МАЛ-МАЛО О КОПАТЕЛЬСТВЕ

МАЛ-МАЛО О КОПАТЕЛЬСТВЕ 
   Если говорить о копательстве, то только не о копаниях в душе. В душе  нашей зачастую копай – не копай, один фиг не найдешь ничего путного. Такое впечатление, словно на этом свете мы жили одни. Жили и до нас, будут жить и после нас. Что было то – будет, это, однако, что-то из Библии. Какой я, однако, стал умный! Но речь идет, как вы уже поняли, о копании нор, точнее не копании, а о разрушении нор, особенно барсучьих. По моим понятиям копать барсуков - труд мартышкин, если не пригнать к норе экскаватор или взвод солдат, который, как известно, заменяют не один этот роющий и копающий предмет или инструмент. Да и норы копать в поисках этих жирных куниц, которые с рождения проживают в своих хоромах, толком не зная под какой скалой заканчивается эта самая нора, занятие столь же бесполезное, как и попытки, что-то отыскать новое в нашей душе. Тесть, ныне уже покойный, славной памяти будет человече, был поклонником этого вида деятельности, но поскольку взвода солдат у него под рукой, как это было в пору его юной армейской жизни, не было, то наши походы в поисках охотничьего счастья, не имели особого успеха. Только однажды этот фокус прошёл, но и то благодаря собакам, которые загнали в барсучью нору пару енотовидных собак, которые побоялись идти в глубины неизведанные и запрятались в ближайшем отнорке, где, после плохо проведенной ночи, они и были пленены и казнены с жестокостью свойственной иезуитам. Прочие поползновения на копание этих нор с моей стороны и стороны моего тестя заканчивались полным фиаско, конечно не для барсуков. Они преспокойно отсиживались в своих подземных убежищах, как при налете союзной авиации  Гитлер. Им было наплевать на то, что кто-то ковырялся в земле, производя лишнее беспокойство для их древних душ. Когда тесть перестал таскать меня за собой в качестве рабсилы и бесплатной этой самой силы, я перестал копать землю носом, в надежде отрыть этих животных, найдя, что простые ночные прогулки с собаками гораздо эффективней этого  шахтерского труда. Так как тащить за собой экскаватор, из-за неровного рельефа и густой зарослей монгольского дуба, сосны кедровой корейской, пихты или прочей дряни, колючей и не колючей, произрастающей на сопках лежащих с востока от Манчжурии,  я не имел возможности, как и не имел этого самого экскаватора, то оставил барсуков в покое, но только в относительном.
   Но хватит вступлений. Страсть все объяснять у меня, наверное, заложена в крови, - хлебом кормить меня не надо. Пора вернуться к нашей повести. Это было, однако,  в ноябре. Благодатное время!  Благодатное, но не для барсучьей охоты, которая по причине отбытия этого контингента в норы на долгосрочный сон, к этому времени заканчивается. В том году я взял уже двенадцать душ обоего пола этих самых зверушек, основательно пощипав поголовье на ближайших к Г-ки сопках. Если принять во внимание, что охотился я только в субботу и воскресение и преимущественно в октябре, то можно это результат можно отнести к вполне приличным. Позднее я никогда не дотягивал до этого собственного рекорда, по причине отсутствия этих лохматых товарищей, хоть я и изощрялся в его поисках по самым потаенным уголкам Панихезы, Кабаньего, Дальних шишек и вываливал даже под Кондратьвку и Лимичевку, но, увы, мои собаки работали так успешно, что не оставляли им надежды на спасение в местах нашего постоянного пребывания, конечно, при моём скромном участие. Грустно. Но тогда уже эти гонки завершились, а шишки тоже закончились с первым снегом.  В этот день я из жалости к собакам, которые смотрели на меня голодными глазами брошенных детей, просясь на охоту, их взял с собой. По-хорошему это не следовало бы делать, но у них были такие вопрошающие к милости глаза, и им так хотелось в лес..  Моё сердце дрогнуло, и я взял их с собой, хотя предпочитаю охотиться по свежему снегу без собак, используя их только в поисках подранков, белкованье и барсучьей охоте. Прошли мы довольно много, никак не меньше десяти километров, но свежих набродов так и не встретили. Я шёл по старой дороге, что была проложена при разведке водовода, что брал своё начало вначале Панихезы и впадал в У-к, как конечной точке отсчета. Она сильно поросла и посещалась козами. Видимо их разогнали раньше, но свежие следы таки не попадались. Я уже подошёл почти к самой дороге, что была наезжена и вела к Дальним шишкам, через этот самый водовод. Перевалив через небольшой овраг, когда мои собаки куда-то майнули, и я услышал их недалекий лай. Рябчик отдавал голос, не переставая ни на минуту, Бима тоже не было рядом. Следовательно и он был уже там же, но он не любил  лаять по пустякам и без причин. Поскольку я предположил и его присутствие там, то поспешил на лай, надеясь только на то, что они загнали в дупло енотовидную собаку, которая ложится баеньки гораздо позднее медведя и барсука и зачастую шляется и зимой, не то, что осенью, тем более в голодные годы.  На моё удивление собаки лаяли в нору. Поскольку и Бим тоже при моём приближении залаял, я удивился. Нор они никогда при мне не облаивали, даже если зверь только что ушёл в них, что было уже удивительно. Здесь же Рябчик надрывался, разоряясь именно в нору. Это было довольно странно. Ещё более странным было то, что входных следов в неё не было. Если бы зверь был там  и не уходил, то он просто должен был спать, и забил кое-что на эту какофонию, что изображал Рябчик, пытаясь самостоятельно заняться раскопками. В нормальном состоянии ни один зверь бы не выдержал сих покушений на собственные штаны.  Здраво поразмышляв, я прикинул, что это можно сделать и без участия Рябчика, но несколько позднее. Тогда я предположил, что это нора енотовидной собаки, и она, отожравшись на обильных харчах осени, уже придавались Морфею, притом придавались ему весьма основательно. Чтобы её не смущать и не будить, я отозвал собак и поперся дальше по штрассе, что проложили строители времён оных.
   Дальнейшую охоту описывать бессмысленно: я болтался ещё часа четыре или более  того, но дух леса, поманив меня, посчитал, что и этого для меня достаточно, тем паче он никогда не баловал меня сильно, в отличие от моего брата.
    Я пересёк Панихезу, перевалил в Малую Панихезу, прошёл до её верховья, пытался тропить коз, но они, заслышав дружное топанье десяти ног,  бросались в бега, таки загодя и очень быстро. Кабанов не было и смысл охоты с собаками, которые запросто их тормозят, особенно если их больше трёх, терялся. Вернулся я уже через Дальние шишки, точнее через Батарейную, так называется это место, но  заноза  любопытства пронзила мою нетленную браконьерскую душу. Естественно, следующее утро встретило меня уже в походе. Выглядел я для охоты весьма экзотично:  кроме моего обычного снаряжения: ружья, патронташа, рюкзака, в руках у меня была лопата и кирка, так как я думал, что земля уже должна подмерзнуть и долбать её придется  основательно и долго, но.. 
   Но, всё по порядку, придя на место и сделав круг, при этом не обнаружив выходных следов зверя, что меня несколько успокоило, в том плане, что я не зря тащил за собой никчемную лопату, а тем более неудобную кирку с короткой ручкой.   Я не стал долго растягивать процедуру осмотра местности и сразу вырезал прут длиной около двух метров и засунул его в нору, чтобы определить поворот норы и уже, пробив в том месте шурф, определять свои дальнейшие действия. Оказалось, что кирку  я тащил совершенно напрасно для целей рытья, так как земля оказалась влажной и промерзла только сверху и всего сантиметров на пять и не более, так что одной лопаты для этого действа вполне хватало. Легко преодолев не очень вечную мерзлоту, я углубился в склон оврага, хотя по моим расчетам это самое углубление не должно превышать полуметра или сантиметров семидесяти, что одинаково приятно. Так что мои труды по достижению хода скоро завершились. Я первоначально, предполагал, что мне придется, уже из шурфа искать дальнейшие барсучьи пути и зарываться в родную землю, в поисках предмета, на которых соизволил, не далее чем вчера утром, разоряться собак по имени Рябчик с Бимом в совокупе..  Тем более  они пасть по пустякам никогда не разевали и, как я, предпочитали молчать, особенно при охоте на барсуков, просто работая с анонсом, то бишь высвистывая меня на место предполагаемой встречи со зверем, лично топая впереди моей выдающейся личности, особенно над землей, этак на метр восемьдесят и даже несколько больше того.
  Представьте, что когда я добрался до хода в нору, то в образовавшуюся дыру увидел мохнатую барсучью шубу. Точнее не шубу,  а так себе полушубок, который не столь лохмат и тепел, как творение из барана или ламы. Расширив несколько шурф, я насчитал три клубка, что дрыхли таки не хило, то есть глубоко, что не только дружное тявканье моих шавок, но и мои потуги по борьбе с землей, ими не были замечены. Это были явно не медвежий сон, который прерывается с меньшим усилием, если, конечно, мишка не разоспался. Ещё несколько покопавшись в земле и расширив ход, я таки решил выкатить один из клубков из гнезда, так как не решился их хватать даже сонных голыми руками, не получив при этом по ним не хилыми таки зубами, не всегда гигиеничными и стерильными при этом.
 Тут-то и пригодилось кайло, что я тартал на себе добрые километров восемь, им я аккуратно выгреб один из клубков на божий свет и одним ударом, именно этим самым кайлом, отправил без особых проблем даже не проснувшегося зверя в свой звериный рай или как там он называется. Второй барсук, при проведении подобной операции проснулся, но кайло сработало безукоризненно, как танк Т-34. Просто и надежно, но третий барсук проснулся и уполз в вглубь норы, но, вместо того, чтобы проследовать дальше, он  начал шлепать по лужам в ближайшей  зимовочной камере, что была совсем рядом с шурфом, что я вырыл и расширил и до которого мой прут не дотянулся, так как уткнулся в спящих оглоедов. Вот это и объясняло всё: нору затопило, и барсуки выползли к самому входу, где и завалились спать, пока не попали в поле зрения бдительного ока Рябчика. Так как  акваланга у барсука не оказалось, и он  заниматься со сна плаваньем и не думал, то я его легко зацепил крючком, что вырезал из ближайшей палки. Кайло оказалось эффективней, чем пресловутая палка, которой я убил, грешный, не многим меньше зверей, чем из ружья.
   Дальнейшее было весьма прозаично: я загрузил на себя добычу, что повесу была явно за сорок килограммов, так как два из трех были взрослыми и зело жирными, а их отпрыск весил не много меньше десяти этих самых килов; и, матерясь на удачу, побрел согбенный домой, повесив ружье себе на шею, так как оно норовило свалиться с плеча, цепляясь за все кусты и кочки, колошматила меня в хилую грудь со всей своей железной решимость. Если добавить, что я  ещё тащил, обнимая, лопату и кирку, которые мне мешали не меньше, чем выше названная железяка, то вы полностью оцените мою удачу, если вы протащите её на себе этак несколько верст. Единственно, что  меня утешило, так это удивленные глаза тестя, когда я припёрся ещё до обеда домой, да ещё и с какой добычей! Зело, однако, это приятно, даже после занятий лингвичтикой во всезх ракурсах, упражняясь всего на трёх буквах великого русского языка, матеря свою удачу и богиню Диану, впрочем, зазря, в течение пресловутых передвижений по пересеченной  местности да ещё преимущественно в гору. Интэрэсно, что было бы если я использовал все буквы нашего алфавита?
 
 

© Copyright: Игорь Николаевич Макаров, 2015

Регистрационный номер №0288098

от 12 мая 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0288098 выдан для произведения: МАЛ-МАЛО О КОПАТЕЛЬСТВЕ 
   Если говорить о копательстве, то только не о копаниях в душе. В душе  нашей зачастую копай – не копай, один фиг не найдешь ничего путного. Такое впечатление, словно на этом свете мы жили одни. Жили и до нас, будут жить и после нас. Что было то – будет, это, однако, что-то из Библии. Какой я, однако, стал умный! Но речь идет, как вы уже поняли, о копании нор, точнее не копании, а о разрушении нор, особенно барсучьих. По моим понятиям копать барсуков - труд мартышкин, если не пригнать к норе экскаватор или взвод солдат, который, как известно, заменяют не один этот роющий и копающий предмет или инструмент. Да и норы копать в поисках этих жирных куниц, которые с рождения проживают в своих хоромах, толком не зная под какой скалой заканчивается эта самая нора, занятие столь же бесполезное, как и попытки, что-то отыскать новое в нашей душе. Тесть, ныне уже покойный, славной памяти будет человече, был поклонником этого вида деятельности, но поскольку взвода солдат у него под рукой, как это было в пору его юной армейской жизни, не было, то наши походы в поисках охотничьего счастья, не имели особого успеха. Только однажды этот фокус прошёл, но и то благодаря собакам, которые загнали в барсучью нору пару енотовидных собак, которые побоялись идти в глубины неизведанные и запрятались в ближайшем отнорке, где, после плохо проведенной ночи, они и были пленены и казнены с жестокостью свойственной иезуитам. Прочие поползновения на копание этих нор с моей стороны и стороны моего тестя заканчивались полным фиаско, конечно не для барсуков. Они преспокойно отсиживались в своих подземных убежищах, как при налете союзной авиации  Гитлер. Им было наплевать на то, что кто-то ковырялся в земле, производя лишнее беспокойство для их древних душ. Когда тесть перестал таскать меня за собой в качестве рабсилы и бесплатной этой самой силы, я перестал копать землю носом, в надежде отрыть этих животных, найдя, что простые ночные прогулки с собаками гораздо эффективней этого  шахтерского труда. Так как тащить за собой экскаватор, из-за неровного рельефа и густой зарослей монгольского дуба, сосны кедровой корейской, пихты или прочей дряни, колючей и не колючей, произрастающей на сопках лежащих с востока от Манчжурии,  я не имел возможности, как и не имел этого самого экскаватора, то оставил барсуков в покое, но только в относительном.
   Но хватит вступлений. Страсть все объяснять у меня, наверное, заложена в крови, - хлебом кормить меня не надо. Пора вернуться к нашей повести. Это было, однако,  в ноябре. Благодатное время!  Благодатное, но не для барсучьей охоты, которая по причине отбытия этого контингента в норы на долгосрочный сон, к этому времени заканчивается. В том году я взял уже двенадцать душ обоего пола этих самых зверушек, основательно пощипав поголовье на ближайших к Г-ки сопках. Если принять во внимание, что охотился я только в субботу и воскресение и преимущественно в октябре, то можно это результат можно отнести к вполне приличным. Позднее я никогда не дотягивал до этого собственного рекорда, по причине отсутствия этих лохматых товарищей, хоть я и изощрялся в его поисках по самым потаенным уголкам Панихезы, Кабаньего, Дальних шишек и вываливал даже под Кондратьвку и Лимичевку, но, увы, мои собаки работали так успешно, что не оставляли им надежды на спасение в местах нашего постоянного пребывания, конечно, при моём скромном участие. Грустно. Но тогда уже эти гонки завершились, а шишки тоже закончились с первым снегом.  В этот день я из жалости к собакам, которые смотрели на меня голодными глазами брошенных детей, просясь на охоту, их взял с собой. По-хорошему это не следовало бы делать, но у них были такие вопрошающие к милости глаза, и им так хотелось в лес..  Моё сердце дрогнуло, и я взял их с собой, хотя предпочитаю охотиться по свежему снегу без собак, используя их только в поисках подранков, белкованье и барсучьей охоте. Прошли мы довольно много, никак не меньше десяти километров, но свежих набродов так и не встретили. Я шёл по старой дороге, что была проложена при разведке водовода, что брал своё начало вначале Панихезы и впадал в У-к, как конечной точке отсчета. Она сильно поросла и посещалась козами. Видимо их разогнали раньше, но свежие следы таки не попадались. Я уже подошёл почти к самой дороге, что была наезжена и вела к Дальним шишкам, через этот самый водовод. Перевалив через небольшой овраг, когда мои собаки куда-то майнули, и я услышал их недалекий лай. Рябчик отдавал голос, не переставая ни на минуту, Бима тоже не было рядом. Следовательно и он был уже там же, но он не любил  лаять по пустякам и без причин. Поскольку я предположил и его присутствие там, то поспешил на лай, надеясь только на то, что они загнали в дупло енотовидную собаку, которая ложится баеньки гораздо позднее медведя и барсука и зачастую шляется и зимой, не то, что осенью, тем более в голодные годы.  На моё удивление собаки лаяли в нору. Поскольку и Бим тоже при моём приближении залаял, я удивился. Нор они никогда при мне не облаивали, даже если зверь только что ушёл в них, что было уже удивительно. Здесь же Рябчик надрывался, разоряясь именно в нору. Это было довольно странно. Ещё более странным было то, что входных следов в неё не было. Если бы зверь был там  и не уходил, то он просто должен был спать, и забил кое-что на эту какофонию, что изображал Рябчик, пытаясь самостоятельно заняться раскопками. В нормальном состоянии ни один зверь бы не выдержал сих покушений на собственные штаны.  Здраво поразмышляв, я прикинул, что это можно сделать и без участия Рябчика, но несколько позднее. Тогда я предположил, что это нора енотовидной собаки, и она, отожравшись на обильных харчах осени, уже придавались Морфею, притом придавались ему весьма основательно. Чтобы её не смущать и не будить, я отозвал собак и поперся дальше по штрассе, что проложили строители времён оных.
   Дальнейшую охоту описывать бессмысленно: я болтался ещё часа четыре или более  того, но дух леса, поманив меня, посчитал, что и этого для меня достаточно, тем паче он никогда не баловал меня сильно, в отличие от моего брата.
    Я пересёк Панихезу, перевалил в Малую Панихезу, прошёл до её верховья, пытался тропить коз, но они, заслышав дружное топанье десяти ног,  бросались в бега, таки загодя и очень быстро. Кабанов не было и смысл охоты с собаками, которые запросто их тормозят, особенно если их больше трёх, терялся. Вернулся я уже через Дальние шишки, точнее через Батарейную, так называется это место, но  заноза  любопытства пронзила мою нетленную браконьерскую душу. Естественно, следующее утро встретило меня уже в походе. Выглядел я для охоты весьма экзотично:  кроме моего обычного снаряжения: ружья, патронташа, рюкзака, в руках у меня была лопата и кирка, так как я думал, что земля уже должна подмерзнуть и долбать её придется  основательно и долго, но.. 
   Но, всё по порядку, придя на место и сделав круг, при этом не обнаружив выходных следов зверя, что меня несколько успокоило, в том плане, что я не зря тащил за собой никчемную лопату, а тем более неудобную кирку с короткой ручкой.   Я не стал долго растягивать процедуру осмотра местности и сразу вырезал прут длиной около двух метров и засунул его в нору, чтобы определить поворот норы и уже, пробив в том месте шурф, определять свои дальнейшие действия. Оказалось, что кирку  я тащил совершенно напрасно для целей рытья, так как земля оказалась влажной и промерзла только сверху и всего сантиметров на пять и не более, так что одной лопаты для этого действа вполне хватало. Легко преодолев не очень вечную мерзлоту, я углубился в склон оврага, хотя по моим расчетам это самое углубление не должно превышать полуметра или сантиметров семидесяти, что одинаково приятно. Так что мои труды по достижению хода скоро завершились. Я первоначально, предполагал, что мне придется, уже из шурфа искать дальнейшие барсучьи пути и зарываться в родную землю, в поисках предмета, на которых соизволил, не далее чем вчера утром, разоряться собак по имени Рябчик с Бимом в совокупе..  Тем более  они пасть по пустякам никогда не разевали и, как я, предпочитали молчать, особенно при охоте на барсуков, просто работая с анонсом, то бишь высвистывая меня на место предполагаемой встречи со зверем, лично топая впереди моей выдающейся личности, особенно над землей, этак на метр восемьдесят и даже несколько больше того.
  Представьте, что когда я добрался до хода в нору, то в образовавшуюся дыру увидел мохнатую барсучью шубу. Точнее не шубу,  а так себе полушубок, который не столь лохмат и тепел, как творение из барана или ламы. Расширив несколько шурф, я насчитал три клубка, что дрыхли таки не хило, то есть глубоко, что не только дружное тявканье моих шавок, но и мои потуги по борьбе с землей, ими не были замечены. Это были явно не медвежий сон, который прерывается с меньшим усилием, если, конечно, мишка не разоспался. Ещё несколько покопавшись в земле и расширив ход, я таки решил выкатить один из клубков из гнезда, так как не решился их хватать даже сонных голыми руками, не получив при этом по ним не хилыми таки зубами, не всегда гигиеничными и стерильными при этом.
 Тут-то и пригодилось кайло, что я тартал на себе добрые километров восемь, им я аккуратно выгреб один из клубков на божий свет и одним ударом, именно этим самым кайлом, отправил без особых проблем даже не проснувшегося зверя в свой звериный рай или как там он называется. Второй барсук, при проведении подобной операции проснулся, но кайло сработало безукоризненно, как танк Т-34. Просто и надежно, но третий барсук проснулся и уполз в вглубь норы, но, вместо того, чтобы проследовать дальше, он  начал шлепать по лужам в ближайшей  зимовочной камере, что была совсем рядом с шурфом, что я вырыл и расширил и до которого мой прут не дотянулся, так как уткнулся в спящих оглоедов. Вот это и объясняло всё: нору затопило, и барсуки выползли к самому входу, где и завалились спать, пока не попали в поле зрения бдительного ока Рябчика. Так как  акваланга у барсука не оказалось, и он  заниматься со сна плаваньем и не думал, то я его легко зацепил крючком, что вырезал из ближайшей палки. Кайло оказалось эффективней, чем пресловутая палка, которой я убил, грешный, не многим меньше зверей, чем из ружья.
   Дальнейшее было весьма прозаично: я загрузил на себя добычу, что повесу была явно за сорок килограммов, так как два из трех были взрослыми и зело жирными, а их отпрыск весил не много меньше десяти этих самых килов; и, матерясь на удачу, побрел согбенный домой, повесив ружье себе на шею, так как оно норовило свалиться с плеча, цепляясь за все кусты и кочки, колошматила меня в хилую грудь со всей своей железной решимость. Если добавить, что я  ещё тащил, обнимая, лопату и кирку, которые мне мешали не меньше, чем выше названная железяка, то вы полностью оцените мою удачу, если вы протащите её на себе этак несколько верст. Единственно, что  меня утешило, так это удивленные глаза тестя, когда я припёрся ещё до обеда домой, да ещё и с какой добычей! Зело, однако, это приятно, даже после занятий лингвичтикой во всезх ракурсах, упражняясь всего на трёх буквах великого русского языка, матеря свою удачу и богиню Диану, впрочем, зазря, в течение пресловутых передвижений по пересеченной  местности да ещё преимущественно в гору. Интэрэсно, что было бы если я использовал все буквы нашего алфавита?
 
 

 

ГЛАС В НОЧИ

ОХОТА С КАПКАНОМ НА БАРСУКА