила, – Забудь. А у тебя не бывает ощущения, что ты должен был прожить другую жизнь, или, что ты где-то есть другой?
- У меня - нет. Если только в том  сне прошлой ночью. Он вообще очень странный был. Точнее сон был нормальный, как и положено, с необходимой долей  «сонной» ненормальности. Необычен он был, своей не сонной реалистичностью. Вот в нем я действительно сначала был кто-то другой. Меня даже звали по-другому, Олег, кажется. Да, точно Олег. Мне там подарили новый путь – лунный мост через реку. Я утром свой сон послушался и на этот берег переплыл. Вот, в результате встретил тебя. Ты во сны веришь?
- Я – только в один, я тебе рассказывала. Но я в него очень-очень верю.
- Ну, тогда и я в свой верить буду, - улыбнулся Кирилл.
- Знаешь, когда этот сон первый раз приснился, - сказала Луна, - мне еще только одиннадцать было. Я к тому времени уже очень хорошо умела вышивать. Но это были небольшие узоры, а  тут я почувствовала, что должна вышить настоящую картину – свой сон. Я отчего-то совершенно поверила в то, что как только  я ее закончу, со мной случится что-то очень хорошее, счастье какое-то. Я потом так себе и говорила: «Сейчас уроки доделаю и сяду счастье вышивать», или, «погуляю и сяду…». Только это уже после было, а в то утро, когда пришло решение, она поняла, что для такой картины ниток нужно очень много. Столько ей взять было негде.
Кирилл заметил, что Луна снова начала говорить о себе в третьем лице, но слушать такой рассказ было даже интереснее.
- Недалеко от детского дома начали строить красивый коттеджный поселок, -  тем временем продолжала девушка, – и люди, заселившие первые отстроенные дома, оказались очень небедными. Деятельная Любовь Ивановна привлекла  некоторых из новоселов в качестве спонсоров.
 И вот уже пополз по комнатам восторженный детский шепоток, что в воскресенье приедут гости с хорошими подарками. Много заветных желаний подслушали тогда маленькие детские подушечки. Некоторые были очень даже удивлены услышанному. Но так, как удивлялась подушка Луны, не удивлялась ни какая другая. Почти до самого утра она слышала только одно: «Ниток, много разноцветных ниток. Ниток, много…». И название-то у ниток этих какое-то непонятное было – мулине. «Что за название такое?» - жаловалась она другим подушкам…
 Или про подушки только сон такой юной особе под утро приснился?
Так было или иначе, но воскресенье, наконец, настало.
Стояли теплые майские дни, потому что солнце грело совершенно по-летнему. По случаю хорошей погоды детей собрали на спортивной площадке, разделив на три группы. В одной стояли старшеклассники, в другой – малыши.  Луна оказалась в средней.
Их группе подарки раздавала Маша. Она доставала из картонных коробок большие полиэтиленовые  пакеты и вручала их каждому по порядку. Спонсоры стояли несколько в стороне и наблюдали за тем, как, изучая содержимое  пакетов, шумно радуются дети.
Пока Луна дожидалась своей очереди, она внимательно рассмотрела  гостей. Двое были ей давно знакомы. Это Нина Ивановна и Анатолий Петрович -  Машины друзья. Были еще две нарядно одетые дамы и необычного вида мужчина. Луне он показался огромным, потому что был очень высоким и сильно широкоплечим. Он имел абсолютно белоснежные волосы, собранные сзади в хвост. Брови же были смолисто черными, а глаза густо синими. Луна даже подумала, что такого  цвета должно быть море, которого она никогда не видела. А он смотрел на детей своими морскими глазами и все время радостно улыбался.
С замиранием сердца Луна взяла из Машиных рук заветный подарок, заглянула внутрь и почувствовала, что маленькое ее сердечко начало трепетать редкими безрадостными ударами. В пакете было необыкновенное праздничное платье, толстая книга, что-то еще… Содержимое пакета неожиданно задрожало, потеряло очертания, и Луна зажмурила глаза. Это не помогло, и слезы посыпались в молодую траву частыми крупными бусинами.
Луна плакала из-за своей беды впервые. Слезы не редко текли из ее глаз, но это были слезы сострадания другим, а сейчас она сострадала себе. Чтобы не омрачать общий праздник, она бегом помчалась в здание детского дома, взбежала на второй этаж и закрылась в своей комнате.
Через некоторое время сквозь всхлипы она расслышала, как за дверью кто-то переступает с ноги на ногу. Потом раздался робкий стук, и на пороге возник расплывчатый силуэт. Она начала усиленно тереть глаза кулаками, но неукротимые слезы никак не позволяли ей рассмотреть вошедшего. Наконец, поток все-таки иссяк,  и она увидела того огромного синеглазого человека.
- Я не угадал твое желание, - утвердительно произнес он, и Луна также утвердительно закивала головой.
- А что же ты хотела, милый ребенок?
- Нни-ттки-и-и, - еле выдавила она из себя.
- Кк-акие? - от неожиданности гость тоже запнулся, а красивые синие его глаза заметно округлились. В этот момент он показался Луне совсем старым.
- Мму-лине-е, - никак не могла  успокоиться девочка.
- Что за чудо такое? – удивился гость.
Луна уже открыла свой опухший ротик, но гость явно не имел желания прослушивать каждую букву по два раза, поэтому он добродушно ее прервал, - не объясняй, разберусь. Скажи лучше, сколько нужно.
- Очень много! – неожиданно твердо заявил ребенок.
- Тонну?
- Коробку! Большую! Очень большую - как из-под обуви. И, чтобы разных цветов. Разных-разных.
- Из-под обуви – это еще не очень большая, - облегченно вздохнул гость. - Я испугался, что нужно, как из-под самосвала. А такую мне не трудно, такую я скоро привезу, - он рассмеялся, и она удивилась, какие  все-таки молодые у него глаза и какая озорная улыбка.
Через два дня Маша торжественно передала Луне увесистую коробку, обернутую в гладкую, сверкающую разноцветными искрами, бумагу. Ниток было так много, и они так радовали Уланулуну богатством красок, что ей показалось, будто счастье уже поставило на порог ее комнаты одну свою ногу. И она стала терпеливо ждать, когда работа будет закончена, и счастье войдет к ней все, целиком.
Луна вышивала свой сон очень медленно, тщательно подбирая цвета и оттенки. Случалось, что проснувшись утром, она понимала, что во сне плывущее по небу облако, имело совсем иные очертания. Тогда она безжалостно вытаскивала из канвы «неправильные» нити и начинала вышивать заново. То же произошло с некоторыми цветами, а белая скала вообще никак не хотела становиться сахарной. Луна не огорчалась неторопливости  процесса. Наоборот, она считала, что благодаря этому счастье сможет значительно лучше подготовиться к приходу, чем сделало бы это второпях.
- Ничего, счастье, - мысленно просила Луна, – я буду вышивать тебя красивым, может быть, тогда и ты тоже постараешься для меня. А пока сходи к кому-нибудь другому. Тебе ведь в каждой судьбе будут рады – ты же счастье.
Про то, что она называет свою работу счастьем, Луна не говорила никому. Когда же в середине новогодних каникул поздним уже вечером, почти ночью круглая луна заглянула в окно детской комнаты, она увидела любопытную картину: все девочки спали, укрывшись белыми одеяльцами, и только одна стояла на коленях пред своей кроваткой. Она пристально смотрела  на вышитую мелким крестиком картину, разложенную на высоко взбитой подушке. Верхний свет был потушен, и вышивку освещала тусклая настольная лампа. Луна тоже решила рассмотреть, что такое чудесное привлекло внимание юной воспитанницы. Она осветила картину своими лучами, и залюбовалась на ту радость, что исходила  от полотна.
- Ну, вот, счастье, ты и готово, - со вздохом произнесла вышивальщица.
 Утром, когда все отправились на завтрак, Луна затащила Машу в комнату и показала ей свою работу. Та долго смотрела на вышитое полотно, а потом из ее глаз потекли привычно тихие слезы. 
- Почему ты плачешь? – удивилась девочка.
- Это обязательно где-то есть - очень далеко, где нет страданий и боли, а только любовь и счастье, - всхлипывала Маша, – и мне почему-то кажется, что у тебя обязательно будет когда-нибудь такое счастье.
Маша действительно это почувствовала, она просто уверовала в это. Только сердце почему-то обволокло необъяснимой тревогой.
- Как ты правильно угадала про счастье, - обрадовалась Уланулуна, а потом вздохнула и добавила. - Такое может и не скоро, а другое уже сегодня может быть. Я это точно знаю.
Маша внимательно посмотрела на любимую воспитанницу. «Нет, - подумала она, – Луна ни о чем не может догадываться. Любовь Ивановна точно не проговорилась, а остальные даже не знают. Тогда о чем она?» И незваную тревогу в Машиной душе сменило удивление.
 
                                       …
 
То, о чем именно сегодня хотела поговорить с Уланулуной Маша, началось уже давно, еще летом, а если подумать хорошенько, то гораздо раньше…
 Когда в стране началась перестройка, ловкие предприимчивые люди смело пустились в неизведанный океан бизнеса. Анатолий к таким не относился. Больше того, он потерял работу,  они еле перебивались на Нинину учительскую зарплату и даже на время успокоились, что не родились у них еще дети, наблюдая, как мыкаются в нищете другие люди.
Неожиданно Анатолию повезло, и он устроился к одному индивидуальному предпринимателю. Тот как раз получил заказы на строительство дачных домов в садовом товариществе. Незадолго до этого  там случился большой пожар – выгорела большая часть строений, и кто смог, начал строиться сам. А остальные продали свои участки – место было хорошее: рядом озеро, лес, до города недалеко. Словом,  желающие  их приобрести, естественно, нашлись очень быстро. Они-то и стали выгодными заказчиками. Шабашили все лето и половину осени, но хозяин не обидел – деньги выплатил, как договаривались, сполна.
А тут ему подвернулся еще один хороший заказ – строительство большого развлекательного центра.
- Ты вроде инженер по строительству? – обратился к Толе  Денис Павлович. Хозяин был молодой - Толин ровесник. Хваткий, уверенный в себе, с бритым затылком и толстой золотой цепью на мощной шее.
- Да уже почти десять лет стажа.
- А чего с работы ушел?
- Да я не уходил, нас с нее государство ушло. Решило, что не нужно ему столько строителей.
- Понятно. Ему виднее. Только, если ему не нужно, мне пригодятся, - ухмыльнулся он. – Я к тебе присмотрелся. Ты парень толковый, спокойный, ответственный. Если еще и квалификацию инженерную подтвердишь, считай, что тебе повезло. Будешь при мне в шоколаде. Скоро такими делами ворочать начнем – деньги рекой потекут. Короче, с завтрашнего дня ты прораб на комплексе.
Дело было знакомое, да и рабочий процесс был отлажен: поставка стройматериалов без сбоев, зарплата вовремя. Безработица в паре с Денисом такую дисциплину в бригадах наладили, какая на советской стройке даже не снилась. Хозяин был крут, два раза не повторял и за малейшую оплошность гнал в шею. С одной стороны, конечно, порядок, но с другой – как-то Толе на душе неспокойно было, особенно когда он видел страх в глазах рабочих, страх и безысходность. Он и в себе ощущал эту загнанность – нравится, не нравится, деваться-то все равно некуда. 
 «Это мне еще повезло, - думал Анатолий, –  работа радует, по тому, как душу вкладывать позволяет. Денис качество жестко требует - репутацию фирме нарабатывает. А главбух вон уже третью машину поменял, а в глазах страха больше, чем у работяги». Толя хорошо понимал, что на чистую прибыль фирма так бы не поднялась. Были еще какие-то источники, и он догадывался, какие, но старался особенно в это не вникать, чтобы не пришлось потом с собственной совестью договариваться. Да и где теперь по-другому?
      А здесь перспектива действительно реальная оказадась. Они получали все новые заказы, и объекты были серьезные. Денис Павлович стал вхож в высокие чиновничьи кабинеты, как-то лихо начал выигрывать тендеры, жестко обгоняя конкурентов. Словом, через четыре года они въехали в собственный сверкающий стеклом оконных проемов офис, отстроенный почти в самом центре столицы. Анатолий к  этому времени стал главным инженером и занимался все больше бумажной работой.
Денис Павлович ценил его высоко, даже старался к себе приблизить: то в ресторан приглашал, то на шашлыки с нужными людьми, но Анатолий по возможности отказывался, прикрываясь работой, а летом они с Ниной  вообще больше любили бывать в своем, а точнее Машином, деревенском доме.
Дом теперь выглядел, как игрушка – украшенный резным деревянным кружевом, он резко выделялся среди других строений. Резьбой по дереву Толя увлекался еще в детстве, а теперь такой заграничный инструмент появился -   только узоры придумывай – остальное он сам за тебя сделает. Нина в этом доме все лето жила. Она с работы еще весной девяносто второго уволилась. Часто стало болеть сердце, и муж настоял:
- Тебе, что, денег не хватает? Хочешь с детьми возиться - поезжай к Маше, там от твоей помощи никогда не откажутся.
Так она и поступала. Только все время мучилась тем, что никогда уже не подарит Толику долгожданного наследника – врачи строго-настрого запретили. А он молчал, все понимал, жену очень любил и очень ее берег.
Той же весной в начале мая как-то в разговоре Денис Павлович обронил:
- Ты что же меня, Петрович, к себе на дачу никогда не пригласишь? Сам туда каждый день ездишь, Москва тебя только работой  и держит. Места-то там, небось, хорошие?
- Места отличные, а дача, так – простой деревенский дом. Он только формально наш, а по документам принадлежит хорошей знакомой.
- А чего на себя не оформишь? Могу посодействовать. Деньги-то вкладываешь?
- В документах надобности нет, у нас вместо них дружба. А дом маленький, просто ухоженный, больших денег не требует.
- У тебя и квартира маленькая. Куда зарплату деваешь, в казино что ли проигрываешь?
- Нам двоим много не надо, а деньги мы на детей тратим.
- На каких?
- На детдомовских.
- Мне тебя, Петрович, не понять, - вальяжно откинулся на спинку стула Денис. - Не дано, да и не охота. Чего своих детей не завели, не спрашиваю. Вопрос больной - сам иметь не могу. Когда по малолетке сидел, свинкой переболел. Ты ведь понимаешь, какие там лазареты. Так что фирма моя богатеет, а кому капитал передавать буду, неизвестно. Но, как ты свои копейки, я деньги в пустоту не кину. Надеюсь, что жизнь чего-нибудь подскажет – я везучий.
- Каждый своей дорогой, Денис Палыч, идет. Главное, чтобы без греха, - зачем-то добавил Анатолий и пожалел, почувствовав на себе ледяной взгляд начальника.
Однако Денис закончил разговор весьма дружелюбно:
- Короче, ждешь ты меня или нет, а в эту субботу мы с Нелькой у тебя.
В субботу с утра зарядил противный, похожий на осенний, дождь, но они с Ниной даже обрадовались - что-то не очень к душе был им приезд хозяина с его очередной подругой. К сожалению или все-таки к счастью дожди не идут вечно, а Денис приехать, видимо, очень хотел. Так что еще через неделю солнце, начальник и его длинноногая спутница появились в деревне почти одновременно.
Выходные прошли, на удивление, хорошо: были на реке, и, несмотря на прохладу, Денис долго не вылезал из воды. Бродили по лесу, обошли поле, зеленеющее высокой уже озимой рожью. И Анатолия порадовало, как  искренне восхищается красотами здешних мест его обычно прагматичный начальник.
Глядя на обшарпанный детский дом, Денис ехидно заметил:
- Что-то я здесь не особо твою помощь наблюдаю. Ну, да ладно, у меня одна идея появилась - если срастется, деньжат, так и быть, подброшу. Глядишь, Бог за это какой-нибудь мой грешок-то и спишет.
А уже вечером на веранде, после третьего бокала красного вина, выпитого под отлично приготовленный водителем шашлык, Денис произнес:
- Знаешь, Петрович, что я решил? Как сказал классик: «Здесь будет город-сад». Вместо того ржаного поля построим коттеджный поселок. Место козырное – природа классная, столица под боком. Думаю, клиентов богатеньких немало на такую наживку клюнет. Я и себе тут дом отгрохаю. Хочешь, беспроцентную ссуду дам, соседом будешь. Потом потихоньку отработаешь.
- Спасибо, только нас и этот дом вполне устраивает.
- Ниночка, - обратился Денис к Нине, – а вы аскетизм вашего мужа разделяете, или поддержите мое предложение, и оформите ссуду на себя?
- Я вам благодарна, Денис Павлович, но с мужем полностью согласна.
- Завидую я вашим запросам – удовлетворять их легко. А вот мне за мои жизнь зубами рвать приходится. Но ничего, зубы у меня крепкие, у кого хочешь, вырвут.
- Денис, - Анатолий пропустил последние слова мимо ушей, – ты как вообще здесь строить собираешься. Это земли  сельхозназначения. На них строительство запрещено.
- Разберемся.
Наверное, зубы у Дениса и вправду были крепкие, потому что уже через две недели на неубранном ржаном поле развернулось активное строительство. Разваливающийся колхоз и его неизвестно с чего процветающий председатель, поделили неплохую компенсацию за потерянный  урожай, а уже в конце зимы одновременно были готовы и первые дома и разрешение на их строительство.
В числе таковых был построен не совсем обычный особняк. Он расположился чуть в стороне от поселка, на опушке леса, высотой был в три этажа, каменный и, благодаря остроконечным башням, похожий на небольшой средневековый замок. 
Как-то вечером Маша шла вдоль деревни к своему бывшему дому. Рядом с соседской усадьбой стоял роскошный белый автомобиль иностранного производства. Маша невольно засмотрелась на сверкающую красоту и не сразу заметила высокого статного мужчину. Чуть позже она узнала в нем синеглазого спонсора, который недавно привозил подарки в детский дом. Он о чем-то оживленно разговаривал с соседкой Зиной, а подросшие Зинины внуки шумно обступили белое чудо.
Когда Маша поравнялась со своим домом, могучий красавец вежливо преградил ей дорогу.
- Уважаемая Мария Николаевна, - галантно обратился он к Маше,  - очень приятно увидеть вас снова. Не скрою, я навел о вас некоторые справки и имею честь сделать вам деловое предложение. Я практически являюсь вашим соседом, ибо проживаю в том скромном жилище, - он указал в сторону средневекового замка, – и мне очень нужен человек, точнее женщина, которой я мог бы доверить присмотр за своим домом. Подождите, не торопитесь с отказом, - перебил он уже хотевшую возразить Машу. – Выслушайте прежде все предложение до конца. Я буду приезжать сюда крайне редко, если  только по выходным. И то, возможно, не каждый раз. Поэтому в ваши обязанности будет входить пятничная уборка, и приготовление пищи, если я запланирую провести выходной на природе. Согласитесь, что это очень необременительно. И, поверьте,  оплата вашего труда будет весьма достойная.
С тех пор, как спонсор не обманул и исполнил заветное желание Луны, Маша мужчине верила. Но она так привыкла проводить все свое время в детском доме, что покидать его на день, а тем более на два ей совершенно не хотелось. И тут незнакомец произнес слова, которые Мария Николаевна за свою тридцатитрехлетнюю жизнь услышала впервые.
- Вы необыкновенная женщина, Мария, я никогда не встречал таких прежде. Я это понял сразу, как только услышал первые звуки вашего волшебного голоса. - Маша поняла, что речь идет о концерте, который устроили для спонсоров воспитанники и работники детского дома. Сначала Они с Ниной исполнили старинную испанскую песню на два голоса, а потом уже она одна пела романс Гомеса, аккомпанируя себе на гитаре. - Вы еще  сами не знаете, какая вы, - между тем продолжал красавец. -   Если бы я не был связан жизненными обязательствами и имел право на семью, то непременно попросил бы вашей руки. К сожалению, я могу просить вас только о незначительной помощи. Хотя нет.., доверить свой дом в чьи-то руки – решение крайне ответственное, поэтому, скажу так: «Я только вас могу попросить о столь значительной помощи».
Казалось, его речь пеленала Машу нежным шелком. Она почувствовала абсолютную искренность сказанного, а глаза собеседника при словах о жизненных обязательствах стали такими печальными, что отказать она не смогла. А еще она поняла, что должна быть какая-то большая благодарность за помощь, оказанную им Луне, чем обыкновенное спасибо, и, что она согласна на его предложение даже безо всякой оплаты.
Во время разговора она постоянно удивлялась тому, как по-разному выглядел собеседник. Его крепкое большое тело неизменно оставалось сорокалетним, а вот лицо сильно зависело от выражения глаз. Когда, к примеру, он говорил об обязательствах, то на мгновение показался ей даже старым.
Они решили, что откладывать дело ни к чему, и Маша впервые вошла в удивительный дом.
Он был еще пуст, и только сказочно сверкали хрустальные слезы огромной люстры, освещавшей ярким светом кованые хитросплетения лестницы. Это уже потом, при ней, завозилась антикварная мебель, развешивались по стенам старинные картины в тяжелых золоченых рамах, а по стеллажам библиотеки расставлялись загадочные древние книги.
- Зачем это вам? - спросила как-то Маша.
- Кто-то же должен хранить память о предках.
- Музеи должны. Там эта память всем людям доступна.
- Согласен, должны. Но, к сожалению, служители этих заведений не всегда честно исполняют свой долг. А есть вещи, которые музеям доверять преждевременно. Не примут они такие дары в силу своего непонимания, да и сохранить их в целости не сумеют.
- А вы, значит, сумеете?
- Я – да!
- Ну-ну, хранитель, увидим. А не боитесь, что украдут?
- Нет, не боюсь. Человек с дурными намерениями войти в этот дом не сможет. Во всяком случае еще очень долго… Так что и вам, Машенька, бояться здесь совершенно некого. Поверьте.
И она ему верила. Она ему с первой минуты верила. Их отношения как-то очень быстро стали такими, будто они уже сто лет в дружбе. Они даже обращаться стали друг к другу на ты, а официально только в чьем-то присутствии или шутя. А с того момента, как случился этот разговор, Маша иногда называла хозяина особняка Хранителем.
Она очень полюбила и этот дом и его владельца. Последнего она любила какой-то смешанной любовью: то, как друга, то, как брата, бывало, даже как отца, когда он приезжал из города уставший, садился напротив горящего камина в нижнем зале и смотрел усталыми, старыми глазами на веселый огненный танец. В такие минуты она его не тревожила. Молча приносила на серебряном подносе плоский коньячный графин, дутый бокал на короткой ножке и садилась напротив. Он плескал на дно бокала небольшое количество пахучей жидкости и выпивал ее маленькими неспешными глотками. Постепенно глаза его оттаивали, снова становясь молодыми.
Второй раз он коньяк не подливал. Маше тоже не предлагал, зато потом он рассказывал ей такие удивительные истории, что опьянение от этих знаний было для нее куда большим. Иногда они пели русские или испанские песни. Маше от чего-то казалось, что он знает песни на разных языках, но она могла петь только на этих. Она долго не знала, где он работает и как зарабатывает такие большие деньги, но совсем не беспокоилась на этот счет. Она была абсолютно уверена в том, что Хранитель не может поступать… неправедно (она не сразу смогла подобрать нужное слово, и позже оно пришло к ней само).
А однажды осенью, в начале октября, поздним пятничным вечером, скорее даже ночью, когда после нескольких капель коньяка привычно оттаяли его глаза, Хранитель задал Маше вопрос:
- Скажите, любезная, а как поживает в вашем заведении та милая  молодая особа, обладательница странного имени и желаний?
- Хорошо поживает. Спасибо большое. Трудится, благодаря вам, денно и нощно, не покладая рук.
- Что так? Хотя подозреваю, что при наличии такого количества расходного материала, она наладила какое-нибудь промышленное производство. Только вот никак не догадаюсь, какое. Кстати, ей очередная поставка сырья не требуется?
- Не требуется, - рассмеялась Маша, – с тем, что имеет, неизвестно, когда управится. Картину она вышивает.
- Любопытно. И хорошо получается?
- Она особенно никому не показывает, но мне пару раз подсмотреть довелось. Редкая мастерица так сумеет, как эта девочка. Это вообще ребенок необыкновенный, - и она долго рассказывала Хранителю о той, которую, сама того не желая, любила больше всех остальных детей, а в конце вдруг неожиданно для себя добавила, – ты бы удочерил ее, тебе тогда такая радость до конца твоих дней подарена будет. А я бы вам все время помогала.
- Я уже говорил вам когда-то, уважаемая Мария Николаевна, что не могу нести обязательств перед семьей. И навсегда окончим этот разговор, - отрезал он, – да, и  когда у кого конец дней, никто ведь не знает, и что там перед концом или уже после: радость или горе  – тоже неведомо.
С последним его высказыванием Маша была полностью согласна, а с первым – нет. Но разубеждать не стала. А ровно через месяц он  сам вернулся к этому разговору.
- Милая моя Машенька, помнится мне, что недавно вы высказывали настоятельное пожелание видеть хозяйкой этого дома вашу любимую воспитанницу.
Ни про хозяйку, ни про то, что она действительно ее любимая подопечная, Маша тогда и словом не обмолвилась. Но сути вопроса это не меняло, и она внутренне замерла.
- Так вот, - продолжил Хранитель, – если ваше намерение участвовать в этом процессе осталось неизменным…
- Осталось, осталось! – радостно перебила Маша.
- Разрешите продолжить? - при этих его словах она утвердительно закивала головой. – Спасибо. Так вот.., раз ваше намерение, как вы мне только что подтвердили, не изменилось, разрешите поставить вас в известность, что с завтрашнего дня мой адвокат приступает к оформлению документов по опекунству.
- А как же обязательства? – Маша сама не поняла, как вырвался у нее этот абсолютно ненужный  сейчас вопрос. Впрочем, ответ, который она получила, ничего ей не объяснил, а скорее еще больше все запутал, и она зареклась к этой теме никогда не возвращаться. 
- Выяснилось, что отпущенный срок позволит исполнить намерение, - почему-то грустно улыбнулся Хранитель.
- Только вы, Мария, - продолжил он, - отдаете себе отчет в том, что будете вынуждены оставить свою работу, во всяком случае, частично и переехать в этот дом для постоянного проживания.
- Отдаю, буду вынуждена, перееду! – обрадовалась она.
В декабре документы были оформлены, и они решили, что объявить Луне о переезде в новый дом лучше в конце новогодних каникул, чтобы не лишать девочку привычного отдыха в кругу друзей.
 
                                      …
 
И вот теперь Маша смотрела на УлануЛуну и не понимала, как мог догадаться ребенок, что сегодня сбудется самая заветная мечта любого детдомовца?
На завтрак они с Луной, конечно, опоздали, но Иннокентий пришел еще позже. Он был абсолютно спокоен, но его  глаза не могли скрыть какое-то особенное торжество. Уже ближе к обеду Луна достала из коробки аккуратно сложенную вышивку развернула ее и замерла. Она долго смотрела на свою работу и молчала, а потом, так же молча, взяла ножницы с тонкими острыми кончиками и стала осторожно выпарывать нитки, которыми были вышиты мокрые темно русые волосы юноши. Точнее, абсолютно черные, так как кто-то очень аккуратно выкрасил их чернилами в черный цвет.
 К обеду она не вышла, как ни уговаривала ее Маша. Кеша уже раза четыре заглядывал в ее комнату, бросал на нее, занятую работой, пристальные злые взгляды, но ничего при этом не говорил. Зато позже сказала она, когда сев рядом с ним за вечерний стол, и, обращаясь к пустому пространству перед собой, тихо и уверенно произнесла:
- Там будут только такие волосы, какие вышиваю я. Там просто не может быть других. Слышишь, не может быть, - твердо повторила она. И подросток понял, что каждый раз она снова и снова будет выпарывать черные нити.
И только уже после ужина Маша, наконец, сумела начать важный для обеих разговор. Она обняла девочку и ласково зашептала:
- Если ты не будешь против, то с сегодняшнего дня у тебя может появиться новый дом. Твой настоящий дом, который, если мы все постараемся, станет тебе родным.
- Кто «мы»? – с интересом спросила Уланулуна.
- Ты, я и один очень хороший человек.
- Ты вышла замуж, и вы будете моими родителями?
- Нет, ребенок, я не вышла замуж. Я по-прежнему буду твоей няней и другом. А у тебя появится  дядя. Но ведь это же тоже семья, правда?
- Правда! Семей может быть много, разных. Людей, которых ты любишь, как своих родителей, тоже. Только родители, все-таки от слова «родить» названы. Так, что если по грамматике, то родители одни, а если по душе, то, как в жизни повезет. А по документам считать – вообще труд напрасный. Ты, вот, мне по моей душе уже давно, как мама.
Маша прижала к себе девочку и, как всегда тихо, заплакала.
- Твой дядя, правда, очень хороший, - прошептала она. -  Я его уже скоро год, как знаю, и он мне с каждым днем все больше нравится.
- Влюбилась! – Луна прищурилась, и в глазах ее зажглось озорное любопытство.
- Конечно, я его полюбила. Его нельзя не любить. Но вовсе не так, как думают твои хитрющие глазищи. Я его по-разному люблю: как брата, как отца, как хорошего, надежного товарища. А как ты себе вообразила, у меня почему-то не получается, хотя я может и не отказалась бы пережить такое чувство. Но… не получается. Наверное, потому, что у него есть обязательства перед жизнью.
- Какие обязательства?
- Не знаю. Не важно. Просто они у него есть. Кстати, ты ведь его тоже немного знаешь. Это он подарил тебе нитки.
- Ой, так я его еще как много знаю. Иногда целой жизни не хватит, чтобы человека понять, а иногда слова или поступка достаточно. Так что я его очень даже хорошо знаю.
- А про целую жизнь ты откуда знаешь?
- Сие неведомо, - хихикнула Луна, – сие знание просто так в моей голове лежит, авансом.
- Ладно, пусть лежит. Оно, в общем-то, правильное, твое знание. Так я не поняла, - спохватилась Маша, – ты удочеряться согласна или нет?
- Я даже уплемяниться согласна. Я сегодня согласна на все, потому что сегодня очень важный  и правильный день.
- Чем же он так важен?
- Это день рождения моего нового счастья.
- Это потому, что тебя дядя забирает?
- Нет, он меня потому и забирает, что сегодня мое новое счастье родилось.
- Ну, тебя, запутала ты меня совсем, - и Маша поцеловала Луну в щеку.
Ранним утром следующего дня она заглянула в комнату девочек и нашла Луну сидящей на кровати, совершенно готовой к отъезду.
 – Что ж, говори подругам: «До свидания», и пошли, а то за нами уже приехали.
 
…Как и девять лет назад Кеша стоял возле окна и смотрел на  спускающуюся по ступеням высокую темноволосую девочку, крепко держащуюся за руку его заклятого врага. А в конце дорожки, у садовых ворот, радостно им улыбался огромный, как сказочный воин, обладатель молодых синих глаз бездонной глубины.
- Еще один враг, - подумал юноша, глядя в след удаляющемуся автомобилю. – Ну, что ж, чем больше вражеское войско, тем интереснее сражение.
- Еще один добрый дом, - подумала Уланулуна, поднимаясь по мраморным ступеням лестницы. – Чем больше добрых домов, тем радостнее жизнь.
Ей показали весь особняк, предложив подобрать комнату для себя. Она охотно приняла предложение и остановилась на небольшой комнате третьего этажа рядом с библиотекой.  Вторая дверь в комнате выводила на балкон, с которого были видны поле, река и лес.
- Не слишком ли высоко забралась? – поинтересовалась Маша.
- Нельзя? – при этом девочка вопросительно посмотрела на дядю.
- Можно. Просто Мария Николаевна своим вопросом пыталась выяснить, почему именно так высоко. Правда, Мария Николаевна?
- Правда. Но предупреждаю, туалеты есть на каждом, а вот столовая только на первом этаже.
- А по лестнице, Мария Николаевна,  ходить полезно. И вам, кстати, тоже. Так почему же, милое создание, вы выбрали именно эту комнату?
- Она ближе к небу.
- А где же, по-вашему, начинается небо.
- А это кто где увидеть сможет. Я, например, как вижу, я сразу два неба вижу: одно - вот оно, рядом, - и она махнула рукой в сторону окна. - А другое находится за звездной гранью. Я не могу разглядеть, какое оно, просто вижу, что оно есть. А во сне мне иногда снится его кусочек. Хотите, покажу, - и, не дожидаясь, она достала из сумки свою работу.
- Ну, как? – голос Маши был так напряжен, что стало ясно – для нее мнение Хранителя гораздо важнее, чем для самой мастерицы.
- Я думаю, - после небольшой паузы проговорил он, – что где-то, как ты сказала, за гранью, обязательно есть такое место. Там нет боли, тоски, печали, и там рождается простое человеческое счастье.
- Вот! Я тоже так чувствую – выдохнула Маша.
…И на мгновение оцепенела. «А я это знаю», - ответили ей синие глаза. Она тряхнула головой, и видение исчезло.
- А как ты мечтаешь обустроить свою комнату?  - продолжил между тем дядя.
- Я об этом никак не мечтаю. Мечтаю я совсем о другом, а к обстановке я привыкла простой. Если можно, то пусть комната будет голубая с синим, как море, которого я никогда не видела. Или, как ваши глаза, потому что они тоже, как море.
- Договорились, - засмеялся он. – А море ты еще обязательно увидишь, я тебе обещаю.
Когда «новую хозяйку» уложили спать, Хранитель строго сказал:
- Что это Луна вас все время Машей называет, как девочку. Не хорошо это, не педагогично.
- Где-то я один раз уже это слышала. Я тогда объяснила, и меня поняли. Надеюсь, что и ты, хороший человек, понять сумеешь. Послушай. У меня своих детей никогда не было, а очень хотелось. Очень хотелось, чтобы и меня кто-то мамой называл. И тогда я придумала «не дослушивать» свое имя до конца. И вот теперь, когда дети меня зовут, мне все время кажется, что   они говорят  мне: «Мама».
- Я понял, - грустно согласился Хранитель,  - пусть будет непедагогично.
Разговор состоялся недалеко от того места, где должна была увидеть свой первый сон на новом месте девочка. От избытка впечатлений сон не приходил, и Луна невольно подслушала Машину тайну. Неожиданно она почувствовала, что когда-нибудь наступит время, и она обязательно назовет Машу мамой.
Этот учебный год Луна доучилась в деревенской школе. А со следующего ее стали возить в Москву в престижную гимназию, где были очень сильные учителя и сложная, интересная программа. А еще через год рядом с ней за парту сел Иннокентий.
 
                                          …       
 
- Вам, Нина, тоже нужно себе ребенка взять. Одно дело здесь их любить, и совсем другое, когда он в твоем доме, когда он только твой. Поверь, я это с каждым днем все сильнее ощущаю. Я Луну всегда очень любила, а теперь просто чувствую, что она моя дочь, потому, что здесь за маленького человека куча народу отвечает, а дома только ты. Знаешь, не только любовь рождает чувство ответственности. Оказывается, чем больше заботишься, тем сильнее любишь. Правда.
Нина и Маша сидели на веранде их общего дома и чистили картошку. После затяжных дождей май, наконец, принес первое настоящее тепло. Впереди последние каникулы Луны в этой школе. Воздух дарит свой самый роскошный букет весенних ароматов: отцветает вишня, распустилась сирень, за ними спешат черемуха и рябина. Робко пытаются заявить о себе весенние первоцветы. Скоро придет Луна. Уроков уже не задают, так как идут итоговые контрольные, поэтому было решено до вечера побыть здесь.
- Да я, Маш, это понимаю, я даже мальчика уже присмотрела, а точнее сказать, прилюбила. Только Анатолию сказать никак не решусь.
- А что тут решаться! Было бы кого бояться, а то Анатолия. Да он детей без памяти любит. Я что, не вижу? Подожди… а кого это ты присмотрела, Кешку, что ли?
- Его, а что?
- Ну, Нина, ну, удумала.  А я смотрю, он все около тебя вертится, все в глаза тебе заглядывает. Я уже давно за этим процессом наблюдаю и подвоха жду. Как же он узнал-то, что ты решение такое вынашиваешь? Или он сам тебя к нему подтолкнул?
- Никого он не толкал. Что ты к ребенку пристала?
- Да какой он ребенок? Он – монстр.
- Ты, Маша, не права. Ты бы сначала в глаза его посмотрела.
- Да я бы их век не видела. Ты что думаешь, я в них не заглядывала, подходов к нему не искала, только в отличие от тебя, я пока эти подходы-то искала, знаешь, сколько чего другого нашла – до сих пор мурашки по коже прыгают.
- Ты не смогла, а я смогла.
- Чего смогла? – опешила Маша.
- Подход найти, одиночество его рассмотреть, как он ко мне тянется почувствовать.
- Нина, Ниночка, да нельзя не найти, не рассмотреть то, чего нет, - не сдавалась Маша, – он из тебя с твоим мягким характером веревки вить будет.
- В общем, так! – неожиданно твердо заявила обычно сговорчивая Нина. – Если ты считаешь, что остальные все хорошие, а только он  один плохой, значит, другие в этой жизни и так не пропадут, достойными людьми и без нас станут. А этот сам не справится, этому помогать надо. А кроме меня, как видно, некому.
- Как же, некому. Этого красавчика, знаешь, сколько раз взять хотели – только он не шел. А здесь у него корысть какая-то, только я пока не пойму, какая. Ну, все, все, больше ни слова от меня не услышишь. Как знать, может, ты и  вправду, его единственный шанс. А может, судьба твоя такая. Только запомни, ты ее сама себе выбрала. С Анатолием-то когда разговаривать будешь? – уже почти успокоившись, спросила Маша.
- Да сколько уж можно откладывать, сегодня вечером приедет, и поговорю.
Как и предсказала Маша, Толя Нининому предложению не только обрадовался, он, оказывается, сам ей уже давно то же самое предложить хотел, но обидеть боялся. И Кеша ему очень понравился, да и сам Иннокентий вел себя безупречно - пламенных чувств не высказывал, но тонко так давал понять, что изо всех, только эти люди и дороги ему по-настоящему. Словом, к очередным Новогодним праздникам он переехал в скромную московскую квартиру. Приемных родителей сразу стал называть мамой и папой. А еще через полгода, вопреки уговорам, начал кататься через всю Москву, чтобы иметь возможность сидеть с Луной за одной партой.
Маша теперь все больше жила своей отдельной жизнью, но подругу не забывала, а, главное, все пыталась понять, почему именно ее выбрал изо всех Иннокентий.
Ему наняли хороших репетиторов и начали готовить к поступлению в престижный ВУЗ. Нина в нем души не чаяла, пылинки сдувала. Анатолий тоже сына любил. Правда, тот не оправдал его надежд на партнерство в работе на даче, в рыбалке, походах за грибами. Зато душа отца переполнялась гордостью, когда сын одну за другой выигрывал многочисленные олимпиады и приносил домой почетные грамоты и медали победителя.
За все время у Кеши случился только один прокол. Да и то, поняла, а точнее, почувствовала это исключительно Маша.
За год до окончания школы Нина с Анатолием  решили продать старую двухкомнатную квартиру, добавить имеющиеся сбережения и купить трехкомнатную ближе к институту. Надо сказать, что выбирая учебное заведение, Кеша впервые принял решение, в результате которого их с Луной пути расходились. Она хотела стать врачом, а он такой вариант для себя отвергал категорически.
К этому времени на работе у Анатолия начались серьезные неприятности.  Денис Павлович уже давно оставил в покое заботу о качестве работы и репутации фирмы. Он все чаще ввязывался в авантюрные, а лучше сказать, мошеннические проекты, которые приносили ему огромные барыши. Это, естественно, не могло обойти стороной  Анатолия, и он был вынужден подписывать акты по работам, которые не выполнялись, закрывать глаза на завышенные сметы, подмену дорогих строительных материалов дешевыми. Да и много чего другого непосильным грузом легло на его совесть.
- Не нравится мне все это, - как-то высказал он свое мнение начальнику.
- Не хочешь работать, уходи, - ответил ему Денис, – но имей в виду: ты столько знаешь, и  столько твоих подписей уже стоит на липовых документах, что рот тебе лучше не открывать. А вообще хорошо подумай, может лучше тебе все-таки с самим собой договориться? Так и мне проще будет.
- Не могу я, Денис, как ты в таких обстоятельствах спокойным оставаться. Давление уже зашкаливает, таблетки горстями пью и от Нины скрываю. Ты же знаешь, какое у нее сердце. А молчать я, конечно, буду, сам все понимаю.
- Смотри, специалист ты первоклассный, потерять тебя будет жалко. А лучше заведи себе подругу, съезди с ней на курорт! Но если, конечно, здоровье нагрузок не выдерживает, тогда решай.
И Анатолий решил и уже вечером того же дня сказал жене:
- Нина, я уйду из фирмы. Не спрашивай, почему и не волнуйся, я работу обязательно найду. Пусть не такую престижную, пусть зарплата будет гораздо меньше, главное, чтобы совесть чистой была. Вот последний объект сдам, и отнесу Денису заявление.
- Поступай, как считаешь нужным, - сказала Нина, привычно накапала в стаканчик корвалол, но волноваться не стала. Все ее мысли были заняты только учебой сына и его вступительными экзаменами в университет. Она не замечала, как посерело и осунулось лицо мужа, какими тревожными стали его глаза.
Смотреть новую квартиру они поехали втроем. Кеша особым желанием не горел, но маминым просьбам уступил. Квартира была в хорошем месте недалеко от метро, но самая обычная, типовая: три небольшие комнаты и маленькая кухня.
- Кеш, а тебе нравится? – спросила Нина.
- Извини, мама, тут может быть только ваше решение.
- Ну, почему, тебе ведь тоже здесь жить. Тем более, что другую квартиру теперь вряд ли купить получится - отец работу менять собрался, в зарплате, естественно сильно потеряет.
Молодой человек в этот момент что-то рассматривал у себя под ногами, но даже из-под пушистых ресниц было видно, как сверкнули в его глазах черные искры.
- Мне безразлична эта квартира по одной простой причине. Факультет, на котором я буду учиться, могут позволить себе только дети очень богатых родителей. Это я могу рассчитывать на свои собственные  силы, остальные только на деньги. Я никогда не смогу пригласить новых друзей в этот дом. Так какая мне разница – чуть хуже, чуть лучше…
- А зачем тебе такие паршивые друзья? Гони их в шею, - возмутился Анатолий.
- Они нужны не для дружбы, а для деловых контактов, знакомств, связей, будущей карьеры, наконец. Разве не  понимаешь?
- Не понимаю, - и Анатолий впервые по-новому посмотрел на сына.
- Кеша прав, - тут же вмешалась Нина, -  Это жизнь. Она теперь очень сложная, и для таких, как мы с тобой, непонятная. По-твоему ребенок с такими способностями должен быть рядовым экономистом? Прошло то время, когда  ты карьеру руками и головой делал - без связей теперь никуда. Нужно взять ссуду у Дениса и купить жилье в престижном доме.
- Я у него ничего брать не буду, ты знаешь.
- Тогда кредит в банке. Ну, денег ты у Дениса брать не хочешь, но поработать-то еще годик другой у него можно? – сердце у нее от волнения защемило, она поморщилась, и Анатолий поспешил ее успокоить, тем более, что у самого со вчерашнего вечера стучало в висках.
- Ладно, Нина, не волнуйся, купим престижное жилье, поработаю  я еще у Дениса.
- Да не надо никакого другого жилья. Что вы так переживаете, не стоит оно того, чтобы на него здоровье тратить, - начал успокаивать их Иннокентий.
- Да, нет, сынок, наверное, я просто по новым правилам жить не обучен, а тебе от них деваться некуда. Так что подыщем такое, какое надо.
Квартиру в результате купили  в красивой новостройке хорошую четырехкомнатную, с двумя лоджиями и просторной кухней. Правда, влезли в огромные долги, но Нина об этом  не думала и была совершенно счастлива.
- Чему ты радуешься, - негодовала Маша, – он вас вокруг пальца обвел. Каки-такие новые правила? О чем ты говоришь? Они для кого нужны, для Дениса! У порядочных людей правила всегда одни и те же. Их и есть-то всего десять. Забыла? Так я тебе на бумажке напишу. Ты их сама повтори и перед Кешей на стенку повесь – пусть наизусть выучит. Лучше посмотри, на кого Анатолий стал похож. Вы его уездите.
- Мы Кешу взяли, теперь обязаны все для него сделать, а то он будет думать, что другие родители были бы лучше- Ему что, больше думать не о чем?
- Не знаю, но хочу, чтобы у него тоже все было. Вон у твой Луны не дом – дворец. А мой Кеша что, хуже?
- Нина, что с тобой? – Маша даже испугалась, – ты ведь такой не была. У тебя даже глаза какие-то нездоровые. Что ты из-за парня с ума сходишь. А Луна, она хоть сейчас в коммуналку переедет. Ты посмотри, какая у нее комната скромная. Она ведь совсем ничего не просит.
- И, правда, что это я? Сама не понимаю. Прости меня, Маша. Луна действительно очень хорошая девочка. Просто когда про Кешу плохое говорят, на меня будто что-то находит. Наверное, я сумасшедшая мать, потому, что очень поздно досталось мне мое материнское счастье. А Рок, он знаешь, какой…
- Знаю. Не начинай, а то опять поссоримся. И потом, не так уж и поздно тебе это счастье досталось. А… что это  ты Кешку называть так стала? Напрасно.
- Ой, Маша, мне же сказать не трудно, а он рад.
 
 
Так совпало, что в день, когда Кеше торжественно вручали школьный аттестат и золотую медаль, Денис Павлович устраивал у себя в особняке вечеринку для нужных людей. Анатолия с утра на работе не было. Он  еще накануне отпросился, чтобы присутствовать на торжественном собрании в школе сына.
 У  Дениса заместитель уже который день из головы не выходил. Он нравился ему все меньше, и Денис Павлович  боялся, что ситуация вообще может выйти из-под контроля. Слишком многое в его фирме зависело от зама по строительству, и он решил, что нужно постараться держать его как можно ближе к себе.
Когда после обеда тот появился на работе, Денис вызвал его в свой в кабинет.
- Как все прошло?
- Отлично – лучший выпускник, представляешь!
Денис  этого не представлял. Подумаешь! Сам он учился весьма средне, напрягаться не любил, а к отличникам испытывал патологическое презрение. И где теперь эти отличники? Но тему нужно было развивать, и он продолжил:
- Круто! Вечером, наверное, закатятся в хорошее местечко. Или они на речном трамвайчике поплывут? – ухмыльнулся Денис. – Твой-то утром сам доберется, или ты его тело забирать будешь?
- Он не пьет. И вообще он никуда идти не хочет, не любит он этого.
- Странный он. Дохлый очкарик, что ли?
- Красавец атлетического телосложения, - гордо произнес Анатолий.
Денис удивленно посмотрел на собеседника:
- Вот  как так получилось? – хлопнул он ладонью по столу, - у тебя сын уже четыре года, а я его еще ни разу не видел. Я сегодня устраиваю дома вечеринку, приходите, познакомимся, а заодно и парня поздравим. Все! Решено! Отказ не принимается.
- Да я и не возражаю, - Анатолий все еще находился в том приподнятом состоянии души, когда своей радостью хочется поделиться с целым миром.
К началу мероприятия они опоздали. Денис уже куда-то удалился с «нужным человеком». Но были здесь общие знакомые, с которыми Толе было о чем поговорить. А Иннокентий остановился возле вольера, в котором бегала пара белыми холеных бультерьеров.
Примерно через час Денис освободился, но спускаться вниз не торопился. Он с интересом наблюдал с балкона второго этажа за черноволосым юношей. «Надо же, какого они парня отхватили, - с завистью подумал он, – вот ходили, ходили в детский дом и выходили»…
 Иннокентий все это время стоял в стороне от остальных гостей. Парочка «высокопоставленных» дочек проглядела на него все глаза и даже предприняла неудачную попытку завязать беседу. Но он интереса к девицам  не проявил и разговор поддерживать не стал.
Наконец, Денис все-таки решил подойти к молодому человеку.
- Как зовут? – с ходу спросил он.
- Иннокентий. Но мне нравится, когда меня называю Рок.
- Почему?
- Сильное имя.
- Согласен – принято. А девушками что, совсем не интересуешься?
- Отчего же? То, что меня не заинтересовали  именно эти, еще ничего не значит. Я в принципе  не трачу время на то, что мне не интересно.
- Так я вижу, что тебе здесь ничего не интересно. Зачем тогда приехал?
- Из уважения к родителям. А потом, никогда ведь не знаешь, где этот интерес может возникнуть. Вот у вас соседка интересная в доме с башнями живет. Тоже могла здесь оказаться.
- Видел, интересная. Но не могла. Другого круга. Ее дядя, как и его дом, от нас особняком стоят и близко к себе не подпускают. Он издатель, эстет. А мы кто? Примитивные золотые мешки. Мы для него низко летаем.
- Он ей не дядя. Она из того же детского дома, что и я.
- Надо же. Впервые слышу. Плодовитый у вас детдом на качественных детей оказался. Кстати, а кто твои родители, знаешь?
- Знаю. Инопланетяне.
- Значит генофонд у тебя хороший, по новейшим технологиям сделанный, - подхватил шутку Денис, – а больше у вас в детском доме таких, как ты, нет? Я бы себе тоже мальчонку взял – наследника.
Глаза Кеши сверкнули.
- Таких, как я, вообще ни в каком доме нет, - уже улыбнувшись, ответил он, – уникальное изделие.
- Чем же мне тебя занять, гость редкий?
- Думаю, что научной библиотеки в этом доме нет, могу в бассейне поплавать, или в тренажерном зале железо потаскать.
Теперь загорелись глаза Дениса.
- Пошли, - коротко бросил  он, – говорят, ты в школе здорово учился?
-  Правду говорят, теперь документы в университет подаю.
- И кем стать собираешься?
- Пока экономистом, а там посмотрю. Меня многое интересует: психология, политология, право.
- Английский язык хорошо знаешь?
- Я четыре языка хорошо знаю, не считая русского.
Парень вызывал у Дениса все большее уважение. Ему нравилось все: и его образованность, и дерзость, и даже придуманное имя сразу понравилось. А когда он увидел, как тот, зажмурив глаза и стиснув зубы, тягает многокилограммовые диски, и только выступившие капли пота на смуглом загорелом теле выдают его внутреннее напряжение, то и вовсе понял: «Мой человек. Вот он – готовый наследник».
Он захотел получить его так же сильно, как недавно пожелал обзавестись новым внедорожником. Нет, гораздо сильнее. Только с машиной все было просто: деньги заплатил - и тебе тут же из-за границы пригнали. А здесь кому заплатишь?
«А ведь есть, кому»! – мысленно воскликнул Денис Павлович и его мозг начал привычно складывать страшные пазлы.
Прощаясь, он пожал крепкую холодную ладонь Иннокентия и дружески произнес:
- Заходи в гости, Иннокентий Велехов. В спортзал сходим, в бассейне поплаваем.
- Спасибо, непременно зайду. Только моя фамилия – Рокотов.
Денис удивленно посмотрел на Анатолия. Но за мужа поспешно ответила Нина:
- Он решил оставить свою фамилию. В память. Мы не возражали. У такого замечательного мальчика должны были быть необыкновенные родители, - при этом она не отрывала от сына восторженный взгляд.
- Не знал, что у инопланетян бывают фамилии, - и Денис подмигнул новому товарищу.
- Ну, вы же слышали, мои были не обыкновенные, - подмигнул тот в ответ.
На следующий день после обеда Денис проводил большое совещание. Были приглашены руководители всех структур. Ближе к концу он неожиданно спросил:
- Анатолий Петрович, ты, что такой бледный? Тебе плохо?
- Да, нет, вроде бы ничего, - сегодня утром ему действительно было как-то не по себе, но сейчас боль в виске уже стихла.
- Значит так… Ты когда документацию по высотке подписываешь?
- Дня через четыре, а что?
- Подпишешь - и в отпуск. Возьми себе путевку  в какой-нибудь хороший санаторий, подлечись. Нам без тебя никак. Скоро два крупных жилых комплекса начинаем, ты должен хорошо себя подремонтировать -работы будет много.
- Ладно, Денис Павлович, подлечусь.
Но уехать Анатолий не успел. Он не успел даже задуматься о том, какой это будет санаторий. Светлым еще вечером следующего дня, когда он возвращался из города на дачу, его машина потеряла управление и на большой скорости врезалась в бетонное ограждение моста, легко пробив ветхую конструкцию.
Всеми хлопотами по организации похорон, а также общением с милицией, судмедэкспертами и прочим необходимым в этой ситуации процедурами  Денис Павлович занимался лично.
Выяснилось, что аварийная ситуация возникла в результате случившегося у Анатолия острого сердечного приступа, что машина была в полной исправности, и хорошо еще, что произошло это не на оживленном шоссе, а то жертв было бы куда больше.
Все это время Маша находилась рядом с подругой и была поражена тем, насколько нежен и заботлив по отношению к ней был Иннокентий. Он практически не оставлял мать одну: обнимал ссутулившиеся и постаревшие Нинины плечи, держал ее за руку, гладил голову, покрытую черным кружевным платком, давал успокоительные лекарства. И никуда от себя  не отпускал. И только тогда, когда он был вынужден ненадолго отлучаться, Маша получала короткую возможность прижиматься к Нине и шептать ей ласковые слова.
Но гораздо больше удивило Машу другое. До того момента, когда траурная процессия остановилась у свежевырытой могилы, Нина ни словом не обмолвилась об Анатолии. Все, о чем она говорила и Маше, и другим сводилось к одному: как же теперь она сможет обеспечить Кеше достойную жизнь. При этом с ее лица не сходила едва заметная виноватая улыбка. И только когда скорбное прощание было закончено, и кладбищенские работники уже взяли в руки крышку гроба, Нина вдруг вырвалась из Кешиных объятий  и, обхватив руками голову мужа, начала ему шептать что-то тихо и отчаянно.
Иннокентий рванулся к матери, но Маша цепко схватила его за руку и твердо сказала:
- Оставь ее. Она имеет право побыть рядом с ним. Слышишь? С ним, а не с тобой, – она почувствовала, как Кеша пытается высвободить свою руку, но  держалась за него так крепко, что он ничего не смог сделать, не привлекая всеобщего внимания.
Когда суета между ними успокоилась, она расслышала обрывки Нининых слова:
- Прости меня, Толя, прости… Помоги… Это, как пау… Я не... Боюсь…
Маша напрягла слух и ослабила хватку. Кеша вырвал, наконец, свою руку и оттащил мать от гроба. На долю секунды Маше показалось, что она увидела застывший ужас в Нининых глазах, но в следующее мгновение на ее лицо снова вернулась все та же виноватая улыбка.
 
- Мы с Анатолием Петровичем десять лет бок о бок, - начал свою траурную речь Денис. – Со строительства садовых домиков начинали и вот на какую высоту фирму подняли. И заслуга Анатолия здесь огромная. Он и работяга, и специалист, и мужик, каких поискать. Я ему говорил, что лечиться надо, да что теперь об этом. Трудно нам без него будет. Мы-то ладно. Вот вам без него, Нина Ивановна, гораздо тяжелее. Но вы за сына не беспокойтесь. Я свой долг перед Анатолием помню, и пропасть вам не дам. И парня выучим, и сама без куска хлеба не останешься.
- Спасибо вам, Денис Павлович. Вы про сына нашего только не забывайте, а я-то уж как-нибудь.
- Не волнуйся, как сказал, так и будет – я свое слово держу.
Поминальный ужин Денис заказал в дорогом ресторане, и народа собралось очень много. Анатолия на фирме уважали, и желающие сказать теплые слова без конца сменяли друг друга, в результате чего мероприятие сильно затянулось.
 Часа через полтора, когда Иннокентий вышел из туалетной комнаты в легкий полумрак пустого вестибюля, он вдруг почувствовал, что в манжете его рубашки неожиданно расстегнулась запонка. В следующий момент послышался звук упавшей безделушки. Сверкнув на мгновение, она  исчезла за небольшой декоративной перегородкой, условно разделявшей помещение на две неравные части. Он зашел за резную стенку и попытался нащупать запонку в темном углу. В этот момент в вестибюле появились двое и встали с другой стороны перегородки.
- Ты зачем сюда притащился? – произнес сердитый голос Дениса.
- Договаривались на пять, а уже начало седьмого, - ответил незнакомый голос.
- Я же не виноват, что этих придурков на телячьи нежности потянуло. До завтра что ли, подождать не мог?
- Не могу я, братуля, ждать. Мой поезд через полтора часа отходит. Уезжаю.
- А чего боишься, у меня процесс под контролем. Машину даже проверять не стали. А ты с ней отлично поработал – все очень гладко прошло. Так что расследования не бойся - дело на днях закроют.
- Да я не этого боюсь, я тебя, Денис Палыч, опасаюсь. Так что оставшуюся часть денег давай, и на том простимся.
В узкую щель Кеше было видно не все. Хорошо он мог разглядеть только Дениса. Видел, как тот протянул конверт, услышал бумажный шорох.
- Как и договаривались, в евро.
- Вижу, - произнес незнакомец и, не прощаясь, ушел. Вслед за ним вышел и Денис.
 
В конце июля Иннокентий был зачислен в Московский университет, и Денис предложил скромно отметить это событие в своем доме. Нина была счастлива и согласна на все. За прошедший месяц Кеша побывал здесь уже ни один раз. Общего оказалось не так много, но тренажерный зал и бассейн особенных слов не требовали.
Ближе к ночи от выпитого Дениса потянуло на откровенный разговор. Нина ушла в гости к подруге, а они с Кешей сидели на балконе второго этажа, откуда были хорошо видны остроконечные башни «средневекового замка». Прислугу уже отпустили, и в доме никого не было.
- Я чего хочу тебе сказать, Рок. Душу свою распахнуть. Нравишься ты мне, можно даже сказать, что я тебя полюбил. Нутром чувствую – ты, как будто я, только круче, - Денис не видел, как брезгливо дернулась щека у молодого человека. – Ты мне сыном стать хочешь, наследником?
Рок некоторое время помолчал, а потом с нескрываемой иронией в голосе произнес:
- Денис Павлович, Вы же прекрасно понимаете, что вашим наследником захочет стать каждый, а сыном… Сыном просто так стать нельзя - уснуть знакомым, а проснуться любящим родственником.
- Но для них же ты стал! Они что, лучше?
- Это, какими мерками мерить - в чем-то, может, лучше они, а в чем-то вы. Кому что от жизни надо.
- Вот конкретно тебе что надо.
- Мне много надо, мне ваши мерки больше подходят. А, может, и они маловаты.
- Уважаю, и за честность и жизненную позицию. Уважаю! Так что делать-то будем? Нинка ведь тебя не отдаст.
- А зачем мне нужно, чтобы она меня отдавала? Она меня любит, заботится обо мне, как редкая мать это делать умеет. Она меня своим теплом греет, понимаешь? Это не калорифер, не грелка электрическая - в магазине не купишь. Это цены не имеет, - и Кеша пристально посмотрел в глаза Дениса.
Он отчетливо видел в них растерянность. Сидящий напротив уже немолодой, успешный  и крепко тертый жизнью мужик, никак не мог сообразить, почему никак не срастается сделка, предложенная им на самых выгодных условия. 
. Кеша выжидал паузу. Наконец, Денис видимо с одной частью проблемы как-то определился, и пьяное сознание решило выяснить остальное. 
- Я не понял, что с ней делать, с Нинкой-то?
- А ты на ней женись, - Кеша как-то легко перешел на «ты», а Денис этого будто не заметил, а, может, просто сразу это принял.
- Да, зачем она старая кошелка мне нужна?
- Ты наследника приобрести хочешь? А за каждое приобретение платить нужно. Иногда эта плата выражена в евро, - Кеша увидел, как мутный взор Дениса попытался стать напряженным, но Кеша продолжил совершенно равнодушно, и напряжение постепенно спало, – или в долларах, бывает даже, что в баранах. А иногда приходится нести некоторые моральные издержки. Вот сейчас – именно такой случай.
- Хорошо, я подумаю. Только нынешнюю подругу я куда дену, эту, как ее, Наташку? Слушай, а бери ее себе? А что, классная баба – мисс Магадан. Только в прошлом году ею стала. У нее даже срок годности еще не истек, - и Денис громко захохотал, очень довольный своей шуткой.
Иннокентий молча смотрел в сторону остроконечных башен - его совсем не интересовала эта пьяная болтовня.
- А что, думаешь, я в бабах не понимаю, - язык Дениса уже  сильно заплетался. – Да, у меня знаешь, какие были?
Кеша встал и молча вышел. Спускаясь по лестнице, он неожиданно громко произнес:
- А у меня, знаешь, какая будет!
 
К этому разговору Денис больше не возвращался. Но в жизнь Нины пришли неприятности одна хуже другой.
Вскоре от замыкания электропроводки сгорел Машин дом. В этот раз пожарным ничего спасти не удалось – все выгорело дотла. А еще через месяц банк, в котором Анатолий взял кредит, поставил условие: в течении нескольких дней погасить текущую задолженность, плюс какие-то фантастические штрафные санкции. Нина совершенно ничего не понимала, кроме одного – взять денег негде.
- Может, Маша поможет? – тоскливо спросила она.
- Каким образом? – с легкой насмешкой ответил Иннокентий.
- Спросит у своего, ну, у опекуна Луны.
- Неразумно. Он совершенно чужой ей человек. Ты поставишь ее в неловкое положение.
- Да.. он чужой… а кто близкий? У родственников лишних денег нет, да и чем потом отдавать?
- Обратись к Денису. Он многим обязан отцу и сам  обещал тебе помощь.
- Но Анатолий ничего не хотел у него брать, - за что-то зацепилась памятью Нина.
- Анатолий ничего уже не возьмет. Это нам нужно. Мне, понимаешь?
Последние слова как-то очень легко дошли до Нининого сознания, и, не дожидаясь вечера, она поехала в офис Дениса.
 
 
- Так вы, значит, кредит в банке брали? Зачем? Он что, у меня спросить не мог?
- Не знаю, Денис Павлович, я ему говорила, а он ни в какую. Может беспокоить вас не хотел, - слукавила она.
- Ладно, Нина, завтра я тебе позвоню.
На следующий день Денис не позвонил, он приехал сам.
- С банком я все выяснил. Задолженность и штрафные выплаты я погашу, но ежемесячные платежи для тебя неподъемны, не по средствам вам теперь такая квартира. Я подыщу другую, скромнее, и выкуплю. А пока поживите в моем доме. А, что? Места много. Сына твоего я сам в Москву возить буду, мне все равно по пути. Так что, Нина, прошу тебя – не отказывайся.
 
Их нахождение в доме Дениса незаметно растянулось до следующего лета. Но к началу июня Нина вдруг забеспокоилась:
- Денис, что-то ты про квартиру молчишь? Ты же обещал. Я боюсь, что мальчик может остаться на улице.
- Не волнуйся, скоро все срастется, - успокаивал ее Денис.
 
- Слушай Рок, что делать-то будем? Надо же что-то решать.
- Давно пора что-то решать. Тебе необходимо сказать ей о своих чувствах.
- О каких? – Денис в первый момент даже не сообразил, о чем идет речь.
- Ты хотел ей сказать, что любишь ее и готов на ней жениться.
- Я? Ах, да! Забыл совсем. Только, че я ей скажу-то?
- Вспомни известное изречение Наполеона: «Главное, в драку ввязаться, а там посмотрим».
Вспомнить этого Денис не мог по той причине, что никогда этого не знал. Но мысль ему очень понравился и он ее одобрил:
- Хорошо сказал. Вообще, умный мужик был – Москву взял!
- Умный был бы, если бы потом из нее не сбежал, а так… Но мысли толковые действительно высказывал, так что иди, Денис Павлович, иди.
Денис медленно подошел к Нине, и сначала запинаясь, а потом все увереннее начал произносить слова, которых совсем от себя не ожидал:
- Нина, у меня разговор к тебе очень серьезный. Я понимаю, может еще не время, рано еще, но я больше не могу держать это в себе. Я хочу, что бы ты знала, что я чувствую, что бы ты все про меня поняла.
Я – несчастный по жизни человек. Уже шестой десяток разменял, а совершенно одинок. Кроме тебя и Рока рядом со мной ни одного по-настоящему хорошего человека нет. Еще Анатолий был, светлая ему память, но... А какие женщины попадались – пустышки одни. Настоящая мне лишь один раз встретилась, только я про нее даже думать не смел. А теперь она свободна, теперь я ей сказать могу: «Нина, я люблю тебя с того самого момента, когда я плыл по той холодной реке, а ты в светлом платье стояла на берегу рядом с Анатолием и улыбалась. Конечно, тогда ты улыбалась ему, но я вдруг представил, что когда-нибудь ты могла бы так улыбаться и мне…».
«Не фига себе, -  подумал Денис, – как я, оказывается,  говорить-то умею. Прав был Наполеон, главное ввязаться»
- Ты ничего сегодня не отвечай, - продолжил он, -  я готов ждать, сколько нужно будет, пока не утихнет твоя боль, а я хоть немного отогрею твое сердце. Только ситуация у меня сейчас такая (даже и не спрашивай, объяснять права не имею), что документы на парня оформлять нужно срочно, или Рок останется без наследства, а, значит и без будущего.
Денис говорил, и все больше удивлялся. На какое-то мгновение ему даже показалось, что Нина действительно может сделать его очень счастливым. Но мгновение это было слишком коротким, чтобы приросло к душе хорошее чувство.
Он стоял спиной к выходу и не видел застывшего в дверном проеме Рока, не видел, как неотрывно смотрели на него черные недвижимые глаза. Когда Денис произнес последние слова, молодой человек повернулся и уже было собрался выходить из помещения, как что-то произошло с пылким влюбленным, куда-то исчезла романтическая пелена, и он, запинаясь, произнес:
- В общем, ты это, Нин, решай быстрее, а то…
Рок снова бросил на Дениса короткий злой взгляд, и тот вдруг почувствовал, что говорить ему больше нечего.
Нина грустно посмотрела на Дениса, и по ее щекам потекли безнадежные слезы. Она не помнила  всего, о чем он ей говорил, в сознании осталась лишь самая важная мысль: «или Рок останется без будущего».
- Денис Павлович, нужно сделать так, что бы было хорошо ребенку. Остальное уже не важно, - она повернулась и тоже вышла из комнаты.
 
Денис нашел Кешу в саду.
- Представляешь, она на все согласна. Мне теперь что, свадьбу,  что ли играть. Я ведь первый раз жениться буду.
- Ты о чем? Какая свадьба? Разве ты не видишь, мать совершенно подавлена, она никак не может оправиться после гибели отца. Ее от суеты оберегать нужно. Да и что подумать могут, времени-то еще совсем мало прошло. Ты сможешь бракосочетание в этом доме организовать, так сказать, в тесном семейном кругу?
- Легко.
- И следующее, - Рок говорил так, будто команды перед началом сражения отдавал, – нужно оградить маму от всех контактов, которые могут расшатывать ее нервную систему. Особенно от визитов ее подруги Маши. Это очень важно. Только сделай это сам, без моего вмешательства.
- Я ее что, на цепь что ли посажу?
- Ты меня удивляешь, кто из нас кого жизни учить должен?
Денис смотрел на Рока и понимал, что он совершенно не готов дать сейчас однозначный ответ на этот вопрос, очень простой вопрос с точки зрения примитивной логики.
 
Нина даже не заметила, как оказалась за воротами сада. Ноги сами повели ее знакомой тропой.
- Я, Маша, замуж выхожу. За Дениса. Я уже и согласие свое дала. Несчастный он, одинокий, и Кешу очень любит. Он моему сыну хорошее будущее может обеспечить, - печально вздохнула она, сжавшись комочком на диване в Машиной комнате.
- Ну, вот оно и сложилось, - и  Маша тоскливо взглянула на подругу.
- Что сложилось,  не пойму?
- Ой, Нина, если бы ты понимать могла... А сложилось все, как я думала. Ну, может, не совсем так… Только правота моя радости мне не приносит. И как он проделал-то это с тобой?
И тут в Машиной голове созрело решение.
- Пойдем, прогуляемся, - она взяла подругу под руку и, выйдя из дома, повела ее по дороге, ведущей через лес к соседней деревне.
- Нина, я тебя давно спросить хотела, - Маша старалась говорить без умолку, чтобы на оставлять Нину наедине с ее непредсказуемым сознанием, – ты за что тогда на кладбище у Анатолия прощения просила?
- Я? У Анатолия? Нет..  Я ни в чем не виновата. Это он все испортил, он не должен был умирать.
Маша посмотрела на подругу внимательно, и ей показалось, что с Ниной действительно что-то не так. Она перевела разговор на другую тему, а для себя решила,  что ее обязательно нужно показать специалисту.
В то время, как они уже прошли по лесу довольно большой участок пути, к воротам средневекового особняка подошел Иннокентий. Он долго жал на дверной звонок, но пустой дом отвечал ему презрительным молчанием. Кеша осмотрелся вокруг, походил вдоль ограды. Но он уже не мог увидеть женщин, скрывшихся в лесной чаще, и раздосадованный вернулся домой.
Тем временем Маша все время вела неторопливый разговор, она рассказывала про Луну, про детский дом.
- Ты сильная, – неожиданно прервала ее Нина, – поэтому тебе  легко. Она, жизнь эта, как тебя только не трепала, а ты все равно в ней радость находишь.  Я не такая. Я слабая, Маш. Очень слабая. Не могу я  бороться. Я могу только плыть по течению. Тебе меня не понять, тебе великая сила дана, я это чувствую.
Когда подруги подошли к деревне, в маленькой сельской церкви начиналась вечерняя служба.
- Маша, а куда мы идем? – отчего-то напряглась Нина.
- Разве ты не помнишь, что за всякое благое начинание молиться нужно, - Маша почувствовала, что при этих словах подруга как будто наэлектризовалась, но у нее был заготовлен железобетонный аргумент. – Ты же хочешь, чтобы у Иннокентия все сложилось хорошо и с будущим родственником и вообще… в жизни.
Аргумент, в котором речь шла о Кешином благополучии, был действительно непобедим, он пробивал любую брешь в Нинином сознании. Она успокоилась и послушно вошла в храм.
Маша купила несколько тонких свечей, половину из них протянула подруге и только теперь заметила, как побледнело ее лицо. Неожиданно по Нининому лбу и щекам выступили крупные капли пота. Капель становилось все больше, они собирались в тонкие струйки, скапывали с подбородка. Нина начала хватать ртом воздух и еле слышно произнесла:
- Мне душно, душно… я выйду на воздух…
- Пойдем, пойдем, - заторопилась Маша.
- Нет, ты свечи поставь, - она сильно отодвинула Машу рукой и нетвердой походкой двинулась к выходу, – и за мою душу тоже, - обернувшись, прошептала она.
Нина произнесла последние слова совсем тихо, может быть, поэтому Маша вспомнит про них еще очень-очень не скоро.
Она поставила свечи к иконам, перекрестилась возле каждой, произнесла заветное и поспешила на улицу.
Нины возле церкви не было.
Ее окликнула подвыпившая побирушка:
- Напарницу, что ли, свою ищешь, - Маша утвердительно кивнула головой. – Не ищи. Она тут совсем немного постояла, отдышалась и ушла. Я еще чего внимание-то обратила: она сначала еле ноги переставляла, а потом так припустилась, как молодая. Так что тебе ее не догнать.
После этого случая Маша не видела подругу четыре года. Сначала она ей звонила, но та все реже подходила к телефону и каждый раз жаловалась на здоровье, обещая, что скоро они обязательно увидятся, а пока ей нужен покой.
Иннокентий вскоре уехал учиться в Англию, а Московский университет заканчивал уже заочно. А еще через два года Нину поместили в частную психиатрическую лечебницу. Вот здесь после долгой разлуки  и под присмотром очень приветливой медицинской сестры Маша увидела ее снова.
Нина посмотрела на подругу с отчаянной надеждой и задала всего один вопрос:
- Кеша пришел?
Услышав отрицательный ответ, она потеряла ко всему интерес и ни на один вопрос больше не отвечала, как не отвечала на задаваемые ей  вопросы и приветливая медицинская сестра.
 
 
 
Уланулуна закончила свой рассказ словами:
- Теперь ты про нас знаешь все.
 
Разумеется, многое, из того что написано, она Кириллу рассказать не могла, потому что никак не могла услышать, о чем разговаривали Иннокентий с Денисом, Денис с Ниной, Денис с тем незнакомцем в полутемном фойе ресторана. Эта тайна принадлежит только этим белым листам.
- А ты врачом стала? – Кирилл смотрел на Луну с нежной теплотой.
- Да, онкологом. Я после института пять лет проработала в хосписе. Но это так тяжело. Нет, не подумай, не физически, и даже не столько морально. С этим справиться можно. Очень трудно помогать человеку, когда кроме рук и сердца требуется еще много чего другого, а этого нет.  Так уж получается, что иногда для добрых дел  очень нужны деньги. И я создала фонд помощи таким больным. Ну, не совсем сама дядя, конечно,  помог. Но теперь я приношу пользы гораздо больше.
- Ты молодец!
Кирилл не сразу решился на следующий вопрос. С одной стороны вопрос был ему интересен, но с другой  как-то очень сильно неприятен:
- А Кеша чем сейчас занимается?
- Он гордо носит звание «наследника». В чем-то он, конечно, молодец: у него блестящее образование, как говорят, он очень грамотен и невероятно работоспособен. Дела в фирме  при нем пошли гораздо  лучше. Денис даже передал ему часть своих активов. Это все, что я о нем знаю. Кеша… он все время старается быть рядом, но для меня все равно живет в какой-то другой, совершенно непонятной, неинтересной и чужой мне жизни. За столько лет, проведенных рядом с ним, я так и не смогла почувствовать его родство. Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я говорю.
Она посмотрела на тонкую розовую полоску, отделившую от земли уже светлеющее небо:
- Как я Машу чувствую, дядю, многих…  и вот теперь тебя, - тихо добавила она.
 

 

Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 5

Сон (Перекрестки дорог) книга 2 глава 3