Помочь сайту
Поздравления
Кубанский шлях. Глава 9.
14 марта 2015 -
Людмила Рогочая
Черкесский аул, как и селенье староверов, был окружён общей плетёной оградой. Правда, только с трёх сторон. Аул тянулся вдоль реки, которая была естественной защитой от врага. Войдя внутрь ограды, друзья увидели на краю селения площадь для молотьбы хлеба – стояли снопы, скирды соломы и стога сена. Здесь же внутри ограды находилось кладбище. Как пояснил старик, это почитаемые могилы и священная роща. Действительно, могилы окаймляли несколько рядов деревьев. На ветвях некоторых из них висели разноцветные тряпочки.
Друзья, шли за стариком, с любопытством оглядываясь по сторонам. Всё вокруг удивляло. И усадьбы друг от друга на большом расстоянии, и постройки из плетня, обмазанного глиной, покрытые камышом или соломой, и ухоженные огороды, и сады с пчелиными уликами.
Те немногие жители аула, которые встретились им на пути, вели себя сдержанно. Делали вид, что каждый день видят русских. И только дети выглядывали из-за плетней, как мышки из норок. Черкес провел своих гостей через базарную площадь и нырнул в проход, увитый виноградом. Калиток между подворьями не было. Друзья, следуя за стариком, который вёл лошадь за узду, перемещались из одной усадьбы в другую через какие-то широкие лазы и ходы, пока спасённый не остановился перед своим домом. Он его назвал «унэ».
Дом был продолговатый, с несколькими отдельными входами. На главном дворе находились хозяйственные постройки, расположенные вдоль всего забора, по кругу: кухня, курятник, амбары для зерна, навесы и сараи. Через плетень друзья увидели скотный двор, по которому разгуливали козы, овцы и старый осёл. Навстречу хозяину выскочил безусый парнишка и, перехватив коня за узду, повёл его на этот двор.
В унэ хозяин гостей не пригласил, а проводил к отдельному маленькому домику со скамьёй вдоль наружной стены – кунацкой, и оставил одних.
Волнение, которое возникло от встречи с черкесским аулом, не покидало приятелей. Такой ли хозяин гостеприимный на самом деле, каким хочет казаться? А может быть, зазвал волк козу на пир?
Внутри кунацкой стояли низкие нары, табуретки, скамейки и несколько резных диванов, покрытых узорчатыми циновками с подушками. Посреди комнаты – деревянные низенькие столики о трех ножках. На стенах развешано оружие: лук, расшитый колчан со стрелами, шашка, кинжал, короткоствольное ружьё. Пристенный очаг, над которым был сооружён плетеный, обмазанный глиной дымарь, не топился, и в комнате было прохладно.
Друзья сели на табуретки и с интересом огляделись вокруг.
– И чего наши с ними воюют? – недоумённо пожал плечами Степан, – Люди как люди.
– Это потому люди, что ты жизнь старику спас. А встретились бы вы на бранном поле, снесли башку б тебе, не задумываясь, - откликнулся Фрол.
Вскоре дверь отворилась, и в кунацкую вошёл тот же парнишка. Он жестами показал на медный таз и кумган – глиняный кувшин с узким горлышком и откидным носиком. Друзья помыли руки, а мальчик, внесши хворост и сушёные кизяки[1], очень ловко развёл огонь в очаге. В горнице потеплело, и вскоре показался другой парень, годами старше первого, худой и бледный, с анэ, на котором дымилось блюдо с бараниной. Он выходил и входил несколько раз с новым анэ. Мясо, сыр, каша, яйца, зелень всякая…. Принёс и напитки – мёд и бузу. Следом появился довольный хозяин, переодетый в праздничную одежду, с ним несколько человек гостей. Он с гордостью представил их друзьям:
– Джембулат, аксакал, мудрый человек.
Аквонуко, сосед, по-вашему хорошо знает.
Джегуако[2], песню будет петь.
Унеж и Алим играть будут.
Инал, сын мой, последний, – указал он на юношу, который накрывал столики.
– Пожалуста, кушат! – пригласил он всех к угощенью.
Все сели, кроме Инала, который уносил и приносил столики с едой. Похоже, он здесь, чтобы прислуживать гостям. Хозяин вежливо предложил друзьям пересесть с табуреток на диван. Толмач Аквонуко пояснил, что на диванах сидят гости, а на скамейках и табуретках все остальные, которые пришли их почтить.
Пир начали с молитвы. Черкесы молились по-своему, приятели – по-своему. Все вознесли хвалу Господу и перекрестились. Друзья удивлённо посмотрели на присутствующих.
– Так вы христиане!? – воскликнули в один голос.
– Кристане, крестане, – дружно закивали черкесы.
– Муса при крещении получил имя Михаил, а я Абрам, – пояснил толмач. Но меня родители звали по-нашему, Аквонуко. Так и пошло. А Муса был на войне. Уорк наш принял от турок ислам, и всех воинов переименовал по-арабски. Но мы христиане, с вами одной веры. Чтим Великого Бога и его мать – святую Марием.
Степан и Фрол радостно заулыбались, и все приступили к трапезе. Они выпивали во славу Божью, во здравие родителей, в честь погибших друзей – каждый раз с большой торжественностью и почтением, словно совершая священнодействие. За новых кунаков тоже выпили, за Степана и за Фрола в отдельности. Те говорили мало, только приветливо улыбались, боясь словом или поступком вызвать недовольство черкесов.
Когда сменили десять анэ, музыканты вытащили из чехлов свои инструменты. У Алима, сивобородого и румяного, с лоснящимися от баранины губами, в руках оказалось что-то в виде балалайки, только длиннее и с двумя струнами – он назвал свой инструмент «шичепшин». Унеж, широкобровый мужчина средних лет, поднёс к губам флейту – «камыль», – и
Джегуако запел хвалебную песнь Богородице, в которой он её славил и просил о прощении грехов. Все перекрестились, а потом зазвучала весёлая музыка. Черкесы хлопали в ладоши и готовы были пуститься в пляс. Степану и Фролу, несмотря на необычность мелодии, игра музыкантов понравилась, и они присоеденились к хозяевам. Затем Джегуако начал новую песнь. Сосед переводил:
– Поёт, какие вы храбрые и добрые. Называет вас кунаками хозяина. Приглашает пожить в этом унэ. И каждый день будут приходить гости, чтобы беседовать с вами, трапезничать и веселиться.
Вдруг дверь кунацкой отворилась, и на пороге возник красивый молодой человек лет тридцати, с гордой посадкой головы, вьющимися чёрными волосами и сверкающими глазами, следом за ним в дверь проскользнул юркий горбун в бешмете с чужого плеча и косящим левым глазом.
Хозяин представил их русским:
– Бек, уважаемый человек, уорк[3], у него много скота и рабов. Шаид, его сопровождает.
Уорк, снисходительно кивнув головой, поздоровался и, отломив кусочек сыра, нехотя его проглотил.
Шаид бочком присев за крайний столик с жадностью накинулся на
пастэ.[4] Ел он неряшливо, то и дело, облизывая пальцы с обкусанными ногтями.
Бек, выполнив требования приличия, нетерпеливо поглядывал на хозяина, и, улучив момент, попросил его выйти для разговора. Муса с достоинством ответил:
– Всему своё время. Ты видишь, у меня гости? Закончим беседу, и я тебя внимательно выслушаю.
Но дальнейшая беседа не сложилась. И Мусу, и остальных гостей смущало присутствие горделивого Бека. Выказав Степану и Фролу положенные знаки внимания, хозяин пожелал им спокойной ночи и покинул кунацкую.
Наутро, изрядно выспавшись и позавтракав, друзья решили прогуляться по аулу. Но пришёл хозяин с толмачом и объяснил им, что пока гости находятся в кунацкой, им ничего бояться. А выходить за пределы его усадьбы опасно. Тем более, Бек грозился их убить.
– Гость гости, а ушёл – прости, – грустно ухмыльнулся Фрол.
– Но почему? Мы же ничего ему плохого не сделали, – возмутился Степан.
– Бек – состоятельный человек. У него кош[5] баранов и много лошадей. Ночью на его табунщиков напали казаки и угнали два гурта лошадей, – пояснил Аквонуко, – переправились через реку и погнали на север. Много казаков. Он злится. Мстить хочет.
Муса повторил ещё раз:
– Отдыхайте! И никуда, слышите, никуда не ходите!
– Это Шаид прознал, что у тебя в кунацкой гостят русские, – шепнул Аквануко Мусе, – и натравил Бека на них.
– Бек не может нарушить обычай и тронуть гостей в моём доме, но ему захотелось посмотреть на них. Мне, простому человеку, ссорится с уорком не хочется!
Когда Муса и Аквонуко ушли, друзья дали волю своему гневу.
– Убить, ты представляешь?! Не в честном бою, а как собак! – кипятился Фрол.
– Не мы угоняли его лошадей, а возможно такие же разбойники, как те, что напали на старика. Дядька Павел же говорил, что их в степи много. Может, даже с Дона они! – горячился всегда спокойный Степан, видно,забыв, что недавно сами пытались угнать чужих лошадей.
– Надо отсюда убираться подобру-поздорову.
– Незаметно не уйдёшь. И кони нам нужны. А у них тут их вон сколько!
Все последующие вечера, неделя за неделей, картина повторялась: гости, ужин, песни. Правда и гости, и песни были другие. Но приятели заскучали.
– Фролка, надо что-то делать. Давай спросим Инала о конях. Да и ноги тебе надо лечить. Может у них тут знахарь какой есть, – беспокоился Степан.
– Давай думать, Стёпа…
Ночь друзья провели бессонную. Мысли лезли одна на другую и не складывались в действия. Утром, когда пришёл Инал, первый вопрос был о лошадях. Черкес их понял и обещал помочь с покупкой.
– Вы уже собираетесь уходить? – поинтересовался он, – об этом с отцом поговорите. Вы его гости.
– Поговорим, поговорим, – буркнул Фрол.
К вечеру в кунацкую опять пришли люди. Первым явился Шаид. По-русски он не говорил и Аквонуко не было, однако, и без толмача, знаками гость попросил Степана показать ему кинжал, который висел у того на поясе в стареньких ножнах Мусы. Что уж в оружии он необычного увидел, друзья не поняли, но что-то не так: Шаид поспешно покинул кунацкую и даже на ужин не остался.
Восемь анэ приносил Инал гостям, но друзья заметили, что угощение оставалось почти не тронутым. Гости только пробовали каждое блюдо, чтобы не обидеть хозяина. Они перешёптывались и ждали…. Ждали Джегуако, который в этот раз пел излюбленный всеми народами Кавказа «Сказ о нарте Сосруко».[6] Гостей собралось намного больше, чем в предшествующий вечер. Видимо пришли нарочно – послушать сказителя.
В кунацкой было очень тихо. Только звуки черкесской балалайки, голос Джегуако и чуть слышный – толмача: «Едва Сосруко одним прыжком соскочил с коня и схватился за гриву, как конь взвился звездой в облака и попытался с поднебесья сбросить с себя седока, вниз головой взвивался в бездну и вновь взмывал в небеса. Что только не делал конь! Скакал по крутым обрывам и ущельям, бросался в пучину океана, пролетал сквозь горные кольца, но седока сбросить с себя так и не удалось…».
Гости не расходились до тех пор, пока Сосруко не победил всех врагов.
– Ты видел, Фролка, как они слушали-то песельника их. И плакали, и смеялись. Как у нас песни о богатырях слепцы, калики прохожие поют. Ходят по деревням и поют про Микулу Селяниновича, Илью Муромца, Добрыню Никитича. Слышал, небось? – Степану хотелось поговорить: воспоминания о прошлом тоска по родным местам переполняли его.
– Сказки всё, – равнодушно проговорил Фрол, уже засыпая.
Ночью поднялась буря, пошёл сильный снег. Заметало почти до обеда. Когда непогода утихла, Степан выглянул за дверь кунацкой. Снегу по колено. Расчищая дорожки, он обнаружил, что плетень около коновязи повалился. Степан, подобрав подходящий камень, принялся заколачивать вылетевший кол. Мимо него прошла черноглазая девушка, тоненькая, как ивовое деревце. Степан поймал её любопытный взгляд, но она мгновенно опустила глаза и смущённо отвернулась. И было в этом повороте головы что-то до боли родное. Вот также Степанидушка отворачивалась при их знакомстве, чуть-чуть прикрывая рукавом лицо.
Из унэ выглянул Муса, что-то быстрое и строгое сказал девушке, и она исчезла.
– Не надо, нет-нет, вы гости! – обратился Муса к Степану, забирая из его рук камень. – Инал уже несёт вам обед. Иди в кунацкую!
– Надоело уже гостить-то, – недовольно пробурчал про себя Степан.
Он угрюмо присел на диван, и в его невесёлые мысли всё время вторгалось белое личико с тёмными смешливыми глазами.
Последнее время дурное настроение часто овладевало друзьями. Всё идёт не так, как было задумано: коней они не нашли, к казакам не прибились, мало того, ещё оказались в плену у черкесов. А как иначе их положение назовёшь. Все добрые и ласковые, а за калитку выйти нельзя. Но девушка!
Степан смущённо достал образок. Вглядываясь в строгий лик Божьей матери, прочитал «Живые помощи», перекрестился, поцеловал образок…. Не помогает!
Фрол в этот раз не мешал своему задумчивому другу, хотя обычно забрасывал его шутками и остротами. Сейчас и сам он был в печали. Размотав повязку на изъязвлённой ноге, он посыпал из кисета её пеплом и тяжело вздохнул.
Вошёл Инал с обедом. Степан спросил его о девушке.
– Дари, сестра, – кратко ответил он и, помолчав, добавил, – невеста Бека.
У Мусы было всего трое детей, хотя женился он дважды. Первая жена, мать Инала, скончалась от неизвестной болезни, которую воины привезли из похода. Тогда вымерла четверть селения. Дети, два сына, уцелели чудом – они гостили в доме тестя, из которого никто в поход не ходил.
И если первый раз Муса женился на девушке, которую ему сосватали родители, то второй брак был по страстной любви. Он боготворил свою жёнушку, ласковую и кроткую. И когда она умерла родами, оставив ему Дари, Муса поклялся, что больше не женится. И слово сдержал… Но дома не обойтись без женщины! И он пригласил к себе пожить бездетную сестру Хасинат. Она и стала Дари матерью.
Старший сын был воин, настоящий джигит. Подобных ему в дружине уорка Бека не было. Он пал в бою, оставив неутешную вдову с малолетним сыном, которые тоже жили в доме Мусы на своей половине.
Инал – боль отца. Слабый здоровьем, хромоногий юноша пытался не отставать от сверстников. Он был неплохой наездник, меткий стрелок. Но не эти мужские увлечения занимали его. Он интересовался совсем другим: собирал и записывал истории из жизни черкесов, старинные песни и сказания. Мусе не нравились эти занятия сына, но он понимал, что как воин Инал не прославит свой род. Эту надежду он связывал с внуком, который очень походил на своего мужественного отца.
Его любимица Дари была действительно предназначена Беку. Давным-давно, когда Муса, дружинник уорка, отвёл удар вражеской сабли от своего начальника, приняв его на себя, тот сказал:
– Если у тебя родится дочь, – я женю на ней своего Бека.
Старый уорк умер, а Бек, помня наказ отца, ждал, пока Дария повзрослеет. Теперь же, когда девушка расцвела, Бек и без воли отца жаждал заполучить её в жёны.
Однако Муса по происхождению тфэкотль [7]– в этом есть трудность.
Главным условием действительности брака является равенство происхождения. Уорк мог, конечно, жениться на дочери тфэкотля. Однако, по адату, муж передавал право высшего сословия своей жене, жена же не передавала своего сословия ни мужу, ни детям. Если Бек женится на Дари, она не будет обладать никакими правами. Но Муса был согласен на всё, чтобы породниться с дворянином.
Погода была пасмурная, и после обеда друзья уснули. А вечером опять были песни, разговоры, из которых друзья мало чего поняли и поэтому не смогли в них участвовать. Однако толмач изложил суть:
– Джигиты собираются в поход на бжедухов.
– Кто такие бжедухи?
– Наше племя.
– А чем они не угодили вам?
– Скот пасут на нашей земле.
– Зачем воевать, да ещё со своими. Вам что, земли мало? – удивился Степан.
– Мы адыги, воины, – гордо ответил Аквонуко.
Перед сном Фрол, тяжело вздохнув, сказал:
– Уф, не могу больше. Надо что-то делать.
– Что говорить о деле? Ты, Фрол, ноги полечи. Скоро тягать их не сможешь, правая даже распухла.
– Завтра и займусь. Авось найдётся здесь знахарь какой-нибудь.
Степан помолился по своему обычаю и лёг. Но заснул он нескоро. В эту ночь впервые глаза у Степаниды были чёрные.
На следующий день Фрол сразу же спросил у Мусы, есть ли у них в селении лекарь или знахарь.
– Как не быть? Ест старуха одын. Сылно хорошо лэчит. А для чего?
– Ноги болят.
– Позову.
Муса вышел. Степан глянул в окошко: снег подтаял – во дворе образовалась длинная грязная лужа.
«Нужно отвести воду, подумал он», - и, накинув зипун, вышел из кунацкой. Сам нашёл в сарае заступ, проделал канавки и согнал по ним воду и талый снег. Закончил работу он скоро и даже огорчился: истосковались руки по труду. Весна придёт, крестьяне пахать-сеять начнут, а они с Фролом, неприкаянные, гостят в чужих дворах, странствуют по степи, и конца тем странствиям, кажется, не видать.
Он занёс заступ в сарай, и сквозь щель в двери увидел, как во дворе опять показалась фигурка Дари. Она шла не спеша, ровненько-ровненько, на плече у неё был высокий кувшин, который она ловко придерживала рукой, отчего казалась ещё стройней и тоньше. Степан подумал: «Лет пятнадцать, наверное, дитя…». Но глаз не отвёл. Что-то в ней было такое, что приковывало его взор. И он смотрел на черкешенку до тех пор, пока она не скрылась из виду; и после ещё долго стоял с невидящими глазами, обращёнными внутрь себя…. Вывел его из задумчивости Верный, который потёрся боком о сапог хозяина и лизнул ему руку. Волна нежности, переполнявшая Степана, перекинулась на пса. Они долго играли. Даже в кунацкой были слышны смех Степана и радостное повизгивание собаки.
Усталый и весёлый Степан вошёл в дом.
– Фролка, а что мы такие страшные, волосатые, как дикари? Побриться бы надо.
– Ну и брейся, если хочешь. А мне не для кого прихорашиваться.
Слова Фрола заставили Степана сознаться самому себе, что Дария ему нравится, очень нравится. Он вынул из-под рубахи образок, перекрестившись, поцеловал его и виновато прошептал:
– Прости меня, Степанидушка.
Дари с детства знала, что выйдет замуж за Бека, поэтому даже повзрослев, не испытывала к нему никаких чувств. Воспринимала его и будущее, связанное с ним, как данность, собираясь исполнить с дочерней покорностью волю отца[8].
Дари росла самостоятельной девочкой: у отца не было времени с ней возиться, тётка, не имеющая своих детей, в воспитании делала упор на ведение домашнего хозяйства. И хотя она любила Дари, материнской нежности племяннице не давала. Тётка отличалась замечательным искусством в шитье одежды, вышивке золотыми и серебряными нитями. О ней говорили: «Скорее износится и изорвется само платье, чем лопнет шов, сделанный Хасинат». Дари училась у неё шить, вышивать, плести кружево…,
А ещё тётка занималась её нравственным поведением: учила проявлять скромность, держаться достойно и оказывать почтение, быть сдержанной в выражении чувств и мыслей, как того требовал неписаный закон Черкесии.
У девушки было несколько подруг из семей таких же тфэкотлей, как и её отец. С ними она проводила свободное время, которого было не так уж и много. Ей так же нравилось играть, а позже и беседовать с Иналом. Он не жалел досуга для сестры. Но больше всего она любила волю и лошадей. Девушка была умелой наездницей, метко стреляла в цель и с охоты никогда не возвращалась без добычи.
Отец не одобрял увлечения Дари охотой, и часто журил её за мужские поступки, но оправдывал, понимая, что девочка растёт без матери.
Дари научилась у Инала читать и писать и часто заглядывала в книги и рукописи брата.
Когда увидела русского синеглазого пехлевана,[9] сердце её часто забилось. Как не убеждала она себя в том, что меж ними ничего не может быть, юное сердечко испытывало доселе незнакомые чувства. А встретив случайно его взгляд, Дария поняла, что она любима. Но как это всегда было, девушку, предназначенную кому-то с рождения, а то и до рождения, никто не спрашивал о согласии. Она должна стать женой Бека! «Исполню волю отца. Умру, но не потревожу в могиле костей покойных предков бесчестием», – думала она и грустила.
В обед Инал принёс три анэ и посидел за ними с друзьями. Последнее время он всё чаще задерживался в кунацкой, и, уже без Аквонуко, сам задавал вопросы и старался понять ответы. Строгий, неулыбчивый сын Мусы оказался пытливым, думающим юношей. Его интересовала война с турками, которая, вроде, закончилась и не закончилась, есть ли рабство в России, и многие другие вопросы, на которые, увы, ответы у Степана и Фрола были невсегда.
После обеда, когда друзья от нечего делать перекорялись по поводу дальнейших действий, в усадьбу к Мусе прискакали два всадника. Через пузырь оконца друзья не могли видеть, кто они. Фрол выглянул за дверь:
– Смотри-ка, Степан, Бек сам явился с этим шакалом.
– Шаидом, – поправил Степан.
– Ему больше подходит имя Шакал, – хмыкнул Фрол. Они вышли из кунацкой. Солнце грело по-весеннему, снег драгоценными каменьями сверкал в его лучах, отражая синеву неба.
Привязав лошадей, неожиданные гости направились в унэ Мусы, но вскоре вместе с хозяином и толмачом предстали перед друзьями. В это время из женской половины дома вышли девушки и, смеясь, побежали в сторону реки. Среди них была Дария. Шаид поймал восхищённый взгляд Степана и злорадно ухмыльнулся.
Все вошли в кунацкую. В этот раз у Бека глаза сверкали не так ярко, как в прошлый раз. Вежливо поприветствовав Степана и Фрола, он по черкесскому обычаю спросил о здоровье.
– Благодарим, уважаемый, – Фрол осторожничал. Сначала надо понять, с чем Бек пришёл, с добром или со злом в душе, а потом беседы разводить. Друзья вежливо пожелали гостям и всем их сородичам здравствовать и приготовились слушать.
Первым разговор начал Шаид, прошептав что-то по-своему на ухо толмачу.
– Шаид просит показать тот кинжал, который он видел, – перевёл Аквонуко.
Друзья недоумённо переглянулись. Степан достал оружие и положил на стол. Бек внимательно посмотрел на рукоять, на лезвие, и, вытащил из ножен свой кинжал. Все ахнули:
– Один к одному!
– И клеймо то же.
– Один мастер делал! Кинжал легкий, как перо, упругий, как лоза, острый, как бритва. Кто носит тяжелый кинжал, тот не надеется на умение, а этим драться – удовольствие, – перевёл слова Бека толмач. – Откуда оружие у тебя?
Вопрос черкеса застал Степана врасплох.
Не дождавшись ответа, Бек продолжил:
– Когда-то давно мой отец и его брат заказали себе у известного оружейника одинаковые кинжалы, а затем ездили к армянам, чтобы те вставили в рукоять эти красивые камни. Дядя подарил свой русскому побратиму. А у тебя он откуда? Вижу, что ты неблагородного рода, простой человек.
В разговор вмешался Фрол:
– Ему подарил его господин, молодой барин. За то, что он спас ему жизнь, хотя сам мог умереть. Разбойников много на Руси. Наверное, это и был сын побратима твоего дяди.
– Как его зовут, Степан? - обратился он к другу, весело подмигивая.
– Дмитрий Сергеевич.
– Нет, я не знаю, как его зовут, нет в живых и дяди, но я тебе верю, - Бек испытующе посмотрел на Степана. – Ведь вы и Мусу спасли от разбойников, - переводил Аквонуко, – в память о дяде, будьте гостями в моей кунацкой. Вы благородные люди, не по происхождению, а по поступкам. Я завтра иду на охоту, приглашаю и вас.
– Сожалею, я не могу, – отказался Фрол, – раны открылись на ногах. Муса обещал привести знахаря
– Зачем знахаря, лекарь есть! Ваш! Пленник Дудая, соседа моего. Ждёт выкупа. Давно уже. Если не заплатят, продаст туркам. Я пришлю его завтра же.
– А ты, пойдёшь со мной, Степан? – Бек вопросительно посмотрел на Безрукова.
Степан не любил охоту, считал её барской забавой, да и жестоким делом. Но сейчас отказываться от предложения Бека опасно. Кто знает, что у того на уме.
– Что ж, можно, – без особой радости выдавил он.
– И вы примите участие в моей зимней охоте, соседи, – пригласил Бек Мусу и Аквонуко, – постреляем из лука зайцев, а, может быть, на зверя и крупнее, как наши отцы и деды это делали. Так что ружья можете не брать.
Старики отказались, отговорившись, что это дело молодых, сильных мужчин, но вызвался поохотиться Инал.
– Жду вас завтра, на рассвете.
Когда все ушли, раздражённый Степан приступил к Фролу и запальчиво спросил:
– Ты чего лжу сказал? Кому я жизнь спас? Я убил его вот этим самым кинжалом.
Вот Степан и выговорил вслух те слова, которые десятки раз, надрывая сердце, повторял про себя.
– Правильно, убил! Ну, и что бы сделал Бек, если бы ты сказал правду? – спокойно возразил Фрол. – А так, мы почётные гости. И у меня будет лекарь.
[1] Сушёный овечий помёт.
[2] Народный певец и сказитель.
[3] Уорки – благородные дворяне, но в иерархической лестнице занимали невысокую ступень, являясь мелкими феодалами и дружинниками князя, имеющими и свои дружины..
[4] Просяная каша, заменяющая адыгам хлеб.
[5] Для пребывания со скотом или табунами устраивались временные жилища - коши, кутаны в виде шалашей, балаганов, палаток. Кош обычно состоял из 3000-4000 голов баранов.
[6] Героический эпос, присущий всем народам Северного Кавказа.
[7]Черкесское общество разделяется на следующие сословия:
1) пши (князь),
2) уорк (дворянин),
3) тфэкотль (среднее сословие свободных людей),
4) об (клиенты, состоящие в зависимости от покровителей),
5) пшитль (подвластный хлебопашец, обрабатывавший землю своего господина),
6) ясырь (раб, дворовый человек).
[8] Согласие девушки на замужество требуется непременно, но оно не всегда служит выражением ее собственного желания. Девушка, заключив из разговора присланной к ней депутации, что родственники на предварительном совещании уже решили выдать её замуж, изъявляет на то и свое согласие, руководствуясь в этом случае искони заведенным порядком. Впрочем, бывают случаи, что девушки пренебрегают своим сословным происхождением и положением в обществе и бросаются в обьятия своего любезного – простого, незнатного человека.
[9] Богатыря
Рейтинг: +2
449 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения
