Сирота
26 марта 2022 -
Капиталина Максимова
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
СУД
Осудили всех, как помнит Валентин, уже по кличке Семёрка. Дали от пяти лет до пятнадцати строгого режима. И вот тут опять такой случай: Шурочка! Ну, как на удочку карась клюнула. И обдумывал он до мелочи всё. Что здесь надо действовать спокойно, без лишней суетливости. Само сбой получалось: девки добровольно ложились под него. Авось на этот раз всё обойдётся?
И с такими мыслями он решил проводить Шурочку. Потом строил хитроумные планы, как это будет? Пока он её водит по городу, путаясь в адресах, намеренно, уже наступит глубокая ночь. А потом можно будет предложить ей ночлег у себя дома. Кстати, мать уехала на дачу. Ну, а там всё будет спокойно, тихо. Вот только одно но? А вдруг она не девственница? Нет! Быть этого не может! А иначе весь смысл наслаждения будет потерян. Всём этом в нижней части тела голова тоже не дремала. Он даже пару раз подстукнул, чтобы не выпячивалась. И ненароком не вышла из штанов. Они сели в трамвай. Валентин всё больше и больше входил к Шурочке в доверие. Не хотел он больше ни конфликтов, ни судов. Да и сам он почувствовал, что Шурочке он очень нравится. Ещё не забыл лесоповал в шестиградусный мороз и всё то, что происходило, там, за решёткой в Коми.
Валентин, как мог, угождал своей спутнице: уступал место, подавал руку, даже её скромный сундучок взялся поднести. Шурочка была доверчивой, как никогда. Она уже разрисовала своего спутника в ярких акварельных красках. Мысли её катились и катились. Вопросов она ему не задавала, думая, что он, конечно, студент, будущий инженер или ещё кто? Вот устроюсь на работу, и каждый день буду видеться с ним. Он меня, наверное, будет любить! А я его буду боготворить, как любимого мной человека. Должно быть всё-всё будет замечательно.
Сидя на сидении, у окошка, она созерцала огромный город: проходящих людей, автомобилей. Восхищалась огромными домами, широкими улицами и площадями. Воображала свою жизнь и свою будущую любовь, изредка взглядывая на чёрные брови и, как уголь чёрные гипнотические глаза своего « экскурсовода» и спутника в поисках Гороховой улицы.
- Ну, вот! Мы, кажется, у базара! Давай будем выходить! Тут поблизости и Гороховая, - без тени смущения проговорил Валентин.
- Да! Хорошо! – ответила Шурочка так быстро и громко, что на неё обратили внимание пассажиры не без изумления. Продолжила:
- Оказывается так интересно и хорошо ехать в трамвае! Я такого никогда не видела. У нас, в Елане, только лошади. Удивительно: кругом люди, люди! Они так на меня смотрят? А я гляжу на них.
- А вот и базар! А вот через квартал-два, может быть, находится Гороховая улица. Придётся нам с тобой топать пешком. Не стесняйся! Давай твой сундучок, я его не трону, так доверительно проговорил Валентин. Сам он хорошо знал: никакой Гороховой улицы там нет, да и рынок совсем не тот, который указан в записке, на маленьком клочке бумаги. Устала, поди, с дороги?
- Нет! Я привыкла много ходить. Вот бывало, когда ещё мама была жива, пойдём в лес с ней за малиной или смородиной или по осени за орехами, так по лесу до десяти вёрст отмахаем за день. Вначале ищешь поляны, где растут ягоды и орехи, а потом собираешь их внаклонку, да так занемеешь, что одни мысли обуревают - донести бы мешок с орехами и лукошко с ягодами, и корзинку с грибами. Так и думаешь, пока идёшь, что средь дороги упадёшь. Ан, нет! Посидишь! Отдохнёшь! Огурчиками и помидорами с солью и чёрным хлебом похрустишь во рту – и снова двигаешься ближе к дому. В сон клонит из-за усталости. А мама скажет:
- Дочь! Сейчас в обратный путь двинем! Наверное, дома нас заждались?
- Ну, я, конечно, не хотя, но встаю, и мы движемся ближе к дому. Гляжу на мамины худые ноги, которые в сапогах, как ходули, болтаются в голенищах. Сама шпарю за ней босиком. Пыль на дороге тёплая, пушистая, как мех овцы или собаки, так и ласкает твои уставшие ступни. Отметелишь вёрст пятьдесят – и ты дома. А ты меня двумя кварталами напугать хочешь?
- И часто Вы так в лес ходили? – спросил без хитрости Валентин.
- А всё лето. Ведь нас у мамы пятеро было. Насобираешь ягод – и на базар. Всё же какая-то копеечка. Мама всегда нас вкусно хотела накормить и одеть красиво. Мы же все девчата были у неё на выданье.
- А что с отцом? Уже как-то с жалостью к этой девочке спросил Валентин.
- Батя-то не мог работать. У него чахотка была, то есть туберкулёз. Да и мама Лизоньку родила и в родах померла. И слёзы у Шурочки покатились из глаз, как осенний неуёмный дождь. Она доверчиво взглянула на Валентина, ожидая снисхождения и жалости к её судьбе. – Не спрашивай меня ни о чём! Больно мне! Кровь из сердца сочится, как вспомню.
И после этих слов они шли, молча, к будущей судьбе.
18. 03. 2018 год,
Крайний Север,
г. Кола,
Нагорная.
Фото автора.
[Скрыть]
Регистрационный номер 0504753 выдан для произведения:
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
СУД
Осудили всех, как помнит Валентин, уже по кличке Семёрка. Дали от пяти лет до пятнадцати строгого режима. И вот тут опять такой случай: Шурочка! Ну, как на удочку карась клюнула. И обдумывал он до мелочи всё. Что здесь надо действовать спокойно, без лишней суетливости. Само сбой получалось: девки добровольно ложились под него. Авось на этот раз всё обойдётся?
И с такими мыслями он решил проводить Шурочку. Потом строил хитроумные планы, как это будет? Пока он её водит по городу, путаясь в адресах, намеренно, уже наступит глубокая ночь. А потом можно будет предложить ей ночлег у себя дома. Кстати, мать уехала на дачу. Ну, а там всё будет спокойно, тихо. Вот только одно но? А вдруг она не девственница? Нет! Быть этого не может! А иначе весь смысл наслаждения будет потерян. Всём этом в нижней части тела голова тоже не дремала. Он даже пару раз подстукнул, чтобы не выпячивалась. И ненароком не вышла из штанов. Они сели в трамвай. Валентин всё больше и больше входил к Шурочке в доверие. Не хотел он больше ни конфликтов, ни судов. Да и сам он почувствовал, что Шурочке он очень нравится. Ещё не забыл лесоповал в шестиградусный мороз и всё то, что происходило, там, за решёткой в Коми.
Валентин, как мог, угождал своей спутнице: уступал место, подавал руку, даже её скромный сундучок взялся поднести. Шурочка была доверчивой, как никогда. Она уже разрисовала своего спутника в ярких акварельных красках. Мысли её катились и катились. Вопросов она ему не задавала, думая, что он, конечно, студент, будущий инженер или ещё кто? Вот устроюсь на работу, и каждый день буду видеться с ним. Он меня, наверное, будет любить! А я его буду боготворить, как любимого мной человека. Должно быть всё-всё будет замечательно.
Сидя на сидении, у окошка, она созерцала огромный город: проходящих людей, автомобилей. Восхищалась огромными домами, широкими улицами и площадями. Воображала свою жизнь и свою будущую любовь, изредка взглядывая на чёрные брови и, как уголь чёрные гипнотические глаза своего « экскурсовода» и спутника в поисках Гороховой улицы.
- Ну, вот! Мы, кажется, у базара! Давай будем выходить! Тут поблизости и Гороховая, - без тени смущения проговорил Валентин.
- Да! Хорошо! – ответила Шурочка так быстро и громко, что на неё обратили внимание пассажиры не без изумления. Продолжила:
- Оказывается так интересно и хорошо ехать в трамвае! Я такого никогда не видела. У нас, в Елане, только лошади. Удивительно: кругом люди, люди! Они так на меня смотрят? А я гляжу на них.
- А вот и базар! А вот через квартал-два, может быть, находится Гороховая улица. Придётся нам с тобой топать пешком. Не стесняйся! Давай твой сундучок, я его не трону, так доверительно проговорил Валентин. Сам он хорошо знал: никакой Гороховой улицы там нет, да и рынок совсем не тот, который указан в записке, на маленьком клочке бумаги. Устала, поди, с дороги?
- Нет! Я привыкла много ходить. Вот бывало, когда ещё мама была жива, пойдём в лес с ней за малиной или смородиной или по осени за орехами, так по лесу до десяти вёрст отмахаем за день. Вначале ищешь поляны, где растут ягоды и орехи, а потом собираешь их внаклонку, да так занемеешь, что одни мысли обуревают - донести бы мешок с орехами и лукошко с ягодами, и корзинку с грибами. Так и думаешь, пока идёшь, что средь дороги упадёшь. Ан, нет! Посидишь! Отдохнёшь! Огурчиками и помидорами с солью и чёрным хлебом похрустишь во рту – и снова двигаешься ближе к дому. В сон клонит из-за усталости. А мама скажет:
- Дочь! Сейчас в обратный путь двинем! Наверное, дома нас заждались?
- Ну, я, конечно, не хотя, но встаю, и мы движемся ближе к дому. Гляжу на мамины худые ноги, которые в сапогах, как ходули, болтаются в голенищах. Сама шпарю за ней босиком. Пыль на дороге тёплая, пушистая, как мех овцы или собаки, так и ласкает твои уставшие ступни. Отметелишь вёрст пятьдесят – и ты дома. А ты меня двумя кварталами напугать хочешь?
- И часто Вы так в лес ходили? – спросил без хитрости Валентин.
- А всё лето. Ведь нас у мамы пятеро было. Насобираешь ягод – и на базар. Всё же какая-то копеечка. Мама всегда нас вкусно хотела накормить и одеть красиво. Мы же все девчата были у неё на выданье.
- А что с отцом? Уже как-то с жалостью к этой девочке спросил Валентин.
- Батя-то не мог работать. У него чахотка была, то есть туберкулёз. Да и мама Лизоньку родила и в родах померла. И слёзы у Шурочки покатились из глаз, как осенний неуёмный дождь. Она доверчиво взглянула на Валентина, ожидая снисхождения и жалости к её судьбе. – Не спрашивай меня ни о чём! Больно мне! Кровь из сердца сочится, как вспомню.
И после этих слов они шли, молча, к будущей судьбе.
18. 03. 2018 год,
г. Кола
Нагорная.
Фото автора.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
СУД
Осудили всех, как помнит Валентин, уже по кличке Семёрка. Дали от пяти лет до пятнадцати строгого режима. И вот тут опять такой случай: Шурочка! Ну, как на удочку карась клюнула. И обдумывал он до мелочи всё. Что здесь надо действовать спокойно, без лишней суетливости. Само сбой получалось: девки добровольно ложились под него. Авось на этот раз всё обойдётся?
И с такими мыслями он решил проводить Шурочку. Потом строил хитроумные планы, как это будет? Пока он её водит по городу, путаясь в адресах, намеренно, уже наступит глубокая ночь. А потом можно будет предложить ей ночлег у себя дома. Кстати, мать уехала на дачу. Ну, а там всё будет спокойно, тихо. Вот только одно но? А вдруг она не девственница? Нет! Быть этого не может! А иначе весь смысл наслаждения будет потерян. Всём этом в нижней части тела голова тоже не дремала. Он даже пару раз подстукнул, чтобы не выпячивалась. И ненароком не вышла из штанов. Они сели в трамвай. Валентин всё больше и больше входил к Шурочке в доверие. Не хотел он больше ни конфликтов, ни судов. Да и сам он почувствовал, что Шурочке он очень нравится. Ещё не забыл лесоповал в шестиградусный мороз и всё то, что происходило, там, за решёткой в Коми.
Валентин, как мог, угождал своей спутнице: уступал место, подавал руку, даже её скромный сундучок взялся поднести. Шурочка была доверчивой, как никогда. Она уже разрисовала своего спутника в ярких акварельных красках. Мысли её катились и катились. Вопросов она ему не задавала, думая, что он, конечно, студент, будущий инженер или ещё кто? Вот устроюсь на работу, и каждый день буду видеться с ним. Он меня, наверное, будет любить! А я его буду боготворить, как любимого мной человека. Должно быть всё-всё будет замечательно.
Сидя на сидении, у окошка, она созерцала огромный город: проходящих людей, автомобилей. Восхищалась огромными домами, широкими улицами и площадями. Воображала свою жизнь и свою будущую любовь, изредка взглядывая на чёрные брови и, как уголь чёрные гипнотические глаза своего « экскурсовода» и спутника в поисках Гороховой улицы.
- Ну, вот! Мы, кажется, у базара! Давай будем выходить! Тут поблизости и Гороховая, - без тени смущения проговорил Валентин.
- Да! Хорошо! – ответила Шурочка так быстро и громко, что на неё обратили внимание пассажиры не без изумления. Продолжила:
- Оказывается так интересно и хорошо ехать в трамвае! Я такого никогда не видела. У нас, в Елане, только лошади. Удивительно: кругом люди, люди! Они так на меня смотрят? А я гляжу на них.
- А вот и базар! А вот через квартал-два, может быть, находится Гороховая улица. Придётся нам с тобой топать пешком. Не стесняйся! Давай твой сундучок, я его не трону, так доверительно проговорил Валентин. Сам он хорошо знал: никакой Гороховой улицы там нет, да и рынок совсем не тот, который указан в записке, на маленьком клочке бумаги. Устала, поди, с дороги?
- Нет! Я привыкла много ходить. Вот бывало, когда ещё мама была жива, пойдём в лес с ней за малиной или смородиной или по осени за орехами, так по лесу до десяти вёрст отмахаем за день. Вначале ищешь поляны, где растут ягоды и орехи, а потом собираешь их внаклонку, да так занемеешь, что одни мысли обуревают - донести бы мешок с орехами и лукошко с ягодами, и корзинку с грибами. Так и думаешь, пока идёшь, что средь дороги упадёшь. Ан, нет! Посидишь! Отдохнёшь! Огурчиками и помидорами с солью и чёрным хлебом похрустишь во рту – и снова двигаешься ближе к дому. В сон клонит из-за усталости. А мама скажет:
- Дочь! Сейчас в обратный путь двинем! Наверное, дома нас заждались?
- Ну, я, конечно, не хотя, но встаю, и мы движемся ближе к дому. Гляжу на мамины худые ноги, которые в сапогах, как ходули, болтаются в голенищах. Сама шпарю за ней босиком. Пыль на дороге тёплая, пушистая, как мех овцы или собаки, так и ласкает твои уставшие ступни. Отметелишь вёрст пятьдесят – и ты дома. А ты меня двумя кварталами напугать хочешь?
- И часто Вы так в лес ходили? – спросил без хитрости Валентин.
- А всё лето. Ведь нас у мамы пятеро было. Насобираешь ягод – и на базар. Всё же какая-то копеечка. Мама всегда нас вкусно хотела накормить и одеть красиво. Мы же все девчата были у неё на выданье.
- А что с отцом? Уже как-то с жалостью к этой девочке спросил Валентин.
- Батя-то не мог работать. У него чахотка была, то есть туберкулёз. Да и мама Лизоньку родила и в родах померла. И слёзы у Шурочки покатились из глаз, как осенний неуёмный дождь. Она доверчиво взглянула на Валентина, ожидая снисхождения и жалости к её судьбе. – Не спрашивай меня ни о чём! Больно мне! Кровь из сердца сочится, как вспомню.
И после этих слов они шли, молча, к будущей судьбе.
18. 03. 2018 год,
г. Кола
Нагорная.
Фото автора.
Рейтинг: 0
323 просмотра
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения