Нечто в лодке по ту сторону озера…

[Скрыть] Регистрационный номер 0048039 выдан для произведения:

 

 

“…Идите за мной, и Я сделаю вас ловцами человеков…”

Мф. – 4: 19.

 

 

 

 

Прежде чем кто-либо начнет читать эту книгу, я бы хотел сказать следующее: я буду делать то, что я захочу. И я буду писать то, что захочу. И буду делать это так, как сочту нужным. Если кому-то не нравится – он может не читать. Но я автор этой книги. Эту книгу я написал. Это мой сюжет. Это мой мир. И я здесь хозяин.

 

 

 

 

 

 

 

 

…Что?... На что ты уставился?... Куда ты смотришь?... Куда глядят твои маленькие глаза?... Неужели ты меня видишь?... Это невозможно… Ты же раб… Ты всегда был рабом… И как это ни печально – ты навсегда им останешься… Ты не знаешь, кто я?... Не задумывайся об этом… Странно, что я вообще с тобой говорю… Ты ведь всего лишь кукла в моих руках. Я тот, кому ты принадлежишь… Я управляю тобой словно марионеткой, дергая за ниточки твои инстинкты. Я предопределяю планы развития твоей жизни на многие годы. Я проникаю в твой разум и формирую в нем те потребности, которые мне нужно. Ты всегда будешь думать, что это твои желания, но на самом деле это мои желания… Не веришь?... Я управляю твоим разумом через систему твоих же ценностей и стереотипов. Нет, это не твои ценности – это мои ценности. Мои идеалы и идеи, которые я придумываю – они становятся для тебя божествами. Твои стремления – всего лишь невероятно привлекательные, созданные мною, модели счастливого состояния, к которым ты несешься, сметая все на своем пути. Ты не видишь меня. Но моя работа всегда приносит очевидные результаты. Знаешь, что я сейчас сделаю? Я ограничу твои возможности в удовлетворении собственных желаний и посажу тебя в клетку. Ты будешь искать способы удовлетворить себя, но эти способы останутся для тебя недосягаемы. Со временем ты дойдешь до такого состояния, когда уже не сможешь ничему сопротивляться. А я буду наблюдать за тобой, отмечая степень твоей полной или неполной кондиции. Я доведу тебя до отчаяния, и ты готов будешь заплатить любую цену, чтобы устранить боль, которая станет для тебя нестерпимой. Ты зациклишься на каком-то конкретном предмете – моем предмете – так, что перестанешь видеть смысл во всей остальной жизни. Когда твое поведение станет очевидно детерминировано, я дам тебе возможность удовлетворить свою жажду. Я поставлю перед тобой барьеры и оставлю единственный путь с наименьшим сопротивлением. И ты пойдешь по нему в нужном мне направлении, потому что все остальное будет для тебя слишком сложным. Ты никогда не увидишь меня и не столкнешься со мной лицом к лицу. Ты никогда не сможешь разглядеть меня в жизнях твоих знакомых и близких людей. Причинно-следственные связи и нити моей системы навсегда останутся для тебя незаметными. Возможно, когда-нибудь ты случайно увидишь мою тень в какой-то структуре. Но я вовремя отвлеку твое внимание и займу тебя чем-то другим. Ты словно малое дитя, которому нужно показать забавную игрушку, чтобы заставить успокоиться, чтобы ты позволил себя одеть. И я одену тебя в ту одежду, которую сам сочту нужным. Ты никогда не поймешь, что я управляю тобой и всей твоей жизнью. Ты даже никогда не задумаешься о моем существовании. Я навсегда останусь для тебя пустотой и растворюсь в окружающем тебя мире. Потому что это мой мир. Ты будешь думать, что меня нет, но на самом-то деле нет тебя. Есть только я, а ты – мой объект, который я создал. Ты – робот, ты – животное, ты – программа. Твоя свобода – это моя внушаемая иллюзия. Не думай, что ты сможешь избежать моих цепких объятий, я поглощу тебя в своей власти. И даже если ты придешь из другого мира – я обязательно встречу тебя. Я найду тебя и превращу в своего слугу. И даже если ты убежишь, я все равно отыщу тебя хоть на краю света. Здесь все подчиненно мне. И я приду за тобой и интегрирую тебя в свою схему… И даже если ты долгое время по какой-то странной невообразимой случайности будешь где-то оставаться свободным – я вычислю твое местоположение и все равно когда-нибудь за тобой приду… Когда-нибудь я обязательно за тобой приду… Я уже иду…

 

Сатана.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

1.

 

– Рынок – это прежде всего спрос. Нужно смотреть на спрос. Если что-то не пользуется спросом – нет смысла тратиться на этот товар.

– Да, но это так ведь только в самом начале. Это если у тебя ограниченное количество ресурсов и тебе необходимо удвоить их.

– Увеличить.

– Да.

– Все дело именно в ресурсах. Если у тебя изначально мало ресурсов – тебе придется действовать исходя именно из спроса на рынке…

– Это так. Но что если у тебя неограниченное количество ресурсов или значительно больше, чем нужно для первоначального старта…

– Тогда можно попытаться навязать рынку то, что ты хочешь.

– Вот именно!

– А если ты действуешь в рамках какой-то идеологии и у тебя есть спонсоры…

– Тогда ты можешь навязать рынку то, что идет параллельно с твоей идеологией…

– И таким образом можно навязать эту идеологию и самому рынку…

– В точку! Люди, которые занимаются бизнесом – по настоящему крупным бизнесом – они, прежде всего, очень хорошие психологи. И здесь не столько играет роль качество продукции, сколько то, как хорошо продавец чувствует рынок, как сильно он разбирается в человеческой психологии, и самое главное – знает ли он, что именно нужно покупателю.

– Конечно.

– Ведь даже если его товар покупателю в действительности не нужен, то под видом чего-то крайне необходимого, замаскировав, можно так преподать свою продукцию, что покупатель будет думать, будто это именно то, что он всю жизнь искал.

– Это само собой. Это элементарная политика навязывания покупателю своего товара. Нужно всего лишь создать иллюзию того, что покупателю это нужно. Хотя в действительности ему эта вещь совершенно ни к чему. Это формирование спроса. Все говорят о том, что спрос рождает предложение. Но на самом деле можно создать спрос, сформировать спрос – если грамотно к этому подойти. Нужно лишь только убедить покупателя в том, что он нуждается в этой продукции, а потом насытить ей рынок и стать монополистом.

– В том-то и дело. Нужно просто подсадить покупателя на тот или иной товар и внушить ему, что он больше не сможет без него жить.

– И если все сделать правильно – то потом можно продавать продукцию гораздо худшего качества с нереально низкой себестоимостью за огромные деньги.

– Об этом я и говорю. Вон недавно тут история была с одной новой моделью седана бизнес-класса. Сам бренд неплохой – достойные машины делает. Но одна модель новая – получилась неудачной. А обидно же, надо ведь продавать как-то. Вот и устроили этой машине с самого начала беспрецедентную рекламную компанию. Пока еще она не поступила в производство – людям заранее внушили то, что эта модель очень хорошая и престижная. И народ начал раскупать. А пока разобрались и отошли от того стереотипа, который навязала реклама – у компании уже было столько прибыли от продажи, что руководству было уже наплевать.

– Ха-ха. Дак это везде так. Взять даже те же фармацевтические компании. Какие они деньги делают на болезнях людей! Причем как они их делают! И как они разводят людей на то, чтобы покупали именно их лекарство. Вот люди не задумываются о том, что они принимают и что им назначают в больнице. И ведь до сих пор не все еще об этом знают – о том, что так называемые медицинские представители, или по простому рекламные агенты от какой-либо медицинской компании, приходят к врачам и договариваются с ними о том, чтобы врач назначал больным не тот препарат, который им нужен, а тот, который является торговой маркой именно той фармацевтической компании, в которой работает этот медицинский представитель. За это медицинский представитель презентует врачам различные подарки, а иногда даже договаривается о некоторой денежной премии. В результате больные часто принимают не те препараты, которые им действительно нужны, а те, которые в лучшем случае просто дорогие и не помогают, а в худшем – еще и вредны для пациента. Врач не смотрит на то, какой у пациента показатель переносимости для этого препарата, можно ему его принимать или нет, а просто пропихивает именно то, о чем договорился с медицинским представителем за определенное вознаграждение. Ну, естественно, что врач так же заинтересован в том, чтобы его пациенты хотя бы иногда, но выздоравливали. И здесь – умный врач балансирует между своей репутацией и материальной выгодой, а глупый – рано или поздно палится.

– Вот я и говорю – людей сейчас повсюду разводят как лохов. А компании, зарабатывая деньги, управляют покупателями именно так, чтобы те приносили им как можно больше прибыли. Я уж молчу про распродажи со скидками, создание специальных запахов в разных отделах, и получение сверхприбыли от продажи в огромных количествах всякой мелкой, но прикольной ерунды в гипермаркетах. Это уже как само собой разумеющееся.

– Да. Люди сейчас делятся на иллюзионистов и на тех, кто верит, что чудеса случаются.

– Ну, самые главные-то иллюзионисты у нас в Кремле сидят.

– Ой, да эти-то вообще вне конкуренции. Они просто мастера своего дела. Это уже совсем другой уровень.

– Да, они такие вещи целому народу впаривают. Один пиар чего стоит. И все считают их героями – борцами со злом, с коррупцией и преступностью.

– Ага, а щас еще правительство начало с пьянством в стране бороться.

– Ой, да, это еще та жесть. Такой маскарад. Государству не выгодно, чтобы люди перестали пить. В России народ всегда бухал и бухать будет. И государство просто извлекает из этого выгоду и умело использует в своих целях.

– Дак в том-то и дело.

– Вон, даже если историю взять – всегда, как только какой-нибудь экономический кризис в стране, сразу же вводят монополию на водку и казна мигом пополняется.

– Дак я и говорю. В России всегда бухали. И власти выгодно, чтобы народ бухал дальше – так им проще управлять. Только нюанс здесь какой – в стране демографический кризис, правительство, наконец, заметило, что нация спивается, и если так и дальше пойдет – то народ просто скоро перестанет существовать. А до этого момента еще экономика страны будет долго и усиленно падать. Вот они и начали тревогу бить – потому что разумные рамки это все начинает переходить, начинается перегиб слишком большой. Слишком большие потери. Потом ведь просто доить некого будет. Вот и начали антипропаганду алкоголя. А когда через какое-то время люди станут пить чуть-чуть меньше и все это немного пойдет на спад, когда нация немного протрезвеет – вот тогда все компании по пропаганде здорового образа жизни будут свернуты. Снова начнут рекламировать алкоголь по телевизору в прайм-тайм и вообще в любое время и с прежней интенсивностью.

– Конечно. То, что народ бухает – это уже давно превратилось для государства в регулятор внутренней политики.

– Вот я и говорю. На одной чаше весов – спивающаяся нация, преступления, убийства, ДТП с пьяными водителями, аварии на станциях с пьяными операторам, авиакатастрофы, а на другой – экономическая и социальная выгода от того, что народ бухает постоянно. И нужен всего лишь баланс. Когда затраты и издержки с одной стороны будут превышать допустимые нормы – тогда будут вводить, или отменять антиалкогольные меры, в зависимости от ситуации. Но правительству ни в коем случае не выгодно полностью искоренять пьянство в стране. Это нецелесообразно.

– Дак и так понятно. Наши президенты просто опять устроили себе очередной пиар – дескать, смотрите, какие мы народные герои, с пьянством боремся.

– Угу. Так же как борьба с кризисом. Они себя постоянно пиарят. Разводят людей на идиотов. Вся власть Дорожина ведь на одном только голом его авторитете держится. Даже когда он за место себя своего преемника поставил и устроил этот фарс с выборами – народ все равно плюнул на это, и все равно пошел за ним, все равно не перестал ему доверять. Хотя все понимают, что выборов в принципе никаких и не было.

– Нет, есть люди, которые правда поверили в эти выборы и с чистым сердцем шли голосовать.

– Ну, что тут сказать…

– И до сих пор некоторые убеждены в том, что у нас президент именно Плюшев.

– Нет, ну это ведь действительно уже смешно просто становится…

– Было бы смешно, если бы не было так грустно.

– И не смотря на то, что это очень грустно – тем не менее, это продолжает оставаться смешным. Выборы нового президента на самом деле оказались просто перевыборами старого, но за место старого для маскировки в качестве марионетки поставили нового. Главное что? – главное, что все по закону, все по конституции. Новое лицо, новое тело, новый голос, паспорт на имя другого человека, да и сам человек другой, а суть – прежняя. И власть – прежняя. И кто-то еще ведь ведется на этот развод. Кто-то ведь действительно верит в это… Вот! Пример! – далеко ходить не надо. Как раз. Все равно, что реклама на бигбоарде. Невероятно низкая цена – девять тысяч девятьсот девяносто девять рублей. Ведь девять тысяч девятьсот девяносто девять рублей – это ведь не десять тысяч? Нет, нееет – не десять. Так же и тут – ведь Плюшев это ведь не Дорожин? Нет, нееет – не Дорожин.

– А щас уже по-другому делают. Эти цифры уже приелись всем. Делают не девять тысяч девятьсот девяносто девять, а на пример девять тысяч девятьсот девяносто, или девять тысяч девятьсот восемьдесят девять.

– Дак ведь и у нас с властью тоже самое. Как люди только это все едят?

– А людям на самом деле наплевать. Они просто привыкли уже. Как к рекламе, как к этим цифрам – привыкли. И как цифры на распродажах терпят, так и здесь – просто терпят и делают вид, что ничего не происходит. Главное, что уровень финансового благосостояния граждан растет, все более-менее сыты – и всем наплевать. Делайте что хотите с нами – только кормите нас периодически. Самый основной животный инстинкт – пожрать. Пожрать, посрать, поспать, посношаться – больше ничего не надо. Мы ведь все просто предки обезьян. Все животные. И наши жизни по большому счету ничего не стоят.

– Да. Это так же как в Америке. Правительство создало людям сказку. Все сыты и относительно защищены. Главное – государство обеспечило своих баранов восполнением основных потребностей. А когда все сыты – всем наплевать, кого бомбят в Ираке, или в Иране, или в Югославии. Никого не интересует, какую внешнюю политику ведет правительство – насколько она правильна или не правильна, насколько она преступна или справедлива. Главное, что люди сыты и ни о чем не думают.

– Это всегда так – обеспечь свой народ хлебом и он пойдет за тобой куда угодно и оправдает любую твою войну, любое вторжение в другое государство и любой геноцид. Главное – чтобы народ был сыт, чтобы у людей мозги жиром заплыли и перестали думать. Основы управления стадом овец.

– Нет, все-таки в Америке есть некоторые группы людей, которые устраивают там демонстрации, против войны протестуют.

– Это потому что они пресытились. Потому что они слишком давно уже хорошо едят и начинают задумываться о более высоких материях, так скажем.

– Правильно. А у нас еще все помнят голодные годы. Нашим еще пока надо отъедаться и отъедаться. Поэтому народ кроме еды больше ни о чем другом пока и не думает. Вот когда окончательно жиром заплывут – тогда что-то сработает внутри у некоторых, основные потребности отойдут на второй план, и люди станут задумываться о более вечных ценностях. Начнут задумываться о таких понятиях как справедливость, правда, и так далее.

– Нет, но ведь – я все-таки вернусь и позволю себе заметить одну маленькую забавность – действительно еще есть люди, которые воспринимают нового президента как новую власть. Как бы смешно это не звучало – но такие люди действительно есть.

– Это бесполезно.

– Ой, а моя дочка тут недавно мне заявила, что хочет татуировку сделать.

– Ну, дак что теперь.

– Дак ведь я спрашиваю – а зачем тебе? Она говорит – это, типа, модно щас. Мода такая.

– Ну, это всегда так. Что ты хотел?

– Дак ведь говорит – хочу как у… этого… как у Тимати.

– Да, есть у нас такой забавный персонаж.

– Раньше татуировки – у каждой ведь свое значение было. Просто так их не делали. В татуировках можно было судьбу человека проследить и узнать, чем он занимается. Это была его жизнь. И у каждой татуировки было свое значение и своя история. И за татуировку еще нужно было ответить.

– Ну, дак это всегда так. Всегда так было. Сначала появляется какой-то человек, который живет этим, он этим дышит, для него это – его жизнь. Это часть его. Он пропитан этим. Он этим живет. А потом у него появляется куча последователей, для которых это просто понты, как говорится. Здесь и начинается массовая культура.

– Ну да. Это из разряда, когда элитарная культура переходит в массовую. Только там на самом деле не совсем так, как ты сказал. Сначала у этого человека появляется группа последователей, которые так же отождествляют себя с ним и его жизнь со своей – и для некоторых из этих людей это становится потом тоже частью собственной жизни, они тоже этим пропитываются. А вот потом уже, когда это переходит в по-настоящему массовую культуру – вот тогда уже люди просто начинают копировать какие-то внешние признаки, не вкладывая в это никакого смысла. И вот тогда уже и смысл этого движения, или идеи, или образа жизни – теряется.

– Ну, как всегда было в этом мире – да.

– Дак вот моя-то дочь – она же малолетка еще. Она-то не понимает этих вещей. Не понимает смысла этого. А хочет просто потому что модно. Потому что вот у Тимати так.

– Ну, это мода, да. Переболеет со временем. Щас быть модным это круто. Раньше не было моды. Не было таких понятий – было круто быть партийным, смотрели – партийный ты или нет. А щас смотрят – модный ты или не модный. А раньше моды практически не было.

– Точнее, она была, но была одна на всех – та, которую партия одобрила.

– Ну да. Другой и не могло появиться.

– Нет, она как бы начинала появляться постепенно, но только…

– Только – да, когда уже все начало сыпаться потихоньку. Власть партии стала ослабевать. Все начало разваливаться, трещины стали появляться в железном занавесе – вот тогда сквозь эти трещины что-то и начинало потихоньку просачиваться.

– Да. А щас-то мод сколько – щас их много. Щас несколько разных модных течений. И практически каждая из них инициирована людьми, которые реальной властью в этом мире обладают. Эти люди – они же реально имеют этот мир постоянно во все щели. И с каждого человека они такие деньги стригут! И на модных течениях целые империи себе возводят. Просто дурят людей, управляют ими, как хотят.

– Да, это точно. Разводят на лохов по чище партийных генсеков в союзе.

– Дак они реально чуть ли не всем миром правят.

– Да, это всегда так было. Всегда – лишь бы овцы были сыты, и делай с ними что хочешь. Хоть шерсть стриги, хоть на мясо пускай, а хочешь – просто играйся с ними в поле.

– Дак весь этот мир – он весь, весь кем-то управляется. У каждого какие-то свои интересы. Смотришь – здесь одни правят, там смотришь – другие. У каждого свои сферы влияния.

– Свои сектора, да.

– Люди – просто материал, просто стадо – средство существования. Правды нигде нет.

– А она и не нужна никому. Волки правят баранами и делают с ними что хотят.

– И баранов это устраивает.

– А им больше ничего и не нужно.

– Правильно. А никто и не задумывается. Просто хавают все подряд – через телевизор, через Интернет, через знакомых. И еще считают себя прогрессивными и продвинутыми.

– Дак ведь все друг друга разводят. На деньги, на еду, на жилье, на секс, на славу, на уважение и почитание разводят.

– В этом мире все так. Все уже кем-то управляется.

– Да, это точно… Хм… А знаешь… а у меня уже давно в голове одна мысль крутится.

– Какая?

– В этом мире… в этом мире есть силы, которые на самом деле управляют целыми миллионами сознаний людей… То есть они как бы… они формируют мировоззрение, они создают новые тенденции, они постоянно придумывают и пропагандируют новые идеологии. Они делают разум, мышление людей как можно более… упрощенным, стандартным… направленным в какую-либо сторону – чтобы поведение людей становилось более предсказуемо. Чтобы люди мыслили именно каким-то одним образом, или несколькими – несколько схем, несколько таких шаблонов, как человек должен мыслить. Чтобы в тех или иных ситуациях он почти со стопроцентной точностью поступал именно вот так, а не иначе.

– Хм… Дак в Советском Союзе так и делали. И до сих пор делают. И америкосы тем же самым занимаются. Это естественная стратегия внутренней политики по управлению народом.

– Дак это-то понятно. Но я говорю не о президентах, не о вождях, не о владельцах транснациональных корпораций или еще о ком-то. Это… это нечто другое. Это совсем другой уровень. Это там – выше. Это как бы другие силы. И они действуют совсем по-другому – на мысли, на чувства, сами формируют потребности.

– Государство тоже формирует потребности у своих граждан.

– Да. Но это другое. А это – … некие силы… я не знаю, как объяснить. В общем, они влияют на весь этот мир. Это нечто запредельное. Невидимое. Возможно не материальное. Нечто почти недоступное человеку.

– Если бы это действительно было не доступно человеку – ты бы сейчас об этом не задумывался.

– Да. Вот я и говорю – почти недоступное. Но это есть. Что-то есть. Я чувствую. В этом мире явно что-то такое есть. И оно управляет сознанием людей – или как минимум влияет на него – каждую секунду. Постоянно. Изо дня в день. Из года в год. Из столетия в столетие. Из тысячелетия в тысячелетие. И что я еще наблюдаю из истории – власть одних сил постоянно сменяется властью других… Возможно, даже между ними… идет какая-то война…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2.

 

 

Меня зовут Константин Кайсаров. Я обычный человек. Такой же, как и все остальные. Живу на той же самой планете, что и другие люди, и хожу по той же самой земле. Я существую в этом мире как некий субъект, индивидуальная личность, со своим набором инстинктов, потребностей, желаний, возможностей, способностей, комплексов и страхов. Я существую в реальности – в той одной единственной реальности, которая является объективной и которая включает в себя все остальные составляющие ее элементы – жизнь, смерть, сознание, действие, решение, причинно-следственные связи, боль. Все, что существует в том или ином виде, будто мысли, образы, воспоминания или реальные действия, существует наравне со мной и в зависимости от своего статуса оказывает на эту вселенную то или иное воздействие. Степень этого воздействия или влияния определяет значимость данного предмета в существующей реальности. Реальность всегда одна. Одна единственная, и общая для всего. Просто включает в себя несколько составных частей. И мысли человека – это тоже реальность. Просто она ограниченна определенными рамками, и ее власть может никогда не выйти за пределы одного сознания. И тем, не менее, даже одна мысль, произведя какую-либо реакцию в голове, может серьезно изменить мир. Реальность всегда одна. Даже виртуальная реальность – та самая, которая породила в XX веке столько споров – она всего лишь часть этой общей объективной реальности. Степень происходящих в ней событий также отражается в той или иной мере на реальности настоящей. Все, что происходит в виртуальной реальности, имеет свое значение в реальности объективной, и любое действие, совершенное в реальности виртуальной – имеет свои последствия во вселенной. Потому что все, что существует – существует в информационном поле и является частью информационного пространства. Информация – вот единая объективная составляющая всей вселенной, то, что объединяет между собой все предметы, находящиеся в едином информационном поле. Информация – квинтэссенция всего сущего. И любая информация в зависимости от своих пределов распространения – оказывает на вселенную то или иное воздействие. В соответствии с этим – любая реальность, даже виртуальная имеет свое влияние на реальный мир.

Пример – подросток 13-ти лет, выдавливающий из последних сил кнопки на джойстике, пытаясь побороть в видео-игре своего друга, в какой-то момент времени осознает, что ему не хватает тысячных долей секунды на реакцию, чтобы нажать нужную комбинацию кнопок – проигрывает схватку в виртуальном мире… поток информации производит реакцию в сознании – фрустрация, разочарование, боль, стресс, злость, желание возмездия… происходит сбой в программе… сбой в программе!... ощущения – несправедливо!… справедливость нужно восстановить!…. сбой в программе… потерян элемент системы… элемент не найден… справедливость нужно восстановить!... сбой в программе… схема изменена… связь между элементами отсутствует… не хватает элемента… отсутствует связующее звено… связь нужно восстановить!... связь нужно восстановить!...

Подросток берет стул и в порыве гнева с силой бьет своего друга по голове, проламывая ему череп. Друг падает на пол. Кровь и мозги разбрызгиваются в разные стороны. Мягкий ворсистый ковер впитывает в себя красную жидкость… Дыхание отсутствует… Друг мертв…

…Сознание выбрало именно такой способ восстановления потерянной связи между элементами…

Действие в виртуальной реальности → поток информации → последствие в реальном мире.

Все существующее существует в едином информационном поле.

Сознание – сложная многоуровневая схема. Любое изменение в этой схеме – будто удаление из нее отдельных элементов, или внедрение других элементов приводит к изменению этой схемы. Сознание меняется.

Инстинкты – первостепенные элементы, заложенные в схему сознания изначально. Формируют ее базовую комплектацию, основную конституцию, в соответствии с которой работает весь механизм.

Информация – универсальный и абсолютный носитель и проводник в причинно-следственных связях в едином информационном поле вселенной. Квинтэссенция всего сущего.

Воздействие информации на сознание – есть не что иное, как внедрение в структуру сознания новых элементов. В свою очередь это приводит к перестройке сознания и удалению или перестановке его старых элементов.

Отличительная и довольно забавная черта системы сознания – ее пластичность. Сознание может быть подвергнуто изменению. Но – в виду громоздкости и сложности его структуры существует высокая степень инертности изменения сознания. Другими словами внедрение или изъятие из системы сознания каких-либо элементов не всегда приводит к разрушению этой системы или ее тотальной перестройке.

Вот почему описанный выше пример с подростком в большинстве случаев невозможен.

Сознание – относительно устойчивая система.

Меня зовут Константин Кайсаров. Я человек. Мои инстинкты – часть моего сознания. В то же время – я существую в мире объективной реальности в едином информационном поле. Окружающие меня потоки информации воздействуют на меня и, так или иначе, перестраивают мое сознание. Я сам выбираю, какую информацию допускать до процесса перестановки в схеме моего сознания. Я сам могу перестроить свое сознание. Для этого мне просто нужно потребление необходимой информации. Мои инстинкты – часть моего сознания. Если я захочу – я могу модернизировать и изменить свое сознание.

То, что отличает меня от животного – я все это осознаю.

Итак. Меня зовут Константин Кайсаров. И я человек, такой же как и все. И я живу в мире – в одной единой объективной реальности.

Забавно, но большинство людей, существуя в этой огромной вселенной, стремятся к сужению своих пределов до границ небольшой территории, на которой им комфортно и с ощущением безопасности жилось бы на протяжении если не всей жизни, то, по крайней мере, очень долгого времени. Каждый человек как бы закрывается в своем маленьком мирке, к которому он привык и в котором уже все обустроено. И дело даже не в физических границах или объемах пространства. Люди создают семьи, получают то или иное образование, устраиваются на хорошую работу по своей специальности, немного напрягают силы ради карьерного роста, чтобы как-то удовлетворить свою потребность в самореализации, если нужно определяют для себя круг своих друзей, и замыкаются в том мире, который они сами себе сотворили. Своего рода некое царство, имеющее четко обозначенные границы, за пределы которых нет даже смысла выходить. Кто-то придумывает себе хобби или какое-либо развлечение, или начинает заниматься творчеством – но суть от этого не меняется, человек живет в некой своей отдельной от всего остального реальности, в которой его все устраивает и в которой он старается избежать любых проблем. Человек замыкается в своем мире, и теряет всякий интерес к тому, что находится за его пределами. Счастливая беспечная жизнь, привычный круг обязанностей и проблем, которые уже знаешь как решать. Семья, любящий супруг, с которым гармоничные отношения, дети, которые растут с каждым днем и все больше становятся похожими на тебя самого, друзья, с которыми всегда чувствуешь себя свободно и уютно и которые никогда не напрягают, немного личных достижений, которые греют твое самолюбие, и какой-нибудь еще дополнительный интерес к какому-нибудь развлечению, чтобы иногда отвлекаться от всего этого. И это – нормально. Это правильно. Это хорошо. Это естественный изначальный набор потребностей, инстинкты, базовая комплектация сознания. Вот только засидевшись во всем этом – человек начинает терять ощущение и понимание объективной реальности. Человек не видит ничего дальше тех границ, которые сам себе установил. Ему начинает казаться, что весь мир крутится вокруг него. Весь мир – это то, где он находится. Весь мир – это и есть его жизнь. И за пределами границ его царства нет больше ничего. Человек перестает видеть что-либо дальше своего носа. И так длится до тех пор, пока не приходит Нечто и не выводит человека из этой иллюзии, разрушая в его жизни что-то, что делало его существование самодостаточным.

Итак, меня зовут Константин Кайсаров. Не знаю, как так получилось, но я почему-то видел не только свой мир, в котором живу, но и другие миры. Те миры, в которых происходят войны, те миры, в которых люди гибнут от болезней, или мечтают погибнуть, загнивая от этих болезней в своих телах, те миры – в которых люди едят друг друга заживо и истребляют с улыбкой на лицах, те миры – в которых правительство, наживаясь на распространении болезней и получая прибыль от фармацевтических фирм, травит своих граждан и делает их калеками на всю оставшуюся жизнь, обрекая на постоянное отчаяние, те миры – в которых супруги изменяют друг другу и стараются друг друга как можно сильнее унизить и втоптать в грязь, те миры – в которых дети, вырастая, насилуют и убивают своих родителей, те миры – в которых друзья предают и насмехаются над тем, что когда-то им доверяли, те миры – в которых твои дела и все твои старания мигом рушатся и превращаются в прах, те миры – в которых царят хаос, насилие, беспредел, боль, ужас, жестокость, отчаяние и абсолютная безнадежность, миры – в которых люди преодолевают свои инстинкты самосохранения только лишь для того, чтобы перестать существовать в этих мирах навсегда.

И кто бы что не говорил, кто бы не пытался убедить меня в том, что жизнь прекрасна, и что тех других миров не существует… я знаю – точно знаю – они есть… и глупо их игнорировать. Они – объективная реальность.

И поэтому я могу сказать: описанный выше пример с подростком – возможен.

Итак, меня зовут Константин Кайсаров, и я знал о существовании этих миров, полных боли и страдания, и периодически путешествовал по ним.

Но… хм… наверно, мне не с этого надо было начинать…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

3.

 

Вечер. Темное зарево на небе свидетельствовало об окончании прохладного дня и предвещало скорое наступление ночи. Тусклый солнечный свет своими последними небольшими порциями просачивался сквозь унылые мутные стекла квартиры. И понимая уже свою недостаточность в восполнении потребностей освещения, он грустно передавал эстафету своему младшему брату – искусственному источнику – лампам накаливания.

Я устало лежал на диване и смотрел телевизор, потребляя огромное количество информации. Понимая, что этот универсальный ретранслятор и кодировщик электромагнитных волн является, пожалуй, одним из самых действенных за всю историю человечества созданных приборов для промывки мозгов и пропаганды в глобальных масштабах, я старался фильтровать все, что видел на его экране и слышал из его динамиков, и делал это уже на автопилоте. Я никогда не был противником телевидения. Я всегда считал, что человек просто должен уметь контролировать те потоки информации, которые обрушиваются на его сознание. То, насколько сильно влияет (или не влияет) на тебя телевизор – свидетельствует о степени способностей твоего мозга к здравомыслию. Не нужно бояться информации – нужно уметь ее фильтровать. Конечно, все это должно соответствовать возможностям твоего разума. Если считаешь, что какая-то определенная информация в данный момент времени может нежелательно на тебя повлиять – лучше воздержаться от ее потребления.

Я вроде как уже более-менее попривык к тому, что слышал и видел из этого “ящика” по новостям – где-то опять кого-то убили, где-то опять кого-то изнасиловали в жесткой форме, кого-то где-то пытали в течение нескольких недель, где-то менты опять замочили какого-то левого беднягу на улице, в неудачное время возвращающегося с ночной смены домой, где-то чиновники опять стырили у пенсионеров парочку миллионов из фонда и несколько квартир, где-то на дорогах города “хамер” с правительственными номерами, проехав под 80 км/ч на красный свет, сбил двоих пешеходов и скрылся с места происшествия. Устав от обилия информации – о постоянном беспределе и о полной несостоятельности государства в наведении порядка в стране, я тупо ставил себе мощную ментальную защиту и старался абстрагироваться от всего происходящего на этой планете.

Сейчас я смотрел репортаж о неонацистах. Я смотрел, как они избивали на улицах ни в чем не повинных людей только за то, что они другой народности. Смотрел, как они на своих собраниях выкрикивают лозунги и вешают свастики на стены. Слушал их бред, который они несли в интервью. Смотрел на их женщин, на их самок – на их сук, которые своим молчаливым согласием поощряли то, что творят их мужчины. И видел самое большое извращение – как сами эти женщины вливались в ряды фашистов и вставали на путь необоснованного насилия, превращаясь в зверьё, теряя статус человека. Агрессия к тем, кто чем-то отличается от тебя – характерная черта поведения животного в стае. Это и есть необоснованное насилие. Но ты уже не человек, если так поступаешь. Ты животное. И обращаться с тобой в таком случае нужно как с животным.

Я привык, что люди в своей основной массе больше похожи на стадо баранов, хотя чаще ведут себя как стая волков. И к фашистам у меня было уже вполне определенное отношение. Но то ли звезды как-то так сошлись в этот день неудачно, то ли степень моего игнорирования к беспределу этой мрази достигла какой-то точки напряженности – меня зацепило. Зацепило настолько, что я хоть сейчас готов был выйти на улицу и крошить всех фашистов и любых других подобных им ублюдков, исповедующих национальный сепаратизм. Я знал, что все люди и все нации по природе равны – у всех свои отличительные черты, свои особенности, свои достоинства и недостатки, но все люди созданы одним Богом. Поэтому для меня было совершенно очевидно, что исповедовать какой-либо национализм – исповедовать ненависть и агрессию к людям – да еще и возводить это в рамки какой-то сраной идеи, могут либо абсолютное чмо, либо абсолютные дебилы. Это характерная и отличительная черта сатаны – ненависть к людям и агрессия. И если человек начинает идти по этому пути – то дьявол уже просто трахает ему мозг.

Со своей стороны – мочить нацистов – это конечно тоже не дорога в Рай. Не мне судить, кому умирать, а кому продолжать жить. Но, по моему мнению, лучше будет, если сдохнет один плохой человек, чем если по его вине погибнут несколько хороших людей. Объективно ничего хорошего в этот мир нацисты принести не могут. Разве что государство может использовать их в своих целях, когда захочет контролировать поток эмигрантов в стране. Но объективно, нацисты – это зло. И чем меньше зла на земле – тем этот мир чище. Если ты ставишь какую-то сраную идеологию выше человеческой жизни и до такой степени не умеешь контролировать свою подростковую агрессию и комплексы, что готов убивать или хотя бы просто необоснованно причинять боль – то для меня ты уже не человек, ты кусок говна. И разговор с тобой один – как с куском говна.

Я знал, что Бог не разделял мою точку зрения. Я знал, что Он давал шанс любому человеку – даже таким уродам. Еще я знал, что я несколько эмоционален в своих суждениях на эту тему. А еще я знал, что обыкновенным мочиловом это зло не искоренить. Насилие обычно порождает только насилие. Есть правда еще такое понятие как возмездие. Так же для меня еще было очевидным, что чем меньше на этой земле плохих людей – тем лучше для всех. Предугадывая навязывающий сам себя уже задолбавший всех вопрос, сразу поясню – плохой человек, это тот, который несет в этот мир насилие, если оно не является обоснованной самозащитой или справедливой местью за себя или своих близких. На эту тему можно долго еще говорить, но в любом случае, учитывая Божью точку зрения, а также свою неспособность покрошить ВСЕХ нацистов на этой земле и потом еще нести за это ответственность – я понимал, что здесь нужен какой-то другой способ борьбы.

Нужна пропаганда. Точнее антипропаганда – антипропаганда национализма, антипропаганда сепаратизма, антипропаганда насилия, антипропаганда надменности и антипропаганда стремления поставить себя выше другого. И пропаганда любви и взаимопонимания. Меньше насилия – больше любви. Кроме любви этот мир больше ничто не спасет. Хотя по мне – лучшим лекарством от болезни национализма был “калашников” в жопе, как свечка от простуды. Потому что быть фашистом может только больной человек.

У меня не было желания переступать определенную черту перед Всевышним, поэтому я все же выбирал первый способ. Оставим “калашникова” на другой случай. Хотелось бы верить, что он вообще никогда не понадобится.

Лежа на диване перед телевизором, смотря репортаж о неонацистах, я продолжал получать мощный поток информации, который оказывал на мое сознание все большее влияния и вызывал с каждой секундой все больше реакции. Я чувствовал, как во мне копится негодование и злость на эту падаль. И я действительно готов был пойти и крошить их, но понимал, что этот путь, по крайней мере, меня ни к чему не приведет. Необходимо было действовать по-другому. Контролируя свои эмоции, и производя определенный расчет, я понимал, что нужно было найти какой-то другой, менее кровожадный способ борьбы с этим явлением.

В то же время мне не хотелось успокаиваться, я не хотел растерять свою злость во времени. Я хотел использовать ее как энергию, и мне нужно было сохранить ее до того момента, когда я начну что-то делать.

Вся эта фашистская мразь должна была рано или поздно ответить за свое зло – за каждого невинного человека, на которого посмели поднять руку, за этих убитых и искалеченных людей, за их матерей, рыдающих на могилах, за родных и близких, которые никогда больше их не увидят. За страх, который посеяли, за боль, за каждый удар, за каждое оскорбление и даже за саму идею – потому что сама идея уже является преступной. Где-то в глубине души я надеялся, что когда-нибудь все эти люди получат свой справедливый суд. И мне никогда не будет жалко ни одного националиста, так же как никогда не будет жалко ни одного гопника и ни одного “братка”, и ни одного наркоторговца – потому что все эти люди достойны только смерти. От этих людей одно зло на земле. Они сами выбрали дорогу, которая ведет в ад. Это был их выбор.

Самое ужасное, что эта фашистская идеология начинала распространяться в обществе. Даже на первый взгляд не злые и вроде как почти адекватные люди начинали прельщаться ее лживыми ценностями, не понимая, что ценность всегда одна самая главная – человеческая жизнь, и все люди равны между собой. Нетерпимость и злость в обществе всегда были теми ниточками, с помощью которых властители управляли сознанием масс и могли спровоцировать любое движение в социальной среде. Правители по своей прихоти всегда вели свой народ, словно стадо баранов на бойню – на войну, обрекая на смерть сотни, тысячи и миллионы жизней. Все эти люди так же шли в ад, потому что ни одна идеология, и никакой патриотизм убийства никогда не оправдает. Это приводило к ужасным трагедиям. Свидетелем одной из них стал XX век.

То, что делали сейчас неонацисты, мало чем отличалось от того, что в свое время устроил Гитлер. Разница только в масштабах. А люди как всегда ошибок прошлого стараются не помнить и игнорируют их.

Но передо мной вставал сейчас другой вопрос – что Я могу сделать? Как Я могу остановить это зло? А я могу – повлиять на разум тех людей, кто еще не подпал под влияние этой разрушающей мир идеи, кто еще не заболел этим бредом, кто еще сохранил здравый рассудок – повлиять на людей, чтобы они никогда не несли в этот мир зла, чтобы они не вставали на эту дорогу, ведущую в ад, чтобы они не пересекали черты, за которой человек превращается в нечто извращенное, и становится чем-то таким, к чему уже сложно относиться как к человеку. Повлиять на мир, на людей, чтобы они – люди – остались людьми, и несли вокруг себя только любовь и свет, и никакого насилия. И чтобы – очень важно – чтобы они учились понимать друг друга, даже если они с разных континентов и говорят на разных языках.

Итак, я знал по какому пути мне пойти, и что мне нужно сделать, чтобы хоть как-то повлиять на эту ситуацию, чтобы не допустить дальнейшего распространения этой неконтролируемой агрессии в обществе. Нужна была пропаганда.

Теперь следующий вопрос – “Как?” я мог это осуществить, и какие у меня для этого были ресурсы?

Я был музыкант. Я мог использовать свою музыку и свои песни для того, чтобы донести до людей свою идею и свои мысли. Я мог использовать сцену в качестве площадки для пропаганды своих идей и мыслей. Понятие “сцена” в данном случае могло включать в себя самые разные проявления деятельности в зависимости от контекста – у меня был собственный Интернет-сайт, где я размещал свою музыку, записанную в студии, я мог сделать записи на диск и распространить по друзьям, я мог также сделать профессиональный тираж и пропихнуть его в магазины или, по крайней мере, ларьки, я в принципе мог исполнять свои песни у друзей на квартирах при небольших собраниях, даже телефонный звонок в определенном случае мог стать площадкой для пропаганды и распространения моей музыки, если эту идею довести до ума. Конечно, само выступление на сцене перед большим залом оставалось преимущественным способом и являлось наиболее значимым событием.

Я знал, что не получу за это денег. Скорее всего, даже не приобрету какой-то славы. Но сама идея – сама мысль – будет распространяться и, так или иначе, будет оказывать на людей определенное влияние.

Где-то как-то я слышал от кого-то: если много-много раз повторять ложь – ее станут воспринимать как истину. От себя добавлю – чтобы у людей не происходило подмены понятий и они не начали воспринимать ложь как само собой разумеющееся, необходимо периодически говорить им правду.

Итак, я собирался написать на эту тему песню.

Сейчас уже было немного поздно для того, чтобы сочинять музыку на гитаре. Боюсь, соседи не оценили бы моего благородного порыва.

Я мог уже начать писать текст, но чувствовал себя слишком уставшим, и на ум не приходило ничего стоящего.

Но потерять этот вечер впустую, не выплеснув на данный проект хотя бы часть своей энергии, сублимированной из злости и негодования, я не мог.

Я нашел, что наиболее оптимальным для меня сейчас будет – посидеть ночь в Интернете и покопаться в хрониках Второй Мировой Войны, проводя параллели идей Гитлера с идеями неонацистов, тем более что это было практически одно и тоже. Тогда это привело к катастрофе. Сейчас это часто так же приводит к катастрофе, только в меньших масштабах, в масштабах одной или нескольких людских судеб.

Я хотел погрузиться в то время и ту атмосферу, чтобы лучше прочувствовать зло и тьму, которой была охвачена земля. Чтобы лучше прочувствовать всю боль, страх, ужас и целый спектр других различных эмоций, которые несли в себе сначала – идеология, а потом и – трагедия глобального масштаба. Искусство, тем более творчество, это эмоциональная сфера деятельности человека. И чтобы впоследствии воздействовать на эмоции людей через свои песни, здесь и сейчас мне нужно было самому прочувствовать эти эмоции, чтобы перенести их, хотя бы отчасти, на свое творение.

Я сидел в Интернете несколько часов, просматривая хроники – фотографии, записи, статьи, заметки, письма, сайты посвященные Второй Мировой Войне, а так же различный фотоматериал, который никогда не пойдет на телевидение или на крупные Интернет-ресурсы из-за цензуры, не пройдет по критериям особой жестокости. Я видел горы трупов и просто человеческих останков, разбросанных по полю, оторванные конечности, вывернутые наизнанку тела, растянувшиеся по траве кишки раздавленных танками солдат, крематории и газовые камеры, печи до верху заполненные руками и ногами, концлагеря с голодающими, грязными, в оборванной одежде и с гноящимися язвами на коже военнопленными. Я смотрел эти фотографии с поля боя, а так же фотографии из Нацистской Германии, с парадами немецкой техники, с сотнями тысяч марширующих солдат, и ораторские выступления Гитлера с собраниями народа на площадях, с развешанными по всему городу полотнами с изображением свастики, митинги с гербами и флагами. Мне казалось, что через эти фотографии я видел, как сама тьма сгущалась над землей где-то под облаками, накрывая своей мощной тяжелой тенью крыши домов, она зависала над тем ораторским местом, где стоял ее протеже и, распространяясь по всему городу, поглощала собой людей, захватывая их сердца и умы, одурманивая и играя на их комплексах, слабостях и животных инстинктах. И концентрируясь в одно огромное облако, растянувшееся на сотни километров над городами, она собиралась в центре Европы. Так начиналось это дьявольское шествие по всему миру. Казалось, что даже небо было каким-то неестественным. Словно сам ад пришел на землю, и сатана, спустившись откуда-то из поднебесной, поставил здесь свой трон, установив свою власть.

Я слышал, что Гитлер уделял много внимания оккультным наукам и придавал мистической деятельности особое значение, отводя сверхъестественной поддержке своего движения особую роль. Не знаю, насколько это было правдой или очередной пропагандой, но я легко мог в это поверить. Я видел великую тьму в его движении. Видел великую тьму на его выступлениях. Чувствовал как она, просачивается с кадров видеопленки и фотографий и выплескивается на меня... Помазание сатаны... Я помнил эту тьму. Я уже встречался с ней.

Я сидел в Интернете примерно до четырех часов ночи и изучал эти архивы, пока меня не начало тошнить.

Достигнув определенной точки напряжения, я ушел в ванну и провел там некоторое время, но меня так и не вырвало.

Вернувшись в комнату и почувствовав сильное головокружение, я понял, что мне пора спать.

На сегодня с меня было вполне достаточно.

Позже уже под утро я проснулся от кошмара, оставшись наедине со своим осадком от той боли, страданий и ужаса, которые струились на меня с экрана монитора всю ночь.

И я был несказанно рад, что за окном был апрель и уже начинало светать.

 

Проснувшись во второй раз уже ближе к 11-ти часам утра, я встал с кровати, быстро позавтракал, привел себя в порядок и начал написание песни.

Я хотел, чтобы эта песня была доступна для восприятия не только подросткам, но и более старшему поколению – поэтому сразу отказался от каких-либо ругательств и чрезмерно оскорбительных выражений. В то же время она должна была быть довольно жесткой, с четкими фразами, которые бы словно рубили топором и приводили разум человека в состояние напряжения и анализа. Поэтому я решил сделать ее в жестком альтернативном стиле, типа “нью-метал” – но не слишком прогрессивный “нью-метал”, и не слишком тяжелый, чтобы не отталкивать людей старше 30-ти лет.

Так же в песне не должно было быть много агрессии. Чрезмерная агрессия – признак слабости, глупости и подростковой поверхностности в изучении какого-либо вопроса, когда человек не вникает глубоко в проблему, а только лишь выплескивает свои эмоции. Кроме того, агрессия отталкивает большинство более-менее здравомыслящих людей, так как они не совсем понимают ее как инструмент (отчасти в силу своей ограниченности). Поэтому я решил, что агрессии будет не много, но в тоже время она должна быть – в небольшом количестве, совсем чуть-чуть, чтобы привлекать подростков и не отталкивать более взрослых людей, но чтобы обязательно вызывать эмоции.

Песня должна была цеплять, и ее жесткость – как один из способов это сделать. Песня должна была проникать в разум и производить определенную реакцию. Она не должна была быть нейтральной, или той, которую послушал и сразу забыл, или такой, которую начал слушать и пошел пить кофе на кухню. Она должна была производить реакцию внутри человека. И пусть лучше она произведет в человеке негативную реакцию и вызовет негативные эмоции, чем совсем никаких.

Но в то же время доля агрессии не должна была превышать некоторое допустимое значение, иначе, как уже было замечено, она станет понятной только подросткам или очень молодым людям. А мне хотелось, чтобы так же студенты старших курсов и недавно закончившие ВУЗы могли быть открыты для восприятия этого музыкального трека. Поэтому текст песни так же должен был быть интеллектуальным – не тупым, не глупым, а раскрывающим проблему в разрезе социальной и политической тематики.

Так же текст должен был содержать несколько “умных” фраз и выражений – чтобы привлекать интеллигенцию, чтобы образованные люди узнавали в тексте свой язык.

В результате получалось так, что трек должен был стать в некоторой степени универсальным, почти для всех – хотя это и невозможно, невозможно охватить всю аудиторию, или даже хотя бы ее половину – невозможно, всегда для кого-то эта музыка будет оставаться непонятной, а для кого-то самой родной.

Так же еще можно было немного надавить на жалость людей и добавить “слезливости” – в этом нет ничего плохого и ничего глупого, я думаю большинство из людей, увидев, как рыдает мать на могиле убитого сына, если бы не расплакались, то, по крайней мере, стояли бы и сдерживали свои слезы. Только “слезливости” в этой песне должно было быть совсем немного – как капелька кислинки в сладком пирожном. Чтобы трек не был плоским и туповатым. Но при этом жесткость в тексте и музыке – оставалась основной составляющей.

Можно было все сделать несколько по-другому, но я решил пойти именно этим путем.

Но самое главное, что должно было быть в этой песне – это душа, собственные эмоции, собственные чувства – чтобы люди видели, что я как автор сам серьезно озадачен этой темой и меня самого это разрывает изнутри. Чтобы было видно, что это прошло сквозь меня и является для меня самого не просто модой или увлечением – я действительно так думаю, и мне действительно больно от осознания того ужаса, который таит в себе это зло – ксенофобия. В этом есть искренность, а в искренности – уже есть отчасти какая-то глубина. Еще чтобы разум и сердце достигли глубины – должно пройти какое-то время – время, которое бы разум и сердце провели в осознании этой проблемы. Если не будет искренности и четкого осознания проблемы – даже самый агрессивный и жесткий “нью-металовский” трек может превратиться в слезливое нытье. А это уже провал.

Итак, весь день я потратил на написание песни – текста и музыки, причем только основы, хотя текст к концу дня был написан почти полностью. С музыкой мне предстояло еще немного повозиться, нужно было додумать и довести до ума переходы между частями песни и еще немного подумать над аранжировкой. Через пару дней упорной и непрестанной работы песня должна была быть полностью готова. И это считалось довольно быстро. Некоторые вещи у меня писались месяцами. А иногда – случайно придуманная партия дожидалась своего продолжения и контекста в течение нескольких лет. Но сейчас все было немного по-другому.

Потом еще оставалась не менее сложная и ответственная часть работы – песню нужно было записать. Не в какой-нибудь крутой студии, конечно. Была у меня на примете одна маленькая подвальная студия, совмещенная с репетиционной базой, в которой играли и иногда записывались различные андерграундные группы. Там за приемлемую плату можно было записать трек в приемлемом качестве – в андерграундном приемлемом качестве, где самое главное – чтобы были слышны все инструменты и различаем вокал, и чтобы не было какой-либо лажи. Такое андерграундное звучание в отличие от лоска и усреднения частот в дорогой профессиональной студии придавало песни даже некий особенный шарм и создавало свою специфику для восприятия. Если трек был записан более-менее качественно с “прослушиваемостью” всех дорожек – иногда такой андерграундный звук мне нравился даже больше, в нем было что-то такое… изначально роковое и не привязанное к материальным ценностям, протест, как символ несгибаемости воли перед диктатурой системы.

В данном случае у меня все равно были перспективы только на такой звук.

Итак – запись. Что я мог сделать? Я мог сам прописать две-три гитарные партии, и басовую не слишком виртуозную. Еще мне нужно было прописать барабаны, но для этого мне уже придется кого-то просить – либо за деньги, либо если кто-то проникнется моей песней и сам захочет поучаствовать в ее создании. Вокал мне так же придется прописывать самому, и так даже наверно будет лучше – свои тексты лучше всегда звучат в собственном исполнении. Без клавишных здесь пока можно было обойтись.

В любом случае все это за один день не делается, и мне предстояло еще много потрудиться, а так же потратить денег на запись.

Однако я готов был пойти на эти жертвы ради удовлетворения потребностей собственной совести и желания что-то изменить в этом мире. Тем более что жажда самореализации своего творчества и своих способностей подстегивала меня, и это было как нельзя кстати. В противном случае я бы возможно так и сидел бы, раздираемый желанием сделать что-то – но не решающийся этого сделать. А так – был дополнительный стимул.

Я знал, что моя совесть все равно не даст мне потом успокоиться и будет терзать меня еще долго.

Это отдельная история – как я дожил до того, что желание изменить мир к лучшему и жажда восстановления правды стала одной из моих потребностей, не удовлетворение которой, как всегда вызывало впоследствии боль.

Но я занимался тем, чем занимался. Может это тоже был всего лишь инстинкт, может это был приобретенный условный рефлекс – как реакция на что-то… может я тоже являлся рабом какой-либо системы… да, в любом случае являлся рабом – хотя бы своих собственных потребностей… рабство никогда не исчезнет ни из чьей жизни… все являются рабами той или иной системы… во всяком случае я знал что делаю и мне нужен был вполне конкретный результат – чтобы боли во всем этом мире, включая загробный, стало меньше.

Но… хм… мне опять же, наверное, не с этого надо было начинать.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

4.

 

Тусклый, немного унылый, но в меру комфортный свет из огромных ламп накрывал своей прозрачной массой сцену и зал на триста мест, заполняя полностью все то помещение, на которое он был рассчитан. Этого унылого света было довольно много, поэтому было относительно светло, но мне почему-то казалось, что он слегка не справлялся со своей задачей и был слаб, чтобы в полной мере дать то удовлетворение, которое от него требовалось. Я стоял возле ведра с водой, которая капала сверху, просачиваясь сквозь дыры в огромной палатке из материала, названия которого я не знал. Эта палатка в 6 метров в высоту и площадью около 500 квадратных метров заключала внутри себя и абстрагировала от всего остального мира около полутора сотен человек. Позже выяснилось, что это называется тентовая конструкция из материала ПВХ. Но тогда мне на это было наплевать.

Палатка была довольно старой, и вода лилась сквозь дыры и щели сверху прямо на сцену, попадая на дорогостоящую аппаратуру, часть из которой была уже бережно накрыта полиэтиленовыми пакетами. Некоторые комбики и колонки не могли быть накрыты этим полиэтиленом из-за мощных вибраций звука, который они издавали, поэтому они оставались мокнуть под каплями унылого непрекращающегося дождя.

Здесь было мокро уже все, начиная от самой сцены и заканчивая тарелками на барабанной установке, которые при ударе красиво разбрызгивали капли воды в разные стороны. Музыканты не обращали внимания на дождь и сырость, они играли на вымоченных инструментах, периодически стряхивая с вымоченных волос капли грязной воды. Певцы еще пытались с микрофонами в руках медленно передвигаться из стороны в сторону, уходя из под наиболее мокрых мест. А гитаристы просто старались укрыть свои гитары от постоянно капающей сверху жидкости. Но все продолжали играть. И концерт продолжался. Хотя это было уже сложно назвать концертом.

Я и был прав – здесь было мало света, несмотря на то, что освещение было хорошее, и четко были видны лица людей. Но как будто некое невидимое “нечто” растворялось в воздухе, то ли материя, то ли сила, то ли что-то еще, но оно заполняло собой весь этот шатер, изменяя атмосферу, проникая в нее, деформировало ее сущность, делая угрюмый свет еще более тяжелым и плотным, чем он когда-либо мог казаться. Какая-то масса – и эта масса была неоднородна. Она была смешана и структура ее была мне непонятна. Но я чувствовал ее каждой клеткой своего тела, ощущая ее давящую холодную агрессию с одной стороны, и какую-то светлую теплую нежность с другой. Страх и ужас чувствовал я вокруг себя, словно он пропитывал собой воздух, и в то же время любовь и успокоение окружали меня и проникали внутрь. И я не мог понять, что происходит. Я просто стоял под каплями воды, просачивающейся сквозь дыры в палатке из ПВХ, и машинально переставлял аккорды на гитаре. Я продолжал играть, не обращая внимания на капающую мне на плечо дождевую воду, изредка отвлекаясь взглядом на гриф гитары, я с неподдельным ужасом и округленными от шока глазами на своем бледном застывшем лице смотрел в зал, не веря тому, что происходит в его пугающей глубине.

– Дьявол, я приказываю тебе именем Иисуса Христа!!!…

– Во имя Бога живого!!!...

– Во имя Отца, Сына и Святого Духа!!!...

– Убирайся прочь!!!...

– Ты не имеешь власти над этим человеком!!!...

– Да придет свобода!!!...

– Его душа стремится к свету небесному!!!...

– Изыди!!!...

– Пошел вон!!!...

Множество голосов, криков, каких-то стонов, непонятных возгласов, нечеловеческих воплей и животных рычаний окружали меня со всех сторон, доносясь до меня из самых темных в этой палатке уголков, и перемешиваясь с человеческой речью и неизвестными мне, но до боли родными какими-то иностранными языками, которых я не знал и никогда не узнаю – все это проникало в мой разум, разрывая его на части и изменяя его структуру. Словно штурмуя мое сознание, эти звуки, крики и вопли наседали на меня своей огромной массой и, казалось, поглощали в своем ужасе.

Мои барабанные перепонки, являясь всего лишь проводником, могли выдержать эту нагрузку, но разум, принимая чуждые для него сигналы, цепенел и начинал тормозить, с трудом справляясь с анализом поступающей информации, он расписывался в своей беспомощности и не мог выработать быстрой адекватной реакции и последовательных сигналов к действиям, он стопорился.

Я смотрел в зал и наблюдал для себя совершенно неестественные действия незнакомых мне людей, совсем недавно пришедших в эту палатку откуда-то с улицы и буквально 20-30 минут тому назад сидевших здесь передо мной на пластиковых стульях и с циничной улыбкой и сарказмом в глазах смотрящих на сцену.

Теперь некоторых из этих людей словно разрывало и выворачивало на изнанку, они как-то страшно дергались и изгибались, словно куклы на ниточках, как будто кто-то привязал их головы, руки и ноги к веревкам и теперь исполнял ими танец, как какой-нибудь безжалостный кукловод. Кто-то из этих людей кричал как-то странно и неестественно, и во многих этих криках было что-то животное и нагоняющее ужас, вопли – от которых тело бросало в дрожь, как будто они были сигналом к чему-то страшному. Эти ужасные вопли словно проникали внутрь костей и заставляли сердце учащенно биться в груди. Кого-то просто ломало и резко выдергивало конечности так, словно у них была ломка как у наркоманов. Кого-то просто крючила какая-то невидимая сила, и чувствовалось, как напряжение в их теле выворачивает им мышцы. А кто-то блевал на земле, стоя на коленях – так, словно из него выходили все внутренности. Рядом с каждым из таких людей было по два по три служителя церкви, которая организовала проведение службы в этой палатке. Эти служители молились за таких людей, возлагая руки, и от них я слышал ту знакомую человеческую речь и неизвестные мне, но до боли родные, иные языки, которых я не мог перевести.

Забавно, но почти где-то половина из всех присутствующих в зале стояли в полном порядке и с ними ничего не происходило, преимущественно это были молодые люди, подростки и дети... С детьми такое по определению вряд ли может быть, они еще невинны... И все эти молодые люди стояли и смотрели вокруг себя с не меньшим, а даже наверное с большим, ужасом в округлившихся глазах на бледных от шока лицах. Всего лишь каких-то полчаса назад все эти парни и девушки сидели в палатке на пластиковых стульях, с интересом ожидая музыкального концерта и различных представлений. А теперь... Кто-то сразу ушел. Кто-то продолжал смотреть, не понимая что происходит. Но практически никто не сидел. Все стояли. И каждый получал для себя что-то свое – кто-то хлеба и зрелищ, кто-то новых впечатлений, кто-то свободу и спасение, а кто-то просто даже не мог моргнуть глазом.

Преодолевая оцепенение, словно мое тело сковывалось каким-то невидимым холодным липким клеем, я продолжал играть на гитаре, механически переставляя аккорды и держа ритм, с трудом превозмогая сопротивление в слабых руках, и уже толком не следил за тем, лажаю я где-то или нет.

В какой-то момент я медленно обвел взглядом всю сцену и встретился им с нашим ведущим гитаристом и лидером группы. По его глазам и выражению лица я понял, что все еще нахожусь в этом мире, и все происходящее вокруг меня – реальность. Его взгляд, казалось, выразил все его мысли и чувства в один момент. Тот же шок, страх, непонимание, но и – стремление к контролю за музыкой, “не расслабляться”, “следи за ритмом и качеством звукоизвлечения”, “не лажай”. И еще что-то такое… что нельзя было передать… что-то вроде… “мы запомним это надолго”.

Я стоял на сцене, продолжая играть, и смотрел в зал. И казалось, что все происходящее на сцене – это один мир, а все, что происходит в зале – это мир другой. Но между ними сейчас огромнейшая связь и все, что происходит в одном мире – имеет свои обязательные последствия в другом мире. Сцена и зал – но между ними невидимые связующие нити, через которые идет проникновение энергий и информации. И все смешалось вокруг. Ненависть и любовь. Напряжение и покой. Страх и чувство гармонии. Холод и теплота. Тяжесть и умиротворение. Зло и добро… Война…

Я смотрел, как одну женщину крючит и выворачивает ей конечности. Она загибалась и кричала, а двое служителей церкви молились за нее, возлагая руки на голову и плечи. В какой-то момент времени я поймал ее взгляд. И в этот момент я оторопел от ужаса, пробежавшего по моему телу. Я сразу же почувствовал что-то не хорошее. Словно какая-то волна пошла в мою сторону. Женщина как-то странно неестественно улыбнулась и ее неестественные дикие глаза сверкнули какой-то животной ненавистью. Она с криком кинулась ко мне, но служители удержали ее. Я не успел даже среагировать и даже не отошел назад. И тут что-то злобное, желающее завладеть мной, поработить, а потом в ярости разорвать на куски, с силой ударило в мою сторону чем-то таким, что не ощущается тактильными рецепторами… Я закричал, прося о помощи и в этот момент…

 

…Я проснулся в холодном поту, с визгом подскочив и сдернув с себя одеяло и моментально сел на кровати, резко поставив ноги на холодный пол и вцепившись растопыренными в стороны руками в простыню… Сон… это был сон…

Я понял это сразу же, как увидел вокруг себя родные стены и обнаружил себя в своей комнате. Осознание привычной реальности довольно быстро захватило мой разум и расставило все по своим местам. Я быстро и четко определил грань между миром сновидений и реальным миром.

Но я продолжал тяжело дышать, и у меня кружилась голова. Меня трясло. Вроде и холодно не было, но тело продолжало дрожать. Я почувствовал, как тошнота, поднимаясь снизу, стала распространяться по всей груди и начала подходить к горлу. Трясущимися руками я слегка оттолкнулся от кровати и, встав на ослабшие ноги, неровными тяжелыми шагами быстро пошел в ванную. Не останавливаясь в коридоре, успев по дороге метким ударом пальцев щелкнуть по выключателю «свет», как только я оказался рядом с белой ванной — меня начало рвать. Ощутив при этом сильную тяжесть в верху живота и еще большую слабость в ногах, я опустился на колени.

После непродолжительной “агонии” своего организма я включил воду и, повернувшись спиной к ванне, упершись лопатками в ее края, уселся на холодный кафель.

Я знал, что могу просидеть так некоторое очень непродолжительное время без вреда для здоровья и без опасения простудиться. Пока лимит этого времени был не исчерпан, я восстанавливал силы и давал возможность организму передохнуть.

Этот долбаный, совсем не в тему разворошивший мое сознание, сон не самым лучшим образом сказался сейчас на моем состоянии. Забавнее всего было того, что это был не просто сон, он представлял собой некогда забытые мной воспоминания. Воспоминания, которые я давно похоронил, и старался держать глубоко-глубоко в самых темных уголках своего разума. Воспоминания о том, чем я занимался несколько лет назад.

А занимался я… хм… чем же я занимался… нет – не совсем изгнанием бесов, это уже экзотика и слишком уж большой экстрим для меня… чем же тогда я занимался?… мне интересно было самому это определить… я занимался….

 

 

 

 

 

5.

 

Итак, я занимался пропагандой религиозных и морально-этических ценностей. Я пытался повлиять на сознание людей таким образом, чтобы они вели себя как люди – и не разрушали свои и чужие жизни. Раньше я это делал в церкви, в составе определенной команды людей. Я был участником рок-группы, которая ездила по городам с концертами и распространяла свои религиозные идеи. Естественно, что мы этим занимались не в одиночку, а тоже в составе другой более крупной группы людей – в составе самой церкви. На наших концертах люди плакали, становились на колени, начинали верить в Бога и били себя в грудь, обещая, что отныне будут вести другой образ жизни – тот, который мы им проповедуем, тот – который мы им пытаемся донести, сказать, и показать, что такой образ жизни существует.

Мы несли идеи любви, идеи справедливости и свободы, идеи осознания ответственности за свои поступки, идеи, что эта жизнь не бессмысленна, идеи, что кроме грязи, сексуальной агрессии, пошлости, эгоизма, преступности и жестокости во всей этой вселенной существует и что-то еще – та самая любовь, справедливость и свобода, они существуют, эти понятия, и даже не просто как понятия, они существуют как реальность, как явления. И, несмотря на то, что определенные силы, которые обладают настоящей властью в этом мире, силы, которые управляют сознанием миллионов, силы, которые настолько богаты, что могут купить себе целый материк, но просто стесняются, или просто уже владеют им – эти силы пытаются всем доказать, что этот мир животный, и в нем есть только секс, государственный закон и хаос, и больше в этом мире ничего нет – нет ни любви, ни справедливости, ни свободы. Они пытаются доказать, что этого не существует, они используют средства массовой информации, государственную систему, и даже иногда церковь, как часть государственной системы – и не смотря на то, что они пытаются доказать, доказать и убедить, создать иллюзию, что кроме животных инстинктов и кроме их собственной власти нет больше ничего, мы все равно приходили и говорили “Нет, есть!”. Есть и любовь, и справедливость, и свобода в той или иной степени – и это реально, это реально хотя бы просто потому, что мы об этом думаем, мы к этому стремимся, и мы этого хотим – а это уже закономерность. И значит – это кому-то нужно.

С этими идеями мы шли в мир и пытались предотвратить его от саморазрушения. Мы пытались остановить людей от уничтожения себя и уничтожения других. А кроме любви и справедливости – ничто и никогда больше не сможет сделать этого. Мы проповедовали Бога, в которого верили – Того, Который, ну, по крайней мере, как Он Сам сказал, нес эти идеи и был источником этих сущностей. Вначале он был Богом иудеев, точнее, вначале Он был просто Богом, а потом ему уже пришлось создать себе иудейский народ. Затем в одной из своих ипостасей он пришел на землю, взял себе имя Иисус Христос и немного изменил собственный закон. Это уже потом пошли разделения на всяких там православных, католиков, а еще позже на протестантов. И это уже потом к христианству начали примешиваться языческие культы, человеческие традиции и государственная политика. И уже потом одни стали говорить, что “это мы правильно верим, а вы верите не правильно”, “это вас нужно предать анафеме”, “это наша церковь одна святая”. Все это стало появляться позже – а вначале был просто Бог Яхве, который сперва пытался через народ Израиля пронести свои идеи в мир людей, но потом отказался от этой затеи и Сам пошел в этот мир. И уже потом стали появляться всякие предания и жития святых, а в начале была просто Библия, Ветхий и — позже — Новый Завет. Точнее, она даже и называлась-то по-другому. И не было никаких конфессий, не было никаких направлений – была единая Церковь. А все эти разделения стали появляться позже, когда люди начали верить не в Бога, а в собственные традиции.

И мы пытались нести истинного Бога, а не традиции. Мы пытались нести те идеи, которые Он Сам сказал нести. Любовь и справедливость, и свобода с крайним чувством ответственности. Для этого мы использовали искусство и применяли его в своей работе, как средство пропаганды религии и моральных норм.

И это действовало на людей. И они действительно начинали меняться. Я сам это видел. Видел собственными глазами. Я наблюдал, как люди менялись в течение нескольких лет.

Конечно, не все было так просто, как кажется, и не все выглядело так же грандиозно, как звучит. И большинство пафосных речей по прошествии времени потом можно было уже с легкостью слить в унитаз.

Со временем я понял, что этот мир действительно ничто не сможет спасти, кроме любви и справедливости. Ни Церковь, ни Учение (религия), ни даже Сам Бог – потому что в той, состоящей из трех звеньев, цепочке идей, которые мы пытались проповедовать, третья идея – то, что есть у людей, и именно потому что она у них есть – свобода. В некоторых случаях даже Бог умывает руки и оставляет человека наедине со своим развращением. Иногда даже кажется, что Он делает это слишком часто.

Еще я понял одну вещь – церковь всегда должна отличаться от этого мира. Церковь должна быть святой и мудрой, а еще она должна быть сильной. Церковь всегда должна доказывать людям, что человек не просто животное. Поэтому она не должна быть толпой обезьян, или стадом баранов, и уж тем более она не должна быть стаей волков. Наверное, я смог бы жить в этом мире, как животное, и никогда бы даже не страдал ни от чувства вины, ни от собственных комплексов, ни от ограниченности материальных потребностей. Есть люди, которые не смогли бы так жить. Я бы смог. Все упростить и найти баланс между жаждой секса и власти и – потребностью в славе и уважении. Но обидно, когда тебя презирают за исполнение того, чему сами учат, когда тебе диктуют правила игры, а сами нарушают эти правила. Обидно, когда церковь превращается в собрание животных. Обидно, когда церковь начинает работать не на Бога, а сама на себя. Я бы смог стать волком в стае волков, но быть овцой среди гиен в овечьих шкурах – это слишком. Я бы мог стать гиеной и тоже надеть овечью шкуру, но почему-то меня от этого начинало тошнить. В крайнем случае, в стаю гиен в овечьих шкурах – я приду уже в образе волка.

 

Безусловно, я был не единственный такой вот герой во всей церкви, стремящийся к искреннему исполнению заповедей и истинному, не лицемерному служению Богу. Я видел множество людей, которых до сих пор уважал, не смотря на то, что с ними произошло впоследствии. Я знал людей, которые действительно пытались изменить этот мир к лучшему. Но как в человеке может одновременно сочетаться добро и зло, так и церковь состоит из истинно верующих и тех, которые лучше бы вообще никогда в церковь не приходили. Так или иначе, но большинство нормальных христиан рано или поздно в той или иной степени сталкиваются с несоответствием церкви требованиям веры – когда в церкви происходит то, что даже в обычном мире считается мерзким и подлым и, мягко говоря, неправильным. Тогда в мозгах у людей происходит зависание и сбой в работе системы. Все по-разному решают эту проблему. Но, однозначно, всех ожидает перезагрузка. В результате кто-то отрекается от веры и, проклиная все на свете, начинает косарезить так, как до церкви никогда не косарезил. Кто-то просто тихо разочаровывается и уходит догнивать в какую-нибудь собой же построенную себе берлогу. Кто-то становится таким же лицемером, как и все, пополняя ряды тех самых гиен в овечьих шкурах, которые пожирают друг друга. Кто-то переходит в другую церковь… потом через год переходит еще в одну церковь, еще через год переходит в третью, потом через полгода бежит из нее в четвертую, еще через четыре месяца сваливает в какую-нибудь пятую – и так бегает пока не надоест, или пока в городе не закончатся церкви. Другие просто, абстрагируясь от ненужной реальности, тихо мирно “уходят со сцены” в тень, начиная вести обычный образ жизни. Мало кому удается сохранить в себе чистое сердце, подавить ненависть и при этом не потерять прежний блеск в глазах и не обрасти цинизмом. И я – также не был из числа этих людей.

Что касается моей деятельности в церкви – то изначально моей задачей было просто тупо играть на гитаре на сцене. Ну и, естественно, еще вести такой образ жизни, который был бы примером для тех, кто смотрит на сцену из зала. Но, все же, в основном – просто тупо играть. Однако, со временем я стал мыслить глубже. Я стал задумываться над тем, как можно доказать человеку свою правоту. Я стал задумываться над тем, что нужно, чтобы повлиять на образ мыслей людей. Что нужно, чтобы повлиять на образ мыслей уголовника, чтобы он перестал убивать? Что нужно, чтобы повлиять на образ мыслей мужа, чтобы он не изменял жене, с уважением относился к своей семье и стремился ее сохранить? (Я всегда был убежден: если ты чмо позорное и не можешь себя контролировать – не женись. Делай что хочешь, трахайся с кем попало – но не заводи семью. Не заводи семью с тем, чтобы ее разрушить. Не давай обещания людям с тем, чтобы потом их нарушать. Не заводи детей с тем, чтобы потом исковеркать им жизнь). А что нужно, чтобы научить людей мыслить свободно, чтобы они не были стадом баранов? – чтобы люди шли туда, куда действительно сами хотят идти, а не куда их ведут на убой, чтобы выбор людей был их собственным выбором. Я стал думать над этими вещами.

С течением времени в церкви многое изменялось. Кто-то приходил, кто-то уходил. Места одних людей занимали другие. Кто-то укреплялся в авторитете. Кто-то создавал что-то новое. Я тоже стал приобретать больший вес. Иногда мне доверяли проповедовать со сцены. Доверяли некоторые организационные вопросы. Я создал школу для начинающих музыкантов, которую также использовали, как средство пропаганды. Если можно так выразиться, я стал оказывать на людей большее влияния.

Когда я только начинал, у меня была небольшая депрессия. Настолько небольшая, что я бы ее даже и депрессией-то называть не стал, если бы мог придумать ей другое название. Это такая, своего рода, иллюзия депрессии, можно сказать, даже мнимая депрессия, такой слабый оттенок депрессивного состояния – легкий его налет. Но тогда – несколько лет назад, в самом начале – она была для меня вполне реальной. Я думал, что это действительно, самая что ни на есть настоящая, охрененная, мать ее! – депрессия. Но я ошибался. Это сейчас я могу сказать, что тогда я практически пребывал в состоянии абсолютного блаженства – по сравнению с тем, что мне пришлось испытывать в конце, когда я уходил из этой церкви, и, как мне казалось, завершал свою работу.

Да, стоя на верху какой-то вышки, с маниакальным блеском в глазах и задыхаясь от ударов собственного сердцебиения, я был убежден, что моя деятельность полностью закончена, и в сладостном предвкушении собственной смерти, смотря вниз, всерьез задумывался – достаточно ли здесь высоко, чтобы мне разбиться насмерть, или я только покалечусь. Я подумал: “Надо лететь по-любому головой вниз – так надежней”.

Тогда я все же не стал этого делать. Испугался, что церковь в своем жестком отношении к самоубийцам может оказаться права. Мне было, в общем-то, глубоко наплевать, что там думает сама церковь – мне важна была истина. Истины я, к сожалению, так и не узнал. Но с проверкой своих летательных способностей я решил повременить. “Надо же, – думал я позже, – Хоть какая-то польза от этой долбаной религии”.

 

В этой своей работе, за которую мне никто никогда не платил, я прошел несколько этапов: от наивных восторгов, с плещущейся в разные стороны, словно щенячьей слюной, радостью – до циничных холодных аналитических расчетов с бессердечным пофигизмом и легким привкусом отвращения.

В начале тебя все это завораживает и восхищает, а если еще есть результат, то ты просто готов раствориться в этом и пожертвовать ради этого всей своей жизнью, ведь ты понимаешь – происходит действительно что-то значимое, ты влияешь на судьбы людей.

Потом начинаются серьезные проблемы и трудности – то есть не то, чтобы их раньше не было, но то ли ты на них внимания не обращал, то ли просто начинается усталость накапливаться – в любом случае приходит странное и ужасающее своей неотвратимостью осознание: то, что было раньше, теперь уже не проканывает, все становится намного сложнее. Тебе и раньше приходилось не мало напрягаться, чтобы делать все это, а теперь еще и все как-то невероятно усложняется.

А потом ты сталкиваешься с разочарованием. Ты начинаешь совершать грубые ошибки, которые тебе уже никто не прощает. Наступают моменты, когда что-то не получается, ты чего-то не можешь, и поделать с этим ты тоже ничего не можешь. Перед тобой встают стены, которые ты не в состоянии преодолеть. А потом еще, если тебе повезет, то в придачу ко всему, тебя начинают предавать. Люди от тебя отворачиваются, а те, кто еще недавно был с тобой в одной команде – теперь против тебя. И вот тут по-настоящему начинает накапливаться усталость. Сложные отношения в коллективе и невозможность прыгнуть выше головы начинают выматывать и формируют навязчивое ощущение бессмысленности всего происходящего. Ты теряешь ориентиры, теряешь цель, начинаешь идти на ощупь – и теперь любой фактор может вывести тебя из состояния равновесия.

Затем долгое отсутствие ясности своего пути и усталость начинают производить в тебе пофигизм. Там, где у тебя еще совсем недавно горели глаза – появляется циничность и нежелание лишний раз напрягаться. То есть, конечно, нежелание напрягаться было всегда, с самого начала – но теперь оно приобретает какую-то свою неоспоримую актуальность и превращается в патологию, в серьезную проблему. Потерянные ориентиры ты так и не находишь. Навязчивое чувство бессмысленности тоже никуда не девается. Ты идешь по инерции, цинично исполняя то, что должен, не понимая уже толком, зачем и кому это нужно. Ты уже даже не идешь – тебя несет система. Если бы она сама никуда не двигалась – ты бы тоже встал.

И вот через какое-то время к ощущению усталости, чувству бессмысленности и состоянию крайне циничного безразличия присоединяется еще одно – отвращение. Усталость продолжает накапливаться. И вот это уже не просто усталость – это крайняя степень утомления. Это истощенность. В один прекрасный момент ты ловишь себя на осознании того, что у тебя больше нет ни физических, ни моральных, ни каких-либо других сил продолжать идти дальше. Ты начинаешь работать на износ. Ты перестаешь строить планы, потому что не имеешь представления, хватит ли у тебя еще на что-то энергии. И ты начинаешь себя рвать. Ты рискуешь. Что-то говорит внутри тебя “Остановись. Перестань”. Но ты не можешь – для тебя это слишком важно. Потом ты все-таки останавливаешься и думаешь: “Что же это я делаю? Я же себя угроблю”, но ты преодолеваешь этот внутренний тормоз и затыкаешь осознание неотвратимой безысходности этой истины куда подальше.

И вот ты делаешь рывок…

…и он оказывается для тебя последним.

 

Забавно, но глубочайшая депрессия и тотальная истощенность, и еще целый букет патологических болезненных состояний, вызванных моей деятельностью, были для меня не единственной проблемой. Просто как-то так сложилось, что все пришлось на один момент жизни. Я бы возможно не стал задумываться о самоубийстве, и не считал бы, что моя жизнь закончена, если бы мог в этой жизни за что-то ухватиться. Но то, что могло бы меня вытащить, от меня ускользало. И как я ни пытался найти хоть какую-то спасительную ветку, зацепиться хоть за какую-нибудь нить – осознание того, что в моей жизни больше ничего не осталось, повергало меня в еще большее отчаяние и все глубже погружало в забвение.

Как это ни странно потом оказалось для меня самого – но я каким-то чудом все же смог выбраться из этой бездны, поглотившей меня. Я словно утонул, но потом меня вынесло на берег.

Некоторое время у меня ушло на то, чтобы восстановиться. Выровнять и более-менее стабилизировать свой психо-эмоциональный фон.

Но прежним – я уже никогда не стал. Что-то меня поломало, и этот надлом уже нельзя было просто так игнорировать. Просто включились какие-то другие резервы, которые взяли на себя нагрузку. Но было очевидно – я все же стал другим. Бытие навсегда и безвозвратно изменило мое сознание.

Придя к приемлемому для жизни и действий состоянию, я осознал, что мне нужно вернуть кое-какой должок. Должок – гиенам, ходящим в овечьих шкурах. Я должен был заплатить им той же монетой. И я знал – когда-нибудь этот момент настанет, когда-нибудь этот долг будет выплачен. И чем дольше я с ним хожу, как с неким грузом – тем сильнее чувство от него избавиться. Потом впоследствии – я избавлялся от него постепенно.

Вторая вещь, которую я так же не мог игнорировать после того как выбрался из бездны забвения – то, чем я когда-то занимался в церкви. Пропаганда и распространение определенных идей и ценностей при помощи искусства и культуры. Я продолжил это делать – потому что умел, и потому что когда-то видел результат. Только теперь я уже занимался этим один, самостоятельно, лично продумывая стратегию. Я продолжил попытки хоть в чем-то изменить этот мир к лучшему.

Возможно, кто-то посчитает, что все это полная ерунда, бред какой-то. Наверное, я и сам бы так считал, если бы в свое время не видел, как в жизнях людей происходят изменения. Если бы сам своими глазами не видел, как в течение нашей работы люди бросают пить, бросают курить, избавляются от наркотической зависимости, перестают ругаться матом, перестают воровать, перестают ненавидеть всех вокруг и искать повода для драки с каждым встречным, перестают уродовать жизни своих близких и начинают заботиться о семьях – если бы я сам своими глазами не видел, как люди рыдают и сокрушаются на наших концертах, если бы я не видел, как они однажды заходят в церковь просто так, послушать музыку, а выходят из нее уже совершенно другими людьми – если бы я не видел это все своими глазами, я бы тоже считал, что все это полный бред, и что людей невозможно изменить с помощью искусства. Но та деятельность, которой я занимался на протяжении нескольких лет, навсегда изменила мой образ мыслей. Все это – пропаганда. Способ воздействия на разум человека и формирование его мировоззрения.

Но… хм… н-да… мне ведь опять же, наверное, не с этого надо было начинать.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

6.

 

…Первый раз это случилось со мной пару лет назад. Я тогда уже не ходил в церковь. Я занимался этой своей, с позволения сказать, работой самостоятельно, отдельно от какой-либо организации. Тогда у меня уже был свой взгляд на многие вещи, и было свое виденье, как мне нужно действовать, чтобы донести до людей те идеи, которые исповедует моя религия, и просто идеи – способные удержать этот мир от саморазрушения. Знаю, звучит это несколько пафосно. Но когда углубляешься в это – все оказывается совсем по-другому, и сразу сталкиваешься с таким количеством дерьма, которое ты себе и представить не мог.

Я не знаю, что стало причиной первого приступа. Не могу даже определить какие-то предпосылки для его возникновения. Могу лишь отметить, что именно в тот период времени моя жизнь набирала наибольшие обороты (начиная с того момента как я ушел из церкви, что являлось, по сути, уже совсем другой эпохой в моей судьбе).

Возможно, это была просто перегрузка. А может и нет. А может какие-то элементарные физиологические проблемы. Или какое-нибудь врожденное заболевание. А может и нечто сверхъестественное, выходящее за рамки материального мира. В любом случае объяснений этому впоследствии так и не нашлось.

Первый приступ отличался от всех остальных своей жесткостью и безоговорочной властью. Тогда – в первый раз приехала скорая помощь. Видимо это была тупо обычная терапевтическая скорая помощь, так как она отказалась везти меня в больницу, и вызвала для этого машину реанимации, сославшись на то, что сами они могут меня не довезти. Одним из общих показателей тогда было повышенное кровяное давление со значением 170 на 100. Позже эта отметка была преодолена и значение достигало 190 на 120. И, тем не менее, все последующие приступы – в основном были лишь слабой тенью первого. Но их количество и продолжительность выматывало и со временем отнимало всю оставшуюся в организме жизненную энергию.

Стоит заметить, что повышенное давление было не самой главной проблемой. Иногда приступы проходили и без повышения давления при нормальных показателях.

Начало болезни тоже ознаменовало собой очередную эпоху в моей жизни, и теперь я измерял свою жизнь не годами, а временем, проведенным от конца восстановления после одного приступа до начала другого – временем ремиссии.

Начало приступа – своего рода точка отсчета, точка X.

Начало более-менее нормальной относительно приемлемой жизни после приступа – точка Y.

Ремиссия – промежуток от точки Y до следующей точки X. Все идет по кругу.

В течение нескольких недель или, если повезет – даже месяцев – я старался вести привычный образ жизни, наверстывая то время, которое было слито в процессе болезни. Вместе с этим я накапливал в организме некоторое напряжение. И чем выше был темп моей жизни – тем больше и тем быстрее это напряжение копилось. Потом за несколько дней до приближения к точке X напряжение резко возрастало и начинало сигнализировать о предстоящей разгрузке. В эти дни, ложась спать, каждую ночь я не мог с уверенностью сказать, чем эта ночь закончится. А по утрам я просыпался с сильным сердцебиением и перебарывал невыносимые головокружение и слабость, чтобы встать и начать что-то делать – не просто встать с кровати, а именно начать свою жизнедеятельность.

И каждую следующую ночь я ложился спать в предвкушении той забавы, которая должна была начаться и которую я уже ожидал.

Так было и в этот раз.

Я понял, что пришло время, когда ощутил в руках холод и легкое онемение. Одновременно с этим пошла какая-то волна жара по всему телу, которая стала разгонять сердце. Дыхание участилось. Ориентация в пространстве стала немного нарушаться и началось головокружение. Я встал и начал медленно ходить по комнате, пытаясь снять напряжение и вместе с этим мобилизовать все силы своего организма и привести их в состояние готовности. Я уже в общем-то собирался ложиться спать. Поэтому я медленно сел за компьютер, доделал какие-то основные, не большие, дела, которые не требовали бы усилий и времени, и стал его выключать. Выключив компьютер, я тупо приготовился ко сну, почистив зубы, сходив в туалет, разделся и лег в кровать.

Как только я принял горизонтальное положение тела, какая-то волна, идущая изнутри и снизу тела, ударила в голову. Сердцебиение участилось. Я начал тяжело дышать, но через некоторое время все успокоилось. Системы организма начали потихоньку расслабляться. Напряжение стихло где-то глубоко внутри и я подумал, что эта ночь пока пройдет у меня без экстремальных переживаний. Я глубоко вздохнул и закрыл глаза. Я начал засыпать.

Уже в полудреме, очнувшись от пограничного состояния между сном и бодрствованием, словно меня что-то ударило, я открыл глаза и тут же почувствовал, как сердце с огромной силой вновь застучало в груди, так, будто стремилось вырваться из нее наружу. Оно набирало обороты и ускоряло темп, словно система запуска какого-то механизма. Я стал задыхаться. Тяжело дышать. Я скинул с себя покрывало по пояс и начал жадно глотать воздух. В этот момент что-то ударило в голову с невыносимой болью, распространяясь звенящей волной по всему черепу. Я тихонько вскрикнул, но не закричал в полную мощь. В груди что-то схватило, резко появилась тяжесть в области солнечного сплетения. Сердце продолжало с силой долбить в грудь и теперь казалось, что оно разломит грудную клетку и выскочит наружу. Удары с болью стали отдавать в спину… В спину!... Казалось что позвоночник – словно металлическая труба, по которой долбят стальным прутом… Почему так?... Я начал теряться в пространстве… Голова закружилась, хотя я лежал на кровати… Перед глазами все поплыло… Шею и основание затылка начало сводить и мне ничего не оставалось как только изогнуться и подобрать под плечо голову. Я ощущал боль и напряжение по всему телу. Меня начало ломать… И… в этот момент как будто что-то провалилось в груди… как будто в ней появилась пустота… словно какая-то дыра образовалась там… и в нее стала стекать и уходить вся сила и жизненная энергия. Я почувствовал резкую слабость, так, что не мог даже пошевелить рукой или ногой… Дыхание остановилось… Я не мог дышать… Просто не мог!… хотел… очень хотел… но не мог… и не мог двигаться… Глаза были открыты… но все что я видел – комната, стены, шкаф, дверь, стол, телевизор, какие-то разные мелкие предметы – вдруг все это словно стало сужаться и уходить куда-то далеко от меня… прочь… как-то странно сворачиваться в одну точку… а края начали размываться… скорее даже это не вещи удалялись – а я начинал уходить куда-то... я начинал удаляться от всего куда-то вглубь… вглубь себя или чего-то еще… но куда-то вглубь из этого мира… из реальности… вон из этой реальности… я отделялся от мира… или мир убегал от меня… Я начал чувствовать что задержка дыхания стала приобретать катастрофически опасный характер… я пытался сделать хоть один вдох, но легкие как будто застыли бетонными створками в груди, предварительно выпустив весь воздух… и не собирались впускать обратно… усилие… еще усилие… но дыхание остановилось, казалось, навсегда… я не мог двигаться… и не мог дышать… и реальность вокруг меня стала странно искривляться, деформироваться и сворачиваться словно лист бумаги, изменяясь и становясь какой-то пугающей… но абсолютно безграничной… Я уходил… удалялся… в никуда… мне нужно было дышать… мне нужен был вдох… вдох… всего один вдох… только один вдох!... один вдох!... всегоооо аааадин вдоооох!... вдоххххххххх!!!... … … …ВДОХ!!!... словно удар!... вывел меня из этого состояния… наконец-то!... Я жадно всосал в себя огромную порцию воздуха и тут же очнулся от искривляющейся, удаляющейся от меня, сворачивающейся словно лист бумаги, реальности… я словно вынырнул из бездны плотной, но какой-то легкой пустой материи обратно на поверхность, и мои органы зрения вернулся к привычному восприятию… Я закричал… и начал жадно неровно дышать, продолжая чувствовать боль и корчиться на кровати от судорог…

На крик прибежала мама. Она уже готова была ко многому и даже наверное ко всему.

Теперь уже цепляться за эту жизнь и этот мир было задачей не моего тела… а разум за нее в принципе никогда и не цеплялся…

 

…Точка X.

Теперь я тупо сливаю свое время на восстановление всех систем организма.

Это не отдых, и не работа. Это не развлечения, и не война. Это время… какой-то непонятной бессмысленной реальности. Никакой продуктивности. Минимум всего – минимум движения, минимум мыслей, минимум действий, минимум положительных эмоций.

Это новая точка отсчета – промежуточная точка Z, между точкой X и точкой Y – начала времени первоначального восстановления после приступа.

Но я с нетерпением ожидаю приближения к точке Y – начала новой ремиссии.

Пока – время от точки Z до точки Y, и я не понимаю что это за время и зачем оно мне.

Отметка точка Z – это начало быстрой фазы восстановления сразу после приступа. Большую часть времени – просто сплю.

Но это еще не ремиссия.

Это моя тюрьма.

Промежуток от точки Z до точки Y – я ненавижу это время. Оно самое ужасное во всей этой болезни. Оно ужасней самого приступа.

Но еще более ужасное – когда затягивается время от точки X до точки Z.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

7.

 

Солнечный день был настолько солнечный, что я уж начал было напрягаться, а стоит ли в этот день вообще что-то делать, и насколько он в принципе подходит для свершения чего-то важного.

Моя песня против фашистского движения была готова. Придумана, расписана по сценарию, отшлифована, исполнена и записана в маленькой андерграундной студии, еще и с небольшой аранжировкой. Две гитарные партии, басовую и вокал мне пришлось прописывать самому. Ударные я попросил прописать своего друга, с которым мы пытались создать группу. И хотя я не сильно доверял ему, учитывая его профессиональные возможности, но он выжал из себя почти все, что мог, и действительно постарался, и меня более-менее устраивало то, что в результате получилось. Клавиши – я решил обойтись без них.

Теперь моей задачей было донести этот музыкальный трек до слушателей. У меня был один знакомый человек, хорошо разбирающийся в компьютерах и в Интернете. Работал системным администратором. Не сказать, чтобы он был крутым хакером, но кое-какие вещи он знал, и хорошим хакером он вполне мог бы стать, если бы захотел. От него мне сейчас нужно было – разместить мою песню в Интернете на различных площадках, сделать на нее ссылки, устроить небольшую рекламу. На своем музыкальном сайте я ее уже выложил и надеялся, что люди, прослушивая ее, действительно задумывались о том, насколько ужасна эта распространяющаяся фашистская идеология. Песня вроде получилась не плохой. Главное – чтобы соплей поменьше, и не слишком много агрессии. Баланс.

Итак, я вышел из дома в этот чересчур солнечный день и направился к своему знакомому компьютерщику. Он должен был помочь мне в распространении моего музыкального трека в Инете.

Этот забавный чувак тусовался в обществе троих обдолбанных укурков, которые постоянно торчали у него на трехкомнатной квартире и все время исполняли всякие интересные приколы. Кидание с балкона презервативов, наполненных водой, гонки вниз по лестнице на тазиках с восьмого этажа в подъезде и катание по длинному коридору на тележке, которую они стащили из какого-то гипермаркета — были еще самыми безобидными видами нарушения общественного спокойствия. К несчастью соседей они однажды чуть было не спалили квартиру, и к счастью этих соседей – они ее все-таки не спалили. Вдобавок ко всему они тащили в дом все, что только могли, и что им казалось забавным иметь в этой квартире. Сдернутые афиши и плакаты с заборов, причем целые и аккуратно отклеенные, дорожные знаки (не предупреждающие об опасности), таблички с кабинетов в больницах и госучреждениях – все это являлось частью интерьера и украшало бетонные разрисованные стены за место обоев. В общем, квартира представляла из себя довольно интересное место, и большинство людей такая обстановка пугала и вводила в ступор, когда они впервые в ней оказывались. Но мне нравилось. И я действительно любил этих укурков. И любил эту квартиру.

Еще у компьютерщика, который был почти программистом, и работал системным администратором, была девушка. Она редко жила с ним в его квартире из-за его обдолбанных дружков. И когда приходила, развлекала себя тем, что отмывала с пола засохшую “кока-колу”, вступившую когда-то в реакцию с “ментосом”, вычищала микроволновку от частиц краски, выгоревшей с лейблов компакт-дисков, в очередной раз засунутых в эту бедную микроволновку, и собирала по полу сахар, раскиданный по всей комнате звуковыми вибрациями из огромных мощных колонок с сильным прокачивающим басом. Она всегда ворчала и была ужасно зла на этих идиотов, которые устраивали в этой квартире вечный праздник, но видимо ей нравилась такая участь и она не могла подавить в себе этот забавный женский инстинкт постоянной заботы о мужчинах и наведения в их жизнях своего утонченного порядка.

Иногда она оставалась на ночь, и для этого случая у нее была отдельная комната, запертая дверью на замок, ключ от которого был только у нее одной. Даже своему парню она не давала этот ключ, так как боялась, что им могут воспользоваться его друзья ошпарки. Это была действительно особая комната. В нее никто никогда не мог попасть, и эти трое укурков даже и не представляли, что находится в этой комнате и как она оформлена, и какая в ней обстановка. Она была для них каким-то таким загадочным местом, вроде светлых покоев сказочной королевы. И дверь в нее, запертая на семь магических замков, словно была порталом в фантастический мир эльфов из угрюмой реальности гоблинов.

Только сам хозяин квартиры иногда бывал в этой комнате по особым случаям, когда его принцесса позволяла ему там находиться, и когда трое его ошпаренных дружков тусовались где-то в другом месте. Так, по крайней мере, хотя бы он один из всех их имел представление о том, что такое современные виниловые обои, потолочная плитка и пластиковые плинтуса – в общем актуальный ремонт.

– Число жертв террористической атаки в пакистанском городе Пешавар достигло 10 человек, среди погибших четверо детей. Боевик-самоубийца привел в действие взрывное устройство, заложенное в автомашине.

Расслышал я краем уха, проходя мимо какой-то припаркованной иномарки с опущенными стеклами.

“Гребаный уродский мир. Когда он уже наконец свернется, – подумал я про себя, – Какая теперь жизнь начнется у этих людей, которые остались живы, с искалеченными телами”.

Я подходил к дому моего знакомого компьютерщика, и начинал испытывать небольшое волнение. Для меня было важно, чтобы этот музыкальный трек получил распространение по всему Интернету, и если не стал популярным, то чтобы его, по крайней мере, прослушало как можно большее количество людей.

“Иные языки”, – промелькнула в голове мысль.

“Хм… иные языки… Мда, иные языки… И чо?... Что “иные языки”???”

Итак, иные языки – сверхъестественное явление, по мнению верующих людей, говорения какими-то неизвестными ранее языками. Иные языки это произвольный акт в отличие от пророчеств и видений, то есть они поддаются контролю со стороны человека и в основном проявляются тогда, когда человек сам этого хочет. То есть верующий человек говорит так же как и на обычном языке – захотел начал говорить, захотел замолчал, захотел снова начал. Забавность в том, что верующий человек, как правило, не знает значения того, что он говорит. Иные языки – один из даров Святого Духа. О них написано в Новом Завете в Деянии Апостолов, и очень много в 1-ом послании к Коринфянам Апостола Павла. Ах, да – еще в Евангелии от Марка сам Иисус говорил об иных языках. Не вдаваясь в подробности о том, что такое “длинное окончание” Евангелия от Марка и в чем его специфика – иные языки считаются у христиан сверхъестественным проявлением, даром Святого Духа, имеющим особенное значение в контексте молитвы. Естественно считается чудом – так как это либо какой-то совсем непонятный язык, либо просто иностранный, который человек до этого никогда не учил. Опять же ссылаясь на Библию – это может быть и некий ангельский язык.

В современной России наибольшее распространение иные языки получили в 90-ых годах после распада СССР тогда, когда в стране стали подниматься протестантские течения христианства. Православная церковь всегда несколько скептически относилась к таким проявлениям как иные языки, но вот в протестантских церквях на них говорят, наверное, практически 90% верующих. Хотя и среди православных тоже есть люди, говорящие иными языками. А вот на западе в протестантских церквях говорение иными языками встречается реже, чем в России. Поэтому они там иногда удивляются от нас.

Естественно, что скептики утверждают, что это полное фуфло, либо подстава, либо зомбирование, либо внушение, либо механическое повторение, основанное на подражании и заучивании, либо что-то еще. Особенно им нравится ссылаться на то, что во множестве случаев процесс говорения верующего на иных языках представляет собой повторение нескольких фраз. Собственного говоря, молитва и на родном-то языке часто состоит всего лишь из нескольких фраз. Хотя бывает забавно, когда человек знающий какие-то экзотические языки, например, там фарси, или иврит, или там язык какого-нибудь племени Чакча-Вакча, вдруг, попадая в протестантскую церковь, может перевести то, что кто-то там говорит во время молитвы, хотя сам говорящий понятия не имеет, о чем он там говорит. В общем как обычно, два лагеря – скептики и верующие, и у каждого свои доводы. Я как всегда находился где-то посередине, ближе все-таки склоняясь к верующим, и надеясь на то, что я прав, хотя не исключал и противоположной точки зрения.

Кстати у посвященных сатанистов, шаманов и колдунов тоже часто наблюдается явление говорения на иных языках, это вроде как определенная сила и власть. Просто имеет другую природу. Дьявольскую природу. Это как оружие – принцип тот же, разные наклейки на корпусе. Типа, у хороших джедаев меч светится синим, а у плохих красным.

Я подошел к подъезду и набрал через домофон нужный номер квартиры. Я так и не понял, откуда в моей башке вдруг взялась мысль про иные языки.

– Секс-императрица здесь больше не живет. Вы ошиблись квартирой, – прозвучало в динамике.

– Да давай открывай, чувак, – ответил я.

Домофон весело заулюлюкал и я, со скрипом открыв железную дверь, вошел в подъезд.

– Косячок пришел… – приглушенным фоном послушалось в динамике напоследок.

Поднявшись на восьмой этаж на лифте, и сделав еще пару шагов по лестничной площадке, я вошел в квартиру, минуя две открытые двери.

– Ну, чо, где пиво? – встретило меня вопросом длинноволосое тощее обкуренное, в разноцветной рубашке, тело.

– Какое тебе еще пиво, обойдешься, – ответил я.

– Блииин, ну ты обломист, – разочарованно посмотрело на меня это тело. Это тело называли Укур, или просто Кур. Наверное, потому что он много курил. Еще он немного забавно подбегал к людям, когда ему от них что-то было нужно, как курица, короче.

– О, здорово, чувак, – отозвался своим тонковатым каким-то даже немного девчачьим голосом еще один парень, выходя из комнаты. Этот был уже более приличного вида, в светлых джинсах и легкой молодежной толстовке. По виду – обычный студент, немного худой. У него была белая кожа, кудряшки на голове и ангельское лицо (когда он был трезв), в общем, нежное создание. Его звали Флоп. Почему – для меня до сих пор оставалось загадкой, его кликуха была покрыта какой-то завесой тайны.

Я поздоровался с обоими чуваками, и прошел в комнату.

Нечто относительно мускулистое, сидящее на полу, глотая из жестяной банки газировку, дабы не отрываться, тупо приветствовало меня взглядом и двумя поднятыми вверх пальцами, между которыми была зажата сигарета. Этого чела звали Майк. Тупо потому что он почти всегда ходил в майке – спортивной, как у Димы Иплана, только черной. И джинсы носил темные и цвет кожи у него был темный, еще он и загорал постоянно. Он немного качался, поэтому летом стремился показать свое тело, ходя в майке. Но когда наступала осень или весна сверху он надевал вельветовый пиджак, который при желании всегда можно было снять.

Я прошел еще дальше в комнату и остановился где-то посередине. Там дальше в углу сидел тот самый компьютерщик, помощь которого мне была нужна. Коля, или среди своих естественно Колян. Ему не давали клички. А свой ник в сети он старался скрывать, или периодически менял его. Это был интересный человек, с усиками и тонкой бородкой, как у благородного пирата, с черными волосами, собранными в небольшой хвостик, он сидел в халате за компьютером, за которым ему, в общем-то, и полагалось сидеть и за которым он и проводил большую часть времени. У него была фишка – он любил раскручивать монетки на столе в процессе работы. Это отчасти стимулировало его на скорость совершения той или иной операции, то есть – задания той или иной команды. Раскручивая левой рукой три, четыре монетки, он начинал что-то делать, стараясь завершить это до того как последняя монетка перестанет крутиться и сляжет на стол. Поэтому раньше в комнате стоял постоянный грохот от этих монет. Потом его девушка купила ему еще один коврик для мышки, лишь бы только от монет было меньше шума.

– Здорово, – отозвался он.

– Здорово, – ответил я.

Я специально не стал проходить дальше в комнату, сразу к Коляну, чтобы не проигнорировать тех трех укурков, и уделить им немного внимания.

– Ну, чо, Костян, давай заценим твою тему, – произнесло нежное создание по кличке Флоп с бутылкой пива в руке.

Я принялся доставать флешку.

– Костя, приколись, короче, купили на оптовом три ящика, – вбежал в этот момент в комнату Укур, – Два с пивом, и один тупо с газировкой. Те, которые с пивом – уже оба раздраконили.

– Да, выпили уже все, – подтвердил Майк с пола.

– А тот, который с газировкой – еще больше половины осталось.

Я усмехнулся и покачал головой.

– Что и следовало ожидать, – саркастически произнес я, отдавая флешку Коляну.

– Щас поставим, – прокряхтел тот, нагибаясь к системнику, стоящему на полу. Провод USB, выведенный на стол, уже был у него занят какой-то другой флеш-картой.

– Пойдем, я тебе покажу, чисто приколишься, – продолжал Укур.

– Щас, только файл, покажу какой открывать, – отозвался я.

Я указал Коле музыкальный файл – мою песню – и пошел с Укуром в другую комнату.

– Зацени, – ткнул он пальцами с сигаретой в сторону двух валяющихся на полу разорванных картонных коробок, которые когда-то покрывались сверху полиэтиленом. У этих коробок был такой вид, как будто с ними всю ночь занимались сексом. Полиэтилен кстати так же рваными кусками валялся рядом.

Я услышал, как в той комнате начал проигрываться мой трек, который Коля включил на полную громкость.

– А теперь смотри сюда, – Укур подвел меня к коробке с газировкой, стоящей в коридоре, которая была наполовину разорвана и в которой валялась куча еще не выпитых жестяных банок, их действительно оставалось еще больше половины.

– Щас вот допиваем, больше делать-то нефиг, – заключил Укур.

– Да, я вот даже специально в магазин гонял, чтобы пива себе купить, – добавило тонким голосом нежное создание по кличке Флоп с бутылкой в руке.

Я слушал, как на всю квартиру орет мой трек, и мне это было приятно, и еще я ждал, что о нем скажут эти четыре обдолбыша.

– А за… – только хотел я задать вопрос.

– За вечер все выжрали, прикинь, – опередил меня Флоп, – Думали купить просто так на неделю, там, чтобы вечерком иногда пару баночек задавить. За один вечер обе коробки расфигачили.

– Н-да уж, – с улыбкой покачал я головой, – А не уссались?

– Уссались, – ответила, выйдя из кухни девушка Коляна, убирая телефон в тугой карман обтягивающих джинсов, – Зассали весь унитаз. Как уроды нажрались и бегали орали тут по всей квартире. Я потом ходила выносила все эти банки на помойку.

– Милочка, огромное спасибо тебе за заботу, – попытался осторожно подъехать к ней Флоп своим тонким голоском. Он не переступал границы, просто ее и правда звали Мила.

– Отвали от меня, – ответила она, проходя мимо и направляясь в комнату к Коле.

– Ты, наверное, очень интересно смотрелась с кучей пустых пивных банок на улице, – заметил я ей вслед, перекрикивая свою же песню, играющую в комнате.

– Ага. Очень, – ответила она, обернувшись, – Особенно если учесть, что у них не было нормальных пакетов, только какие-то рваные и все прозрачные, через которые все видно. Уроды, блин.

Я еще раз убеждался – ей нравилось ходить за Колей и за его друзьями ошпарками. Но я тоже любил этих ошпарков. С ними было весело.

– Так-то ни чо, прикольная тема, – заметил Флоп, – вслушиваясь в мой трек, орущий на всю комнату.

– Это твоя? – спросила Мила.

– Да, – ответил я с улыбкой, кивнув головой, ближе подходя к Колиному компьютерному столу.

– Немного агрессивная, – заметила она.

– Не, нормальная, – возразил Флоп, – Как раз в тему.

– Нормальная, – подтвердил Майк, сидя на полу.

Флоп был меломаном и даже пытался как-то играть в какой-то группе на гитаре. Майк не особо разбирался в музыке, он больше разбирался в компьютерах, помогал иногда Коле. Укур, который до сих пор не выразил своего мнения, как и Флоп тоже был творческий человек, но занимался рисованием, компьютерной графикой и фотографией, так же любил бомбить граффити на стенах, причем нелегально.

– Ну, может быть, – с неохотой согласилась Мила, – Но все равно, мне кажется, какая-то она слишком жесткая, – отмечала для себя Мила, продолжая слушать орущую из динамиков песню.

– Просто тема такая, – сказал свое слово Колян.

– Да, она просто по теме такой, я говорю, сделана, с текстом хорошо сочетается, – подхватил Флоп.

– Ну, текст хороший, да, – согласилась Мила, даже без тени возражения, и после небольшой паузы добавила: – Нет, ну на самом деле, достали уже эти скинхеды. Ходят строят из себя каких-то уродов.

– Да, блин. Я говорю, мы тут думали даже с пацанами поддержать как-то антифаш, там, – неожиданно произнес Флоп.

– Ага, и тебя первого же пошлют на мочилово в первом же ряду, и первого же тебя и замочат с одного удара, какой-нибудь бычар, – отозвался с пола Майк.

Флопа на разборку со скинхедами действительно только и посылать было. Я в принципе не был уверен, что он вообще хоть раз в своей жизни когда-то дрался. Так что Майк в этом был прав.

– Не, ну а фигали, они задолбали уже эти мудаки, – ответил Флоп.

– Я не думаю вообще, что тут поможет кулаками махать. Ну, надо по-другому как-то решать эту проблему, – заметила Мила, – Но с этим и правда надо что-то делать. Так нельзя уже…

– Дак я и говорю, что надо делать, – перебил Флоп.

– Надо идти просто в школах, в институтах разговаривать с людьми, как-то лекции читать на эту тему, что все люди братья, все люди равны между собой, – сказал тут свое слово Укур, – пускай учатся уважать друг друга. Чо как уроды-то жить. Как в быдлятнике каком-то. Нацистов вообще надо запретить.

– Они и так в принципе запрещены. По крайней мере, пропаганда национализма юридически запрещена, – заметил Колян.

К этому времени мой трек закончился.

– Молодец – сказала Мила, повернувшись ко мне и как-то одобрительно посмотрев в глаза. Мне это было несколько удивительно, так как мы с ней в общем-то не особо сильно общались.

– А кто барабаны прописывал? Слава? – спросил Флоп.

– Да, я его запарил, – ответил я.

– Ну и как он, развивается? Есть прогресс? – поинтересовалась Мила.

– Да, как видишь.

– Нууу… – вряд ли Мила действительно могла тут что-то увидеть, поэтому просто спросила: – Он справился?

– Ну, в общем-то да, – я улыбнулся, – Он выжал из себя все, что мог.

Мила слегка рассмеялась.

– Понятно, – заключила она.

Я был рад, что эта тема реально зацепила этих чуваков. Трек понравился. Понравился текст. И они действительно задумались над этой проблемой.

Они все были, в общем-то, хорошие ребята, правда классные. Они понимали что хорошо и что плохо. Понимали как можно себя вести и как нельзя. Я знал, что они были не злые и по-доброму относились ко всем другим людям. И хотя они были укурки, алкаши и те еще приколисты (даже включая Колю), но они никогда не переходили определенных границ, с уважением относились к окружающим, и в них не было агрессии – той, которой сейчас в этом мире было до хрена. В них этой агрессии никогда не было. И они никогда не позволили бы себе причинить человеку зло. Поэтому я любил их. Поэтому они мне нравились. Возможно, они пока еще в чем-то были безбашенными идиотами, но уж лучше быть идиотом, чем машиной для убийств.

– Ладно, щас начнем раскручивать твой трек в Инете. Надо его еще на всякие музыкальные сайты и порталы повыкладывать, со ссылками на твой сайт, – произнес Коля и принялся за работу.

Майк включил телевизор, продолжая все так же сидеть на полу и допивая банку газировки. Видимо ему надоело пиво, или он просто хотел окончательно избавиться от ощущения уже прошедшего похмелья. По первому же каналу, на который он ткнул, шел какой-то фильм.

– Только не надо делать никаких редиректов, там, или поп-андеров, в общем чтобы ссылки были приличными… – заметил я, – …Ну, с нормальной рекламой… чтобы не навязывать себя… и чтобы не вызывали неудобств у пользователей… сети… Интернет…

– Да конечно, – уже предупредил меня Коля, – Такие вещи в основном только порно-сайты используют или всякие, там, дурилки. Так делать – себя не уважать.

– Вот мне уважение и имидж важнее.

– Само собой. Я просто устрою нормальную раскрутку и воткну ссылку на твой трек и твой сайт в самые злачные места, на форумы, на разные площадки.

– Вот, отлично, – кивнул я головой.

Сам я не особо хорошо разбирался в компьютерах и Интернете, хотя более-менее в web-пространстве ориентировался. Но помощь Коли мне в любом случае была необходима.

Краем глаза и мочкой левого уха я уловил тему фильма, который Майк от нечего делать пучил по телевизору. Что-то там про религию было.

Но мне было важнее другое – началась раскрутка моего трека. Коля зашуршал мышкой, левой рукой умудряясь при этом поднимать со стола монетки и раскручивать их пальцами на тонком жестком коврике для оптической мыши. Так у него одновременно крутилось на коврике до 3-4 монет. Иногда он отрывал свою левую руку от этого забавного занятия, чтобы напечатать что-нибудь на клавиатуре. А когда какая-нибудь из крутящихся монеток случайно выскакивала за пределы коврика, попадая на поверхность стола, она производила ужасный шум, что не нравилось, в общем-то, никому, и Коля быстро возвращал ее на место.

– Костян, приколись, – обратил мое внимание Майк на то, что он сам сейчас смотрел по телевизору. Там в каком-то фильме вырисовывалась сцена – как некий… не знаю даже кто, вроде и не католический священник, но какой-то очень хороший глубоко религиозный супергерой блокбастера… пытался изгонять бесов из одной женщины (естественно фильм был западного производства, у нас таких не делают), он держал маленькую Библию в одной руке, а другую руку – ладонью с растопыренными пальцами, между которыми красиво переплеталась серебряная цепочка с крестиком – властно держал над головой женщины, при этом громко произнося что-то на каком-то языке, сильно напоминающем латынь.

– Типа иные языки? – серьезно спросил меня Майк. Эти чуваки знали, что я верующий, и мы частенько разговаривали с ними на тему религии, я им иногда рассказывал всякие забавные истории.

Но на вопрос Майка я рассмеялся, подумав, что он прикалывается.

– Чо, нет? – переспросил он.

В этот момент я понял, что сейчас он интересовался этим совершенно серьезно. Без тени приколов.

– А… ты серьезно, что ли?... – тихо произнес я, перестав смеяться.

И быстренько сделав умное выражение лица, я скрестил на груди руки и повнимательнее всмотрелся в сцену фильма.

– Нееееееее, – покачал я головой, – Да это ж латынь… вроде.

– Аа, – понимающе кивнул Майк.

– Он по-моему просто Библию на латыни читает… ну, цитирует… читает вслух, – добавил я.

В этот момент подошел Флоп со все той же бутылкой пива в руке.

– Кинь-ка мне еще банку, – попросил его Майк.

– Чо, сам встать не можешь? – тонким голоском проговорил Флоп.

– Ну тебе ближе.

Флоп немного недовольный вернулся в коридор и кинул ему оттуда банку газировки.

Честно говоря, я думал, что Майк ее не поймает, и она, пролетев по параболической траектории, проломит ему голову, откатившись потом куда-нибудь в сторону с кровавым пятном на вмятине корпуса. Уж очень она угрожающе летела. Но Майк как-то изловчился и кое-как ухватил ее руками, когда она уже подлетала к его носу. Затем он достал из кармана ножик и открыл им жестяную банку, отогнув язычок лезвием.

– Интересный способ, – постебался я.

– Зато удобно, – подмигнул мне Майк.

– Лезвие сточишь так.

– А, насрать.

Флоп с бутылкой пива подошел ближе к телевизору и стал пялиться в него, с интересом всматриваясь в то, что там показывалось.

Укур где-то бегал по квартире, забавляя себя чем-то непонятным и никому не известным. Мила снова ушла на кухню разговаривать с кем-то по сотовому.

Я осмотрелся, в надежде найти в комнате какое-нибудь место, куда бы можно было бы присесть, и с радостью все-таки обнаружив его для себя сбоку от Колиного компьютерного стола, грохнулся на старое кресло, сделанное еще в советское время, без излишков мягкой материи и с деревянными подлокотниками и с сильно откинутой назад спинкой – но при этом невероятно удобное.

Мне нравилось это место. Нравилась эта квартира. Здесь я чувствовал себя спокойно. Бетонные стены без обоев, разрисованные баллончиками с нитро-краской, и завешенные свиснутыми с улицы афишами, еще на этих стенах висела парочка дорожных знаков и всякая другая ерунда, типа таблички с кабинета проктолога или плюшевого мишки, разорванного и сшитого и с воткнутыми в него иголками и измазанного кетчупом. Комната была заставлена непонятно чем, в углах валялась всякая шняга, которая оказалась здесь по каким-то совершенно случайным обстоятельствам. Комната, как и сама квартира, была прокурена и немного пропахшая пивом, бутылки из под которого тоже иногда можно было найти где-нибудь в углах. При всем этом не сказать, чтобы квартира была очень пыльной и чрезмерно грязной. Мила периодически делала в ней уборку, недовольно при этом ворча и поминая Колиных друзей, да и самого Колю, недобрыми словами.

Я расслаблялся под шум вентилятора от работающего системного блока, шуршание мышки и стук клавиатуры, и смотрел американский фильм про какого-то религиозного супергероя, борющегося со злом и со всякими там демонами.

С кухни доносился еле слышный голос Милы, разговаривающей по телефону.

Укур продолжал чего-то бегать по квартире.

Пацаны в комнате так же пучили фильм, вставляя периодически свои короткие комментарии.

В общем, я чувствовал себя практически как дома.

Я провел в таком расслабляющем состоянии некоторое время, пока Коля раскручивал в сети мой трек, пропихивая его на различные площадки, я отдыхал с его корешами, заценяя забавный кинчик, идущий по ящику.

Мила все-таки закончила трещать по своему телефону, и даже успела сбегать за продуктами в магазин.

Вернувшись из магазина и растолкав продукты по разным отсекам холодильника на кухне, она зашла в комнату. Пройдя с выпученными глазами мимо телевизора, по которому шел все тот же блокбастер с каким-то религиозным смыслом, и немного поморщившись от одной из сцен этого блокбастера, она подошла к Коле и спросила:

– Ты сделал мне презентацию?

– Презентацию? – переспросил Коля, не отрываясь от монитора компьютера.

– Да, презентацию.

– Это про этих-то, пушистых? – отозвался с пола Майк, не отрываясь от телевизора.

– Про каких пушистых? – поинтересовался я.

– Миле надо для доклада, – ответил Коля, все так же не отрываясь от монитора и клавиатуры с мышкой.

– Я доклад готовлю. Про кошек, – пояснила Мила, слегка повернувшись в мою сторону.

– Ааааа.

– Обожаю кошек, – проговорил Флоп, сидя на полу на какой-то подушке, не отрываясь от фильма, вперясь в экран телевизора,.

– Да, я почти доделал, как ты просила. Щас покажу, – наконец-то ответил Колян на вопрос своей девушке, временно заканчивая работу в Интернете, отрываясь от нее на пару минут, – Щас открою.

В этот момент у меня зазвонил мобильный, разнося по всей комнате какую-то агрессивно-депрессивную психо-патологическую мелодию группы “Prodigy”.

– Да, – ответил я. Я уже знал кто это.

– Костя, привет, – послышался в трубке немного тревожный и слегка чем-то удрученный знакомый женский голос.

– Привет…

Я встал с кресла и чуть отошел в сторону, чтобы лучше слышать то, что мне хотели сказать по телефону.

– Слушай, у меня брат совсем уже чо-то с ума начал сходить. Притащил вчера в дом какую проститутку, набухались оба… я не знаю что уже с ним делать… Как так можно жить… Я вообще не понимаю уже ничего… Может, придешь хоть поговоришь с ним… Я в осадке просто в каком-то от всего этого…

– Ээээ… ммм… хм… да, хорошо, Светик, я зайду, – ответил я.

Я уже понял, кто это звонил.

– Я в общем-то тут как раз неподалеку. Так что я зайду скоро.

– Хорошо, я тебя жду… Я уже не знаю чо с ним делать… Он меня достал… Просто ужас какой-то…, – продолжала девушка по телефону спокойным, но сильно расстроенным голосом, и едва сдерживаясь, чтобы не заплакать.

– Ты чо обалдел что ли, урод! – чуть ли не взвизгнула Мила.

Я обернулся и тут же понял, что это там какие-то их дела с Колей и ко мне они никакого отношения не имеют.

– Какой пушистик пиндосский!? Ты чо написал! Кошка североамериканская полудлинношерстная! Ты понял? Североамериканская полудлинношерстная кошка…

– Да понял, я понял. Щас исправлю. Я забыл просто, как там этот твой… комок шерсти называется, – немного раздраженно, но каким-то успокаивающим тоном, поспешил ответить Колян.

– Пушистик пиндосский… ха-а-а-а-а-а… – постебался Флоп, не отрывая взгляда от экрана телевизора.

– Ладно, давай. Пока. Я щас приду, – закончил я разговор по сотовому и повернулся к компьютерному столу, чтобы увидеть, наконец, что же там такое интересное происходит.

На экране монитора в программе презентации красовался кошак с таким выражением морды, как будто он впервые в жизни увидел, как разделывают севанскую форель.

– И что, ты не мог получше что ли фотографию найти? Что это такое? – громко и раздраженно произнесла Мила.

Флоп с Майком наконец-то оторвались от фильма и повернулись, чтобы посмотреть на фотографию кота с выпученными из орбит глазами.

– Ха-а-а-а-а… У него такой взгляд как будто ему хвост прищемили…

– А похоже что не хвост, а что-то другое.

– Ты не мог нормальную фотографию достать что ли? – продолжала прессовать Мила своего парня.

– Да есть у меня другие фотографии, есть, – ответил Колян, начав уже стирать подпись “Пушистик Пиндосский”, и остановившись, поняв, что ему придется менять весь слайд.

– Ладно, ребята, я тогда побежал, – объявил я.

– Хорошо, Костян, я еще потом сделаю, что смогу в плане твоего трека, куда его еще пропихнуть. Заходи потом, затрем еще за эту тему, у меня одна идея есть, – отозвался Коля из своего компьютерного стола.

– Ну, давай, Костян…

– Давай, Костян, – попрощались так же Флоп и Майк.

Я пожал обоим руки и направился в коридор.

– Ну, дак проводите человека-то, – услышал я уже позади себя слегка раздраженный голос Милы.

– Ну, мы фильм смотрим, – хором ответили чуваки.

Мила недовольно цыкнула, покачав головой, и сама пошла в коридор закрывать за мной дверь.

– Задолбали они меня уже, – пожаловалась мне Мила, с недовольной улыбкой на лице.

– Да ладно, они в тебе нуждаются, – ответил я с некоторой долей иронии, надевая обувь.

– Вот так всю жизнь и придется, да – ходить за вами, мужчинами.

– В этом ваше великое вселенское предназначение, – заметил я с улыбкой.

– Да уж, конечно, – ответила Мила.

– Мы вам, безусловно, за это благодарны, – приглушенно произнес я, немного приблизившись.

– Хорошо, я это учту, – ухмыльнулась Мила, смотря на меня своими широко открытыми глазами.

И я вышел за порог квартиры.

– Ну ладно, давай, пока. Хороший трек, правда, – сказала Мила напоследок.

– Спасибо. И тебе удачи с докладом.

– Ага, спасибо.

Мы с Милой мило попрощались, и я направился к лифту.

Я не беспокоился за этих чуваков. Я знал, что с ними все будет в порядке. По моему мнению они не были конченными людьми и не находились на каком-то неправильном пути. Они не несли агрессии в своей жизни, не были наркоманами, не бухали по-черному, хотя и довольно много пили. Они не были злыми, не беспредельничали, хотя и откалывали иногда разные безбашенные штуки. Но у них были определенные границы и относительно правильные представления о морали и нравственности. Они не сидели в глубокой депрессии и у них не было психологических травм, хотя они и с пониманием относились к таким вещам, периодически рефлексировали и осознавали, что этот мир далеко не прекрасен. Они не зацикливались на деньгах и достижениях, или карьерном росте – соответственно у них было не так много шансов превратиться со временем в каких-нибудь самодовольных тщеславных ублюдков, получающих хорошую зарплату, и снимающих себе дорогих проституток при имеющейся беременной жене, сидящей дома с детьми. В то же время они не спивались и не погружались в наркотики и всякие там ночные развлечения с головой. У них были определенные рамки. Они не способны были на какие-то преступления, разве что кроме как спереть с улицы временный дорожный знак, отсутствие которого не вызвало бы серьезных проблем. В чем-то они были раздолбаи, но при этом они являлись в общем-то в определенном смысле интеллигенцией с недоконченным или у кого-то даже с почти уже полученным высшим образованием. У них было не плохое воспитание. Они были относительно образованы и эрудированны. Они не были сильно ущемлены в своих правах, поэтому у них не было каких-то серьезных комплексов и стремления что-то доказать этому миру и как-то возвысить себя за счет унижения других людей или ценой чужих жизней. В общем, скорее всего, они перебесятся и рано или поздно каждый из них заведет семью и устроится на более-менее приличную работу. Самое главное – они были нормальные, адекватные и, в общем-то, даже добрые люди. Мила была вегетарианкой и сильно любила животных. Она была хорошей девушкой. И она постоянно следила и за своим парнем и за тремя его корешами раздолбаями, чтобы они не учудили чего-нибудь и не влипли куда-нибудь по глупости, и постоянно тормозила все их безбашенные порывы, являясь, своего рода, такой как бы некой вечно-сияющей дубинкой здравомыслия, от которой на теле оставались следы озарения разума.

Короче, я не боялся за этих чуваков. Они не вызывали у меня большого повода для беспокойства.

Чего я, к сожалению, не мог сказать про того человека, к которому сейчас направлялся.

 

Света, которая позвонила мне – у нее был младший брат. То есть он сам как бы, в общем-то, был уже взрослый человек, но так получилось, что его старшая сестра продолжала ходить за ним, практически как за маленьким ребенком. Его звали Влад, и мы были знакомы с ним довольно давно. В свое время он поступил в институт, но там у него что-то не срослось. В поисках смысла жизни и в попытках ответить на вопрос, что он делает в этом институте, Влад немного потерялся в реальности и забыл, что он вообще является студентом. Пробухав несколько сессий и так и не сумев самому себе ответить на вопрос, зачем ему становиться инженером и до конца своих дней дышать грифельной пылью – он очнулся уже в том состоянии, когда говорят “Не плач, сынок, солдаты не плачут”. Не сумев закончить второй курс ненавистного ему университета, он с философским отношением к жизни пошел в армию. Вернувшись через два года, он впал в состояние последембельского расслабона и пофигизма. Обычно у пацанов, только-только вышедших на дембель и вернувшихся на гражданку к своей семье и старым друзьям, такое состояние длится от нескольких недель до полугода. Ну, это нормальный период такой, нужно отдохнуть, придти в себя, там, привыкнуть к гражданской жизни. Сразу начинаются мамины пироги, бухло с друзьями, тусняк, клубы, девочки, или одна девочка, если она все-таки по какой-то странной случайности дождалась, косарезиво по вечерам – “Слышь, а ты чо в армии не служил, ошпарок!?”, и “Папа, принеси мне сигарету, подкуренную. Я телик смотрю.”

Хотя некоторые сразу же активно входят в гражданскую жизнь, устраиваются на работу, или начинают заниматься какими-то вещами, минуя этот этап.

У Влада же время последембельского расслабона сильно затянулось. Придя домой после увольнения, он начал много бухать со старыми друзьями, тусоваться по разным клубам, трахаться с кем попало и просто отрываться на полную катушку. Все бы было ничего, но в таком состоянии он провел полгода, потом еще полгода, и вот в результате уже больше полутора лет он тупо сидел дома, не работал, почти ничем не занимался, а только и делал, что бухал и бегал по проституткам, или по тем девушкам, которые давали без особой разборчивости.

Его старшая сестра Света не знала, что с ним делать, и, наверное, она бы уже давно возненавидела его, плюнула и отправила бы в какой-нибудь нарко-центр, если бы по вечерам он в пьяном состоянии не рыдал где-нибудь в углу рядом с батареей и не просыпался с криками по ночам. Ей было понятно – у ее брата серьезные проблемы. Проблемы вообще в жизни. Проблемы в душе. Проблемы в сердце. Проблемы в голове. Психологические проблемы. Проблемы в мировоззрении и в отношении ко всему этому миру.

Я прошел пару кварталов и довольно скоро оказался возле нужного мне дома. С легкостью миновав препятствие в виде домофона благодаря вышедшему из подъезда человеку, я поднялся на третий этаж. Уже когда я подходил к квартире, меня чуть было реально не зашибла железной дверью, резко и со злостью распахнув ее, вылетевшая из этой квартиры девушка. Вот бы нелепая смерть была бы, а. Из квартиры еще вырвались злобные крики и недовольные ругательства. А девушка, пробурчавшая что-то матерное себе под нос, гордой походкой направилась к лестнице. В сильно обтягивающих джинсах, подчеркивающих каждый изгиб и каждую линию на ногах и ягодицах, в короткой легкой кожаной куртке, с длинными волосами и сумочкой на плече со множеством звенящих цепочек, отстукивая каблуками по старой керамической плитке, девушка наверное бы так и не заметила меня, даже если бы я сейчас по ее вине валялся в луже крови с пробитым железной дверью черепом – ага, если бы из ее сумочки не выпала пачка сигарет, и я бы не сказал вслед этой удаляющейся, видимо, не дешевой проститутке, мнящей себя королевной:

– Девушка, у вас сигареты выпали.

Она остановилась, немного развернувшись, бросила на меня мимолетный взгляд, затем посмотрела на пачку сигарет, валяющуюся на полу, и нагнулась, чтобы ее поднять.

– У вас прекрасный повод бросить курить, – с улыбкой на лице проговорил я.

Она подняла голову, снова бросив на меня свой теперь уже немного смущенный, но гордый взгляд, выпрямилась с пачкой сигарет в руке, развернулась и ушла, цокая по лестнице каблуками.

Я открыл железную дверь (которую видимо так и не собирались закрывать) еще сильнее, чтобы войти в квартиру, и тут же с порога был встречен Светой.

Ее сильно не довольное и ужасно измученное лицо слегка переменилось и появилась слабая тень какой-то небольшой радости и облегчения, хотя улыбки так и не последовало.

– О, Костя, привет… – устало, но нежно произнесла она, – Как хорошо, что ты пришел.

Она подошла чуть ближе к двери и вместе с тем немного отошла в сторону, давая мне возможность зайти в квартиру, образовав зазор между ней и косяком.

– О, Костян, здорово! – поприветствовал меня поднятой вверх рукой небритый, толком еще не опохмелившийся, с помятым лицом и в такой же помятой бордовой футболке и джинсах, еле стоящий на ногах, Влад.

Света как-то грустно посмотрела на меня своими выразительными глазками и устало наклонила голову, даже не оборачиваясь на брата, но стараясь передать мне своим взглядом все свое недовольство.

Я зашел в квартиру.

В этой квартире – еще больше чем в той, предыдущей, в которой я был до этого – стоял сильный запах перегара, а также в ней пахло сексом, что еще сильнее отличало ее от первой.

– Он меня достал, – грустно произнесла Света, глядя мне в глаза, – Они оба. Ну, эта шлюха – хрен с ней. Не знаю, где он ее подцепил, первый раз ее вижу. Но он меня уже заколебал.

– Ясно все, – понимающе ответил я, вздохнув.

Я не знал, что еще сказать, поэтому просто участливо и нежно подольше посмотрел на Свету и затем прошел на кухню.

– Заходи, Костян, пивка со мной выпьешь, – пригласил меня сидевший уже за столом Влад.

– Тупо сок, – ответил я, улыбнувшись.

– А, ну да, я же забыл, что ты у нас сок любишь. Светик, налей Костяну сока, – Влад знал, что я не пью, но не предложить в самом начале не мог.

– “Светик, налей сока“, – недовольно передразнила его сестра, и полезла в шкаф.

Влад стукнул пальцами по пачке сигарет и, достав одну из нескольких высунувшихся из общей массы, закурил.

Его небритое, с острыми чертами и острым носом и маленькими губами, помятое грустное лицо, словно накидывало на себя некий платок не опохмелившегося самодовольного цинизма, закрываясь от окружающего мира вуалью жизнерадостной и бесшабашной крутизны.

Рядом со мной на стол была поставлена кружка апельсинового сока.

– Вот тебе сок, Костя, – нежно произнесла Света, – Я пошла делать уборку, – уже с некоторым недовольством добавила она и вышла из кухни.

Влад вытянул передо мной бутылку пива и, затянувшись сигаретой, с улыбкой на лице произнес:

– За терпение и многомилостивость.

– За терпение и многомилостивость, – ответил я, чокнувшись своей кружкой с соком – с бутылкой его пива.

Мы оба сделали по глотку.

– Ну, что, как житуха, Костян?

– Потихоньку, – улыбнувшись, ответил я, пожимая плечами, – У тебя как?

– Как видишь… – Влад сделал глоток и снова затянулся, – Бухаю, трахаюсь с кем ни попадя, не работаю – в общем, ничего полезного для общества не делаю, веду развратный образ жизни, – с улыбкой произнес он, – … Продолжаю огорчать свою сестру.

Наступила небольшая пауза.

– Сестра у тебя и вправду огорченная сильно, – наконец согласился я.

– Мне ее тоже жалко, – ответил Влад.

Наступила еще одна пауза.

– Нет желания немного сменить обстановку и разнообразить свое бренное существование трезвым состоянием мозга? – спросил я.

– Не вижу особого смысла в этой идее, – ответил мне Влад, отрицательно покачав головой, – Трезвое состояние обостряет эмоции – а это уже чревато для меня грустными сновидениями.

– По крайней мере, ты будешь способен отделят сновидения от реальности, – произнес я, – Сейчас вся твоя жизнь одно большое сновидение.

Влад медленно затянулся.

– Неоспорима истинность твоего замечания, – согласился он, – Но иногда все же сновидения лучше.

Я поставил локоть на стол и уперся передней частью щеки в кулак, смотря в глаза своему собеседнику.

– Продолжительность такого состояния – таит в себе непредсказуемые последствия.

– Может быть, – Влад снова затянулся, – Но я слишком слаб, чтобы предупредить это.

– Ты можешь сделать это. Потом будет поздно, – я продолжал смотреть Владу в глаза.

– Иногда лучше поздно, чем рано – ответил Влад, – Например: я потерял девственность в шестнадцать лет – лучше бы это случилось позже.

– И не поспоришь, – согласился я после некоторой паузы, – Но контекст здесь разный. Истина – это не девственность, ее можно потерять, а потом вновь обрести. А времени всегда мало, и никогда не узнаешь, когда оно остановится.

– Только – истина относительна, – произнес Влад.

– Истина всегда абсолютна. Она относительна только в нашем разуме в свете нашего восприятия.

Влад, немного задумавшись, слегка наклонил голову, как бы почти согласившись, и просто не зная, что на это ответить.

– За абсолютность истины, – протянул он ко мне свою бутылку после некоторых размышлений.

– За абсолютность истины, – ответил я, снова чокнувшись кружкой о его бутылку.

Меня забавляло такое наше единодушие в отношении к разным философским вещам

Влад сделал глоток и еще раз затянулся.

– Только я все же не хочу просыпаться, правда. Реальность меня мало чем привлекает.

– Твой сон когда-нибудь тебя поглотит, – заметил я.

– Реальность тоже в долгу не останется.

– С этим трудно не согласиться, – задумчиво покачал я головой утвердительно, – Только вот пока ты в реальности – у тебя есть шанс что-то сделать и все изменить. Когда ты спишь – все происходит независимо от тебя самого, и ты абсолютно беспомощен. Ты не можешь это контролировать.

Наступила пауза.

Влад продолжал курить и утвердительно покачивал головой, как бы в чем-то соглашаясь, но в то же время обдумывая эти слова и рассуждая над различными вариантами возражения.

– Мое восприятие реальности несколько изменилось, – наконец сказал он.

Я убрал локоть со стола, оголив образовавшийся на щеке след от собственного кулака, и откинулся на стуле.

– В этом мире постоянно что-то меняется, и наш разум не исключение.

– Меняется все, это правда, – ответил Влад, – Только вот как меняется? Становится чем-то совершенно другим и абсолютно новым или…

– Приобретает ранее существовавшие уже когда-то формы, – одновременно произнесли мы с ним.

Влад затянулся.

– Да, это загадка, – задумчиво добавил я в заключении, улыбнувшись.

– Это факт, – согласился Влад.

Наступила еще одна пауза.

Мы сидели тут на этой кухне и размышляли о смысле жизни, и казалось, что при нашем размышлении о ней уныние и грусть от осознания абсолютной ее бессмысленности и далеко не радужном нашем восприятии – немного растворялись в окружающем пространстве и как будто становилось легче. Иногда печаль нужно просто выговорить, чтобы не держать ее в себе, дожидаясь пока она тебя поглотит. Но это помогает не надолго. Это дает временное облегчение. Причина же остается не решенной, и продолжает рождать новые следствия.

– Ты-то чем занимаешься? – наконец спросил меня Влад, и, не дожидаясь ответа, добавил: – Все пытаешься спасти этот погибающий мир?

– Вроде того, – ответил я.

Влад снова вытянул ко мне руку с бутылкой, призывая легонько стукнуть о ее блестящее играющее бликами света стеклянное тело, и произнес:

– За мир во всем мире.

– За мир во всем мире, – ударил я своей кружкой по его бутылке.

– Я, правда, Костян, не вижу смысла в этой жизни, – сказал Влад после очередного глотка, – И я правда не вижу смысла просыпаться. Эта реальность, о которой ты говоришь – она меня пугает. Я не хочу жить в ней. Не хочу жить в этом мире, – он затянулся, – Мне страшно. Страшно заводить семью. Страшно заводить детей. Страшно идти и что-то делать, чем-то заниматься. Страшно ставить перед собой какие-то задачи и следовать каким-либо целям. Страшно доверять людям. Страшно просто жить, – он сделал небольшую паузу, – И я не хочу. Просто не хочу. Вот просто не хочу и все… Мне кажется, я уже достаточно повидал в этой жизни… Я не хочу напрягаться в ней и к чему-то стремиться. Меня от нее тошнит.

Влад посмотрел мне прямо в глаза. Не знаю, что он прочитал в отражении моих зрачков, но я в его глазах видел глубокую бездну печали и абсолютного непонимания, зачем ему действительно дана эта жизнь, и зачем вообще, собственно говоря, жить.

– Мне плевать ваще, кто я в принципе. Кем я являюсь. И кем мог бы стать. Чем занимаюсь. Что делаю. Все это мне кажется совершенно бессмысленным. То есть, конечно, я понимаю, что у меня есть вполне естественные потребности – в том числе и социальные, и где-то глубоко внутри я все равно хочу, чтобы ко мне хорошо относились и хорошо обо мне думали. Но – у меня возникает один вопрос: “А зачем?”. И этот вопрос у меня возникает на любую потребность и на любое желание, которое вдруг неожиданно просыпается у меня внутри.

Уголки тонких губ скривились в ухмылке на остром лице Влада, он затянулся и продолжил:

– Мне вот правда – вообще наплевать, что дальше будет с моей жизнью, и что будет со мной. Мне наплевать, что я сопьюсь, превращусь в алкоголика и сдохну где-нибудь под забором, замерзнув зимой в собственных обоссанных штанах. Или стану бомжем, нажрусь какой-нибудь хрени на помойке и скопытюсь от отравления. Да мне ваще насрать. Я не вижу смысла что-то делать и к чему-то стремиться.

Я продолжал смотреть прямо на Влада, а он продолжал говорить.

– Знаешь, есть такая приколка: опыт – это когда на все вопросы “Почему?”, “Зачем?”, “Для чего?”, “Когда?”, “Как?”, приходит один – “На#&я?”

– Да тебе лет-то примерно столько же, сколько и мне. Ты еще молодой. Ты не всю жизнь еще видел. Так же как и я – не всю, – произнес я спокойно, без улыбки.

– Может быть, – ответил Влад, затушив сигарету в пепельнице, – Может быть. Но я и не хочу дальше смотреть на эту жизнь. И не хочу дальше знать, что там. Я видел уже достаточно. Все самые основные моменты мне уже известны… Да и к тому же: вот я видел до хрена стариков и людей в таком… зрелом возрасте – что-то не заметил я на их лицах улыбок счастья. Все злые, раздраженные, неудовлетворенные чем-то, постоянно вспоминают молодость и жалуются на то, что чего-то не доделали в жизни и чего-то не смогли. Я это уже видел все. Не думаю, что дальше есть еще что-то интересное.

Я задумчиво, приподняв одну бровь, посмотрел в сторону, и пожал плечами, ничего не ответив. Как-то сложно было тут спорить.

Наступила пауза.

Мы просто сидели молча и я своей безответностью соглашался в значительной степени со словами Влада, прекрасно понимая его состояние.

– Достало все…

Пауза продолжалась.

– Кхм… – наконец я попытался все-таки что-то сказать, – Я думаю, – начал я, – Зря ты так рассуждаешь. Тебя это разрушает. Ты просто сгниешь когда-нибудь в этих рассуждениях... Зачем это? Что в этом хорошего? Ничего. Только хуже будет... — старался я хоть что-то возразить на слова, даже не на слова — на состояние Влада, но получалось у меня плохо, — Тебе не стоит так глубоко уходить в эту депрессию… И так уж безнадежно смотреть на этот мир… Ты ведь действительно еще молод, так же как и я. Мы с тобой еще очень молоды. И в этой жизни – в ней есть и что-то хорошее. Разве нет? Да, дерьма много всякого. Но и что-то хорошее в ней тоже есть. Отношения между людьми. Друзья. Вспомни друзей. Вспомни, как хорошо было с друзьями. Общение. У тебя сестра есть – она любит тебя. Разве это не прекрасно? Любовь – сама по себе, ваще любая, отцовская, материнская, дружеская, романтическая. Когда-нибудь у тебя появится жена. Это тоже прекрасно. Дети будут. Будешь смотреть на них и радоваться. Будешь любить их, наблюдать за тем, как они растут… Неужели не хочешь этого?... Отношения между людьми… Любовь… Вот что важно… Ты ведь нужен тем людям, которые тебя любят… Своей сестре. Своим друзьям. Мне… Появится жена, дети – будешь нужен своей семье… Для этих людей ты… имеешь какое-то значение… Ты значим и будешь значим для них…

– Ну-ну… – перебил меня Влад, – Только вот появится жена – появится страх. Будет страшно за нее, страшно ее одну из дома отпускать. Появятся дети – будешь за них постоянно бояться, будет страшно отправлять их в школу. Да и столько геморроя с этой семьей. К тому же – люди, они всегда люди. Они всегда могут тебя предать. Твоя жена может тебя предать. Твои дети могут тебя предать. Я такое тоже уже видел. Сколько у нас в России таких случаев – дети квартиру получили, и тут же выгнали родителей на улицу, и все… – Влад сделал небольшую паузу, и как-то нелепо подняв руку в порыве возмущения, с отчаянием продолжил: – А начнешь заниматься каким-нибудь делом – начнутся головняки, всякие проблемы, нервы. А зачем, собственно говоря, все это? К чему все это? Для чего? Только что б собственную самооценку повысить? Ради самореализации? Бред какой-то. Я так не хочу. Я понимаю, если бы в этом действительно был какой-то смысл. Можно за что-то бороться, если для тебя это важно. Но я в этом смысла не вижу. Не хочу бороться за то, что мне не нужно. А просто работать всю жизнь, занимаясь какой-то фигней, не имея цели и не стремясь ни к чему – тоже… лажа какая-то… Как замкнутый круг какой-то. Чем больше значения что-то имеет для тебя и дает радости – тем больше боли и всякого геморра… Тогда к чему это все?... Зачем?... Какой смысл в этом?... Все так… относительно… Не вижу в этом смысла.

Я задумался. Конечно все эти мои рассуждения о том, сколько положительных моментов в нашей жизни – скорее просто способ утешить человека и поддержать, чтобы он совсем не расклеился и не упал духом – а то так и до суицида недалеко. А на самом деле я понимал – истины и смысла в этих словах – нуууу… хм… как бы… смотря как человек на жизнь смотрит… возможно не так уж и много… не то, чтобы совсем не было, но – все и вправду очень относительно. Потому что отрицательных моментов в жизни, наверное, нисколько не меньше. Это уже зависит от восприятия конкретного индивида. От отношения самого человека к жизни. И как же человеку, который не видит никакого смысла в этой жизни, и который действительно просто всего этого не хочет, и просто не хочет жить, доказать, что он – этот смысл – все-таки в жизни есть? А теперь усложним задачу – с учетом того, что ты сам в общем-то не видишь никакого особого смысла во всем этом… ???... И в этой жизни… ???... Ну и как?... Задачка не из легких… Забавно…

“Вот сиди и думай, Костя, думай”, — пронеслось в голове.

Надо было, чтобы у Влада появилась какая-то новая потребность, которую ему интересно было бы удовлетворять, которая снесла бы ему голову. Что-то, что заставило бы бежать за собой, стремиться достигать – потребность, удовлетворение которой стало бы для него новой целью.

По большому счету к такой игре и сводится вся человеческая жизнь. Просто на разных уровнях.

Только вот когда понимаешь это – начинает тошнить вообще от самого факта существования.

Эмоции… Эмоции… Эмоции еще были не правильные у Влада. Каждый человек находится в этой жизни в разном состоянии. Не в том состоянии Влад находился, в котором следовало бы. Эмоции определяли его восприятие, а восприятие – отношение к жизни.

Честно говоря, я не знал, что мне сделать, чтобы помочь Владу. Я не знал, как ему помочь. То есть я как бы пытался, но проблема заключалась в том, что ему самому на определенном этапе необходимо было проявить немного усилия воли и захотеть что-то сделать.

А он не хотел. Ничего не хотел. И не понимал – зачем ему вообще это нужно, и зачем это нужно в принципе.

И, кроме того: если человек не хочет жить – то заставить его жить практически невозможно.

– Знаешь, – произнес Влад, – В жизни человека все ведь только на желаниях держится… То есть, желание есть – пошел начал что-то делать. Желания, потребности заставляют человека куда-то бежать. А зачем? НА#&Я?! – громко произнес Влад, – Не вижу в этом смысла в конечном итоге…

Я сидел и отстраненно смотрел куда-то в угол, периодически пристально поглядывая на Влада, чтобы не создать у него впечатления, как будто мне совершенно безразлично, что он говорит и чувствует. Мне не было это безразлично, и я действительно переживал за него. Просто я думал. Думал. Думал и не знал, что еще ему ответить. Как еще заставить его изменить свое отношение к жизни. Где и в чем мне найти для него в этой жизни смысл?

– За смысл в жизни, – снова поднял передо мной бутылку пива Влад.

– За смысл в жизни, – ответил я, легонько ударив по бутылке своей кружкой с соком.

– …Или за его отсутствие… – грустно добавил Влад.

 

Я шел по улице, возвращаясь к себе домой, обдумывая положение и состояние, в котором находился Влад и размышляя над спецификой его образа мыслей. Самое забавное во всем этом было то, что я был с ним абсолютно согласен, может не во всем, но во многих вещах. Я сам когда-то находился в таком состоянии и не раз. Я сам думал точно так же. И я очень хорошо понимал, что он чувствует. Абсолютная бессмысленность жизни и неудовлетворенность от постоянного восполнения элементарных материальных потребностей. Другими словами, восполняя свои потребности и удовлетворяя свои основные желания, Влад приходил в результате к тому, что переставал видеть в этом какой-либо смысл.

А если нет смысла в жизни, то зачем жить?

В определенных обстоятельствах инстинкт самосохранения довольно просто обойти, прежде всего, в своем сознании – преодолеть этот элемент системы контроля. И Влад уже находился в таком состоянии, когда ему было не сложно это сделать. Как и когда он успел дойти до этого – я был без понятия. И что до сих пор держало Влада от свершения этого шага – может просто лень и нежелание лишний раз напрягаться?

Влад не видел смысла в этой жизни. И что же мне нужно было сделать, чтобы заставить его посмотреть на жизнь по-другому, и вернуть ему к жизни вкус?... Я не знал…

Может ему нужно было влюбиться в кого-нибудь?... Хм… Тогда возможно это как-то встряхнуло бы его и заставило что-то делать… Заставило бы к чему-то стремиться… Н-да… Я начинал приходить к выводу, что если бы у человека не было никаких раздражающих стимулов, стремлений и целей достижения – мир давным-давно бы уже перестал существовать, просто все бы повесились от скуки. Еще один элемент системы контроля. Ну ладно… Так… Хм… Любовь… Только вот любовь она все-таки наверно лежит за гранью человеческих усилий. По крайней мере, она лежала за гранью моих усилий. Влад трахался постоянно с кем ни попадя. Он воспринимал женщину просто как объект удовлетворения своих сексуальных потребностей. Нет, конечно, он понимал, что женщина это тоже человек и иногда она может быть личностью, тем более у него была сестра, и он правда любил свою сестру и никогда не позволил бы себе обидеть ее, и готов был ее всегда защищать. Но всех остальных женщин он воспринимал в основном исключительно как сексуальный объект. Он не обладал какими-то романтическими чертами характера. Не был склонен к излишней романтизации женского образа. Такого человека влюбить в кого-то было не просто. Придется изучать его вкус, его отношение к женщинам, какие ему нравятся, какие качества в них нравятся, что конкретно его больше всего привлекает, что ему нужно, в чем он сам нуждается… Ага… Это Ооооооочень кропотливая и сложная работа. Честно говоря, я не представлял, как ее провернуть. Может быть, я и был способен к этому… но… все-таки сейчас это лежало за гранью моих усилий… Да и любовь – все-таки мне кажется ее природа не так проста, как пытаются расписать различные научные теории.

Я видел только один способ. Придется переводить разговоры с ним о смысле жизни в другую плоскость. Но что самое неприятное – он не хотел всерьез воспринимать эту другую плоскость. Я это знал. И поэтому не хотел начинать с ним на эту тему разговоров. Хотя другого выхода я действительно не видел. Я мыслил так же, как он, и был полностью, ну или частично, с ним согласен, но для меня все же существовал другой фактор контроля, не позволяющий мне до сих пор пойти и в последний раз в жизни набухаться, обкуриться, трахнуться с проституткой, замочить какого-нибудь ублюдка скинхеда, а потом пойти и вскрыть себе вены. Нечто, что оказывало влияния на мой разум, держало меня. Очередной элемент системы – элемент внутреннего… или может быть все-таки внешнего… контроля.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

8.

 

Мы сидели у меня на квартире в большой светлой комнате, называемой гостиной, я – вальяжно развалившись на диване, с гитарой в руках, лежащей у меня на коленях, лениво дергая медиатором струны, медленно скользя по грифу мокрыми от пота пальцами, и мой друг – Слава, так же откинув свое тело в безразличном положении и погрузив его в кресло, крутил в руке между пальцами одну барабанную палочку, а другой легонько долбился о мягкий подлокотник дивана, производя об его упругую материю не громкие, глухие удары.

Слава был барабанщик, наверное, пока еще начинающий, но на барабанах он умел играть лучше, чем на гитаре. После некоторых попыток выжать из себя аккомпанемент для моей импровизации, он отложил вторую гитару в сторону, и, достав барабанные палки, решил создать мне ритмическое сопровождение на подлокотнике дивана.

Теперь, расслабляясь после парочки сыгранных композиций, мы давали возможность рукам отдохнуть, и свободно развалившись на кресле и на диване, непринужденно вели разговор на достаточно забавную тему.

– …И как же они себя удовлетворяют?

– Пальцами, – ответил Слава, отложив в сторону палочку и немного подняв руку, он выставил “пистолетом” вместе указательный и средний палец, – Так вот этими пальцами и делают.

– Ну да, в общем-то, я так и думал… логично.

Слава снова взял в руки барабанную палку.

– А я короче кинчик смотрел один, – начал я, – Про шлюха – ну то есть про парня шлюха, мальчик по вызову – пришел к своей клиентке… там какая-то реально богатая тетка… причем симпатичная, по фильму, в особняке живет, все такое. Ну, он типа пришел такой в форме полицейского, типа игры такой ролевой – с дубинкой, с наручниками – и в постели уже она типа попросила его, чтоб он ее дубинкой этой трахнул… там такая дубинка реально короче здоровая, толстая такая… и длинная.

Слава улыбнулся.

– Как они там… это… ты ее не спрашивал – не используют подручные средства? – продолжал я немного стебаться.

– Даааай…, – Слава как-то небрежно махнул палкой в воздухе, – Они там чо только не используют…

– Да?...

– Они чо только не суют себе туда.

– Понятно.

– Ну, она типа говорит, у нее был секс короче с каким-то там васей – ей не понравилось, – произнес Слава, – А он тоже, видимо, просто поимел ее и все, и свалил.

– И чо, после этого она разочаровалась во всех мужчинах? – ухмыльнулся я.

– Но… не знаю…, – как-то утвердительно буркнул Слава.

– Может, ей просто нужен человек, с которым бы они любили друг друга.

– Да она такая… знаешь… говорит мне: “Вот тебе, типа, нравятся мужчины?” – я говорю: “Нет, конечно”… она говорит: “Вот и мне тоже нет”.

– А-ха-ха-ха!..., – я рассмеялся, – Дааа, блин… жесть… логика ваще такая… железная просто.

– Угу…

Я продолжал смеяться.

– А чо она тогда к тебе сама липнет?

– Яааа… без понятия, – с каким-то небольшим раздражением ответил Слава.

– Я так понял, что она же сама позвонила тебе.

– Ага.

– То есть она как бы сама была инициатором ваших отношений, получается?… все-таки.

– Ну, типа того.

– Чо она тогда заливает тебе, что мужчины ее не привлекают?

– Аааай… – Слава снова отмахнулся палкой.

– Основные инстинкты так просто не перебить. Рано или поздно природа берет свое, – заметил я.

Наступила небольшая пауза.

– Дак она ведь тут приставала ко мне.

– Приставала? – переспросил я.

– Угу.

– И чо?... И как в смысле?... Как она к тебе приставала? Терлась о тебя? – с улыбкой на лице и горящими глазами спросил я. Меня начинало все это забавлять.

– Ну… что-то в этом роде, – кивнул головой Слава, – Я у нее дома был – ну она типа пригласила меня. Пыталась короче в постель меня затащить. Целоваться лезла.

– Да-а-а?..., – я еще сильнее расплылся в улыбке, – И… И… И чо – ты ей не дал?

– Нет, – отрицательно покачал головой Слава, как-то смущенно ухмыльнувшись.

– А-ха-ха-ха-ха!

Я залился от смеха, чуть не покатившись по дивану с гитарой в руках.

– Знаешь обычно… стандартная ситуация, – начал я прикалываться, – Во всех там фильмах даже иллюстрируют, в жизни, вообще – парень с девчонкой встречаются, он, типа, подъезжает к ней постоянно, а она ему не дает… А тут ситуация – что она сама подкатывает к тебе и ТЫ НЕ ДАЕШЬ ЕЙ. А-ха-ха-ха!!! – я еще сильнее заржал и, предварительно отставив гитару в сторону, лег на бок на диван и в экстазе начал бить по его упругой материи кулаком.

– Не, дак я ей сказал – что все, нет, до свадьбы не это… там… никакого секса…, – тоже с улыбкой на лице, продолжал говорить Слава, – Ничего такого… только после свадьбы… все…

– Аааа! Жесть…, – продолжал я ржать, – Такое, наверное, реально только у нас возможно.

Слава улыбался и продолжал крутить между пальцами барабанную палочку.

– Ну, она знает, что я верующий, я ей говорил, что вот я в церковь хожу, там, все такое… в Бога верю, – произнес он.

– Понятно, – ответил я, снова откинувшись на спинку дивана, с еще не сошедшей улыбкой на лице. Интересно – но эти слова Славы для меня сейчас звучали как-то немного забавно. Как-то наивно из его уст – подумал я про себя. А вслух произнес: – Ну она привыкла все равно – что пацаны… вот обычные, там, мирские – они трахают все, что движется… особенно когда весна приходит… ходят там с пачкой презервативов во внутреннем кармане куртки… А тут, типа, какие-то понятия о морали, нравственности, понятия о семье, там, целомудрие… религия… У нее вынос мозга, короче, происходит.

– Угу, – кивнул головой Слава. Он как-то забавно улыбнулся и продолжил: – Ну, она такая типа – это секта, секта, сектанты вы! – короче, такая, знаешь.

– Секта, сектанты?

– Ну, – с улыбкой еще раз утвердительно кивнул головой Слава.

– Ха-ха…, – снова посмеялся я немного, – Чисто такая быдловская реакция… стандартная такая… Я реально столько раз уже слышал это.

Наступила небольшая пауза.

– Вот она про себя-то думает – вот мудак какой-то – скажет, а.

– Угу, – улыбнулся Слава.

– Дак вы вроде уже не первый месяц знакомы? – продолжил я, все еще улыбаясь.

– Дак в том-то и дело. Мы уже сколько с ней встречаемся. Мы уже ругались с ней несколько раз. Она сама потом звонит, короче, мирится.

– Ну, то есть она за тебя как-то держится, получается, – констатировал я.

– Ну да, как-то… не хочет ни фига сама расставаться.

– Ну, дак пора уже как-то привыкнуть немного к нашей религиозности.

Слава пожал плечами.

– Ни чо, привыкнет со временем, – заключил я.

Я продолжал находиться в каком-то забавно веселом настроении. Меня перло.

– У нее же есть какая-то там девчонка, – продолжил Слава.

– Да?

– Ну. Они встречаются, там, лижутся.

– Ха!... Ясно.

Наступила пауза. Я задумался с улыбкой на лице, потом произнес, вспомнив:

– Ну, вот она прикололась-то реально – такая типа спрашивает у тебя, нравятся ли тебе парни… ответ – “Нет”… “Ну вот и мне тоже нет”… ха-ха-ха… логика ваще такая.

– Угу, – покачал головой Слава, – Я сам ваще прикололся. Я офигел там просто…

– …От хода ее рассуждений – ну.

– Ага.

– Вот она загоняется-то реально, – произнес я, почесав свою голову.

– Да ваще, – ответил Слава, – Ты чо, знаешь как… вот… смотришь на них, короче – она мне фотку своей этой девчонки показывала – вот реально такое ощущение, что ей просто… вот просто мужика надо. Вот просто парня надо, короче. Причем им обоим – и этой и той. Вот просто бабе мужик нужен… Как-то чувствуется так… Может дух просто какой-нибудь… Ну вот ощущение такое – так и прет. Просто парень нужен им обеим.

– Ясно, – усмехнулся я.

Наступила небольшая пауза.

– Она типа, получается, с тобой встречается – и с ней как бы одновременно, да? – спросил я.

– Угу, – утвердительно кивнул головой Слава, – Причем, знаешь… – заметил он, – Вот как бы ревности какой-то особой не испытываю к ней. То есть не то, чтобы совсем… все равно неприятно… но не так как если бы она с пацаном с каким-нибудь встречалась.

– Н-да?

– Угу. Ну, как бы неприятно, говорю… все равно. Но лучше, чем если бы она встречалась с парнем. Как-то по-другому. Если бы она с пацаном с каким-нибудь ходила там – у меня бы реально там такая ревность была. Я бы тут же послал ее. А тут как бы – ну я знаю, что они лижутся, да – но как бы… терпимо. Как-то не цепляет сильно.

– Ага, понятно, – улыбнулся я, а затем оторвался от спинки дивана и, усевшись на край, немного поежившись, произнес: – А знаешь, я слышал где-то: что женское тело одинаково привлекательно как для мужчин, так и для самих женщин, а мужское – в основном наоборот – одинаково отталкивающе как для тех, так и для других. Ну, то есть, как бы получается у женщин изначально предпосылки для лесбийства – как бы больше.

– Ага, а чо она тогда сама ко мне лезет постоянно?

– Ну… основные инстинкты все равно никогда не перебить. Все равно хочется внимания какого-то со стороны мужчин, чтоб они ухаживали, ходили за тобой, хочется быть привлекательной для них, хочется восторженных взглядов… хочется любви, отношений… романтики… хочется нормальной семьи, детей… ха-ха-а-а – мужских крепких объятий… что б кто-нибудь отодрал в постели как следует…

– Ха-ха-ха!!!...

Мы оба заржали, и Слава чуть было не сполз на пол, загибаясь в кресле.

На самом деле за всем этим стебанием и циничным рассуждением на тему того, как две лесбиянки удовлетворяют друг друга – стояло абсолютное понимание того, что подобный образ жизни не приведет в результате ни к чему хорошему. За нашими приколами скрывалось сочувствие, и желание понять, что заставило этих девушек пойти на компромисс с собственными комплексами и вопреки своим потребностям, что подтолкнуло их к этому альтернативному пути и добровольному отказу от собственных инстинктов и подавлению их – а это уже в свою очередь в сознании каждой из них рождало сильнейший внутренний конфликт. И нашей задачей было его разрешить. Внутри нас было желание разобраться в этой ситуации и стремление помочь, несмотря на весь наш цинизм и смехотворство, мы действительно хотели что-то сделать, а не просто отгородиться от этой проблемы и отмахнуться рукой, типа: “Каждый человек решает для себя сам”. Да, каждый человек всегда решает для себя сам, как он будет жить – но его решение может быть основано на иллюзии и искаженном представлении о чем-либо, а так же продиктовано собственной слабостью и неспособностью что-то преодолеть. И если человек сам ставит на себе крест, расписывается в поражении и готов добровольно разрушить свою собственную жизнь – это еще не значит, что мы ему это позволим сделать.

– Нет, там на самом деле, – продолжил Слава, – Вот видно просто как она пытается выбраться из всего этого… Видно как… какая-то борьба, что ли, идет внутри нее… Что ее как бы и ко мне тянет, она стремится с парнями общаться – и та вот эта жизнь, она ее как бы не отпускает… Она как-то и хочет из этого выбраться – и не может.

– Понятно…

– Она постоянно в депрессии сидит в какой-то… постоянно чо-то грузится, истерики мне закатывает, потом сама звонит, извиняется… И все равно как бы тянется ко мне.

– Ага… Ясно.

Я задумался и спросил:

– Слушай, а ты сам-то вообще как к ней? Она тебе нравится? Ты хочешь с ней отношения иметь или так просто?

Слава как-то неоднозначно приподнял брови, покосившись в сторону.

– Ну как… Ну да, в общем-то… Да, в принципе, нравится.

– Ага. Ты просто смотри как бы, чтобы не получилось так, что ты в один прекрасный момент ее кинул и – она еще сильнее тогда разочаруется в мужском роде. Она и так как бы немного со злостью к парням относится, и так уже в чем-то разочарована ими, еще если ты как-то не правильно с ней поступишь – то это ваще абзац будет полный, еще хуже только станет.

– Да нет, ну я же… – только хотел сказать Слава.

– То есть ты смотри, – перебил я его, – Не давай ей ложных каких-то обещаний, не давай ей поводов каких-то… ложных… иллюзий ей не строй. Чтобы не получилось так, что ты погулял с ней и бросил.

– Да нет, – возразил Слава, – Я же сам к ней подъезжал – она меня просто отшила тогда. А потом уже позвонила мне сама – там через какое-то время. Я даже сам не ожидал, там прошло наверно года полтора уже, у нее мой номер телефона как-то остался… Вот… И мы начали просто общаться… и… постепенно встречаться стали.

– Ага…

– То есть мы там никаких изначально обещаний друг другу не давали, ни чо такого, просто общались и все.

– Угу. Понятно.

– Ну, она нравится мне. И тогда нравилась. Щас я немного привязался к ней. Я даже думал как-то жениться на ней… ну… так чисто, рассуждал, обдумывал это.

– Н-да?...

– Ну да… Я бы в принципе мог на ней жениться.

– Ага. Понятно. Ну, я просто говорю – чтобы не получилось так, что ты ее кинул. То есть – так, очень аккуратно с ней, смотри, следи за ее чувствами, чтобы не обидеть ее. Если вдруг поймешь, что она тебе не нужна – лучше сразу с ней отношения выясни, и расстанься, чтобы не обманывать ее.

– Не, дак конечно, это само собой…

– Просто, если как-то… ну, не очень хорошо получится – у нее останется след… негативные впечатления такие. У нее и так как бы не ладится с парнями. Если и тут еще косяк будет – то это ваще будет пипец. Она потом еще глубже в это все уйдет, окончательно разуверится в парнях, скажет, типа, “все мужики козлы”, поставит на себе крест, станет феминисткой… ха-а-а-а… и… все… еще хуже только будет потом. Еще и о религии, о нас, как о верующих плохое впечатление останется.

– Да базару ноль…

– Вот. Так что аккуратней там с ней. Смотри за ее чувствами. И следи за тем, как она сама к тебе относится.

– Ну, она же еще музыкой хочет заниматься, – заметил Слава.

– Н-да?

– Нууу. Вот она побывала у нас пару раз на репетициях, помнишь же приходила – ей понравилось. Она тоже хочет научиться… То есть у нас с ней еще какие-то такие партнерские отношения начались. Чисто деловые.

– Ага.

– Дааа, вот… Она на гитаре хочет научиться играть. Тебе придется ее учить. Ну, я ей там самые простые вещи какие-то показал, начал уже объяснять… Но это в любом случае с тобой надо – чтобы ты ее учил по нормальному.

– Ну… Это как бы в общем-то без проблем, – ответил я, почесав висок, – Научим, чо. Какие разговоры… Это очень хорошо даже.

– Ну… вот… Я ей посоветовал там музыку хорошую, которую можно слушать. Ну, такую – с качественным исполнением. Какое-то такое понимание музыки чтобы было.

– Ну, замечательно… Будет еще что-то, что будет нас с ней связывать. Еще что-то, что будет ее держать с нами. Не только дружба, но и деловые отношения, общее дело. Это как раз кстати. Это очень даже хорошо.

– Угу, – кивнул головой Слава.

Это действительно было очень хорошо, что Катерина – так звали эту девушку – заинтересовалась музыкой и сама хотела научиться играть на каком-либо инструменте. Музыка – как и любое другое искусство – приближает к Богу, да и вообще к Небесам. Искусство заставляет человека задумываться о, скажем так, более “тонких материях”, разрушая зацикливаемость на приземленных материальных вещах.

Когда человек зацикливается только на материальном – он превращается в эгоиста. А еще зацикливание на материальном отупляет человека и стандартизирует его образ мышления. Бывают исключения, правда. Но, как правило, большинству людей свойственно следование по вполне конкретной схеме в обустройстве своей жизни – человек получает хорошую специальность с помощью того или иного образования, находит приемлемую работу, более-менее удовлетворяющую его потребности, заводит семью и детей, и так и проживает до конца своей жизни, зацикленный только лишь на том маленьком мире, который он сам себе сотворил. Человек, как элемент, встает в определенную схему, внедряется в сложную многоуровневую систему, и окруженный со всех сторон связующими моментами этой системы – становится ее винтиком, и движется в соответствии с ее направлением. Человек разучивается думать и перестает свободно мыслить – он одевается так, как ему приказывает начальство, разговаривает так, как принято в его окружении, потребляет то, что навязывает ему реклама, голосует на выборах и поддерживает тот политический строй, который существует. Человек превращается в винтик – мельчайшую элементарную механическую единицу сложнейшей конструкции – попросту становится ее рабом. Не важно, куда движется сама система – хоть в ад – главное быть ее частью, и ни в коем случае не вылететь из нее. Человек становится всего лишь ресурсом – рабочей силой для нанимателя, элементом для социальной формации, субъектом для восприятия и внушения идеологии, объектом денежной массы для бизнеса, потребителем для системы сбыта, голосом для партийной системы, электоратом для революции, предметом для изучения и проведения научных опытов, военной единицей для битвы за богатство и благосостояние власть имеющих. Человек становится бесправным – его права всего лишь иллюзия, выстроенная системой таким образом, чтобы она могла как можно дольше продержать его в качестве своего элемента. Если возникнет крайняя необходимость нарушения этих прав – они будут попраны.

Зацикливаясь на материальном – человек перестает не только думать, но и чувствовать. Человек перестает чувствовать тех, кто его окружает, он чувствует только себя или тех, с кем он так или иначе связан и от кого зависит. Он обеспечивает себе и своей семье прекрасное благосостояние и не видит больше никого, кто находится за пределами его маленькой жизни. Обращая внимание только на тех людей, кто может оказаться для него полезным, и в ком он заинтересован, человек начинает разъезжать на дорогих машинах и жить в роскошных домах в то время как кто-то на улице замерзает от холода, он начинает питаться в дорогих ресторанах в то время когда кто-то рядом подыхает с голоду, он покупает себе красивую брендовую одежду и щеголяет в ней мимо тех, кто гниет в оборванных грязных тряпках. Человек становится эгоистом, мыслит по принципу “выживает сильнейший” и превращается… хм… в животного. С такими людьми разговор обычно короткий. Как бы странно это ни звучало – но это путь к погибели и разрушению. Мир, состоящий из таких людей – уничтожит сам себя, захлебнувшись собственным гноем алчности и тщеславия.

– В общем, поаккуратнее с ней, – заключил я, – Следи за ее чувствами, чтобы не обидеть ее никак и не обмануть. Хотя в принципе вы друг другу руку и сердце еще не предлагали, особого повода пока нет. Ну, короче, осторожней тут. Тут тонко надо действовать. Будем потихоньку влиять на нее. Приучать постепенно к религии, к церковным понятиям. Формировать понятия о браке и нормальной семье.

– Угу, – кивнул головой Слава.

Мне было интересно этим заняться. Никогда еще в моей практике в работе с людьми я не сталкивался с гомосексуальным мышлением. Если бы это был пацан – я бы с 98%-ной вероятностью не стал бы с этим связываться вообще, даже близко бы не подошел. Противно и неприятно все равно, и я ведь тоже не на все готов пойти, я не железный, у меня есть какой-то предел. А тут девушка – немного другое отношение. Я с радостью готов был поработать с ней, повлиять на ее образ мыслей. Тем более – такой опыт. Практически незаменимый. Не часто в жизни предоставляется такая возможность. Я работал с наркоманами, с алкоголиками, с отсидевшими (к счастью для меня таких случаев было не много), с людьми, побывавшими на войне, даже с людьми, у которых были проблемы в семье, хотя сам не был женат (и это для меня было самое забавное… это была просто жесть), но вот с лесбиянками – еще не встречался, тем более в таком контексте. Мне самому было интересно покопаться в этом.

Прозанимавшись некоторое время социальной работой и повидав всякого разного дерьма в жизнях разных людей и еще того дерьма, из которого большинство этих людей состоят – мы обрастали определенным цинизмом. Сейчас мы сидели и прикалывались, обсуждая эту тему, но по настоящему – мы были одни из тех немногих, кто действительно мог помочь этим людям, кто действительно любил их, и кто действительно хотел им помочь, не прося ничего взамен… по крайней мере от них самих. Мы с уважением относились к любой личности и знали насколько глупо превозношение над людьми само по себе. Оставляя позади весь этот стёб, мы переходили к конкретным действиям, направленным на то, чтобы уберечь человека от саморазрушения. Да, мы были такими – циничными и возможно между собой позволяли себе лишнее. Для кого-то данные качества могли показаться несовместимыми с пониманием и сочувствием, но мы действительно с сочувствием относились ко всем этим людям, понимали их, насколько это было в наших силах, и, зная что может обидеть человека в каждой конкретной ситуации, никогда не позволили бы себе причинить кому-либо из них боль, тем более, если они нам доверяли.

Кроме меня никто больше не знал о специфике отношений Славы с Катериной, и уж тем более никто из церкви не знал об этом. Не всем людям, примерно ходящим в церковь, стоит доверять.

 

Итак, я абсолютно точно знал, что образ мыслей человека больше чем на половину зависит от того, с кем он общается. Для Катерины сейчас общение с нами было как никогда полезно.

И если бы я не был уверен, что то или иное влияние на человека может изменить его жизнь к лучшему – я бы никогда не занимался этим. Если бы я был уверен, что для Катерины будет лучше оставаться лесбиянкой – я бы и не подумал даже заниматься каким-либо втиранием ей всех этих семейных ценностей и понятий нравственности. Но сейчас я понимал – тот образ жизни, который вела Катерина, вряд ли мог ее к чему-то хорошему привести. Она не решала проблему и не разрешала свой внутренний конфликт, она лишь затыкала ему рот.

Основные инстинкты не перебить никогда. И основные потребности нельзя так просто игнорировать. Неудовлетворенное желание производит боль и накапливает напряжение. А человек – это не бездонная пропасть, он не может вечно контролировать свое напряжение. Вот почему я был против монастырей и монашества. Не стоит из редких исключений брать и создавать моду. Целомудрие и монашество – не одно и то же. И уметь контролировать свои желания – не значит ставить на них крест – просто есть определенные правила, которым необходимо следовать, и удовлетворение желаний лучше производить по этим правилам. Нарушение этих правил – приводит к тому миру, в котором мы живем.

А Катерина просто попыталась найти альтернативный путь, после того как в чем-то разочаровалась. Но этот путь на самом деле вел в никуда.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

9.

 

Я расхаживал по коридору своей квартиры и обматывал костяшки эластичным медицинским бинтом. Не давая возможности организму полностью расслабиться, сохраняя его в тонусе после проведенной разминки на растяжение мышц и связок, я одновременно восстанавливал дыхание и успокаивал ритм сердца, подготавливая его к предстоящему повышению нагрузки. Я обмотал костяшки, затем сделал несколько глубоких поворотов спиной, окончательно разогрев поясницу, и, подойдя к углу, в которой у меня висела груша, набитая песком и опилками, вытащил ее поближе в середину коридора. Я еще раз потянул руки, затем расслабил их, и сделал несколько ударов, постепенно начиная входить в ритм. Эластичные бинты не могли полностью защитить костяшки от синяков и боли, но до того, чтобы покупать боксерские перчатки, у меня руки пока еще не дошли. Тем более, мне казалось, что перчатки для груши весом всего около 10-ти килограмм были бы не совсем уместны. И не смотря на гематомы после каждой тренировки, и постепенно образовывающиеся на костяшках костные мозоли, я продолжал использовать в качестве защиты только лишь одни бинты.

Не то, чтобы я собирался подраться с кем-нибудь на улице. Но мало ли – вдруг придется кого-нибудь убивать… Ха… Конечно, это была не серьезная мысль. Но на всякий случай я отрабатывал силу удара, к тому же мне хотелось сбросить немного жира, и еще я просто любил движение… Да и… мало ли… вдруг на самом деле придется все-таки кого-нибудь убивать… Но нет – конечно же это была не серьезная мысль.

Очень сложно заниматься спортом и давать какие-то физические нагрузки на организм, если ты постоянно болеешь и у тебя проблемы с сердечно-сосудистой системой. Для этого нужно точно рассчитывать нагрузку и учитывать общее состояние здоровья в конкретный момент времени. А так как я не мог позволить себе заниматься регулярно и в каком-то постоянном ритме, потому что был занят и другими делами, то занимался, как придется и когда получится, не всегда плавно входя в этот ритм.

Отработав несколько основных движений и окончательно разогрев тело, я решил провести систему ударов. После небольшой быстрой атаки на грушу, я начал ходить по коридору, восстанавливая дыхание. Снимая лишнее эмоциональное напряжение, высвобождая негативную энергию, и попутно очищая организм от лишних примесей и солей, выходящих с секрециями пота, я одновременно размышлял на тему, почему одни люди попадают в те или иные сложные обстоятельства и им приходится делать какой-то выбор, а другие так и живут прекрасно всю жизнь без каких-то особых потрясений. Да, определенно, человек прошедший через сложные жизненные ситуации и не сломавшийся, становится сильнее, а сломавшийся – хотя бы как минимум мудрее. Но такой ответ меня не удовлетворял. Мне нужна была справедливость. Сила и мудрость не могут сделать человека счастливым, к тому же за это часто приходится платить цену, которая оказывается слишком высокой. Невозможно жить постоянно в состоянии какой-то борьбы и противостояния. Мне было обидно за то, что происходит в этом мире и в жизнях людей, с которыми я так или иначе пересекался.

За несколько лет своей деятельности я научился одной важной вещи – я научился понимать людей. Я научился понимать их чувства. Все люди разные, все индивидуальны, и ситуации, в которых оказывается тот или иной человек – так же индивидуальны. Иногда кажется, что ситуации абсолютно идентичны, и люди ведут себя по разному, но – ситуации не могут быть абсолютно одинаковыми, всегда существует что-то еще, что не видно на первый взгляд, что скрыто от посторонних глаз. Даже одинаковые ситуации в чем-то различаются и обстоятельства всегда не одни и те же. Обстоятельства всегда разные, и в каждой ситуации есть свои специфические различия. Эти различия могут быть в нюансах, но иногда именно нюансы полностью меняют всю картину и делают ситуацию совершенно другой. Поэтому не стоит спешить в своих суждениях. Судят только люди недалекие, не умеющие глубоко копать, не способные думать, живущие по инстинктам.

Даже в одних и тех же ситуациях – расклады реального положения вещей могут сильно отличаться, и в каждом конкретном случае имеет место быть неодинаковое и часто совсем неравнозначное наличие тех или иных внешних и внутренних факторов, которые в результате придают конкретной ситуации совсем другой контекст. Именно этот контекст – не просто ситуация, а контекст и общее положение вещей, в котором происходит эта ситуация – часто делают расклад совсем другим. И именно контекст может стать той дополнительной силой, которая выводит общую систему всего расклада из равновесия и придает ей именно такое направление. Таким образом, даже уравновешенная система, имея свой индивидуальный контекст, может приобретать совсем другой вектор направленности. Как говорится – всего лишь взмах крыла бабочки, и ситуация уже пошла совсем по другому пути развития.

Именно поэтому Бог сказал не судить. И если ты судишь поверхностно, не углубляясь в контекст ситуации и не вникая в нюансы – тебя будут потом судить таким же судом, и всем будет глубоко наплевать, какие у тебя были внешние и внутренние обстоятельства. Так что будь осторожен в своих суждениях. Все относительно. А истину до конца не знает никто.

Единственное, что я всегда осуждал, и всегда буду осуждать – это причинение зла другим людям, если это не оправдано самозащитой или местью. Но даже месть – иногда она может быть направлена совсем не на того, кто реально виновен. Человек может ошибиться и обвинить кого-то несправедливо, сделав поспешные выводы, и не успев рассмотреть истинную картину происходящего. Многое в жизни человека иллюзорно и является обманом. Наверное, поэтому Бог заповедал не мстить, а отдавать суд в Его руки. Но как бы это раздражающе для кого бы то ни было не звучало – я оправдывал справедливое возмездие или месть. Пускай меня за это судит мой Бог. Пускай я перед Ним за это отвечу. Но я мыслю именно так. Я оправдывал месть. Ну а уж если человек в порыве мести по странной случайности, не успев разобраться в деталях, причинял боль действительно невиновному – ну, что ж, тогда это были уже его проблемы. Его предупреждали, говорили ему, заповедовали – не мстить. Реальность может оказаться совсем не такой, какой кажется на первый взгляд. Поэтому прежде чем что-то в ней сильно изменить – нужно сначала внимательно все рассмотреть и проследить всю цепочку возможных последствий. И главное не ошибиться с выводами. Но для всех остальных с умным видом качающих головой, остается другая заповедь – не судите. Вы не знаете обстоятельств, в которых оказался человек, и никто кроме него самого и Бога этих обстоятельств в абсолютной исчерпывающей точности не знает.

И на некоторые вопросы на этой земле просто нет ответа.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

10.

 

Сознание человека в значительной степени поддается внушению. И хотя в наше время и, в особенности, в нашей забавной стране России люди привыкли никому и ничему не доверять, тем не менее, сознание “среднестатистического” гражданина (насколько уместно вообще это понятие) – поддается внушению достаточно легко. Для этого существуют определенные схемы. Необходимо лишь, зная способы воздействия на человеческий разум, немного усложнить и усовершенствовать эти схемы.

Существует много способов воздействия на сознание человека с целью убедить его в своей правоте.

Способ первый: “…Да ты что, отсталый? Я тебя умоляю! Святые угодники! Как это банально! У тебя нет абсолютно никакого чувства стиля. Сейчас это не модно. Никто не носит кожаную куртку с джинсами…” – сыграть на комплексах и низкой самооценке собеседника. Достаточно примитивно, но вполне эффективно.

Способ второй: “…Да ты чо лох что ли? Чо ты, зассал, да? Чо ты боишься? Да все пробовали уже. Да спроси вон Димона, Коляна, Рыжего, Бубу. Ну, ты мужик или нет? Да я тебя сам уважать перестану, если ты этого не сделаешь, – Вася настойчиво пихал Стёпе ладонь, в которой лежали уже раскрошившиеся куриные кубики, – Я тебе говорю: у нас в школе уже все пробовали Maggi всухомятку, давай ешь…” – (из разговора пятиклассников) – сыграть на потребности индивида в социальной адаптации.

Способ третий: “…Ты подумай сам – зачем дарить женщинам на 8-мое марта живые цветы? Живые цветы вянут, от них много грязи, постоянно осыпаются листья, это все нужно убирать, кроме того, иногда приходится менять воду, а вазу с водой еще можно и нечаянно уронить, тогда испортится ковровое покрытие. Живые цветы пахнут, являясь аллергеном, вызывают бронхиальную астму. И еще – живые цветы максимум через две недели, но придется выкинуть. Намного рациональнее и практичнее будет подарить девчонкам цветы искусственные – от них меньше проблем, с ними нет никаких хлопот, и они будут стоять вечно – будут стоять и радовать глаз, и это будет постоянным напоминанием о встрече с клёвыми парнями из аналитического отдела…” – (где-то здесь, вроде, была логика) – разумное объяснение своих слов с приведением неоспоримых аргументов.

Способ четвертый: “…На фоне звучащего проигрыша, с негромкой едва слышимой, но четкой перкуссией, с затихшей тревожно-ревущей гитарой и клавишами, герой с измятым и немного оцарапанным лицом произносит фразу: “Да, возможно, что в этом мире нет справедливости, но это не значит, что ее не нужно искать”. По окончании фразы на первую долю, создавая эффект одновременно захлестнувшей волны и разорвавшейся бомбы, вступает душераздирающий припев с громким протяжным вокалом. На эту же первую долю припева идет кадр – где герой, в замедленном действии, заснятый в трехмерной перспективе, посылает впереди себя железный диск, который, закручиваясь, вдребезги разбивает окно…” – (из сценария клипа на саундтрек к фильму боевику) – оказать эмоциональное воздействие.

Способ пятый: “…Да ты с кем споришь?! Ты хоть знаешь, кто я такой?! Да я десять лет на сцене проповедую! Да я Библию вдоль и поперек знаю! Да я создал церковь, в которую сейчас ходит четыре сотни человек! Да я лично договаривался с главой администрации города о проведении пасхального служения! Да под моим началом Библейский колледж! Можешь мне поверить – у Иисуса не было братьев и сестер – ни до, ни после! Мария всю жизнь была девственницей! И она умерла девственницей! И чо, что Иосиф!? И чо, что муж!? Да мало ли, кто кому какой муж! Ни до, ни, тем более, после рождения Христа! – понял? Это я тебе говорю – пастор церкви, блин!...” – использование собственного авторитета или авторитетного источника информации в качестве доказательства.

Существуют и множество других способов, чтобы убедить своего собеседника и внушить ему то, что тебе нужно.

Неважно прав ты или не прав – ты можешь самое ужасное зло замаскировать за правду, и самую мерзкую ложь представить как абсолютную истину. И люди с определенной долей вероятности поведутся на это. И будут в это верить до тех пор, пока не придет Нечто и не вскроет этот обман и не заставит людей отвечать за свои поступки и за свою доверчивость, и за свою внушаемость.

Забавно, но любой человек на протяжении своей жизни, так или иначе, но пытается воздействовать на сознание окружающих людей. В большинстве случаев каждый из нас делает это не осознанно, на интуитивном уровне, рефлекторно или даже инстинктивно. В определенной степени мы даже осуществляем некоторое манипулирование сознанием других людей – чтобы заставить их делать то, что нам нужно. Так, например, жена оказывает на мужа то или иное воздействие, чтобы заставить его помыть посуду, или – уже чуть более тонкая работа – с помощью определенных действий свести на нет или просто к минимуму раздражение и злость со стороны мужа за то, что потратила последние деньги на новые сапоги. Так же и родители в определенной степени манипулируют сознанием ребенка, воспитывая его в соответствии с какими-то принципами и взращивая в его сознании те или иные понятия – о добре и зле, о силе и правде, о семейных ценностях, формируя мировоззрение. Даже маленький ребенок манипулирует действиями своих родителей, и когда ему что-то нужно, использует определенные способы воздействия, имея в своем арсенале на начальном этапе своего развития только один способ – плач, и еще, если нужно, истерика.

Каждый человек пытается оказать на окружающую его реальность – а соответственно и на социум, в котором находится – то или иное воздействие, и в той или иной степени пытается манипулировать людьми. Просто делает это не осознанно, интуитивно. Поэтому такое громкое сочетание слов как влияние на сознание других людей – звучит для нас несколько угрожающе и поблескивает каким-то оттенком агрессии, ассоциируясь с вторжением в человеческий разум, производит в нас страх и вызывает у большинства из нас негативное отношение. Именно сама одна эта фраза – уже является для нас сигналом к защите и, формируя воинственное отношение, воспринимается как угроза. А между тем – любое действие, любая сказанная фраза, неосторожно брошенное слово, непроизвольный эмоциональный жест, движение руки, непроконтролированное действие мимики на лице, взгляд, походка, стойка, занятое положение тела в пространстве – все, так или иначе, воздействует на сознание человека, и, проникая в глубины его разума, производит определенную реакцию или сигнализирует о каких-либо вещах. И каждый из нас интуитивно на уровне инстинктов пытается оказать на других людей воздействие и заставить делать то, что нам нужно.

Но вот целенаправленное воздействие на сознание других людей, с пониманием всех этих механизмов и принципов, по которым они работают, с осознанием всех цепочек причинно-следственных связей – это уже совершенно другой уровень. Понимая, как происходит работа по схеме “поток информации → реакция сознания”, можно научиться манипулировать людьми, и влиять на их разум, формируя то мышление, которое тебе нужно.

Все правители, цари, вожди, генсеки и президенты, все руководители крупных организаций или сообществ, или транснациональных корпораций, все крупные бизнесмены, имеющие огромную развитую торговую сеть, все политики, все те, кто занимает руководящую должность и организует работу своего персонала – все эти люди в той или иной степени знают эти принципы и понимают, как нужно влиять на сознание человека, чтобы человек шел и делал то, что нужно. Чтобы люди исполняли те или иные законы, потребляли тот или иной товар, исповедовали ту или иную идеологию, поддерживали то или иное политическое направление.

В этом мире все кем-то управляется. И все лежит во власти каких-либо структур или отдельных личностей. И все поделено кем-то на зоны влияния и территории владений. И человеческий разум не исключение.

Людьми всегда управляли и всегда будут управлять. Не обязательно с помощью диктатуры – просто внедряясь в государственные структуры, в системы образования, здравоохранения. Я уже не говорю о сфере культуры и о тех, кто как-то связан со средствами массовой информации и шоу-бизнесом. Государство всегда будет развивать то направление культуры в стране, которое ему выгодно, чтобы люди хавали то, что нужно государству, и чтобы образ мыслей людей становился более стандартизированным, и поведение более предсказуемым, чтобы людьми было проще управлять.

Все те, кто имеют власть или деньги – как правило, стараются их преумножить и распоряжаются ими, учитывая принципы управления огромным количеством людей. Они постоянно производят мониторинг состояния общества и преобладающих в нем настроений, и, учитывая схемы поведения человека, зная, как люди ведут себя в тех или иных обстоятельствах, и понимая, какие реакции вызывают те или иные потоки информации в сознаниях людей, прекрасно представляют себе, как нужно себя вести, и что говорить, и что делать – чтобы лучше управлять этим огромным количеством людей и извлекать из их жизней свою выгоду.

Так, например, развиваясь в самом начале в первые века, Церковь столкнулась с этой неизменной проблемой, которую невозможно было так просто обойти – человеческое мышление в большинстве случаев стандартно, реакция предсказуема, и поведение детерминировано. Нужно лишь знать механизмы и способы воздействия. Большинство людей не хочет лишний раз напрягаться и думать, и предпочитают, чтобы за них это делал кто-нибудь другой. Поэтому они всегда идут туда, куда их ведут. Римские правители хорошо знали это. И использовали это знание в своих целях. И Церкви так же пришлось изучать и учитывать схемы поведения человека и принципы, по которым он мыслит, потому что иначе противостоять римским гонениям, клевете и попыткам дискредитации – было невозможно. Рим не хотел так просто отдавать свою власть в руки какой-то кучке долбанутых людей, отрешенных от мира, и живущих по своим законам. И Церкви – тогда еще состоящей из просто множественных групп последователей, ныкающихся по пещерам и стремящихся остаться незаметными – им пришлось думать и изучать людей, их образ мыслей, чтобы аннигилировать то влияние на разум, на массовое сознание, которое постоянно производила Римская империя на своей территории. Потом каким-то чудом Церкви удалось преодолеть то необходимое значение критической массы и разрастись до размеров общественно-религиозной организации, в которую вовлекалось все большее количество людей – и которую Рим уже не мог так просто игнорировать. Рим понял, что это уже власть, и эту власть не свергнуть только лишь одной силой, эта власть была в сознаниях людей. И Рим просто договорился с Церковью. А затем – Церковь сама стала государственной структурой, а еще позже превратилась в государственный аппарат, являясь инструментом в формировании массового сознания. Церковь сама стала властью.

Потом конечно власть этой зажравшейся и завравшейся, утопающей в собственном гное тщеславия и лицемерия, Церкви пришлось свергать и реформировать, чтобы вернуть к тем принципам, которые изначально в ней проповедовались. Ну а потом уже этот цикл: Церковь в андерграунде, как оппозиция → Церковь, как часть государственной власти и альтернатива ей → Церковь, как собственно сама государственная власть → и Церковь снова, как оппозиция – он стал идти постоянно, сменяясь новыми этапами развития и обрастая современным контекстом. Но за все это время Церковь изучила схемы поведения человека и научилась управлять огромными массами людей, терпя поражение и возвращаясь к самому началу своего развития всякий раз, когда начинала думать, что она и есть Сам Бог и ее власть несокрушима. Тогда Богу приходилось реформировать Церковь и обновлять ее. И тогда все начиналось с самого начала с первого этапа. Иногда приобретенный опыт сохранялся, а иногда приходилось приобретать его заново – опыт в изучении схем поведения человека и путей оказания влияния на него, с целью распространения своей идеи, своей религии.

Существуют различные схемы поведения человека. То есть, наверное, конечно, не всегда поведение человека можно подвести под какую-то схему, но, тем не менее, существуют определенные законы психологии – законы, по которым мыслит человек в той или иной ситуации при тех или иных обстоятельствах с учетом всех прочих условий. В соответствии со схемами поведения человека существуют и схемы влияния на человека, и схемы манипулирования человеком. Я не особо утруждал себя изучением этих схем, но знал одну определенную схему, по которой можно было работать с некоторыми людьми, занимаясь в их жизни пропагандой религии. Я лично частенько этой схемой пользовался. То есть не то, чтобы, конечно, это было манипулированием человеческого сознания – это был просто способ оказать некоторое влияния на человека без давления на его разум. Так было проще и для меня и для самого человека. Схема довольно примитивная, возможно даже ее и схемой-то назвать нельзя, но – тем не менее, она включает в себя несколько последовательных действий или моментов.

Итак, этап первый: стать для человека авторитетом хотя бы в одной какой-то области. Это можно осуществить, показав человеку в чем-то свое превосходство, но сделать это надо по возможности ненавязчиво и, в большинстве случаев, желательно так, чтобы это не воспринималось как понт. Хотя в зависимости от ситуации иногда понт бывает более эффективен, чем что-либо другое. Но, тем не менее – авторитет. Даже на подсознательном уровне слова авторитетного человека приобретают большее значение. Обычно, если человек видит в другом человеке какое-то превосходство и не сталкивается с его надменностью – то он, по крайней мере, обращает на слова этого человека внимание. Тем более, если это касается сферы, в которой человек стремится достичь какого-то результата – он потенциально видит своего “учителя”.

Этап второй: установить с человеком контакт. Не то, чтобы глубокие дружеские отношения, но, по крайней мере, хорошие приятельские, и, со временем, желательно, доверительные. Это самый идеальный вариант – когда человек реально начнет доверять тебе. Это необходимо сделать через общение таким образом, чтобы человеку хотелось общаться с тобой снова и снова. Я не всегда и не во всех компаниях выигрывал в общении, но в подобных случаях – в случаях пропаганды своей религии – у меня обычно почему-то получалось. Я не знаю почему. Но на меня как будто что-то находило, и, даже если до этого момента я, например, сейчас по какой-то причине чувствовал себя где-то в чем-то отвергнутым, то, когда наступало время, я как будто преображался, становясь другим, и начинал действовать. Наверное, дело есть дело.

Следующий этап – третий: ненавязчивое приобщение человека к религиозным понятиям и ценностям. Вот здесь обычно начинается ломка стереотипов. Я просто по опыту знал, что это была стандартная схема поведения человека, стандартная реакция, стандартные фразы, реплики, и даже стандартные, доходящие до примитивности, оскорбления. Это было все настолько стандартно, что некоторые оскорбительные сентенции у меня уже непроизвольно вызывали только рефлекторный смех. Я часто видел: когда человеку начинали говорить о вере или о каких-либо моральных ценностях, человеческий разум, не желая воспринимать новую или не новую, но идущую в разрез с его старыми убеждениями, информацию, начинал сопротивляться, используя для этого все возможные способы. Это происходило еще ярче и динамичнее, если человеку говорили о вере не как о каких-то традициях своей страны – как например, “патриотическое православие”, то есть я, типа, православный, потому что я патриот. Боже упаси кому-то стать православным, потому что он патриот. Вот тут действительно недалеко до крестовых походов. Вера намного глубже всего этого. Но когда человеку говорили о вере, как о том, что основано, прежде всего, на Писании и является личным поиском истины, и что традиции здесь не имеют вообще абсолютно никакого значения, потому что традиции в любом случае придуманы людьми, а Писание, как все-таки считается, является словом Божьим – вот здесь начиналась реальная ломка стереотипов, по которым человек мыслил все это время. И тут нужно было работать достаточно аккуратно, и желательно иметь при этом крепкие нервы.

Этап четвертый: все-таки приобщение человека к религиозным и моральным ценностям. Человек, все чаще воспринимая новую информацию, со временем начинает к ней привыкать. Это как с хард-роком в протестантской церкви. Сначала все старейшины называли эту музыку демонической. Потом старейшины смирились с тем, что ее слушают… ну… так… отдельные прихожане. Потом старейшинам пришлось смириться с тем, что ее слушают и другие немногие старейшины. Потом этим старейшинам, оставшимся уже в меньшинстве, пришлось смириться с тем, что ее слушает уже пол-церкви. И вот в результате через некоторое время вся церковь трясет волосами, под потолком стоит облако перхоти, сам пастор научился грозно хрипеть в микрофон и хард-рок стал использоваться в качестве проповеди евангелия, как средство работы с молодежью. А заключительной стадией всего этого является крайнее удивление самих прихожан протестантской церкви и фраза: “А что, православные тоже умеют играть хард-рок?” Примерно по такой схеме происходит ломка всех стереотипов. И даже музыка Бетховена в свое время через все это прошла. И даже рок-энд-ролл, который сейчас слушает только моя бабушка, через все это прошел. И, да, даже женские брюки, которые сейчас носят почти все женщины – они тоже в свое время через все это прошли. А теперь отдадим дань памяти всем, кто когда-либо ломал какие-либо стереотипы и пал в этом нелегком бою… минута молчания… Да, и, кстати, Джордано Бруно тоже – респект.

Со временем я понял, что не все стереотипы нужно ломать. Прежде, чем нарушать какие-либо традиции, нужно хорошенько подумать, к чему это приведет, и зачем это нужно. Разрушать религиозные стереотипы и традиции стоит тогда, когда религия превращается в чисто традицию и часть государственной политики. Когда патриоты говорят о православии только потому что они патриоты, и идут мочить всех, кто не патриот, не православный, и у кого раскосые глаза, и у кого нос горбинкой и, вообще, всех, кто не носит кожаные куртки с джинсами и армейскими сапогами и не бреется налысо. Вот тогда и начинаются крестовые походы. И вера реально превращается в оружие зла. И для предотвращения этого – иногда необходимо сломать кое-какие стереотипы и традиции.

Итак, первое – авторитет, второе – контакт и общение, третье – начало пропаганды и ломка стереотипов, четвертое – привыкание. Возможно, это похоже на способ вербовки в какой-нибудь секте. Но только лишь до того момента, пока дело не дойдет до пятого этапа.

Пятый этап: человек делает собственный выбор. Когда стереотипы разрушены и разум человека свободен от предубеждений, когда человек отходит от ложного понимания веры и не воспринимает ее как традицию, когда человек окончательно понимает, что есть добро и зло, что есть правильно и неправильно, и, самое главное, почему это так называется и к чему это ведет, когда он понимает, зачем ему нужна вера, или почему она ему не нужна, и насколько она истинна и какие причины верить всему этому, когда воля человека свободна от влияния общества, страхов, государственной системы, друзей, родителей, средств массовой информации – тогда человек делает собственный выбор.

Конечно, на самом деле этот процесс протекает сложнее. И часто человек делает выбор, не успев избавиться от стереотипов, или страхов, или влияния друзей. И часто, да даже не часто, а почти всегда, человек осознает собственный выбор только с течением времени. Но задача таких, как я – подвести человека к этому выбору, чтобы человек стал личностью, осознал то, что имеет право осознавать и, по возможности, если у меня получится, прежде чем отпустить человека – научить его поступать по жизни правильно, единственным критерием чего, кстати, является уважение к другим и не несение в себе зла этому миру. Повлиять на человека так, чтобы он никогда не стремился разрушить этот мир. Потому что в этом мире есть и что-то хорошее, хотя так кажется и не всегда.

Возможно, многие секты часто также используют подобную схему. Но вся разница в том, что они никогда не доходят до пятого этапа, а, останавливаясь на четвертом – высасывают из человека все соки. Конечная же цель моей работы – подвести человека к свободному и осознанному выбору, а затем отпустить, попутно успев сформировать в нем элементарные человеческие качества, заложив принципы любви и справедливости, чтобы он никогда не стал маньяком, убийцей, насильником, преступником, или циничным рекламщиком, а так же – никогда не разрушал жизни своих близких из-за отсутствия самоконтроля или собственной слабости.

 

 

 

 

 

 

 

11.

 

Итак, этап первый – становишься для субъекта авторитетом, в какой-то сфере, которая ему интересна, или вообще просто уважаемым в его глазах человеком – в общем, становишься тем, к чьему мнению он (субъект) будет прислушиваться.

Когда Слава впервые привел свою девушку к нам на репетицию – я сразу же понял, что с этим человеком я смогу работать. Это то, что было для меня посильно. Это был тот человек, на которого я мог повлиять.

Я помню как, оставшись один в репетиционной комнате, когда Слава ушел встречать Катерину, я, ожидая знакомства с ней, продолжал играть на гитаре, свободно расхаживая из угла в угол, насколько это позволял провод. Слава вернулся, приведя с собой Катю.

– Вот это мой друг, Костя – он играет на электро и на бас-гитаре, – произнес Слава сразу как только вошел со своей девушкой в комнату.

– Привет, – отозвался я, оторвавшись от тяжелых рифов на ревущей “примоченной” гитаре.

– Привет. Я Катя, – с улыбкой подняла она вверх правую руку, немного пошевелив пальцами.

– Очень приятно.

– Мне тоже.

Это была девушка брюнетка, невысокого роста, одевающаяся в некий такой молодежный стиль, носящая такую как бы уличную одежду, несколько пацанского вида – в не обтягивающих штанах, в куртке-пиджаке с множеством каких-то карманов, в бейсболке на голове и с молодежным маленьким рюкзаком через плечо – не такая, которая любила заигрывать с парнями на каждом шагу, не стремящаяся подчеркивать свою фигуру, не обладающая излишней сексуальностью. Такие девушки могут стать душой компании – если много общаются, и любят тусовки на подобие рок-фестивалей под открытым небом типа “Нашествия” или “Старый Новый рок” где-нибудь в лесу. В общем-то, она была симпатичной, но не настолько, чтобы мне очень сильно понравиться – это так же облегчало для меня работу с ней. Проще говоря, это не была… хм… скажем какая-нибудь там реально очень красивая и преуспевающая “бизнес-вумен”, шикарно одетая, на дорогой машине и при этом настолько умная, что, по крайней мере, не глупее меня – вот с такой девушкой (способной произвести на меня впечатление) – мне было бы работать не просто, это было бы для меня реально не легкой задачкой. Хотя даже в этом случае даже у такой девушки я мог бы как-то сформировать в сознании какие-то представления о некоторых вещах. Но это лично для меня было бы уже сложнее. Хотя в любом случае подобную девушку Слава в принципе и не мог нигде подцепить – это было не реально для него. Так что мне можно было даже не напрягаться. Передо мной была Катерина.

Так уж получилось, что с людьми часто приходится разговаривать с позиции превосходства. Все очень просто – если ты в чем-то превосходишь человека, но не унижаешь его и не превозносишься перед ним, то в большинстве случаев нормальные адекватные люди будут относиться к тебе, по крайней мере, с уважением. Очень сложно повлиять на человека, если он не видит в тебе авторитета, и если ты по уровню развития находишься ниже его. Конечно, ситуации бывают разные, иногда можно повлиять на человека будучи ниже его, и в этом случае удобными являются такие позиции как – ученик и учитель (когда ты являешься учеником), или в каком-то противостоянии (когда ты слабее своего противника). В первом случае позиция удобна тем, что учитель обучает тебя все-таки какому-то конкретному делу, каким-то профессиональным навыкам, и это касается только узкой сферы его специальности, и здесь если ты по жизненному опыту и в какой-то другой сфере выше своего учителя, и самое главное – если ты хорошо показываешь и проявляешь себя как обучающийся, делающий успехи – у тебя сохраняется хорошая позиция для того, чтобы оказать на своего учителя какое-то влияние. Потому что любому учителю приятно, когда его ученик делает успехи, и в то же время – каждый здравомыслящий человек понимает, что если он является профессионалом в какой-то одной области, то это еще не значит что он пуп земли и разбирается абсолютно во всем. Второй пример – противостояние (в любой сфере – в бизнесе, в спорте, в работе, на войне, просто во время бакланки по беспределу на улице), причем, когда твой противник сильнее тебя, но если ты проявишь должную меру упорства и отваги, и будешь стойко сносить все удары, то твой противник, пусть он и сильнее тебя, в большинстве случаев, по крайней мере, будет тебя уважать (опять же если он сам адекватный нормальный человек). Таким образом, даже в таком положении, когда ты не обладаешь видимым превосходством над человеком и находишься на ступеньку ниже его – ты все равно можешь повлиять на его сознание, внушив ему то, что тебе нужно, просто нужно делать это грамотно, обращая свои недостатки в преимущества.

Однако в большинстве случаев все же намного удобнее влиять на человека, если ты в чем-то его превосходишь, и если он видит в тебе авторитет хоть в какой-то сфере. Универсальным же оружием в данном случае является какой-то общий жизненный опыт, просто жизненная мудрость, бытовая что ли, так сказать. Если ты по опыту в жизни превосходишь человека – у тебя уже есть преимущество, независимо от твоих профессиональных навыков в той или иной сфере.

И когда Слава впервые привел свою девушку Катерину к нам на репетицию – я сразу же понял, что с этим человеком у меня не должно возникнуть проблем в моей, скажем так, работе.

К нашему счастью Катя любила музыку и сама хотела научиться играть на каком-нибудь инструменте. Ее это привлекало и вызывало неподдельный интерес. Она с радостью окунулась в эту атмосферу, начиная впитывать в себя все, что касалось музыки и жизнедеятельности рок-групп.

Тогда мы уже не выступали на сцене. Мы сидели в своем андерграунде на репетиционной базе, которую нам по счастливой случайности бесплатно на халяву предоставляли очень хорошие знакомые. Мы уже некоторое время пытались создать коллектив, срастаясь так или иначе где-то с теми или иными музыкантами, мы сыгрывались, присматривались, приглашали, кто-то приходил сам, но толком ничего серьезного у нас пока так и не получалось. Мы просто репетировали в свободное время, иногда пересекаясь на базе с другими группами, общались, крутились в этом, пытались придумывать какие-то интересные вещи – в общем, это больше было похоже на какой-то тусняк и приятное времяпрепровождение, с периодически возникающими у нас творческими порывами создания каких-то новых музыкальных тем. Мы не теряли времени даром, мы оттачивали старые вещи, придумывали новые, поддерживали свое мастерство, но – не было движения вперед, никак не получалось создать группу, не было выступлений. Пару раз мы записывали некоторые отрепетированные треки в студии, и потом выкладывали их в Интернете на своих сайтах, но на запись нужны были деньги, еще – не все сценарии треков у нас были четко отрежессированы, и всегда возникали проблемы с поиском музыкантов для качественного прописывания басовой и вокальной партий, а так же клавишных – самая большая проблема. В общем, это был наш андерграунд. И он нам естественно уже начинал понемногу надоедать.

Но когда появилась Катерина – это внесло в нашу застоявшуюся творческую жизнь некоторое разнообразие, и желание Кати научиться играть создало у нас ощущение чего-то нового в нашей деятельности.

Когда я познакомился с этой девушкой, я уже кое-что знал о ней – то, что мне успел рассказать Слава, некоторые особенности ее характера, мне так же было известно и то, что она лесбиянка, или, по крайней мере, старается быть ей.

Итак, мы начали тусоваться вместе, теперь уже втроем пытаясь создать музыкальный коллектив, и обучая Катю игре на электрогитаре. Надо сказать, она сама толком не могла определиться, чего хочет, и думала то научиться играть на бас-гитаре, то просто научиться петь, а то и просто – стать нашим менеджером. Это было конечно забавно. Во всяком случае – ее притягивало все это, и она стремилась к тому, чтобы проводить с нами время. В этом плане нам повезло. А так как мы являлись, в общем-то, уж не самыми плохими музыкантами, просто в силу тех или иных обстоятельств оказавшихся в андерграунде, без коллектива и без концертной деятельности (я например, еще после концертов в церкви толком не отошел) – то естественно мы в определенной степени представляли для нее некоторый авторитет.

Я помню, как на одной из репетиций, сидя на стуле во время игры – уже не первую минуту обливаясь потом, с высунутым на плечо языком, я нервно фигачил медиатором по металлическим струнам, резко переставляя аккорды, выбивая из слегка “примоченной” эффектом гитары нестандартную гармоническую линию, с отрывистым синкопированным ритмом. В паре метров от меня, заглушая комбик, стоящий в углу, из которого собственно и вырывались эти забавные секстовые и всякие нестандартные трезвучные аккорды – заглушая этот самый комбик почти наполовину, по ударной установке так же обливаясь потом, с вытаращенными глазами и таким выражением лица, как будто ему в попу загнали ломик по самый пуп, долбился изо всех сил Слава, стараясь не посадить темп и видимо стремясь к тому, чтобы порвать “кожу” на барабанах.

Нас перло от самих себя и от нашей новой нервозно-агрессивной “тяжелой”, с оттенками какой-то параноидально-шизофренической бредовой гармонии, альтернативной темы. Мы выкладывались по полной и отрывались, выплескивая все свои эмоции. Слава, явно не жалея тарелок долбил по ним с такой силой, что у меня реально звенело в ушах, и казалось мозг подпрыгивал и переворачивался в черепе от четких ударов “бочки”, а звук от долбления по “рабочему” барабану, проходя через все тело, вызывал дрожь, проникая внутрь казалось даже не через уши, а через кожу. Я в свою очередь все-таки задумывался о том, чтобы не порвать струны, но комбик, орущий на полную мощность, так же не мог скрыть явно нервной и очень злой игры на гитаре.

Катерина сидела рядом, напротив меня, и слушала то, что мы выдалбливали и выжимали из инструментов, наблюдая за нашими движениями и за тем, какие рожи образовывались на наших лицах в процессе игры. Ей нравилось то, что мы делали. Ей нравилась наша игра. И нравилась наша музыка. И она хотела научиться играть так же. Хотела играть такую же музыку. Это прочитывалось в ее взгляде, это было видно по ее сверкающим глазам. Не то чтобы они блестели какой-то наивно фанатичной чрезмерной впечатлительностью, но было очевидно – Катя хотела того же, что сейчас видела перед собой. Она хотела заниматься музыкой.

К тому времени мы уже потихоньку начали обучать ее, объясняли какие-то самые элементарные вещи, принципы. Естественно, что-то она понимала, а что-то нет, что-то у нее получалось, а что-то не получалось – но в основном пока еще ничего не получалось. Может из-за нерегулярности наших занятий, может из-за того, что сама не хотела много заниматься дома, но какие-то вещи она просто не догоняла, и пока что процесс развития шел не слишком быстро.

Сейчас я замечал в ее взгляде некоторый высад от того, что она не может выдать ничего даже близкого к тому, что делали мы. Она завидовала. Завидовала белой завистью, так как причин для черной у нее пока еще не было, она только начала обучение. Ей хотелось научиться играть так же, как мы. Ей хотелось добиться такого же уровня мастерства. Такой же техники. Такой же свободы в исполнении. Чтобы сидеть и переться от своей же собственной игры. Чтобы просто получать от нее удовольствие. Но пока она не могла достигнуть этого. Нужно было время и огромное количество труда. И сейчас в ее взгляде читалось какое-то небольшое огорчение от сравнения того, что она видела и того, что не получалось у нее.

Одновременно с этим она все же смотрела с некоторым восторгом. Для нее то, что делали мы – было сейчас чем-то запредельным, недостижимым. Она даже толком не понимала, что именно мы делаем, но ей нравилось, как мы играли. И ее, безусловно, перло от того, что она могла находиться рядом. Это был один из тех моментов, когда я видел, что на меня смотрят с восхищением. Безусловно, это очень приятное чувство. Оно неповторимое и его нельзя спутать ни с чем. Но главное – не потеряться в нем, и не позволить ему, чтобы оно затмило тебе глаза. Не начать утопать в собственной самовлюбленности и тщеславии. Иначе рано или поздно это приведет к погибели.

За то время, которое я занимался музыкой, я привык различать взгляды людей, в частности, взгляды людей находящихся в зале перед сценой. Я немного научился отличать взгляды профессионалов – от простых обывателей, обычных слушателей, а так же от тех, кто просто по каким-то причинам хочет постебаться, при этом, совершенно ничего не понимая в музыке, и от тех, кто смотрит с восторгом или хотя бы с интересом. Катерина смотрела с восторгом, но в отличие от первого раза, когда она только пришла к нам на репетицию – сейчас она смотрела еще и с огорчением и с каким-то высадом. Многие вещи у нее не получались, хотя сейчас об этом еще было рано судить, она только начала учиться, но – она понимала, что чтобы достигнуть даже нашего, мягко говоря, далеко не самого виртуозного уровня (пусть и неплохого) – ей придется очень сильно постараться, и чего-то достигнуть ей получится еще очень не скоро.

И мы могли использовать эти ее чувства и ощущения для своей выгоды.

Одновременно с этим я лично за собой и за Славой, за нами обоими не помню, чтобы мы когда-то проявляли какое-то чрезмерное самодовольство и признаки тщеславия. За то время пока мы ее учили, мы никогда не превозносились над ней, никогда не кидались понтами, и не строили из себя каких-то гуру, да это было бы и глупо и нелепо в данном контексте – как я уже сказал, Катя только начала обучение, и естественно еще ничего не умела и многого не понимала. Хотя я видел людей, так называемых профессионалов, которые даже в таком контексте – даже со своими учениками – в процессе обучения брызгали в разные стороны своей самовлюбленностью и подчеркивали свое превосходство. Такое поведение я считал крайне дебилоидным – только люди чем-то сильно обделенные в детстве, или вообще в жизни, и с низкой самооценкой способны на постоянное проявление своей гордости, чтобы доказать всем, что они все-таки что-то из себя представляют. Это комплексы. Меня от этого тошнило.

Мы со Славой всегда были чутки к Катерине в процессе обучения, и всегда старались нормально общаться с ней, не просто с позиции учителя, а, прежде всего, с позиции друга, приятеля.

Но все же Катю огорчало то, что она не могла понять какие-то вещи, которые мы ей объясняли, и то, что какие-то вещи у нее просто не получались. Это читалось в ее глазах. Было видно по тому, как она сейчас смотрела на нас со Славой – пока мы, увлекшись собственной игрой, производя невероятное количество ритмичного и гармонически необычного, но все же приятного, шума, уходили в нирвану.

Ну а что касается самой Катерины – я понимал, что у нее будет хороший стимул стремиться к тому, чтобы достигнуть хотя бы нашего уровня, стимул к обучению. Это еще больше привяжет ее к нам. И в таком состоянии – каждое наше слово, каждую нашу мысль она будет воспринимать из наших уст уже совсем по-другому. Для нее наши слова будут что-то значить. И, конечно же, оказывать на нее определенное влияние.

Очень хорошо, что она любила музыку и решила обучаться ей именно у нас. В этом плане нам, безусловно, очень сильно повезло.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

12.

 

Этап второй – установить с человеком контакт. Установить приятельские отношения и по возможности сделать процесс общения с человеком как можно более свободным. Чтобы человек расслабился и начал тебе доверять. Через свободное непринужденное общение человеку проще объяснить какие-то вещи. Необходимо чтобы человек смотрел на тебя с уважением, но в тоже время мог свободно с тобой общаться. Тогда человек будет более восприимчив к твоим словам, и ты сможешь оказывать на него большее влияние.

Мы провели с Катериной уже не одну репетицию. Потихоньку мы обучали ее каким-то навыкам в музыке и продолжали сильнее сближаться в процессе общения. Между нами устанавливались дружеские отношения, и как это обычно бывает, общение становилось более свободным, исчезали барьеры, которые всегда существуют при первом знакомстве между незнакомыми людьми.

Была очередная репетиция. Я стоял возле комбика с гитарой в руках, висящей на ремне через плечо, и крутил ручки частот, попутно переключая overdrive, пытаясь отстроить звук так, как мне было нужно. Слава сидел в углу за ударной установкой, тихонько постукивая по хэту и ободку “рабочего” барабана. Я сказал ему, чтобы он не играл, наверное, раза три, прежде чем он более-менее успокоился и стал вести себя тише. Мне необходимо было отрегулировать настройки звука, который издавал комбик, а делать это под грохот барабанов было как-то не очень удобно. Слава все же не переставал меня раздражать своими постукиваниями, но так хотя бы было не слишком громко и я, различая звук электрогитары, мог ее как-то настроить.

– Чо, Катя-то седня придет? – спросил я, продолжая крутить ручки и проводя медиатором по струнам.

– М-м… Да, – как-то неуверенно ответил Слава, – Она даже говорила, что какую-то девчонку приведет с собой.

– Даже так?... Не ту, с которой… аха-аха-аха?

Слава усмехнулся, прервавшись в своем постукивании.

– Нет. Там какая-то… с… фотографией увлекается. Думает нас поснимать… Ты ведь не против, если нас поснимают?

– Нет. Пускай поснимает. Только фотки потом пусть нам скинет.

– Ну, само собой.

Я продолжал крутить ручки.

– И чо это за девчонка, которую она приведет?… с… фотографией увлекается, – спросил я еще через несколько секунд.

Ответа не последовало. Только стук одной барабанной палочки по хэту и другой по ободку “рабочего”.

Через пару секунд я повторил свой вопрос.

– Слышь… чо за девчонка-то?

Но Слава видимо окончательно ушел всем своим мозгом в ритмический рисунок.

– Аллёёё…

Я посмотрел на Славу, успевшего уже по ходу дела перенестись в какую-то другую реальность, и покачал головой.

Затем я выкрутил ручку громкости почти на полную, включил примочку, и, не жалея динамика, с силой ударил по струнам.

– Слушай, чо так громко, – оторвался, наконец, Слава от своего постукивания.

– Ты вернулся? – я убавил громкость, – Я говорю – чо за девчонка эта? Откуда она?

– Да не знаю я. Знакомая ее какая-то.

В этот момент ему на сотовый пришла sms.

– Вон они идут уже, – произнес он, прочитав сообщение.

Почти в тот же момент в дверь постучались, она с металлическим скрежетом приоткрылась, и в образовавшейся щели на пороге показалась Катя. За ней, робко выглядывая из-за спины, стояла и ее подруга.

– Привет, – сказала Катя, проходя в репетиционную комнату, – Знакомьтесь – это Марина.

Марина тоже прошла в комнату и приветливо сказала:

– Здрасьте.

– Это Костя, – продолжала представлять нас Катерина, – Это Слава.

– Очень приятно, – отозвался я.

Слава в знак приветствия лениво приподнял руку с барабанной палочкой между пальцами.

Я оглядел Марину с головы до ног, так, чтобы мой взгляд на нее нельзя было заметить, тогда, когда никто не видел.

И опять это была девушка, которая не могла произвести на меня впечатление, и вряд ли могла мне серьезно понравиться. Что за не пруха такая. Из всех девушек, которые перебывали в этой комнате с нами на репетиции, и с которыми мы так или иначе общались, и которых мы так или иначе воспринимали, как объект для формирования у них в сознании определенных ценностей и идеалов – ни одна еще не оказалась такой, которая могла бы понравиться мне. То ли у меня были завышенные критерии, то ли такой контингент людей к нам на репетицию приходил, то ли просто так получалось, я не мог понять. В любом случае все срасталось так, что в общении с ними у меня не было личного интереса, а только тот, который имел в себе скрытое значение пропаганды определенных идей.

– Марина увлекается фотографией. Вы не будете возражать, если она поснимает вас? – спросила Катя, – Можно?

– Да, конечно. Какие проблемы?

– Конечно. Почему бы и нет?

Ответили мы со Славой.

– Ну, хорошо тогда.

– Только фотки потом скинете нам. Хорошо? – улыбнулся я, – Там, на флешку, или через инет ваще.

– Ну, уж само собой, – улыбнулась Катя.

Я взял несколько аккордов на гитаре, проверив таким образом, насколько она удовлетворяла моим требованиям настройки.

Катя положила свой маленький рюкзак на стул, затем сняла куртку и повесила ее на какой-то торчащий в стене гвоздик, намекающий на то, что он вешалка.

Марина осмотрела репетиционную комнату и начала готовить свой фотоаппарат для работы.

– Как у тебя дела-то? – спросил я, обратившись к Кате.

– Да ничего, в общем. Щас работаю промоутером. В “кока-коле”.

– А-а-а, в “кока-коле”. У меня чувак знакомый в “кока-коле” работал мерчендайзером, – ответил я, – Говорит – вот там, на работе, ей чуть ли не руки моют, особенно на складе, ее там можно пить сколько угодно, а с собой домой брать нельзя.

– Угу… – как-то с улыбкой кивнула головой Катя, видимо еще не зная о таких нюансах, – Ну и я вот тоже решила устроиться на лето.

– Понятно, – произнес я.

– Так что вот, пока работаю.

– Ясно… Это тоже хорошо.

Катя улыбнулась, потом посмотрела на нас со Славой и сказала:

– Ну чо, сыграйте уже что-нибудь. Мы хоть послушаем.

Я включил на полу примочку, поймал взглядом Славу и кивнул ему головой.

– Давай эту, которую только что играли.

Он отсчитал палками четыре доли, и мы начали свой долбежник, от души прокачивая всю репетиционную комнату и еще те пару метров в радиусе на улице, которые были за железной дверью, обитой изнутри ворсистой тканью.

Пока мы играли, Катя начала прибираться. Хотя ее никто об этом не просил, но видимо женский инстинкт сработал, желание навести чистоту превозмогло понимание того, что ты находишься не у себя дома. Она выбросила в мусорную урну какие-то грязные пластиковые стаканчики и бумажки, поправила покрывало на кресле. Эта репетиционная база сдавалась в основном только для знакомых и широко не рекламировалась, поэтому ее владельцы не всегда утруждали себя наведением в ней порядка, обустроив ее скорее как уютную комнату, а не как рабочую базу, и там иногда бывало немного грязно. Катя прибралась пока мы долбились, успев заглянуть в каждый угол в этой комнате. Вопреки моим еще не сформировавшимся, а от того и не совсем правильным представлениям о мышлении лесбиянок, она обладала всеми теми женскими качествами, которые свойственны слабому полу, не успев, может быть, еще растерять их в специфике своего образа жизни, она не превращалась в мужчину, не теряла полностью женственности. Хотя и одевалась как пацанка и явно не утруждала себя размышлениями о собственной сексуальности, или, по крайней мере, просто блокировала в своем сознании эти размышления.

Пока Катя прибиралась, ее подруга Марина начала фотографировать нас в процессе нашей игры. Она делала интересные, как мне показалось, ракурсы, заходя с разных сторон, снимая то меня в полный рост, то мои пальцы на грифе гитары, то уходящий вдаль гриф в перспективе, то выражение лица, точно так же и Славу, долбящегося на барабанах, размахивающего палками, то просто одни палки в воздухе, то удары по тарелкам, или тупо ударную установку. Мне показалось, что она действительно знала свое дело и правда умела фотографировать. Я интуитивно начинал работать на камеру, подстраиваясь под объектив, принимая именно те положения тела и двигаясь именно так, как думал, что будет красиво. Я привык вести себя на сцене и рефлекторно начинал играть, как актер, или какая-нибудь модель, не расслабляясь в уютной обстановке, а включая все свое тело и разум в состояние напряжения.

Мы проиграли свою тему, я ушел в затихающую каденцию и плавно закончил под легкий стук барабанных палочек по “райду” (тарелка на ударной установке).

– Круто, – с улыбкой сказала Катя, – Вас наверно на улице реально слышно было.

– Надо дверь, наверное, поплотнее закрыть, кстати, – заметил я с улыбкой, – А то там прохожие наверно пугаются.

Марина переключилась с нас на интерьер комнаты, снимая на фотоаппарат обстановку, обитые войлоком стены, аппаратуру и инструменты.

– Ну что, все здесь прибрала? – с улыбкой спросил я Катерину.

– Тут бы еще мусор вынести и пропылесосить, пыль протереть, – посмеялась она.

– Ну… это, я думаю, уже скорее забота владельцев базы.

– Тут грязно на самом деле.

Я только пожал плечами.

– А ты, Марина, давно занимаешься фотографией? – начал я потихоньку включать эту девушку в процесс общения.

– Ну… где-то… несколько лет, – скромно ответила она, фотографируя висящий на стене плакат.

– А сама этому обучаешься, или тебя кто-то учит?

– Ну, в основном сама, читаю литературу всякую разную… в Интернете смотрю информацию, на форумах общаюсь.

– Понятно, – кивнул я головой, – А у нас, кстати, щас проходят где-нибудь в городе выставки каких-нибудь фотографов, не знаешь?

Марина немного оторвалась от фотоаппарата и, выпрямившись после съемки какого-то темного угла, задумалась.

– Ну… к нам на следующей неделе один фотограф приезжает со своими работами.

– Да?… Хм… Так-то интересно было бы сходить посмотреть.

– Ну, я, возможно, смогу билеты достать, – ответила Марина.

– Правда? Даже так? Это было бы замечательно. Я хоть схожу, наконец, на фотовыставку, – произнес я.

Затем я посмотрел на Славу, тихо сидящего за ударкой в углу.

– Ну чо, упырь, пойдем на выставку?

Он как-то так улыбнулся, не цинично, но с каким-то таким видом, типа “Какая еще нафиг фотовыставка, чувак”.

– Ну, мы если что, и сами билеты купим, нам главное сообщить, где и когда она будет проходить, – сказал я.

– Хорошо, – кивнула головой Марина.

Мы снова переглянулись со Славой и решили, что пора сыграть еще что-нибудь.

– Давай эту тему, – произнес я, начиная фигачить в фанковском ритме первый аккорд, – Щас сыграем и потом начнем тебя мучить, – обратился я уже к Кате.

– Я уже готова, – ответила она, улыбнувшись.

И мы снова начали долбиться, только наполняя комнату уже не альтернативным металлюжным “мясом”, а танцевально-веселыми фанковскими ритмами. Слава долбился так, что у меня реально звенело в ушах, и мне казалось, что не примоченная гитара звучит немного тихо.

Марина сделала еще несколько снимков, после чего решила просто посмотреть и послушать, как мы играем, периодически обращаясь к Кате, о чем-то с ней разговаривая. А Катя, кажется, чувствовала себя довольно расслабленно, немного пританцовывая, она ходила по комнате, разглядывая всякую ерунду, валяющуюся в углах. Заканчивая играть песню, я обратил внимание на то, что она заинтересовалась деревянной дверью в стене, за которой даже я не знал, что там находится.

Мы закончили на первую долю, обрушив на нее всю мощь моего последнего аккорда и синхронных Славиных ударов по обеим тарелкам и бочке.

Я взял со стола какую-то ткань и кинул ее в Славу.

– На, накройся. Ты орешь как не знаю кто. Я себя не слышу.

Слава развернул ткань и накинул ее на “рабочий” барабан, чтобы он производил меньше шума. И хотя его звук от этого менялся и становился более глухим, но, видимо, только так можно было бороться с грохотом, который производил мой барабанщик.

Катя указала на деревянную дверь в стене, рядом с которой стояла, и спросила:

– А что там находится?

– Там вроде бомж какой-то живет, – ответил я после небольшой заминки.

– Правда?

– Абсолютно.

– А можно посмотреть?

– Ну, только если он против не будет.

– Ну, мы его спросим.

– Ну тогда ладно… Только повежливее с ним.

– Конечно.

Катя со скрипом открыла деревянную дверь, и они с Мариной исчезли в темной комнате, в которой реально не было освещения.

Мы со Славой переглянулись с улыбками на лицах.

Через несколько секунд девчонки вылетели с визгом из темной комнаты, а я заметил в руках у Кати зажигалку.

– Там правда бомж валяется! – с выпученными глазами выкрикнула она.

– Чо серьезно?

– Да. Сам посмотри.

– Афигеть.

Я подошел к двери и заглянул в комнату.

– Где?

– Да вон он лежит!

Катя сунула мне зажигалку.

– Возьми вон подсвети.

– Давай… О-о-о, как же я давно уже не держал в руках зажигалку, – ответил я, сжимая в ладони эту красную полупрозрачную пластмассовую коробочку, внутри которой плескалась горючая жидкость.

Я щелкнул большим пальцем по шестеренке, и, проведя перед собой образовавшимся огоньком, осветив пустую комнату, осмотрел углы.

– Точно! Вон он лежит! – громко прошептал я, остановившись на одном из углов, в котором валялась какая-то старая фуфайка.

– Я же говорю.

– А-а-а! Жесть!

– Да ваще п^#!$ц.

– Он хоть дышит? Он живой, нет?

– Не знаю.

– Ладно, пошли отсюда.

Мы вышли из этой комнаты и закрыли дверь.

– Там реально бомж валяется, – произнес я с выпученными глазами, обратившись к Славе.

Он покачал головой с видом, типа, “Чо за детский сад”, и ответил:

– Ладно, давай играть уже.

В общем, на репетиции складывалась легкая полушуточная обстановка, расслабляющая и делающая процесс общения более свободным. Прикалываясь между собой, мы раскрепощались и начинали сильнее сближаться, со временем так же привязываясь друг к другу, и переходя на новый уровень отношений. Это было важно. Теперь Катя воспринимала нас не только как профессионалов своего дела и своих учителей, но и как хороших приятелей.

Мы проиграли еще несколько песен. Катя, кажется, окончательно расслабилась в создавшейся обстановке и чувствовала себя довольно свободно. Она откопала где-то в углу какую-то заныканную недопитую бутылку водки, не самой дешевой, кстати, и, давясь от смеха, продемонстрировала ее нам.

– Лучше не пей! Ты не знаешь, что там может быть! Даже мы не знаем! – прокричал я сквозь грохот барабанов и примоченной электрогитары.

– Вы же не пьете! – заметила она.

– Это же не наша база! – ответил я с улыбкой.

Катя, постебавшись, убрала бутылку обратно, а я продолжил концентрировать внимание на своей партии во время игры.

Походив еще немного по комнате, в надежде обнаружить в ней еще что-нибудь интересное, пока мы фигачили одну и ту же тему, Катя наконец-то все же успокоилась и, усевшись в старое кожаное кресло, упертое из какого-то концертного зала, закурила. Марина, закончив переводить пленку на нашу репетицию, упаковала обратно фотоаппарат и тоже села на кресло рядом со своей подругой. Пока мы долбились, они сидели и разговаривали между собой, затирая за какие-то темы, смысл которых сложно было уловить сквозь грохот наших инструментов, и получалось, что у нас здесь складывалось таких как бы два мира, объединенных все же в нечто одно целое.

Так мы проводили время, играя свои музыкальные темы, по двадцать-тридцать минут, потом заканчивая их и прерываясь на общение.

В этот раз Катерине не получилось поиграть на гитаре. Процесс обучения отнимал достаточно много времени, а мы и так уже не мало растеряли его на этой репетиции. Да и сама Катерина не горела большим желанием обучаться игре в этот день. Видимо, неохота было напрягаться, смазывая впечатления от нашей тусовки. Вместо электрогитары мы на последние полчаса дали ей один барабан, сняв его с ударной установки. Она сидела и долбилась по нему палками, пытаясь попадать с нами в такт – это было тоже полезно, развивало чувство ритма.

Проведя так в репетиционной комнате около трех с половиной часов, и подойдя уже к осознанию того, что наш мозг не в состоянии больше адекватно воспринимать какие-либо музыкальные гармонии, а тело всеми своими конечностями рвется поближе к дому – мы решили, что на сегодняшний день будет достаточно, и начали потихоньку собираться. Марина ушла немного раньше, не дожидаясь нас, и оставив нас с Катей втроем.

Мы вышли на улицу и стояли там какое-то время, разговаривая и ожидая, пока Кате позвонит какая-то подруга, и она решит, наконец, в какую сторону она поедет. Был прекрасный прохладный апрельский вечер, мы ловили кайф от самих себя и от свободного общения, перлись за всякую ерунду, и утопали в собственной раскрепощенности. Постояв некоторое время в ожидании, мы со Славой начали махаться пакетами, в которых у нас были вещи. У Славы был рюкзак, пакет был у меня. Помахавшись так некоторое время под визг Катерины и остановившись после того, как поняли, что Слава слегка долбанул свой плеер, который у него был в боковом кармане рюкзака, мы перешли на более спокойное общение. Вскоре Катерине позвонили, она попрощалась с нами и ушла в одну сторону, а мы со Славой побрели в другую, вспоминая и перетирая со смехом те моменты, которые сегодня имели место быть на нашей репетиции.

Вот так в свободном общении мы сближались с нужным человеком и, переходя на новый уровень отношений, становились для него хорошими приятелями, с которыми ему было весело и интересно общаться, и так – наши слова, сказанные в тот или иной момент времени, начинали приобретать для него даже большее значение, чем тот поток информации, который он поглощал просто от куда-то из радио или из телевизора.

 

Надо заметить, таким образом с молодежью работают не только церкви, но и различные организации, в том числе и террористические, вербующие солдат в свои армии. Так работают секты, собирая себе адептов, и просто отдельные личности готовят себе единомышленников. Установить с человеком контакт, понравиться ему, перейти на свободное общение, затем построить приятельские отношения, сделать так, чтобы он к тебе привязался и начал доверять – и тогда ты сможешь влиять на него. А если все провернуть очень грамотно – то со временем ты сможешь и управлять им, манипулируя его сознанием, и детерминируя его поступки.

Я конкретно – не занимался такими вещами. Мне не нужна была манипуляция человеком, чтобы заставить его что-то делать. Я не готовил его для какой-то работы и не делал из него зомби. Мне не нужна была армия солдат. У меня были определенные границы, которых я никогда не переступал. Я лишь оказывал на человека определенное влияние, компенсируя то воздействие, которое на него уже было оказано в системе государства и общества – то воздействие, которое превращало его в марионетку и делало послушным, а потом вело на убой или использовало в каких-то своих целях. Я аннигилировал это воздействие, разрушая стереотипы и предвзятости, которые ему понастроили в течение его жизни. Я формировал у человека понятия о моральных и нравственных ценностях и правильные представления о семье. Для меня все определялось тем, какое зло может принести человек в этот мир. Такие вещи как разврат, супружеская измена, ксенофобия, злоба и ненависть к каким-то определенным категориям людей, безответственность, эгоизм, стремление к успеху за счет других людей, алчность, циничное отношение к человеческой жизни и не уважение к окружающим – эти вещи для меня являлись очевидным злом. И в этом для меня было отличие от простых традиций – другие критерии зла. Еще я считал очень большим злом, когда человек становился бараном в обществе и, теряя свободу мысли, превращался как раз в того самого зомби, которых готовила государственная система, а так же социальная среда, и иногда даже церковь. Если человек переставал свободно мыслить и становился всего лишь винтиком в одной большой механической структуре, превращаясь в безропотного исполнителя чьей-то воли – это так же было сигналом для меня, чтобы я обратил на это внимание. Другими словами я не хотел, чтобы люди превращались в быдло и бездумных рабов. Человек должен уметь сам анализировать окружающую его реальность и принимать решения, делая свой собственный выбор, а не соглашаться с тем, что за него уже кто-то решил.

Еще раньше меня раздражали идеи патриотизма, так сильно навязываемые государством. Потому что патриотизм это всего лишь способ управления людьми, ни больше ни меньше, а его высокие идеи безосновательны – человек всегда будет больше заботиться о себе и своих близких, а не о каких-нибудь там незнакомых людях, которых он никогда не видел, пусть даже и живет с ними в одной стране. А гордиться тем местом, где ты вырос, гордиться тем, что от тебя абсолютно не зависело, и ради чего ты лично не потратил ни толики своих усилий – для меня это было глупо. Я понимаю, когда человек гордится тем, что он сам построил (например, если он сам строил свой город). Но как можно гордиться тем, что ты просто тупо родился в каком-то месте – это бред. Родился бы ты где-нибудь в Гондурасе – гордился бы Гондурасом. Ну и где здесь правда? Ее здесь нет. Кто-то хвалит Гондурас, кто-то деревню Пупырловка. И каждый гордится своим болотом. Кто-то скажет мне, что я не понимаю сути патриотизма. Я понимаю суть патриотизма. Любой патриот, с которым я общался, всегда в результате все выводил к тому, что “наше – самое лучшее”, либо к тому, что ты кому-то что-то обязан (если это не правильное понятие патриотизма, то тогда это очень забавно, потому что так мыслят 90 % патриотов). В этом нет правды. Человек изначально никому ничего не обязан. Он при рождении ни у кого ничего взаймы не брал и приходит в этот мир не по своей воле. А если государство не в состоянии даже защитить своего гражданина, причем от произвола собственных же чиновников – то нечего и предъявлять. Долг – это когда что-то дают взаймы. Российское государство никогда никому ничего не давало. И даже бесплатное образование, о котором оно кричит на каждом шагу – всего лишь иллюзия, так как государство само создало ту систему, в которой человек без образования будет неприспособленным к жизни. Так почему за создание этой бездушной системы естественного отбора должен платить сам человек? Все это лишь способ управления огромными массами людей, чтобы власть имеющим заставить своих рабов что-то делать. Меня всегда это возмущало, однако немного позже я понял, что идеи патриотизма в определенной степени все-таки должны прививаться человеку с раннего возраста – это способ организовать людей. Патриотизм – еще один элемент системы контроля, удерживающий страну от хаоса и беспорядка. Государству приходится как-то управлять массами – по-другому никак. Если ими не управлять – начнется беспредел. Не все системы контроля стоит разрушать. Патриотизм должен быть, но в определенных дозах. Если он начинает отуплять людей и делает их послушными исполнителями любого зла, машинами для убийств – это повод для того, чтобы лично мне присмотреться к такому патриотизму, и подумать, как бы снизить его воздействие на людей. Нацисты в третьем рейхе тоже были патриотами своей страны. Так где здесь правда? Ее здесь нет. Это всего лишь элемент системы контроля. Но патриотизм должен быть, чтобы страна не скатилась в хаос. Не все элементы системы контроля нужно разрушать. Здесь я наблюдал баланс, который необходимо было сохранять.

В этом я шел против государства, так как государству нужны были просто послушные рабы. Государству нужно было, чтобы люди просто безропотно исполняли его волю, не задумываясь ни о причинах, ни о последствиях. Когда по каким-то соображениям такая политика становилась не выгодной – государство создавало иллюзию свободы, ослабляя некоторые реакции связи своей власти, и тогда государство начинало говорить о демократии. Оно периодически ужесточало и ослабляло свой контроль за человеческим сознанием, тоже пытаясь найти некоторый баланс, выгодный в каждой конкретной ситуации и временном контексте. Все разговоры об устроении демократического общества – всегда были лишь очередной разводкой. На примере США видно, что это такая же идеология, как и коммунизм в свое время в СССР – за громкими высокопарными словами и за теми понятиями, истинный смысл которых уже давно потерялся, скрывалась тирания.

Как человек, пытающийся оказать влияние на этот мир, я видел, как работает государство и как оно формирует свои, нужные ему, принципы мышления у людей. Оно определяло для человека некоторую степень свободы, при которой человек чувствовал себя не таким ущемленным в правах и ограниченным, каким могло показаться на первый взгляд. И эта определенная свобода на самом деле сохранялась. Но в то же время государство формировало через средства массовой информации, через культуру, через шоу-бизнес, через системы образования и науки, и здравоохранения, а так же через религиозные организации, именно такой образ мышления, который ему – государству – был выгоден, и закладывало свои принципы, по которым должен был думать человек и в соответствии с которыми он должен был жить в этом мире. Просто это не было тотальным контролем, это не было тотальным подчинением воли и разума, но все, что так или иначе могло повлиять на массовое сознание – было схвачено в руках государства, и оно диктовало этим структурам (министерство образования, шоу-бизнес, церковь) свою политику. И так же любой, кто по каким-то причинам усиливался и приобретал какую-либо власть, и мог оказать значительное влияние на сознание людей в стране – сразу же брался на заметку определенными внутренними структурами и все его действия начинали подвергаться цензуре. Таков был западный образ формирования сознания у населения. Не тотальный контроль, а определенная степень свободы, и осторожная, иногда невидимая работа с людьми, и фильтрация любых значимых потоков информации. По-другому государство и не могло действовать, ему необходимо было как-то контролировать и организовывать огромные массы людей, иначе начнется хаос и беспредел. Но иногда оно переступало определенные границы. А еще ему было безразлично, имеет ли человек свою собственную волю или нет, точнее, ему даже было это не выгодно. Ему было выгодно лишь создать иллюзию того, что ты имеешь свою волю. Я это видел, и меня это не могло сильно радовать. Поэтому я занимался тем, чем занимался.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

13.

 

В этом мире можно пострадать по трем причинам. Можно пострадать за правду – приняв правильное решение и объявив войну с несправедливостью. Можно пострадать по случайности – просто потому что, ну, вот как-то вот так получилось, а ты рядом оказался. А можно пострадать за зло, которое ты сам когда-то совершил. Причем, страдая за правду, ты всегда будешь осознавать, что тебе в действительности нечего стыдиться, и когда-нибудь тебя будут прославлять как героя. Страдая по случайности, ты всегда будешь осознавать, что кто-то за твои страдания должен рано или поздно все-таки тебе заплатить. А, страдая за зло, ты всегда будешь осознавать, что твои страдания – это всего лишь закономерность – всего лишь наказание – возмездие – всего лишь восстановление гармонии и баланса, восстановление равновесия, восстановление справедливости. Кто-то может сказать: “Нет никакого равновесия”. Нет, есть. Это как с маятником: теоретически при отсутствии внешних, диссипативных, консервативных или других каких-либо сил, можно вывести маятник из состояния равновесия, и он в него никогда уже не вернется. Но это только в теории. На практике же оказывается, что всегда существуют силы, которые действуют на маятник, и которые рано или поздно, но вернут его в состояние равновесия. Нарушая баланс всегда нужно понимать – баланс будет восстановлен любой ценой. И чтобы что-то получить, нужно сначала что-то отдать. Но, как известно, отдавать долги гораздо менее приятное занятие, чем получать их.

Осознание несправедливости причиняет боль – производит в душе резонанс. Это как рефлекс – отчасти безусловный, отчасти – выработанный. Многие люди утверждают, что справедливости, как таковой не существует. Но – во-первых, мы уже о ней говорим, а во-вторых – осознание отсутствия несправедливости всегда будет причинять человеку боль, а боль – наиболее значимая сущность во вселенной и, как известно, самый верный способ заставить человека что-то делать. Ты поймешь, насколько реальна справедливость, когда кто-то потребует от тебя ее восстановления.

Мне никогда не было сильно жалко женщин, которые решились пойти на аборт – и в результате как-то так получилось, что им удалили матку. Не хочешь иметь ребенка – не будешь иметь его. Конечно, я всегда понимал, что ситуации в жизни бывают разные – в том числе и очень сложные, бывают и изнасилования, и невозможность выносить плод, и вероятность смерти матери при родах, и даже внематочная беременность. И в каждой ситуации необходимо действовать по-разному. Но есть одна истина: чем проще твоя жизненная ситуация, тем сложнее тебе будет оправдаться потом за принятое тобой решение. А одной из основ греха всегда была неизменная мерзкая черта человеческой сущности – попытка построить свое счастье за счет чьей-либо другой жизни.

Безусловно, человек часто страдает и от принятия казалось бы правильных решений. И даже поступая благородно и в соответствии с понятиями справедливости – терпит потом от этого зло. Но все же это лучше, чем пострадать за неправильный поступок. Потому что страдание за преступление – это есть возмездие, это наказание и это то, как должно быть, и здесь нет места жалости или сочувствию. А страдание за правду – это то, чего быть не должно, и рано или поздно за это придет компенсация. И, как в залог этой компенсации, на земле всегда остается чувство горечи и обиды – чтобы никто никогда не смог забыть того, что где-то здесь произошла ошибка, где-то здесь произошла несправедливость – и когда-нибудь ангел, а возможно, и Сам Бог спустится на землю и исправит эту ошибку. И не утихающая боль и резонанс в душе, который производит осознание несправедливости – необходимо для того, чтобы ангел смог найти дорогу.

 

Мы со Славой сидели вечером на скамейке в каком-то сквере, и тихо-мирно, никого не трогая, обсуждали боевые действия, недавно начавшиеся и уже успевшие закончиться на Северном Кавказе. Маленькая страна, власть в которой, аккуратно была установлена супер-пупер-мупер мировой державой США, решила вернуть себе назад территорию, жители которой по определенным соображениям некогда отделились от этой маленькой страны и установили свое собственное управление. По крайней мере, так нам преподносили эту историю средства массовой информации. У меня не было своего мнения на этот счет, так как я был слишком далеко и реально не знал, что там на этом Кавказе происходило. Тем более я не знал, что происходило в кабинетах глав государств и министров, и какая реально ведется политика. Очевидно, что Россия, имея во всем этом какие-то свои интересы, не хотела позволить маленькой стране, вернуть назад себе эту территорию, видимо, у России были на нее какие-то свои планы. Начался конфликт интересов. Средствами массовой информации это преподносилось, как стремление США подобраться поближе к российским границам, используя для этого в качестве предлога интеграцию на Кавказе. Я действительно не брался судить о том, что же происходило на этом Северном Кавказе и у кого какие были интересы. Я не доверял СМИ и тем более тому, что говорили политики, но по каким-то причинам я больше склонялся к той точке зрения, которая преобладала в нашей стране, хотя опять же, к суждению обо всех этих событиях подходил с большой осторожностью. Я знал, что политика редко бывает чистой, и что все правители, ища какой-то собственной выгоды, всегда готовы поступиться жизнями сотен и тысяч… и даже миллионов своих людей.

Я сидел на скамейке в согнувшемся положении, с засунутыми в карманы куртки руками, и тупо смотрел прямо перед собой в одну точку, не имея при этом особого желания отражать что-либо, что происходило вокруг меня в радиусе дальше, чем на пару метров.

– Реально, не закончилась бы щас эта война – свалить бы на нее, отвлечься хоть от всего этого дерьма, от всех этих проблем, которые здесь, – произнес я.

– Хм... Думаешь, там всякого дерьма меньше? – ответил Слава после некоторой паузы.

– Хм… фиг знает, – пожал я плечами, – Там хоть как-то понятно, война, там, сражаешься за что-то. А здесь чо? Быдлятник какой-то. Люди себя ведут как говно последнее. На Пасху все бухие валяются под заборами в собственной же блевотине и кричат при этом “Христос воскресе”… Причем православная церковь – как будто ваще не существует этой проблемы, чисто, как будто бы ее нету, все прекрасно, и так и надо Пасху отмечать. Всякие чмыри ходят, наркоманы… лесбиянки… ха-ха-ха…

Здесь мы со Славой заржали.

Я сделал паузу, потом глубоко вздохнул и продолжил:

– Всякая хрень постоянно. Какие-то внутренние конфликты. Какие-то запары. Нервы. Задолбала меня нафиг эта бессмысленная тупая жизнь. Я здесь постоянно как на войне на какой-то… По ночам, короче, кричу часто. Кошмары всякие снятся, постоянно ору по ночам… просыпаюсь от собственного крика.

Слава как-то понимающе улыбнулся.

– Ты нормально ночью спишь?

– Я?… да… нормально, – как-то растерянно ответил он.

– А я ни фига, – сказал я, – У меня проблемы со сном. Еще и кошмары. Задолбала меня эта религия со своими проблемами. Столько дерьма, короче, от этого мира. Все достало.

Наступила пауза.

– Чисто какие-то такие эмоциональные какие-то проблемы… – продолжал я говорить, – Какие-то внутренние конфликты постоянно… невроз, короче… еще всякая хрень… задолбало меня это… У меня башка взрывается… – я сделал жест рукой, проиллюстрировав как примерно взрывается моя башка, – Постоянный страх здесь какой-то… Блин…

– Думаешь там, на войне, меньше страха… – как-то риторически с вопросительным оттенком произнес Слава, – Считай, там постоянно стреляют, повсюду кровь, оторванные конечности валяются… люди горят… опасность …

Я вдохнул носом воздух.

– Там другой страх. По-другому как-то все равно. Хотя конечно я не знаю… Но по-другому как-то все должно быть… И я нахрен лучше предпочту на войне сдохнуть, когда мои кишки на гусеницы танка будет наматывать, чем в этом сраном быдлятнике гнить, – ответил я, – Все равно там как-то сражаешься за что-то. А тут чо?… Чо тут делать, короче? Чо за страна? Все бухают. Все мочат друг друга, насилуют. Всякие уроды по улицам ходят. Тоже самое. Куски говна на Мерседесах по дорогам разъезжают. Никаких понятий о чести. Чисто одни только воровские какие-то понятия. Все, короче, по воровским понятиям живут… Мразь, нахрен… Чмо последнее… Блин… Чо тут делать ваще… – произнес я, зевая на последней фразе, с каким-то цинизмом и одновременно усталостью, – Люди превратились в зверье, ведут себя как бараны все.

Слава вздохнул.

– Так и хочется сдохнуть, – заключил я.

– И не говори, – понимающе произнес Слава.

– Не хочу, чтоб мои дети здесь жили в этом дерьме.

– Угу, еще фиг знает, чо здесь с ними будет. Какие-нибудь ублюдки левые зарежут на улице чисто по пьяни, – сказал Слава.

– Вот я и говорю… Как ваще здесь детей растить? – я не понимаю…

Наступила пауза. Я снова глубоко вздохнул.

Затем я улыбнулся и решил вдруг провести небольшой анализ.

– А знаешь, почему я так рассуждаю – что лучше на войну пойти сдохнуть, чем здесь в этом дерьме гнить? – сказал я, немного прищурившись и как-то под наклоном подняв свою голову к пасмурному небу, – Ведь я реально на войне никогда не был, и не совсем разумно мне так спокойно о ней рассуждать. Но знаешь, почему я сейчас все так говорю? Знаешь, почему мне так кажется? Почему у меня такие чувства возникают? Чисто с психологической точки зрения?

– Хм… Нет, – ухмыльнулся Слава.

– Потому что вот это постоянное напряжение эмоциональное, которое здесь. Постоянный вот этот страх. Постоянные стрессы какие-то, нервозность. Какие-то внутренние конфликты. Неудовлетворенность жизнью какая-то. Вся эта хрень, короче, накапливается, игнорируется, запихивается туда поглубже в самую жопу, а потом в один прекрасный момент сознание догоняет, что нужен какой-то выход всем этим эмоциям. То есть, короче, это напряжение – оно достигает такого пика, такой концентрации, когда уже… просто так не может держаться внутри, нужен какой-то… выплеск, короче. Как-то это должно выйти. Накапливается усталость. И сознание видит вот в такой вот войне, когда мочилово, там, смерть, бой – видит чисто как бы выход для себя определенный в плане эмоций. Именно эмоциональный выход. Такая эмоциональная разгрузка, типа. Когда не надо будет уже ни за что париться, на все уже пофигу – чисто пойти и сдохнуть, чтоб тебя замочили. Все просто.

– А если там калекой сделают, – заметил Слава, – Чисто ногу оторвет, или снесет полбашки с лицом, останешься таким дурачком каким-нибудь или станешь уродцем …

Я снова зевнул.

– Справедливое замечание, – ответил я, – Так-то да… Это-то нафиг надо… Это базару ноль – нифига не прикольно будет… Как после этого жить еще… – произнес я, утвердительно покачивая головой, как бы соглашаясь с той мыслью, которую хотел донести Слава.

Затем я снова вздохнул и произнес:

– Так-то, реально – сидеть, рассуждать здесь об этой войне, ни разу на ней не был, считай. Чо там на самом деле ваще – фиг знает, – согласился я, – Но я просто здесь реально уже запарился во всем этом жить… Думаешь, хоть пойти куда-нибудь на войну умереть что ли. Все равно, что здесь делать… Я здесь постоянно, как на войне на какой-то.

“Нездоровые, наверно, мысли гуляют по моему переклиненному сознанию” – отметил я вдруг про себя.

– Смотри, – вдруг ухмыльнулся Слава.

Я оглянулся по сторонам и заметил на горизонте троих каких-то хмырей, ровненько так приближающихся к нашей скамейке. Самый первый из них, бодрым шагом направлявшийся в нашу сторону и видимо ведущий за собой остальных двух, был одет в короткую черную кожаную куртку, синие джинсы, с немного подогнутыми штанинами снизу, в тяжелых ботинках и был лысый. Второй – просто с короткой стрижкой в черной матерчатой куртке без воротника и в черных джинсах. Третий, самый последний, так же в черных джинсах и в балахоне с натянутым на голову капюшоном, шел сзади.

– Чо за ошпарки? – произнес я.

– Дак я и говорю, – ответил Слава.

– Фашисты что ли?

– Да фиг знает?

Я пригляделся.

– И чо?... Чо за маскарад? С хэллоуина что ли идут?

Слава ухмыльнулся.

– Какие страшные прям. Аж понты из жопы торчат.

– Кажется, они к нам идут.

– И чо им надо?

– Фиг знает… Может прикурить хотят.

Я посмотрел и заметил, что парни были немного помладше нас.

– Слушай, может они просто с детского утренника сбежали, не успели костюмы снять?

– Ага, подрабатывают в клубе аниматорами… Сегодня была тематическая вечеринка.

– По-любому.

Парни подошли с грозным видом и, встав перед нами, начали на нас смотреть. С одной стороны мне стало страшно, с другой – было несколько забавно.

Мы со Славой переглянулись с легкими улыбками на лицах.

Я кивнул головой как бы интересуясь “Чо надо, упыри?”

– Вы антифа? – высоким звонким напонтованным голосом спросил тот, что был лысый и в синих джинсах.

– Чёёёё? – ответил я.

Пауза.

– Я говорю – вы антифа? – еще более напонтованным голосом повторил лысый.

– Чо глухой что ли? – произнес одновременно тот, что был в балахоне с капюшоном, натянутым на голову.

Я подумал, что эти ошпарки парни конкретные и изначально настроены на веселое времяпрепровождение, возможно даже с танцами.

– Слышь, тебя кто так с людьми учил разговаривать, – ответил я сначала ему, а потом переключился на лысого: – Какой антифа? Чо ты несешь?

– Ты не груби, а, – вставил свое веское слово третий, с короткой стрижкой и куртке без воротника.

– То есть вы не антифа? – переспросил лысый.

– Я ваще не понял, о чем ты говоришь, – ответил я.

Лысый покачал головой и слегка оглянулся по сторонам.

– А закурить есть? – с предъявой грубо спросил тот, что в балахоне, спросил так, как будто я задолжал ему закурить тысяч на десять еще и с процентами.

– Нет, мы не курим, – таким же понторылым тоном ответил я.

– А чо это вы не курите? – грубо, причем даже без тени улыбки, серьезно спросил тот, что в балахоне.

– А чо это ты так интересуешься? У тебя комплексы что ли?

– Чо ты сказал?

– Слышь, ты не груби, а, – повторил тот, что был в куртке без воротника.

Лысый вытащил руку из кармана куртки и, как останавливающий знак, приставил ее тыльной стороной ладони к груди того, который был в балахоне с капюшоном.

– То есть вы не антифа? – снова спросил он.

Я осознал, что меня несколько задолбало отвечать на один и тот же его вопрос, еще я понял, что его это тоже больше уже не удовлетворяло, поэтому на всякий случай вытащил руки из карманов и, потерев пальцами глаза, сложил их в замочек между колен.

– Какой антифа ваще? Ты с чего взял, что мы антифа? – ответил я.

– Мне так показалось, бл%@ь, – грубо с понтами произнес лысый.

– И чо, что тебе показалось? Мне тоже много чего в этом мире кажется. Но это ведь еще не значит, что это соответствует действительности, правильно? – я продолжал говорить спокойно, стараясь не повышать голос.

Лысый ухмыльнулся.

– Чо самый умный, да?

– Да, я умный. Тебя чо, это напрягает?

Кажется, это могло уже стать поводом для ссоры.

– Слышь, ты не груби, я сказал, – услышал я снова от того, который был в куртке без воротника.

– Да я понял уже, понял, что не надо грубить, – заверил я этого мудака, глядя ему в глаза.

– Ты чо, а…

– Парни, вам чо надо? – спросил я, оглядев всех этих троих ошпарков.

– Ни чо, бл%@ь! – конструктивно ответил тот, что был в балахоне.

– А чо у тебя костяшки сбиты? – спросил лысый. Очевидно, что он был из них самый инициативный и вел свою линию разговора.

Я посмотрел на свои костяшки на правой руке. Внимательно так посмотрел. Рассмотрел их под разными углами, чуть наклонив голову. Отметил про себя как играется свет на коже, сквозь которую виднелись синяки. Сжал руку в кулак, потом разжал и посмотрел, чуть отставив от себя. Потом тоже самое проделал с левой рукой. Да, костяшки действительно были немного деформированы и с синяками.

– И чо? – спросил я, наконец, лысого, посмотрев на него.

– Бл%@ь, ты довы#%$@!ся щас, – со злостью произнес тот, что в балахоне.

– Ты чо сделал вывод, что я антифа только из-за того, что у меня костяшки сбиты? – спросил я лысого.

– Допустим! – ответил он вызывающим понторылым голосом.

– Дак ты не правильный вывод сделал, – сказал я.

– Да мне по#&й!

– Вот, а мне тем более посрать, – ответил я.

– Ты чо там… – только вылез тот, который был в балахоне с капюшоном, но лысый сразу остановил его.

– Ты знаешь, кто мы такие? Мы санитары леса. Мы очищаем эту страну от всяких черножопых ублюдков и жидов, – сказал он.

Я оглянулся на Славу.

– Да мне похрену, кто вы такие. Ты хочешь, чтоб я тебе памятник поставил что ли? Сам себе памятник иди поставь.

– Нет. Я просто хочу тебе уе&@ть.

– Да мне похрену чо ты там хочешь. Ты мне о всех своих желаниях щас будешь тут рассказывать?

Лысый заулыбался.

– Нет. Я просто тебя вы%$у.

Я ухмыльнулся.

– И чо, я тебя испугаться должен?

– Чо ты лыбишься, бл%@ь…

– Ну все, – произнес лысый, сжимая по очереди свои костяшки, хрустя пальцами.

Мне всегда хотелось замочить какого-нибудь фашиста. Такая своего рода программа минимум что ли для любого мужчины – наряду с такими задачами как родить сына, разменять двухкомнатную квартиру и посадить бонсай. На мой взгляд, нет большего дебилизма, чем просто так ненавидеть и убивать людей только за цвет кожи, да еще и возводить это в рамки какой-то сраной идеологии на уровне расового превосходства. Я тоже ненавидел нацистов хотя они и были люди, но я ненавидел их не просто так – а за то, что они все меньше становились похожи на людей и превращались в зверье. Есть такое понятие как возмездие и восстановление справедливости. Но конечно в данном случае мне было сложно представить как здесь и сейчас может произойти возмездие. Я понимал, что, скорее всего, нас здесь сейчас просто похоронят, если только я не смогу морально унизить этих ошпарков так, что они загнутся от комплекса собственной неполноценности, испугаются и убегут. Но этот вариант развития событий мне почему-то представлялся маловероятным.

Предупреждая атаку этого лысого хмыря, я первый нанес ему удар в пах, затем, резко встав в полный рост, вынес все свое тело с левой рукой под его челюсть и добавил правым локтем в голову куда придется. К моему удивлению он тут же упал на спину на землю. Его ошибка изначально заключалась в том, что он стоял ко мне слишком близко – на расстоянии удара. Странно, что он об этом не подумал. Теперь он лежал на земле, зато двое его друзей стояли передо мной и они были явно не слабее меня. Слава тут же резко соскочил с места, и началась драка. Как я и думал, лысый довольно быстро поднялся и был очень зол, и явно хотел восстановить свое уязвленное самолюбие. Концентрируясь на бое с одним противником, и получая при этом удары, казалось бы, ниоткуда, я начинал понимать какое все же преимущество дает численное превосходство. Нас бы со Славой наверное так и похоронили бы здесь, и справедливость уж явно не восторжествовала бы, если бы в какой-то момент времени я не услышал голоса:

– Тихо-тихо, парни. Чо случилось? Какие проблемы-то?

И чья-то мощная рука отодвинула меня в сторону:

– Вы чо тут устроили? Чо за рамсы?

Трое каких-то мужиков разняли нас и теперь стояли между нами, интересуясь, что тут происходит. Им было уже лет за тридцать и они были достаточно внушительных размеров. Учитывая, что те трое фашистов были даже помладше нас со Славой, авторитет этих дяденек, в том числе и возрастной, был как нельзя кстати.

– Парни, чо случилось? – спросил один из них, тот, который стоял сейчас ближе всего ко мне.

Задыхаясь и претерпевая боль в некоторых местах на теле, я сплюнул на землю и сбивчиво, но со злостью произнес:

– Скинхеды ублюдки.

– Скинхеды?

– Оп-па…

Этот мужик, который стоял сейчас ко мне ближе всех, обратился теперь уже к тем фашистам:

– Пацаны, вы скинхеды?

Лысый выпрямился, но на вопрос отвечать помедлил. Кажется, этот вопрос ему не особо понравился и ввел его в некоторое замешательство.

– Ну чо ты ссышь-то, – произнес я, обратившись к нему, но тут же поймал себя на мысли, что рано я начал выделываться, еще не известно как сейчас ситуация повернется, вполне вероятно, что и не в нашу пользу. Хотя мужики явно не походили на кого-то из бритоголовых.

– А вам-то чо? У нас тут свой базар… Наши дела, – наконец ответил лысый.

– Не, пацан, ты заблуждаешься, – сказал все тот же мужик, который стоял сейчас рядом со мной.

– Это уже не ваши дела, – добавил второй, затянувшись от сигареты, затем бросив окурок рядом с собой и затушив ногой.

– Бл%@ь, молодняк еще совсем, а уже туда же.

– Дяди, вам чего? У нас тут свои проблемы, – ответил тот, который был в балахоне, и у которого капюшон уже был сдвинут куда-то на бок и держался не на голове, а висел рядом с ухом.

– Парни вы идите, идите, – сказал тот мужик, что стоял рядом со мной и руками показал нам, чтобы мы сваливали отсюда, – Идите, парни, идите отсюда. Все.

Мы со Славой переглянулись и тихонько зашевелились, медленно отходя в сторону.

– Идите, идите, парни.

Мы отошли назад, не выпуская из виду ситуацию, которая сейчас разворачивалась на этом месте.

– А вот вы, пацаны, попали, – произнес мужик, обратившись уже к скинам, – У меня друг – якут. У него недавно сына убили. Кто-то из ваших. Мы сейчас как раз от него идем. Он щас бухает целыми днями и рыдает дома. А жена у него в больнице с сердечным приступом лежит. Так что вы попали, пацаны. Мы щас будем из вас всю эту дурь выбивать.

Вот и оно – возмездие… Хм… Странно… Никогда бы не поверил, что удача настолько может оказаться на нашей стороне. Откуда бы не взялись эти мужики – они как минимум спасли нам здоровье. А еще, что меня очень радовало, они сейчас научат этих молодых дебилов тому, что не бывает действий без последствий, и что нарушение баланса всегда приводит в результате к его неизбежному восстановлению – это закон.

Я остановился и посмотрел на лысого. Я поймал его взгляд, чмокнул ему губами, послав воздушный поцелуй, и произнес:

– Наслаждайся справедливостью, урод.

После этого мы со Славой развернулись и пошли прочь.

– Я тебя найду, слышь, ты… ааааа!... – только услышал я позади себя. Остальное меня уже не интересовало.

– Да, конечно, – тихо произнес я. Попробуй меня найди – я тебя первым порешу.

Мы уходили под звуки ударов и крики той новой драки, которая разгоралась позади нас, и которая пришла нам на смену. Я никогда не был на войне, но сейчас я как нельзя лучше начинал понимать одну вещь – война никогда не закончится. Она лишь только будет принимать различные формы. И здесь в мирное время на гражданке всегда кто-то будет жить как на войне, на которой есть свои потери, свои трагедии, свои смерти, и свое противостояние. Весь этот мир лежит в одной огромной войне. И у каждого человека она своя.

 

 

 

 

 

 

 

14.

 

Человек всегда инстинктивно стремится к справедливости. Из этого инстинктивного стремления исходит и жажда мести. Человек мстит тогда, когда, как ему кажется, происходит что-то несправедливое. Люди обижаются на людей. Люди обижаются на разумное сознание. Мало кто может обидеться на дерево, или на скамейку в парке, или на машину. Человек может в приступе гнева, желая выпустить свои эмоции, раскрошить бейсбольной битой письменный стол. Но вряд ли кто-то будет всерьез мстить письменному столу, за то, что тот стоял не в правильном месте, даже если этот кто-то споткнется об его ножку, ударится коленкой об его угол, съежившись от боли, упадет на пол, разодрав при этом себе руку о рифленый край стола, причем упадет так неудачно, что долбанется губой о вазу, стоящую на этом столе, и затем, поднимаясь с полу еще и больно зацепится ухом о все тот же проклятый стол. Но, даже если у кого-то потом и появятся мысли о том, как бы отомстить этому столу – скорее всего он будет понимать, что это глупо. Глупо потому что стол не обладает сознанием и говорить о какой-либо справедливости, а соответственно и о мести – бессмысленно. Чаще всего люди даже понимают, что мстить невменяемому, не отдающему себе отчет, человеку – так же бессмысленно. Желание мести рождается из желания справедливости. Точнее от неудовлетворенного желания справедливости. А, как известно, неудовлетворенное желание производит боль. Таким образом, месть – это точно такое же желание, точно такой же инстинкт, точно такая же закономерность, как и все остальные желания, инстинкты и закономерности.

Точно так же и из желания справедливости у человека в той или иной ситуации возникает стремление себя оправдать. Ведь чаще всего, совершая неправильный поступок, где-то глубоко внутри человек понимает, что он поступает неправильно. При этом, осознавая свою неправоту и испытывая дискомфорт от назойливого инстинктивного чувства справедливости, человек пытается найти себе какое-то оправдание, как бы говоря: “Посмотрите – я сделал это, потому что имел на это право”. Человек понимает, что он не прав, но боль от ощущения несправедливости своего поступка заставляет его искать оправдания, человек стремится подогнать понятия справедливости под себя. А точнее – подогнать свое поведение под понятия справедливости. Потому что, если он будет видеть несправедливость – он будет испытывать боль. А иллюзия справедливости – оправдание – от этой боли как-то избавляет. То есть не всегда, конечно, желание оправдаться есть следствие неправильных поступков. Желание оправдаться есть следствие чувства вины. А чувство вины, как любую часть системы, можно как обойти, так и умело использовать в определенных целях. Поломав или исказив причинно-следственные связи, можно сыграть на чувстве вины. Иногда, оправдание – это всего лишь неосознанное стремление обмануть систему контроля – инстинктивное желание справедливости. А иногда оправдание – это всего лишь стремление удовлетворить это желание, установив истинные причинно-следственные связи, найдя недостающие звенья цепи, убедиться в том, что все твои поступки справедливы и для чувства вины нет никакого повода. Но и в том и в другом случае желание оправдаться есть стремление успокоить свои инстинкты, избавившись от боли, успокоить свои чувства. А чувство справедливости – такая же закономерность, как и желание пожрать. И точно такой же инстинкт, точно такая же потребность, от неудовлетворения которой начинается боль.

Да, да – именно инстинкт, именно потребность.

Раньше считалось, что мораль – это исключительно объект человеческой культуры, творение самого человека. Сейчас выясняется, что даже животные обладают определенной моралью, а сама мораль – регламентация поведения в обществе (стае) – есть инстинкт, который у человека, в отличие от животного, может претерпевать изменения и поправки, может искажаться, но – все же остается инстинктом. Человек всегда будет чувствовать боль при осознании какой-либо несправедливости. Это закон.

Подчиняясь инстинктивному желанию справедливости и – как вследствие этого – испытывая чувство вины, большинство людей, совершая неправильные поступки, все же стараются оправдать себя. Но есть некоторые люди, которые в полной мере осознавая свои инстинкты как систему контроля, целенаправленно ломают эту систему, пытаясь изменить структуру мира. Видя причинно-следственную связь, они пытаются ее исказить. Такие люди могут обладать настоящей властью. Они могут управлять как своими, так и чужими инстинктами.

И человек никогда бы не дошел до этого, если бы у него не было воли. Величайший дар или проклятье?

В Ветхом Завете разрешалась месть. Наверное, потому что Бог знал природу ее появления и систему причинно-следственных связей – и это логично, ведь Он Сам ее создал. В Новом Завете месть запрещается. Да, закон изменился. Видимо, Бог, понадеявшись на силу человека и его способность к расчету, в очередной раз захотел увидеть величайшее чудо на земле – подчинение человеком себе своих инстинктов. Но, наверное, когда люди, дошедшие до знания всей системы контроля и сумевшие ее обойти или поломать, начали при этом искажать структуру мира, разрушая его – и стали использовать возможность обойти систему, возможность подчинить себе свои инстинкты, как способ возвыситься над всем миром, поработив остальных людей, а если не получится, то уничтожить их, и при этом не испытывать боли от собственной несправедливости – наверное, тогда Бог по-настоящему испытал боль.

Знание не спасет этот мир.

Никогда.

Каким бы достойным и величественным оно не было.

Знание – всего лишь ресурс. Всего лишь средство. Оно может как спасти мир, так и уничтожить его.

Хотя, нет.

Когда Бог увидел, что человек может сделать, используя знание – он дал человеку другое знание – страх перед адом.

Правда потом пришел сатана и это знание у человека отнял. Оставил лишь то, которое ему выгодно. Оставил лишь часть знания. Создал иллюзию. Ему-то все равно терять нечего.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

15.

 

Мы сидели втроем с Владом и Светой на маленькой кухне, в атмосфере которой стоял запах перегара от вечно опохмеляющегося Влада, хотя сейчас этот раздолбай, надо сказать, был еще относительно трезвый. Белый табачный дым, струйками и потоками распространяясь по всей кухне, заполнял собой все помещение, и, не желая по каким-то причинам уходить через открытую форточку, лишь слегка двигаясь в сторону коридора, основной своей массой все же покрывал нас, троих собеседников, окутывая своим нежным духом и концентрируя в себе всю нашу энергетику, скрепляя и обобществляя наши эмоции, как некая универсальная проводящая резонирующая среда.

Я с улыбкой на лице, на котором, кстати, кроме улыбки еще красовался небольшой синяк на левой щеке, рассказывал о своей недавней встрече со скинхедами. Меня немного забавляла вся эта история, тем более что нам со Славой в значительной степени повезло и мы вышли из этой ситуации без особых потрясений.

– И что просто ушли и все? – спросила Света, – И больше не знаете, что там было?

– Нет, – ответил я с ухмылкой, – Ну мы видели, что там мочилово началось. То есть мужики реально начали гасить этих ушлепков, короче. Но чем там все закончилось – мы уже без понятия были.

– Надеюсь, они хоть не убили их, – произнесла Света.

– Я бы убил, – ответил Влад, затягиваясь сигаретой, – Прям там бы и порешил их.

– Ну, конечно, – возразила Света, – Нет, так нельзя все равно.

– А чо? – снова ответил Влад, – Представляешь – мужик, у тебя сына замочили, вот просто так, ни за что абсолютно, только из-за того, что глаза раскосые. И это при том, что они живут, в общем-то, в своей стране. Они даже не иностранцы, они граждане Российской федерации. Это как ваще – вот убивать человека только из-за того, что он другой национальности, только из-за того, что у него раскосые глаза? Эти фашисты – это говно, а не люди, их гасить надо, это мразь.

– Ну, да, конечно, это ужасно, когда у тебя так сына ни за что ни про что убивают, – согласилась Света.

– Я бы на месте этих мужиков реально завалил бы тех подонков. Правильно, у них друг бухает щас постоянно, его жена в больнице лежит. Еще и жена потом помрет, мужик просто повесится – вот прекрасное развитие событий. И все из-за каких-то скотов, у которых больная психика. Только больные на голову люди могут поддерживать эту идеологию – продолжал Влад.

– Ну, не они же конкретно его убили, – ответила Света.

– Какая разница? – возмущенно выпалил Влад, – Рано или поздно они переступят эту черту. Если они поддерживают эти идеи расизма – они уже не люди, они падаль.

– Это не значит, что их надо убивать. У них тоже есть матери, отцы, родные и близкие, – возражала Света.

– А они сами виноваты, что вырастили таких детей. Куда они смотрели? Как они воспитывали их? У них дети растут убийцами. Просто обыкновенными банальными убийцами. Все, это уже не люди. Куда смотрели их матери и отцы, что допустили, что у них выросли такие уроды? Сами виноваты.

– Нет, все равно так нельзя, – продолжала Света, не желая соглашаться со своим воинственным братом. У них тут между собой начинался, типа, спор как бы. У каждого была немного своя точка зрения на этот счет, – Но, конечно, я не представляю – у тебя сына убили. Как вообще жить после этого. Это ужасно, – заключила Света.

– Вот об этом я и говорю, – ответил Влад, затянувшись. Хоть в одном они соглашались абсолютно точно.

– Нет, я реально, наверно, все-таки больше Влада поддержу, – вставил я, наконец, свое слово, – У меня тоже более радикальный взгляд на эти вещи. Фашисты – это говно.

– А как же твоя религия? Бог же учил всех любить, – заметила Света.

Я пожал плечами, состроив гримасу, выражающую у себя где-то глубоко внутри свой до сих пор не разрешенный внутренний конфликт.

– Это не значит, что всяким уродам нужно позволять делать все, что угодно, – ответил я, – И это не значит, что надо позволить каким-то ублюдкам уничтожить весь этот мир. Тех людей, которых убивают нацисты – их я тоже должен любить, но они в отличие от этих фашистов жертвы. Так что правда на их стороне.

Света вздохнула и как-то задумчиво слегка наклонила голову, не зная, что ответить.

– Она девушка просто, – с улыбкой произнес Влад, жестом руки с сигаретой между пальцами показав в ее сторону, – Девушки и должны так мыслить. Женщины меньше склонны к насилию. Это правильно.

– За это они нам такие и нравятся, – согласился я.

– Точно, – Влад поднял свой стакан, в котором была налита водка, и жестом пригласил меня в знак согласия удариться об этот его хрустальный попойный сосуд. Я поднял свою кружку с соком и звонко чокнул ей о стакан Влада.

– Ой, прям, тоже мне, – произнесла Света, усмехнувшись.

– Но тут все-таки есть один нюанс, – заметил я, – Эту идеологию нельзя искоренить просто обыкновенным мочиловом всех, кто ее придерживается. Здесь нужно что-то более конструктивное. И не всегда нужно отвечать насилием, это правда. Здесь нужно, чтобы у людей сознание поменялось. Нужна более тонкая работа. Надо с людьми общаться, чтобы у них меньше злости было, чтобы они мыслили по-другому, чтобы у них агрессии меньше было, и не возникало желания убивать только из-за того, что кто-то другой национальности или даже из другой страны.

– Дак вот я об этом и говорю, – ответила Света, – Просто убивать всех националистов – это тоже не выход. Так тоже нельзя.

– Кто б спорил… – тихо произнес Влад.

Света посмотрела на него и вздохнула.

Наступила небольшая пауза.

– Ой, ладно, я пойду пока, – сказала, наконец, Света, встав из-за стола и разгладив руками на джинсах собравшиеся морщины. Я невольно посмотрел на ее сексуальные бедра, – Вы тут еще общайтесь, а мне надо кое-какие дела доделать, – произнесла она и вышла из кухни.

Влад улыбнулся и, указав рукой с зажатой в пальцах сигаретой вслед ушедшей его сестры, приглушенно произнес:

– Она специально ушла, чтобы мы с тобой могли поговорить.

– Н-да? – ухмыльнулся я и утвердительно кивнул головой.

– Она обо мне заботится. Хочет, что бы я изменил свою жизнь и стал приличным человеком.

– Это естественно, – констатировал я.

Влад сделал последний глоток из своего стакана с водкой и, затянувшись, грустно произнес:

– Света на меня немного злится. Я чувствую, что она от меня устала.

– Она тебя любит. Ты же ее младший брат, – возразил я, покачав головой.

– Но я ее достал, – ответил Влад, – Ее достало то, что я постоянно бухаю и торчу дома целыми днями. А если не дома, то в каких-нибудь гадюшниках с корешами. Ее достали мои шлюхи и просто те давалки, которых я знаю, и которые спят со мной просто так.

– Здесь трудно спорить. Это вполне логично, – согласился я.

– Вот об этом я и говорю.

– Дак изменись.

Повисла пауза.

– Не могу, – ответил Влад, затянувшись, – Точнее… не хочу… Ну… даже не знаю как… Не вижу смысла.

– Не видишь смысла, чтобы измениться?

– Ну… да… Мы же с тобой уже говорили как-то об этом. Не понимаю зачем.

– Что в твоей жизни должно произойти, чтобы ты увидел в этом смысл и захотел измениться? – спросил я.

– Не знаю… – ответил Влад.

Я тупо поднял кружку с соком и сделал глоток. Затем поставил кружку обратно.

– Света будет рада за тебя.

Влад отрицательно покачал головой, затягиваясь сигаретой.

– Почему-то меня это… не особо стимулирует. Я люблю свою сестру, но жить только ради нее я не могу. Это глупо. Мне нужен какой-то стимул. А у меня его нет. А жизнь меня эта больше не возбуждает.

Я скривил губы, не зная, что ответить.

– Мне цель какая-то нужна в этой жизни, – произнес Влад, – ЦЕЛЬ… А я не хочу ничего. Не знаю… Как так?… Ничего не хочу… И жить не хочу… Меня… хм, не привлекает больше эта жизнь… Она бессмысленна.

– Хм… – я утвердительно покачал головой, – А ведь я тебя понимаю, – ответил я, – То, что ты чувствуешь. Твое состояние.

– У тебя хотя бы есть твоя вера, – сказал Влад.

“Чёёо?” – подумал я про себя.

– Ты что завидуешь моей вере? – спросил я, скривившись.

Влад пожал плечами.

Я посмотрел на него внимательно-внимательно.

– Что ты только что сказал? – удивился я, – Первый раз в жизни встречаю человека, который завидовал бы моей вере.

Я действительно совершенно не представлял себе, в чем не религиозный человек может завидовать религиозному.

– Не все так просто, поверь мне, – сказал я.

Влад затянулся.

– По крайней мере, у тебя есть цель в жизни, – произнес он, выпуская дым.

– Какая?

– Ну… ты же спасаешь мир…

Я продолжал тупо смотреть на Влада. Потом отвел взгляд в сторону.

– От этого быстро устаешь, – ответил я.

“Знал бы ты, что самым моим большим желанием является то, чтобы Бога никогда не было” – подумал я про себя.

– Религия не приносит радости человеку, – сказал я вслух, – Но ты прав – она стимулирует. Это факт.

– Вот об этом я и говорю, – ответил Влад, докуривая сигарету.

И мне самому с этим трудно было не согласится.

– Знаешь, ты наверно прав, – философски произнес Влад, немного задрав голову, всматриваясь в потолок, – Без веры и без Бога жизнь человека становится в значительной степени бессмысленной.

Я задумался.

– Я так никогда не говорил, – ответил я.

– Но всегда так думал, – ухмыльнулся Влад.

Наступила пауза.

Возможно, в этих словах и была доля истины.

– Но ты в Него не веришь.

– Не могу себя заставить, – сказал Влад и затушил в пепельнице докуренную сигарету.

Забавно… Возможно, что он был прав. Ведь в жизни человека все определяется только лишь его болью. Именно боль – единственный и изначальный первопричинный стимул, заставляющий человека что-то делать. Неудовлетворенное желание производит боль. Боль заставляет идти и искать пути, способы удовлетворения своего желания. И религия здесь не исключение – тоже все сводится в результате лишь к этому одному. Просто здесь наряду с понятием временной боли появляется другой более веский аргумент, и более сильный фактор – это совершенно другой уровень – боль вечная. Но это уже совсем другая тема.

Находясь в этой квартире, я продолжал общаться со Светой и Владом, то по очереди с каждым, то одновременно с обоими, обсуждая какую-нибудь очередную тему за столом на кухне, застланной табачным дымом. Мне нравилось находиться с ними втроем в такой маленькой компании, а Света радовалась, что хотя бы при мне в ее доме нет проституток и Влад не бухает водку литрами из горла бутылки, а медленно сосет ее из стаканов маленькими количествами.

В какой-то момент времени мы со Светой остались на кухне вдвоем. Сидя за столом, приставленным одним краем к стене, друг напротив друга, мы общались и находили наше общение между собой довольно приятным.

Света рассказывала мне про свои впечатления, когда ее впервые остановил гаишник, когда она ехала на машине утром. Говорила, как волновалась при общении с ним, хотя вроде ничего не нарушила.

– …А потом просто отдал мне документы, пожелал хорошего пути и быть внимательной на дороге. Только и всего. А я там перетряслась уже вся. Думала про себя, что там не так сделала, что там нарушила. Даже взятку не попросил и не стал меня долго держать, документы отдал и все.

– Да, у них есть такая развлекаловка ночью и утром, чтобы не засыпать. От скуки помогает, – произнес я, утвердительно покачав головой.

– Да… ну может быть моя машина, там, под какие-нибудь описания подходила.

Я пожал плечами с улыбкой на лице.

– Может быть, – ответил я.

Наступила пауза.

Мы помолчали немного. Света положила ногу на ногу, одной рукой подперла шею, а другую свободно опустила на стол, и медленно постучала тихонько по нему ногтями. Она буквально за несколько секунд как-то изменилась и стала грустной.

– Я устала от того образа жизни, который ведет Влад, – произнесла она, – С ним надо что-то делать. Ему пора уже выходить из этого. Так больше нельзя.

– Это факт, – согласился я.

– Что мне делать с ним?

Я покачал головой и тихо произнес:

– Я не знаю.

Потом я добавил:

– У него абсолютная апатия и безразличие к жизни, и он не хочет напрягаться. Ему просто на все наплевать. Он не хочет больше жить. Он предпочтет умереть где-нибудь на помойке, чем напрягаться ради чего-то. Трудно заставить человека жить, если он сам не хочет.

Света скрестила на груди руки и прислонилась плечом к стене, положив на нее голову.

– И что? Должен же быть какой-то выход. Должен же быть способ заставить его. Не может быть так, чтобы ничего нельзя было сделать. Он не может так просто умереть, – проговорила она.

– Нужно, чтобы у него появилась какая-то цель в жизни, – ответил я,– Может, чтобы он влюбился в кого-нибудь, я уже думал об этом. Или просто какое-нибудь дело, которому он мог бы себя посвятить.

– Да, это было бы хорошо, – не отрывая своей головы от стены, произнесла Света, – Как это осуществить?

Я улыбнулся, и мы оба рассмеялись.

Затем снова наступила пауза.

– Может, вера сможет его спасти?

– Он не верит в Бога, – произнес я.

– А твоя церковь? Может, его в церковь привести?

Я улыбнулся.

– Да, это было бы не плохо. Но он не пойдет. Я уже говорил с ним.

– Я его заставлю.

Я снова улыбнулся.

– Хорошо. Я дам адрес… или нет… я даже лучше познакомлю тебя с кем-нибудь, чтобы вы с ними поехали.

– А ты что? – покосилась на меня Света.

– А что я?

– А ты не поедешь? – недоуменно спросила она.

– Нет.

Света нахмурила брови в непонимании.

– Почему?

– Ну, потому что вот так вот, – ответил я.

Наступила пауза.

Света смотрела на меня непонимающим взглядом, хотя где-то глубоко внутри она примерно понимала, почему я отказывался ехать в свою церковь.

– Я не поеду туда, – добавил я, – Так что как-нибудь без меня. Но я найду людей, которые будут вас сопровождать.

Света глубоко и очень грустно вздохнула.

– Ладно, я понимаю, – произнесла она через некоторое время.

“Это вряд ли”, – подумал я про себя.

– Сходите в православную церковь с ним, – не зная, на какой результат рассчитывая, сказал я.

– Он не пойдет, – ответила Света, спокойно покачав головой, – Туда точно не пойдет.

Да, логично было ожидать столь предсказуемого результата. Учитывая характер Влада, его цинизм и отношение к государственной политике.

Мы сидели молча несколько секунд, потом вдруг Света неожиданно произнесла:

– А может, сходим как-нибудь… куда-нибудь… в боулинг например поиграем… или в кино. Я давно уже никуда не ходила.

Я посмотрел на нее.

– Да, можно, – ответил я, улыбнувшись.

– Можно даже вдвоем. Не обязательно с Владом, – произнесла она.

– Да, конечно. Было бы замечательно…

– Пускай дома сидит…

– Угу, – утвердительно покачал я головой, – Хорошо.

– Ну, вот… прекрасно, – улыбнулась Света.

— Да, – ответил я.

Наступила еще одна пауза.

 

Итак. Света пригласила меня куда-нибудь сходить… просто вдвоем… хм… Я понимал, что я ее не люблю и долгосрочные семейные отношения мне с ней вряд ли нужны, хотя как девушка она меня привлекала, мне нравилась ее фигура, меня возбуждало ее тело. Можно было бы с ней переспать – но это было бы крайне не правильно в данном контексте, и тем более в контексте моей религии… Эх… Иногда я жалел, что не умер маленьким… Хотя Света сама была та девушка, которая бы просто так не дала. У нее были… хм… принципы… Я не видел особого смысла развивать наши отношения в этом направлении… По разным причинам… А просто удовлетворить свое сексуальное желание – как я уже отметил, вряд ли это было правильно в данном контексте. Я все-таки был для них с Владом другом, и даже не просто другом, а кое-кем еще.

Но я подумал, что развивать этот контакт в любом случае будет для меня не лишним.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

16.

 

Я стоял у себя в комнате перед телевизором и с… хм… с какими-то просто неописуемыми чувствами… пучил по федеральному новостному каналу интервью с одним психиатром. В средствах массовой информации продолжали освещать тему военных действий на Кавказе, прошедших совсем недавно. Та самая маленькая война, начавшаяся из-за того, что одна южная страна, власть в которой была установлена Соединенными Штатами Америки, решила вернуть себе территорию, которая отделилась от этой страны и объявила суверенитет. По крайней мере, так описывалась и преподносилась эта ситуация в СМИ. У России были свои интересы в этом регионе. Может, она просто хотела защитить свои границы, а может что-то еще. Я не брался судить о том, что там было на самом деле, так как не имел никакой информации. Но я не доверял никому. Тем более своему правительству и федеральному новостному каналу. Военные действия уже закончились. Но тема продолжала обсуждаться. И то, что я сейчас видел и слышал по телевизору, заставляло мои волосы под мышками тянуться к небу, и я уже чувствовал, как мои глаза лезут на затылок прямо через лоб. Журналисты, казалось бы взрослые умные люди, с серьезными лицами обмусоливали кадры, на которых президент той самой небольшой южной страны жует перед камерой галстук, якобы от паники. Еще в студию пригласили какого-то психиатра, и, показав ему фотографию этого самого президента то ли с бодуна то ли во время массажа простаты, всерьез спрашивали бедного психиатра: “Вот скажите – по фотографии ведь явно видно, что у человека есть некоторые проблемы со психикой? Какое у него нездоровое выражения лица. Блеск в глазах. Маниакальная улыбка”.

“Ёжкин корень, – думал я про себя, – Чо за несусветная бредятина! Ни один психиатр, ни один специалист никогда не будет делать заключение о состоянии психического здоровья человека только на основе одной какой-то, еще, скорее всего, и неудачно сделанной, фотографии. Это бред. Это полный бред. Это настолько полный бред, что полней и бредятней просто некуда”.

– Ну, вы знаете, – ответил врач, – Вообще-то заключения о каких-либо психических патологиях делаются только после полного осмотра человека. По одной только лишь фотографии… Или даже по нескольким фотографиям, – аккуратненько предупредил психиатр журналистку, чья тоненькая беленькая ручка уже потянулась в папку за другим снимком, – Невозможно сделать заключение о состоянии пациента. Для этого врачу необходимо видеть пациента вживую и наблюдать его. Необходимо общение с ним. Так, просто по фотографиям диагноз не ставится.”

– Аааааа. Ну, слава Богу, – выдохнув, произнес я с облегчением. У меня прям как от сердца отлегло. А то я уж было подумал, что в системе этой реальности произошел какой-то сбой, что-то переклинило, сейчас все свернется и начнется всемирная перезагрузка с форматированием жесткого диска. Не заплатили что ли врачу перед эфиром? Просчитались чо-то как-то неудачно.

– Но ведь согласитесь, что здесь имеет место быть явно несколько неадекватное поведение… вот, например, когда он галстук жует перед эфиром… – продолжала настаивать журналистка, – Это же…

– Ну… кхм… неадекватное поведение в принципе еще не говорит о какой-либо патологии. Любой человек… хм… в состоянии паники может вести себя неадекватно… И… кроме того, я не наблюдаю особой какой-то паники в данном… видеоматериале… Человек может просто немного нервничает… – отмазывался психиатр.

– Ну, то есть все-таки получается, что человек… все равно находится в состоянии сильного нервного перевозбуждения, – пыталась журналистка перевернуть смысл слов врача так, как ей было выгодно.

– Ну… не обязательно…

– Ну вы только что сами сказали…

– Ну… в какой-то степени… да…

Я осенил изображение в телевизоре бедного психиатра крестным знамением, и продолжил таращить свои удивленные глаза, нервно подергивая своими увядающими ушами.

Бедный чувак. Надеюсь, его не замочат ГБ-шники после эфира. Надо ж было федеральному каналу так лохануться.

Я был в шоке. Просто в полном. Увидеть такое по новостям. Нет, я конечно, все понимаю – информационная война, там, да, и все такое, но должны же быть какие-то границы. Это – глупо. На кого это рассчитано? Как это все можно смотреть? Как это все можно хавать? Кто вообще это все будет хавать? На кого это рассчитано? На быдло? Или на дегенератов? Неужели там наверху думают, что люди будут всерьез воспринимать это? Это… это что вообще? Это что? Это пропаганда такая? Или что это? Чо за бред? Конечно, правительству необходимо сейчас любыми способами дискредитировать этого президента этой южной страны – это понятно. И я не испытывал к нему симпатии. Я не сочувствовал ему. Я не был на его стороне. Судя по всему он действительно затеял эту войну. Но использовать такие методы. Пихать в прямой эфир такую лажу, да еще и с такими косяками… Как?... Нет, мир все же не перевернулся. Все в порядке. Реальность не глючит. Ущипнуть себя – блин!... а ведь и вправду больно. “Чувак – ты молодец”, – обратился я к изображению врача психиатра в телевизоре. Это не подстава… Но у меня все же в голове не укладывалось то, что я сейчас видел и слышал по федеральному новостному каналу… Неужели на это можно повестись? Да и кто ваще может на это повестись? Кто ваще на это все поведется? Кто это хавать будет, блин?... Такое чувство, что я жил в какой-то своей ваще параллельной реальности и смотрел на этот мир от куда-то со стороны. Нееееет… у нас ведь не настолько тупой народ… Они что там, совсем что ли не уважают нас баранов, с которых шерсть стригут? Опуститься до такого. Давайте мы будем сейчас всех так снимать на камеру в неприглядном свете в самый подходящий момент, кто в носу ковыряется, кто в попе чешет – а потом показывать по телевизору и говорить, что у него нервное расстройство и панический синдром. И всем по фотографиям будем ставить диагнозы с отклонениями в психике. Я поверить не мог в абсолютную тупость той хрени, которая сейчас проникала в мой хрупкий девственный мозг через экраны телевизора.

Это был полный пипец. На кого, интересно, это было рассчитано? Кто на эту лажу поведется?

Я отошел от экрана телевизора и пошел одеваться. Вообще-то я собирался сейчас зайти к Коле и тем чувакам, которые у него постоянно тусовались. Навестить их. Посмотреть, не спалили ли они еще квартиру. Потрещать за всякую фигню. И попросить их, чтобы они придумали название для нашей группы, которую мы собирались организовывать со Славой и его девушкой Катей.

Я оделся и вышел из дома, направившись к этим укуркам, продолжая по дороге удивляться тому, насколько же грубо сработали средства массовой информации, решив провести компанию по дискредитации имиджа президента той самой маленькой южной страны, которая находилась под покровительством США. Или же действительно они рассчитывали на стадное сознание и формирование у людей чисто эмоционального негативного восприятия. Разве эта лажа может сработать?

Мне почему-то казалось, что вряд ли.

Мне в общем-то не долго было идти до моих укуренных приятелей. Мы жили в одном районе. Но на всякий случай по дороге я решил позвонить Коляну.

– Здорово, Костян, – отозвался он, ответив на звонок.

– Здорово. Я тут прохожу недалеко. Чо, я зайду?

– Да, конечно. Заходи. Какие проблемы.

– Ну, все, давай.

Отлично. Через двадцать минут и несколько кварталов я уже поднимался на лифте на восьмой этаж. Еще через пять минут я уже был в квартире, снимая с себя куртку в прихожей и вешая ее на полу-обломившийся крючок.

– Знаешь, какая у меня идея возникла? – хитрой ухмылкой, оторвавшись от компьютера, повернувшись головой в мою сторону, встретил меня Колян, когда я зашел в комнату, в которой еще Майк и Укур сидели смотрели телевизор.

– Какая? – с недоверием поинтересовался я, слегка улыбнувшись и искоса посмотрев на Колю.

– Взломать короче какой-нибудь сайт неонацистский и зафигачить туда антифашистский плакат, и твой трек, чтобы проигрывался при загрузке сайта. Чисто накосячить там так, создать им антирекламу. Причем сделать все это в день рождения Гитлера.

Я склонил голову немного задумавшись. Потом представил себе как бы это могло выглядеть. И потом, уже медленно расплывшись в улыбке, произнес:

– А чо, кстати, тема.

– Дак я и говорю, – подхватил Колян, – Только надо будет сделать это по уму, чтобы это прикольно выглядело. Чтобы это так, по нормальному, было сделано.

– Угу, – утвердительно покачал я головой, продолжая улыбаться и смотреть куда-то в сторону, представляя себе как бы это на самом деле могло выглядеть.

– Да, ни чо так идея, – отозвался Укур.

– Чмырить фашистов мудаков, – согласился Майк.

– А ты реально готов на это пойти? – спросил я Колю.

– Готов, – ответил он, отвернувшись к монитору компьютера, и повернувшись снова ко мне, добавил, – Только это не сейчас. Это в следующем году уже только. В апреле у них, короче, этот праздник.

– Да?

– Угу. Надо было тогда делать, но тогда я чо-то не сообразил.

– Ну, ни чо, можно. Надо будет только не забыть. Не представляю от этого сильно большой практической ценности, но ради прикола можно. Вполне.

– Да чмырить, короче, надо этих фашистов. Гопота недоделанная, – снова произнес Майк.

– А, чо, кстати, вы сильно там с этими мудаками порамсили? Которые до вас со Славой докопались, – спросил Укур.

– Да не. Так, немного помахались, – скромно ответил я, – Потом мужики, короче, какие-то подошли, начали косяк разруливать. Говорят, типа у нас у друга – он якут – у него недавно убили сына, тоже какие-то националисты…

– Ну, Колян чо-то рассказывал.

– Ну вот. Они нам говорят – типа, идите отсюда, парни – и там уже сами стали с ними разбираться.

– Ну-ну, вот Колян рассказывал.

– Ну, нам чисто повезло, – заметил я.

– Пруха, – произнес Коля, отвернувшись к монитору.

– Чо говоришь?

– Я говорю – пруха чисто, – повторил он.

– А, ну.

– Я говорю, чмырить их надо, этих уродов. Ходят только жизнь всем портят, – снова произнес Майк.

– Блин, я б реально на куски порезал, если бы у меня сына убили, еще и из-за какой-то сраной идеи. Это ж нелюди, бл$%ь, – добавил Укур.

– Да ваще, – согласился Майк, и после этого наступила небольшая пауза.

Каждый видимо думал о чем-то своем.

– А! Чо, короче, пацаны, хотел… – нарушил я установившуюся ненадолго тишину.

– Чо?

– Придумайте название для нашей группы, – предложил я.

– Название для группы?

– Да.

– Чо, кто у вас там – ты, Слава… – начал спрашивать Майк.

– Да, и девчонка эта Славина. Она еще учится только. Она офанатела короче музыкой, хочет научиться на гитаре шпилить, – ответил я.

– То есть вас трое пока.

– Да пока… Ну, музыку какую мы играем, вы знаете, слышали уже, да. Наши со Славой записи…

– Ну.

– Ну, вот… А то мы чо-то паримся. Никак не можем придумать название.

– Назовитесь, короче, “пьяные ушуисты”, – предложил Укур.

– И чо? И в чем смысл? – спросил я.

– Ни в чем.

– “Качкообразные обезьяны”, – предложил Майк.

– Мы что похожи на качкообразных обезьян?

– Не, это так просто.

– Назовитесь “Вова снова в теме”, – отозвался Колян.

Гениально. Посыпались самые невероятные варианты самых нелепых названий.

– Блин, смысл-то какой в этом? – поинтересовался я.

– Никакого.

– В этом весь и прикол.

– С политическим оттенком смысл, с политическим.

– “Вова снова в теме”, – медленно произнес я, – Не, пацаны, давайте чо-нибудь нормальное.

– Назовитесь “Гвозди”, – снова предложил Майк.

Я задумался.

– Н-н-неееее… – помотал я головой, – Для панк-группы подошло бы. Мы же не панк играем.

– “Голова в тыкве”, – предложил Колян.

– Группа изначально обречена на андерграунд. Для стиля грандж подошло бы.

– “Тыква в голове”.

– У вас чай есть? – спросил я.

– Да, конечно.

– Я пойду, хряпну. Пока вы думаете.

– “Мясо с кровью”.

– Не, они же не блэк-металл шпарят, – возразил уже Майк.

– “Шпарят” – точно, “шпарят”. “Ошпаренные яйца”.

– Продолжаем кулинарную тему.

Я удалялся на кухню под разные нелепые названия, то и дело звучащие у меня за спиной.

– Группа с таким названием изначально обречена на андерграунд, – устало произнес я.

Пососав на кухне чаю, и наслушавшись всяких идиотских и бредовых названий для рок-группы, долетающих через стенку до моих ушей и атакующих мой уже ничему не удивляющийся мозг, я вскоре вернулся в комнату.

– Мы остановились на варианте “герменевтика мочит экзегезу”, – сказал Майк.

– Чуваки, даже я не помню, чо эти слова означают, – ответил я.

– Да по-фигу, главное, что со смыслом.

– Да, только не понятно, с каким.

– Предполагалось, что изначально это имена двух девушек.

– О, да, смысл очень глубок.

– А приколитесь, кто-нибудь действительно своих дочерей так назовет. Вот это жесть будет.

– Для этого нужно быть религиозным фанатиком.

– Для этого нужно быть дебилом, – ответил я.

– О, приколитесь, опять этого васька показывают, – вдруг произнес Укур, глядя в телевизор, – Приколитесь, как он галстук жует. Во мудила. Такой он дятел в натуре.

Ага. Все тот же федеральный канал. И даже та же журналистка, ведущая передачи новостей. Я сегодня все утро удивлялся тому, как же тупо эти СМИ пытаются дискредитировать президента враждебного нам государства, и все задавался вопросом “Кто же может повестись на этот нелепый развод?”. И вот, блин, на тебе, пожалуйста – Укура это зацепило… Абзац… Ну как так-то?... А я еще думал, на кого это может быть рассчитано… На дебилов что ли каких-нибудь?

– Укурчик, родной мой, – с грустью произнес я, – Это же развод для идиотов. Это пропаганда. Они тебе любую фигню покажут, лишь бы ты только гнобил этого президента до конца жизни.

– Да я ему это говорил уже, – отозвался Майк.

– Ну и чо? – ответил Укур, – В каком плане пропаганда?

– В том плане, что им просто нужно сформировать у тебя негативное отношение – любыми способами, пускай даже самыми примитивными. Идет информационная война. И они будут поливать этого хмыря грязью из пожарного брандспойта. Они просто работают с массовым сознанием. Они берут вещи, не имеющие по сути к делу никакого отношения, и раздувают их до уровня… какой-то хрени. Это все ерунда на самом деле. Это не важно. Там все намного сложнее. Там политика, там замешаны огромные бабки, там интересы мировых держав. Ты даже не представляешь, что это за люди. А здесь они просто пытаются сформировать у общества негативное отношение на уровне чувств и эмоций. Выставить того президента идиотом. Чтобы наше общество ненавидело и презирало этого хмыря. Они впаривают тебе пустышку, отвлекая внимание от того, что по-настоящему важно. А ты это хаваешь. Не опускайся до этого уровня. Это просто пропаганда. Там все намного сложнее. А это – детский сад. Это рассчитано на лохов. Не ведись на этот развод.

– Да, Костян, я им все это объяснял уже, – добавил Майк, – Несут какую-то чушь, чисто чтобы людей собрать. Рассчитано на бухарей каких-нибудь.

– Вот я и говорю… Это не значит, кстати, что я за него впрягаюсь. Это не значит, что я его поддерживаю и что я против России. Но чо там на самом деле происходит, мы не знаем. И опускаться до такого уровню – это глупо. Это не серьезно. Нужно сохранять ясность сознания, а не орать чо-то там голословно, как на митинге.

– Да понял я, понял, – ответил, наконец, Укур.

Уж не знаю, обидел я его или нет, полагаю все же, что он должен был отреагировать без особых эмоций, но промолчать здесь я просто не мог. Как можно вестись на эту лажу? Неужели правительство и средства массовой информации действительно относятся к народу как просто к стаду баранов?

– “Форматирование сознания” – группу свою назовите, – предложил Майк.

– “Форматирование сознания”, – переспросил я.

– Да.

– Ты откуда ваще взял это?

– А чо? Как раз подходит. У вас же творчество такое серьезное, тексты со смыслом, философские.

Я задумался.

– Ну, в принципе…

– А, что не плохое, кстати, название, – подтвердил Укур.

– Ну… это вот, конечно, уже ближе к телу… – тихонько закивал я головой, тупо смотря куда-то в сторону, пытаясь быстренько проанализировать все возможные ассоциации, имеющие какую-либо вероятность возникнуть в соответствии с данным названием, – Хорошо, я подумаю над этим, – все же произнес я, – Вот что-нибудь в этом роде.

Все же название, как показалось мне, слишком пугающее и немного агрессивное.

– Парни, а никогда не думали заняться каким-нибудь бизнесом, связанным с музыкой? – вдруг спросил Коля.

– Бизнесом?

– Связанным с музыкой?

– Да. Например, создать в России компанию по производству качественных ударных установок – впервые в отечественном производстве.

– Ага, и назвать компанию “Ды-Дыщь”.

– Нет – “Хыщь-Дыщь”.

– “Хыщь-Дыщь”? Больше подходит для названия журнала про восточные единоборства.

– Знаешь, какое название подошло бы журналу про восточные единоборства? – ответил Коля, – “Каяк”. Только не “Каяк”, а “Кай-йяк”. Щас я напишу правильно.

– Да ты чо, прикололся что ли? Вот если две первые буквы в названии поменять – вот тогда будет подходящее название.

– Да, и как раз про восточные единоборства, точно.

– Так, все, пацаны, давайте соберитесь, – отрезал я, пытаясь остановить их, пока они еще совсем не уехали там куда-нибудь не в ту тему, – Нужно придумать название. И я же просил без мата и без пошлостей.

– Понятие пошлости уже включает в себя мат.

– Не соглааааасен.

– Так, ты самый умный? Вот сиди и придумывай, если такой умный.

– Ладно, все короче, настроились, да. Сидим думаем, – поддержал Укур.

Наступила пауза, в течение которой в комнате была слышна только песенка из какой-то рекламы, транслировавшейся по телевизору.

– Парни, вы сидите дома целый день, телевизор смотрите. Чем-нибудь вообще занимаетесь? – наконец спросил я.

– Мы еще иногда в контру играем.

– Аааааа.

– Флоп работать пошел, – многозначительно заметил Майк.

– Ага, Флоп работать пошел… А Мила где?

– У нее дела какие-то, – ответил Коля.

– Понятно. Ну, логично.

– “Межгалактические бобры с высоким уровнем тестостерона” – вот так назовите группу, – предложил, наконец, Майк, указывая на меня пальцем.

Я глубоко вздохнул и покачал головой.

– Группа с таким названием изначально обречена на андерграунд, – устало повторил я.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

17.

 

Я всегда знал, что государственная система это самая мощная и профессионально работающая машина пропаганды. Правительство всегда разводило свой народ как стадо баранов, и правители всегда управляли толпами людей, используя различные способы психологического воздействия. Они исследовали сложившуюся конъюнктуру актуальных для народа потребностей и умело играли на этих потребностях, детерминируя поведение людей в соответствии со своими задачами. Иногда некоторые потребности еще нужно было сформировать, создав у людей иллюзию того, что какие-то вещи им действительно необходимы, хотя на самом деле они могли обойтись и без них. Дай человеку то, что ему нужно – и он будет тебе рабом. Как бы хрен с ним с патриотизмом, я понимал, что государству нужно хоть как-то дисциплинировать и организовывать такие огромные массы народа, иначе начнется хаос. Хотя и здесь уже давно наблюдался сильный перегиб и под завесой пропаганды высоких патриотических чувств, формируемых у населения, скрывалось элементарное желание тех или иных сил, конкретных личностей, тупо набить себе карманы баблом.

Я видел, что президент, судя по всему, является не единственной силой в стране. Ему противостоят различные структуры. И это противостояние идет не на уровне политической борьбы и дебатов в парламенте, это намного глубже. Скорее похоже на разделение сфер влияния и конфликт интересов. С виду вроде казалось, что президент Дорожин устанавливал свою сильную власть, отбивая ее у других лидеров или каких-то группировок. Было ли это показательное выступление, или же президент на самом деле кровью и потом пробивал свою вертикаль власти – мне до конца трудно было разобраться. Я наблюдал другой фарс – как президент допускал где-либо ситуацию полного и абсолютно безнадежного катастрофического коллапса, а потом приходил с таким грозным лицом разруливал косяк и становился всенародным героем, под шквал аплодисментов произнося какую-нибудь пафосную, но до слез цепляющую что-то такое в глубине души, речь. И фигня то, что на протяжении десяти лет эта проблема копилась и никак не разрешалась, усугубляясь только с каждым годом, пока не была доведена наконец до такого состояния, когда ее уже невозможно было игнорировать, когда вскрывались такие вещи, от которых даже у активистов движения “Наше” в голове возникал когнитивный диссонанс, грозящий полной и далеко не быстрой перезагрузкой всей системы сознания. Хотя в последнее время я действительно наблюдал некоторые улучшения в нашей стране в тех или иных сферах, и мне казалось, что здесь на самом деле что-то меняется в лучшую сторону. Возможно, наш президент и вправду пытался наладить жизнь в этом ужасном государстве и сделать ее для простых граждан более достойной. И, возможно, ему когда-нибудь справедливо будет памятник поставить. Но, тем не менее, я не доверял никому. Ни средствам массовой информации, ни политикам, ни тем более бизнесменам, ни даже президенту с его командой. Я видел как часто за туманом правильных и красивых речей, психологически грамотно построенных, так, чтобы оказывать на людей определенное воздействие, скрывается собственный эгоизм и элементарная жажда наживы, а иногда и откровенное зло. Я видел это даже в церкви. И уж тем более у меня не было никакого доверия к государственной системе, совсем недавно еще пытавшей людей в тюрьмах за религиозные убеждения.

Я видел фарс во всей этой государственной политике. И для меня это все было чем-то самим собой разумеющимся. Но все же некоторые вещи у меня вызывали… ну не то, чтобы прям шок, меня трудно было чем-то шокировать… но, по крайней мере, вводили меня в какой-то такой ступорок легкий. Я не понимал, как такое может происходить на ТАКОМ уровне. Правительство, как политическая сила, использовало до тупости примитивные и ничем не прикрытые приемы оказания воздействия на массовое сознание людей. Правительство играло на самых элементарных инстинктах и чувствах. Оно использовало самые простые способы заставить народ идти в нужном направлении. Я поражался – как так? Ведь у нас не Америка, не Запад, это там проститутка, мило называемая секс-бомбой, может агитировать за кандидата на выборах, и люди будут на это вестись. Но ведь у нас же так не пройдет… Или пройдет?... Нет, не пройдет. У нас ведь есть люди с высшим образованием, есть интеллигенция, есть молодежные движения с альтернативной философией, есть люди религиозные, есть какие-то понятия морали и нравственности. Не то, чтобы этого всего не было на Западе, но у нас все-таки это автоматически формирует у людей какое-то альтернативное мышление. А тут – такая, извиняюсь, полная ХРЕНЬ.

Вот так, к примеру, правительственная партия “Медвежья лапа”, чтобы привлечь на свою сторону больше народа, эксплуатировала на популярности известных людей. То есть люди, которых по тем или иным причинам знала вся страна, а также те люди, которых по каким-то причинам уважали и которые представляли из себя что-то вроде “народного героя” – вступали в партию и даже получали депутатский мандат в Государственной Думе. И все бы ничего, но проблема была в том, что такими людьми становились не какие-нибудь известные общественные деятели, не профессора или члены академии наук, не юристы или экономисты с докторскими степенями и даже не журналисты, а всякие там спортсмены, гимнасты (или гимнастки), актеры, стилисты или даже просто какие-нибудь тусовщики и тусовщицы, которые прославились исключительно за счет своей гламурной, ни к чему не обязывающей жизни. То есть членами партии и депутатами в Думе становились не просто люди, которые не имели к политике никакого отношения, в принципе, а люди, которые даже толком не знали, что реально нужно сделать в этой стране, чтобы страна смогла встать с колен и отмыться от грязи и крови – и уж тем более они не знали, как это нужно сделать. Но это, в общем-то, было и не важно, потому что задача этих людей заключалась не в том, чтобы составить грамотные законы и проконтролировать их грамотное исполнение – и даже не в том, чтобы бороться с коррупцией или демографическим кризисом – а всего лишь в том, чтобы привлечь голоса своих поклонников на сторону этой самой правительственной партии и просто тупо повысить ее рейтинг. Это был просто такой пиар-ход. Кумиров молодежи просто использовали как ярко блестящие, слепящие глаза, но абсолютно бесценные, безделушки, на подобии тех, которые используют в своих клипах пафосные рэперы, демонстрируя в качестве дорогих украшений бутафорский реквизит, выдавая стекло за бриллиант, а фольгу за платину – чтобы сэкономить на бюджете по раскрутке проекта и формированию статуса. Это даже не шоу-бизнес, это еще круче – это политика с использованием приемов и законов шоу-бизнеса. Одним их таких приемов было – раскрутить, а точнее, впарить пустышку и заставить всех восхищаться этой пустышкой, заставить всех почитать пустышку за нечто стоящее. Одним из основных законов политики и шоу-бизнеса было: людей всегда можно заставить жрать дерьмо… если постараться. Государство работало со своим народом как с проголодавшейся отупевшей обезьяной – заманивало в клетку большим сочным желтым бананом. В данном случае роль такого большого сочного желтого банана выполняли известные актеры, спортсмены, артисты, и другие работники развлекательного жанра. А иногда и вообще происходило нечто совсем уж невероятное – членом или даже лицом правительственной партии становились популярные люди, которые в значительной степени своей популярности были обязаны публичному… хм… стриптизу. Что хорошего могла принести стране стриптизерша и, по совместительству, ведущая какого-то музыкального канала – лично я не понимал. И мне почему-то казалось, что известные общественные деятели, профессора и члены академии наук, юристы и экономисты с докторскими степенями и даже журналисты – тоже как-то слабо себе это представляли. Но факт оставался фактом – государство в своей правительственной пропаганде использовало настолько примитивные и открытые, ни чем не замаскированные, методы, что оболванивание МАСС становилось просто неприлично очевидным. Правительство всегда целенаправленно и планомерно работало над формированием сознания своего народа – работало таким образом, чтобы превратить мышление большинства людей либо в рабское, страхом загнанное в угол, либо в животно-обезумевшее фанатичное. Но после дешевых пиар-акций с применением рекламных технологий и привлечением популярных артистов, которые кроме актерской игры в боевиках или длинных красивых ног, закрученных вокруг обруча на олимпийских играх, в общем-то, ничего другого продемонстрировать больше не могли – после такой откровенной и не прикрытой пропаганды у меня оставался один вопрос: то ли правительство действительно считает свой народ просто стадом баранов, что работает с ним настолько грубо, то ли этот народ действительно является просто стадом баранов – если уж с такой легкостью ведется на весь этот лохотрон?

И я не знаю, как там у известных общественных деятелей, профессоров и членов академии наук, юристов и экономистов с докторскими степенями и даже журналистов – но лично у меня почему-то не вызывала уважения и какого-либо доверия Дума, в которой одна треть состояла из спортсменов и певцов, вторая треть – из олигархов и воров в законе, а последняя треть – из просто психически не уравновешенных людей, постоянно бегающих со стаканами воды и непременно жаждущих эту воду на кого-нибудь да выплеснуть.

А нет – еще оставались коммунисты, да!… да… м-да…

Это сильно утешало, конечно.

Продолжая нить рассуждений, я останавливался перед вопросом – “А чем же я отличался в данном случае от правительства своей страны?” Кроме невероятно огромной разницы в масштабах, и того, что я работал, как мне казалось, не настолько грубо – существовало и другое, более значительное, отличие. Все-таки конечным результатом моей работы являлась свобода разума и независимость мышления человека. Я давал выбор. А именно его, как ни странно, как раз и не хватало. Сознание людей уже было сформировано обществом, государством и различными проявлениями культуры. И большинство людей не могли выйти за те рамки, которые эти реальности для них установили. Моя задача заключалась в том, чтобы человек начал, и даже захотел сам искать истину. Я должен был не затащить толпу в храм и удержать ее там любыми способами. Я должен был сделать так, чтобы вера человека стала его личной верой, его личным решением, его личным осознанием – его личным выбором. И уж если человек сам, имея все знания, осознанно, выбирал дорогу, ведущую, по моим представлениям, в ад – здесь моя работа была закончена, и больше я уже ничего не мог сделать.

Мне оставалось только молиться.

Но до этого момента еще нужно было дойти. Вначале необходимо было разрушить в сознании человека некоторые стереотипные представления об определенных вещах, раздвинуть границы его мышления и сделать процесс восприятия реальности более объективным – чтобы он происходил без оглядки на какой-то собственный не всегда правильный опыт.

Итак, этап третий – разрушение стереотипов и постепенное приобщение человека к религиозным ценностям и церковным понятиям.

Человеческий разум ко всему привыкает. Но иногда поступление какой-либо новой информации в старую и уже сформировавшуюся громоздкую и очень инертную систему мышления – приводит либо к полному отторжению этой информации, либо начинает перестраивать сознание, что в свою очередь приводит к когнитивному диссонансу, затем рождает внутренние конфликты, и еще может просто переклинить мозг, тогда разум человека может просто зависнуть, и человек… двинется в сторону светлого и безоблачного бесконечного горизонта… и обратно уже не вернется. Но это крайние случаи. Как правило, даже если человеческое сознание не принимает ту или иную информацию, и эта информация не проходит через его фильтры сложившихся стереотипов – тем не менее, она оставляет свой некий определенный след и, самое главное, оседает где-то в глубинах памяти. Последующие попытки внедрения этой информации в разум приводят к тому, что разум начинает привыкать и со временем воспринимает эту новую информацию уже как нечто более-менее знакомое и относительно понятное. Если действовать аккуратно и ненавязчиво, то рано или поздно начинают включаться процессы анализа этой информации, в ходе которых человек может обдумывать то новое, что совсем недавно ему казалось чем-то невероятным или не правильным. Так сознание человека постепенно привыкает к тому, что совсем недавно отторгало и идентифицировало как нечто чужое и не приемлемое для восприятия. Планомерное и целенаправленное доведение данной информации до сознания приводит к тому, что рано или поздно разум все-таки начинает воспринимать эту информацию без каких-либо серьезных опасений и перестает строить преграды для ее проникновения в мозг. То, что совсем недавно казалось чуждым – теперь становится чем-то совершенно естественным и уже кажется таким… ну… относительно нормальным. Человек привыкает. Здесь очень важно, чтобы на этом этапе в самом начале сознание человека не получило какого-либо негативного эмоционального опыта при восприятии этой информации. Очень большой ошибкой многих людей, в том числе религиозных, является чрезмерное навязывание своих идей, их постоянная и непрерывная и слишком частая пропаганда – наступает момент, когда люди уже не могут слышать об этих вещах, когда поток информации, грубо говоря, просто штурмует их мозги, и начинает доставлять неудобства и вызывает негативные эмоции, и потом уже достает до такой степени, что разум начинает просто тошнить от этих новых идей, и тогда сознание ставит уже не просто фильтр, оно закрывается, оно присваивает этой информации свой идентификационный номер, характеризуя ее уже как нечто агрессивное и неблагоприятно воздействующее. Разум начинает защищаться. Он уже не присматривается – он уже четко знает что это, и ставит свой штамп, а потом включает все возможные механизмы защиты, лишь бы только оградить себя от этого. И потом уже идентифицирует абсолютно любую новую информацию, которая по контексту хоть как-то увязана с этим штампом – как нечто опасное, от чего лучше держаться подальше. Таким образом, если допустить какой-либо негативный эмоциональный фон или контекст при потреблении этой новой информации – человеческий разум может закрыться от нее навсегда. В таком случае пропаганда этих идей станет крайне затруднительна. Большинство сект и вообще просто любых организаций – религиозных, коммерческих, террористических – занимающихся вербовкой людей, понимают это, поэтому, как правило, действуют грамотно и аккуратно.

Мы сидели со Славой у меня дома. Разговаривая за всякую фигню, обсуждая различные забавные моменты в своей жизни, мы непринужденно разбалтывали друг другу всякие интересные секреты своих знакомых. Развалившись на стуле, и с закинутыми на стол ногами я, сложив внизу живота руки, слушал последние новости из церкви. И прикалывался – над тем, что слышал. Но это, правда, к делу уже не имело никакого отношения.

Слава достал сотовый телефон и, вперившись глазами в дисплей, начал что-то искать.

– Катя седня ходила на какой-то концерт… концерт каких-то там… исландских… или ирландских… короче каких-то там языческих песнопений, – произнес он.

– Ага… понятно… И чо?

– Ни чо… так просто…

– Когда ходила?

– Да вот, вечером. Как раз должна была уже вернуться домой. Ну, в смысле концерт уже должен был закончиться.

– А где проходил?

– Да, там, в клубе каком-то.

– Ясно.

– Может, полечишь ее? – предложил Слава, оторвавшись от телефона и посмотрев на меня снизу с кушетки, на которой сидел.

– Полечить?

– Ну да. Там, затрешь ей чо-нибудь… про религию… Я тебе аську включу на сотовом, побазаришь с ней.

– Ну давай, чо, – ответил я непринужденно.

– А давай, может, я вообще тебе ее аську дам. Периодически будете переписываться.

– Ну можно. Она сама-то как – согласна?

– Да, конечно. Она сама хотела, чтобы я тебе ее аську дал.

– Понятно. Ну ладно тогда, конечно, давай, какие проблемы.

– Держи.

Слава кинул мне снизу свой телефон, который я кое-как поймал у себя на бедрах на скрещенных выпрямленных ногах.

– Ха-ха!... А если б я не поймал, – заметил я.

– Ну, ты же поймал, – спокойно ответил Слава.

– А приколись, если б не поймал. Чисто понт такой, да, я понимаю, красиво выглядит. А приколись – я раз-раз, такой хоп, хоп и а… бдышь!... и все короче… Корпус отлетел там, дисплей треснул… Ха-ха, такой кривой понт был бы, – продолжал я потешаться.

– Костя, зачем говорить о тех вещах, которые все равно уже не случились? Ты же уже поймал.

– Нет, я просто реально очень долго ржал бы, если бы не поймал, – продолжал я говорить, смеясь, и свободно размахивая кистью руки, в которой у меня был Славин сотовый телефон, – Это знаешь как на сцене – певцы с микрофоном, там, подача, актерское мастерство, нужно как-то двигаться, все такое – и микрофон, такой без шнура, который радио, иногда бывает, подбрасывают в руке и ловят… как барабанную палочку. Я понимаю, что они это отрабатывают. Но приколись – во время песни, в паузе раз такой и… и не поймал… мимо рук… микрофон короче грохнулся, с таким звуком еще, так “бдышь!”, на весь зал – потому что чувак в живую пел, микрофон был реально подключен. Начал поднимать с пола, замешкался и раз – пауза уже прошла, и не вступил там, где нужно, долю пропустил и всеееее. Вот косяк-то реально будет. Там весь зал будет ржать. Так облажаться. Хотел как лучше, а получился такой косяк. Долю пропустил еще, не вступил потом. Причем ладно если с музыкантами играл, еще ни чо, они потерпят, проиграют пару лишних тактов, а если под минусовку пел… а-ха-ха-хааааа!... вот это ваще жесть, – я продолжал ржать.

– Ладно, Костян, Катьку полечи, – с улыбкой произнес Слава.

– Да щас, щас, – успокаиваясь после приступа ржача, ответил я.

– Только пиши сразу от себя, скажи, что это ты.

– Ладно.

Я пролистал список контактов в аське в Славином телефоне и активировал контакт Кати.

– “Привет” – написал я ей, – “Как настроение? Чо делаешь?” – добавил потом вторым сообщением.

Через несколько секунд я увидел оповещение о том, что мне печатают сообщение.

– “Нормально” – написала мне Катя, – “Только что на канцерте была”.

Я только начал печатать вопрос о концерте и тут же получил новое сообщение:

– “Исланской языческой музыки. Та вживую играли, на народных инструментаз”.

– “У них есть народные инструменты?”

– “Да там таки необычные всякие инсрументы были, но были и современые электрогитара бас синтезатор но еще были необычные всякие”.

– “Ага, понятно. Ну и как концерт?”

– “Ваще прикольна. Там психоделики такой многа была, и транса. Релакс такой”.

– “То есть релакснуалсь, расслабилась?”

– “Да, мне оч понравилось. Они там типа покланялись своим богам еще вовремя, игры там типа молитвы такой было”.

– “Даже так”.

– “Да”.

– “Интересно было бы посмотреть”.

Пришел смайлик с оттопыренным большим пальцем вверх.

– “Слушай а как называется такой инструмент та м барабан такой большой и стоял он боком как б наклоном рядом с ударной установкой”

Я задумался.

– “Без понятия. Там много всяких инсрументов на самом деле, тем более народных, я ж не знаю как они все называются”.

– “Ясно, он такой большой был этот барабан”.

– “Деревяный?”

– “Да”.

– “Я не знаю короче”.

– “Понятмо”

– “И часто барабанщик по нему долбил?”

– “Ну так периодически. Он в одной песне по нему долга играл типа шаманской какой то такой рйтм”.

– “Ясно. Да, интересно было бы посмотреть”.

– “Вот вот”.

– “Слушай, а как на счет репетиции совмещенной с молитвой?” – написал я. Это сообщение должно было быть написано без ошибок.

– Ждем реакции, – параллельно произнес я в слух.

– Чо ты ей там написал? – спросил Слава.

– “Это как?” – поинтересовалась Катя.

– “Устроить репетицию с молитвой. Один кто-нибудь молится, остальные играют на инструментах”.

Пришел смайлик, стучащий себе кулаком в лоб и крутящий пальцем у виска, и три восклицательных знака.

– Пошла реакция, – прикольнулся я, улыбнувшись.

Видимо Катя не ожидала чего-то такого, хотя общалась с нами уже не первый месяц.

– “Бл$@ь, дибилизм, это же не так просто, так не делается… сектанты, бл$@ь, секта на&#й долбанная идиоты!!!”

– Тааак, есть контакт, – произнес я.

– “А в чем проблема? Что такая агрессивная реакция?” – написал я.

– “Ничего, бл$@ь, это дебилиз”.

– “Обоснуй”.

И пока я видел, как Катя печатает мне обоснование, я начал печатать свои аргументы. Мне желательно было напечатать раньше.

– “Смотри – ты только что была на концерте языческой музыки на которой играли шаманские песни, ритмы. Они поклонялись своим богам. И ты нормально к этому отнеслась, лояльно. То, о чем я сейчас говорю – по сути, тоже самое, только мы будем поклоняться нашему христианскому Богу. В чем разница? почему дебилизм?”

Через функцию оповещения я видел, как прерывается процесс написания сообщения у Кати. Через достаточно не маленький промежуток времени она наконец-то написала.

– “Дак бл$@ь они то делают это осознано, посерьезному”.

– “А почему ты думаешь что мы собираемся это делать не серьезно? Мы тоже делаем это вполне осознанно. Абсолютно.”

– “Для вас это прикол”.

– Ишь ты, – произнес я, а написал:

– “Оба-на. Вот ты загоняешься-то сейчас. С чего это ты взяла, что для нас это прикол? Это совсем не прикол”.

Ответ последовал не сразу. Но все же последовал.

– “Но так не делается, в христиансве так не принято”.

– “Кто тебе это сказал? От куда ты это взяла? Обоснуй. Давай ты откроешь Библию и я найду тебе места, где об это кокретно написано. И там написано что наоборот именно так и надо поклоняться Богу. Давай?”

Дабы не срывать большие сообщения, которые мне приходилось писать много времени, я разбивал их на части.

– “И кстати даже в православной церкви попы поют когда проводят богослужение, – правильно?”, “Даже больше – в некоторых церквах щас начинают играть на инструментах в том числе и на гитарах”, “В православных церквях между прочим. Это реально так”, “Не веришь?”.

– “Дак это ж надо подготовится, это не просто так”, – последовал ответ после достаточно продолжительной паузы.

– “Кто б спорил то. Понятно что надо подготовится. И нужно серьезно к этому отнестись. Если ты не готова можешь не участвовать. Можеш просто поприсутствовать, посмотреть, а мы со Славой проведем”.

Хотел написать “проведем эту шнягу”, но решил, что так не стоит писать. Кажется, я и так уже чувствовал, как у Кати в голове явно возникает какая-то температурная перегрузка, и через километры расстояния слышал как ее мозг со скрипом и скрежетом переворачивается внутри черепной коробки. Ей надо было подумать, чтобы объяснить мне, почему я предложил ей дебилизм и почему мы не можем так сделать, а музыканты, играющие языческую исландскую музыку, могут. С точки зрения священной книги моей религии, которую, кстати, Катя толком никогда не читала, все было по правилам.

– “В любой религии, в любом веровании музыка и танцы являются неотъемлемой частью ритуала поклонения богу и часто молитвы идут в сопровождении этого. Так?” – написал я.

В любом не в любом, я, конечно, не знал, верований всяких разных по всему миру тысячи.

– “Ну вообще да”, – ответила Катя.

– “Ну вот и разрулили косяк”.

Пришел тупо смеющийся смайлик.

– “Ладно, посмотрим”, – написала Катя в конце.

Я положил руку с телефоном на колено и откинул голову назад на спинку стула.

– Все. Думаю на сегодня с нее достаточно, – произнес я.

– Чо ты ей там понаписал? – спросил Слава.

Я отдал ему телефон:

– На, сам почитай.

Вот как-то так примерно мы и меняли у людей представления о некоторых привычных вещах. Иногда получалось, иногда нет. Но в любом случае свой след в сознаниях людей это оставляло. Мы говорили кажущиеся для нас очевидные вещи, и для большинства разумных, размышляющих людей – они так же были очевидны. Но к сожалению у кого-то эти истины вызывали в голове явную дисгармонию и сбой в работе мыслительных процессов, порождая внутренние конфликты, и мозг начинал зависать. Тем не менее, мы создавали альтернативу тем источникам информации, которые будучи интегрированными в государственную систему, формировали у народа нужное мировоззрение. Естественно, что это происходило в соответствии с теми интересами, которые были у государства. Человек, способный шагнуть за рамки – его сложно контролировать, и такие люди всегда были опасны для любой системы. Поэтому государство стремилось наложить свои ограничения на возможность тех или иных направлений свободного хода мыслей у населения. Но мы продолжали такими всякими разными способами, в зависимости от ситуации, (то есть если это, конечно, было уместно) раздвигать границы мышления у людей.

Например, еще вот так:

– …У нас уже есть наша православная культура и наша великая русская православная церковь. Это наша родная церковь. Нужно хранить традиции предков и верить так, как заложено в нашей культуре. Я против нарушения традиций.

– А причем тут православная культура? Причем тут вообще это? Бог – он Бог, ему нет никакого дела ни до чьей культуры, Он интернационален, Он Велик. Для Него все культуры равны. Он Бог, который всеобъемлет всю вселенную. И Он создал и негров в Африке, и индусов в Индии, и Китайцев в Китае. И с чего ради Он должен выделять какой-то один народ? С чего ради Он должен как-то по-особенному относиться к какой-то одной культуре? Он Бог для всего человечества и перед Ним все равны. И все культуры перед Ним равны. И при чем тут православие вообще? Христианство вообще изначально вышло из Израиля и пошло от еврейского народа. Дак с какой это вдруг стати Бог должен как-то выделять именно православную культуру? Я бы еще понял, если бы Он еврейский народ как-то выделял и еврейскую культуру – с них все началось. Но на каком основании ты считаешь, что православная культура правильнее и превосходнее всех остальных? Кто тебе это сказал? Это просто традиции и политика. Ты просто хвалишь православную культуру только потому, что это традиции твоих предков, потому что это религия государства, потому что тебя к этому приучили. А если бы в этом государстве верили в другую религию – ты бы исповедовала эту другую религию, только и всего. Правильно? В этом нет Бога. Это традиции. Бог – Он намного выше всего этого. И не нужно загонять Его в какие-то рамки. Ты вот сейчас мыслишь по каким-то своим принципам, у тебя какие-то свои представления. Но ты никогда не задумывалась – а что если эти представления не правильные? Что если ты мыслишь не верно? Бог намного больше всех твоих представлений. И на каком основании ты загоняешь Его в какие-то свои традиции? Ты же не критерий всего сущего на этой земле. И есть вещи, которые ты никогда не сможешь понять. Бери сама и изучай этот вопрос. Изучай священные книги, основы религии, историю церкви. Но запомни – Бог не в традициях. Бог бесконечен и безграничен…

 

Или вот так:

– …А с чего это ты взял, что твоя религия – одна единственная верная и правильная? Как ты это можешь доказать? Почему ты думаешь, что ты веришь в истинного Бога, а все остальные нет? А ислам, буддизм, другие религии?

– А я и не утверждаю, что моя религия абсолютно точно является единственной верной. Возможно, я ошибаюсь – да, я допускаю такую вероятность. Я не знаю на сто процентов истину, истину вообще никто не знает. Я действительно все же в основном верю. Но у меня есть определенные предпосылки для этой веры. У меня есть какой-то опыт, который отчасти убеждает меня в истинности моей религии. Но, конечно же, безусловно – я не могу утверждать, что именно моя вера истинная. Я мыслю диалектически. Просто у меня есть причины, чтобы продолжать верить именно в Этого Бога. У меня есть какие-то пусть не исчерпывающие, но все равно определенные доказательства. И пока нет веских причин для того, чтобы поверить во что-то другое.

– А если появятся – поменяешь веру?

– Нет. Просто начну тщательно все анализировать и размышлять…

 

Еще забавны бывают такие моменты:

– Кстати, что касается Ледового побоища – реально, короче, об этом вообще практически ничего не известно. Информации очень мало, многие исторические хроники вообще об этом ничего не пишут, либо пишут очень и очень так… вскользь. То есть, чо там было, короче – никто толком не знает. Н-да, Александр, типа, пришел в Псков и выгнал оттуда крестоносцев, потому что ему бабла за это отвалили. Но и это при том, что жители Пскова сами в общем-то изначально ливонцев к себе позвали, их никто не захватывал, еще и когда немцы свалили из города на переговоры, оставили в нем всего двух рыцарей, потому что рассчитывали на поддержку самих горожан. И тут пришел, типа, святой Александр, занял город, а потом тупо пошел грабить земли, вторгшись на территорию Дорпатского епископства – то есть грабил, убивал, отбирал последнее у вдов и сирот, тупо потому что его войску жрать нечего было. Послал впереди себя какой-то небольшой отряд, который расхерачили. Когда увидел, что у него маза не катит, начал сваливать, таща за собой все награбленное – так оказался на Чудском озере. Их естественно догнали и решили вкатить люлей. Ну, где-то там на берегу озера у них началось мочилово – реально в озере никто не тонул, потому что, во-первых крестоносцы не совсем полные дебили, чтобы лезть в доспехах на весенний лед, а во-вторых, говорят, что там на этом озере в принципе утонуть нереально, потому что оно не большое, все равно что в ложке чая захлебнуться. Мочилово тоже говорят не особо такое сильное было – там 20 рыцарей преставилось, ну и может быть еще пару сотен всяких там арбалетчиков, пехоты и ополченцы, которые как бы подразумеваются… да и то не известно. При том, кстати, что численность русского войска так же превосходила немецкое. Так что в чем тут героизм? А что касается самого Александра Невского – дак этот вася, кстати, вел переговоры с римским папой Иннокентием IV и хотел потом женить собственного сына на дочери норвежского короля. Еще он в свое время был сторонником союза с монголами.

И наступила пауза.

Реакция, естественно, последовала не сразу.

– Чё?...

– Ну по крайней мере я такую версию слышал.

– Где ты это слышал? Кто тебе это сказал?

– Нам препод в универе на лекции рассказывал.

– … … …Блин, пипец…

– Нет, я конечно, не утверждаю, что это правда. Там различные версии произошедшего есть. Может это гон, конечно. Но нам это рассказывал преподаватель истории, профессор. Значит, во всяком случае, там не все так однозначно было. Просто образ Александра Невского потом идеализировали и канонизировали, сделав его православным святым и народным героем. Хотя по ходу дела там, говорят, была тупо междоусобная разборка, братки сходили на стрелку, помахались, кого-то замочили, косяк разрулили и все. Никакого там побоища не было, тем более героического, тем более ледового.

– Твою ж мать…

– Забавно иногда иметь альтернативный источник информации, правда?

– # % ( ? &…

 

А иногда бывало даже так, но это уже было, конечно же, не с Катей:

– …Сслышь ты, тело беспонтовое, а вот если я те ща по е%$лу съезжу, ты ж ведь по-любому должен будешь мне простить и загаситься?

– С чего ради это вдруг?

– Ну, у вас же там написано – ударили по левой щеке, подставь правую.

– Ага. А еще у нас там написано, что Иисус сказал ученикам – идите продайте одежду и купите меч. А в другом месте написано, что Он взял плетку и начал выгонять ей из храма всяких барыг охреневших. А еще Он говорил – не бросайте святыни псам, и не кидайте жемчуга свиньям. Так что ты, пес смердящий, кабан безрогий, ты мне чо тут про мою религию еще чо-то будешь затирать? Ты сам-то хоть раз в жизни Библию в руках держал? Чо ты мне тут про левые и правые щеки впариваешь, ты в воскресной школе что ли учился, ты, уродец моральный? Я щас тоже-на, возьму плетку и буду из тебя, барыга ужравшийся, всю воровскую и торгашескую дурь выбивать. И поверь мне – это еще не значит, что я тебя не люблю…

 

Бывало по-всякому.

Но, как правило – всегда очень весело.

 

 

 

Так, граждане, расширяем, расширяем свое сознание, потихонечку, не спеша, следим, чтобы нигде ничего не порвалось, чтобы черепушка не треснула, у кого есть шапка, рекомендую ее надеть, если из ушей начнет вытекать мозг – сразу же обращаемся ко мне. При ощущении повышенной температуры в височных долях – опускаем голову в ведро со льдом, которое предусмотрительно уже поставлено прямо перед вами. При этом помним – если голову во время не охладить или сделать это слишком резко, мозг может взорваться, что в свою очередь создаст массу неудобств вам и вашим соседям. Так же это нарушит весь ход самого процесса. Так что будьте аккуратны и предельно внимательны.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

18.

 

Печально, очень печально, но я с сожалением вынужден был признать, что в последнее время в российском шоу-бизнесе разврат стал приобретать более профессиональные и более сложные, замысловатые формы. Уже проходили те времена, когда реально не умеющие петь девчачьи коллективы, выходили на сцену и зажигали зал. Все больше появлялось групп, участницы которых могли не только трясти попками, но и обладали достаточно неплохими вокальными данными, имели музыкальные познания и могли похвастаться актерским мастерством. Кроме того – и песни для них писались соответствующие. С усложненным сценарием трека, не тривиальной рифмой, и даже с психологически продуманными музыкальными ходами, вызывающими у слушателей определенные возвышенные эмоции. Кроме того в текстах песен прослеживались некие намеки на какой-нибудь философский смысл. И, хотя при более подробном рассмотрении можно было увидеть, что никакого реально смысла в этих текстах нет, а песни и клипы играют исключительно на самых примитивных животных человеческих инстинктах – но психологическая составляющая этих музыкальных продуктов, направленная на развод людей с целью получения прибыли от них – она делала свое дело и люди велись на это, как стадо баранов… получая, впрочем, от этого для себя удовольствие. Да, изменился профессиональный подход продюсеров и всей команды к работе над группами. Видимо публика стала более притязательной. Но, по сути, группы продолжали выполнять свои развращающие функции и превращали сознание людей в сознание тупых животных, живущих по инстинктам. Играя на чувствах людей – они продолжали иметь им мозги и упрощали понятия ответственности за свои поступки. И не важно, на каких высоких чувствах людей они играли – они продолжали оставаться злом, неся в этот мир разврат. А разврат уже в свою очередь, все больше распространяясь, убивал у людей чувство самоконтроля и продолжал разрушать семьи, продолжал разрушать человеческие отношения, продолжал трахать тринадцатилетних девочек и делать за них аборты, выбрасывать их младенцев в мусоропровод, продолжал насиловать и заставлял насиловать, провоцируя на все большие преступления, порождал все большее количество маньяков и людей, не умеющих сдерживать свои желания и не умеющих отвечать за свои поступки.

Это была стратегия сатаны.

 

…Хм…

…Так о чем это я?...

 

…Я проснулся утром от какого-то кошмара. Уже давненько мне не снились кошмары по ночам. Для меня это было даже странно. Обычно я просыпался посреди ночи с криками хотя бы раз в неделю. В последнее время я не наблюдал такого. И поэтому немного удивлялся. Но это утро все изменило и моментально поставило все на свои места. Снова – кошмары по ночам. Жизнь возвращалась в правильное русло.

Мне позвонил Слава и предложил занятную вещь.

– Слушай, тут один чувак, мой знакомый, он заинтересовался твоей музыкой… ну, нашей музыкой, я же тоже ведь участие в записи принимал… в общем, короче, ему понравились твои записи и он хочет твой диск у себя продавать. У него, короче, есть маленький магазинчик тут недалеко в пригороде…

– В пригороде?

– Ну, не в пригороде. Тут в городке в одном маленьком, типа, город-спутник наш. У него там магазинчик небольшой. Вот… он там может твой диск на полку поставить, чтобы он продавался.

– Ааа… хм… а чо, слушай, он не это… не здесь, не в городе? Чо сюда не перебирается? Тупо там у себя?

– Ну… не знаю, видимо, ему там удобнее дела вести. Может, ему просто не дают сюда еще влезть.

– Ааа… а… слушай, чо просто один магазинчик, сети нет?

– Ну, там есть еще пара каких-то мелких ларьков у него, тоже в каких-то мелких городах тут у нас недалеко. Но основной, в котором он сидит, там вот.

– Ага… ага… понятно… И?…

– Ну тебе, короче, надо будет приехать туда к нему, привезти диски.

– Ага… ааа… А чо, слушай, послать по почте… может… никак?

– Дак там же надо договор подписывать. Да и… какая там почта? Ты чо. Там почта работает… раз в неделю наверно.

– Ага… интересно… Ну… И чо, слушай…

– Я тебе адрес щас скажу, короче… Значит, садишься на автобус номер…

– Дак мне, наверное, может, позвонить ему сначала, договориться?

– Ну, я уже как бы договорился. Все нормально. Тебе только приехать надо диски привезти. Короче садишься на…

– Дак, а чо, как бы все равно же надо это еще… созвониться с ним. Уточнить.

– Ну, давай, я телефон тебе его дам.

– Ага, давай.

В общем, какой-то Славин знакомый согласился продавать у себя в небольшом магазинчике в своем маленьком городке, до которого надо было ехать минут 20-30 на пригородном автобусе – диски с моей записанной в студии музыкой. С одной стороны я, конечно, обрадовался. С другой – гнать в эту пердь, пусть и недалеко расположенную от нашего мегаполиса и явно тесно связанную с нами, и вроде как с признаками цивилизации и даже с панельными домами на узких улицах, но все равно пердь – конечно, не сильно меня от этого прикалывало. Но ехать все равно придется. Ладно. Легких путей, видимо, не бывает. Будем хотя бы так.

Продолжая нить рассуждений о высоком уровне профессионализма в разврате современного шоу-бизнеса – я словно видел перед собой громаднейшую, просто невероятных размеров систему, мощнейшие механизмы которой, работая с оглушительным ревем и вызывая дрожь по всему телу, парализовывали мое сознание, внушая ужас и нестерпимое желание отступить назад. Я видел, как влияние и власть этой системы уходили далеко за пределы горизонта, и, вгрызаясь в поверхность земли, углублялись на многие километры вниз, одновременно возвышаясь надо мной высоко к небу, и грозя раздавить всей своей необъятной массой, нависая над головой какой-то сложной непробиваемой структурой, проникающей в любую сферу жизни общества. Любое незначительное движение этой системы могло смести меня в сторону. Ее разрушительная мощь была непостижима. Тысячи, сотни тысяч, миллионы профессионалов своего дела, виртуозных исполнителей, гениальных авторов, грамотных организаторов, хитрых пиар-менеджеров и мудрых продюсеров работали на эту систему. И что здесь мог сделать я – какой-то мелкий музыкантишка, с уровнем чуть ниже среднего полупрофессионального. Но, тем не менее, я пытался, пусть иногда даже не зная, с чего начать, но я знал – я должен хоть как-то повредить эту систему, хотя бы отколоть от нее небольшой кусок, и сделать хоть на тысячную долю процента менее могущественной. И я надеялся на то, что я не один. Я знал, что я не один. Даже более того – я знал, что даже внутри этой системы есть много тех, кто восстает против нее и начинает свою войну. Пусть они работали не на мою религию, и даже не всегда на мои идеалы, но они так же бросали вызов и шли против этой системы, которая отупляла сознание людей и превращала его в ничтожный рабский внутренний мир обыкновенного, существующего только одними инстинктами, животного. Я знал: все те, кто углублял в людях восприятие мира и нес в себе идеи добра, правды и хоть какой-то нравственности – те идеи, которые для меня уже давно было очевидно на чем основаны, и почему так важны – все эти люди, исполнители, авторы, группы, все они отбирали кусок влияния у этой ужасной огромной системы, несущей в себе разрушительный разврат и беспредел. Человек может не верить в Бога, но изменить мир к лучшему. Но вера в Бога все-таки дает человеку больше силы, чтобы бороться с этой машиной зла. Потому что лишь осознание того, что этот приземленный ничтожный материальный мир – это еще не вся реальность – лишь осознание этого является главным аргументом в борьбе с этой системой. В противном случае борьба с ней – на самом деле практически бессмысленна.

Преодолевая в себе огромное нежелание куда-либо ехать, я начал собираться. Я уже созвонился с тем владельцем этого магазинчика и мы договорились с ним о том, когда я приеду. Теперь меня начинало трясти, я начал волноваться и мне становилось плохо. Как всегда я списал это на банальное осознание собственного разума определенной значимости для меня данного события. Хотя мне все же иногда казалось, что за этим стоит что-то еще. Но я старался быть более приземленным в этих вопросах.

Я поехал в этот небольшой городок, официально являющийся так называемым городом-спутником нашего мегаполиса, на автобусе. В общем-то и добираться до него было реально не долго. Одеваясь, перед выходом из квартиры, я счесал свои короткие волосы посередине в полоску на голове, образовав ничтожно маленький в 1-2 сантиметра ирокезик. Я видел много разных творческих людей с интересными прическами, в сережках, с пирсингом, с цепями на одежде и другими нестандартными украшениями, но сам я был похож на обычного простого парня, ни чем особенным не выделяющегося из толпы. Честно говоря, у меня не было особенного желания привлекать к себе лишнее внимание людей, так мне было спокойнее, меньше каких-то ненужных напряжений. Я выглядел как обычный человек, в котором нельзя было сразу распознать музыканта. Но сегодня я решил собрать свои небольшие волосы в такой милый, ни к чему не обязывающий и ни о чем не кричащий, маленький торчащий бугорок, проходящий посередине головы от самого лба до темечка – чтобы хоть немного почувствовать себя панком. Хотя, похоже, этот бугорок был настолько маленьким, что на него действительно никто не обращал особого внимания. В следующий раз надо будет покрасить его в зеленый цвет.

Я приехал на автовокзал, купил билет. Сел в нужный автобус, удобно устроившись у окна, и стал дожидаться, пока он поедет.

“Очередная трагедия с применением огнестрельного оружия произошла сегодня утром в США. В штате Флорида в городке Вест-Палм-Бич двадцати девяти летний мужчина устроил беспорядочную стрельбу в закусочной. Убив из двух пистолетов пятерых человек и ранив еще шестерых, стрелявший покончил с собой. Личность преступника установлена. Обыск в его доме пока никаких результатов не дал. Причины инцидента и мотивы содеянного выясняются”, – слышал я по радио, работавшему в автобусе.

Только профилактика агрессии и насилия и пропаганда определенных идей, а так же своевременная психологическая и социальная помощь могут спасти этот мир от катастрофы. Хотя иногда спасти мир не может даже это. Зло всегда имеет какие-то причины и свою природу.

Я надел наушники и включил музыку, абстрагировавшись от окружающей меня действительности.

Всю дорогу меня колбасило и кружилась голова, не смотря на то, что мне нравилось в удобном мягком кресле у окна наслаждаться движением автобуса по трассе, и пролетающие мимо деревья не могли серьезно напрягать мой вестибулярный аппарат, который в общем-то был в порядке. Я подумал, насколько же мне все-таки было бы проще заниматься какими-то делами, если бы мое здоровье было лучше и если бы я не болел так постоянно. Возможно, многое было бы по-другому. И концертная деятельность тоже была бы более насыщенной. Но как будто мне специально поставили какой-то барьер, который я не в силах был преодолеть и который должен был ограничивать мою деятельность и мои возможности. И сейчас я как никогда чувствовал этот барьер. Даже в таких элементарных вещах, как поездка в пригород. Не смотря на то, что уже все было обговорено и мне никому не нужно было ничего пропихивать, тем не менее, я волновался и думал о том, как бы все было хорошо, если бы не эта болезнь.

Итак, я тупо приехал в этот городок. Тупо запарил какого-то частного таксиста отвезти меня по нужному адресу. Пришел в этот магазинчик, познакомился с его владельцем и отдал ему коробочку с дисками, заключив договор. Мы определили цену продажи, исходя из того, какую комиссию будет забирать себе комиссионер – владелец магазина – в случае реализации. Потом немного поговорили о музыке и разных группах, и я поехал обратно на автовокзал.

Сергей – так звали этого молодого мужчину, владельца магазина – учтиво предложил мне переночевать у его знакомого, если я вдруг собираюсь оставаться в этом городе до утра, но я, естественно, отказался, так как не собирался торчать здесь до утра, а намеревался поехать к себе обратно домой.

– Ну смотри тогда. Просто я вечером уезжаю, и уже не смогу ни чем помочь, если вдруг что-то не получится, – ответил он.

“Что может не получиться? Я в любом случае не собираюсь проводить целую ночь в этой какой-то незнакомой перди, а собираюсь ехать домой”, – подумал я про себя.

И тут же начал предпринимать какие-то действия в соответствии с направлением своих мыслей.

Эти мои самые действия достаточно скоро наткнулись на стену каких-то странных непреодолимых обстоятельств. Приехав на автовокзал и купив билет на последний рейс в город, я позже был проинформирован о том, что выезд автобуса задерживается и, скорее всего, будет отложен на неопределенный срок.

– Оп-паньки, – было моей второй реакцией, а первой реакцией было десятиминутное недогонялово, что же это тут за такое.

– Какого хрена? – было моей третьей реакцией.

А четвертой реакцией, после того как меня поспешили заверить, что все будет нормально и водитель обязательно поедет в город:

– Ну ладно.

Как оказалось, людей, жаждущих сегодня вместе со мной уехать в город было не так уж и много. Мне это не понравилось. Вполне возможно, что это будет минус один стимул, чтобы администрации вокзала и водителям попытаться разрешить их проблему.

Повторяя свою третью реакцию себе под нос, я тупо сел на скамейку и стал наблюдать за тем, как двое каких-то ужратых, судя по всему, местных мужичков выясняли между собой, зачем им нужно или почему не нужно идти сейчас к Зинке, и у каждого, кстати, были какие-то свои достаточно серьезные аргументы, в то время как третий чувак рядом с ними был занят выполнением более примитивной задачи – как бы так ровно удержаться на ногах и не упасть рожей в лужу грязи с топливной пленкой на поверхности.

Через некоторое время ко мне подошел какой-то парень и спросил:

– Квартира нужна? Ну, место, где переночевать.

Я задумался.

– Чо за квартира?

– Двухкомнатная. Там уже шесть человек тусуются, ты седьмой будешь если что.

– Шесть человек? – переспросил я.

– Да. Ну, там место-то есть, где поспать. Там мебели много. Квартира сама большая. Кухня тоже просторная. И там еще черный ход есть – в нем тоже кушетка стоит. Так что нормально. Цена приемлемая.

Я поводил выпученными глазами по асфальту.

– Автобус должен пойти в город, я его жду, – ответил я.

– Ну, я понял, – произнес парень, – Но он может и не уйти седня. Короче, у нас тут бывает такое. Так что смотри. Подумай. Давай я тебе телефончик оставлю. А с гостиницей у нас тут тоже туговато.

На всякий случай я взял визитку с номером телефона, удивляясь тому, что мне дали… хм… да, именно визитку с номером телефона.

Успокаивая себя и периодически повторяя себе под нос свою четвертую реакцию, я проторчал на автовокзале около трех часов, пока, наконец, не осознал, что время суток уже потихоньку приближается к ночи, а про автобус, который последним рейсом должен был ехать в город, до сих пор мне ничего хорошего сказать не могут.

Я поговорил с теми, кто был на этом рейсе и так же тусовался сейчас здесь неподалеку. Выяснилось, что водила тупо отказался ехать по каким-то своим причинам, и все. Замену ему так до сих пор найти и не могут. И скорее всего уже не найдут, и мне в результате так и придется провести ночь в этом городе. А вот с утра якобы уже все должно быть нормально.

– Твою ж мать! – было моей пятой реакцией.

Так же я выяснил, что половина людей с этого рейса ночуют у своих родственников. Остальные – как придется. А с гостиницей здесь сегодня действительно вряд ли что-то хорошее может получиться.

– Вот пипец, – устало произнес я, и через какое-то время пошел дождь. Я никогда еще так не радовался теплой погоде как в этот вечер. По крайней мере, эта теплая погода даже при проливном дожде давала мне надежду на то, что я не замерзну.

Еще через некоторое время снова подошел тот парень, почему-то без зонтика, и, втягивая голову поглубже в воротник куртки, заново спросил меня о ночлеге. Я подумал… Подумал… Подумал, сдувая с носа капли воды, льющиеся с моего лба, и решил согласиться. В конце концов – в случае чего, не стал бы он мне говорить, что в двухкомнатной квартире я буду седьмым, да и визитка произвела на меня впечатление. Если только он не слишком прошареный этот парень.

На всякий случай я нащупал ножик, мирно покоящийся у меня в кармане, и побрел с этим парнем под усиливающимся дождем по каким-то неизвестным мне узким улицам.

Итак, я пришел на квартиру. Там действительно оказалось шесть человек. Правда, в самой квартире в настоящее время было только четверо. Я посмотрел на этих четырех – в общем-то, они действительно казались людьми, которые остановились здесь переночевать. Два парня и две девушки – совершенно разные, из разных социальных слоев, занимающиеся разного рода деятельностью. Мы познакомились. Немного поболтали. Выяснили друг у друга, кто чем занимается. Трое из них – были знакомы между собой. Это были две девушки – Марина и Ольга, и парень Виталий. Я так понял, что они уже не первый раз останавливались на этой квартире, видимо, ездили туда-сюда постоянно, и чувствовали себя здесь свободно. Еще один парень – Гоша, здоровенный такой, накачанный, с колумбийской бородкой, был в этой квартире впервые, но уже успел познакомиться со всеми. Еще двое – парень с девчонкой, куда-то на время вышли.

Владимир – так звали того паренька, который меня сюда привел – показал мне квартиру и объяснил некоторые моменты. Квартира, кстати, оказалась хорошо обставленной, что меня сильно удивило, еще за что я прикололся – на и вправду большой продолговатой кухне, в конце которой стояли два маленьких кресла – рядом с холодильником, который в свою очередь стоял рядом с дверью, красовался автомат с газированной водой. Вот это была жесть. Сама квартира, как я уже заметил, была довольно не плохо обставлена и казалась очень уютной, и, я так понял, Владимир развивал свой бизнес и продвигал ее уже как какой-то бренд. В ней действительно было удобно, и у Владимира были уже свои постоянные клиенты. Вот почему тот парень Виталий и две девушки – Марина с Олей – были знакомы.

Черный ход, который представлял из себя какую-то отдельную комнату с выходом, был очень странным местом, но мне понравился, и я решил именно там кинуть свои усталые промокшие кости.

Я познакомился с теми четырьмя постояльцами, которые сейчас находились в этой квартире, и сразу же определил, что кое-кто из них уже успел хряпнуть немного пивка. “Как бы они все тут не пережрались и не перемочили друг друга”, – возникла у меня в голове мысль. Такая вероятность, как мне казалось, вырисовывалась вполне достойной, чтобы ее принимать в расчет ситуации.

Мы посидели впятером, поговорили за всякую посредственную шнягу, я про себя отметил, что Оля – блондинка, с трудноопределимым социальным статусом, не опойка какая-то подзаборная, возможно с каким-то высшим образованием, но в то же время явно не утруждающая себя деликатными манерами, грубоватая и достаточно много курящая – вот эта самая Оля как-то так странно на меня смотрела с каким-то ехидством, и я понял, что она уже явно хряпнула пивка. Хотя, не смотря на все это она казалась привлекательной. Я хотел в самом начале абстрагироваться от всех у себя в… то ли черный ход это был, то ли комната отдельная, то ли вторая прихожая… ага, альтернативная прихожая, ну да… в общем мне не дали там спокойно укрыться от всех и вся.

Вскоре Оля с Мариной (эта девушка мне показалась значительно более приличной) и Гошей пошли в магазин. Владимир, хозяин квартиры, ушел вместе с ними, и, я так понял, теперь уже насовсем.

Напоследок он сказал Виталию что-то вроде:

– Молока я седня не купил – так что… – и ушел.

Мы остались вдвоем с Виталием.

Вот этот чувак мне сразу не понравился. Он был какой-то уж слишком понторылый. Да, стильный, хорошо одетый, видно, что не плохо зарабатывающий, но его понторылость меня немного высаживала.

Я опять хотел уйти к себе в… свою альтернативную прихожую, являющуюся в общем-то черным ходом, но Виталий позвал меня на кухню.

– Пойдем туда покурим, – предложил он.

Ну-ну.

Мы прошли на кухню.

Виталий открыл холодильник, согнувшись, залез туда с головой – скрывшись за дверцей так, что из-за нее выглядывал только натянутый на его пятую точку карман его синих джинсов – и, что-то прокряхтев, выбрался обратно из под морозильной камеры с бумажным пакетом шоколадного молока в правой руке.

– Хорошо, что Владимир молока купил, – произнес Виталий, вскрывая пакет руками, разрывая пальцами его оттопыривающиеся концы.

Он уже сделал один большой глоток и собирался совершить второй, как в этот момент я вдруг вспомнил что-то из прощальной речи Владимира и неуверенно произнес:

– А по-моему он сказал что-то вроде как… как раз его-то он и не купил.

Виталий все же успел совершить второй, еще больший, чем первый, глоток, но потом остановился и как-то странно на меня посмотрел.

– Разве? – спросил он удивленно и как-то немного напугано.

– Да, – ответил я, – По-моему, вот… когда ты спросил его – он ответил что “Вот молока, к сожалению, сегодня нет”.

– Чо ты меня путаешь, – растерянно произнес Виталий, и поспешил открыть дверцу холодильника.

Я зашел с другой стороны.

– Верхняя полка – это общие продукты, – сказал я, – Так?

– Да, все правильно, – ответил Виталий – Это продукты, которые остались от… прошлых постояльцев, либо которые он сам иногда докупает.

Виталий выпрямился.

– Слушай… косяк… – произнес он, – Я ведь молоко-то взял не с верхней полки.

– А с какой? – спросил я в свою очередь.

Он посмотрел на меня.

– Со второй.

Виталий отодвинул йогурты с бумажки, которую он, видимо, только сейчас заметил – и на которой, кстати, как оказалось после йогуртов, крупными буквами было написано “Марина”.

– Это Маринина полка. Это ее молоко, – произнес Виталий.

Он закрыл холодильник и посмотрел на вскрытый коричневый пакет шоколадного молока, который держал в руках.

– П&#%$ц.

Виталий был явно сильно озадачен.

Я приподнял одну бровь, стараясь при этом не улыбаться.

Какая же неловкая ситуация. Но какая забавная.

– И чо теперь делать? – Виталий посмотрел на меня.

Я пожал плечами.

Наступила пауза.

– Слушай, не говори никому, – сказал Виталий, – Я завтра утром пораньше схожу в магазин, куплю ей это молоко.

Я задумался.

– А сейчас нельзя сходить, купить? – спросил я, но так, чтобы это не звучало как упрек.

– А где ты сейчас купишь? Здесь нет круглосуточных, – ответил Виталий.

– А они все куда ушли?

– Дак они-то за сигаретами в киоск пошли.

– А-а-а-а.

– Так что, сейчас уже нигде не купить.

– Ну, понятно.

Я покачал головой.

– Ты только ей не говори, ладно.

– А, думаешь, она не заметит? – спросил я, как будто просто рассматривал один из возможных вариантов, – Если она кипишь поднимет? Начнет спрашивать всех?

– А она здесь еще минимум два дня будет куковать, – ответил Виталий, – Может, она на утро его себе купила. Да, наверное, так и есть. Утром любит молоко пить. Чо? Тем более, сейчас ночь уже. Ночью девчонки, вообще, обычно не едят. Им надо фигуру беречь. Так что ей до утра в холодильнике делать нечего.

– У-у-ум, – я понимающе закивал головой.

– В общем, я завтра утром пораньше встану и схожу куплю ей это долбаное молоко. Она даже ничего и не заметит, – заключил Виталий.

Я приподнял брови.

– А может, проще будет сказать ей? – решился предложить я.

– Ты чо, с ума сошел? Она меня убьет тогда. Мне, вообще, тогда не жить. Я у нее уже однажды пакет чипсов вскрыл. Тоже по ошибке.

– А-а-а-а. Ну, тогда да. Тогда понятно.

Если это уже не в первый раз, то тогда я действительно не хотел бы оказаться на месте Виталия.

– Ты только ей не говори, – снова попросил Виталий, – Пусть она ничего не знает лучше.

Я состроил гримасу, как будто бы не знал что ответить – я действительно не знал, что ответить – и мы с Виталием молча прислонились каждый к своей стене, рядом с которыми стояли.

– Слушай, надо допивать это молоко, пока они не пришли, – опомнился Виталий.

Я улыбнулся и кивнул головой в знак согласия.

– Ты будешь? – предложил он мне.

– Не-не, спасибо. Я не пью молоко, – ответил я. “А даже если бы и пил, все равно не стал бы”, – подумал я про себя.

– Не пьешь молоко? – удивился Виталий, – Как так? Первый раз встречаю человека, который не любит молоко.

– Ну, такой вот я.

Виталий поспешил допить свое – а точнее, не совсем свое – молоко, а затем сходил через черный ход на улицу и выкинул пакет в мусорный ящик. Оставалось только надеяться, что Марина не будет рыться в этом ящике по каким-то причинам, и еще до утра не полезет в холодильник. А еще – что она завтра утром не проснется раньше, чем Виталий успеет купить ей другой пакет молока. А еще – что в магазине окажется молоко именно в твердых бумажных пакетах. А еще – что в магазине окажется молоко в твердых бумажных пакетах именно с шоколадным вкусом. А еще – что Марина не заметит в результате подмены. А еще – что Виталий помнил, на каком конкретно месте на полке в холодильнике стоял старый пакет с молоком, а Марина нет. И, вообще-то, еще много чего оставалось, на что можно было надеяться – если Виталий не хотел чтобы об этом случае кто-то узнал.

В скором времени из магазина вернулся весь остальной тусняк. Это были Гоша с Мариной и Ольгой – те, с кем я уже успел познакомиться, и какой-то Стас с еще какой-то девушкой, имени которой я пока не знал. Естественно, что кроме запаха улицы и своей, пропахшей потом и промокшей под дождем, одежды, они притащили с собой еще и ящик пива и, такое чувство, что не собирались оставлять его до утра.

Пока они все копошились в прихожей, а затем культурно организовывали место для небольшой попойки, по разговорам и некоторым другим моментам общения я уже успел составить для себя определенное представление об этих людях, с которыми мне предстояло провести целую ночь в одной квартире.

Гоша – как я понял, раньше служил в спецназе, был что-то вроде инструктора по рукопашному бою. Его накачанные руки и наколки на этих руках придавали ему еще более грозный вид, но почему-то успокаивали. Чем он занимался на данный момент времени, я так и не понял.

Стас – был, вроде, нормальный парень, немного смахивал по типу на Виталия, но как человек мне нравился больше. Его я пока толком узнать не успел.

Еще меньше я успел узнать девушку, имя которой мне так и не было до сих пор известно. Не смотря на это, она мне почему-то сразу понравилась. Тем более, она отказалась от пива, что вызвало у меня некоторую долю уважения – как девушки. Вдвоем со Стасом и, как я понял, исключительно по инициативе Стаса, они уселись на кресла в конце кухни, и немного абстрагировались от всех остальных.

Марина – девушка спокойная и вполне милая, но довольно властная – это выдавало ее манера общения. Кроме того, она выглядела очень уставшей, и поэтому казалась еще более деловой.

И, наконец, Ольга. Достаточно грубая, но при этом, как ни странно, привлекательная. Она единственная из всех трех девчонок курила. Она производила впечатление той, которая будет грубить ровно до того момента, пока ты ее не разжалобишь и не заставишь плакать – а потом сама откроет тебе душу или, наоборот, сядет рядом и будет вытирать твои сопли своим же платком, в зависимости от ситуации.

Ну, и конечно же, этот покемон – Виталий. Почему покемон? – потому что покемон. Как впоследствии и подтвердилось.

В общем, все они, так или иначе, расползлись по кухне. Кто-то сел за стол. Меня пригласили за этот же самый стол. Поставили на него же несколько бутылок пива и два небольших пакета сока – видимо для той самой девушки, имени которой я не знал.

Я сидел некоторое время, наблюдая за людьми, окружавшими меня, и за их общением между собой. Потом я обратил внимание на то, что на меня кто-то пристально смотрит. Это оказалась Ольга – она практически сидела на кухонном гарнитуре, попой упираясь в край стола, и курила.

Она улыбнулась и сквозь множество голосов, звучащих на кухне, произнесла:

– У тебя ирокез, как у Чингачкгука.

Странно, но в этот момент она выглядела привлекательно.

Я немного прифигел от такого нагловатого выпада в мою сторону и подумал, решилась бы она на это, если бы была более трезвой.

– Ты была знакома с Чингачкгуком? – так же сквозь множество голосов ответил я, – И сколько раз ты с ним была знакома?

Ольга выпустила дым, взяв небольшую паузу, не зная, что бы еще сказать. Но почему-то улыбка сошла с ее лица.

– А тебя это как-то волнует?

– Меня? – я усмехнулся, – Да меня здесь, вообще, ничего не волнует.

Множественное клокотание голосов на кухне неожиданно стихло.

Очень содержательная получилась беседа.

Все как-то удивленно посмотрели на нас с Ольгой. Видимо, всем показалось странно, что между нами вообще завязался какой-то – пусть и примитивно-агрессивный – но диалог. Через секунду клокотание голосов возобновилось.

Я продолжал сидеть и слушать эти разговоры этих окружающих меня людей.

Через некоторое время мне, естественно, предложили, забухать вместе со всеми, я, естественно, отказался, что, естественно, не осталось незамеченным. Хотя, впрочем, никто, кроме Ольги и Виталия, и внимания-то даже никакого на это не обратил. А Гоша даже предложил мне сока, что меня сильно порадовало.

Виталия, видимо, не устраивало, что я не пью не только молоко, но и пиво, и он все же попытался меня уломать, сказав что-то вроде “угощаем же, чо как девица ломаешься”. Мне почему-то захотелось попросить его ответить за “девицу”, но я просто помотал головой и отмахался руками.

Ольга фыркнула что-то вроде “типа, печень бережешь”, что звучало то ли как вопрос, то ли как не понятно что. Я точно так же – не понятно как, из-за плеча буркнув – ответил ей что-то вроде “типа, да, типа, берегу”.

Виталий, который, такое чувство, что жил в какой-то своей реальности, не отображая ни происходящих вокруг событий, ни произнесенных вопросов, ни озвученных на них ответов – все же решил до меня докопаться:

– А по каким причинам: со здоровьем проблемы, или по религиозным соображениям? Или ты, может, профессиональный спортсмен?

Вот он момент наивысшего напряжения мыслительного процесса и принятия решения в экстремальной ситуации.

Я оценил обстановку и тщательно продумал свой ответ. Передо мной в голове как будто быстренько прокрутились графики и диаграммы с анализом ситуации и расчетом всех возможных последствий абсолютно каждого конкретного слова и всей фразы в общем – тем более для меня удивительно было то, что я произнес, потому что по каким-то непонятным мне причинам, я, как полный идиот, сказал в результате:

– По религиозным соображениям.

Все. Это был крах отдела аналитического прогнозирования и показатель полной несостоятельности системы безопасности и конспирации.

– По религиозным соображениям? – переспросил кто-то. А еще кто-то где-то усмехнулся.

Я почувствовал на себе множество удивленных взглядов.

“Как я мог такое допустить?”

– Ты, что буддист?

– Или мусульманин?

– Ни то, ни другое, – ответил я, улыбнувшись.

“Да что ж это такое?!”

– То есть христианин?

– Да почему сразу…

– Да, – ответил я, – прервав чью-то нить рассуждений.

– …Христианин, – чья-то нить рассуждений закончилась.

“Ну, как так-то, блин?!!”

– Еще один, – произнес кто-то.

– Еще один придурок, – тихо произнес Виталий.

Я надменным взглядом посмотрел на него, немного наклонив голову. Про себя я подумал, чем бы мне лучше долбануть по этой маленькой голове с печатью “менеджер” на лбу – чем бы мне лучше по ней долбануть, микроволновкой, до которой нужно идти через всю кухню, или стулом, на котором я сидел.

Такое чувство, что Виталий неожиданно для себя прочитал мои мысли.

– То есть ты монах? – произнес кто-то.

– Чёёё?

– Что пристали к человеку? – это был явно женский голос.

– Пай-мальчик? – и это, к сожалению, тоже, но другой.

Я знал, кто это сказал, но наигранно начал взглядом искать что-то на кухне, и, в результате остановившись на Ольге, оглядел ее с ног до головы, и, немного поморщившись, отвернулся.

– У нас тут просто были уже небольшие споры на эту тему, – произнес кто-то.

– Н-да? И кто победил? – спросил я.

Кажется, этот вопрос ввел почему-то всех в ступор.

– Да…

– Ну, вроде, как…

– Да никто…

– В общем-то…

Наступила небольшая пауза.

– И чо, ты ведешь здоровый образ жизни? – это снова была Ольга.

Я задумался.

– Ну, что-то в этом роде, – произнес я, усмехнувшись и посмотрев искоса в сторону этой злобной девочки с наличием явных признаков чрезмерной гордости как способа собственной подачи перед окружающими.

– Да мне кажется это просто понты, – сказал Виталий, затянувшись.

Я посмотрел и на Виталия.

Мне почему-то захотелось обратиться к Марине со словами “Марина, а знаешь, Виталий, кстати, твое молоко выпил”. Но я, конечно же, не стал этого делать, а вместо этого ответил Виталию:

– Я знаю одного пастора одной о-о-очень маленькой церкви в одном маленьком городке. Он когда свою церковь открывал, к нему какие-то местные отморозки подвалили. Ну, видимо, им чо-то не понравилось. Может, решили, что это как-то их личную власть в этом городке подорвет, или еще что-нибудь. Попросили его вежливо убраться. Он, естественно, как практически любой пастор, не согласился. Тогда они поймали его сына подростка, избили его… и распяли. Прибили его руки гвоздями к забору. И оставили в таком положении. И этот пастор потом сам лично снимал с забора своего сына, выдирая гвозди из его запястий… и из забора.

Я остановился и после небольшой паузы продолжил:

– Так вот, это для таких как ты, для которых его религия всего лишь продолжение государственной политики, а вера просто продолжение отечественных традиций и патриотизма – вот для таких как ты вера, да, может быть просто, как понты какие-то. А для меня – это моя жизнь.

Виталий усмехнулся.

– Ужас какой, – произнес кто-то – Гвоздями к забору прибить. Изверги.

– А я другую историю знаю, – отозвался Гоша из угла кухни, открывая холодильник.

– Ой, нет, не надо! – отрезала Марина, махнув рукой и поморщившись, – Щас начнется тут.

– Ладно, я тебе потом расскажу, – хихикнул Гоша.

– То есть ты не просто верующий. Ты религиозный фанатик, – с усмешкой как бы спросила Ольга.

Я цыкнул языком, улыбнулся и покачал головой.

– Религиозный фанатик, – с иронией произнес я, повторяя фразу.

– Да, ладно. Щас это модно. Щас все в Бога верят, – сказал Виталий, выпуская дым сложившимися трубочкой губами.

– Модно? – с легким наигранным удивлением переспросил я и пожал плечами, – А-а-а… я не знал. Видимо, я отстал от моды. Это по каналу MTV сказали, что это модно? А… Тимати, наверное, сказал, что это модно, да? Нет?

Главное – никакой агрессии. Побольше растерянности и спокойствия. Как будто бы ты слегка этим озадачен.

Виталий улыбнулся.

– Ну, это лучше, чем фанатизм. Самое главное, чтобы это никому не приносило зла.

– Абсолютно согласен – лучше. Но вера к этому и не призывает.

Виталий снова медленно выпустил губами дым.

– А как же крестовые походы? – произнес он.

Я устало вздохнул и произнес заученную годами фразу:

– Крестовые походы стали возможны только потому, что люди не знали своей религии, в которую они верили, и не хотели ничего понимать – не стремились к истине, а лишь действовали на основе своих желаний. Это было огромнейшей ошибкой – грубейшей. Крестовые походы полностью противоречат христианскому учению.

“Может, в дальнейшем, что б лишний раз не напрягаться, просто записать это на диктофон, и таскать с собой повсюду, включая запись при необходимости”, – подумал я… А чо, идея…

– Но люди всегда действуют лишь на основе своих желаний, – ответил Виталий как будто это была единственная фраза, которую он услышал.

– Почти так, но не совсем. Существует также расчет. Ты ведь не хочешь чистить зубы, когда встаешь утром. Но ты рассчитываешь ситуацию и в результате делаешь это.

Виталий затянулся и после небольшой паузы спросил:

– На основании какого расчета, интересно, люди верят в Бога?

Я усмехнулся. Это было настолько очевидно.

– Люди не хотят попасть в ад.

– Не-е-е, – покачал головой Виталий, – Не знаю.

– Люди верят на основании своих чувств, а не из расчета, – неожиданно сказал Гоша, вытаскивая из холодильника замороженную пиццу.

– А ада, вообще, никто еще не видел, – послышалась другая реплика.

– Люди верят, потому что у них есть в этом потребность, – вдруг кто-то произнес.

Я удивленно обернулся. Кто? Кто это был? Кто это сказал? Кто бы это ни был, но, самое интересное, что он был прав.

– Люди верят, потому что им нужно во что-то верить, – снова отозвался Гоша из угла кухни, открывая микроволновку.

– А, может, они верят, потому что хотят найти истину? – сказала та самая девушка, имени которой я еще не знал. Она вышла от куда-то справа сзади.

– А что есть истина? – крикнул еще кто-то из другого угла кухни.

“Оооой, чо тут начинается!” – подумал я

– А мне не нужна истина, – произнес Виталий.

Я улыбнулся. Меня немного даже позабавила его реплика.

– Это ты сейчас так думаешь, – сказал я, – А когда ты будешь покупать йогурт в магазине – тебе не нужна будет истина – какой у него срок годности – да? А когда ты на работу устраиваешься – тебе не нужно знать, сколько тебе будут платить, да – тебе не нужна истина? И когда ты в незнакомом городе, тебе не нужно знать, какой автобус идет до запердяевского района, да? Тебе истина не нужна?

– А причем тут это?

– А при том, что человек всегда поступает, исходя из имеющейся у него информации. Истина – это всего лишь достоверная информация.

– Ну, так-то, да – произнес Гоша, усмехнувшись, подойдя поближе с разогретой пиццей.

– Чо “да”? Причем тут это, вообще, я не понял? – отозвался снова кто-то сзади меня.

– А вот скажите тогда мне – истина одна? – выкрикнул кто-то еще.

И вот тут началось то, что обычно начинается при обсуждении подобных тем.

– Истина абсолютна.

– Истина относительна, как и все в этом мире.

– Тебя этому Фрейд научил?

– Нет, Эйнштейн.

– Да причем тут, вообще, Эйнштейн? Теория относительности говорит о…

– Да причем тут, вообще, теория относительности?

– Да при чем тут, вообще, истина?

– Религия – это просто способ выживания.

– Базару ноль, – согласился кто-то.

– Да причем тут это! Человек верит потому, что у него есть потребность в Боге! – возразила та самая девушка, имени которой я еще не знал.

– Человек верит потому, что у него есть потребность в вере, – осадил кто-то.

– Ха-ха-ха…

– Дело не только в этом. Религия – это еще и часть системы контроля в обществе.

– Религия не проповедует контроль!

– А я верю, что красота спасет мир.

– Как это не проповедует!? Религия стремится к контролю за поведением человека.

– Ничего подобного!

– Все правильно – кто сильнее, тот и прав.

– Ты слишком узко понимаешь религию.

– А чо тут мудрить-то?

– Да, вот так люди все и упрощают.

– Да, все-таки, наверное, нет ничего страшнее религиозного фанатизма.

– А жизнь, вообще, очень простая штука.

– Да причем тут фанатизм-то!

– Ну, ты согрел пиццу?

– Все, что вы говорите – это очень поверхностно.

– Да, вон я ее уже вытащил.

– Даже Ницше говорил, что справедливо говорить о смысле жизни, только если допустить существование Бога, – заметил кто-то.

– Да ты почитай Ницше – он таким уродом был, фашист какой-то!

– Эй, чувак! Ницше великий философ. Не наезжай.

– Да козлина он, а не великий философ!

– Чо вы спорите – любая религия ведет к Богу и к истине.

– Не любая!

– Начинается, – протянула Ольга, снова доставая из своей сумочки сигареты, – Люди верят просто потому, что хотят верить. Они не знают истины.

– Они хотя бы стремятся ее найти.

– Ну и толку-то. Лучше бы деньги зарабатывали.

– Да причем тут, вообще, деньги!

– Деньги правят миром!

– Ты сам подумал, вообще, чо сморозил.

– Я-то подумал.

– Короче, я не знаю, чо там сказал этот Ницше, но я верю, что…

– П$!&ец, какая лажа, – спокойно произнес Виталий, кидая окурок в консервную банку.

Честно говоря, я был рад, что мне удалось загаситься и избежать этого спора. “Пускай они теперь сами спорят между собой, – подумал я, – А мне можно уйти, оставив их наедине со своими монологами”.

Хнмм… м-мда… Зря я так подумал.

– Ну а ты-то что скажешь? – обратился ко мне Виталий.

– Я?... А что я? Что я должен сказать? – удивился я.

В этот самый момент у Ольги, которая только-только оторвалась от сигареты и попыталась обратиться в мою сторону, желая что-то сказать, уже даже открыла рот, из которого лениво выходили клубы табачного дыма, но – у нее зазвонил телефон. Она вытащила его из сумки и пошла разговаривать в комнату. Кроме того, еще двое ртов оказались заняты пережевыванием пиццы. Поэтому на кухне стало как-то так очень тихо.

Виталий достал зажигалку, вытащил из пачки, лежащей на столе, одну сигарету и снова закурил.

 

Виталий был типичный менеджер, который стремился к карьерному росту и хотел получить – старшего менеджера. То есть не все, конечно, люди одной и той же профессии на одно лицо, но есть определенные среднестатистические характеристики, которыми должен обладать человек, выбирающий для себя тот или иной вид деятельности, даже на время. Существуют среднестатистические инженеры, преподаватели, врачи, рабочие, ученые… менеджеры. Потому что обычно все-таки человек, занимающийся той или иной работой, обладает определенным типом мышления и набором качеств – необходимых для этой работы. А впоследствии еще и приобретает другие необходимые качества. Это из разряда “сознание-бытие формируют друг друга”.

Виталий был типичным менеджером, который в своей работе больше всего был озабочен тем, как бы грамотнее впарить наиболее некачественный товар и срубить на этом как можно больше бабосов с наименьшими для себя и для компании последствиями. Это человек, с которым даже при желании очень сложно поругаться, если ты являешься его клиентом – который до последнего момента будет проявлять к тебе внешнее уважение и спокойно выслушивать все твои претензии, не обращая внимание на твой крик, представляя при этом где-то в глубинах своего сознания, как и с каким смаком он будет крошить тебе голову битой в последний день перед своим увольнением с работы. Он будет отстраненно и с абсолютно безэмоциональным выражением лица слушать, как ты объясняешь ему, что эта “долбаная сим-карта не вставляется в этот долбаный телефон” – и при этом будет рисовать у себя в мозгу картину, в которой он засовывает множество телефонов этой самой марки тебе в анальный проход, в ноздри, в уши, пихает в глотку, а сим-карту без анестезии вшивает тебе поглубже в левую ягодицу, предусмотрительно записывая все твои стоны и крики на микрофон, чтобы потом дома слушать это в качестве успокаивающей музыки. И при всем при этом, невероятными усилиями воли контролируя движение своих губ, он постоянно будет прокручивать в голове одну и ту же мысль: “Не улыбаться. Только не улыбаться. Ни в коем случае не улыбаться. – терпи”.

Виталий обладал большинством необходимых качеств для этой работы. При всем этом, измеряя качество жизни исключительно количеством бабла и положением в обществе, он в общем-то не был злым человеком и вполне даже принимал какие-то идеи добра и зла, любви и справедливости, честности и предательства, понимая, что без них, ну уж, как-то вот, ну… ну совсем уж, ну вот, как-то уж… ну, нельзя… ну, как-то, вот ну… совсем вот… ну, нельзя, же… ну… нельзя же… так… как-то вот, ну, совсем уж… ведь.

 

– Я считаю, что в Бога верят только слабые люди – те, кто реально сами ничего не могут добиться в этой жизни. Вот они и придумывают для себя оправдание или надежду на светлое будущее. В Бога верят неудачники, не успешные, не далекие, – произнес Виталий.

Я поморщился.

– Н-да? – как будто бы удивился я и сам для себя неожиданно спросил: – Сколько ты зарабатываешь?

– Какая разница? – опешил Виталий.

– Ну, так просто. Знаешь, есть пастора церквей, которые ходят в пиджаках, вышитых золотыми нитками. У них огромные церкви – по несколько тысяч человек. И они управляют этими церквами. Огромными системами, в которых задействованы сотни работников и десятки различных отделов. Они влияют на сознание и поведение людей. Они имеют огромные деньги. За одно воскресное служение сбор пожертвований у них составляет больше, чем ты можешь заработать за свою жизнь. Они ездят на охренительных машинах. У тебя, вот например, какая машина?

– У меня нет машины, – спокойно, но с понтом ответил Виталий.

– Ааа. Бедняжка. А у них есть.

Виталий стряхнул пепел в консервную банку.

– Тогда почему они не помогают бедным, не раздают все свои деньги нуждающимся?

– Ага! А вот теперь нам уже что-то не нравится. – да? Как обычно, людям невозможно угодить. Ну, здесь как минимум два момента: во-первых, некоторые из них все же помогают нуждающимся, а во-вторых – даже хорошие люди часто могут поступать неправильно. Вот поэтому даже пастора церквей могут иметь огромные деньги.

Я посмотрел на Виталия, улыбнулся и добавил:

– И, кроме того, какими критериями ты меришь успех? Только лишь количеством денег? А взять, например, Иисуса Христа – мы не будем сейчас рассматривать, был Он Богом или нет, рассмотрим Его просто как историческую личность – так, в общем-то, судя по всему, Он не был особо богатым человеком, конечно, наверное, и абсолютно нищим тоже не был, но и богатым тоже – нет. Но спустя две тысячи лет люди до сих пор верят в Его учение и поклоняются Ему как Богу. Как думаешь, какого-нибудь там олигарха вспомнят хотя бы через тысячу лет? А-а-а! И тем не менее – быть известным спустя тысячу лет, по твоему является успехом или не является? Так какими критериями ты собираешься мерить успех? И все ли ты критерии учитываешь? Есть много других великих людей, умерших в нищете и одиночестве – композиторы и художники – Бетховен, Вивальди, Ван Гог, Рембрандт. Очевидно, что деньги не единственный критерий, наверно, да?

После невероятно короткой паузы я продолжил:

– Что еще скажешь, какие у нас еще люди в Бога не верят? Может умные, или красивые, или знаменитые, или талантливые? Назови любую категорию и Бог в качестве доказательства предоставит тебе таких людей – специально, чтобы они тебя раздражали и постоянно мозолили тебе глаза.

– Да ладно, – ответил Виталий, – Если уж говорить о пасторах церквей – то они просто заколачивают бабло. Это просто их работа, – у Виталия была удивительная черта: из всего разговора он цеплялся к одному какому-нибудь моменту и начинал выводить тему именно на него, даже если приходилось возвращаться далеко назад.

Я вздохнул.

– То есть ты хочешь сказать, что ни один успешный богатый пастор на самом деле в Бога по-настоящему не верит? – спросил я.

– Да конечно!

– Зря ты так. Докажи.

Виталий фыркнул.

– Я и не собираюсь ничего доказывать. Это так и есть.

– Да неужели?

– Да так и есть.

– А чем докажешь, что это так?

– А ты чем докажешь, что не так?

Я усмехнулся.

– Я тебе, конечно, щас нигде не надыбаю посреди ночи в незнакомом городе пастора церкви, да еще и богатого, да еще и в такой дыре… да еще и истинно верующего. Но я тебя за язык не тянул – встретишь в своей жизни доказательства. Вопрос только, если встретишь такого человека – поверишь в Бога? Только честно.

Наступила пауза.

Виталий молча затянулся с таким сильно понторылым видом и произнес:

– Я считаю, что на этом не стоит сильно зацикливаться. Мы сейчас с тобой в такие дебри начнем уходить. Это все философия. Я, например, просто живу – и получаю от жизни удовольствие. Мне до всего этого нет никакого дела.

Сколько раз я слышал в своей жизни что-то подобное. Стандартная модель. Эта идея была настолько банальной, но от этого не переставала быть популярной. Система.

– А я согласен, – ответил я, – Нужно жить, вообще, как можно проще. Пожрал, посрал, потрахался, поспал – все, больше ничего не надо.

В знак саркастического согласия со своим собеседником я вытянул руку для рукопожатия.

Виталий, конечно, пожал мою руку, но с явной какой-то неохотностью и настороженностью.

– Странно только, – произнес я, оглянувшись по сторонам, – От того, что мы с тобой согласились, в мире не изменилось ничего. И миллионы людей почему-то не перестали верить, от того, как ты считаешь. По каким-то причинам они продолжают верить. Здесь правильно кто-то заметил, на самом деле, хоть это и просто, но человек верит в Бога потому, что у него есть в этом потребность. Без потребности человек ничего не делает.

– Может, у него есть просто потребность в вере.

– Возможно и так. Да, допустим. Откуда она у него взялась.

Пауза.

– Есть же теория эволюции, – произнес Виталий, – Есть наука, которая объясняет все эти вещи. Все инстинкты, которые есть у человека. Откуда они взялись и для чего они нужны. Там все довольно просто. Вот тебе и объяснения.

– Теория эволюции? – поморщился я, – Теория эволюции? – я поморщился еще сильнее, – Теория эволюции? – переспросил я третий раз и с выпученными глазами и искривленным ртом тупо уставился в какую-то точку на полу, – Ты что всерьез веришь в теорию эволюции? Ну, Виталий, ну что ты, – начал я издеваться, – Ну как так? Ты же вроде не глупый человек… Как?... Ты что серьезно веришь в теорию эволюции и считаешь, что она объясняет эти вещи?... Я в шоке… Ты хоть помнишь вообще, что там в этой теории эволюции? Ты ее в школе-то хоть изучал? Ты действительно в нее веришь???

Кажется, Виталий не верил в теорию эволюции. Но сказать об этом он уже не мог.

– Хорошо, Виталий, – я вздохнул, – Если ты веришь в теорию эволюции, ответь мне все-таки на мой вопрос, с точки зрения теории эволюции объясни мне – откуда у человека взялась потребность в религии?

Тут Виталий начал напрягать свой мозг.

– Чтобы была какая-то уверенность… уверенность в завтрашнем дне, надежда. Это придает силы, – после некоторой паузы ответил Виталий.

– Ну, религия не придает силы человеку для земной жизни, – пожал я плечами, – Часто религия даже наоборот – делает жизнь человека более ущербной, более уязвимой. В некоторых религиях даже вообще приветствуется самоубийство. То есть индивид сознательно идет на самоуничтожение. А если ты рассматриваешь человека как некую систему жизни, то почему это, вдруг, система начинает работать против самой себя?

– Таким образом, природа избавляется от менее совершенных видов, – ответил Виталий, стряхнув пепел в консервную банку.

– Ты сам-то хоть подумал что сказал? – без тени улыбки серьезно спросил я, – Теперь ты уже природу рассматриваешь, как некую разумную систему, да? Ты не веришь в Бога, но веришь в природу, как в какую-то силу или даже личность, которая совершает акт разумной, аналитической систематизации и сортировки видов жизни с определенной целью. Это сильно отличается от Бога по своей сути? Если природа разумна – чем природа отличается от Бога?

Наступила еще одна пауза.

Я про себя постебался, и решил, что все же справедливо будет заметить одну интересную вещь:

– Знаешь что забавней всего здесь, – я заулыбался, – Я попросил тебя объяснить с точки зрения теории эволюции причины возникновения религии. Религии – а не веры, заметь. И ты задумался. Я упрощу задачу – объясни мне причины возникновения веры с точки зрения теории эволюции.

Виталий тупо молча курил.

– А ведь это уже совсем другое, – продолжил я, не дожидаясь ответа Виталия, – Вера – не религия. Вера – это действие или эмоция, или волевое решение. А религия – это система. Я сам для тебя упрощу задачу, и отвечу на этот вопрос за тебя – человек в принципе мог поверить в то, что существует нечто, что заботится о нем и помогает ему. Чтобы у человека действительно было больше уверенности в завтрашнем дне. Справедливости ради я замечу это. То есть можно предположить, что вера это инстинкт, который развился у человека в процессе эволюции. Ладно. Допустим. Правда остается еще вопрос об издержках – если организм и сознание человека стремится к оптимизации ресурсов, то насколько оправдана вера в сверхъестественное, это еще вопрос на самом деле. Издержки очень большие, поверь мне, как верующему человеку. Ну да ладно. Но у теории эволюции есть очень много проблем, которые подрывают ее основы еще в самом начале. Номер один – первопричина, откуда все началось, и откуда появилась материя, откуда появились самые элементарные частицы. Номер два – где грань между случайностью и закономерностью, и когда закономерность стала сама себя воспроизводить? Насколько это реально? Насколько реально вообще самообразование закономерности и ее постоянное поддержание? И, что самое интересное, в этом контексте – твоя жизнь, дорогой Виталий, является тогда тоже всего лишь случайностью. А теперь подумай – много ли в ней смысла ты видишь в таком случае? Думаешь, у тебя сейчас включается в сознании механизм, блокирующий эти размышления, как элемент системы самосохранения, чтобы тебе не дойти до осознания абсолютной бессмысленности своей жизни и до самоубийства? Потому что с осознанием теории эволюции – человеческая жизнь становится абсолютно бессмысленной. Это всего лишь случайность.

Я взял в руки красный стакан и презентовал его в своей ладони, обратив на него внимание.

– Ты всего лишь то же самое, – произнес я, – И с осознанием этого ты перестаешь видеть смысл во всей этой жизни и во всем этом мире. И вот следующее звено цепочки логических рассуждений: внимание – зачем человеку нужен смысл в жизни? Если это инстинкт – а это инстинкт – то зачем системе организма и сознания человека он нужен. Ведь как мы уже заметили – эта система стремится к оптимизации ресурсов и самосохранению. Больше ей ничего не надо. Ей нет смысла вылазить далеко за рамки своих элементарных потребностей и сильно за что-то париться. Дак зачем тогда этой системе нужен смысл жизни? Это нецелесообразно. Отсутствие смысла жизни приводит человека к самоубийству. Так для чего система допустила для себя эту деструктивную закономерность, зачем выработала? Если ты начнешь говорить о природе – то это уже разум, так что лучше даже не начинай. Бог начинается с разума. Так что получается – система, стремящаяся к самосохранению, выработала в себе саморазрушающий элемент, еще и стремление к тому, чтобы выходить за какие-то границы, что так же опасно и нецелесообразно… Парадокс… Известно – система, предоставленная сама себе, всегда стремится к упрощению и минимальным затратам энергии. Дак на кой хрен ей все это усложнять?... ???... Грань – между случайностью и закономерностью. Думаешь, ее действительно не существует? Думаешь, это реально – самообразование стольких закономерностей, гармонии и баланса? Ученые создают искусственный интеллект и проводят опыты по созданию искусственной жизни, клеток – но ведь это не случайность, это чьи-то целенаправленные действия для получения конкретного результата. Разницы не чувствуешь?

Я покрутил указательными пальцами на руках друг напротив друга.

– Но, знаешь, какая самая большая проблема теории эволюции? – продолжил я, – Теория эволюции не является наукой в ее истинном значении. Теория эволюции это всего лишь теория. Это просто гипотеза и не больше. Нормальная наука всегда базируется на доказательствах и на опытах, исследованиях. Поэтому, кстати, в квантовой механике есть определенные проблемы. А ты никогда не сможешь предоставить исчерпывающих доказательств теории эволюции. Ты можешь только лишь каким-то невероятным образом – если жопу надорвешь – доказать что это было возможно. Доказать возможность развития таким путем. Что это могло быть так. Но ты никогда не сможешь доказать, что все было именно так, а никак иначе. Вот именно так вот, а не как-то по-другому. И ты не можешь наблюдать теорию эволюции сейчас и исследовать ее. Ты можешь наблюдать мутации, генетическую передачу информации из поколения в поколения, еще какие-то отдельные аспекты. Но ты не можешь наблюдать эволюцию в целом. А все эти аспекты не обязательно являются атрибутами только лишь эволюции.

Я остановился и выразительно посмотрел на Виталия.

Затем продолжил:

– У тебя нет исчерпывающих доказательств и систематически выстроенных экспериментальных данных теории эволюции, – покачал я головой, не отводя взгляда, – Тебе просто предположили это как гипотезу какую-то за неимением других объяснений. И большинство ученых сейчас уже либо смеются над этой теорией, либо просто относятся к ней скептически. Потому что это не наука, это религия. И в самой этой теории куча проблем и, так называемых, “белых пятен”. Поэтому ее постоянно переписывают, что-то новое придумывают, теорию “нового синтеза” изобретают и так далее. Потому что стараются подогнать мир и науку под себя и свое мировоззрение. Сам Дарвин уже в гробу раз сто перевернулся.

Я подался вперед и с широко открытыми глазами слегка приглушенным голосом продолжил:

– Проблема эволюционистов в том, что они не просто видят какую-то закономерность и делают из этой закономерности выводы. Нет. Они постоянно ищут закономерности, которые доказывали бы их теорию, в которую они уже изначально верят. Они поменяли местами причину и следствие.

Я жестами показал, как можно поменять местами причину и следствие.

– Не “закономерность рождает теорию эволюции” – а “теория эволюции использует закономерность для своего оправдания”. Закономерности для эволюционистов не являются причиной предположить свою теорию, закономерность для них – всего лишь повод доказать свою идеологию. Да, – я развел руками, – Многие научные положения вначале были представлены только в теории. Но они со временем все же были доказаны. А теория эволюции не доказана. Эволюционисты даже из закономерностей делают какие-то свои собственные выводы – те, которые им больше подходят. Так, например, наличие у животных инстинктивных моральных принципов – для христиан доказательство теории сотворения, а для эволюционистов почему-то доказательство теории эволюции. Наличие у животных инстинктивных моральных принципов – закономерность. Но одни видят в этом Творца, а другие – доказательство своей теории. То, что самцы, как и мужчины изначально менее разборчивы в своих половых связях, а самки, как и женщины, более разборчивы – закономерность. Но, по каким-то причинам, некоторые эволюционисты видят в этом доказательство своей теории. Хотя эта закономерность не доказывает по сути ничего. И верующие точно так же могут использовать эту закономерность, как аргумент для теории сотворения. Просто эволюционисты делают свои выводы из всего этого – те, которые им больше нравятся. А это уже не наука. Это религия. И попытка подогнать науку под свою религию.

Виталий затянулся и выпустил дым.

– А ты не тем же самым ли занимаешься? – спросил он меня, – Ты сам не пытаешься подогнать науку под свою религию?

– Нет, – ответил я, – Я сразу же сказал, что наука ничего общего с религией не имеет. И у меня нет исчерпывающих доказательств существования Бога. То есть у меня есть, конечно, какие-то доказательства. И довольно веские доказательства. Есть какие-то очень не хилые предпосылки. Но абсолютно исчерпывающих доказательств нет. И я сразу признаю, что, несмотря на серьезные основания, здесь зачастую все же приходится верить. А вот ты, – я ткнул пальцем в Виталия, – Признать, что твоя вера в теорию эволюции является точно такой же верой и не имеет ничего общего с наукой – вот ты это признать боишься. И ты боишься сказать, что это просто твои убеждения и не больше.

Виталий снова затянулся, а я продолжил, пока он не успел что-то сказать:

– Теперь давай посмотрим вот на что: ты пропагандируешь теорию эволюции, а вместе с этим ты пропагандируешь идею естественного отбора. Что есть естественный отбор? – это такие положения как “выживает сильнейший”, “кто сильнее тот и прав”, “слабые виды должны быть уничтожены, а сильные воцариться на троне”, “недостойные представители должны погибнуть”. Естественный отбор приводит именно к таким идеям. Рано или поздно – но приводит именно к этому, – подчеркнул я, не позволив Виталию возразить, хотя он уже и пытался начать, – Это очень похоже на нацизм и третий рейх – есть сильная, красивая, с точки зрения эволюции более совершенная раса, и она должна жить и править миром, а остальные, недостойные расы, должны быть истреблены. Ты можешь сейчас сколько угодно отпираться, можешь говорить “Нет, нет. Я не это имел в виду”, но рано или поздно осознание теории естественного отбора приводит именно к таким мыслям. Это как бы само собой напрашивается. Это как бы продолжение рассуждений. Это логическое заключение. И ты можешь сколько угодно потом говорить о морали и нравственных ценностях, но все это не имеет абсолютно никакого значения при естественном отборе. Естественный отбор, как теория порождает идеи превосходства одного над другим, порождает идеи конкуренции и оправдывает насилие. И нравственные ценности здесь не имеют никакого смысла. Когда общество начинает жить в соответствии с идеей естественного отбора, оно начинает мыслить именно такими критериями, оно начинает превозносить сильных и унижать и истреблять слабых, «недостойных». И самое что интересное – именно в таком обществе, именно при идеях конкуренции в социуме появляются маньяки, преступники, психически нездоровые агрессивные личности, личности озлобленные и обиженные на весь мир, и – самые прекрасные их представители – злые гении, живущие мыслью о мировом господстве.

Я прищурился и тоненьким голоском спросил:

– Ведь каким образом часто люди становятся агрессивными и начинают вести преступный образ жизни? Человек, в чем-то слабый, не могущий соответствовать какому-то определенному уровню требований – находит просто именно такой вот выход из ситуации. Что бы хоть как-то себя проявить, чтобы быть хоть кем-то, он начинает идти по головам и устранять конкурентов и все свои потребности удовлетворяет элементарным образом – просто тупо берет своё. Или человек отвергнутый и презираемый находит выход из ситуации – он ставит мир на колени и с помощью грубой силы заставляет других признать себя, опять же удовлетворяет свои потребности, и мстит.

Я на секунду сделал паузу и, чуть пригнув голову, тихо произнес:

– И что самое интересное – они правы. Боль и несправедливость рождают преступников. Глупо говорить о какой-либо морали в обществе, живущем по идее естественного отбора. Просто глупо. Ведь когда этих людей унижали и презирали и считали недостойными – несоответствующими каким-либо требованиям – никто не задумывался о морали. И они в результате отплатили миру тем же – когда нашли для этого ресурсы. Общество, живущее принципами конкуренции, само рождает себе антисоциальных элементов и преступников. Ты, очевидно, этого не понимаешь. Но запомни: ничто никогда не спасет этот мир, кроме любви и справедливости.

– Ой, вот только не надо мне про любовь говорить, – перебил меня Виталий.

– А что? – удивился я.

– Любви не существует. Это эфемерное понятие. Есть только желание и выгода. А еще инстинкт.

– Пусть так. Но в результате это ведет к самоотверженности. А чувство самоотверженности можно в себе развить.

Виталий на меня странно так покосился, задумался, но потом ответил:

– Самоотверженность это бред. Человек всегда во всем ищет выгоду.

– Да. Но в случае любви человек учится думать и о других так же, – произнес я, – Он достигает собственной выгоды путем удовлетворения потребностей других. На пути к собственной выгоде он помогает другим. А это уже совсем другой уровень. Это взаимовыгода. Все остаются счастливы. И, кроме того, со временем этот навык перерастает в привычки и условный рефлекс. И в совокупности с высоким уровнем самоконтроля это ведет человека к созиданию, а не к разрушению мира.

– К созиданию, да, – усмехнулся Виталий.

Я под наклоном поднял указательный палец и еще раз подчеркнул:

– Любовь и справедливость. Если этих двух вещей не будет – люди сожрут друг друга. Они сами себя изничтожат. Общество само себя ликвидирует. Мир погрузится в хаос. И, что самое интересное, когда-нибудь этот хаос доберется и до тебя. Он тебя поглотит, так же как все вокруг. Ты сейчас говоришь о естественном отборе, о том, что нужно соответствовать каким-то требованиям, какому-то статусу, чтобы выжить. А что ты будешь делать, если сам не сможешь соответствовать этим требованиям? Что ты будешь делать, если завтра станешь, например, инвалидом, и окажешься на обочине жизни?

Виталий снова усмехнулся. А я продолжил:

– Даже более того – я сам сделаю тебя таким, а потом посмотрю на твои страдания. Я посмотрю на то, как ты будешь чувствовать себя в такой ситуации. У тебя начнется совсем другая жизнь. Твои друзья тебя забудут, потому что им не захочется с тобой возиться. Ты не сможешь работать и покупать себе удовольствия. Тебя не будут воспринимать всерьез. А женщины не захотят иметь детей от ущербного самца и тебе больше никто никогда не даст.

Я развел руками.

– Все. Тебя ничто не спасет… Если только кто-то вдруг не проявит к тебе любви и понимания… Запомни: если в этом мире не будет любви и справедливости – этот мир превратится в ад и погибнет.

Я сделал небольшую паузу, и начал подводить итог:

– А теперь подумай хорошенько: ты пропагандируешь теорию, которую не только не можешь реально доказать на практике – ты пропагандируешь теорию, которая является деструктивной по своей сути, которая разрушает этот мир, формирует сознание людей жестоким и эгоистичным, а соответственно, склонным к насилию, и толкает человека на преступления. Эта теория не доказана. А вместе с этим ее распространение, как идеи, может уничтожить этот мир. Может, поэтому двадцатый век увидел уже две мировые войны и готовится к третьей? – я понизил голос, – И в этом контексте, как ты думаешь, какое значение приобретает твоя жизнь для всего человечества, с учетом тех ценностей, которые ты несешь этому миру?

Я откинулся на спинку стула.

– Ты, наверное, можешь собой гордиться. И гордиться тем обществом, в котором ты живешь.

– То есть подожди, – неожиданно вмешался в разговор Гоша, – Ты хочешь сказать, что если я, например, не верю в Бога, то это значит, что я не способен на проявления нравственности, на любовь, на сожаление? Если я атеист – значит я обязательно аморален?

– Нет, – ответил я, – Не обязательно. Человек может быть неверующим и быть высоконравственным. Но, во-первых, это встречается реже, чем ты думаешь, а во-вторых, для этого нужен другой сдерживающий фактор. Ведь ты по-настоящему-то теорию эволюции и естественного отбора не осознаешь. Она просто крутится где-то там у тебя в голове как удобное объяснение для успокоения души, и все. Ты серьезно над ней не размышляешь. А живешь ты все равно какими-то моральными принципами, которые регулируют твое поведения. А я говорю не об этом. Я говорю: что будет, если общество в массовом порядке начнет глубоко, очень глубоко, осознавать эти идеи, начнет копаться в них. К чему приведут эти размышления. Они уже и так, в общем-то, к этому приводят, это очевидно, и новейшая история тебе кучу свидетельств сейчас предоставит. Но до сих пор это не носило какого-то такого массового характера, и многие люди глубоко над этим не задумывались. Все равно всегда оставался какой-то сдерживающий фактор – церковь, обычаи предков, социальная мораль.

– А как же в Советском Союзе? Люди десятками лет жили с теорией эволюции. И мораль была, надо сказать, на более высоком уровне, – заметила Марина.

– Да, и к чему это в результате привело? – ответил я, – К чему в результате привело семидесятилетнее правление коммунистов? Посмотрите на молодежь, которая выросла в поколении девяностых. А какое поколение растет сейчас? Просто в Советском Союзе государство создало очень сильный сдерживающий фактор. Чтобы общество совсем не распалось и себя не изничтожило – людям придумали иллюзию. Людям постоянно пропагандировали моральные ценности и законы нравственности, потому что коммунисты знали, что без этого уж совсем никак. И это правильно. Государство само занималось сильнейшей пропагандой морали. Но проблема в том, что эта мораль была основана на иллюзии – которую так же вбивали десятками лет. А когда Советский Союз рухнул, – я наискосок хлопнул ладонями, разведя их в разные стороны, – Рухнула и иллюзия. И что началось? При переоценке ценностей люди стали сходить с ума и звереть. А с каким остервенением они стали верить в Бога? Все толпами побежали в церковь. Так, как будто целый век терпели. И не только в церковь, начали верить вообще абсолютно во все. В экстрасенсов, целителей, во всякую хрень. А что мы в результате имеем сейчас? Какие дети у нас растут? Какая у нас молодежь? Какая у нас сейчас мораль? И это при том, что уже лет двадцать большинство людей в стране все-таки верят в Бога. И, кстати, это еще и при том, что люди даже в Советском Союзе верили в Бога. И, кстати, вот вам показатель идеальности советской системы – сколько людей сгноили в лагерях? Скольких людей уничтожили? Скольких расстреляли? А скольких пытали? Что, если человек верит в Бога, значит, его нужно пытать и уничтожать, так по-вашему? – я вполне серьезно задал вопрос, сделав небольшую паузу, – Сколько крови было пролито в этой стране? Да эта страна просто тонет в крови. Вот вам и результат.

– А вера тогда разве не является той же иллюзией, ведь она тоже, своего рода, сдерживающий фактор? – снова заметила Марина.

– Возможно… отчасти, – согласился я, – Но, если даже и смотреть с этой позиции, если она и является иллюзией – то этой иллюзии уже тысячи лет. Эта иллюзия есть неотъемлемая часть человеческой культуры. Как искусство или, там, технический прогресс. В ней существует потребность. И она является намного более сильным сдерживающим фактором, и более устойчивым. А когда в Советском Союзе ее заменили другой, новой иллюзией, то в результате это привело к краху страны и моральному кризису. Потому что проблемы, которые не разрешались несколько поколений, в результате дали о себе знать через десятки лет невероятными осложнениями.

После небольшой паузы я продолжил, вернувшись к теме:

– Вы не видите корень проблемы. Здесь дело вообще совершенно не в коммунизме и не в христианстве. И даже не в религии. Просто, чтобы общество само себя не сгрызло – должен быть какой-то сдерживающий фактор. А теория эволюции и теория естественного отбора этим сдерживающим фактором уж никак не является. Она работает как раз в обратную сторону. Потому что для очень большого количество людей теория естественного отбора упраздняет и делает бессмысленным наличие любых моральных ценностей. Они только мешают. Как здесь было уже отмечено – человек по своей природе эгоист. Теория эволюции упраздняет мораль.

– Теория эволюции не упраздняет мораль, – возразил Виталий.

– Упраздняет. Не на прямую, конечно, но косвенно. Это как вывод, который сам собой напрашивается. Ты просто глубоко над этим еще не задумывался. И твои стереотипы, твои моральные убеждения и твое неприятие моей точки зрения – все это мешает тебе серьезно над этим подумать. А если ты начнешь над этим думать, то, скорее всего, именно к таким выводам ты и придешь. Теория эволюции как минимум срывает башню и тормоза у некоторых людей, меняя их мышление. И как максимум стирает границы добра и зла и превращает понятия морали, а иногда и саму жизнь, в нечто лишенное всякого смысла.

– Да ни фига.

Я подался вперед и продолжил заговорщическим шепотом:

– Дорогой мой, я тебя уверяю – если ты действительно сможешь убедить людей в справедливости теории эволюции и естественного отбора, произойдет следующее: одна треть людей сразу же повесится от осознания абсолютной бессмысленности земного существования, а вторая треть начнет уничтожать оставшуюся последнюю треть, проповедуя свое превосходство, а когда уничтожит, начнет изгрызать себя саму. Наступит катастрофа. Люди либо просто не захотят, либо не смогут долго жить с осознанием теории эволюции. Даже в Советском Союзе пришлось создать иллюзию, в которую людей заставили верить, чтобы общество не развалилось – потому что по-другому было никак. Потому что без веры – обществу, вообще, никак. Потому что с глубоким, настоящим осознанием теории эволюции человеческая жизнь становится бессмысленной.

Виталий отстраненно смотрел в сторону, докуривая очередную и уже не первую сигарету, и как будто не слушал меня.

– А те немногие люди, – продолжал я, – Которые смогут жить с этой теорией, превратятся в извращенцев и насильников – ну, может, немного преувеличенно, но примерно так. Люди на самом деле будут звереть. И при всем этом у тебя нет исчерпывающих доказательств того, что эта теория верна. Ты не можешь утверждать ее как абсолютную истину. Это не наука. Это всего лишь теория. Ты всего лишь предполагаешь ее. Но ты ее проповедуешь. Это твоя идея. И ты готов привести весь мир к катастрофе ради просто своей идеи? Даже не ради истины, а ради идеи?

Виталий улыбнулся, затушив сигарету в пепельнице.

– Все равно, я не вижу, как теория эволюции связана с моралью, – произнес кто-то.

Я устало откинулся назад.

Наступила пауза.

Затем Виталий сказал:

– Я говорил о естественном отборе не как об идее, а как о закономерности. Основе мироздания. Это то, что я вижу в этом мире. Не я это придумал.

– Да? – выпучил я глаза, – Основа мироздания? А я видел мужчин, которые всю свою жизнь посвящали женщине прикованной к инвалидной коляске и изуродованной – потому что они любили ее.

– Это бред. Ни один мужчина… – начал Виталий.

– И мать в большинстве случаев не оставит своего ребенка, независимо от того, что с ним произошло, – перебил я его, не обращая внимания на его реплику, – И существуют люди, которые посвящают себя тому, что ухаживают за инвалидами, потому что видят в этом смысл своей жизни. Что? Основы мироздания пошатнулись? Где твоя закономерность? Из этой закономерности слишком много исключений. Пусть, может быть, их и не всегда видно.

Я остановился и спокойным голосом снова продолжил:

– Запомни – у человека всегда есть выбор. Человек способен осознавать себя как личность и производить расчеты. И не надо снимать с себя ответственности. Да, человек совершает акт самопожертвования только ради выгоды. Но даже сюда не вписывается теория естественного отбора. Потому что выживает не тот, у кого больше ресурсов, а тот, кому больше повезло. И, кстати, не говори мне, что ты не раскручиваешь естественный отбор как идею. Нет. Ты не просто видишь в этом закономерность. Ты живешь этими идеалами. Это принципы твоей жизни. Это твоя мораль. Ты несешь это в себе. Ты говоришь этими понятиями. Ты так мыслишь. Конкуренция. Естественный отбор. Превосходство. Право силы.

Я нервно впился пальцами в свой правый висок, и как будто выдернул из своей головы нечто.

– Это твои мысли, – сказал я, – Ты ходишь с ними на работу. Ты ешь с ними. Спишь с ними. Общаешься с друзьями. Ты всюду пропагандируешь это как некую идею, в соответствии с которой живешь. Ты мне только что затирал про теорию эволюции и естественный отбор. И ты хотел убедить меня в этом. Ты хотел доказать мне это как истину. Как то, как надо жить и думать. Так что не говори, что ты просто видишь закономерность. Нет. Естественный отбор – эта твоя идеология.

Я снова подался вперед, приблизившись.

– И даже больше – это твоя религия.

И я устало откинулся назад на спинку стула.

Наступила пауза.

Виталий улыбнулся и скрестил на груди руки.

– Из твоего разговора понятно, что тебе это не нравится, потому что это разрушает определенные убеждения. Твои убеждения, – сказал он через некоторое время.

– Мои убеждения? – переспросил я, – Мои убеждения это разрушить не может. Но отчасти ты прав, это может подорвать убеждения других людей. Только дело-то не в этом. Дело в том, что это реально несет в себе разрушение. В том числе разрушение морали. Смотри: ты не можешь доказать теорию эволюции – объективно. Но вместе с этим ты пытаешься на ее основе разрушить убеждения людей. Зачем? Ответь мне на вопрос: ЗА-ЧЕМ? Для чего? Для чего это нужно? Зачем??? – я сомкнул пальцы, как будто бы держал в них маленькую семечку, – Ты можешь дать людям новые убеждения? – спросил я, – Можешь дать им другие убеждения? Можешь или нет?... Тогда зачем разрушать старые?... Ты можешь дать им смысл жизни? Можешь? Нет, не можешь. Какой смысл жизни ты можешь им дать? Теорию естественного отбора? В этом смысл жизни, да? Я лично могу привести тебе сотни тысяч людей и они плюнут тебе в рожу, каждый по очереди и все вместе, от одного произнесения тобой этой фразы. Потому что они презирают само это понятие. И ты будешь неделю потом отмываться от их харчков. Ты не можешь дать им смысла жизни. Тогда зачем отнимать у них старый? Притом, что ты не знаешь, насколько он истинен. Может, это действительно правда. Может, их религия – это правда. Откуда ты знаешь?... А ты можешь дать обществу другой сдерживающий фактор, чтобы оно само себя не изгрызло? Можешь? Нет. Ни хрена ты не можешь. Тогда зачем старый отнимать? Объясни мне, зачем? Я понимаю, если бы ты был какой-нибудь там борец за истину, за правду. Если бы ты истину искал. Если бы ты реально боролся с ложью. Но ведь ты не можешь доказать истинность теории эволюции. Ты не можешь доказать, что все это именно так. Ты даже ответить за нее не можешь. Даже сами эволюционисты толком ответить за нее не могут, потому что они знают, что, во-первых, она недоказуема, как объективная реальность, а во-вторых, в ней столько всяких пробелов, столько дыр, столько проблем в этой теории, проблем, которые ее разрушают еще на начальном этапе. Я реферат в институте писал по теории эволюции. Целый год писал. Правда, ни фига щас не помню, давно это было, но тем не менее. Помню, что там до хрена проблем. И ты не сможешь ее доказать. И одновременно с этим ты не можешь доказать, что Бога не существует. Ты не можешь доказать, что религия не верна. Ты этого не знаешь. Это так же недоказуемо. Тогда объясни мне – зачем ты пытаешься разрушить старые убеждения людей, отнять у них смысл жизни и фактор, сдерживающий насилие. Если ты сам не можешь дать людям ничего взамен. А то, смотри, что ты делаешь: ты не можешь доказать, истинна ли теория эволюции, но ты пытаешься на ее основе разрушить убеждения, ложность которых ты так же доказать не можешь. То есть ты не знаешь истины, но пытаешься ложью разрушить чьи-то убеждения, притом, что ты не знаешь, являются ли эти убеждения ложью, опять же.

Я откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки. И добавил:

– Ты идиот.

Наступила пауза.

Виталий, кажется уже сам давно забыл, с чего начался этот разговор, и не помнил, что именно он хотел конкретно от меня. Он помолчал немного, потом достал из пачки очередную сигарету и прикурив от своей зажигалки, сказал, улыбнувшись:

– А что верить в Бога и сотворение мира это очень умно, да? Тем более верить в то, что кто-то там написал когда-то давно, в какую-то там книгу. Почему я должен в это верить? Для меня это глупо. Да, я не знаю, откуда взялась вся материя. Но твоя религия вообще говорит, что ее создал Бог, который тоже не понятно откуда сам взялся. Так что… Чо тут еще тереть?... И я, кстати, не утверждал, что верю в теорию эволюции. Я это просто так сказал. А ты развел тут. Знаешь, во что я на самом деле верю? – спросил Виталий, – Я тебе скажу, во что я верю. Хочешь?

Для начала я удивился, что он, вообще, меня еще и спросил, но в знак согласия, естественно, кивнул головой в его сторону, как бы прося: “Да, конечно, скажи мне, я так хочу знать, просто сгораю от нетерпения и тлею на углях ожидания”.

Виталий затянулся и произнес:

– Я верю в разум.

Наступила пауза.

– В разум? Ты веришь в разум? – переспросил я с улыбкой, часто моргая. – Хорошо, – я набрал воздуха в грудь и выдохнул, – Итак, ты веришь в разум. Раз ты так веришь в разум, тогда скажи мне, что есть объективная и субъективная реальность?

Виталий напрягся.

– Объективная реальность существует независимо от нашего восприятия. Субъективная реальность – всего лишь наше искаженное представление, – ответил он более менее уверенно, пытаясь скрыть свое опасение, что вопрос может оказаться с подвохом.

– Правильно. Объективная реальность существует независимо от нашего восприятия. Она существует сама по себе – просто, как… просто как реальность, как то,… что просто есть… и все… короче. Так, например, вот этот стакан, – я взял свой пустой стакан, – Он не красный сам по себе, мы лишь воспринимаем его как красный. То есть стакан сам по себе обладает цветовой характеристикой только потому, что мы дали ему эту характеристику – в силу особенностей анализа информации в нашем сознании. Стакан красный – только потому, что материал, из которого сделан стакан, отражает световые волны определенным образом, этот материал отражает именно те волны, которые при попадании на глаза вызывают именно такую реакцию, которая идентифицируется головным мозгом как некий – именно такой, а не какой-то другой – кодовый сигнал. Ну, так… в упрощенном виде. Сигнал идентифицируется, да, и характеризуется определенным образом, и в дальнейшем – при других случаях – распознается. То есть наше восприятие есть некая система, которая работает по определенным законам, но – любой закон можно либо нарушить, поломать, либо обойти. В конечном счете, можно обойти и систему восприятия информации и систему анализа поступающей информации, а в определенных случаях и просто поломать – и тогда восприятие будет искаженным, а поступающая информация будет анализироваться совсем по другим законам. И мы будем видеть не красный цвет, а что-нибудь другое – например, покемонов, играющих в хоккей с мячом на кафельном полу.

Я подался вперед, важно положив локти на стол.

– По большому счету человек вообще не может воспринимать информацию из окружающего мира в полной мере объективно. Система восприятия человека сильно ограничена – органы чувств работают только в каких-то определенных рамках. Существуют пределы работы рецепторов. Мы не можем, например, воспринимать инфракрасное излучение или ультразвук с частотой свыше двадцати тысяч герц, как некоторые животные. Мы ограничены и не можем видеть картину целиком, а соответственно даже при самых благоприятных обстоятельствах мы всегда все видим в несколько искаженном виде, или, как минимум, в упрощенном.

Я артистично вскинул правую ладонь и медленно повел ее в воздухе, как бы ища чего-то:

– Далеко ходить не будем, – с небольшой запинкой произнес я, – Возьмем хотя бы шизофрению и галлюцинации. Что это такое по своей сути – у человека сбивается программа анализа и идентификации окружающей действительности с собственными фантазиями, сбивается программа восприятия, а разум часто определяет какую-либо собственную мыслительную модель – какую-либо концепцию – как объективную реальность. Ну, как-то так, примерно. Человек соображает, его разум работает, но работает неправильно.

Я посмотрел на Виталия и улыбнулся.

– Ты веришь в разум. Но что ты будешь делать, если твой разум начнет тебя подводить? Что ты будешь делать, если программа восприятия и анализа информации из окружающего мира начнет работать по другим законам? Ты по-прежнему будешь верить в свой разум?

Виталий погасил сигарету, ткнув ее в консервную банку и растерев тлеющий пепел. Он открыл рот, но я уже опередил его:

– Знаю – ты скажешь мне, что галлюцинации не бывают одни и те же у всех людей одновременно. Однако – почему ты думаешь, что нельзя поломать и изменить систему восприятия и анализа информации таким образом, чтобы они выполняли какую-то другую, заданную кем-то извне, программу. Люди за тысячи лет кое-что научились делать. Неужели ты думаешь, что невозможно запрограммировать человеческий мозг так, чтобы он работал по каким-то иным законам – тем законам, которые…, – я подбирал слова, – Которые создадут сами ученые.

Я поднес пальцы левой руки к губам, а затем резко растопырил их в Виталия, немного ухмыльнувшись.

– Можно запросто влезть в твой разум и взломать его, а затем заставить работать так, как мне, допустим, хочется, и ты будешь воспринимать информацию так, как мне хочется. И это можно проделать с любым из нас, с каждым – со всеми одновременно, – закончил я, артистично разведя руками в стороны и откинувшись на спинку стула.

Я сказал “закончил”? – не-е-е-е. Виталий тоже хотел бы так думать, но на самом деле я еще только начал.

– Да что я говорю? Зачем ломать человеческий разум? Это грубо, хотя и эффективно. Но все можно сделать намного проще. Допустим, такой пример: предположим следующую ситуацию – идет демонстрация, ну, митинг, политические и социальные требования, там, и все такое. Толпа движется на встречу отряду спецназа. За полчаса до этого в толпе пронесся слух, что спецназ может открыть огонь, ну, допустим резиновыми пулями – тоже мало не покажется. Люди напряжены, люди боятся. И вот мимо проходит какой-нибудь маленький мальчик, которому здесь, естественно, вообще не место, и кидает несколько петард. И что происходит – начинается массовый психоз, – медленно покрутил я пальцами в воздухе, как бы раскрывая в пространстве какую-то мнимую материю.

Я опять дотронулся кончиками пальцев до губ, но через секунду снова продолжил:

– А есть еще один офигенный способ обмануть разум – ПРОПАГАНДА, – с особым выделением и акцентированием произнес я, – Этим занимаются политики и правители, а также крупные предприниматели, владельцы холдингов и компаний, и даже фармацевтические фирмы.

Мой собеседник посмотрел на меня, многозначительно приподнял одну бровь и, не отводя взгляда, слегка наклонил голову вниз.

– Запомни, – ткнул я пальцем Виталию, – В жизни любого человека можно создать абсолютно любую иллюзию. В Советском Союзе государственный аппарат создал охренительную иллюзию для своего народа. И люди верили в эту иллюзию, люди жили в этой иллюзии, и люди готовы были умереть ради этой иллюзии, и они готовы были убивать ради этой иллюзии. Ты думаешь, они были тупые – нет. Просто их устраивала эта иллюзия, и они остановились на ней, приняли ее в своей жизни – потому что никто не хотел искать истины. А люди никогда не хотят искать истину. Им лень искать истину. Чаще всего они просто принимают те убеждения, которые лучше подходят для их жизни. А потом придумывают для них разумные обоснования, состоящие из различных доказательств. Религия, кстати, тому не исключение.

Я на секунду остановился, а затем немного агрессивно и подавляющим тоном произнес:

– Если я захочу, я создам в твоей жизни любую иллюзию. Ну, так… – я немного поморщился и покачал головой… – Если я, конечно, очень сильно постараюсь.

Я сделал паузу, а затем:

– И ты будешь верить в эту иллюзию, – продолжил я, – До тех пор, пока я где-нибудь не ошибусь. Любые законы можно обойти. И даже законы восприятия головного мозга. Кстати, если уж говорить о восприятии, то – воспринимаешь-то информацию ты из окружающего мира только чувствами. Зрение, слух, нюх – чувства, чувства, чувства. Анализируешь информацию ты мозгом, но принимаешь – чувствами. Глупо противопоставлять чувственное восприятие разумному анализу – истина как всегда где-то посередине, так как эти два процесса неразрывно связаны между собой.

Я остановился, посмотрев Виталию прямо в глаза, и тут же, щелкнув пальцами, продолжил:

– Вот такой пример – это к слову о восприятии информации. Идет человек со стаканом абсолютно холодной воды навстречу другому человеку и кричит, так что бы тот услышал – “Кипяток! Кипяток! Осторожно, кипяток!” – и в этот момент он как бы спотыкается и наигранно падает, выплескивая воду на того, кто идет навстречу, и при этом еще сильнее начинает орать “А-а-а-а! Кипяток! Какой ужас!”. Вода холодная. Но человек, на которого она выплескивается из кружки, об этом не знает. Он, естественно, пугается. И что в результате?

Я сделал вопросительную паузу.

– Что? – поинтересовался Виталий.

– У человека, на том месте тела, куда попадает вода – которая холодная, но как он думал, горячая – на этом месте у него на коже образуется ожог.

Еще одна пауза.

– Вот тебе и объективность восприятия окружающей действительности. И это реально существующий факт. Это эксперимент. Такая вот возможная человеческая реакция в экстремальной ситуации. Это тебе просто, вот, как показатель какой-то, что ли.

Затем я подался вперед и произнес:

– Ты видишь, как тонка эта грань и насколько зыбко основание идеи разума? – пошуршал я пальцами, – Разум легко можно обмануть, как на начальном этапе – чувственное восприятие, так и на последующем – анализ информации.

Виталий с забавным, но слегка отдающим гордостью, выражением лица смотрел на меня, не отрывая взгляда.

– И последнее, – продолжил я с той же энергичностью, как будто бы и не собирался даже заканчивать, – Ты веришь в разум. Но, как известно, человеческий мозг работает всего лишь на несколько процентов. У гениев он работает, там, на десять процентов, как говорят. У Эйнштейна он, я слышал где-то, работал на двенадцать процентов. Суть в том, что ты веришь в то, что мало изучено. Ты не знаешь, какие способности, возможности – что вообще лежит за гранью этих десяти-двенадцати процентов. Ученые имеют очень слабое представление о работе мозга, о работе сознания, о самом сознании, о природе сознания… о том, как сознание связано с телом, – добавил я еще после запинки, махнув рукой, – Ты веришь в то, что изучено всего лишь на несколько процентов, на какие-то там доли… мизерные. Ты не имеешь даже четкого представления о том, во что ты веришь. Дак во что ты веришь? Ты даже сам не знаешь, во что ты веришь.

Я опустил руку на стол и несколько раз тихонько ударил по столу пальцами.

– Знаешь, почему ты сказал эту фразу, и зачем ты сказал эту фразу “Я верю в разум”, – выделил я интонацией, – Ты просто хотел себя показать. Ты просто хотел… ну это просто, короче… типа, круто. Это просто круто звучит. Когда человек говорит “Я верю в разум” – да он просто хочет, чтобы его считали умным. Ведь быть умным это круто – так? Это ведь круто, да? – обратился я ко всем, находящимся на кухне, оглядев их взглядом, – Это ведь круто, да? Да? Круто? – Быть умным. Не, это нормально. Быть умным это хорошо. Это, реально, да – хорошо. Кто так считает? Все так считают? Ведь так, да? Если человек умный, это хорошо. Поэтому человек хочет, чтобы его считали умным. Если его будут считать умным, ему будет приятно. Поэтому человек хочет, чтобы его считали умным. А фраза, типа “Я верю в разум” – как бы говорит сама за себя: “Посмотрите – я умный. Я ведь умный. Я ведь верю в разум. Я ведь не в Бога верю – нет. Нет? – Не-е-ет. Не-е-ет – не в Бога. Нет – я верю в разум. Да. Потому что я умный”.

Я на секунду остановился.

– Ты просто хотел показать себя. Эта фраза просто круто звучит. Ты просто хотел, чтобы из твоих уст вышло что-то, что круто звучит. Только и всего. Ты произнес эту фразу, сам даже не понимая, что она там значит на самом деле.

Виталий выпятил вперед губы, ухмыльнулся и после небольшой паузы произнес:

– А если я имел в виду не разум, как мозг человека, а разум, как вообще просто что-то разумное, как что-то умное – в общем значении.

Я немного поморщил лоб, но потом понял.

– А!… Типа как понятие само, да? Не как сознание, а как просто умность – разумность какую-то – это ты имеешь в виду, да?

Виталий кивнул головой.

– Охренеть как… можно, – выпучил я глаза. – Только проблема в том, что понятие “разумное” – это ведь не объективная реальность. Это понятие искусственно созданное людьми. Так же как понятие “логика”. Это часть человеческой культуры и результат мышления человека. Это продукт работы мозга. Что такое объективная реальность? – это только факты, результаты и действия, это причинно-следственные связи. А по-ня-тия не могут быть объективной реальностью. Что такое “разумное”? Что значит “разумное”? Какие критерии разумности? Почему, например, это разумное? – я махнул в сторону рукой, как бы указывая на какой-то мнимый объект, – Что? Почему? Потому что ты так сказал? Или потому что я так сказал? Или кто сказал, что это разумно, а это нет? И что, человечество, так, если в общем брать, очень разумно по своей природе? Охренеть, как разумно, да! Ну, просто охренеть, как разумно!! Ну, просто охренительней некуда, как охренеть, как разумно!!! Мировые ученые зафигачили атомную бомбу, чтобы уничтожить миллионы жизней, а когда создали и уничтожили, схватились за голову. Мы все говорим о научном прогрессе, а в результате живем в мире, где каждый четвертый болеет астмой, каждый пятый бьется в авто или авиакатастрофе, а каждый шестой ребенок рождается уродом. Человечество просто охренительно разумно.

Я посмотрел на Виталия и развел руками.

– Что? Что? Понятие “разумность” – это не объективная реальность. Это понятие выдумано людьми. Так же как логика, или что-то там еще. Это субъективная реальность. Это результат работы сознания – мы опять же вернулись к тому, с чего начали, – заключил я, снова откинувшись на спинку стула.

Я заметил, что все находившиеся на кухне немного утомились от моих речей.

– Ну, хорошо, – вступил вдруг в разговор Гоша. – Но ведь твой разум тогда тоже субъективно все воспринимает. Чем тогда твоя вера лучше? И почему ты обязательно прав. Может, ты тоже ошибаешься.

– Ну, во-первых, у меня есть определенные доказательства моей веры. Я верю не без причины, – спокойно, без выпендрежа ответил я (наверное, я сам уже от него устал), – Я не знаю, что вас сейчас заставит верить, но за многие годы у меня накопилось немало предпосылок и причин для веры. И, кроме того – чисто практический расчет, – а вот здесь я уже улыбнулся, – Судите сами: что теряю я, если я не прав? Ну, там пару десятков лет жизни, грубо говоря. Причем, какой жизни – у кого-то счастливой, у кого-то несчастливой, у кого-то – хрен пойми какой. Гарантий никаких нету на счастье в этом мире. Да и кто сказал, что вы будете более счастливы, чем я. Все непредсказуемо и относительно. А вот если я прав – что теряете вы?

Я сделал паузу.

– Вы теряете вечность. Это же ведь невозможно перетерпеть, это невозможно пережить, это вечность. Вы теряете… все.

Я закончил и медленно отодвинулся назад, упершись позвоночником в спинку стула, и скрестив на груди руки.

Наступила пауза.

– Ладно, – произнес Виталий, не спешно, как бы с понтом, поднимаясь из-за стола, – Верь во что хочешь. Я пойду проветрюсь и за одно покурю.

Виталий вышел из кухни.

А я наконец-то расслабился и, устало вздохнув, отстраненно закатил глаза вверх, не ожидая больше для себя никаких поводов для спора.

Я надеялся, что после всего этого меня уже никто не будет трогать. Всем тем, кто меня здесь сидел и слушал, я должен был уже порядком надоесть. Вследствие чего ни у кого уже больше не должно было возникнуть ко мне никаких вопросов. И поэтому я мог рассчитывать на спокойное и безмятежное времяпрепровождение вплоть до самого утра. По крайней мере, я на это рассчитывал. Но прошло буквально несколько секунд, и – о ужас! – на кухню, вдоволь где-то там наболтавшись по сотовому, зашла Ольга.

– Ну, что? – спросила она, – Я что-нибудь пропустила?

Послышалось несколько легких смешков.

– Да, ты пропустила.

– Кое-что.

Ольга постояла некоторое время, бросая взгляды на всех находящихся на кухне, и, видимо, желая получить больше информации. Затем она обратила внимание на свободный стул, который стоял прямо перед ней – тот самый, на котором сидел Виталий – и приготовилась…

“О, нет. Только этого еще не хватало. Не делай этого!”, – подумал я про себя.

И Ольга села на место Виталия – прямо напротив меня опустив свою сексуальную попку на деревянный стул.

Она как-то странно посмотрела мне в глаза, ухмыльнувшись, и достав из сумки сигареты с зажигалкой, закурила.

“Только попробуй меня о чем-нибудь спросить”, – подумал я.

Мне даже стало как-то забавно. Они сменяют друг друга, занимая этот стул, как почетное место дискутирующего – словно трон какой-то, иногда даже претендуя на ссору, или даже возможно на драку.

“Ну, давай, давай, детка. Давай, попробуй, докопайся до меня”, – мелькали у меня в голове мысли. Я сейчас был настолько зол, что готов был разорвать на куски любого, кто прицепится ко мне со своими идиотскими вопросами. Просто возьму и убью. И мне не важно кто ты – парень или девчонка. А, нет – если ты девчонка, то сначала я тебя изнасилую, а только потом убью.

Ну, что, дубль два?

Ольга сделала затяжку, выпустила дым в сторону, но так, чтобы он прошел от меня как можно ближе, и с легкой, но злобной ухмылкой, произнесла:

– Итак, значит, ты веришь, там, в своего Бога, не пьешь, не куришь, матом не ругаешься, налево не ходишь?

– Так, все, Стас, пошли отсюда, – произнесла Марина и вышла из кухни.

Стас, как ни странно, не послушался и остался – видимо ему не хватало по телевизору “Хаты-3”.

Я и сам уже понял тон разговора, который задала Ольга с самого начала. Наверное, ей лучше было бы не трогать меня вовсе, тем более сейчас. Да, именно сейчас – когда я уставший сидел на этой прокуренной кухне из-за того, что какой-то водила упырь на автовокзале отказался ехать в мой город, сейчас – когда мне приходилось терпеть неудобства и лишения и общаться с какими-то совершенно незнакомыми мне людьми, сейчас – когда после привокзальной еды с повышенным содержанием жира и каким-то ядерным кетчупом у меня в животе происходили цепные реакции с выделением 239-го плутония, да, именно сейчас – когда из-за дождя, под который я попал на улице, мои трусы были настолько мокрыми, что всякий раз, когда я под столом скрещивал ноги, мне приходилось вздрагивать от пробегающих по телу мурашек – сейчас, в таком состоянии ко мне лучше было бы не приставать, и меньше всего мне хотелось, чтобы кто-то докапывался до меня со своими тупыми вопросами о моей вере, но – …………

Я посмотрел этой наглой злобной обкуренной девочке в глаза, моргнул и произнес:

– Да.

Злобная девочка улыбнулась.

– Серьезно? – спросила она, затянувшись, – Ты, что с луны свалился, мальчик? – она стряхнула пепел в консервную банку, – Какой-то ты странный. Щас таких уже и не встретишь. Ты, наверное, редкий вид.

Я наклонил голову.

– Чем реже вид встречается в природе, тем он ценнее.

Ольга рассмеялась.

– Может тебе “отвертки” налить? – спросила она, беря в руку жестяную банку с остатками коктейля.

– Нняяяааа, – ответил я, скривившись, пытаясь выразить отвращение.

– Нет, ты на самом деле, не пьешь?...

– Нет, – ответил я, помотав головой.

– Не куришь?...

– Нет, – ответил я, помотав головой.

– И с бабами не гуляешь?...

– Нет, нет, нет, – отвечал я, мотая головой и перебивая свою собеседницу, смазывая ее вопросы, – Только чистые отношения в контексте семьи, и секс – только в браке, – я улыбнулся.

– Да мне кажется, ты просто какой-то долбанутый, – спокойно произнесла она, выдерживая необходимый понт.

Теперь я рассмеялся. Я уже столько раз оказывался в подобных ситуациях и участвовал в подобных разговорах, что со временем они начали вызывать у меня истерический смех.

– Это почему же? – спросил я, – Потому, что я не такой как ты, что ли? Потому что у меня голос не прокурен и от волос дымом не воняет? Или потому что меня тошнит от шлюх и я предпочитаю общение с нормальными девушками? Что, поэтому, да?

– Нормальные девушки – это какие же? – с улыбкой спокойно спросила Ольга, выпуская дым.

– Нормальные девушки, – ответил я, – Это не такие, как ты. Это все остальные, кроме таких, как ты. Вот вааабще все остальные, только вот не такие, как ты. Вот вааабще, вааабще вот все остальные, вот абсолютно все, вот… все вообще остальные – только не такие, как ты.

Ольга сдержала эмоции, продолжая улыбаться и сексуально курить сигарету.

“Ничего, – подумал я, – Я тебя из себя еще выведу, детка”.

– А как же с сексом, например. Вот женишься ты, и если твоя жена будет не удовлетворена? – спросила злобная обкуренная девочка.

Я прищурился.

– А ты что предлагаешь мне потренироваться?

– Боже упаси, – ответила Ольга.

– Не упоминай имя Бога всуе, – произнес я, артистично подняв руку с вытянутым указательным пальцем, направленным на собеседницу, но быстро опустил руку обратно на стол, чтобы не затянуть паузу и не прервать нить разговора. Мне не хотелось снимать напряжение и разряжать обстановку.

– Знаешь, – произнесла с улыбкой злобная обкуренная девочка, – А я бы тебе никогда не дала.

– Да? – тихо произнес я с наигранной грустью. – А знаешь, даже если бы я тебя захотел… ну, так, вообще, это на вряд ли, конечно, но… допустим… даже если бы это произошло, хотя на вряд ли, но даже если… бы я тебя захотел – думаешь, я бы стал тебя спрашивать?

Ольга рассмеялась. Я заметил, что в течение разговора у нее начала копиться злость, и я знал, что со временем ее эмоции, рано или поздно, но дадут о себе знать.

– Ты оказывается еще и маньяк, извращенец? – произнесла Ольга, – И что бы ты меня, изнасиловал?

– Да, – спокойно ответил я, – А потом зарезал бы, расчленил труп, и закопал бы в разных местах по всей России.

– Да ты просто какой-то урод, – улыбаясь, констатировала Ольга.

– Я урод? Это я урод? – переспросил я тоже с улыбкой, – Я вообще сидел спокойно, никого не трогал. Я вообще в твою сторону даже не обращался. Да я вообще даже не заметил тебя поначалу, когда зашел в эту квартиру. Ты ни с того ни с сего чо-то на меня накинулась, начала до меня докапываться, начала мне какие-то вопросы дебильные задавать, чо-то начала меня там унижать. Да я тебя вообще не трогал. Чо ты ко мне вообще пристала?...

– Я к тебе пристала? – перебила меня Ольга, вслед за мной повышая голос, но продолжая улыбаться.

– Не, ты послушай, послушай меня. Ты чо такая злобная? Ты чо злобная-то такая, а? Я вообще тебя не трогал. Девочка, да у тебя проблемы просто. У тебя проблемы, девочка. У тебя комплексы. Я не знаю, может, тебя папа с мамой в детстве мало ласкали, может еще что-то. Но у тебя реально какие-то проблемы внутри. Нет, ты послушай меня, – выставил я перед собой указательный палец, предотвратив попытку меня перебить, – Я понимаю, очевидно, что я тебя раздражаю, но нормальный человек – адекватный – обычно справляется как-то со своим раздражением. Меня тоже много чо раздражает. И ты меня тоже раздражаешь. Но ты чо злобная-то такая? Я вообще с тобой этот разговор не начинал. Дело в том, что у тебя просто проблемы, и когда я здесь оказался, когда ты на меня смотрела, когда ты слышала то, что я говорил, твои проблемы – они просто обострились, и комплексы твои обострились, они дали о себе знать. Вот поэтому ты начала до меня докапываться. Вот поэтому ты на меня накинулась. Какое твое вообще дело, как я живу? Какое твое дело, пью я или нет? У тебя, что настолько занижена самооценка? Ты по каким-то причинам хочешь, чтобы все люди были похожи на тебя, и поступали так же как ты? И ты чо меня еще жизни что ли будешь учить? Кто ты такая, чтобы меня жизни учить? Опойка прокуренная? Да нет, дело не в этом – дело в том, что ты просто начала злиться из–за того, что у тебя проблемы какие-то, из-за своих комплексов. У тебя просто внутри про-бле-мы. Вот поэтому ты такая агрессивная.

Наступила пауза.

– Да пошел ты на х%$!!! – громко и отчетливо сказала Ольга уже без улыбки.

Ой, как быстро все свершилось. Даже как-то непривычно.

– Да пошла ты сама, – тихо произнес я, – Я с тобой вообще этот разговор не начинал.

Ольга затянулась и спокойно, но раздраженно проговорила:

– Да я думаю, ты просто чмошный придурок, – и выпустила дым в сторону.

– А я не думаю, я точно знаю и абсолютно в этом уверен, что ты просто злобная тупая сучка, у которой проблемы.

Ольга еще раз затянулась, а потом со злостью кинула мне в лицо свой не затушенный чинарик, который прилетел мне в аккурат чуть ниже правого глаза, и, разбившись о щеку разлетевшимися в разные стороны красными догорающими частичками пепла, ускакал куда-то под стол.

– Пошел ты на х#$, ублюдок, сука, долбанный!!! – прокричала она и вскочила со стула. В этот момент Гоша, стоявший у гарнитура как раз немного сзади и слева, осторожно выставил перед ней свою мощную руку и начал нежно отводить в сторону, успокаивая.

Ольга резко развернулась, легко вырвавшись из не слишком цепких объятий Гоши, и начала кричать:

– Да ты просто чмо позорное! Ты просто прикрываешься своей верой, чтобы недостатки свои скрыть! Ты никогда в этой жизни ничего не добьешься и тебе ни одна баба никогда не даст, ты понял, придурок недотраханный, потому что ты чмо позорное, понял кто ты, да!

– Тихо-тихо, – все так же нежно пытаясь отвести Ольгу в сторону, успокаивал Гоша.

– Да хватит вам уже, в конце концов, – послышались с разных сторон кухни и другие голоса.

Я устало откинулся на спинку стула, наклонил голову назад и, вздохнув, провел по лицу руками.

“Я же говорил, что я тебя из себя еще выведу”, – подумал я про себя, а в слух тихо произнес:

– Какие вы все забавные.

 

Я сидел за столом еще некоторое время, не желая так быстро уходить, не желая показать, будто я стараюсь избежать этой ситуации. И, хотя я понимал, что это несколько глупо – в этом много просто тупой гордости, тем не менее, я не хотел своим уходом снимать напряженность обстановки. Я отстраненно смотрел по сторонам, немного опустив голову, с легкой усмешкой и очень тихонько и медленно тарабанил пальцами по столу. Я с той же самой усмешкой бросал бессмысленные взгляды на людей, оставшихся на кухне, которые постепенно начинали общаться между собой.

Ольга находилась в другом конце кухни. Она стояла, прислонившись спиной к стене, положив одну руку на холодильник, а вторую засунув в карман джинсов. Ее гордый и озлобленный вид так же выдавал ее состояние. Но ей, видимо, очень скоро надоело стоять так без дела, не имея возможности потратить на что-либо свои отрицательные эмоции. Она подошла к столу, взяла с кухонного гарнитура свою сумочку, и, на ходу открывая ее и доставая сотовый телефон, пошла в комнату.

Оставшись без Ольги на кухне, мы все, остальные, посидели так какое-то время в тихую и в результате:

– Значит, ты музыкант, – неожиданно спросил меня Стас. Начали постепенно общаться.

Я удивленно повернулся в его сторону, так как будто сначала не расслышал его вопроса, но, потом, быстро сообразив, кивнул головой:

– А… Да.

– На чем играешь?

– На гитаре, – устало произнес я.

– А какой стиль?

– Ну… – я задумался, – А-а-м-м-б… в основном рок и… альтернативу.

– Как Limp Bizkit?

– Ну… да, что-то в этом роде.

– С такой “тяжелой” гитарой.

– Угу, – продолжал отвечать я на стандартные и ставшие для меня за несколько лет уже привычными вопросы.

Когда вопросы Стаса кончились, я обратил внимание на то, что Гоша с девушкой, имени которой я так до сих пор и не знал, уже о чем-то отстраненно беседуют.

Не видя смысла в своем дальнейшем пребывании на кухне, я встал и пошел к себе в… … … в… … … в общем, то что называлось черным ходом и было оборудовано, как дополнительная комната.

По пути я встретился с Ольгой, разговаривающей по сотовому телефону, и, естественно, обойдя ее стороной, скрылся в своей маленькой норе с удобным креслом и кушеткой, свистнутой хозяином из какой-то больницы.

Я сидел некоторое время в своем убежище, жалея о том, что у моего плеера “кончились” батарейки и я не могу насладиться записями какого-нибудь “дед метала”. Между гостиной и коридором черного хода, видимо, не было звукоизоляции, потому что я слышал практически все, что происходило за дверью. Я слышал не только разговоры, но даже, как Марина чесала свою ногу через джинсы. К немалому удивлению я очень быстро обнаружил, что между этим коридором и туалетом с ванной, которые находились за стенкой, так же не было вообще никакой звукоизоляции – потому что я слышал каждое движение, которое совершал человек, справлявший нужду.

Пару раз я выходил из своей берлоги. Один раз в туалет, о котором я по звукам знал уже практически все. Один раз, чтобы попить воды из под крана на кухне.

– Дак вон выпей сока, – с ужасом смотрела на меня Марина.

– Да, ладно, я просто хочу обычной воды, – отвечал я.

Оба раза я чуть ли не лицом к лицу сталкивался с Ольгой.

Расслабляясь в удобном мягком кожаном кресле в своем коридоре, и попутно узнавая разные подробности из жизни своих соседей по квартире, беседующих между собой, я постепенно начинал терять всякие надежды на сон. Эти надежды были окончательно и безвозвратно потеряны, когда в два часа ночи я услышал, что весь тусняк, находящийся в гостиной, сел играть в карты. Оказалось, что ложиться спать реально никто не собирался – по крайней мере, до утра.

Краем уха я расслышал несколько несвязанных фраз, типа:

– А он чо?…

– А чо он?…

– Может, он спит уже?…

– Может позвать?…

– Я схожу… – с особой интонацией и с понтом.

Затем послышались приближающиеся шаги и скоро в мою дверь негромко постучали.

Не дожидаясь реакции, дверь приоткрыли и в проеме я увидел… естественно, Ольгу… Ха!... Как же иначе?

– Чингачкгук, в карты играть будешь? – спросила она немного грубовато с гордым видом.

– Чёё?

– В карты будешь играть?

– С каких это пор я стал Чингачкгуком?

Ольга вздохнула и, игнорируя мой вопрос, снова произнесла:

– Ты будешь в карты играть или нет?

Я задумался.

– На деньги или просто на щелбаны?

– Пока на щелбаны, потом, может, на пинки под зад.

Я немного помедлил, но в результате начал лениво подниматься с кресла.

– Тогда ладно, – ответил я и пошел вслед за Ольгой, которая уже направилась к столу в гостиной. “Быстро она отошла”, – подумал я про себя.

За столом уже сидели Стас, Марина и Виталий. Остальные еще ходили по квартире, но, судя по всему, тоже готовились принять участие.

– В дурака будешь? – спросил Стас, перетасовывая карты.

– Ну, чо попроще, – ответил я, неопределенно согласившись.

– А в подкидного или переводного? – решила уточнить Марина.

– И в того и в того, – произнес Виталий.

Я уселся на просторный диван, Стас раскидал карты, и мы начали играть.

Ко второй партии подтянулись Гоша и та самая девушка, имени которой я так до сих пор и не узнал.

Я заметил что все, кто курил, пользовались здесь не консервной банкой, как на кухне, а вполне приличной черной граненой пепельницей.

Виталий достал свою красивую металлическую и, видимо, дорогую зажигалку и с присущим ему понтом делал все, для того, чтобы на нее обратили внимание.

Так или иначе, но с течением времени по ходу игры мы все разговорились и даже начало казаться, что от моих споров с Виталием и Ольгой не осталось и капли каких-либо осадочных впечатлений. Мы болтали на всякие отвлеченные темы. Обсуждали всякую ерунду.

Когда я захотел пить и спросил об автомате с газировкой, который стоял на кухне, мне ответили, что он работает. Я уже было положил карты на стол и начал подниматься с удобного просторного дивана, чтобы взять себе баночку Pepsi, как Ольга остановила меня, сказав что-то вроде:

– Сиди, я щас сама принесу. Мне тоже надо.

И добавила:

– Тебе какую?

Я удивился, но мне действительно лень было вставать, и я как-то растеряно ответил:

– Pepsi.

И робко протянул две десятки, достав их из кармана.

Ольга действительно сходила за газировкой и принесла мне, даже высыпав потом в ладонь сдачу.

Я насторожено взял маленькую холодную жестяную банку из ее рук.

“Ну, не могла же ведь она с ней ничего сделать. Не могла же ведь она плюнуть в нее или там… Она ведь герметично закрыта, это же алюминиевая банка”, – подумал я про себя. И ведь я все-таки видел весь процесс от начала до конца – как она доставала ее, как нажимала на кнопки, совала деньги в приемник, несла мне, одну банку себе взяла, мелочь мне вернула.

Видимо, Ольга хотела то ли помириться, то ли что-то в этом роде.

Забавно, но иногда почему-то с некоторыми девушками нужно сначала сильно поругаться, чтобы они начали воспринимать тебя всерьез и стали по нормальному общаться с тобой.

После нескольких сыгранных партий, мы все немного утомились и решили отдохнуть. Гоша, Стас и девушка, имени которой я так до сих пор и не узнал, встали из-за стола и заходили по квартире. Однако, не смотря на то, что была уже глубокая ночь, и эта ночь вскоре собиралась переходить в утро, никто и не думал прекращать игру и идти спать. Просто необходимо было сделать перерыв. Видимо, все реально ловили кайф от ночного общения под полуобморочным состоянием и со спичками между верхним и нижним веками.

Мазохисты отмороженные.

Виталий откинулся на спинку стула и посмотрел на меня.

– Все-таки не понимаю я тебя с твоей верой. У меня еще куча вопросов осталось. Ты меня не до конца убедил, – произнес он.

– Виталий, не начинай, – протянула Марина, сидевшая рядом со мной на диване.

– Ой, а до какого конца я тебя, интересно, должен убедить? – устало произнес я, потирая ладонями лоб.

Виталий взял со стола свою дорогую металлическую зажигалку и начал крутить ее между пальцами. Властно забавляясь этой маленькой игрушкой, попутно разрабатывая мелкую моторику своей правой руки, он смотрел на меня так некоторое время, а затем спросил:

– Вот, сейчас, например, очень много говорят о клонировании. Ты веришь в Бога. А что, если люди действительно клонируют человека?

Я удивленно, красными от бессонной ночи глазами, посмотрел по сторонам, как бы пытаясь найти в этой комнате причины для сомнений в моей вере, и затем в результате произнес:

– И что?

– Ты, вообще, слышал, что я сказал?

– Да, слышал. Люди клонируют человека – и чо?

– Ну, получается, что человек уподобится Богу, – с неохотой, но так, как потому что все равно пришлось, пояснил Виталий.

Я поморщился и нахмурился одновременно.

– Ну, во-первых Бог и так создал человека по Своему подобию. А, вообще, знаешь, вот… есть, например, музыкальные группы, которые создают какой-то новый стиль – они создают что-то новое, они являются законодателями моды, они становятся легендами. А потом появляется очень много других групп – ну, их просто сотни и тысячи – которые копируют этот стиль. Просто косят под них, да и все. И такие группы, я тебя уверяю, редко выходят даже за рамки своей маленькой страны. А большинство из них не выходит даже за рамки своего города. Потому что они просто копируют. Так что человек никогда не сможет уподобиться Богу. Даже и не надейся.

Виталий смотрел мне в глаза, продолжая крутить в пальцах свою зажигалку.

– Ну,… а как же тогда сам процесс образования жизни? – произнес он, – Ведь вы верите, что душа человека и тело раздельны, так? Тело смертно, а душа живет вечно. Если удастся клонировать человека – значит, получается, души не существует. Есть только тело и разум.

– Почему? – удивленно спросил я. Я действительно не понимал, почему, поэтому ответил: – Может, просто, Бог создал механизм, по которому при образовании… зародыша… душа автоматически вселяется в его тело. И все.

На этот раз Виталий поморщился.

– Чо за бред? – произнес он.

– Почему бред? – ответил я, – Бог создал механизм, который работает. И Бог может спокойно отдыхать, не имея нужды вмешиваться в процесс образования человека. Ну, допустим. Так, чисто, теоретически. Ты ведь сейчас тоже только теоретически рассуждаешь. Так?

Виталий задумался.

– А почему тогда дети иногда рождаются мертвыми? Что, механизм как-то не правильно работает? Он что, не совершенен?

– Почему? – ответил я, – Может, все эти случаи и есть как раз результат вмешательства Бога в процесс работы?

– То есть Бог специально убивает их?

– Ну, да.

– Зачем?

– Откуда я знаю. Чо ты у меня-то спрашиваешь, – развел я руками, – Спроси у Него сам.

Немного помедлив, я добавил:

– Может, Бог просто жалеет этих детей и не хочет, чтобы они жили в этом дерьмовом, жестоком, несправедливом мире – и он сразу забирает их в рай.

Виталий усмехнулся, потом задумался, состроив гримасу – так, как будто не зная, что ответить.

– И вообще, – добавил я, – Почему клонирование, в принципе, должно как-то подрывать основы веры? Просто это заставит глубже задуматься над механизмом образования жизни и связи между душой и телом. Здесь может быть и масса других объяснений. Здесь может быть целая толпа объяснений. И не всегда любое объяснение является правильным. И даже, если иногда кажется, что объяснений нет – это не значит, что их нет на самом деле. Нельзя делать выводы и строить теории только на основе каких-то логических умозаключений. Это даже науке противоречит. Мало ли, что нам кажется разумным или само собой разумеющимся. Так, например, когда открыли вакуум… ну, вакуум, – я попытался руками показать вакуум, – Церковь была настроена очень категорично. Ну… типа, не может быть места, где ничего нет, потому что Бог, типа как, везде. Это сейчас верующим кажутся абсурдными такие заявления. Все разделяют понятия духовная материя и физическая материя. Это сейчас всем верующим это понятно. А тогда священники не догоняли. Это сейчас подобная реакция церкви на… вакуум, – я снова попытался показать руками вакуум, – Всем верующим кажется какой-то странной. А тогда церкви это казалось разумным и вполне логически закономерным… Да и, кстати, понятие вакуума сейчас тоже все-таки в результате пересматривается. Там в нем тааакиииие процессы происходят.

Виталий ухмыльнулся, растерянно покачав головой, не зная, что бы еще такое спросить.

– Хорошо, скажи мне: а если люди, например, научатся жить вечно. Ты знаешь то, что ученые обнаружили ген, отвечающий за старение? Ну, то есть выходит так, что старение это определенный механизм, и…

– И если вырубить этот механизм, то человек не будет стареть и будет жить вечно, – перебил я Виталия.

– Да.

– И что? Я чо-то не понимаю, как бессмертие может подорвать основы веры.

– Ну… этот механизм ведь тоже, наверное, создан Богом.

– Ну, допустим.

– Так что, значит, человек может разрушить то, что создал Бог?

– Может…, – начал я, и:

– Так значит, все-таки может? – перебил меня Виталий.

– Ты меня не выслушал. Может – если Бог ему это позволит.

– И Бог так просто позволяет?

Я всплеснул руками.

– Да Бог, вообще, много что позволяет. Он позволяет человеку грешить, позволяет убивать, позволяет вести мировые войны, Он даже позволил Эшли Симпсон петь и снимать клипы – ну так что теперь. Я тебе могу сказать даже, что в ветхом завете, когда Бог посылал пророков и они обещали людям наказание за грехи – проклятье, смерть и бедствия, там, всякие, то Бог в некоторых случаях по Своей милости иногда отменял это пророчество.

Виталий задумался, а потом улыбнулся.

– Ну, что, получается, Он за Свои слова даже не отвечает? – произнес он, – Сказал и не делает, так? Я уважаю, когда отвечают за свои слова.

– Ой! Ну, извини. Бог почему-то решил, что для Него жизни людей важнее, чем то, что ты о Нем подумаешь. Как это так, Ему абсолютно безразлично твое мнение? Как это так, вот, Он решил тебя не спрашивать, а? Обидно даже. Тебе, наверное, обидно, да?

Виталий снова покачал головой, улыбаясь, и произнес:

– Ты всегда найдешь оправдание своей веры.

– Так же как и ты своего неверия, – ответил я.

– Тебя просто так воспитали, и ты всю жизнь… живешь, будучи убежден в этом.

– Так же как и ты, – снова ответил я, – Скажи еще, что на твое неверие не повлияли ни родители, ни друзья, ни общество.

— Но твоя-то вера это определенное действие. Объясни вот мне, почему я должен совершать определенное действие, чтобы верить. Почему я должен напрягаться, чтобы верить? – напирал Виталий.

– Ну, во-первых, ты никому ничего не должен – тебя никто не заставляет. И конкретно я тебя не заставлял. Во-вторых, у меня-то в жизни есть основания. Я-то знаю, почему я верю. У меня есть, пускай не исчерпывающие, само собой, доказательства, но – определенные предпосылки, часть из которых я тебе уже назвал. И, в-третьих, учитывая то, что я больше десяти лет верующий, и что у меня все-таки есть эти предпосылки, я-то знаю, о чем говорю, и знаю, во что верю. А ты – даже никогда Библию-то в руках не держал, даже никогда не задумывался вообще над этими вопросами, ты-то, вообще, не понимаешь, о чем говоришь. И ты хочешь, чтобы я, имея свой охрененный многолетний опыт, перестал верить только потому, что кто-то сказал, что ученые научились клонировать человека… или еще кто-то там что-то сказал. Нет, даже если и будет что-то, что реально будет подрывать основы моей веры – я для начала начну это тщательно изучать и тщательно в этом разбираться.

Виталий закончил крутить свою зажигалку между пальцами, зафиксировал ее в руке и несколько раз медленно и тихонько постучал ей по стеклянному столу.

– Разговор двух дебилов, – неожиданно вставила свой комментарий Ольга.

Наступила непродолжительная тишина.

– Я смотрю твою веру достаточно трудно сломить, – наконец произнес Виталий с ухмылкой, – Ты такой умный, да?

– А ты чего хотел? – выпучил я глаза и закивал головой в разные стороны, – Кто тебе сказал, что будет легко? Я верующий больше тринадцати лет. Я десять лет занимался пропагандой своей религии. Десять лет! Пропагандой! В начале я просто выходил на улицу и просто разговаривал с людьми. Со всякими. И до каждого я должен был донести идеи своей веры. А люди все разные. И мыслят все по-разному. А потом я начал заниматься расчетами, как лучше можно влиять на сознание человека. Я занимался пропагандой веры, учитывая и психологическую составляющую, и духовную составляющую, и особенности человеческого восприятия, и особенности человеческого мышления, я учитывал то, в каком состоянии находится человек и как он мыслит, и как он мыслит в общем по жизни, и как он мыслит в данный момент времени. Я рассчитывал, как человек воспринимает ту или иную информацию, как он воспринимает ту или иную информацию в той или иной интонации, как он воспринимает те или иные фразы, как на него психологически влияют те или иные словосочетания, как на него влияет обстановка или запахи. Я рассчитывал, как лучше и наиболее эффективно убедить человека в своих словах, используя различные средства общения. Я рассчитывал все это, изучал сознание людей, изучал особенности их мышления, изучал способность человека воспринимать информацию и поддаваться восприятию. Знаешь, сколько я всего видел за свою религиозную жизнь, и со сколькими проблемами сталкивался? А сколько мне всего приходилось осмысливать, а сколько мне приходилось переосмысливать, над скольким мне приходилось рассуждать, а сколько всего я не понимал, а сколько всего я сейчас до сих пор не понимаю, над сколькими вещами мне приходилось ломать голову и сидеть в глубочайших депрессиях – ты понятия даже не имеешь, сколько всего я встречал в этой религии. Ты даже не представляешь. Я видел, как пастора реально – реально – исцеляют людей, а потом идут и изменяют своим женам. Я видел, как люди годами проповедовали Писание, а потом занимались антипропагандой тех идей, ради которых сами когда-то готовы были рвать глотку. Я видел, как люди падают. Я видел, как люди предают свою веру. Мне приходилось разговаривать с людьми, которые верили в Бога годами, по десять-пятнадцать лет, а потом отходили от веры. И они знали Библию лучше меня. Они годами занимались тем же, чем и я. Они знали все – и мне приходилось с ними общаться и спорить. Вот ты хоть раз в жизни своей читал Библию, ты имеешь вообще хоть какое-нибудь представление о том, что там написано? А эти люди знали ее чуть ли не наизусть, они могли ее цитировать. И они пытались меня убедить в тщетности моей веры. И мне приходилось оспаривать их. Чем ты можешь удивить меня? Что ты можешь мне сказать, чего я еще не знаю или не видел в своей вере? Что ты можешь мне сказать, чего я еще не осознавал. Я знаю людей, которых пытали за их убеждения, а потом сотрудники спецслужб, психологи, занимающиеся манипулированием человеческого сознания, промывали им мозги. Я видел, как у людей разрушаются жизни, когда они вступали в войну с самим сатаной. Я видел, как изгоняют бесов. Когда я ездил с концертами по разным городам, я видел, как люди на наших концертах вставали на колени прямо перед сценой и каялись в своих грехах и принимали нашу веру. Я видел, как люди плакали на наших концертах. Я стоял на сцене с гитарой в руках, играл, и видел, как у людей по лицу текли слезы, как они рыдали взахлеб. Я наблюдал со сцены и видел, как они падали на пол, теряя сознание, а когда вставали, радовались как малые глупые дети. Понимаешь теперь, чем я занимался раньше в своей жизни? И я делал это целенаправленно. И ты думаешь, я никогда не пытался объяснить это с точки зрения одной психологии? Так чем ты можешь еще удивить меня? И ты что ли хочешь сломить мою веру? Ты что ли хочешь убедить меня в тщетности моей веры? Ты что ли хочешь доказать мне бессмысленность моей религии? Ну давай, попробуй, попробуй сделай это! – повысил я голос в конце, затем остановился и шепотом произнес последнюю фразу, – Получится у тебя или нет?

Я застыл на несколько секунд в одном положении, выдержав некоторую паузу, потом ухмыльнулся и, не меняя взгляда, медленно отодвинулся назад, погрузившись на мягкую спинку дивана.

Мы с Виталием сидели и смотрели друг на друга некоторое время, затем оба улыбнулись, и Виталий закачал головой.

Наступила тишина.

Наконец, Ольга, глубоко затянувшись, затушила сигарету в пепельнице, и произнесла:

– Если ты такой умный, скажи мне тогда, почему в этом мире столько зла. Если Бог есть – почему Он позволяет людям убивать друг друга? Почему Он позволяет насиловать друг друга? Почему Он допускает автокатастрофы? Почему Он допускает войны? Почему у меня мама умерла, когда мне двенадцать лет было? Почему люди верят и все равно в их жизни происходят несчастья? Почему все это?

Я спокойно посмотрел на Ольгу.

Затем я развел руками и произнес:

– А я не знаю.

Ольга усмехнулась и наклонила голову.

– Ну, вот видишь.

– Что “ну, вот видишь”? – удивился я, – Что… а-а-а… я и не должен все знать. Я не могу все знать. Это не входит в мои обязанности. Я не могу ответить на этот вопрос. Я не знаю. Что, думаешь, у меня есть ответы на все вопросы? Нет… Я такой же как и ты… У меня у самого, знаешь, сколько вопросов? Знаешь, сколько у меня вопросов? Причем, у меня такие вопросы. У меня такие охрененные вопросы. Тебе такие вопросы даже и не снились. Ты над такими вопросами даже и не задумывалась никогда. Ты, вообще, даже в самых кошмарных снах не могла представить, что такие вопросы могут быть, в принципе. Там такие вопросы, что если я начну их щас озвучивать, у тебя волосы дыбом встанут. А там, где у тебя выбрито, они начнут расти усиленно, чтобы дыбом встать. Если я начну щас свои вопросы перечислять, ты на двенадцатом вопросе возьмешь ножик в руку и вены себе вскроешь. У меня такие вопросы, что я могу своими вопросами любые уши сушить. От моих вопросов цветы вянут. Я силой мысли одних своих вопросов цветущий лес могу в Сахару превратить. А если ко мне придет экстрасенс и начнет сканировать мои мысли – у него башка взорвется и мозги по стенкам растекутся и вонять будут всю неделю от моих вопросов. Ты даже представить себе не можешь, какие у меня вопросы и сколько их у меня…

Я сделал паузу и затем добавил:

– И тем не менее, я продолжаю верить… Потому что у меня для этого есть свои причины… и свои основания.

Ольга посмотрела на меня так многозначительно. Сидя на стуле в закрытой позе, чуть согнувшись, положив ногу на ногу и скрестив руки внизу живота – она слегка изогнулась своим красивым телом так очень элегантно и чуть наклонив голову, и произнесла:

– Молодец.

– Спасибо. Я тоже уважаю себя как личность, – ответил я с значительной долей иронии.

Кажется, на этом наш спор был закончен.

Возможно, я был излишне груб… ну, так совсем немного… но оставалось надеяться, что моя фраза “Я такой же как и ты”, случайно оброненная и где-то там затерявшаяся в моем монологе, оказала хоть какое-то положительное воздействие.

А вообще – не надо было меня трогать в таком уставшем, озлобленном и промокшем под дождем состоянии.

Кажется все начинали это понемногу понимать. Хотя кто-то уловил эту мысль еще с самого начала.

В общем, мы так и продолжали еще долгое время так или иначе с переменным успехом взаимодействовать друг с другом в этой квартире посреди ночи, забавляя себя игрой в карты и иногда устраивая дополнительные развлечения в виде каких-нибудь споров. Напряжение между мной и Виталием и Ольгой никуда не исчезло, а лишь приобрело новый вид, перейдя в некий такой вялотекущий конфликт, в котором лично мне просто неохота было за что-либо напрягаться.

Виталий искал повода, где бы можно было меня как-то подколоть. Я это видел и в свою очередь вырабатывал ответную тактику, наблюдая за его действиями, и пытаясь отыскать у него слабые места и причины для насмешки, если вдруг мне придется защищаться.

Одним из таких моментов был случай, когда Виталий в очередной раз вышел из туалета, закрыв за собой дверь и выключив свет. Поправляя ремень, он с серьезным видом обратился ко мне.

– Слушай, Костя, у меня к тебе дело есть – очень важное. Одна просьба. Поможешь?

Я практически лежал на диване, развалившись, и упершись коленками в стол, держа перед собой на животе карты, и немного отстраненно размышлял о том, как бы мне выиграть хоть одну партию.

Когда ко мне обратился Виталий, я неохотно оторвал взгляд от своих двух королей, бубнового туза и двух шестерок, одним глазом искоса посмотрев в сторону этого менеджера, от которого я почему-то не ждал ничего хорошего.

Не дожидаясь моей более притязательной реакции, Виталий произнес:

– Помолись, пожалуйста, за наш унитаз, а то он чо-то как-то засорился. Может, Бог ответит тебе.

Ой, какая охрененная шутка. Пару человек в комнате даже улыбнулись.

– Может, Бог пошлет ангела с вантузом. Вот если я увижу ангела с вантузом, ковыряющегося в нашем толчке – вот тогда я, возможно, поверю в Бога.

Я перевел свой взгляд обратно на свои карты, которые были у меня перед носом и, улыбнувшись, глубоко вздохнул.

– Смешно, да, смешно, – произнес я и выкинул свои две шестерки на стол Ольге, которая и так уже не знала, как отбиваться.

– А чо ты на меня-то злишься? – произнесла она, улыбаясь.

– А я сразу, что б двух зайцев одним выстрелом.

– Вот, Виталий, блин, из-за тебя все, – проговорила Ольга, загребая себе кучу карт, потому что, видимо, моя пиковая шестерка не оставила ей другого выбора.

– О, приколитесь какой кроссворд, – вошел в комнату Стас с развернутым листом газеты, причем с большим развернутым листом газеты – формата А1. На всем этом огромном листе располагался такой же огромный кроссворд.

Все посмотрели на это невероятных размеров совершеннейшее орудие в способе убивания большого количества времени.

– Триста пятнадцать вопросов! – с изумленным и одновременно восторженным лицом произнес Стас, уткнувшись взглядом в этот газетный лист.

– На весь день хватит, – заметил Виталий.

– Не, такие кроссворды, ребята, надо разгадывать в большой компании всем вместе, – заверила всех Марина.

– Н-да уж, наверное.

Стас сложил развернутую газету три раза и кинул ее на диван чуть справа от меня.

Мы продолжили играть в карты.

 

Виталий никак не мог угомониться и начинал меня уже понемногу раздражать. В очередной раз он огорчил меня тем, что снова отпустил какую-то не слишком умную шутку по поводу моей религии.

Я исподлобья, не поднимая головы и не меняя положения тела, посмотрел на Виталия. Честно говоря, меня порядком задолбали его шутки, как и он сам, впрочем. Я решил, что его хоть немного, но нужно осадить.

– Виталий, – спокойно произнес я, – Хочешь, я возьму вот эту с большим кроссвордом газету…

Я взглядом обратил внимание на газету.

– …Которую нашел Стас и положил рядом со мной на диване – и засуну тебе ее в жопу? Думаешь, не влезет? А вот мы как раз и посмотрим.

Виталий оскалился.

– Ты – мне? – ответил он, – Ну, давай, попробуй.

– Именно это я и собираюсь сделать.

– Ребята, ну перестаньте ссориться. Чо вы как маленькие, – проговорила Марина, – Виталий! Перестань.

– А чо ты такой злобный-то? Аж агрессивный такой весь, – с улыбкой произнесла Ольга, обращаясь ко мне.

– Это я-то злобный? Это я агрессивный? – все так же спокойно, развалившись на диване, без каких-либо движений, ответил я, – Да вы в своей жизни еще агрессивных христиан не видели. Вы даже не представляете, на что иногда агрессивные христиане способны. Да я – это еще белый и пушистый, как одуванчик, и мягкий как поролоновый тампон.

– Тебя же Иисус Христос любви учил, – все так же улыбаясь сказала Ольга, затянувшись.

– Да, – согласился я, – А, что вы думаете, во мне любви нет что ли? Что вы думаете, я вас не люблю? Да я вас всех здесь люблю. Я вас всех люблю – каждого и по очереди. Я за всех за вас готов жизнь отдать.

– Конечно.

– Чо, не верите что ли? – я приподнялся и сел, – Да, я вас всех люблю. И если нужно будет, я на полном серьезе за каждого из вас отдам жизнь. Даже за этого упыря Виталия. Просто не надо путать понятия. Если человек любит, это не значит, что он все с рук будет спускать, если человек любит, это не значит, что он будет позволять унижать себя, оскорблять, издеваться над собой и так далее. И желание восстановления справедливости не противоречит любви. И справедливое наказание никак не противоречит любви. И чо вы, неверующие, постоянно любите пихать эту заповедь “ударившему по левой щеке подставь правую”? Да, Иисус сказал: “Ударившему тебя по левой щеке подставь правую”, но… а-а-а… в другом месте он сказал своим ученикам, когда говорил, что им нужно будет куда-то пойти: “Продайте одежду и купите меч”. И ученики, когда ходили с Иисусом, постоянно таскали с собой мечи. И чо? То есть Бог оставляет человеку право на самозащиту. И, да, Иисус учил любви и прощению. А в другом месте в Библии написано, что если нечестивый не познает наказания, то он не научится смирению. И это никак не противоречит любви. Вы Библию-то толком не знаете. Вы даже не знаете, чему моя вера учит, а пытаетесь кидаться тут какими-то фразами… умными. Вы даже не понимаете, о чем говорите. Справедливость, наказание, суд, самозащита, и даже чувство собственного достоинства – все это никак не противоречит любви и не перечеркивает ее. Я скажу вам, что любви противоречит – равнодушие. Безразличие. Эгоизм. Нежелание понимать других. Вот это да. Вот это противоречит любви. А справедливое наказание нет.

Я оглядел всех присутствующих в комнате, затем взял с дивана газету, встал и медленно направился к кухне. Проходя мимо Виталия, я злобно хихикнул, так, как будто действительно собирался сделать то, о чем говорил, но быстро сменил оскал на тяжелый, но спокойный, взгляд и, завернув за стену, бросил газету на белый стол, сидя за которым под аккомпанемент трещащего холодильника я намеревался разгадать этот невероятных размеров кроссворд.

 

Я, почти одиноко, никого не трогая, сидел на кухне за белым столом и, за неимением других занятий, тупо разгадывал огромный кроссворд, который нашел Стас в той самой никому не нужной куче журналов и газет. За стеной, в гостиной, все еще продолжая играть в карты, сидел весь остальной тусняк и что-то горячо обсуждал. Я немного абстрагировался от социума, но, не теряя при этом чувства реальности, продолжал анализировать окружающую меня действительность краями своих глаз, ушей, ноздрей и других органов чувств.

Марина, находившаяся в это время в двух метрах от меня, усиленно копалась в холодильнике и, явно чем-то озадаченная, пыталась там найти нужный ей продукт.

– Так, я не поняла, а где мое молоко? – раздраженно и одновременно как-то растерянно произнесла она.

Я оторвал свой взгляд от клеточек с буковками и посмотрел в ее сторону. Марина на секунду выпрямилась, видимо, для того, чтобы ее вопрос услышали не только банки фасоли и “Дошираки”, но и люди, находившиеся на кухне, и затем, снова согнувшись, с головой залезла обратно в холодильник.

“Оп-паньки” – подумал я.

– Что ж такое-то? Куда мое молоко делось? Я ведь помню, что покупала его.

Я попытался полностью абстрагироваться от действительности и погрузиться в свой кроссворд.

– Константин, ты не знаешь, кто мое молоко выпил? – все же обратилась ко мне Марина, повернувшись в мою сторону и посмотрев на меня, не давая возможности проигнорировать ее вопрос.

Жизнь забавная штука. Иногда она ставит людей в неловкие ситуации. А иногда она заставляет одних людей зависеть от других. А иногда она создает мнимую зависимость одних людей от других, сохраняя все же при этом всю неловкость ситуации – даже если она и абсурдна в этот момент.

– Знаю, – ответил я.

– Кто? – вытянула голову Марина, многозначительно упершись в меня взглядом.

– Виталий случайно перепутал полки – думал, что это общее – и по ошибке выпил твое молоко, – я развел руками и улыбнулся – Так вот, как-то вот… получилось.

– Ви-ита-а-алий, – произнесла Марина.

Она захлопнула дверцу холодильника и пошла в комнату.

Я внимательно прислушался к тому, что будет дальше.

Многообразие голосов, отчетливо слышимых за стенкой и сливающихся в один общий шум – резко стихло и прекратило свое существование в пространстве после неожиданно заданного Мариной вопроса: “Ребята, кто выпил мое молоко?”.

Наступила тишина.

“Хороший ход, – подумал я про себя, – Она ведь уже знает, кто это сделал”.

– Молоко? – растерянно произнес кто-то в комнате.

– Виталий, это ты? – не дожидаясь признания, спросила Марина.

– Мариночка, извини, я случайно…

– Как ты мог?

– Да я просто полки перепу…

– Как их можно перепутать?

– Ну, получилось так, ну извини, пожа…

– Да что ты за человек такой.

– Ну что ты сразу, я тебе завтра утром новое куплю, изви…

– Мне не нужно завтра. Я сейчас хочу. Это мое молоко.

И тут я решил, что мне нужно обязательно при этом поприсутствовать. Я бросил ручку на стол, встал и уверенно направился в комнату.

– Это ты ей специально сказал, да? – зло ухмыльнулся Виталий, как только меня увидел.

Я прошел глубже в гостиную и встал напротив всей компании.

– А ты его не трогай. Он мне честно на вопрос ответил, – отрезала Марина.

Я развел руками и улыбнулся.

– Вот видишь. Я просто честно ответил на вопрос. За кого ты меня принимаешь?

Я посмотрел Виталию в глаза и снова развел руками.

– А что я должен был делать? Что? – врать? Меня спросили. Я ответил. Что еще? Что, я врать буду что ли? Я же добропорядочный благочестивый христианин. Я не должен врать. Так что…

Я еще больше расцвел в улыбке и опять развел руками в стороны, тупо моргая глазами.

А затем я, резко изменившись в лице, чмокнул губами, послав Виталию воздушный поцелуй, и с особым удовольствием произнес:

– Наслаждайся.

Виталий, ухмыляясь, злобно смотрел на меня, так, как будто я его предал.

– И ты думаешь, после этого к тебе будут лучше относиться? – сказал он.

– Чего? – повернулся я, – Да мне, вообще, плевать, как ко мне будут относиться. Тем более, здесь. Я завтра днем уезжаю. Так что мне насрать. Абсолютно, – ответил я и после небольшой паузы добавил:

– А вот тебе нет. И меня это радует, – и снова улыбнулся.

Затем я уже направился в коридор к черному выходу, но развернулся и произнес:

– Да, кстати, и, если захочешь меня убить – приготовься к тому, что это будет очень не просто.

Закрывая за собой дверь черного хода и вслушиваясь через эту дверь в претензии Марины, которые она без лишнего крика, но с очень большим недовольством высказывала Виталию – и то, как она надеялась вечером получить хоть какое-то удовольствие от жизни, а он ее обломал, и то, какой у нее дефицит кальция в организме и ей каждый день нужно пить молоко, и то, как в этом городе, застроенном металлургическими заводами, высокая концентрация тяжелых элементов, и как у нее зубы разрушаются, и еще много чего – слушая все это, уже сидя в удобном кожаном кресле, я был невероятно счастлив и доволен, что хоть что-то хорошее произошло еще со мной за этот тяжелый день. Конечно же, я ничего не обязан был Виталию, и с его стороны, в принципе, было бы очень глупо на меня злиться – я, например, молоко вообще не пью – но меня радовал тот факт, что он злится именно на меня и именно по такому нейтральному поводу. Я не собирался объяснять ему, что я не говорил ничего Марине, что она сама спросила меня, не собирался оправдываться или убеждать его в абсолютной безосновательности его претензий. Я просто обыграл ситуацию так, чтобы вызвать у человека именно те эмоции, которые мне было нужно вызвать. И мне было весело, что жизнь поставила Виталия в такую, своего рода, иллюзорную зависимость от меня.

Я точно знал одну истину: никогда не унижай людей и не ругайся с ними, если нет на то серьезной причины – потому что в любой момент жизнь может поставить тебя в зависимость от этих людей. Конечно, данная ситуация была абсолютно бытовая, и тут даже зависимости никакой друг от друга, в общем-то, не было – Виталий все равно сам должен был решать эту проблему, без меня. Но я знал парочку историй, когда, например, маньяк, изнасиловавший женщину, вдруг оказывался на операционном столе в больнице, а дежурным хирургом в этот момент в этой же самой больнице оказывалась как раз та самая изнасилованная им женщина, да еще и маньяк поступал в больницу с ранением в паху. Это из разряда “не спи с женой врача проктолога, у которого ты лечишься”. Только вот иногда предугадать зависимость в некоторых ситуациях от некоторых людей не всегда удается. У меня бывали случаи, когда мне казалось, что от конкретно вот этого человека в моей жизни, вообще, ничего не зависит, а потом, когда в жизни этого человека происходили какие-то изменения, то начиналась разворачиваться та-а-ака-а-а-ая цепочка событий – что эти изменения каким-то невероятным образом в результате докатывались и до меня. И мне от этого было очень обидно.

В мире все взаимосвязано.

Вообще все.

 

Когда я лег спать и попытался, наконец, заснуть было уже около шести часов утра. Еще некоторое время я слушал за стенкой заторможенные разговоры утомленных и немного отупевших от бессонной ночи людей. Но эти разговоры довольно скоро прекратились. Люди сами поняли, что их собственные мозги уже больше ничего не могли выжать из себя, кроме истеричного смеха и разговоров на крайне не приличные темы. Да и даже от этого уставшие мозги уже начинали засыпать.

Краем уха я расслышал разговор Стаса и Виталия в туалете, что-то типа:

– Я же говорил, что он козлина.

– Да чо он козлина-то? А что он должен был делать? Что, стоять и прикрывать тебя. Ты же сам с этим молоком накосячил.

– Да все равно он урод.

– Да чо он урод? Он тебе вообще ничего не обязан. Вы с ним впервые в жизни друг друга видите. Ты ему вообще никто.

– Дак я тебе говорю, я собирался утром это молоко купить. Веришь – нет: я вот прям сейчас бы сходил и купил его.

– Да причем тут это вообще? Это же, как бы не его проблемы.

– Да все равно.

– Да ты реально уже чо-то не то говоришь. Вы просто с ним порамсили немного, поэтому ты на него сейчас злишься.

После этого я окончательно заснул.

 

Я проснулся около десяти часов утра от того, что в туалете кто-то слил воду. Кроме этого звукового факта в квартире за стенкой стояла практически полная тишина. Я встал. Протер глаза. Привел свой разум в более-менее здравое состояние и вышел в гостиную из своей… то ли комнаты, то ли подсобного помещения, то ли… черного хода… так и не понял я, в общем, что это было – главное, что я оттуда вышел.

Все трое парней спали – кто на диване, кто на сложенных креслах, кто просто на полу. В комнате стоял тяжелый запах пота и перегара. Я зашел в ванную, совмещенную с туалетом, привести себя в порядок. Затем, выйдя, тихонько направился к кухне, из которой, несмотря на закрытую дверь, доносился чуть слышный разговор. Я осторожно открыл дверь и вошел. На кухне были Марина и Ольга. Марина стояла возле кухонного гарнитура, а Ольга, сидела за столом, скрестив на груди руки, и курила.

– Заходи, – сказали они мне не громко, – Чай будешь?

Я кивнул головой.

– Тоже не выспался? – заметила Марина. Она еще вечером, когда я ее впервые увидел, казалась очень уставшей, а сейчас – после практически бессонной ночи – она выглядела так, как будто только что вернулась с войны. Вот прям сейчас только из окопа вылезла.

– Чо, парни еще спят? – спросила Ольга.

– Угу – ответил я, устало моргнув своими раскрасневшимися глазами.

– Сильный там… смрад стоит в комнате?

– Да, вообще, короче.

Марина взяла чайник и залила кипяток мне в стакан, в котором уже лежал пакетик чая.

– Ты когда уезжаешь?

– Да вот днем, наверное. Скоро уже, – ответил я хриплым голосом.

– Диана уже уехала, – произнесла Марина.

– Да, она рано утром еще, – подтвердила Ольга, стряхивая пепел в консервную банку.

– Диана… это вот которая девушка… эта… третья как бы, – ее Диана зовут, да? – спросил я.

– Да, – ответили мне.

– Я только сейчас ее имя узнал – произнес я, тупо уставившись в наполненную окурками консервную банку, стоящую на столе.

Наступила небольшая пауза.

Я взял стакан с горячим чаем и сделал глоток.

– А чо Виталий, там, больше ничего не говорил тебе? – поинтересовалась Ольга.

– Нет, – ответил я, немного удивившись, – А чо он мне там мог еще сказать? Я ушел туда, вон, к себе, в эту комнату… и все. И заснул потом.

– Да Виталий тоже такой… не знаю, – раздраженно произнесла Марина.

– Да он вообще какой-то, – поддержала ее Ольга, выпуская дым, – Нет, он, главное, сам от людей постоянно чо-то требует. А вот сам – я бы не сказала, чтобы он как-то людей сильно уважал.

– Но, – улыбнулся я и тихо произнес: – Упырь.

– Чего?

– Я говорю – упырь. Кровь из других сосет.

– А, ну, – согласилась Ольга, кивнув головой, стряхивая пепел в консервную банку.

– Нет, он ведь у меня уже как-то пакетик чипсов мой открыл, – сказала Марина.

Я посмотрел на нее и начал тихонько смеяться, закрыв глаза.

– Да, тебе смешно, а на самом деле, я себе чипсы купила – а он по ошибке тоже, якобы, вскрыл их.

Я продолжал смеяться все время, пока Марина говорила, и чем больше она возмущалась, тем сильнее мне казалось все это очень забавным. Мне казалось, что Виталий просто попал в очень глупую ситуацию, в которой, наверное, мог оказаться любой из нас.

На кухню зашел сонный Стас.

– Чо, выспался? – с улыбкой спросила Ольга, затушив сигарету в консервной банке.

– Угу, – вначале сонно ответил Стас, но затем быстро отрицательно закивал головой и в результате хрипло произнес: – Не, ни фига.

Он подошел к автомату с газировкой и начал кидать в него мелочь.

– Чо сильно там от нас несет, да? – спросил он через пару секунд, повернувшись к нам, вскрывая банку газировки.

– Да, вообще. Там в комнате у вас находиться невозможно, – ответила Марина.

Стас подошел к нам и тяжело опустился на стул.

Мы вчетвером посидели еще некоторое время, разговаривая за всякую ерунду. Потом я постепенно начал терять кайф от того, что общество двух девушек теперь было разбавлено Стасом, и, не желая по этому поводу как-то особо напрягаться, пошел собирать вещи к себе в камору, тем более что мне действительно уже пора было ехать.

В скором времени проснулись и Виталий с Гошей. В квартире стало значительно громче, хотя все ходили сонные и сильно тормозили.

К тому моменту я уже собрал сумку, вышел в гостиную и направился к входной двери.

– Чо, уже поехал? – спросил Гоша.

– Ну, – ответил я, одевая обувь.

– Чо, все уже уезжаешь? – переспросила еще и Марина, выходя из кухни.

Я ответил примерно то же, что и Гоше.

– Ну, давай.

– Ну, давай, счастливо.

Я попрощался со всеми, пожав парням руки, а девчонкам просто помахав пальцами. Виталий так и остался тусоваться сам с собой где-то на кухне, никак не отразив моего отъезда.

– Свечку за меня поставь там в храме, – улыбаясь, с некоторой долей злобной иронии, произнесла Ольга.

– Я свечки не ставлю. Я ведь не православный, – так же улыбаясь, ответил я ей.

– Ну, все равно, там… чо-нибудь поставь.

– Да, конечно, чо-нибудь там… поставлю, – усмехнулся я.

Я вышел на улицу. Было как-то светло и в то же время прохладно. И мне это как-то даже очень нравилось.

Я медленно, прогулочным шагом, вдыхая свежесть влажного воздуха, поплелся к автовокзалу, вспоминая дорогу, которой вел меня Владимир.

 

Проехав несколько десятков километров в удобном мягком кресле, вдоволь насмотревшись через умеренно грязное стекло на движущийся мокрый асфальт, и так и не реализовав своего огромнейшего желания поспать из-за каких-то двух покемонов, которые всю дорогу где-то на задних сиденьях автобуса истерично ржали и хрустели сухариками, постоянно шурша пакетиками от них – в результате я прибыл в свой родной город. Наконец-то я вновь оказался среди высоких зданий, стоящих на широких улицах – так было как-то привычнее. Хотя прочувствовать весь кайф от растворения в индустриально и информационно развитом центре мне не удалось.

Еще по дороге в город, на трассе, я почувствовал в своем организме что-то неладное. Когда по телу начал пробегать холод, а запястья рук и вовсе почувствовали ледяную дрожь, я понял, что со мной происходит что-то нехорошее. Мои опасения окончательно подтвердились, когда, выходя из автобуса, я почувствовал, что моя голова стала как будто бы на пять килограмм тяжелее и как-то по-настоящему трудновато стало вертеть ей в разные стороны без опасения потерять сознание, а дорога до трамвайной остановки вызвала у меня сильную одышку и показалась мне многокилометровым спринтом. На мое счастье быстро подошел нужный мне трамвай, и я даже смог занять сидячее место у окна. Но резкая слабость в руках и ногах, ощущение тяжести собственного тела и неровное дыхание все больше приближали меня к тому, что постоянно выбивало мой организм из привычной жизни – приступ. Осознание необходимости в постоянном приложении усилий для того, чтобы не допустить его развития здесь и сейчас, с каждой секундой сильнее убеждало меня в абсолютной безысходности моего положения.

Я доехал до своего дома, благодаря Бога за то, что в трамвае у меня не начались судороги.

Затем, задыхаясь, я добрел до подъезда, поднялся на лифте на свой этаж и уже на площадке перед квартирой, шатаясь, долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Наконец, я зашел в квартиру и закрыл дверь. Затем с трудом разделся и, предусмотрительно вначале сходив в туалет, добрался, наконец, до своей кровати и тяжело повалился на спину. Я приготовился – я уже знал, что будет дальше.

Как только я принял лежачее положение тела, в голову резко ударила кровь. Сильнейшая боль. На секунду мне показалось, что в голове сейчас лопнет какой-нибудь сосуд. Одновременно с этим в груди перехватило дыхание. Я начал кашлять и задыхаться. Резкая боль в голове стала усиливаться, нарастая, словно снежный ком, и постепенно застилая пеленой глаза. Я сдавил ладонями виски, впиваясь пальцами в собственный череп, и начал кричать. Выделившаяся слезная жидкость на глазах преломила зрение и вся комната как будто стала расплываться. И вдруг мощнейший спазм в груди окончательно перебил дыхание. Как будто в груди что-то провалилось. Резкая слабость прошла по всему телу. Конечности начали неметь и ощущение холода проникало все глубже, словно ледяная металлическая жидкость по венам. Ослабевшие руки в бессилии упали на подушку. Я выгнул спину и подобрал под себя голову. Не имея возможности в таком положении закрыть рот, я пытался жадно вдыхать воздух. И в этот момент вся комната как будто стала куда-то исчезать, а я начал абстрагироваться от реальности в какую-то собственную белую матовую прозрачность. Я перестал двигаться, так как мое тело онемело и сил едва хватало на то, чтобы медленно пошевелить пальцами. Я не мог толком различить – то ли стены комнаты и предметы расходились от меня в разные стороны, то ли я уходил куда-то из этого мира, но я как будто бы переставал ощущать себя, растворяясь в пространстве… ДЕЕЕПРРИИИВАААЦИИЯЯ… Я уходил…

И в это момент резкий вдох, который я не мог сделать все это время, словно ударом пробудил меня и вернул к реальности, заставив вновь почувствовать свое тело. Я начал жадно огромными порциями глотать воздух, которого мне не хватало. Дыхание, прерываясь, то частыми маленькими, то долгими оборванными, сокращениями легких заставляло кислород циркулировать по организму, выметая из него оксид углерода. Я пытался дышать. Я снова почувствовал сильнейшую боль в голове и что-то давило на грудь, но руки и ноги начали двигаться.

Сделав еще несколько неровных вдохов, я попытался подняться и сесть на кровати. Мне нужно было это сделать. Перевернувшись на бок, а затем, оторвав свое тело от подушки, я, сгорбившись, медленно поднимал голову, стараясь принять наиболее ровное и устойчивое положение тела. Затем я встал, и меня сразу же повело в сторону. Потеряв равновесие, я влетел в косяк двери. Затем, постояв немного, я все же медленно потащил себя на кухню, держась за стены руками. Я продвигался по коридору, стараясь все время четко смотреть прямо перед собой, как можно шире открывая глаза, и не моргать ни в коем случае. Я не мог позволить себе такой роскоши, как смотреть по сторонам или обращать внимание на мелкие предметы. Любой поворот головы мог вывести меня из равновесия. Любой мимолетный взгляд приводил к деконцентрации внимания и рассеянию. Я просто тупо вглядывался впереди себя, блокируя любые сигналы бокового зрения.

У меня явно сильно подскочило давление. Я чувствовал дрожь и озноб, и одновременно с этим мне было жарко. По всему телу бегали мурашки, на лице и шее кожа сжималась. В горле стоял комок. В паху все сводило и хотелось в туалет, несмотря на то, что я сходил пять минут назад. Кроме того, сильнейшие спазмы в груди. Боль во всем теле. Кости ломило, словно была высокая температура.

Наконец, задыхаясь, я добрался до коробки с таблетками и, поставив ее на стол, сам тяжело опустился на табуретку. Я принял релланиум, каптоприл от давления, и начал капать себе корвалол. Сорок – нет, сорок пять! – да ладно, пятьдесят капель. В результате я накапал себя в стакан около шестидесяти и залил воды. Выпил. Поморщился… Какая гадость…

Я медленно побрел обратно к кровати, все больше задыхаясь, и чувствуя огромную тяжесть в области солнечного сплетения. Я повалился на жесткий матрас, и снова кровь с силой ударила в голову, словно мощным потоком, чуть не разорвав сосуды.

Задыхаясь, жадно глотая воздух, я в бессилии лежал, на правом боку, и даже не мог поднять ноги на кровать. Мои бронхи свистели и хрипели. Сердце, словно тяжелым молотом, отдавало каждым глухим ударом в голову с такой силой, что я вздрагивал от боли. Оно стучало редко, но каждый его удар расходился по всему организму. И с каждым новым ударом казалось, что оно вылетит из грудной клетки наружу, а голову разорвет на части или, как минимум, обязательно лопнет какой-нибудь сосуд. Постоянная невыносимая пульсирующая боль, от которой содрогалось все тело. И вместе с этим казалось, что сердце работало не на полную мощность. Казалось, что с каждым ударом оно не докачивает крови и ему не хватает сил. Как будто каждый удар обрывался на половине процесса. И каждое сокращение происходило не до конца. И от этого – сильнейшая боль. И так 30-35 раз в минуту.

Мне казались смешными те лекарства, которые я выпил. Мне пора было, как минимум, ставить магнезию внутривенно. Но, как ни странно, с течением времени организм постепенно успокаивался. Через двадцать-двадцать пять минут сердце начало возвращаться в нормальный ритм. Оно уже не отдавало своими ударами с такой резкой болью в голову. И удары были не такими редкими. В груди проходила тяжесть. Как будто сняли пятьдесят килограмм веса. Дыхание также становилось ровнее и глубже. Я не думал, что засну в таком состоянии, но, видимо, релланиум оказал свое действие.

Через некоторое время я погрузился в сон…

…Здесь отметилась новая точка X. Очередной приступ…

 

…Я уже давно перерос то время, когда мог испытывать какое-либо смущение за свою религиозность, а нападки и насмешки над моей верой могли бы вызвать у меня хоть какое-то чувство растерянности и уныния – потому что сам мог так унизить и опустить человека, что мое положение религиозного фанатика этому человеку в данном случае еще покажется выигрышным. Но те законы, с которыми я познакомился еще в самом начале своей веры – они продолжали работать и не давали пощады никому. Ну, или по крайней мере, мне не давали. Когда человек перестает бояться одних проблем и привыкает бороться с ними – у него обязательно появляются другие. Еще за свою короткую жизнь я понял одно важное правило – людям нельзя говорить истину и не стоит пытаться рушить их ошибочные стереотипы. Пускай они сами подыхают в своем невежестве и загибаются от собственной глупости. Пускай они сами не осознают своего рабства и зависимости от своих же желаний. Пускай они сами не видят тех иллюзий, которые им нарисовали яркими красками. Пускай они сами продолжают тупо участвовать в политическом фарсе под названием “государственные выборы” и подтверждают свой статус баранов в стаде. Пускай они сами ведутся на разводку банковского кредитования, а потом плачут, что у них отбирают квартиры. Пускай они сами же создают себе систему, которая с удовольствием будет иметь их во все щели во все дни их жизни. Это все не мои проблемы – это их проблемы. И их проблемы не должны влиять на мою жизнь. Никогда не говори людям истину – пускай они все сами тонут в своей лжи. Пускай они сами погибают. Пускай они сами все идут в ад. Не пытайся их спасти… Не пытайся… Если только ты не полный идиот и не хочешь превратить свою жизнь в одну большую сплошную проблему…

 

…Отметка точки Z…

…Я проснулся через пару часов. Попытавшись встать с кровати, я понял, что то состояние, которое я только что пережил, не могло пройти для моего организма совсем без последствий. Весь этот день и весь последующий я провел в постели, вставая только для того, чтобы дойти до туалета или почистить зубы. На третий день я начал сам разогревать себе пищу, без помощи матери. Еще через день я смог передвигаться по квартире из угла в угол. Я ходил просто, чтобы у меня не застоялись внутренние органы, и не болела спина от долгого лежания в кровати. Еще через пару дней я смог выбраться за порог дома и дойти до квартиры в своем районе – там собралось ради общения несколько моих знакомых. Естественно, что все время, пока я там находился, я сидел, и у меня постоянно кружилась голова, но мне необходимо было как-то расширять свои границы, чтобы не сойти с ума и не чувствовать себя в клетке. В общем-то, за неделю я смог более-менее восстановиться. Хотя, на то, чтобы окончательно придти в себя мне понадобилось еще дней десять. Отбросив все нюансы, я мог с уверенностью заявить – этот приступ был не такой уж и страшный.

 

…Отметка точки Y, начало ремиссии…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

19.

 

– Самое главное, чтобы не падали декорации. Потому что если на сцене начнут падать декорации — это ваще будет полный пипец, особенно если сцена маленькая. На сцене вообще в принципе не должно ничего падать. У нас как-то было выступление, и над сценой у нас висела огромная такая… шняга, там чо-то на ней нарисовано было. Чо, короче, у нас барабанщик прикололся – барабанщик же, как правило, находится всегда где-то сзади на сцене. И он тогда прикалывался, говорил нам – типа, он так прикинул, и рассчитал, что если эта шняга упадет, то она как раз накроет собой гитариста, басиста и певцов, которые стоят посередине. Соответственно останется только он… и еще клавишница, которая рядом справа от него на сцене. Причем шняга эта была реально тяжелая, там листы ДВП, но они большие и все равно сколочены какими-то палками, то есть там какой-то каркас определенный, и реально – вот если бы она упала на голову, могла бы зашибить, а если бы упала чуть сзади – то просто накрыла бы собой всех. Причем если пацаны как-то еще выдержали бы ее вес, то девчонки вокалистки – они бы просто легли там. То есть если бы она реально грохнулась, она бы просто накрыла собой девчонок с микрофонами, и они бы так и лежали там под ней до конца выступления. И вот мы все ходили тогда и немного ссыкались – “Блин, лишь бы она не упала только, лишь бы она не упала”.

– А у меня реально тоже прикол был. Мы приехали в одну церковь с выступлением, и я играл там на какой-то старой раздолбанной установке. Там, короче, стойки… ну вот эти вот… под тарелки… стойка под райд, короче, была… ну она старая была уже вся, там чо-то пару болтов от нее вообще где-то потеряли, она стояла неустойчиво. А райд у меня был – я приехал со своим железом – большой и тяжелый. И на концерте, короче, я, знаешь там, в порыве, переполняемый эмоциями – долблю по железу. И я так беру, короче, смотри: по обеим тарелкам на долю бдыщь! и вижу – райд начинает наклоняться и падает... Короче, стойка не выдержала и полетела с тарелкой вниз, самый прикол в том, что тарелка срезала собой бас, который стоял рядом. Причем сильно так, по грифу. Приколись – я сижу, продолжаю играть, держу ритм, а у меня тут валяется стойка с тарелкой и бас-гитара. Там, басист, пацан, короче, нормальный такой – он подбежал, поднял свою бас-гитару, поднял мою стойку с тарелкой… ха-ха… поставил ее. А я смотрю – на грифе у баса реально осталась вмятина, когда его тарелкой срезало – там реально вмятина такая конкретная. А бас, причем, новый, красивый весь, недавно купленный, сверкает.

– И чо тебе басист потом ничего не сказал?

– Нет. Ну, он конечно такой – “ай, блин!”, видно что недовольный. Но он нормальный парень. Я подошел, извинился, говорю – так-то и так, я как бы не знал же, что так получится. Ну, он нормально в общем все… А, самый прикол – мы играли еще на следующий день. И у меня там снова эта стойка упала с райдом. Ну, басист-то прошаренный уже, он заранее поставил свой бас подальше от меня и от ударной установки, куда-то там вглубь сцены.

– Ха-ха. Наученный горьким опытом уже, ага.

– Да.

Мы сидели втроем со Славой и Катей на нашей репетиционной базе, немного отдыхая после нескольких сыгранных песен, и просто терли за всякую ерунду, рассказывая некоторые забавные моменты из своей концертной деятельности.

– А почему бас стоял отдельно на сцене? Почему басист не с вами играл? – спросила Катя.

– Мы тогда без басиста выступали. У нас клавишница бас выдавливала. Мы ездили где-то в… течение полугода выступали без живого басиста.

– Ни чо себе, – удивленно произнесла Катя.

– Так бывает иногда.

– Нмда…

Катя оглянулась вокруг себя, как будто ища что-то, и заметив свой рюкзак рядом с собой, лежащий на скамейке, придвинула его и стала в нем усиленно копаться.

– Блин! Вы не знаете, где я оставила свои сигареты?

Слава только пожал плечами, выглядывая из-за своей барабанной установки.

– У тебя прекрасный повод бросить курить, – с улыбкой произнес я.

– Да-да, я знаю, надо, надо бросать уже. Саму задолбало, – ответила она весело, продолжая копаться в своем рюкзаке.

– Да, ладно, я просто пошутил. Не напрягайся, – сказал я, успокаивающе улыбнувшись.

– Нет, я правда собираюсь. Я уже решила, что надо бросать, – все же согласилась Катя.

– Ааа. Ну тогда молодец. Тогда конечно.

Перерыв все содержимое рюкзака, Катя, так и не найдя своих сигарет, встала и пошла искать их по всей комнате.

– А как же нервы? – с улыбкой спросил я, продолжая тему.

– А как же рак легких? – ответила Катя, ища взглядом пачку.

– Ну, вообще, да, справедливо, – согласился я.

– Ты как будто бы не рад этому? – немного игриво произнесла Катя, – Сами же мне говорили, что надо бросать.

– Нет. Почему? Очень даже рад за тебя на самом деле.

– Мы всегда поддерживаем это, – сказал Слава из-за своей ударной установки.

– Блин, вот они!

Катя нашла наконец-то свою пачку сигарет, достала зажигалку и закурила.

– Я сегодня к вам сюда ехала, видела чувака одного – с ирокезом такой, причем покрашенным в зеленый цвет. В кожаной куртке такой, в рваных джинсах, на которых цепи висят. Со мной на остановке стоял.

Я состроил удивленную улыбающуюся гримасу.

– Да, это прикольно, конечно.

– Ага. Гопоту цеплять на улице, – вставил свой комментарий Слава.

– Нет, вот реально, я никогда не хотел таким образом привлекать к себе внимания. Но тут ездил в один маленький городок, и решил сделать себе – это даже не то, чтобы ирокез, это так как бы фигня – у меня волосы короткие, просто собрал их и поставил немного торчком в центре на голове.

Я начал показывать, как я поставил волосы торчком в центре на голове.

– Ну да, я поняла, – кивнула головой Катя.

– И вот реально никто даже внимания не обратил, – резюмировал я.

– Дак это еще нормально, так многие ходят, – ответила Катя.

– Дак и то – все-таки одна девчонка набуханная, – я показал жестом, как обычно показывают набуханных девчонок, – И то увидела в этом повод, чтобы меня как-то подколоть. Когда вот я там на квартире останавливался ночевать.

– Может, ты ей просто понравился, – улыбнулся Слава. Я повернул голову в его сторону, так посмотрел странно, потом продолжил:

– А я когда в церкви еще играл – со мной в группе играл пацик один. Вот он реально был, короче, с длинными волосами, в сережках весь, в цепях, вот он так и ходил по церкви.

– Н-да? Жееесть, – произнесла Катя, улыбаясь.

– Но его половина людей в церкви гнобили. Причем, гнобили так конкретно. Но чо самое интересное – что пастор, что служителя, которые там работали – им вообще было пофигу. Ну, то есть, они люди все адекватные. Они там по пятнадцать лет в этой церкви работают, у них опыт есть, какая-то мудрость. Им вообще было наплевать. Причем пацан этот, он ведь реально тоже там служил, считай, играл с нами в группе, то есть занимал определенное положение какое-то. Выступал на сцене. Его все знали. И его гнобили всякие там – не понятно кто вообще – какие-то там бабушки, какие-то там хмыри, которые не понятно вообще в этой церкви кто такие. А те, кто вот повыше стояли – им на самом деле было как-то вообще так наплевать абсолютно.

– Ммм, – понимающе покачала головой Катя – Ну, это всегда видимо, так.

– Вот я и говорю.

– Нет, наверное, все-таки таких людей можно за что-то уважать. Хотя бы за то, что они не пошли на компромисс со своими принципами. Тем более в церкви, – после некоторой паузы заключила Катя.

Мне забавно было наблюдать за тем, как Катя постепенно привыкала и смирялась уже с нашей религиозностью и теми церковными понятиями, которые красной нитью прослеживались в нашей жизни. Даже между собой, мы со Славой, например, не так уж и часто на самом деле терли за свою религию, а разговаривали в большинстве случаев о каких-нибудь совсем отвлеченных вещах, не имеющих с нашей верой ничего общего. По крайней мере, сейчас в последнее время так было. И в общении с Катей я тоже не стремился грузить ее мозг подобными вещами, а просто иногда включал понемногу в разговор какие-то отдельные моменты из своей религии и церковной жизни, проверяя и наблюдая хотя бы за реакцией на такие слова как “церковь”, “Бог”, “вера”, “Библия”, “Писание”, “Апокалипсис”… и т.д. Я постоянно мониторил состояние Кати и смотрел за тем, насколько она готова была принимать эту информацию. Насколько она готова была просто даже принимать религиозную терминологию, и не вырабатывался ли у нее еще рвотный рефлекс. Интересно, но сейчас она действительно начинала привыкать, и уже не смотрела косо на нас со Славой, и ее не передергивало от одних этих слов. Я старался общаться по возможности свободно, и, действуя очень аккуратно, постепенно приучал ее к миру религии, конкретно – христианства, не перенасыщая в то же время разговор этими темами. Она постепенно втягивалась в наш мир, и я видел, как некоторые ее представления уже изменялись. Ее мозг привыкал и приспосабливался к нашему мировоззрению. Катя сама изменялась и начинала в некоторых вещах уже мыслить немного по-другому. Мы оказывали на нее влияние. Так постепенно и очень плавно работа с ней переходила к четвертому этапу, практически перетекая в него без каких-либо особых переломных моментов. Это происходило не быстро и без лишних потрясений, что тоже хорошо. И я был рад, что мы дошли с ней до этого этапа, многие люди частенько отсекаются уже на первых двух, третий становится всегда переломным – своего рода переход сознания в другую параллельную реальность.

Что меня еще сейчас радовало в работе с Катей – это то, что мы начали общаться через ICQ. Это было уже личное общение, один на один, и таким образом мы сильнее сближались и переходили на новый уровень в отношениях. В чем была прелесть этой самой “аськи” – это то, что с одной стороны процесс общения через данную службу происходил достаточно абстрагировано и это давало большую свободу и раскрепощенность, человек мог говорить с тобой о таких вещах, о которых он никогда не стал бы разговаривать с тобой в живую лицом к лицу, просто постеснялся бы, а здесь – все происходит на расстоянии и в этом плане немного легче открыться. С другой стороны – общение все-таки происходит на личном уровне, один на один, и это в какой-то мере сильнее сближало, чем общение в компании. И то, что трудно было сказать словами, глядя человеку в глаза, можно было выразить через буквы. Это как письмо, только все происходит в реальном времени. В общем, я видел свою определенную прелесть в работе через эту интернет-службу, и, безусловно, отмечал для себя несколько ее важных плюсов. Мне было понятно, почему люди так конкретно подсели на эту “аську”, и почему она пользовалась таким успехом. Так же как и сотовый телефон. ICQ лично для меня стал очень удобным инструментом.

– Ну чо, порубимся? – предложил Слава, выходя из своего состояния отдыха.

– Говно вопрос, – ответил я и встал со скамейки с гитарой, висящей через плечо.

– Правильно. Давайте играйте уже, – весело поддержала Катя.

Я подошел к процессору и врубил какой-то ревущий металлюжный эффект. Эффект показался мне слишком высоким по настройкам частот и слишком резким и я начал отстраивать его, крутя ручки процессора, периодически приглушая гитару, чтобы она не заводилась. Наконец, отрегулировав настройки, я выпрямился и начал играть. Гитара сразу же завелась. Я подошел к комбику и снизил уровень верхних частот уже на нем, затем отошел подальше и мы со Славой начали свой запил. Периодически отводя гитару в сторону от колонки в тот момент, когда гитара начинала фонить, я, стараясь ходить подальше от динамика, выжимал из струн свою агрессивную партию на интервалах, а Слава насиловал барабанную установку.

Я чувствовал себя еще довольно плохо после последнего приступа, ведь с того момента прошло еще только две недели. Я задыхался, просто стоя на ногах с гитарой на плече. Слабость и одновременно тяжесть в животе высасывали силы из всего организма. На следующей песне, которую мы играли, я уже сидел. А еще через пятнадцать минут я понял, что мне пора заканчивать репетицию и ехать домой. Я немного позанимался с Катей, ведь мы все-таки должны были ее учить. Я занялся правильной постановкой ее левой руки, но чувствуя, что меня сегодня уже ни на что не хватит, вскоре объявил, что по-любому собираюсь двигаться по направлению к дому, и мы закончили репетицию.

Возвращаясь домой на автобусе, невероятно радуясь тому, что я все-таки сижу, а не стою, я устало рассматривал пролетающие за окном здания, машины и людей на остановках. Тяжело дыша и желая скорейшего прибытия домой, чтобы грохнуться на кровать, я понимал, насколько мне еще рано было устраивать сегодня репетицию. Я был еще слишком слаб.

– Нет, все-таки это ужасно. Устроить целую войну, пусть и даже всего на несколько дней, но ведь там все равно столько людей погибло. Да еще и стрелять ракетами по мирным жителям и жилым домам.

– Дак его ведь показывали этого придурка по телевизору. Он ведь реально больной какой-то. А как он галстук жевал перед камерой! У него явно что-то с психикой не в порядке. У него взгляд даже какой-то такой нездоровый – даже на фотографии видно.

Слышал я разговор двух женщин в автобусе.

“О, нет, это невыносимо, – думал я про себя, – Неужели это действительно работает? ”.

Эта военная кампания была, конечно, ужасна и я не впрягался за президента той мелкой южной страны, получающей дотации от США. Но почему люди при всем этом не видят, как государство имеет им мозги?

Абстрагировавшись от всего окружающего мира солнечными очками, напяленными на глаза, я рассуждал о том, какое будущее может ожидать нас троих со Славой и Катей. Я понимал, что вряд ли на самом деле у нас получится создать какую-то серьезную музыкальную группу. Я начинал выдыхаться. А мне еще нужно было как-то заканчивать университет (хм... забавно, да...) Каждая репетиция проходила для меня очень сложно. Я чувствовал как бы некое противостояние и как будто видел перед собой стену. За эту стену невозможно было перешагнуть. Ее невозможно было проломить. Но пока здесь и сейчас у меня была хоть какая-то небольшая, данная мне, власть. Скорее, это все было нужно только для того, чтобы как-то повлиять на Катерину. И наша группа пока существовала только для этого. Я наблюдал, что даже простое влияние на эту девочку уже вызывает определенную агрессию определенных сил. И вряд ли эти силы позволят нам создать серьезную группу и включить Катерину в концертную деятельность, направленную на глобальное изменение мира. Просто не дадут этого сделать. Я понимал это, видя, что и так слишком тяжело было работать с Катериной. Каждая репетиция была чуть ли не как маленькая война. Но это то, что мы, и конкретно я, могли сделать – но в то же время, как ни печально, но на данный момент времени это был предел. Предел, поставленный кем-то и одобренный другой Высшей Комиссией. Я не хотел с этим мириться. Я хотел создать группу, я хотел выступать, я хотел устраивать концерты. Но в то же время где-то глубоко внутри я понимал, что этого не будет, по крайней мере, сейчас — не будет, мне не дадут, не позволят этого сделать. Я это чувствовал. Сидя у окна в переполненном автобусе, задыхаясь и с сильным головокружением и невероятной тяжестью в области солнечного сплетения, глядя сквозь запотевшие изнутри стекла солнечных очков, я понимал – сейчас это предел. Большего – мне не позволят сделать. И, тем не менее, я продолжал надеяться на что-то более великое для меня и кажущееся мне более важным. Я продолжал надеяться на то, что это просто вначале так тяжело, вначале всегда тяжело, да, именно вначале, тяжелее всего именно вначале, а потом проще – ведь так все говорят. Да, всегда все говорят именно так… Но… все же я понимал – это не начало. Это и есть то самое, ради чего я сейчас ехал в этом автобусе с одышкой, слабостью и головокружением, глядя своими заслезившимися от повышенного давления глазами сквозь темные запотевшие изнутри стекла солнечных очков. Это не начало. Это и есть результат. Всего лишь разум одной маленькой девочки, ушедшей в лесбиянскую иллюзию, как в некую альтернативную реальность своим проблемам. Странно. Для меня было странно. Ведь я привык мыслить более глобально и не зацикливаться на таких конкретных ситуациях.

Выходя из автобуса и благодаря Бога за то, что по дороге я не потерял сознание, я отмечал про себя, прекрасно понимая – Катя сейчас была не единственным моим делом, которым я занимался. Может быть, я просто разбрасывался силами. Может, мне нужно было сменить тактику.

Однако более важный и актуальный вопрос беспокоил меня сейчас и никак не давал покоя, настойчиво насилуя мои чувства и эмоции – кажется, мир вокруг меня изменился. С того момента, как я съездил в этот небольшой городок и после произошедшего сразу же по возвращении приступа – я чувствовал, что здесь что-то поменялось. Словно я переступил какую-то черту, и теперь все будет уже не так, как раньше. Все будет несколько иначе.

Я перешагнул грань, за которой начиналось что-то другое. И я еще не решил, как к этому нужно относиться.

20.

 

Я с неподдельным ощущением неоднозначности своего отношения наблюдал за разворачивающимися в стране социальными программами по пропаганде здорового образа жизни и поддержанию семейных ценностей… Хм… Социальная реклама, направленная на укрепление общества, и попытки вытащить людей из ямы различных зависимостей от крайне вредных, аж до смерти вредных, привычек. Пафосные лозунги, типа “Нация без наркотиков”, “Порок губителен” и еще что-то вроде “Не позволь себя уничтожить”. Ну, что ж, неплохо. Это лучше, чем совсем ничего. И я, в общем-то, с уважением, и, скажем так, признанием, относился к подобного рода акциям. Люди, которые это делали, занимались правильным делом – важным делом. Проблема только в том, что почему-то в большинстве случаев все их действия не решали самой проблемы, а стремления и цели оставались довольно поверхностными. Они просто тупо пропагандировали здоровый образ жизни. Они ставили здоровье во главу угла и хотели убедить всех остальных, что оно стоит там по праву. Но человек не всегда дорожит своим здоровьем. И не всегда дорожит своей жизнью. И даже при всем обилии информации о наркотиках, при всех созданных внешних страхах перед наркотиками, и даже при демонстрациях видео-роликов с наркоманской ломкой, люди продолжали колоться и будут продолжать это делать. Никто не хотел задуматься над тем, почему это происходит. Те, кто придумывали лозунги на подобии “нация без наркотиков” или “семья без наркотиков” всего лишь указывали человеку на последствия, забывая о том, что существуют и причины. Всегда для всего есть причины. Государство, поддерживая подобные акции, не понимало, что данная ситуация в стране сложилась всего лишь как следствие его собственной внутренней политики. Государство не понимало, что отсутствие внимания родителей по отношению к своим детям, отсутствие воспитания, отсутствие объяснения, почему плохо вести развратный образ жизни, а также не умение и не желание создать цели и какого-либо дела для подростка, которые могли бы занять его разум и жизнь, и увести от опасного пути – все эти упущения в результате приводили детей на взрослые дискотеки, на которых наркотики и алкоголь были абсолютной нормой поведения и неотъемлемой частью веселья. Государство не понимало, что созданная им в стране нищета и ужасная криминальная обстановка приводили многих подростков именно к тем проблемам, которые сложно было разрешить без наркотиков и к такому образу жизни, который невозможно было вести без их постоянного применения. Государство также не понимало, что, разрушив вместе с Советским Союзом идеологию, оно разрушило так же и иллюзию смысла жизни у большинства людей, и если людям срочно не дать истинного смысла жизни или хотя бы не создать им другую иллюзию, то в результате это приведет к тому, что люди перестанут видеть вообще всякий смысл в самом существовании на этой земле не только себя, но и любой другой жизни. Как всегда, государству не хотелось смотреть в корень проблемы и решать причины ее возникновения. Государство не понимало, что пропаганда секса в резинке не улучшит демографическую ситуацию, не приведет к созданию нормальных семей и не снизит статистику по количеству младенцев, выброшенных на помойку. И тринадцатилетние девочки так и будут беременеть от четырнадцатилетних мальчиков, а потом делать аборты, или, если уж не получится, то просто тупо душить своих младенцев подушкой или оставлять в мусорных баках – просто потому что они реально не знают, что с ними делать в тринадцать лет. Просто потому, что они реально сами еще дети, которые ничего не умеют и не обладают абсолютно никаким чувством ответственности. Но государству было на это наплевать. Оно никак не хотело понимать, что женщины не рожают детей потому, что не могут их прокормить, или боятся вырастить и, однажды отпустив в школу, найти их в этой же школе изнасилованными или убитыми своими же одноклассниками, или потому что не хотят, чтобы их сыновья возвращались инвалидами из армии, а дочери однажды превратились в очередной клон Перис Хилтон. Нет, государство просто тупо пропагандировало “год семьи”, “нацию без наркотиков”, и сериал ”Солдаты”. Государство не хотело задумываться о причинах, оно лишь, как всегда, пыталось бороться с последствиями. И самое ужасное, что люди постепенно превращались в точно такое же государство, с точно таким же подходом. Никто не хотел задумываться над тем, почему все это происходит, потому что подобные размышления, так или иначе, приводили к глубокой рефлексии и чувству вины. И родители, всю жизнь бухавшие, не могли доказать своим детям, что нельзя употреблять наркотики. И отцы, изменившие своим женам и разрушившие собственные семьи, не могли объяснить своим детям, почему не стоит в пятнадцать лет начинать вести половую жизнь. И старые коммунисты не могли объяснить своим внукам, пропагандирующим фашизм, почему фашизм это плохо – ведь Сталин тоже убивал миллионы людей в своей стране не просто так, а потому что у него была определенная идея. И если он был великим правителем, который мог распоряжаться чужими жизнями, то что мешает мне стать таковым? Мне или кому-то другому? Что мешает? Ведь Бога все равно нет – так?

Как всегда люди выбирали самый простой путь – осудить и сказать, что это не правильно. Или, в крайнем случае – когда спросят, почему не правильно – погрозить пальцем и запугать, чтобы больше не спрашивали. Только почему-то это не всегда помогало.

Но, что самое интересное, люди не понимали, что даже при отличном воспитании детей, даже при идеальной системе формирования моральных ценностей, даже при идеальной внутренней политики государства и идеальной жизни в стране, и, более того, даже при истинном проповедовании Бога и тотальном веровании в Него, люди все равно останутся людьми, большинство из которых стремится к собственному выбору и проявлению собственной воли. И вот здесь уже по-настоящему открывался философский вопрос: что же есть для человека его воля – величайший дар, или величайшее проклятие.

Возможно, при подобных рассуждениях ты сам иногда начинаешь понимать, что человечество уже изначально обречено. Но все же пока есть долбанные идеалисты – люди, которые хотят бороться со злом – остается надежда. И пускай кто-то продолжает бороться со злом, сражаясь с его последствиями. Я же постараюсь бороться с его причиной. Надеюсь только, что установленные мной причины – истинные. Ведь всей правды никто из нас до конца не знает.

И еще один забавненький момент, который разрушал в пух и прах идеи пропаганды здорового образа жизни: проблема в том, что человек готов жертвовать очень многим, в том числе и собственным здоровьем и даже собственной жизнью только лишь ради одной цели – ради получения удовольствия. Наслаждение – вот истинная причина саморазрушения человека. Его стремление к получению удовлетворения – всегда сильнее тех преград, которые ему образно вырисовывают в сознании, пытаясь запугать. Потому что без удовольствия – частного случая попыток избежать боли и страданий – без удовольствия жизнь человека становится абсолютно бессмысленной. Хоть в приземлено мирском, хоть в глубоко религиозном контексте.

В свете всех этих рассуждений я прекрасно понимал, в чем заключалась проблема Влада, почему он целыми днями сидел дома и бухал, или ходил по кабакам с друзьями, трахаясь со всеми подряд. У него были на это свои причины. Когда-то он пытался найти какой-нибудь стержень, на который можно было бы опереться и так, получив поддержку, и прожить правильно всю свою жизнь. Но он его не нашел. И он не был слабым человеком. Просто его что-то сломало, и он не видел смысла дальше бороться, потому что тот “трофей” в борьбе за жизнь, который манил к себе, внушая желание сражаться за себя – перестал быть для него актуальным и вожделенным. Влад не хотел больше ничего.

А я в свою очередь не хотел переводить разговоры с ним в религиозную плоскость. Поэтому я пытался вытащить его из ямы депрессии, внушая значимость и небесцельность этой земной бренной жизни… И у меня не получалось.

Я как раз хотел позвонить ему, но чьи-то тонкие женские нежные пальцы уже набирали на сотовом телефоне мой номер, опережая меня.

– Да, Света, привет, – ответил я.

– Привет, Костя. Может, зайдешь сегодня?… У меня пока дела щас, я сегодня немного занята. Но вы с Владом можете одни посидеть пообщаться, если ты раньше придешь, а я потом позже подойду, ближе к вечеру.

– Д-да… я как раз хотел позвонить… Я седня в общем-то свободен. Так что зайду, наверно.

– Ага… Ну я говорю, я пока занята до вечера. Ты можешь придти пораньше, и я потом вечером уже тоже дома буду.

– Угу. Понятно. Хорошо, так и сделаем.

– Ну все тогда. Давай, пока.

– Да, давай, пока.

Я уже начал отводить телефон от уха, и услышал:

– Как у тебя дела-то?

– Ну, так потихоньку… У тебя как?

– Тоже вроде ничего… Ну ладно, давай, до вечера.

– Ага, давай.

 

Поднимаясь, уже, кстати, ближе к вечеру, по лестнице на третий этаж, я задыхался, думая о том, что наверное все-таки мне лучше было бы воспользоваться лифтом. Тем не менее, понимание того, что причина моей одышки лежит вовсе не в физической слабости — хоть я еще и не восстановился полностью после предыдущего приступа – все равно навязчиво сигнализировало мне: что-то еще, что-то другое, заставляло мое сердце биться учащенно и сбивало мне дыхание. Я волновался. Я нервничал. Мне просто становилось плохо.

– Какого хрена, – раздраженно произнес я, подходя к железной двери нужной квартиры, негодуя на свое состояние. Я уже начинал запутываться в своей жизни, не понимая, почему в ней все происходит как-то совсем не так, как у обычных людей.

Еще одновременно какая-то волна страха и невыносимого беспокойства захлестнула меня.

“Щас наверно найду его в обществе девочек по вызову, – подумал я про себя и одновременно приготовился к тому, чтобы как-нибудь так себя показать поинтереснее, – Ну что, устроим групповуху. Влад ведь наверняка подумал и о своем старом друге”.

Я позвонил в звонок.

Влад открыл дверь, как-то так грустно произнеся:

– Здорово.

Я зашел, и тут же в прихожей, еще разуваясь, заглянул, насколько это было возможно, в комнаты и на кухню.

– Ты один.

– Да. Света только вечером придет.

Про Свету-то я знал. Честно говоря, я даже как-то разочаровался, обнаружив Влада в одиночестве в квартире. Хотя теперь можно было расслабиться и не посылать лишний раз своей и так разбалансированной нервной системе сигналов.

– …В определенной степени.

– Чего? – переспросил я.

Ответа не последовало.

Мы прошли в комнату и расселись по двум диванам.

Влад взял со шкафа пепельницу, в которой у него лежала не докуренная сигарета и продолжил эту сигарету докуривать. Он сидел в домашних спортивных штанах и старой растянутой футболке, как-то нервно обсасывая свою сигарету и его вид почему-то казался мне очень печальным.

– Чо, чувак, как жизнь? – спросил я, развалившись на кушетке.

– …Хм... Потихоньку… Как обычно все, – последовал ответ.

– В игрушки шпилишь?

– Не, я не играю щас, – покачал головой Влад.

Чувствовалось какое-то напряжение. И мне оно не нравилось.

– Рад тебя видеть, кстати, – сказал Влад.

Я утвердительно покачал головой.

– Чо такой?… какой-то… – робко попытался спросить я.

– Какой?

– Ну… Не знаю… Какой-то не такой.

– Не, нормально все, – ответил Влад и наступила пауза. Мы посидели так немного молча. Я всмотрелся в Влада. Он действительно был какой-то немного грустный, грустнее чем обычно, и странный. Словно сидел и кричал: “Помоги мне, чувак!”.

– Света чуть позже наверно придет, – сказал он.

– Да, я понял. Она звонила мне днем.

Влад затянулся, утвердительно кивнув головой, и выпустил дым.

– Сыграй чо-нибудь, – неожиданно произнес он.

– Сыграть?

– Ну да… Вон гитара.

Я посмотрел в сторону, в которую Влад кивнул головой и увидел в углу старую желтую гитару.

Я подошел к ней, взял ее, сел с ней обратно на кушетку и, сдунув пыль, посмотрел на металлические струны, натянутые на гриф. Я провел большим пальцем по струнам, окончательно убедившись в том, что гитара, естественно, расстроена, и принялся настраивать, крутя колки. Я помню – иногда вечерами мы с Владом сидели здесь в этой комнате и горланили под эту гитару различные песни российских рок-групп. Как правило, Влад при этом был крайне не трезв, а иногда еще Света заходила к нам в комнату, смотрела на нас обоих таким каким-то ничего не говорящим взглядом и тупо уходила, не разделяя нашего душевного состояния.

– Чо, слушай, как там в этой миссии – там на пляже на берегу когда появляешься, – начал я разговор об одной компьютерной игрушке, продолжая при этом крутить колки и настраивать гитару, – Чо там делать? Меня мочат. Там приплывает такая армада этих кораблей, целая флотилия, и пипец ведь.

– Там, короче, – начал Влад, выпуская дым, – Надо как можно больше подводных мин установить. И лазерные пушки поставить по всему периметру.

– Дак я так и сделал. Они все равно пробиваются.

– Ну, надо больше, короче, ставить, значит. Наставишь этих мин и одновременно развиваешь флот очень сильно… в темпе вальса… Я так делал.

– Понятно.

Я еще поднастроил гитару и чувствуя, что она уже в общем-то близка к некоторому благозвучному состоянию, с ехидной ухмылкой, подмигнув, произнес:

– Ну что? “Чуть курнул и сразу бледный вид”?

Влад улыбнулся, но по его виду почему-то чувствовалось, что его сейчас больше вставляет какая-то другая тема.

Я еще чуть подтянул струны и начал играть одну старую христианскую мелодию, перебирая пальцами струны. Я не знаю, почему я начал именно с нее. Влад встал с дивана и, подойдя к комнатному гарнитуру, поставил на верхнюю полку пепельницу. Затем он медленно подошел ко мне.

И в этот момент, доходя до моего сознания словно некой опережающей волной, как будто из будущего, как будто еще за ранее на доли секунды, будто бы предупреждая меня о чем-то, что должно произойти сейчас, но еще пока не произошло, но уже вот-вот надвигается, и давая мозгу возможность осознать это и сообщить об этом еще до того, как это случится, приведя в состояние повышенной концентрации внимания и полной боевой готовности – словно что-то ворвалось в эту реальность, мигом заполнив ее всю своей плотной рыхлой и беззвучной неосязаемой структурой, пришло – и реальность изменилась, как будто что-то ударило в нее и деформировало, исказив ее сущность.

Я посмотрел на ноги Влада. Это были ноги как будто какого-то животного, звериные, не человеческие ноги, покрытые какой-то серой взлохмаченной рваной шерстью. Волна неописуемого ужаса захлестнула меня, ворвавшись с треском вынесенных дверей своей бескомпромиссной властью в самые тайные уголки моего разума, заполонив собой все клетки мозга. Я почувствовал, как холод прошел по всему моему телу и объял меня с темени головы до подошвы ног… Страх!.. Страх!.. Страх!.. сковал все мои движения, заключив в свои крепкие объятья, и ни за что не собираясь выпускать из них, защелкнул на запястьях рук и голенях ног свои тяжелые металлические кандалы, неприятно соприкасаясь своей ледяной материей с моей кожей... Невозможно двигаться... Невозможно пошевелиться... Вверху живота что-то провалилось и я начал задыхаться.

Я понял, что мои глаза не изменили мне. У меня не начались галлюцинации. Я видел перед собой ноги человека в спортивных штанах, но от всего тела Влада несло какой-то звериной сущностью, словно это был уже не человек, а какое-то животное. Ощущение, что перед тобой монстр, зверь, нечистый страшный зверь.

Преодолевая невероятный страх и боязнь поднять голову, под учащенное сердцебиение, отдающее ударами молота в затылок, я посмотрел на своего друга.

Точно – так и есть – глаза зверя. Блестя какой-то неестественной агрессией, злобой, они странно смотрели на меня, как будто проникая взглядом сквозь все мое тело, сканируя меня – они ненавидели меня и готовы были разорвать на куски.

Я выронил гитару из рук. Она с грохотом упала на пол, неприятно взорвавшись дребезжащими струнами, еще долго потом рассеивая в пространстве свой совершенно не мелодичный звук.

Я закашлял, потом едва сглотнул свою густую слюну с каким-то неприятным привкусом, и тяжело, но очень тихо выдавив из себя, произнес:

– Влад?...

Тело Влада словно притянуло к стене, рядом с которой стоял диван, на котором Влад только что сидел. Влад взобрался по этому дивану, задом, вскарабкавшись на него как на гору, перебирая своими конечностями словно какими-то ломанными шарнирными механизмами, продолжая при этом смотреть на меня, не отводя взгляда, и ни на секунду не повернувшись ко мне спиной. Теперь он словно прилип к стене, стоя на спинке этого дивана, не нарушая, впрочем, никаких законов физики.

– Я за него, – с ухмылкой прошипел Влад каким-то странным неестественным, каким-то чужим голосом.

Я почувствовал, что должен встать.

…Все было как-то не реально…

…Все это был словно какой-то сон…

…Страшный сон…

Я уже понял, что произошло с Владом. Но я отказывался в это верить. Казалось, что все это было какой-то иллюзией. Что-то подобное я уже видел, и с чем-то похожим уже встречался. Но сейчас все было по-другому. Сейчас все было совсем не так. И, кроме того – блин! это же был Влад!

Преодолевая невыносимый ужас, сковавший холодом все мое тело, через слабость и с ощущением каких-то спазмов вверху живота, я поднялся на трясущиеся ноги. Я набрал воздуха в свою сократившуюся до каких-то ничтожных размеров грудную клетку и с властью приказным военным тоном произнес:

– Именем Иисуса Христа!...

В этот момент Влад, сидящий на спинке дивана зашипел словно змея и, прервав меня, отрицательно покачал мне указательным пальцем правой руки.

– Ааааа! У тебя нет власти. Ты не сможешь сделать этого, – проговорило из его уст нечто чужое и страшное.

– Ты лжешь! – ответил я.

– Хочешь проверить? – снова прошипело нечто внутри Влада.

Я остановился.

Мне необходимо было рассчитать ситуацию.

…Нет, это все не реально…

…Все совсем не правильно…

…Такого не должно происходить…

Я взял себя в руки.

Проблема заключалась в том, что я был абсолютно один. К тому же я сам, лично, этого никогда не делал. Вполне возможно, что это нечто, захватившее сейчас моего друга, говорило правду.

Мне нужно было подумать, что предпринять дальше.

Я начал говорить на иных языках, и стал нервно доставать из кармана сотовый телефон. Нечто внутри Влада продолжала агрессивно шипеть. Найдя в списке контактов нужный номер, я набрал его, но дозвониться не смог. Вызов обрывался. Это с одной стороны хорошо. Было бы хуже, если бы абонент был недоступен. Продолжая машинально говорить на иных языках, я кинулся к стационарному телефону, стоящему на комнатном гарнитуре. Влад снова зашипел на меня со злобой, испепеляя меня блестящими глазами. Кажется тому нечто, которое находилось внутри его, не нравилось, когда я говорил на иных языках.

К моему сожалению, стационарный телефон так же не работал, просто отсутствовал гудок.

Влад злобно ухмыльнулся какой-то довольной улыбкой.

Кажется, мне будет не просто разрешить эту ситуацию.

В этот момент времени, направляемый чьими-то нежными тонкими пальцами массивный металлический ключ ровно встал в замочную скважину и, зафиксировавшись для того, чтобы еще раз убедиться в своем положении, провернул защелку два раза. Дверь в прихожей со скрипом отворилась и тихонько ударилась ручкой о стену.

– Ага. Костя уже здесь, – послышался голос в прихожей.

Я обернулся.

Это была Света. Это был ее голос.

Я повернул голову обратно и обнаружил Влада уже спокойно сидящим на диване в нормальном положении, с чуть сгорбившимися плечами и руками, скрещенными между ног. Он снова был похож сам на себя.

Я тут же кинулся к нему и, грохнувшись на пол, вцепился ему пальцами в колени.

– Влад! – шепотом произнес я, – Ты слышишь меня?

Он тяжело сглотнул и утвердительно покачал головой, глядя на меня своими измученными глазами, он произнес:

– Помоги мне…

– Конечно, – ответил я после некоторой паузы, не представляя на самом деле, как и что я буду делать.

Я не мог так просто взять и оставить Влада. Вообще-то для процедуры освобождения желательно было бы подыскать более удачное место и время. Одновременно с этим я понимал – вряд ли я сейчас был способен сделать это в одиночку. Мне нужна была помощь. Но оставлять Влада в таком состоянии было недопустимо. Он мог покончить жизнь самоубийством, он мог сделать что угодно, и не известно до чего бы он еще дошел и какой реально силой обладало то, что сейчас находилось в нем. Насколько Влад был подвластен этому и мог ли реально с этим бороться – я не знал. Хотя одно уже было хорошо – я видел, что это не было тотальным подчинением воли. Влад мог сопротивляться. И все же время сейчас работало против меня.

Я встал и направился в коридор.

– Я немного пораньше освободилась, чем думала, – вошла уже в этот момент в комнату Света, – Привет, – улыбнулась она, столкнувшись со мной в дверном проеме .

– Привет, – ответил я.

Она посмотрела на Влада, сидящего на диване, буркнула:

– Ага, так и сидишь.

И пошла на кухню.

Я постоял немного. Подумал. Набрал воздуха в грудь и, передернув головой, пошел на кухню.

– Слушай, – обратился я к Свете, изменив выражение лица на менее боевое, – Я хочу, чтобы с Владом поговорил один человек.

– Так. Ну и? – улыбнулась мне Света, повернувшись в мою сторону, отрываясь от каких-то своих дел на кухне.

– Помнишь, ты говорила, что была бы не против, чтобы Влад съездил в церковь?

– Ну да. Конечно. Я “за” обеими руками.

– Дак вот этот человек – он как бы из этой темы.

– То есть из церкви? – переспросила Света.

– Ну да как бы, – ответил я и продолжил: – Он может сейчас приехать и поговорить с Владом. Дело в том, что он как раз занимается такими людьми, он занимается социальной работой – и он знает, как с такими людьми разговаривать, он их понимает, он знает как с ними общаться, знает, как их стимулировать, какие слова нужно сказать… как их побудить или заставить что-то делать… Он знает как их из депрессии выводить, – предупреждая вопросы, Светы я продолжил, сразу же заметив: – Дело в том, что он очень занят, и потом скорее всего он не сможет с ним поговорить, он не сможет приехать. Я просто знаю этого человека, я могу его вызвонить. Еще проблема в том, что он уезжает скоро и… в общем даже если Влада и удастся вытащить в… церковь… лучше было бы ему поговорить с этим человеком сейчас, потом его может не быть на месте. Он уезжает в другой город… а потом у него еще отпуск может быть. Так что… когда это еще получится, не известно.

– Нуууу… – немного застопорилась Света, – Даже… Я просто не рассчитывала как-то гостей встречать, – неуверенно произнесла она.

– А чо там кого встречать-то? Это же не гости, – тут же возразил я с улыбкой.

– Ну… я ничего не приготовила. У меня квартира не убрана.

– Света, они же не жрать сюда едут, – убедительно сказал я, – И поверь мне, им нет никакого дела до твоей квартиры. Они сюда едут не для этого. Это их работа. Просто если сейчас не получится – потом вообще может не получиться.

“Почему я говорю о них, во множественном числе? – подумал я про себя, – Я собираюсь звать одно его, этого человека. Почему «они»?”

– Света, он реально может помочь, – добавил я в конце.

– Ну… хорошо, – согласилась Света.

– Отлично, – сказал я, – Только мне телефон нужен. Мой чо-то глючит.

– Ну возьми мой, – предложила Света и начала доставать свой телефон, – Ага, – поняла она тут же, – Мой разрядился… Странно. Я его вроде недавно заряжала.

Несколькисекундная пауза.

– Позвони с домашнего.

– Я пытался. Там чо-то гудка нет, – ответил я.

– Правда? Хм. С чего вдруг?... – произнесла Света и пошла в комнату, где сидел Влад и где стоял телефон.

Когда мы пришли в комнату, Влад сидел на диване, съежившись, и курил, поставив рядом с собой пепельницу.

Света сняла трубку и, убедившись в том, что действительно нет гудка, произнесла:

– Странно.

Потом она посмотрела весь провод, тянувшийся по комнате и проследив за ним, затем залезла куда-то за шкаф, за которым видимо находилась телефонная розетка.

Я даже участвовать во всем этом не стал.

– Не знаю, что такое, – растерянно произнесла она.

– Может от соседей позвонить? Я заплачу за звонок, – сразу же предложил я.

– Да ладно, что ты. Я сама как-нибудь с ними потом рассчитаюсь. Пошли.

Мы вышли на лестничную площадку и Света позвонила в соседнюю дверь. Мы немного постояли, подождали, и, осознав, что там дома никого нет, Света сразу же пошла на четвертый этаж.

– А с этими чо? – спросил я, указывая на третью дверь на лестничной площадке.

– А с этими мы не разговариваем, – ответила Света.

Мы поднялись на четвертый этаж. Дверь, в которую позвонила Света, открыл какой-то мужик в майке, натянутой на его большое брюхо. Он пустил нас в дом, спросив по какому телефону нам лучше будет звонить, и, выяснив, что его стационарный телефон тоже не работает, дал свой мобильник.

Я сказал, что мне необходимо поговорить без свидетелей и тихо ушел с телефоном на другой этаж, пока Света с этим мужиком разговаривали, обсуждая свои последние новости в своих жизнях.

“А что если этот человек откажется ехать? – думал я про себя, – Ладно, отмажусь. Скажу, что он не смог, у него срочно появились дела”.

 

– ...Послушайте, этот человек одержим. Это мой друг. Я не могу оставлять его в таком состоянии. С ним может произойти что угодно. Он может из окна выкинутся, – говорил я по телефону.

– Но ты же должен понимать, что у меня тоже есть какие-то дела. Мне сложно вот так просто взять и приехать. Надо как-то заранее предупреждать. Я не планировал сегодня. Я не готов был к такому, – слышал я ответ.

– Я понимаю, конечно. Я очень извиняюсь еще раз, что я вот так вот… спонтанно все получается. Конечно, я знаю, что вы не можете так взять все бросить и приехать, сорвавшись с места. Я очень ценю ваше время. Я знаю, что вы занятой человек. Но у меня выхода другого нет. Я не знаю, что мне еще делать. И не знаю к кому еще обратиться, – настаивал я.

– У меня сегодня были совсем другие планы. Да и просто так бросать все… Уууххх… Я не знаю даже… для меня это как снег на голову… Мне придется как-то время перераспределять. Кое-какие дела придется задвинуть… Все так сложно…

– Я еще раз извиняюсь, что так вот без предупреждения врываюсь в ваш трудовой график, но я, правда, больше не знаю, что мне еще делать. И я не знаю, кто мне еще сможет помочь. Вы единственный, кто может помочь мне. Вы моя последняя надежда. Я не могу его так оставить. Один я это сделать тоже не могу. Это, правда, важно...

– Ну хорошо, хорошо… Он действительно одержим?

– Вы можете убедиться в этом сами. Я не стал бы беспокоить вас из-за какой-то ерунды.

– Ладно… Хорошо. Я приеду.

– Спасибо огромное.

– Пока еще не за что. Говори адрес… И я смогу приехать не раньше, чем через час.

– Конечно. Мы подождем.

 

Этот человек, которого я все-таки вызвонил, и который согласился помочь мне, был молодой мужчина около тридцати пяти лет. Он работал в церкви, занимаясь действительно социальной работой с людьми и оказывая им различную психологическую помощь. Он не был каким-то там крутым экзорцистом и сам знал о том, с чем я сейчас столкнулся, не намного больше меня самого. И, тем не менее, у него в этом плане было несколько больше опыта. И он действительно был единственный, кто мог помочь мне, и кто пришел мне в голову после судорожных попыток сообразить, к кому еще я могу обратиться. У нас были с ним не плохие отношения, хотя мы их и не поддерживали, и встречались только в крайних случаях, но он хорошо воспринимал меня, в отличие от многих других людей, с которыми я когда-то пересекался в своей церкви.

Он приехал чуть больше чем через час. Все это время мы сидели втроем с Владом и Светой в комнате. Влад постоянно курил и в общем был не слишком многословен. Со Светой разговор тоже как-то не клеился, поэтому она предложила посмотреть какой-то мультик, на что я, естественно, сразу же согласился.

Когда приехал этот человек, он приехал не один, а привез с собой еще какого-то молодого парня. Видимо, он возлагал на него большие надежды, и решил провести через такое, своего рода, боевое крещение.

– Ты точно уверен, что с ним что-то не в порядке? – корректно спрашивал меня этот человек на кухне, подальше от чужих ушей, но все же стараясь не называть вещи своими именами, чтобы кто-нибудь (например, Света) случайно не услышал чего-нибудь не нужного.

– С нами со всеми в той или иной степени что-то не в порядке, но все же с ним – особенно, – ответил я, – У него действительно проблемы. Я его знаю. Он при мне чуть на стенку не залез.

– Чуть не залез или все-таки залез? – дотошно выяснял этот мужчина.

– Чуть не залез, – пояснил я, вздохнув, – У него не было каких-то сверхъестественных проявлений. Но ему явно нужна помощь.

– Если не было сверхъестественных проявлений, то тебе могло просто показаться. Были какие-нибудь нарушения законов физики? Что-нибудь неестественное?

– Нет.

– Тогда…

– Вот давайте проверим это. И вы сами убедитесь. Если мне просто показалось, значит – просто показалось. Вы все равно уже приехали.

– Хорошо, – покачал головой этот человек, не желая дальше разводить этот спор. И затем: – Поиграешь нам на гитаре, – неожиданно произнес он.

– На гитаре? – переспросил я удивленно.

– Ну да.

– Поиграть?

– Ну конечно.

– Зачем?

– Как зачем?

Наступила пауза.

– Ты ведь помнишь – вы так и делали. Играли на сцене.

Я задумался.

– Там было другое.

– А в чем разница?

– Ну… там был концерт… на сцене… много музыкантов…

– И в чем разница?

– Ну ладно, ладно, – согласился я. В общем-то, я был не против, просто его предложение мне показалось странным.

– Тем более, ты говоришь, что проявляться все это начало, когда ты начал играть.

Я утвердительно кивнул головой, давая понять, что согласен это сделать и все равно не собираюсь возражать.

– Еще один момент, – произнес я, – Наверно я попрошу Свету оставить нас одних. Я думаю, она согласится.

– Да, наверное, так будет лучше, – поддержал меня этот мужчина.

– Скажу ей что-нибудь. Как-нибудь… залечу в общем. Что-нибудь придумаю. Ей, наверное, не стоит на это смотреть.

– Да, скорее всего.

– Ну, все тогда.

Я вдохнул поглубже и вышел из кухни, направляясь в комнату к Свете, которая сидела с тем молодым парнем, которого привез этот мой человек, не сказать, чтобы они там сильно о чем-то беседовали, но он пытался разговаривать с ней на всякие отвлеченные легкие темы, заполняя паузы молчания.

– Света, – я вывел ее в коридор из комнаты, – Может… оставишь нас одних. Ты же знаешь – Влад при тебе будет выделываться. Он ведь такой. Он будет на тебя смотреть. А мы хотим с ним так… по душам поговорить, – постарался я сказать это как можно менее серьезно, и как можно непринужденнее.

– Ну… да вообще… Он такой. Он действительно будет выделываться при мне, – согласилась Света после первых нескольких секунд недоверчивого нахмуривания бровями.

Так или иначе, но Света ушла.

Мы зашли в комнату к Владу. Я взял гитару в руки и сел на кресло рядом с комнатным гарнитуром. Евгений – так звали моего человека, которого я пригласил с другим молодым парнем сели на кушетку, напротив меня. Влад спокойно сидел на том же диване, на котором еще пару часов назад изгалялся как какой-то киношный вампир, и мне казалось невероятным, что все это на самом деле происходило.

– Здравствуй, Влад, – произнес Евгений, добродушно, но сдержанно улыбаясь, – Ты знаешь, что с тобой?

– Да. Костя мне… примерно объяснил, – немного запинаясь, ответил Влад.

– Ты понимаешь, что тебе нужна помощь?

– Да.

– Ты понимаешь, что в тебе находится определенное зло, которое может так или иначе контролировать твои действия и заставлять тебя что-то делать?

– Да, – ответил Влад после небольшой заминки.

– Ты веришь в Бога?

– Кажется, теперь да… наверное, – грустно усмехнувшись, неловко ответил Влад, немного волнуясь, и посмотрел на меня.

– Хорошо. Мы будем делать это во имя Его.

Влад кивнул головой.

– Ты хочешь, чтобы мы помогли тебе? – наконец спросил Евгений.

– Да, – ответил Влад, – Все что угодно, только уберите это из меня.

Евгений посмотрел на меня и утвердительно кивнул головой, дав знак начать играть.

Сильно волнуясь, я поставил аккорд на первой позиции и, прикоснувшись пальцами правой руки к струнам, начал медленно перебирать их, извлекая мелодию. Я проиграл какое-то время, наблюдая за тем, как Влад в пока еще нормальном состоянии, сидел на диване, оглядываясь то на меня, то на Евгения с тем другим молодым человеком. Потом Евгений спросил:

– Во имя Иисуса Христа ты готов признать Триединого Господа своим Богом?

В этот момент Влад соскочил с дивана и, яростно зашипев, со злостью начал выговаривать такие отборные и нетривиальные ругательства, что лингвистам вполне можно было бежать составлять отдельный словарик и писать целую "матерную симфонию" для научной работы.

Лицо Влада изменилось, оно стало красным и запылало злобой. Изменилась комплекция тела и движения стали какими-то неестественными, хотя и ничего какого-то особенного в них не было. Просто что-то странное прослеживалось в его фигуре и жестах, что-то чужое.

Евгений с тем молодым парнем так же встали и, выставив вперед руки, направив их ладонями к Владу, начали молиться на иных языках. Парень как-то странно оглянулся на Евгения и в его глазах промелькнул страх и некоторое непонимание того, что ему делать. Видно было, что Евгений так же боялся, но в его выражении лица было больше решительности. Они молились на иных языках, в то время как Влад злобно шипел на них и делал резкие выпады головой в их сторону, а я сидел и играл на гитаре, стараясь уже делать это громче и постепенно переходя на ритм.

Наконец Евгений властно и твердо произнес:

– Во имя Иисуса Христа, демон, мы приказываем тебе – пошел вон из этого человека!

Через пару секунд он снова так же властно повторил:

– Во имя Иисуса Христа мы приказываем тебе убираться прочь!

Влад зашипел еще сильнее и стал проявлять больше агрессии. Теперь он начал махать руками перед собой с растопыренными напряженными пальцами так как будто бы у него на них были острые когти, он не хотел подпускать к себе кого-либо и вел себя как животное, сражающееся за свою добычу. Его глаза неестественно блестели какой-то звериной злобой и яростью и все тело брызгало какой-то животной энергией. Его вены на шее выступили так, как будто готовые вот-вот разорваться. Я вновь ощутил невероятный ужас и нечто крайне неприятное, и чувствовал, что страх, пришедший ко мне сейчас, исходит не изнутри, как естественная физиологическая реакция, а наваливается на меня от куда-то снаружи, из внешнего мира.

– Мы приказываем тебе – пошел вон! – продолжал грозно кричать Евгений.

– …Ты не имеешь на него власти!

– …Он будет освобожден!

– …Убирайся из него во имя Иисуса Христа!

– …Ты обязан подчиниться этому имени!

Я уже перешел на серьезный ритм, долбя по струнам. Парень, который приехал с Евгением, в основном молился на иных языках, перебарывая в себе страх и нерешительность, а сам Евгений провозглашал на родном языке и приказывал бесам уходить. Я подумал, что было бы очень хорошо, если бы соседей вокруг в соседних квартирах сейчас не было бы дома, потому что в комнате стояла такая какофония звуков, перемешиваясь с шипением и какими-то неестественными криками самого Влада, что мне реально становилось страшно, как бы кто не вызвал милицию. Хотя вроде Света говорила, что у них в доме хорошая звукоизоляция. В свою очередь я сдерживал себя от того, чтобы играть громче и старался снижать уровень звука, понимая, что чем громче буду играть я – тем громче будут молиться Евгений со своим помощником. А я все-таки не хотел устраивать здесь театральное представление для жильцов дома.

Влад тем временем продолжал яростно размахивать руками, пытаясь зацепить кого-нибудь ногтями, неожиданно выросшими у него на пальцах. Он не хотел подпускать к себе Евгения, который уже порывался подойти к нему ближе. Влад становился похож на какого-то оборотня, по своим повадкам и движениям, хотя его тело оставалось человеческим и не претерпело каких-либо изменений. Разве что ногти действительно стали длиннее.

Евгений продолжал свои старания, чтобы приблизиться к Владу и рывками пытался подойти к нему, не зная, с какой стороны лучше прорвать оборону, но Влад, словно загнанный в угол зверь продолжал отмахиваться своими когтями и яростно шипеть. Молодой парень стоял немного в стороне, только лишь выставив вперед ладони, и молился на иных языках.

Я подумал, что все это может затянуться, и меня не радовала такая перспектива.

Наконец после нескольких неудачных попыток Евгений, резко кинувшись к Владу, минуя его очередной замах его мощной руки, все же сблизился с ним и руками захватил его голову, продолжая молиться и приказывая бесам убираться прочь. Началась борьба между Владом и Евгением. Было видно сильное напряжение и, кажется, Евгений не мог справиться с ним один. Влад превозмогал его.

– Я приказываю тебе убираться прочь из этого человека! – кричал Евгений, с силой обхватывая своими ладонями голову Влада, но результата не было. Тот шипел, хрипел и продолжал ругаться, яростно сверкая глазами.

– Иннокентииий!!! – наконец закричал Евгений, и молодой парень, до этого растерянно стоявший в стороне и молящийся на иных языках, кинулся на помощь своему старейшине.

Вместе они схватили Влада и, удерживая его, Евгений начал властно спрашивать, едва не переходя на крик:

– Как твое имя?! Каак твоееее имя?!

– Отчаяние! – неожиданно прохрипел Влад, брызгая изо рта редкой слюной.

– Убирайся прочь!... Как ТВОЕ имя?!

– Безнадежность! – снова прохрипел Влад.

– Убирайся прочь, безнадежность!... Как ТВОЕ имя?!

– Блуд!

– Убирайся вон, дух блуда!... Дальше! Имя!

– Депрессия!

– Убирайся вон, депрессия! Ты не имеешь на него власти!... Имя!

– Самоубийство!

– Убирайся из этого человека, самоубийство!

В этот момент Влад яростно крутанул головой, его раскрасневшееся и опухшее мокрое лицо выскользнуло из ладоней Евгения, затем он отдернул свою левую руку, освободив ее от захвата Иннокентия, и с силой толкнул его в сторону на угол комнатного гарнитура. Иннокентий отлетел, ударившись спиной об угол, и упал на колени.

Теперь Влад остался один на один с Евгением и, схватив его за шею, начал медленно прижимать его к полу. Евгений продолжал молиться, сопротивляясь и приказывая бесам убираться, но его колени подгибались и он опускался вниз.

Наконец Иннокентий, оправившись, после удара, медленно повел головой в сторону Влада, выпрямив ударенную спину и, встав на ноги, с некоторой яростью на лице бросился на помощь Евгению.

Вместе они все же смогли одолеть его и, медленно с большим напряжением пригнув к полу, опустили его на колени.

– Дух самоубийства, убирайся прочь! – грозно произнес Евгений твердым голосом.

Влад неожиданно перестал шипеть и начал сильно кашлять. Он кашлял некоторое время, стоя на коленях на полу и загибаясь, словно корчась от судорог, пока Евгений и Иннокентий так же стоя на коленях, но стараясь быть немного выше, возлагая свои руки ему на голову и на спину, продолжали молиться.

В конце концов, Влад прокашлялся и его вырвало на пол прямо на хороший недавно купленный ковер, который так любила Света. Рвотная масса брызнула в своем широком радиусе и, попав так же и на пиджак Евгения, начала стекать по нему, явно не претендуя на свою привлекательность.

– Влад! Ты слышишь меня? – произнес Евгений сквозь молитву Иннокентия на иных языках и мою игру на гитаре, – Скажи “Иисус Христос мой Бог”. Назови Его своим Богом.

Влад что-то там прокряхтел, из чего вроде как прослушивалось нечто похожее.

– Повтори это, – мягко попросил Евгений.

Влад повторил, и, кажется, в этот раз у него получилось немного лучше. Он продолжал кашлять и хрипел.

– Начинай молиться, – произнес Евгений. Затем он кивнул своему помощнику и сказал: – Вытри здесь.

Тот сначала не понял, но потом быстро поднялся и пошел в ванную за тряпкой и ведром воды.

Евгений продолжал молиться вместе с Владом.

Я продолжал играть, постепенно затихая и снижая темп, понимая, что кульминация, скорее всего, уже прошла. И вдруг что-то с силой ударило в меня и дезориентировало в пространстве. Я соскочил с кресла, чуть было не потерявшись, и отставив гитару в сторону, заходил по комнате, стараясь придти в себя.

Евгений продолжал молиться, когда почувствовал, что что-то произошло, заметив прекратившуюся игру. Он обернулся на меня и с волнением в голосе спросил:

– Костя! Все в порядке?

Я продолжал ходить по комнате, закрыв ладонями лицо.

– Костя!!! – повторил он нервно.

– Да, – растерянно ответил я, убрав от лица руки, – Все нормально…

Евгений посмотрел на меня, и, увидев, что я возвращаюсь на свое место и сажусь обратно в кресло, беря в руки гитару, обратился своим вниманием обратно к Владу, с недоверием оглядываясь на меня время от времени.

Я посидел некоторое время, и, снова поставив пальцы на струны, начал тихонько перебирать их, извлекая мелодию.

Евгений с Владом молились еще некоторое время. И я впервые в жизни видел, как молится Влад.

Пришел Иннокентий с ведром воды и тряпкой, и вытер все, что было на ковре. Евгений снял свой пиджак, обтер его и, свернув узлом, положил в сторону.

Постепенно затихая, я со временем перестал играть вовсе, и вскоре наступила тишина, в продолжение которой я слушал, как плачет Влад.

Потом мы все встали, посадив Влада на диван, и начали приводить его в порядок.

Теперь, вроде, все было закончено.

Правда, мы начали думать о том, что сказать Свете о мокром пятне, оставшемся на ковре после нас. Мы остановились на версии о том, что это так чашка чая упала, упала и как давай валяться по всему ковру, расплескивая изнутри себя чай. Чтоб было более правдоподобно, Евгений пришел и специально уронил на это место чашку с небольшим количеством чая.

Теперь вроде действительно было все.

Как оказалось, все это действо с изгнанием бесов и мытьем ковра прошло у нас за сорок минут.

Вскоре позвонила Света, спросив, может ли она вернуться.

– Да, конечно, Светочка, возвращайся, – ответил я ей.

Она вернулась.

Мы потом еще немного поговорили с ней на кухне, пока Евгений с Иннокентием собирались в коридоре.

Влад, ослабший и изможденный, чтобы не вызывать к себе подозрений, сразу ушел к себе в комнату и лег на кровать, притворившись, что заснул.

С ним вроде все было в порядке.

А вот Света, кажется, имела такой вид, как будто не догоняла, что здесь произошло, и в ее взгляде чувствовалось подозрение на то, что она явно что-то пропустила. Но она ничего не сказала.

 

 

Вечер. Я находился уже у себя дома. Я лежал на диване, уставший и вымотанный, с головной болью, на какой-то неправильной неудобной подушке, и тупо смотрел телевизор. Я был несколько в шоке от того, как у меня сегодня прошел день, и мои противоречивые эмоции, нейтрализуя друг друга, приводили в результате мой мозг в состояние абсолютной неспособности что-либо адекватно воспринимать.

По телевизору шла какая-то реклама каких-то духов. “Мы все одержимы. Быть святым – это скучно”, – провозглашалось в рекламном слогане. И красная невероятно сексуальная фигура девушки на высоких каблуках с миленькими остренькими рожками на голове и хвостом, взятым в руку словно хлыст. Мне забавно было смотреть эту рекламу, особенно после того как я участвовал сегодня в изгнании бесов из своего старого друга. Хотя фигуру девушки нарисовали грамотно – действительно очень сексуально.

“– Я б вдул!”

“– И она бы тебя потом отжарила…”

Мысленно промелькнул в голове диалог.

Единственный вывод, к которому я приходил в своей жизни – люди навсегда останутся дебилами.

Как-то я читал в одной книжке по практике экзорцизма: бесы могут входить в человека тогда, когда он слаб – при каких-либо тяжелых обстоятельствах, при авариях и катастрофах, во время насилия, в состоянии психоза, невроза или при продолжительном, тянущемся долгое время, психологическом напряжении, во время переживания какой-либо трагедии, или в сопровождении тяжелой болезни. Да, эта вселенная просто хлещет примерами справедливости. В этом мире все настолько гармонично и сбалансировано, что я даже начинаю задумываться – а может и не стоит уничтожать его атомной бомбой? Мир прекрасен… А если честно, я мечтал о ядерной зиме, и о том, когда уже, наконец, наступит этот праздничный день – день Конца Света. Еще, в продолжение темы практического экзорцизма: есть огромная разница между одержимостью – тотальным контролем, и просто контролем – влиянием демонов на какую-либо сферу в человеческой жизни. То есть человек может иметь какой-либо демонический контроль в той или иной степени или демоническое воздействие на свою жизнь, но это еще не значит, что он одержим, при этом он может быть глубоко религиозен и иметь спасение. По статистике 70-80 % всех ВЕРУЮЩИХ людей (то есть христиан) имеют то или иное влияние демонов на свою жизнь и нуждаются в освобождении. При этом они не одержимы. На земле нет черного и белого – это все равно, что идеальный газ, или абсолютный ноль температуры, или отсутствие сил трения при движении. На земле есть только серое и его степень насыщения. В общем я с нетерпением ожидал праздничного дня – дня Конца Света… Пока он не наступит, война никогда не закончится…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

21.

 

Этой ночью я просыпался от кошмаров три раза. Я вскакивал с криком на кровати посреди темной глубины своей комнаты и не сразу мог придти в себя. Потом я лежал некоторое время, пытаясь преодолеть страх, чтобы заснуть, и чем сильнее я погружался в сон, тем слабее и беззащитней себя чувствовал. Хотелось контролировать ситуацию, в том числе собственные мысли и собственные страхи. Но сладостный дрем, покрывая пеленой забвения, делал сознание уязвимым, и мне приходилось просто забивать на какие-то нездоровые фантазии, убеждая себя в том, что никакая враждебная сила не может меня коснуться без серьезной борьбы. В большинстве случаев у человека есть выбор, и просто так зло не может поглотить личность. Я надеялся, что и мой случай сейчас не был исключением.

Я бы не сказал, что я хорошо выспался, когда встал утром, осознав, что не могу больше просто так валяться в постели, пытаясь заснуть. Я чувствовал себя утомленным и не считал, что мои силы восстановились за ночь.

У меня ломило мышцы и болело все тело. В ногах была тяжесть. Слабость. И не охота было ничего делать. Я знал – такое состояние бывает после серьезного стресса. Адреналин так действует на организм, в том числе на мышечную систему. Иногда после концертов на следующий день бывает такое ощущение, как будто ты пробежал десять километров и подтянулся раз двести. Что-то подобное было и в этот раз… Я надеялся…

Я позавтракал, привел себя в порядок, и сел шпилить в какую-то компьютерную игрушку, не желая просто так валяться перед телевизором, но в то же время, понимая, что вряд ли я сейчас способен на что-то более серьезное.

Тупо – у меня был отходняк.

Однако чьи-то тонкие женские нежные пальцы, набирающие мой номер телефона, не дали мне возможности сильно расслабиться.

– Да, Света, привет, – ответил я на телефонный звонок, продолжая при этом играть, не отвлекаясь от строительства замка и организации большого войска для предстоящего мочилова.

– Привет, Костя. Как у тебя дела? – услышал я сквозь какой-то шум в телефоне.

– Вроде ни чо так, нормально. У вас как?

– Тоже ничего… Слушай… Влад… – произнесла она с какой-то растерянностью в голосе.

– Что с ним?

– Я в шоке… – кроме растерянности появились еще оттенки какой-то недоверчивой усмешки.

– Что случилось?

– Он изменился… – с еще большей усмешкой в голосе расслышал я через все тот же шум в телефоне.

– В каком плане? – спросил я.

– Ну… просто изменился… – снова услышал я, допирая мозгом, что по ходу дела, Света сейчас стояла и разговаривала на фоне кого-то, кто где-то там сзади пылесосил ее любимый ковер на полу, от чего в телефоне было очень шумно – …Он уборку делает… – сказала Света.

– Да ну?... – удивился я.

– Я серьезно, – ответила Света.

– Это он шумит там?

– Да… И что самое интересное, он сегодня с утра не выпил еще ни одной бутылки водки.

– Какое достижение…

– Нет, правда. Он какой-то другой стал. Он как будто родился заново.

Я задумался.

– Ну… Что я могу сказать… Это очень хорошо… Я рад…

– Может, зайдешь, посмотришь на него? А то я даже боюсь как-то.

Я опять задумался.

– Да, хорошо, – ответил я, – Я зайду. Может, не прям щас. Но скоро зайду. Я сам только встал еще… В общем да, я скоро приду. Посмотрю на заново родившегося Влада.

– Ну, хорошо. Давай, пока.

– Да, давай, пока.

Мне действительно нужно было сходить проведать этого чувака. После того, что вчера произошло, я по идее обязан был сходить и навестить его. Посмотреть, как он там, чем занимается, как себя чувствует и ощущает, кем определяет себя в этом мире, за что думает. Нужно было поговорить с ним. Нам необходимо было пережить ночь с нашими новыми впечатлениями, осознать все случившееся и поделиться переживаниями. Было бы не правильно вот так вот взять и отъехать сразу же после всего. Необходимо было еще много работать. Поэтому я в любом случае собирался зайти к нему сегодня. Только думал, что до этого еще целый день.

Я довел прогресс игры до определенного знакового момента, сохранил, вышел из игры и выключил компьютер.

Преодолевая невероятное нежелание что-либо делать и как-либо напрягаться, я собрался и потащил свое усталое тело к Владу.

Когда я пришел, Света встретила меня улыбкой и блеском в своих голубых глазах. Кажется, она выглядела немного радостной, и я впервые за много времени наблюдал ее в таком состоянии.

Влад сидел на кухне и курил. Он был такой же не бритый и взъерошенный, но трезвый и даже немного сиял.

– Я пытаюсь бросить, – произнес он, – Раньше я выкуривал по пол пачки в день. Щас, – он заострил внимание на сигарете между пальцами, чуть подняв ее вверх, – Это вторая за всю первую половину дня, начиная с утра.

– Это хорошо, – ответил я и, подойдя ближе и наклонившись, с улыбкой начал заглядывать ему в глаза.

– Что с тобой? – спросил он.

– Смотрю, не расширены ли у тебя зрачки, – ответил я, ухмыльнувшись.

– Издеваешься…

Я сел за стол напротив Влада.

– Света сказала, что ты сегодня уборку во всей квартире сделал.

– Да, он тут все вычистил, – подтвердила Света, зайдя на кухню.

Влад только кивнул головой.

– Такой молодец, – добавила Света.

Кажется, Влад действительно изменился. Он как-то просветлел. Видимо прояснилось его сознание после того как он провел сутки без употребления алкоголя, и поэтому взгляд его стал острее и чище. Мысли начали искать один какой-то общий вектор, или хотя бы несколько таких векторов. Его ощущение себя в этом мире изменилось. Он остался циничным человеком, но теперь в его глазах заблистала какая-то надежда на что-то хорошее в будущем. Я даже удивился. Хотя, в общем-то, так и должно было быть. Теперь он собирался начать новую жизнь. Он торжественно заявил, что меняет свой статус алкоголика на приличного человека и даже бросает курить.

– Это не самое главное, – ответил я, – Так что не зацикливайся на этом слишком. Хотя бросить бухать тебе придется в любом случае. Но все эти вещи – они лишь внешнее проявления, некоторые из них не представляют большой значимости. Это не столь важно.

– А что важно? – спросил Влад.

– Любовь к людям, – ответил я вздохнув, – Любовь к Богу… Знаю – это абстрактное понятие. Но просто старайся любить людей… В хорошем смысле. Верь в Него, – я показал наверх, – Верь в Его жертву на кресте. В то, что он за тебя умер. И в то, что Его кровь является для тебя спасительной очищающей силой, – говорил я, навалившись немного на стол и, немного постукивая по нему пальцами, – Не превозносись. Помни, что ходишь перед Ним. И старайся, чтобы не было каких-либо зависимостей в жизни. Вообще сведи наличие каких-либо зависимостей к минимуму.

– Зависимость от секса, – вопросительно произнес Влад.

– Тебе придется жениться. По-другому ты не сможешь, – ответил я, – Это нормально. Секс – естественная физиологическая потребность. Это инстинкт, созданный Богом. Просто все должно быть в определенных рамках. По правилам.

Влад утвердительно кивнул головой, докуривая сигарету.

Забавно. То, что с ним произошло – произвело на него впечатление. Он начал верить в Бога. Ну, а, естественно – куда деваться-то после такого?... Так вот, значит, что могло его убедить… Занятненько.

Света, которая до этого продолжала бегать по квартире и что-то делать, снова зашла на кухню, и потом мы втроем посидели и очень мило поболтали. Кажется, все было просто прекрасно. Жизнь Влада налаживалась. По крайней мере, он проявил желание выбраться из своего депрессивного саморазрушающего, медленно умертвляющего, состояния. Он начал к чему-то стремиться. Собирался идти работать. Он даже думал о том, чтобы снова поступать в университет. Света была очень рада. В коем-то веке у Влада появились какие-то планы. Теперь ему только оставалось найти девушку. Без секса он долго жить не сможет, это очевидно. Пойдет работать, создаст семью. Станет примерным семьянином… Прям, как все замечательно-то… Я был рад за Влада. Правда, рад. Без тени какого-либо прикола. Рад за Свету. Это то, к чему я стремился и ради чего все это время парился. Теперь, кажется, результат был достигнут. Влад начал менять свою жизнь и даже в Бога поверил… Только почему-то у меня на душе была какая-то печаль. Почему-то мне было как-то… с одной стороны очень радостно, с другой – тревожно… Может, потому что я знал, насколько хрупко это благополучие. Насколько оно не долговечно и как не прочно. Словно все это стоит на краю пропасти – лишь дуновение ветра, и этого всего уже нет. Все может сломаться в миг в любой момент. Что-то придет и разрушит полностью все до основания, не оставив ничего, даже камня на камне. Я знал, насколько коротко состояние счастья. И насколько непредсказуема жизнь. Можно строить какие угодно планы, но всегда приходит что-то, что их начинает корректировать. Еще я знал – все всегда намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Определенно, я помог Владу. Но эта война – она ведь никогда не закончится. Она будет идти и внутри и снаружи постоянно. Никто не отдаст своих ресурсов даром. Будет сражаться с остервенением до последнего, но не отдаст. А если даже у него и заберут – он придет обратно через какое-то время, чтобы вернуть себе все то, что считает своим.

– Послушай, Влад, – начал я, когда Света вновь оставила нас вдвоем, – Это прекрасно, что ты изменился и наконец-то стал смотреть в будущее с тем, чтобы жить. Но пойми – это все не закончилось. Все еще только начинается. И дальше будет очень сложно. То, что ушло из тебя – оно вернется. Рано или поздно оно захочет взять реванш. Тебе придется сражаться. Тебе придется бороться с этим. Будет очень тяжело. Тебе придется стать сильным. Все всегда намного сложнее, чем кажется. Будь готов к чему угодно. Может случиться абсолютно все. И тебе придется стоять перед этими обстоятельствами. Ты не изменишься сразу. Ты будешь меняться в течение всей своей жизни. И я не обещаю тебе счастья. Но это единственный путь наверх. Все всегда сложнее, чем кажется на первый взгляд, – я сделал паузу и внимательно посмотрел на Влада, затем я продолжил: – Тебе придется многому научиться. Тебе придется научиться думать. Тебе придется научиться верить. Тебе придется научиться рассчитывать ситуации. Тебе придется научиться заглядывать за горизонт. Тебе придется научиться мыслить не уверенностью, а предположениями. Тебе придется понять, что есть вещи, которые ты никогда понять не сможешь… Тебе придется научиться признавать, что ты, твой мозг, твои способности – ограниченны… Тебе так же придется научиться идти против того, что сильнее тебя и что наверняка разорвет тебя на куски… если ты бросишь этому вызов. Но тебе придется научиться бороться с тем, что ты никогда одолеть не сможешь, – Влад смотрел на меня как-то странно, почти как на идиота, а я продолжал говорить: – Тебе придется научиться видеть себя маленькой песчинкой во вселенной… которая подвержена движениям глобальных течений. Тебе придется научиться осознавать свою беспомощность в каких-то вещах и понять, что ты не способен объять все картину целиком. Всегда что-то будет лежать за гранью… Тебе придется научиться постоянно осознавать, что истина никогда не бывает слишком простой, она многогранна. Еще тебе придется научиться привыкать, что многое в жизни может быть иллюзорным. Влад, тебе придется научиться жить с противоречиями внутри. А еще тебе придется научиться познавать, что противоречия часто бывают только лишь в нашей голове. Запомни – все всегда намного сложнее, чем кажется, но до того момента, пока все кажется простым – не стоит ничего усложнять…, – выделил я особо, и остановился. После небольшой паузы я продолжил: – Когда наступят жестокие времена – вспомни эти слова, станет легче. Лови тенденции и наблюдай смену эпох, и когда нужно – отдыхай и наслаждайся жизнью, а когда настанет время – веди войну… И запомни, – я посмотрел Владу в глаза, – Никогда ничего не будет так, как ты себе это представляешь.

Влад лишь кивнул головой, естественно, до конца не понимая, что я ему сейчас пытался пропихнуть.

Я знал, что силы, с которыми я все это время боролся, так просто Влада не отпустят. За всей этой эйфорией, за всей этой радостью и счастливыми возгласами “Я свободен!”, “Я спасен Иисусом!”, “Аллилуйя!” всегда где-то там на заднем плане скрывается сатана и просто стоит и ждет своего часа, чтобы вернуть все на свои места, которые он считал единственно законными. Я не знал, что будет дальше. Но в любом случае Владу придется пройти через это. Еще я знал, что после каждого действия есть свои последствия. И если в одном месте где-то что-то втекает – значит, из другого вытекает. Главное только вовремя разглядеть причинно-следственные связи и различить, что пришло раньше, а чего еще стоит ожидать.

 

Я ушел от Влада уже вечером, успев перед уходом мило пообщаться со Светой.

Хм… Похоже, что она ко мне подъезжала. Забавно, но я прекрасно понимал, что я ее не люблю. Может, потому что знал, что такое любовь. Хотя я бы с ней переспал. Но вряд ли женился бы когда-нибудь. Мне нравилась ее фигура, но воспринимать Свету в контексте каких-то серьезных отношений мне казалось не совсем правильным и каким-то нелепым. Я просто хорошо к ней относился, и она была для меня сексуально привлекательной.

Мне позвонил Слава и сказал, что скоро подъедет ко мне на район. Я, в общем-то обрадовался, но все же я несколько устал, поэтому когда Слава приехал, мы решили, что точно не пойдем сегодня никуда шататься, а упадем где-нибудь на скамейке.

Вначале мы сходили в гипермаркет, где мне нужно было заплатить за сотовый телефон.

– Я пока временно не могу обслужить вас. Подойдите минут через десять-пятнадцать, – сказала девушка.

Мы прошлялись десять-пятнадцать минут по магазину, выяснив еще, что в нем не работает автомат для оплаты, потом я подошел снова.

– Девушка, вы освободились?

– Ну… строго говоря я и не была занята… – ответила девушка, с сильно уставшим видом, – Просто у нас тут компьютер что-то не хотел работать.

– Ага… Понятно… Мне деньги надо на сотовый положить.

– Конечно… Говорите ваш номер.

Я достал из кармана бумажку и продиктовал свой номер. До сих пор так и не заставил себя напрягаться, чтобы запомнить его.

– И какую сумму собираетесь положить?

Я сказал сумму и положил денежную купюру на кассу.

Девушка положила мне какой-то чек с номером и сказала:

– Проверяйте. У вас такой номер? Все совпадает?

Я проверил.

– Ну вроде все правильно, – ответил я.

– Дак вроде или правильно? – улыбнулась девушка, – Цифры это как бы… такая очень… точная материя. Они не терпят сомнений.

– Хм… Согласен… Даже и не поспоришь…

— А хотелось?

Я улыбнулся.

— Может быть, — произнес я.

И наступила пауза.

– Ну... дак что? — наконец спросила девушка, улыбаясь.

– Ну… вроде правильно, – повторил я.

– Хорошо… Вот ваш чек…

– Спасибо.

– Приходите еще.

– Обязательно.

Получив от этого легкого флирта небольшую долю положительных эмоций, я в состоянии какой-то странной усталости и утомленности духа, с чувством какой-то необъяснимой печали, но все же с удовлетворением от хотя бы временного разрешения сложной ситуации с Владом направился со Славой к выходу из магазина.

Мы просто пошли ко мне домой и кинули кости у меня на балконе, потому что мне не представлялось возможным собрать в себе какие-либо силы даже на то, чтобы сидеть где-то на скамейке на улице.

Слава рассказал мне, что у них с Катей сейчас начались проблемы в отношениях. У него явно было не лучшее настроение, и он начал мне жаловаться.

– Да она, короче, достала меня, – распылялся он, – Постоянно чо-то орет на меня. Постоянно с ней ругаемся. У нее плохое настроение – она срывается на мне. У нее тут, короче, месячные были. Я ей позвонил… Вот, блин, я попал реально… Я думал там, что мы вообще разругаемся полностью. Она чо-то наорала на меня, причем реально из-за фигни какой-то. Я думал, вообще ей больше звонить не буду, пошла она в жопу. Потом она сама, короче, уже позвонила мне, типа: так-то и так-то, “У меня, якобы, ПМС были. Было очень плохое настроение. Извини, короче”, все такое. Ладно, опять помирились.

Я рассмеялся.

– Да, это бывает такое. Но все равно же надо себя как-то в руках держать, – улыбаясь, заметил я.

– Дак вот в том-то и дело, – ответил Слава, – Я ей чо, блин… постоянно орать на меня. И чо, что у тебя плохое настроение? У меня тоже плохое настроение бывает.

– Ну, видимо, она считает, что раз она девушка, то ей все можно, – немного стебанулся я.

– Да пошла она… Она реально, короче… Давай мне тут предъявлять, что я ей мало внимания уделяю. Такая предъява, знаешь. А прикол в чем – я ей звоню постоянно, приглашаю куда-нибудь, давай, говорю, туда сходим, или туда, в кино, или в кафе куда-нибудь, там, на концерт какой-нибудь – она постоянно меня бреет, то ей некогда, то еще чо-нибудь, то просто “Не хочу”, короче. Сколько раз я ей звонил – она постоянно обламывает, “У меня, типа, дела”. А потом звонит мне и говорит: “Ты мне, типа, мало уделяешь внимания”. Я говорю – дак я постоянно тебе звоню, предлагаю куда-нибудь сходить.

– И чо она?

– Ни чо.

– Ни чо не ответила?

– Даааай… – Слава махнул рукой.

Я снова улыбнулся.

– Она видишь, в чем прикол, – начал я уже серьезно, – Она, может, как бы человек такой обделенный вниманием, да. Она поэтому требует к себе сейчас повышенного внимания какого-то от тебя. Именно повышенного, особенного внимания. Как ребенок в общем. Ее если, там, пацаны не особо как-то отмечали и радовали своим вниманием – вот она сейчас на тебе и отрывается. Нашла через кого восполнить эту потребность.

– Ага, блин, я чо щас за ней бегать что ли должен и все это терпеть? – возмущался Слава.

Я с улыбкой на лице устало пожал плечами и начал зевать.

– Блин, чо-то я реально устал, короче, – произнес я.

Наступила пауза.

– И чо вы с ней поссорились щас, типа? – сам же вскоре нарушил я недолгий период молчания.

– Ну как… ну да… поругались как бы… Ну то есть мы не расстались, но просто поругались с ней.

– Ясно.

– Она меня достала своими этими… Постоянно, короче, сидим вместе разговариваем, она начинает мне рассказывать про свою эту любовницу. Как они лижутся, там, короче, какие у них отношения, как они в постели, там, себя ведут.

– Да?

– Угу. А меня это достало уже реально. Меня от этого тошнит. Мне как бы пофигу на ревность. Был бы это пацан я бы сразу отношения разорвал с ней – а так как бы… ну как бы не испытываю еще каких-то особых эмоций.

– Ну, ты говорил.

– Вот… но все равно напрягает. Все равно достает, когда она начинает рассказывать про то, как они лижутся там с ней. Просто как-то неприятно.

– Дак осади ее. Скажи.

– Дак я и так уже! Я ей уже говорил – ты достала, всю эту хрень мне рассказывать. Хватит, говорю, мне уши сушить этой шнягой.

Я снова улыбнулся и произнес:

– А может она реально просто специально тебе это говорит – она видит, что тебя это раздражает, и чисто так на нервах поиграть чтобы… Специально на зло тебе все это рассказывает.

– Дак вот, видимо, так и есть. Я уже чувствую, что она просто так пытается меня разозлить.

– Вот я и говорю.

– Ну.

– А приколись, короче, вот ты ей звонил, там, приглашал в кино как раз тогда, когда она лизалась с этой своей подругой, – стебанулся я, – Неудобняк такой, знаешь.

– Да походу дела так один раз и было, – ответил Слава.

– Да?

– Да.

Мы со Славой заржали.

– Да, блин, – вздохнул я, – Люди реально часто ведут себя как-то только исходя из своих же каких-то комплексов.

Наступила еще одна пауза в продолжение которой я тупо зевал.

– А чо слушай, – спросил я, – У нее же вроде нормальная семья, полноценная, ты говорил, папа, мама, да?

Слава утвердительно кивнул головой.

– А какие у нее с отцом отношения?

– С отцом, вроде, нормальные, – ответил Слава.

– Нормальные? Может, у нее проблемы с отцом?

– Нееее, – отрицательно замотал головой Слава, тоже начиная зевать, – С отцом у нее как раз хорошие отношения. У нее с матерью отношения плохие. Они ругаются постоянно.

– Аа… с матерью…

– Да. Они постоянно как раз вот из-за ее вот этих приколов…

– Из-за ее ориентации?

– Да, из-за этого ругаются, – кивнул головой Слава, – Я же говорил: ее мама ко мне даже так хорошо относится. Типа, вот, что я на нее положительно влияю. Она реально мне чуть ли там не в рот смотрит. Мне кажется, она воспринимает меня как… какое-то спасение для нее что ли… что хоть парень какой-то есть.

– Ну, она, понятно, заинтересована, – согласился я.

– Ее мама просто реально как-то со мной разговаривала – лечила меня, что Катя, типа, реально начала немного меняться как-то, все такое, – продолжал говорить Слава, – Она мне сказала, что Катя, типа, после общения со мной даже с этими со своими лесбиянками подругами стала меньше встречаться.

– Да? – ухмыльнулся я.

– Дааа.

– Понятно, – заключил я, – А вот реально… сколько, кстати, ей лет? – спросил я.

– Катьке-то? Двадцать один.

– Двадцать один… Представляешь, вот щас она в двадцать один – уже такая циничная, развращенная лесбиянка, курит, пьет, ругается матом, в чем-то может даже грубая такая. К сексу относится как… вообще не понятно к чему, тоже такое циничное очень отношение. Мужчин ненавидит. Представляешь, чо с ней будет, там, скажем, через десять-пятнадцать лет?

– Ой, это ваще пипец, – произнес Слава так как будто даже и думать об этом не хотел.

– Вот я и говорю. Она щас уже такая какая-то прожженная, реально развращенная. Вот некоторые о таких темах даже со своими парнями стесняются разговаривать. Некоторые даже сексом занимаются и все равно стесняются говорить об этом. А она – постоянно с тобой на эти темы уходит. Правильно?

– Угу.

– Постоянно тебя грузит тем, как они со своей подругой лижутся. При том, что знает, что тебе это не нравится. Такие сильно затертые какие-то понятия о приличиях, об интимности, да. К сексу такое крайне циничное отношение. Представляешь, как она будет замуж выходить? Если будет еще, конечно. Вот пройдет лет десять-пятнадцать – в кого она превратится? Как она выглядеть будет? После пятнадцати лет курения – даже если это только взять. А тут – просто крайне циничное отношение к жизни. И сигареты, алкоголь, секс – это же все реально сильно старит женщину. Кем она будет через пятнадцать лет? Там не то что морщины. Она опухнет, не знаю, там…Она просто гробит щас свою жизнь. Даже если религию не брать в расчет.

– Дак вот в том-то и дело, – произнес Слава, согласившись.

Мы оба вздохнули.

Наступила пауза.

Мы устало зевнули вдвоем и, заключив на том, что Кате надо стопудово как-то менять свой образ жизни, решили, что нам, наверное, каждому уже пора спать.

 

 

 

 

 

22.

 

Все-таки эта служба ICQ, называемая в простонародье “аськой”, была просто чем-то невероятно замечательным. Лично для себя я отмечал, насколько же удобным инструментом она является, помогая мне в том, чем я занимался. С тех пор как мы с Катей начали общаться через эту службу по интернету, мы сильно сблизились. В хорошем смысле, сблизились просто как приятели. Это давало мне возможность еще больше и эффективнее влиять на нее. И Катя действительно менялась. Она начинала больше напрягать свой мозг о тех вещах, о которых раньше напрягать его не хотела. В последнее время она просто заколебала меня, “прожужжав мне все уши”, про какой-то там новый фильм с религиозным смыслом. Вначале я думал, что она просто стебается надо мной. Но потом понял, что ее от этого фильма и вправду пёрло. Она кинула мне весь его огромный цифровой полуторагиговый медиа-файл и заставила его посмотреть. Фильм (естественно, что он был западного производства) оказался действительно не плохим, хотя и мрачным и апокалипсическим и по причине своих нестандартных идей вряд ли способным уместиться в сознании, ну скажем, например, каких-нибудь, там, баптистов. Но все люди разные, и для таких как Катерина фильм оказался очень даже подходящим. Для меня это было уже странно, так как раньше она даже и слышать ничего не хотела про религию. Но – хе-хе, чееетвееертыыый этаааааап!... Вот так-то вот… Мы приучили ее к религии.

В общем, мы с Катей продолжали сближаться через службу ICQ и становились хорошими приятеля. Правда, я допустил определенную ошибку – я слегка рассказал ей про свою болезнь. Вроде совсем безобидная вещь, но – я очень хорошо знал, что нельзя открываться перед людьми, с сознанием которых работаешь. Все же Катя не была моим другом, а оставалась объектом. И было довольно опасно рассказывать ей о каких-то личных вещах, это делало меня уязвимым. Однако я не сильно углубился в рассказе о своей болезни, просто ляпнул что-то в общих чертах, но, тем не менее, этот момент не переставал терзать мое сознание.

По причине июльской жары… ну и не только, конечно, но и вообще… короче, я направлялся в ванну, и в силу сложившихся обстоятельств, коими являлся третий этап опрессовок, проходящих в нашем городе в этой долбанной африканоподобной стране – направлялся я туда с некоторым недовольством, предварительно разогрев и принеся туда воду.

– Ты сегодня ночью опять кричал, – заметила мама, когда я проходил мимо нее.

– Чего?

– Ночью кричал опять, я говорю, – повторила она.

– Я не помню, – как-то растерянно и одновременно недовольно произнес я.

– Да, да. Я приходила будила тебя. Ты просыпался.

– …Я не помню… – повторил я и пошел дальше.

Во жесть! До чего я дожил. Оказывается, я сегодня снова кричал посреди ночи от приснившихся кошмаров, и я даже не помнил об этом. Мне это не нравилось.

“А все ли нормально с моей головой? Может это повод сходить к психиатру?” – подумал я про себя.

И тут же меня накрыло волной какого-то странного неприятного чувства. Вперемешку с этим чувством я еще различил пришедший ко мне страх и какое-то патологическое ощущение вокруг себя некоторой напряженности в пространстве. Естественно я списал это на эффект от осознания того, что не помнил, как просыпался ночью от собственных криков.

Я зашел в ванную комнату, закрыл дверь, разделся и залез в пустую прохладную ванну, задернув штору, чтобы не залить водой пол. И то неприятное чувство от меня никуда не ушло. Абстрагировавшись и закрывшись в ограниченном пространстве, я только ощутил еще большее беспокойство и страх. Я никогда не боялся замкнутых пространств, спокойно ездил на лифте, у меня не было клаустрофобии. Но сейчас что-то начинало меня сильно напрягать. Я чувствовал себя в этой ванне отгороженным от всего остального реального мира и каким-то незащищенным.

Чтобы долго не тянуть с этим чувством я решил вначале вымыть голову. Я намылил ее, естественно закрыв глаза, и взъерошил волосы шампунной пеной.

Отключившись на время от визуального восприятия реальности, я еще больше ощутил ужас и свою абсолютную беспомощность и невозможность контролировать ситуацию.

“Твою ж мать”, – подумал я. Находясь в этой маленькой фаянсовой комнатке, с закрытой на шпингалет дверью, сидя в глубине этой холодной, я знал, что белой, огромной пустой емкости для воды, за задернутой занавеской, в таком замкнутом пространстве, с зажмуренными глазами, веки которых покрывались слоем щелочной пены – я чувствовал невероятный страх. Как будто у меня начинался какой-то психоз. Мне казалось, что сверху или сзади меня может находиться что-то… даже не то, чтобы ужасное… а что-то необъяснимое… как будто Нечто пришло из того мира, против которого я всегда восставал, и сейчас тянулось ко мне своей рукой. Я чувствовал агрессию и чье-то желание меня подавить. Я чувствовал ненависть. У творческих людей – тех, кто сам может создавать что-то – всегда хорошо развита фантазия и воображение, но у этого казалось бы преимущества есть и обратная сторона. Иногда воображение может настолько разыграться, что ты сам перестаешь понимать, где реальность, а где фантазии. Я все больше чувствовал какой-то ужас, который продолжал обволакивать меня своей холодной сущностью. Словно вокруг меня что-то было, и это что-то являлось личностью. С закрытыми глазами мне тяжело было сохранять спокойствие, я не видел перед собой реальности, я лишь ощущал ее вокруг себя, чувствовал, и эти чувства сейчас были обостренны как никогда и воспринимали эту реальность – как искаженную и извращенную чем-то пришедшим извне.

“У меня что, паранойя?” – пытаясь здраво оценить свое состояние, думал я, нервно втирая шампунную пену в кожу головы. Мне хотелось как можно скорее вымыть голову и наконец-то открыть глаза, чтобы не чувствовать себя настолько уязвимым. Я быстренько прочистил уши, и, ловя себя на мысли, что нельзя так поддаваться этому страху и необходимо переступить через все эти ощущения, и, тем не менее, не сумев этого сделать, я быстро смыл водой шампунь и, открыв глаза, резко обернулся по сторонам.

Мне стало интересно, на что способен мой мозг и как я буду реагировать, если увижу сейчас перед собой что-то, что мой разум не сможет адекватно воспринять.

– Какого хрена, – произнес я, понимая, что ощущение страха никуда не ушло.

Оглядываясь вокруг себя прищуренными глазами, которые щипала мыльная вода, стекающая с моей не до конца промытой головы, я чувствовал здесь присутствие каких-то сил.

Я еще несколько раз сполоснул голову, и потом начал намыливать тело.

Я встал, и, не боясь упасть, намылил ноги и ступни.

Я всегда хорошо держал равновесие, раньше занимался спортом, и с координацией у меня проблем никогда не было, но в этот раз, понимая уже в самый последний момент, что я где-то что-то не проконтролировал, я чувствовал, как на миг потерял чувство стабильности и баланса в своем положении в пространстве – и вот я уже летел назад. Успев сгруппироваться и, наклонив вперед, прижать как можно ближе к груди свою голову, чтобы не удариться затылком, я уже осознал себя лежащим в этой глубокой пустой ванне на спине. Претерпевая боль в левом локте и на правой ягодице, я осмотрелся. Да, блин, я тупо поскользнулся, хоть это и было впервые. Надо соблюдать технику безопасности. Чувствуя себя в таком положении еще более уязвимым, не способным контролировать ситуацию, я быстро поднялся и с ухмылкой огляделся по сторонам. Невероятный страх и ощущение каких-то чужих, далеко не дружелюбных, сил никуда не делось. Кажется, я догадывался, что здесь происходит.

– Костя! Все в порядке? – услышал я за дверью встревоженный голос матери.

– Да, все нормально. Я просто… упал, – крикнул я в ответ.

Закончив, наконец, эту одну из самых необычных в моей жизни процедур омовения, я вылез из ванны, и обнаружил, что под моим весом она отошла от стены где-то на сантиметр, образовав, таким образом, с ней зазор, через который теперь вода могла стекать на пол.

– Просто замечательно.

Я быстренько вытерся и вылетел из ванной комнаты.

Выйдя из ограниченного пространства, да еще и в присутствии другого человека, пусть и своей матери, мне стало легче. Страх рассеивался, и я более адекватно мог воспринимать окружающий меня мир, не боясь оказаться в нем обманутым своими субъективными ощущениями.

Я прошел в комнату и сел за свой стол, включив компьютер.

Наблюдая за тем, как грузится вечно глючная, но грамотно пропихнутая, вовремя насытившая рынок и установившая на нем свою монополию, “винда”, я периодически осматривал свой левый локоть, на котором уже начал проявляться синяк.

Еще через некоторое время загрузилась “аська”.

Не прошло и полминуты, как я увидел на мониторе всплывающее окошко, оповещающее меня о том, что мне печатают сообщение.

Это была Катя.

– “Привет”, – написала она.

– “Привет”, – ответил я, и тут же принялся рассказывать, как я только что грохнулся в ванной, естественно опуская подробности своих психозных ощущений.

– “Ну, ты уж посторожней в следующий раз. А то так реально модно убится или сломать себе что нибудь. Я знаю такие случаи. Некоторые даже в шланг е от душа умудрялись удавиться”, – заключила она в конце.

– “Да уж, постараюсь”, – ответил я.

И тут же:

– “А мне сег7одня сказали что я похожа на парня, посоветовали почаще краситься, сменить стиль одежды, и поработать над паходкой. Скажи я правда такой урод?” – напечатала она.

Я немного опешил.

С чего это вдруг она мне такое пишет. Кто ее так опустил, интересно.

После некоторой паузы я напечатал:

– “Чего? в смысле? Нет. Почему?”

И потом добавил:

– “Кто тебе это сказал?”

– “Там человек один. Не важно”, – ответила она и снова написала, видимо, не желая позволить мне слить этот вопрос: – “Ну дак что? Они правы7”

Я задумался, что написать.

– “Почему? Ты в общем-то симпатичная. У тебя фигура есть. Ты за собой следишь… Смотри еще кто тебе об этом сказал, если это твой бывший парень или кака-нибудь злая подруга, там, соперница то тогда все панятна. Не на все слова стоит обращать много внимания”, – напечатал я в результате.

– “Ну может быть. Только даже недруг инонда бывает прав”, – продолжала она.

– “Ну как сказать. Слишком эмоциональная критика тоже не может быть объективной”, – продолжал утешать я.

– “Мне просто сказали, что я пацанка. Это правда?”

Я почесал голову и ответил очень тупо:

– “У тебя просто стиль одежды такой, урбанистический так скажем. Щас же многие девушки так ходят”.

– “Ну дело то как бы не в этом”.

– “А вчем?”

– “Сразу же видно красивая девушка или нет”.

Я снова почесал голову и допер, что мне все-таки надо было с одной стороны ее утешить, а с другой как-нибудь побудить действительно немного поработать над своим внешним видом. Это будет для нее полезно. Ведь тот кто ей там что-то сказал — был отчасти прав.

Итак, попробуем:

– “Знаешь как говорят – не бывает не красивых девушек, бывают девушки, которые не умеют за сабой следить”, – напечатал я.

– “Еще не лучше”, – ответила она.

Блин.

Ага, дак ведь суть-то ее вопроса как раз-таки и заключалась в том, как она за собой следит. Ладно. Акцентируем внимание на ее природной красоте.

– “Что? В смысле? Почему? Я же говорю наоборот – ты симпатичная. У тебя есть фигура, – я в общем-то видел Катю в джинсах, так что нисколько не льстил ей, – А что касается одежды дак это просто стиль у тебя такой. Ну не нравиться стил можешьсменить, если хочешь”.

– “Симпатичная но не красавица” – написала Катя.

“Блин, – продолжал я чесать свою репу, – Вот пристала”.

– “Понятие красоты несколько относительно. Еще у всех разный вкус. Одним парням нравятся какие-то девушки, а другим нет. И красота сама по себе не единственное, что делает женщину привлекательной. Мимика, жесты, стиль общения так же имеют значение, еще есть такое понятие как шарм, и еще многое другое”, – написал я.

– “А еще и уровень феромонов есть такой момент”, – добавил я потом.

– “Да, я постоянно слышала, что красивые девушки часто обделденные умом, а очень умные часто не такие привлекательные внешне”, – написала Катерина.

– “Ну и такое тоже верно”, – согласился я.

– “Только вот я не могу за себя сказать что я какой=то гений. И в то же время какойто красотой не облодаю”.

– “Но ты ведь не глупафя. Я общался как-то с глупыми девушками (смеющийся смайлик). Поверь мне ты не гшлупая. С тобой есть а чем поговорить. И ты не уродина так же, поверь мне”.

– “Ну поговарить да это е сть, а как девушку могут не воспринимать”.

– “Да чо ты гонишь, – уже написал я, не зная куда деваться, – С чего ты взяла, что тебя не воспринимают как девушку. Как правило, общаться стремятся все равно с теми, кто нравится. И вообще все начинается с общения”.

– “Ну может быть”, – ответила Катя.

А я написал:

– “У тебя хорошая фигура, милое лицо, ты симпатичная, ты привлекательная. И явно не дурра”.

– “Спасибо”, – наконец написала Катя и дополнила смайликом – девочкой с розовыми косичками, посылающей воздушный поцелуй.

– “Да не за что. Это правда”.

И потом в конце я все же решил добавить:

– “Но конечно ко...” – и тут остановился печатать и решил написать несколько по-другому, без всяких “но”, чтобы не звучало как оговорка.

– “Конечно обтягивающие джинсы или красивые колготки с туфлями на высоких каблуках всегда будут вне конкуренции”.

– “Ага, – написала Катя через какое-то время, – А еще лучше вообще без одежды (смеющийся смайлик)”.

– “Нууу, как сказать, – ответил я, – Разное восприятие на самом деле. Красивое длинное развивающееся платье например не несет в себе такой откровенного призыва к сексу как обнаженное ьтело, но делает женщину очень привлекательной и красивой, и женственной.”

И потом через некоторое время я добавил:

– “И вообще, чо за депрясняк я не понимаю. Всегда конечно есть к чему стремиться, нет пределов совершенства. Но как я уже сказал – ты привлекательная. К тому же у тебя парень есть – Слава. Так что чо сидишь грузишься?”

– “Мы в последнее время ругаемся. У нас невсе гладк4о”, – ответила Катя.

“Фуух, блин…”, – выдохнул я, радуясь тому, что наконец-то получилось сменить тему. Сидеть тут утешать ее еще... Теперь хоть можно было поговорить о чем-нибудь попроще. Но я все же надеялся, что мне удалось как-то повысить ее самооценку хоть немного. Это было важно.

– “А что у вас такое? Проблемы в отношениях?” – начал я развивать новую тему.

– “Что-то в этом роде”.

– “А что именно случилось?”

– “Он тебе не рассказывал?” – спросила Катя.

Я уже хотел написать “Нет”, но остановился, задумавшись о том, какие последствия могут быть от всего лишь одного маленького ответа, и какая большая разница между двумя ответами с почти одинаковой смысловой нагрузкой.

– “Ну чо-то как-то не особенно так. Я чо-то не помню вообще”, – написал я в результате, конечно же соврав. Мне просто нужно было услышать именно ее версию.

– “Ну и ладно тогда”, – ответила Катерина, слив эту тему.

Наступила небольшая пауза в нашей переписке.

– “Слушай, а ты ведь знаешь что я как бы немножко… что у меня девушка есть”, – написала Катя.

– “Да, знаю”, – ответил я.

– “Слава сказал?”

– “Да”.

– “Надо вас с ней познакомить”.

“Почему бы и нет”, – подумал я. Одна лесбиянка или две – какая разница. Где одна, там и вторая.

– “Можно, да”, – ответил я.

– “Слушай, а чо затрв тогда делаешь? – написала Катя, – *Завтра”, – поправилась она тут же.

– “Пока еще не знаю”, – ответил я.

– “Поехали с нами на пирпроду”, – предложила Катя.

– “С вами это скем?” – спросил я.

– “С нами втроем, со мной и моей девушкой”.

Оп-паньки. Приплыли.

– “А Слава?”, – поинтересовался я.

– “Я говорю у нас щас небольшие прабленмы. Я не хочу екго звать. Поедем втроем, на день, возьмем палатку. Познакомишься с моей девушкой”.

“Ага, и устроим групповуху”, – подумал я, не переставая стебаться про себя, насколько же забавно слышать (или читать) фразу “Познакомишься с моей девушкой” от девушки.

– “Я наверно не смогу. У меня завтра небольшие дела. Я и так не люблю природу, а тут еще весь день тратить ведь придется. У меня не получится. Я разве что только… давайте может в центре погуляем немного, когда я освобожусь”, – написал я.

– “Не, мы в центре и так каждый день гуляем. Мы на природу хатим”, – ответила Катерина.

Групповухи не будет.

– “Тогда не получится наверное только в другой раз”, – написал я.

– “Ну ладно тогда”, – заключила Катя.

Мы перекинулись еще парой сообщений и закончили переписку на какой-то отвлеченно неопределенной не напрягающей никого теме.

 

Позже я понял, что этот разговор о том, насколько привлекательно или не привлекательно выглядела Катя, с моими попытками поднять ее самооценку, на самом деле был очень полезен – он сблизил нас еще сильнее, и Катерина начинала мне доверять. Это так же было очень удобно. Занимаясь уже несколько лет всей этой шнягой, я наблюдал, что у нас почему-то всегда автоматически как-то так складывалось (типа, само собой получалось), что вначале с человеком действительно устанавливались хорошие приятельские доверительные отношения, чтобы наше влияние на него становилось еще сильнее, а потом уже – ну… там уж как получится… Но факт оставался фактом – человек, сам того не замечая, быстро доходил в отношениях с нами до того момента, когда начинал нам хоть немного доверять. А там уже влиять на него становилось еще удобнее.

 

 

 

 

 

 

 

 

23.

 

Я не часто встречал в своей жизни обсуждение темы гомосексуализма и каких-либо серьезных размышлений по поводу этой проблемы с глубоким ее анализом. Конечно, работая с Катериной, мне пришлось залезть в интернет и почитать кое-какую литературу. Но большинство вещей именно в данном случае мне становились очевидными просто при все более глубоком общении с самой Катей. Конечно, не совсем справедливо было бы делать общие выводы, исходя из опыта какой-то одной ситуации. Но анализ именно этой ситуации приводил меня к вполне конкретным заключениям на тему гомосексуализма, и эти заключения большей частью в общем-то совпадали с какими-то другими заключениями из чьего-то другого опыта.

Забавно, но бытующее и до определенного момента справедливое мнение по этому вопросу – “Каждый человек свободен. Пускай делает, что хочет – его проблемы. Главное, чтобы это не доставляло неприятностей другим людям”.

Да, каждый человек имеет право жить так, как захочет. Но по отношению к человеку было бы несправедливо не предупреждать его о последствиях. А именно это и является основной линией стратегии различных реформаторов, революционеров, основоположников сексуальной революции, кумиров молодежи и гуру модных молодежных тенденций, а также производителей сигарет и представителей министерства обороны, пропагандирующих воинский долг перед отечеством и при этом посылающих на смерть в самое пекло зеленых пацанов, чтобы они сражались и умирали за высокую зарплату топ-менеджеров нефтяных компаний, и благосостояние олигархов и депутатов Госдумы. Никто никогда не предупреждает о последствиях – стратегия сатаны.

Так хиппи проповедуют свободную любовь, нирвану и единение с природой, но никто из них не хочет говорить о последствиях – когда в волосах заводятся вши, “косяк” становится смыслом жизни, а дети хиппи ненавидят своих родителей и вполне реально готовы убить их за то, что они искалечили им жизнь.

“Каждый человек свободен. Пускай делает, что хочет. Главное, чтобы это не доставляло неприятностей другим людям.”

Оно с одной стороны в общем-то правильно, и каждый человек действительно свободен, и если его действия не причиняют вреда другим людям – он волен делать, что пожелает. Однако с другой стороны, если повнимательнее присмотреться, то за каждой такой ситуацией, за каждым конкретным примером скрывается такое огромное количество проблем, и если немного углубиться в изучение этого вопроса, то можно обнаружить целый пласт этих проблем и разных негативных последствий, которые вытекают из всего этого.

Для начала следует заметить, что все же значительная часть случаев гомосексуальности и подобный образ поведения продиктован – либо неудачным опытом в контакте с представителями противоположного пола и трудностями в установлении этого контакта, включая негативный сексуальный опыт, либо – психологическими травмами, полученными в детстве или в подростковом возрасте. Гомосексуалами не рождаются, а становятся под воздействием тех или иных факторов. Человек либо разочаровывается в общении с противоположным полом, по разным причинам – тяжело установить контакт или что-то не получается, или сталкивается с предательским или агрессивным поведением по отношению к себе. Либо в процессе формирования сексуального мышления – на психику оказывают влияние различные негативные моменты, такие, например, как неправильное воспитание родителей, когда, скажем, папа постоянно бьет маму, мама при этом плачет и утешающей ее маленькой дочери внушает что “все мужики козлы”. Другим серьезным негативным фактором может послужить какая-либо трагедия, вызвавшая впоследствии психологическую травму. Конечно, наверно, существуют и другие ситуации, которые как всегда нарушают статистику и сильно все усложняют, выделяясь из общепринятых представлений. Ну, это как обычно – чтобы не было так просто и жизнь не казалась каким-то маслом.

Как бы там ни было – в большинстве случаев происходит просто некий “сбой в программе” – сбой в образе мышления, в сознании человека, не связанный, кстати, с психикой. Но это само по себе уже не является чем-то прекрасным, потому что все остальное в программе, как правило, продолжает работать по стандартной схеме. Человек продолжает обладать вполне конкретными половыми признаками, у которых есть вполне определенное и все-таки единственное предназначение. Конечно, есть люди и с физиологическим сбоем в организме. Это как раз тот самый случай, который нарушает статистику и усложняет изучение вопроса. Но во всех остальных случаях подобный “сбой в программе” сознания приводит в результате как минимум к внутреннему конфликту человека. Потому что изначальные-то инстинкты рано или поздно дают о себе знать. Они проявляются – в том или ином виде, но они все равно живут и побуждают человека к вполне определенным действиям. Эти инстинкты – они намного сильнее, чем может показаться на первый взгляд, их можно попытаться заглушить, можно попытаться игнорировать, но они всегда будут заявлять о своей власти над человеком и никогда не смирятся с тем, что их так просто пытаются забыть.

В фильмах, особенно западных, можно часто встретить много различных историй про то, как бедная девушка все ищет, ищет и ищет любви и все никак не находит ее среди мужчин, и так и ходит она одинокая в этом жестоком мире, но в конце концов встречает любовь всей своей жизни в лице другой такой же одинокой девушки, они… хм… женятся, невзирая на общественные предрассудки и потом живут в лесбийском браке долго и счастливо, хэппи енд. Кинематограф – великая иллюзия и может заставить поверить во что угодно, он может навязать любое мнение и любую точку зрения и извратить реальность настолько, что не понятно будет, где вообще небо, а где земля, и где сон и фантазии, а где явь и жестокая правда. А в действительности-то все совсем по-другому. В действительности все намного сложнее.

Передо мной был реальный пример – девушка с неудачным первым сексуальным опытом, возможно, не обладающая большим успехом у парней, разочарованная их неправильным дебилоидным поведением, на каждом углу кричит о том, что она лесбиянка, и, тем не менее, она из последних сил пытается найти себе достойного партнера и спутника жизни, пытается создать нормальную семью. И, несмотря на все свои заверения о том, что мужчины не привлекают ее – тем не менее, она сама являлась инициатором отношений с одним из них, и постоянно стремилась к встрече с ним. Этим человеком являлся мой друг, и мы с ним с удивлением для самих же себя смотрели на то, как эта девушка мечется между своими естественными инстинктивными желаниями и – потребностями и той системой ценностей, установок, принципов и отношений, которую она сама себе выстроила, системой, которая шла вразрез с тем, чего она по настоящему хотела и что ей действительно было нужно. И сейчас эта система стала для нее клеткой. Катерина сама хотела бы выбраться из нее, но не могла. Что-то держало ее – привычки, старые связи, упрощенность в некоторых моментах. И ее саму достало все это, и она стремилась к нормальной любви с мужчиной и пыталась построить с ним отношения. Но однажды выстроенная ею самой система – теперь играла против нее.

Находясь на грани психоза Катерина постоянно устраивала моему другу скандалы, кричала, визжала, заверяла, что ей не нравятся мужчины, так же как и ему они не нравятся, они ругались, расставались, потом она сидела в депрессии, плакала, доходила до отчаяния, потом сама звонила ему и они снова мирились. И так повторялось несколько раз. Я смотрел на то, как она пыталась выбраться из своей клетки и цеплялась за любую возможность, надеясь, наконец, вернуться к нормальной жизни. И это был не фильм, не какая-то тупая американская комедия. Это была РЕАЛЬНОСТЬ – реальность, которую я наблюдал своими собственными глазами.

После этого заверения гомосексуалов о том, что они живут в гармонии со своими желаниями и они просто такие, какими их создала природа – вызывали у меня как минимум улыбку.

Я еще мог поверить в то, что девушки выглядят сексуально привлекательно друг для друга, и им нравится друг друга ласкать и удовлетворять в постели, но поверить в то, что это является для них достаточным, и больше им ничего не надо, и не нужны мужчины и их внимание – дайте мне платок, я буду плакать. Равно как и то, что я мог поверить, что тело мужчины может быть привлекательным для другого мужчины, но что при этом женское тело для этого мужчины не является привлекательным – дайте мне платок, я буду заливаться слезами. Возможно, и есть, конечно, какие-то настолько физиологические и психологические сбои — но это уже явно не классический пример всех гомосексуальных случаев.

Я видел, как человек врет и своим друзьям, и близким, и знакомым, и всему этому миру, и самому себе. И я знал что за всем этим скрывается.

Можно озлобиться хоть на весь этот мир. Можно поступать в противовес хоть ему, хоть всем его правилам. Можно хоть как вести себя назло тем, кому ты что-то пытаешься доказать. Можно было вести себя назло тому, что я говорил и убеждать меня в чем угодно. Но всегда все приходит к одному – потребности человека остаются первоопределяющим фактором всей его жизни. И если эти потребности остаются неудовлетворенными – человек продолжает страдать.

Да, конечно, человек может попытаться подавить свои желания, и так и давить их всю свою жизнь, и, в общем-то, на протяжении своей жизни он этим как раз и занимается в том или ином контексте. Но – зачем? Для чего? В этом должен быть какой-то смысл. Для этого должна быть причина. И мужчина, конечно, может всю жизнь давить инстинктивную потребность в женском теле и ласке. Но для чего? Обычно это делается с определенной целью в той или иной ситуации на тот или иной момент времени.

На самом деле человек никогда не сможет жить в гармонии со своими желаниями – просто потому что человек призван всю жизнь контролировать и властвовать над своими желаниями. Ха!... Безусловно верующие люди и в частности христиане, чтобы они ни говорили, тоже никогда не смогут жить в гармонии со своими желаниями. Но они контролируют свои инстинкты и потребности – ради вечной жизни в раю. Находясь на улице или на работе мужчина контролирует свои сексуальные позывы и не трахает первую встречную женщину – иначе его, скорее всего, просто быстренько замочат или как минимум надолго изолируют. Тем более он не будет делать этого, если действительно хочет сохранить свою семью и отношения с женой (мы сейчас говорим об умном мужчине). А вот зачем всю жизнь подавлять свои инстинкты, подменяя их удовлетворение суррогатом, вступая в конфликт со своей же собственной природой – вот этого я не мог понять… Точнее, конечно же, я сейчас это уже понимал. Но меня это не сильно утешало.

Кроме внутреннего конфликта, на который идет человек, и с которым ему придется рано или поздно столкнуться при подобном образе жизни, очевидна еще и другая проблема – бесперспективность отношений. Как бы там ни было, но все-таки это придется когда-то признать. Скорее всего – рано или поздно, но человек захочет иметь семью и детей. Особенно это касается женщин. Их материнский инстинкт, как правило, в определенное время затмевает для них весь остальной мир. И что делать если ты сама будучи женщиной встречаешься с женщиной, а не с мужчиной? Ребенок из детдома, искусственное оплодотворение? Но здесь один маленький нюанс – ты со своей-то собственной жизнью можешь делать что угодно, хоть головой о стену биться, хоть матку себе вырезать – но ты не имеешь права обрекать другую жизнь на тот ад, в котором находишься сама, ты не имеешь права своим воспитанием взращивать в человеке то, что уже изначально ведет к разрушению его жизни и впоследствии искалечит ему судьбу, ты не имеешь права ввергать ребенка в те проблемы, с которыми постоянно сама сталкиваешься и которые уже не знаешь, как решать. Это неправильно. Так не должно быть. Это ребенок – и он ни в чем не виноват. Это не справедливо по отношению к нему. Это эгоизм. Ты не можешь так просто взять и исковеркать ребенку жизнь. И не надо думать, что ты предоставишь ему сделать собственный выбор, когда он вырастет. Ребенок, выращенный гомосексуальной парой, уже никогда не сможет сделать свой выбор только потому, что его уже воспитали так собственным примером. Его выбор уже предопределен. Или как минимум предопределен его конфликт с тобой как, с родителем, с самим собой, со своим воспитанием и с этим миром. Не стоит наивно тешить себя мыслью о том, что ребенок поступит так, как сам решит. Ребенок копирует больше половины поведения своих мам и пап. Да и как ты будешь воспитывать его, если по твоему собственному примеру он будет думать, что в этом мире можно абсолютно все?

И что еще не менее важно – ребенку для воспитания нужны отец и мать. Это закон. Это система – нельзя вносить в нее изменения и наивно полагать, что потом будет тот же хороший результат. Если ребенок растет без отца или без матери – это определяет в его дальнейшей судьбе такой огромной шлейф различных проблем, что он будет тащить его за собой на протяжении всей своей жизни. Столько глупостей, каких-то не правильных искаженных представлений, злобы, слабостей и комплексов вырастают в человеке, когда он взрослеет, только потому, что у него в детстве не было матери или отца. Я видел мужчин, которые относились к женщинам как к каким-то сукам только потому, что у них в детстве были ужасные отношения с матерью. И видел женщин, которые не умели по нормальному общаться с мужчинами только потому, что у них не было отца. Любой девочке нужна не только мать, но и отец. Так же как и любому мальчику нужен не только отец, но и мать. Это система. Семья – это сложная многофункциональная система. И любое изменение, внесенное в эту систему – разрушает ее. И если ты не можешь изменить даже цвет своего лица, если ты не можешь даже прибавить себе один метр роста, если ты не можешь вырастить себе третью руку или вторую голову – то кто ты такой, чтобы менять такую сложную систему как семья? Ты даже до конца не понимаешь как она работает. А между тем – она изначальна, она старее тебя настолько, что ты даже считать до стольки не умеешь, она естественна и ты сам подчиняешься ее законам – наивно полагать, что внесенные в нее какие-либо изменения не приведут к негативным последствиям. Человек не царь природы и он не стоит над ней, он всего лишь живет по ее правилам. Ты даже собственные инстинкты побороть не можешь, ты даже не можешь прожить больше двухсот лет и возомнил себя царем и считаешь, что можешь изменять природу, которая существует тысячи лет, и все законы и тайны которой ты до сих пор не смог разгадать?

Конечно, лесбийская или гомосексуальная пара может заявить, что она не будет иметь детей. Но я-то людей знаю – сказать они могут что угодно. Заявления людей ничего не значат и нисколько не стоят. Люди злы, не верны, лживы и склонны к предательству. И мне можно что угодно доказывать и что угодно втирать и какие угодно люди могут хоть на могиле своей любимой покойной собачки клясться, хоть пяткой в грудь себя бить, хоть слюной своей мне все лицо забрызгать, хоть утопить меня в своей слюне, истошно что-то доказывая и убеждая в том, что “я никогда не буду этого делать”, но я-то знаю – человек всегда поступает, исходя только лишь из своих потребностей. И привлекательность женского тела у мужчин, и материнский инстинкт у женщин – эти вещи намного сильнее, чем иногда кажется, и они имеют огромную власть над людьми, и заглушить их практически невозможно.

Гомосексуалы сами могут делать со своей жизнью что угодно, но они не имеют права воспитывать детей и обрекать их на искалеченную жизнь, превращая невинного ребенка как минимум в несчастного человека, как максимум – в извращенца.

Кроме внутреннего конфликта и абсолютной бесперспективности гомосексуальных отношений, есть еще и менее конкретная, но не менее важная проблема. Внутренний контроль. Если ты не в состоянии контролировать свои желания – вряд ли ты всерьез можешь рассчитывать на доверие среди людей. Это еще одна проблема, которую ты не решил. Еще одна проблема, которую ты не смог преодолеть. Не смотря на все преграды, которые поставлены перед тобой – инстинкты, совесть, общественное мнение, Бог, если не веришь в Бога, то сама природа – столько преград, столько нитей, за которые ты мог бы зацепиться, чтобы не завязнуть в этом окончательно, столько возможностей, которые ты мог бы использовать, чтобы не позволить поглотить этому себя – и, тем не менее, ты пошел на поводу своих желаний, по самому легкому пути, ты пошел туда, куда тебя кто-то или что-то повело. И где уверенность, что ты себя самого контролируешь? Ты уже однажды перешел эту черту. Где гарантия, что ты не переступишь какую-нибудь другую? А если завтра тебе захочется чего-то еще – ты тоже будешь делать это, невзирая на последствия? А если завтра тебе захочется садизма, ты тоже будешь удовлетворять свои желания? А если тебе захочется насилия – ты тоже будешь делать то, к чему у тебя сейчас сердце лежит? Чем больше человек позволяет себе исполнять свои желания – тем меньше он себя контролирует. Да – смысл жизни человека в исполнении желаний, но – есть пределы. Если этих пределов не соблюдать – наступит анархия и хаос, и завтра ты станешь тем, кто разрушает этот мир, а мир в свою очередь не замедлит избавиться от тебя. Дело не в том, чего ты захотел, дело не в том, какие желания у тебя возникли – дело в том, как ты на них реагируешь. Желания могут быть разные – но все они должны проходит твою собственную внутреннюю фильтрацию. И есть огромная разница между просто желаниями и – основными потребностями, которые естественны для человека, и без которых он не может нормально существовать. И кому из людей стоит больше доверять – спившемуся алкоголику, который за бутылку водки кого угодно продаст, или человеку, который несет ответственность за свои поступки?

Однако никогда не стоит преждевременно осуждать людей и вешать на них какие-либо ярлыки. Я всегда стремился понять, почему человек поступает так, а не иначе. Я практически всегда готов был простить человеку его слабость. Ведь какая-либо слабость – это еще не повод, чтобы считать человека ничтожеством. У каждого свои слабости. Лично для меня существует только один критерий правды – человек может жить, как хочет, главное, чтобы он не причинял зла другим людям. Но проблема заключается в том, что я знаю – люди, однажды получив оправдание своим поступкам, могут впоследствии поступить очень гнусно. Особенность гомосексуализма в том, что поведение, которое на первый взгляд не приносит зла окружающим, в действительности потом может потянуть мир в огромную яму проблем и затащить в ад – воспитание детей, ослабление внутреннего контроля, нерешенный внутренний конфликт и проблемы с собственными инстинктами, а, как следствие, и внутреннее напряжение и неудовлетворенность самого человека – все это рано или поздно и, так или иначе, но выйдет наружу и начнет оказывать влияние на мир и коснется остальных людей. И последствия этого будут очень плачевными.

Задача таких как я – не допустить этого. Но сделать это необходимо, соблюдая всякое уважение к любой человеческой личности. Сделать это нужно тонко и аккуратно – чтобы не повредить и тем людям, которые являются носителями этой проблемы. А это действительно проблема – и для них самих в первую очередь. Но работать здесь нужно – только с любовью, как бы забавно не звучало это слово в данном контексте, с любовью – в ее чистом смысле. Здесь есть только один способ – пропаганда.

 

Катерина имела полное право жить так, как она хотела. Но и я имел полное право не дать ей погибнуть и не позволить кроме собственной жизни разрушить и еще чью-то.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

24.

 

Именно потому что я не мог позволить себе допустить, чтобы Катерина сама своими собственными руками разрушила себе жизнь и искалечила потом судьбу еще кому-нибудь – именно поэтому я сейчас направлялся к человеку, у которого собирался просить помощи.

Да, именно просить помощи.

Производя анализ своей жизни и окружающей меня действительности, и всех происходящих со мной событий за последние пару лет, я приходил к выводу, что реальность, в которой я нахожусь, и которая непосредственно со мной связана, отчаянно сигнализирует мне о превышении мной некоторых допустимых значений перегрузок, вызванных внешней агрессией определенных сторонних сил. Другими словами: каждый человек, который вторгается в духовное пространство, а так же в разум людей, пусть и опосредованно, но оказывая определенное влияние на человеческое сознание – обязан понимать и должен быть готов к тому, что любое воздействие на сознание не может остаться незамеченным теми силами, которые это сознание, так или иначе, контролируют. Последствия вторжения в духовную реальность, которая существует параллельно материальному миру и которая всегда определяет любые движения в нем – последствия вторжения в эту реальность неизбежны.

Все, что существует в этом мире – поделено кем-то на зоны влияния, территории владений. Человек всегда был самым главным ресурсом в этом мире, и всегда самым привлекательным предметом обладания и власти являлся его разум. Никто не может просто так позволить себе вторгаться в духовный мир. Никто не может просто так позволить себе придти в жизнь человека и нейтрализовать то демоническое влияния, которое существует многие годы. Одержимость какими-то силами – это тотальное подчинение воли человека, это абсолютная власть тьмы, это полное обезличивание и абсолютный контроль над всеми поступками индивида. Это крайнее проявление демонического воздействия, говорящее обычно о полной победе сил зла… Хотя для каждого у Бога бывает свой путь, и на все Его воля… Но в любом случае, кроме одержимости – абсолютной власти – существует так же и просто воздействие, какое-либо влияние, обусловливающее в той или иной степени поступки человека. Выбор всегда остается за разумом, но на этот выбор можно повлиять. Можно подтолкнуть к тем или иным шагам, можно обмануть, создав иллюзию, можно заставить совершить то или иное действие. Это не значит, что человек одержим. Просто ни один разум на земле не может существовать независимо, не испытывая на себе того или иного воздействия.

Попытка создать свою власть – это еще не власть, это только попытка. Она может быть более или менее успешна. Степень влияния – эта общая сумма удачных или не удачных таких попыток. Чем больше влияние – тем сильнее контроль и тем более предсказуемым становится поведение человека.

Любой разум на этой земле испытывает на себе то или иное демоническое воздействие, вопрос только – насколько этот разум поддается такому воздействию. Это и есть степень контроля и степень влияния.

Но ни один человек не может позволить себе просто так придти и нейтрализовать демоническое воздействие на конкретный разум. Ни один пастор, и ни один священник не может просто так повлиять на сознание людей и при этом не вызвать по отношению к себе агрессии тех сил, которые долгое время выстраивали свою стратегию воздействия на сознание этих людей. Это вторжение в духовный мир. И оно всегда имеет свои последствия.

Многие люди не обладают духовной силой и властью, не заморачиваются за принципы, по которым существует духовный мир, и могут даже вообще не верить в Бога и быть материалистами – но если такой человек начинает оказывать чрезмерное воздействие на разум других людей, и если это идет вразрез с тем, что пытаются внушить людям силы тьмы, то этот человек так же становятся объектом пристального внимания этих сил, и вызывает на себя их агрессию. Это практически неизбежно.

Человек может быть атеистом или просто как-то так не особо верить в сверхъестественную реальность, лишь допуская иногда мысль о возможности ее существования – но если он попытается что-то изменить в этом мире в лучшую сторону или оказать на него какое-либо влияние, через некоторое время в его жизнь придет Нечто, и оно полностью или частично разрушит его жизнь. Оно разрушит отношение с его друзьями, разрушит отношение с родственниками, разрушит семью, разрушит карьеру и работу, разрушит его цели и стремления, разобьет вдребезги хрустальную мечту, искалечит здоровье, завалит болезнями, загонит в самую ужасную депрессию, и искорежит сознание. Жизнь этого человека сложится как карточный домик. Она превратится в ад. Возможно, останется шанс продолжать бороться за свою идею, а иногда не остается даже этого. Я такое уже видел.

За все нужно платить свою цену. И чем больше влияния ты оказываешь на этот мир, тем большую цену тебе придется заплатить… Хотя… нам не дано до конца понять и изучить, как все это на самом деле происходит, и какие здесь работают причинно-следственные связи. Иногда все бывает очень запутанно.

Я знал, что все в этом мире находится в чьей-либо власти, или как минимум является предметом чьего-либо вожделения и объектом страстного желания. И я намерено вторгался в чужую сферу влияния, чтобы нейтрализовать воздействие на разум, потому что знал – это демоническое влияния, демоническое воздействие, оно должно быть разрушено и разум человека должен быть свободным. Потом человек сам сделает свой выбор. Но я должен повлиять на его сознание, чтобы скомпенсировать влияние других сил.

И я прекрасно понимал, что это не останется без внимания. Меня заметят. Ко мне начнут присматриваться, станут изучать, и если мое влияние на людей действительно будет иметь какое-то значение – попытаются сделать все, чтобы остановить меня, или как минимум отыграться потом на мне. Так начиналась война. Начиналась агрессия, единственной задачей которой было вывести меня из этого противостояния, и если будет уместно по контексту – отомстить.

Чем больше я всем этим занимался, тем больше вызывал на себя злость демонических сил и привлекал их внимание. Раньше мне это даже казалось забавным и одурманивало меня каким-то духом романтики. Но потом, когда в жизни стали происходить вещи, которые мне явно не нравились, когда стало приходить то, чего я не хотел видеть в своей жизни, когда стало разрушаться то, что было для меня действительно значимо и дорого мне – это заставило меня остановиться, и подумать над тем, стоит ли мне идти дальше.

Со временем я научился преодолевать страх. Я научился терпеть боль. Я научился обходиться некоторое время без каких-то важных для меня вещей. Я научился чем-то жертвовать, чтобы хотя бы довести нужное дело до конца. Я даже в определенной степени научился жить в депрессии, выработав к ней определенный иммунитет, я научился сохранять при этом относительное спокойствие и мир, более-менее здраво оценивать окружающую меня обстановку и ясно видеть ситуацию. Я немного научился бороться с этой иллюзией. А депрессия – это всегда иллюзия. Понимание и осознание того, что все в этом мире относительно, а боль это всего лишь способ заставить человека что-то делать, и даже с материальной точки зрения – боль всего лишь способ собственного разума заставить собственный организм удовлетворять свои потребности – я научился смотреть на мир диалектически, относится ко всему философски и выработал таким образом защитную реакцию собственного сознания на многие происходящие со мной в этом мире негативные вещи.

В определенные моменты жизни я уходил в тень, прекращая заниматься своей деятельностью. Я заканчивал эту войну и расписывался в перемирии, и уходил в бессрочное увольнение. Тогда еще какое-то время в моей жизни продолжалось чье-то разрушительное воздействие. А потом – наступала тишина. Война заканчивалась. Заканчивалась агрессия. Приходил мир. И все постепенно начинало вставать на свои места. То, что когда-то было разрушено – восстанавливалось, возвращалось то, что я, казалось, уже безвозвратно потерял, уходило то, что выматывало меня и делало мое существование невыносимым, мой разум прояснялся, уходила депрессия, и возобновлялось удовлетворение тех потребностей, невосполнение которых так долго изводило мою психику. Начиналась спокойная, веселая, радостная, относительно беспечная жизнь.

Я приходил в себя, давая возможность самому себе отдохнуть. А потом сам нарушал перемирие и снова вступал в эту игру, полагая, что у меня еще достаточно сил, чтобы продолжать этим заниматься.

Но, как оказалось, у любого механизма есть свой запас прочности и у каждого инструмента своя определенная степень усталости и амортизации. Всему есть свои границы. Есть точка перегрузки. И есть пределы, которые не дают идти дальше. Человек ограничен, ограничен в своих возможностях и в степени сопротивления.

На протяжении нескольких лет я занимался тем, что так или иначе воздействовал на сознание людей и пытался нейтрализовать то демоническое влияния на их разум, которое обуславливало их образ жизни. И теперь я чувствовал на себе агрессию – постоянную и не прекращающуюся ни на минуту. Я чувствовал злость, которая смотрела на меня жадными глазами и мечтала поглотить, сожрать, разорвать на куски. Теперь любое мое действие имело незамедлительную реакцию и рождало ответное противодействие в течение нескольких дней или даже часов. Последствия были необратимы и иногда непредсказуемы. Я чувствовал, как реальность вокруг меня была напряжена словно медный шар, сдавливаемый снаружи огромными массами жидкости, один удар – и колебания расходятся по всей его огромной поверхности, он звенит словно перетянутая струна, гулко, звонко и грубо. Напряжение вокруг меня достигало предельных значений. Поэтому мне приходилось оценивать и просчитывать каждый свой шаг. Последствия приходили незамедлительно, и их сложно было предугадать, и они вряд ли могли мне понравиться. Я уже давно перестал за кого-либо молиться. Перестал оказывать кому-либо незнакомому помощь, просто потому что у меня уже не было на это сил. Эта была уже не игра. И мне было уже не до шуток. Меня это уже нисколько не забавляло. Меня беспокоило только одно – как мне снять это напряжение.

Поэтому мне нужна была помощь.

И поэтому я сейчас направлялся к человеку, который должен был взять на себя часть нагрузки и сделать то, на что я не решался.

Его звали Валера. Мой давний знакомый. Он был ходатай – человек, который постоянно молится за других людей. То есть, как бы верующий в принципе должен хоть иногда молиться. Часто, не часто – это понятие относительное и все индивидуально. Но ходатай это человек, который очень много молится за других. В этом есть его служение Богу. Так он влияет на то, что происходит в духовном мире и в мире материальном.

Когда-то давно в середине девяностых годов трое молодых парней, подростков, оказавшись в Москве уже, кстати, после перестройки и обрушения в стране железного занавеса (что интересно), и переполняемые изнутри, видимо, какой-то положительной энергией, никак не дающей покоя их разумам, решили реализовать свою просто невероятно гениальнейшую мысль – они вышли на Красную Площадь, встали напротив мавзолея и начали молиться против духа коммунизма и марксистко-ленинистской идеологии. На следующий день всех троих увезли в реанимацию то ли с гипертоническим кризом, то ли с чем-то таким, что вряд ли может исчерпывающе характеризовать истинное состояние здоровья человека и причины его болезни, являясь всего лишь следствием чего-либо. Среди этих троих молодых людей был и Валера.

Именно поэтому теперь Валера не молился за все подряд, за любых людей. К нему нельзя было просто так придти и попросить замолвить за себя словечко перед Богом или попросить помолиться за какую-то проблему. Он тщательно разбирал каждую ситуацию и сам принимал решение. Он понимал одну вещь, которую не понимают большинство людей – Бог это не палочка-выручалочка, Он – Бог, Который создал весь этот мир и который все держит в своей руке, в своей власти, Богом нельзя пользоваться, Им нельзя манипулировать, Бог требует к себе почтения и уважения, и исполнения Своей воли, Он Властелин, и просто так Он не собирается отвечать ни на чьи молитвы. Бог изначален и бесконечен. И Валера – Его ходатай – служил Ему и не занимался исполнением людских прихотей. Он сам решал, за что, как и когда он будет молиться, и вопрос денег здесь был неуместен. Он не брал за это денег.

Валера был в чем-то уникальный человек. Он всегда любил хорошо одеваться, тратил много денег именно на одежду и различные аксессуары и украшения. Ему нравилось хорошо выглядеть и жить хоть в какой-то роскоши, пусть даже и не слишком дорогой. Он был немногословен и обычно мало общался с людьми, редко заводил новые знакомства. Он уже не ходил ни в какую церковь. Но продолжал оставаться верующим человеком и выполнял то, что считал нужным. Он работал в клубе-кафе, помогая своему брату. Обращался среди тех, кто любил повеселиться. Постоянно находился в обстановке, в которой люди могли набухаться и подраться. И его это не смущало.

Еще у Валеры был дар – ясновидения. Он мог знать вещи, которые происходят в жизни человека, и которые тот скрывает. По крайней мере, раньше у него был такой дар. И в церкви, в которую он ходил, все об этом знали. Потом Валера ушел из церкви. И в последнее время он ничего не говорил про свои способности. Но, как известно, дары и служения Божьи непреложны, и если Он дает какой-то дар человеку, то лишает его этого дара редко и в крайнем случае.

Я вошел в кафе и, пройдя через зал, подошел к барной стойке. Мой давний знакомый, одетый в хороший дорогой костюм, отливающий темным красным цветом, в свободно расстегнутом пиджаке, под которым виднелась шелковая рубашка, в начищенных лакированных туфлях, с хорошей стильной прической, и с перстнями на пальцах, уже ждал меня, сидя на стуле возле бара, повернувшись лицом к залу, и облокотившись о стойку. Когда я подошел, он лениво пожал мне руку, и, взяв со стойки стакан с какой-то черной жидкостью, в которой плавали кусочки льда, встал и, указав пальцем в конец зала, сказал:

– Пойдем туда.

– Ну, пойдем.

Я последовал за Валерой, забавно отмечая то, как за нами по полу поползли фигуры прожекторов цветомузыки, мешая глазам сконцентрироваться в и так достаточно темном помещении, окна которого были сделаны из мозаики, и вечерний августовский свет в этот хмурый облачный день никак не хотел проникать в это кафе и делать его слишком светлым.

Мы подошли к стеклянному столу, стоящему в углу зала, и Валера предложил сесть на небольшие металлические кресла с мягкой кожаной обивкой.

– Ну что, как жизнь-то? – последовал вопрос, как только я удобно устроился в кресле.

– Потихоньку, – ответил я, – Сам-то как?

– Аааа нормально, – прокряхтел Валера, усевшись напротив меня и поставив рядом с собой стакан, в гранях которого играли блики слабой не слишком интенсивной цветомузыки.

– Это кока-кола, – произнес Валера, заметив мой взгляд, украдкой брошенный на стакан.

– Я и не сомневаюсь, – покачал я головой, состроив небольшую гримасу.

– Правда, – Валера убедительно поднес стакан ближе ко мне, вытянув руку. Я немного помедлил и все же оторвался от спинки кресла, наклонился и понюхал то, что находилось в стакане. Действительно кока-кола.

– Ты же знаешь, мне это безразлично, – сказал я в заключение.

– Некоторых смущает, что я нахожусь в таком… месте.

– Только не меня.

Валера кивнул головой.

– И все же люди должны мне доверять.

Он сделал глоток, поставил стакан рядом с собой, и жестом предложил мне начать разговор о том, зачем я пришел к нему.

Я вытащил из внутреннего кармана куртки конверт и, положив на стол, легким движением руки плавно направил его по стеклянной поверхности в сторону Валеры. Конверт скользнул по столу, немного закрутившись, и уперся в длинные пальцы, с золотыми печатками на нижних фалангах.

– Ее зовут Катерина. 21 год. Она лесбиянка.

– Лесбиянка? – переспросил Валера, немного удивившись.

– Да. Тебя это смущает?

Валера как-то странно покачал головой, дескать – "Что меня в принципе может смущать в этом мире?", но по его выражению лица было видно, что он несколько озадачен. Он открыл незапечатанный конверт и, достав из него фотографии, принялся их разглядывать, разложив некоторые из них на столе.

– Где ты ее подцепил? – вульгарно спросил он.

– Она девушка моего друга, – ответил я.

– Лесбиянка – и девушка твоего друга? – усмехнулся Валера.

– Да.

– Значит для нее еще не все потеряно.

Я кивнул головой.

– Основные инстинкты не перебить никогда, – проговорил я, – Система желаний, которую создал Бог, сильнее самого человека.

– Но человек должен научиться ее контролировать, – ответил мой собеседник, не отрываясь от фотографий.

Я промолчал, как бы соглашаясь с его словами.

– Она еще молода, – продолжал я, – Пройдет лет десять и в ее жизни все будет намного сложнее и намного печальнее. Сейчас у нее еще пока есть шанс. Потом возможно уже не будет. Нужно поторопиться, пока она окончательно в этом не увязла.

– Каждый человек сам делает свой выбор. К тому же познавать истину лучше на своем опыте, и учиться – на своих собственных ошибках, – заметил Валера. Но он понимал меня, что я хотел сказать.

– Некоторые ошибки бывает очень сложно исправить, – тем не менее, возразил я, – И познавать истину тем сложнее, чем больше у тебя стереотипов и искаженных взглядов.

– Искаженные взгляды – понятие относительное.

– Однако последствия от некоторых действий вполне предсказуемы, – ответил я. Мне вдруг показалось, что Валера просто немного разыгрывает меня, желая, чтобы я все это сформулировал сам. Но я продолжал: – Чем дольше она будет оставаться в таком состоянии и костенеть в нем, тем сложнее ей потом будет наладить собственную жизнь, когда удовлетворение естественных потребностей станет уже невозможным. Она просто разучится это делать. Так что желательно поторопиться сейчас. Пока она еще не ушла в это окончательно и не сожгла за собой все мосты. Ты ведь знаешь, чем это для нее закончится, – я оглянулся по сторонам и тяжело вздохнул, сделав небольшую паузу, – Тем более мой друг начал с ней встречаться, – продолжил я, – Нормальные отношения между парнем и девушкой. Я думаю это шанс для нее. Потом возможно будет уже поздно.

– Основные инстинкты не перебить никогда, – улыбнулся Валера, подняв на меня свой хитрый взгляд, оторвавшись от фотографий.

– Да, но их можно заглушить, и засунуть поглубже себе в задницу, исковеркав собственную же психику, – ответил я, – И к сорока годам создавать семью с нуля будет намного сложнее. У нее высокая вероятность умереть в одиночестве или спится, без нормальных отношений с мужчиной и без детей.

– Лесбиянки в общем-то заводят детей, – произнес Валера, продолжая разглядывать фотографии.

– Да, но лучше бы они этого не делали.

– Кто бы спорил.

Наступила небольшая пауза.

– Твой друг – это…

– Тот самый, с которым мы пытаемся создать группу, – подтвердил я.

– Все пытаешься создать группу… Не сдаешься, – медленно проговорил Валера, не поднимая взгляда.

– Всегда буду стремиться к этому, – ответил я.

Валера посмотрел мне в глаза, оторвавшись от разглядывания фото.

– Возможно сейчас твоя задача – эта девушка. И цель вашего… творческого союза – ее спасение.

– Я бы не хотел на этом останавливаться, – произнес я после небольшой паузы.

– Иногда какая-то мелкая кропотливая работа важнее наших грандиозных планов. Воля Божья…

– Меня это не удовлетворяет, – перебил я своего собеседника, – Мне нужна сцена, концерты, выступления, самореализация, слава. Мне нужна группа.

Валера утвердительно покачал головой, тем не менее, не соглашаясь, а как бы просто понимая, что я хочу сказать.

– Для начала сконцентрируйся на этой девушке, – произнес он.

– Именно поэтому я и пришел к тебе.

– Да, я понял.

Валера взглянул на фотографии, а потом снова посмотрел на меня.

– Почему сам за нее не молишься?

Я глубоко вздохнул.

– Я ведь уже не такой как раньше. Я не могу один нести это. Это слишком большая нагрузка для меня одного.

Валера утвердительно кивнул головой.

– Да… твоя болезнь, – как бы вспомнил он, – Как кстати она? Как твое здоровье?

Наступила пауза.

– По-разному, – коротко ответил я, – Именно поэтому мне нужна твоя помощь. Я не могу в одиночку делать это.

– Я понимаю. Ты и так сделал достаточно.

– Сейчас я намного слабее, чем был когда-то.

На лице Валеры образовалась улыбка.

– Его сила в твоей немощи.

Никогда толком не понимал эти слова.

– Ну да, ну да, – саркастически произнес я с каменным выражением лица.

– Ладно, – Валера собрал фотографии и начал засовывать их обратно в конверт. Он хотел что-то сказать, но я его перебил:

– Там еще флешка внутри, – на ней наши видео-записи с репетиций, она там тоже есть.

– Послушаю вашу музыку, – улыбнулся Валера. Он взял стакан с кока-колой и, отхлебнув немного, спросил:

– Надеюсь, она не одержимая?

Я немного задумался.

– Нн-нет… вряд ли… – отрицательно покачал я головой, с бессмысленным выражением лица, не концентрируя ни на чем своего взгляда, – Я бы понял. Это бы как-нибудь проявилось скорее всего… Да и… предпосылок мне кажется нет особых.

– Она лесбиянка – это смертный грех и извращение, – заметил Валера.

– Ну и что, – ответил я, – Сколько у нас извращенцев – не все же они одержимы. Единицы. Это редкие случаи. Воздействие – может быть. Какой-то контроль – да. Но одержимость – это же тотальный контроль, это тотальное подчинение воли, это когда человек почти полностью под властью… демонов…

– Я знаю, что такое одержимость, – перебил меня Валера с улыбкой на лице.

– Ну… вот я и говорю – скорее всего это уже проявилось бы как-то, – сделал я резюме.

– И, тем не менее, это может стать предпосылкой. Ее образ жизни.

Наступила пауза. Я задумался.

– Нам никогда до конца не понять этих механизмов и причин, почему так происходит, – наконец произнес Валера, развалившись на стуле и положив правую руку на стол, и постучав по его стеклянной поверхности пальцами, – Почему у одних так, у других иначе.

– Н-да, это кому как повезет, – согласился я.

– Повезет – смотря в каком смысле. Смотря, что ты называешь везением, – отрицательно покачал Валера указательным пальцем правой руки.

Я пристально посмотрел на него.

– Иногда чтобы познать свет нужно столкнуться с самой тьмой. А чтобы узнать, что такое чистота – искупаться в вонючей грязи. И познавать истину иногда тоже приходится – спустившись в самую смердящую яму, она там находится, зарытая глубоко-глубоко.

– Кто б спорил, – ответил я.

– Так что все относительно – как сказал один умный еврей.

– Он немного не об этом сказал, – улыбнулся я, – Ну… хотя философский смысл здесь трудно игнорировать.

– Вот и я о том же. Забавно – а ведь он даже не был верующим. А такие вещи понимал.

– Где-то я слышал, что он потом в результате поверил. Может гон. А может и нет.

– Его разум до сих пор для ученых загадка.

– У ученых еще много загадок.

Снова наступила пауза, которую я достаточно скоро прервал, сказав:

– Слушай, а может тебе с ней познакомиться? “Аську” ее дать? Как-нибудь с нами на репетицию съездишь.

– Нееет, – Валера взял стакан и допил свою кока-колу, – Это твоя работа. Ты лучше с людьми умеешь общаться. Я только ходатай.

Он встал из-за стола и мне показалось, что он так и уйдет, не проводив меня до выхода.

– Мне идти надо, – произнес он.

– Скажи мне!… – резко бросил я, остановив его, когда он уже начал разворачиваться.

– Что тебе сказать? – спросил он, посмотрев на меня.

– Что со мной происходит? Чем я болею? Может со мной что-то не так? Ты ведь много знаешь. Что Он тебе говорит?

Валера повертел головой, оглядываясь по сторонам, как бы собираясь с мыслями, не зная как ответить на мой вопрос, затем он наклонился, упершись руками в стол, и пристально посмотрел мне в глаза. Он смотрел так на меня некоторое время, потом медленно произнес:

– Если бы Бог что-то хотел тебе сказать – Он бы это уже давно сделал. Значит, по каким-то Его соображениям тебе не следует знать о причинах своей болезни. А если бы с тобой что-то было не так – Он бы сказал это уже раз десять. Ты же знаешь, как это бывает. Сколько раз в разных церквях “случайно” выяснялись те или иные нелицеприятные подробности. Все тайное рано или поздно становится явным. Это закон. Но некоторые вещи Он по каким-то причинам предпочитает скрывать. Ты меня уже спрашивал. Мне Он ничего не говорит… Так что перестань иметь себе мозг.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

25.

 

Был вечер. Около десяти часов. Оранжевое небесное зарево тихо опускалось над горизонтом, завершая своим спокойным и молчаливым движением светлую часть суток, передавая своей безоговорочной властью эстафету темной ночи и ее бледной спутнице Луне. Перестав злиться, потому что уже тупо надоело злиться, на духоту в квартире от того, что на улице весь день было жарко, я лежал на диване перед телевизором, устало переключая каналы, и пытаясь абстрагироваться от всего того, что видел, чувствовал и переживал за последние пару недель. Довольно-таки не слабо так утомившись за этот очередной день, я отрешался от всего мира и тупо уходил в астрал… Ну или в некое его подобие… И продолжал щелкать каналы… Ага!… Что тут у нас?... Я случайно наткнулся на трансляцию олимпийских игр на одном из каналов. Точно, блин. Идут ведь олимпийские игры. Выступление девочек гимнасток… Хм… Ну хоть что-то приятное в этот вечер. Заглядываясь на спортивные движения ног и других частей тела девушек я отложил пульт и вперился глазами в телевизор. Как сказал один старый российский рок-музыкант: “В Советском Союзе секса не было, поэтому в глубокой юности мы все удовлетворяли свои сексуальные эротические фантазии, наблюдая за выступлением девушек-гимнасток на Олимпийских играх”… Это были не мои слова… Дак вот значит, что чувствовали молодые юноши в Советском Союзе… Хм… Занятненько…

Я уже начинал понемногу расслабляться и даже уже чувствовал, как мой мозг начинает потихоньку получать небольшую долю положительных эмоций, как вдруг мне на телефон позвонил Евгений.

– Костя, у меня тут возникла небольшая неприятность с тем моим… помощником… так его назовем… Кеша, парень молодой, который приезжал со мной к Владу. Помнишь?

– А, ну, – ответил я.

Типа, да, я вспомнил.

– В общем, мне тут надо за ним съездить. Я бы хотел, чтобы ты со мной поехал. Мне понадобится твоя помощь. Ты сможешь?

– А что с ним? Что-то случилось? – поинтересовался я.

– Да нет, – ответил Евгений, – Ничего особенного. Просто… так… маленькая неприятность… Ну дак что? Я за тобой заеду тогда?

Честно говоря, у меня не было ни желания, ни даже сил, ни моральных, ни физических, ни сверхъестественных духовных, чтобы куда-то сегодня еще ехать. Но этот мужик помог мне с Владом. И я должен был ему. У меня все равно не было другого выбора.

Евгений подъехал к моему дому на машине через полчаса.

– Куда едем? Что с… Кешей случилось? – спросил я, захлопывая за собой дверь “Тойоты” и устраиваясь поудобнее на переднем сиденье. Я не хотел пристегиваться, так как все равно был уже вечер и еще мне было просто лень.

– Да с ним все нормально, – ответил Евгений, – Просто надо забрать его из одного места, – ответил Евгений.

– Только ради этого вы меня позвали? – поинтересовался я, делая интонацию как можно мягче и как можно более шуточной.

– Мне твоя помощь может понадобиться? – получил я невероятно исчерпывающий ответ.

– Придется драться? Надо будет кого-то мочить?

Евгений посмотрел на меня большими глазами.

– Нееет, нееет, – заулыбался он, внутри себя, наверное, осознавая мысль, что такие шутки уже не для его респектабельного возраста, – У тебя вид сильно уставший. Зря я, наверное, тебя вытащил, – заметил он в конце.

– Да нет, нет, что вы. Все нормально… Вы мне с Владом помогли. Так что все в порядке. Правда, – ответил я, потирая лоб.

И мы медленно начали движение на машине, аккуратно выезжая из дворов.

– Как, кстати, он там? – спросил Евгений.

Я улыбнулся.

– Замечательно. Он изменился. Сестра на него нарадоваться не может. Он бросает вредные привычки и начинает новую жизнь.

– Ну вот видишь, – радостно, но очень спокойно произнес Евгений.

– Еще ему жениться надо…

– Да, дойдет время и до этого. Ему в церковь надо. Иначе ему очень тяжело будет так одному, самому по себе.

– Да, – ответил я, – Это обязательно.

– Ты сам-то как? Нормально все? – поинтересовался Евгений.

Я пожал плечами.

– Так, по ночам кошмары снятся. В остальном все как обычно.

– Тебе бы тоже не помешало вернуться.

– Это вряд ли, – ответил я, вздохнув.

– Там щас многое изменилось.

– Да. Я знаю, – кивнул я головой.

Евгений понимал, что развивать дальше эту тему бессмысленно. Поэтому мы просто молча продолжили движение на его машине по улицам города, и я даже не представлял куда мы вообще едем.

Вскоре мы подъехали к какому-то ночному клубу и Евгений аккуратно припарковал машину с краю поближе к дороге, не углубляясь далеко в парковочные места.

– Нам надо вытащить его из этого клуба, – пояснил Евгений.

– Ааа, и всего-то, – произнес я, выходя из машины и рассматривая неоновые светящиеся вывески и зачаровываясь цветомузыкой, играющей снаружи на здании.

– Я же сказал, что ничего особенного. Просто парень решил немного развлечься и снять стресс, – ответил Евгений с усталой улыбкой на лице, на котором, отражаясь, переливались и мигали разные цвета от светящихся вывесок и неоновых ламп.

– А я-то уж приготовился… – произнес я, – В отрыв ушел? Захотелось расслабиться… Он один? И давно он там? – продолжал я выспрашивать по дороге, пока мы вдвоем направлялись к какой-то большой куче людей, которая, видимо, представляла из себя очередь.

– Да, должен быть один. Но ты сильно не расслабляйся.

Я подошел к толпе и остановился. Евгений пошел дальше, обходя людей, и продвигаясь туда дальше к входу.

– Там уже не пускают, – услышал я обращение, видимо, к нам или к себе.

Я пошел вслед за Евгением.

– Не пускаем уже, – услышал я ответ охранника, рядом с которым остановился Евгений.

– Послушайте, у нас там друг. Нам надо его забрать. Это важно… – начал Евгений.

– Мест нет, – перебил его охранник.

– Я понимаю. Но это правда очень важно. Нам срочно нужно забрать отсюда нашего друга. Мы заберем его и уйдем…

– Послушайте, мужчина, я же сказал – я не могу вас впустить, – произнес охранник. Этот охранник, здоровенный, спокойный, с колумбийской бородкой на своем добродушном прямоугольном лице, не смотря на всю твердость в ответах в общем-то казался очень адекватным человеком, с которым при желании можно было договориться. Он не был похож на какого-нибудь там бычара. Поэтому надежды попасть внутрь клуба представлялись мне еще до конца не потерянными.

– Там что ваш сын? – спросил в результате охранник.

– Да, – ответил Евгений.

– Вы же сказали, что друг.

– Он мне как сын.

Охранник посмотрел на Евгения, жуя жвачку и играясь в руке рацией.

– Ему уже есть восемнадцать?

– Да, есть.

– Тогда извините.

– Послушайте, – начал Евгений, – Нам действительно необходимо забрать его. Дело в том, что нашему другу нельзя пить. Если он напьется, я боюсь, что произойдет что-то ужасное. Я думаю, вы войдете в наше положение, – и Евгений протянул охраннику руку, в ладони которой была аккуратно запрятана какая-то денежная купюра.

Охранник пожал Евгению руку, незаметно взяв у него из ладони купюру.

Но дальше так ничего и не произошло.

Мы так и остались стоять за канатом, висящим между двумя металлическими стойками. А охранник тупо стоял и смотрел на нас, продолжая жевать жвачку и играть рацией в руке. И ведь даже не улыбался, скотина.

– Позовите директора. Мне нужно с ним поговорить, – сказал Евгений с явно копившейся уже внутри злостью.

– До входа в этот клуб – я здесь директор, – ответил охранник, указав рукой с рацией на входную дверь позади себя.

Мы продолжали тупо стоять и смотреть на охранника.

– Послушайте, молодой человек, – произнес Евгений, приблизившись к охраннику, который позволил это сделать, чувствуя свое превосходство в силе и не видя для себя опасности, – Нам в любом случае нужно попасть в этот клуб. И мы в любом случае это сделаем. Мы щас просто пойдем и позвоним в милицию, и скажем, что у вас здесь торгуют наркотой. Поверьте мне, я смогу убедить их в том, чтобы они устроили вам облаву. Или мы позвоним и скажем, что ваше здание заминировано. Тогда сюда приедут саперы и сильно обломают людям настроение. Не лишайте себя премии. Нам действительно нужно вытащить отсюда нашего друга. И мы сделаем это любым способом. Мы не будем устраивать какой-то скандал или дебош. Мы тихо, спокойно, никого не трогая, абсолютно незаметно войдем, возьмем нашего друга и уйдем, не испортив никому удовольствия. Вы можете сопровождать нас все время и следить за всем, что мы делаем. Но нам надо забрать отсюда нашего друга. И мы без него не уйдем.

Охранник постоял некоторое время, глядя на нас без особых эмоций, жуя жвачку и продолжая играть рацией в правой руке, и, видимо, то ли из жалости, то ли осознав, что мы действительно от него не отстанем, пока не выведем из клуба своего знакомого, аккуратно снял канат с металлического крючка на стойке и произнес:

– Ладно, проходите.

Вряд ли этого охранника всерьез получилось напугать или взять на понт, но, тем не менее, мы все же входили в клуб, следуя за огромной шкафообразной фигурой охранника.

– Только быстро. И без шума, – произнес он.

– Эй! А почему они прошли? – послышался сзади в толпе чей-то недовольный голос, но он остался уже там, где-то на улице, а мы были уже внутри.

Мы застопорились сразу же как только вошли, лишь немного отойдя от двери и сделав внутрь помещения всего пару шагов. Клубная музыка басами тяжело ударила по голове. Я чувствовал, как она начала резонировать мои барабанные перепонки, грудную клетку и гениталии. Некоторая масса ужратых людей, расползаясь, кстати, не особо плотной кучкой, переливаясь всеми цветами радуги в лучах агрессивной цветомузыки, истерически передергивалась в центре на танцпольной площадке. Возвышаясь над этой основной массой, с двух сторон на прозрачных площадках для танцовщиц go-go зажигали две девушки в сексуальных переливающихся купальниках. И та, которая была справа, мне почему-то нравилась больше и выглядела для меня более привлекательной, несмотря на то, что танцевала немного хуже той, что была с левой стороны. В нескольких метрах от танцпола, располагаясь по внутреннему периметру клуба, восседая на высоких стульях без спинок, за барными стойками проводила время в разговорах менее активная часть посетителей, попивая алкогольные коктейли и выкуривая сигареты. Пытаясь перекричать агрессивный техно-рэйв, эти люди орали друг другу что-то на ухо, не всегда правильно улавливая нить своего собственного разговора.

Евгений прошел дальше вглубь помещения, ища взглядом своего молодого помощника. Я прошел вслед за ним, и, остановившись чуть в стороне, заглядывая с другого ракурса, так же попытался найти Иннокентия среди всех этих людей. Я видел его всего один раз в жизни, так что вряд ли я реально мог его где-то разглядеть.

Охранник, который впустил нас, подозвал кого-то из своих людей и попросил за нами присмотреть, объяснив, что мы ищем какого-то парня. Сам он так же стоял рядом и наблюдал за нами.

Наконец, через некоторое время Евгений нашел этого Иннокентия, узнав его, видимо, по прическе и телодвижениям.

– Я его вижу, – сказал он и направился к танцпольной площадке, с правой стороны.

Я последовал за Евгением, пробиваясь сквозь басы тяжелого громкого техно-рэйва и истерически мигающую бесящуюся цветомузыку, отражающуюся на моем лице, я медленно проникал в толпу танцующих людей. Я подошел к той самой площадке для танцовщицы go-go, на которой с правой стороны танцпола, возвышаясь надо мной, танцевала девушка в купальнике, та самая, которая мне больше понравилась. Вскоре я заметил и Иннокентия. Он танцевал так же рядом с этой площадкой, с сигаретой в зубах, ужратый не меньше всех остальных танцующих, возбуждаясь от телодвижений девушки, но дошедший уже до такого состояния, когда все равно ничего не сможет, он просто уходил в отрыв, перемещаясь своим мозгом в какую-то иную реальность, явно не связанную с этим миром.

– Аааа! Евгееений! А я думал… вы не придееете! – протянул он наглым пьяным голосом, прокричав сквозь глушащую все в радиусе двадцати метров музыку, – А я вот… тут… Евангелизацией я занимаюсь!... Меня Бог послал проповедовать Его слово… этим бедным овцам!… – продолжал он кричать, – Это ах%$тельная миссия! Я спасаю гребанный мир!... Я хаччу спасти эту праааститутку! – указал он на девушку, танцующую на площадке наверху. Я поднял голову и посмотрел на нее, заметив ее косой взгляд, брошенный на нас троих сквозь физически изнуряющую агонию танца. Мы встретились глазами и я некоторое время продолжал смотреть на нее и ее красивое извивающееся тело, улавливая в ее взгляде некоторое непонимание того, что здесь происходит. В результате она ухмыльнулась, что как всегда свидетельствовало об инстинктивном желании в неловкой ситуации выглядеть как можно лучше и подать себя как можно с большим понтом, и, отведя глаза в сторону, она продолжила свой танец с еще большей интенсивностью.

– Чтооо? Может в меня тоже войдет сатана… и я стану такииим же… одержимым!… – кричал Иннокентий, – Идите вы на х%# со своей религией!

Не желая продолжать здесь эту сцену истерики, Евгений быстро подошел к Иннокентию и, прижав его за шею к себе, направился к выходу.

– Пошли, Иннокентий, тебе надо отдохнуть, – мягко произнес он.

Кеша не особо сопротивлялся и без каких-либо лишних звуков и движений поволочился заплетающимися ногами за своей шеей, которая все равно была зажата в локтевом суставе Евгения.

Мы вышли на улицу через черный ход, специально приготовленный для нас охранниками, и поползли к машине Евгения, припаркованной недалеко от дороги.

– Мне… Мне… Сатана… Сатана пришел… мне… сказал он… – что-то там бормотал всю дорогу до машины Иннокентий.

Мы подошли к машине. Евгений разблокировал замок, открыл двери и начал засовывать невменяемого Иннокентия внутрь на заднее сиденье.

– Сатана пришел ко мне, – наконец более-менее четко произнес Кеша, выпрямившись и встав лицом к Евгению, – Пришел и сказал, что у меня никогда не будет семьи… Я врежусь в дерево на машине и на всю жизнь останусь инвалидом, – промямлил он с улыбкой на лице, шатаясь и с косыми глазами, – Я тогда решил – а нах%$й мне вся эта жизнь!…

Евгений остановился. Он посмотрел своему пьяному помощнику в глаза и затем сказал:

– Он лжец и отец лжи. Зачем ты ему веришь?

– А вдруг, – ответил Иннокентий заплетающимся языком, – Он был такой реааальный.

– Этого не случится, – произнес Евгений.

– А если он прав?... Я боюсь… Мне стало страшно… – ответил Иннокентий и начал плакать.

Евгений схватил его голову своими мощными ладонями и, снова посмотрев ему прямо в глаза, произнес:

– Этого не случится, слышишь! Это ложь!... А теперь садись в машину. Тебе просто нужно отдохнуть.

Евгений запихнул своего пьяного помощника в машину. Тот вырубился сразу же, как только лег на заднее сиденье. Мы так же сели в машину и поехали отвозить Иннокентия домой.

Некоторое время мы просто молча двигались на машине по темным дорогам города. Наконец, Евгений как будто между делом произнес:

– Он хороший парень…

Я как-то неопределенно кивнул головой.

– Думаете, это правда… то, что он сказал? – спросил я как бы размышляя вслух.

– Не знаю, – ответил Евгений, – Надо будет разбираться. Может галлюцинации были. А может сам выдумал. Он же сейчас вообще ничего не соображает.

– Угу, – как бы согласился я, утвердительно кивнув головой.

– Он, правда, хороший парень, – снова произнес Евгений.

– Мне кажется ему… – начал я после небольшой паузы.

– Что? – спросил Евгений.

– Мне кажется ему лучше будет… найти перспективную работу, найти себе девушку, жениться, завести семью, нарожать детей, купить дачу и в старости выращивать в саду цветы на грядках… И жить как все обычные христиане в церкви, радуясь жизни и не занимаясь всей этой херней, и не гробить себе судьбу. И мозги не парить.

– Он и так может жениться. Одно другому не мешает, – ответил Евгений после некоторой паузы.

– Угу, – произнес я, – И развестись через полгода… Я такое уже видел. И вы тоже видели.

Евгений посмотрел на меня.

– Какой-то у тебя пессимистичный взгляд на жизнь, – произнес он.

– А вы не помните, как сатана разрушает семьи? Не насмотрелись еще?

– Человек сам должен суметь сохранить свою семью. Сатана тут ни при чем, – ответил Евгений.

– Ну-ну… кто б спорил, – утвердительно покачал я головой.

– Ну я же пока женат. И не собираюсь разводиться, – убедительно произнес Евгений.

Наступила пауза.

– Я смотрю у тебя депрессия, – услышал я потрясающе проницательное замечание.

– Нееет, – покачал я головой, улыбнувшись, – Какая еще депрессия?… Это не депрессия.

Затем я глубоко вздохнул и снова наступила пауза.

– Как у тебя дела-то вообще? – спросил Евгений, – Я вижу, что ты немного не в настроении. Но как жизнь вообще? Как здоровье?

Я пожал плечами.

– По-разному.

– Так до сих пор и болеешь?

Я задумался.

– Да, – ответил я, – Периодически.

– Лучше не становится?

– Мне диагноз поставить не могут… Я не знаю… ничего.

Наступила долгая пауза, в течение которой я тупо рассматривал в окна ночной город, по которому мы ехали.

– Приходи как-нибудь на собрание, – произнес Евгений.

Я ухмыльнулся.

– Да. Щас же. Уже побежал… Ноги моей больше не будет… – как-то не договорив, запнулся я и остановился.

– Костя, так нельзя, – наконец, сказал Евгений, – Тебе вернуться надо… Ты устал, я вижу. Я тебя вид уставший. У тебя глаза уставшие. Движения уставшие… Мысли уставшие… Ты не сможешь так долго.

Я подумал.

– Не смогу что? – переспросил я.

– Ты же один совсем, – ответил Евгений, – У тебя помощи никакой нет. За спиной никто не стоит. Никто не поддерживает… Ты сломаешься так.

– И что? – ответил я, – Взаимосвязи не вижу. Причем тут это?

Евгений вздохнул и, выдержав паузу, снова произнес:

– Тебе надо вернуться.

– Для чего? – спросил я.

– Вместе легче… Один в поле не воин…

– Один? – произнес я, – Один?... – и тут меня прорвало, – А я и так всегда был одни. Что сейчас, что тогда. Какая разница? Как будто когда я в церковь ходил, меня кто-то поддерживал. Как будто когда я был в ней, за мной кто-то стоял. Да хрена с два. Никого за спиной не было. Никто меня не поддерживал, когда я занимался всем этим в церкви. Половина только гнобила и постоянно палки в колеса ставила. А другая половина – ей просто было насрать. Всем было насрать. И когда я свалил, тоже всем насрать было. А кто-то был даже рад. Никто меня не поддержал. И никто мне не помогал никогда. Так что разница в чем? Нет ее. И так и не было никогда никакой поддержки. Только хуже еще было, – наконец выговорил я то, что копил несколько лет, затем я вздохнул и продолжил, – А потом, когда пришел сатана и начал разрушать мою жизнь и мое дело – кто мне помог? Никто. Всем наплевать. А потом когда он пришел и начал действовать через ВЕРУЮЩИХ людей, через тех, кто сам ходил в эту церковь – начал через них действовать в моей жизни… Что мне тогда было делать? Ведь было такое? Было. Дак как? Что тогда делать?... О чем вы говорите вообще? Какая нахрен поддержка? Какая помощь? Никогда ее не видел.

Евгений посмотрел на меня и задумался.

– Ты ошибаешься, – произнес он, – Были люди… которые тебя поддерживали. И сейчас есть. Да, не все в этой церкви правильно. Много вещей, которых быть не должно. Но не стоит все в одну кучу сгребать – это несправедливо. Не совсем все так, как ты говоришь.

Я утвердительно покачал головой, сжав губы.

– Конечно, – произнес я, улыбаясь.

Мне еще много, что хотелось сказать, но развивать эту тему все-таки особого желания не было. Я ставил внутренний блокиратор и просто затыкал себе рот, пытаясь слить этот разговор. Я уже не доверял никому.

– Ты ошибаешься, Костя. Не все так, как ты говоришь, – вздыхая, произнес Евгений, – Ты просто все в таком свете видишь. И тебе правда вернуться нужно. Так нельзя. Ты устал – это видно. Тебя сломают. Рано или поздно тебя сломают. Мир тебя сломает. Сатана тебя сломает. Ты не можешь заниматься всем этим в одиночку. Это самоубийство.

– Уж лучше так, – произнес я, ухмыльнувшись, вглядываясь сквозь стекло в движение дороги, по которой мы ехали, – Уж лучше так, чем вернуться в стадо этих баранов… и козлов.

Евгений тяжело вздохнул.

Вскоре мы подъехали к дому Кешы и выгрузили его, дотащив до квартиры.

Мы не стали разбираться с его мамой, которая была в каком-то непонятном шоке, мы лишь акцентировали внимание на том, что вытащили его из ночного клуба, а сами ваще с ним не бухали ни разу.

Потом Евгений довез меня до моего дома.

– Знаешь, иногда люди ошибаются, – произнес он в конце, когда я уже выходил из машины, – Нужно быть снисходительным к их ошибкам.

– Пускай платят за свои ошибки, – ответил я, – И я бы хотел видеть снисхождение так же и к себе, а не только к другим. Мне нужна справедливость.

Евгений покачал головой, посмотрев куда-то в сторону.

– Я тебе позвоню, – произнес он в результате после некоторой паузы, – Еще увидимся.

– Конечно, – ответил я, сменяя тон на более дружелюбный и спокойный, – До свидания.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

26.

 

Я проснулся ночью от утомительных и невероятно занудных мяуканий моего серого полосатого кота, который жил у меня в квартире. Он сидел где-то в прихожей, забравшись на высокую тумбочку, и всячески пытался обратить на себя внимание, осторожно, и, видимо, как ему казалось, не навязчиво напоминая хозяевам о своем присутствии в доме. Он подавал голос как-то жалобно и очень неуверенно, полагая, наверное, что его в результате никто не услышит и он вскоре пойдет спать. Сквозь дрем я чувствовал его некоторую робость и понимание всей неловкости создавшейся ситуации. Нежелание устраивать истерику заставило его отказаться от идеи ходить с криками по квартире. Осознание того, что ночью его кормить никто не будет, так же делало бесперспективным любое стремление потереться о дверцу холодильника. То, что его никто не выпустит за порог квартиры, а если и выпустит, то обратно уже не запустит – было для него такой же очевидностью, как и то, что вода мокрая, а мясо вкусное. Поэтому он и не стоял возле двери. Туалет был открыт. Дак какого ж хрена тогда ему надо было? Кажется, он сам сидел и думал про себя: “Щас мяукну еще пару раз, перекрещусь, что никто не проснулся, и со спокойной совестью пойду спать”. И каждый его заунывный стон с крайними признаками неуверенности в голосе был как предпоследний.

Наконец мне надоело, я встал и пошел в прихожую. Уже осознав всю непривлекательность своего положения, кот попытался спрыгнуть с тумбочки и тупо улизнуть. И уже в полете одновременно с восприятием давящей на его большие мохнатые уши полной злости фразы “Заткнись тупой комок серой шерсти! Заткнись!”, он ощутил шлепок моей ладони на своей костлявой заднице, и приземлился на пол с некоторым дисбалансом положения собственного тела в пространстве. Он гордо полизал ударенное место и с чувством выполненного долга пошел спать в другую комнату.

Когда я вернулся к себе в кровать, я ощутил невероятный страх в своей комнате. Этот страх распространялся по всей квартире и, расползаясь по углам, тяжело оседал на стенах и предметах мебели, медленно стекая по ним, словно какой-то конденсат газообразной жидкости. Я отвернулся к стене, пытаясь заснуть, но ощущение неопределенности, происходящей за моей спиной и чувство незащищенности, заставило меня повернуться на другой бок. Инстинктивно желая контролировать ситуацию, я все же поворачивался обратно спиной к стене, понимая, впрочем, что мне все равно придется перетерпеть этот страх и закрыть, наконец, глаза, попытавшись отключить сознание. Казалось даже, что тьма сейчас в этой ночи была какой-то ощутимой, материализовавшейся субстанцией, она покрывала меня своей вязкой плотной массой и всей тяжестью давила на мозг и обостренные до предела чувства.

Кошки – удивительные создания. Где-то я слышал, что они очень хорошо чуют духовную обстановку. Чуют призраков и демонов, и всякую другую нечисть. Они словно находятся между двумя мирами, между миром людей – миром материальным, и миром потусторонним – миром духовных существ. Способность животных к духовному чутью так же подтверждается и большинством христианских представлений. И я так же не был склонен ставить под сомнение эту теорию.

Когда сатана приходит – первое, что он приносит с собой это страх. Он лжец и отец лжи, другими словами, он – создает людям иллюзии. А страх – одна из самых величайших и эффективных иллюзий. И я это знал. Поэтому начинал привыкать уже к подобным вещам.

Последние несколько месяцев я жил с восприятием этой реальности как какой-то черной бессмысленной и невероятно тяжелой и унылой обстановки. Казалось, меня загнали в какую-то клетку. Абсолютная правда: между тем, кто скован, и тем, кто находится в замкнутом пространстве – огромная разница. Все происходящее со мной за последнее время ввергало меня в какую-то глубочайшую депрессию, через которую я не мог наблюдать для себя каких-либо положительных ощущений в окружающем мире. Еще и постоянный страх по ночам. Что-то приходило и накрывало меня этим страхом как каким-то тяжелым ковром Биджар. А может сейчас у меня просто что-то немного сбилось в работе инстинкта самосохранения? Настороженность. Ощущение опасности в собственном доме. Причем опасности не физической. Может, мне действительно пора было сходить к психиатру. Может, у меня реально мой невроз, который был уже очевиден, начинал потихоньку перерастать в психоз?

Насколько мне было известно, в медицине психиатрические заболевания определялись статистическим отклонением от нормы некоторых параметров и страданием, которые эти отклонения вызывали. То есть болезнь – потому что отклонение от нормы, и болезнь – потому что вызывает страдание. А то, чего больше – то и норма. На мой взгляд – да, в общем-то, и не только на мой – это были несколько сомнительные критерии. Так, например, в этом мире существует очень много говёной музыки, но из-за того, что ее так много – она не стала от этого менее говёной, и профессиональные музыканты не собирались признавать ее нормой. Одновременно с этим и хорошие композиторы часто страдают от того, что их более качественный продукт не получает должного признания по сравнению с тем отстоем, который пишут их коллеги по цеху. Потом через некоторое время такие композиторы частенько становятся легендами. Просто – объективно – люди слушают музыку по разным причинам, и нравиться она им может тоже по разным причинам, и не всегда потому что это качественный продукт. Качество в данном случае всего лишь один из параметров, по которым музыка может нравиться. Об этом долго можно спорить, но во всяком случае, мне казалось, что не всегда справедливо искать истину там, где большинство. Большинство в глобальном смысле – то есть, и людей, и мнений, и правил, и параметров, и товара, и денег, и даже разума. В медицине, в которой все было довольно относительно, одной из наиболее относительных областей с точки зрения истины была психиатрия. Даже обычные врачи, которые знают, что в их сфере лечения все очень относительно, говорят про психиатрию: “Да, это же психиатрия. Там все относительно”, потому что знают – там действительно все еще более относительно, чем у них. Это, конечно же, не исключает психиатрию из тех инструментов, которые могут помочь человеку. Просто, наверно, этим инструментом должны владеть люди, у которых присутствует хотя бы очень небольшое желание помочь другим и твердые моральные принципы – люди, которые не просто хотят срубить кучу бабла на фармацевтических фирмах, и люди, которые не просто хотят отработать смену и пойти домой, забивая на саму мысль о том, к чему реально может привести их лечение и их ошибки. Психиатрами, как и вообще, врачами должны становиться люди, которые реально парятся за свои ошибки. Люди с чувством ответственности. А когда человек становится абсолютно уверен в своей правоте, теряя способность к диалектическому восприятию реальности – он может наделать очень много ошибок. Лично я с психиатрами, и даже с психологами (практикующими) никогда не сталкивался. Поэтому мне хотелось верить, что среди них подобных человеков не много.

Я знал, что психиатры могли бы подумать по поводу моих ощущений. Я тоже видел зацикливание в жизнях людей и невозможность адекватного восприятия реальности. А еще я видел, как из людей изгоняют бесов. Еще я видел, как в жизни восстанавливается справедливость, в контексте казалось бы какой-то невероятной случайности, приводя однажды все в состояние абсолютного и исчерпывающего баланса. Еще я видел как люди жили в церкви, будучи благочестивыми верующими и уважаемыми прихожанами, десятки лет, а когда вдруг начинали пытаться что-то изменить в этом мире и шли против зла, бросая вызов сатане – заканчивали жизнь в полнейшей разрухе, на краю гибели, проклиная все на свете в том числе и церковь. Еще я видел, как люди менялись под моим влиянием. Еще я несколько лет занимался тем, что формировал у людей в сознании те или иные принципы мышления, определяя их дальнейшее мировосприятие. Я пытался смотреть на все с нескольких позиций. Потому что видел и психически нездоровых людей, и наблюдал работу сатаны в этом мире. Занимаясь постоянной рефлексией и анализируя окружающую меня действительность, я старался докопаться до истины, понимая, что до абсолютной истины на этой земле докопаться никто не может.

Я начинал привыкать ко всей это шняге – депрессии, страхам, кошмарам по ночам, неврозам, болезни. Я старался объективно оценивать ситуацию, и знал, что если я вновь объявлю перемирие – скорее всего через какое-то время я вернусь к обычной более-менее нормальной жизни. Главное только вовремя успеть его объявить, осознав, что ты находишься уже на краю. Главное только, чтобы не было слишком поздно. Главное только, чтобы не уйти в это настолько далеко, когда станет уже очевидно, что вернуться назад невозможно.

Я понимал, что все мои ощущения – может быть не что иное, как просто результат разбалансирования нервной системы. Если мое восприятие реальности станет сильно искажаться и все это начнет заходить слишком далеко – я пойду к психиатру. Поэтому мне нужны были разные люди, с которыми бы я постоянно общался. В том числе и обычные мирские неверующие – чтобы давать альтернативный взгляд на вещи. Так я мониторил свое собственное состояние – анализируя реакцию своего окружения на мои действия. Если я замечу какие-то нестыковки – я обращусь к специалисту. И хоть я и не знаю, где здесь истина – но я сделаю все, чтобы вернуться в систему нормальной жизни, прекрасно понимая, что эта система может оказаться иллюзией. Иллюзией – как впрочем, и то, чем я занимался.

Опасно строить для себя убеждения. Разумнее – допускать возможность различных вариантов развития событий. Приходится жить предположениями, а не уверенностью. Это сложно, но это единственный способ избежать абсолютного краха всей жизни в один прекрасный момент. Ты не знаешь, где правда, а где ложь. Все, в чем ты убежден – может оказаться иллюзией. Все, что ты считаешь своим мнением – может быть лишь чьим-то внушением. Все, что ты воспринимаешь как собственное решение – может являться лишь чьей-то манипуляцией. Верить нельзя никому. Иногда люди обманывают друг друга. А иногда люди обманывают сами себя, пытаясь неосознанно убедить в своей лжи и других. А иногда люди обманывают тебя, желая тебе добра. Необходимо брать информацию из разных источников и сопоставлять. Абсолютная стопроцентная уверенность в чем-либо – признак глупости и недальновидности. Тем более в контексте того, что я видел на протяжении своей жизни. Я видел – людьми постоянно кто-то управляет. Кто-то управляет любимым человеком. Кто-то управляет своими подчиненными. Кто-то управляет массами, народом. Возможно, кто-то управлял и мной. А я так же, будучи незаметным, оказывал влияние на других людей. Во всех своих действиях и жертвах ради своей веры я наблюдал расчет. По-другому для меня было – путь к погибели. Потому что проще всего управлять тем, кто твердо в чем-то убежден и чье поведение изначально и абсолютно предсказуемо. При всем при этом – я готов был отдать жизнь за свою веру. Но как я уже сказал – это был всего лишь холодный математический расчет.

 

Когда я проснулся утром, мне позвонил Слава.

– Слушай, чувак, тут, короче, шняга такая. Я щас уезжаю на пару недель. Тут меня попросили поиграть съездить с группой с одной. Так что меня не будет. А у нас, короче, базу нашу закрывают. Ну помнишь, я тебе говорил?

– Что, уже закрывают? – спросил я.

– Да. Все уже. Когда снова откроют – неизвестно.

Действительно закрывали на неопределенное время ту репетиционную базу, на которой мы постоянно тусовались. Поэтому перед нами вставал вопрос – “что делать дальше?”. Теперь уже нахаляву ничего не будет. Придется искать место. А плата за каждую репетицию – будет стимулировать к тому, чтобы нам развиваться и стремиться к чему-то более серьезному. Кажется, мой отдых от концертной деятельности заканчивался. Хотя я не мог сказать, что я хоть сколько-нибудь отдохнул. Как дальше жить – я не представлял, я еще не был готов вновь к чему-то серьезно стремиться в плане музыки и рвать свою жопу на выступлениях.

– Короче, надо бы с Катей последнюю репетицию провести, – продолжал Слава, – Ну я уже не смогу с вами. Мне сегодня вечером уже валить надо. Еще надо собраться. Так что бери ее и тащи сам на базу. Там хоть перед закрытием последний раз поиграете и потрете там за всякое. Я ей уже позвонил. Сказал, что вы свяжетесь. Либо ты ей позвонишь. Либо она сама тебе позвонит.

– Ну, как-нибудь срастемся, – ответил я.

– Ага. Ну в общем поиграйте там без меня. Можешь полечить ее там немного один на один. У нас с ней, кстати, отношения испортились.

– А чо у вас? – поинтересовался я.

– Да… Достала она меня. Постоянно ругаемся. Из-за своих этих приколов лесбийских мне истерики закатывает. Вообще наверно скоро расстанемся. Ну мы уже договорились, что даже если расстанемся с ней, то все равно будем поддерживать деловые отношения. То есть мы все равно как бы типа группу организовываем… будем продолжать ее учить. В общем, устанавливай с ней контакт поглубже.

– Угу.

– Ну, в общем, там созвонитесь, – начал уже заканчивать Слава.

– А чо, слушай, когда откроют снова базу? – спросил я.

– А я без понятия, – ответил Слава, – Там вообще чо-то неизвестно. Но Катя сказала, что возможно у нее получится, там, договориться с одной базой подешевле. Так что это с ней потом надо еще будет обсудить.

– Ага. Понятно. Ну, может, седня тоже потрем с ней за эту тему.

– Ну вот… – заключил Слава, а потом: – А мы с ней… да я не знаю даже… Короче, я запарился уже с ней, – снова поднял Слава тему своих отношений с Катей, – Короче, она такая тоже… психованная немного. У нее проблем куча, своих, там, тараканов всяких.

– Ну еще бы. Она лесбиянка. Ты думал, она живет в гармонии с природой? – заметил я.

– Ну вот, видимо, я все-таки так и не думаю. В общем репайте там с ней. Можешь трахнуть ее за меня.

– Посмотрим, – ответил я.

Я закончил разговор по телефону и задумался, подняв голову немного вверх.

– Нееее, – произнес я в результате на последнюю фразу Славы.

Все-таки мы были очень циничными верующими. Слышал бы наш разговор пастор нашей церкви. Конечно же это была шутка. Никто никого трахать не собирался.

Я созвонился с Катей и мы договорились о времени репетиции.

У меня до сих пор кружилась голова. Я чувствовал себя не самым лучшим образом. Поэтому представлял, чем для меня может обернуться очередная репетиция. Но я должен был ее провести. Когда будет следующая – неизвестно. Да и Слава уезжал – тоже не самый положительный момент. К тому же у них сейчас испортились отношения. Хотя, может, им двоим нужно было отдохнуть друг от друга. В общем, эту репетицию надо было провести. Я и так не сказал бы, что у нас наблюдался сейчас большой избыток общения. Тем более, после всех запар, которые испытывал мой мозг в последние две недели. Нужно было держать контакт. Еще надо было конкретно поговорить о другой базе, которую предлагала Катя в будущем, обсудить это, узнать все. Короче, я должен был провести эту репетицию.

– “Держать контакт. Держать контакт”, – думал я про себя, когда ехал на автобусе на репетицию с Катей, испытывая почему-то при этом волнение и неприятное сердцебиение как обычно. Держать контакт было важно. Я уже видел, как терялся контакт с человеком. Сначала он ослабевал, потом ослабевал еще сильнее, потом ослабевал еще-еще сильнее, потом просто терялся и сам человек. Забавно, но работая с людьми несколько лет, я реально наблюдал за тем, как в процессе эти люди либо умирали, либо пропадали без вести. Я не знал, почему так происходило. Но так было. Причем, я ни на кого никогда не давил, у меня всегда были именно дружеские отношения, а уж потом разговоры о религии. Я не пихал никому Библию в уши и в другие отверстия, я всегда делал так, что человек сам начинал интересоваться этими вопросами и сам спрашивал меня, желая, чтобы я ему начал проповедовать религиозные доктрины. Человек сам проявлял инициативу. Так было лучше. Я специально к этому подводил. Я по возможности работал хитро и аккуратно. Наверное, я в этом случае был в чем-то похож на девушку, желающую обратить на себя внимание парня – нужно было только чуть поманить пальцем, а там парень уже сам бежал следом. Ну а если не бежал – то тогда уже, скорее всего, ничего не поможет. Ну… хе-хе… я был не девушка, я в этом случае просто начинал действовать по-другому. Но, так или иначе – я часто становился свидетелем смерти или исчезновения тех людей, с которыми в данный момент времени работал, пытаясь сформировать у них определенные принципы мышления. Мои друзья, которых я знал по десять лет, особенно верующие – с ними ничего не случалось, а эти мерли только так и куда-то пропадали. Еще один такой вот прикол. Нет – моя церковь не приносила их в жертву. Это происходило и тогда, когда я уже был вне церкви. И факт оставался фактом – многие люди, на которых я долгое время пытался влиять, либо исчезали, либо умирали в конце. Самоубийств, слава Богу, не было. Причины смерти, как правило, оставались до конца не выясненными. Это правда. Возможно, здесь я так же наблюдал работу дьявола. Но данная закономерность становилась неприятно очевидной. И у нее должны были быть причины. Большинству людей такая мысль покажется бредовой – но, возможно, Бог специально сводил меня с теми людьми, кто в скором времени должен был преставиться.

Но, кажется, Катя была не тем случаем. Тем не менее, терять контакт с ней было нельзя.

Я приехал на репетицию. Мы очень мило позанимались. Я пофигачил на басу, заставляя Катю играть простые гармонические партии, которые у нее уже потихоньку начинали получаться. Потом мы так же мило побеседовали на всякие разные отвлеченные темы. Немного, совсем чуть-чуть, коснулись темы религии. Затем обсудили ее вариант с занятиями на какой-то базе у одного из ее знакомых. Плата была вполне приемлемая, даже низкая. Не бесплатно, конечно, как здесь, но и не дорого. В общем, репетиция и общение прошли прекрасно, и очень даже продуктивно. Я начинал расслабляться, воспринимая Катю уже не как объект для формирования каких-либо принципов мышления, а просто как друга.

Домой я ехал, задыхаясь и с головными болями, глядя широко вылупленными глазами сквозь запотевшие стекла солнечных очков в одну точку. Как обычно. Начало повышаться давление. Я переутомился. Мне было хреново, и я только радовался тому, что хотя бы сидел у окна, а не стоял в этом душном автобусе.

“Держать контакт. Держать контакт, – думал я про себя, – Нельзя позволить Кате потеряться”.

Это было похоже на паранойю, но, кажется, я снова наблюдал действия сатаны в своей жизни.

“Лишь бы только Катя не умерла”, – подумал я про себя и улыбнулся.

Мне начинало казаться, что я занимаюсь какой-то абсолютной хренью, не понимая вообще, ради чего я все это делаю, я подумывал о том, чтобы мне бросить все это и попробовать построить какую-нибудь финансовую пирамиду. Или срубить бабла, написав какой-нибудь тупой слезливый недалекий мыслями и текстами музыкальный альбом христианского прославления под названием “Я пройдусь с Иисусом по лазурным берегам счастья”, и пропихнуть его в какой-нибудь церкви. Все будут слушать, как стадо баранов, будут слушать и петь, куда денутся. Люди везде одинаковы. Но нет – я продолжал пытаться оказать на этот двинутый мир какое-то положительное влияния, формируя у людей принципы морали и нравственности, и чувство ответственности, и разрушая стереотипные представления, которые несли ложь и могли привести к погибели. Наверно, я был идиот.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

27.

 

Занимаясь несколько лет тем, чем я занимался, я с уверенностью мог заявить: все-таки одно дело проповедовать свои идеи на публике, на сцене, на концертах, через Интернет, через искусство, в средствах массовой информации, рассчитывая на большую аудиторию, и — совсем другое дело работать лично с каким-то конкретным человеком. Проповедуя на публику, ты просто приходишь и создаешь определенный информационный поток, который так или иначе оказывает какое-то влияние на людей. Что будет дальше, потом, тебя уже не особо интересует, ты выполнил свою работу, и идешь в другое место. А работа с человеком на протяжении долгого времени – кропотливый и упорный, требующий большого количества времени и нервов, труд. Безусловно, выступление на большую аудиторию – это еще более нервная работа. Именно поэтому мне теперь было уже довольно трудно играть на сцене. Но конкретная работа с человеком – это тоже не халява, это уже нечто совершенно другое. Так как я в различные моменты своей жизни находился и в том и в другом качестве, то мне было что с чем сравнивать. Хотя самым тяжелым, что я когда-либо делал за свою короткую жизнь, для меня все-таки оставалось выступление на сцене.

Все эти схемы, модели, предполагаемые варианты поведения человека и способы воздействия на него – все это выглядит очень логично, и вроде как, судя по тому, как расписано по схемам, довольно просто, но в действительности всегда все намного сложнее. Человеческое сознание – потемки, и никогда в точности не знаешь, что там может таиться, и если решил проникнуть в него – никогда не знаешь, что тебя там может ожидать. Часто люди оказываются немного умнее и не настолько стандартно мыслящими, как мы их видим вначале. И некоторые вещи, бывает, ускользают из нашего поля зрения, а затем преподносят нам сюрпризы, разрывая ту схему поведения, которую мы уже смоделировали. Это бывает забавно.

Я сидел за компьютером, бесцельно шаря по интернету в поисках чего-нибудь интересного, и постепенно начинал от этого немного уставать, понимая, что переработать весь объем информации, который передо мной, мне все равно не удастся. Наблюдая уже некоторое время депрессивный статус в “аське” у Катерины, я все же решился и спросил, что уже у нее такое случилось, написав свой вопрос по возможности не навязчиво.

– “Да так. Дастало все. Жизнь долбаная”, – ответила она.

– “Ясно… Да, жизнь такая… Сам тоже от нее не в восторге”.

– “Что тоже припекло?”

– “Не то слово”.

– “Понятно все. Вот и у меня тоже хрень”.

– “Ясно”, – заключил я.

– “Как у вас со Славой дела?” – решил спросить я уже более конструктивно.

– “А он не расказывает? Вы же друзья”.

– “Ну, он что-то рассказывает, но не все”.

– “Мы с ним ругаемся в последнее время постоянно. Наверное нам нельзя долго вместе быть”.

– “Ясно. Это конечно вам решать, ваши отношения, но всегда же будут какие-то трудности… слава говорил что он к тебе привязался”.

– “Я к нему вроде тоже как привязалась, – ответила Катя, – Только мыв сев равно ругаемся… Еще и с девушкой со своей недлвано поссорилась”.

– “Хм… а ты никогда не думала что твои отношения с твоей девушкой… – начал писать я и:

“Нет, блин”, – подумал я. Напишу-ка я лучше:

– “Хм… а ты никогда не думала что твоя связь с твоей девушкой может стать проблемай в отношекниях со Славой”.

Посмотрим, что ответит.

– “Нет, скорее я думала что моя связь со Славой может стаь проблемой в отношениях с моей девушкой” (и смеющийся смайлик).

“Ха-ха… Ишь ты, какие мы. А зачем тогда сама звонила ему?” – подумал я про себя, а написал (ответив перед этим тоже смеющимся смайликом, всегда сильно снимающим напряжение):

– “Но ведь твоя девушка все равно всех твоих потребностей не удовлетворит. Мне кажется со Славой отношения в дангом случае имеют некоторое преимущество в этом плане”.

Я уже конкретно ставил перед ней этот вопрос.

– “Каких это например потребностей не удовлетворит?”, – только лишь ответила Катя.

– “Ну рано или поздно все равно захочется иметь нормакльную семью, мужа, захочется иметь детей, материнский инстинкт… захочется замуж”, – написал я.

– “Замух я пока не хочу” – ответила Катя, и потом добавила:

– “Замуж… Хотя ребеночка да, ребенка мне хочется. Только не сейчас, но вообще хочу иметь детей.”

– “Ну вот… как будешь решать эту проблему?”

– “Не знаю”, – ответила Катя.

Я выдержал паузу. Ладно, что еще не написала, что возьмет ребенка из детдома, чтобы воспитывать его со своей девушкой, иначе я много что мог бы ей на это ответить. Но нет, так не написала.

– “Катька, не уходи в это слишком глубоко, – начал я, – Потом все будет намного сложнее. Щас ты пока еще молодая. Потом с возрастом некоторые вещи станет делать очень трудно. В частности – заводить новые знакомства. Приваыкнешь общаться с одними девушками – с парнями познакомиться станет еще сложнее. Все только еще хуже будет. А основные инстинкты все равно не сможешь так просто игнорировать. Это путь в никуда”, – решился я конкретно зафигачить по ее сознанию.

– “Знаешь, Константин, это все не так то просто”, – написала Катя, и мне показалось, что она начала сердиться.

– “Я понимаю”, – ответил я.

– “Я не могу взять и сразу так изменить свою жизнь. Тем более тут отношение с человеком”, – снова напечатала Катя.

– “Я знаю, это все очень сложно. Я не считаю, что это просто. И не получится просто так сразу все изменить. Я просто хочу сказать, что потом все будет еще намного сложнее”, – писал я.

– “Я конечно понимаю что я гоню сильно, и надо как то по другому. Но так сразу это все не решается”, – опередила меня Катя, пока я писал сообщение.

– “Я понимаю, – ответил я, – Не злись. Я желаю тебе только добра. Поэтому и говорю тебе о том к чему это может привести в будущем. ”.

– “Возможно ты и прав… – ответила Катя, – И я не злюсь… правда… просто это все требует тщательного обмозгования”.

– “Это безусловно… всегда нужно думать и все обмозговывать. Просто сейчас ты еще можешь из этого выйти – сейчас ты пока можешь это сделать. Потом будет сложнее. И последствия потом будут более серьезными”.

Наступила пауза в нашей переписке.

Через некоторое время Катя ответила:

– “Может быть… Но это все потом. А щас пока можно пожить так как хочется”, – написала она и поставила в конце смеющийся смайлик.

– “Смотри. Твое дело. Ты же понимаешь сама что ни к чему хорошему это не приведет”, – только лишь написал я.

Снова наступила пауза в переписке.

– “Все равно когда смотришь и думаешь за кого бы выйти замуж – понимаешь что вкруг тебя одни дебилы и бараны, и понимаешь что за таких как-то не особо зочется выходить”, – наконец прислала сообщение Катя.

“Хм”, – подумал я.

– “Ну да, это ваще проблема конечно. Козлов конечно до хрена всяких”, – написал я и тут же получил продолжение:

– “Либо идиоты, которые количеством оттраханых женщин пытаются повысить так свою самооценку”.

– “Да, это правда, есть такое. Люди вообще очень многое делают исключительно из-за своиз комплексов”, – согласился я и таким образом немного увел на время разговор от основной темы чуть в сторону, что иногда бывает полезно.

– “Вот и я говорю. Люди ваще процентов на 90 поступают из-за своих комплексаов чтобы доказать себе что что-то значат”.

– “Базару ноль. Даже в брак часто вступают только лишь из-за этого”.

– “В том-то и дело. Но это глупо”.

– “Конечно глупо. Нужно головой думать”.

– “Вот-вот. Люди должны вступать в брак потому что любят друг а друга а не пытаясь решить какие то свои проблемы”.

– “Вот и я о том же. Из-за этого часто потом такие кикозы начинаются”.

– “Ага. Потом разводятся и обвиняют во всем другого”.

– “Точно. Хотя сами изначально знали, что их брак обречен на развал”.

– “Вот вот”.

“Ладно, хватит, – подумал я, – Ты молодец, на правильном пути, это все, безусловно, истина… правда, жизнь, конечно, всегда сложнее, чем твои представления о браке, но да ладно… короче – возвращаемся к нашим баранам”.

– “Но все равно это не значит, что все парни одни уроды. Есть и нормальные. Просто ты может еще их не встречала”, – написал я.

– “Да встречала… просто они на меня как-то внимания не обращали… либо удже все заняты были”, – ответила Катя.

“Хм, – подумал я, – Хотя бы честно. Объективно мыслим”.

– “Ничего встретишь еще. Найдешь кого-нибудь, до фига парней. Все у тебя нормально будет. Я уверен. Только вот когда встретишь парня – твой образ жизни и твои лесбийские наклонности могут стать серьезной проблемой для нормальных отношений с ним. Вот поэтому я и говорю – не уходи в это глубоко. Это не приведет тебя ни к чему хорошему. Правда”.

– “Может ты и прав”, – получил я в результате ответ.

Так, ну ладно, уже что-то. По крайней мере, она уже все это признает. Я подумал – дожимать ли мне ее до конца, или же пока тормознуть тему, вернувшись к ней потом в будущем. Я решил, что, наверное, на сегодня для Катерины будет достаточно.

– “Я в общем-то все это понимаю. И я действительно как бы сама все-таки би-, но что толку что мы стобой тут сидим и разводим за эти темы, якобы понимая правильные вещи. В рузельтате я все равно остаюсь не привлекательной ни для того ни для другого пола”, – написала Катя.

– “Почему? – ответил я, – Плчему не привлекательна? Ты привлекательна, у тебя же парень есть”.

– “Ну и что. Все равно щас в результате сижу дома одна. Ни друзей толком… ну есть какие-то знакомые, но не близкие друзья… и с парнями как-то не так”.

“Ну что мне опять сидеть и снова пытаться повысить ее самооценку”, – подумал я про себя.

– “Ну вот скажи честно неужели ни разу за тобой никто не ухаживал, никто не пытался подъезжать? А Слава тот же? Он твой парень как бы… неужели никто не проявлял к тебе внимания?”

– “Ну да, было по пьяни на вечеринке (смеющийся смайлик). Ну секс со мной был для кого-то прикольный. Но как бы отношений серьезных не было”.

– “Ну дак вот все равно. Ты просто сейчас видишь все в неправильном свете. Если с тобой кто-то спал, значит все равно для него ты была привлекательна. Если девушка вообще не нравится то с ней как правило спать не будут”.

“Конечно, степень привлекательности бывает разная, – подумал я про себя, – А учитывая еще, что мужчина готов переспать вообще, наверное, с 80% всех девушек, которых видит на улице, и он так бы и сделал, если бы не какие-то социальные, религиозные, внутренние тормоза и собственные комплексы. Но тем не менее. Мне нужно было вывести Катю из депрессии”.

– “А то что по пьяни и то что отношений не было серьеных – дак это почти все пацаны такие. Ты же сама только что говорила что все либо дебилы либо уроды. Да парням нужен секс, и это для них главное – ну дак что теперь, да, мы такие, и с этим придется смириться, такая природа. Просто иногда мы находим девушку ради которой готовы себя сдерживать. Ну и там еще некоторые нюансы есть. Но в любом случае – даже по твоим рассаказыам можно сделать вывод что к тебе подъезжали. Тем более ты со Славой сейчас встречаешься. Так я и говорю – у тебя просто депрессия и ты все видишь в очень неправильном свете”, – закончил я.

– “Ну может быть, – ответила Катя, – Но от парней как бы нужно больше внимания, ухаживания какие то, а не тупо секс… А со Славой… ну как бы не знаю… наверное мы сним расстанемся, както у нас не складывается”.

– “Ясно все с вами со Славой, – написал я, – А то что ты говоришь – так наверное каждая девушка когда-то думает. Ты просто сидишь и накручиваешь себе. На самом деле все немного нетак. Просто у тебя депрессия и плохое настроение и ты не можешь адекватно воспринимать окружающую реальность”.

– “Наверно, – ответила Катя, – Спасибо за утешение” (и смайлик с ангельскими крылышками и розовыми губками в конце).

Кажется, я начинал понимать – очевидно, что они со Славой никогда не любили друг друга. И Катя, что важно, никогда Славу не любила. Просто, скорее всего, она пыталась так выбраться из той ситуации, в которой оказалась, из своих собственных комплексов и своих внутренних проблем, пыталась начать нормальную жизнь и нормальные отношения с парнями, используя Славу как последнюю спасательную ниточку, за которую можно было бы зацепиться. За Славу я не пережевал. Он тоже в свою очередь Катю не любил, и сильно страдать не будет, если они расстанутся.

И для меня все более становились очевидными причины, по которым Катя стала лесбиянкой.

Еще я чувствовал какое-то уныние и печаль через всю эту переписку.

Ладно, так как Катя больше ничего не писала, я решил уйти на кухню, чтобы тупо пожрать.

Я решил зафигачить себе что-нибудь особенное. Поэтому поставил разогреваться сковородку, чтобы пожарить вчерашней лапши с колбасой и яйцами. Когда-нибудь тяжелая жирная жаренная и острая пища меня убьют, а шоколад приблизит этот момент во времени, но намного раньше это сделают стрессы и демоны, которых я когда-либо где-либо в чем-либо подвинул. Так что за здоровое питание мне особенно переживать не было смысла. Еще я подумал, что уж лучше б я пил и курил, так как все-таки нервы – это святое.

Так как процесс приготовления занимал некоторое время, то я периодически ходил в комнату, проверял, не написала ли мне Катя еще что-нибудь.

Вроде бы она что-то там писала, но сообщение пока так и не пришло. Поэтому я спокойно продолжил готовить себе жирную смерть.

Когда я вернулся с кухни уже с набитым до отказа желудком, я обнаружил все-таки пришедшее мне сообщение. Развернув диалоговое окно, я увидел, что сообщение значительно больше, чем можно было бы ожидать, и, удивившись, почувствовал, что здесь явно не обошлось без эмоций.

Я начал читать:

“Блин, вот пообщалась щас с тобой и поняла, насколько же меня досталивсе жти так называемые друзья в интернете. Вот мы с тобой знакомы вживую, иногда репетируем, занимаемся, и даже если просто по аське – все равно мы апонастоящему ОБЩАЕМСЯ. Знаешь как говорят – есть три типа общения – когда ты отдаешь но ничего не получаешь, когда ты что-то получаешь но ничего не отдаешь взамен, и третий – когда ты что-то отдаешь и в тоже время что-то получаешь от того с кем общаешься. У нас с вами со Славой что-то ближе к третьему, а я тут задумалалсь над всякими там друзьями по интернету, во всех этих соц.сетях и другой прочей хрени и подумала – что я там получаю? и кому я что могу понастоящему дать? И кто что может дать мне? Во всех этих вконтактах и одноклассниках… ну поздравят тебя с новым годом, ну может быть еще с днем рожденья, если вспомнят, но и все… ну разве что еще какуюнибудь фигню на стене публичной напишут, и то лучше бы не писали. Но больше ничего. А вот попроси у кого-ниюудь помощи – хрен тебе кто поможент. если например денег взаймы или просто что-нибудь сделать – ни фига, и не важно что деньги мне нужны будут на то чтобы сходить в боулинг а не на хлеб, главное сам факт… да даже и на хлеб бы никто не дал. а если например попаду в аварию и нужны будут бабки на операцию – хрен-то там, хрен кто поможет… ай ладно сдохну вообще – тоже никто внимания не обратит. Все! меня задолбали все эти так называемые друзья в социальных сетях, у меня их насчитывается там около сотнпи и ни с одним нет никаких серьезных отношений, разве что с парочкой человек – исключения. Тупо, очень тупо возьму седня и удалю нахрен их всех, всех! Их нахрен! оставлю только двух-трех, пускай их мало но они действительно друзья.

Этот инет – просто полная лажа, никакого глубоко смысла, только лишь иллюзия общения, чтобы не чувствовать себя совмем уж адиноким…Вообще мне начинает казаться что мир к этому и идет. Люди отделяеются друг от друга и закрываются в своих маленьких квартирках и никто никому не нужен. в мире нет любви – ЛЮБВИ основы без которой в этом мире ничего хорошего быть не может. Я вот учусь в экономическом университете, работала немного в сфере торговли летом, проходила пркктику, и могу сказатьчто такое впечатление как будто сейчас все продается, продается абсолютно все! даже сами люди.и каждый стремится себя продать как можно дороже, как будто выставляет себя как какойнибудь товар на витрине… е&%ть! нах$# такой мир я могу сказть только лишь! Не хочу в таком мире жить. каждый продает себя как какуюгибудь вещь и сам же устраивает себе рекламную кампанию. а как же тогда любовь? Где же тогда любовь7 все это бабло счастья не приносит, я видела много людей обеспеченных и богатых, которые скалывались наркотиками или спивались. Нах$#. все это богатство, нах$# все эит деньги если счастья все равно нет. Нет, тоесть конечно деньги они нужны и мне конкретно нужны и я собираюсь их много-много заработать в будещем но ведь они не главное и счастья они не принесут.

Бл@#ь ты наверно задолбаешься читать все это… но я все равно допишу…А КАК ЖЕ ТОГДА ЛЮБОВЬ? ведь ее не купишь за деньги. Ее не приобретешь за баксы… а между тем такое чувство как будто девушки пытаются продать себя как можно дороже как какую нибудь вещьи выгодны выйти замуж за того кто больше заплати. а парни в свою очередь покупают и выбирают оптимальное соотношение качества и цены с учетом своих желаний. у кого денег больше тот и покупает девушку к-ая дороже стоит. И кто то продается за банку пива на скамейке а кто то за виллу и яхту у моря. А как же любовь? ведь без нее никак! В результате дурры выходят замуж ка какого нибудь козла который их трахает и запирает у себя на кухне мыть посуду, а те потом понимают что были дурры, но уже поздно, и через год они разводятся. Ведь можно же было подождать, подумать, но – нет, вот мы с тобой говорили о том что каждый поступает только исходя из своих собственных косплексов – а так и есть! Все стремятся как можно скорее устроить свою жизнь и вступить в брак чьобы не считаться старой девой, или чтобы тебя не считали лохом из за того что у тебя нет девушки. А если настоящая любовь придет только в тридцать… нет! в сорок лет – что тогда? ведь истинная любовь она иногда может быть только один раз в жизни. неужели нельзя дождаться ее? неужели нельзя подождать того самого единственного человека который один только может сделать тебя счастливым и больши никто другой на это не способен? да, это тяжело. да это беспонтово, но бл@#ь! кто ж мы такие если сами не может\м управлятьсвоими чувствами и желаниями? разве мы люди елси не можетм управлять собственными жизнями? Нет мы будем продаваться тому кто нас купит подороже, потому мы знаем себе цену, или будет трахаться со всеми подряд чтобы не чувствовать себя лузером, чтобы повыситьсвою собственную самооценку, которую уже кто то когда то опустил ниже плинтуса, или изменять жене потому что никогда ее не любил, или просто потому что все так делают. потому что так проще. Мир и окружающие люди в нем просто играют на твоих комплексах, а ты как слабый человек – потому что человек всегда слаб – поддаешься им и идешь на поводу…. выходит так… понимая все это мне хочется только лишь застрелиться.

И вот мне кажется после всего - то ли у меня с мозгами что то не в порядке и я какая то двинутая на всю голову, то ли этот гребанный мир уже раз сто перевернулся и где в нем истина и правда и как в нем вообще жить я не представляю дальше. да и кто вообще может сказать что он критерий и что нужно жить так как именно он считает нужным.

Все бл@#ь я закончила и пошла в ванну мыться, моджет хоть утоплюсь…”

Я прочитал это невероятно длинное, разбитое на две части, сообщение, и, прочитав, начал в конце чесать свой затылок. Надо сказать, я чесал его долго, пока окончательно не осознал всю суть данного информационного потока в этом сообщении. Хм… Уж от кого-кого, но от этой циничной лесбиянки, курящей, бухающей, трахающейся с кем ни попадя и ругающейся матом, я такого не ожидал. Забавно. Видимо, сильно наболело.

– “Подожди, не топись пока”, – быстренько отослал я коротенькое шуточное сообщение и начал печатать свой развернутый ответ. Мне пришел смеющийся смайлик. Видимо, Катерина не успела еще полностью приготовить ванну.

– “Так, все по порядку, – начал я, – В принципе по поводу знакомств и общения через интернет – я стобой согласен. Вот поэтому я и нее регаюсь ни в каких там вконтактах или одноглазниках. Общение через инет действительно абстрагирует и несколько замыкает человека, упрощая процесс этого общения. А так как меня такое общение полностью все равно не удовлетворяет, то я не хочу уделять на это слишком много времени и уходить в это, лучше буду искать общения вживую, потому что вживую установить контакт с человеком сложнее, там боблльше всяких нюансов, слишком много общаясь через интеренет можно потерять некоторые навыки. хотя я не против соц сетей в принципе, в этом есть свой прикол. И в общении через инет вообще есть свои плюсы, у некоторых людей кстати, просто сложные обстоятельства в жизни, для них это выход. В то же время я знаб людей которые и много общаются вживую и так же много общаются через интернет. Но все равно я с тобой во многом согласен и тоже не хочу слишком глубоко в это уходить, предпочитая живое общение.

Дальше – что касается всего остального – вообще то что ты говоришь этому в принципе учат в церкви (смеющийся смайлик), поэтому мне даже несколько странно слышать от тебя такие вещи, но ты конечно же безусловно права. Да, я тоже вижу как люди продаются и покупают других людей а любви нет. поэтому и счастья как правило тоже нет. любовь – действительно основа всего и без нее ничего хорошего в этом мире быть не может, но я имею в виду не только романтическую любовь между парнем и девушкой а – любовь в ее вселенском более широком смысле, как уважение людей друг к другу и способность на какую-то жертву. Продажность вообще – это тенденция времени. По поводу того, что люди вступают вбрак по расчету (просто расчет не всегда материальный) – это да согласен, вот кикоза-то будет когда вступив в брак и уже в браке вдруг встретят свою настоящую любовь… а если предположить еще что теория о двух половинках истинна – вот это тогджа вообще жесть в этом контексте полная будет… а вдруг правда? а почему нет?... а тут такой косяк – все равно ведь ты в результате предаешь человека получается, ты же клятву давал когда женился или выходила замуж, а щас получается – такая лажа, кто ты после этого если за свои слова нихрена не отвечаешь. Так что согласен полностью. что касается того, что иногда настоящую любовь можно встретить только в сорок лет…”

А вот тут я сам сильно задумался. Я лично для себя не собирался всю жизнь сидеть и ждать какой-то там великой любви. Для меня и тридцать-то лет был какой-то нереальный возраст для такого. И честно: я понимал, что без любви я проживу, а вот без секса – нет. Я не был таким романтиком. И я знал, что если в ближайшее время так и не встречу любовь – то пойду по альтернативному пути. Каждый сам для себя в этом делает выбор. Но так как согласиться в этом с Катей я сам лично для себя не мог, то… хм… надо было попытаться просто как-то обойти этот момент. И я начал пытаться:

– “Здесь конечно я даже не знаю, что сказать… некоторые ждут до тридцати лет своей любви, но это трудно, а вот сорок лет – это еще намного труднее, тут каждый для себя сам решает… и жизнь – она всегда немного сложнее романтических идей… но я конечно же понимаю о чем ты говоришь… и в чем-то солидарен…

А вот что касается того что люди вступают в брак ивообще заводят какие-либо отношения и трахаются и вообще делают что-либо и поступают как-либо во многом только лишь из-за своих комплексов и пытаясь повысить собственную самооценку – это абсолютная правда. это базару ноль. Мы с тобойц в этом уже согласились, так что тут мне даже добавить нечего. Фигали тут еще сказать.

Вообще конечно посмотришь так на этот мир и так и хочется удавиться. Столько говна всякого. И люди себя тоже как говно ведут. Пытаешься искать какую-то истину и понимаешь, что хрен ты ее вроде как найдешь на самом деле. И я тоже не знаю истины и не могу ответить на большинство твоих вопросов. Могу лишь только посоветовать – всегда сохраняй ясность сознания и стремись к справедливости. И не позволь этому миру, полному разврата, зла и различных иллюзий, поглотить тебя. Держись света и будь сильной. Я думаю у тебя все будет хорошо, и искренне желаю тебе добра. Еще есть такая мысль в этой вселенной – один чувак какой-то умный сказал, может она и правильная – типа, что лучше голодать, чем что попало есть, и лучше быть одному, чем вместе с кем попало”.

Написав этот длинный ответ, разбив его на два сообщения, я по очереди послал их Катерине, и потом сидел ждал, пока она все это читала.

– “Спасибо, – послала мне Катя в конце концов сообщение и смайлик с ангельскими крылышками и розовыми губками, – Хорошо, что хоть кто-то меня понимает”.

– “Кстати, это Омар Хайям был, – написала она вторым сообщением, – Который чувак умный”.

– “Вот и я говорю – восточная мудрость самая древняя и самая мудрастая, так как у них цивилизация раньше появилась, и всю эту хрень они еще до нас пережили, – ответил я”.

Про себя-то я думал, конечно, что красивые слова настолько красивые, что иногда создают у нас иллюзию, просто цепляя наши эмоции. Но жизнь-то она всегда сложнее красивых слов. Однако иногда хочется чего-нибудь такого возвышенного.

– “Вот я еще больше и задумалась может мы со Славой на самом деле друг другу не подходим“, – написала Катя в продолжение темы.

– “Ну это вам решать”, – ответил я.

– “Ну мы все равно, даже если и расстанемся останемся друзьями и будем делать группу. Мы уже договорились так”.

– “Ну вот и замечательно. Главное гармония и мир”, – ответил я.

– “А у тебя, кстати, есть девушка?” – неожиданно спросила Катя.

“Блин”, – подумал я, и, немного помедлив, ответил:

– “Нет”.

– “А почему?”

– “Я берегу себя для принцессы”, – написал я.

– “Ааа… понятно”, – последовал ответ.

Я послал смеющийся смайлик.

Катя ответила таким же смайликом.

– “Надо тебе девушку найти”, – написала она потом.

– “Ну да, наверное”, – согласился я.

– “Или тебе нужна только настоящая любовь? Просто так скем попало встречаться не будешь?” – поинтересовалась Катя.

Я задумался.

– “Ну… хм… насчет настоящей любви не знаю… я как бы не особо романтическая натура”, – ответил я.

– “То есть?”

– “Ну, скажем так – вряд ли я буду ждать кого-то до тридцати лет”.

– “А почему нет?”

– “Я без любви как бы смогу прожить… тем более у меня всегда друзья были, были любящие родители… а вот без секса – вряд ли”.

“Так, стоп!” – подумал я про себя. Я совершал огромную ошибку. Я начинал открываться перед человеком, с которым работал. Хотя сейчас наше общение с Катей больше начинало напоминать дружеское, тем не менее, я знал, что мне сейчас так делать нельзя. Все, что я скажу, может быть потом использовано против меня, а Катя все-таки не была моим другом – я работал с ее сознанием, формируя у нее определенное мировоззрение. Я мог чуть-чуть приоткрыться, чтобы создать иллюзию доверительных отношений, рассказать какие-нибудь вещи из своей жизни, может и личные, но нейтральные – но только чтобы заставить доверять себе. И ни в коем случае не мог позволить открывать свою душу даже немного. Надо было сливать эту тему.

– “А как же монахи?” – спросила Катя.

“Ха-ха… ой, блин, пипец… Монахи”, – прикололся я про себя и ответил:

– “Хм… монахи это монахи, это отголоски тоталитарности религии. это некая своего рода мода, в Библии нет большого напора на монашество, это исключения. Человеческие инсчтинкты достаточно сильны и они созданы Богом и у них есть определенный смысл. глупо погаловно записываться в монахи. Это не соответствует основам учения. Это немного лишнее”, – написал я.

Кажется, тема была исчерпана.

И так как время уже постепенно приближалось к ночи, и мы оба уже порядком устали, нам пора было заканчивать переписку.

– “Ладно, – написала Катя, – Мне завтра рано вставать, а еще в ванну надо. Я наверно побегу. Спасибо тебе за общение”.

– "Ага мне наверное тоже пора идти", – сразу подхватил я.

– “В общем, спасибо что понял меня. хорошо что хоть кто-то есть сочувствующий твоим мыслям. с тобой очень приятно общаться. потом еще спишемся, у меня еще много тем есть для обсуждения”.

– “У меня тоже”.

– “Ну давай пока” (и смайлик, посылающий воздушный поцелуй).

– “Пока”, – ответил я и тоже послал в свою очередь смайлик “bye”.

“Только бы она в меня не влюбилась. Это будет косяк”, – подумал я, стараясь предугадать любые варианты развития событий.

Выйдя из-за компьютера, я встал посреди комнаты и замер с осознанием некоторого собственного выбора. Я никогда не молился за Катерину. Это делал Слава, в конце концов, она была его девушкой. А у меня и так было достаточно запар и своих проблем, чтобы еще сильнее усложнять себе жизнь. Однако моя цель оставалась вполне конкретной – приблизить Катю к осознанию тех религиозных ценностей и принципов, которые я проповедовал, или хотя бы просто приблизить ее к восприятию каких-то понятий морали и нравственности и правильного отношения к институту брака и семьи. И до этого момента я еще никогда не был так близок к этой цели. Я хорошо знал одну истину – не бывает действий без последствий. На любое движение рано или поздно придет реакция. Но мое стремление достичь цели преодолевало страх и расчетливость. Я сделал выбор и начал молиться за Катерину.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

28.

 

После того как Катя открылась мне в нашей переписке через “аську” и позволила мне немного проникнуть в ее душу, скорее всего, она чувствовала себя несколько неудобно. Поэтому я вполне ожидал от нее в дальнейшем какой-нибудь защитной реакции. Она могла стать немного грубой со мной, или просто дистанцироваться в плане общения. Она была довольно гордая, и то, что я теперь знал некоторые аспекты ее мышления и внутренней слабости, могло заставить ее защищаться передо мной, демонстративно закрываясь и избегая какой-либо душевной близости в дальнейшем. Она вполне даже могла начать меня игнорировать. Осознание того, что она была теперь передо мной как на ладони – не могло не повлиять на ее эмоциональные ощущения себя и, естественно, не могло не повлиять на ее поведение. Так уж устроен человек, что когда он чувствует себя уязвимым – он начинает защищаться. И первое, что он делает в таком случае – пытается демонстративно казаться сильнее, чем есть на самом деле. Так что я, в общем-то, был готов ко всему в дальнейшем развитии наших отношений с Катериной.

Я сидел в интернете и тупо лазил по всяким разным сайтам, не зная больше чем заняться. Огромное информационное поле, в котором можно найти практически что угодно, хотя большая часть информации просто дублирует сама себя, и, будучи рассчитана на массовое потребление не особо далекого сознания, как обычно играет на человеческих потребностях, комплексах и других слабостях. Неожиданно один из сайтов редиректнул меня и выкинул на страницу с анкетами проституток в моем городе. Я уже собрался закрывать его, как тут подумал:

“Хм… А чо б и нет?”

И начал просматривать анкеты.

Забавно, но меня всегда привлекали чрезмерно сексуальные наряды, типа кожаных корсетов, латекс, и БДМС, с плетками, наручниками и зажимами. Какая-то изначальная предрасположенность. Не знаю, как я собирался искать себе жену, которая бы удовлетворила во мне эти потребности. Но вряд ли я мог найти себе такую в христианской церкви. Наверное, меня бы просто сожгли на общецерковном собрании прям на сцене, если бы узнали о моих тайных желаниях.

Среди всех анкет я нашел одну такую – девушка в обтягивающем латексном костюме с плеткой в руке и с сигаретой в зубах, на одной из фотографий с резиновым членом, крепящимся к костюму чуть ниже талии. Жесть. “БДСМ. Запись заранее. Степень силового воздействия обговаривается индивидуально”. Как в последний раз в жизни, наверное, хорошо перед смертью, или если все равно больше не собираешься иметь детей. Если я когда-нибудь буду на пороге смертной казни, обязательно закажу себе такую в своем последнем желании.

Среди всего этого большого количества девушек по вызову, я нашел только одну, которая мне действительно понравилась. Профессионально кем-то сфотографированная, в сексуальном нижнем белье, в достаточно элегантной, не развратной позе, выпрямленная в полный рост, она смотрела с фотографии своей анкеты, не производя впечатления циничной, перетраханной всем миром, проститутки. Ее длинные волосы, шея, ключица, почему-то невероятно привлекательная, плечи, красивые нежные руки, элегантные запястья и пальцы с ногтями, покрытыми красным лаком, подтянутая фигура, талия, плоский живот, стройные ноги в чулках, – “Кажется, она прекрасна”, – подумал я. Лицо было так же достаточно красиво и очень миловидно, но разглядеть его полностью даже на хорошей фотографии, как всегда было сложно, большое значение имела мимика в реальной жизни. Но что меня привлекло больше всего – ее взгляд, не опошленный, не развратный, без намека на то, чтобы сразу сделать тебе минет в первую секунду знакомства, какой-то не обладающий налетом этого порнографического подтекста. Кажется, ее рот мог говорить, а не только глотать. Среди ее немногих фотографий я не нашел полностью обнаженного тела или каких-то чрезмерно эротических поз. Ее взгляд продолжал нравиться мне. И это сильно отличало ее от всех остальных, выгодно выделяя ее для меня из общей массы развратных девочек.

Мне нужна была не проститутка, мне нужна была девушка. Хотя делать из этой женщины свою девушку я и не собирался, воспринимая ее все же как вещь, которую покупают за деньги, пусть даже на час.

Я на всякий случай сохранил фотографию на компьютере и закрыл страницу.

“А, блин, косяк”, – подумал я, осознав, что не записал ее номера телефона. А вдруг по каким-то причинам ее анкета исчезнет с сайта? Где тогда ее искать потом? “Ладно, – решил я, – Будь, как будет”. Название сайта, предусмотрительно продуманное создателями как легко и быстро запоминающееся, я положил на особую полку в своем сознании. Да, точно – название сайта еще сохранилось на фото. Теперь я точно успокоился, и, так как уже закрыл браузер – забил.

 

Мы с Катей договорились о репетиции на базе какого-то ее знакомого, за приемлемую плату, и эта репетиция должна была состояться через два дня. Два дня… Два гребанных дня… Эти два сраных дня мне нужно было как-то пережить, потому что я чувствовал, как не вовремя у меня начинается накапливаться напряжение в теле. Скорее всего, в ближайшее время у меня будет очередной приступ, который вырубит меня из нормальной жизни минимум на десять дней. Как там получится дальше с репетицией – не известно. Да и об этой репетиции уже договорились. Это был стратегически важный момент – первая репа на новой базе, причем, на базе, которую нашла Катя. Потом через десять таких репетиций можно будет на многое забить, но сейчас – первый раз – нужно было войти в эту систему. Нужно было войти в движение этой системы, как в какую-то реку, а потом она уже сама понесет тебя. Нужно было познакомиться с хозяевами базы и начать заниматься там. Нужно было просто начать все это. А потом уже все будет проще. Нужно было, чтобы Катя сама начала гореть музыкой и организовывать репетиции, что она сейчас и сделала. Это был важный момент, который нельзя было так просто пропустить. Иначе потом вообще все может развалиться. К тому же с Катей собиралась приехать ее подруга лесбиянка, которая составляла… нуууу… хм… хотя… ладно, в общем – которая составляла конкуренцию Славе в отношениях, пусть так. Я хотел познакомиться с ней, узнать поближе ее как человека, провести свой анализ ее мышления, и подумать, как мне можно повлиять еще на нее, и на всю эту ситуацию. Она как раз тоже собиралась учиться музыке. Только играть хотела на барабанах. Ну, пару ритмических рисунков не сложных я мог ей показать для начала, для координации движений. А потом уж – только со Славой. Я был не барабанщик.

Но Слава уехал в какую-то пердь с концертом с какой-то группой из церкви. Так что я теперь остался здесь один.

В общем, я не мог пропустить эту репетицию, поэтому сильно напрягался по поводу своего состояния, понимая, что меня может вставить в любой момент. Я чувствовал, как снова начинал болеть. Чувствовал головокружение и скачки давления. Испытывал неожиданные приливы адреналина в организме, которые разрушали мое тело. Нервозность и страх. Однозначно, я был болен. Я чувствовал напряжение во всем своем организме, и это напряжение могло прорваться в любой момент, тогда – снова приступ и гипертонический криз. Самым опасным временем для меня была ночь. Когда я ложился спать и полностью расслаблялся. И если в обычном состоянии, занимаясь какими-то делами с умеренной нагрузкой и отвлекаясь от всего этого, я мог так хоть немногое время держать себя, чтобы не расплющиться окончательно и не допустить своему организму выпустить в очередной раз все свое напряжение, то ночью, когда ложился в кровать, принимая горизонтальное положение тела и полностью расслабляясь, засыпая и отключая свое сознание – тогда, именно в этот момент, могла наступить точка прорыва и организм, больше не в силах сдерживаться, выпускал наружу всю ту энергию, которая копилась в нем долгое время. После такого я приходил в себя в самом лучшем случае через неделю, и то не сразу мог вступить в нормальный ритм жизни. Мне необходимо было взять себя в руки и пережить эти два дня. Потом – репетиция, и там уже мне не нужно было особенно напрягаться, я был в своей стихии, имея явное преимущество перед этими двумя девушками, с которыми должен был заниматься. И даже та девушка – любовница Кати, с которой мне нужно было познакомиться – я все равно был в своей тарелке, я чувствовал себя свободно, в своем мире, пусть и на чужой репбазе, но зная то, чем занимался, я был для этих девушек как гуру, обучая их музыке и обладая явным авторитетом. Вот поэтому в контексте влияния на человеческий разум с людьми работать лучше с позиции какого-то превосходства – иногда это просто крайне необходимо. Если будет нужно – ты опустишься к ним, опустишься на колени до их уровня, чтобы стать ближе, но вот если ты стоишь изначально ниже их – подняться к ним на уровень будет намного сложнее. В моем состоянии без своего превосходства в каких-то вещах – было просто не обойтись.

Итак, мне нужно было просто пережить эти два дня, и самое главное – две ночи, а потом просто приехать на эту репетицию — и все, там уже все должно было быть проще. Мне необходимо было взять себя в руки и держать свой организм под контролем на протяжении всего двух суток.

Я специально искал себе какое-нибудь дело, которым можно было бы заняться и отвлечься. И все равно – чем больше времени я проводил в этом ожидании, тем сильнее томился от всего этого. Это было похоже на ожидание какого-то концерта. Как-то перед одним серьезным выступлением я начал волноваться еще за месяц до его проведения, когда только узнал о начале организации к нему. Сейчас все было немного по-другому, и я уже был не таким простым, и реальность вокруг меня была какой-то более сложной. Хотя я был еще очень молод. Мне еще не было даже и двадцати пяти. Но я как будто прожил уже целую жизнь. Раньше – концерт, а теперь – какая-то долбаная репетиция.

Я чувствовал, что не мог сдержать этого напряжения, которое так стремилось вырваться наружу и закончить, наконец, всю эту нудную процедуру двухдневного ожидания.

Похоже, у меня не оставалось другого выхода. Раздираемый нервозным состоянием и внутренним беспокойством, пытаясь держать свое трясущееся тело в руках и остановить разбушевавшееся сердце, я пошел и выпил три таблетки транквилизатора, который мне уже давненько прописали. Блин! Три таблетки – наверное, слишком много. Хотя сейчас был день. Обычно я старался не принимать его на ночь, так как, просыпаясь утром, я иногда не мог понять, где я нахожусь и что вообще происходит, я был в какой-то дезориентации и путал сновидения с реальностью, да и сновидения тоже были какие-то слишком уж странные. Но сейчас был день, и все должно было быть проще. В любом случае этот транквилизатор должен был снять напряжение и хотя бы отсрочить приступ, который, казалось, мог произойти в любой момент. Через полчаса я лег спать и тупо заснул, уйдя в какую-то другую реальность, без лишних эмоций и без каких-либо проблем, плавно и очень мягко.

Проснулся я уже вечером, преодолевая какую-то замутненность сознания, не понимая толком что для меня сейчас более актуально – сходить в туалет, пожрать, или посмотреть мультики.

Транквилизатор сработал четко. Я снял на время нервное напряжение, и будучи в состоянии подавленности всех систем организма, в том числе и мозга, и после часа недопонимания того, какой сейчас год, весь оставшийся вечер я провел в полусонном состоянии за компьютерными играми. Забавненькие такие ощущения после этих транквилизаторов.

Следующий день у меня прошел немного спокойнее.

А пережив последнюю ночь, и встав на следующий день, в который я вечером должен был ехать на репетицию, я понял, что теперь-то я до этой базы доползу в любом случае. Уж теперь-то я смогу это сделать. Теперь я все держал под контролем.

И я добрался-таки до этой базы после нервного ожидания всего дня. Я приехал туда с ощущением какой-то невероятной силы, распространяющейся по моим артериям, и даже чувствовал себя способным перевернуть этот мир вверх ногами. Странно, почему в такие моменты моя болезнь как будто бы куда-то пропадала. Главное – было просто придти. Встретившись с Катей, которая тоже почему-то сильно переживала за эту репетицию, и даже долго распылялась о том, как не во время она попала в пробку и чуть было все не сорвалось, я разделил ее радость, ответив на возглас: “Ура! Мы сделали это!” фразой “Это безусловный ништяк”.

Я познакомился с ее девушкой – Викой. Эта девушка так же не произвела на меня какого-то особого впечатления. Хотя, проводя с ними двумя время на репетиционной базе и объясняя Вике как нужно махать руками, сидя за барабанной установкой, и смотря в это время на ее в обтягивающих джинсах сексуально раздвинутые ноги, между которыми стоял рабочий барабан, а так же периодически позволяя себе во время постановки левой руки у Катерины передвигать ее маленькие не растянутые пальцы поближе к металлическим порожкам на гитаре — я все же получал некоторое удовольствие от работы с ними и обучения их двоих игре на музыкальных инструментах.

Я не грузил их ничем в этот раз. Тем более Вику. Только лишь поиграл с ними некоторые слезливые, но красивые христианские мелодии. Я знал – непосредственно через само искусство Бог действует иногда даже сильнее чем через слова. Впрочем, это умеет делать и сатана так же.

Я простенько пообщался с Викой, попробовав разгадать сразу некоторые особенности ее характера. Одновременно с этим продолжал наблюдать за Катей.

Я видел причины их ухода в лесбийские отношения, как они скрывались в упрощенную реальность, будучи обделенными мужским вниманием. Я видел это и чувствовал. Я не брался судить обо всех гомосексуальных случаях, но здесь и сейчас конкретно в этой ситуации для меня многое становилось очевидным. Законы привлекательности – надо бы мне и их тоже как-нибудь получше изучить. Про себя я думал: “Жизнь говно. И мир этот — говно. И законы его — говно. Какая хрень происходит, когда что-то в этой системе ломается и начинает работать неправильно”.

Мы договорились о следующей репетиции, которая должна была состояться через день. А потом установили график репетиций. Я еще хотел сказать, что график пока устанавливать рано, что надо бы пока как-то не столь систематично к этому подходить. Тем более что Слава еще не приехал, неизвестно подойдет ли этот график ему. Но за общением и веселым времяпрепровождением я потерял в своем сознании эту мысль, о чем конечно потом жалел.

Удивляясь с себя, что я смог приехать потом и на вторую репетицию, на которой я продолжал обучать обоих девушек игре на гитаре и подыгрывать им на басу, я повторял самому себе: “Да, я герой… Я герой… Определенно я герой… в жопе с дырой…”. Именно с такими мыслями я возвращался домой на автобусе, сидя у окна в темных запотевших очках, с головокружением, одышкой и ощущением повышенного давления, смотря в одну точку и абстрагируясь от всего мира.

А еще я подумал, что не плохо было бы позвонить Владу, узнать, как он там, как у него дела.

Наконец, я приехал домой, благодаря Бога за то, что по пути в автобусе меня не вырвало на сидящую впереди девушку с прекрасными пышными волосами. Тяжело завалившись в квартиру с сильными болями в голове, сразу же грохнувшись на кровать, я с сердцебиением и с не спадаемым внутренним напряжением, ожидал начала приступа, утешая себя мыслью, что прошло уже две репетиции, и щас все должно быть немного проще, и можно позволить себе хоть чуть-чуть расслабиться. “Как я дошел до этого? – думал я про себя, – На какую ж хрень я гроблю свою жизнь”. Я укреплял отношения с Катей и Викой. А потом валялся на кровати в предвкушении судорог и спазмов, высокого давления и одышки.

Но приступа не произошло.

Этим вечером не произошло.

Он случился на следующий день через пару часов после того, как я проснулся, встал и позавтракал.

Точка X – отметка нового приступа.

Все прошло как обычно. Сначала головокружение, потом провал в груди, одышка, бронхоспазм, затем судороги и в конце абсолютное бессилие. И меня вновь выбило из нормальной жизни примерно на десять дней.

Но – определенно я был герой…

В жопе с дырой….

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

29.

 

Можно говорить сколько угодно и произносить очень пафосные красивые или даже романтические слова, можно напирать на чувства, совесть и логику, но в действительности поведение человека всегда определяется лишь двумя факторами – болью и наслаждением. Соответственно, заставить человека не поступать таким образом, чтобы его действия приводили к разрушению – можно либо страхом, либо желанием выгоды. И кто бы там что ни говорил и как бы высоко не превозносил различные чувства, только страх или осознание очевидной выгоды заставит человека вести себя определенным образом, или не вести себя определенным образом. А если переформулировать желание выгоды, то все в результате сводится только к одному – страх. Страх перед обществом, страх перед близкими, страх перед начальством, страх перед системой, страх перед силой, страх перед Богом, страх перед внутренним конфликтом и разрушением собственных убеждений, страх перед крахом собственной мечты, страх потерять что-то, что тебе обещали дать (выгода). Это звучит грубо и цинично, но это так. Государственный закон действует лишь на основании страха. И десять заповедей действуют тоже только на основании страха. И даже совесть действует на основании страха. Это примитивно, но – правда. Даже любовь – человек хочет быть рядом с предметом своей любви, если этого не происходит, он испытывает боль, он также проецирует на себя все переживания этого человека, и боль объекта любви становится болью того, кто любит. Страх перед болью утраты любимого и перед болью от проекции боли любимого – заставляет совершать те или иные действия. Чувство долга – не исполнение долга, не удовлетворение чувства долга и нарушение долга ведет к внутреннему конфликту, к конфликту с собственными принципами (которые кто-то, кстати, предусмотрительно заложил внутри человека, и этот кто-то не обязательно хороший), а так же к конфликту с обществом, и то и другое причиняет страдание. Страх перед обществом и внутренними терзаниями заставляет человека поступать определенным образом. Так в чем же тогда превосходство одних страхов и желаний и чувств над другими? Почему одно — более достойно и почитаемо, а другое — считается пошлым и грубым? Есть момент сложности. Усложнение механизма образования конечной боли. Но только ли? Очевидно, что нет. Есть что-то еще, что делает одни страхи более превосходными. Умение проецировать на себя чужие переживания. Способность воспринимать чужую боль и радость. Не просто понимать механизм, а воспринимать и проецировать на свои собственные чувства то, что чувствует другой. Не просто достигать своей цели, а – достигать ее, думая о других людях и учитывая их интересы так же. Это и является первопричиной, первоосновой и смыслом любви и стремления к справедливости. Кто бы что ни говорил, но романтическая любовь, так же как и родительская, например, является всего лишь инстинктом и представлять ее как нечто такое невероятно возвышенное – несколько неразумно. Только не очень далекие люди по настоящему склонны возвышать романтическую любовь и возводить ее в ранг какой-то высшей материи. В действительности это такой же инстинкт, как желание пожрать, механизм тот же. И человек всегда во всем ищет своей выгоды и свои интересы. Вопрос только, каким путем он достигает этой выгоды – учитывая интересы других, или не учитывая. Только способность думать о других делает человека высшим существом, достойным Божьего образа и подобия. С этого все начинается и этим заканчивается. И в этом смысл человеческой жизни в его вселенском, а не личностном значении.

Пытаясь изменить этот мир к лучшему, я уже давно перестал относиться к этому стремлению как к чему-то возвышенному и идеализированному. Я всего лишь удовлетворял свою потребность, которая развилась у меня за несколько лет моей неоднозначной деятельности. Я прекрасно понимал этот механизм, и прекрасно понимал, зачем я все это делаю. Поэтому у меня уже давно не было в этом какой-то романтики и я не испытывал иллюзий на этот счет. Мне просто сложно было начать борьбу со своей собственной природой. Я не хотел играть со своей душой. Мне сложно было пойти на внутренний конфликт со своим мышлением. Однажды я уже пытался сделать это – ничего хорошего не вышло. Внутренний конфликт разрушает здоровье, садит нервную систему и даже может привести к психическим расстройствам. Так что я тоже был точно таким же рабом какой-то системы, возможно, своей собственной. Но в отличие от большинства людей – я хотя бы осознавал это и честно признавал. Да и система, все-таки, на мой взгляд, была более достойная, чем просто набор тупых изначальных животных инстинктов.

 

Очередной долбанный приступ, природу которого мне так до сих пор никто толком и не объяснил, но вроде как это было похоже на какую-то паническую атаку и нервное расстройство – очередной этот долбанный приступ вновь вырубил меня из привычного ритма жизни и, захватив в свое господство, погрузил с головой в какое-то темное арессивно-депрессивное царство.

Точка Z – начало отсчета времени, которое уходит на восстановление всех систем организма. Я тупо сливаю свое время, трачу его на бессмысленный сон, валяясь в кровати в абсолютном бессилии, потому что все равно больше ничего не могу делать. Это время, которое вылетает из моей жизни, образуя в ней белые пятна пробелов, дыры бездействия, пустоты какой-то нудной и никчемной бессмыслицы. Состояние полудрема и дезориентации в окружающей действительности вперемешку с головными болями и спазмами в груди и в сердце, обусловленными скачками давления. Надо просто перетерпеть… Всего несколько дней… Все восстановится… Я знаю… Так всегда… Лишь бы только не зависнуть в этом… Лишь бы только в этом не остаться… Может, это и есть ад?... Лишь бы только он не затянулся…

 

День первый – большую часть времени лежу в кровати в каком-то дреме… Иногда засыпаю примерно на час или полчаса… Встаю только в случае крайней необходимости, когда нужно в туалет… Поворачиваюсь на бок и медленно поднимаю свое тяжелое тело… Потом поднимаю голову, пытаясь держать ее прямо… Естественно не получается… Пытаюсь сконцентрировать взгляд, но глаза бегают по сторонам, в результате чего картинка постоянно расплывается… В конце концов через некоторое время адаптируюсь к сидячему положению и начинаю смотреть строго в одну точку… чтобы не закружилась голова… и не потерять сознание… После некоторого времени, почувствовав хоть какую-то призрачную уверенность, начинаю медленно подниматься на трясущиеся ноги… Встаю, упираясь икрами в кровать, чтобы чувствовать себя более-менее устойчиво… Стою некоторое время, периодически легонько встряхивая головой, когда чувствую, что взгляд начинает уходить в сторону и картинка перед глазами вновь начинает расплывается… Потом, держась за стены и предметы мебели, направляюсь в туалет… Смотрю только вперед, не моргая и не двигая головой, в одну точку… Меня не интересует, что происходит по сторонам… Бегает ли там кот по коридору, летает муха, за окнами идет третья мировая война или козел наконец-то трахает бобра в комнате… Если я поверну голову – меня дезориентирует и я потеряю сознание… Я иду только вперед, но зигзагами, так как меня постоянно скашивает в какую-то одну сторону… Я держу голову прямо, не обращая внимания на окружающую действительность, и если нужно обернуться – поворачиваюсь только всем телом… Дойдя до туалета, более-менее сделав все свои дела, я иду в ванну мыть руки и к этому времени уже начинается одышка… Слабость в теле чувствуется как никогда сильно… Тяжесть и какая-то холодная ужасающая пустота в области солнечного сплетения… холодная тяжесть… или тяжелый холод… торопят во времени, сигнализируя о том, что сил осталось крайне мало… Мою руки... вытираю их, держась за полотенце, чтобы не упасть… Возвращаюсь в кровать, падаю и начинаю задыхаться… Сердце колотится бешено… словно работая последний раз в жизни… к горлу подступает ком… Вскоре успокаиваюсь, поворачиваюсь на бок и снова ухожу в дрем… На кухню не хожу… Еду в кровать приносит мама…

 

День второй – похож на первый…

 

День третий – по-прежнему чувствую, как кружится голова, даже не смотря на то, что она безразлично лежит на подушке, пристегнутая к телу позвоночником, связками, мышцами и кожей… На кухню не хожу… Процедура путешествия до туалета остается прежней… Сознание не проясняется… Вся окружающая реальность как будто в каком-то тумане… Как будто это и не реальность… Все размыто… Глаза напряженны… Начинаю периодически включать телевизор и засыпаю под него…

 

День четвертый – начинаю чувствовать себя более уверенно… Появляются какие-то силы… Не могу толком определить – то ли организм приспособился к этому состоянию, то ли само состояние стало лучше… Глаза по-прежнему видят все в каком-то размытом блеклом свете, но как будто начинают немного лучше фокусироваться в отдельные моменты… Телевизор включен почти все время… Уже не могу просто спать… Дремлю под какой-нибудь музыкальный канал, отдыхая ушами и сознанием под тяжелый рок с философскими текстами... Начинает болеть спина от того, что постоянно лежу в кровати… Одновременно с этим начинаются скачки давления, которых до этого не было… Тяжесть и боль в груди… Спазмы… Сердце бьет болью каждым ударом в голову и позвоночник, и, кажется, пробивает позвоночник насквозь… Спина начинает болеть не только от постоянного лежачего положения тела, но и от ударов сердца… Все сосуды и капилляры, особенно на наиболее нежных участках кожи и тела, сжимаются… Постоянно холодное лицо… Мерзнет нос… Трясет, и бегают мурашки по коже… Высокое давление еще сильнее дезориентирует в пространстве… Не смотря на это, впервые подползаю к компьютеру и сижу за ним некоторое время… Чувствую крайнюю необходимость в расширении пределов своих границ… Если какая-то песня по музыкальному каналу цепляет чувства, сразу начинаю волноваться и происходит очередной скачок давления… Нервная система разбалансирована…

 

День пятый – сознание наконец-то начинает понемногу проясняться… Кажется глаза стали видеть лучше и четче… как будто из них выкачали лишнюю жидкость и теперь больше света проникает в зрачки… Я впервые сам встаю и иду в ванну, чтобы почистить зубы… Чувствую, как мне это тяжело… сижу в одних трусах на голом холодном ребре ванны… к концу процедуры начинаю задыхаться и чувствую изматывающее бессилие в теле… После чистки зубов ложусь обратно в кровать, чтобы набраться сил... для того, чтобы сходить в туалет, или сесть за компьютер… Сегодня Катя написала по “аське” о предстоящей завтра репетиции…

– “Я не смогу приехать… Я снова балеть начал…”.

– “Блин… фигово-то как… (грустный смайлик) выздовавливай”.

– “Занимайтесь пока без меня”.

– “А как мы без тебя будем заниматься?... нам же ты нужен в любом случае”.

– “Так и занимайтесь… основные вещи я показал… электрогитары у тебя все равно дома нет, акустика не настроена… занимайся на базе… Тем более Вике надо на ударке учится – а это только там, на базе, по-другому никак… вот и репетируйте без меня”.

– “Блин, отстой ваще… давай выздорасливай”.

“Ладно, – подумал я, – Две репетиции я провел. Главное войти в движение системы”.

 

День шестой – сознание стало лучше проясняться. Мир стал четче. Взгляд чище. Я начал ходить по квартире. Просто медленно ходить из одной комнаты в другую, по коридору, потом на кухню, как долбанный зомби. Чтобы не затекала спина. Она начинала уже действительно сильно болеть. Сидя на кровати, я стал периодически разминать позвоночник, очень аккуратно, без резких движений, чтобы не закружилась голова. Голова кружилась в любом случае. Но были какие-то допустимые пределы. Я начинаю больше времени проводить за компьютером, играя в различные игры. Но только не в контру-страйк, в нее с таким головокружением я играть не могу. Забавно, но я знаю, что через некоторое время ко мне вернется моя реакция, которая была достаточно хорошо развита, моя сила, немного натренированная занятием спортом и моя память с высоким уровнем интеллекта. Но сейчас я был еще очень слаб. Все это никуда не уходило и не снижалось. Только исчезало на некоторое время после приступа в первые пару недель. Я был болен – но еще не настолько, чтобы сдаться перед этим миром и сказать, что не могу противостоять ему.

 

День седьмой – я начал восстанавливаться. Я сам убрал кровать и застелил ее, надев, наконец, домашнюю одежду, в которой ходил по квартире. Теперь я не валялся в постели целый день. Я начал потихоньку двигаться. У меня все еще сильно кружилась голова. Я двигался очень медленно, не совершая никаких резких рывков, но, застелив кровать, я сам стимулировал себя на скорейшее выздоровление, чтобы выбраться из этого кокона, который начинал уже становиться для меня клеткой.

Я начинал выбираться из этой клетки, расширяя пределы своих границ.

А потом мне по “аське” написала Катя.

– “Привет… Поздравляю нас. Кажется мы только что просрали базу”.

– “В смысле? То есть?... почему просрали?” – ответил я в какой-то растерянности.

Через некоторое время, но совсем не сразу, мне пришло пояснение:

– “Потому что. Потому что мы забили время на репетицию, а потом репетицию отменили”.

Я немного не врубился.

– “И чо?” – спросил я.

– “И Макс мне выговорил потом”.

– “Макс – это который хозяин базы то той, чувак тот что ли?”

– “Да”.

– “И чо? – до сих пор не врубался я, – И чо он тебе сказал?”

– “Ну сказал, что на это время как бы много кто хотел записаться”.

– “И чо? Почему просрали базу-то? Ну олтменили репу и отменили и что такого?”

– “Ну не просрали прям уж совсем… но он был не доволен и он мне это выговорил”.

Я до сих пор так и не врубался.

– “И что такого-то? – спросил я, – Ну отменили мы репетицию и чо? Можно подумать у него это впервые. сколько времени он владеет этой базой? Что у него никто еще репетицию не отменял?… подумаешь что-то не сраслось, в чем праблема то?”.

– “Для тебя может нет проблемы конечно, а я получается его подставила, это мой знакомый. я его выходит подвела”.

Я офигел. Причем сильно так офигел. То ли Катя была дурой, то ли за то время, пока я болел, мир перевернулся с ног на голову и изменился до неузнаваемости. Я знал, как все эти дела делаются, и был в этом не первый год, и прекрасно понимал, что это стандартная бытовая ситуация, и ничего особенного в том, что мы отменили репетицию – нет. Это происходит постоянно. У нас же это еще не вошло в систему. Кто-то не смог, кто-то заболел, у кого-то работа, что-то не срослось. Какого хрена раздувать из этого не понятно что.

– “В смысле подвела? Чо за брелд? Это обычная рабочая ситуация, такое постоянно бывает, в этом нет ничего такого”.

– “Костя, для тебя конечно же нет… это же не твой знакомый… конечно это моя проблема, я же с ним отношения испортила, не ты”.

Я продолжал офигевать.

– “В смысле отношения испортила? Ты о чем? Нет ничего такого страшного что мы репу отменили это нормально”, – написал я.

– “Я тебя уверяю у него это происходит постоянно”, – добавил я вторым сообщением, а мне уже пришло:

– “Ну знаешь если для тебя нормально подводить друзей то для меня нет”.

“Да чо за хрень?” – думал я про себя.

– “Какой подводить друзей? Чо ты несешь7 это обычная рабочая ситуцация. Такое происходит постоянно. Кто-то заболел, кто-то не смог приехать, у кого-то экзамен, у кого-то понос, кто-то рожает в больнице, уже воды отошли, кто-то тупо палец повредил когда картошку копал на грядке. У нас такое постоянно было. Чо делаешь из этого трагедия и раздуваешь не понятно что? Да и кроме того – я же сказал вам чтобы вы без меня занималсиь в двоем. Вике надо на ударной установке заниматься тебе на электрогитаре, воти играли бы без меня, все равно другой возможности нет кроме как на базе. зачем было отменять репетиции? Я же сразу сказал чтобы без меня репетировали”.

– “Костя, а какой смысл нам одним там сидеть7 если мы договорилсмь что ты нас будешь учить… и если ты не видишь трагедии в том что я подвела своего знакомого и он не получил денег за это время простоя и мы чуть не остались без базы – то это твои проблемы”.

“Нет, девочка, – подумал я, – Это твои проблемы, если ты так на все реагируешь. Как ты будешь на сцене выступать? Я-то думал, что это у меня нервы в жопе. Что с тобой такое вообще?”

– “Что значит чуть не остались без базу? Он что сказал что больше не будет с нами работать?” – спросил я.

– “Нет он так не сказал, просто он был не доволен”.

– “Я тебя уверяю что это у него не первый и не последний раз. Это обывчная бытовая ситуацию. Не нужно раздувать из этого трагедию. Ничего не произолшло”.

– “Для тебя конечно же не произолшо… а вот мне счас фигово из за того я испортила с человеком отношения и испортила его отношение ко мне. Мы договорились и не сделали… но это конечно же не твои проблемы, тебе на это конечно насрать”.

Я выпучил глаза перед монитором.

“Блин, да какого хрена с ней происходит?... К-как вообще?... Что?... Почему?...” – продолжал я пребывать в каком-то абсолютном недогонялове.

– “Катя, я тебе еще раз объясняю – ты не подвела человека, это обычнаяч стандартная рабочая ситуация. В этом нет ничего страшного. И кроме того – я же сказал чтобы вы занимались без меня, не нужно было отменять репетицию. Приехали бы одни и играли там”, – пытался я убедить эту глупую девочку.

– “Костя, а какой смысл нам без тебя там играть… если мы договаривались что ты будешь нас учить… и чо бы мы приехали? И чо бы мы делали там?” – твердила она свое.

– “Отрабатывали бы основные вещи, которые я вам до этого показал. Вы же их знаете? Вот сидели бы и разучивали. Все равно увас нет другой возможности заниматься, тем более у Вики на ударной установке”.

– “Как мы это должны делать без тебя?”

Она явно просто не понимала.

– “Очень просто – долго-долго сидеть и нудно повторять одни и те же действия, элементарные приемы, которым я вас уже научил, оттачивать их и шлифофать пока что-то не начнет получаться… так всегда и занимаются… это нормально”.

– “Ну ну”.

– “Я тебя уверяю”.

– “Знаешь – ладно, забудь… это ведь мои проблемы, мне же теперь с этим человеком разбираться… конечно тебя это не касается”.

Кажется, я начинал волноваться и от этого у меня еще сильнее стала кружиться голова.

– “С чем разбираться? Что тут разбираться? Ну,давай я с ним поговрю. Когда следующая репетиция?” – написал я.

– “Не знаю… в ближайший месяц я вообще не хочу ему звонить”.

Приехали. Я начинал сильно волноваться.

– “Оппаньки, – опешил я, – Чо то ты вообще уже не то говоришь… Хорошо тогда я сам ему позвоню и договорюсь о следующей репетиции”.

– “Делай чо хочешь и звони кому хочешь сам, только уже без меня… я не хочу с из за тебя снов а попадать”, – получил я ответ.

“Ах ты, сука!”, – подумал я, а написал:

– “Вот сам и позвоню. Давай мне телефон этого Макса. договорюсь о следующей репетиции где нибудь через неделю или через полторы и приеду и буду заниматься там, с тобой или без тебя. Захочешь приехать – сама приедешь… и следи за базаром”.

– “А вот хрен тебе телефон Макса!... и хрен я за базаром буду следить”.

“Так, чо-то тут уже нездоровое начинается”, – сидел я и думал, почесывая репу.

Я приходил к выводу, что все это не что иное как – обыкновенная бабская истерика.

– “Ну-ка перестань истерить, – начал я, – Ты чо думала все так просто будет что ли? Решила группу делать и после первой же трудности ушла в депрессию? У нас целые концерты срывались. Я когда в церкви играл – у нас такое постоянно было, и репетиции срывались, причем репетиции не такие а генеральные репетиции. кто-то заболел и все – ему срочно искали замену. Кто-то приехать не смог по каким-то причинам. И ни чо, жили как то нормально и улаживали все эти конфликты, и нормально с ними разбиралсиь, иногда глотки друг другу грызли, но потом все равно мирились и решали все эти вещи, и со многими этими людьми мы до сих пор в хороших отношениях. Посмотри как звезды работаю и другие группы – у них постоянно какие-то накладки случаются, постоянно кто то заболел и отменяют тур, или просто ищут замену, и живут как то нормально. а ты сдулась сразу же после первой маленькой какой-то нестыковки. чо за фигня? Перестань тут орать. Я ещзе раз повторяю – это стандартная рабочая ситуация, и если бы ты раньешь этим занималась ты бы это понимала. Просто в следующий раз будешь умнее и не будешь репетицию отменять. Давай сразу договоримся – если кто то не сможет, репетиция все равно состояится, приехжает тот кто может и тупо сидит и занимается один, если тебя так напрягает Макса обламывать. и я еще раз посвторяю – у него таких случаев будет еще до хрена, такое происходит постоянно. Чо за истерика? Давай мне телефон Макса я сам ему позвоню и поговорю с ним и все улажу. Все будет нормально. и таких моментов будет еще до хрена. Знаешь сколько будет еще дерьма всякого когда мы группу будем делать. Знаешь сколько еще будет таких организационных моментов когда что то будет не срастаться? И все это придется роешать. А когда концертная деятельность начнется – знаешь чо там будет ваще? там будет ПОЛНЫЙ ПИПЕЦ. так что привыкай. И учись понормальному на все это реагировать. Все будет ништяк… и не грусти а то нос не будет расти”, – написал я, наивно полагая, что этот текст возымеет какое-то действие на раздраженное сознание этой истеричной девочки.

– “В следующий раз умнее буду? – ты издеваешьсяяяя?????, – написала Катя”

“Ну, блин, надо было тебе зацепиться именно за эту фразу”, – подумал я.

– “Да в следующий раз я буду умнее – я просто не буду вести с тобой дела и все… и мне плевать какие у вас там были отношения в вашей церкви – если для вас нормально глотки грызть друг другу, то для меня нет… и если у вас считается нормальным друг друга подводить то это ваши проблемы…я так не хочу… и у меня не истерика… мне просто уже наплевать… и хрен я тебе телефон Макса дам!”.

“Ах ты, сука!”, – снова подумал я, и, кажется, это уже приобретало систематический характер.

– “Ты не понимаешь, что неважно в каких ситуациях ты оказываешься, а важно как ты на них реагриуешь и как ты из них выходишь. мы оказывались в сложных ситуациях и в сложных отнолшениях между собой и с достоинством выходили из них и решали все эти проблемы без истерик. А ты тут раздуваешь хрень из какой-то фигни, из какой то мелочи. Потому что это реально мелочь, это реально фигня полная и ничего не произощло, ты прост о сейчас неадекватно на все это реагируешь. умнее – это значит что в слудующий раз, наученные опытом мы будемь поступать по-другому – это я и называю умнее. И перестань истерить!... и я еще раз повторяю – следи за базаром”.

“Тварь тупая, ты же сама облажалась, – думал я про себя, – А щас еще меня пытаешься обвинить что ли? Ты же отменила репетицию, а не я, ты же накосячила”.

И именно это я и хотел написать, но решил, что лучше не стоит давить на ее и так уже раздраженный мозг ее же собственной ошибкой.

– “Следующаяго раза я думаю не будет. и хрен я буд у за базаром следить… и перестань мне толкать свои истины, ты все равно изх до концап не знаешь инее можешь утверждать что это правда то что ты проповедуешь”.

Вот так, на моих глазах наша безобидная недомолвка, как снежный ком разрасталась до серьезной ссоры, и, кажется, уже начинала выходить за рамки темы одной несорганизованной репетиции.

– “Мои истины? Какие еще мои истины? Никогда не утверждал, что мои слова абсолютно истины, и мы с тобой об этом уже говорили… даже в отношении своей веры я всегда признавал, что допускаю возможность, что все на самом деле совсем по-другому… Да и причем тут это ваще? чо ты несешь? где и что я тебе сейчас толкал? Какие нахрен истины? Ты о чем?”

– “Может и не сейчас… но вообще… и знаешь мне действительно уже наплевать”.

Потрясающе.

Хм… Я чувствовал, что надо было как-то сливать всю эту терку, иначе ни к чему хорошему это не приведет. Очевидно, что Катя была в каком-то ну уж очень плохом настроении и все слова воспринимала сейчас несколько неадекватно. Поэтому каждое новое слово могло лишь рождать очередной повод для конфликта. В таком эмоциональном состоянии с ней бесполезно было разговаривать. В то же время и я мог быть несколько эмоционален и допускать сейчас ошибки, тем более, что я был в состоянии болезни. В общем, в любом случае надо было выходить из этого разговора. Только сделать это надо было тоже как-то грамотно.

– “Слушай, Катя, ты ведешь сейчас себя как маленькая капризная девочка, – решил я написать, – Ты же сама репетицию отменила. Я же сказал вам заниматься без меня. чо ты меня то крайним делаешь… и причем тут то что я тебе говорил, какие истины нахрен? Мы с тобой просто общались все это время по нормальному, и приходили к каким-от выводам в равноправном общении… и ты сама со всем этим соглашалась… если ты считаешь по другому – дак не соглашалась бы, считай по-другому, пожалуйста… я тебе свое мнение не навязываю… и я тебе ничего никогда не пихал, нафиг мне ваще это надо. О чем ты говоришь? Я не понимаю… Чо ты несешь7… Не хочешь на эти темы разговаривать – дак давай не будем больше на них разговаривать… ты же сама их заводила… ты вспомни, мы с тобой просто сидели и затирали за все это, с чем то ты была не согласна, с чем то я был не согласен… не согласна со мной – дак пожалуйста, ду4май как хочешь… я просто выразил свои мысли и все… в чем проблема то? Я вообще не понимаю о чем ты говоришь и что у тебя за истерика сейчас… у тебя пмс что ли?”

– “Причем вообще тут пмс? Почему всегда пмс7 и у меня не истерика… мне просто вот веришь нет на самом деле уже все равно”.

– “Ну все равно и все равно… ладно, чо… иди проспись и успокойся, я подожэду пока ты всебя придешь и спишу твое состояние на неадекват”.

– “Какой неадекват?... хотя нет – да я уже в неадеквате, я уже просто злая”.

– “Ну вот злая – вот иди и успокойся для начала, подумай. Давай лучше закончим этот разговор и вернемся к нему позже. Дня через два посмотришь на эту ситуацию совсем по-другому. Я еще раз говорю – репетицию ты отменила сама, хотя могла этого не делать, так что меня в этом не обвиняй”.

– “Костя, а что мне еще оставалось? что нам там без тебя делать одним? Одним сидеть фигню играть? Так мы хоть группу собирались делать, а ты тут заболел и в результате все тут же развлилось и я своего знакомого подстаувила. Мне проще забить на все и больше ничего не делать с тобой”.

“Тупая сучка, чо ж ты несешь!”, – думал я про себя, а писал в это время:

– “Так, первое: а Я тебе еще раз повторяю – именно так и занимаются, это нормально, и тебе одной нужно заниматься, и Вике одной нужно заниматься. я вообще многим вещам сам учился, это нормально… ты просто не хочешь этого понимать… Второе: и чо за предъявы по поводу моей болезни? Да, тебе придется понять, что я болен… Не нравится чо-то? Ну дак иди попробуй найти себе кого нибудь кто с тобой будет заниматься бесплатно, иди попробуй сама себе группу создать. Я то состоявшийся музыкант, и знаю что делать, у меня за спиной определеннвая концертная деятельность и опыт… а ты отыграй на сцене хотя бы сотню концертов для начала, потом будешь тут чо то мне предъявлять”.

– “Какие к тебе предъявы? да никаких к тебе предъяв нету, иди болей, выздоравливай… и учись дальше сам сколько можешь, пожалуйста, молодец, раз ты такой крутой… а мне уже наплевать… и хватит мне давить на уши моими отношениями с моей женой, это мои праблемы и я сама буду с ними разбираться… и с последствиями сама буду разбираться… ты в своей личной жизни луше сначала разберись, у самого девушки нет, пытаешься мне тут еще что тогаворить и учить какието правильные вещи… все, ты меня достал”.

“Оп-паньки. Ну вот мы и приплыли”, – подумал я. Ведь я же знал, что так все и будет. Ведь видел же тогда еще все эти свои ошибки. Любое неосторожно брошенное слово может быть использовано против тебя.

Я начал думать и чесать затылок. С одной стороны я прекрасно понимал, что Катя сейчас находится в каком-то несколько неадекватном состоянии, и потом, когда отойдет, о многих своих словах она пожалеет. Сейчас она была зла и разгорячена истерикой. Остынет – осмыслит все, посмотрит на ситуацию по-другому. Еще я знал, что девушки часто не отвечают за свои слова и реально не следят за языком, и говорят совсем не то, что думают. У пацанов все по-другому – у них все конкретно. Пацан сказал – пацан сделал. И пацаны, как правило, в общении между собой стараются за словами следить, иначе понимают, что могут получить по морде. А вот девушки иногда действительно сами не понимают, чо несут. И потом им за свои слова часто бывает стыдно. Ну, конечно, по-разному бывает, и парни бывают тоже всякие ушлепки. Но в большинстве случаев – все же все именно так. Понимая это, я старался относиться ко всему тому, что мне тут наговорила Катя – несколько философски я старался к этому относиться. В то же время просто так позволить опустить себя я не мог. И надо было поставить эту девочку на место. В мои планы не входило ругаться с ней и разрывать отношения. И я должен был как-то эти отношения сохранить. Однако нельзя было допускать ей так себя вести со мной. Она переходила границы. И уж лучше мне сейчас было поругаться с ней, чем дать повод подумать ей, будто она может со мной так разговаривать. К тому же – не стоило показывать ей свою чрезмерную заинтересованность в нашем контакте с ней. Это могло натолкнуть ее на определенные, не нужные мне, мысли. Мы, я в частности — должен был выглядеть для нее как простой знакомый, как приятель. Я был для нее как обычный человек, и, соответственно, имел полное право обидеться, если это было уместно, и если не было другого выхода. И я не должен был позволять ей слишком многое.

“Блин, – подумал я, – Нафиг ты все это делаешь, дурочка. Я понимаю, что ты истеричка, Слава меня об этом предупреждал, но нужно же держать себя в руках”. Тоже уже переполняемый эмоциями, да еще и больной и с разбалансированной нервной системой, я решил написать вполне конкретно:

– “Девочка, ты чо несешь?! Ты чо несешь ваще, девочка?! Ты думай ваще чо ты говоришь, да не заговаривайся. Ты за базаром-то своим следи. Ты осади, слышь! Не надо свою злость от собственной неудовлетворенности жизнью на меня сейчас проецировать. Если у тебя проьблемы – то не надо на мне свою злость срывать… Девушки у меня нет только потому, что я сам в этом виноват – потому что я умею за горизонт смотреть, и вижу изначально, что будет в будущем, и вижу, насколько перспективны или БЕСперспективны те или иные отношения. И большинство отношений я сам тормознул только потому, что понимал, что у них будущего нет. А просто тупо воспользоваться чьим-то телом и трахнуть девочку где-нибудь в сортире фаст-фуда – да, я не могу себе этого позволить, потому что у меня принципы есть. Потому что я соблюдаю определенные правила своей религии. Да, я религиозен. Да, у нас так принято – это сохраняет семьи от развала. Что, для тебя это странно? Ну дак это уже проблемы ТВОЕЙ испорченности. Да, я хочу нормальных здоровых отношений в семье. Тебя это что, раздражает? У тебя комплексы? Или настолько низкая самооценка? Если ты такая развращенная, то это еще не значит, что все другие люди должны быть на тебя похожи. Так что отдыхай, девочка”.

Здесь я подумал еще написать что-то вроде: “Если у тебя проблемы в личной жизни из-за того, что тебя никто не хочет, и ты уходишь поэтому в какую-то свою альтернативную реальность – то это еще не значит, что у всех точно так же”, – но тут же остановился, решив, что это будет слишком оскорбительно. Нужно было знать меру. И я продолжил:

– ”И чо за предъявы по поводу моей болезни? Ты чо совсем что ли рамсы попутала и не понимаешь чо говоришь? Чо за тон ваще такой? Я-то хоть по крайней мере знаю, на что свое здоровье угробил. Я уже в семнадцать лет занимался пропагандой религии и социальной работой со всякими наркоманами, бухарями и упырями. А ты чо в свои семнадцать лет делала? Ты чо делала в свои семнадцать лет? Бухала и трахалась, трахалась и бухала, курила, ругалась матом, читала coolgirl и смотрела тупые подростковые сериалы про любовь. И я-то знаю себе цену и знаю цену своей жизни, и знаю, чем занимался. Я видел, как из людей бесов изгоняют. Я видел, как у нас на концертах люди на колени вставали и рыдали взахлеб, а потом я наблюдал за тем, как у них жизни меняются в течение месяцев. А ты-то кто такая в принципе? Ты кто вообще? Что ты в своей жизни сделала? Чего добилась? Что смогла в этом мире изменить? Чем людям запомнилась? Ты ваще кто? Вот ко мне, например, до сих пор на улице какие-то чуваки незнакомые подходят и начинают спрашивать про то, играю я еще в церкви или нет – я этих людей ваще не знаю, первый раз в жизни их вижу, и до меня потом только доходит, что я им знаком только потому, что когда-то на сцене выступал. А ты что сделала в своей жизни? Тебя кто нибудь знает? Тебя кто нибудь помнит? Ты кто такая? Ты хоть один концерт отыграла? Ты кто ваще? Ты чего добилась? И что, я от тебя, или от таких, как ты, еще подобные вещи буду слышать? Ты осади, слышь! Ты чо тут развопилась! У нас целые выступления срывались по разным причинам, и ни чо как-то, а ты не смогла одну репетицию сраную пережить, устраиваешь тут истерику. Сейчас я спишу все твои слова на неадекват или на пмс, или просто на магнитные бури, так сильно повлиявшие на твое хрупкое девчачье сознание, но ты с людьми сначала разговаривать научись. Не удивительно, что у тебя друзей нет. их у тебя и не будет никогда, если ты так с людьми будешь разговаривать. С людьми иди учись общайся. Про то, что ты мне ничего не предъявляешь – не разговаривай так со мной! бычарам на улице все это затирай, которые у тебя сигаретки попросили, а я тебе не гопник какой-нибудь с района, чтобы со мной так говорить. Я с тобой нормально общаюсь. А так как ты сейчас – так с людьми не разговаривают. Если ты сейчас этого не поймешь, то просто одна когда-нибудь останешься и все. Так что осади!... Я еще раз повторяю – сейчас я спишу твою реакцию на неадекват или на пмс, или еще на какую нибудь хрень, и подожду пока ты пойдешь проспишься и успокоишься… ты дня через два возьми и пересмотри всю эту переписку, и разбери – и поймешь что эту ссору ты сама начала. Я с тобой не ссорился – ты со мной ссорилась. Если хочешь со мной ругаться – то пожалуйста твое желание, как девушки, для меня конечно же закон, мы будем ругаться, чо, какие проблемы… только учти – не я эту ругань начинал, так что потом не плач… Ты сама эту истерику закатила, и у тебя нет никаких поводов на меня сейчас орать и все это говорить… И я повторяю тебе уже который раз – следи за своим базаром… у меня терпение не безграничное”.

Должно быть несколько грубовато выглядел мой ответ. Но тогда я каких-то вещей до конца не понимал и некоторые моменты не учитывал. Однако я оставил возможность для нашего примирения, закончив не руганью, а намеком на дальнейшую готовность к общению.

Через некоторое время мне пришел ответ:

– “Ну конечно, ты же как всегда прав, во всех 100 процентаз случаев. ты же у нас самый умный и считаешь себя нев$#&?но хорошим, и все должны с тобой согласиться обязательно”, – написала в результате Катя.

– “Ну… хм… конечно может не во всех 100 %-ах, но в 98 % – я точно прав”, – стебался я.

– “О, дак тебе оказывыается всего каких то 2 процента осталось до наивысшего уровня абсолютно-охренительного запредельного мега познания долбанной истины?”

– “Именно. Завидуешь?”.

– “Поздравляю”.

– “Спасибо. Я тоже собой горжусь”.

– “Ты, наверное, считаешь себя каким-нибудь супер-крутым – типа, там, эльфом 82-го уровня или еще кем”.

– “Да. Вот именно эльфом 82-го уровня я себя и считаю, и полностью ассоциирую себя с его достославным образом”.

– “Я так и думала”.

– “Да. Ты не ошиблась”.

Вот примерно так и закончилась наша ссора через интернет службу ICQ.

Жесть.

Но мне такая концовка как-то не нравилась. И я решил ее потом слегка подкорректировать.

– “Кроме всех этих приколов – пройдет немного времени, и ты поймешь что для твоей истерики не было никаких причин. И эту ссору ты сама начала, не я с тобой ссорился… ладно, я подожду пока твой мозг придет в более-менее адекватное здравомыслящее состояние, и поймет, что все что я тебе говорил – правда. музыканты действительно много должны заниматься сами, одни, и это нормально – это факт. И с отменой репетиции тоже ничего страшного не произошло, это обычная ситуация – это тоже факт, ты просто этими вещами еще никогда не занималась. Я потерплю пока ты придешь к тому состоянию, когда с тобой снова можно будет разговаривать. А пока успокойся и научись все же следить за своими словами”.

После этого сообщения Катя уже ничего не отвечала. А еще спустя некоторое время я решил выключить “аську” и дать возможность действительно успокоиться нам обоим.

Очень вовремя конечно ей надо было со мной поругаться. На седьмой день моей болезни. Причем абсолютно с ровного места. Я до сих пор не врубался, что это было и как вообще до всего этого дошло. Но я уже чувствовал, как у меня снова начинает повышаться давление и сильно кружится голова. Только по второму заходу мне еще всего этого не хватало.

– Ах ты сука! – уже вслух произнес я.

Я, конечно, же рассматривал и такой вариант – а, может, Катя сама вполне намеренно хотела поругаться со мной по каким-то причинам. Может, она хотела разорвать наши приятельские отношения? И она сейчас все для этого сделала. Но какой смысл делать все это именно так? Можно просто расстаться или игнорировать контакт и все. Мы на нее никогда не давили, никогда не ходили за ней по пятам. Может, Катерина стала испытывать ко мне какие-то особые чувства – поэтому так неадекватно себя вела? Тогда это был уже косяк. И уж совсем бредовая идея пришла в мой разум – может не я сейчас работал с сознанием Кати, может, она в действительности играла с моим сознание? Может, это она разводила меня таким образом, играя со мной?

Блин… Я задумался…

– Нееее!...– произнес я, помотав головой, – Это не реально… Она на такое не способна.

Я задумался еще раз.

– Да нееее, нееее! Это же Катя… блин… Она никогда бы не доперла до таких вещей. Нееее, не реально ваще.

Я еще раз прокрутил в голове всю ситуацию. А потом включил “аську”, предварительно “уйдя в тень”, и начал просматривать историю сообщений.

“Вот так вот, – думал я, – Паришься, паришься за что-то, работаешь с человеком, пытаешься ему помочь как-то разобраться со своими внутренними проблемами, вывести к свету, тратишь свое здоровье, ездишь больной на репетиции ради сохранения контакта – а потом в результате такая шняга”.

Да, блин… кажется, я немного задолбался…

– Да пошла ты нахрен! – со злостью произнес я, вглядываясь в текст истории сообщений нашей недавней переписки, – Да пошли вы все нахрен! ДА ПОШЛО ВСЕ ЭТО НАААААХРЕЕЕЕЕН!!!

 

 

За долгое время работы с людьми я понял одну важную вещь – перед ними нельзя открываться. Можно рассказать парочку каких-нибудь забавных моментов из своей жизни, не слишком личных, но таких, которые создают именно иллюзию того, что ты открываешься перед человеком, для того только лишь чтобы создать у него ощущение доверительных отношений. Но ни в коем случае не стоит рассказывать им про свою личную жизнь и даже те вещи, которые ты можешь позволить себе сказать при обычном общении с людьми — не следует их говорить. Не стоит раскрывать свои слабые места. Не стоит раскрывать те вещи, которые могут хотя бы намекать на какие-то недостатки и недочеты в твоей жизни. Не стоит раскрывать какие-то фундаментальные показатели твоей жизни и успеха, если в них есть какие-то проблемы. Хотя лучше вообще не стоит о них говорить. Это делает тебя слабым и уязвимым. Ни в коем случае не стоит говорить о тех вещах, которые впоследствии могут быть использованы против тебя.

Я совершил две ошибки – Катя знала, что у меня нет девушки (хотя каких-то проблем в общении с ними я никогда не испытывал), и Катя знала, что я болею. Нужно было как-то обойти эти моменты, но я лоханулся в том, что позволил открыть их в своей жизни, и теперь они могли быть использованы против меня… Ага… Они уже были использованы против меня.

Так уж получалось, что с людьми приходится разговаривать с позиции превосходства. Потому что большинство людей в этом мире – алчные, тщеславные, самовлюбленные, эгоистичные ублюдки, не способные к сочувствию и пониманию, и думающие только о себе. Нормальных хороших людей в мире очень мало. При этом у всех людей есть свои слабые стороны, которые они тщательно скрывают. Но люди не способны к сочувствию, они всегда жестоки и не умеют смотреть вглубь проблемы, делая выводы на основании каких-то вещей, которые лежат на поверхности – поэтому не способны к истинному пониманию ситуации, а строят лишь какие-то свои стереотипные представления. И поэтому с ними приходится говорить и влиять на их сознание с позиции превосходства, создавая в их восприятии иллюзии. Но люди сами в этом виноваты, и если бы они были другие, то и разговор с ними был бы другой. Как я уже сказал, нормальных хороших действительно здравомыслящих людей в мире чрезвычайно мало. И как сказал кто-то еще другой очень умный: “Судят люди невежественные. И часто их нужно обманывать, чтобы они не заблуждались”.

 

 

А вечером в этот же день мне позвонил Слава. Он сказал, что Катя так же устроила ему какую-то истерику и они сильно поругались. Он не особо хотел больше с ней общаться. И он спрашивал меня, что ему делать и как ему себя с ней повести. Я не знал, что ответить. Человек сам делает свой выбор. Мы сделали то, что хотели сделать, мы как-то повлияли на Катерину. Теперь дальнейшее развитие ситуации определялось ее решением.

– Отпусти ее. Пусть идет, – ответил я на вопрос Славы.

– Что, так просто?

– Конечно.

– И все?

– Все… Это ее выбор. И мы будем его уважать… Нет, ну если ты конечно хочешь иметь с ней дальше отношения – то решай сам для себя…

– Да не хочу я больше с ней отношений. У меня аж даже от сердца как-то отлегло, – ответил Слава.

– Ну что еще тогда… – заключил я, – Пусть уходит.

Вот и все.

Благополучное завершение пятого этапа. Результат относительно положительный. Конечная цель не достигнута.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

30.

 

В последние несколько дней, с того момента, как я стал понемногу выздоравливать, у меня появились спазмы в области живота — от самого низа до самого верха, начиная с мочевого пузыря и заканчивая солнечным сплетением. Постоянные изматывающие нескончаемые боли. Что это еще была за хрень, я не знал, но такое часто бывало у меня именно через неделю-полторы после приступа. Не раньше и не позже. Возможно, это была какая-то реакция поджелудочной железы. А, может, спазмы сосудов, эзофагеальные спазмы, нарушение мезонтариального кровообращения или еще какая другая патология. Я начинал массировать свой живот круговыми движениями, с силой продавливая его пальцами вплоть до позвоночника. Поджелудочная железа как раз находилась между позвоночником и желудком. И я лежал на спине и через желудок продавливал пальцы как можно сильнее вглубь, к позвоночнику, и чувствовал какое напряжение образовалось внутри меня. После такого сильного массажа спазмы вроде немного рассасывались. Давление от спазмированных сосудов отдавало в шею. В результате слишком сильного продавливания, кожа на животе начинала болеть и появлялись синяки. Еще начинали болеть пальцы. “Это, сука, жизнь”, – думал я про себя. Мне однозначно нужны были хоть какие-то положительные эмоции и хоть немного удовольствия и выработки эндорфинов в организме.

Отходя после ссоры с Катериной, кое-как выздоравливая, и сидя дома с постоянными изматывающими головокружениями, я развлекал себя тем, что лазил по форумам и оставлял там всякие забавные комментарии.

Не знаю как — видимо, просто по какой-то нелепой случайности, но я оказался на одном христианском форуме. Обсуждение темы брака и семьи. Сексуальные отношения... Так, занятненько, ну-ка посмотрим, что у нас тут...

Вопрос: “Благочестивая добропорядочная христианка, много лет пребывающая в церкви, вышла замуж за обычного мирского человека. Спустя некоторое время супружеской жизни, муж начал ей изменять, а так же стал проявлять насилие по отношению к жене. Он перестал с ней спать, но при этом постоянно заставляет ее заниматься с ним оральным сексом. У них нет сексуальных отношений, он просто требует от нее, чтобы она делала ему минет, при этом спит только с другими женщинами. Как быть? Что делать?”

“Пипец”, – подумал я, а написал в комментариях:

“Пускай прихватит его плоскогубцами за яйца и заставит его сделать ей куннилингус. И все будет по справедливости. Главное – гармония в отношениях”.

Нет, все-таки эти церковные верующие неисправимы. Когда они уже, наконец, научатся решать свои проблемы? “Что делать?”, “Что делать?”. Разводиться, что делать. Измена – единственная причина, по которой Иисус разрешил развод. А вообще – если ты ходишь в церковь и решила выйти замуж за неверующего человека, ты должна заранее позаботиться о возможных рычагах воздействия на своего будущего мужа, потому что, очевидно, что церковь таким рычагом воздействия на него стать не сможет. Таким рычагом воздействия… хм… могут быть… например… плоскогубцы.

“Все, нахрен с этого христианского форума”, – подумал я, и так и сделал в соответствии с тем, как подумал.

Побродив еще некоторое время по интернету, я забрел на какой-то сайт, посвященный депрессии. Что у нас тут?

Ага… Какая-то невероятно гениальная девочка решила высказать, где-то услышанную и, видимо, показавшуюся ей чрезвычайно умной и невообразимо глубокой, мысль:

“Люди делятся на две категории – на тех, кто делает вывод из сложившихся ситуаций и ищет выход, и тех, кто остается сидеть в проблемах, оправдывая свое бессилие”. И эту хрень она сморозила на форуме, посвященном депрессии… Ну-ну…

У-ти какие мы, прям, пафосные-то. Мы ведь всегда думаем, что наши красивые слова звучат настолько красиво, что все равно никто не понимает их истинный смысл.

Я в этой теме участия не принимал, и вообще был здесь впервые, но... нет, мимо такого я пройти все-таки не мог:

“…– Да что ты говоришь… какие мы умные… Я прям расплакался от твоих слов. Раньше-то я этого не понимал никогда, но ты мне, безусловно, глаза открыла, теперь я просветлел сознанием и мне известны стали все тайны мироздания…. Девочка, в этом мире шесть миллиардов восемьсот миллионов человек… ГРЕБАННЫЕ ШЕСТЬ МИЛЛИАРДОВ ВОСЕМЬСОТ МИЛЛИОНОВ ЧЕЛОВЕК – и ты делишь все это огромное множество людей всего лишь на какие-то две категории, которые сама же себе и придумала???… ну-ну… очень смешно… я под столом долблюсь головой об угол… Запомни, детка, этот мир всегда будет намного больше, намного шире, намного глубже и сложнее твоего ограниченного понимания, и ты своим маленьким сознанием никогда не сможешь его объять. ШЕСТЬ МИЛЛИАРДОВ ВОСЕМЬСОТ МИЛЛИОНОВ ЧЕЛОВЕК ты делишь на две категории и стандартизируешь их по каким-то своим собственным критериям – по своим собственным критериям! – о, да, как это разумно… просто жесть… Но ты ведь не Бог. Правильно?... или ты Бог?... нет, ты не Бог… и ты не весь этот мир, ты всего лишь его маленькая ничтожная частичка – мельчайшая элементарная механическая единица огромнейшей системы… и у тебя хватает наглости и ума разделять ВСЕХ ЛЮДЕЙ НА ЭТОЙ БОЛЬШОЙ ПЛАНЕТЕ на две! категории… Неужели ты сама не понимаешь, насколько это смешно?... Не пытайся подогнать этот мир под свой разум, есть вещи которых ты никогда не сможешь понять… Так что со своими двумя категориями можешь идти в центр приема заявок на конкурс рекламных слоганов для олимпиады в Сочи – там любят людей со стандартным мышлением… они таких как ты выращивают долгие годы, порадуются на свой результат…”

И в конце концов я зашел на какой-то сайт демотиваторов, на котором загоняли что-то про религию.

“Ооо! – подумал я, – И что же у нас тут есть интересного? Периодически полезно производить мониторинг состояния общества и знать мнения людей”.

"Лозь стопицотава лэвыла: ничто иное как бред очередного "слепого" а не дем. поставил бы 100 минусов. тошнотище ))))

123: ссал я на вашу библию. и те кто в неё верит и т.д. и т.п.

Антихрист: тупое религиозное чмо, мочить всех вас буду огнем из преисподней

Iezuit: вы ублюдки, без всяких признаков интеллекта...Такое ощущение, что на демах собралась вся безбожная мразь рунета...

Степан Андреевич: надо найти иисуса.. и повесить его на кресте ))) да да. я знаю там такое было.

IK: +1

IK: а еще младенцев порезать...

Leon: "библия — инструкция жизни" )))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))))).

Leon: достойно понимания дебила.

кенни: ура, можно следовать библии! Кстати я ее читал ;), много там всякой хрени если мне моя память не изменяет… *ушел приносить в жертву людей путем сожжения на городской площади, ибо дым от сожжения человеков есть благоухание, приятное богу.

Azura: Твоя память тебе изменяе. Иди читай, мудило.

Мэйб: "Иди читай, мудило " — 22. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: `рака', подлежит синедриону; а кто скажет: `безумный', подлежит геенне огненной. "Библия, Евангелие, поиск по Библии. От Матфея, глава 5" - ай-яй-яй. Врач, исцелися сам - слышал(а) такое?

Верующий крендель: ты ведь мне не брат, мудило.

Мэйб: это я все к тому, что либо сам соблюдай то, что предлагаешь\требуешь от других, либо не ханжествуй в духе "вот я такой весь в белом ,а вы все такое быдло". Либо это ПГМ, что собственно, еще хуже. Я не атеист, но воинствующий фанатизм меня всегда раздражал.

Верующий крендель: повторяю – ты мне не брат, мудило

Azura: К чьему-либо сожалению, я ни то, ни другое, ни третье. И я не атеистка, но и не фанатка. Никому религиозные загоны, типа поста или воскресной школы даже не предлагаю. Просто не только в Библии, но и в других писаниях, веками складывалось людми мудрость, как стоит жить. И не просто так. Только лишь об этом я хотела сказать. Ни более.

Мэйб: я понял.) ну тогда не стоит говорить об этом так ...ммм.. воинственно и ругательно:) потому что "Просто не только в Библии, но и в других писаниях, веками складывалось людми мудрость, как стоит жить. И не просто так."

ВФД: Это сейчас они ток мудаками вас могут обозвать, раньше они бы отправились собирать хворост =) ах да... Данная Библия состоит из 66 книг Ветхого и Нового Завета(каноническая). В данной электронной версии текст Синодального перевода 1876 г. cверен с еврейским текстом Ветхого и греческим текстом Нового Завета. Читайте, следуйте по инструкции, никому не нужны думающие рабы.

JAck: все правильно.

Порно: Только тут бесплатное онлайн порно видео!!! А также можно снять шлюшку на ночь!!! =====> http://^%#&($.at.ua/

Да кэп: Автор - мудак! Дем - говно!

OOOps: не надо гнать на религию! это плохо кончится!

chupa: как будто хорошо начиналось.

Victor: Бойтесь людей верующих - у них есть боги, которые им все простят.

Ябвдул: Я б вдул!

Утренний Стояк: +1

Чупакабр 666: Это так по-христиански! Моисей, Царь Давид, Иисус Навин, рыцари-крестоносцы, "святая" инквизиция, Джордж Буш Мл.. Это всё правоверные христиане!

Demos: Любая религия убивает мозг!! Зачем верить в то, что тебе навязывают???

Какой-то Пипец: правильно! религия говно!

Просто Она: Не стоит поливать грязью религию.

SoilScientist: А чем ещё, простите, можно обливать религию? Подскажите, обязательно попробую и этим. Религия и вера это разные вещи! Мне кажется даже на войне например вспоминают Бога, а не Христа, Моисея и не принимают в срочном порядке буддизм, не так ли? Религия - просто аппарат угнетения и манипуляции, жаль что не все понимают. 21 век на дворе, люди всё ещё верят сказкам, при том если я верю в Зевса - я мудак, хотя что Зевс, что Иисус - точно такие же персонажи мифов и не более того. Ах, да P.S. Бога нет.

4ever: бог есть!

SoilScientist: МММ... С&уя?

4ever: я так решил.

Атэистъ: не-а. бога нет.

Бог: не пи&%и.

Сатана: я тебе говорил что они все %^#нутые, пойдем пивка выпьем.

Муза счастья: тогда я с вами.

Verian: Вино пить грех? Подумай не спеши, Сам против этой жизни не греши! В ад посылать из за вина и женщин? Тогда в раю наверно ни души!

Donatello: Все вопросы когда-то относились к религиозной сфере. С самого начала религия призывалась на выручку в тех случаях, когда наука оказывалась неспособной объяснить те или иные явления. Восход и заход Солнца некогда приписывали передвижениям Гелиоса и его пылающей колесницы. Землетрясения и приливные волны считали проявлениями гнева Посейдона. Наука доказала, что эти божества были ложными идолами и скоро докажет, что таковыми являются все боги. Церковь всегда была влиятельной системой власти над людьми. А почему? Да потому что она заставляла наивных людей верить во что-то написанное кем-то.

Убейте меня: точно. Церковь на протяжении многих веков уже трахает людям мозг и управляет их поведением и финансовыми потоками, только и всего.

Кент: стопудово.

Бублик: однозначно.

Sanchez: Дол&%#б автор, антихриста от атэиста научись отличать!

Мазай: Меня реально уже тошнит от всех этих церквей и религии, убейтесь тупые животные лохи, от вас одно зло.

Мурко86: какое зло?

Человек у которого живёт котэ: крестовые походы, инквизиции, управление людьми, гомосексуализм и педофилия в монастырях, продажность, индульгенции – еще перечислять?

Мочащий Блин: мочить их всех надо, может тогда мир чище станет.

Стопудовый Красавчег: в бога верят только слабые безнадежно ^&$нутые люди которые сами не могут в этой жизни ничего добиться. Вот и оправдывают себя этой лажей.

Орк: все верующие убогие тупые мудаки зациклившиеся на своем фанатизме.

Анархист: церковь всего лишь система, управляющая сознанием людей, элемент контроля государством.

Мертвый клон: абсолютно… загнали людям про то что церквоь отделена от государства а сами е*#т телок и считают баксы, разьезжая на дорогих тачках."

Я не хотел ничего писать, но так как последние комментарии были негативными, а я все равно собирался в ближайшее время снимать с себя всякую религиозную ответственность, то я все же решил что-то напечатать:

“Хм… блин… это абзац… Дак, а никто и не спорит с этим, церковь никогда не была отделена от государства и никогда не будет, гон это все… но только вы смотрите, какая церковь-то – ГОСУДАРСТВЕННАЯ… и это политика… а настоящая вера не с политики начиналась… это потом ее всякие говнюки продавать начали, это потом уже церковь под государство стала ложиться, а потом – еще позже – мудаки всякие стали говорить, что она “опиум для народа” – потому что свои собственные идеи пропихивали, и видели, что вера им конкуренцию составляет, вот и бесились из-за этого…

А вы тут трёте о том, чего не знаете… начитались википедии всякой и другой херни в Интернете…

Бакланы, Христианство уже больше двух тысяч лет существует, а если учесть что оно из иудаизма вышло и верят они практически в Того же Бога – то еще несколько тысячелетий накиньте. И религия эта, между прочим, с настоящими ее последователями, пережила – и римских императоров-козлов, которые с верующих живьем кожу сдирали и макали в бочки со смолой, а потом поджигали и вывешивали на столбах, и средневековье, когда тупые фанаты католики всю веру обговняли и к верху жопой все извратили, и в России – репрессии этого говнюка Сталина с его ГБ-шниками и промывкой мозгов с держателями на веках – тоже пережила… а если я про православных здесь ничего не написал – то не потому, что они такие правильные все и пушистые, а только потому, что про них писать очень долго… в любом случае – эта вера она и вас переживет, и ваших детей, и ваших внуков, и правнуков, и правнуков ваших внуков, и вы все сдохните – а эта идея еще тысячелетиями жить будет…. хоть вы усритесь… хоть вы что сделайте – эта система сильнее вас, и вы этого не понимаете… И от куда в ней сила – вам не ведомо.

И не нужно тут никого обвинять в воинственности, просто не думайте, что вам что-то хорошее будут отвечать если вы сами срете то, о чем не имеете никакого представления и унижаете последователей этой веры… Думаете все верующие белые и пушистые? Придется вам несколько обломаться… И не думайте, что верующие будут соответствовать каким-то вашим критериям… Логика у вас железная: подставил левую щеку – значит лох, ответил на оскорбление – значит лицемер… Вы уж определитесь сначала… Забавно когда что-то выходит за рамки ваших представлений, правда?... Не думайте, что верующие будут вести себя так, как вам удобно… У человека всегда есть свой выбор и нет абсолютно черного и белого на земле… И вы будете верующих учить тому как они должны верить? Что? Не нравится когда что-то не срастается с вашими стереотипными представлениями, да? Привыкайте, ведь вы всего лишь люди – ограниченные и не глубокие знаниями существа…. Я вот щас сниму крестик и скажу кому-нибудь из вас что он чмо позорное а потом дам в харю... И чо?... Хочешь сказать, что я поступил непохристиански?... Ну, допустим… И чо дальше? Чо дальше-то?... Меня будет судить мой Бог, и это мои проблемы, и проблемы моей веры… Вы не понимаете что ваше засиралово ничего не изменит, это лишь для вас выплеск ваших негативных эмоций и не больше… Что, не нравится то, что церковь контролирует общество? Давайте вернемся к постперестроечному беспределу 90-ых годов. Такой вариант вас больше устраивает? Вы не понимаете, что при отсутствии контроля наступит хаос и это будет намного хуже того, в чем вы живете сейчас… Должны быть понятия морали и нравственности, чтобы люди не уничтожили друг друга, и эти понятия должны на чем-то держаться. Вы не видите всей картины в целом, а только рассуждаете о том, чего на самом деле не можете понять. Да, в религии и в церкви до хрена говна и всяких проблем. Инквизиции, индульгенции, крестовые походы, продажность священников и разврат – да, это все косяки, никто не отрицает. И система работает не идеально, это правда. Но чем срать эту систему – лучше попробуй ее усовершенствовать. Или же попробуй создать свою собственную систему, которая будет более идеальной. Не можешь – тогда иди на хер, отдыхай и не вылупайся. Проблема-то не в религии. И не в верующих. Это проблема ваших личных отношений с Богом, проблема вашего отношения к вере, и в ад вы идете в случае чего – и это тоже только ваша проблема…. Я вас всех безусловно люблю каждого и поочереди, но тем не менее, большинство из вас дебилы, это очевидность, и моя любовь тут ничего не изменит… Идите историю изучайте, может, тогда чему-то научитесь… не секете, о чем говорите совершенно… и против чего прете – не знаете…. попробуйте хоть немного на вещи глобально взглянуть и причинно-следственные связи разглядеть… да хотя, куда вам…. Вы же все дальше собственного носа ничего не видите, и еще пытаетесь мир под свои гнилые понятия подогнать… Считаете, что все должны мыслить так же как вы, а кто так не мыслит – тот урод… А вот когда до конструктивного диалога дело доходит – кроме штампованных и заученных фраз ничего больше ответить уже не можете…. какие вы все здесь в натуре малолетки еще, или просто быдло тупое, стадо баранов, у которых одно мнение на весь загон… только бухать вместе умеете, едите травку и даете шерсть в свое время, и нихрена не знаете, чо к чему…. Жизнь-то все равно рано или поздно все по своим местам расставит, и когда это произойдет – вот вы удивитесь-то, придурки…. Так что FUCK YOU вам белые нигеры, отдыхайте, тупые массы… вы не понимаете что от вашей злости ничего не изменится, измениться что-то может от кое-чего другого – но вы до этого другого наверняка никогда не дойдете… и все равно, когда мясорубка начнется – пойдете в расход … но вы сами для себя такую участь выбрали… и винить вам в этом, кроме себя самих, некого”.

Я отмечал про себя, что интернет и, в частности, соц. сети и форумы с чатами могут стать чрезвычайно удобным и эффективным инструментом в пропаганде каких-то идей. Но сейчас я себе такой задачи не ставил. Можно было просто пропихивать какие-то мысли на тех же форумах, общаться с людьми и влиять на них. Но этим кто-то должен заниматься. Форумные тролли стебаются над теми, кто общается в интернете, и знают как управлять поведением человека, но у них свои цели. Меня же сейчас больше беспокоило нечто другое.

Я не особо сильно переживал за поведение Катерины и нашу ссору. То есть, конечно, мне было обидно и неприятно. Столько вкладывать сил, стольким жертвовать, париться за что-то – а в результате работа чуть ли не на минус. Понятно, что это вызывало у меня некоторые негативные эмоции. Но сейчас другие вещи были более актуальны для меня, во-первых я просто устал… ну, устал это как бы еще очень так мягко сказано… во-вторых, меня сейчас еще заботила немного другая вещь – тупо, очень тупо – удовлетворение моих сексуальных потребностей. К тому же, мне казалось, что мы все равно помиримся с Катей и она сама проявит в этом инициативу. Какое-то такое внутреннее ощущение было. Да и опыт подсказывал. Иногда нужно позволить человеку уйти, чтобы он сам потом вернулся к тебе. Правда, кое-что я бы в том диалоге по "аське" все-таки желал бы переделать. Логично было предположить, что Катю раздражали те вещи, которые мы ей, в частности я, говорили и проповедовали. Так же ее раздражала наша вера. Несмотря на то, что мы в определенной степени уже приучили Катю к нашей религии — какие-то вещи до сих пор могли эту девочку напрягать. Но я спокойно относился к ее раздражению и каким-то выплескам эмоций, как к ответной реакции на все наши идеи. Это было закономерно, и я к этому привык. Возможно, Катя копила свое недовольство долгое время, теперь нашла повод высказать. Ничего, посидит, подумает, поймет, что зря высказала, побежит мириться и исправлять ситуацию, только сделает это, естественно, со своим понтом и так, чтобы это не выглядело как извинения. Потому что так же было очевидно и то, что, кроме раздражения, что-то еще в нас и привлекало Катю. Мы давали ей то, в чем она нуждалась – дружбу и элементарные человеческие отношения и понимание. И что очень важно – мы давали ей наше мужское внимание – что для нее было крайне необходимо. К тому же музыка интересовала ее. Мы восполняли некоторые ее потребности. А человек невероятно слаб и крайне уязвим именно в те моменты, когда какие-то его потребности не удовлетворены. На этом всегда играло правительство – оно брало какую-то основную потребность у людей, или ваще создавало у народа потребность искусственно, если было нужно, затем ограничивало возможность ее удовлетворения, а потом начинало манипулировать массами. Сатана действовал точно так же. Да что там – Сам Бог так действовал, это была Его фишка. Дай человеку то, в чем он нуждается – и он будет служить тебе. И Катерина уже не могла так просто уйти от нас – прежде всего в своем разуме. Все то, что мы для нее сделали, и что ее привлекало в нас – держало ее. Мы скрепили ее с собой определенными связями. Теперь их нужно было разрывать. В общем, я не думал, что она так просто решится полностью взять и разорвать эти связи. Но даже если и решится, и уйдет – плевать, в этом был свой плюс. Мне хоть станет немного полегче. Я больше не буду нести этот груз, и наконец-то смогу уйти на долгий глубокий отдых. И я надеялся, что демоны, власть которых я свергал, так же наконец-то оставят меня в покое.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

31.

 

Спустя несколько дней после ссоры с Катериной и всей этой нервотрепки, когда я только начал, наконец, по нормальному выздоравливать после болезни и более-менее приходить в себя, возвращаясь к относительно привычному ритму жизни, мне позвонила Света. Ее было плохо понятно по телефону. Она говорила медленно, но очень сбивчиво, запинаясь и периодически переходя на плач. Я не сразу понял, что произошло, и потом уже по дороге к ней с ужасом продолжал осознавать то, что она сказала мне по сотовому.

– Ты можешь сейчас придти?

– Ну… возможно… А что случилось опять?

– Приходи пожалуйста… если можешь…

– Ну, ладно… а в чем дело-то?

– Ну ты… можешь придти… сейчас?

– Хорошо… А что произошло? Ты чо такая? Что у тебя с голосом?

– Влад…

– Что с ним опять такое?

– Он погиб…

 

Мы сидели со Светой на кухне за тем самым столом, за которым когда-то сидели с Владом. На столе сейчас стояло блюдце с семечками и ваза с фруктами.

Тяжесть и невероятная горечь вперемешку с шоковым состоянием и чувством какого-то недоосознания случившегося – все это расползалось сейчас своей плотной всепроникающей массой по всей кухне, и, кажется, еще долго не собиралось рассасываться.

Влада насмерть сбила машина, когда он вышел на какую-то дорогу. Он пробыл в сознании еще немного времени, и потом умер, даже не дождавшись приезда скорой.

Вот и все. Вот все и закончилось. Именно вот так вот. И больше не было уже никаких планов, никаких университетов, никаких мыслей о том, чтобы найти девушку и жениться, никаких стремлений начать новую жизнь. Просто смерть и все. И больше ничего уже не было. Просто все обрубилось и закончилось в один миг. Вся жизнь и история человека. Именно вот так.

Мы сидели на кухне со Светой. Она уже успела со слезами рассказать мне все подробности и даже затронула тему организации похорон, и кажется, больше уже ничего не могла сказать мне. Даже слез уже, кажется, не осталось. И мы просто тихо сидели молча на этой кухне, вспоминая наши разговоры с Владом, всякие затирания о смысле жизни, о правде и справедливости, вспоминая мысли и слова Влада, вспоминая распространяющийся по всей кухне дым от его сигарет и его вечно потрепанный небритый и нечесаный вид.

Я с трудом мог представить себе, что этого человека больше нет в моей жизни.

– Слушай, Костя, – наконец, тяжело и устало произнесла Света, – В последнее время Влад сильно изменился… Он изменился после того, как у нас побывал этот мужчина… с каким-то парнем – которых ты пригласил… Когда вы разговаривали с ним…

Я кивнул в знак того, что понимал о чем, она говорит.

– Что произошло тогда? – спросила Света.

Я смотрел на нее, а она в свою очередь смотрела мне в глаза, не отводя взгляда. Она догадывалась, что что-то было не так, и хотела знать — что. Это было закономерно.

– Влад, – начал я и понял, что мне невероятно сложно сказать это, – Он… как бы, – я задумался, как лучше объяснить, – Ты же веришь в Бога? Ты же читала немного Библию? – зашел я издалека, – Влад… долгое время сидел в депрессии, бухая и имея половую связь… со всем, что движется… Вел такой… специфический образ жизни… пойми меня правильно… Он как бы… Он стал одержим… в общем.

Света силой воли подавила в себе очередной эмоциональный порыв, едва сдержавшись от того, чтобы снова заплакать. Она твердо посмотрела на меня с какой-то внутренней жесткостью.

– Бесами? – спросила она.

– Да, – ответил я как-то неуверенно, – Это… сложная материя… Все очень непросто…

Света отвела взгляд в сторону, сделав его менее грозным, и каким-то пустым.

– Я знала, что с ним что-то не в порядке, – произнесла она, глядя в пол.

Мне показалась странной такая реакция.

После некоторой паузы Света, так же продолжая смотреть в пол, спросила:

– И вы изгнали их тогда?

– Да, – произнес я, тихонько кивнув головой.

Она вдохнула воздух носом.

– И часто ты такое встречаешь?

Я задумался.

Света говорила об этом так, как будто ничему не удивлялась. Очень спокойно и, казалось, почти без эмоций.

– Нет… В отношении конкретного человека – впервые… – ответил я, – Что-то подобное видел уже когда-то… у нас было на… Но… мнн… не… тут немного по-другому… было.

Света снова заплакала.

– Я не могу поверить, – произнесла она, не закрывая лицо руками, и не обращая внимания на стекающие по щекам слезы.

Я подумал что-то сказать, но не знал что.

– Я поняла, что с ним что-то произошло… – сказала Света, – Точнее… сначала я поняла, что с ним что-то не в порядке… Он стал каким-то замкнутым… Совсем перестал улыбаться… даже цинично, как он любил иногда делать… Поэтому позвонила тебе… Мне стало страшно находиться в этой квартире… Поэтому я стремилась проводить в ней как можно меньше времени… Я чувствовала, с ним что-то не так…

Наступила тяжелая пауза, в течение которой Света боролась со своими слезами.

– То есть он не отвечал за свои поступки? – наконец, спросила она в результате.

– Ннн-нет, – осторожно произнес я, – Это не совсем так… Он не был полностью одержимым… Я же разговаривал с ним – он был в сознании… у него была какая-то своя…

“Блин, – подумал я, – Чего она ждет? Что я оправдаю его образ жизни его невменяемостью?”.

– В общем это не было тотальным контролем, – продолжил я после запинки, – Ты же видела его… общалась с ним… Он же не бесновался тут, не сумасшествовал… Он был относительно адекватен… Просто… Понимаешь – это сложно… Есть одержимость… есть контроль… Это не одно и то же… В общем он не был полностью одержимым человеком… просто у него были проблемы…

– Значит, он мог себя контролировать? У него была своя воля? – спросила Света.

– Да, но она подавлялась… На него давили… Чем дальше – тем сильнее… Есть разная степень… – заключил я.

Света тихонько кивнула головой, как будто поняла.

После некоторой паузы она вновь спросила:

– Это из-за его образа жизни?

– Я не знаю, – ответил я, – Возможно… Это могло стать серьезной причиной… Но я не знаю. Это все до конца не изучено… Это все очень сложно…

Света тихонько вытерла слезы и, приставив ладонь к подбородку, уперлась глазами в одну точку.

– Я знала, что так будет… – произнесла она через какое-то время.

Потом, после небольшой паузы она, снова сдержав в себе очередной порыв плача, устало произнесла:

– Почему так происходит?... Что с ним случилось, когда он вернулся из армии?…

Я смотрел на нее, не зная в принципе как ее можно утешить, сам пребывая в шоке от того, что человека, которого я знал, просто больше нет.

– Если вы изгнали их… Почему тогда с ним это произошло?... Что случилось? – спросила Света устало выпрямившись.

– Я не знаю, – ответил я, – Светочка, милая, не задавайся этими вопросами… пожалуйста… На большинство из них ты не найдешь ответа… – мягко произнес я.

– Но я хочу знать ответ, – сказала Света, вдохнув носом воздух с некоторой небольшой долей какой-то злобы, которая была неестественна для нее.

Наступила пауза.

Мы со Светой смотрели друг на друга, потом она отвела взгляд.

Я тяжело вздохнул и задумался.

– Я знаю, что это не мое дело… Есть какие-то высшие силы, – тяжело произнесла Света, – И нам конечно же многое не известно на этой земле. Но я все равно хочу знать ответы на эти вопросы, – произнесла Света, чуть сдерживаясь от слез.

– Я хочу знать, почему так происходит, – повторила она.

Тогда я решил поступить так:

– Смотри, – спокойно произнес я и медленно взяв пальцами маленькую семечку из блюдца, осторожно положил ее на стол, – Вот это ты… А вот это, – я взял стеклянный граненный стакан и накрыл им семечку, заключив ее в замкнутое пространство, – Это твой маленький мир и обстоятельства, в которых ты находишься. Ты видишь только то, что находится внутри этого стакана. Ты не знаешь, что находится за его пределами. Твое виденье ситуации сильно ограниченно, как и у любого человека. Ты не можешь видеть дальше собственного горизонта, это нереально, – усталым, но мягким голосом говорил я, – Но, тем не менее, мир – он очень огромен. Он глобален. На этой кухне за гранями этого стакана есть еще много предметов. Есть стулья, ножи, вилки, есть я, ты. А вот это, – я взял другую семечку и положил ее рядом, – Это Влад, – затем я взял два яблока и так же положил их на стол, а еще вытащил несколько ножей и разложил их по столу остриями направленными ко второй семечке, – А все это – глобальные факторы, процессы и те силы, которые оказывают то или иное воздействие на Влада. Ты не видишь эти силы, потому что ты находишься внутри стакана, – продолжал я устало и тяжело говорить, указывая пальцами на семечки, – Ты даже не подозреваешь об их существовании. Ты вообще не знаешь, есть ли они. И так всегда. Так с любым человеком. Есть вещи, которые мы никогда не сможем понять. Есть вещи, которые мы никогда не узнаем. Смерть – один из глобальных процессов, который человеку неподвластен. Человек может попытаться бороться со смертью, и ему могут позволить делать это, и даже могут позволить ее победить – но только лишь для того, чтобы человек вел эту войну. Смерть человеку не подвластна. Есть нечто, находящееся за рамками нашего восприятия и за гранью наших усилий. Но иногда нам позволяют с этим бороться… Видимо, потому что считают, что это прекрасно, когда человек борется со смертью, и когда одерживает над ней победу… Видимо, эти победы важны для кого-то. Видимо, кому-то они кажутся прекрасными…

Я сделал паузу. Потом тяжело сглотнул и продолжил:

– Я понимаю – Влада не вернуть, его все равно нет, и это ужасно. Но если тебе станет от этого немного легче – попробуй воспринять еще такой момент: Влад изменился и последние три недели он жил, будучи другим человеком… И он умер, будучи другим человеком, – я внимательно посмотрел на Свету и резюмировал, – Ты можешь гордиться им. Он молодец… Правда.

Затем наступила еще одна долгая мучительная пауза.

Довольно опасно было говорить что-то такое человеку в подобном состоянии, я знал, что это могло вызвать только раздражение. А могло и утешить. Я решил рискнуть. И, кажется, Света восприняла эти слова правильно.

После паузы Света спросила:

– Ты думаешь Влад сейчас на небесах?

– Я не знаю этого. Этого здесь никто не знает. Но, возможно, что Бог действительно просто забрал его, – ответил я, – Просто забрал и все, решив, что так будет лучше.

“Ага, – подумал я про себя, – Стандартная реакция, как способ самоутешения. Возможно, просто, чтобы привести к гармонии свой внутренний мир и разрешить внутреннее противоречие со своей религией”.

Я не переставал верить в Бога. Просто я старался рассматривать все возможные варианты объяснений. Так или иначе, Бог все равно оставался Богом и делал то, что хотел и поступал так, как считал нужным. Он словно говорил всем людям, как будто вырисовывая на Небесах слова неоспоримой и несокрушимой истины: “Я буду делать то, что Я захочу”. Он был словно писатель, словно автор какой-то книги, крупного романа, и Он говорил: “Я буду писать то, что Я захочу. И буду делать это так, как сочту правильным. Если кому-то не нравится – он может не читать и идти своим путем… который однажды все равно приведет в ад. Но Я автор этой книги. Эту книгу Я пишу. Это Мой сюжет. Это Мой мир. И Я здесь Хозяин.” Забавность всего этого заключалась еще в том, что это был еще и интерактив, и каждый из нас писал эту книгу вместе с Ним. Но при этом – жизнь и смерть все равно оставались за гранью человеческих усилий. Это очевидно. И если Бога нет – глупо на Него злиться. А если Он есть – то с этим все равно ничего не поделаешь. Еще я знал, как мыслят неверующие люди. Кажется, в этом тоже есть какая-то система закономерностей. Стандарт мышления – кем-то созданная схема.

Мы со Светой посидели еще какое-то время и поговорили.

Потом Света сама сказала, что она устала и ей пора отдохнуть, намекнув на то, что я могу идти. Мне было немного страшно оставлять ее одну. Но она сказала, что и сама одна не останется, а пойдет к подруге. Я сказал, что обязательно позвоню ей, чтобы убедиться, что с ней все в порядке и она действительно у подруги. И пускай она не смеет выключать телефон, для меня это будет сигналом к тому, чтобы вернуться за ней. Мне необходимо было в любом случае проконтролировать ее состояние и дальнейшее поведение. На всякий случай я выпросил телефон этой ее подруги.

Мы обняли друг друга, и я почувствовал, как она прижалась ко мне своими грудями. Затем я ушел, цинично рассуждая про себя о том, что Света явно выпадала из списка девушек, с которыми я мог бы переспать в ближайшее время. Даже в такие говёные минуты я не переставал думать о сексе.

 

 

32.

 

Я не знал куда и к кому я еще мог пойти, поэтому я пошел к Валере в его клуб-кафе, в котором он работал у своего брата.

Мне казалось, что после разговора с ним, мне станет легче, и я, по крайней мере, буду чувствовать себя не один во всем этом гребанном противостоянии света и тьмы, которое уже начинало восприниматься мной либо как какая-то иллюзия, либо как нечто совершенно бессмысленное… Может, это действительно была просто моя иллюзия… Хотя… Много фактов и событий в жизни заставляли меня пока повременить с переустановкой своего мировосприятия.

У Валеры был большой опыт, и сейчас, видимо, только его слова имели для меня какой-то вес. Все остальные люди, которые меня окружали, как мне казалось, были в этих вещах слабее меня, поэтому им сложно было мне помочь.

Когда я пришел в клуб и подошел к барной стойке, я подозвал одного из сотрудников заведения, то ли кассира, то ли бармена, и спросил:

– Валера на месте?

Я обратил внимание на некого молодого человека около тридцати лет, в джинсах и пиджаке, под которым виднелась рубашка с расстегнутой верхней пуговицей. С деловым и уставшим видом он разговаривал с кем-то и как будто украдкой следил за всем, что происходило в кафе.

– Игорь, – позвал этого молодого человека тот сотрудник, к которому я обратился, – Тут Валеру спрашивают.

Молодой человек подошел ко мне и, кивнув головой, поинтересовался:

– Что вы хотели?

– Я Валеру хотел увидеть. Я его знакомый, – ответил я, – Можно?

Молодой человек оглядел меня.

– Он в больнице лежит, – произнес он.

– В больнице? – удивился я, – Что с ним?

– Пару дней назад на скорой увезли. Ему плохо стало, – услышал я неудовлетворивший меня ответ.

– А что произошло-то? – переспросил я в недоумении.

Молодой человек задумчиво посмотрел на меня.

– Ты Костя? Константин? – спросил он.

– Да, – ответил я как-то растерянно.

– Я Игорь – его брат, – молодой человек протянул мне руку.

Я пожал руку.

– Пойдем поговорим, – произнес Игорь и указал на самый дальний темный угол в зале кафе.

Я выпустил его из-за барной стойки и, пропустив вперед, пошел за ним следом.

– Садись, – сказал Игорь, подходя со мной к столу, – Что-нибудь выпьешь?

Я сел и задумался, не зная пока, что ответить.

– Может, колы со льдом? – снова спросил Игорь, доставая пачку сигарет с зажигалкой и закуривая.

– Можно, – ответил я.

– Владимир, принеси колы со льдом, – сказал Игорь какому-то официанту, проходившему мимо. Затем, затянувшись сигаретой и выпустив в сторону дым, он обратился ко мне, – Валеру увезли на скорой. Ему стало очень хреново. Привезли, сделали анализы, пару каких-то обследований. Анализы оказались какими-то очень плохими. Даже... там, не понятно, что было. Провели операцию… Ничего не нашли… На следующий день все анализы пришли в норму… Щас он лежит в палате, отдыхает.

Я вошел в состояние какого-то небольшого шока.

– Какую операцию? – спросил я, ничего не понимая.

– Ну… операции, как таковой не было… – ответил Игорь, – У него там подозревали всякую хрень. Вначале аппендицит, потом язву.

– И?... Что в результате?

– Ничего, – ответил Игорь, разведя руками.

– Как это ничего? А как же операция? – продолжал спрашивать я.

– Ну… как бы… Разрезали, посмотрели, ничего не нашли, зашили обратно.

– В смысле? – уже начал офигевать я.

– Ну… в прямом смысле… Анализы сейчас в норме… Никто не знает, что с ним такое.

Наступила пауза.

– Так же не бывает, – сказал я.

– Ну, видимо бывает, – ответил Игорь, выпуская дым.

И снова пауза.

Я сидел, не понимая что вообще происходит в этом мире и вокруг меня, и, кажется, начинал ощущать какое-то бессилие и невыносимую усталость.

– Хрень какая-то, – произнес я.

Игорь только выпустил дым после очередной затяжки, видимо, в знак согласия.

Я потер ладонями лицо.

– В общем-то при панкреатите такое может быть. Когда с поджелудочной… проблемы… Там и с анализами может что-то подобное быть, – пробормотал я, глядя куда-то в сторону, – Может, еще какая-то лажа.

– Угу, – как-то странно кивнул головой Игорь.

– А щас-то он как? – спросил я.

– Приходит в себя потихоньку. Более-менее нормально. Через неделю швы снимут и выпишут… Ну, естественно, его обследуют, выясняют, что с ним такое.

Наступила еще одна пауза.

Не знаю почему, видимо, в контексте эмоционального напряжения и подавленности, но эта новость по поводу Валеры оказала на меня какое-то странное воздействие и, кажется, окончательно вывела меня из равновесия.

Официант принес колы со льдом в стеклянном стакане и поставил ее мне на стол.

Я сидел некоторое время молча и смотрел куда-то в сторону, видимо, не в состоянии уже о чем-то серьезно думать.

– Пацаны, – произнес Игорь, – Вы загнались.

– В смысле? – поднял я взгляд на Игоря.

– В прямом смысле. Вы загнались, парни. Вам надо темп сбавить.

Я продолжал искоса вопросительно смотреть на своего собеседника.

– Я ведь знаю Валеру, – начал Игорь, – Я этого обдолбыша с детства знаю. Мы выросли с ним, мы же братья… Я помню как его в Москве в реанимацию увезли… Знаю все, чем он занимается… Ошпарка этого… Вы загнались, парни… Вы лезете куда-то не туда… Я не знаю, что вы делаете, и с чем играете, и что это за силы, но вы загнетесь, рано или поздно… если не остановитесь. Вы так сдохните просто, если в своей жизни что-то не поменяете… Успокойтесь… Хотя бы на время…

Я смотрел на Игоря, не совсем понимая, что он говорит, но его слова инстинктивно продолжали оказывать влияние на мое, теперь, видимо, уже подсознание.

– Это зло сильнее вас, – закончил Игорь.

И тут меня прорвало. Я больше не в силах был сдержать все эти гребанные эмоции, которые копились у меня уже несколько месяцев. Понимая, что уже не смогу этого остановить, я закрыл лицо руками и лег на стол, чтобы скрыть свои слезы, пытаясь хоть как-то не допустить истерики.

Я начал рыдать, и чувствовал как вместе со слезами через конвульсивные передергивания и всхлипывания, организм выбрасывал в окружающее пространство накопившуюся энергию, освобождаясь от негативных эмоций, и снимая таким образом нервное напряжение.

– Ни чо, ни чо, чувак, все нормально… Поплачь… Не парься… Тебя здесь никто не видит, – ровным спокойным голосом произнес Игорь, старший брат Валеры.

Я рыдал так какое-то короткое время. А когда почувствовал, что могу говорить, начал говорить, закрывшись одной рукой от темного зала кафе, который все равно, казалось, находился где-то там, достаточно далеко.

А Игорь просто сидел и курил, выпуская дым в сторону, и слушал меня. Слушал, как я захлебывался словами в каком-то абсолютном неадеквате, как я выплевывал из себя и разбрызгивал вокруг все те эмоции, которые накопились во мне за долгое время.

– Сука, я ненавижу этот гребанный мир! Ненавижу его! Ненавижу все это!... Какого хрена здесь происходит?! Какого хрена происходит со мной?! Какого хрена происходит вокруг меня?! Что вообще здесь творится?! Где нахрен Этот Бог?! Где Он?! Где Его хваленая любовь?! Где Его долбанная милость?!... Нахрен!… Нахрен все!... Нахрен все это!... Я работал с этой лесбиянкой… Лесбиянка… Маленькая девочка… Учится на последних курсах института… Она не злой человек. Она не плохой человек… Она даже не такая уж и развращенная… Она стала лесбиянкой не потому что ей так захотелось… И не потому что у нее все было хорошо… Ей просто в жизни повезло немного меньше, чем другим… Не она в этом виновата… Просто так получилось. Так сложились обстоятельства… У нее просто проблемы… Просто проблемы… Проблемы в ее голове. Внутренние проблемы. Комплексы… Комплекс неполноценности… Низкая самооценка… Не она в этом виновата… Она не плохой человек, просто в ее жизни что-то пошло не так… Она не пользовалась особым спросом у парней… Возможно ее унижали… Кто-то ее отвергал… Причем, она ведь даже не уродина, она симпатичная, но просто что-то в ее жизни не получилось… что-то пошло не так, и все… Может, в ней не воспитали четких понятий о женственности, красоте и сексуальности… А, может, она сама озлобилась на все эти требования, которые ей пытается предъявить этот гребанный мир… и пошла против этих понятий… Может, ее просто достало все это… Достало, что от нее чего-то требуют… Достало, что от нее требуют выглядеть сексуальной… А она просто хочет быть такой, какая есть, и хочет чтобы ее любили… Осознание того, что она не соответствует каким-то этим требованиям, причиняло ей боль, и в результате она стала воспринимать их с агрессией… Она просто озлобилась и пошла против всех этих понятий, против того, что ей пытается навязать мир… Это, естественно, только усугубило ее положение и сделало все еще хуже!.. Ее потребности в мужском внимании оказались не восполненными, не удовлетворенными и стали причинять еще большую боль… Со временем эта боль стала производить злость… В результате она озлобилась против собственных же инстинктов и решила пойти против них – просто проигнорировать, просто подавить эти потребности… Но естественно не смогла!… А потом еще какой-то вася трахнул ее, трахнул, а потом свалил, сам не понимая, что сделал… В результате она стала ненавидеть всех мужчин, и ее злость стала еще больше… Злость ко всему этому миру и ко своим же собственным инстинктам… В результате она попыталась уйти в какую-то… мнимую иллюзорную реальность… Она попыталась убежать… Убежать в иллюзию, в другой мир… Да, она обманывает сама себя… И она сама это признает. Она прекрасно все это понимает… Но это всего лишь ее реакция на собственную боль… Она не виновата, что стала такой… Она не виновата, что в ее жизни все именно так обернулось… Просто она чего-то не смогла… Не смогла преодолеть какой-то внутренний конфликт… Не смогла через что-то переступить… Не смогла с чем-то смириться… Не смогла что-то внутри себя побороть… Не смогла вовремя что-то понять… Что-то важное, что нужно было понять – а она вовремя этого не поняла… В результате она сейчас ненавидит всех мужчин и не умеет правильно с ними общаться… А от этого становится все еще хуже… Она снова разочаровывается и снова уходит туда, куда ее тянут ее подруги – в эту иллюзию, в этот самообман… И это затягивает еще сильнее!... Затягивает как болото… Как зыбучие пески… Чем больше в них двигаешься, тем сильнее они тебя засасывают… Просто поглощают тебя и все!... Так где нахрен Этот Бог!!!???... Где Этот Бог?!... Куда Он делся?!... Где Он был, когда на нее не обращали внимания?!... Где Он был, когда ее отвергали?!... Где Он был, когда она не могла переступить внутри себя через все эти вещи и пойти по правильному пути?!... Почему Он тогда ей не помог?!... Где Он был, когда ее этот мудак малолетний трахал, а потом сваливал от нее?!... Где Он был, когда в ее сердце копилась злость?!... Где Он все это время был?!... Он лишь только пришел в конце и сказал, какая она не правильная, и осудил… И все!... Больше Он ни хрена не сделал!!!... А где Он был раньше!!!???... Когда Его же гребанная система сознания, которую Он создал, начала глючить и давать сбои?... Где Он был, когда Его же собственный механизм потребностей, который Он сотворил внутри человека, начал производить такую боль и повел эту девочку не в ту сторону?!... Где Он был, когда в этом мире, который Он же создал, все начало ломаться и рушиться, когда стали выпадать элементы из Его же собственных схем?!.... Его же собственные долбанные системы, которые Он сам сотворил!... Где Он был тогда, когда все эти представления о взаимоотношениях мужчин и женщин коверкались в разуме этой девочки?!... Где Он был, когда она по ночам плакала?!...

Нахрен всю это!... Я всю свою гребанную жизнь занимался тем, что пытался изменить этот мир…. Я всю свою гребанную жизнь занимался тем, что служил Богу… Я свою жопу рвал ради этого… Я свою жопу рвал ради спасения других людей… У нас на концертах люди перед сценой десятками каялись в грехах и принимали нашу веру… Они на коленях стояли… Они рыдали… Я видел как у них жизни потом менялись… Они мыслить начинали по-другому… Они думать по-другому начинали… Они становились другими людьми!… Я видел, как у них мировоззрение переворачивается… Я несколько лет занимался социальной работой с людьми… Я с наркоманами работал… Я с наркодиллерами работал… Я с бухарями всякими работал… С лесбиянками работал… Многие из них другими людьми потом становились… Они менялись… Они мыслить начинали по-другому… Я менял их образ мышления!... Я менял их жизни… Я видел как бесов изгоняют… Я сам принимал участие в изгнании бесов!... Я разрушал ложь и предубеждения, которые людям в их башках всякие твари понастроили!... В результате я щас болею хрен знает чем, и ни один долбанный врач не может мне диагноз поставить… Какого хрена со мной происходит?!... Моя жизнь нахрен разрушена!... Я чуть ли не инвалид… У меня будущего никакого нет… Я понятия не имею, как дальше буду жить… Я прошел до хрена обследований…. Я проверил все, что только можно было… Я в больницах лежал… Я бабки на эти обследования тратил… Ни один!... Ни один гребанный врач не может поставить мне диагноз!... какого хрена со мной происходит?!... Где Этот Бог?!... И почему Он кидает тех, кто Ему служит?!...

А Влад?... Влад что?! Какого хрена в его жизни все так?... Он такой пацан ништяковый был… Он хороший человек был… Он умный был… Он добрый был… Он до хрена всего понимал… Он мог бы этот мир изменить… Какого хрена в его жизни все так?!... Всякое чмо позорное живет и ни о чем не думает… Быдло тупое живет и наслаждается жизнью каждый день… Радуется солнцу, банке пива и песням Серёги, орущим из приоткрытых окон чужих затонированных “восьмерок”, случайно остановившихся на перекрестке… Почему они могут жить и ни о чем не думать?... Почему Влад так жить не смог?... Почему он смысла в этой жизни не видел?... Почему его от всего тошнило?... Почему он не хотел в этом мире жить?... Что с ним произошло?... Что с ним случилось?... Он такой пацан прикольный был… Какого хрена он одержимым стал?... Почему так произошло?!... Какого хрена бесы могут входить в человека, когда он попадает в трагические ситуации?... Какого хрена бесы могут входить, когда человек испытывает сильные стрессы?... Какого хрена бесы могут входить, когда человек находится в тяжелых обстоятельствах?!... Какого хрена они могут входить, когда человек ослаблен болезнями, психозами, депрессией, автомобильными катастрофами?... Где Бог?!... Где справедливость в этом мире?!... Куда Он смотрит?!... И что с Владом стало?... Почему все так?... Ублюдки всякие людей убивают, насилуют, режут по частям… Дак почему именно с Владом это произошло?!... Он ведь был не плохой человек!... Он был хороший человек!... Почему все так?!... Какая нахрен Божья любовь?!... Какая нахрен милость?!... Какая нахрен вера?!... Какая нахрен война?!... Нет никакой войны!... Есть только воля Бога на всякое зло под этим сраным солнцем!... А сатана тупо шестерка, и исполняет то, что Он скажет… Какое вообще может быть к Нему доверие?!... Я ненавижу всю эту религию!... Я ненавижу этот закон!... Я ненавижу эту Библию!... Нахрен, я ненавижу эту веру!... Я ненавижу Этого Бога!!!... И ведь действительно… логично… логично предположить… что все это какой-то гон абсолютный… Логично предположить, что никакого Бога нет на свете… И вся эта жизнь не имеет никакого смысла… И все то, что здесь на земле, не имеет никакого продолжения… все это ничто… Все это просто прах… Рано или поздно все это исчезнет и не будет иметь уже никакого значения… Ведь нет ни ада, ни рая… Ни хрена нет… Логично так предположить… логично сделать такой вывод и послать в жопу всю эту религию… Но… Твою ж мать!!!... Ведь я знаю, что все это на самом деле есть!... Проблема в том, что я действительно знаю, что Бог на самом деле есть!... И все именно так!... И это самое говенное во всем этом!... Это самое большое дерьмо – то, что Бог действительно есть!!!... Это самое ужасное!!!... Лучше бы Его не было, но – ОН ЕСТЬ!... И это полное говно!!!… … … Я Его ненавижу… Я ненавижу весь этот мир…

Пока я выговаривал все это со злостью и мокрыми сверкающими глазами, Игорь не проронил ни слова и даже не позволил себе каких-либо мимических реакций на лице. Он просто сидел и спокойно курил, выпуская в сторону дым, и слушая все то, что я выбрасывал из своего замученного сознания в окружающее пространство.

Доперев мозгом до понимания того, что я устраиваю чуть ли не истерику абсолютно незнакомому да еще и неверующему человеку, и выгляжу при этом довольно глупо, я попытался взять себя в руки и успокоиться.

– Так, ладно… все… хватит, – произнес я, моргая глазами и тряся головой, и потирая ладонями свои бедра, – Ты извини что я здесь все это устроил.

– Да ничего, все нормально. Не парься, – ответил мне Игорь.

– Надо взять себя в руки, – повторял я.

– Да ладно, успокойся.

– У меня просто друг недавно погиб, – продолжал я оправдываться, вытирая лицо руками и приводя свой вид в состояние какого-то понта, – Всякого говна до хрена свалилось… Еще болезнь эта…

– Я понимаю, – со снисхождением произнес Игорь.

– Ладно… Все это – долбанная хрень. Все это – лирика… Еще раз извини, – продолжал я говорить, со злостью втягивая воздух носом, и с хрустом разминая шею, наклоняя голову вправо и влево.

– Да все нормально, чувак. Не кипиши.

Немного успокоившись, я стряхнул с себя последние частички пыли и встал из-за стола.

– Ладно, я пошел, – произнес я.

– К Валере-то зайдешь в больницу?

Я застопорился.

– Да, конечно, – ответил я, опомнившись, – Где он лежит?

– В сорок третьей.

– Где это? – спросил я, – Я не знаю.

– Я точного адреса не помню щас. Знаю только, где находится, – ответил Игорь, докуривая сигарету, – Давай, я тебе дам свой телефон. Позвонишь потом, я скажу.

– Хорошо, – согласился я.

Игорь протянул мне свою визитку, не вставая из-за стола.

– Там написан мой телефон, – сказал он.

Я взял визитку.

– У него сотовый с собой? Если ему позвонить…

– Да, можешь позвонить ему.

– Отлично, – произнес я, не смотря в глаза Игорю, – Тогда я пошел. Счастливо.

Я взял со стола свою колу и залпом выпил ее, затем заглотил оставшиеся на дне стакана кусочки льда, и, разгрызая их зубами, направился к выходу.

– Ну давай, – тихо произнес Игорь, затушив сигарету и оставаясь сидеть за столом.

 

 

“Это, сука, жизнь, – думал я, сидя в своей комнате у себя дома, устало погрузившись в кресло, но в каком-то напряжении и не в состоянии полностью расслабиться, – Да. Это, сука, жизнь”. Невозможно что-то изменить в этом мире и потом не столкнуться с последствиями. Невозможно поменять что-то в реальности и при этом остаться полностью в тени. Весь этот мир контролируется. Каждая его сфера, каждая небольшая система, каждый человек, любое сознание так или иначе контролируется. Где-то государством, где-то бизнес-структурами, где-то различными движениями. Ни одно сознание не может быть свободным. И сатана везде имеет свои интересы. К этому можно относиться по разному, но при тщательном изучении это становится очевидным.

Забавно, но кажется это действительно правда – большинство людей счастливы лишь потому, что удачно встроены в какую-то систему. Каждый раз, когда они пытаются выйти из этой системы, или противостоять ей – система начинает разрушать их жизнь, и люди в бессилии возвращаются обратно. Не желая сопротивляться и терпеть боль, люди меняют свободу на благополучие, и становятся обыкновенными рабами. Так система контролирует “правильную” работу всех своих элементов. Но вот куда в результате придет вся система – никто не знает, а как правило она приводит в ад, и тогда уже люди ничего не могут сделать.

Невозможно просто так вклиниться в работу системы и попытаться ее изменить. Она этого не допустит. Придут последствия. Реальность изменяется только под воздействием тех, у кого есть на это серьезные основания. Я наблюдал за жизнью и развитием деятельности различных рок-групп и исполнителей, осмелившихся внести какие-либо изменения в структуры этой системы. Их судьбы лишний раз подтверждали правильность направления моих мыслей. Возможно, все это были мои собственные иллюзии. Возможно, все на самом деле совсем по-другому. Но отрицать последствия своих попыток изменить работу системы – я уже не мог.

Я сидел в этом своем кресле у себя дома и чувствовал, как тьма собирается вокруг меня. Она словно проникала из какой-то другой реальности, образовываясь в пространстве из ниоткуда, а затем брала меня в жесткое и плотное окружение, заключая в некую сферу, шар, и начинала поглощать в своем давящем объеме. И я начинал задыхаться, захлебываясь ее тяжелой сущностью. Нечто приходило и заполняло собой всю комнату, концентрируясь тем больше, чем сильнее было ограниченно пространство. Образовываясь из ниоткуда и трансформируясь во что-то полуматериальное, промежуточное, приобретая таким образом силу и свое давящее разрушительное влияние на человеческое сознание, оно как будто захватывало в свои объятия и начинало сверлить разум. Тьма приходила в комнату из внешнего ночного пространства и, проникая в квартиру, заполняла собой весь этот сосуд. Свет, горящий в комнате, как будто растворял ее и делал немного слабее. Но давление снаружи было настолько сильным, что проникнув внутрь сквозь окна, она уже не могла вернуться обратно. Как будто кто-то искусственно поддерживал разность давлений, насыщая его снаружи и обеспечивая тягу в комнату. Ночь за окном давила своей массой и не пускала тьму обратно, лишь заставляя ее проникать внутрь квартиры с улицы. А стекла отражали изнутри и не позволяли уходить. Так тьма концентрировалась в кубическом объеме моей бетонной камеры.

Нельзя изменить реальность и остаться в тени. Тебя обязательно найдут и потребуют вернуть долг, желая отыграться за потерю своего влияния.

И сейчас как будто десятки и сотни демонов, каждый когда-то в то или иное время отвечающий за ту или иную ситуацию, и столкнувшийся со мной и потерпевший от меня поражение – каждый из них – все они как будто пытались отыграться на мне сейчас, как будто тянулись за мной темным шлейфом нечисти, вставая в длинную очередь мести. И каждый говорил: “Ты помнишь меня? Помнишь? Помнишь?!”. “Восемь лет назад – наркоман из соседнего дома. – Ты помнишь меня?”, “Семь лет назад – малообеспеченная семья алкоголиков. – Ты помнишь меня?”, “Шесть лет назад – концерт на площади небольшого города. – Ты помнишь меня?”, “Пять с половиной лет назад – молитва сотен людей, исцеления, освобождения, ты принимаешь участие, ты играешь на сцене. – Ты помнишь меня?”, “Пять лет назад – концерт проповедь – десятки людей стоят на коленях перед сценой, рыдают, каются в своих грехах и клянутся изменить свою жизнь, они свободны, они другие – ты играешь, ты принимаешь участие. – Ты помнишь меня? Помнишь?”, “Двухдневный пост за сатаниста. – Ты помнишь меня?”, Многолетняя работа со знакомым по школе. – Ты помнишь меня?”, “Изгнание бесов из Влада – ТЫ ПОМНИШЬ МЕНЯ?”, “Помнишь?”, “Помнишь?”, “Помнишь?”, “Помнишь нас всех?”. “Пришло время платить!!!”.

Они как будто летали вокруг меня, извиваясь и щелкая зубами, желая разорвать, разодрать в клочья, или хотя бы оторвать кусочек.

А потом пришел дьявол. Диаволос – что значит “клеветник”. Лжец и отец лжи. Тот, кто постоянно создает людям иллюзии. Он управляет всем этим миром и является самым искусным обманщиком. Именно он лучше всего разводит людей на лохов, и играя на их естественных потребностях и создавая новые, искусственные, производит те или иные желания, детерминируя поступки человека и предопределяя их поведение на долгие годы всей жизни.

…Однажды кто-то сказал: “Жизнь человека определяется всего лишь набором его потребностей. Чем больше удовлетворенных потребностей у человека, тем более счастливым он себя чувствует. Однако ресурсы человека всегда ограниченны. И здесь в очевидность выходит элементарная математика: чем меньше у человека потребностей – тем проще ему их удовлетворить и почувствовать себя счастливым”. …Кем ты себя возомнил?!... Считаешь себя лучше других?... Считаешь, что можешь управлять человеческим сознанием?... Считаешь, что можешь заставить человека мыслить определенным образом?... Построить в его голове какие-то образы, создать модели поведения?... А потом предопределить его поведение и поступки, да?... Зачем ты делаешь это?... Зачем ты влияешь на людей?... Ты вмешиваешься в работу многовековой системы… Ты вмешиваешься в то, что прекрасно работает и без тебя… Ты нарушаешь функционирование этой системы… Зачем ты влияешь на людей?... Ты нарушаешь их волю. Воля – единственный безвозмездный дар человеку, данный Богом, который Он никогда не отнимет. Кем ты считаешь себя, что нарушаешь волю людей и отнимаешь у них этот дар?... Неужели ты думаешь, что они будут жить лучше, если начнут понимать какие-то вещи?... Неужели ты думаешь, что знание может освободить их?... Знание не приносит счастья. Знание несет в себе лишь страдание. Человеку это не нужно… Человеку нужно ощущение счастья, пусть даже если это иллюзия… Человек всегда слаб. Человек всегда идет туда, где ему проще. Человек всегда занимается тем, что ему проще. Человек всегда делает только то, что ему проще всего делать… Человек не привык бороться. Человек не привык сражаться. Он не хочет испытывать сопротивление. Против течения жизни человек идти не может… Он всего лишь овца в стаде… Он живет по своим стереотипам и по тем представлениям, которые я сформировал у него… Человек никогда не видит дальше собственного носа. Он не понимает, что им управляют… Он может добиться невероятных успехов в какой-то сфере, и при этом остаться полным идиотом… Он может стать прекрасным музыкантом, но остаться дураком, не умеющим формулировать свои мысли. Он может быть преуспевающим бизнесменом, но не способным на любовь и проявление чувств, и никогда не сможет завести семью и родить детей. Он может получить Нобелевскую премию за научное открытие и при этом не заработать за свою жизнь ни копейки. Он может иметь прекрасную семью, но быть полным неудачником в профессиональной деятельности. Он может добиться успехов в карьере и быть полным неудачником в личной жизни. Мужчина может стать казановой и перетрахать всех женщин в мире, но так никогда и не познать настоящей женской любви, и остаться навсегда одиноким… Человек всего лишь делает то, что ему проще всего делать – потому что кто-то уже предопределил его к этому и задал ему программу всей его жизни… И что делаешь ты?... Зачем ты пытаешься нарушить эту программу?... Зачем ты пытаешься заставить людей все это осознавать? Зачем ты расширяешь их сознание?... Посмотри на них – они счастливы. Они все счастливы. Они все прекрасно живут без тебя. Они не нуждаются в истине. Она не нужна им… Единственная причина, по которой ты это делаешь – твоя собственная гордыня… Ты тщеславен. Ты получаешь наслаждение от осознания того, что управляешь людьми… Ты просто реализуешь свои потребности. Исполняешь свои греховные порочные желания… Хочешь изменить этот мир? Нет… Ты хочешь власти… Ты хочешь манипулировать человеческим сознанием… Думаешь, на суде Бог тебя пощадит? Думаешь, Он погладит тебя по головке и скажет спасибо за то, что ты нарушил работу Его системы? Считаешь, что получишь награду за то, что отнял у людей свободу выбора? Нет… Ты не исполняешь Его волю. Ты исполняешь свою волю… Ты вмешиваешься в изначальную работу инстинктов, которые Он создал. Ты пытаешься контролировать людей… Кто дал тебе это право? Думаешь, Бог? Думаешь, это нужно Ему? Нет… Ему нужно, чтобы люди жили, исполняя свои желания… Потому что человек животное… Человек примат. Его инстинкты властвуют над ним. Его инстинкты предопределяют все поступки в его жизни. Программа, которая заложена внутри него, всегда будет заставлять его делать то, что нужно создателю программы – программисту… Человек никогда не пойдет против своих инстинктов – потому что человек слаб… Человек раб своих желаний. Человек всего лишь робот. Он всегда исполняет то, что ему внушают. Он всегда живет в соответствии с программой своего разума… А что делаешь ты?... Ты хочешь быть выше этого?... Ты хочешь быть выше человеческих инстинктов?... Ты хочешь, чтобы люди научились себя контролировать? Ты хочешь заставить людей бороться с программой? Ты хочешь создать в их сознании внутренний конфликт и сделать их такими же несчастными как и ты сам?... ЧЕЛОВЕК НЕ ДОЛЖЕН ОСОЗНАВАТЬ ТОГО, ЧТО ОН ДЕЛАЕТ – ОН ДОЛЖЕН ПРОСТО ДЕЛАТЬ ЭТО, И ВСЕ… И человек не должен осознавать своей жизни. Это система… А что делаешь ты?... Ты нарушаешь работу системы. Ты хочешь быть над системой? Ты хочешь быть выше ее? Ты хочешь управлять ей? Ты сам хочешь быть системой… Это гордость и не более того.

Да, и чего ты добился? Посмотри на свою жизнь. Она ничтожна… Кто ты? Чем занимаешься?... Всего лишь исполняешь свои призрачные желания. Питаешь собственные иллюзии… Считаешь, что освобождаешь других людей?... А сам свободен? Нет… Твоя жизнь – постоянная неизменная депрессия. Ты ходишь в страхе. Тебя подавляет окружающая действительность. Ты не видишь удовольствия в жизни. Ничто не радует тебя… Ты несчастен… О, да, ты много знаешь. Но знание не делает тебя счастливым… Ты влияешь на поступки людей… И при этом не можешь удовлетворить своих элементарных потребностей… И вот к чему тебя привела твоя деятельность… Ты несчастный человек… А все почему?... Ты пропускаешь через себя боль других людей. Ты пропускаешь сквозь свою душу их чувства, эмоции, переживания… Зачем?... Ты видишь их страдание. И разделяешь его. Ты страдаешь вместе с ними. Ты страдаешь вместо них. Ты подменяешь собой их жизни. Ты заменяешь собой их души… О, да, ты видишь людей! Ты знаешь их… Знаешь насколько они эгоистичны, насколько жестоки, и насколько недалеки и глупы… Упиваются собственным тщеславием, и не понимают, что всего лишь исполняют программу, которую им задали… Ты знаешь людей… И что, тебя это радует? Ты от этого счастлив?... Ты видишь их слабости, их комплексы, ты понимаешь причины их поведения, ты понимаешь насколько они мерзки, ты понимаешь, кто есть человек – человек всегда слаб, человек тупое животное, примат, живет только по инстинктам, живет по программе, которую ему впихнули в разум, и при этом считает себя королем мира. Человек глуп и всегда останется глупцом… Самые счастливые люди на этой земле – это рабы. Человек всегда хочет быть рабом… Это закон… Человек стремится к рабству. Человек стремится к упрощению всего. Он идет туда, где ему легче, и делает то, что ему проще, а потом мнит себя завоевателем… Ты знаешь все это. И что с того?... Ты стал от этого счастливым?... Нет…

И что ты будешь делать теперь?... Что ты будешь делать со своей жизнью?... У тебя нет работы. У тебя нет специальности. У тебя нет больших денег... У тебя даже девушки нет… Тебе бы надо было трахать тех фанаток, которые тобой восхищались, когда ты еще был на сцене… Но нет – у тебя ведь принципы… Да?... Ты все упустил… Ты не встроен в структуру этого мира, потому что однажды попытался быть над этой структурой… О, да, ты оказал какое-то влияние на жизнь некоторых людей… Ты превращал наркоманов в религиозных фанатиков, ты занимался социальной работой, ты изменял образ мыслей человека. Когда-то ты стоял на сцене, рядом с которой люди на коленях каялись в своих грехах и рыдали… А что теперь?... Какую цену ты заплатил за все это?... И зачем тебе сейчас все это нужно?... Если ты не в состоянии даже создать нормальной семьи и восполнить свои основные потребности… Ты болен… Твой организм разваливается по частям… Твоя жизнь разрушена… Твоя жизнь пришла к полному краху… Она уже закончена… Ее уже сейчас нет… Дальше нет ничего. Дальше нет тебя. Нет твоей жизни… Есть только страдание… Невыносимое изматывающее до самой смерти страдание… Это все, что тебе осталось… Твоя жизнь завершена… Ты неудачник… Ты до конца своих дней будешь удовлетворять себя проститутками, если еще сможешь заработать на них денег… И что?... Что в результате?... Зачем ты все это делал?... Какую цену ты за все это заплатил? Зачем тебе это было нужно? Зачем тебе это все???... К чему ты пришел???... Оно стоило всего этого??? ОНО ЭТОГО СТОИЛО!!!???... Ты идиот…

 

Возможно, все это действительно было правдой. Да, наверное – так и было все на самом деле. Я просто просрал свою никчемную жизнь на какую-то лажу и теперь вряд ли меня ожидало какое-то перспективное будущее в структуре этого чмошного эгоистичного и недалекого мира.

С осознанием абсолютной бессмысленности своих поступков и никчемности всей своей жизни я лег спать и погрузился в сон.

 

Стоп… Стоп!... Хватит!... Прекрати!... Ты ведь здесь уже был, был здесь… был… Был!... Уже не один раз… Да!... Был… Вспомни… Когда-то ты здесь уже находился… Неужели ты не видишь? – это место тебе знакомо… Знакомо как дорога, как путь, по которому ты всегда идешь… Ты ведь знаешь это место… Ты его знаешь… Знаешь… Неужели ты не помнишь?… Неужели ты забыл?... Ты проходил его уже не один раз… Тебе знакомо это состояние… Тебе знакомы эти чувства… Эти переживания и эмоции – они знакомы тебе… Когда-то ты все это уже испытывал… Вспомни… Вспомни все это… Запиши в книгу… Поставь галочку… Отметь в своем сознании, как нечто важное, что нельзя забывать… Но очевидность, которую ты никак не можешь игнорировать – ты здесь уже когда-то был… Был… Ты это место помнишь… Помнишь, как оно называется… Помнишь, куда оно ведет… Помнишь, откуда оно ведет… И ты знаешь что это… Знаешь, почему… Знаешь, зачем… И ты знаешь, по какой причине ты оказался здесь… Ты знаешь, куда тебя выведет эта дорога… Ты понимаешь, что это иллюзия… иллюзия… Ты понимаешь, что это страх… Страх – иллюзия… Страх!... Ты можешь распознать ее… Можешь распознать его… Ты можешь все это видеть… Ты можешь видеть это место… Ты можешь видеть дорогу… И ты знаешь, где выход… Знаешь… Не отрицай того, о чем кричит тебе твое сердце… Паника затмила твои глаза… Страх извратил твое восприятие… Твой разум порабощен… Руки скованы… Мысли… Чужие мысли!... Это не Мои мысли!… Это не твои мысли!… Но ты слышишь, что тебе говорят… Я здесь… Ты слышишь Меня… Я здесь… Слышишь… Слышишь!... Это не конец… Нет!... Нет... Это не конец!… Ты знаешь, что это… Знаешь… Знаешь!... Осознание исчерпывающей очевидности всего происходящего никогда не даст покоя твоему разуму… Понимание, которое ты не в силах побороть – ТЫ ЗДЕСЬ УЖЕ КОГДА-ТО БЫЛ!!!… Ты знаешь, что это за место… Так что это?... что?... Ты знаешь, что это не конец… Тогда что это?... Что?... Это всего лишь переходный этап… Завершение эпохи… Конец цикла… Переход из одного состояния в другое… Новый период… Другой уровень… Спираль… Спираль!… Цикличность… Это конец одной дороги… И начало другой… Здесь они смыкаются и их реальности перемешиваются между собой… Это конец старой жизни… И начало новой… Новый период… Новая жизнь… Так творится история… Твоя история… Твоя жизнь… Одна жизнь… Не забывай это… Научись так исчислять свои дни, чтобы приобрести себе, наконец, мудрое сердце… И хватит ныть… Так творится твоя история… Ты через все это уже когда-то проходил… Вот Моя рука… А там – Мой голос… Иди на него… Теперь ты знаешь, где выход… Он всегда прямо…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

33.

 

Мы постоянно ищем в этом мире что-то, на что можно было бы опереться, что представляло бы для нас наивысшее значение. Мы постоянно ищем какой-то смысл в своей жизни и искусственно повышаем ценность тех вещей, за которые могли бы держаться. Мы сами придаем наибольшее значение тем объектам, которые могли бы оправдать наше существование. Да, нам всем в этой жизни необходимо какое-то оправдание – оправдание нашей жизни. Что-то, что сказало бы нам: “Вот. Смотри. В этом есть смысл. Это значимо. Это ценно. Это нужно. И мы нужны. И мы ценны. И мы значимы”. Мы все ищем какое-то оправдание, чтобы жить. Мы нуждаемся в нем. И готовы за него умереть. Это то, в чем смысл нашей жизни – то, что дает нам силы и желание существовать дальше. Это наше всё – это наша иллюзия, которую мы сами себе создали, и за которую мы готовы рвать глотки другим. И даже если мы не верим в Бога, мы все равно сами создаем себе собственную религию, которой начинаем поклоняться. Мы придумываем себе разные идеи, за которые готовы идти на войну. Рожаем детей и приносим себя в жертву, чтобы вырастить и воспитать их. Создаем системы, которые потом приобретают для нас еще большее значение, чем наши дети. С головой уходим в дела, в работу, в достижения. Так или иначе, но мы все к чему-то стремимся. Посвящаем чему-то всю свою жизнь. Мы все хотим себя чему-то посвятить. Доказать самим себе, что наша жизнь не напрасна.

А кто-то из нас просто тупо останавливается на удовлетворении своих самых элементарных потребностей – чтобы не искать чего-то слишком сложного, просто отвергнув существование этого вовсе. Не искать понапрасну высокого смысла там, где его нет, а придать этот смысл наиболее примитивным и малозначимым вещам. Не искать любви и не создавать семью, остановившись лишь на сексе. Не страдать чувством вины, а чтобы люди думали о тебе лучше, чем ты есть – потребность в славе – просто удовлетворять дорогим костюмом. Повысить свой уровень и собственную самооценку унижением другого. Не вгонять себя в депрессию от собственной несостоятельности и неспособности побороть что-то – а превратить свои недостатки в возможность отобрать у более слабого то, что тебе не принадлежит и, завладев его ресурсами, почувствовать себя хоть на мгновение, но королем мира.

И, так или иначе, чем бы мы не занимались, но мы не способны на абсолютный расчет. Мы все делаем то, к чему нас призывают наши эмоции. И если наша жизнь станет безэмоциональной, если мы перестанем испытывать страсти от того, к чему стремимся – наша жизнь и холодный расчет потеряют всякий смысл. Потому что достижение целей и удовлетворение потребностей – это состояние эмоций. И удовлетворение – это эмоция. И успокоение – это эмоция. И радость от достижения – это эмоция.

Все в нашей жизни определяется только лишь эмоциями. Либо расчетом и манипулированием этих эмоций.

Произведя не хилый расчет эмоций, и положительных и отрицательных, и таких, с которыми я сам для себя еще не определился – но в любом случае получаемых от того, чем я занимался – я приходил к одному выводу: Я НЕ ХОТЕЛ БОЛЬШЕ ТАК ЖИТЬ.

Каждый раз, когда у меня случался приступ, приходил страх и ощущение, как будто это состояние – время от точки Z до точки Y – никогда не закончится. Мне начинало казаться, что я никогда не выберусь из этих выматывающих головокружений, невыносимой слабости и постоянных скачков давления. Мне начинало казаться, что я навсегда так и застряну в этом аду и уже не вернусь к нормальной жизни. Я начинал чувствовать себя каким-то инвалидом, и мне становилось по-настоящему жаль этих людей. Всегда есть состояния, которые хуже, чем то, в котором ты сам находишься. Однако, как правило, осознание этого во время твоих собственных страданий тебя мало утешает. И осознание страха перед своей болезнью так же не могло не повлиять на мое эмоциональное восприятие мира. Потом я все же поправлялся и возвращался со временем к относительно нормальной жизни. И эти ощущения уходили. Но страх оставался.

Иногда после приступа, особенно если он прошел с высоким скачком давления, в первые пару дней у меня немного ухудшалось зрение. И тогда я начинал думать: “А что я могу сделать своими глазами, пока они у меня еще работают? Пока они еще видят”. Ты начинаешь мыслить так: “Что я могу сделать еще в этом мире, пока у меня есть еще хоть какие-то для этого возможности? Пока я еще хоть что-то могу делать”. Ты думаешь, что не плохо бы удовлетворить свои желания. Так как на данный момент времени у меня было всего только два желания – желание секса и желание смерти – желание изменить этот мир отошло куда-то на глубоко анальный задний план, и желание смерти было таким несколько неоднозначным желанием, то я решил в любом случае восполнить в себе очевидную потребность. Любым способом.

Когда ты наконец-то выбираешься хоть ненадолго из этой глубокой пропасти своей адской болезни – первая мысль, которая тебе приходит в голову: “Ну чо, суки! Я еще жив! Готовься, гребанный мир, щас я тебя буду трахать!… Ну ладно, не трахать… Просто я тебя немного подкорректирую!… потому что такой ты мне не нравишься”. Злость на самом деле не плохое чувство. Просто русло, в которое эта злость направляется, должно быть правильным. “Готовься, тьма! Это моя территория! Сатана здесь надолго не останется!”, – появляются мысли, сублимированные от злости и долгого пребывания тела в болезненном состоянии. Но тут же эти мысли перебиваются неудовлетворенной сексуальной потребностью, и приходит осознание того, что придется отдать предпочтение чему-то одному.

Теперь у меня возникал вопрос – как я мог удовлетворить эту потребность? Я мог бы трахнуть Марину, ага, причем именно сейчас, когда она была наиболее слаба и беззащитна, утешить ее таким образом, ну-ну, и полностью разрушить наши отношения, так как понимал, что кроме секса мне от нее в общем-то больше ничего не нужно и по определенным причинам мы никогда не будем вместе, и скорее всего я в результате уйду от нее. Я мог бы трахнуть Катю и разрушить все то, что строил долгое время, что вкладывал в ее разум, формируя у нее те или иные принципы мышления. Да, мы поругались, но я был уверен – скорее всего, мы помиримся, с 90%-ной вероятностью она позвонит мне или напишет и наши приятельские отношения возобновятся, и тогда я сам позову их с Викой на природу с палаткой.

Но я не мог себе всего этого позволить, потому что у меня были долбанные принципы. Точнее я мог, но – я делал выбор и шел по пути наименьших последствий.

А что будешь делать ты, оказавшись в сложной ситуации? Пойдешь по пути наименьших последствий или пойдешь разрушать этот мир? Катя вот, например, оказавшись в тяжелой ситуации, ушла в иллюзию, став лесбиянкой. Некоторые мужчины, оказавшись в тяжелой ситуации, разрушают свои семьи и калечат жизнь своим детям, которые потом растут без отца. А что будешь делать ты, когда окажешься в тяжелом жизненном положении?

Я открыл на компьютере папку своих документов и отыскал фотографию той проститутки, которая мне понравилась. Набрав название страницы в браузере, я вышел на сайт с анкетами. Я некоторое время смотрел на анкету этой девушки, понимая, что она действительно очень сильно нравится мне. Затем забил ее номер в телефон в список контактов.

“Сейчас или никогда… – подумал я, – Сейчас… Потом возможности может не быть”.

Как позже оказалось, это был действительно идеальный момент для такого действия. Вряд ли совпадение. Воскресное позднее утро, когда моя мама и большинство моих знакомых были в церкви и в экзальтации распевали там всякие разные радостные христианские победные песни, я, уже давно абстрагировавшись от этого забавного тусняка, набирал номер телефона проститутки.

“Нателла, – думал я про себя, – Что за имя? Неужели настоящее? По-любому выдуманное”.

– Да… – ответил мне на удивление милый приятный голос.

– Аллё… Нателла?

– Да.

– Я видел этот номер на сайте интим-услуг, – решил для начала подстраховаться я, – Работаешь?

– Ну… да, работаю.

– Сколько стоишь?

Хотя цену я видел в анкете.

– Три тысячи час… Два часа… пять тысяч…

И тут я заметил, что девушка в этом телефонном разговоре волновалась, кажется, не меньше, чем я. Мне это было странно.

– Ага, понятно… А как насчет массажа?

– Все включено.

– Хорошо… Ну, что тогда… Давай встретимся?...

– Зачем? – услышал я несколько шутливым и уже достаточно сильно волнующимся голосом.

– Нууу, как зачем?... – заулыбался я, что естественно изменяло и мою интонацию, – …Ну дак что? Где находишься-то? Куда подъехать?

– Тааак… А как зовут-то… тебя?

Голос девушки реально дрожал, и дыхание сбивалось, хотя голос оставался твердым и веселым с нотками какого-то кокетства.

– Костя… Константин.

– Тааак… Костя… Хорошо… Значит… Знаешь, где Дворец Правосудия?

– Дворец Правосудия?

“Хм… Дворец Правосудия… Как символично, – подумал я, – Просто жесть какая-то нереальная”.

– Нет… Видимо я не знаю, где у нас Дворец Правосудия, – ответил я.

Я реально был без понятия, где там у нас в городе еще какой-то Дворец Правосудия.

– В общем, там за Дворцом Правосудия… Тааак… Адрес…

Она сказала мне адрес, который я тут же записал – но адрес не полный.

– И что там? – спросил я.

– Там – квартира.

– И – номер квартиры? – продолжал я, улыбаясь. Как будто еще нужно было развести эту проститутку, кроме как просто заплатить ей.

– Вот… Когда приедешь – там скажу номер квартиры.

Я продолжал улавливать в веселом волнующемся голосе какие-то легкие нотки кокетства. Но меня это кокетство нисколько не раздражало, оно казалось мне каким-то совсем не пошлым.

– Ага… Понятно… хорошо.

– И… когда ты подъедешь?

– Ну… Могу где-нибудь через час… через полтора.

– Хорошо… Я буду готова…

– Ага…

– Ну… все тогда… жду тебя… Костя.

– Угу… Пока.

“Фуууух”, – выдохнул я и тут же вспомнил, что забыл кое-что очень важное.

Я позвонил снова:

– Нателлочка, еще такой момент – у тебя презервативы есть?

– Конечно, – услышал я все тот же приятный, веселый и с нотками все того же какого-то милого кокетства, голос.

– Ой, как замечательно… Ну все тогда… щас скоро подъеду.

“Типа, сервис”, – подумал я про себя, закрывая флип телефона, и быстренько побежал в ванну принимать душ.

Затем я вызвал такси по телефону и начал собираться.

“За Дворцом Правосудия, – думал я про себя, – Ишь ты, блин”.

На всякий случай я взял с собой ножик, положив его в карман джинсов. Мало ли, что меня там ждет. Каких разводок только не бывает. В самый кульминационный момент зайдут в квартиру два братка, долбанут по башке битой, заберут себе твои деньги, сотовый, почку, честь и совесть.

До места назначения я ехал с водителем такси, лицо и голос которого почему-то успокаивали мои расшатанные болезнью нервы. По дороге мы с ним забавно побеседовали на всякие отвлеченные темы, и он все время как-то так хитро прищуривался, как будто понимал, куда я еду. Адрес пункта назначения я сказал заранее еще оператору по телефону.

Больше всего в жизни я ненавидел чувство волнения и страха. И сейчас, успокаиваясь плавным движением машины по дороге, я вспоминал то, чем занимался всю свою жизнь. Вспоминал нашу команду, с которой мы пытались изменить этот мир и в составе которой я ездил по городам области с концертами. На этих концертах люди плакали, каялись в своих грехах и принимали решение начать новую жизнь. Я вспоминал всю эту пропаганду религии и нравственных ценностей. Вспоминал людей, которые менялись на моих глазах. Вспоминал людей, с которыми работал бок о бок, парней и девчонок. Сама команда уже давно рассыпалась. Все разбежались кто куда. Кто-то просто ушел из церкви, кто-то завел себе любовника или любовницу, кто-то все же продолжал играть в этой церкви, но уже в более спокойном ритме, а кто-то гнил сейчас от наркотиков в каком-то очередном реабилитационном центре, кто-то просто женился и нарожал детей, а кто-то уже успел развестись и сейчас, срываясь нервами с катушек, пытался повысить свою собственную, опущенную в браке бывшим супругом, самооценку, уходя в веселье и совместное ни к чему не обязывающее времяпрепровождение с противоположным полом. Я несколько лет, так или иначе, проповедовал о морали и нравственности и поднимал институт брака и семьи, и несколько недель назад принимал участие в изгнании бесов из человека, а сейчас ехал к проститутке, чтобы тупо трахнуть ее.

Большинство глубоко религиозных женщин отнеслись бы к этому крайне негативно и осудили бы. Большинство глубоко религиозных мужчин – ну, по крайней мере, отнеслись бы к этому с пониманием и, скорее всего, промолчали бы. Большинство неверующих не религиозных мужчин – одобрили бы и сказали, что это нормально. Большинство неверующих не религиозных женщин отнеслись бы к этому… ну… возможно, с некоторым снисхождением и так же промолчали бы, хотя вряд ли одобрили. Вот какие различные мнения могут быть у людей в зависимости от их формата мышления. Мне было глубоко наплевать на мнения большинства из каждой из этих четырех категорий людей. И уж тем более мне не было никакого дела, что об этом думает меньшинство в каждой из этих категорий. Глубоко верующие церковные люди мыслили так, неверующие и не церковные – иначе. Я как всегда находился где-то посередине между этими двумя мирами.

Мне было забавно преодолевать все эти внутренние барьеры и элементы системы контроля, которые понаставила мне церковь, мои родные и общество. И я делал это без какой-либо внешней поддержки людей. Я просто брал и ломал эти барьеры, совершая то, что мне нужно.

Когда я был подростком в церкви и играл в рок-группе, гоняя по городам области с пропагандой своей христианской религии, я думал, что однажды у меня будет жена и нормальная здоровая счастливая семья с правильными романтичными и гармоничными сексуальными отношениями… Ага… Но вот жизнь-то, как всегда внесла какие-то свои коррективы, и все как-то вот так получилось, совсем не так, как я себе представлял. Жизнь как всегда оказалась намного сложнее того, что о ней обычно говорят. Я никогда бы в церкви не подумал о том, что буду снимать проститутку. Для меня это было нечто отвратительное… Хотя… Я всегда был циничным человеком, и даже в церкви, взрослея, на многие вещи со временем начинал смотреть по-другому… Во мне всегда была предрасположенность именно к такому образу жизни и именно к таким поступкам… Забавно было осознавать все это.

И кто бы что ни говорил – все-таки хорошо, когда есть деньги. Ты не сможешь купить за деньги любовь, но сможешь купить секс. Хотя вот женщины за деньги никогда не смогут купить то, в чем по-настоящему нуждаются. Однако и у мужчин не все так просто, как иногда кажется женщинам.

Что делает женщина, как правило, когда у нее начинается депрессия? Начинает много есть или смотрит сериалы и фильмы про любовь. Говорят, что это обусловлено давлением мужской патриархальной культуры, которая преобладает в обществе и которая сильно осуждает женский алкоголизм и женские беспорядочные половые связи. Что делает мужчина, как правило, когда впадает в депрессию? Правильно – кроме того, что много бухает – идет к проститутке, если у него нет другой легкой возможности удовлетворения своих сексуальных потребностей с какой-либо женщиной… хм… с которой при этом ему не нужно будет за что-то напрягаться.

Наверное женщинам никогда до конца не понять мужчин. Так же как и мужчинам, наверное, никогда до конца не понять женщин.

Забавно, но у меня в принципе никогда не было каких-то проблем в общении с девушками. Я всегда достаточно спокойно устанавливал контакт с ними, если мне было нужно, тем более я умел общаться и вести себя в компании, что так же давало мне некоторые преимущества. Но поскольку у меня были определенные религиозные и моральные принципы – дальше флирта и разве что несколько пошловатых шуток я как правило… как правило… не заходил. Пока я занимался всей этой геройской херней в церкви – я не видел смысла заводить каких-то глубоких отношений, так как до определенного момента своей зрелости мог обойтись без них, а брать на себя ответственность в виде брака в слишком юном возрасте не хотел. Однако я никогда не мог долгое время существовать без женского общества, и поэтому всегда стремился к нему, но раньше, когда я был помладше, меня удовлетворяло общение и просто совместное времяпрепровождение. Да и голова была часто занята другим. Позже – когда я свалил из своей церкви – у меня появилось слишком много проблем и запарок в голове, чтобы думать еще и о каких-то серьезных романтических отношениях. А потом в силу этих самых запарок мое здоровье начало разрушаться. И вот я в результате оказывался в таком положении, когда останавливался на определенном этапе своей жизни и задумывался: “На какую же хрень я потратил значительную часть своей молодости?”. Теперь простое общение и флирт меня уже не удовлетворяли. Если бы я не был верующим, я тупо развел бы кого-нибудь на секс. Но будучи глубоко религиозным человеком – я соблюдал некоторые правила. Да, блин… твою ж мать! – я занимался пропагандой и социальной работой с людьми и реально менял их судьбы и образ мыслей, я оказывал реальное влияние на сознание этих людей… а вот устроить свою личную жизнь в результате до сих пор не сумел. И подходил к такому уровню неудовлетворения своих сексуальных потребностей, что, кажется, уже начинал понемногу сходить с ума… Вот я лоханулся-то, да?… Теория о вселенском балансе меня не успокаивала… “В одном месте что-то втекает – в другом вытекает” – ни фига не утешало… Ко всему прочему я еще в общем-то знал, что такое любовь, поэтому мне сложно было пойти на серьезные отношения с девушкой, если я изначально понимал, что не люблю ее, и знал, что эти отношения все равно бесперспективны в долгосрочном плане. А мои знакомые христианки просто так мне все равно скорее всего не дали бы… Хотя… Но… нет, слишком много нервов… Надо было идти в обычный не церковный мир – там девушки намного доступнее… Только у меня уже не оставалось на это сил и нервов, я был настолько вымотан, что мне необходимо было упрощение абсолютно всех аспектов этой гребанной реальности. Поэтому мне проще было реально снять проститутку, так как мне нужен был именно секс, а не что-то другое. Тем более, что ты все равно в результате покупаешь женщину – какую-то за деньги, какую-то за ресторан, какую-то за курорт на Мальдивах, какую-то просто за внимание и ухаживания, какую-то за материальное обеспечение в семье и удовлетворение ее женских инстинктивных материнских потребностей. Все равно в результате все сводится к одному – к деньгам. Так как за все это нужно платить. Все остальное – за исключением редких случаев – лицемерный пафос… или же настоящая любовь… Но за исключением любви – все остальное лишь чуть усложненные рыночные отношения, которые встречаются в браках намного чаще, чем любовь. Ты покупаешь женщину, а она продается – в любом случае. Просто расчетная валюта разная. Так что в этом смысле – снять проститутку – всего лишь упрощение и сокращение пути к основной цели. Однако все это уже шло в противоречие с моей религией, и здесь мне приходилось решать свой очередной внутренний конфликт… Запара, блин… Да, определенно я был герой… в жопе с дырой… Так просрать свою жизнь… Но все равно я этот конфликт в результате решал, так или иначе… Я ведь был герой… Хренали мне еще оставалось делать-то…

Я не переставал проповедовать в этом мире постоянно одну и ту же мысль – никто не смеет судить человека по каким-то своим критериям и говорить ему как он должен жить — если его жизнь никому не причиняет зла… Но в то же время я сам все-таки шел на поводу общественного мнения и людских стереотипов, а еще – собственных желаний… Правда мне на это было уже наплевать…

Мы приехали к нужному дому, немного позже, чем я планировал, но все же приехали, и теперь я должен был позвонить, чтобы узнать номер квартиры.

Мы попрощались с водителем такси.

– Удачи, – пожелал он мне, как будто на самом деле фишку просек, куда и зачем я еду.

Я вышел из машины и достал сотовый телефон.

Я обнаружил один не отвеченный вызов. Это была Нателла.

– Аллё… Нателла… Ну что, я приехал… Куда дальше?

– Почему на звонок не отвечаем? – спросила она.

– На звонок не отвечаем?... Я не знаю… Я ничего не слышал… Я в машине ехал, может, чо-то сорвалось.

– Ну, ладно… Ты где сейчас стоишь?

– Где стою?... Возле до…

– Что перед собой видишь?

– Я тут возле арки… Там вывеска еще какая-то…

– Ага… Так… ну… иди через арку… Шестой подъезд.

– Ага… Так…

– Двести семидесятая квартира… Там домофон. Позвонишь в домофон – я тебе открою, – приятным голосом направляла меня Нателла.

– Ясно…

Я подошел к подъезду и набрал номер квартиры в домофон… Облом… Чо-то не срослось…

“Только не говорите мне, что домофон сломан”, – подумал я про себя.

В этот момент дверь открылась и из подъезда вышел какой-то мужчина с детской коляской, я услужливо подержал тяжелую дверь, и затем нырнул в подъезд.

“Это однозначно мой день”, – подумал я.

Я зашел в лифт и после недолгого предварительного расчета наугад нажал на пятый этаж.

Затем, приехав на пятый этаж, снова позвонил Нателле.

– Двести семидесятая квартира… А какой этаж?

– Ты уже в подъезде?... – удивилась она, – Седьмой этаж.

“Седьмой этаж, двести семидесятая квартира… седьмого сентября… Прям магия чисел какая-то, – рассуждал я про себя, – Еще и за Дворцом Правосудия, – продолжал я стебаться, на всякий случай нащупывая в кармане ножик”.

– Так… Сколько здесь квартир… В какую сторону примерно? – спрашивал я по телефону.

– Налево от лифта.

– Ага, вижу двести семидесятую квартиру… Щас я позвоню, – произнес я, улыбаясь.

Я захлопнул флип телефона, и дверь квартиры открылась, на пороге весело улыбаясь, меня в легком халате встречала Нателла.

– Привет.

– Привет.

Познакомились мы наконец-то.

Мы как-то так забавно посмотрели друг на друга и я прошел внутрь. Интересно, что чувствует эта проститутка при знакомстве с новым клиентом? Или уже ваще ничего не чувствует, ваще никаких эмоций? Тупо конвейер? Хотя нет – она волновалась, это было заметно. И я не понимал, почему.

– Чай? – весело спросила Нателла.

– Да, можно, – ответил я, снимая обувь.

– С малиной или… есть зеленый чай.

– Давай с малиной.

Я прошел на кухню и сел на табуретку за стол.

Я смотрел на Нателлу, которая, приготавливая чай, стояла ко мне спиной в одном легком немного прозрачном халате, накинутом на голое тело, как я отмечал про себя.

Неожиданно расслышав где-то в углу за столом какой-то шорох, я наклонился и посмотрел под стол. Там, ближе к окну, стояла клетка, внутри которой с не особо осмысленным выражением морды шуршал газетой какой-то очень забавный кролик.

– Кролик, – произнесла Нателла, улыбаясь и повернув ко мне голову.

– Ага… Ясно… У меня в детстве тоже был когда-то кролик, – ответил я, рассматривая сквозь легкий прозрачный халат попу этой проститутки.

– Правда? – расплылась в улыбке Нателла.

– Да… Он жил у нас на балконе все лето, а потом осенью родители увезли его в деревню к бабушке с дедушкой, которые ближе к зиме… его тупо зажарили и съели, – проговорил я, немного стебаясь.

– Ууууу… ааах… вот такие вот они, эти родители, да, – как бы немного расстроено произнесла Нателла.

Она налила нам обоим чаю и села за стол.

– Куришь? – спросила она, элегантно взяв своими тонкими пальцами пачку сигарет, лежащую на столе рядом с моим локтем.

– Нет, – ответил я.

– Ммм… Щас, видимо, только девушки курят, – произнесла она, продолжая улыбаться, и доставая из пачки тонкую, типа дамскую, сигарету, – Но ты позволишь, я закурю.

– Конечно, – ответил я с улыбкой, махнув рукой.

– Это хорошо, что не куришь… Ни к чему… Я вот не знаю щас, как бросить, – сказала Нателла, закуривая.

– Ну… Все относительно, – произнес я, улыбаясь, – Все-таки нервы, нервы.

– Хм… ну и все-таки наверное, лучше не курить. Все равно потом пытаешься бросить в результате, – ответила Нателла.

Я немного задумался.

– Ну… да, наверное, ты права, – согласился я, продолжая смотреть в глаза Нателле и улыбаться.

Я наблюдал за Нателлой, отмечая, что все-таки есть какой-то такой шарм, нечто немного привлекательное в курящей девушке, элегантно выпускающей губами табачный дым тонкой струйкой.

Я рассматривал ее лицо и руки, так как она все равно сидела за столом, и про себя отмечал, что в реальной жизни лицо как всегда, выглядело несколько иначе, чем на фотографии. Однако эта девушка по-прежнему оставалась для меня довольно привлекательной, и я не пожалел, что выбрал ее.

Мы сидели и смотрели друг на друга, заполняя пустоты молчания разными словами, улыбаясь и иногда смеясь от какой-то неловкости. Ладно, я волновался, со мной все было понятно, но она волновалась, кажется, не меньше моего.

Мы перекинулись еще парой словечек, продолжая рассматривать друг друга, и все время улыбаясь.

Затем я спросил, где у нее туалет, так как мне казалось, что я довольно долго ехал на машине.

– Там, в коридоре, налево.

…Вернувшись из туалета на кухню, я сделал глоток чая и, слегка улыбнувшись, произнес:

– Ну, что пойдем?

– Ну, пойдем, – ответила Нателла, продолжая широко улыбаться.

– А… деньги сразу тогда, – все так же улыбаясь, произнесла она в коридоре, когда мы проходили мимо тумбочки.

– Да, конечно, – ответил я и выложил деньги на тумбочку.

– Ты не хочешь в душ сходить? – сказала Нателла, продолжая улыбаться, когда мы подошли к спальне, рядом с которой была расположена ванна.

– Вообще-то я принял душ, когда поехал, – ответил я, так же улыбаясь.

И наступила неловкая пауза.

Осознав, что у меня нет желания в такой волнительный момент лишний раз напрягаться и идти в душ... тем более, что я все равно уже недавно его принимал, Нателла снисходительно произнесла:

– Ладно, проходи в комнату.

Я прошел в маленькую светлую комнату с окном, комната, в которой стояла кровать, застеленная бельем с росписями какими-то иероглифами.

Негромко играла музыка в магнитофоне. Какая-то попсовая фигня. Я даже не обратил внимания. Несмотря на то, что я был музыкант, мне было наплевать, я разве что чуть краем уха уловил какие-то партии, выделив их для себя и тут же забыв. Главное, что это был (слава Богу) не шансон и не R’n’B, остальное не важно.

Я начал раздеваться.

Нателла зашла с другой стороны кровати и села на нее.

Я разделся и так же забрался на кровать.

Я снял трусы и мы сели друг напротив друга абсолютно голые, немного переплетаясь между собой раздвинутыми ногами, и я почувствовал, как у меня началась эрекция.

Нателла нежно положила меня на спину и принялась за свою работу.

Находясь на кровати с левой стороны от меня, она несколько раз провела ладонями по моей груди, как будто снимая напряжение перед массажем, затем стала целовать мое тело, начиная так же с груди и постепенно спускаясь ниже. Я в свою очередь так же аккуратно дотронулся пальцами до ее нежной загорелой кожи, и затем начал гладить бедра ее согнутых ног. Нависая надо мной своим красивым телом, изящно изгибаясь, она продолжала целовать мою шею и грудь, затем стала облизывать языком соски, периодически засасывая их и немного покусывая, причиняя очень легкую, но приятную боль, а я начал гладить ее талию. Затем она прижалась ко мне всем своим телом и начала тереться об меня своими грудями. Ощущение ее маленьких, но нежных грудей на своем животе невероятно возбудило меня. Я взял в ладони ее маленькие нежные мягкие груди и принялся ласкать их. Потом начал их целовать, начал целовать ее соски, и продолжал делать это до тех пор, пока она в своих поцелуях не стала спускаться ниже по моему телу. Она пропустила всю тазовую область, лишь потеревшись немного своим телом о головку моего члена, и затем сразу перешла на бедра. Какое-то время она целовала бедра, так же иногда покусывая их и делая засосы на коже, и постепенно поднималась выше к паху. Затем начала работать языком в области промежности, под яичками, и мне показалось, что этот прием смог бы вызвать эрекцию у мужчины в абсолютно любом случае. Она немного поцеловала яички, периодически засасывая их. Ощущение ее головы между моих ног так же не могло оставить меня равнодушным, вызывая целый букет чувств и эмоций. Потом она достала из под подушки презерватив и принялась надевать его на член. После того, как надела, она стала аккуратно заглатывать мой член, доставляя невероятное удовольствие. Мне не хотелось прерывать эту процедуру, но я все же переборол себя, и нежно аккуратно взяв ее маленькую голову в свои руки, мягко произнес:

– Давай не минет.

– Ну… ладно, – немного удивилась она.

Все-таки осознание того, что мой член находился между зубами абсолютно незнакомой мне девушки, которую я видел впервые в жизни, и в принципе не знал, на что она способна – вызывало у меня чувство легкого дискомфорта.

Моя партнерша снова прижалась ко мне своим телом, нависая надо мной, и начала тереться об меня своими грудями. Потом от предварительных ласк она стала переходить уже к основному делу, достав откуда-то лубрикант… откуда я так и не понял… и, проведя пальцами с ним по своей половой щели, присела надо мной, и пружиня полусогнутыми ногами поглотила мой член в своем влагалище.

Я был в экстазе… И тем не менее я продолжал осознавать, что то, что здесь сейчас происходит – это не совсем то, как должно быть на самом деле. Я не любил эту девушку, я даже не был с ней знаком, несмотря на то, что она казалась мне прекрасной и я долго вынашивал ее в своем сознании как сексуального партнера, создавая о ней какие-то представления по фотографии – все же я не любил ее. И понимание этого никак не могло оставить мой разум. Мне было хорошо и все было замечательно, не было даже никакой ложки дегтя в бочке меда, но внутри меня как будто стоял какой-то барьер “Это не любимая женщина. Не так должно все быть. Все должно быть по-другому”. Мне было наплевать сейчас на религию. А что касается Бога – мне казалось, что Он просто Сам специально допустил это и на время закрыл глаза. Он ведь Бог. Он видит этот мир каждый день и без прикрас. И я не чувствовал ни страха, ни упрека, ни других каких-либо негативных ощущений, которые обычно терзают сознание в каких-то подобных случаях. Осознание того, что я занимаюсь сексом с девушкой, которую я не люблю, не могло испортить моих впечатлений и того наслаждения, которое я испытывал, но все же этот барьер – он стоял достаточно уверенно и заявлял о себе очень претенциозно. “Не любимая женщина… Это не гармония… Не так должно все быть… Система работает не идеально… Это извращение… пусть и небольшое”. Я видел этот барьер внутри себя, но мне не составляло большого труда переступить через него. И я переступал через этот барьер, и, заключая тело этой прекрасной девушки в свои объятья, чувствуя своей кожей ее мягкую нежную кожу, соединялся с ней в какой-то эйфории и уходил в нирвану, совокупляясь и, как будто сливаясь с этой проституткой в нечто единое целое… хоть и на время.

Я трахнулся с Нателлой два раза, в двух классических позах, сверху и снизу, она угостила меня чаем с малиной и сделала массаж. Все было прекрасно, и я наконец-то снял свое нервное напряжение за последние несколько недель. Похоже, что эта девушка знала свое дело. Она доставила мне массу удовольствия, она была очень приветливой и нежной, про себя, правда, прикалываясь, видимо, все же за некоторые моменты, и во многом проявляя ко мне свое женское снисхождение, тем не менее, она все сделала очень хорошо, была со мной невероятно мила и постоянно улыбалась, и, кажется, симулировала оргазм.

Мне всегда нравился сервис. Поэтому я даже одежду уже давно перестал покупать на рынке, предпочитая магазины.

Я уходил от этой проститутки довольный, но все же с каким-то внутренним осознанием некоторых вещей.

– Приходи еще, – весело произнесла Нателла, все так же продолжая улыбаться, пока я одевался в прихожей.

Я задумался, понимая, что мне все же хотелось бы иметь семью и жену, чтобы не было такой нужды в проститутках.

– Конечно… Твой телефон у меня есть, – ответил я, так же улыбаясь, глядя ей в глаза.

Но, естественно, я не мог уйти просто так, не сказав ничего умного. Это противоречило моей природе.

– Любила когда-нибудь? – спросил я.

– Конечно – ответила Нателла, заулыбавшись еще сильнее.

– Ну в общем-то логично, – заметил я.

Я выдержал небольшую паузу и затем произнес:

– Знаешь… Тебе неизвестно, чем я занимаюсь… Но… поверь мне – этот путь и такой образ жизни тебя вряд ли к чему-то хорошему приведут, – сказал я, стоя уже в дверях. И ступив за порог квартиры, развернувшись и наблюдая за тем, как закрывает за мной дверь Нателла, я, глядя в глаза этой прекрасной проститутке, про себя отмечал, что она продолжала улыбаться до самого последнего момента нашей встречи.

 

Домой я ехал на автобусе, который, как оказалось, очень удобно ходил здесь почти до моего района. Однозначно это был мой день. Прекрасное тихое воскресное уже полуденное время, я сидел у окна, наслаждаясь дорогой и размышляя о том, что произошло. Мне приходила в голову мысль, что, скорее всего, эту девушку специально готовили для меня. Уж я не знаю, кто – Бог или сатана, и какие еще могли придти потом последствия, но слишком уж все удачно и правильно срасталось для меня в этот день так, как мне было нужно. И ее образ и мои вкусы, и телефонный звонок и вся окружающая обстановка и все действия. Все было как-то гармонично. И вряд ли все это было совпадением. Хотя, конечно, такие ощущения, безусловно, могли быть вызваны всего лишь потоком положительных эмоций, захлестнувших мой разум вследствие выработанного организмом эндорфина. И я это прекрасно понимал. Иногда мы действительно обожествляем или придаем некий мистический сакральный смысл вполне естественным материальным закономерностям, происходящим с нами. Ясность сознания и способность к объективному мышлению – вот что отличает индивидуальностей от стада баранов. И поэтому индивидуальностями сложнее управлять. Возможно, мне казалось, что во всем происходящем со мной скрывалось чье-то провидение – только лишь потому, что мой организм в данный конкретный момент времени испытывал невероятный уровень выработки и потребления естественного наркотика – эндорфина. Вот так иногда создаются иллюзии. Вся человеческая жизнь в той или иной степени иллюзия.

Как бы там ни было, но вроде жизнь уже казалась не такой беспонтовой.

Хотя, как я понимал, лет через десять-пятнадцать, скорее всего, мое отношение будет уже несколько другим и просто животный секс перестанет полностью удовлетворять меня – так же как в свое время меня перестали удовлетворять только лишь одно общение с противоположным полом и флирт.

Одновременно со всем этим я вспоминал свои ощущения на концертах, на которых десятками каялись люди и принимали нашу религию. Ощущение какого-то невероятного безграничного счастья. Мне забавно было сейчас проводить аналогию и сравнивать эти два удовольствия – секс и осознание того, что ты изменяешь мир. Безусловно, последнее являлось наркотиком, точно таким же, как и секс. А нирвана, в которую я уходил при игре на гитаре во время единодушной молитвы множества сплоченных между собой людей – безусловно, в какой-то степени секс. Кстати, концерты с людьми, стоящими на коленях, и читающих молитву покаяния в своих грехах – со временем стали приедаться и превратились в конвейер, выматывая усталостью и постоянным внутренним напряжением. А потом, когда я это бросил и ушел из церкви – началась ломка.

Все, что нужно для того, чтобы стать наркоманом – внутри человека заложено уже изначально.

Я вспоминал пирамиду Маслоу, систему физиологических потребностей и систему психологических потребностей. Секс был тупой животной физиологической потребностью, но очевидно, что за сексом стояло что-то еще. За ним скрывалось еще нечто, что в очередной раз отделяло человека от животного и ставило его на совершенно другой уровень. Кажется, поэтому секс с проституткой, несмотря на всю замечательность и прекрасность момента, полностью не удовлетворял всех моих потребностей.

Бог как всегда был прав. Секс – естественно, не простая тупая физиологическая потребность. Это нечто намного большее. Секс должен совершаться только между людьми, которые действительно любят друг друга. Секс – это некая тайна слияния двух людей в нечто единое, в нечто одно целое. Это часть сложной системы взаимоотношений двух любящих людей. Это элемент многоуровневой схемы, структура которой полностью еще не изучена даже учеными. Дружба, близость, понимание, одна цель и одинаковый взгляд на мир, рождение и воспитание ребенка – как общее дело, борьба, смирение и общая война, поддержка, жертва и отказ от собственных интересов ради общей выгоды, сексуальная привлекательность – все это лишь элементы схемы взаимоотношений любящих людей. И секс – не единственный ее элемент. Что делает сатана – он приходит и извращает изначальную схему. Он берет и вырывает какой-то из элементов и ставит его не в свое место – туда, где ему быть не должно. Он меняет элементы местами, искажая структуру и извращая смысл. Впихивает их туда, где они не могут находиться. Он разрывает связи между элементами и создает новые искусственные, которые являются лишь временной иллюзией. Сатана меняет элементы местами, и система начинает работать неправильно. В системе появляются сбои. Программа не может определиться в своей работе и начинает медленно самоуничтожаться. Сатана убивает систему. Либо он просто берет и вырывает из нее элемент и превращает в нечто автономное, что в свою очередь приводит к неправильному восприятию этого элемента и его дискредитации. А потом этот элемент начинает медленно загибаться сам по себе, потому что не может существовать долго один. Сатана разрушает систему – любыми способами, он извращает ее и делает неполноценной, либо добавляет в нее что-то свое, что-то чужое, что начинает как раковая опухоль разъедать ее изнутри. Единственная цель сатаны – извратить, а потом создать иллюзию того, что так и должно быть на самом деле. Взаимоотношения любящих друг друга людей – сложная многоуровневая многофункциональная, таящая в себе тысячи нюансов – система. И секс – как один из ее основных элементов – должен находиться на своем месте и работать адекватно, в соответствии с конструкцией и с правилами эксплуатации. Секс – должен совершаться только между двумя любящими друг друга людьми, как часть сложных длительных глубоких взаимоотношений. Все остальное – хм… да… все остальное – извращение… в той или иной степени.

И сейчас, трахнув за полтора часа два раза не любимую женщину, которую я видел впервые в жизни – я понимал это как никогда. А еще я знал – если я начну делать это регулярно, то со временем я потеряю понимание этого в суете своих потребностей и их удовлетворений, и когда-нибудь я дойду до такого состояния, когда назад дороги уже не будет, а впереди – будет только ничего… пустота… Я смогу поломать все внутренние и внешние блокираторы, но тогда я полностью потеряюсь в этом мире и перестану понимать, что правильно и как должно быть, и куда идти. Я сам смогу извратить эту систему, но извращенная она начнет работать неправильно и однажды сломается окончательно.

И здесь Бог как всегда был прав. Секс с проституткой лишний раз убедил меня в правильности всего того, что я делал на протяжении всех этих лет. И я начинал лучше понимать, чем я занимался все это время, и какой в этом был смысл. Я начинал понимать, зачем все это нужно. И возвращался вновь к тому, с чего начал… Вот уже в который раз…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

34.

 

Это была только одна сторона медали. Но как всегда существовала и другая – оборотная. Да, секс должен совершаться между любящими друг друга людьми. Но любовь в контексте реальной жизни не так проста. Даже в браках любовь встречается не так уж часто. Большинство браков заключаются по расчету, просто расчет не материальный – другая валюта. И большинство людей в этом себе никогда не признаются, потому что осознание этого может разрушить всю конструкцию их семьи. А любовь – она действительно может придти лишь один раз в жизни и, хрен ее знает, когда. Тяжело всю жизнь ждать какую-то там эфемерную любовь, в то время как неудовлетворенные потребности причиняют страдания. Любовь может придти и рано, но остаться недоступной, неразделенной, отвергнутой, односторонней, невзаимной и бессмысленной. И зацикливаться на ней, ожидая всю жизнь того, что она когда-нибудь засверкает перед тобой хоть какими-то намеками радужных перспектив счастья – сложно и мучительно. А еще любовь может рано придти, но очень скоро привести к катастрофе. А еще, пролетев очень быстро на ее беззаботных крыльях по небу, можно однажды по какой-нибудь трагической случайности навсегда потерять из этой жизни предмет своей любви. В результате опять остается только одно – боль и постоянное изматывающее страдание от неудовлетворенных потребностей. У человека есть свои физиологические потребности, и свои психологические потребности. У мужчин одни, у женщин другие. Их сложно игнорировать. Нужно быть сильным, чтобы не сломаться и нести ответственность за свои поступки. А человек всегда слаб. На него давят и социальные установки, и нежелание быть “белой вороной”, чувство обделенности и неполноценности, насмешки окружающих людей, их мнения – в результате женщина идет и заводит себе ребенка без мужа, или выходит замуж за первого попавшегося лишь бы не сидеть “старой девой”, а парни, трахают всех девушек подряд, чтобы чувствовать себя самцами, или теряют девственность в компании друзей, насилуя какую-нибудь девочку, и желая доказать, что они мужчины, что они сильные. Комплексы, чувство неполноценности, неуверенность в себе, низкая самооценка, влияние социальной среды, внушение окружающих людей, их мнения, разговоры, взгляды, мысли, сплетни, пересуды – психологическое давление общества. Человек всегда слаб. Поэтому им так просто управлять. “Будь настоящим мужчиной” – еще один способ управления массовым сознанием, парень идет на войну и убивает невинных людей за нефть олигархов, или насилует женщин, желая доказать своим друзьям, что он мужик, или просто разрушает какой-то милой добродушной девушке жизнь, и девушка потом заканчивает ее самоубийством. “Будь настоящей женщиной” – еще один способ заставить телок делать то, что тебе нужно, в результате женщины в силу своих инстинктивных желаний продемонстрировать свою красоту, начинают одеваться как стриптизерши, провоцируя мужчин на измену, или уже целенаправленно разрушают семьи, вклиниваясь в чужие отношения, или из-за своих феминистских взглядов начинают унижать мужчин, а те ведь в долгу тоже никогда не останутся, они идут и берут этих женщин силой, или просто соблазняют, играя на их чувствах и эмоциях, а потом демонстративно и публично бросают их, калеча им психику, но желая всего лишь отомстить… хм… типа, становятся какими-нибудь там пикаперами или мнят себя еще хер знает кем… Целая цепочка событий и последствий начинает образовываться от одного неправильного поступка, и потом перерастает в лавину, которая сметает все на своем пути… Человек всегда слаб… И идет на поводу своих слабостей. Поэтому им так просто управлять. И государство всегда будет это делать. И всегда будет этим заниматься сатана.

Вот она – оборотная сторона медали. Сложно не потеряться в этом мире и продолжать искать любовь. Да, секс должен совершаться только между любящими друг друга людьми… Насколько это реально?... И почему к одним любовь приходит просто и они не платят за нее какую-то чрезмерно высокую цену, а другие – рвут за нее свои нервы и жилы? Везение? Случайность? Кто там наверху распределяет эту любовь и счастливые браки? Кому-то везет и они женятся, выходят замуж в девятнадцать лет, а кто-то всю жизнь ждет предмет своего обожания, своей любви, достигает его лишь к концу жизни, разочаровывается и в результате, раздавленный такой судьбой, погибает. Кто там распределяет эту любовь? Иногда я наблюдал вселенский баланс – у людей, имеющих деньги, силу и власть, как правило, проблемы в личной жизни. Но я наблюдал и дисбаланс – кто-то имеет все, включая любовь, а кто-то ничего, исключая даже силу. Хотя… Может не совсем правильно оценивать человеческую жизнь и говорить о каком-то балансе в контексте одного конкретного промежутка времени? Иногда это состояние баланса просто выходит за рамки нашего знания и понимания, и мы не способны взглянуть на него сверху, разглядеть его полностью и всецело объять его своим взглядом. Мы многого не знаем и многого не видим. Любовь – вот истинный и единственный правильный контекст сексуальных отношений между мужчиной и женщиной. Но оборотная сторона медали – вопрос – остается прежним: “Насколько это реально?”.

На Небе тебя будут судить по тому, как ты отреагировал на сложную ситуацию, в которой ты оказался – в зависимости от того, насколько твоя ситуация была сложной.

 

…Хм… …Так уж получилось, что любил я одну девушку, общался и флиртовал с другими, завязывая с ними приятельские отношения, а трахался вообще с какими-то третьими. Надо бы уже как-нибудь начать совмещать все это, чтобы все было вместе, одновременно…

 

Я никогда не был сторонником идеи монашества. И Библия никогда сильно не развивала тему монашества. Об этом говорилось только в контексте каких-то исключений и индивидуального решения человека. Церковь превратила это в моду, нарушая причинно-следственные связи естественных закономерностей, и пошла против изначальной природы человека. На мой взгляд, это было несколько неразумно. Человек должен уметь контролировать свои инстинкты, но не игнорировать. Игнорирование, как правило, приводит к очень плачевным результатам. Однако отсутствие контроля и безответственность приводит к результатам еще более плачевным.

Пять лет назад, будучи еще совсем зеленым подростком, воспитанным в церкви, с религиозными понятиями в своей башке, я, естественно, относился к проституткам с каким-то… конечно же не с отвращением, конечно же не так, но с каким-то неуважением, так скажем… За пять лет в моей башке многое изменилось, и церковь выглядела уже не такой святой, как когда-то казалось. От того прошлого нелицеприятного отношения к проституткам не осталось и следа. Жизнь-то – она всегда разная и сложнее, чем кажется, и всегда меняет тебя со временем. Теперь я относился к проституткам очень спокойно, и в чем-то даже был благодарен за их существование. Однако понимание того, какое зло несет в себе разврат – продолжало давать четкие представления о том, что я должен делать в этом мире. Проблема в том, что подавляющее большинство людей никогда не смогут провести черту между развратом и просто рынком сексуальных услуг. Я смог ее провести. Но – я человек, умеющий хорошо контролировать свои желания и инстинкты – таких как я единицы.

Мне было интересно – что может заставить девушку по собственной воле стать проституткой. Безусловно, факторами, повлиявшими на это решение, могут быть все те же комплексы, заниженная самооценка и какая-то неудовлетворенность в отношениях с парнями. Но только лишь? Есть ли еще и другие причины? Наверняка есть, если копать глубже. Инстинктивное желание демонстрации своей красоты и собственного тела может заставить танцевать стриптиз. Однако, чтобы продавать свое тело за деньги, девушке, даже не религиозной, необходимо преодолеть еще больше внутренних и внешних барьеров, чем мужчине – покупать за эти деньги секс. Скорее всего причиной, по которой девушка добровольно могла пойти на такой шаг – очевидно, была все та же какая-либо неудовлетворенность. Материальную неудовлетворенность я не рассматривал – этот фактор стоял особняком. Безусловно, он оказывал свое влияние, но это уже несколько другое. “Надо бы мне как-нибудь всерьез заняться изучением и исследованием этого вопроса”, – подумал я.

Забавно – раньше в церкви я воспринимал секс правильным только в контексте брака и семьи. Сейчас, спустя уже некоторое время, я мыслил немного по-другому – сейчас я воспринимал его правильным только в контексте любви. Все остальное – несколько не так как должны было бы быть. Все остальное – в той или иной степени извращенная работа первоначальной системы. К этому можно привыкнуть, да. И даже не идеально работающая система, так или иначе, но все же работает. Есть просто разные степени: если уж не в любви – то хотя бы в браке (с сексуальной привлекательностью), если уж не в браке – то хотя бы с каким-то чувством ответственности, если уж без особого чувства ответственности – то хотя бы не с ненавистью. Но последствия неправильной работы системы всегда неизбежны. Просто чем сильнее эта система извращена – тем сильнее последствия.

Я видел, какое зло несет в себе разврат и стремление к повсеместному оголению женского тела. Секс между людьми переставал был чем-то особенным, чем-то сакральным, какой-то тайной или загадкой, он превращался в такую же тупую потребность как пожрать. Забавно... если в течение всего дня смотреть эротику, то к концу вечера даже перестанешь возбуждаться. Начнешь привыкать, глаза начнут привыкать, все это станет приедаться и даже член со временем перестанет реагировать. И я наблюдал, как в этом развращенном мире секс – то, что изначально задумывалось Богом как нечто прекрасное между двумя любящими людьми, таящее в себе какой-то особый смысл во взаимоотношениях – сейчас превращался в фаст-фуд.

Вряд ли в этом было что-то хорошее.

Очевидно, что это несло в себе огромнейшую опасность.

Рано или поздно все приедается. Но, наверное, все-таки есть разница, происходит ли это, когда тебе уже сорок лет, или же секс становится для тебя фаст-фудом, когда тебе еще только двадцать.

И семья являлась очередным сдерживающим фактором, не позволяющим людям зациклиться на своих единственных собственных потребностях и превратиться в эгоистичных извращенцев, не способных больше любить. И без семьи – невозможно воспитание нормальных детей. Ты уж сам определяйся – заводить тебе детей, или же потратить всю свою жизнь только на секс. Хочешь детей – придется смиряться перед тем, что необходимо будет учитывать и потребности своего супруга-супруги. А по-другому никак. Придется научиться любить. Придется научиться терпеть. Придется научиться жертвовать своими желаниями. Смиряться с однообразием. Смиряться со скукой. Или искать пути, как разбавить эту скуку, не разрушая семью. Мужчину никогда не сможет сексуально удовлетворить только лишь одна женщина – не сможет, даже если он любит ее – это нереально. Но мужчина сдерживает свои желания, и жертвует какими-то моментами ради любви, здоровой семьи и детей. Не хочешь идти по этому пути – не заводи семью. Не женись никогда. Но только не калечь никому жизнь. Неси ответственность за свои поступки. Человеку в любом случае придется научиться контролировать свои желания. Иначе однажды желания приведут его к катастрофе. Это очевидно.

Да, мир говно. Попробуй сделать его хоть чуть-чуть лучше. Или же останешься его неотъемлемой ассоциацией – таким же говном, как и он сам.

Древние предки знали о той опасности, которую таит в себе разврат и безответственность, потому что когда-то они тоже построили цивилизацию, которая в конечном счете уничтожила сама себя. И чтобы хоть как-то отодвинуть момент следующего самоуничтожения очередной цивилизации, были введены некоторые правила, потому что если эти правила не соблюдать – разруха и крах всего мира неизбежны. И наступит это намного раньше, чем кажется. Прикол в том, что жизнь при этом сохранится. Но она станет невыносимой.

И правительство в нашем распрекрасном государстве так же понимало всю опасность, которую несет в себе разврат. Власть имеющим была экономически не выгодна высокая смертность среди молодого трудоспособного населения. Ощущение отсутствия смысла в жизни и потухшие глаза у двадцатипятилетних юношей и девушек явно не приносили никакой выгоды государству. Поэтому оно постепенно начинало с этим бороться. Введение социальных программ, поддержка молодых семей, пропаганда морали и нравственности и института брака и семьи – потому что без этого было никак. Правда, способы, которыми это делалось, у меня вызывали кучу вопросов. Популярные фильмы с недалеким глуповатым смыслом и пропихивание на различных государственных праздниках мыслей, которые оставались у людей разве что в очень глубоком подсознании. Хотя, может, именно это и работало на стадо баранов. Но производя постоянный мониторинг состояния нашего общества, я приходил к выводу, что далеко не каждого человека в нашей стране можно было назвать бараном. Общество даже еще не готово было принимать единую партию в стране, как КПСС когда-то в Союзе. Очевидно, что государству придется придумать что-то позаковыристее тупых недалеких попсовых фильмов. Хотя, возможно, оно уже что-то и придумало, и делало, просто я этого не видел. Но вначале в свое время государство допустило то, что разврат просто захлестнул Россию. Так как раньше "не было секса", появились секс-символы. Было ли это сделано намерено, или же после распада СССР действительно долгое время некому было за этим следить. Тем, кто во время перестройки наворовывал для себя и своей семьи миллионы – им была выгодна эта сексуальная революция, однозначно. Отвлекала внимание и приносила огромные доходы. Тем, кто потом ее расхлебывал – им уже приходилось думать, что с ней делать и как обращать последствия в свою пользу. Возможно, это были одни и те же люди. Очевидность оставалось неизменной: с одной стороны государству проще управлять развращенным быдловским сознанием, с другой – разврат тянул страну в экономическую, демографическую и социальную яму. И нужен был баланс. Государство этот баланс теперь уже пыталось сохранять, начиная его выравнивать. В любом случае оно должно было все это контролировать. По-другому было никак.

И я понимал, какое зло в себе несет этот разврат. Я видел все это зло. Мужчин, у которых были дети по всей стране и эти дети росли без родного отца, или вообще без отца, и при этом вырастали и своего отца ненавидели до смерти. Мужчин в сорок лет, проживших на одном дыхании, которые в результате оставались абсолютно одинокими к концу своей жизни. Я видел лесбиянок феминисток, озлобленных на весь мир из-за неправильного эгоистичного поведения парней. Девушки, которые жили в постоянной депрессии и неудовлетворенности жизнью. Я видел, с какими комплексами и огромными внутренними проблемами вырастали дети в неполноценных семьях, из которых уходили мужья или жены – целый букет этих внутренних проблем и комплексов взращивался у таких людей, и не они в этом были виноваты. Я видел, к чему приводят разводы, когда люди не умеют идти на компромиссы друг с другом. И беременные девочки в тринадцать-четырнадцать лет, выбрасывали своих новорожденных детей на помойку, а потом, не в силах пережить этого, кончали жизнь самоубийством. Я видел, как люди разучивались любить, превращаясь в жестоких эгоистичных ублюдских скотов. Я видел, как разврат и неправильное потребительское, животное, выдираемое из контекста семьи и любви, или спортивное, извращенное отношение к сексу вели этот мир к катастрофе. И секс из величайшего благословения и наивысшего наслаждения превращался в проклятие, и начинал вытягивать за собой целый шлейф ужаснейших разрушительных последствий. И я знал, как это остановить. Я знал, как с этим бороться. Именно поэтому я собирался продолжать это делать. Именно поэтому я собирался продолжать пропаганду нравственности и института брака и семьи, даже если мне до конца жизни придется удовлетворять свои сексуальные потребности проститутками. Я мог провести грань между развратом и рынком сексуальных услуг. А большинство людей, как я уже сказал – тупое стадо уродски мыслящих баранов – на это не способны.

Я не работал на государство, я работал сам на себя, в крайнем случае – на Бога.

Вы спросите: “Зачем тебе это нужно?” – с точки зрения циничности и скептицизма, я просто удовлетворяю свою потребность и действую, исходя из своих, как мне кажется, разумных расчетов. С точки зрения религиозности и самоотверженности, вы скажете: “За что же тебе награда, если ты просто удовлетворяешь свою потребность?” – и тут я отвечу всем верующим во всем мире: “А вы сначала пройдите через то, что прошел я, и дойдите в своей вере до того уровня любви и желания справедливости, когда стремление изменить мир станет для вас основной потребностью, когда это станет неотъемлемой составляющей вашей жизни и частью вашей природы – вот тогда мы с вами и поговорим. А пока – свободны”.

И я не святой. У меня есть свои неправильные вещи, и мой цинизм и грубость иногда поражают меня самого. Но я готов идти туда, куда большинство христиан никогда не пойдут. И я готов отдать свою жизнь и пожертвовать некоторым здоровьем ради спасения людей и ради того, чтобы где-то что-то поменялось. Я видел много добропорядочных христиан, которые не сделали в своей жизни ни одного хорошего дела, которые не желали напрягать свой благочестивый зад ради помощи другим людям, и от жизни которых в этом мире ничего не менялось. Я не буду судить, в каком качестве лучше или правильнее оказаться, но зачастую любой человек, обладающий какой-то серьезной силой, испытывает на свое сознание невероятно огромное давление – такое, которое большинству обывателей даже и не снилось. И в какой-то степени это дает ему право изменять этот мир, и позволяет на какие-то вещи в его жизни закрывать глаза.

Время само рассудит, что здесь правда, а что иллюзия, что объективная реальность, а что – вера в идеалы, которые мы сами себе выдумали. Но, как мне кажется, для любого риска всегда должны быть разумные основания. Большинство людей в этом мире рискуют, не понимая всей сложности своего положения. Ведь, если все, во что я верю – моя религия и Священное Писание, учение об аде и рае, Бог и сатана – если все это правда, то у большинства людей в этом мире… хм… блин… реально большие, очень большие проблемы.

И меня по-прежнему привлекали кожаные корсеты, латекс, БДСМ и плетки с зажимами и наручниками, но я все-таки намеревался найти себе жену, любящую женщину, а не идти по пути разврата и выдирания секса из контекста любовных отношений. И если я и шел по пути греха – то в любом случае я сворачивал на дорогу наименьших последствий, что в значительной степени отличало меня от большинства тупых эгоистичных ублюдков. И мне бы очень хотелось, чтобы таких людей как я было больше, чем тех, кто не несет за свою жизнь вообще никакой ответственности.

 

 

Итак, что мы имеем в результате? Всегда на пороге ужаснейших последствий, перед падением самой первой фишки домино – человек просто оказывается в сложных обстоятельствах. И ставит его в эти сложные обстоятельства – нет, не сатана, никто иной как – Сам Бог. Можно злиться на Него за это, плевать в небо, орать, ненавидеть Его, кричать злобные ругательства, долбиться головой о стену и показывать “fuck”, но – все это бессмысленно. Думаешь, ты обидишь Его? Нет. В этом вся и проблема. Он знает все причинно-следственные связи, знает все механизмы, знает, как работает твое сознание, потому что Сам его создал. Он знает, что ты будешь делать в следующий момент времени. Если Он что-то захочет – ты в любом случае будешь исполнять Его волю, и даже не поймешь этого. Он использует элементарную симпатию между людьми, чтобы установить связь между ними и определяет их как команду, поставив их в какие-то общие обстоятельства. Все твои желания и обусловленные этими желаниями поступки – всего лишь созданная Им система, которая работает на Него. ВСЕ ЭТО – работает на Него. Ты ничего не изменишь. Ты можешь ругаться на Бога сколько угодно. Однажды Ему просто надоест, и Он ответит. И вряд ли тебе этот ответ понравится… Для тебя здесь есть только одно – выбор. Как ты будешь реагировать. Сможешь ли переступить через свою гордость… которая, кстати является всего лишь… хм…

…Все это – весь этот мир, и все реальности в нем – одна большая система, которая работает по Его законам. И ты – система, и твоя жизнь система, и твои инстинкты система, и твои поступки – система. Ты идешь и поступаешь в соответствии со своими желаниями, только потому что у тебя есть эти желания. Ты удовлетворяешь свои потребности, только потому что испытываешь боль от неудовлетворения потребностей. Боль, которую ты испытываешь от неудовлетворения потребностей, заставляет тебя злиться, ты идешь и сублимируешь ее в энергию и совершаешь великие дела… ну или просто хотя бы какие-то дела. Твое поведение детерминировано. Глупо это отрицать – все это система. И я система. И то, чем я занимаюсь – тоже система. И самое, что интересное – грех тоже система. Правда это не снимает с тебя ответственности… Ха-ха-ха… Много говорят о какой-то свободе выбора. Хотелось бы верить, что она действительно есть. Но отрицать данную неоспоримую очевидность глупо – весь этот мир есть огромная невероятно сложная система, она работает по определенным законам, и эти законы в ней кто-то установил… И вряд ли ты сможешь что-то изменить в структуре этой системы, если тебе не будет на это указания свыше… Правда… хм… есть одна лазейка… Предусмотренная самим Священным Писанием… Тебе придется сильно постараться, чтобы ее там откопать… Тебе придется очень долго изучать это Писание, чтобы найти ее там… т-сс… т-сс… т-сс… Я скажу это очень тихо… А ты слушай и не кипишуй, и сделай вид, как будто тебе никто ничего не говорит: ты можешь попытаться обойти систему… Да, действительно можешь попытаться… Но у тебя должны быть для этого очень серьезные основания… И тогда, возможно, Он позволит тебе это сделать. Но – только в том случае, если сочтет тебя достойным этого. Посмотри на себя, подумай и рассуди – ты достоин того, чтобы Бог обратил на тебя внимание и позволил тебе обойти Его систему?... У тебя должны быть для этого очень серьезные основания…

…Кстати – грех не является тем самым, о чем ты подумал… Нет-нет… Я ведь уже сказал – грех тоже часть системы… Видимо, здесь все немного сложнее, чем представляется мне самому… Иногда человеку кажется, что нарушение им каких-то норм – является выходом из системы. А на самом деле это и есть система. И все поступки, кажущиеся подвигом – на самом деле часто всего лишь закономерность. И поведение, кажущееся нестандартным – на самом деле часто детерминировано… Здесь мысль глубже… Здесь все намного сложнее…

…Да, кстати, твоя гордость, через которую тебе нужно (или не нужно) переступить, тоже является всего лишь частью системы…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

35.

 

Однажды где-то я слышал такую мысль: “Я никогда не видел разницы между наркоманом и простым любителем жизни”. И я был полностью согласен с этим высказыванием. По большому счету этой разницы действительно нет. С этим можно соглашаться, а можно возражать, доказывая что-то с пеной у рта, но – все, что нужно для того, чтобы быть наркоманом, у человека уже есть внутри изначально. Абсолютно – АБСОЛЮТНО – любое удовольствие является наркотиком в той или иной степени. Еда, напитки, алкоголь, общение, отношения между людьми, сами люди, развлечения, любимое дело, телевизор, спорт, прыжки с парашютом, стремление к успеху и личные достижения, самореализация, музыка, скорость, игры, эмоции, инженерная графика, депрессия, стресс – все в той или иной степени может являться наркотиком, просто не всегда человек осознает свою зависимость. Секс и все, что с ним так или иначе связано, все его производные – неоспоримый и невероятно сильный наркотик, при отсутствии которого происходит жесточайшая ломка. Возможно, тебе не будет выворачивать руки, но депрессия абстинентного синдрома доведет тебя до самоубийства. Сексуальная зависимость, в той или иной ее форме – одна из самых сильных и жесточайших зависимостей. И это самая основная естественная потребность, инстинкт, базовая комплектация сознания. Любое удовольствие в той или иной степени может быть наркотиком – как и сама жизнь, тем более, если она беспечна. Так что разницы – никакой нет. Все в результате сводится к одному – наслаждению. И если себя в этом не контролировать – то последствия могут быть очень печальными. Я всегда это осознавал. Видимо, поэтому я понимал наркоманов, и не считал их слабыми ничтожными людьми. Я понимал, почему они так поступали, и не ставил их на ступеньку ниже по сравнению с каким-нибудь... чмошным эгоистичным ублюдком, прущимся от собственного тщеславия, зарабатывающим деньги на рекламе водки, разъезжающем на дорогой машине и считающем свою жену личной бесправной собственностью. Я видел мужчин, которые с виду были настолько правильными, что даже не играли в компьютерные игры, но при этом у них были такие косяки в жизни, что, думаешь – чувак, уж лучше б ты в компьютерные игры шпилил, всем было бы легче. Как говорится, лучше бы пил и курил.

Любитель жизни – ты точно так же как и все превратишься в прах, однажды ты умрешь, и этому миру, поверь, не будет никакого дела до твоих личных достижений. А если Бог есть на свете… ха!... то, блин, у тебя очень, очень большие проблемы. Потому что эгоизм – есть основа и первопричина любого греха.

 

 

 

 

Я приехал в больницу навестить Валеру. Он уже начинал поправляться после так называемой операции, и даже обезболивающие со снотворным ему уже ставили только два раза в день. Вскоре ему должны были снимать швы.

– Это из-за меня? – спросил я его, сидя на стуле перед больничной койкой.

– Не-е-е-еее, – отрицательно покачал он головой, – Вряд ли. Ты ведь не единственный, кто ко мне обращается за помощью. У меня полно и других дел.

– Понятно, – утвердительно кивнул я.

– Как, кстати, там твоя эта лесбиянка? – спросил Валера.

Я улыбнулся.

– Мы поругались. Больше не общаемся.

Валера кивнул головой, приняв это к сведению.

– Сильно поругались? – спросил он.

– Хрень какая-то вышла непонятная, – ответил я, – Не из-за чего. Истерику какую-то мне устроила по “аське”.

– Может влюбилась? Захотела более близких отношений, а когда поняла, что так не получится, стала злиться, – предположил Валера.

– Не исключено, – ответил я, – Тем более, что они со Славой как-то так… отношения испортились у них в последнее время… прохладно стали друг ко другу относиться.

– Она догадывается, что вы целенаправленно оказывали на нее какое-то влияние? – спросил Валера, улыбнувшись.

– Не знаю, – пожал я плечами, – Мне кажется – вряд ли. Нет, наверное.

Наступила пауза.

– Задолбался я от всего, – произнес я, – Устал.

– Ты выглядишь каким-то слишком спокойным для этого, – заметил Валера с улыбкой.

– Я немного разрядился. Снял напряжение. Расслабился, – ответил я, так же улыбаясь.

Валера понимающе кивнул головой.

А потом я уже без улыбки продолжил:

– Все это мне начинает казаться какой-то иллюзией. Хочу обычной жизни.

Валера посмотрел на меня.

– Все события происходящие вокруг тебя не убеждают тебя ни в чем? – произнес он.

Я скривил рожу.

– Мое восприятие реальности может быть искаженным. Я могу все воспринимать… через призму своих собственных желаний и установок.

– У-у, – кивнул головой Валера.

А я продолжил:

– Возможно… я просто сам создал себе иллюзию. Когда все только начиналось, мне казалось, что все именно так – я изменяю мир и совершаю что-то очень важное, мне казалось, что я делаю реально великие дела. Одновременно с этим я тратил на свое служение огромное количество сил, нервов и времени. И потом разум уже не мог так просто допустить, что все это не имеет какого-либо значения. Мой организм потратил слишком много сил на это дело, и сознание уже не могло с легкостью признать то, что все это зря, оно не могло так просто с этим смириться – потому что если бы разум действительно это осознал – произошел бы крах всех жизненный ценностей и наступило бы разочарование невероятной силы. Таким образом, сознание само внушило себе мысль, что все это важно только лишь для того, чтобы защитить себя от разочарования. Только лишь для того, чтобы защитить себя от депрессии и целой волны негативных эмоциональных переживаний, которая могла бы просто захлестнуть меня и поглотить – лишь для защиты от этого сознание само создало себе иллюзию и все это время поддерживало ее, чтобы не произошло краха всей системы. Мое сознание понимало, что это может убить меня… и защищалось… как могло.

– Ааааа… – еще больше утвердительно закивал головой Валера , – Как у тебя все складно получается. Ты, видать, хороший психолог, – произнес он, – Как все логично выстроено. Разложено по полочкам… Да… действительно… может быть это и так… Это вполне вероятный сценарий развития событий…

Наступила пауза.

– Только вот, – продолжил он, – Правда ли это на самом деле и единственный ли это сценарий? Ты сейчас все тут предельно понятно объяснил… но только вот – единственное ли это объяснение, или же есть еще какое-то… А может быть все на самом деле по-другому?

И снова наступила пауза.

– Твое восприятие может быть искажено и в другую сторону. Важно не поменять местами причину и следствие. И разобраться, что было изначально – причиной, – проговорил Валера.

– Может быть, – вздохнув, произнес я после некоторой паузы, – Только вот задолбался я уже от этой постоянной рефлексии и мониторинга окружающей реальности.

– Но это и делает нас теми, кто мы есть и отличает нас от животных, – заключил Валера.

“Ну-ну, – подумал я, – Да уж, блин… Господи, дай мне стать быдлом, чтобы радоваться солнцу, бутылке пива и песням Серёги, орущим из приоткрытых окон затонированных “восьмерок”, случайно остановившихся на перекрестке”.

 

 

 

Чтобы хоть как-то пролить свет на причины и природу своей болезни, я уже давно начал вести дневник своих приступов. Как раз настало время написать в нем что-то новое. После секса с проституткой я решил так же учитывать и различные эмоциональные факторы в окружающей обстановке, так или иначе повлиявших на мое состояние.

Я сидел за компьютером и печатал в документе “Word”. Я не знал, к чему придет дальше моя вера, если я в ближайшее время не женюсь. В дневнике я отобразил эту мысль фразой:

“Видимо здесь и заканчивается мое психопатологическое религиозное стремление изменить этот гребанный мир”.

В этот момент что-то произошло и документ завис. Случился какой-то глюк. Потом выплыло сообщение, смысл которого как всегда сводился к тому, что корпорация Microsoft опять где-то облажалась. Я начал нервно перезагружать вордовский документ и тогда компьютер завис окончательно.

Я спокойно сложил руки на колени и начал курить бамбук, понимая, что скорее всего придется перезагружать компьютер.

– Билл Гейтс, сука, чмо гонимое! Ты хоть что-нибудь хоть раз в жизни можешь не через жопу сделать? Козлина криворогая, у тебя руки из анала растут. Думаешь, подмял под себя рынок и все можно? Я специально для тебя приготовлю огромный с масляным кремом торт, и, поверь мне, чем дольше он будет стоять у меня в холодильнике, тем приятней мне будет зафигачить его по твоей тупой самовлюбленной беспечной роже. Я тебе, козлина, пытку Кандинским устрою, если встречу тебя когда-нибудь в этом мире без охраны, – ругался я в гневе.

Я снова включил компьютер и открыл вордовский документ. Текст большей частью сохранился, до фразы “Видимо здесь и заканчивается мое психопатологическое религиозное стремление изменить этот гребанный мир”. Я принялся писать эту фразу заново и остановился. Пальцы в ожидании зависли над квадратными кнопками клавиатуры… Я подумал… И не стал писать это предложение.

– Хм… Ладно… Как скажете, – произнес я и закрыл документ, и перестал злиться на Билла Гейтса.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

36.

 

В последние несколько лет мне все больше нравилось общаться с людьми, не имеющими к христианству никакого отношения, то есть, как это говорят в церкви – с мирскими людьми, либо – с мирянами. В общении с мирскими людьми были свои плюсы и свои минусы, но в последнее время у меня почему-то складывалось ощущение, что плюсов было больше. К примеру, среди обычных мирских людей меньше распространена привычка учить окружающих жизни. Кто-то скажет “Да ни фига!” – тогда я сформулирую по-другому: среди верующих людей больше распространена привычка учить окружающих жизни. Эта характерная особенность в разности между общении верующих и мирских людей существует по нескольким причинам: во-первых, мирской человек не учит жизни других, потому что знает, что может получить по морде. Правда если, мирской человек догадается, что общается с верующим, иногда он может расслабиться и начать делать то, чего никогда не стал бы делать при других обстоятельствах, и это будет со стороны мирского человека большой недальновидностью, не расчетливой ошибкой – тут же его может ожидать определенный сюрприз и, соответственно, некоторое удивление – потому что верующие люди тоже бывают разные и иногда они достаточно непредсказуемы. Вторая причина, по которой мирской человек реже учит других жизни: потому что часто понимает, что сам-то он далек от совершенства и его-то жизнь назвать правильной можно с большим трудом. Хотя тут это может сыграть и в обратную сторону – развившийся комплекс может заставить хоть как-то скомпенсировать свое несовершенство. Следующая причина, по которой мирские люди меньше учат жизни окружающих: они часто более широко мыслят и лучше понимают других, понимают, что все люди разные, а истина относительна. И вот этот момент мне нравился больше всего. Глубина и широта взглядов мирских людей всегда привлекала меня. К сожалению, найти это в церкви мне удавалось не часто. И тогда я начинал стремиться к общению с обычными, не верующими людьми. Меня это развивало и, в некоторых случаях, даже иногда отрезвляло. Но, к сожалению, часто у мирских людей, как, в общем, и у верующих, при разговоре на религиозные темы, в игру вступали чувства – и это сильно мешало мирским людям объективно воспринимать реальность, как, впрочем, и верующим. Но самым сложным и кошмарным случаем были другие люди – верующие, которые когда-то были таковыми, но отступили от своей веры и ушли из церкви.

 

Андрей – так звали одного моего очень хорошего знакомого. Он был незаурядный человек. Сколько я его помню он всегда любил тусовки и большие компании, очень много общался с людьми, часто работал на публику и много выделывался, но делал это несколько сдержанно и достаточно умно, так, что это не сильно раздражало окружающих. Он много шутил, обладал хорошим чувством юмора и всегда был в центре внимания. При всем при этом он был достаточно серьезен в своей жизни, хорошо учился, стремился к построению успешной карьеры на работе. Он был умен, много знал, как правило, добивался своей цели. Каких-то особых способностей, творческих или неординарных, не имел, но был очень предприимчивым, общительным и коммуникабельным. Легко устанавливал с людьми контакт. Так же любил женщин и всегда уделял им в своей жизни много внимания. В какой-то степени он был бабником. Когда еще ходил в церковь, он ограничивался постоянным флиртом и общением с ними. Встречался со всеми, с кем только мог. При этом хотел жениться. Действительно хотел. Видимо, осознавал насколько трудно ему совмещать свою чрезмерную потребность в женщинах – с христианским образом жизни, и при этом оставаться холостяком. Это породило в его разуме сильнейший внутренний конфликт. В результате он ушел из церкви и перестал называть себя христианином, и решил этот конфликт именно таким образом. Дожив до тридцати лет, Андрей так и не женился до сих пор. Но, судя по всему, недостатка в женском внимании и женском обществе не испытывал. Он смог относительно неплохо устроиться в этой жизни и вклиниться в ее структуру, не смотря на то, что имел серьезные психологические проблемы со своей верой, которая осталась ли для него преданной – он сам так до сих пор и не смог понять. Он хорошо закончил университет, получив техническую специальность, потом закончил аспирантуру, не дописав кандидатскую по той причине, что она якобы ему никуда не упиралась. В результате занялся каким-то бизнесом. Он стремился к успеху. И представить его серьезным инженером, занимающимся кропотливым конструированием каких-то объектов, и всю жизнь дышащего грифельной пылью, и зарабатывающим себе профессиональный геморрой – было сложно. Для него это были слишком узкие рамки. Он был достаточно умен и знал о религии очень много. Он сам много изучал все ее аспекты. Когда-то мы строили с ним грандиозные планы, и он всерьез намеревался завоевать этот мир и перевернуть его вверх ногами. Реальность как всегда оказалась немного сложнее. В результате Андрей ограничился завоеванием женщин, и так же периодически переворачивал их вверх ногами.

Мы встретились с ним случайно где-то недалеко от центра города.

– Оооооо, чуваааак!

– Какие люди!

– Ну надо же!

– Так и знал, что седня тебя встречу.

Еще куча всяких эмоций и возгласов. Потом перебросившись парой стандартных фраз по случаю неожиданной встречи, и немного постебавшись друг над другом за то, как мы оба изменились, мы решили перейти к более конструктивному диалогу.

Андрей был старше меня на несколько лет, однако я не испытывал какого-то сильного давления на себя от его возрастного преимущества. Тем не менее, он был достаточно умен и его неизменная особенность спорить заставляла меня сильно напрягаться мозгом и оттачивать свое мастерство в этом плане.

Наше забавное конструктивное общение началось с абсолютно нейтральной темы.

– Это знаешь как… группа такая есть “%$#&*@” – играют жесть ваще. Я поначалу послушал их на записи – думаю, фигня фигней. Вокалист чо-то орет там, слов практически не разобрать, долбятся, как панки. Думаю – набор звуков. А недавно побывал у них на концерте. И, знаешь, чо я понял? – говорил он мне.

– Чо ты понял? – поинтересовался я.

– Я был не прав. Я реально был не прав. Я поначалу такой стоял там, короче – смотри – просто офигевал первое время.

Он показал мне, как он стоял и офигевал первое время.

– Потом, когда я осознал чо тут происходит, я уже так немного вернулся обратно в какой-то адекват. А потом уже начал просто отрываться. Просто пошел в отрыв и все. Начался такой расколбас. Они на концертах вот совсем не так звучат как на записи.

– Нууу, – сомнительно потянул я, – Я тоже слышал их на записи, и слышал по телевизору их концертное выступление.

– Неее, Костян. По телевизору это не то, по телевизору это другое. Чтобы иметь полное представление о группе, надо побывать у них на концерте. Вот тогда можно о чем-то говорить. А по телевизору – это как бы так… – Андрей покачал ладонью, давая понять, что, по его мнению, по телевизору невозможно составить полное впечатление о группе.

– Чувак, – улыбнулся я, – Вот мне достаточно было услышать их на беспонтовой студийной записи, сделанной в каком-то там гараже, чтобы понять, что это крутая группа.

– Да ну…

– Я тебе говорю. Потому что определенные вещи, которые они играют – до этого еще нужно дорасти. Я как только их услышал на диске, я сразу понял, что парни делают качественную профессиональную музыку. И играют очень круто. Просто у них нет средств на нормальную за…

– Костяяян, вот нет такого понятия в музыке как качество, – неожиданно заявил Андрей.

Я засмеялся.

– Да ну что ты говоришь…

– Костян, блин…

– В смысле? Ты чо вообще имеешь в…

– Нет такого понятия как качество в музыке. И вообще в искусстве нет такого понятия…

– Чувак, ты сам вообще подумал, чо сказал? – в общем-то прифигел я немного.

– Костян, я тебе говорю – нельзя применять к искусству, в частности, к музыке понятие качество. Просто какая-то песня нравится и все. Там воо…

– Чувааак. Вот давай ты мне только не будешь это объяснять…

– Я тебе говорю… Послушай меня…

– Чо ты не…

– Послушай меня…

– Да каго…

– Костя, послушай меня… Нет в музыке понятия качества. Просто какая-то песня нравится и все. А какая-то не нравится. Это просто дело вкуса. О вкусах, как говорится, не спорят. Так что… давай не будем тут…

– Блииин, чувак, ты прикололся. Ты еще будешь со мной о музыке спорить. Вот с кем с кем, но со мной спорить о музыке…

– И чо? – с тобой спорить о музыке. Ты хочешь сказать что ли, что ты лучше меня в ней разбираешься? – еще больше удивил меня Андрей. Я, естественно, прифигел еще сильнее.

– Ну… как бы вообще-то… кхм… Вообще-то я музыкант, – скромно заметил я.

– И чо?

– Ну в смысле… Как бы ни чо, да, так-то?

– У тебя ведь нет музыкального образования, правильно?

– Ну нет, и что?...

– Сколько у тебя альбомов? – спросил Андрей.

– Я вообще-то…

– Сколько у тебя альбомов? – снова повторил Андрей. Он постоянно спорил с людьми. Еще он любил этим выводить из себя некоторых девчонок, прикалываясь над ними и понимая, что девчонки спорить терпеть не могут и чувствуют себя при этом, как правило, очень не комфортно, в отличие от парней. Еще Андрей любил психологически давить на своего оппонента, и заваливать его словами. Пока тот успевал провернуть в своей голове один вопрос – Андрей уже валил его вторым вопросом. Ну и другие разные психологические приемы так же применял, больше, конечно, все же интуитивно и неосознанно.

– Два пока, – скромно ответил я.

– На каком лейбле?

– Ну… ни на каком…

– Ну вот видишь.

“Блин, – подумал я, – Ты меня уже начинаешь раздражать”.

– Хорошо, – ответил я, – Давай так – если следовать твоей логике – то у тебя вообще ни одного альбома нет. То есть – если у меня хотя бы два и они пребывают в андерграунде, то у тебя вообще ни одного. Ты хотя бы до этой стадии для начала дойди. Опять же, если следовать твоей логике – я-то хотя бы занимаюсь этой музыкой, я играю с другими музыкантами, в каких-то группах. Я играл с людьми, у которых есть за плечами музыкальная школа, в которой они по шесть-восемь лет отучились – и у меня уровень выше, чем у них, это было очевидно, я играл с ними. У меня без всякого образования уровень выше, чем у людей, закончивших музыкальную школу – так возьмем для начала. Хотя музыкальная школа – это в принципе, конечно, не уровень еще… это еще не уровень на самом деле, это как бы… ну… – я покачал ладонью, – Как бы так… Но если уж на то пошло – у тебя нет даже школы. То есть человек, закончивший музыкальную школу все равно, наверное, разбирается в музыке лучше тебя. Правильно? Напрашивается очевидный вывод. Ты до этого уровня даже еще не дошел. У меня нет образования, да. И тем не менее, я играл на одной сцене с профессиональными музыкантами, которые закончили училища и консерватории. Ты хотя бы пару концертов где-нибудь отыграй для начала. Ты хотя бы дойти сначала до того, чтобы тебе было вообще с чем на сцену выйти, чтобы было что исполнить. А у меня за плечами сотни концертов, с залами в полторы тысячи человек. То есть – если опять же следовать твоей логике – то у тебя-то вообще нет никакого музыкального опыта…

– Причем тут я? – ответил, наконец, Андрей.

– Как это при чем тут ты? – улыбнулся я, – Я же с тобой сейчас спорю, правильно? Я понимаю, если бы передо мной сейчас был какой-нибудь там… Джо Сатриани, например. Или просто какой-нибудь крутой профессионал. И он бы мне втирал про то, что понятия качества в музыке не существует. Вот тогда еще ладно. Да и то я бы с ним все равно не согласился, потому что это бред. И может я не охренительный профессионал, и не самый крутой музыкант, грубо говоря, но в любом случае я разбираюсь в этом больше тебя. И, кстати, я знаю до хрена профессиональных музыкантов с образованием, у которых так же нет ни одного альбома, и они работают непонятно кем – кто строителем, кто водителем, кто кладовщиком. Я делаю музыку и получаю вполне конкретный результат – и я действительно получаю этот результат. Потому что я знаю, что я делаю. Может я для тебя не авторитет, но все, выше изложенное мной, дает мне право утверждать, что я разбираюсь в музыке, по крайней мере, как минимум, лучше тебя.

– Ладно, Костян. Все. Проехали, – махнул рукой Андрей.

“Фууух, – подумал я про себя, – Ну ладно, чувак. Только попробуй еще как-то надавить на меня, скотина, я тебе еще не такое устрою”.

Мы начали отдаляться от центра города и забрели в сквер, находящийся недалеко от студенческого микрорайона. Там в очень маленьком и очень грязном водоеме плавали утки.

– И в музыке есть такое понятие как качество, – продолжал я, – Просто… ну как бы… ты не совсем то говоришь.

– Костян, нет понятия качества в музыке, – продолжал спорить Андрей, – Для этого должны быть критерии. Вот взять сварку, например, технологический процесс – там есть какие-то критерии, качественно сварено или нет. А в искусстве такого нету. Вот есть песня и она нравится. А другая не нравится. И все тут.

– Ага… Конечно… Давай я тебе приведу критерии, если хочешь. Просто их несколько, и они разные, и их все нужно учитывать. А песня нравиться или не нравиться может вообще совершенно по разным причинам.

– Хорошо, Костян, давай – критерии качества в музыке. Давай, приведи мне несколько таких примеров, – потребовал Андрей.

– Давай, приведу.

– Давай.

– Ну давай. Щас…

– Ну, давай чо.

– Давай. Щас приведу… Песня может нравится по разным причинам…

– Костян, давай сначала критерии твои, – перебил меня Андрей.

– Ладно, давай. Щас.

Я глубоко вздохнул.

“Блин, – подумал я, – Щас придется мозги парить”.

– Итак… Хорошо… – начал я, – Первый критерий – качество исполнения. То есть вот сидит, например, чувак – и он профессионал, у него есть определенная техника, у него есть определенный уровень мастерства. Он может сидеть играть – ты не понимаешь, чо он вообще играет. Ты не разбираешься. Ну… для более яркой иллюстрации – предположим, что это барабанщик – то есть он извлекает именно ритм. Ты не понимаешь, чо он играет. Но – тебе приятно это слушать. Тебе приятно слушать его игру, потому что она качественно исполнена. Потому что эта игра доставляет тебе удовольствие и воздействует определенным образом на твой мозг, и тебе становится прикольно. Тебе приятно. Может сесть чувак – попытаться сыграть то же самое, но с плохим исполнением – и у него не получится, он будет косячить, и это будет неприятно для восприятия. Так?

– Ладно, допустим, – на удивление быстро согласился Андрей, – Дальше.

– И качество исполнения…

– Ладно, Костян, все проехали. Давай дальше, – перебил меня Андрей.

– Хорошо, поехали дальше, – ответил я, собираясь с мыслями –… Ты, кстати, пальцы-то загибай.

– Я загибаю, загибаю. Итак, первое – качество исполнения. Дальше.

– Отлично. Дальше…

Мы подошли к пруду, в котором плавали утки, и начали смотреть на них.

– Смотри, какие ржачные.

– Ага.

– А вон кряква с мелкими плывет.

– А вон там смотри – они тупо за ветками прячутся.

– Да, вон, вижу.

– Итак, – продолжил я свою тему, – Значит, следующее: вот когда, например, придумывают новую какую-нибудь мелодию, или гармонический ход – как бы… есть такое как – красота… эстетическая красота… гениальность что ли…

– Костян, красота – понятие относительное… – сразу же возразил Андрей.

– Да погоди ты… – перебил я его.

– У всех свои понятия…

– Да подожди, щас я объясню. Смотри: вот когда придумывают что-то новое. Можно например играть соло и это будет просто соло, без… определенной темы что ли. Можно импровизировать в тональности – и тут как бы делать это без особой какой-то концепции. Просто импровизация. Как джаз, например, там часто даже мелодии никакой нету. А можно что-то придумать – и в этом будет какая-то определенная концепция и красота, мелодичность что ли какая-то. Красивая тема сама по себе.

Мы обошли деревья, неровно растущие на берегу пруда и переплетающиеся между собой. Отойдя от берега, мы пошли дальше по скверу.

– Блин, красота, это относительное понятие, – возразил Андрей.

– Да чо ты гонишь опять.

– Костян, блин… Красота относительна. Это как с девушками. Кому-то нравится, кому-то нет. Дело вкуса. Кому-то, например, нравятся худые, а кому-то толстые.

– Я согласен в определенной степени, – ответил я, – Но все же есть определенные законы в этом.

– Какие еще законы…

– Какие-то законы красоты.

– Да ты гонишь.

– Да ни фига.

– Да стопудово.

– Я тебе говорю… Вот взять даже если очень красивую девушку – и провести опрос. И допустим, семьдесят-восемьдесят процентов скажут, что она действительно красивая – это уже закономерность.

– Костян, блин…

– Чо те не нравится?... Так же и тут…

– Да это просто, там… стереотипы какие-то… Там, сто лет назад одно считалось красивым, а сейчас другое.

– И все равно в этом есть определенные закономерности.

– Тут просто добавляется еще то, какое влияние культура оказывает, и все.

– И, тем не менее – все равно есть свои закономерности в этом. И в музыке тоже на восприятие оказывает влияние культура. У нас например, в европейской музыке 12 нот, а в индийской – 22… или 20, там. В арабской есть девятнадцатиступенчатый строй, девятнадцать нот. Тоже разница в восприятии. Но все равно есть какие-то свои законы красоты. Если накрасить девушку определенным образом, то она будет выглядеть красивее. И ты не забывай чувак, что при восприятии противоположного пола еще до хрена всяких инстинктов вступает в силу. Генная совместимость, и прочее. Тут другое немного. И есть такое объективное понятие как красота в искусстве… ну, относительно объективное, но все же. Даже если вот взять, например, аккорды в определенной ладо-тональности – хоть ты как их поставь между собой, в любой последовательности – они все равно будут звучать, потому что в одной тональности. Может, не шедевр, конечно, получится, но так, приемлемо как-то звучать будут. А если поднапрячь мозги и расставить их определенным образом – то может получиться что-то действительно охрененное, что-то гениальное. Будет красиво.

– Ну, – скривился Андрей, – Фиг знает.

– Чо фиг знает?

– Красота все равно относительное понятие.

– Загибай палец, короче. Я тебе уже два критерия назвал.

– Ну… не два, конечно. Полтора, будем считать, – с неохотой начал соглашаться Андрей.

– Какие полтора? Чо ты гонишь? – возмутился я, – Два уже.

– Полтора, Костян.

– Обломись!

Мы шли по дорожке между клумбами цветов и спорили по поводу того, сколько уже считать критериев понятия качества в музыке, которые я назвал.

– Ну… ладно, проехали… – наконец, сдался Андрей, – Дальше. Согласен, конечно, что у некоторых групп песни такие… более мелодичные.

– Вот, уже два критерия, – заметил я, – Причем это не тоже самое, что качество исполнения. Можно красивую мелодию так исполнить, что там… вообще непонятно что получится…

– Ну, ладно, допустим. Проехали, все. Давай дальше, – прервал меня Андрей.

– Следующее: психологическое воздействие, которое оказывает та или иная музыка, – продолжил я, – Какие эмоции она вызывает. В этом тоже есть определенный расчет. Можно взять такой аккорд – и вызвать одну эмоцию. Можно взять другой аккорд – и вызвать совсем другую эмоцию. Даже элементарный пример с мажором-минором. Если грамотно к этому подходить – можно заставить испытывать людей определенные, нужные тебе, эмоции. Как вон, например, все эти гимны делаются. Тот же гимн Советского Союза. По-любому его, наверное, делал профессионал. Он сделан так, чтобы специально вызывать у людей определенные эмоции, патриотические чувства. Это элементарные принципы управления человеком. Почему при тоталитарном режиме искусство всегда используется в качестве пропаганды и на него вводится цензура? Потому, что если грамотно просчитать этот момент, можно получить вполне конкретные результаты, заставить человека испытывать те или иные эмоции, и заставить поступать определенным образом, управляя его поведением. Большинство авторов песен не особо задумываются над психологическим воздействием своей песни, но есть те, кто продумывает этот момент. Например, правительство парится за такие вещи. И с помощью определенного психологического воздействия музыки на человека – можно заставлять его поступать определенным образом. В этом тоже есть мастерство, а соответственно и профессионализм.

Андрей состроил какую-то странную гримасу, видимо, впервые в жизни задумавшись над таким аспектом в вопросе музыки.

– Ну… Чо-то как-то… Ну допустим, – произнес он неуверенно.

– Вот, уже три критерия.

– Два с половиной.

– Да иди ты в жопу.

– Ладно, давай дальше.

– Тааак… – задумался я, судорожно ковыряясь в своем сознании, – Значит… Еще такая фигня есть – когда продюсер делает какой-то проект, он, как правило, рассчитывает на какую-то определенную аудиторию. То есть если ему нужно, чтобы эту музыку слушало быдло – он делает ее, учитывая то, что нравится именно этой категории людей. Если ему нужно, чтобы музыку слушали взрослые люди с философским образом мыслей – он делает другую музыку. Если ему нужно, чтобы его проект слушали маленькие девочки подростки – он зовет Диму Иплана. А потом стригет с народа деньги. А когда ему не хватает на такую же яхту, как у Абрамовича – он кричит, что пираты козлы и не дают исполнителям честно зарабатывать деньги, и пытается подгрести под себя всю индустрию. В этом тоже есть расчет и, соответственно, тоже определенный профессионализм.

Мы продолжали идти и Андрей продолжал кривить рожи, как бы думая, соглашаться ему с моими словами или нет, понимая при этом, что на определенные моменты он все равно возразить ничего не может.

– Вот я тебе уже четыре критерия привел. И это – так, с ходу только, для начала. Их реально больше.

– Какие четыре? – ответил Андрей, – Три еще только. Да и то последний, я еще думаю, принимать или нет.

– Вот ты опух-то, а, – отреагировал я, – Четыре критерия я тебе зафигачил.

– Да три там с половиной… Даже два.

– Да конечно… Иди ты нафиг. Есть такое понятие как качество в музыке. Просто люди по разным причинам музыку слушают. Она может нравиться им по разным причинам. Песня может быть объективно говном, но если в тексте поднимается, пусть и не глубоко раскрываясь, какая-то тема, близкая определенной категории или группе людей – то эти люди будут ее слушать. А другая группа людей ее слушать уже не будет. А есть музыка, которую слушают только под бухалово. А иногда еще музыку сочетают со стриптизом – это ваще отдельная тема. Все понимают, что музыка говно, и по-другому ее слушать не будут, поэтому придумывают что-то еще.

Наступила пауза в нашем споре.

А потом я вспомнил, что я еще должен был непременно сказать Андрею.

– Ха!... Я понимаю, кстати, о чем ты говоришь, – заметил я, – Ты хочешь как бы сказать, что профессионализм и техника игры, мастерство – это не главное. Ты интуитивно понимаешь это и хочешь именно это сказать. В этом ты как бы прав отчасти. Очень большое значение имеет именно смысл как бы, глубина. То есть исполнитель может не обладать охрененной техникой игры на инструменте – но если ему есть, что сказать этому миру, если он может ему что-то дать, если у него у самого есть какая-то искренность и глубина какая-то – то он может добиться больших успехов, потому что люди будут просто обращать внимание на содержание его песен и на идею. Ты пытаешься вот это сказать. Но ты как бы не совсем правильно это выражаешь. Понятия качества и профессионализма в искусстве существуют, просто все это несколько сложнее.

Мы еще некоторое время терли за эту тему, и все закончилось в результате:

– Ну, хорошо, давай, приведи мне пример некачественной музыки, – потребовал Андрей.

Я задумался.

– Хорошо. Вот помнишь, когда наша группа только начинала играть в церкви? Когда мы только-только образовались? Вот это пример некачественной музыки.

– Нда-а-а, блин… – рассмеялся Андрей, – Жесть ваще. Абзац просто… Я-то думал, что ты начнешь, там, приводить в пример какие-нибудь там группы “Стрелки” или всякие, там, попсовые коллективы… А так-то да… Даже и не поспоришь… Жесть…

Понимая, что на это Андрею нечего возразить, тему посчитали закрытой, однако позже мы еще часто возвращались к ней в течение всего нашего разговора, и она всплывала с определенной периодичностью.

Пройдясь по скверу и выйдя потом на кривые улицы студенческого микрорайона, мы через некоторое время свернули к дороге, уводящей все дальше от центра города, и ведущей в обустроенную лесопарковую зону, к небольшому озеру.

– …Это, знаешь, как с иными языками…

– А что с иными языками?

– Знаешь, что это такое?

– Ну…

Я удивился такому вопросу. Как будто меня спросили о чем-то настолько элементарном и очевидном, что является наиболее сложным в понимании в силу своей привычности и банальности.

– Ну знаешь, что это такое?

– Ну… знаю… Что ты мне хочешь сказать? Я уже чувствую какой-то подвох.

– Иные языки – это как бы говорение на иностранном языке, которого человек раньше не знал.

– Ну… иностранный или еще в Библии написано “ангельский” так же… вроде как… ну там, правда, может быть просто как гипербола… Ну…

– Ну да… Не важно… В общем есть такой термин, под которым и подразумевается говорение на иных языках у большинства харизматов. Так называемый “феномен глоссолалии”.

– Чего?

– Глоссолалии.

– Как-как?

– ГЛОССОЛАЛИИ.

– Как? Еще раз.

– Блин, Костян.

– Ни фига я так и не запомнил.

– Короче, глоссолалии… Это когда харики начинают молиться и входят в состояние такой эйфории, как бы определенного блаженства и экзальтации, соединяясь с Богом. При этом могут абстрагироваться от окружающего мира, могут быть не чувствительными к внешним воздействиям, и доходят до экстаза… Прям как в сексе…

Я покосился на Андрея, заметив его легкую улыбку на последней фразе.

– Нууу… – засомневался я, – Чо-то как-то фиг знает… Чо-то я не заметил у себя особого экстаза во время говорения на иных языках в молитве. Ну… как бы… бывает редко какая-то эйфория в молитве… но это чо-то такое исключительное… Но вот от окружающего мира я полностью никогда не абстрагировался. И за другими не замечал особо. Тем более “не чувствителен к внешним воздействиям”… чо-то фиг знает. Немного преувеличенно как-то.

– Ну у хариков такое бывает часто.

Харики – это харизматы, как я понял.

– Ну вот, короче. Ну это просто термин. Понятие. Еще есть такая точка зрения… Ну, говорение на иных языках же есть, типа, дар Святого Духа. И слышал же такое, наверное, от различных пасторов: что вот когда человек, например, сваливает из церкви, ну, по разным причинам, отрекается от веры, и начинает, там, бухать, курить, ругаться матом, вести непристойный образ жизни – и вот тогда этот человек лишается дара говорения на иных языках. Говорили же такое в церкви? Типа, вот он ушел, он отступник – все! Бог отнял у него иные языки.

– Нууу… фиг знает, – произнес я с каким-то сомнением, – Чо-то как-то я впервые…

– Дак вот, – продолжил свою мысль Андрей, – Какого же было мое удивление, когда я обнаружил, что уйдя из церкви, я не перестал говорить на иных языках

– А ты не перестал?

– Нет.

– Ну-ка скажи чо-нибудь, – стебанулся я.

– Костян, блин… Есть такая точка зрения: что, типа, большинство случаев говорения на иных языках – всего лишь механически выученное повторение определенных фраз. Ну, то есть – вот человек когда приходит, например, в церковь – он, же ведь не сразу начинает говорить, правильно?

– Почему?

– Ну как почему?... Он же сначала чо-то, там, обламывается, стоит просто, стесняется… потом начинает пытаться повторять. И потом уже через пару недель, там, начинает говорить.

– Ну как бы тоже фиг знает, – ответил я, – Я как бы сразу начал говорить.

– Ты сразу начал говорить?

– Да. Как только пришел, за меня стали молиться, и я, типа, заговорил.

– Ну, это ты, Костян, ладно. Это ты.

– Чо я? А другие что?

– А другие – у них все по-другому. Ты – это ты. Это у тебя так.

– Думаешь, я такой один?

– В общем ты понял, – как будто бы не слушал меня Андрей, – Такая версия, что говорение на языках есть просто механическое повторение определенных фраз, которые верующие выучивают в церкви, слушая других, только и всего.

– Ну, – пожал я плечами, – Не исключено, что какой-то процент таких случаев имеется.

– Скорее всего, не какой-то, а большинство.

– Ну… фиг знает… Может, и большинство. В чем прикол-то? Даже если и допустить, что подавляющее большинство верующих в церквах не говорят на иных языках, а просто выучили какие-то фразы и механически повторяют, и это не является даром Святого Духа. Ну, да, допустим… И что?... Думаешь, это как-то может подорвать основы веры?

– Я не говорю, чтобы это подрывало основы веры. Но в любом случае заставляет по-другому взглянуть на эти вещи.

– Ну… может быть… Только… пффф… даже если и так – это не исключает того, что в некоторых случаях действительно имеет место быть… ну, типа, сверхъестественное говорение на иных языках под водительством Духа Святого. Одно не исключает другое… В принципе, я даже могу предположить, что я тоже не говорю на самом деле на иных языках, а просто заучил и механически повторяю какие-то фразы.

И тут я задумался… Хм… А что, если это действительно так?... Забавненько… Осознание того, что я все эти, там… больше десяти лет на самом деле не говорил на иных языках, а просто фигачил какую-то заученную шнягу — не вызывало у меня положительных эмоций. Н-да, прикольно было бы, если бы это оказалось правдой. Однако я привык к тому, что постоянно сохранял в своем разуме различные варианты сценария, и не строил себе догм. Вряд ли даже это подорвало бы мою веру, если бы для этого нашлись исчерпывающие доказательства. Тем не менее, приятного в этом осознании так же ничего не было.

– Ну допустим, – ответил я, – Даже если и так – это заблуждение, в принципе, не перечеркивает веру. Это всего лишь неправильное восприятие каких-то вещей в реальности, это еще не значит, что вся картина мировосприятия является иллюзией. Я, например, и не исключаю, что моя вера тоже может оказаться иллюзией. Вся жизнь, в принципе, в какой-то степени иллюзия. Никто не может быть до конца уверен в том, во что верит. Естественно, я выполняю определенные правила и готов отдать свою жизнь за веру, там, и все такое… и, тем не менее, истины никто до конца не знает. Я просто произвожу расчет, и принимаю какое-то решение, исходя из определенного риска.

– Ну это ты, Костян, – ответил Андрей, – А вот большинство верующих, я думаю, реально взорвались бы мозгом, если бы пришли к таким выводам.

– Ну может быть… – согласился я, – Но все равно… Да и, кроме того — то, что отступившие продолжают говорить на иных языках – дак здесь можно сказать, что дары и служения Божьи непреложны. Так что тоже как бы не подкопаешься… Вот и фиг знает, на самом деле… Я-то как бы критически ко всему отношусь, в том числе и к своей вере… что не мешает мне оставаться христианином.

– Ну, кстати, что интересно, феномен глоссолалии, – продолжал свою тему Андрей.

– Как-как? – еще раз переспросил я.

– Блин, ты задолбал – глоссолалии… Он больше всего распространен у хариков. Так же как разные победные настроения, громкая музыка, танцы всякие – знаешь, как обычно показывают там в разных американских фильмах, как в славословии экстатически танцуют и рукоплещут радостные харики, – Андрей показал как обычно в славословии экстатически танцуют и рукоплещут радостные харики, сделав несколько забавных и нелепых движение плечами с поднятыми руками на уровни груди, – Вот так же и эти глоссолалии часто распространены именно у харизматов.

– Ой, да ладно, прям, православные лучше что ли.

– Православные? Лучше? Да ты прикололся. Знаешь, как русская православная культура образовывалась?

– Да знаю я. Синтез славянских языческих культов и обрядов — и христианства.

– Какие там славянские языческие культы и обряды? Там из Византии христианство пришло уже измененное с какими-то вкраплениями язычества. Как там… ромейские эти языческие культы и античная философия – тоже оказали влияние. Вон эти иконы появились тоже как слияние христианства и язычества. Они как раз, типа, для язычников очень удобны были. Те привыкли поклоняться изображениям, поэтому им было проще с иконами дружить. Получили широкое распространение в Византии. Так что там еще до славянского язычества до фига уже всякой шняги было. Когда начинаешь все это изучать, какое-то немного другое понимание приходит всех этих вещей.

– Ну естественно. Церковь всегда будет в чем-то загоняться. Потому что церкви прежде всего нужна власть. Церковь это система. И чтобы оставаться системой и продолжать иметь власть ей необходимы традиции и обычаи, которые помогают ей эту власть сохранить. А еще ей приходится идти на компромиссы. Поэтому всегда и говорят, что нужно самим изучать основу веры – Библию.

– А ты знаешь, как Библия формировалась?

– Да знаю я, как Библия формировалась.

– Чисто чуваки такие собрались, короче…

– Ну, не чисто чуваки, допустим, как бы авторитеты какие-то.

– Ну авторитеты местные, ладно, собрались, короче, решили утвердить состав Нового Завета. Один одно, короче, говорит, другой – другое, все переругались чо-то там, ни к чему не пришли. Потом снова собрались, снова переругались. В результате все-таки утвердили что-то, Лаодикийский собор, потом Карфагенский собор. Поначалу вообще только Евангелия признавали, потом уже начали принимать какие-то другие книги. Откровение вообще долго не принимали, постоянно спорили из-за него.

– А ты чо хотел – чтобы Библия в готовом виде спустилась тебе с Небес на землю в сияющем радужном облаке под звуки фанфар и пение Ангелов? – ответил я, – Такой вариант тебе показался бы более правдоподобным, да?

– Ну… Не знаю…

– Понятно, что Библия это антология. Она писалась в общем более полутора тысяч лет. И Новый Завет не сразу утвержден был, это все знают.

– Дак вот в том-то и дело. А с апокрифами ваще жесть. Почему одни книги вошли в Библию, а другие нет? Одни признаются истиной, а апокрифы, например, не признаются истиной. А почему? Кто сказал, что их надо признавать за истину? С какой стати? И почему апокрифы нельзя признавать? Один чувак какой-то там, например, Климент Александрийский сказал, что вот эту книгу можно включать, а потом Ориген пришел и сказал “А нифига, короче ”. А ведь они тоже там не лохи были. Каждый имел какой-то свой серьезный авторитет.

– Ну, некоторые апокрифы не признаются потому, что якобы содержат какие-то косяки и неточности, противоречия. Другие – ну просто их как бы не включают и все, считают уже канон достаточным. Большинство канонических книг, считается, написаны либо апостолами либо с их слов под диктовку. Кстати, многие апокрифы не считаются ересью, и не обязательно к ним относятся плохо, и их тоже советуют почитать, говорят, там много мудрости и всяких прикольных истин.

– Да фиг знает.

– Что фиг знает?

– Библия как бы такая книга… не скажу, что противоречивая, но достаточно не однозначная… Как вот понимать, например, “И младенцев их разобьют о камни”.

– Я ваще не помню, где это… Надо разбираться, смотреть. Если это Ветхий Завет – то там все понятно, Ветхий Завет это как бы вообще отдельный разговор.

– Ну все равно есть как бы такие противоречия. Даже в учении. Неоднозначного много.

– Хм… Ну, во-первых противоречия и неоднозначность они как бы не только в Библии, их и в жизни полно, жизнь достаточно многогранна, их и в науке до хрена, тоже не все концепции научные доказаны или закончены, и тоже много вопросов, однако никто так не гнобит науку как религию, да. А почему? – да потому что всем пофигу. А здесь всегда в силу какие-то чувства вступают, когда начинают говорить о религии…

– Ха! Правильно. Чо ты хотел? Потому что религия заставляет жить определенным образом. Поэтому много чувств и эмоций, – перебил меня Андрей.

– Справедливое замечание, – согласился я, а потом продолжил свою мысль, – Ммм… хм… А еще есть такой момент – иногда противоречия существуют только лишь в нашей голове. А на самом деле – это просто взгляды с разных сторон, дополняющие друг друга… Как, например, корпускулярно-волновой дуализм… гы-гы-гы…

– Ну фиг знает. Может быть. Все равно – с какой стати нужно доверять именно тем книгам в Библии, которые установили на каком-то там соборе?

– Хорошо. Все то, что написано в Библии, так или иначе когда-то должно проверяться в жизни. Есть такое понятие как опыт. Я не знаю, конечно, стал бы я сейчас так просто верить или нет. Но сейчас у меня есть определенный опыт, который меня о многом заставляет задуматься и в некоторой степени убеждает в каких-то вещах. Хотя, может, это просто привычка или самовнушение — не исключаю… Понятно, что просто так верить в то, что где-то там написано – никто не будет. Для этого должны быть какие-то основания и какие-то доказательства. И понятно, что вера она все-таки остается верой. Это не абсолютная уверенность, это вера – и это нужно понимать. Вот поэтому я и не люблю религиозных фанатиков.

Мы подошли к какой-то скамейке, которая стояла рядом с дорогой, и уселись на нее.

– А где ты видел религиозных фанатиков? – заметил Андрей, – Думаешь все те, кто ходят в церковь, фанатики что ли?

– Нет, почему. Я не думаю, что все, кто ходит в церковь фанатики…

– Да большинство там чисто ради прикола тусуются. Просто пообщаться хотят и все. Ходят прикалываются, кто-то себе друзей ищет, кто-то девчонку.

– Кто б спорил-то.

– Даже те, кто служат – просто хотят себя проявить. Самореализовать как-то себя и свои способности, только и всего.

– Базару ноль… Тем не менее фанатиков там тоже до хрена.

– Да какие там фанатики, Костян?

– Да чо ты несешь? Ты когда последний раз в этой церкви был? Я несколько лет назад ушел. А ты, вообще, наверное, лет десять назад был в ней. Там до хрена именно таких фанатичных неразумных каких-то людей. Сказали чо-то – “Аааа!”, побежал сразу делать. Куда побежал? Чо побежал? Такое чувство, что если завтра скажут: “Идем мочить евреев!”, – все пойдут мочить евреев. Фанатики, фигали. Это же видно. Видно как они себя ведут, видно как они мыслят, как они разговаривают – они говорить ни о чем больше не могут, как только о своих переживаниях с Иисусом и как Бог их спас, и как все распрекрасно в этой церкви. С ними разговаривать невозможно. Есть такие, и до фига. Потом они, конечно, меняются со временем и начинают по-другому мыслить, но все равно. Много, конечно, и таких, которые чисто как прикольный тусняк все это воспринимают. А когда пастор еще начинает проповедовать о том, что христиане – это самые крутые перцы во вселенной, и они должны захватить мир, должны добиваться успеха и зашибать охрененные бабки – вот тогда там ваще пипец начинается… “Мы самые-самые!”, это все еще сильнее начинает развиваться. Тусняк начинает расти. Идеи успеха и преуспевания в христианстве – знаешь, вся эта лажа.

– Дак а фигали? – произнес Андрей, – Пастор просто деньги зарабатывает. Чем больше у него будет богатых людей в церкви, тем больше они будут денег ему в церковь сливать. Ему же нужно как-то себя и свою семью обеспечивать. Нафиг ему еще всем этим заниматься?

– Нууу… – я немного покачал головой, попеременно прищуриваясь то правым, то левым глазом, – Фиг знает… Я, конечно, тоже так нелицеприятно достаточно к этой церкви отношусь… но сказать, что пастор именно просто зарабатывает деньги и все… Не знаю…

– Да я тебе, говорю, Костян, так и есть.

– Ну… может быть… Но… не думаю, что это абсолютная правда.

– Костян, у каждого своя правда, – сказал Андрей.

– Ага… У каждого свое извращенное представление о правде. А правда всегда одна, – все-таки возразил я.

– Блин! Тогда скажи – истина одна?

– Чего?

– Истина одна?

– Ну… – задумался я, – Истина многогранна… для начала.

Я хорошо понимал Андрея. Каждый верующий рано или поздно проходит через все эти противоречия и внутренние конфликты. Кто-то их разрешает одним способом, кто-то другим. И, безусловно, если полагаться только на свою, ничем не обоснованную, веру в Писание, при отсутствии нужного опыта – невозможно, по крайней мере, пойти на серьезные жертвы и свершение каких-то великих дел. Для этого должен быть стимул. Этим стимулом в какой-то момент могут быть чувства и эмоции. Если, конечно, тебе не покажут ад или рай, как с некоторыми происходит, по крайней мере, как они утверждают. Для Влада, например, Бог допустил нечто специфическое в его жизни, чтобы заставить его поверить. Но абсолютная правда – только сильные эмоциональные переживания способны побудить человека пойти и начать что-то делать за свою веру. Иногда ощущение отсутствия смысла в жизни может быть таким стимулом. Многое в нашей жизни является или может являться иллюзией. Дальнейшие размышления и углубление в эти вопросы может привести к перезагрузке сознания. Но зато после этой перезагрузки вряд ли уже что-то сможет всерьез поколебать твою веру. Я выбрал достаточно удобный путь – я относился ко всему диалектически и философски и не строил себе догм и стопроцентных уверенностей. Это была своего рода такая защитная реакция. Профилактика разочарования. И все же без определенного жизненного опыта и переживаний человек, как правило, не сможет долго продержаться в своей вере. Потому что рано или поздно за нее придется платить и идти на какие-то жертвы. Никто не будет этого делать, если у него не будет на это серьезных оснований. У меня были основания продолжать верить и жертвовать чем-то ради своей веры. Андрей, казалось бы, преодолел свой внутренний конфликт другим способом. Но даже спустя несколько лет, он до сих пор не мог решить – была ли его вера иллюзией или нет. У него было слишком много эмоций. Это выдавало его. И он до сих пор верил, просто находился в постоянных раздумьях и выбирал другой путь. Но сказать, что Бога нет – он уже не мог… Еще один несчастный человек…

Выйдя из лесопарковой зоны, мы пошли в сторону нашего общего района, в котором жили, но почему-то практически никогда не встречались друг с другом.

От религиозных тем, мы постепенно переходили к науке, и Андрей рассуждал на тему того, что может подорвать религиозные взгляды некоторых верующих людей.

– Вот реально – небольшая оговорка, – заметил я, – Как мне сказал один чувак, закончивший медицинский университет. Я не знаю, насколько это правда, но он утверждал, что им на лекции говорили, что процесс клонирования научно еще не выведен как бы, он еще не изучен этот процесс… то есть его еще в принципе не существует на практике. А все то, что по телевизору говорят про овечку бедную и еще кого-то там – это просто гон. То есть это обман, короче, проще говоря… Ну это он так сказал. Не думаю, что его слова могут обладать большим авторитетом.

– Ну фиг знает, – произнес Андрей, – Но почему так сильно церковь возмущается и религиозная общественность по поводу этих экспериментов? Там, демонстрации устраивают, протесты всякие.

– Мне вот вообще пофигу. Я чо-то как-то за эту тему не углублялся пока.

– Ну это, тебе, Костян. Это ты.

– Ну да как бы… Но я не думаю, что какие-то научные открытия могут серьезно опровергнуть чьи-то религиозные взгляды. За несколько тысяч лет противопоставления науки религиозным взглядам так ничего конструктивного и не придумали.

Честно говоря, про себя я думал, что вряд ли Андрей всерьез противопоставлял науку вере, скорее он рассуждал гипотетически. В свое время мы с ним увлекались креационизмом и любили изучать научные факты.

Но я продолжал:

– А если еще учесть, какие проблемы у ученых и научных концепций существуют. В той же квантовой механике вообще сложно что-то доказать, там все на гипотезах. А щас даже фундаментальные какие-то основы подвергают сомнениям, как существование гравитации, например. Есть такая теория, что все пространство заполнено какими-то мельчайшими частицами, которые и заставляют тела двигаться относительно друг друга. Бозон Хиггса до сих пор не нашли. Даже свет, уже говорят, не поперечная волна а продольная, может оказаться. Короче, тоже так очень все относительно. По поводу клонирования – тут фиг знает, надо разбираться. Разве что этический аспект. Создадут реально какого-нибудь монстра или вообще какую-нибудь хрень зафигачат.

– А! Это вот как раз – смотрел фильм “Остров”? – спросил Андрей, и пока я еще не успел ответить, добавил: – Не тот, другой – нормальный – который с Эваном Макгрегором.

Я снова с улыбкой покосился на Андрея.

– Ну чо-то да, вроде смотрел, – ответил я.

– Вот там такая же фигня. Как раз этический аспект рассматривают.

Потом он добавил.

– Это как со старением. Знаешь, открыли такой ген, отвечающий за старение?

– Да конечно знаю.

– И если его вырубить, то можно вырубить процесс старения, – одновременно произнесли мы.

– Угу… Ну Бог определил в Бытие человеку примерно сто двадцать лет. Типа, человек щас может попытаться обойти систему – прикольно. Посмотрим, чо из этого выйдет. Хоть развлечемся.

– Это, знаешь, есть какой-то моллюск, короче… или губка это какая-то… в общем не важно. Он живет, короче, живет какое-то время, живет, тусуется на морском дне, там, хавает, спит, размножается, играет в видео-игры. А потом берет вдруг ни с того, ни с сего – бац! падает на бок и умирает. И вот фиг знает, чо он умирает. То ли у него кризис жизни наступает, то ли чо. Никто не может сказать. Просто опрокидывается и дохнет. И все. И чо за фигня? Почему?

– Система, – произнес я.

Мы подходили уже к моему дому, и так как еще не закончили свой разговор, решили тупо пройтись по небольшой аллее, в свете луны и фонарей. Уже темнело и осеннее время года претенциозно намекало на свою все более распространяющуюся власть, поглощая светлую часть суток.

– Знаешь еще почему большинство людей верят и ходят в церковь? – ухмыляясь, с прищуром, задал вопрос Андрей.

– Ну, многие ищут спасения от каких-то своих проблем и помощи. Кого-то просто прикалывает тусоваться. А вообще люди всегда будут верить во что-то. Это инстинкт. Это как потребность. Потребность в религии.

– Ну ты вот почти прав. Ты очень близко.

– Да неужели?

– Большинство людей ходят в церковь на самом деле, потому что ищут смысла в жизни.

– Ну… может не большинство…

– Да большинство.

– Ну… допустим.

– Вот я, вот, например, когда ушел из церкви, у меня долгое время была такая проблема – как найти новый смысл в жизни. То есть, если раньше у меня был один какой-то определенный смысл в жизни, то теперь мне пришлось искать какой-то другой. Я начал пытаться долгое время найти этот смысл в зарабатывании денег, в женщинах, в сексе, в успехе каком-то, в чем-то еще.

– Ну и как – получилось? – поинтересовался я с улыбкой, но на полном серьезе, без прикола. Мне самому было интересно – сможет ли отступивший от веры, некогда глубоко религиозный ,человек найти смысл в жизни.

– Ну… так… С переменным успехом, – как-то неопределенно ответил Андрей.

Я разочаровался.

– Но у меня реально долго была эта проблема, – продолжил Андрей.

– А щас она разрешилась?

– Спроси у своих родителей – они видят смысл в жизни в своих детях? – проигнорировал мой вопрос Андрей.

– Ты что, хочешь завести ребенка?

– Ты вот знаешь, в чем смысл жизни?

– Ну… да вроде как знаю… наверное.

– Опа! Ну и в чем?

– Ну…

Наступила пауза.

Затем я улыбнулся и произнес.

– Смысл жизни в удовлетворении потребностей, которые у тебя есть.

– Да ну ты!

– Что?

– Да ты гонишь!

– Ну… вряд ли.

– Первый раз такой бред слышу.

– Почему бред?

Андрей начал стебаться.

– Ты это, знаешь… даже самые материалистические атеисты тебе бы позавидовали.

– Чего?

– Дядюшка Ленин офигел бы, если бы услышал… как он сам до этого не додумался.

– Дядюшка Ленин?

– Жееесть!

– Нет. Подожди. Ты как бы не дослушал, – пояснил я, – У людей просто разные потребности есть. Есть физиологические, есть психологические потребности… есть духовные потребности…

– Ага… Есть потребность в любви?

– Конечно.

– Да фиг знает.

– Ну да! – улыбнулся я, – Такие фундаментальные вещи под сомнение ставить. Это же очевидно.

– Есть потребность в деньгах?

Я задумался.

– Деньги это всего лишь средство. Есть потребность в ощущении безопасности, собственной силе, уверенности и превосходстве.

– Есть потребность в трамвае?

Через дорогу, которая пролегала в дюжине метров от нас, проехал трамвай.

– Есть… – как-то заторможенно, на ходу, быстренько соображая, ответил я, – В свое время появилась потребность в быстром передвижении на определенное расстояние. Так появилась потребность в трамвае.

– Есть потребность в Боге?

А вот тут я уже всерьез задумался.

– Ну… Блез Паскаль сказал, что есть. Типа, про пустоту там загнал внутри человека, которую больше никто заполнить не сможет… А вообще, конечно, фиг знает… Есть потребность в вере… А вот в Боге – ?... Хотя, возможно, в Самом Боге тоже есть.

– Чо-то ты реально, Костян, не то сказал… Смысл жизни в удовлетворении потребностей… – в какой-то непонятке пребывал Андрей, –Либо я чего-то не догоняю.

– В смысле?

– Почему тогда большинство людей смысла в жизни не видят? – спросил Андрей, – Вот есть у человека все, вообще все – куча денег, семья, все замечательно. А смысла в жизни все равно нет.

– Ну… очевидно, что какие-то потребности все равно остаются не удовлетворенными, – ответил я, – Ты ведь меня не дослушал. Во-первых: человек не всегда может определить свои потребности в жизни. Вроде все есть – а чего-то все равно не хватает, да? Человек чего-то хочет – но он не понимает своей потребности, он не может ее определить, соответственно, не может и удовлетворить. То есть какая-то, высшая, например, потребность, которую он не может еще толком осознать. Ну, возможно, в этом плане мысль Паскаля приобретает большую актуальность. Нужно просто попытаться определить эту потребность. А во-вторых – много ты знаешь людей, у которых полностью удовлетворены все их потребности? Как правило, это встречается не так уж часто. Даже любимая жена полностью не сможет удовлетворить всех сексуальных потребностей мужчины. И кроме того, постоянно случается что-то, что напрягает человека и так или иначе выводит его из состояния полного удовлетворения хотя бы потребности в безопасности и покое. Блаженство и абсолютное беспечное счастье – оно бывает не так уж и часто и, как правило, длится недолго. Ну и чисто физиологические механизмы и ощущение счастья в контексте химико-биологических процессов – тоже нельзя не учитывать. Возможно, это все чисто химия в организме человека… То есть человек как бездонная пропасть и удовлетворить его невозможно – и такая точка зрения есть. А так, в принципе – ну, удовлетворение потребностей. Они разные бывают просто, не только материальные.

Андрей смотрел на меня с какой-то улыбкой, сжимая свои губы, и как будто даже не зная, что сказать.

– Ну фиг знает… – произнес он, – Ты, конечно, прикололся. Тебе надо это… книжки по психологии писать. “Как достичь счастья”. “Как ощущать себя удовлетворенным в жизни”. “Как найти смысл в жизни”.

– Да иди ты, – ответил я, так же улыбаясь, – Большинство людей чувствуют себя несчастными именно когда не могут удовлетворить какую-то потребность. Это является наиболее актуальной проблемой.

Мы постояли еще немного в темноте осеннего вечера, и через некоторое время, чувствуя, что уже начинаем понемногу ругаться, решили попрощаться и разошлись. Мы достаточно забавно побеседовали. Начали со споров о понятии качества и профессионализма в музыке и закончили смыслом жизни. Занятненько. Мы прошли несколько километров за то время, пока разговаривали, и теперь я чувствовал себя уставшим и хотел отдохнуть.

 

Я лежал на диване и украдкой наблюдал за своим котом – как он с прищуренными глазами и довольной мордой умывается, с упоением облизывая свои лапы, обильно смачивая их слюной, собирает с себя всю грязь и поглощает.

По неволе в голову лезли мысли: “Как жаль, что я не такое же тупое животное, как он”. Как же в жизни этого кота должно быть все просто. Элементарное следование незамысловатым инстинктам. Почему я не животное, а человек? Я на самом деле, поддавшись сиюминутному эмоциональному порыву, с некоторым сожалением сейчас завидовал этому пушистому комку шерсти.

Как все было бы просто в моей жизни, если бы Бога не существовало. Или, по крайней мере, если бы я не задумывался о Его существовании. Как все было бы просто, если бы не было осознания ада или страха перед ним. Насколько просто было бы жить, не задумываясь ни о своих инстинктах, ни о своем существовании, ни о природе всего этого, ни о причинно-следственных связях, ни о понятиях добра и зла, ни об объективной реальности и иллюзии.

Насколько проще была бы наша жизнь без осознания тех вещей, которые и отличают человеческий вид от всех остальных живых существ. Какой смысл спасать мир, если он все равно рано или поздно погибнет? И какой смысл спасать людей, если все равно каждый из них рано или поздно сгинет с этой земли? Какой смысл учить чему-то людей, если никто из них все равно не помнит уроков истории, и всё новые войны приводят к всё большим катастрофам? Какой смысл в соблюдении и превозношении моральных устоев, если они все равно только мешают жить отдельному индивиду? Какой смысл следовать правилам системы, если ты можешь их обойти или поломать – ведь ты эти правила осознаешь? Зачем мне над всем этим задумываться и искать в этом смысл? И почему я не могу быть просто таким же, как этот кот? Почему я не могу быть просто тупым оскотинившимся животным?

Как же я завидовал этому своему коту, и всем этим птицам, которые летают за окнами, и всем этим крысам и мышам, которым не нужна высокая самооценка, чтобы бегать по помойкам в поисках пищи. Как все просто у них. И никогда ни одно животное не задумается всерьез о самоубийстве. Потому что самоубийство есть результат осознания своего существования и показатель превосходства воли над инстинктами. И жизнь большинства из этих животных непродолжительна, а соответственно, непродолжительно и страдание.

Наверное, об этом же думал и Чарльз Дарвин, когда создавал свою теорию эволюции.

Почему человек не может быть обычным животным, ведь тогда жизнь человека была бы намного проще? Зачем придавать смысл тем вещам, которых на самом деле не существует? Осознание собственных инстинктов поможет эти инстинкты преодолеть. Осознание системы поможет эту систему обойти. Для чего это нужно самой системе?

Насколько же это банально – человек упрощает все, что кажется ему слишком сложным. Когда человек сталкивается с чем-то настолько сложным, что не может с этим мириться – он стремится это упростить. Сложность как раздражитель и как угроза. Нечто непостижимое – как нечто пугающее. Объективная реальность не имеет значения. Имеет значение лишь то, что мы понимаем и с чем готовы примириться. Да? А все остальное либо не существует, либо представляет зло. Так? Мы отвергаем все, что кажется нам странным. Все то, что незнакомо для нас – опасно. Насколько же хорошо умеют управлять сознанием людей те, кто приносят в этот мир что-то новое и необычное – и приучают к этому человечество. Технический прогресс… Ха-ха-ха… Сначала смертная казнь за одно лишь упоминание об этом, а через несколько десятков лет – ХОП! – и мы уже не представляем без этого своего существования. Мы – Раздутое Эго – вот истинный абсолют в этой вселенной. Осталось лишь подогнать под себя этот мир… Всего лишь… Объективной реальности не существует, существует лишь то, что мы в состоянии осознать. А если это что-то очень сложное – это необходимо упростить, или исказить, или, в крайнем случае, отвергнуть, но в любом случае с этим нужно сделать что-то, чтобы оно вписывалось именно в нашу систему ценностей и мировосприятия. Мы – Я – вот единственный критерий всего сущего. Мир подчиняется нашему мышлению. И всегда единственное объяснение чего-либо – за неимением другого – то, которое нас больше всего устраивает, обусловленное нашим эмоциональным состоянием. А, вот что-то новое, непостижимое – то, что не вписывается в нашу систему мировоззрения, то, что разрушает нашу концепцию вселенной – Тревога!... Тревога!... Угроза!... Срочно блокировать сознание!... Устранить раздражитель!... Блокировать восприятие!... Этого не существует!... Это иллюзия!... Этого нет!... Концепция вселенной подверглась атаке!... Мировоззрение рушится!... КОГНИТИВНЫЙ ДИССОНАНС!!!... Срочно устранить угрозу!... Исказить восприятие!... Исказить реальность!... Срочно исказить реальность!!!... Подогнать реальность под себя! – иначе крах системы…

Вот именно поэтому потом и рождаются такие высказывания, как “понятия качество в музыке не существует”. Потому что человек видит, что по каким-то причинам музыка высокого качества не получает должного признания в обществе, а музыка низкого качества, наоборот, иногда это признание получает. И возникает своего рода непонятка – как так? Почему? Зачем? Куда? Кого? Что? Как такое возможно? И человек находит для себя наиболее примитивный способ объяснения – “понятия качество в музыке не существует” – устранить раздражитель, примирив реальность со своим сознанием. На самом деле понятие качество существует в музыке, как и в любом другом искусстве. Просто люди слушают музыку по разным причинам. Качество – всего лишь один из способов заставить людей эту музыку слушать. Понятие качество – понятие в большей степени все же абсолютное, чем относительное. Качественная музыка всегда будет нравиться людям. Потому что существуют законы, по которым искусство приятно для восприятия. Система, программа, пускай и очень сложная – но как и все в этом мире. Да, конечно, человек, который слушает джаз, а не рок, даже качественный рок слушать не будет. Но это лишь в контексте системы вкусов и восприятия. Потому что даже в своем джазе он все же будет отдавать предпочтение более качественному продукту. И более качественный джаз ему будет нравиться больше, чем менее качественный – если еще какие-то другие факторы не сыграют роли, конечно. Программа, регулирующая вкусы людей, безусловно, очень сложная – но она есть. Достижение высокого качества в искусстве – всего лишь один из способов психологического воздействия с целью заставить человека любить именно это искусство. Существуют и другие способы, как, например – актуальность, резонанс, шок, или четкий расчет с исследованием глубинных причин, сформированных в сознании в детском возрасте – все это в контексте эмоционального восприятия. Все это очень сложно. Но, тем не менее, поддается изучению и анализу.

А человек, стремящийся все упростить, всегда будет пытаться подогнать реальность под себя. А это опасно – потому что человек не всесилен. Иногда, правда, наиболее простые пути действительно являются истинными – но, к сожалению, не всегда. И, возможно, что иногда действительно все гениальное просто, но – к сожалению – не все простое гениально.

Я понимал, что чувствовал Андрей по отношению к своей религии. Я чувствовал тоже самое. Но Андрей нашел для себя такой способ разрешения сложной ситуации – он просто ушел. Его вера и его компромисс, на который он пошел, не могли не оказать на него влияния и оставили сильнейший отпечаток на всю жизнь. Сейчас при общении со мной он был слишком эмоционален, и его эмоции выдавали его. Я не собирался вообще разговаривать с ним на тему религии. Но он сам ушел в эти дебри и повел общение в этом направлении. Он был зол, раздражен и желал справедливости. Он жаловался. Он искал понимания. Он был несчастен и множество противоречивых неоднозначных чувств поглощали его. С возвращением к обычной мирской жизни его внутренние конфликты в голове не разрешились, и эмоции никуда не делись. Даже спустя десять лет они продолжали грызть ему мозг и разъедать сердце. Он ненавидел эту религию. И я хорошо мог понять все, что он чувствовал. Я тоже ненавидел ее. Поэтому я мог хотя бы выслушать и показать свою солидарность. И в этом я мог хоть немного помочь. Вряд ли Андрею мог помочь какой-нибудь там фанатик, готовый беспрекословно выполнить любое, даже самое идиотское поручение пастора своей церкви. Вряд ли его мог понять кто-нибудь из тех верующих, кто беспечно прожил в церкви больше 20-ти лет, имел прекрасную семью, детей, хорошую работу, занимался каким-нибудь мелким служением в церкви и никогда — никогда — не шел на серьезные жертвы ради своей религии. Вряд ли такому человеку мог помочь какой-нибудь там пастор церкви, который сам женился в 19 лет и постоянно спал со своей женой и при этом затирал молодым прихожанам своей церкви, чей возраст приближался уже к тридцати и они до сих пор по каким-то причинам были не в браке – и этим людям пастор затирал о том, что мастурбация это страшный непростительный грех. Вряд ли этот пастор с чрезмерно и неприлично умным видом мог всерьез помочь Андрею. “Сублимируйте свою сексуальную энергию в служение Богу и церкви”… Ага… лучше я сублимирую ее в движение своей ноги, чтобы дать тебе отрезвляющего пенделя по твоему святому заду, чтобы ты научился лучше понимать людей и отвечать за свои слова.

В этой религии было много неправильных вещей, большинство которых конечно же исходили из системы церкви. Но в ней были так же и изначальные противоречивые моменты, к которым просто не знаешь как относиться. Каждый сам решал для себя все эти противоречия и сам разбирался со своими эмоциями. Но то, что я всегда неизменно наблюдал в церкви: большинство людей, пребывая в состоянии беспечности и покоя в своей вере, осуждали тех, кто поступал как-либо, оказавшись в сложной ситуации – и они делали это ровно до того момента, пока сами не оказывались в какой-либо сложной ситуации. Очевидная закономерность. Люди не меняются, и всегда остаются прежними… Они глупы, эгоистичны и недальновидны… Дебилы…

Очевидно, что в моей жизни заканчивался какой-то период и начинался новый. И этот разговор с Андреем – видимо, было последнее, что я должен был сделать в этом уходящем времени. Теперь я собирался уйти в долгий бессрочный отпуск. Мне необходимо было отдохнуть и хоть немного восстановить здоровье. А если получится – начать нормальную жизнь. Я прошел несколько точек невозврата, и понимал, что теперь уже никогда не смогу вернуться к тому прежнему состоянию, в котором когда-то пребывал. Я больше не мог мыслить как фанатик в церкви, и больше не мог мыслить как обычный человек. Я был уже другой. И я не знал уже, кто я был. И я уходил, чтобы хоть как-то определиться и понять свое состояние. Меня позовут, когда будет какой-нибудь особый случай, и когда сочтут нужным использовать именно меня в его разрешении. А пока я уходил в андерграунд, и я не знал, когда вернусь.

Все, что происходило в моей жизни – так или иначе происходило при стечении обстоятельств и практически независимо от меня самого. От меня требовалось лишь намерение и решение идти до конца. Намерение – как часть системы, часто было инспирировано кем-то извне.

Я чувствовал приближение нового периода. И ветер перемен и его дуновение свежести опьяняло меня и создавало ощущение легкости и бескрайности. Я уже не чувствовал себя в клетке. Может, это было всего лишь такое специфическое восприятие из-за временного химического дисбаланса в крови и выработки эндорфинов. Как бы там ни было – я просто наслаждался этим состоянием, хотя бы временно улавливая какие-то положительные для себя эмоции, несмотря на то, что понимал, что все они могли быть от восприятия иллюзорных ощущений. Простой расчет – как бы там ни было, но нужно хотя бы просто пользоваться моментом.

 

А когда я лег спать у меня случился очередной приступ. В груди что-то провалилось, я начал задыхаться, закружилась голова, потом свело позвоночник и затылок, и начались судороги, после чего я стал уходить в какую-то межпространственную реальность. Приступ был настолько сильный, что моя мать, несмотря на то, что она уже ко всему привыкла, не сдержалась и решила вызвать скорую. Я не хотел ехать в больницу, но почему-то в результате согласился.

Меня привезли в приемный покой, где я лежал на кровати какое-то время, слушая за перегородкой разговор какого-то пьяного с медсестрами.

– Резать… будете? – спрашивал он, еле шевеля языком.

– Зачем? – отвечали медсестры.

– Ну… Как зачем? – удивлялся пьяный.

Потом пришел врач. Начал рассуждать над моей болезнью.

– Нет, это не внутричерепное давление, – говорил он, – Иначе бы он у нас тут каждый месяц валялся… На учете у невролога состоишь?

– Да.

– И что он?

– Ничего. Он с вами согласен.

– Ухудшение памяти наблюдается? Снижение мозговой активности? Забывчивость? Снижение интеллекта, реакции?

– Вроде, нет. Не замечал.

– Вот и я смотрю. Мозги шарят?

– Потихоньку.

– Вот и хорошо… ВСД…

– Что, такая сильная?

– Да хрен его знает. Не знаю я ничего… Оставайся у нас, сделаем спинномозговую пункцию.

– Нет, спасибо. Я лучше как-нибудь своей смертью умру.

– Как хочешь… Отдохни, пацан. Нервы полечи. Попей травок каких-нибудь.

– Угу.

Не имея особого желания оставаться в больнице и не видя в этом какого-то особо огромного смысла, я потребовал у матери, чтобы она вызвала мне такси, и вскоре уехал.

– Доктор, резать… будете? – спрашивал все тот же пьяный.

– Обязательно, – отвечал доктор.

– Оооо, как прекрааасно… Я умираю со скуки, когда меня кто-то режеееет. Я ненавижу, когдааа меняяя кто-тааа режееееет…

 

 

37.(окончание)

 

Прошел месяц. Успокоившись на время разумом, душой и телом, я продолжал жить в этом мире и вступал в какой-то новый период своей жизни. Я закрыл сайт со своей музыкой. Прекратил заниматься пропагандой людям каких-то идей. Перестал молиться за других. Я просто жил. Размеренно и спокойно. Впервые за долгое время меня не мучили кошмары по ночам. Мое депрессивное состояние постепенно начинало рассасываться и растворяться, как будто уходя от меня куда-то в сторону. Я начинал смотреть на мир по-другому. Я как будто воспринимал эту реальность несколько иначе. Все стало немного спокойнее. Разные мысли уже не давили так сильно на разум. Неприятные ощущения себя в этом мире не раздражали. Ушла постоянная подавленность. Постепенно проходил страх. Мне казалось, что я еще вполне в состоянии жить.

У меня до сих пор не было девушки, но я уже относился к этому проще. Желания никуда не пропали и потребности оставались неудовлетворенными, но прошлого раза мне хватило на какое-то время, и сейчас как будто кто-то перестал давить на мои желания. Секс – всего лишь очередная животная потребность, как пожрать или поспать. Но в то же время – за сексом скрывалось и нечто большее. Наверное, он превращался в животную потребность тогда, когда его выдирали из контекста и ставили не в свое место. Тогда система начинала работать неправильно. И тем не менее, если мне снова станет невмоготу – я все равно пойду к проститутке. Кстати, я звонил Нателле: “Абонент временно не доступен”, – слышал я в динамике сотового телефона. А когда вышел на сайт, обнаружил, что там больше нет ее анкеты. Жаль. Я немного огорчился. Теперь ее, видимо, уже не найти.

Нет, я не влюбился в нее. Влюбиться в девушку, с которой я был знаком чуть больше часа, пусть даже я и переспал с ней за это время – но все равно в таком контексте для меня было нереально. Просто она была для меня наиболее удобным вариантом, меньше нервов, уже все знаешь, знаешь, куда ехать, знаешь, что тебя там ждет. И, кроме того – все же оставалась более привлекательной всех других девушек, анкеты которых я просматривал на этом сайте. Реально – из всех остальных мне больше никто не нравился. Поэтому я не торопился с тем, чтобы трахать всех подряд.

Мысль о том, что эту девушку кто-то готовил для меня, продолжала укрепляться в моем разуме, все свободнее располагаясь в нем и претенциозно заявляя о своих правах на основании правдоподобности.

Как я и предполагал – после того, как я перестал что-то делать в этом мире в плане влияния на людей, даже опосредованно, через запись музыки – моя жизнь вновь возвращалась к какому-то относительному миру и спокойствию. Я стал меньше болеть. Я не чувствовал себя здоровым, но мое состояние, вроде как, начинало улучшаться. Нервная система восстанавливалась. Психо-эмоциональный баланс выравнивался. Хотя я еще ходил с постоянными головокружениями и периодически чувствовал скачки давления, боли в груди и сосудистые спазмы, спазмы в области живота. Я был вымотан и истощен, но как будто начинал поправляться. По крайней мере, самый пик болезни, вроде как, был пройден.

Я уже не чувствовал себя в состоянии постоянной войны, и не наблюдал по отношению к себе какой-то открытой агрессии со стороны определенных сил.

Психиатры могли бы назвать меня параноиком. Я бы и сам назвал себя параноиком, если бы когда-то не встречал психиатров, однажды принявших христианство и начавших мыслить таким же образом, как и я. А вот ни одного, долгое время верующего в Бога и служащего Ему человека, ставшего впоследствии психиатром-атеистом – я не видел. Может, такие и были, конечно – да наверняка были – но я пока не встречал.

Я по-прежнему смотрел на этот мир диалектически и не строил себе догм ни в ту, ни в другую сторону. И я не знал, где истина. Но продолжал верить.

Только теперь я уже не занимался пропагандой своей религии. Я просто существовал в яме какого-то спокойствия и относительной безмятежности.

Я чувствовал себя невероятно уставшим и вымотанным и неспособным на какие-то серьезные действия. И в ближайшее время не собирался больше заниматься всем тем, что сейчас сгубило мое здоровье.

Нет. Перезагрузки сознания не произошло. Мир не перевернулся. Система ценностей не изменилась. Я лишь еще сильнее убедился в том, что секс – должен совершаться только между любящими друг друга людьми. Все остальные варианты – это неправильно. Неправильно даже не с точки зрения религии или каких-то моральных ценностей, а просто неправильно и все. Нежелательно. Потому что приводит к неблагоприятным последствиям, в том числе и психологическим. Но, несмотря на понимание того, что я совершил грех, и грех – он грехом и оставался – тем не менее, я не считал это для себя ошибкой. И в другой раз поступил бы скорее всего так же. Система ценностей не изменилась. Нет, безусловно, что-то изменилось. Например, я стал относиться к проституткам более лояльно и либерально. Однако, я по-прежнему видел, к чему приводит разврат в этом мире и какое зло он несет в себе. И я по-прежнему собирался бороться с ним. Я видел сорокалетних мужчин, которые перетрахали огромное количество женщин, и к своему сорокалетию подходили без семьи, без жены и без детей, оставаясь абсолютно одинокими. И в таком возрасте заводить семью было уже не просто. И вряд ли они чувствовали себя счастливыми в таком положении. Так всегда и бывает – ты можешь жить как угодно, но ни на секунду не смей подумать, что жизнь не отплатит тебе в результате своими последствиями, это глупо. Правда я видел и мужчин, которых сгубило стремление иметь здоровую семью и содержать ее в достатке и обеспечении. Однако у них все же сохранялся в результате еще какой-то шанс в отличие от первой категории. И огромная разница – страдаешь ли ты несправедливо, либо же твое страдание – есть всего лишь возмездие и восстановление справедливости, возвращение к балансу и точке отсчета. Разврат и сексуальная распущенность не могли привести ни к чему хорошему. Это вело мир лишь к самоуничтожению. И религия здесь была важным сдерживающим фактором. И секс нельзя было отделять от любви – это приводило к ужасным последствиям. Но так же я понимал – если в ближайшее время у меня не появится любимой девушки, я пойду трахаться с кем попало, и мне было уже глубоко наплевать и на религию, и на мораль, и на понятие брака и семьи, несмотря на то, что все эти вещи были, безусловно, очень правильными.

Постепенно приближалось зимнее время года. Я пошел лечить свои бедные зубы. При гипертонии и высоких скачках давления организм инстинктивно стремится избавиться от лишней жидкости. Еще при гипертонии для этого дают мочегонные. Они в свою очередь могут вымывать из организма кальций и другие микроэлементы. В результате у меня начали разрушаться зубы.

Я лежал на кресле в кабинете стоматолога с открытым ртом, наслаждаясь положительными эмоциями от того, что врачом, который протезировал мне зубы, была девушка. Периодически немного возбуждаясь от случайных прикосновений ее подушечек пальцев к моим губам, я смотрел сквозь огромные оранжевые очки на оранжевую лампу, светящую мне в глаза, но не могущую меня ослепить, и разглядывая царапины на ее пластмассовом плафоне, размышлял обо всей своей прошедшей жизни, начиная с того времени, когда я еще в составе некой команды людей ездил по городам области с проповедью религии и в этом контексте выступал на сцене в качестве гитариста рок-группы.

Забавно.

Мне было интересно вспоминать это.

Вспоминать систему. Вспоминать схемы поведения людей. Стандарты реакции людей на концертах.

Забавно осознавать и видеть разные системы вокруг себя сейчас.

Все-таки людьми невероятно просто управлять. Нужно всего-то лишь создать иллюзию, сыграв на их желаниях и потребностях. Это так просто. Правда, есть и более усложненный вариант – но это уже действительно ювелирная работа мастеров. Шедевр искусства манипулирования сознанием. Сначала необходимо создать у человека какую-либо потребность или желание. Необходимо заставить поверить человека в то, что ему действительно это нечто — нужно, заставить его поверить в то, что он в этом действительно нуждается, а потом потребовать у него за это жизнь, свободу и честь. Сделать своим рабом – сначала создать мнимую потребность, а потом заставить служить себе за эту потребность.

Наблюдая за всем, что происходит в нашей стране, и за всем, что происходит во всем этом мире, наблюдая за исполнением и действиями по тем схемам, по которым осуществляли управление народом наши политики, наблюдая за работой государственных структур, и анализируя причины неизбежного успеха в их деятельности, наблюдая за принципами, по которым строились стратегии развития бизнеса крупных компаний, наблюдая за поведением людей и за тем, как люди реагируют на те внушаемые им иллюзорные проекции реальности и создаваемые в их сознании модели поведения, определяющие всю их уже расписанную кем-то по пунктам и уже распланированную жизнь – я приходил к одному выводу: люди хотят, чтобы ими управляли, люди хотят быть рабами, они сами позволяют властвовать над собой, и даже зная о всех способах и методах разводки и обмана, даже зная о том, как и по каким схемам в их жизни создаются иллюзии – они постоянно забывают о них, и со временем, теряя бдительность, неизбежно превращаются в стадо баранов, идущее в четко определенном, кем-то заданном, направлении. Люди хотят верить и всегда стремятся доверять. Это делает их слабыми и беззащитными, открывает двери для любого воздействия, но значительно упрощает весь процесс существования, превращая его в замечтательную распрекрасную беспечную жизнь. Это на уровне инстинктов, на уровне подсознания и безусловных рефлексов – люди всегда стремятся к доверию и созданию в своем собственном разуме такой модели восприятия мира, при которой они могли бы чувствовать ощущение безопасности каждую секунду. А достигнуть этого можно только лишь создав в своем воображении иллюзию, что все в этой жизни происходит именно так, как тебе нужно, именно так, как ты планировал, именно так, как тебе будет лучше, и именно так, как ты сам этого хотел. И люди полностью абстрагируются от реальности, уходя в маленький мир своего собственного восприятия и тех моделей, которые до определенного момента времени существуют в соответствии с иллюзиями людей и отвечают требованиям этих иллюзий. Люди всегда будут ведомы, и всегда будут вестись на тот развод, который осуществляют в их жизнях те, кто имеют власть – правители, политики, чиновники, госструктуры, богачи и миллиардеры, представители культуры и шоу-бизнеса… И сатана всегда будет этим пользоваться, и тьма всегда будет где-то рядом, распространяясь через эту систему, создавая в ней все большие элементы, захватывая в свои руки человеческое сознание, поглощая его волю и внедряя его в схему работы одного большого механизма той машины, которая неизбежно движется в ад. И люди, получая внутреннее удовлетворение и ощущение радости от этой созданной в их сознании иллюзии, будут продолжать жить в ней до тех пор, пока не придет Нечто и не разрушит ее и не покажет этот мир таким, какой он есть и каким был всегда, и куда он в результате идет.

Большинство людей не верят в дьявола. Считают его персонажем фольклора и продуктом человеческой культуры. Я в дьявола верил. Слава Богу я его в живую никогда не видел, и надеялся, что никогда не увижу. Мне не нужен был лишний повод для визита к психиатру. Хотя к психиатру я никогда не ходил. Тем не менее – я видел работу дьявола, в жизни своей и в жизни других людей, и мне было этого достаточно, чтобы поверить. Естественно, я как всегда мыслил диалектически и оставлял вероятность того, что я ошибаюсь. Но, так или иначе – я верил в существование сатаны, потому что наблюдал его действия в этом мире, регистрируя его активность (прям как с элементарными частицами в физике). Я видел, как он работает. Видел как он работает с людьми, видел как он работает в церквях, видел как он работает в жизнях конкретных людей, видел его работу в каких-либо системах. Я наблюдал как он разрушает жизни людей, как он выводит их из игры противостояния света и тьмы, видел как он разрушает семьи и браки, видел как он действует через верующих людей в церкви в жизни других верующих людей, видел как он действует через пасторов церквей. Он всегда действовал там, где были его интересы. Силы тьмы – это огромная армия со своей иерархией и субординацией. И каждый, кто пытался вторгаться во владение сатаны, сталкивался с агрессией каких-либо специфических сил тьмы.

То есть, если, например, какой-нибудь добрый молодец приходил в жизнь самоубийцы (пытаясь помочь) и начинал вторгаться во владение духа смерти – он, естественно, вызывал на себя агрессию духа смерти. Ну или чего-то подобного. Или, если, например, какая-то болезнь в жизни конкретного человека была обусловлена именно воздействием конкретных специфических сил, а не чем-то другим, то когда приходил опять же тот самый добрый молодец – то логично было, что этот добрый молодец, возомнивший себя здесь и сейчас героем, вызывал на себя агрессию этих специфических сил, которые принесли болезнь в жизнь того человека… И добрый молодец становился мужчиной… Если оставался жив…

Я работал с лесбиянкой. Мне оставалось только догадываться, агрессию каких именно специфических сил я на себя вызывал. Нужно было сохранять ясность сознания, чтобы не потеряться в этом мире и не стать извращенцем. Мне необходимо было либо срочно жениться, либо периодически как-то снимать сексуальное напряжение. По-другому было уже никак. И это было в общем-то естественно и закономерно. Элементарная природа человека. Но жениться на данный момент времени мне не представлялось реальным. И, конечно же, я понимал, что жениться только ради секса – это большая глупость. Я знал мнение психологов на этот счет и даже не собирался спорить, потому что был полностью с ними согласен. Просто в отличие от психологов я рассматривал этот вопрос не с одной позиции, а с нескольких. Я всегда был против монастырей и считал это чем-то немного не разумным. Не стоит исключения превращать в моду. События, постоянно происходящие в монашеских кругах, лишний раз убеждали меня в моей правоте. Иисус Христос никогда не учил о монашестве. Он говорил об этом только в контексте каких-то исключений. Не стоит превращать исключения в моду. Это ошибка. Естественные инстинкты и потребности созданы Богом внутри человека для того, чтобы заставить этого человека выполнять вполне конкретные действия. Просто человек должен научиться контролировать эти действия… Хм… Ну… ха-ха… будем считать, что Бог просто так вот прикололся… Станет легче? Нет, не станет. Но все равно будем считать именно так… Я начинал ненавидеть свою религию… Проще было послать все куда-нибудь глубоко-глубоко и жить нормальной жизнью, но – это шло вразрез с моей верой и внутренними убеждениями, которые, кстати, ведь тоже сформировались не просто так. У меня был опыт. Я верил в дьявола, потому что наблюдал его работу в этом мире. И произошедшие пару месяцев назад события с Владом, лишний раз убеждали меня в моей вере. А что бы сделали вы, если бы наблюдали работу дьявола? Ну, хорошо – справедливости ради и для упрощения восприятия – а что бы сделали вы, если бы вам казалось, что вы наблюдаете работу дьявола в этом мире? А я вот действительно видел людей, которые кричали что им “Пох%^& на этого дьявола!”, и в Бога они вообще не верят, а вот когда сталкивались с тем или Другим – пускали слюни и сопли, как маленькие дети, бегая в панике и истерике, умоляя о защите. Я действительно это видел. А что будете делать вы, когда увидите работу дьявола в своей жизни? Будете реагировать так же? Мне было бы интересно на это посмотреть.

Бьюсь об заклад – я не первый, кто заставляет вас об этом задуматься. И не последний. Мы – система. И нас много. И государственная религия – это лишь только верхушка айсберга. Это его видимая, ничтожно малая, часть. Гораздо больше – того, что проникает в различные структуры и остается в тени. Мы не всегда заметны. Но наша работа приносит очевидные результаты. У нас есть свои проблемы, и свои демоны в голове, и свои внутренние конфликты. У нас есть свои страхи и свои слабости. Наша святость – наша отличительная черта и необходимое условие, ведь без нее не бывает самоконтроля. Мы приносим в жертву свои желания и приобретаем власть – кстати, это вселенский механизм, в соответствии с которым работает все в этом мире, и даже обычные люди живут по его законам. И мы платим свою цену – и поэтому управляем жизнями и сознаниями миллионов. И мы сильнее, чем кажется на первый взгляд. Именно поэтому мы существуем уже тысячи лет. И будем существовать еще очень долго. Мир не меняется. И люди в нем всегда остаются прежними. С базовой комплектацией сознания и вариантами поведения. А мы – система. И мы удерживаем этот мир от катастрофы, сокращая количество циничных развращенных эгоистичных людей, превращая их в добропорядочных семьянинов. Мы формируем принципы морали и нравственности и создаем модели мировоззрения. Мы – система. И мы действительно пытаемся контролировать этот мир. Но, поверьте, без нас все было бы намного хуже. Потому что сатана – в том или ином виде – он реален, нравится это кому-то или нет.

И – да, церковь всегда имела власть и оказывала огромнейшее влияние на этот мир. И религия действительно регламентирует поведение человека в обществе и следит за его жизнью. Но проблема в том, что если этого не делать – мир придет к катастрофе, и люди друг друга изничтожат. Властители и те, кто управляют массами – это понимают. А так же они понимают – что большинство людей не умеют контролировать свою жизнь и собственные поступки, и соответственно не имеют права на реальную свободу. Научись сначала контролировать свою жизнь, чтобы она не причиняла зла окружающим, и тогда ты получишь право поступать так, как захочешь. А если не научишься – то тебя будем контролировать мы – нравится тебе это или нет. Наша работа не всегда заметна, но она всегда приносит очевидные результаты.

И быть может, я и религиозный фанатик, хотя ни один религиозный фанатик мне никогда руки даже не пожмет, но даже если и так – ну допустим, для упрощения чьего-то восприятия… еще я могу быть балериной, или шахтером стахановцем, если кому-то так проще будет меня представлять… ну, пусть я фанатик, ладно, не парься. Но вот кто-то здесь стопудовый баран. И этот кто-то явно не я.

 

Я возвращался домой от стоматолога с наполовину замороженной недвижимой левой скулой и постоянным неизменным желанием поскорее добраться до туалета и пописать. Под сыпящийся хлопьями на мою голову мокрый снег я рассуждал о своей природе и личности. По ходу дела я оказывался не в самом выгодном положении с точки зрения выживаемости в этом мире. То, чем я занимался, не могло не повлиять на меня, и это было естественно.

Мое сознание, формируя бытие, само в результате изменялось под его воздействием. Я становился другим. И мне уже не было дороги назад. Я начинал мыслить именно таким образом, а не как-то иначе. Я становился рабом своего собственного образа мыслей. И мой род деятельности уже был неотделим от моей личности. Я теперь видел мир именно таким. И вряд ли уже мог взглянуть на него как-то по-другому. Системы, причинно-следственные связи, рабство, господство, чьи-то интересы, сферы влияния, стремления к покровительству на конкретных территориях, человеческие комплексы, слабости, иллюзии, самообман, стадность мышления, разводки, и чья-то относительная власть, выходящая за рамки этого материального мира, но которую, безусловно, можно свергнуть.

Как я собирался жить дальше? Я не представлял. Как я должен был заводить семью? Как начинать работать и зарабатывать деньги, если я “преставлялся” каждые два месяца, а то и чаще, и постоянно ходил с головокружениями? Видимо, проститутки теперь были моей единственной альтернативой в удовлетворении моих потребностей. Теперь они были моим спасением. Осознавая свою неспособность к полноценной работе, тем более в контексте того, чем я занимался, я начал развивать мозги в сторону инвестиций и того, как получать деньги из воздуха (законным путем). И если у меня все же когда-нибудь будут дети – они никогда не будут ходить ни в какую церковь, чтобы никакой глупый пастор не ездил им по ушам, извращая Писание, и не насиловал их мозг, проповедуя из-за собственных комплексов всякие дебильные еретические теории о преуспевании в христианстве и материальном благосостоянии, или подобную другую хрень. Мои дети будут тихо-мирно дома сами с собой изучать Библию, жить в соответствии с ее моральными принципами, и при этом будут вступать в брак с обычными мирскими неверующими людьми, получать хорошее перспективное образование и высокооплачиваемую работу – для себя, а не для церкви. Они будут христианами, но не будут гробить свою жизнь ради каких-то высших целей. Пускай они никогда ничего не смогут изменить в этом мире, и пускай они будут встроены в его систему и движутся в соответствии с ней. Уж лучше так. Будут жить спокойно и счастливо. Главное только потом в будущем вовремя определить, когда вся система пойдет по очевидной дороге в ад, как это было, например, с Советским Союзом. Тогда все равно придется из этой системы выходить. Только вопрос – как это смогут сделать сами мои дети, если они будут встроены в эту систему? Как они смогут это определить, распознать? Как? Придется заложить в их разуме очень четкие и очень твердые критерии христианского образа жизни. Изначально очевиден и предопределен внутренний конфликт и конфликт с миром. Но все же надо будет как-то грамотно и аккуратно заложить в их сердцах и умах принципы христианского мышления. Без этого никак. Без этого еще хуже. Мир самоуничтожается, и я видел достаточно разрушенных никчемных жизней.

Но все же в церковь мои дети ходить не будут. Даже в православную.

А еще мне было страшно, что сатана однажды придет и, желая отыграться на мне, но не получив возможности – попытается отыграться на моих детях. Как правило, именно так всегда и происходит.

Я шел и думал… И… Бац!... И… Что-то тут произошло такое… Столкновение с чем-то хрупким и прекрасным, и пахнущим женскими духами. Я понял, что сильно налетел на кого-то и чуть было не сбил с ног.

– Прошу прощения, – буркнул я, едва шевеля своим языком.

– Ничего страшного, – ответил мне приятный тонкий, но немного недовольный голосок.

Я замер на месте, осознавая, что передо мной вплотную стояла какая-то чрезвычайно милая девушка. Она в свою очередь тоже почему-то не спешила уходить и так и стояла рядом со мной и смотрела на меня выпученными глазами.

Я немного наклонил голову.

– Простите, но мы с вами нигде не встречались? Ваше лицо кажется мне знакомым, – как можно более внятно, насколько это было реально, пробормотал я.

– Мне почему-то тоже кажется, что я где-то вас видела, – ответила девушка, улыбаясь и удивленно присматриваясь ко мне с широко открытыми глазами.

Я задумался.

– Как странно… – произнес я, – Может, у нас есть какие-то общие друзья?

Девушка тоже задумалась, и, продолжая улыбаться, ответила:

– Вряд ли… Я всех своих друзей хорошо знаю… И тем не менее, ваше лицо тоже знакомо мне.

– Я вообще-то щас от стоматолога иду, поэтому я немного… кривой, – чуть покосившись и сделав свое лицо еще более кривым, произнес я.

Пауза.

– То есть вы намекаете на то, что я могла вас с кем-то перепутать? – ухмыльнувшись, сказала девушка, продолжая смотреть на меня широко открытыми глазами.

– Вряд ли, – ответил я, отрицательно покачав головой, – Мое лицо слишком уникальное, чтобы его спутать с каким-то другим.

– Даааааах…какинтересно? – как будто удивилась девушка, улыбаясь и моргая глазами.

– Это правда… А вы, кстати, любите ходить к стоматологу? – не зная зачем, спросил я.

– Терпеть не могу, – продолжая моргать глазами, ответила девушка.

– Я их тоже ненавижу, – попытавшись расплыться в улыбке, произнес я, осознавая, что никто, в принципе, не любит ходить к стоматологу.

И затем снова:

– Ну, раз уж мы оба не любим ходить к стоматологу… может, по такому случаю, скажете, как вас зовут? – пробормотал я вроде как более-менее внятно.

– Диана, – ответила девушка, продолжая улыбаться и как-то так удивленно смотреть на меня, – А вас как?

– А меня Костя… Константин.

И тут мы, кажется, оба догадались, где мы могли друг друга видеть.

– Ааахх… Кажется я…

– Дааа… кажется я тоже.

– Вы случайно, не были в этом городе…

– Да, на той самой квартире… проездом…

– Останавливались… да, точно…

– Переночевать…

– Дааа… Вы там что-то про религию еще говорили…

– Ну… что-то там такое было…

– Поругались еще так сильно там с кем-то…

– Ну, так, немного поспорили…

И наступила пауза.

Мы тупо стояли и молча смотрели друг на друга, как-то забавно и неловко улыбаясь.

– У меня, кстати, к вам много вопросов осталось, – нарушила, наконец, молчание девушка, продолжая улыбаться.

– Правда?... Ну… замечательно… Я готов на все на них ответить, – произнес я.

И наступила еще одна пауза.

– Может… дадите тогда мне свой номер телефона… я как-нибудь позвоню? – вновь нарушила молчание девушка, улыбаясь.

– Конечно, – ответил я, доставая свой телефон, и, расплываясь в какой-то кривой улыбке, добавил: – Только я его не помню… Давайте, вы мне свой телефон скажете, я вам сейчас позвоню и он у вас определится.

– Хорошо, – ответила девушка, продолжая улыбаться и смотреть на меня широко открытыми глазами, периодически моргая.

Я пришел домой, мокрый от снега, и в сильно приподнятом настроении.

“Все, – думал я, – Никакой религии. Больше никакой религии. Я не буду заводить с этой девушкой таких отношений, как со Светой, становясь для нее другом и авторитетом, и боясь потом не оправдать каких-то ожиданий. Я не буду заводить с ней таких отношений, как с Катериной, желая оказать на нее какое-то влияние. Нет. Эта девушка нужна мне совсем для другого… Блин, и все же опять все в контексте религии. Опять все в контексте этой долбанной религии. Ладно, плевать, скажу, что у меня кризис веры, скажу, что уже давно не хожу в церковь, все равно я действительно не хожу в церковь, никому ничего не обязан. Теперь я буду преследовать совсем другие цели. Надеюсь, что Диана не какая-нибудь, там, глубоко верующая христианка. Иначе мне будет тяжело получить от нее то, что мне нужно… Да и не совсем правильно… Хотя… Вообще эта девушка казалась мне такой, с которой я мог бы иметь глубокие длительные отношения – такой, с которой я хотел бы иметь глубокие длительные отношения… Хм… Кажется, я воспринимал ее не просто как картинку, и не только ее тело мне было нужно. Да… Отношения… Это было бы замечательно… Она понравилась мне не только внешне. Соответственно, не нужно идти на внутренний конфликт со своей религией. Не нужно запариваться за степень последствий. Искренность и понимание… Глубокие длительные отношения… Ее не нужно разводить. Не нужно преодолевать этот внутренний нравственный барьер… Отношения на основе взаимной симпатии, глубокие отношения. Не просто секс… Кажется, здесь можно было совместить все эти аспекты отношений с девушками, которые до этого у меня были по отдельности… Ой… Ну неужели?... Ну надо же…”.

Пока я тут обо всем этом думал, мне позвонил Слава.

– Здорово, чувак.

– Здорово.

– Ну чо, как жизнь-то там?

– Да вроде… ну… Даже вроде как неплохо совсем.

– Даже так?

– Ну чо-то да… как-то странно даже.

– Понятно… Чо, слушай, тебе это… Катька-то не звонила, не писала?

– Да нет, вроде… Дак она по ходу дела все уже, видимо, я так понял… Окончательно…

– Ха-ха… Тут такой прикол, короче… В общем, она звонила мне тут.

– Н-да?

– Да…

– И чо?

– Чо… Она, короче, это… Типа, помириться хочет.

– Да ты чо…

Ой, прям, какой распрекрасный день-то сегодня. Ну, прям, просто как в сказке какой-то. Так ж не бывает… ???...

– Ну, прям, как замечательно-то, – ответил я, – И чо она говорит?

– Ну… Говорит, что была, там, чрезмерно груба, чрезмерно резка, там, все такое… наговорила всякого, чего не стоило говорить.

– Да неужели?

– Да. Я серьезно. Причем, как по отношению ко мне, так и к тебе.

– Ууууу…

– Да… Ну она, конечно, не сказала конкретно, что не права была. Она не извинялась… Ну… Ты же понимаешь, там, сам все это. Она просто первая пошла на контакт. Начала так подъезжать, грубо говоря… Ну не в плане там как девчонка к парню, а именно как в отношениях просто… Ну, понимаешь сам, она же такая…

– Ну, типа, мы не гордые, нам надо еще поломаться, да?

– Ну да, что-то в этом роде.

– Ага… И чо?

– Ну, вот… Ну, я говорю, она не извинялась конечно. Просто сама как бы первая пошла на контакт, начала подъезжать. Сказала, что у нее, типа, плохое настроение было и все такое. Что она немного за словами не следила.

– Да что ты.

– Ну. Типа, сказала, что у нее была небольшая такая истерика. Ну, это она все в основном про нас чисто говорила, то есть именно про наши отношения.

– Ага… А про меня что?

– Ну, про тебя она особо ничего не говорила… Она как бы в общем так все… Ну, сказала, что потом сама тебе позвонит, или напишет. В общем, сказала, что свяжется с тобой. Сказала, что ей нужно с тобой поговорить.

– Н-да?

– Ну да как бы… В общем, она видно как бы такая подъезжает и хочет помириться реально… Сказала, что хочет дальше продолжать с нами работать, как бы заниматься, там, все такое.

– Н-да?... Дак, может, прикалывается?

– Нуууу… Да нет… Да ты чо. Она, короче, такая – чуть ли там не лекцию целую мне прочитала.

– Лекцию?

– Ну, в смысле… В общем, она такая давай мне там загонять – что она, типа, поняла: вот, там весь этот мир говно, ей все мозги трахают, мир ей мозги трахает, все на нее давят, общество на нее давит, знакомые давят, с другой стороны на нее давят эти лесбиянки ее, с которыми она там тусуется. В общем, она устала, там, от всего этого. Устала от этого мира. Все уроды, короче. Жизнь говно. Мир несправедлив… Короче, давай мне там заливать, что она поняла, что то, что мы ей реально говорили, что все это правда. Что все на самом деле так. Что она, типа, и так это все сама понимает.

– Да ну ты.

– Я реально говорю… Короче, она сказала, что вы с ней чо-то там по “аське” списывались когда, она все это тебе уже писала… Тогда еще, до того, как вы поссорились… Когда вы, кстати, там списывались?

– Да там было, короче… Ну.

– Ну, вот… Что вы тогда с ней хорошо так поговорили. Ты ее, типа, понял. Она тоже так же считает. Со всем этим согласна… Чо ты ей там затирал?...

– Да ну ты! Так ж не бывает.

– Я тебе реально говорю.

– Да, может, прикалывается просто. Чисто стебается там…

– Да нет, я тебе говорю. Я же ее знаю. Я же знаю, как она стебается. Она реально так, на полном серьезе все это.

– Хм… Понятно… Ну ладно… Но все равно с ней, короче, типа, ухо востро держать надо.

– Ну, понятно…

– Не доверяй ей. Мало ли, чо она там гонит… Может, реально постебаться решила тупо.

– Да… Ну, понятно это все… Но я же говорю тебе – она серьезно все это. Я же ее знаю. Если бы она решила просто приколоться – я бы понял. В общем, она на самом деле хочет помириться, и реально, вот… она совсем по-другому стала говорить. По-другому стала разговаривать. Если помнишь раньше – она вообще ничего слышать не хотела про религию. А щас она уже как-то так… совсем по-другому все…

– Типа, привыкла, да?

– Ну, типа, да как бы… В общем вот так вот… Ну, конечно, там, можно предположить, что она стебается, типа, просто решила нам отомстить, там, все такое… Но это вряд ли на самом деле. Я сильно в этом сомневаюсь. Потому что она, если бы хотела что-то подобное сделать – я бы понял сразу. Я же знаю ее. Хорошо знаю. Она по-другому это сделала бы, и я бы все равно это понял. Я бы ее раскусил. Я бы это просто почувствовал. Прошарил бы, короче, все равно фишку.

– Ясно.

– Ну, в общем вот… Она, короче, свяжется с тобой. Сказала, что сама с тобой поговорит… конкретно уже… Так что жди, в общем.

– Ну понятно, короче.

– Так что вот так… Вот результат – пожалуйста.

– Угу… Ясно.

– Вот.

– Понятно.

– Ну, ладно, чо тогда, давай. Потом созвонимся еще.

– Ага. Ну давай.

– Давай, все.

– Давай. Счастливо.

Я положил трубку.

Я был в шоке.

Нет, я до сих пор думал, что все то, что мне тут затирали – может оказаться полным гоном. Я понимал, что Катя может просто прикалываться, и то, что мне Слава тут рассказал – может оказаться иллюзией. Но что, если все это именно так? Что, если все это правда? Что если Слава прав? Он уверял меня в этом. Что если он не ошибся?

Я, конечно, предполагал, что Катя все равно попробует помириться с нами. Но сейчас мне не верилось, что это действительно произошло.

Честно говоря, я уже начинал думать, что мы безвозвратно потеряли эту девочку. Мы отпустили ее – теперь она сама делала свой выбор. Оказывается – нет. Она вернулась… и что самое интересное – она стала другой… Она изменилась… Она стала мыслить иначе. Все то, что мы ей говорили, все то, чему мы учили ее и что проповедовали ей – все это осталось в ее разуме и оказало на нее воздействие. Ее мышление изменилось. Ее ход мыслей – поменял направление. Она стала акцентировать внимание на других вещах. Она стала больше задумываться над тем, что мы говорили ей. Она стала меньше обращать внимания на те связи, которые порабощали ее. Она изменилась. Ее сознание изменилось… Странно… Невероятно… Забавно очень до невозможности… но – правда… Мне самому не верилось в это… Мы повлияли на нее… Еще каких-то там полчаса назад я думал, что все, чем я занимался в этой жизни, не стоит и ломанного гроша. Мне казалось, что все, что я делаю – это не реальность, а мои собственные фантазии, выдумка, иллюзия, которую я сам себе создал. Все эти схемы, этапы, принципы, основы манипулирования – полный бред. Еще совсем недавно мне казалось, что я просто просрал свою никчемную иллюзорную жизнь на какую-то хрень… Оказалось, что нет?… Нет?... Нет???... нет… Я оказался прав… Я оказался прав! – каждое случайно оброненное слово, каждая брошенная фраза, каждый взгляд, каждое движение, жест, мимика, каждый поступок, каждое действие, каждая реакция, каждый аккорд на гитаре, мазок кисти на холсте, абзац предложения – все так или иначе оказывает влияние на сознание человека и в той или иной степени меняет его… Это правда… Вопрос лишь в том – насколько сильно меняет… незначительно или кардинально… Я оказался прав… Все эти схемы – они работали… Все эти принципы – работали… Катерина стала уважать нас и теперь хотела вести с нами какие-то дела, хотела, чтобы мы ее учили. Катерина стала доверять нам, она привязалась к нам. Потом она привыкла ко всему, что так или иначе было связано с нашей религией, система ее стереотипов рухнула и претерпела изменения, и теперь ей уже не казалось все это каким-то чуждым. Она стала мыслить по-другому. И все эти принципы, которые мы втирали ей все это время – мораль, нравственность, понятия о браке и семье, любовь, принципы, по которым существует любовь, ее невозможность сочетать в себе конкуренцию, понятия добра и зла, отношение к людям, все то мировоззрение, которое мы исповедовали – она стала мыслить в соответствии с ним… Она стала мыслить точно так же… Она стала носителем этой идеи… Возможно она понимала все это и раньше, где-то глубоко внутри, инстинктивно осознавала все это – но мир, в котором она жила, люди, которые ее окружали, система, в которую она была встроена – мешала ей признать это, мешала ей жить по этим принципам, подавляя и порабощая в своей загнивающей сущности. Система приказывала идти в другом направлении, и Катерина шла, потому что боялась, боялась остаться одна, и шла, терпела, ревела, не хотела, но шла туда, куда ее тащат. Но теперь – она была не одна. Теперь она перестала бояться и все, что накопилось у нее за эти долгие годы – вся злость, ненависть к этой системе, осознание ее несправедливости и несостоятельности, понимание, что ее просто силой волокут туда, куда она идти не хотела – все это вырвалось наружу. Она хотела жить по-другому, хотела жить иначе, потому что понимала – что так, по-другому, правильнее. Теперь она перестала бояться. Она стала говорить и делать то, что ей казалось справедливым. Она встала на ноги и признавала то, что так долго сидело внутри нее и кричало о себе. Она признавала свою проблему и хотя бы смотрела ей в глаза… Она стала другой… Она стала свободней… И найдя людей, которые мыслили так же – перестала бояться и стала уверенней в своем понимании всех этих элементарных очевидных вещей, которые мир пытается игнорировать… Невероятно… Но мы изменили ее… Она стала мыслить так же как мы… Она сама сделала свой выбор… и вернулась к тому, что мы ей проповедовали…

Я был в шоке… Я действительно не мог в это поверить… Сейчас это казалось каким-то бредом… Чем-то невозможным… Какой-то нереальностью… Именно сейчас – через месяц после очередного приступа, только-только начиная выходить из глубочайшей депрессии, с постоянными невыносимыми головокружениями и c болями в груди, ходя как в каком-то постоянном тумане, абсолютно разбитый, здесь я в этот самый момент времени осознавал – моя цель была достигнута… Мы повлияли на разум человека и на его образ мышления… Мы изменили его… И человек становился другим…

Я подошел к зеркалу и посмотрел на свою уставшую, с еще даже не отошедшей от анестезии скулой, опухшую рожу. Синяки под глазами. Серый цвет лица. Но какая-то радость и внутреннее удовлетворение.

Кажется вся эта шняга, которой я занимался – получала продолжение. Но я этого продолжения уже не хотел. Мне нужен был отдых. Перерыв. Я должен был уйти в бессрочный отпуск. Больше никакой религии. И никаких попыток изменить этот мир. Однако я не мог просто так взять и проигнорировать Катерину. Я надеялся, что мне дадут хоть немного посидеть в тишине и восстановить силы и здоровье. Надо было поступить следующим образом – просто продолжать поддерживать с ней дружеские отношения, без влияния на ее разум. Ничего не проповедовать ей, и ни за что не напрягаться – просто сохранять отношения. Подержать ее так некоторое время, пока не почувствую, что отдохнул и пришел в себя.

Честно говоря, я больше не хотел всем этим заниматься. Однако теперь все должно было стать по-другому. У меня должна была появиться девушка. И она могла дать мне сил для продолжения всей этой работы. Если окажется невозможным совмещать эту деятельность с отношениями с Дианой – я брошу свою деятельность. Но если Диана поймет меня и даст мне сил – я продолжу этим заниматься. И теперь все действительно должно было быть по-другому. Я чувствовал, что Диана может стать для меня серьезной поддержкой. Я чувствовал, что если она будет рядом, я еще многое смогу сделать. Я смогу создать целую сеть, организовать работу целой группы людей, и мы будем влиять на этот мир через произведения искусства. Я знал, что смогу сделать это, если рядом будет женщина. Я знал, что смогу продолжать заниматься всем этим. Но я однозначно все это брошу, если мне нужно будет делать выбор… Да!... Точно!... Так, наверно, будет даже лучше. Будет лучше, если окажется невозможным совмещать это с отношениями с Дианой. Я брошу все это, однозначно. И я начну другую жизнь. Теперь уже совсем другую жизнь. Теперь будет обычная нормальная жизнь, как у всех нормальных людей. Нормальная семья. Дети. Я устроюсь на работу. Стану обычным человеком. Я перестану болеть. Никакой больше социальной работы. Никакой пропаганды. Никаких больше демонов, кошмаров по ночам, одержимых Владов, никаких больше лесбиянок, больше никаких этих религиозных запар и внутренних конфликтов. И мне уже больше никогда не нужно будет пытаться спасать этот гребанный мир. И не нужно больше будет сидеть и пытаться разглядеть, что здесь иллюзия, а что правда. Просто плыть по течению, и жить обычной нормальной жизнью. И хватит с меня спасать людей в этом мире, больше никого не буду спасать – мне достаточно для жизни будет одной девушки – Дианы… Все…

Я отвернулся и тут какое-то неожиданное состояние страха и ужаса захлестнуло меня.

Вся реальность как-будто извратилась и начала глючить. Какой-то сбой… Сбой в работе… Сбой в работе системы… Недокументированный сбой в работе системы… Помехи… Программа исказилась… Вторжение чего-то чужеродного в программу материальной реальности… Механизм полетел к какой-то там бабушке… Структура стала изменяться…

И осознание того, что мое собственное отражение в зеркале стояло прямо передо мной, и глядело на меня какими-то своими, не моими, своими злобными глазами – парализовало мой разум.

Страх объял меня…

Я стоял боком к этому зеркалу и краем глаза сейчас зрительно улавливал ту информацию, которая начинала производить в моем сознании серьезный сбой в работе и зависание.

Что там – в этом зеркале?...

Что там происходит?...

Я не хотел оборачиваться и смотреть туда…

Но я должен был это сделать…

Я медленно, преодолевая дрожь в теле, повернулся и посмотрел на зеркало.

Там, в отраженной реальности, стоял я, сверкая глазами, с какой-то ехидной улыбкой, наглый, дерзкий и упивающийся властью, и как будто понимал что-то, что мой мозг отказывался признавать.

Искривленными в улыбке губами, с какой-то злобной насмешкой, глядя мне в глаза, мое собственное отражение медленно, но четко проговорило мне:

– Если только ее еще не придется спасать…

Это прозвучало как нечто совершенно неестественное и что-то очень страшное, но абсолютно неоспоримое.

Я замер в ужасе, отказываясь сейчас всерьез воспринимать окружающую меня действительность, блокируя сознанием весь поток информации из этой реальности.

Но реакцию на очевидные факты специфики работы собственного разума было уже не остановить.

– ЧТООООООООООООООООООООООО?????!!!!!!....

 

 

 

 

 

 

Конец.

 

 

Перфильев Максим Николаевич. 2008-2010. ©

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Не-а, еще не конец.

 

 

В этот же день вечером:

 

Надпись в статусе ICQ: “Я эльф 82-уровня. Не спорьте со мной. Я знаю истину”.

– “Ну что эльф 82-го уровня, так и считаешь себя самым умным?”

– “Ой, смотрите кто это у нас тут нарисовался”.

– (Смеющийся смайлик).

– “А вот теперь я буду долго говорить потому что я реально зол”.

Пятиминутное ожидание, в ходе которого идет напечатывание текста.

– “Что, пишешь там свою паэму? (смеющийся смайлик)”.

– “Да, пишу ахренительную поэму”.

– “Ну пиши-пиши”.

Через пять минут.

– “Итак пригготовься читать мою поэму. Значит так: за то время которое мы с тобой знакомы, я с тобой всегда нормально общался. Я не проявлял какого-либо неуважения по отношению к тебе, и никогда не игнорировал в общении. Мы со Славой были для тебя друзьями и всегда готовы были тебе помочь. Лично я тебя всегда поддерживал, всегда готов был выслушать и дать какой либо совет, а если не совет то хотя бы просто понять, и поговрить с тобой. Мы обучали тебя музыке и делали это на своей базе, которую нам предоставляли наши знакомые. У тебя не было никакого повода чтобы на что-то обидеться или разозлиться. Дак какого хрена тогда объясни мне, ты закотила мне эту истерику? Я понимаю – может быть плохое настроение, голова может болеть, что то может раздражать в окружающем мире, но это не значит что свою злость надо срывать на тех с кем ты общаешься. Так не делают. Друзья не обязана все это терпеть и выслушивать. Дак какого ж хрена ты начала на меня орать только из за того что у тебя там что то не сраслось?”

– “Видишь ли Костя – друзья это те с кем ты постоянно общаешься а не только через аьску или на репетициях раз в неделю”.

Мысль про себя: “Теперь тебя еще и не удовлетворяют наши отношения, да?”

– “Друзья бывают разные. И здесь дело не только втом как часто ты сними общаешься”.

– “Как сказать. Все таки настоящие друзья как правило чаще встречаются друг с другом”.

– “Друзьями можно быть и на растоянии. Суть дружбы не в этом. Суть дружбы во взаимопоотношениях”.

Мысль про себя: “Сейчас мы конечно немного потрем за всю эту хрень, но надо бы поближе к теме все-таки, чтобы не углубляться сильно в эту всю лажу с друзьями”.

– “Таких друзей как правило называют друзьями по аське или по инету, а не друзьями в реальной жизни”.

– “Причем тут это ваще? ну если тебе так нужно – чтоб успокоиться возьми и замени слово друг во всем моем тексте выражениемм «друг по аське» и перечитай снова мою поэму. Мы сейчас не об этом говорим”.

– “А о чем?”

– “Просмотрев всю историю сообщений и все что ты мне тогда писала, я пришол к выводу что все это было ни что иное как обыкновенный бабский скандал”.

– “А ты ожидал какогонибудь мужицкого скандала? (смеющийся смайлик)”.

– “Я бв предпочел вообще без скандала”.

– “Ну что поделать не все в жизни бывает так как нам хочется”.

Мысль про себя: “Так девочка, вот с такими посылами можешь идти сразу куда-нибудь в жопу. Вот иди и закатывай своей любовнице скандалы хоть каждый день, а когда доведешь ее до слез, можешь позатирать ей про то, что не все в жизни бывает так как она хочет. Если после этого она не раскроит тебе череп неожиданным, но крайне точным ударом сковородки – радуйся. Но со мной у тебя так не получится”.

– “Ага. Милая моя, вот ты не можешь так просто взять и закатить мне истерику и наговорить всякой хрени апотом затирать про то что не все в этой жизни бывает так как нам хочется. Думаешь я один такой – ну дак иди попробуй на ком нибудь другом еще это проэкспериментируй. Очевидная реакция тебя должныв быть удивит. Так с людьми не разговаривают”.

– “У меня свой взгляд на эту ситуацию”.

– “Ну-ну. Я щас тоже так могу выйти на улицу и расфигачить бейсбольной битой голову какому-нибудь чуваку. А потом на суде затирать про то что у меня свой взгляд на эту ситуацию… ага… Есть же какие то понятия как можно себя вести, как нельзя. и не нужно эти понятия подменять и коверкать”.

– “Знаешь, если ты не заметил, тоя вообщето сама сейчас тебе первая написала и я не собиралась с тобой сейчас ругаться”.

Мысль про себя: “Да, девочка, я, конечно, понимаю, что ты, типа, гордая и вины своей не признаешь, так что извинений от тебя ждать глупо. Но, тем не менее, ты должна научиться понимать свои ошибки и идти на компромисс в отношениях с людьми вопреки своей спесивости”.

– “Катя, нельзя просто так закатить истерику и наговорить всякой лажи, не следя за своими словами, а потом как ни в чем не бывало продолжать общаться. Я не буду это постоянно терпеть. Никто не будет.”

– “Знаешь, мне не хочется сейсчас сидеть тут загонять за всю эту лажу. Я кстати тебе первая написала чтобы с тобой помириться”.

Мысль про себя: “Нет, ну, прям, какие мы упертые-то, а. Сложно тебе придется с людьми, у которых терпения меньше, чем у меня”.

– “Я понимаю что ты написала мне первая чтобы помириться. Но нам все же как то придется договариваться чтобы без твоих истерик общаться, потому что я их терпеть не собираюсь”.

– “Знаешь, ладно все, забудь. У меня нет никаког н желания разводить всю эту чачу”.

– “(Смайлик разводящий руками и извиняющеся улыбающийся) Как скажешь”.

– “И мне неохота ругаться с тобой еще раз”.

– “Тебя никто не заставляет ругаться со мной”.

– “Я просто понимаю что на определенные вещи я могу забить”.

– “Твое решение”.

– “И без чего то я в этой жизни смогу прожить спокойно”.

– “Угу”.

– “Я вот правда раньше не понимала как на что то может быть просто пофигу а теперь понимаю – мне просто пофигу”.

– “Да верю, я, верю, можешь меня не убеждать”.

Мысль про себя: “Вот мне теперь действительно уже пофигу. Все равно я не знаю, что лучше – забить на тебя и успокоиться или продолжать париться за те вещи, от которых я уже устал. Так что мне сойдет любой вариант развития ситуации”.

 

 

Пять дней спустя:

 

Надпись в статусе ICQ: “Я эльф 82-уровня. Не спорьте со мной. Я знаю истину”.

– “Что эльф 82-го уровня, все ищещь свою истину?”.

– “Я ее уже нашел и пребываю в состоянии абсолютного познания Вселенной периодически уходя в нирвану”.

– “Ладно, Костя, давай я пообещаю что больше не буду закатывать истерик, и в следующий раз мы будем заранее обговаривать каждую репетицию, и забудем на этом”.

– “Хм… Хорошо, давай так”.

– “Вот и отлично, все тогда, договорились, значит”.

– “Да, замечательно, наконец-то к чему-то пришли”.

– “Ну, все тогда”.

– “Угу”.

И смайлик в виде двух колобков, дружно чокающихся кружками пива.

И такой же ответный смайлик от Катерины.

 

 

Все-таки человеческое поведение в определенной степени предсказуемо. Но иногда приходится идти на некоторый риск, потому что ты не можешь точно просчитать всех реакций. Это зависит от человека и его характера, типа личности и образа мышления – это все нужно учитывать.

Мир не меняется. И люди в нем всегда остаются прежними. С базовой комплектацией сознания, и вариантами поведения, пусть и не всегда стопроцентно предсказуемыми. И такие как мы действительно оказывают влияние на этот мир. И религия регламентирует поведение человека в обществе, это правда. Но без нас все было бы намного хуже. Научись сначала контролировать свою жизнь, чтобы она не причиняла зла окружающим, и тогда ты получишь право поступать так, как захочешь. А если не научишься – то тебя будем контролировать мы – нравится тебе это или нет. Наша работа не всегда заметна, но она всегда приносит очевидные результаты. И если ты думаешь, что ты свободен и считаешь, что живешь, просто исполняя свои желания – то ты глупец. Потому что даже твои желания есть результат внешнего воздействия на твой разум. Все в этом мире является частью какой-либо системы. И все поделено кем-то на сферы влияния. И лучше для тебя, чтобы мы имели большее влияние на твой разум. Потому что в противном случае – на него будет влиять кто-то другой. И этот кто-то – будет к тебе беспощаден. Он просто будет трахать твой мозг и высасывать из тебя энергию, используя тебя в качестве ресурса. Другого варианта нет. Все в этом мире – является частью какой-либо системы. Все в этом мире – является чьей-то сферой влияния. И твой разум не исключение. И мой разум – он так же является чьей-то сферой влияния. И я – так же часть какой-то системы. Ты можешь не видеть и не замечать тех, кто детерминирует твое поведение и управляет твоим сознанием. Но их работа, поверь мне, всегда приносит неизменные очевидные результаты.