Крестоносцы

[Скрыть] Регистрационный номер 0208665 выдан для произведения:

 

                               Сергей  Пилипенко

 

 

 

 

 

               

                КРЕСТОНОСЦЫ

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРОЛОГ

 

Возможно,  уже даже тогда кому-то  казалось, что он желал снискать славу. И вполне правдоподобно, что именно за ней возвратился бы в другой раз.

Так думают и предполагают многие современники и  те же верующие в том числе, составляющие  большинство  веры христианской.

Но, кто он - Иисус Христос?

Как оказался на Земле в те далекие уже от нас времена? Спасал ли он мир тогда?

И смог бы его уберечь уже сейчас?

Вопросов, как всегда, много. Ответы также есть, но только почему-то мало кого удовлетворяют.

В основе своей все знания почерпнуты из библии, происхождение которой доселе также неизвестно, хотя и узаконено  единогласно.

Лишь самую малую часть дают какие-либо приложения, к тому же и в целом возлагают всем сказочно приукрашенный материал, лишенный напрочь того самого материализма, без которого порой многие просто не могут существовать.

Та трагедия дня случилась уже давно, но в памяти веков все же сохранилась, дойдя до времени настоящего в более-менее правдоподобном виде.

Настоящего же не знает никто, и именно с этим Вы можете познакомиться поближе, читая предложенный ниже материал.

Чему Вы поверите больше:  тому старому или этому - это будет зависеть от состояния ума и личного не безразличия ко всему происходящему.

И именно ему, а никак не давно произошедшему, ибо настоящее диктует свою волю признания Христа в ком-то из состоящих на Земле людей.

Пути признания того различны и могут иметь свои стороны развития.

Но в целом, повод для этого есть, и тем же Богом установлено время опознания подобного оповествования в сердцах и душах людских, верующих и не таковых, страждущих или просто сгорающих от любопытства в деле том, представленном всеми церковными и прочими пастырями божьими во времени настоящем, как упась вселенская от всего мирозряче стоящего.

Как сложится то самое людское мнение - таким и обратится для всех мир в обозначении вновь прибывшего на Землю Христа.

Пришествие состоялось и это воистину подтверждено самой жизнью. Но, к великому сожалению, не выразилось так, как  и должно было  бы стать, уподобляясь настоящему воскрешению Христа в людской стати вновь.

Вина тому - люди. Их истинное безразличие ко всему и их наносные черты всякой святости, не говоря уже просто о пороках и веры попраниях в различных грехах.

Разбор всему тому, очевидно, последует и по сути дела он уже происходит, воздавая череду брани людской то по одному, то по другому поводу.

Лик Христа давно стерт во времени падшем, а его деяния и вовсе определены по-иному.

И в этом вина есть премногих, а за нею, как водится, должна и вся отповедь быть, или просто ответ на все то последовать.

И совсем не сказочными кажутся кануны уже настоящего дня и вовсе не было и нет ожидания того прихода Христа, что еще раз и доказывает мою правоту, и подтверждает приведенное ниже, отбрасывая в сторону ту раннюю библейскую приветственность, якобы содержащуюся в душах людских.

Не было того тогда и нет истинного  в душах выражения уже сейчас, чему доказательство само наше время со всеми напыщенными  для  него  атрибутами.

То есть горькая участь людская, в очередной раз снискавшая себе славу изгнания посланника божьего с самой земли божеской и их же совместно.

Таков завет настоящего времени и по умолчанию все так и произойдет.

Но все же, пока почитайте. Узнайте то наше время сегодняшнее во времени давно прошедшем. Подивитесь тому и удивитесь снова.

А не то ли оно вновь наступило, что для одного -  рай, а другому  -  ад самый сущий тот при всей его жизни?..

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

"Как  дань,  пришедшую с времен,

Им эту книгу посвящаю.

Лишь к ним двоим под стать знамен

Лик  Всеотца  я  обращаю ..."

                                                    ( ТВОРЕЦ )

 

КРЕСТОНОСЦЫ

 

« Я слышу свой голос, из неба идущий,

И я же даю ему волю взойти.

Пророк или нет, но я неба дающий:

К чему и зачем кому нужно идти...»

 

 

СОДЕРЖАНИЕ

 

«Крестоносцы» - эпос человеческого христианского повествования.

Книга рассказывает  о реальной, а не придуманной истории Христа и его матери. В этом ее главное отличие от библейской истории, во многом приукрашенной событиями времени и отношением людей.

Книга сюжетна и полностью раскрывает дух того времени, одновременно излагая события в том порядке, в котором они действительно происходили.

Во многом определяется суть и прямота речей самого Иисуса Христа и здесь же раскрывается весь смысл его высказываний, так часто и не повторно излагаемых другими, начиная с учеников и уже далее их последователей.

Здесь же раскрыт полностью весь смысл предательства Иуды, которое на многие века отправило целый народ в изгнание.

Было ли оно на самом деле и как что произошло?

На этот вопрос и отвечает книга и дает правдивое опровержение тому, кто по злой воле участников того времени, даже не задумываясь над последствиями совершенного, сотворил настоящее святотатство, принудив многих и многих страдать через века.

Достаточно подробно описывается сама казнь Христа, его вознесение, при этом указывается на факты прямой помощи свыше.

В целом книга - это реальная помощь любому, пожелавшему действительно поверить в сущность бытия Христа, в несправедливость и устрашающее во времени предательство, сотворенное только для того, дабы очернить самого Иисуса.

Книга будет интересна всем читателям от самих христиан до иудеев, ибо они, как никто другой, наиболее заинтересованы в торжестве справедливости или хотя бы в опровержении непрестольного греха, якобы совершенного их соплеменником.

Обо всем этом рассказывает первая часть произведения.

Во второй части повествуется о попытке второго пришествия Христа и всём том, что с этим было связано.

Как восприняли люди чудеса уже в средние века, что дало им церковное восприятие греха и какова цена правды, за которую пришлось уже новому ученику заплатить священным костром инквизиции.

Книга жива сюжетной строкой и насыщена различного церковного характера выражениями. Она дает истинно понять, в чем же действительно состоит разница каких-то крылатых высказываний, а где их исковерканная людьми лживость.

И, наконец, третья часть рассказывает о готовящемся новом пришествии, давая понять читателю, что ничто не забыто, а справедливость все же будет торжествовать, даже пройдя сквозь века. Книга поможет самому простому разобраться в сути исповедания, и воспринять саму веру истинно своим смыслом  ума.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

 

"Скажи, мой народ, не желаешь ли славы

 Себя опорочить во веки веков.

Воздвиг монумент ты святому по праву,

Но вот позабыл исповедать грехов..."

 

Роман "Крестоносцы" - это рассказ о тех далеких временах, когда христианская вера только возрождалась на Земле.

Сам по себе он немного сокращает путь поиска нового в забвенно забытом старом.

Герои романа не новы, и их знают все. По крайней мере, так хотелось бы думать на сегодня.

Но вместе с тем, есть одно совершенное различие, отличающее псевдоутопический характер всех прежних высказываний во времени, сделанных теми или другими людьми, от настоящих целлюлозно-бумажных способов преподношения всего апостолического и морального.

Роман суров и справедлив своей жестокой апосторалью развития событий.

В нем  нет жалости, идущей к нам извне. Люди становятся изгоями того времени, и это дает им шанс  выжить в сложившейся очень обостренной ситуации на самой Земле. Возможно, кому-то покажется, что книга мало реалистична или слиш­ком категорична.

Но это только первое впечатление. Попробуйте войти в нее и понять, что главное, а что нет. Это и будет уже вашим настоящим  прииском  ума  дня насущного.

В произведении нет аналогичности событий, как то повествуют все ранее изложенные тексты времен, включая сюда и Библию.

В большей степени оно опротестовывает некоторые сходные по замыслу детали высказываний или напрямую развенчивает уже уложенное в нашем сознании великолепие истрепи лжецов.

Если и была правда - то вовсе не такая, какую хотят сейчас залить горечью молебных слез или чем-то более материальным   отдельные  свитообыватели духа  времени.

Память веков - это исключительная память времени. И если сейчас, в настоящее время, ею не обладает практически никто, за очень редким исключением, то спустя годы, в силу практически таких же изменений, что произошли когда-то не в самую лучшую сторону, такого рода памятью овладеют многие.

И дело здесь вовсе не в каком-то своеобразном  образе восприятия окружающего. Все, что пишется, основывается  на фактах. Только не придуманных  кем-то ради своего  ублажения  в  будущем,  да что греха таить, даже  и  в настоящем, а воскресших в памяти, как живое нас­ледие того времени.

И пусть, это произведение кому-то не нравится из числа былых, либо настоящих творцов усопшего мира.

И пускай, оно не будет слащаво насыщенным и опорочивающим звание обычного человека. Дело совсем в ином.

Оно должно рассказать людям, как действительно было сложено во времени то, что закрыто сейчас под тайной печатью Иерусалимского греха.

Люди - не вечность. Но в них горит всегда та искорка живой жизни, которая и содержит эту всепространственную апостораль.

Согласятся ли с этим те, кто, сегодня возлагая кресты у могил или где-то еще, стоит частью своею у истоков веры    - неизвестно.

Но той же волею сверху будут написаны эти строки и если что и подобает быть всеузнанным, то именно это, ибо нет ничего более святого на сегодня, чем знать правду того дня в самой ее истине.

Давным-давно, в годы Еврастийского опиуса, когда на Земле людей было совсем мало, один из тех мудрецов говорил: "Да, будет земля наша богата и сыта чревом, и да нисполнится сила ее, будь мы покряже."

Он умер, но слова остались. И продолжают жить до сих пор. Неужто, мы все, уходя от тех далеких времен, не хотим до сих пор принять это целомудренное высказывание непризнанного гения эпохи праправедных исполнителей указов.

Само по себе подобное высказывание может либо изменить направление развития собственного ума, либо, наоборот, что-то дополнить такое, которое до жадности внутри раскроет душу и откроет занавес тайны веков.

Иногда  говорят:

«Не угодя всем и вся, дай прорости семени правды, ибо только оно способно внутри чрева каждого опостыть и заставить всковырнуть землю общей пахоты лжи".

Так и в этом романе. Если мы не боимся той грянувшей ранее беды, то и не надо возлагать самим себе дань иноверцев, застывших во времени   и   ниспославшим себе   верность победному духу пле­мен, взросших на общей для всех  Земле.

В книге   описано     довольно    большое    количество   судеб, располагающихся во времени с самого первого ростка христианского племени. Она пронесет вас над бездной павших под ножом утрат веков  и волей-неволей заставит задуматься.

Произведение закрывает некоторым глаза на прошлое самих себя, и оно же открывает для них новое в насыщенном бездушье настоящего.

Роман "Крестоносцы"   располагает тремя основными катего­риями своего развития.

Он начинает свое первое повествование с момента прихода на Землю новой исповедальной веры и заканчивает днем   настоящим.

Средина его пути пролегает в средневековье, которое довольно широко описывает наглядность дня настоящего, невзирая на разность времен.

Путь самих героев показывает насколько близка человеческая обычная дружба и настолько может быть коварно-лживой перенесенная радость порыва искренней любви в соответствии с духом потворного времени какого-либо столетия.

Книга предлагает ту правду жизни именно такой, какая она есть, совсем не забирая при этом весьма дорогого на сегодняшний день времени.

И все же, хочется верить в то, что уходя от тех репрессий, мы сможем выразить самих себя в более лучшем исполнении, нежели это было до дня настоящего.

Многое - исполняет немногое, так же, как и наоборот.

Эти слова не сказаны автором, но они подтверждают его уверенность в своей правоте.

На этом я заканчиваю небольшое вступительное слово и предлагаю саму книгу к чтению.

Возможно, ее первые страницы укажут вам на что-то или позовут к чему-то.

Прикоснитесь к ним, и вы поймете, какую правду мы вознесли в душе, построив уже современный, насквозь пропитанный ложью мир.

Если и есть ум на Земле, то он не пришел бы с пустыми руками.

Это не голая фраза. В ней   заключена огромная значимость уже настоящего.

Читайте и исповедуйте, но только не плачьте во времени. Слезы не искупают   вину.

Они только ее подтверждают и даже частью усугубляют.

С уважением, автор.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧАСТЬ   ПЕРВАЯ

ПУТЬ   ИСТИНЫ

 

 

У   ИСТОКОВ

 

В те далекие времена, когда еще море не заходило так далеко вглубь той земли, на свет, именуемый Палестиной, родился мальчик, довольно простой, но вместе с тем, было в нем что-то по существу  неестественно-необычное.

И на то время в его глазах еще не светилась правда, отождествляющая и ставящая в ранг победоносца, а небольшое светлое личико лишь отражало   обыденность буднего дня.

Но свет взгляда, полный блеска и теплоты, склонившейся над ним матери, придавал все же ему упорную веру в свою выживаемость и давал слабую искру надежды на исполнение воли верхов.

Мать не могла оторвать глаз от спящего младенца, и все время тараторила про себя какую-то   забытую всеми старую поговорку, доставшуюся ей в наследство от своих, давно отошедших в мир иной предков.

Она   была также одинока, как и рядом спящий малыш, у которого не было отца и даже отведенного ему положенного места под крышей.

Всего лишь небольшой пальмовый навес и довольно худенькие стены, сколоченные наспех ею самой, обогревали их, сохраняя не­большую уверенность в том, что они смогут   добраться до своих спустя время, так постыдно бежавших от них и бросивших на произвол судьбы.

Женщину изгнали со своего племени за ее не искреннюю, как им казалось, исповедь. Она рожала ребенка ни от кого. И их это пугало, ибо они думали, что этого быть не может.

Значит, она   врала. И чем больше в их же глазах оправдывалась, тем крепче росла убежденность в ее виновности.

Откуда могли знать эти жалкие, совсем обнищавшие люди о том, что такое вполне возможно.

Но никто не помешал решению главного поводыря лишить эту маленькую хрупкую женщину своей защиты, и   никто не последовал ее решительному примеру отступить самой от такой вакханалии первородного греха.

Она осталась одна. Сама по себе, наедине с окружающей ее постыдной безжалостностью времени. Но глубоко уверенная в правоте своего поступка, женщина не отступилась.

- Уходить, так уходить, - тогда твердо  решила тогда она, отступая в сторону и прячась за какими-то кустами.

Они не заметили ее ухода, да и кому было до этого дело. Племя спасалось, убегая вглубь земель. Их довела до этого нужда.

Но нужда, не воскрешенная правдой бытия, а другая.. Их гнала все дальше и дальше осыпная вошь, так они назвали эту заразу, подвергающую их самих уничтожению, а землю - неплодородию.

И племя торопилось, ибо чувствовало, что где-то там, позади них бежит во всю прыть и хочет достать зло. Настоящее зло, нечеловеческого происхождения, как они же и говорили.

Но объяснить его все  же не могли. Сады были окутаны какой-то темной паутиной, распространяющейся невесть откуда, корни деревьев усыхали, а летучая тьма огромных полчищ   вши, казалось, полностью застлала землю их предков.

Они ушли уже довольно далеко от тех мест, когда эта сухонькая одинокая женщина бросила их.

И сейчас, сидя в этой небольшой заветренной хижине, она молилась про себя о спасении и с горечью поглядывала в сторону их прежнего дома.

Но беда не заставила себя долго ждать. Спустя пять дней с момента рождения ее сына, и эту часть земли окутала поволочь вши.

Так же, как и у них, деревья осыпались от цвета и сбрасывали с себя листья.

Мать с ужасом наблюдала, как огромная туча черной поземной твари приближалась к ее небольшому жилищу. Она в горе своем закрыла глаза и, прижав к груди спящего младенца, тихо заплакала.

Слезы покатились из глаз и оросили лицо ребенка своей горьковато-соленой влагой.

Он проснулся, но не заплакал, а поискал губами грудь и молча к ней прильнул. Мать приоткрыла глаза и немного осмотрелась.

-  Что это? - тихо проронила она, и глаза ее сильно расширились.

Женщина не могла поверить в такое.

Вся осыпная вошь в округе их жилища застывала и погибала, образуя собой нечто вроде небольшой заставы.

Остальные же, идущие позади, натыкаясь на свои первые ряды, либо так же застывали, либо пытались поскорее обойти, дабы избежать такой участи.

-  Это чудо, чудо, - снова зашептала мать, радостно улыбаясь сквозь катившиеся градом слезы и прижимая плотнее свое дитя к груди.

От небольшой боли ребенок заерзал и тихо захныкал. Мать победоносно посмотрела вокруг и с улыбкой на лице произнесла:

- Мы выживем, мой малыш. Я знаю, боги не дадут нам погибнуть.

Женщина с опаской осмотрелась вновь по сторонам, словно боясь, что чудо исчезнет, но все оставалось по-прежнему и это еще больше вселило ей надежду на их выживаемость.

Она обратила внимание на свой сделанный ранее запас фруктов и даже нескольких овощей.

Судя по всему, ей хватит на первое время, а там будет видно, как поступить. Пока же ее радовало лишь одно. Они не остались в беде и кто-то, очевидно, сильно хочет их выживаемости.

Мать снова помолилась про себя и даже немного всплакнула. Но то уже не были слезы отчаянья.

Это были слезы небольшой уверенности в их будущем и в том, что совсем скоро они    попытаются настичь свое племя.

"А, нужно ли это? - подумала неожиданно женщина, внезапно испугавшись за свою дальнейшую судьбу, - вдруг, они не примут ее или еще хуже, причинят какую боль ей и дитя. Нет, - помотала она головой, - лучше я как-нибудь побуду сама, пока мой малыш хотя бы не станет на ноги", - и мать снова сильно прижала   его к своей груди.

Но мальчик не обратил на это внимания. Насытившись, он уже спал, и небольшое оказанное давление осталось незамеченным.

Осмотревшись по сторонам, она увидела, что погань и дальше продолжала свое движение на восток, не обращая на них  никакого  внимания.

"Это знак господний, - подумала вновь женщина, - значит, мне сужде­но пробыть тут довольно долгое время, - и словно в подтверждение ее мыслям где-то вдали прогрохотало, - наверное, будет дождь", - прошептала она, набрасывая на себя сверху   худенькое покрывало, но все же способное хоть как-то уберечь ее тепло для единокровного малыша.

Спустя время грянул дождь.

Даже не дождь, а настоящий ливень. Он разогнал накопившуюся массу неизвестно почему погибших тварей, и почти освободил от того надежного пальмового покрова, который хранил их молчаливое тепло.

Но это не пугало молодую женщину. Она прикрыла своим телом мальчика и спряталась под тонкой вязаной тканью, желая хоть как-то сблизить свое тепло с теплом ребенка, чтобы обогреться им обоим.

Наконец, дождь прекратился, и наружный шум потихоньку стих.

Женщина приподняла голову. Где-то вдали ясно виделся чей-то образ.

- О, господь, неужто я вижу лик господа нашего, - прошептала тихо она и   быстро спрятала лицо под мокрое покрывало.

Минуту спустя, мать снова бросила туда взгляд, но уже не увидела ничего.

- Наверное, я под покровом какого-то бога, - зашептала женщина, осматриваясь вокруг себя.

Пальмовый навес был практически  уничтожен, а и без того хилые стены жилища  разлетелись  вовсе.

Она сидела под открытым небом и согревала теплом своего ребенка, даже не пытаясь что-то предпринять для совершенства своего временного убежища.

Вскоре выглянуло солнце, и через пару часов на земле восторжествовало  тепло.

Женщина внимательно осмотрелась вокруг. Нигде не было видно той поганившей все вши.

Она исчезла, как будто растворилась. И лишь тщательно всмотревшись в близлежащие места, мать поняла, что та унеслась куда-то вместе с последними каплями дождя.. Деревья освободились от гнета, и, казалось, радостно вздохнули, предлагая свои уцелевшие в битве плоды оставшимся  здесь  людям.

Спустя час, когда уже все хорошо подсохло, мать тихо положила малыша на небольшой, сделанный из тех же веток помост и, прикрыв его уже высохшей на солнце тканью, занялась ремонтом своего жилья.

Она принесла большие толстые жерди и, глубоко загнав их в землю, связала между собой крепкой травянистой нитью. Затем к ним же приторочила более тонкие, сделав из них хорошую основу для будущего переплетения пальмовыми листами.

То же проделала и со сторон, таким образом хорошо защитив себя от внешнего холода и всякого пришлого зверья.

Поискав на дороге, неподалеку от своего жилища самые большие камни, она занесла несколько вовнутрь. Сложив их горстью, затем вкопав немного в землю и перемазав глиной, женщина сделала примерное углубление для разведения костра.

После этого, отправившись снова поближе к дороге, принесла большое количество сухих дров и сложила в углу хижины.

Затем нашла кем-то оброненные копья с небольшими частями доспехов и так же занесла их внутрь.

Теперь, у нее было чем оборонять своего сына и даже на чем печь толокняные лепешки.

Само зерно она немного насобирала в чуть поодаль находящихся, наспех  брошенных  участках  земледелия. Беда насильно угнала многих с давно обжитых ими земель, что давало возможность найти ей хоть какую-то помощь в пище для  себя  и  своего младенца.

Работа не прекращалась до самого позднего вечера.

Ребенок все это время спал, лишь изредка просыпаясь для повторного кормления.

Казалось, он действительно знал, что от него требуется в настоящее время, и не мешал матери исполнять волю предков в умении приготовить себе в любых условиях самое обычное  убежище.

Женщина попыталась разжечь небольшой огонь, приспособив к этому тоненькие сухие палочки деревьев, но из этого ничего не получилось, и она в изнеможении опустилась на землю, вытирая рукой капли обильно устлавшего ее лоб пота.

И тут ей на помощь пришла сама природа.

Уловив в ее далеком отливе какой-то блеск, женщина встала и пошла ему навстречу.

Подойдя ближе, она увидела что-то похожее на кусочек прозрачного камня. Женщина посмотрела по сторонам. Больше ничего рядом не было.

Тогда она взяла его в руку и покрутила в лучах предвечернего солнца.

Несколько раз перед ее лицом вспыхнула какая-то искорка света. Женщина присмотрелась к камню и увидела, что   одна его часть чем-то посечена, что придавало тому вид   не совсем гладкого и удобного в руке.

Тогда она направила его этой частью к солнцу и обнаружила, как небольшой лучик света отразился на земле. Женщина присела и поднесла камень ближе, и в ту же секунду на земле вспыхнула и задымилась какая-то сухая травинка.

Она бросила камень и испугалась. Но потом, осторожно подойдя к нему ближе, взяла его опять в руку и сделала, как прежде.

И снова он вызвал небольшой дымок на ссохшейся  траве.

- О, боги, вы даете мне вновь чудо, - тихо зашептала она, бережно зажимая в руке этот камень и уходя к себе в хижину.

Разложив там небольшую сухую охапку травы, мать поднесла камень к свету.

Минуту спустя вовсю полыхал огонь. Это ободрило молодую женщину и даже привело в небольшой восторг. Она бережно положила камень в один из кусочков разорванной ею небольшой ткани и, наскоро приторочив его к своей одежде, занялась ведением своего небольшого хозяйства.

Огонь разгорался. Женщина положила охапку более толстых дров и на время удалилась.

Через короткое время она возвратилась с глиняным изделием в руке, сделанном в скором порядке. Пришлась обжигать его на костре.

В хижине возник запах гари, и это разбудило малыша. Он захныкал  и  заерзал  на своем  настиле.

- Потерпи, потерпи, маленький, - тихо говорила мать, продолжая  свою  работу.

Ей, во что бы то ни стало, нужна была вода, ибо без нее долго не протянешь.

Обжигая руки и стараясь как можно ближе держать сделанную ей посуду к огню, женщина то и дело посматривала по сторонам.

Но не было никого, кто был бы способен ей помочь и в случае чего оградить от опасности. Везде, куда не посмотри, не было видно никаких движений, и упорно стояла тишина.

Хижина постепенно наполнялась дымом, и   мальчик снова захныкал.

Мать на минуту отложила все в сторону и приблизилась к малышу.

- Не плачь, не плачь, прошу тебя, - тихо молила она его, присаживаясь рядом, чтобы покормить грудью.

Дым немного ушел, и в хижине посветлело. Ребенок снова заснул, не  обращая внимания на окружающее.

Мать с болью посмотрела на его вспухшие от недомыва места и, уложив на место, принялась еще с большим усердием за работу.

Сейчас самым главным для них была вода. Страх перед вновь создавшимися условиями заставлял женщину трудиться не по мере сил.

Ее руки сильно обгорели и в некоторых местах даже начали пузыриться. Но, стискивая зубы, она продолжала свою работу.

Наконец, с первой посудиной было закончено и отложено ею в сторону. С минуту женщина передохнула, а затем продолжила уже с другим, подобным чаше изделием.

Через два часа ее желания достигли нужного результата. Руки вконец были обожжены и представляли собой какую-то живую рану, из которой сочилась жидкость.

Но женщина как будто не чувствовала боли. Ее внимание было занято осмотром четырех появившихся на свет посудин для воды.

Наконец, она удовлетворилась осмотром и тяжело опустилась на колени рядом с малышом.

- О, боги, помилуйте нас и пощадите, - тихо   молилась мать сквозь бурно наступающие слезы, уже потихоньку начиная чувствовать в ру­ках боль. Спустя минуту, она успокоилась и решила сходить за водой.

Солнце село, и по земле уже пробегали первые полосы темной ночи. Но она не отказалась от своего намерения и решительно нап­равилась к выходу, прихватив с собой пару новоиспеченных посудин.

Уходя, мать немного задержалась на входе и, подумав, решила прикрыть его наспех сделанной дверью из остатков жердей и пальмового листа.

- Так будет спокойнее, - тихо сказала она, осматривая снаружи свою работу.

Дверь практически закрывала весь проход и не давала теплу особо выходить наружу.

Огонь к этому времени погас, и шалаш в быстро наступающей темноте казался просто  густой  массой растений.

Женщина удалилась, по дороге думая о своем сыне и о постоянно идущей боли от рук.

Уже совсем стемнело, когда она   подошла к какому-то ручью, стекающему от далеко стоящих гор.

Попробовав на вкус воду, женщина довольно улыбнулась. Она показалась ей слаще любого приготовленного сиропа. Мать жадно припала губами к воде и вволю напилась. Затем обронила в ручей чашу и стала медленно наполнять другую

посудину.

Сквозь гущу темноты и устоявшуюся тишину, очень ясно послышался вдали детский плач.

Женщина встрепенулась и вслушалась. Плач повторился и эхом отозвался в полупустынной местности.

Наспех хватая в руки кувшин и чашу, она бросилась со всех ног обратно к хижине, по дороге то и дело наталкиваясь на кусты или разбивая  ноги о камни.

Наконец, мать добежала до убежища и влетела в почему-то приотворенную дверь.

Даже в темноте, она ясно разглядела чьи-то огромные сверкающие глаза, почти  в упор смотревшие на нее. Женщина бросилась к копью, лежавшему у входа, но зверь, видимо, предусмотрев это, оказался проворнее и быстро выскочил  из  хижины на улицу.

Мать подбежала к сыну. Он тихо сопел, и только мокрое личико свидетельствовало о том, что его облизало животное.

- О, боги, - взмолилась женщина, падая на колени возле малыша, - неужели, вы оставите нас, и мы пропадем, - и она горько заплакала, прислоняя лицо к спящему младенцу.

Сухое рыданье продолжалось несколько минут. Затем мать подняла голову и, посмотрев на ребенка, сказала:

- Нет, я не верю, что после того, что случилось с нами, что-то про­изойдет, - это, конечно же, моя вина. Не надо тебя бросать одного, -  и, взяв тихонько ребенка на руки, женщина медленно пошла к тому же ручью, на ходу прихватив с собой еще одну посудину.

Спустя полчаса она вернулась и, уже осторожно открывая дверь, долго    вс­матривалась в темноту хижины.

Там было тихо. Женщина поставила кувшин, почти доверху наполненный водой, и, захватив другой, снова пошла обратно.

Через час она уже сидела в хижине и отдыхала, сквозь окружающую мглу наблюдая за своим сыном.

Чуть подогрев воду на еще не остывших до конца углях, мать решила помыть малыша и переложить в чистую холщевую ткань, сотканную когда-то ее матерью.

Ребенок немного захныкал, но потом все же успокоился и уснул.

Мать, плотно закрыв за собой дверь и привязав травянистой нитью ее к одной из основных жердей, легла рядом с сыном и через мгновение уснула.

И снился ей сон, что видит она своего  младенца где-то на небесах выше всех туч в непонятных одеждах и неизвестно с кем. Проснувшись, она даже испугалась, но посмотрев на рядом лежавшего ребенка, мгновенно успокоилась и снова уснула уже до утра.

С восходом солнца и с ранним плачем малыша по материнской груди, она проснулась.

Быстро взяв ребенка на руки, мать утолила его жажду, и спустя десять минут он продолжил спать дальше. Она же, наскоро умывшись, принялась за разведение огня и приготовление пищи.

Поступив, как и вчера с камнем, женщина очень быстро развела огонь, и вся окунулась в домашние хлопоты. Натолкла  на  камнях зерновой муки  и  испекла на доспехах несколько лепешек.

Затем натолкла еще немного и снова испекла, делая себе запас на вечер.

После этого, съев одну лепешку и подкрепив себя свежими фруктами, мать взялась за приготовление маленькой купели для ребенка.

Она принесла к хижине глину и принялась лепить задуманное. Спустя некоторое время у нее получилось то, что   хотела.

Теперь, оставалось его обжечь на костре и немного сгладить внутреннюю часть от шероховатости.

Недолго думая, женщина вложила внутрь пальмовые листы и, аккуратно приглаживая их рукой, сверху нанесла тонкий жидковатый слой глины.

Та растеклась в стороны, и заполнила ненужные щели, образовав достаточно ровную и гладкую поверхность. Затем, подождав немного, чтобы глина как следует впиталась, она принялась обжигать рукотворение, подставляя под огонь свои искалеченные руки.

И вновь, как и вчера, она не чувствовала никакой боли. Лишь только изредка, перекладывая из одной руки на другую, она что-то ощущала, но и это не останавливало ее. Добившись же нужного, мать вышла из хижины и поставила небольшую купель на солнце.

-   Пусть, еще   и оно ее обогреет и обласкает, - тихо прошептала женщина, - может, это принесет больше радости в наш небольшой дом, - и она с грустью посмотрела на их убежище.

Когда-то, казалось совсем недавно, и у нее, как и у всех бежавших, был довольно прочный дом и хоть скудная, но все же какая-то утварь.

Но время лишило всего этого, заставив сейчас опереться только на свою собственную участь и ее маленького сына, которому сегодня исполнилось всего шесть дней.

Но она, несмотря, ни на что, боролась и думала, что они не погибнут. И поверила в это вдвойне, когда вчера ее малыша не тронула даже одинокая  хищная  тварь.

Женщина посмотрела по сторонам. Ни одного движения, ни одного знакомого звука. Только тишина и где-то едва слышимое шуршание травы от рыскающих повсюду ящериц.

Солнце вставало над ее головой и отдавало свое тепло тому простому изваянию рук человеческих, на которое была способна одинокая, покинутая всеми мать.

Оно ласково согревало и саму женщину, немного дрожавшую от утренней прохлады, окружая ее своей заботой и вниманием.

Мальчик проснулся и снова попросил есть. Мать вынесла его из хижины и, устроившись удобно на солнце, принялась кормить.

Наевшись, младенец немного поиграл, думая о чем-то о своем в этих глубоких, пока еще не выразившихся до конца глазах, а затем снова заснул, прибегая к помощи той же груди.

Мать также немного вздремнула, и солнце сполна отдало им свою теплоту, насыщая лучом пространство и еще более освещая уходящую темноту уже прошедшей ночи.

Близилось   настоящее утро, полное тепла и света. Они спали, а природа молча оберегала их, и даже где-то там неподалеку притаившийся зверь не смел нарушить их обоюдный покой.

Шел шестой день рождества Христова, опоясывающий всю землю новым видом обогащенного тепла и вносивший свои сильные стороны в беспомощную окультивацию самих человеческих жизней.

Еще никто не знал о его рождении, и еще все думали, что нет на свете Христа.

Это и было той праздной в бытующем эпосе ошибкой, которая заслуженно относилась к самим людям того пустынно идущего, тщедушного времени.

Не боль и не голь рвущегося на части тела оскверняла субординацию исполнения любой протекающей в быту силы власти. Обычная  людская  злоба пролегла в основе настоящего  светорождения  Христа.

"И, да ниспослал нам Господь сына своего на Землю во имя блага и тепла, и света", - так споют потом люди-грешники, в ту пору принимавшие в этом процессе немаловажное для самого Христа жизненное участие.

Но так будет потом. А тогда, они сами усугубили свою вину, создав все условия для ободлева человеческой цели рождаемости и, сопутствуя своему же горю, усугубляли эту вину и дальше, исповедуя в себе самих и не приветствуя восходящую совесть потока.

На седьмой день жизнь нормализовалась, и мать с только что проснувшимся младенцем все так же улыбнулась солнцу. Но их бедствия только начинались, несмотря на их силу возникновения и даже, невзирая на силу поднебесья.

Вверх идущий   по течению - обязан добиться его истока. Таков был завет его воли сверху, и таковой сказалась сама его жизнь.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ИСПОВЕДЬ  ГРЕХА

 

«Указуй, но памятуй, что ниспослание верха — есть воля и пророждение нового в искренне восходящем свете», - гласит настоящая Библия о делах житейских.

Но, что лежит в основе этого, уже всенародного эпоса? Попробуйте, разберитесь.

Важен смысл не только как инаугурация восхождения, но и как не колеблющиеся во времени проросли вглубь уходящей правды.

Но продолжим наш рассказ и осветим путь от истока до пророка, не смотря  ни на какие субординации права, и даже не взирая   на усталь от  своеобразия  подобного словоизложения.

Мальчик рос, казалось, не по дням, а по часам.

Мать даже немного удивлялась этому. То ли это происходило от довольно частого кормления, то ли от того, что она очень часто молилась за его благополучие и здоровье в этом окружающем, почти мертвом мире, пугающим издали своей мертвецкой бледностью в опоясывающей  зеленой  примеси  деревьев.

Тишина уже была условной необходимостью их близкого общения с природой и даже иногда пугала своей возрастающей  глухотой.

Прошел месяц. Мальчик подрос и уже не казался таким слабым и беспомощным, как это было вначале.

Мать без устали приглядывала за ним и, почти не переставая, молилась богу за их спасение.

Наверное, за этот месяц она стала к нему на столько ближе, на сколько может человек, вообще, приблизиться к кому бы то ни было и даже сродниться.

И, может от того, что она поверила в свою правоту совершенного ею поступка или познала горечь судьбы многих таких до нее, женщина обрела настоящую веру в силу гораздо большую, нежели та, которой все боялись и почему-то мало преклонялись.

Изуверие стало беспричинной злобой дня. Везде измывались, глумились, убивали, раздевали догола и бросали на съедение живой твари, втыкали в одежду крохотные иглы и заставляли носить ее, дабы помнили о каком-нибудь добре, сделанном подателем настоящей власти.

И не было просить у кого помощи, окромя самого себя. И не было к кому обратить себя, дабы избежать какой злой участи.

Даже узы семьи того маленького племенного общества не давали общую степень благополучного исхода. Казалось, сама природа измывается над ними. Уничтожает их же руками.

Говорили, на Землю ниспослан какой-то злодей в человеческом обличье. Но теперь, обретая в себе уверенность, жизненную стойкость и небольшую капельку настоящей веры,  Мария не верила им всем.

Не было никогда такого злодея и не будет впредь. Это люди поро­дили его в своей собственной безнаказанности, изуверии  и  лжеоправдании своих  поступков.

Это они создали настоящее злодейство и теперь бегут от него, как муравьи от жаркого костра в стороны.

"Нет, - думалось в ту пору молодой женщине, - не может быть такого, чтобы на Земле восторжествовал какой-то не мыслимый для таких, как она, злодей. Скорее, мы сами в себе злодеи, если допускаем это с собой. К чему винить кого-то, когда сам в чем-то кому-то уступаешь и прячешься, как побитый пес в кусты. Если нет до нас дела богам, то почему тогда мы так страдаем? Значит, бог есть, ибо не было бы его - не было бы и состязаний в любви к другому такому же, позади и рядом идущему".

Так заключала сама для себя молодая мать, делая что-то по дому или заботясь о ребенке.

Ей некогда было отдыхать и в те редкие выпадающие минуты свободного времени, она просто спала, так как сильно утомлялась за время постоянных забот и хлопот.

Прошел еще месяц.

Мальчик немного подрос, а мать  начала подумывать о том, как бы ей подыскать другое жилье.

Вскоре должна была наступить зима, и хотя это не сильно холодное время, все же нужно было подумать о том, как дальше существовать и где доставать себе пищу. Ведь в округе уже  почти  ничего не  ос­талось.

Она с грустью смотрела на последние крохи зерна, собранного только вчера на заброшенном участке, и даже тихонько всплакнула. Нужно было что-то предпринимать. Но что?

У нее никого нет. И никому она, кроме своего сына не нужна. Кто ее прокормит, кто пустит к себе?

А если даже и пустит, то кто поверит в ее судьбу, а тем более, ее рассказу о том, что она сама выжила в этих краях.

Местность здесь была не очень гористая, но и долиной ее не назовешь.

Повсюду росло пальмовое дерево, совсем  незначительная часть фруктовых деревьев и небольшие кусты плодовитого растения, питаться плодами которого было очень плохо, так как они вызывали потом необычайную жажду и к тому же, придавали горечь ее молоку.

Сама земля, в основном, была песчаной с примесью довольно большого количества глины, а также красного пористого камня.

Часть земель, специально отобранных местным населением, была предназначена под посевы зерновых, но даже в течение многих лет ее постоянной обработки она скудно родила, не давая хорошего урожая тем племенам, что эту местность населяли.

Мария шла сюда вместе со своим племенем. Они хотели выйти к морскому побережью, дабы попробовать соленой воды и где-то рядом с ним обустроиться.

Главный говорил, что в тех краях должна быть хорошая земля, которая даст им прибыль и удвоит хозяйство. А, может, по дороге найдут и что-то более подходящее.

Женщина снова посмотрела вокруг, и ее сердце больно заныло. Нарастала внутренняя тревога за свою жизнь и сына.

"Что же делать? - напряженно думала она все это время, - Запас почти закончился, молоко на исходе и поблизости никого нет".

В отчаянье она даже заломила руки и бросилась на землю, моля о своей пощаде неизвестно кого. Ей были известны только имена богов и их общего хранителя, но кому конкретно она молилась, Мария не знала.

И тут ей в голову после небольшого рыдания пришла странная  мысль.

"Надо  идти  на  юг  и  спасаться. Там  мое  счастье".

Женщина подняла голову и посмотрела в ту сторону. Что-то опять, как и в прошлый раз, блеснуло впереди, и она почти побежала, оставив в хижине малыша.

Но по дороге, вспомнив о нем, решительно возвратилась и, подхватив  на  руки, бросилась обратно в сторону мерцающего в лучах солнца света предмета.

Добежав до места, она вначале не обнаружила ничего и с удивлением посмотрела по сторонам.

И лишь внимательно всмотревшись себе под ноги, женщина увидела блестящую серебряную монету. Это блестел настоящий динарий того государства, в котором они раньше жили.

"Значит, - решила она про себя, - племя ушло в эту сторону, то есть тоже на юг. Но, что мне это даст, если я последую за ним. Да и ушло ведь оно далеко от меня за это время".

И снова она посмотрела вперед по дороге, избитой то ли копытами лошадей, то ли огромной людской толпой, бежавшей от вшивой нечисти.

Где-то впереди что-то блеснуло, и Мария с сыном на руках пошла  дальше. Дойдя до места, она нашла такую же  монету.

-   Что это? - тихо зашептала женщина, - какое-то чудо? Или это просто я сплю? - и она потерла одной рукой глаза.

Но чудо не исчезало, а, наоборот, всмотревшись дальше, Мария снова увидела блеск и опрометью бросилась туда.

Так повторилось семь раз.

Когда женщина подобрала седьмую монету, то посмотрела по сторонам. Где-то впереди было ясно видно невысокое гористое скопление в виде больших камней, и она, не раздумывая, пошла в ту сторону.

Дорога постепенно уходила вправо и заставила Марию на минуту  задуматься.

Но, приняв окончательное решение, она решительно направилась  в  сторону  возвышающихся  камней, по дороге осматривая  окружающую  ее  растительность.

Деревьев стало немного меньше и кустов тоже, но зато появились какие-то всходы с небольшими клубнями в завязи, уже изрядно проросшие и дающие надежду на хоть  какую-то еду.

Но самое большое чудо, которое она могла еще где-либо повстречать, ждало ее впереди.

Уже совсем недалеко от расположившихся буераком громадных камней, она увидела мирно пасущуюся на свежей траве козу.

Мария снова потерла глаза.

Уж не сон ли это, или какое мазиво в глазах?

Но, нет, коза не исчезла  и  даже приветливо подала свой голос, увидев приближающуюся к ней женщину.

Мария подошла почти вплотную к животному и попробовала  погладить  ее  по  густой шерсти. Коза довольно отозвалась  и  даже  потерлась  о  ее  бок.

И снова мать порадовалась. Наверное, все же боги заботились о ней. Но, о ней ли?

И здесь впервые молодая женщина задумалась о  младенце, неизвестно как  появившегося  у  нее  внутри.

"Вот оно, - подумала она, - это откровение. Значит, сын мой надлежит богам. Это они о нем заботятся и хотят, чтобы он выжил  и дал  людям что-то такое, что они хотели бы видеть на Земле".

Эта мысль  придала невероятную силу хрупкой женщине, и она, как бы сразу, стала  вдвое старше и мудрее.

Мария подошла поближе к камням и заглянула внутрь расщелины.

Было немного темновато, но и так стало ясно, что другого выхода здесь нет.

Значит, им с сыном там будет хорошо и уютно, если, конечно, она дооборудует это место под жилище.

И  мать, недолго думая, положила на траву все еще спящего малыша, подстелив   небольшую холщевую ткань на сухую охапку травы, и усердно взялась за работу, лишь изредка поглядывая за ребенком и козой.

Она снова наломала пальмовых листьев и переплела ими найденные сухие жерди. Потом насобирала сухой, не колючей травы и положила сверху. После чего, сняв с себя часть верхней одежды, постелила ее, образовав хорошую и мягкую постель, как для нее, так и для малыша.

Козу она решила держать рядом с собой, а точнее, обогревать ребенка с другой стороны, ибо, что ни говори, а ночью в этой небольшой, но удобной пещере холодно. Мать обшарила руками все углы и еще раз убедилась, что другого выхода нет.

Наверное, камни свалились очень давно, и другая сторона уже порядком обросла нанесенным песком и растительностью.

"Что ж, это   хорошо, - думала молодая мать, - по крайней мере, будет теплее и не так сыро".

Здесь же, в пещере она решила обустроить себе   место под разведение огня и выпечку лепешек.

Но для этого требовалось сходить обратно к старому месту и постепенно перенести все сюда.

Мария решила не оставлять сына и взять с собой, но подумав, что так она слишком долго будет перекочевывать с места на место, все же пришла к выводу, что нужно оставить его здесь вместе с козой, заведомо прикрыв вход в пещеру большим, но не сильно  тяжелым  камнем.

Покормив малыша и поиграв с ним  до той поры, пока он снова уснет, мать уложила его возле обустроившейся рядом козы на свежеприготовленную постель и, загородив вход камнем, пошла к хижине на старое место.

Назад пришлось идти почему-то гораздо дольше, чем она предполагала, но все же Мария решила добиться своего и ускорила шаг почти до бега.

Вскоре показалось и их жилище. Она быстро вошла внутрь, раскурочила старое пепелище и, сложив камни в сделанную ранее купель, пошла обратно.

Отойдя шагов пять, Мария поставила свою ношу и вернулась, решив захватить с собой хотя бы одну из больших посудин под воду. Забрав то, что хотела, она взяла на руки свою ношу и побрела к пещере.

Тяжесть оказалась ей не под силу, и по дороге пришлось несколько камней оставить в стороне. Спустя полчаса она уже подходила к заветной пещере.

Там все было тихо. Мария заглянула внутрь. Коза мирно лежала, пере­жевывая траву, которую ей предварительно набросала хозяйка, а ребенок спокойно спал, даже не тревожась из-за отсутствия матери.

-   Фу-у, - облегченно вздохнула женщина и вытерла пот, бежавший со лба ручьем, - слава богам, все в порядке, - и она принялась заносить свой скарб.

Немного отдохнув и набросав козе еще травы, Мария   отправилась об­ратно.

Прошло два часа. Женщина, хоть и уставшая, но все же довольная своим трудом и новыми находками, сидела в пещере и кормила в очередной раз малыша.

"Все-таки сейчас будет немного легче, - думала она про себя, всматриваясь в черты своего маленького сына, - коза даст нам молоко, надо только ее раздоить, а из ее шерсти я сплету хорошее теплое покрывало. Глядишь, через время мы здесь хорошо обоснуемся. Главное, конечно, чтобы коза не пропала", - и мать твердо решила больше ее никуда не отпускать, а сплести из травы крепкую веревку и привязать животное.

На ночь же, да  иногда и днем  укладывать здесь подле них. И тепла больше, и как-то спокойнее. Все-таки живая тварь рядом. И снова Мария порадовалась.

"Как хорошо, что я пошла вслед за блеском монет и нашла это место. Спасибо богам, не дали пропасть с голоду", - и она мысленно помолилась в душе за себя и своего сына

На следующий день, обследуя   более тщательно их небольшое убежище, Мария увидела вверху тоненький лучик света, падающий в один из близлежащих от нее углов пещеры.

Она взяла длинную палку и поковыряла    заскоряблую   землю. Щель немного расширилась, а на пол упало несколько  кусочков   слипшейся  грязи.

"Вот хорошо? - обрадовалась женщина, - значит, здесь тоже есть глина и если проделать дыру, то можно потом вымазать хорошую печь до самого верха".

Эта мысль показалась Марии сейчас самой важной, и она решительно взялась за дело, отыскивая снаружи нужный материал и хорошую для лепки глину. Вечером их жилище уже имело совершенно иной вид.

К верху уходила каменная, слепленная глиной труба, упирающаяся прямо в потолок, а внутри была сооружена из того же   материала большая печь, в которую женщина вмазала те части доспехов, на которых пекла лепешки, Теперь, у нее была хорошая домашняя помощница, которая и обогреет в случае каких холодов, а заодно и накормит горячей лепешкой или напоит горячим питьем.

Расширив немного по углам пещеру, Мария вымазала глиной все ее стены, не забывая вкладывать внутрь  пальмовый лист, что­бы лучше сохранялось тепло, а постель переместила побли­же к печи.

Оставался пока нерешенным вопрос с входом, и женщина твердо решила сходить еще раз на прежнее место и забрать старую, сделанную ею самой дверь.

Через два дня на входе красовалась такая же, вымазанная глиной и под цвет самих камней загородка, даже вблизи которую вряд ли можно было бы принять за дверь.

Так женщина обезопасила себя от постороннего глаза, если вообще в этих краях кто объявится. Внутри же она соорудила хорошую дополнительную перегородку, отделявшую входную часть от непосредственного жилища, что давало больше тепла и в случае чего, дополнительную защиту от неожиданных гостей.

Там же Мария расположила и копья, подобранные на дороге, а еще через время она перетащила сюда большой щит и короткий меч, брошенные кем-то в густой траве неподалеку от пещеры.

Немного подумав, женщина соорудила себе еще и лук со стрелами, используя как нож острые края меча, а в качестве наконечников небольшие заостренные продолговатые камни.

Раздоившись, коза хорошо давала молоко, которым мать иногда кормила и сына. Тот немного кривился, но все же хоть часть отпивал из сделанной матерью глиняной чаши.

Снимая вылезающую шерсть с козы, Мария принялась за пряжу. Через месяц у нее накопилось довольно большое количество прядильных ниток, сделанных самым обычным способом, и она взялась за вязание.

Спустя еще полмесяца на их постели лежало хорошее пуховое покрывало, дающее возможность сохранять тепло даже в холодное время.

Но Мария на этом не останавливалась. Она пряла и вязала дальше как на подрастающего малыша, так и на саму себя. К этому времени ее одежда порядком износилась, и нужно было что-то изготовить, чтобы прикрыть оголившиеся места.

Но не это особо расстраивало молодую женщину. Нужно было думать о козе. Чем ее кормить в зимнее время, и о том, как она будет согреваться, если вдруг солнце долго не покажется   на небе.

Для животного Мария решила заготовить сушеной на солнце травы. А для себя наготовить хорошую гору дров, наломав веток из растущих деревьев.

Спустя время, когда ребенку исполнилось четыре месяца, она вдруг обнаружила в той же пещере небольшое количество обуглившихся  камней.

"Наверное, кто-то до меня здесь жил", - подумала Мария и хотела уже отбросить в сторону один из таких кусков, но, почему-то передумав, бросила его прямо в печь.

К ее великому удивлению, камень возгорел пламенем и дал невиданную ранее теплоту, образовав после себя небольшую кучку тлеющего огня.

Женщина, как завороженная, смотрела на это и не могла понять, что это за чудо.

Но тут ей пришло в голову старое упоминание ее отца о том, что когда-то боги топили печь большими камнями, изымая их из самой земли.

"Вот оно что, - подумала женщина, подкладывая в еще красноватые угли новый каменный кусок, который через время, так же, как и первый, воспылал пламенем, дав такую же теплоту, - это, наверное, и есть камни богов. Как же я сразу не догадалась".

В пещере стало еще теплее и даже немного жарковато. Камень через время перегорел, оставив после себя тлеющие части углей, которые довольно долго не затухали.

Мария примерно подсчитала время поддержания ими огня и радостно улыбнулась.

"Если зимой или в какое другое холодное время не будет солнца, то я буду поддерживать огонь этими камнями, пока хватит. Надо посмотреть в округе. Может, есть где-то еще",- и она решительно направилась на выход.

Немного побродив и оказавшись позади их убежища, Мария нашла похожие куски больших подобного цвета камней. Раскопав  верхнюю их часть, женщина обнаружила, что там их превеликое множество. Надо только чем-то откалывать куски. И тут она вспомнила за свой короткий меч, который часто использовала вместо ножа.

-    Вот, что поможет мне в этом, - тихо сказала Мария  и пошла за нужным предметом  в пещеру, прихватив с собой один кусок обнаруженного ею камня.

Возле входа она попыталась его разжечь обычным способом через прозрачный камень, но  тот, к ее удивлению, возгораться не горел.

Тогда Мария разложила небольшой костер из сухой травы и тонких ветвей и уже затем бросила туда свою находку. С минуту полежав, камень загорелся.

-    Ага, - поняла женщина, - значит, его надо разжигать только от большого огня. Тогда, все равно нужно и дерево, и эти камни.

Сделав достаточно большой запас необходимого ей топлива, Мария занялась обустройством своей небольшой пещеры.

Она налепила много разных изделий из глины, в большей части пред­назначенных для домашнего обихода, и обожгла их на костре, исполь­зуя при этом короткую рукоять меча, дающую возможность не касать­ся самой поверхности обжига.

Но были в ее скромной  утвари и небольшие вещи, предназначенные  для  ребенка.

Мать вылепила, как могла, фигурки лошадей, козы, коров и других животных, которых она когда-то видела сама. Сейчас, конечно, они были мало нужны, но все-таки мать решила сде­лать это на будущее, чтобы не отнимать время в более беспокойный период его возраста.

Судя по прошлой зиме, места здесь не особо отличались холодом, но нужно быть начеку всегда. Ведь никогда не знаешь наперед, что со­творят боги и с ними, и с окружающим.

Так и проходило время в беспокойных заботах о себе и сыне, отсчи­тывая день за днем,  неделя за неделей, месяц за месяцем.

Мария уже устала и ждать, когда наступит похолодание и даже под­считывала в уме какое сейчас время.

Но холода пока не наступали, и вокруг было еще довольно тепло.

К своему удивлению, незадолго до того, как сыну исполнилось пол­года, она обнаружила неподалеку в земле какие-то плоды, с виду похожие на земляной горох, но немного побольше.

Взяв один из плодов, Мария попробовала на вкус, но сразу же выб­росила. Он был несъедобным.

Случайно тот угодил в разведенный ею неподалеку костер и, полежав там немного, задымел.

Женщина вытащила его оттуда и бросила в сторону. Когда он остыл, она с жалости к животному дала попробовать и ему. Та быстро съела,  не обращая внимания на его вкус.

Тогда Мария решила принести еще ей такое же. Спустя  минуту, она протянула козе сырой свежевыко­панный плод. Но, к удивлению, коза не стала его есть.
Немного озадаченная женщина бросила плод снова в костер,

а через время, когда тот немного почернел, вытащила и положила  остывать.

После этого, дождавшись охлаждения, Мария опять протянула животно­му плод, и та, как и в прошлый paз, обнюхав его со всех сторон, съела.

И вновь молодая мать ушла за тем же самым, а после проделала ту же операцию, что и ранее.

Но теперь, попробовала на вкус сама. Оказалось, что так плод гораздо вкуснее и к нему даже можно привыкнуть. Накопав довольно большое количество таких земляных плодов, Мария перенесла их внутрь, а часть поджарила на костре.

Попробовав снова, она убедилась в том, что их вполне можно употреб­лять в пищу, а значит, выживаемость увеличится в несколько раз.

Надо только сделать запасы побольше и можно быть спокойным за себя, сына и не расстающуюся с ними козу, которая несла на себе все их заботы, горести и радости, ибо спасала  им  жизнь.

Шло время. Мальчик подрастал и потихоньку начинал что-то говорить.

Мать посчитала время от его рождения. Получалось, что ему уже исполнилось восемь месяцев.

К этому времени трава совсем упала и козу приходилось кормить чем придется, даже порой от деревьев сухим завядшим листом.

Оставались еще плоды, накопанные ранее, но женщина их не трогала и берегла на более холодное время. Вместо них она приспособилась давать животному небольшую часть ранее натолченного ею зерна из прошлых посевов, да прибавлять к этому ее же собственное моло­ко.

Сама же обходилась одной дневной лепешкой, чашкой горячего козьего молока и частью напеченных в золе найденных плодов.

Сын подрастал, и ее молока уже ему не хватало. Потому, мать начала больше поить его козьим, немного урезав себе в дневной дозе.

Однажды, как-то раз выйдя из пещеры наружу, когда уж совсем похо­лодало и травы вовсе не осталось, женщина обнаружила еще неболь­шое количество плодов, прикрытых сухой травой.

Наверное, в более теплое время их просто скрывала высокая трава, и потому не было видно.

Раскопав, Мария увидела, что они еще мельче, чем те, что запасла ра­нее. Но все-таки и эта находка ее порадовала.

Это давало возмож­ность хоть как-то дотянуть до весны, пока взойдет первая молодая трава, и их коза сможет добывать пищу сама.

Она переносила все найденное внутрь и сразу же дала довольно большое количество козе, дабы она немного прибавила в молоке.

Животное с удовольствием съело все и даже попросило добавки своим голосом, но Мария не стала давать больше. Надо было экономить.

Так вот, потихоньку и двигалось время вперед. Мария к зиме еще больше исхудала и, казалось, качни ее ветер, и она упадет.

Но так было только внешне. Внутри же, женщина была полна сил и на­дежд, что они с сыном добьются своего и выживут в этих условиях.

Пещера хорошо обогревала их самих, а долго не протухающие угли камней давали постоянно идущее тепло, так что бояться простуды не приходилось.

Мать всячески прятала сына в сотканные ею одежды, если выходила куда-то наружу по своим делам.

Прошло еще четыре месяца.

Холода немного спали, но трава пока не появлялась. Запасы еще оставались, но Мария волновалась за их буду­щее и постоянно искала какой-нибудь выход из положения.

Но, что она могла сделать, если его действительно не было. За все то время, которое провела в этих краях, она ни разу не слы­шана ни ржания лошадей, ни людского шума, ни даже рыка какого зве­ря.

Словно весь мир исчез из ее окружения, и они втроем находились нае­дине с природой.

Однажды ночью она проснулась и услышала, как немного дрожит земля, и даже испугалась этого.

Но вскоре все прошло и напоминало просто какой-то кошмарный сон. И только днем Мария обнаружила появившуюся в ее печи небольшую щель, дающую понять, что это было действительно, а не во сне.

Женщина даже испугалась: а вдруг, эта пещера рухнет на них, но  тут  же  подумала:

"Нет, раз боги упрятали нас здесь - значит, они знают, что мы в бе­зопасности. Вот только еда на исходе, а так все ничего".

И словно в ответ на ее такое беспокойство внутри головы что-то треснуло и  заговорило:

-    Живи здесь и не бойся. Так надо. А есть поищи под ногами.
И  после  этого  все исчезло.

Мария испугалась пуще прежнего. Неужто, боги заговорили с ней? Как же так? Этого не может быть!

Или, может, это ей чудится так?

И тут голос зазвучал снова:

-    Слушай и подчиняйся. Не думай о своем, думай о сыне. Он твоя вера и успокоение.

Мария пала на колени и начала молиться, но тот же голос приказал:

-     Встань и иди поищи в земле то же, что и раньше, но ищи лучше. И не забудь весной окопать все и вкинуть семя, а также плод.

-     Хорошо, хорошо, я исполню, - зашептала испуганная Мария, - только не гневайтесь.

Голос  смолчал, и женщина, поднявшись, вышла наружу, прихватив с собой меч, чтобы раскапывать нужные места.

Она долго бродила по пустому полю, но ничего не нашла и, уже возв­ращаясь  обратно, услышала:

-     Ты плохо смотрела. Ищи там, где искала уголь.

-     Какой уголь? - хотела крикнуть она, но тот же голос добавил:

-      Тот  камень, который  горит.

И Мария послушно двинулась дальше, обходя свое убежище.

Теперь, когда чей-то глас руководил, ей было немного легче и спокойнее, чем прежде. Но тот же спокойный голос предупредил:

-    Не жди, что будем увещать тебя так дальше. Пользуйся тем, что у тебя в голове дано самой природой твоего рождения. За сына не тревожься, но и не бросай его, где не следует. Пока  прощай  и надей­ся  на  хорошее.

Женщина мысленно попрощалась, и какой-то внутренний' треск прек­ратился.

Голова сразу заболела, и стало немного тошно. Она присела на землю, но тут же спохватилась. Надо беречься, не ровен час, заболеть. И, немного постояв, Мария двинулась дальше, вни­мательно рассматривая  участки  земли.

Наконец, она нашла то, что искала. Голос не обманул. Мария поковы­ряла мечом сбившуюся землю и опрокинула наружу сразу несколько плодов.

-    0-о, да их тут много, - невольно вырвалось у нее вслух, и она дальше продолжала рыхлить грунт.

Спустя час, женщина накопала довольно много таких плодов и при­нялась понемногу переносить внутрь жилища.

Каким же было ее удивление, когда, войдя в пещеру, она увидела сто­ящего сына, пытающегося пройти вдоль стены.

То были первые шаги по земле Иисуса, и то было первое предзнамение ей о том, что она родила настоящего человека.

Мальчик не был похож на остальных, какими она помнила других де­тей. Он был более покладист, более доверчив, без надобности не кап­ризничал и даже сам научился ходить.

"Возможно его научили этому боги, - подумалось Марии, -но как, она ведь от него не отходила ни на шаг, разве что на чуть-чуть."

Мать подошла к ребенку и, бросив свой найденный скарб в сторону,  протянула руки. Он быстро пошел ей навстречу. И снова она удивилась.

"Нет, - подумала мать, - это не обычный человек. Наверное, он из са­мих богов".

Мальчик дошел до ее рук, держась за стену, а затем бросился в объя­тия.

Мария крепко прижала сына к себе и заплакала. Уже тогда она поняла, что он не будет принадлежать ей, а скорее всего, его забе­рут на небо.

"Вот только зачем я родила его на Земле? - думала она про себя, утирая слезу и все так  же прижимая малыша к себе.

-    Ладно, сынок, посиди здесь, - обратилась она к нему после непро­должительного молчания, - я пойду, занесу  нашу еду.

Мальчик посмотрел ей прямо в глаза, немного кивнул и сел на пол. Она пересадила его на их общую постель и, обратившись совсем по взрослому, сказала:

-    Посиди здесь, я сейчас вернусь. Хорошо?! -

тот опять немного кивнул и опустил глаза, подавая знак, что

занят своим делом.

Мать дала в руки игрушку и добавила:

-    Вот, поиграй с ней. Она хорошая. Это я ее сделала, - и уже после этого направилась к выходу.

Плодов было многовато и за один раз унести не удалось. Потому, ей пришлось возвращаться сюда еще дважды. Но Марию это не смущало.

Привыкшая к тяжелому труду еще с детства, она подчинялась сухому закону природы. Выживает тот - кто сильный.

Занеся последнюю часть накопанных овощей, Мария плотно прикрыла дверь, чтобы не убегало драгоценное тепло и отправилась, помыв руки, к своему ребенку.

Тот игрался врученной ему игрушкой и как-то очень внимательно всматривался  в ее    очертания.

-     Конь, - сказала мать, указывая пальцем на свое изделие и глядя сыну в глаза.

-      Ко-о-нь, - тихо проговорил мальчик, немного протягивая буквы и чуть-чуть улыбаясь.

Мать снова повторила то же слово и опять показала на игрушку. Мальчик помотал головой в стороны и так же протяжно выговорил слово.

Мария  обрадовалась. Значит, он уже понимал, что от него

хотят. И это усилило еще больше ее веру в то, что сын преуспевает гораздо быстрее, нежели другие младенцы.

На минуту она отвлеклась и занялась приготовлением пищи для себя и животного, а мальчик, продолжая рассматривать свою игрушку, лишь иногда посматривая на то, чем занимается его мать.

Мария понабросала плодов в уже потухший огонь и тщательно пере­мешала их в общем пепле. Затем прикрыла частью щита печной проем и снова подошла к сыну.

Ребенок посмотрел на нее и, болтая со стороны в сторону своей иг­рушкой, почти нараспев сказал:

-     Ко-о-нь.

-     Да, конь, - подтвердила молодая мать и поднесла к его глазам другую фигурку.

-   А это, верблюд, - указала  она пальцем на горбатую фигурку  животного .

Мальчик вначале не понял, что от него хотят, но в ответ улыбнулся, отложил предыдущую игрушку и взял в руки новую.

Внимательно рас­смотрев, он снова обратил     взгляд к матери, словно спрашивая еще раз о чем-то.

-   Верблюд, - почти, как он,  протянула мать.

-   Be-р-б-люд, - сказал мальчик и улыбнулся, а затем повторил это слово еще несколько раз.

-    Ну, хорошо, играйся, - ответила Мария и нежно погладила своего сына по щекам, - а я пойду, посмотрю, что там в печи.

Она отошла, а мальчик продолжил рассматривать свои игрушки. Мария достала свежеиспеченные плоды и разбросала их по полу, что­бы остыли. Затем подошла к сыну и села рядом.

Мальчик взял в руки обе игрушки сразу и, поднимая их поочередно, сказал:

-   Конь, верблюд, - взглядом показывая на фигуры, соответствующие этим словам.

Мария довольно улыбнулась и погладила малыша по голове.

-   Молодец, хорошо выучил. А теперь, давай я тебя буду учить дру­гим словам.

И их учеба началась с обыкновенного "я" и "мы", а закончилась последним предметом в их жалкой хижине.

Мальчик без устали медленно повторял слова и пытался запомнить те предметы, которые им соответствовали.

Мария решила проверить его знания и, указав рукой на дверь, спро­сила:

-    Что это, сынок?

Тот внимательно посмотрел  вперед и, качнув сам себе головой, сказал:

-      Дверь, ма-ма.

-      Какой же ты  молодец у меня, - обрадовалась мать и прижала малыша к своей груди.

А через время она уже кормила его и сквозь дремоту говорила:

-    Боги всему тебя научили и меня также. Но, наверное, это самое
маленькое, что ты можешь в жизни. Пусть, нам помогут и    люди в этом. Думаю, мы скоро  покинем это место и присоединимся к остальным.

Так говоря, Мария и не знала, что ей предстоит выдержать еще сто­лько, сколько не выдержал  бы любой взрослый мужчина из их роду и племени.

Но то было тогда, когда она еще не совсем понимала ко­го родила на свет, и что можно ожидать от такого выражения ее чистоты в порыве общей любви к другому.

 

Мальчик рос, взрослел и потихоньку креп на ногах.

Он  знал уже достаточно много слов и свободно говорил на их родном языке. Но очень часто мать замечала, что между знакомых ей с детства слов проскакивают такие, которых она не  знала.

Сначала она думала, что это просто детская игра, но услышав один раз какое-то слово, произнесенное очень ясно и слововыговоренно, мать спросила:

-   Сынок, а что это за слово, которое ты произнес?

-  Не знаю, мама, - отвечал мальчик, - оно само по себе ко мне при­шло и родилось вот тут, - и он своей маленькой ладошкой похлопал себя по голове.

-    Странно, - про себя подумала Мария, - как это может быть? - но сыну сказала, - а ты не знаешь, что оно может обозначать?

-   Нет, почему же, знаю, - отвечал мальчик, - оно похоже на наше "до­бро", только как-то по другому, - я еще не совсем его понял.

Мария покачала головой и снова про себя подумала: "Откуда у него такое рассуждение. Его ведь никто этому не учил. Странно и даже немного необычно все это".

Но то были только первые пробы умственного шага ее малыша, и спу­стя год после очередной зимы, он уже говорил совсем по-другому.

-      Мама, помнишь ты меня спрашивала о тех словах, которых не знаешь?

-      Да, сынок, помню, - немного взволнованно отвечала мать.

-     Я понял, откуда они берутся.

-     И  откуда же? - удивилась Мария его новому рассуждению.

-     Вон  оттуда, - и мальчик указал рукой на небо.

-     Как это? - не поняла его мать.

-     Я стою и слушаю, а они говорят, говорят, а слова   во мне. Потом, я говорю, говорю, - немного непонятно отвечал ей малыш.

-     Кто говорит, сынок? - не поняла опять мать.

-     Не знаю, - засмущался мальчик, - они и все. Я не могу тебе больше сказать или объяснить по другому, - и он, немного постояв, удалился.

"Странно, - снова обеспокоилась Мария, - как все это объяснить дру­гим. Хотя, чего мне беспокоиться. Все равно ведь никого нет. Да и вряд ли будет, пока хорошо не станем на ноги".

Так они и жили в своих собственных познаниях окружающего и сво­их же рассуждениях по этому.

Прошло еще три зимы, и малышу исполнилось пять лет.

За это время он уже хорошо окреп и вовсю старался хоть чем-то помочь матери.

Коза по-прежнему жила с ними, и мать довольно часто молилась, что­бы она прожила еще дольше.

Сын, словно угадывая ее переживания и просьбы, говорил:

-    Не переживай, мама. Я знаю, она проживет долго. Еще десять  лет.

 

-     Как десять? - удивлялась мать, - они ведь столько не живут?

-     А эта проживет, - упорствовал мальчик и, поглаживая козу по ее шее, приговаривал, - я знаю, ты нас еще долго будешь кормить. Иди, поешь чего-нибудь. Я там тебе приготовил.

И коза, к удивлению Марии, его слушалась. Она шла к месту, где обыч­но ее кормили и поедала все, что там было. Затем довольно подавала свой голос, словно благодарила, и, подойдя к ним обоим, терлась о бока.

Мария не понимала этого. А точнее, она не могла объяснить, как мож­но разговаривать с животным. Сколько сама не пробовала - не полу­чалось.

-    Мама, не думай об этом, - предупреждал сын, снова и снова угады­вая ход ее мыслей, - я сам пока не знаю, как это. Но знаю, что они, - и он показывал рукой на небо, - нам помогают.

-     Кто они? - допытывалась Мария и обеспокоенно смотрела вверх, словно желая распознать кого-то в небесах.

-     Их не видно, мама, - продолжал мальчик, - но они есть. Это все, что я могу тебе сказать.

-     Ты что-то от меня скрываешь, сын? - совсем по взрослому спрашивала мать.

-     Нет, не скрываю, - отвечал он, - просто я сам пока ничего не видел, а потому, и не могу рассказать, как это и кто они.

-     А что ты чувствуешь? - опять спрашивала Мария.

-    Почти, ничего, - свободно делился с ней своими маленькими тайнами мальчик, - только иногда как будто я поднимаюсь вверх. Вернее, чувствую, что поднимаюсь, -поправился  он.

Мать непонимающе смотрела на него, но потом, призывая к себе, брала его в свои объятия, и они подолгу сидели, вот так друг к другу прижавшись.

Казалось, и не было для них более другого счастья, чем вот так просто жить и радоваться хоть и небольшому, но все-таки успеху своей выживаемости в огромной пустоте их пространственного  измерения.

Только один раз, как-то в ночи, Мария слышала грохот телег и шум передвигающихся людей.

"Наверное, еще какое-то племя покинуло свои места", -думала она, но даже не пыталась пойти посмотреть кто это. Жизнь вдали от людей наложила на нее свой отпечаток.

Теперь, она их просто боялась, ибо они могли принести ей вред и искалечить ее маленького сына.

Ее вполне устраивало то, что они здесь жили одни. За это, довольно длительное пребывание в чужих краях, она научилась многому и даже приумножила свои богатства, подобрав дней через пять после услышан­ного ею шума еще шесть таких же динариев.

Для нее это уже было богатство.

Конечно, здесь оно не нужно, но в городе или в поселении всегда пригодится.

Не знала, правда, Мария, когда покинет эти места, но в душе всячески оттягивала это время до более спокойных времен. Хотя, как она могла бы узнать спокойно оно или нет, ведь никакой свя­зи с другими у  нее  не было.

Мария научилась сажать и даже частью обрабатывать те плоды, кото­рые первоначально хотела выбросить.

Теперь, у нее был свой участок, очищенный от камней и лишней травы, дающий возможность насеять горох, вырастить те плоды и даже посеять немного овса, зерна кото­рого она насобирала на давно заброшенных участках.

Деревья давали ей свои плоды, а растущие кустарники в этом помо­гали.

Казалось, что сама Земля заботится о ней с сыном, и последнее время они вообще не бедствовали, а жили вполне нормально.

Мария даже немного прибавила в весе и чуть-чуть посвежела на лице. Молока им вполне хватало на двоих, а остального - тем более, если учесть, что козе теперь они заготавливали гораздо больше, чем  в первый год  их  изгнания.

Мария никогда не говорила мальчику. почему они здесь, но, казалось, его этот вопрос вообще не интересовал.

Лишь однажды он как-то спросил:

-    Мама, а что, людей больше нет на Земле?

-    Почему же, сынок, есть, - отвечала она, - но мы просто от них   дале­ко.

-     И что, нельзя дойти? - удивился мальчик. - Земля  такая большая?

-     Не знаю, сынок. Наверное, большая. Сколько мы здесь живем, я еще никого не видела. Но раньше, до того, как мы здесь оказались, нас было много, и прошли мы очень много. Шли день и ночь, и вот сколько, - и Мария показала на пальцах несколько раз количество меся­цев пути, - один палец - один месяц, - продолжала объяснять она.

-      Значит, вы шли девять месяцев? - уточнил мальчик, к этому време­ни обучившийся элементарному счету.

-      Да, сынок, выходит девять, -с грустью отвечала она.

-     А почему вы шли сюда? - спросил после небольшого молчания сын.

-     Не знаю, - честно отвечала мать, - так говорил наш поводырь. Он говорил, что есть такая земля, где нет беды и где есть много соленой воды. Это море, - продолжала она объяснять.

-     Мope, - повторил и о чем-то подумал мальчик.

-     А почему мы остались здесь?

-     Я заболела и отстала ото всех, - немного приукрасила Мария  давно  прошедшие  времена.

-     А что, никто не мог помочь? - снова спросил сын.

-     Понимаешь.., - немного замялась мать, - у всех свои больные: и дети, и взрослые, а я ведь одна, у меня не было никого. Вот и отстала ото всех.

Мальчик долго смотрел на мать, явно не понимая такого ответа, но ничего не оказал, видимо удовлетворив свое детское любопыт­ство.

По времени они больше к этому вопросу не возвращались. Прошло еще несколько лет.

И снова, как прежде, они жили одни в этой огромной полупустынной  местности. Мальчик подрастал, и понемногу его детский ум преподносил матери сюрпризы. Когда ему исполнилось семь лет, он сказал:

-    Мама, я знаю, почему мы здесь.

-    Почему же, сынок? - все так же ласково, окружая заботой и внима­нием, отвечала Мария.

-   Потому, что другие не взлюбили тебя за то, что ты одна. Меня ведь не было, правда?

-    Да, правда, сынок, - с горечью отвечала мать, прижимая сына к гру­ди, - но ты не волнуйся. Подрастешь, мы вернемся к людям.

-     Ты их боишься, мама, правда? - и сын смотрел ей прямо в глаза, - они тебе сделали много плохого, и ты не хочешь их больше видеть? - продолжал спрашивать мальчик.

Мария смолчала, а слезы густо устлали ей глаза. Затем, немного ус­покоившись, она ответила:

-     Не  надо, сынок, об этом спрашивать. Время это прошлое и уже все забылось. Может, они сейчас уже другие. Жизнь учит всех, не только нас с тобой.

-      Да, я  знаю, мама, - отвечал совсем по-взрослому мальчик, - я  не бу­ду тебя больше об этом спрашивать. Прости  меня, пожалуйста.

-      За что, сынок, - сквозь слезы улыбнулась мать, - ты ведь просто хочешь знать правду. Это  так?

-      Да, мама, - утвердительно ответил мальчик и прижался к мате­ринской  груди, совсем  как  в  детстве.

Потом Мария успокаивала уже сама себя, все же надеясь на то, что они  действительно  возвратятся  к  людям.

"Только к каким? - продолжала мыслить она вечерами. - Вряд ли ей удастся найти своих. Ведь прошло столько лет. Да и выжили ли они в этой общей беде? Скорее всего, они придут просто в какой-ни­будь город или поселение и если их примут, то попробуют жить там.

-  На всякий случай, далеко уходить от места не буду, - думала дальше женщина, - все-таки какой-никакой дом. Да и участок  небольшой  есть. Много ли нам с сыном надо.

-   Но, что это? - встревожилась она про себя, - что же я думаю только о себе. Сын ведь вырастет, и ему нужно будет обретать свою жизнь. Создать свою семью и действитель­но жить с людьми. Нельзя же вот так заколотить себя наглухо. Все-таки  это тоже жизнь, но немного другая, более беспокойная, порой тревожная и не дающая того, что хотелось бы. Но, как не говори, а это тоже жизнь. И пусть, она чего-то там недодает - это не страш­но. Важно, чтобы как-то изменялась вся наша жизнь. А  вот  так, в одиночестве, она вряд ли изменится. Что может один человек сделать, если вокруг такая  грозная  сила природы. Потому, он должен взрас­тать вместе с другими.

Вот здесь то и появилась мысль у Марии о том, что действительно нужно перебираться к другим и хотя бы отдать сына для получения каких знаний, а она сама будет помогать ему в этом своим трудом  где-нибудь.

В этих горьких и злободневных рассуждениях прошло еще два с  не­большим года.

Зима в этом году выдалась суровой и многие побеги погибли. Мальчику исполнилось десять лет, и Мария твердо решила покинуть это место.

Она хотела сказать об этом сыну, но тот, к удив­лению, опять опередил:

- Я знаю, мама, что ты решила, - начал он, - но поверь, еще рано куда-то уходить. Это говорят они, - и он указал рукой вверх, - нас там ни­кто не ждет, - мальчик показал в сторону дороги, идущей к югу, - я  сам скажу тебе, когда  будет нужно.

Мария ничего не ответила и молча согласилась. В душе ей самой не хотелось этого именно сейчас.

Потому, услышав слова сына, она даже обрадовалась и, крепко его обняв, стояла долго и смотрела вслед утопающей среди  деревьев  дороге.

За последние пять лет сама местность немного преобразилась.

Дере­вья подрасли, появилось  больше  кустарников.

Да и сами большие кам­ни, среди которых они жили, обросли мхом и покрылись какой-то вью­щейся растительностью.

Так что, теперь, с дороги вообще вряд ли кто смог бы распознать какое жилище, разве что по идущему вверх дыму от их печи.

С подрастанием сына Марии пришлось еще немного расширить пещеру и почти добраться  до голых  камней.

В связи с этим ей пришлось хорошо потрудиться, а заодно обучить своего сына кое-каким навыкам труда.

Они вместе вымазали глиной все стены, не забывая подложить пальмового листа внутрь и перело­жили печь, в  которой за это время накопилось довольно много ка­кой-то черной пыли, частички которой залезали в нос, рот, и они вме­сте постоянно чихали, пока все это не выветрилось наружу.

За это время в их домашнем обиходе появилась дополнительная по­суда - большие чашки и маленькие, глиняные горшки и другое, помогаю­щее сохранять пищу в теплом состоянии, а также прохладную воду для питья, которую брали в том же ручье, что и раньше, уходя вниз по его течению.

С годами он расширялся и понемногу становился небольшой речкой. Мать с сыном в одно лето разбросали устилавшие дно большие камни и немного углубили его.

Получилась небольшая по размеру пойма, в которую изредка заходила рыба, и мальчику удавалось ее ловить.

Вместе с этим их жизнь немного преобразилась, когда они обнару­жили еще один съедобный плод.

Как он вырос в этой местности - не­понятно. Никто его не сажал и не выращивал, как горох.

Попробовав на вкус, мать с сыном пришли к выводу, что его можно употреблять, как и все другое. Правда, этот плод долго не задержи­вался. Он быстро созревал, а затем лопался или просто опадал на  землю, где и погибал.

Потому, они старались побыстрее сорвать и съесть. А зерна из тех, что уже опали, клали на солнце и сушили.

К этому времени в их местности появились птицы. Они небольшими стайками кружились над их обнаруженными плодами и даже создава­ли некоторую птичью перебранку за. тот или иной переспелый плод.

Но, к удивлению, пока не было ни единого животного существа, кроме их козы, которая по ночам иногда поднимала голову и почему-то подавала голос.

Вовсю сновали только ящерицы, но и их было немного. Так что в об­щем разноголосье можно было даже сосчитать сколько их всего и в каких местах находятся.

Природа потихоньку оживала, и это немного увеселяло их души. Все-таки не одни в этой немоте окружающего. И, возможно, вскоре во­все наступит какое изменение.

Время не заставило себя долго ждать.

И спустя два года, ровно в лето, в их местности появились первые животные.

То были какие-то громадные существа, издали напоминающие коров своими большими рогами, но что-то в них было не так. Они были более злобными и из­давали какой-то общий рык.

Появились вместе с ними и хищники: очень худые и едва-едва стоя­щие на ногах. И если бы не обычная смерть поголовья, то вряд ли они вообще бы выжили.

Спустя два месяца хищники все же окрепли и стали представлять действительную угрозу этому виду животных.

Теперь, местность то и дело оглашалась какими-либо звуками, обоз­начающими дикую жизнь природы.

Мать даже с некоторой тревогой наблюдала за этим, опасаясь за своего двенадцатилетнего сына, к этому времени уже чуть-чуть повзрослевшему и немного по-мужски окрепшему.

Но мальчик ее успокоил, сказав, что бояться нечего, так как они за­няты сами собой и вряд ли обратят внимание на них. К осени это население приумножилось еще несколькими видами, а в зиму, когда мальчику исполнился очередной год, оно возрасло еще больше,

Появились зайцы, какие-то перелетные птицы, шумевшие по но­чам и мешающие иногда спать. Прибились и некоторые водоплавающие, подпускавшие к себе очень близко и даже иногда бравшие из рук зерна.

Мать многих зверей, птиц не знала, но научилась различать, и они условно называли их своими именами.

В этот  год зима была особо теплой, и к весне деревья распустились раньше обычного.

Казалось, вместе с оживлением населения местности оживала и сама местность.

Деревья еще больше взрасли, образовав густую сеть своих ветвей. Пальмовые стали гораздо выше, а трава поднялась почти  до  груди мальчика.

Так же, как и в прошлые года, они вместе окопали свой огород не­большими копалками, сделанными из палок и найденных на дороге час­тей доспехов, которых со временем они обнаружили еще больше, чем  было.

"Может, была какая битва здесь? - думала про себя Мария. - А может, раненые и больные просто бросали их по дороге, чтоб легче было идти?"

Но в любом случае, это оброняли люди, которых до сих пор в этой местности не было. Это даже иногда  пугало женщину.

"Неужели, вовсе никого не осталось? - продолжала думать она. – А мо­жет, эта дорога забылась и теперь есть какая другая?! А шум, что она слышала? Это ведь были люди, и монеты ими оброненные".

И тут ей в голову пришла мысль. Она почти бегом бросилась с участ­ка в пещеру и, достав все ранее найденные монеты, сравнила их меж­ду собой.

Оказалось, что все они разные, вернее семь одних, а шесть других.

"Значит, - решила Мария, - в государстве что-то изменилось. Наверное, у власти стал кто-то другой. Может, изменились и люди за это вре­мя? Может, стали добрее и изуверства исчезли? Ох, как хотелось бы в это верить".

Женщина, вздохнув, спрятала деньги обратно и пошла заниматься сво­ими хозяйственными делами. Подошел сын и спросил:

-    Мама, а почему я у тебя один? Нас ведь могло быть и больше?

-    Да, сынок, но ты ведь видишь, что мы живем вдали от людей, и ни­кого с нами больше нет.

-    Да, конечно, вижу, - согласился мальчик, - мы живем вдали ото всех, но скоро уже покинем этот край и надо подумать куда пойдем, - сов­сем по-взрослому добавил он, оставив  прежний  свой  вопрос неразре­шенным.

-     А, что говорят они? – спросила вдруг мать, указывая глазами  на  небо.

-     Они пока молчат, - ответил мальчик и сам посмотрел на небо, - но я видел вчера знак. Это, наверное, мне. Я видел себя в обрамленном желтом сиянии вон там, возле дере­вьев, - и он указал рукой на место.

-      И, что теперь? - снова спросила мать, тревожно вглядываясь туда.

-      Не знаю, - спокойно ответил сын, - наверное, скоро мы узнаем всё, - и с этими словами он noбeжал к тому самому месту, куда показывал рукой.

Мать посмотрела ему вслед, немного всплакнула, а затем принялась за работу. Но мысли об услышанном ее не покидали.

"Чтобы это могло значить, - думала она, изредка поглядывая в ту сто­рону, где сын, - может, боги хотят его уже забрать к себе? А я ведь даже не говорила с ним об этом. Наверное, пора рассказать все, как есть".

На этом мысли Марии прервались, ибо, посмотрев в сторону

сына, она вдруг ясно увидела над его головой белую дымку, уходя­щую вверх по какому-то огромному длинному туннелю.

Мальчик стоял, растопырив руки немного в стороны и, казалось, вот-вот  взлетит  в  небо.

"О, боги, - взмолилась Мария в душе, - не забирайте пока моего сына к себе. Он еще очень молод".

И снова, как  когда-то, ей послышался чей-то голос.

-     Слушай Мария меня хорошо. Назавтра вы покинете свой дом и пойдете к людям. Ваш путь займет много времени, потому приготовьтесь хорошо и запаситесь едой. По дороге пойдешь до конца этой местнос­ти, а там будет пустыня. Обойдешь ее вправо и придешь к морю. Там
и  поговоришь с сыном.

-     А, как я объясню ему наш уход? - хотелось крикнуть ей голосу, иду­щему откуда-то сверху.

-     Не надо объяснять. Он уже знает и сейчас идет к тебе.
До скорого свидания, Мария. Не забудь, обойди  вправо.

-     Не забуду, - испуганно зашептала она и словно очнулась.

Сын медленно шел к ней навстречу, все еще держа руки в стороны.

Подойдя  ближе, он улыбнулся и сказал:

-    Я разговаривал с Богом, мама. Он велел нам идти. Пошли, будем собираться  в дорогу.

И мать, оставив все, как есть, пошла вслед за сыном. Их приготовления не заставили долго трудиться. Спустя час они уже собрали в дорогу все необходимое и впервые за последние года у них появилось вре­мя свободно поговорить.

-    Скажи, мама, - обратился к ней сын, - почему ты мне раньше не рассказывала обо всем этом?

-     Я боялась, сынок, - честно призналась женщина, - не хотела, чтобы ты ушел от меня таким маленьким.

-   Но ведь боги знают, что делают, - не согласился с ней мальчик.

-    Конечно, - ответила мать, - но я хотела тебя уберечь от всякого любого зла, причиненного другими. К тому же, боги запретили мне говорить о чем-либо.

-    Да, я  знаю, - согласился на сей раз мальчик, - но мы можем сами поговорить обо всем без их участия.

-    Как  это? - удивилась мать, внимательно глядя сыну в глаза.

-   Мы  ведь люди, - отвечал он, - а они нет. Они знают больше и, воз­можно, наперед. Но мы сами имеем право на жизнь и выбираем себе ее сами. Я понял, что боги хотели бы меня видеть во славе людской и потому согласился на это далекое путешествие.

-   Почему ты так говоришь? Откуда ты знаешь, сколько нам придется  идти? - всполошилась мать.

-    Я знаю, мама, чего от меня они хотят, - не ответил на ее вопрос сын, - они хотят, чтобы я занял их место в общей людской  жизни. Тогда они смогли бы немного отдохнуть от содеянного ими ранее. Это ведь они сотворили Землю, мама. И я это знаю и чувствую, вот
тут, - и он показал рукой на сердце и голову.

-     Но, как ты можешь сделать это? - удивилась мать, - ты ведь не хо­дишь по небесам и не летаешь, как птицы?

-     Это не главное, мама. Важно, чтобы люди возжелали себе нового бога из своих людских племен, который укрепил бы их общую веру в  небеса.

-    И откуда ты все это знаешь? - удивилась мать, глядя пытливо сы­ну в глаза.

-    Я знаю потому это все, - отвечал мальчик, - потому что, видел себя во сне таким же, как и они. И я летал, мама, как они и даже ходил по небу. Но это еще не все. Я видел самого главного бога. Он был такой же, как и я. И одет почти так же. Только я не понял, что у не­го в руках. Какая-то странная фигура в виде скрещенных палочек. Ну, вот такая, - и он нарисовал пальцем на полу фигуру, отображающую настоящий крест с двойным перекрестием.

-     И что это обозначает? - спросила удивленная Мария.

-     Пока не знаю, - ответил сын, - но думаю, это скоро придет мне в голову снова. Вот тогда и объясню, - и он стер с пола рисунок.

-     А ты не боишься того, что говоришь так? - спросила мать, - ведь боги нас слышат.

-   Нет, мама, - возразил мальчик, - они слышат только тогда, когда хотят сами этого, и я это чувствую тут, - и он снова показал  рукой  на голову.

-    Да, но как же они знают все о нас? Наверное, видят с небес, что мы делаем?

-     Этого я не знаю, - прямо ответил сын, - может, и видят. Но зачем им все это? - теперь, задал вопрос и он сам, но так и не найдя на него ответа, сказал. - Нет. Я думаю, что они хотят видеть нас более лучшими, чем мы есть. Потому, и обращаются, когда это очень требует­ся.

-     Не знаю, сынок, - ответила Мария, - может, все так и есть, как ты говоришь. Вот только, что скажут сами люди, узнав обо всем этом?

-    Они скажут, что я и есть бог, - уверенно отвечал мальчик, - только до этого еще много.

И снова Мария подивилась его проницательности, и снова ей немного всплакнулось.

-    Почему ты плачешь, мама? - спросил сын, подходя  ближе к ней и ложа голову на колени.

-     Сама не знаю, сынок. Вот почему-то плачется и все, - и она погладила сына по голове.

-     Знаешь, сынок, - продолжила она после небольшого молчания, - мне кажется, что я еще вернусь сюда в эти места.

-     Почему? - удивился сын, - разве ты не хотела бы жить с людьми? Они также плохие?

-     Не знаю, какие сейчас, - отвечала Мария, - но тогда, когда я ушла от них, они были злыми и жестокими.

-     А мы сделаем их добрее, мама, - заверил ее сын, - вот затем мы и идем к ним. Мы принесем людям добро и свет в их темные холодные дома.

-     А откуда ты знаешь, какие у них дома? – удивилась мать.

-    Я их вижу, мама, - уверенно отвечал мальчик, - они у меня перед глазами.

-     Но сколько продлится наш путь? - спросила снова Мария. - И сколь­ко же надо добра?

-      Долго, - так же уверенно ответил сын и посмотрел ей в глаза, - а еще я знаю, что добро будет сотворено и нам опосля всего этого.

-     Как  это опосля? - не поняла мать.

-     Не знаю, - пожал плечами мальчик, - но мне кажется, что я уже вижу это время и с завтра мы начнем вместе его приближать.

-     Ох, сынок, - снова всплакнула мать, - так не хочется мне покидать наше место.

-     Знаю, мама. Но так велят боги и именно им мы обязаны своей жи­знью. Потому, последуем их сказанию и велению. Тяжел и далек наш путь, но не труднее, чем то, что уже пережили. Я чувствую все это и уже горю желанием идти вперед...

Так они разговаривали до самого позднего вечера, и уснули только тогда, когда на небе взошла хорошо луна.

Наутро же, проснувшись и умывшись в последний раз в пойме реки, они наспех позавтракали и собрались в путь.

Дверь в пещеру надежно закрыли и загородили большими камнями, оставив внутри все так, как было за время их жизни.

Вскоре после их ухода, они так же обрастут мхом и покроются уди­вительно вьющейся растительностью, дающей свои горьковатые пло­ды, которые никак не годились в пищу.

Но это будет потом, спустя года, а пока мать и сын молча прощались с сохранившим им жизнь и давшим оплот жилищем, а также со всем тем, что его окружало.

Слезы ручьем устилали глаза Марии, а ноги  отказывались повиноваться, но все же она пересилила себя и, развернувшись, сделала первые шаги навстречу идущей судьбе своего сына.

Мальчик также пошел следом, а вскоре  и   вовсе опередил мать, которая вела за собой их старую кормилицу - козу.

Животное, навер­ное, тоже чувствовало этот уход и жалобно подавало голос, озираясь по сторонам и порою не желая идти дальше.

Но сила верхнего повиновения все же заставила их идти, не смотря на всю боль обид и на неуверенность в завтрашнем дне.

Они шли по давно не топтаной дороге, и только пыль, поднимающаяся от их босых ног, говорила о том, что она до сих пор жива и не совсем утратила свою способность к воспроизведению живости движения.

После, она медленно ложилась обратно, заполняя сделанные ногами людей и животного небольшие углубления, но все же не до конца.

Боль наполняла их сердца, а души немного тревожились. Но боги не переживали за них.

Они знали, что те, кто внизу, выдержат еще не од­но испытание, которые только начинались и которым не было истинно­го счета во всех последующих человеческих жизнях. Исповедь общего греха таила в себе несусветную загадочную силу, простирающуюся вглубь веков и вглубь человеческих усилий в опо­знании своего существования.

Человек только начинал свое первое восхождение, как действительно звучало бы это слово в его же устах. Вера спасала народы, но то бы­ла вера не в их бога, не в человеческого.

И наступило время показать им Его. Того, Кто не запятнал бы честь человеческую и, созревая любую силу вражды к себе людскую, уподобил бы ее просто добру.

Великая сила веры в богов, но она ничего бы не стояла, если бы не заслужила ее подтверждения на Земле в среде самих людей, а  не  не­бес.

"И будет восхваленной Его сила, и да изнеможет боль и голь, и пропадет всякая тварь с лица Земли, и нечисть сгинет подручная, и ни­спадет на головы люду новая сила, облаченная в рясы   веков и утолящая жажду повиновения и покорения силе всесветской  и  незлодышащей. Да, будет оно так".

Так говорила одна умная книга о жизни, и уже тогда начиналась писаться  эта священная история.

"И святость ее из пророчеств языков состояла", - так скажут опосля. Но тогда этого не было и вовсе не думалось, что когда-либо так может случиться.

Время закрывало одну тайну и открывало другую.

Занавесь небес была чем-то сходной с занавеской человеческих душ, отемненной    жаждой расправы и неблагонравия своих поступков.

Только настоящая былая сила, уподобающаяся  новой, могла победить и убрать эту занавеску души любого. Вот тогда и пришло на помощь то, что и поныне  называется  верой.

И вера та распространялась и слухом полнилась. И надо было действительно в этом участвовать, чтобы понять, как это происхо­дило и почему.

Но посмотрим все же, как она творилась, исходя  из того, что уже сами прошли.

 

 

 

 

 

 

 

ПУТЬ    ИНОХОДЦА

 

«И прошел день, и прошел еще один, и далее последующий. Ставало солнце над главой истца, пока не покаянного и не искале­ченного бременем людской злобы дня...» - так гласит история.

Проходили  дни, и уходили вдаль ночи.

Мать с сыном шли и шли вперед, а куда они идут, пока сами не знали и не ведали.

Бог сказал им: "Идите", и они пошли.

Бог сказал: "Встречу вас там", и они ждали с надеждой этой встре­чи.

Но до того еще было далеко. Они не прошли еще достаточно мно­го, как показалась желто-белая  россыпь пустыни.

-    Вот почему эта дорога забыта, - сказала мать, обращаясь к юному сыну, - она не ведет уже никуда. Наверное, боги преградили ей путь дальше этой пустынной местностью. Что ж, пойдем направо, - и они
свернули в ту сторону, оставляя сбоку жгучую сыпь этого края.
Они шли еще долго, и уже солнце клонилось к закату, когда вдруг  мальчик сказал:

-     Мама, я вижу свет впереди себя. Это знак нам. Значит, там наш ночлег.

Мать посмотрела вперед, но ничего не увидела     и, полагаясь на сы­на, пошла за ним дальше, ведя за собой на короткой привязи козу, которая так же измучилась, как и они за все время пути.

"Бедное животное, - подумала Мария, - страдает не из-за чего. Ладно, мы идем по велению, а она зачем. Хотя, что она делала бы, если бы  нас не было. Уже давно волки бы съели".

И, успокоившись, женщина прибавила немного шагу, так как солнце уже совсем садилось.

Через некоторое время они увидели небольшой свет, идущий к небу, а, подойдя ближе, услышали говор людской и по­чувствовали запах дыма.

Мария приблизилась к костру, оставив сына с козой позади себя в стороне. На нее  мало кто обратил внимание. Люди сидели молча, согревая себя вокруг довольно большого костра, разложенного из толстых сухих жердей.

Кое-кто поджаривал мясо, наверное, припасенное для пути.

Людей сидело немного. В основном, старики, женщины и дети.

Мужчин почти не было. Когда Мария подошла к костру и поздоровалась, ей  молча уступили место, так и не ответив на ее при­ветствие.

"Что это? - подумала тревожно женщина, - может, они глухие или сле­пые, или языка не знают ее. Тогда, кто они такие? - и она молча и тревожно всматривалась в их лица. Наконец, кто-то заметил ее тревогу и тихо произнес:

-     Не бойся, женщина. Мы не заразные и не больные. Наш род уцелел, но много нашего люду погибло. Потому, мы еще их погребаем в сердцах.

-    А-а, - кивнула понимающе Мария и тут же спросила, - а что, какая болезнь свирепствует снова?

-     Да, - грустно подтвердила рядом сидящая женщина, -ветряная оспа осыпала многие тела. Люди мрут, как мухи. Говорят, даже царь от этого умер.

-     А где вы жили и откуда идете? - снова спросила Мария, посмотрев назад в сторону стоявшего в темноте сына.

-     Идем мы с севера, - указала рукой в темноту женщина, - но по дороге нас охватила эта беда и многие померли. Даже мужчин совсем не осталось. Вот только старики, да мы.

-     А что, эта болезнь молодых берет? - испугалась за сына Мария.

-     Не то, чтобы молодых, - грустно отвечала собеседница, -но вот постарше вон того юнца, - и она показала на кого-то по ту сторону костра.

Мария посмотрела сквозь высокое пламя и очень расплывчато уви­дела кого показывали. То был молодой мужчина лет двадцати, немно­го покореженный чем-то.

-    Видишь, - добавила женщина, - его тоже задело, но он спасся чудом. Когда его взяли та охоту, он случайно наткнулся на палку и про­колол ногу. Поэтому, вернулся. А все остальные приехали потом за­болевшими. А через два дня начали умирать по очереди:
то один, то другой. Даже  наш шаман не мог ничего сделать.

-     А что, у вас есть шаман? - удивилась Мария.

-     Да, остался еще. Но он тоже умер, когда хотел их очистить от  за­разы, - тут же поправилась женщина.

-   Я не одна, - вдруг, сказала Мария, - можно сюда подойдет мой сын. Он еще молод для этой болезни.

-    Пусть, - согласилась женщина, - я думаю, места хватит, - и она даже немного подвинулась, уступая  еще  кусочек земли.

Мария поднялась и ушла в темноту.

-     Сынок, сынок, - позвала  она  тихо.

-     Я  здесь, мама, - отозвался он и почти вплотную подошел к ней.

-      Пойдем к костру, погреемся. Холодно ведь еще по ночам. Да и заночуем там вместе со всеми. Не так страшно. Люди они хорошие. Вот только какая-то болезнь подкосила их мужчин.

-   Я знаю, мама, - немного тревожно отозвался сын, - нам нельзя  туда. Скоро болезнь перенесется и на их головы.

-    Как? - удивилась Мария, - а мне женщина сказала, что они не болеют.

-    Еще рано, мама, - уверенно произнес мальчик, - пойдем скорее отсюда, а то еще и мы заболеем.

-    А как же знак? - удивилась Мария, обращая на сына свой взор.

-    Знак и был на это, -   успокоил ее сын, - только я не понял его сразу. А теперь, вот все стало ясно.

-    Хорошо, пойдем, сынок, - согласилась мать, - но, что подумает та женщина о нас. Скажет, побрезговали их гостеприимством. Это ведь нехо­рошо, сынок.

-     Знаю, - ответил кратко мальчик, - но нам все равно туда нельзя. А за нее не беспокойся. Она ничего не скажет. К утру она умрет.

-    Как? - испугалась мать, - я ведь с ней только разговаривала, и она говорила, что не больна.

-    Да, это так кажется вначале. Эта болезнь очень страшна, мама. Она идет быстрее людей. И нам надо тоже поберечься от этого.

Мария с грустью посмотрела на пламя костра, так и манящего к себе, к своему теплу, но повернулась и зашагала вместе с сыном вглубь ночи, подальше от  их лагеря.

Они заночевали совсем недалеко, укрывшись от глаз в неглубоком овраге среди кустов.

Насобирали сухой травы и подстелили, а сверху накрыли плетеным покрывалом из козьей шерсти, которое перед дорогой мать больше уп­лотнила и дополнила еще прядью.

Само животное легло рядом, как и во все прошлые разы, согревая их своим теплом.

Проснулись они с восходом солнца и, скоро перекусив, отправились дальше в путь.

Проходя мимо вчерашнего костра, они увидели несколь­ко свеже  нарытых  холмиков земли.

-    Видишь, мама, - указал на них сын, - эти люди умерли за ночь. Это страшная болезнь. Потому, все остальные быстро ушли, захоронив их тела. Но это не спасет их. Они все умрут до последнего.

-     Откуда ты знаешь, сынок? - спросила испуганно Мария, обходя  вмес­те с ним  немного стороной те холмы.

-      Я чувствую это, - объяснил мальчик и добавил, - но ты не  бойся. С тобой этого не произойдет. Ты ведь ни до чего не дотрагивалась?

-      Нет, - немного испуганно проговорила мать.

-      Вот и хорошо, - уверенно произнес сын, и они молча зашагали дальше.

Это была первая встреча их с людьми, не предвещающая ничего хоро­шего как для них, так и для других, ибо те другие впоследствии не уподобят себя их пути, а сочтут все по иному.

Мать не расспрашивала больше сына о его внутренних познаниях, но со временем ее тревога возрастала, ибо она отчетливо понимала, что боги не случайно позвали их в путь в это тяжелое для людей время. Хотя, когда оно было для них хорошим?!

Сознание этого не давало ей спокойствия. Мария не могла до конца понять, что именно требуется от нее самой и уже потом от ее сына.

Но все же, положилась на тех же богов, ибо, что бы они не сделали -  это в их  же  власти.

Странники продолжили свой путь и вскоре остановились на новый ночлег, пройдя за день достаточно много. На этот раз они нашли более подходящее место в старом заброшенном поселении какого-то племени.

-      Странно, - проговорила мать, когда они вошли в один из полуразрушенных домов, - почему здесь никто не живет? Земля неплохая, да и жить есть где. Вот только надо поправить немного.

-      Здесь тоже побывала болезнь, - отозвался мальчик и показал на какие-то фигурки, валяющиеся на полу, - это игрушки. И их бросили дети. Значит, люди бежали впопыхах, чтобы не заболеть. А кроме того,
посмотри, все разрушено и выжжено. Наверное, они хотели спастись  огнем.

-      А, что с ними стало? - поддавшись его рассуждению, спросила  Мария.

-   Не знаю, мама. Может, кто и жив остался. Сейчас до них далеко очень, - спокойно отвечал мальчик,  - нам надо уйти отсюда. А то, воз­можно, болезнь поразит и нас.

-    Но мы ведь не трогаем ничего? - удивилась мать.

-     Да, но болезнь может и так взяться, по воздуху, - ответил сын, - поэтому, пошли лучше заночуем в поле или каком овраге, где  по­суше.

-     Что ж, пошли, - неохотно согласилась Мария.

После того, как они покинули свой дом, ей так тяжело было привы­кать ко всему этому снова.

Опять питаться впроголодь, думать, как уберечься от всякой напасти, а теперь, вот еще и эта страшная болезнь.

-   Не думай об этом, мама, - неожиданно сказал мальчик, -совсем ско­ро мы пристанем к одному месту, где проведем большую часть вре­мени нашего пути, а потом двинемся дальше.

Мария не стала спрашивать, откуда он это знает и молча кивнула головой. Ей начинало становиться немного понятным это решение бо­гов.

Наверное, они хотели, чтобы он окреп в пути и осмыслил для се­бя кое-что очень важное.

"Что ж, - согласилась внутри Мария, - надо повиноваться и этому. Нам  теперь 6eз них, как без самих себя".

И после этого внутри принятого ею решения, она как-то успокоилась и уже более проще смотрела на их страдания.

Сам мальчик, казалось, не замечал этого и упорно шагал вперед.. Его не путало наступление темноты, ибо уже тогда впереди он всегда ясно видел свет, который и вел его к своей же победе.

Они обустроились на ночь, как и в прошлый раз, и обоюдно пожелали друг другу хорошей ночи. Откуда взялось это выражение они сами не знали, но оно им понравилось и спустя время это укоренилось и вошло в привычку.

С первым лучом солнца иноходцы проснулись и опять двинулись в путь. Спустя еще две недели странствий, дорога, наконец, привела их  к небо­льшому селению.

Остановившись на минуту перед раскинувшимися в стороны домами, мальчик уверенно сказал:

- Вот здесь мы и пробудем до моего взросления. Пустыня скоро за­кончится и уже дальше полон мир людей. Но тут я получу нужные мне знания о них, и тут я возложу свое первое упоминание о божьей си­ле, исходящей из рук смертного.

Так сказав, мальчик поднял руки вверх и медленно опустил их вниз, немного растопырив в стороны.

И снова, как и в прошлый раз, мать увидела очень ясно белый восходящий столп к небу, а вокруг своего сына такую же белую пелену.

Она даже на мгновение испугалась.

"Уж, не заберут ли боги его именно сейчас?"

Но, нет. Спустя какие-то секунды, это все исчезло, и мальчик остался стоять на месте.

"Что это было? "- хотелось спросить Марии, но она сдержала себя, так как уже начинала понимать, что ее сын обладает какой-то тайной силой проникновения, и что эта сила очень велика, если от нее обра­зуется что-то подобное.

Вместо этого она подошла к мальчику, обняла его, поцеловала в лоб и сказала:

-    Хорошо, сынок, что ты это знаешь. Верь себе и будет гораздо  лег­че. Верь и людям и станет легче вдвойне.

-    Я знаю, мама, - ответил сын, прижимаясь к ней сильнее, -и  я  буду  стараться  в этом, ибо оно и есть моя жизнь.

Они постояли с минуту, обнявшись, а затем снова пошагали дальше вглубь этих домов, поближе к тем, кто здесь проживал.

Побродив по селению довольно много, они не обнаружили никого, за исключением двух одиноких старцев, которые сидели в одном из домов и пили какую-то жидкость из чаш.

-    Здравствуйте, - поприветствовала их Мария и попыталась войти внутрь жилища.

Но один из старцев остановил ее резким голосом:

-      Стой там и не заходи.

-      Почему? - удивилась мать.

-     Пусть, войдет сюда первым тот, кто с тобой пришел, -распорядился  один из них, видимо  старший.

-     А зачем? - снова удивилась женщина, - я ведь только хотела спросить  у  вас.

-     Спрашивать будет он, - и старший указал рукой за ее спину, где  стоял  сын.

Мария молча отступила назад, и на порог взошел мальчик.

-     Кто вы? - довольно строго спросил он для такого молодого возра­ста.

-      Учителя твои, - ответил более преклонный старец, обращая к  нему свой  взор.

-      Я знаю о вас, но никогда не видел, - отвечал мальчик, - докажите, что вы те, к кому я послан.

Старики немного замялись, но затем один из них сказал:

-       Видишь ли, мальчик. Мы здесь не для того, чтобы что-то доказывать и показывать. Мы здесь для того, чтобы тебя обучить ремеслу всякому, а также мудрости жизни.

-       Верю вам, - спокойно и в тон старику ответил тот, - но не верю  своим  глазам, - добавил он тут же.

Старики опять замялись, а затем старший ответил:

-     Глаза могут обманывать. Думай, как мы, и все узнаешь.

-     Хорошо, я верю вам, - согласился мальчик, - но скажите мне еще од­но: кто из вас старше и главнее?

В ответ он услышал из уст того же старика.

-    Если главное - первое, то первое - тогда не главное. Что скажешь сам по этому? - и он вопросительно посмотрел ему прямо в глаза.

-    Я думаю бесспорно, - отвечал мальчик, - что первое -  не всегда главное, но главное используют как первое для обучения  естества.

-     Вот видишь, - сказал старик, - мы подходим друг другу. Какие еще нужны доказательства.

-      Больше не надо, - ответил ученик, - только я хотел бы знать, кто вас сюда направил?

-     Мы посланы сверху, - ответил второй, пока еще не участвовавший в разговоре, - а кем, это не важно. Ты ведь сам знаешь это, правда? - старик сурово посмотрел ему в глаза.

-     Да, - опустил голову мальчик и преклонил одно колено перед  старцем.

-     Этого не надо, - предупредил все тот же, - мы будем вести наши беседы на равных. Но не сегодня, а завтра. А сейчас, пока располагайтесь поблизости. И не бойтесь занять чье-то место. Здесь никого,
кроме нас нет. Все покинули это селение, боясь умереть от болезни.
"А вы же  как?"- так и хотелось спросить Марии, стоящей позади сына, но то ли боязнь чего-то, то ли просто стеснение не дали этого сделать.

Вместо ответа она услышала вскоре другое.

-    Тебе, Мария, - обратился тот же старик, - поручаем общее дело по ведению хозяйства и обустройству жилья. Сын твой будет жить с нами. Так что теперь будешь жить одна. Привыкай к этому. Он уже взрослый и через время станет совсем  не  таким, как сейчас.

-     А, как же..? - хотела задать вопрос женщина, но старик, подняв  руку  вверх, предупредил.

-     С этого времени мы будем говорить, а ты занимайся своим  делом. Что будет нужно найдешь здесь же. И не бойся, оно не заразно. Твое
дело собрать все и разместить по местам. Нам много не надо. Едим мы мало, потому добудем себе пищу сами. Ты же позаботься о сыне. Сила ему нужна больше, чем всем. Тебе все ясно?

-     Да, - и женщина кивнула головой.

-      Вот и хорошо, а теперь, иди и располагайся. И еще одно. Нe забудь - это не твой сын. Он -  агнец божий. Потому, не упорствуй, а покорись и подчинись.

Мария снова кивнула головой и, едва сдерживая свои слезы, вышла наружу.

Там, возле небольшого дерева она упала на землю и зарыдала. Ее можно было понять.

Мать лишали сына, но не совсем, а лишь отдаля­ли от нее. Но и это было тяжело перенести.

В душе Мария сетовала на свою судьбу, но все же понимала, что этого не миновать, даже если бы она была просто матерью в обычной жизни.

И, порыдав немного, она успокоилась. Женщина поняла, что весь оста­ток времени ее жизни она проведет возле своего сына, но уже не рядом, как это было до этого.

На этом детство маленького мальчика заканчивалось и начиналась пора взросления, а затем и возмужания.

И мать это поняла. Она  поднялась, вытерла ухе немного обсохшие глаза и сказала:

-    Я посвящу свою жизнь тебе, агнец божий, ибо моя жизнь только в тебе самом.

Мария огляделась по сторонам к пошла в первую близлежащую хижи­ну.

Там она нашла все необходимое для хозяйства и занялась наве­дением порядка. Вынесла мусор, вымела полы, собрала ветхую пыль  со стен и небольших окон, а затем разобралась во всем хозяйстве.

Приготовила себе постель, а также подготовила сыну такую же и отнесла в другую хижину, где расположились старцы. Завидев ее, они прервали разговор и молча созерцали на труды и приготовления.

-      Хорошо, - сказал один из них, - мы тебя позовем, а сейчас иди и готовь сыну купель. Сначала его надо обмыть, как следует.

-      А  где  я..? - хотела снова спросить женщина.

-      Найдешь все там же, иди, - махнул рукой старик, и женщина  удали­лась.

Она походила вокруг домов и вскоре нашла то, о чем они говорили.

Это действительно была водяная купель. В глубине был колодец, из которого доставали воду, а из камней, подходящих к самой печи, был сложен небольшой чан, куда можно было влезать и мыться.

Нужно бы­ло только подогреть воду и растопить печь, чтобы стало немного теплее, чем Мария и занялась.

Мальчик же, окруженный с обоих сторон стариками, сидел прямо на полу и спокойно слушал их разговоры.

-    Ты млад и юн, - говорил один из старцев, которого звали Иосиф, - но ты достойный сын своего народа. Ты превзойдешь всю его боль, окунешь себя в нее и доподлинно поймешь, что ему надо, дабы жить
лучше и достойнее.

Тут уже второй, имя которого было Салеф, говорил другое:

-    Ты жалок и низок, как и твой народ. Ты не можешь стать во его главе и уподобатъ себя богу или кем-то еще выше. Что думаешь по всему этому?

Мальчик немного задумался, а потом сказал:

-     Думаю, вы правы оба. Только вам, - обратился он к Салефу, - недостает  еще чего-то, пока не знаю.

-      Хорошо, - покивали головами старики, и Иосиф обратился  снова.

-     Что ты скажешь, если народ попросит тебя быть их богом. Как по­ступишь и  не осквернишь ли их веру этим?

И следом последовал второй вопрос от Салефа.

-    А что ты скажешь, если сила гиенна падет тебе на руки, и ты обложишь ею весь свет людской. Не уподобишься ли господу своему в своем лице или сможешь противостоять сему  заверению? Отвечай.

-     Я не могу так быстро, - покачал головой мальчик, - мне надо  время  подумать.

-     Хорошо, думай, - согласились старики и, скрестив на груди руки, начали  ждать.

Мальчик поразмыслил и спустя минут десять ответил:

-    Скажу вам, Салеф. Вопрос не в том, чтобы сила гиенна оказалась в руках. Важно ею правильно употреблять. А, теперь, отвечу вам, Иосиф. Сила божья не в завете людском, а в понимании жизни нашей. Это и есть  удел  бога.

-     Хорошо, - похвалили оба старика.

-     А теперь, ответь вот на что, - обратился к нему Салеф, -Как ты считаешь: кто должен  подобать богу, явившемуся на небесах -  люд смиренный и простой или люд облаченный волей  правления?

-     Отвечу, - сказал быстро мальчик, - уподобать и вверять богу должны все, а не будет этого - не спасет землю нашу боле  ничего.

-      Хорошо, - ответил. Иосиф, - а как распознать люд такой и та­кой, если он не влачит одежды оного смысла? Что скажешь?

-      Скажу просто. Честен - тот и будет прост, богат же этим не  будет, - поспешил сделать  вывод  ученик.

-      Э, нет, - ответил  старик, - торопишься отвечать, подумай.

-     Тогда так, - не заставил себя долго ждать мальчик, - прост будет всеоружен особью малой стати, а богат -непреклонно  взрастет.

-    Опять спешишь, - ответил старик, - думай.
Мальчик снова погрузился в размышления.

-    Богат  тот - кто не злославен, а прост - тот пуще прежнего взойдет  в  своей  умысли статной.

-     Ну, что ж, - похвалил его Салеф, - это уже ближе, но еще не достоверно. Думай еще, а мы побудем сами с собой, - и они отпустили мальчика наружу.

Спустя время тот возвратился и прямо с порога бросил ответ:

-      Прост снизойдет до худшего в славе своей побогаче, а оный ниспадет еще больше, если узреет смысл дела какого.

-      Хорошо, но не досконально, - снова отправили его старики думать.

Мальчик долго бродил меж простых хижин и упорно вдумывался в заданный вопрос. Но ничего больше сказать не мог и, зайдя внутрь, он ответил:

-      Думаю, что прост и богат не отличим, есть только нутро его, и  оно о себе скажет в деле каком.

-      Вот теперь, садись отдыхай, - похвалили его старики и усадили между собой на пол.

Так началась эта каждодневная учеба, переходящая из вопросов к ответу и от ответа к новому вопросу.

Много дней и ночей потребовалось для этого первостепенного об­разования юного наследника, явившихся в мир людской боговержцев.

Но в тот день было еще одно событие, о котором нельзя не упомя­нуть .

В тот день мальчик был наречен именем, опосля которое дало ему славу быть изнуренным и убиенным. И в имя его входила святость науки и окуналась высшая степень познаний тех, кто прежде узрел эту Землю и окропил ее своей   святостью.

Купель была приготовлена, и старики с мальчиком прошли внутрь, где все разделись  и  сполна  вымылись.

Затем старец усадил меньшего на небольшую возвышенность и окрестил его именем, сказавшимся Иисус. После чего мальчик был окутан в одежды и снова обронен в воду купели, но не в подогретую, а в холодную и чистую. После этого, его вновь раздели и окрестили вторично, а затем и в третий раз.

Иосиф промолвил после этого:

-    Я нарекаю тебя именем Иисуса Христа и даю тебе силу божью, уподобанную всеми во веки веков и доверяю тебе вскрыть свою тайну народу своему. Не позабудь, не посрами, не богохульствуй, не наследи, не искорежь, не ублажь  и не заколи рядом идущего.

Это опознание веры твоей, сверху идущей и вниз распространяющейся. Вместе со всем даю тебе ключ от неба высокого.

Смотри на него и помни всегда. Ты агнец божий, ибо им порожден, а матерью вскормлен.

Памятуй об этом и ни о чем не проси отца своего, ибо он там на небе, а ты на земле. Твой рост, твоя сила в твоем усмирении. Облачись в рясы свои и успокой души других иноверцев.

Я же вместе с этим отступаю и даю место Салефу - учителю твоему и основному провидцу.

Иосиф отступил в сторону, а его место занял Салеф, который сказал:

-    Сын наш, Иисус. Возвожу тебя в ранг божий и облачаю рясы твои на тебя же, - с этими словами он одел на него одежду, - слушайся и подчиняйся, учись и надейся. Знай, что не превзойден тот, кто не умен в действе каком, а умен в другом - в способе его оглашения. И поверь себе, и поверь людям, и не дай соприкоснуться лжи твоих агнецких устов. Это люд может к этому прибечь, но боги не могут. Их удел творить добро, не искаженное телом и упряжи злого отчаяния. Нарекаю тебя именем твоего отца и даю тебе славу всевышнюю, что сотворит мир на Земле и образует для оных сущий ад. Успокой душу свою, усопшую в лете и окрести вокруг имя свое, повядшее в горести, лжи и упреке. Живи и не падай. Умолкай, но кричи. Полыхай, но не всгори. Даю тебе степень божью и упрощаю   тревожность души твоей смер­тью окаянной в подступи влажного лета. Слушай и запоминай. Ты умрешь в лето тридцать третьего года сызнова. И будет горе твое жестоко и будешь оскорблен пламенем солнца. И люд будет рад твоей злостной управе. Отдай ему все эти грехи и оставь на земле уче­ников, дабы взошло семя нового роста и не уповай на милость госпо­дню отца своего. Будет больно - терпи. Будет жалко - не плачь. Станет жутко - взмолись, но не падай на колени грядуще. Имя сердца твого - не ублажь. Имя души твоей - доброта. Имя тела твого - Иисус. Грядуще - да, ниспошлет волю свою. Падет на землю звезда и укажет всем путь к новому окроплению душ, освященных  тобою. Да, хранится имя твое в устах благих, и да, ниспошлется  воля  сия в сокровение  ночи. Аминь, аминь, аминь.

После речи Салеф окропил еще раз мальчика, а затем все они вместе, взявшись за руки, вышли наружу.

Стояла ночь, и темнота окружала их белые верхние одеяния. Подлете­ла птица и села мальчику на плечо.

Это была голубка, прилетевшая на свет от их самих и узревшая в них солнечное тепло и сияние.

Они встали к луне и подняли вверх руки.

Прозвучали слова, касающие­ся  только  них.

После чего они вернулись обратно, забрав с собой и птицу.

Войдя  же  внутрь, Иосиф сказал:

-     Теперь, ты бог и ты на земле своей. Твори чудеса и твори добро людям, но сначала возложи дань этой птице. Она - это добро, улетевшее куда-то и уцелевшее от зла. Сотвори так, чтобы птица эта разошлась по всему свету и унаследовала себе подобных.

-    Сотворю так, - ответил мальчик, прижимая к себе голубку.

-     Сделай так, чтобы люди не измывались над нею и над самими собой.

-     Сделаю, - твердо отвечал мальчик.

-      Упрости себя до благого и пройди землю всю от брега до брега и не боись утратить себя, ради блага верного. Искренен тот - кто исповедален перед тобою. Но побойся хулы       лживой из уст всякого, уподобящегося самому себе. Береги себя ради дела великого и отдай
себя  ради  блага  всех.

-      Сделаю  это, - ответил  Иисус.

-      И сотвори душу свою в виде благого образа привселюдно и всеутопающе. Дай людям веру в воскрешение и уподобь их себе же.

-       Сотворю, - отозвался  мальчик.

На этом весь обряд посвящения был окончен, и они, выйдя из купели, пошли в дом, где достали свечи и произнесли первую молитву.

- Отче наш, иже  еси на  небеси...

Закончив ее и помолившись по обряду, указанному старцами, они легли спать.

А на утро все сталось, как и всегда, только день этот начинался с необычно ранней молитвы и произношения благоверных слов.

Так началась учеба Христа, нареченного Иисусом, длившаяся более трех с половиной лет.

Чего только не приходилось терпеть юному человеку от своих на­ставников.

Бросали его среди гулкой ночи где-нибудь в стороне от дома и заставляли искать их. Обучали, как нужно общаться с природой. Как суметь поговорить с любым животным и заставить его отойти, если надо.

Учили вере в себя, заставляя сидеть долго под водой и мерзнуть в холодной пустыне от холода.

Учили смотреть на звезды и пони­мать их. Учили искать путь темной ночью или ярким днем с завязан­ными глазами и связанными позади руками.

Учили его письму и сти­хотворному делу. Заставляли лепить горшки и обжигать их, мести пол и печь себе лепешки, сооружать дома и расторгать их по необ­ходимости.

Но пуще всего изучал он одну науку - науку любить, понимать и творить. И уже тогда молодой Иисус понял, что творить чудеса - не просто поднимать руки к верху, прося у своего отца помощи.

Это  больше, чем  даже  самосотворенное.

Он видел, как падали от его рук, словно завороженные звери и птицы. Он наблюдал, как от его взгляда уходили подальше все, кто хотел бы им прокормиться.

Он за­мечал, как тряслись руки от холода и голода, и как они не хотели долго работать после длительного пребывания в связанном положен­ии. И Иисусу уже не казались эти чудеса чудесами.

Он становился взрослее, мудрее и начинал понимать, что чудо - это постоянная ра­бота над собой и огромная воля в ее достижении.

Наверное, только здравость ума позволяла ему пережить эти испыта­ния, обустроенные его учителями, и глубокая вера в свою осознанную деятельность на земле в стране своих предков, уходящих корнями далеко в ее глубину.

Но, вместе с тем, он понимал и другое: на столько развита его сила воли – на столько же будет велико и его сотворенное  чудо.

Лишь иногда ему казалось, что он не выдержит всех испытаний, кото­рые еще не начинались для него, но, поборов в себе внутреннюю силу сопротивления, все же стоял до конца и усердно молился за силу божественного покровительства.

Нет. Он не просил помощи у своего отца и не старался добиться своим усердием этого.

Иисус хотел истинно познать азы первого полу­чаемого в жизни урока. И хотя учеба была только подготовкой к это­му, ее по праву можно назвать первой восходящей славой будущего божественного начала.

Иисус не жаловался никому, даже своей матери, с которой он виделся довольно редко, хотя жили рядом.

Но закон учителей был строг. Никакого общения с другими подобными. Никаких попыток получить какую-нибудь утешающую его душу слезу.

Мать это тоже понимала и терпела, сколько имела сил на это.

Лишь только молчанием, скрывающимся в блеске глаз обоих, они и общались между собой. Но и этого было достаточно, чтобы понять друг друга и поговорить мысленно, невзирая на тот же запрет.

Но учителя разгадали эту цепочку общения, и очень скоро они вооб­ще перестали видеться. Матери позволялось входить, когда ее сына там не было. Это было настоящее мучение для нее, ибо она теперь не только не могла его лицезреть, но даже мысленно хоть как-то  связаться.

И все же спустя время, им удалось обнаружить самих себя в одино­ких полупустых домах. Они научились говорить, даже не видя друг друга.

Это и была та связь, которую хотели создать учителя путем мучи­тельно долгого времени разлуки.

После этого, муки прекратились, и они стали видеться как обычно, если даже не чаще, так как програм­ма обучения подходила к концу.

И вот настал этот долгожданный день, когда на свет произросла ис­тинно христианская душа, потом воспевшая славу пророка и обители доброты.

В этот день все было будто по-другому.

Не так пели птицы, упрятав­шись где-то в саду, не так шуршали ящерицы, пробегая между полу­разрушенных домов, и не так, как всегда, говорили иноходцы, взирая на своих  учителей.

Салеф сказал:

-   Подойди, сын божий и обними мать свою, ибо она, воистину, заслужила это за все время твоего существования. И поверь душою, что вы отныне единая кровь и единая сила, испепеляющая вражду и боль. - и когда Иисус обнял мать, он добавил, - Да, осуществится воля божья и опустится на землю сила луча его и осветит наши лица в потьме ночной.

И хотя это было днем, вдруг неожиданно солнце куда-то исчезло, а отделившийся из неба луч указал прямо на  них.

-      Видишь, агнец, - обратился тот, что старше, - это те чудеса, не испытанные вами, о которых мы говорили. Их не надо бояться, но надо знать, что они могут принести люду что богатому, что простому. Видишь, - указал он на небо, - боги видят и слышат нас. Слышит и отец
твой. Но ты к нему не обращайся, пока сам он не скажет об этом. Понял ли ты меня?

-     Да, - тихо сказал Иисус, держа за руку свою мать.

-  Вот и хорошо. А теперь, поди сюда ко мне. Я буду восклицать тебя в веру. Знаешь это? - спросил он, показывая то, что когда-то юноша видел во сне.

-     Да, знаю, - утвердительно кивнул и сказал Христос.

-     А это знаешь? - и старик перекрестил фигурой другого старика.

-     Да, знаю, - так же отвечал Иисус, - то крест - знамение божие, не осквернение души твоей.

-     Хорошо, - сказал Салеф, - теперь, возьми ты и окрести им сам себя.

Юноша взял в руки небольшой крест, сделанный из обычного дерева и проделал то же, что и старик, только на себе.

-    А теперь, возведи сам себя в веру, - сказал Салеф и отступил в сторону от него.

Христос пал на колени и, подняв руки к небу, произнес:

-    Отче наш, великий и ниспосланный другим отцом, всия сердцем клянусь, что по праву сотворю чудо великое здесь на земле и во славу твою спою псалмы.

Произнеся эти слова, Иисус встал и, обернувшись к Салефу, сказал:

-           Спасибо тебе, мой учитель, и тебе, Иосиф, за науку вашу и благодать. Восполню дщерь свою    и укажу десницей божию на кого нам
молиться и к кому обращаться по вере и славе нашей. Спасибо и те­бе, мама, - обратился он к Марии, - за заботу твою и благоденствие.

-     А теперь, сын божий, агнец небесный, - продолжил их разговор Иосиф, - иди в хлев и приведи сюда козу, то благое животное, спасшее вам жизнь в одинокой нужде.

Иисус сходил за козой и стал перед ним, держа животное за шею.

-    Брось ее и освободи мысленно, - сказал старец, поднимая глаза  к  небу.

Христос так и сделал. Животное стояло рядом и не отступало.

-    Сделай это еще раз, - сказал Иосиф, обращаясь к нему же.

И снова юноша сделал то, что просили.

Так повторилось еще раз. Коза, даже будучи освобожденной, никуда не уходила, а стояла рядом, плот­но прижавшись к его ногам.

-     Видишь, - указал на нее Иосиф, - так, как животное, может быть привязан к тому же и человек, если он хочет того же, что и рядом идущий, в беде либо нужде состоящий. Вера поможет вам в этом. Но не доверяй ее никому и не искалечь в сердце своем, какая бы беда не
достала. Исполни заповедь свою осьмую. Помнишь  ее?

-     Да.

-     Тогда, прочли  вслух.

И Иисус приступил к ее чтению. Природа слышала это, мать и окружав­шие его два старика. Больше никому этого не было позволено.

Прочтя  же, Христос сказал:

- Я верен себе и верен людям. Никакая беда не заставит свернуть с моего пути, назначенном отцом моим во славу мя исходящую. Я буду верен и вам, учителя мои, - поклонился Иисус Салефу и Иосифу, - а также, в вечной благодати тебе, мама, - и юноша  поклонился матери.

-   Ступай, сын божий, в мир людской, - произнес СалеФ, - и помни: земля встанет дыбом под ногами того, кто попробует веру осквернить под­ле агнеца божьего, или кто посмеет задеть имя божие во всеуслы­шание, или так в потьме своей внутренней. Прощай, Мария и сохраняй свою блажь и далее. Твоя дорога проста, но и тяжела как людская ноша. Покорись душою и подчинись его воле. Будет тьма или ночь - не пугайся. Он всегда рядом с тобою. Мы же уходим в небо, ибо наша земля токмо там, а не здесь. Прощайте, благие, и ждите сигнала свыше, а опосля исповедайте печаль свою как вздумаете сами, не оскорбляя род людской и не затрагивая нас са­мих.

Старцы отступили в сторону и, повернувшись, пошли вглубь селения.

Вскоре послышался шум, и перед их глазами возникла буря поднимаю­щейся  вверх  пыли.

Мать прижалась к сыну, а сын  к  ней, и они молча смотрели в эту ть­му, словно завороженные ее силой соприкасания. Через время все  стихло, а пыль улеглась.

Все было на месте, раз­ве что где-то вдалеке были сломаны еще несколько домов от той силы, разрушающей все окружающее и уходящей невидимо в небо.

-     Вот и снова одни, - обозвалась мать после этого.

-     Да, мама, - ответил юноша, - но нам теперь будет гораздо легче, мы обрели новую веру и понесем ее в люди.

-     А примут ли они нас? - обеспокоилась         Мария, тревожно вглядываясь в лицо сына.

-     Примут, мама, - уверенно ответил он, - только до этого надо пройти столько же, сколько уж пройдено.

-     Когда идем? - спросила мать, удивляясь сама своей возросшей во мгновение уверенности в том же.

-     Наш путь далек, мама, и труден. Сегодня отдохнем, а с утра, набравшись сил и терпения, пойдем далее. А сейчас, немного подготовимся к этому. И еще надо обратить тебя в веру нашу, раз уж мне дано это
нести  в  люди.

-      Да, сынок, - утвердительно кивнула мать и отступила на шаг назад.

-     Надо обмыть пыль, мама, - сказал юноша, и они вместе двинулись к  их  жилищу.

В большой чан набрали воды и ополоснули лица, а затем ноги, после чего стали на чистую холщевую ткань, где Иисус впервые и произвел обряд крещения.

Мать, слушая его молитву, повторяла что он сказал, а затем произнесла это все еще несколько раз после, дабы оно уложилось в голове.

Проделав несколько раз всю процедуру крещения, Иисус отступил немного в сто­рону и произнес:

-    Вот и есть на свете первостепенна раба божья, Мария. Не дай ей Отче порока и уподобь себе опосля смерти ее, ибо она моя мать и согласилась стать ею ради дела общего и святого. О том только молю я, чтоб не побил ее град земной, не унесла буря и не раздавила гора под собой. Прошу и молю тебя, Отче.

Это была первая и предпоследняя просьба Иисуса к своему отцу, ибо его сердце сжималось от жалости в мысли о том, что с матерью может что-то произойти.

Подумав немного, Иисус добавил:

-    И еще прошу тебя, Отче. Покинь наш сад земной и дай проронить мое слово средь люду прочего, и пусть, он возрадуется этому и не опорочит волю твою же. Спасибо тебе, Отец мой. Я знаю, что ты меня
сейчас слышишь. Поэтому, и молюсь об этом. Поверь, не о себе скорблю, а о матери своей, ибо есть в ней искринка моего и твоего разом.

И словно громыхнуло откуда-то сверху ему на голову:

-    Знаю, сын мой. Но оставь эту заботу мне, и не забудь о данном тобой слове.

-    Нe забуду, Отец, - заверил Иисус, поднимая руку вверх, а другую прижимая к сердцу своему.

-     Тогда, прощай и помни: есть только два пути твоего прохода, но оба они смертоопасны. По какому пойдешь -по нему и погибнешь. Но знай и другое. В этих двух путях есть судьбы другие. Подумай об этом и опосля все решишь.

-     Хорошо, Отче, я послушаю твоего совета.

-     Тогда, прощай и успокой мать свою. Беды ей не будет.

Голос исчез, и Иисус обратился к матери.

-     Отец поможет нам и возвеличит в нужде нашей. Пойдем, мама, будем собираться в путь.

И они пошли по хижинам, собирая весь свой нехитрый скарб. До вечера все было сделано, и мать с сыном легли отдыхать. А на утро их снова встретило солнце и давно не битая  копытами  запы­ленная  дорога.

И снова пыль поднималась из-под ног, а коза подавала голос, как бы не желая покидать это место.

Но, что поделать, если их вела уже не только сила верхов, а и своя внутренняя вера в доброту, ее силу и благонравие.

И, опускаясь на землю, та же пыль составляла следы, оброненные ими по дороге. И было в них что-то такое, которое потом подберут сами люди, пожелавшие истоптать весь их трудный путь.

Наверное, это и была сама вера, разбросанная веками и воспринятая другими людьми.

Но пока до этого времени, они просто шли по дороге, смотря вдаль и не видя ничего, окромя ясного ее света.

Так продолжалось много дней и ночей, пока они не дошли до ука­занного ранее места, где, обнаружив небольшой ночлег в виде хиле­нького, склонившегося в их сторону домика, решили заночевать, не­смотря на то, что до вечера еще было далеко.

Солнце как раз стояло над головой, и путники решили укрыться где-нибудь  в  тени.

Обойдя хиленькое жилище, они обнаружили удобное для этого место и расположились на отдых.
Животное отпустили на свежую траву, а сами легли отдыхать.
И приснился матери сон, о котором опосля она рассказала своему сыну.

И ему также приснился сон, только какой-то не понятный и очень даже странный.

Снилось Иисусу, что видит он себя на какой-то возвышенной мест­ности и как будто привязанным к какому-то столбу. Из рук его те­чет кровь, а голова безжизненно свисает на грудь. Но, что за стран­ное дело. Во сне он не чувствовал никакой боли, и ему казалось, что видит он сам себя как бы со стороны.

Где-то внизу, подле холма стоят какие-то люди. Их много, но они не идут кверху ему на помощь, а просто смотрят, как на какое-то див­ное зрелище.

Иисус, проснувшись, не понял этого и хотел уже было рассказать своей матери, как вдруг, ему послышался внутри голос, звучащий го­раздо мягче, чем прежде.

-     Не бойся этого, сын мой, - обращался он к нему, - это твое будущее. Смерть твоя безнаказанная. Но за нее многие пойдут на благие дела опосля. Верен ли ты еще данному твоему слову?

-     Верен, Отче, - отвечал  Иисус.

-     Верен ли ты после этого виденного люду  тому, что внизу и не спешащему  на  помощь?

-      Да, Отче, - твердо ответил юноша.

-      Смотри, сын мой, дальше и запамятуй это вновь.

-      Хорошо, Отче, - и Иисус  закрыл  глаза, уснув  снова.

Снилось ему что-то, доселе не виданное и не понятное.

Как будто ви­дит он себя в другом одеянии, вокруг него множество люду, и все они воспротягивают к нему руки и молят о своей пощаде.

"Кто они? - мысленно спрашивает он во сне Отца, и тот ему отвечает, - смотри дальше, потом поймешь".

Следом за этой картиной последовала другая.

Как будто видит он себя снова со стороны, а где-то внизу под ним лежат большие поселения и города. Как будто он летит по небу, а ря­дом еще кто-то такой же, как он. Только чувствует  Иисус, что он сам с другой стороны.

«Кто это? - опять во сне спрашивает юноша Отца, и опять голос отве­чает, - смотри  дальше».

А дальше эта картина сменяется другой.

Стоят в огне и дыму под ним города и селения. Черные облака за­стилают все небо. Он летит между небом и землей и созерцает, как гибнут люди в неведомой лавине огня, как рушатся от какой-то силы их дома. Иисус пролетает ниже и видит обращенные к нему лица лю­дей, онемевшие от ужаса и боли. Огромная вспышка яркого света не дает усмотреть ему дальше и Христос просыпается снова.

-     Что это? - тихо спрашивает он отца, стараясь не разбудить мать.

-    Это твое будущее, сын мой, - отвечает голос, - за ним будущее  все­го люду на Земле.

-     Но я не знаю того, что видел? - засомневался юноша.

-     Да, - согласился голос, - но пройдет время, и ты все это узнаешь.

-     Значит, я вернусь сюда? - спросил Иисус.

-     Возможно, - не совсем точно ответил отец, - это будет зависеть от самих людей. Как они поступят с тем, что ты хочешь преподнести им сейчас.

-     А, что будет с мамой? - неожиданно спросил юноша.

-     Она будет рядом, - сразу ответил голос, - но про сон ты ей не говори. Пусть, она этого не знает. Так ей будет спокойнее в этом мире.

-     Хорошо, Отче, я послушаюсь твоего совета. Но скажи мне еще одно. Сколько ждать мне до того возвращения?

Голос немного помолчал, но затем сказал:

-     Не знаю точно, сын мой. Время и люди рассудят это сами. Но ты не волнуйся. Свое место между нами ты заслужишь.

-     Спасибо, Отче, - поблагодарил Иисус, - а как мне тебя величать, коль если захочу мысленно обратиться к тебе?

-     Зови меня просто Иосифом, - ответил голос.

-     Так это был ты на Земле? - спросил удивленно юноша.

-     Да, но об этом никто не должен знать, даже мать.

-     Хорошо, Отец. Я сохраню эту тайну. Но почему раньше об этом не сказал?

-      Пойми, сын мой, - отвечал голос, - если бы я сказал это, ты был бы менее внимателен и более расслаблен, а так ты прошел хорошую школу для того, чтобы создать веру в других.

-       Да, правда, Отец, - согласился с грустью юноша, - но все же мне хотелось бы тебя еще раз увидеть.

-      Увидимся еще, не волнуйся, - успокоил отец, - а теперь, вот что. Слу­шай меня хорошо. На ночлег здесь не оставайтесь. Идите по дороге, указанной ранее, обходя эту пустыню. Дойдете к морю, там встретите
свое племя. Назад же воротитесь через пустыню, сохраняя время, а заодно, убеждая других, что ты и есть тот, кого они ищут давно. Ты меня понял?

-   Да, Отче, понял.

-    Тогда, слушай дальше. По дороге будет много больных и искалеченных. Прикоснись к ним своей божественной рукою, и они увидят свет средь мглы ночной.

-     Хорошо, Отче, исполню.

-     Думай о том, как будешь жить среди люду разного. Не позволяй им унижать себя и пользуйся, если надо силой, данной тебе для воспламенения их сердец.

-      Слушаюсь, Отче, - продолжал отвечать Иисус.

-      Пойми, истина в народе сгорает быстро. Не допусти этого сам. Вера в добро - это наибольшая истина, которая есть на Земле.

-      Я понял, Отче, - ответил сын божий, - но ответь мне на вопрос.

-      Какой же? - спросил голос.

-      Я хочу знать, чье племя меня изгонит и подвергнет наказанию?

-   Этого не могу пока сказать, - ответил тот же, - возможно, позже ты сам это поймешь.

-    Извини, Отче, я не подумал об этом, - понял свою ошибку Иисус.

-     Ничего, сын мой. Принимайся за дело и не бойся его сам. Это гла­вное в достижении цели. Но и не уподобь себя какому лжецу или  умасбродному  сидню. Это грех большой. Думай и причитай. Причитай и молись, но делай это умно и искренне ото всего сердца. Поверь в
судьбу свою и предназначение. Это и будет твоей помощью самому себе. Не бойся унести с собой тайну. Об этом я позабочусь. Вера твоя в тебе самом заключается. Обряд же - не самое главное. Люди этого не поймут пока, но ты не переживай. Пусть, начинают, как им этого хочется. Не перечь, но следи за искренностью и словопроизношением. Скверного слова не допускай. Иди, сын мой, но вначале послу­шай мать  свою.

-     Хорошо, Отче, спасибо тебе за науку и правду. Когда еще тебя услышу?

-     Я сам отзовусь, - ответил голос и мгновенно исчез.

И Иисус остался наедине со своими мыслями.

Мать еще отдыхала, а потому, юноша, было, поднявшись, снова лег и закрыл глаза, но уже не спал, а просто лежал, созерцая в себе какие-то невероятные картины проходящего солнечного света.

И показалось ему вновь, что видит он сам себя как бы со стороны и улыбается сам себе.

"Что ж, - думал Иисус, - раз суждено мне отдать веру людям, то     так тому и быть, и прав отец мой, что послал меня на это, ибо кто еще способен пронести крест сей по Земле и не уповать на самого себя  в лета".

Мария проснулась и посмотрела вокруг себя. Сын лежал рядом, коза паслась неподалеку, и она облегченно вздохнула.

"Как хорошо, - думала она, - что  они  вместе".

Это вселяло в нее надежду на будущее и делало ее жизнь более осмысленной и понятной, нежели до рождения мальчика.

Она еще не знала, что скажет ей сын, но почему-то ей казалось, что они пойдут дальше по этой запыленной дороге и будут искать их племя. Да и сон говорил об этом.

Иисус открыл глаза и увидел, что мать уже не спит.

-    Как отдохнулось, мама, - спросил  он, любяще смотря ей в глаза.

-    Спасибо, сынок, хорошо, - отвечала она, - снился сон какой-то, не­много  не  понятный.

-    А о чем он? - спросил  юноша.

-   Как будто  идем с тобой по пустыне, а позади нас люди, мое племя, и вода у нас на исходе, а мы все идем и идем, -начала  расс­казывать  сон  Мария.

-    А дальше? - полюбопытствовал  сын.

-    Потом, вроде мы с тобой куда-то ходили, и у кого-то что-то спрашивали. А уже в конце я видела каких-то беспомощных людей, тянущих к свету руки и желающих нам потом добра.

-    Это хороший сон, мама, - сказал Иисус, поднимая руки к небу, - он нам поможет устоять в любой беде. Но не будем терять время. Отец сказал, надо идти дальше.

-     Ты слышал его во сне? - спросила мать.

-     Да, мама, - ответил юноша, - и так тоже.

-       Ну, тогда пошли, - согласилась Мария, и спустя короткое время сбора они двинулись в путь.

Странники пошли по той же дороге, обвивающей желто-белую осыпь пустыни и пролегающей изредка между небольшими деревьями и кус­тами.

Животное следовало за ними, словно на привязи, хотя на этот раз мать не делала этого.

Она хотела, чтобы коза ушла. Все же жалко было ее оставлять, но еще жальче было вести ее за собой.

Но животное этот жест доброй воли поняло по-своему. И, шагая поч­ти рядом, то и дело жалобно заглядывало в глаза, словно хотело что-то сказать от себя.

Мария погладила ее по шее, отчего коза весело подала свой голос, и даже немного потерлась о ее бок.

Так они и шли дальше: мать за сыном, а животное сбоку, чуть-чуть касаясь ее самой и не отходя  ни на шаг в сторону.

И было в этом движении, воистину, что-то завороженное.. Его не­льзя было назвать какой-то безысходностью времени. Нет. Это была просто добрая воля, исходящая изнутри их самих и опоясывающая вокруг всю природу.

Деревья при встрече торжественно кланялись, протягивая ветки с фруктами в их сторону.

Кусты поднимались немного выше, доставляя съестный плод в саму руку иноходца, и даже трава становилась чу­точку выше и сочнее, когда  животное хотело на ходу прикоснуться  к  ней.

Где-то впереди заходило солнце, и огромный диск потихоньку опус­кался за горизонт, оставляя после себя большое количество крас­но-белого света.

Путники шли дальше, без устали всматриваясь вдаль и не останав­ливаясь ни на минуту.

Где-то впереди на небе вспыхнула яркая звезда, вслед уходящему за горизонт солнцу, и мгновенно разлетелась в стороны, осветляя еще больше их путь и оставляя на небе изображение креста.

 -   Это знамение, - сказал Иисус, обращаясь к матери, - и оно укажет нам путь дальше, даже в ночи.

И шли они далее по той же дороге, а по времени уже давно стояла ночь. Знамение охватило полнеба и ярко горело, тем   самым созда­вая свет в дополнение взошедшей луне.

Воистину, это был крестный ход, освещающий и ниспосланный сверху  богами, но осуществленный людьми в их подобии божественного сот­ворения мира.

Еще долго горела разошедшаяся в стороны звезда, и еще долго шли наши странники.

Их путь, восходящий к верху, начинался уже с этого, раннего для них утра.

И на этом заканчивался   путь становления молодого Христа.

Наступала пора чудес. Воистину свою, творящихся во благо всему  людскому  миру.

                          

 

 

 

 

 

Примечание  автора

 

И здесь, и  в другом также, чем-то похожем или нет, повествуется лишь одно. Поиск причин, восстанавливающих  истину.

Зачем, почему и кому это надо? - спросите Вы сами.

Неужто  не знамо что-то еще о Христе или не так представлено в глазах людских в день сегодняшний и в день особого торжества нового его прихода?

И как бы по-житейски просто это не звучало, но все именно так и есть.

И правда та о его жизни искажена до смерти. Что значит, просто неправдоподобно описана или составлена сама летопись его прижизненного участия. Многое принято и воспринято вовсе неправильно  и в силу ума только того, что когда-то существовал на Земле.

Многое же добавлено уже потом, а еще и хуже всего, просто искажено или извращено смыслом.

И след всего того земного извращения виден с самих небес, а пагубные свойства его выливаются уже сейчас всем на головы.

Но не было бы в том беды какой большей, коли б все так и оставалось на своих местах и больше  к  делу  тому никто не присматривался.

Но не так обстоит все реально. И уже сейчас, даже в наше время все же кое-что предусмотрительно добавляется то тут, то там или заносится на чистые листы такой же бумаги, так же предусмотрительно оставленной еще более ранними последователями всех тех  грехов. Оттого подделки чтятся за правду и на ту же веру людскую  принимаются.

Кто знает - сколько их там еще осталось тех самых листов и к чему может привести дополнительное изменение всех тех событий, не исключая всех последующих за ними правил, что также приводят к разлому человеческой души, ибо не воспринимаются ею как надо, ибо все  то  противоречит самой природе ее  же  создания.

Надо учесть здесь самое главное.

Вера - то есть не только часть истинно духовного выражения, а еще и чистейшее материальное приложение, что говорит о качестве самой души, испытующей всю ту веру в себе так же истинно, как и она сама.

Всему тому есть основательные научные доказательства, и само человечество уже стоит на пороге нового открытия в той самой области. И осталось для того совсем немного. 

Но подождем все же  иных событий времени и, даст Бог, вера вся та же в нас самих и появится или выразится с новой силой, окупая по-новому все грехи те земные и окуная души людские в глубокие озера самой природно  исполненной  истины.

Пока же знакомьтесь далее с той порой давно ушедшего времени и попытайтесь понять действительно  разницу  между  слащаво насыщенным и  реально  осуществленном...  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧУДЕСА   

 

Еще долго шли путники по давно не хоженой дороге, и только тогда, когда погасла звезда и на небе осталась одна луна, они остановились на отдых, подобрав для этого более-менее подхо­дящее место.

Заночевав в неглубоком овраге, наутро с восходом солнца, они двинулись дальше в путь.

По дороге природа немного преображала свой
вид, и хотя слева оставалась пустыня, справа - деревья приобретали более увесистые формы, кусты становились больше, их численность росла, а трава еще ярче блистала зеленью.

Где-то впереди показалось какое-то селение. Жалкие древние лачуги едва скрывали тех, кто там жил от солнечного света и наступающего порой дождя. Но, наверное, люди привыкли к этому и не жаловались на свою избитую горечью судьбу.

Их вид и одеяния были несколько ветхими, что Христу даже показа­лось, что это не люди, а какие-то высохшие фигуры в обычном тряпье.

-     Что стало здесь, - спросил он, подойдя ближе к небольшой группе людей.

-      Мор, сынок, - ответил какой-то старец с палкой в руке, - много люду погибло. Остались искалеченные, да вот мы, старики. Дети тоже не выжили. Только одна девочка очень больная пока еще дышит.

-      Где же она? - спросил Иисус.

-      Там, - указал рукой старец, - но, кто вы будете и зачем она  вам?

-    Мы путники, - ответил Христос, - и путь держим к морю. Там  наше  племя.

- А знаю, знаю, - покивал головой старик, - давно это было. Помню это. Большое племя. Много люду, - вспоминал человек и качал головой снова, - но и их беда коснулась. Слышал я от таких же, как вы, что и у
них  мор прошел. Не знаю дальше, выжили ли они в этом.

-    А что за мор такой? – уточнил Иисус.

-    Люди слепнут и гибнут, покрываясь какими-то пятнами, растущими во дни, - пояснил старик, - страшно глядеть. Мы их потом хороним отдельно, чтобы  самим не заболеть.

-     Проведи меня к ней, старик, - попросил Иисус, - я хочу посмотреть на нее.

-     Как знаешь, - сказал тот, - только смотри, - предупредил он, - болезнь страшная и уже много от нее погибло.

Развернувшись, они пошли вглубь селения.

Мать последовала за ними чуть позади. Все же она немного боялась и за сына, и за себя.

Если болезнь так косит людей, то это страшно любому, не знающему, как с ней совладать.

Они подошли к одной разбитой хижине, где внутри под небольшим покрывалом лежала худенькая девочка, дрожавшая вся от холода, хотя было уже довольно тепло.

Иисус подошел к ней и посмотрел прямо в глаза.

Вмиг  что-то блеснуло из его глаз и перенеслось внутрь больной девочки. Она сразу немного ожила и перестала трястись, так и не отрывая своего взгляда от него самого.

-      Встань, - приказал Иисус, - и отбрось покрывало в сторону.
Девочка поднялась и, на ощупь найдя покрывало, бросила его в сторону. Жалкие одежды уже почти стлели на ней и мало прикрывали ее тело.

-      Сбрось с себя все, - приказал Иисус, - а вы, - обратился он к людям, - принесите сюда чистой воды.

Девочка повиновалась и осталась совсем нагая. Ей было лет двенад­цать, но худоба снизила этот возраст еще немного, и оставалось сов­сем  непонятно, как она еще до сих пор жива.

Тело покрывали какие-то язвы, из которых что-то сочилось, и только часть тела была свободной от этого.

-    Присядь, - сказал Иисус, - и омочись, а после смажь свои раны  этим.

Девочка так и сделала. Спустя немного времени принесли воду, но Иисус не стал торопиться с этим.

-    Отойдите все чуть дальше, - сказал он, - и надо сжечь ее одежду и покрывало. Возьмите палкой и бросьте все в костер.

Никто не решался этого сделать, и тогда наперед выступил старик, их повстречавший.

-     Я сделаю это, - сказал он, качая головой в стороны, - я уже стар  и  почти немощ. Можно  и  умереть.

-     Не бойтесь, - сказал Иисус, - здесь нет ничего страшного. Огонь  сожжет  все.

Пока старик собирал ветхие части одежд, Иисус подошел ближе к девочке и, усадив ее словом на пол, сам расположился напротив.

Он долго смотрел в ее открытые глаза, и даже со стороны было вид­но, как  они  наполняются жизнью.

Так продолжалось достаточно долго, и люди уже устали ждать какого-либо результата, но Иисус упорно продолжал делать то же самое, лишь иногда переводя взгляд в сторону и медленно закрывая глаза для небольшого отдыха.

Послышались недовольные голоса. Кто-то говорил о том, что он мучит девочку напрасно.

Боги сами знают, что им нужно от них. И лучше оставить ее в покое.

Христос не слушал это. Он понимал, что их неверие в свою исцеляемость и губит, а потому, упорно продолжал смотреть дальше.

Наконец, он встал и, немного походив, чтобы размять ноги, приказал поднести воду и омыть девочку сверху.

И снова никто не захотел этого делать.

Лишь старик, в очередной раз набравшись смелости, предложил свою помощь.

Спустя минуту девочку окатили водой с головы до ног. Ниспадая, во­да образовывала какие-то радужные пятна, которые быстро исчезали на солнце.

-    Хорошо, - сказал Иисус, - теперь, девочка, возьми омочись снова и помажь свои раны.

И опять послышалось какое-то недовольство позади него, но Христос не уходил от своего.

Девочка исполнила его указание, и Иисус опять усадил ее на пол, продолжая смотреть ей в глаза.

Мария тревожно наблюдала за сыном, и ей становилось немного страш­но. Она боялась за него.

Люди, стоявшие позади, были способны на все. Но все же, она молчала и претерпевала их укоризненные взгляды и тщедушный ропот в сторону сына.

Шло время, люди недовольно переговаривались, а Иисус все сидел и сидел напротив девочки, которая так же, как и он, смотрела на него.

Солнце уже поднялось высоко и даже сюда в эту жалкую  хижину заглянули его лучи, освещая внутреннюю темноту и убирая немного сырость.

Иисус, в очередной раз оторвавшись, сказал снова помыть девочку. И старик исполнил его указание.

После этого Христос вывел боль­ную наружу и подверг открытому солнечному теплу. Спустя время, он опять завел ее внутрь и усадил на пол, где, как и прежде, продолжал смотреть ей в глаза.

Прошло еще время, и солнце немного село. Люди снова недовольно зашумели, но тот же старший  успокоил их, сказав, что иноходец знает секрет болезни.

Люди еще пошептались, а потом потихоньку начали расходиться, в то время как Иисус продолжал исцеление больной.

Когда солнце почти село, он снова вывел девочку наружу и уже  здесь сказал, чтобы она омочилась и помазала свои раны рукой. Та подчинилась его воле и сделала то, что сказал Христос.

 И о, чудо!!!  В вечернем сиянии солнца раны начали немного  заживлять­ся.

Жидкость, сочащаяся из них, исчезла, и они обрели суховатость. Иисус видел это, но ничего не сказал больной, а опять завел внутрь и усадил на пол.

Начинало темнеть. Девочку покормили, затем напоили теплым молоком и уложили на чистую постель.

Она  уснула.

Всю ночь Иисус находился в ее хижине, без устали всматриваясь в лицо девочки и только иногда отдыхая возле стены.

 Наутро, вместе с первыми лучами солнца, он вышел на улицу и вывел девочку. Раны стали еще меньше. Наверное, это чувствовала даже она, так как сказала:

-    Мне сегодня лучше. Спасибо  тебе, мой хранитель.

Иисус, подойдя ближе, направил в ее сторону руки и произнес:

-     Верь мне и исповедуйся вслед за мной.

-     Верю и исповедуюсь, - говорила девочка.

-     Имя мое.., - начал Иисус исповедальную молитву, а больная за ним повторяла.

К этому времени начали подходить и люди, вслушиваясь в их разго­вор и наблюдая за движениями.

Вскоре их стало больше, и они плотным кольцом окружили Иисуса и девочку.

Исповедь закончилась, и Христос, став на колени, протянул руки к небу и заговорил:

-    Стань, как и я,  и говори то же.

Девочка подчинилась, и они вдвоем протянули руки к небу.

-    Отче наш великий.., - опять начал Иисус другую молитву, а больная за ним повторяла.

- Иже еси на небеси.., - продолжал он, глубоко осознавая свою  веру в торжество добра и любви к благому.

То же повторяла и девочка.

-    Дай нам выздоровление и освободи от скверны веков. Дай, усмотреть на тебя, Отче наш великий, - и вместе с этими словами Иисус направил одну руку прямо девочке в глаза.

Вмиг возникла какая-то желто-белая полоса, исходящая из тонких пальцев рук и упивающаяся в лицо больной.

Кто-то даже отступил в сторону, завидев все это. Девочка повторила сказанное  и почти закричала:

-     Я вижу свет, нет больше тьмы. О, Господи наш великий, -и она со всей своей юной силой потянулась к небу.

Руки ее задрожали, лицо
побледнело, но затем сразу же налилось розовой краской, и исцелен­ная   закричала:

-     Господь наш, дай нам веру в тебя, ибо только ты способен отворить нам очи и разбить мглу тайной ночи, -и, повернувшись к людям, девочка продолжила, - люди, я вижу вас, люди. Дай вам Бог того же. Но
поклонитесь ему все, - и она упала лицом вниз прямо на землю, почти утопая в пыли.

Люди не понимали, но все же радовались.

"Значит, есть бог на небе, - думали они, - если больная осталась жива и прозрела".

Иисус поднял девочку с земли и увел ее в дом, где в очередной раз приказал омочиться и смазать свои раны. Уверовав в эту силу и бу­дучи уже зрячей, девочка вначале припала губами к его рукам.

-     Спасибо тебе, спасибо, мой хранитель. Как величать тебя  мне?

-     Не мне спасибо, а богу, Отцу моему поклонись, но не сейчас а сделай то, что я тебе сказал. А опосля я с тобой поговорю. После этого ступай на солнце, и раны будут быстрее исчезать. Руками их не трогай. Так они быстрее сойдут. Я же пойду помолюсь Отцу нашему за твое спасение, а потом поговорю с людом вашим о делах праздных.

Иисус вышел, а девочка, исполнив его волю, принялась усердно моли­ться за спасение ее души, отдавая дань благодарности богу, Отцу небесному хранителя.

Христос подошел к матери и увел ее в сторону.

-    Мама, нам надо идти дальше, - сказал он, - по дороге еще много таких. Мы должны им помочь.

-    Знаю, сынок, - согласилась Мария, - когда выйдем?

-    Я  скажу, - ответил сын, - а сейчас я хочу поговорить с людьми.

-     Хорошо, сынок, поговори, - отвечала мать, уходя в тень деревьев и уводя за собой животное.

Иисус, вначале помолившись Отцу своему и очистившись ото всего мысленно, подошел к людям и сказал:

-      Люди, это великое чудо послано нам с небес Отцом нашим  небес­ным. Помолимся ему вместе, и он сохранит нас в этой беде. Поверим ему, Отцу нашему, и он воссоздаст благое и животворящее среди сердец  наших. Воспримем веру эту и глубоко восполним.

-     А как это? - обратился кто-то из людей.

-      Я покажу вам, люди. Садитесь, как я, и делайте, что я, и вера придет к вам, и будете созерцать ее в сердцах ваших, и нечисть всякая уходить будет. Да, будет молящийся спасенным  и  исцеленным, богом единым защищенный и правду  творящий.

Люди постепенно начали делать то же, что и Иисус, но пока в их сердцах не зажигалась искра истинности, пока это была только пер­вая молитва, уповающая на слабость их тел и длинноту  их  влекущего  делом  дня.

Но все же, они подчинились его воле, ибо понимали, что исцеление пришло вместе с этим.

Теперь, девочка останется жить, а значит, про­должит их род, и племя не упадет вовсе среди земель.

Иисус продолжал показывать, как исполнять веру, люди повторяли, а мать смотрела со стороны и тоже в душе молилась.

Наступил день, когда она окончательно поняла, что сын ее надлежит  только  богу, ему одному и всем людям разом.

Слезы пробивались из ее глаз, но она их не стыдилась. Это были счастливые слезы, ибо она понимала, что сын - это великое чудо, сотворенное богом для блага на их земле.

И Мария радовалась этому в мысли своей, и уже становилась на ко­лени там, в тени деревьев и простирала руки к небу, к тому единому богу, к которому обращался ее сын.

К тому великому чуду, которое она могла узреть, будучи в здравом уме и не больною глазом.

Так закреплялась и обосновывалась вера среди людей. И первое, сот­воренное Иисусом чудо всегда останется, как память и назидание другим о силе божественного покрова и силе единения людского в общей беде.

Люди молились и видели, что молится с ними же тот, кто и преподно­сит это в нужде их злободневного дня или в тяготе долгожданной ночи для отдыха бренного тела.

Они молились и видели, что тот, кто ее возвышает, так же нищ и поч­ти гол, как и они в своем свете, но все же он мог победить нечисть всякую, а значит, он в силе, ибо вера эта ему  помогает.

И молились они еще усерднее, когда тот же Иисус приоткрыл тайну, им сокровенную, что он есть агнец божий и ниспослан им сверху, как  исповедь  грехов  земных.

А еще пуще молились, завидев мать его, стоящую на коленях поодаль и так же простирающую руки к небу.

И, воистину, это была матерь божья, исповедующая сама себя и сына своего, и всякого другого пред Отцом  ихним.

Молилось так же усердно и беспощадно исцеленное дитя, и просило бога о помощи таким  же сострадавшим людям, и просила его же по­мочь агнецу божьему в спасении и милосердии к людям, и хотела она пойти с ним дальше по дороге, чтобы помогать так же.

Но не суждено было этому сбыться, ибо Иисус, оставлял ее здесь за себя исповедовать новую веру, обучив ее новому      молебенному составу.

И  согласилась дева на это и, повзрослев сразу на несколько лет вперед, узрела свое будущее и сказала Иисусу:

-    О, ангел наш и хранитель небесный, вижу я сквозь пелену веков, что еще встречусь с тобою и проведу жизнь рядом в окунании наших грехов земных.

На что Христос ей ответил:

-     Знаю, дева об этом. Но храни сей завет в  душе своей верно. Не отрекись от веры и исповедуй ее подле себя и оставь после себя зерно, дабы оно взошло и дало людям добро.

-      Создам, - отвечала дева, - спасибо тебе за науку твою и помощь целительную. Буду нести ее в люди и сеять повсюду.

Они попрощались, и наши странники двинулись дальше.  И еще долго люди смотрели им вслед и махали руками, прощаясь.

Стояли до тех пор, пока вдали пыль не осядет за их ходом.

-     Воистину, агнец божий, - сказал кто-то, и все обернулись к нему.

То был старик, исполнивший первую его внутреннюю  волю и исповедавший сам себя, соприкоснувшись с неведомой  им  болезнью.

-     Это и был сын божий, - добавил он, указывая на тот же сияющий крест, появившийся, как и вчера, в небе, - это знамение всем нам, - указал старик и опустился на колени.

Люди бросились так же и стали молиться, обращаясь к Отцу агнеца, как он и учил.

Молился и сказавший это старик. Вера оказалась силь­нее самих людей и давала дополнительную каплю добра в их давно обожженные ветром времени сердца.

То было первое оставленное зерно в людях, брошенное самим Иисусом.

После, последовали другие по его стопам и так же оросили землю следами и обагрили свой путь кровью, натыкаясь на острые камни или колючую растительность. Но то было уже потом, а первое сталось тогда, на осьмнадцатом году его жизни.

И снова дорога утопила их путь в буйстве природы и окружении земной красоты.

Странники шли, долго  не останавливаясь. У них не было чего поесть, и они питались попадающимися по дороге фрук­тами.

У них не было чего пить, и они пили козье молоко, придающее им сил и сохраняющее внутри влагу.

У них не было, где спать, но они ложили на землю сухую траву или просто ложились так, укрываясь на ночь только скудным запасом своих одежд.

Так и шли их дни в бесконечной борьбе за свою выживаемость и спасении жизней человеческих.

И, проходя мимо поселков или просто одиноких селений, они заходили внутрь и творили настоящие чудеса в своей вере.

И была эта вера ни чем-нибудь, а исповедью перед самим собой и творящим все богом.

И была также она хранителем тепла и внутрен­ней доброты каждого, кто в ней пребывал и, в ней же состоя, благоденствовал.

И было по-настоящему в этой вере то, чего так не хватало прежде  -    любви и обращенности к богу в его едином лице и пред самим собой.

Иисус творил чудеса и дальше, и его путь, пройденный за мног­ие года, сопутствовал этому.

Сопутствовал же он и его распростра­няющейся по земле вере, и вскоре молва о нем долетела и до дру­гих племен, иногда даже опережая их самих, так как продвигались они поступью, а не бегом, и не шагом копытным.

Чудеса не всегда заканчивались для тех же людей благополучно.

Были случаи и смертей в общем порядке этого. Но люди верили все же ему, ибо видели, что сила его непреклонна и непоколебима им самим.

А значит, умирали те, кто не в вере его и самих себя. И продолжалось это много дней и ночей, пока не дошли они к морю и не повстречались со своим племенем.

Прошло более двух лет с того первого крестного шага, и теперь Христу исполнилось уже двадцать лет.

Он возмужал за это время. Его поступь была широка и скороходна, и едва-едва поспевала за ним мать, с которой бок о бок шло животное, помогающее им в этом деле и согревающее их своим бесценным теплом.

Оно уже было старым по времени, и шерсть местами уже облезла со­всем, но пока держалось на ногах и жалобно подавало голос, если его хотели оставить где-либо.

Так и шло животное по их стопам до самого моря. И только здесь, оно нашло свой покой. Узрев водную гладь, животное испугалось  и отошло.

Мать с сыном захоронили его, дабы волки не растащили       бренные кости по берегам.

Захоронив же, Иисус сказал:

-   Знаешь, мама. Порою, мне казалось, что это рядом еще какой человек. Наверное, дух господний от Отца нашего был в нем. Сколько оно нас спасало, и вот аж докуда довело.

Мать согласилась с ним и всплакнула. Жалко было тварь, исповедав­шую сколько дорог и людских жилищ и создающую им постоянную по­мощь в пути.

Она обернулась к морю, чтобы соленый ветер быстрее осушил ее гла­за.

Где-то там вдали Иисус увидал всадника, приближающегося к ним, и сказал матери:

-    Мама, я вижу, кто-то к нам едет. Пойдем  навстречу. Узнаем, кто это.

Может, племя  твое уже рядом. И они пошли в ту сторону.

Всадник приближался. То был воин. Одет по-другому с мечом и щитом в руках.

Подъехав ближе, он сурово спросил:

-     Кто вы и куда путь держите?

-     Мы путники, - отвечала Мария, - а идем в поисках своего племени, где-то здесь должно оно находиться.

-     Я проведу вас, - так же сурово ответил всадник, и побрязгивая своими доспехами, двинулся вперед, - идите  за мной.

Мать с сыном зашагали за ним и едва поспевали, так как ехал он быстрее, чем они шли.

Утомившись, мать сказала Иисусу:

-    Сынок, ты иди, а я посижу, а потом догоню тебя.

-    Нет, мама. Я тебя не брошу здесь одну. Давай, тогда вместе  отдохнем, а дорогу сами найдем.

-    Хорошо, сынок, - согласилась Мария и присела отдохнуть.

-     Что там с ней? - бросил всадник, завидев их остановку.

-      Мы издалека идем, - ответил Иисус, - и мать сильно утомилась, да  и  не ели уже давно. Надо немного отдохнуть.

-      Хорошо, - снова бросил воин, - я пришлю за вами других, - и он, пришпорив коня, удалился.

-      Ну вот, видишь, мама, все хорошо. Нам помогут найти племя другие, - сказал Христос.

-    Это хорошо, сынок, что так. А то пришлось бы еще долго искать, а спросить ведь не у кого, кругом пустота.

Иисус оглянулся кругом и посмотрел в сторону моря. Вода осталась где-то там позади, а вокруг них был просто песок с одиноко рас­тущими из него кустами. Даже деревьев было мало.

-      Странно, - сказал Иисус, глядя на все это, - почему племя остановилось именно здесь. Земля мало пригодна в возделыванию, а деревьев и совсем никаких нет.

-       Не знаю, сынок. Главный говорил нам тогда, что здесь их ожидает манна небесная, ниспосланная  им  богами.

-     Манна? - переспросил Иисус. - А, что это?

-      Я не знаю, сынок, - все так же, как и раньше, называла его мать, - думаю, это какое-то счастье или, может, особь земли  такая.

Пока они размышляли над этим, вдали показалось сразу несколько всадников.

Они быстро приближались.

-    Что-то не нравится мне все это, - произнес Иисус, немного привс­тав, чтобы получше рассмотреть их.

Всадники подъехали ближе. Воина не было, но зато другие были так же одеты и даже обуты.

На боку у каждого был короткий меч, а в ру­ке щит.

-    Кто вы и куда следуете? - обратился к нему один из подъехавших.

-  Мы путники, - ответил просто Иисус, и его лицо озарилось каким-то странным светом, - и ищем свое племя, ушедшее давно из наших  мест.

-     А, что это за племя? - проговорил тот же, сильно коверкая язык.

Вместо сына ответила Мария:

-     Это племя иудеев. Оно давно покинуло свои места, где была хо­рошая и плодовитая земля.

-     А зачем вы его ищите? - опять задал вопрос тот же.

-      Чтобы идти домой, - сказал Иисус, посмотрев всаднику в лицо.

От взгляда у того оно стало красным и чуть ли не багровым.
Чувствуя, что что-то в нем изменилось, всадник посмотрел на своих спутников и пролепетал:

- Что это со мною творится? Уж не принесли ли они какую нечисть  на  нашу землю?

Другие, услыхав такие слова, сразу отступили назад и почему-то прикоснулись к своим мечам.

Иисус, завидев это, снова посмотрел на всадника так, как и прежде, от чего лицо того стало пунцово-крас­ным, и, казалось, он сейчас лопнет от этого.

Подъехавший испугался пуще прежнего и повернулся к своим соратникам.

-    А ну, хватайте их и бросьте в глубокую яму, чтобы не вылезли на свет больше.

Но никто не последовал его приказу, а, наоборот, они отдалялись и отдалялись понемногу, пока кто-то из тех же других не сказал:

-    Так он же заразный. Уходим скорее, а то на нас перейдет, - и они все, круто развернувшись, понеслись галопом с этого места.

Болью ущемленный от неисполнения своего указа, всадник так же по­пытался уехать, и вовсю   бил ногами своего коня.

Острые края его башмаков впивались в бока лошади и делали небольшие раны, но она, как и прежде, стояла не двигаясь.

Тогда, наконец, поняв, что это бесполезно, всадник слез с нее и бро­сился бежать, но, не успев сделать и шагу, упал лицом в песок, а так и застыл.

Иисус, подойдя к нему и склонившись поближе, спросил:

-    Кто ты, воин? Не бойся меня. Я агнец божий и ниспослан сверху силой всевышней. Зачем ты приехал сюда?

Незнакомец лежал не двигаясь, но что-то пробормотал под   себя.

Склонившись еще ниже, Иисус услышал.

-     Я  Сертитах. Меня послал сюда мой хозяин. Он римлянин и является моим начальником. Он приказал схватить вас и опустить в яму, при­готовленную для таких же, как  вы.

-     А зачем  это? - спросил Христос.

-   Как зачем? – удивился в свою очередь воин, - чтобы не распространяли заразу всякую и не внесли ее в землю нашу.

-     Так что, вы всех путников казните?

-     Да, - ответил Сертитах, - но нам приказано так поступать. Мы не виноваты, что служим римлянам.

-     Хорошо, - ответил Иисус, - ступай к своим братьям и передай, что явившийся сюда агнец божий принесет исцеление многому люду. Пусть, не убивают больше путников. Они убегают от смерти, а вы
достаете  их  здесь. Встань и иди.

Воин встал и послушно зашагал прочь.

-     Стой, - остановил его Иисус, - возьми лошадь свою. Животное – то  есть часть твоего труда.

-      Да, да, - согласился испуганный Сертитах, лицо которого еще не совсем обрело нормальный вид и форму.

Он подошел ближе к Иисусу, и хотел уже было взять за узды лошадь, когда вдруг Христос сказал:

-     Веришь ли ты тому, что я доселе сказал тебе?

-     Да, да, - в страхе отвечал он.

-     Искренне ли ты говоришь это? - снова спросил Иисус.

-     Да, - так же кратко ответил воин.

-     Тогда, иди, - отпустил его Христос, - но помни, вера твоя подлежит сомнению средь таких  же. Что скажешь на это?

-     Я скажу, верую, как в себя, - ответил воин, глядя  агнецу  в глаза.

-      Хорошо, иди, - ответил ему Иисус, - и помни обо мне. Мы еще с тобой увидимся.

-     Прощай, агнец, - сказал тот, - а племя ваше, вон в той стороне, - и он указал им в какой.

-     Спасибо тебе за это. Ты сократил нам время поисков наших. За это в благодарность прими мое благословление, - и Христос перекрестил его своим  чудодейным крестом.

-     Что это? – завидя  крест, спросил Сертитах.

-     Это крест святой, знак господний, бога единого нашего и всех.

-     Это что, вера  такая? - снова спросил воин.

-     Да, эту веру несу в себе я людям и посылаю всем добро в нази­дание  злу, исходящему от них самих.

-     А могу ли я пребывать в этой вере? - спросил воин, всматриваясь  в  чудодейный  знак.

-     Можешь, - спокойно ответил Иисус, - только надо исполнить молитву и очиститьсяот грехов своих.

-     Какую? - тут же спросил Сертитах.

-     А вот какую, - и Христос, приказав повторять за ним слова, произнес до конца молитву, вслед за которой прозвучала еще одна, а затем еще две.

И все это время Сертитах повторял слова и словно заучивал их на­изусть.

Лицо его стало нормальным, в глазах появился небольшой блеск, а в движениях - некоторая рассеянность и спокойность.

-      Веришь ли  теперь мне? –спросил его Иисус.

-     Да, - уже более уравновешенно отвечал Сертитах.

-     Веришь ли ты богу нашему?

-      Да, верю, - ответил так же он и опустился на колени перед Христом.

-      Будешь ли исполнять веру сию средь люду прочего? –спросил  агнец.

-      Буду, - твердо и уверенно произнес воин.

-      Ну тогда, иди и неси ее к людям, таким же, как ты, и уподобайте веру эту вместе, и да, ниспошлет вам Отец мой многие лета в пути вашем ратном и  трудодневном.

-      Спасибо тебе, агнец божий, - отвечал ему Сертитах, - вижу дух твой у тебя над головою и уносящийся в небо. Вижу тебя средь люду про­чего словно во сне. Клянусь, хранить веру и носить в себе, исполнять и передавать другим. Слава Отцу твоему, духу его святому и
великому дню сему за ознакомление с тобою, - и воин склонился в поклоне, отдавая долг  божеству   всякому.

-     Ступай и неси веру в люди, - отпустил его Иисус и отступил назад к матери, издали наблюдавшей за происходящим.

Сертитах взял за узды коня и повел его за собою. И только  уже  да­леко от них, влез на него и поскакал к своим, очевидно думающим, что он погиб.

Иисус подошел к матери и, протянув к ней руку, чтобы ей было легче подняться, сказал:

-     Пойдем, мама, дальше. Теперь, мы знаем куда идти, в какую сторону.

-      Да, сынок, - ответила Мария, поднимаясь с земли, -пошли дальше. Наверное, скоро мы увидим и племя. Сколько лет прошло. Уж, мало кто
и  жив  остался, - и с этими словами они двинулись в путь.

Дорога несколько утомила их обоих, и уже через час они снова решили отдохнуть.

-     Что-то слабнуть я стала, - выговорила мать, тяжело дыша и  присаживаясь  на  какой-то камень  позади  нее.

-      Может, ты просто устала зa последние дни. Во рту ведь окромя воды и кусочка лепешки ничего не было, -посочувствовал  ей  сын.

-     Может, и так, - согласилась с ним мать, - но, что-то чем дальше, тем  мои ноги отказываются идти.

-     Это, наверное, связано с прошлым, мама, - решительно сказал юноша, - старые обиды не позволяют тебе вновь соприкоснуться  с  людьми.

-     Наверное, так и есть, - согласилась Мария, - не лежит мое сердце к этой встрече.

-     Что поделать, мама, - успокоил ее сын, - мы сами избрали этот путь и должны испить чашу до дна, поданную нам сверху Отцом нашим.

-     Да, - в который раз согласно кивала головой мать, - мы сами захотели этого и совершаем свою судьбу так. Но все же, беспокоит меня что-то другое, - не унималась тревожиться Мария, и ноги ее тут же слабли, несмотря на уже продолжительный отдых.

-     Ничего, успокойся, мама. Думаю, вскоре твои тревоги исчезнут  вовсе.

-     Дай-то бог, сынок, - ответила она и подняла глаза к небу.

А спустя полчаса они уже шагали в направлении, указанном им воином.

Так прошел еще один день их совместного крестового похода, ознаменованного совершением новых чудес и вовлечением в их веру другого люда.

На следующее утро они бодро поднялись и еще скорее заспешили навстречу своему племени, отказавшемуся от них в те далекие былые времена.

И было во всем этом действительно что-то сокровенное и сказочное, ибо не мог человек, знающий и творящий свою судьбу, так идти впе­ред наперекор всему и убеждать в этом же рядом шагающего.

С ними не было сейчас животного, заканчивалась последняя хоть какая-то еда и они лишались возможности напиться воды, ибо их запа­сы уже истощились. Но они все же шли вперед, падая иногда или спо­тыкаясь о камни, так густо устилавшие эту землю возле соленого-соленого моря.

Путники шли вперед и надеялись, что вскоре та же судьба подарит им новое чудо.

И оно действительно свершилось.

К концу дня пятого с того момента, как повстречался им воин, мать с сыном приблизились к какому-то довольно убогому селению, еще издали чем-то напоминающего Марии ее далекое и уже почти забытое детство.

-    Неужто, это они? - еле выдохнула мать от тяжелой своей поступи, тревожно всматриваясь в далекое от них селение.

-    Нет, мама, это еще не они, - ответил Иисус, - это кто-то другой. Поверь, мне так кажется сейчас.

-    Хорошо, что не они, - ответила Мария, - не хотелось бы перед ними представать такой слабой и обессиленной.

-    Ну, что ты, мама, - сокрушался сын, - здесь ведь ничего зазорного нет. Мы совершили такой далекий путь, и это не каждому здоровому человеку под силу. Да и вряд ли кто смог узнать бы тебя сейчас. Сколько времени прошло.

-     Ты прав, сынок, - согласилась мать, - действительно, сколько воды утекло с тех пор. Уж, наверное, и не вспомнят, кто  я.

-     Ну, пошли скорее, - поторопил сын, - надо успеть до заката солнца войти в их селение.

-     Хорошо, сынок, идем, - с трудом поднялась Мария, и они вместе побрели   той же дорогой к людям.

Спустя час странники подошли вплотную к этому селению. И хотя солнце еще было высоко и даже не думало садиться за горизонт, к ним никто не вышел и не предложил свою помощь.

Селение словно оцепенело. Жалкие жилища молчали и смотрели на них с тревогой и опасением.

-     Что здесь такое? - беспокойно отозвалась Мария, осматривая вок­руг себя тишину, мрачно насыщенную кроваво-красным солнечным све­том.

-     Здесь нет никого, - тяжело ответил ей Иисус, которому также было больно созерцать эту картину.

-      Куда же они подевались? - так же тревожно спросила мать.

-     Сейчас узнаем, - ответил Иисус и указал рукой на какую-то длинную и сухую, идущую к  ним, фигуру  старика.

Они пошли ему навстречу, но, сделав несколько шагов, услышали скри­пучий голос незнакомца.

-     Стойте и не подходите, - предостерег он, - здесь нет места никому, кто идет с той стороны, - и он махнул рукой в сторону, откуда они  пришли.

-      Что это? - прошептала Мария, - нас снова изгоняют и даже не предложат попить воды?

-    Да, мама, - сухо отозвался Иисус, как-то странно всматриваясь  в  фигуру  старика.

И вот оно, чудо.

Не доходя метров пяти до них, тот неожиданно замер и стал, как  заколдованный, пока к нему не обратился Христос.

-     Кто ты, старик, и кем послан? - довольно сурово спросил Иисус.

-     Я сам по себе, - отвечал гнущаво старик, - но послали меня те, кто прячется за теми стенами, - и он показал рукой позади себя.

-     Откуда ты сам? - неожиданно спросил Христос.

-     Я из племени иудеев, - отвечал кратко старик таким же голосом и нахожусь здесь по воле богов наших. Я должен встретить  нового пастыря  нашего.

-     Как зовут тебя, старик? - так же строго спросил Иисус.

-     Лазарь, - ответил тот и, сняв свою головную повязку, молча поклонился.

-     Почему  делаешь  это? - опять спросил Христос.

-     Я узнал тебя, агнец божий, - ответил старик и бросился со всего размаху на колени.

-      Встань, - сурово сказал Иисус, - и воротись к тем, кто тебя послал. Скажи им, я не причиню вреда никому. Я не болен и не опасен. А если надо, то помогу, чем смогу.

-     Хорошо, агнец божий, - отвечал Лазарь и, подобрав свою головную повязку, направился было обратно.

-     Постой, - остановил его Иисус, - ты ведь слеп, правда?

-     Да, агнец, - снова заскрипел старик.

-     Как же видишь в темноте?

-     Мне голос   указывает дорогу, - довольно просто объяснил старик, и я ему полностью подчиняюсь.

-     Как думаешь провести нас к племени? - снова спросил Иисус.

-     Голос проведет, - ответил Лазарь и направился к хижинам.

-     Странное дело, - вслух произнес Христос, осматривая движения старика со стороны, - человек не видит, но идет, и идет так, как будто действительно видит. Воистину, сила божья, Отца моего, способна на многое.

-     О чем ты, сын мой? - обратилась к нему Мария, не совсем  уразумевшая смысл сказанных слов.

-     Я о том, мама, - ласково обратился Иисус к ней, - что этот старик стар и слеп, но сила в нем есть такая, что ведет и указывает другим путь во мраке ночном.

-     Да-а, - вздохнула Мария, о чем-то задумываясь, - воистину, сила большая. Но постой, - вдруг ожила она, - его голос мне кого-то напо­минает? Может, я его знаю? - с тревогой  обратилась  мать.

-     Нет, мама, вряд ли ты его знаешь, - ответил сын, - он уже давно не в племени, и вся его жизнь прошла вот так,в  скитаниях  и ожи­дании.

-     Тогда, откуда он знает нас и уподобает? - спросила удивленно  Мария.

-    Та же сила, что и нами им руководит, - отвечал Иисус, наблюдая  за происходящим за стенами, куда пошел старик.

К ним донесся какой-то шум, и вскоре на небольшую площадь перед домами вышла целая толпа людей, одетых очень плохо, а порой и во­все нагих. Лишь повязки прикрывали им сокровенно тайные места.

-      Кто вы? - сурово обратился к ним Иисус.

-     Мы люди из племени Геша, - отвечал самый старший из них.

-      Почему же так бедны и голодны? - спрашивал Христос, - и где ваше племя?

-     Оно погибло, когда мы искали новые земли. Многие не дошли моря. Кто остался - это мы, - отвечал все тот же человек, - бедно одеты и голодны, потому как земли здесь не плодородны и не дают ничего, кроме дичи всякой.

-     Так соберите камни на ней и опрокиньте ее, а по весне бросьте семя какое и оросите водою, и земля даст вам  необходимое, - ответил. им  Иисус.

-     Так и сделаем, - ответил старший, - но позволь спросить тебя об  одном, - продолжил человек из племени Геш.

-     Спрашивай, - сурово отвечал Христос.

-     Мы хотели бы знать: не укажешь ли ты нам путь земной и не дашь ли то, что несешь в себе, - и человек поклонился, немного  отступив  в сторону.

-     Путь земной я вам указал, - ответил Иисус, - а вот то, что несу в себе, дам, коль увижу вашу земную благосклонность к этому.

-    Не покидай нас, - неожиданно заговорили в толпе, - дай нам знания  как спасти себя от верной погибели. Дай нам веру твою, о, спаситель наш, - продолжала молить толпа.

Но Христос был непреклонен.

-     Создайте труды свои на земле этой и снимите один урожай, а затем по клику общему возымите руки к небу и оросите землю сию слезами, дабы горькота  их внутрь зашла. И она воздаст всем и создаст веру вашу и веру в силь ее, а также и небеса, ибо они всем ведают и управляют.

-    Спасибо тебе, хранитель наш, - заговорила толпа, - так и поступим.
Только возрадуй  нас своим присутствием хоть на день какой.

-    Не могу, - отвечал Христос, - спешу я, и люди ждут меня дальше. Могу только воды испить и съесть крохотку. В этом же нуждается и моя мать, шагающая вместе со мной по свету белому и испытующая в себе ту же силу блаженную.

Люди торопливо принесли и поделились с ними теми скудными дарами, что дала им эта земля.

Иисус поблагодарил их, но остаться на ночь отказался и, подозвав к себе Лазаря, сказал ему:

-     Нам надо идти. Скажи, можешь ли  вести  нас ночью?

-     Смогу, - уверенно произнес старик, протирая свои побитые  трахо­мой  глаза.

-      Тогда, пошли, - заторопил его Иисус  и, попрощавшись с людьми, их окружавшими, они вместе двинулись в путь.

Уже на дворе стояла ночь, и солнце давно исчезло за горизонтом, а старик упорно шел вперед, ведя их за собою. Наконец, он сел немного передохнуть и испить глоток воды.

Присели и Христос с матерью, наблюдая за ночным небом и всматриваясь в окружающую темноту.

-     Много ли идти? - спросил Иисус.

-     Нет, - ответил Лазарь, - это племя совсем недалеко. Вот только на­верх поднимемся и уже совсем скоро там будем.

-     А откуда ты знаешь? - удивился Христос, - ты ведь не мог видеть  этого  раньше.

-     Сон снился мне такой, - ответил старик, - вот и говорю я так.

-     А, что еще видел во сне? - спрашивал Христос.

-     Видел мать твою, - говорил Лазарь, - всю в роскоши и осыпанную  цветами. Только это не сейчас будет видно. Это к будущему относится. И тебя видел, агнец, - продолжал рассказывать старик, - будто, стоишь ты к небу прикрепленный, и ничто тебя больше не держит. А люди под тобою голосят и просят прощения.

-     За что? - спросил Иисус.

-     Не  знаю, этого не видел, - ответил Лазарь и начал собираться  идти  дальше.

Они вместе поднялись и зашагали далее, даже словом не обмолвившись по поводу чьей-то устали или темноты, их окружающей.

Спустя два часа путники уже поднимались немного выше, а еще через время наступил небольшой отдых.
И снова Лазарь сказал Иисусу:

-    Знаешь, агнец, голос говорил, что в сей земле ты будешь исповедан сам собою.

-    Как это? - удивился Христос.

-    Не знаю пока, - отвечал старик, - наверное, тайна какая-то имеется. Мне ведь тоже обо всем не ведано.

-    А, что ты еще знаешь? - спросил Иисус.

-    Знаю, что скоро до места мы дойдем и там расстанемся с тобою до дня последующего.

-     А встретимся когда?

-     В день грядущий, - ответил старик и опять засобирался в дорогу.

-      Постой, - вдруг, остановил его Христос, - не торопись. Дай ей отдохнуть немного, - и он указал рукой на мать, прикрывшую глаза.

-     Не можем стоять долго, - ответил тот, - можем, не успеть до утра.

-     А зачем нужно быть к утру? - спросил Иисус.

-     Так голос велел, не знаю, - просто отвечал старик.

-      Ну, что ж, тогда пошли, - и юноша разбудил свою мать.

И снова они двинулись дальше по камням и сквозь небольшие  кустар­ники, больно царапающие руки или лицо.

Путники вскоре начали опускаться в какую-то долину, и Иисус преду­предил мать об осторожности, а  Лазаря попросил идти медленнее.

Тот согласился и закивал головой в ответ.

Спустя полчаса, когда ночь уже понемногу начала расходиться, и пер­вые проблески света образовали предутреннюю серость, Лазарь сказал:

-    Все. Я ухожу обратно. Племя там, внизу, - и он махнул рукой в ту сторону, - прощай, агнец, и прощай, дева Мария, - обратился он к ним, - я выполнил свое  долгожданное предназначение и теперь, буду дожидаться другого рассвета.

С этими словами, он повернулся и ушел, растворяясь в ночной мгле и создавая вид, будто его и не было никогда вовсе.

 Было тихо. Светила луна, давая маленькое представление пут­никам в какую сторону идти и хоть немного освещая их путь.

Иисус с матерью спускались в долину, придерживаясь руками за кусты, а иногда и за большие камни.

-    Постой, сынок, - вдруг, тихо отозвалась Мария, и шаг ее немного  утих.

-     Что, мама? - встревожился сын.

-    Дай, посижу немного на этих камнях, - попросила она, - кто знает, что ждет нас там впереди.

-    Хорошо, мама, - согласился Иисус и присел с ней рядом на  другой  камень.

С минуту они посидели молча, а  затем Иисус сказал:

-    Знаешь, мама. Я думаю, что эти камни нам еще сослужат службу.

-    Какую? - встревожилась мать.

-    Не знаю, - ответил сын, - но люди будут им благодарны и будут опосля находить здесь покой в душах своих, обретая какие-то мысли и направляя их на благое дело.

Сказав так, Иисус прикоснулся к камню руками и сказал:

-    Сделай, как и я, мама, и повтори то же.

Марая послушала сына. Так они посидели еще немного, а  затем  Иисус произнес:

-   Слушай, мама, молитву и повторяй за мной, - и он начал читать вслух ее слова.

Молитва разносилась повсюду и освящала так давно лежавшие камни.

Ее впитывали в себя небольшие дикорастущие кусты и изредка про­бивающаяся из-под них трава.

Она заполняла собой камни, на которых сидели мать с сыном, и делала их по-своему соприкосновенно-священными для любого другого человеческого вида существа.

После чтения и возложения рук на камни, мать с сыном помолились богу единому и, встав, последовали  далее.

Мгла начала рассеиваться, и ночь уходила, принося за собой долго­жданное утро.

Солнце встретило наших путников на подходе к пост­ройкам большого селения, расположившегося в долине посреди огром­ного царства камней.

Они уже приблизились к одному из близлежащих домов, когда  вдруг  неожиданно прозвучал голос сверху, гласивший:

-     Стойте и никуда не заходите. Пройдите на площадь и там оросите землю слезами. Это ваша земля, обетованная предками и облюбованная уже  этими. Поклонитесь ей и прильните губами, ибо она святая, давшая жизнь ростку сего племени.

-     Отец мой, - обратился Иисус, - снова ли я слышу твой голос?

-     Да, сын мой, но не теряй времени на пустые разговоры. Идите, займите то место и сделайте, что я сказал. После этого, я научу тебя, что делать дальше.

Иисус с матерью прошли к центру селения и сделали то, что говорил им голос сверху.

После этого, он им сказал:

-     Слушайте меня обоюдно. С сего дня и ежеминутно вы принадлежите к племени этому и никогда его не покидали. Так и скажите главному поводырю вашему. Отец твой, Иосиф, да будет обручен с девой Марией. Она же принесла всем агнеца божьего. Учителя ваши - сами люди, в божество обращенные потом. Создайте свою веру и уходите
сквозь пустынные земли к истоку вашему, а потом воротитесь обратно, приводя племя за собой. Путь ваш долог, но и краток в душе вашей, молитесь чаще и уповайте на бога всевышнего и единого во  всем праздном свете. Установите праздники и молебны. Хороводные
псалмы, да будут среди них чтимы. Успокойте всех и от моего имени обещайте, что племя выживет и обрастет своими землями. Вам понятно то, что говорю? - сурово спросил  голос.

-     Да, Отец наш, понятно, - отвечали оба сразу: и мать, и сын.

-      Теперь, дальше слушайте. Обойдите кругом все земли, и пусть, они исполнятся вашими слезами, и пусть, все  узреют кто вы и что вы. Несите веру в себе и поклонитесь истоку вашему. Я буду с вами, ибо я и есть истинно и законно Отец ваш родной. Исполнив же волю сию, воротитесь обратно другим путем, освещая иных крестом
и словом благословенным. По истечению лет пяти, будьте снова у истоков, а еще через столько же - здесь. Благословляю вас на сию деятельность и воскрешаю славу ее во веки веков. Славен путь ваш во
веки, и  да, будет ниспослана сверху сила моя сокровенна.

После этих слов Иисус почувствовал вдруг в своем теле огром­ную, расширявшуюся вне его внутреннюю силу.

Она исходила из  рук его, глаз, а над головой появился свет, словно от огня шар. Спустя минуту, это исчезло и уложилось внутри.

-    Видишь ли силу свою? - спросил голос отца его.

-    Вижу, - отвечал Иисус.

-    Чувствуешь ли в себе ее внутренне?

-    Да, Отец мой, чувствую.

-     Пользуйся ею, но не забывай. Сила сия только на благо предназначаема. Людям очень опасна. Потому, даю ее тебе, но помни об том, зачем она дана.

-     Помню, Отец, - ответил Иисус, склоняя свою голову.

-     Возведет она тебя к славе великой, - продолжал говорить голос,- выдержишь ли  это?

-     Выдержу,  - ответил Христос.

-      Вознамеренно вызовет зависть и злобу других. Выдержишь ли это?

-      Выдержу, - ответил Иисус.

-      Не торопись, подумай, - продолжал голос.

-      Выдержу, Отец мой, - уверенно ответил Христос, обращаясь к нему  лицом  вверх.

-      Верю тебе, сын мой, - отвечал тот же голос, - но этого мало. Сопри­коснись наружно с этим, а затем уподобишь себе остальную силу.

-      Как это? - удивился Иисус.

-      Сейчас узнаешь, - успокоил его Отец, и вновь Христос почувствовал, как в его руки, ноги, голову входит что-то невероятно  большое, и, казалось, даже приподнимающее его  от  земли.

-     Чувствуешь силу? - опять спросил голос.

-      Да, Отец мой.

-       Пользуйся ею, если будет такая надобность, но просто так, ради забавы, не испытуй. Сила сия на людских жизнях построена и ими внесена  всеми.

-      Хорошо, Отче, - ответил Христос, - буду помнить это.

-      Тогда, прощай, - отозвался отец, и голос его исчез.

Иисус повернулся к матери, которая так же, как и он, стояла на ко­ленях и предыдуще молилась.

-   Ты слышала все, мама? - обратился он к ней.

-    Да, сынок, слышала, - отвечала она, - что ж, коль угодно богу нашему и Отцу это требуется, то значит, так тому и быть.

-     Нет, мама, - возразил Иисус, - это не ему только требуется, а нам  самим вместе с этими людьми, - показал он рукой в сторону домов, - и другими также. Надо обрести им всем веру новую, а заодно понять,
как воспроизводится свет божий на земле.

-      И  это ты знаешь? - удивилась мать.

-      Пока нет. Нo, думаю, скоро настанет день такой и я опишу это. И уже из уст моих расскажут другие, и они же понесут дальше эту свя­тую науку, обогащая себя и других знаниями. Только вот нельзя, что­бы червь завелся какой в этой науке и изнутри подтачивал живое
древо  веры. Об этом  требуется  позаботиться  самим  людям и ниспослать на таких казнь суровую, оброненную временем.

-   Но, кто исполнит сие? - удивилась мать.

-    Не знаю, - также ответил Христос, - но, думаю, люди найдут какой выход и создадут им необходимое для очищения веры от лженауки. Я верю в это сам.

В это время на площадь начали подходить люди, тревожно посматрива­ющие в их сторону и обеспокоенно взирающие на своего поводыря, ко­торый пока молчал и со стороны наблюдал за вновь прибывшими.

Наконец, он подошел к ним сам и, раздвинув собой горсту собравшихся людей, очень строго спросил:

-     Кто вы, зачем здесь и чьи будете?

-     Мы дети ваши, - ответил кратко Иисус, немного кланяясь всем. То же сделала и его мать.

-     Не знаем таких, - так же сурово говорил главный, - а почему не встаете с колен?

-     Молимся Отцу нашему и богу единому, - ответил Иисус, сохраняя достоинство в небольшом поклоне в сторону поводыря.

-     А разве бог один? - снова сурово, но уже с интересом, спросил  тот  же.

-     Бог один и всемилостив к нам единым, - отвечал ему Иисус, крестя сам себя и целуя тут же свой крест.

-     Что это? - удивленно спросил главный поводырь.

-     Это крест святой, дарованный нам сверху богом единым и благонравным. Он освящает все и дарует жизнь всему.

-     Так, кто вы есмь будете? - опять спросил человек, явно удивленный всем этим.

-     Я послан вам богом единым и чистокровным. Я агнец божий, а это мать моя, Мария, из роду вашего и племени.

-     А-а, - помню, помню, - вдруг оживился человек, - ты сама покинула нас во время похода, так ведь?

-     Да, - ответила Мария, вставая с колен и бросаясь ему навстречу, словно моля о своем прощении.

-     Ты меня помнишь еще? - удивился главный поводырь, - а я уж и по­забыл совсем. И что же ты делала все зто время?

-      Берегла сына божьего, агнеца небесного, - ответила Мария, смотря ему прямо в глаза, - провела с ним все это время рядом и шла его поступью по земле разной.

-      Да, - согласился поводырь, - много вам пришлось идти. Но, кто вас сюда привел?

-      Слепой старец, - ответила Мария, продолжая смотреть в глаза.

-      Слепой? - удивился  человек.

-     Да, - отозвался в свою   очередь Иисус, - и шел он по велению голоса Отца нашего единого. И вот мы здесь.

-      Вижу, что здесь, - ответил ему главный, - но какова вера твоя и почему до сих пор стоишь на коленях предо мною?

-      Я стою на коленях потому, что молюсь Отцу моему за свое и ваше благополучие, а также хочу отдать дань земле моих предков. Вера же моя всестороння и оподля  вас должна  возвыситься и  взойти  благосклонно.

-      Чем докажешь правоту свою? - усомнился в его словах человек.

-       Я помолюсь, - спокойно ответил Иисус и начал молиться при всех

Люди, обращая на это внимание, обошли кругом его и стали коль­цом.

Иисус, не поднимая головы, читал вслух молитву и воспротягивал руки к небу, обращаясь непосредственно к Отцу своему.

На небо в такой утренний час  вдруг  набежали  тучи, и вовсю  разра­зился  гром  небесный.

Люди в страхе начали убегать кто куда, оста­вив на площади молящегося, его мать и человека, приведшего пле­мя сюда.

И к великому диву всех в центре не было дождя, а стояли выше ог­лашенные вне его и пребывали сухими, в то время как по очертанию круга вокруг них, дождь проливался во всю мощь.

И главный подивился  этому, и еще больше подивился, когда увидел из рук молящегося тянущиеся к небу тонкие струйки солнечного желтого света, а над головой его золотое  кольцо.

 

Примечание  автора

В каждой молитве есть своя сила.

А каждая исповедь - это и есть молитва.

И именно этому учил Иисус, совсем не предлагая лично свою, опережающую других во многом позицию в отношении самого Бога или Отца его.

Он учил исповеди души и учил канонам той самой исповеди, но никак не настаивал на своем выражении того же и тем более, не принуждал к делу тому всех иных.

Таким образом, на свет появилась сама молитва  -  как способ очистки своей самостоятельной души, но, к сожалению, в интерпретации времени это сложилось совсем по-другому и попросту переросло в каноны или заученные наизусть, ни к чему не обязывающие слова, фразы, словосочетания.

Это первопричина слабой победы души над телесностью, ибо во всем был утерян сам смысл происходящего или производимого самим человеком деяния.

Были и другие ошибки, а за ними последующие.

И в итоге сама вера приобрела смысл последующей, то есть по следу идущей бессмысленно или с совсем малым того вложением.

И извлечь ту самую последовательность просто нет возможности, ибо для того потребовался бы приход Христа вновь, что, естественно, для многих уже сейчас просто наказуемо. 

Но не будем терять надежду и подождем немного. Что скажет по тому сам Бог или Отец его.

Пока же пойдем далее по следу Христа, так навсегда и оставленному им самим на Земле в силу состоявшегося собственного величия истинности самой души...

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ…

 

 Тут же человек упал на колени и стал просить его о прощении.

-  Нe надо меня просить, - сказал ему Иисус, - я ведь не бог, хотя  стану им опосля. Надо просить Отца моего, хранителя небесного, и он отведет это в сторону.

Сказав так, Иисус снова принялся усердно читать молитву вслух, а за ним повторяли ее мать и человек, имя которому било Моисей из роду Давыдова того же племени.

Спустя время дождь прекратился, и на небо взошло яркое солнце.

Набежал ветер и унес тучи подальше от них. На площадь снова нача­ли сходиться люди и, подходя ближе, опускались на колени и молили­сь, протягивая руки к небу и прося о своем прощении.

Моисей, поднявшись и подняв Иисуса, сказал, обращаясь ко всем:

- Люди. Это агнец божий, посланник бога нашего и единого во всем свете. Он прислан нам во благо и спасет мир от общей погибели. Рядом его мать, дева Мария, ниспославшая нам радость великую и благоуханную. Помолимся все, люди, и попросим у бога прощения за грехи наши плотоядные и за осквернение имени его в устах наших.

И они опять начали молиться, протягивая руки к небу и обращаясь вверх лицом.

Иисус говорил слова, а они повторяли. Он вселял в них веру и осуществлял спасение их душ в лице дня настоящего и зло­бодневного.

Люди слушались его и повторяли сказанное. Они молились и обретали веру в бога единого и святого духа, его превозносящего на небеса.

И им становилось немного теплее в лучах искрящегося солнца, ибо внутри подогревало что-то другое, ранее не взойденное  и  не допонятое  ими самими.

То было добро или первые искринки его в очерствевших сердцах  ихних. Оно попыталось взойти больше и исповедать  тяжесть  греха  ихнего.

Иисус Христос вместе с матерью своей были приняты их же племенем и воспеты, как и надлежит в порядке этому преподносящемся.

И снизошла тогда на землю их милость господня. Трава воспряла и создала новые пастбища, деревья в долине окрепли и дали свои плоды.

Зерно, брошенное в лето, взошло и околосилось, дав хороший урожай и утолив их жажду по хлебу насущному. Сказал тогда Моисей, завидев это чудо:

- Бог наш всеединый и могучий. Чудо твое лежит в сердцах наших. Благодарим тебя за ниспослание к нам на землю сына твоего, агнеца  божьего. Воистину, верим тебе и любим, яко ближнего своего и воспрепятствуем любому злу, ниспосылающемуся другими. И помнить доброту твою, и содержать в сердцах своих будем. Сына твоего не обидим и не оскорбим имени его, и мать его также. Спаси нас, боже, спаси и помилуй нас всех.

Так прошел год и даже чуть больше.

И в лето следующего года Иисус, обратившись к людям, сказал:

- Знаю, сила ваша в вере своей непреклонна. Но велел Отец наш великий проверить ее в страданиях, кровью и потом омытых. Требует он исполнений от нас всех чуда великого. Пройти к местам прежним нашим и упоить землю ту слезою прощения своею. Здесь же, останутся те, кто помале и чуть старше самых ходячих, и будут дожидать  нас   в вере своей неотступно. А поведу вас я за собою. Верите ли мне, люди?

-  Верим, агнец божий, - хором колыхнулся воздух и вознесся вверх.

- Тогда, пойдемте, - обратился снова Иисус к людям, - и да, будет путь наш многовечен и опосля понят и воспринят всею душою. Помолимся, братья и сестры мои, пред большою дорогой и обретем еще ве­ру в силу свою и отвагу.

Сказав так, Иисус стал на колени и протянул руки к небу. Из его уст начала вытекать молитва, обращенная к богу от самих людей.

Люди последовали его примеру, и вскоре вся округа была наполнена их миросовершенством, ибо, молясь, они издавали больше тепла и све­та, и не сохраняли в сердцах всякую лють, препятствующую всему этому.

Наутро же дня следующего все племя выступило вслед за Иисусом, иду­щем впереди с посохом в руках и небольшим крестом на груди.

То был первый их поход к земле, обетованной ранее и земле благо­дарной за их труд совершенства.

И шли они долго, и уставали. Уставая, становились на колени и моли­лись.

Молясь же, думали о дне грядущем и солнце его восходящем. И никто не скорбел о тяжести пути и его ознаменовании.

То была дань растущая, от людей исходящая, будущему своему и дру­гих.

Пройдя же сквозь молчаливые пески пустыни и помолясь в очеред­ной раз о благодати, ниспосланной им сверху, люди окаменели всем сердцем своим и навсегда обрели в себе веру, запирая ее глубоко внутри.

Так они вышли к местам, ранее описанным, а спустя еще немного, до­брались и до своих прежних земель.

Там они помолились, освятили землю ту своими слезами и спустя два дня повернули обратно.

Их путь пролегал по другому маршруту, и воротились они тем же пу­тем, что прошел сын с матерью до того.

И повсюду их встречали и благодарили. И пели те псалмы, которым Иисус научил во время своего первого похода. Люди снискали благодать небес, исходящую внутрь земли и дающую хороший урожай от тепла ее.

И они верили Иисусу так же, как и самому богу, ибо в лице его уз­рели своего бога, ниспосланного им на землю свыше и допущенного в стать самих людей.

И это помогало всякому и везде. Червоточина исчезала, и вязь соз­давалась кругом.

Цвели деревья и давала плодородие земля. Беда снова отступила, и народы воскрешали из своего горя прежнего.

И нес на себе все это один-единый человек, произошедший не совсем так, как все, и обязующий других к действию именем и сердцем своим.

А еще говорили за него, что он творил душою. Своею или чей-то еще. Об этом точно никто не знал. Но все встречали его с радостью и  покидали с грустью, а порой и со слезами на глазах, и горьким пла­чем.

И была тому причина. Никто не хотел расставаться с живой святос­тью и добротой, исходящей вне его на большие расстояния.

Случалось так, что их племя, возглавляемое самим Иисусом, люди вст­речали далеко за пределами своих селений, а, не успев проводить, их уже встречали другие, пришедшие с других земель.

Так и проходил их поход, закончившийся спустя два года с их перво­го лета ухода.

На земле, вновь обетованной у самого моря, их ждали.

Маль подросла, старики еще стали старше. Земля благодарно освежала их возвраще­ние домой новым буйством растений и хорошо колосившимся ростком.

И сказал Иисус, возвратившись:

- Люди мои, земель обетованных. Провозглашаю царствие небесное вам и вашим детям за подвиг, вами совершенный, и с благодарностью кланяюсь вам искренне я, сын божий, агнец небесный, - и Христос, выйдя на середину, поклонился  и уже далее продолжал, - истинно вас благодарю
и окропляю землю сию святостью и обозначаю, как землю обетованную в ваших сердцах и храню завет сей до самого последнего моего вздоха на земле этой или какой другой. Мир вам, дети мои, и грядущее во славу добро, - и Иисус снова поклонился.

Наперед вышел Моисей и, оросив слезами землю, продолжил:

- Братья и сестры мои, уповаем же на лик святой, пред нами обнару­женный. Помолимся господу нашему, богу единому, воспроизведшему свет белый и сотворившему потьму для отдыха глаз наших. Поклонимся поводырю нашему  и да, не усомнимся в словах наших к истинной преданности его делам, устами и мощью своей провозглашаемых. Омоем
свои очи обильной слезою и возблагодарим бога нашего, Отца всеединого, о ниспослании на землю нашу агнеца божьего, нашего спасителя  и  хранителя.

Сказав так, Моисей обернулся к Христу и поклонился ото всех  воочию.

Поклонились и все люди ему же. На что Иисус ответил:

- Спасибо вам за доброту вашу и веру свою в бога нашего, Отца моего и вас. Хочу отдать долги ваши перед ним и исполнить другой завет, гонимый моею судьбою. Говорил Отец мой, по приходу вновь собрать новый поход и сходить по морю к местам былым, да бы исповедать волю нашу всеобщую к всеупрочению его славы высокой. В
этот поход пойдут только те, кто повзрослел и крепко на ногах стоит. Остальные же будут растить детей, совершенствовать веру и землю свою обетованную. Помолимся все за успех дела сего и попробуем испытать себя снова.

Все помолились, включая сюда и Христа. Затем наперед вышел Моисей и сказал:

- Верю посланцу бога нашего и молюсь за нас с вами. Коль требует­ся этот поход, то воздадим долг свой ему. Благодать божия не дает нам права отступить назад. Да, ниспошлет всевышний силу нам в мощи  и  да, не упадем лицом в грязь пред заветом его великим. Испытаем себя еще раз и дадим волю сердцам нашим и желаниям. Да, благословит
нас сын божий на это и Отец его всевышний. Аминь, - и выступавший  перекрестился  перед  всеми на  обозрение.

- Люди земли обетованной, - вновь обратился Иисус к народу, - я  не силую  вас и не приказываю. Волен каждый и может  остаться  здесь  на земле предков наших. Коль есть такие, то пусть отступят  шаг  на­зад.

Но люди не шелохнулись, и тогда Иисус, обращаясь снова к ним, сказал:

 - Пусть, остаются те, кто немощен или не может идти обычным шагом, пусть, остаются матери детей ваших и моя мать также, ибо сия дорога очень трудна и опасна. С вами остается поводырь ваш главный, Моисей
и будет дожидаться нашего возвращения. На сем и порешим дело это, - и Христос, так же перекрестившись, опустился на колени, дабы попро­сить Отца своего совета.

Он долго молился, пока, наконец, голос, идущий откуда-то сверху, заго­ворил с ним вновь.

- Знаю, сын мой, что хочешь спросить, - гласил он, - но ответ твой будет впереди. Иди снова в поход и через пять лет возвратись. Затем опять будет такой же, только уже с другими. Воротись вовремя, ибо
это важно. Ты понял  меня, сын мой?

-  Да, Отец, - отвечал Иисус в мыслях своих.

-  Тогда, прощай, и неси веру дальше. Пойдешь по морю. Верь мне и исповедуй то же, среди множества таких же, тебя окружающих.

- Слушаюсь, Отец мой. Буду нести веру и исповедовать других, а также и себя в них. Силу твою храню и во зря не использую.

- Это хорошо, сын мой. Поступай так и далее. А теперь, прощай и помни. Ты должен поспеть вовремя за свой второй и последующий поход.

- Я понял, Отец, - ответил Иисус и поднял глаза к небу.

Голос исчез  так  же, как  и  появился внутри  его.

Христос встал и обратился к людям, ожидавшим его.

- Люди. Отец благословит нас и велит собираться в дорогу. Мы должны поспеть возвратиться к указанному им сроку. Идите, готовьтесь, а назавтра выступим в путь, который пойдет по морю и приведет нас
к искомому. И хранит вас Отец наш за вашу благосклонность и его возвеличие. Да, будет задуманное наш всеми исполнимо.

И на завтра, как было оговорено, племя выступило в поход. Остав­шиеся прощались с ними и долго махали руками им вслед.

Мария утирала набегавшую вновь и вновь слезу и жалобно смотрела вслед удаляющемуся от нее сыну.

- Как жаль, что я не могу быть с ним сейчас рядом, - говорила тихо она, обращаясь к себе же, - но я думаю, люди помогут ему в беде или деле каком, да и бог не оставит. Храни его, Отец наш всесветский, и
ниспошли ему на голову блажь общую, - и мать перекрестила путь его своею  рукою.

А Иисус шел вперед и не оборачивался. Он не мог повернуться назад, ибо сила его была только в движении вперед, невзирая на прошлое и что бы то ни было.

Вера его - сила его.

Исповедь несусветная - блажь людская. Вот и шел он по дороге, а вслед за ним его племя в избранном сос­таве самих себя.

Шли они поступь поступью, не обращая внимание ни на камни, ни на острые колючки, впивающиеся в израненные ноги и порой истязающие  их  до  не могу.

Но все же вера была сильнее боли и тем более превосходяща, когда впереди их шагам слыла поступь живого на земле бога, рожденного их люд­ской природой и пребывающего здесь за исповедь грехов всех.

Их внутренняя сила в живости своей искренне побеждала и заставля­ла подчинить бренное тело, просящее успокоения от шагов, а также уповала на блажь, вверх от них исходящую, ибо в походе этом была заложена сила целебная всей природы людской и ее возвеличивание в грехах каждодневных.

 Иисус не подгонял никого и не укорял за слабь дорожную. Он изредка делал привалы и, обхода всех, осматривал, давая какие-то советы, а  иногда  и целил своею рукою.

И это помогало, поднимало в людях жажду отыскания нового упоения чистотой своей собственно избранной дороги  жизни.

Они вставали и продолжали идти дальше. Нет. Не было храбрецов на томполе нестрой­ной брани людской по камнями избитой дороге, ведущей вперед к диву необычайному.

Это были обычные люди в своей совести и упреке, в своей жалости к себе и наружно другому. Но было в них одно единое целое - вера в благонесущее  деяние  от  их    ходьбы и  небольшая человеческая слабость в виде простой корысти  своей собственной земле, так беспощадно жалящей их ноги.

Иисус понимал это, ибо если бы не понимал тех, кто шел следом, то    они ему бы не верили. Они не вверяли бы свои жизни неизвестно откуда взявшемуся в их племени страннику.

И  они же, никогда  не  пошли бы следом за человеком, бичующим  другого во благо какой-то   добродетели  общей.

Потому, он вел их, разбивая свои собственные ноги о те же камни,  но не кривился при этом и не страдал, как другие.

Ему не была позволена эта людская слабость, ибо он был бог, живой среди них  на  земле.

И тело его было побитое и довольно сильно так же жаждало успокоения,   но дух, превозносящийся вне его в округе своей и в небеса, был  сильнее всего.

И переставала бежать кровь из оголенных на свет   божий ран, и покрывались они тонкой линией кожи его, как бы давая   понять, что еще рано проливать ее саму, ибо не настал  тот  день  общей человеческой брани.

Так они и шли до самого моря. Перед ним самим остановились, и Иисус  произнес пред стоявшими людьми:

- Братья и сестры мои. Славен бог наш единый и верный. Мы прошли по каменному бурелому, и теперь предстоит пересечь это море. Помолимся, братья и сестры, Отцу нашему и всех, и пусть, он нас проведет
через это сам. Я же впереди пойду и будууказывать вам путь. Молитесь, братья и сестры, и пускай ваш дух внутри оживет вновь и достанет до самих небес, а заодно дойдет до Отца нашего. Молитесь здраво и с умыслом, ибо это поможет нам в достижении цели.

Иисус стал на колени и, подняв вверх голову, протянул руки к небу.

- Отец  мой, - тихо шептал он почти про себя, - обращаюсь к тебе и молю о твоей великосветской помощи. Ты сам говорил обратиться, если очень нужно. Помоги же сейчас нам. Проведи по морю и успокой верующих в силе твоей безвозмездной, и одари нас еще одним божьим
чудом.

Так сказав, Христос припал лицом к земле и поцеловал ее, ибо это  она вскормила его и дала жизнь.

И снова прозвучал где-то поверх головы голос.

- Слышу тебя, сын мой. Не беспокойся об этом. Сила в тебе огромна, она вознесет над морскою волною. Иди смело и ступай, как глаза подскажут и мысль твоя. Но не оступись. Верь этому, и море будет под твоими ногами, а не над головой. То же скажи и людям верующим.
И скажи, Бог не оставит их в беде, даже в случае какой опасности. А теперь, ступай и не забывай о главном. Не опоздай к сроку указанному и воротись вовремя.

- Спасибо, Отче, - тихо проговорил Иисус и, встав на ноги, направился  прямо к морю.

Подойдя к самой воде, Христос повернулся к людям и сказал:

- Братья и сестры. Наша вера и сила внутренняя нам помогут. Не оступитесь и идите за мной, и пускай ваши сердца наполнятся внутренним успокоением. Бог не покинет нас даже в злую минуту. Согласитесь с судьбой своей, и да, скажется это во благо веков жизней наших. В путь, по морю соленому и с верой в сердцах наших, творящей, воистину, чудеса  божьи.

Иисус повернулся и пошел прямо, как и шел до этого.

И только мысль указывала на путь, и только глаза смотрели прямо перед собою.

За ним шли люди и удивленно посматривали себе под ноги. Море дер­жало их на себе, и от этого сила веры, становилась еще больше и крепче, и от этого же сердца их наполнялись снова и снова внут­ренней силой, исходящей сквозь них наружу и держащей на весу волн, доходивших им порой до колен.

Иисус шел впереди всех, и вода несла его на себе так же, как и других, а  иногда поднимая  и  выше.

И шедшие позади его это виде­ли, и им казалось, что он вот-вот вознесется на небо от силы сво­ей внутренней и силы божьей, в нем образованной.

В раны заходила соленая вода и больно им досаждала. У некоторых кровь вытекала и сбагривала своим цветом воду.

И вскоре путь этот становился красным от крови, его наполняющей, и обретал, воистину свою, целебную силу, ибо раны потом закрывались и уже больше не кровоточили.

Шли они долго, без устали и остановок, а солнце впереди их сади­лось за горизонт, оставляя такой же багровый след, как и сами люди вначале, когда Иисус увидел впереди другой берег.

- Слава тебе, Отец наш великий, - громко проговорил он и, на минуту  остановившись, сотворил молитву.

То же проделали и остальные. Затем они дошли до берега и поблаго­дарили господа за ниспосланную им силу веры и силу сердец их от внутреннего наплыва добродетели ихней, а также сотворили моле­бен и испели псалмы, благодаря и уподобая бога единого и вознося его силу превыше всего.

Так закончился этот переход через море, который спустя века оста­ется быть истинно чудом, ибо еще никому не удавалось ходить по морю просто так без необходимых средств.

И люди бросили еще одно зерно в свое сердце. Они поняли, что вера их -  это даже больше, чем огромная сила моря и другой прочей сти­хии. И они возрадовались этому вдвойне, втройне, а кто и больше в себе самом.

Теперь, их сила становилась частью веры, так  же, как и сила стихии   была  такой  же частью.

Отдохнув и заночевав прямо на берегу, наутро люди двинулись  дальше, вдоль этого моря и немного уходя от него в сторону.

По дороге им никто не встретился, но спустя два дня их последую­щего пути, встреча все же состоялась.

Иисус направил колонну странников к одному селению, показавшемуся впереди.

Подойдя ближе и вступив в разговор, они узнали, что из жителей остались лишь женщины, старики и дети, а все мужчины были угнаны властью, чтобы обучить их ратному делу.

Оставались лишь юнцы, которых с возрастом ждала та же участь. Женщины горько плакали, старики роптали, а дети пугливо прятались за редко стоящими  деревьями.

И Иисус обучил их, как нужно сделать, чтобы вновь растущее поколе­ние не оказалось там  же, где и прежнее.

- Пусть, уходят из селения, - сказал он седовласому старику - главному среди оставшихся, - когда прибудут за ними. Для этого соорудите небольшие посты вдали от селения. И пусть молодые сторожат. Как увидят тех, кто хотел бы содеять подобное, то пускай, сразу сооб­щают об этом остальным.

- Спасибо тебе, - поблагодарил старец, - но, кто ты сам будешь, из чьих племен и роду?

- Я из племени иудеев, роду Давыдова, - отвечал Иисус, - а зовут ме­ня Иисус Христос. Я а гнец  божий.

-  Как ты сказал? - не понял его главный.

- Я сын божий здесь, на земле нашей, - ответил более понятливо  Христос.

- О, боги, - взмолился человек, - как они могли послать на землю одного из них самих?

- Я не сослан. Я рожден здесь, - отвечал Иисус, - и должен обучить вас вере новой в бога единого, чудотворного и общего Отца нашего.

- Как? - изумился старик, - А разве бог один выступает за всех?

- Да,- кратко ответил Иисус, - бог один и это подтвердят мои спутники. Видишь, вон сколько их. Мы только недавно перешли море пешком. Спроси об этом любого из нашего племени.

Старик недоверчиво посмотрел на довольно молодого поводыря и по­шел спрашивать по цепи растянувшихся немного людей.

И везде ему кивали головами, показывали на Иисуса и на. свои заживляющиеся ра­ны от солености воды моря.

Но и этого старику показалось мало, и он снова спросил Христа:

- А, скажи мне, агнец, - обратился он к нему его словами, - как такое возможно, что вы по морю прошли. Это ведь никому еще не удавалось.

- Вера наша такая сильная, что это состоялось, - кратко ответил Иисус, и его глаза внезапно заблестели, - она так сильна, что способна  творить чудеса.

- Какие же? - не унимался старик, как будто дожидаясь какого-то  под­тверждения.

- А это ли не чудо? - спросил у него Иисус, указывая рукой на всех тех, кто следовал за ним, и сразу же ответил сам, - это и есть настоящее чудо веры в бога нашего единого и всемогущего.

Но старик был  упрям и очень недоверчив.

 Тогда, Иисус сказал ему:

- Если хочешь, я обучу и вас этой вере, но вначале выделите мне одного из вас, дабы он проделал путь мой вместе со мною, а по при­бытию все расскажет и подтвердит.

- Хорошо, - согласился на это старик,  - я пойду с тобою.

- Нет, - ответил Христос, - ты уже стар и немощ, а путь мой далек и труден. Давай молодого, да хотя бы, вон того юнца, -и он указал на молодого парня, прятавшегося за деревом.

- Его не могу, - ответил чуть угрюмо старик, - это мой внук. Его не  могу.

- Ну что ж, - ответил Иисус, - вера приходит, но никогда не насажда­ет себя силой. Если ты к этому не стремишься, то пользы и проку не будет. Живите дальше, как и жили. А если захотите что изменить, присылай ко мне своего ученика. Я не настаиваю на ком-то конкрет­но, но он должен быть молод и крепок мощами своими. Прощай, старик. Мы идем  далее. Прощайте, люди, - сказал Иисус и остальным.

И вскоре только пыль осталась за их ногами.

Старик долго и при­дирчиво смотрел им вслед, а затем, на что-то решившись, сказал сам себе:

- Пусть, будет так. Хоть и не верю я ему, но все же отправлю свое­го внука. Пусть, обучится у него. Может, и дела наши лучше пойдут.

Он подозвал юношу к себе и приказал собираться в дорогу.

- Пойдешь с ними, - продолжил он, когда тот собрал скудные вещи и харч, - и обучишься их вере. Погодя воротишься, но, не дойдя до глав­ного, не торопись уходить. Главное пойми суть этой веры. Понял  меня?

Юноша кивнул и посмотрел вслед уходящему племени. Они уже были довольно далеко.

- Ничего, догонишь, - сказал старик  и, нежно погладив его по голове, отправил вслед за ушедшими, - и береги себя, и его тоже, - добавил он  на прощание, - сдается мне, не простой он все же человек, коль сколько люду собрал вокруг себя. Памятуй об этом.

Но юноша уже был далеко и вряд ли слышал последнее. Но так, наверное, тогда требовало это время, и так тогда это нужно было самому Иисусу, хотя он еще до конца и не понимал своего откровен­ного благодействия на жизни обездоленных  людей.

И все же, как бы оно не происходило, а шло к одному завершению. К логическому своему завершению, ибо было в этой разрозненной цепи общения всех что-то такое, которое впоследствии соберет все воедино и укажет на непосредственный  результат.

Юноша очень скоро догнал колонну, и еще быстрее поравнялся  с  впе­реди идущим.

- Меня послал Феодосий, - казал он, тяжело дыша от бега, -это тот старик, с которым вы разговаривали.

- И что же он хотел? - спросил Христос.

- Он хочет, чтобы я обучился подле вас вере вашей, и спустя время воротился в свое племя.

- Ну что ж, коли так, то ступай и становись позади всей колонны, - распорядился Иисус, - будешь обучаться, как все.

- Как? - искренне удивился юноша, - как же я смогу научиться там, если ты здесь, впереди?

- Иди, - сурово сказал Иисус, посмотрев ему в глаза, -пойдешь с  нами - поймешь, что к чему и слушайся остальных так же, как и меня. Ты равен здесь со всеми, но никто не может тебе приказать сделать
что-то  для  него. Ты сам по себе. Понял  меня?

- Да, - кивнул юнец, хотя ему и не все было ясно, но он не стал дожидаться нового объяснения от своего учителя и пошел обратно в  хвост  колонны.

- Постой, - остановил его Иисус, - зачем идешь назад. Обожди здесь или сделай шаг тише, и колонна сама тебя нагонит.

- А-а, - протянул юноша, понимая, что это действительно так. А может, это и было для него самым первым чудом, совершенным его учителем, ибо не было бы его, то и он решил бы по-своему.

Колонна опередила его, и юнец зашагал следом. И никто не спросил его об этом, и никто не сказал плохого слова.

Люди объединялись в вере так же молча и внутренне, как и следовали за своим поводырем.

Их не пугало, что становилось людей больше. Все же это были едино­мышленники и единоверцы, от которых зависело благо всей земли.

И они понимали это сами и даже сочувствовали вновь прибывшим, понимая, как они еще слабы в вере и силе своей, и как им трудно сейчас обрести ее саму.

Нет. Дело не было вовсе в чтимых ими молитвах или воспетых псал­мах, хотя этому и отдавалась дань уважения и предпочтение, но все же основное было в самих людях, в их степени сопереживаемости все­го этого, в их собственной вере в достижении общей цели и в их вну­треннем объединении вокруг единого бога-творца, воистину свою, вос­производящего чудеса как с ними самими, так и с живой силой при­роды.

На этой почве взрастали корни и образовывались ростки настоящей веры в свою и другую доброту, в способность ради блага другого увековечить своим подвигом, совершенным во славу их внутренней силы и силы божественного соприкосновения, всю истин­ность настоящего для  уже  будущего познания в тех, кто останется на  земле после них, то  бишь  дети  и  их  потомки.

Так закреплялась вера в них самих, и так она потом передавалась в людях.

Но и это еще не было основной силой того внутреннего прироста, которая смогла бы в любой возникающей ситуации воспрепятствовать любому чинящемуся злу.

Для этого необходимо было пройти еще столько же и доказать свою правоту самим себе, в очередной раз, укрепляя и укладывая в себе самое лучшее, что есть в человеке, и изнуряя самое худ­шее, дабы оно вообще никогда не произросло.

И еще долго ходили по свету настоящие узники того времени, вселяя веру в других и укрепляя ее в себе, и долго еще творил настоящие чудеса Иисус, подтверждая данную ему силу в возвеличивании самих людей

Только вера, как в него самого людей, так и его в людей, могла дать положительный результат обогащения своего сознания в правоте действия и созерцания окружающего.

Только она могла дать людям силу большого прироста тепла на зем­ле, и только она способствовала общему миротворению  и  созиданию.

Возвратившись обратно и отдохнув совсем немного, Иисус пошел в новый поход, совершенно с другими: помоложе и крепче.

Но это не ослабляло веры в него, ибо люди, их провожавшие, уже знали, что ушед­шие воротятся обязательно и никакая другая сила их не остановит.

За то небольшое время отдыха, Иисусу пришлось похоронить Моисея, едва-едва дождавшегося их возвращения.

Умирая, Моисей сказал:

- Я знаю, агнец, мы встретимся там, на небе, - и он слабою рукою ука­зал на первую звезду, показавшуюся в ночном небе, - и еще я знаю, что мы повстречаемся здесь на земле. Прощай, сын божий и да, хранит
тебя  твой Отец, ибо он единый спаситель наш всех.

Сказав это, Моисей  закрыл  глаза и умер.

Иисус же произнес:

- Царствие тебе небесное, Моисей, сын Давыдов. Да, благословит тебя Отец наш единый на путь твой неземной, и пусть, земля эта будет пухом для твоего бренного искалеченного тела. Прощай, брат мой, и
знай, я не забуду поклониться твоей могиле спустя года, ибо память это великое в чуде человеческом, и я сохраню твой образ в памяти своей навечно.

Сказав это, Иисус поцеловал Моисея в лоб и прикрыл глаза его ру­кой. Затем отошел и предоставил его тело людям.

Сам же обратился к его душе.

- Я знаю, Моисей, душа твоя со мною рядом. Я даже могу ее потрогать и согреть. Но поверь, твоя дорога пролегает дальше и долго держать подле себя не могу. Есть на то сила больше, и она требует ей подчинения.

В ответ заговорила отошедшая душа Моисея.

- Знаю, агнец, кто я такой уже сейчас и даже вижу тебя со стороны. Хотел бы остаться, чтобы охранять тебя, но ты ведь знаешь, что сила требует другого исполнения. Прощай, но ненадолго. Вскоре мы обретем общий покой до других времен. Не оставь в беде люд и по­беспокойся о нем вдвойне. Теперь, вся опора в тебе же. Прощай, сын божий. Да, благословит тебя твой Отец на подвиг твой, еще не совершенный, - и душа ушла от Христа подальше.

- Спасибо тебе, Моисей, - ответил Иисус и отошел совсем в сторону от его тела.

А спустя час его захоронили и соорудили небольшой крест, увеко­вечивающий его память и охраняющий могилу от бесовства  всякого.

И вот, через некоторое время, они снова отправились в поход. Теперь, его путь проходил в другую сторону от моря и заходил глубоко в другие края.

Странники отправились в Цицеронию - страну их далеких предков, куда давно не ступала нога иудейского племени.

Их путь был опасен и труден. По дороге они встречали много воюю­щих между собой племен, и порой бывало их жестоко оскорбляли и даже били камнями, брошенными их пращей.

Но колонну это не оста­навливало, и люди двигались все дальше и дальше, уходя со своих земель и неся в себе веру в бога единого и земного.

Нe всегда их встречали дружелюбно и радостно, но всегда благода­рили за откровение и наружу идущую доброту.

Но все же люди терпе­ли это и стремились пройти дальше вглубь, чтобы донести эту веру до самих стен императорских и возложить дань своему павшему в войнах народу, когда-то в самую дальнюю глубину населяющего эти земли.

Город встретил их мало радостно и безлико. Везде царил голод и мор.

В упадок пришла торговля, и люди не знали, чем зара­ботать себе на жизнь.

Еще у стен города Иисус вместе со своим племенем возложил дань уважения их прошлому и окрестил эту местность своим  чудодейным крестом.

За годы странствий и многолетних испытаний, люди на столько повери­ли в его силу, на сколько можно было вообще верить в что-то сверхъестественное.

Он исцелял, лечил, водил по морю, пустыне и другим местам, укрощал бури и создавал их, если надобно, изгонял нечисть и прятал ее глубоко в землю, способствовал деторождению и усмирению блаженных.

В общем, он творил чудеса, и для людей, его в душе несущих среди дру­гих таких же, он был, воистину, чудом божьим.

И теперь, взирая на этот же крест, очищающий город от зла и прочей нечисти, они молились и верили пуще прежнего в его благую силу.

Совершив обряд очищения и омывания ног своих возле ворот города, Иисус вступил в него, ведя за собой все свое племя.

До них не было никому дела, ибо, как и говорилось ранее, все утопало в нищете и голоде.

Но вот впереди показались всадники, оде­тые как воины и вооруженные короткими мечами.

Они приблизились к колонне, и старший из них сурово спросил Хрис­та:

- Кто вы и зачем сюда пришли? Императору нет дела до каких-то беженцев. Уходите отсюда, пока нечисть не поглотила и вас. Здесь нечем кормиться даже тем, кто проживает.

- Я помогу городу, - ответил Иисус, смотря прямо в глаза воину.

- Чем ты сможешь помочь, - засмеялся  тот, показывая на него другим  и  говоря  на другом  языке.

Те также засмеялись.

- Уходите, и чем скорее, тем лучше для вас, - добавил всадник и хотел уже было уезжать.

Но Христос остановил его, сказав при этом:

- Я знаю, вы не поверите моему слову. Тогда, поверьте действию моему, - и он посмотрел в сторону всадников, сопровождающих  старшего.

Те вмиг перестали смеяться, а земля под копытами лошадей словно качнулась, заставив их встать на дыбы и огласить небо ржанием.

Воины испуганно посмотрели на Иисуса и тревожно заговорили о чем-то на своем языке.

- Что это было? - испугался и старший, явно не понимающий  происходящего.

- Это сила божья, - отвечал ему Иисус, так же глядя в глаза, -она дана мне моим Отцом, богом всевышним и единым чудотворящим.

- Я не знаю такого, - испуганно ответил всадник, - у нас другое  поверие.

- Это не поверие, - ответил ему Христос, - это вера настоящая. С нею я ходил по морю без ничего, и она всегда нас охраняла и спасала.

- Я доложу императору, - ответил всадник и заторопился было уходить, но Иисус не дал ему этого сделать.

- Погоди, - сказал он, - я еще не все тебе показал. Вот крест святой. Он чудотворен и сила его больше моей во много раз. Вера заключает его в себе и исповедует его как силу заклинания от беды всякой. Можешь передать это своему императору, а я поговорю с людьми вашими.

- Тебе не разрешается говорить, - испуганно ответил старший, - это разрешается только главным, а ты простолюдин.

- Да, - гордо ответил Иисус, - но я боговержец и следую завету. К тому же, сын божий, агнец небесный, ниспосланный сюда вам помощь.

- Кому в помощь? - спросил удивленный воин, - нашему императору?

- Нет. Всем вам в помощь, - и окрестил землю вокруг себя.

- Что ты делаешь? - испугался всадник, завидя крест в его руке.

- Я освящаю эту землю. Пусть, она разродится плодородием, а люди на ней обретут свое счастье. Но этого мало еще. Нужно, чтобы они приняли эту веру в себя и всеоружно настояли на ней, то есть защитили от всякого злого проникновения.

- Хорошо, - согласился, наконец, воин, - говори с теми, кто пришел сюда, а я пока доложу императору, - и он отъехал в сторону.

Иисус, присев на колени на землю и припав к ней лицом, омыл ее своими слезами и воспроизнес молитву, благотворящую вокруг.

То же проделали и остальные странники, теперь включающие в свой состав многих представителей других племен, возжелавших обучиться их вере.

Вскоре к площади начали стягиваться и местные жители. Чем-то они были схожи на иудеев, но время наложило свой отпечаток на это, и родовые ветви были немного утеряны.

Осматривая вновь прибывших, они тревожно переговаривались на сво­ем языке и указывали на святой крест, находящийся  на груди  Иисуса.

- Люди, - обратился Христос к собравшимся на своем языке, - я не знаю вашего наречия, но думаю, вы меня поймете. Есть ли среди вас иудеи?

 Среди собравшихся выделилось несколько человек и подошли ближе.

- Вы знаете наш язык? - снова спросил Иисус.

- Немного, - ответил один из них, самый старший по возрасту.

- Хорошо, - сказал Иисус, смотря прямо на него, - тогда, я буду говорить, а ты переводи им, а если что не знаешь, то так и повторяй за  мной. Сможешь?

- Смогу, - ответил на иудейском мужчина.

- Тогда, слушайте. Я пришел к вам с миром и частью своего народа, когда-то населявшего эту землю. Кланяюсь вам от них, - и Иисус поклонился трижды, обращаясь в разные стороны.

Мужчина тем временем перевел сказанное остальным, и они снова тре­вожно заговорили.

- Не волнуйтесь, - успокоил их Христос, - они не претендуют на эту землю, ибо у них есть своя, богом и ими обетованная после долгих испытаний  на пути. Они просто хотели  поклониться  земле  этой в дань уважения своих предков, - и Иисус снова трижды поклонился.

Мужчина перевел сказанное, и люди одобрительно закивали головами.

- Но, вместе с тем, - продолжал Христос, - я принес на эту землю новую веру в бога нашего единого, чудотворца и спасителя вселенского. Это он нам помог пройти столько пути, и он своею силою успокоил  многие племена, воющие прежде между собой. Он дает всем благо и урожаи, и он же насылает какую беду, если люди его проклинают или говорят слово заблудшееся в их речи повседневной. Я сын его, агнец божий, и люди, идущие за мной по пятам, это знают. Они верят мне, и я верю им, а вместе мы верим в бога нашего единого на всем белом свете. Со мною люди других племен, обозревавшие чудеса раз­ные и увидавшие не раз силу чудотворного креста. Мы молимся и поем псалмы, и в сердцах наших воспламеняется доброта и любовь, расходящаяся в стороны и согревающая каждого изнутри его самого. Верьте мне, люди, и вы обретете новую веру, которая вас спасет и удостоит новой жизни и лучшей, более достойной вас самих.

По частям мужчина переводил все это на другой язык, и люди, численность которых уже гораздо возросла, внимательно слушали, изумляясь в душе сказанному и сопутствуя своему решению.

Немного погодя, Иисус продолжил:

- Я ниспослан вам в помощь богом всемогущим и способен исцелить от многих болезней. Приходите ко мне по одному с завтрашнего утра, и вы узреете чудотворство моего Отца и этого святого знака его силы, - Христос указал на крест на своей груди, - а сейчас, прошу указать место для ночлега мне и моим спутникам и если можно поделиться тем скудным харчем, что у вас есть.

Мужчина перевел все это, и люди одобрительно зашумели. Кто-то вышел из них на средину и спросил Иисуса на своем языке.

Мужчина  тут  же  перевел.

- Он спрашивает, а можно ли исцелить его самого от язв, тело ук­рывающих.

- Можно, - прямо ответил Иисус, - но для этого потребуется время  и чистая проточная вода. Потому, приготовьте, кому это надо и позаботьтесь о чистоте общей и не соприкасайтесь со старым своим одеянием. Его лучше сжечь до начала исцеления.

Человек спрашивающий невиданно обрадовался, когда ему перевели ответ и бросился вон с площади, дабы приготовить все указанное.

Так же поступили и другие, болеющие тем же. Остальные начали поти­хоньку расходиться, и вскоре на площади остался только мужчина, да еще несколько его собратьев.

- Прости их, агнец божий, - обратился он к Христу, - в своей радости они позабыли о том, что ты просил. Но я об этом позабочусь сам.

У меня есть дом и небольшой участок земли. Там всем места хватит.

- Как зовут тебя? - спросил Иисус.

- Варфоломей, - ответил  мужчина.

- Чудное имя, - сказал Иисус, - а как ты оказался здесь?

- Давно это было. Я уже и не совсем помню, - начал говорить он, - энаю, отец мой приезжал сюда за товаром, да так и остались мы в этом краю. То ли война какая застала, то ли беда была большая. Вот и живем здесь я, да мои сыновья рядом.

- А что, больше никого нет?

- Почему же, есть. Но все разошлись кто куда. Только вот мы держи­мся на этом месте.

- Это хорошо, что род свой не теряете, - сказал Иисус, - и за предложение спасибо. Только вряд ли мы там поместимся все. Нас ведь вон сколько много, да и еды откуда тебе сколько взять.

- Ничего, - успокоил его Варфоломей, - разместимся как-нибудь, а еду   я собери у всех. Поделятся, кто чем может.

- Ну, тогда, пошли, - согласился Иисус, и они все вместе двинулись  к его дому.

Но, не успев пройти и несколько десятков шагов, впереди идущих остановила группа всадников, состоящей, в основном, из  воинов.

Старший из них и нам уже знакомый спросил, где тот человек, кото­рый представлялся сыном божьим.

Ему показали на Иисуса, на этот раз шагающего в середине колонны.

Всадники подъехали к Христу, и тот же человек спросил его:

- Не можешь ли ты оставить людей на время и съездить с нами  к  императору? Он хочет тебя видеть.

- Не могу, - спокойно отвечал Иисус, - если надо, то пусть, приходит  ко мне сюда, и мы поговорим обо всем. Я не могу оставить своих учеников и людей племени, ибо они для меня, как и я для них. К тому
же, я не езжу на лошадях, а хожу поступью шага своего. Я остановлюсь на ночлег у Варфоломея, а поутру собираюсь исцелить страждущих. Так что времени у меня мало, и мой ход сильно отягощен моим бременем. Я исповедую веру и преподаю ее же своим ученикам. Пото­му, никак не могу оставить все это хоть на минуту.

И они пошли дальше, оставляя за собой рассерженных всадников, кото­рым явно не понравился такой свободолюбивый ответ простолюдина.

До вечера все отдыхали, мылись и приводили себя в порядок.

С утра же Иисус приступил к исцелению больных, которых к этому вре­мени собралась тьма тьмущая.

Казалось, к нему пришел весь город, но Христос не отказался от своего слова и приступил к чудотвор­ству.

И в который раз люди убедились в чудодействии креста и уповали на агнеца божьего. Они поверили в силу его, а заодно, поверили в силу божью.

Ученики Христа помогали ему всячески: готовили воду, омывали крест святой после соприкасания с нечистью какой разной, и все это про­исходило на глазах у других больных.

Часть их исцелилась до самого соприкосновения, от одного взгляда истинного на земле восходящего чудо-спасителя Христа.

Другие же исцелились, непосредственно прикладываясь губами к чу­додейственному кресту и подчинялись священнодействию  рук и  глаз  самого Иисуса.

Люди удивлялись такой силе всемогущей, из рук его исходящей, и становились еще более верующими и богосдержанными в своих выска­зываниях.

Скверна постепенно уходила из уст их, а сердца наполнялись добром и каинством за грехи свои тяжкие и души погубленные в потьме ночной.

Ученики и люди из племени тут же обучали исцеленных вере и испо­ведовали псалмы в виде пения, а так же читали молитвы всякие.

И гул стоял возле дома Варфоломея огромный, и доходящий аж до самых дальних окраин города.

Вера обреталась в нем и с каждым исцеленным возрастала все боль­ше и больше.

Услышав об этом, император сам пришел к Иисусу и, став, как  и  все, в череду освящения, освободился от своего греха и обрел новую веру, за что поблагодарил Христа, ибо истинно осязал его силу блаженную и великую, данную ему Отцом его, богом всемогущим и еди­ным.

Тому же последовали и его воины, по одному подходившие и ис­целяющиеся от скверны своего же душевного разврата. И тогда, Иисус сказал:

- Воины и император. Я думаю, вера ваша обретенная даст вам внут­реннее успокоение и придаст силы для защиты своей земли. Но не пользуйтесь ею в битвах тяжелых, от вас самих исходящих, ибо это вера не терпит и превратит всякого в злодея убиенного. Вера ваша в доброту и везде осязать ее должна, и оберегать глаз людской от прочего всякого зла. Посвятите себя этому и успокойтесь вове­ки веков. Отец мой, да возблагодарит вас за это и создаст в вашем краю поднебесном силу божию новую с духом проходящего времени. И возблагодарят вас за это все остальные люди, пришедшие сюда опосля для облагословления голов своих из рук первенца, осязавше­го это место своей святынею рукою, а  также уподобят вам и другие и создадут то же на своих землях. Но эта будет первее всякого, ибо она освящена мною, агнецом божьим Иисусом Христом, а также ис­поведана племенем нашим и другими их ведателями, приставшими к нам по пути в общей вере нашей. И на защиту вас благословляю, яко бог, сниспосланный вам же в благо и буду сопутствовать всяко, коль вознесусь я на небо. Помолимся все, братья и сестры, и окропим землю сию своею слезою, дабы она больше не осязалась ею никогда в грехе людском и несправедливом, и омывалась только тогда, ког­да почерпнута от намерений благих в своем истинном раскаивании и не хуле божьей.

И Иисус, став на колени, принялся  молиться.

И все остальные сделали то же, включая императора и его воинство. Город пал на колени весь, и молитва, исходящая вверх, достигла  ушей  всевышнего.

И он услыхал их и ниспослал силу свою огромную, ударяющую гро­мом и поливающую дождем.

- Молитесь, люди, и просите у бога, Отца нашего, прощения за грехи ваши тяжкие и смертоносные, и дайте клятву ему повсеместную, что не соприкоснетесь больше со злом и не возьмете оружие в руки, пока того не потребует защита земли вашей.

И люди клялись все в доброте своей и усилиях по ее воспламене­нию внутри, в не прикасании к оружию своему до поры особой неспра­ведливости на их землях.

Прогремел еще раз гром, и мгновенно унеслись куда-то тучи. В небе снова возгорелось солнце, освещая их души и поливая на них свое драгоценное тепло.

- Бог услышал нас, - громко сказал Иисус, - и он не оставит нас в  беде. Отныне и вовеки веков, город этот станет опорой святыни на­шей - чудотворного креста и будет непревзойден по искусству воссоздания любви к богу и людской благодати за его доброту к
ним. Совершенствуйте земли свои и исповедуйте сами себя молитва­ми и благоверным пением псалмов, исходящих от душ ваших в великой искренней благодати божьей.

Поняли это люди и склонили головы в знак подтверждения всему этому.

Иисус же, протянув руки к небу, весь озарился огненно-желтым светом, и часть его опустил им на головы, таким образом освящая их самих божественно исходящим теплом. Уходя же из города, Иисус сказал:

- Я был искренне рад научить вас вере своей и общей нашей людской. Мне по душе то, что вы приняли ее как подобает. Потому, благословляю вас именем своим и отдаю должное почету вашему и уважению. Воздайте себе в труде своем и да, не преклонятся головы ваши больше ни перед чем. Теперь, есть у вас больше силы и самой веры в сердцах. Приведите ее к другим и пусть, нисполнится это во благо грядущим векам. Освящаю еще раз этот город и благодарю жителей его за послушание и повиновение силе божьей и истинной. Аминь, - и Христос снова освятил ворота города.

Жители поклонились ему и поклялись в верности своей и их потомст­ву последующему, и провожая сына божьего, далеко шли вслед за ним.

Оставшись же одни, воротились обратно и принялись за благое дело, указанное им Христом и его Отцом, богом единым и чудотворящим.

Иисус же продолжил вместе со всеми свой путь далее, разнося веру в люди и не бросая ее нигде, просто так, ради убогого слова.

Люди шли за ним, и с годами их становилось все больше и больше.

Порой их численность достигала тысячи, и своим множеством они убеждали еще больше людей, подарив им ту же веру и обратив взор  их на небо благое.

Но наступило время, когда нужно было возвращаться обратно, и Иисус повел всех домой, по дороге оставляя за себя учеников своих и предоставляя им полное право действия от имени божьего, как от него самого.

И было у него на то право, ибо Отец дал ему его и благословил  на  это.

Только предупредил, что не всякого можно к этому приводить, ибо могут возникнуть лжеспасители и предадут веру, загубив ее на кор­ню в душе всякого, только взрастающего.

И Иисус, зная это, тщательно проверял таких людей и требовал, чтобы после себя они оставили таких же, уподобающих только чести и дос­тоинству, на лжепророчество не спокушающихся и на какую людскую ублажь  не  подчиняющихся.

Уже на этом пути Христос решил описать общее миротворение и тре­бовать этого преподношения от своих учеников ближних и яко верных в людях и наяву.

Он рассказал им многое былое и будущее, описав все, как ниспослал ему самому Отец его, бог единый и всемогущий.

Слушали ученики его внимательно и запоминали обо всем.

Но знал Иисус, что в памяти всего не удержишь, а потому назидал им самое главное, а остальное разрешил домыслить самим.

Так и разошлась в последующем эта наука по земле в разные сторо­ны и во всяком ее преподношении. Но суть ее  в основе своей перво­степенной ничем не изменилась, даже спустя века.

Домыслы учеников оказались разными, но это не загубило веру в лю­дях, ибо они помнили, что говорил сам Христос через своих родите­лей и так далее по древу уже своего восхождения.

И говорил он главное:

- Дети мои, ученики мои страждущие, яко и я сам. Молюсь за вас и хочу уподобить вас, яко себе, ибо вместе мы все взятые большая си­ла. Хочу сказать вам главное в моих исповедях перед вами и людом, и хочу обратить внимание на суть нашу насущную и человеческую. Помните: яко знать хочешь правду - никогда не криви душой своей, ибо она это святое и этому я вас учу. Передайте и детям вашим, и далее по свету благому об этом. Не подчините себе волю людскую, ибо их воля кроется в воле общей боголюдской. Воля - это святость истинного творения рук божьих. Уповайте на это и не следуйте немо чьему-то совету. Понимайте са­ми день людской и уподобьте его всему благому, исходящему от самих людей.

Знайте, вера не стареет веками. Стареем лишь мы - люди. Она же остается свободной и прочной всегда.

Сопоставьте все это со временем идущим и возвеличьте эту веру в самих себе и вам же превозносящ­их. Помните, вера не подобит чужого, она всегда остается толь­ко своей. Потому, не блаженствуйте во блажь рати священной вашей и не насильствуйте над другим, идущим во времени челом людским.

Спасайте свою сокровенную совесть от сглаза и прочей нечисти. Не бойтесь инаковерия, ибо оно - это тоже вера, только по-другому. Не силуйте страждущих, и они придут  к вам сами. Покаяние в грехах своих даст им силу большую, нежели ваше наружное миротворение. Слушайтесь этого, ученики и дети мои, и последуйте моему примеру.

Так говорил Христос, обучая учеников своих делу святому и из века в век переходящему.

Слушали они его молча и подобали. И не было среди них ни одного, кто бы хотел задать вопрос подходящий, ему ближе и понятливее внутри воспроизводящийся.

Наверное, потому и передалось в устах других нечто иное, сейчас наружу исходящее и повсюду превозносящееся. Но истина всегда вз­мывает над временем, независимо от его воли и вероисповедания.

Иисус не ожидал вопросов, он задавал их сам себе и тут же отвечал на них.

Так разговаривая, он обучал других понимать правильно истину сво­его жизненного участия во всем этом походе, постепенно приближа­ясь к ее тайне бытия.

Однажды утром, только проснувшись, Христос сказал своим ученикам:

- Я видел сам себя во сне на небо возносящимся и удаляющимся от вас самих. Наверное, скоро я покину сей край, а заодно оставлю вас самих наедине со своими мыслями. Не сломитесь во время бури и могучей схватки со злом, от других исходящего. Его немало мы повидали на своем пути, но много мы сотворили и добра. Нельзя дать ему
уйти с земли после стольких лет нашей ходьбы по свету и исповеди перед людской совестью и богом. Чувствую  я, что время этой встречи приближается и надо быть готовым ко всему, в том числе и вам, моим последователям.

- А люди? - обронил кто-то, впервые за все это время задавший вопрос  Христу.

- Люди безвольны, - ответил ему Иисус, - они все подчинены кому-то в своих родах и племенах. Вы же свободны и странствуете по свету
в вере своей и силе ее превосходящей. Они не могут далеко
уходить и покидать свои земли, ибо тогда земля опять скажется неплодородием, и сами люди погибнут в этой дикой природе. Посему вы должны усилять веру на местах и создавать свои приходы, открытые всегда для человека страждущего в боли своей и для такого же, как
и вы сами, инока проходящего. Создавая, объединяйтесь в единую силу, а объединившись - уже больше не теряйте ее, ибо нет силы боль­ше, чей вера всеобщая в одно целое и не делимое для всех. Помните об этом, ученики мои, и не запамятуйте во временах годов старших.

И еще одно скажу вам.

Люди - зто божьи созданья, и они все подчи­нены ему лично. Всяк усмотреть и всяк услышать может он, Отец наш всевышний. Потому, воздайте хвалу ему и создайте дома божьи, где благодать эта будет расцветать и переходить веками, унаследуя лучшие творения от самих людей в знак благодарности силе сотворения их самих. Это и будет культура ваша или быт ваш превозносящий, ибо дома сии будут  ухожены и обустроены всем людом из его благочестья. Обустройте исповедальни божие и не перечьте никому в них прихо­дящему. Но не пользуйтесь этим ради злого умысла или блага какой наживы

Это, сиречь, души людские пред богом единым и чудотворящим, и не подлежат они разглашению никакой силе в людском уподобании. Создайте их молебельные дома и обустройте так, чтоб голоса пелись
и в душу западали, ибо слух есть важное в животе человеческой мысли, с неба идущей и в душу же воплощающейся. Сотките и оденьте на себя благие одежды, в красоте своей изысканны, но не отчуждающи люд простой и смиренный. Оденьте на них кресты из злата могучего и серебра чистого. Первый путь освящает, а второй пред ним очищает. Деревянный крест повесьте себе и другим на грудь, ибо он до­ступен каждому и не всяк способен носить драгое или очищающее. Сохраните души свои в молебнах лично идущих и успокойте люд какой, на пытку или казнь возлагающихся. Спасите души усопших или гибнущих в беде какой. Отяготите себя молитвами за их подвиги
и грехи земные. Отпускайте их с миром за беду и нечисть всякую, ибо добро, изнутри воспроизводящееся, сильнее любого наружного и внутреннего зла. Верьте в это и исповедуйте его сами. Согласитесь с благами земными, но не богохульствуйте и не нарушай­те святые законы, принятые вами самими и освященные в других сердцах, ибо нарушенное слово в вере своей хуже подлого и злого врага.

Слово пастыря - есть слово соприкосненное с божеством в людском обличии. Не опозорьте себя сами и не уроните достоинства нашего во веки веков из роду в род переходящего и благотворящего внутри нас самих. На этом с вами прощаюсь, ученики мои ближние и сподруч­ные, ибо вижу, что путь мой вскоре будет завершен. Поэтому, идите в свои племена и места, и освятите их своими знаниями и верой, изнут­ри вас происходящей.

И да, поможет вам бог единый, Отец нащ общий, всемогущ и всемилостив в ваших благих делах миротворческих. Нe забывайте псалмы наши и молебны тоже. В них сила людская и божья, болью непревзойденная и не осоружная. Прощайте и идите к людям, и помните о том, чему я вас учил со слов Отца нашего, бога единого и всемогущего.

В то утро Иисус и отпустил учеников своих, оставив подле себя лишь некоторую часть их, пожелавших сопровождать его даль­ше в походе.

Они пошли далее и вскоре оказались возле своих благих мест.

Люди бежали им навстречу, протягивая руки и восхваляя господа своего за благочестивость деяний на земле ихней. Иисус повстречал свою мать и, прильнув к ее груди, тихо сказал:

- Я так давно не видел тебя, мама, что, кажется, прошла  целая   вечность.

Мария стояла, обняв крепко своего сына, и тихонько плакала, отвер­нув лицо немного в сторону, чтобы горькие капли слез не оросили Христа.

- Ты плачешь, мама? - удивился Иисус, - почему? Я ведь возвратился из похода и теперь, согласно воли Отца моего, буду жить здесь.

- Знаю, сынок, - сквозь слезы отвечала мать, прижимая еще теснее сына к себе, - но кажется мне, что в этом кроется горе людское и  наше.

- Не думай так, мама, - предупредил сын, - горе людское -  это беда  и  зло, а мы лишь крупинки добра во всем этом. Мы только пытаемся зажечь в их душах внутри свет, исходящий от доброты ихней.

- Да, - согласилась Мария, - но хотелось бы, чтобы и другие это  понимали.

- Поймут, мама, когда наступит тот час.

- Какой час? - всполошилась мать и, отпрянув немного от его груди, посмотрела прямо в глава.

- Я уже вижу его, - смотря поверх головы ее, отвечал Иисус, -вот только не могу понять: почему люди не торопятся прийти мне на помощь.

- Вот, видишь, сынок, - снова зарыдала мать, - люди еще долго не поймут всего этого.

- Пусть так, мама. Но подвиг, совершенный единожды в образе своем, непревзойденный и покрытый изуверством живого, останется  навеки  в их сердцах. Это и будет той вечной каторгой для любого живущего на земле и уповающего на небесный рай. И тогда люди поймут это. Поймут и то, что любить ближнего своего, яко завещал всем Отец наш единый, это не токмо делить всяку участь между собой, а просто - это, сиречь, господня наука ублажения своей стати во благо другой, подвергнутой  либо  нет какому унижению или риску. Любовь ближнего - это участь, роковая и не слаботщедушная. Отец наш всемилостив, и он снизойдет до ублажения страстей всяких людских, но и громом небесным покроет, если надо будет уберечь чью-то святость в стати своей одноособой или в общей горести людской. Яко свет мы видим глазом своим, так видит Отец наш нас са­мих с небес и ободряет когда надо, а когда и дает по рукам за не подобострастие ему в его делах, творимых от любви великой к самим людям, и детям их, и их потомственному древу. Возложив дань сию, я уйду в небеса и буду наблюдать самолично о творениях и сотворяемом зле, и карать буду, если надо, и миловать тоже, завидя благодать какую, внутри состоящую и наверх исходящую. Так говорит мне Отец мой, и я ему верю доподлинно.

- Иисус, Иисус - прокричал кто-то, и Христос, обернувшись, увидел воина, бегущего к нему и возвышающего над головой свой меч.

- Что это с ним? - проговорил Христос и спокойно пошел навстречу  бежавшему.

Пред самой встречей тот упал и обронил меч свой в песок.

Встав же, он его поискал, но едва дотянувшись к нему, словно ожег   руку и одернул назад.

Затем, стал на колени и, протянув руки к верху, начал просить у бога прощения за свою несдержанность и подобно  буйству помешательство.

Помолившись, Сертитах, а это был именно он, сказал, обратившись  к   Христу:

- Извини, агнец божий, что действовал яко оглашенный какой либо буйноголовый. Спешил сообщить весть тебе, грядущую в беде своей и окаянном зле.

- Что же случилось? - спросил Христос, поднимая на ноги воина.

- Прослышал  я, - отвечал тот, - что войско грядет сюда. Хотят привлечь тебя к суду.

- За что же? - удивился Иисус, осматривая собирающихся возле них  людей  племени, - я ведь никому плохого не сделал.

- Я не знаю, агнец. Я лишь весть тебе принес. За нее могу поплатиться  головой, но я не жалею об этом. Я верю в тебя и бога нашего, единого во всем свете. Все держалось в секрете до вчерашнего  дня. Кто-то предал тебя, разговоры твои наушничав кому-то из знати. Это сказал тот римлянин, который тогда первым тебя встретил  в этих краях. Помнишь его?

- Да, помню, - кивнул и ответил Иисус, - и что же хотят от меня   воины  эти?

-- А хотят, чтобы ты веру свою предал и принял суд благочестивый по их правилам и закону состоящему.

- Какому закону? - сурово спросил Иисус, - их  осоружному  и  ненавистному всем  людям?

- Я не знаю, агнец, - испугался его гнева Сертитах, - я лишь говорю то, что знаю сам и передаю слова тех, кто разговаривал  вчера.

- И о чем же?  - спросил Иисус, глядя в глаза воину, - хотя  я и так знаю о чем, но ты продолжай, - обратился он к Серитаху.

- Римлянин сказал, что сюда войско вскоре прибудет, дабы изловить тебя и твоих сподвижников тоже. Бежать тебе надо отсюда.

- Я не могу этого сделать, - гордо и просто ответил Христос, - да и веру я свою никогда не предам. Так обещал я Отцу своему и самому себе пред людом в великом числе его.

- Они же убьют тебя, - сам испугался своих слов Сертитах и чуть было не откусил язык за это.

- Я готов к этому, - спокойно ответил Иисус, - вера еще больше углубится в низинах души какой от содеянного. Потому, я готов и никуда уходить не буду.

- Прости, агнец, - взмолился воин, склоняясь у его ног, - я   не хотел тебя обидеть. Я думая лишь как человек, не желающий зла тебе и  твоим людям.

- А что на люд, так же какой запрет имеется? - спросил Христос.

- Да, - сказал Сертитах, - решено изгнать племя из этих земель и выдворить аж за море вглубь пустыни какой. Также создан указ о смертной казни для тех, кто вам помогать будет.

- Это уже совсем плохо, - согласился Иисус, - племя не должно страдать за веру свою и убеждения. Кто сказал тебе об этом?

- Понтий, - ответил быстро Сертитах, -  Понтий Пилат - это римлянин  тот. Сейчас он наместником здесь, в этом краю.

- Почему же он желает мне добра? - удивился  Иисус.

- Он верит в это,  - просто объяснил Сертитах.

- И давно?

- С того дня, как увидел тебя единожды.

- А что ему помогло в этом?

- Не знаю, - скромно признался воин, - может, он мне поверил также.

- А ты что, веру доносил таким же?

- Да, - тихо сказал Сертитах, явно смущаясь от этого, - я лишь рассказывал, что со мною произошло, и почему я сам верю в это. Наверное, разговоры мои и помогли другим.

- И много вас? - задал вопрос Иисус.

- Да, сотни две наберется, - ответил Сертитах, подсчитав что-то на пальцах.

- И все верят, как ты? - снова спросил Христос.

- Не все, как я, - честно признался воин, - но большинство. Остальные же просто хотят быть с нами. Так им легче. Они говорят.

- Что ж, воля их и твоя тоже, - ответил Иисус, смотря  куда-то вдаль, - передай этому римлянину, что я благодарен за его предупреждение, но и ответь также, что веру свою я никогда не предам, ибо я и есть ее  основная часть на земле в людях. Думаю, он поймет это.

- Хорошо, я передам, - склонил уважительно голову Сертитах, а заодно буду молиться вместе со всеми за твое спасение.

- Спасибо, - ответил Иисус и перекрестил трижды воина, - а теперь, иди и донеси мой ответ римлянину и своим товарищам  также.

- До свидания, Иисус, - попрощался Сертитах и, подобрав свой меч, направился в сторону города.

- До скорого, - ответил ему Христос и снова перекрестил его самого.

- Вот, видишь, сынок, неспроста я волновалась, - подошла к Иисусу  мать, тревожно заглядывая ему в глаза.

- Знаю, мама, об этом. Но ты не волнуйся. Час такой еще не наступил. Еще много пройдет времени, пока сюда прибудет войско. Подож­дем его в этих стенах, - и он указал рукой на хижину своей матери, - и займемся пока очищением самих себя от грехов наших  сегодняшних  и  последующих.

Сказав это, Христос с Марией направились к своему дому, а люди  потихоньку  разошлись по своим.

Весть, принесенная воином, взволновала племя, ибо никому не хотело­сь покидать эту землю, а тем более, быть изгнанным во веки веков.

Этим обуславливалась бы его скораягибель. Разговоры тихо велись за всеми стенами домов, а вскоре перенес­лись и за их пределы.

Спустя час на площадь вновь начали соби­раться люди, поднимая небольшой шум своими разговорами.

Иисус вышел из дома и устремил взгляд на них. Кто-то заметил это и предупредил остальных.

Люди тревожно повернулись, разговор стих, и наступила тишина.

Христос посмотрел на это, но так ничего и не сказав, удалился сно­ва к себе

Люди опять принялись гулко обсуждать случившееся. Тогда, Иисус снова вышел наружу и направился прямо к ним.

- Люди, - обратился он к собравшимся, - я знаю, что весть, принесенная воином, для вас опасна и равносильна смертному приговору. Но разве учил нас Отец наш единый этому. Разве не преодолели мы сколько пути и страданий за нашу веру, и разве не исповедали себя
сами, чтобы бояться подобного. Потому, прошу вас, разойдитесь и успокойтесь. Займитесь лучше отдыхом и чтением вечерних молитв. Это успокоит вас вдвойне, а заодно научит благоразумию в свершении
каких  дел.

Люди почти безропотно повиновались этому и вскоре разошлись.

Но Иисус понимал, что это ненадолго. Весть, так западшая им в душу, была сильнее их внутренних убеждений, .ибо несла в себе всеоружно смерть, посеянную в века.

Христос понимал их и не обижался за те разговоры.

- Все же жизнь была им всем дорога единоразово, и погибать никому не хотелось.

Но так думали не все.

Спустя время к хижине начали подходить ученики Христа и, позвав его наружу, решили провести совет.

 - Что делать будем? - спросил один из них - Фома.

- Надо уходить отсюда, - ответил ему второй – Нимидор, и тут же добавил, - мы уйдем, а людей они не станут трогать.

- Нет, - не согласился с ними Иисус, - они все одно сделают это, ибо сделают  так  в назидание другим племенам.

- Прав учитель, - подтвердил еще один - Мефодий, - уходить бессмысленно, все одно смерти не миновать.

- Кто говорит о смерти? - отозвался следующий, - речь идет ведь только об изгнании.

Все посмотрели в его сторону. Им оказался один из самих первых учеников Иисуса, приставший еще во втором походе.

То был Осмириэл или Самуэль, прозванный впоследствии просто Иудой за его трудно произносимое имя.

- Ты, Иуда, всегда чего-то недопонимаешь, - сокрушенно помотал головой со стороны в сторону Мефодий, самый старший из учеников Христа, - если даже изгонят, то смерть не заставит себя долго ждать. На голодных землях долго не протянешь, да еще и без воды. Я вот, что думаю. Надо остаться здесь всем и держаться веры своей единой. Может, нас и другие поймут и поддержат.

- Нет, - ответил тут же Иисус, всматриваясь в их лица, - нам не нужно всеобщее восстание, ибо это уже будет не вера, а безверие в хоть какую-то справедливость. Крови, в таком случае, будет еще больше. Потому, решим так. Все остаются здесь. Я же со своей матерью родной покину племя и на время поселюсь неподалеку в ущелье. Я смогу
сам пропитаться и мать накормить. Вы же оставайтесь с людьми и если надо, согласитесь отречься ото всего, дабы веру потом разнести и укрепить в людях.

- Мы не можем принять этого, - отвечал за всех Кирилл, -смерть агнеца божьего не допустима в стороне от нас. Мы также последуем этому и примем ее достойно, в вере и мыслях наших к богу нашему всеединому.

- Нет, - снова не согласился с этим Иисус, - так нельзя действовать. Этим мы погубим то брошенное и уже почти всходящее зерно веры. Надо дождаться ее первых ростков и укрепить, заботой своей окружая. Я же соглашусь с последним. Отдам свою людскую жизнь во благо вере святой и укреплюсь навеки в сердцах ваших.

- Тогда, мы пойдем с тобою жить в ущелье, - произнес Никодим – один  из учеников давних.

- И это будет осоружно, - не согласился Иисус, - вам надо уберечь себя в этом святом деле. Сохранив себя, вы сможете укреплять веру дальше, несмотря на все законно идущие запреты властей. Но вера наша не должна превышать силу самой власти, ибо она тогда сама станет такой, а этого никак нельзя допустить, ибо это вызовет погибель общую и возбудит на земле сатану, проникающего
к вам с глубин земных и осушающего ваши поля всходящего семени божьего. Помните это, ученики мои, и не забывайте. Потому, я и решаю так это все. Завтра на рассвете я покину дом сей. Вы же оставайтесь пока здесь и люд, в случае чего, поддержите. Скажите всем, что я снова удалился для дел больших  божьих. Встречаться  будем   через неделю по четвергам, а в дни праздные - и по воскресеньям. Спасибо вам за то, что не покинули меня и не остудили пыл свой в вере нашей общей.

 

Примечание  автора

Было бы совершенно напрасным отсчитывать время именно в том порядке, что когда-то было принято и исчислено самими людьми отчасти простыми, а изредка и баснословно богатыми, учитывающими во времени сам смысл своего благоторжества. 

Рассматривая именно это и обсуждая уже сейчас с различных позиций современности, нельзя сказать с достаточно точной уверенностью, что когда-либо произошедшее что-то действительно состоялось тогда-то.

То есть, нет и не может быть уверенности в абсолютной точности указанного, если за время бытности существования самого человека то же самое время и его исчисление изменялось по нескольку раз.

И все это говорит нам только об одном. Что дату настоящего прихода Иисуса Христа на Землю не знает в достоверности никто в силу уже указанных причин, равно, как в точности никто не смог бы определить дату его вновь снисхода с небес.

Как бы ни бились современные историки над тем  вопросом, и каковыми бы ни были их во многом прагмоидущие достижения, все же и они бессильны именно в этом и составляют очередную жертву  всей истории человечества.

Во всех этих моментах есть только одно самое, что ни на есть, достоверное.

Это, так называемое, время оглашения самого Христа, описанное в ряде исторически сохранившихся документов.

Оно явно указывает на место приложения события и одновременно затрагивает сам период времени земной жизни.

Именно этот период и проходит под покровительством прохода одного из небесных тел, именуемого в простонародии кометой, вторгающейся порой в пределы достижения самой Земли.

И уже относительно это можно считать в какой-то степени определением времени самого явления Христа, действительно явившемуся в свет на обозрение всему народу.

Но это не дата рождения его, а реальный приход и приток его силы, вследствие чего все те чудеса описуемые и могли сотворяться на той же Земле.

Таким образом, вполне целесообразно и так же целенаправленно можно определить соотносительно то же, созданное уже в наше время пролетом одной  из давно известных космических величин.

Это небесное тело вскоре достигнет пределов нашей планеты и практически осеменит степенью новой силы прибывающих космических единиц, что неизменно выразятся в нашей среде и будут иметь свое отображение в действительности.

Этим самым будет положено начало возведения позиции Христа и выражение в последующем всей ему полагающейся величины.

И пусть, празднующий усматривает в том самом свою победу, а самый вдаль отстоящий пока исповедует сам себя. В этом есть смысл всепризнанного вековечья и  за ним же скрываются все истинно людские черты.

Пока же продвиньтесь далее и ознакомьтесь со всем остальным, что так больно легло в историю и что так заблаговременно уберегло весь мир...

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ…

За сие содеянное божья благодать ниспадет на ваши головы и украсит их венками золотыми. Поручаю вам, Кирилл и Мефодий, как самым старшим по древу роста своего, возглавить нар­од наш и вести его правильно в пути. Остальные же их всяко под­держите и не опуститесь до греха общего. Честь и хвала вам, яко люди в грядущем создадут устами вашими новые молебны и чтения разные. Псалмы пойте и успокаивайте люд. Множество лет вам, учени­ки мои. Говорю это в смысле своем здравом и в праве своем от имени Отца моего. Сохрани вас господь и помилуй во благо дел земных и праведных.

На том совет их был закончен, и все вскоре разошлись. Никто не подслушивал этого, и никто не знал, что будет уже завтра.

Но мысли те и их речи донеслись до этих времен, ибо ученики его сделали то, что он им наказывал и не уронили достоинства сво­его и чести своей.

На сиим глава наша о чудесах и заканчивается, ибо далее пойдут  дела, совсем не похожие на предыдущие.

Иисус отдал себя сам своему усмотрению и принял решение самостоятельно. И только тогда, после содеянного им, глас божий произнес:

- Верю тебе, сын мой. Не уронил слова своего и достоинства. Не уро­нил и веры своей во благое и меня, как Отца твоего, также. Будь ве­рен и далее, ибо предстоят вскоре дела быстротечные и горько-со­леные от правды своей испытуемой. Жди часа своего и надейся на благо великое, от дел твоих исходящее, и не моли меня больше о по­мощи, хоть как тяжело бы не было тебе в боли твоей безрассудной, людской неблагодарностью овеянной. Ниспошлю я тебе вскоре силу большую, нежели до этого посылал. Овладей ею к часу тому, и ты со­прикоснешься напрямую со мной и истиною своею. Удачи тебе, сын мой, и благополучия в делах твоих. Час твой еще не наступил, но до него уже близко. Ровно год проведешь в покаянии и мольбе, а затем приведешь учеников своих к вере в себя же и распрощаешься со своей матерью, ибо грозит и ей опасность. Потому, памятуй это и за три дня до великого твого часа, отпусти ее по дороге той, откуда вы с нею пришли. Век доживать она там будет и мощи ее до самого твоего возвращения в лик человеческий будут хранимы во веки веков в том самом месте. Об этом укажет печать моя господня и твоя воля человеческая. Но не скоро все это станется. Пока же готовь себя к благу великому и исповедуй дела свои, как подобает сыну божьему, агнецу великому, ниспослан­ному нами для блага земли людской.

И помни еще об одном. В день последний исполню только один твой помол. Подумай, прежде чем спросишь об этом. В остальном же, пола­гай на себя. Честь и хвала тебе в вечности праздной, если устоишь до конца в сердце и молитвах своих духовных. Прощай, сын мой, и памятуй обо всем. Год еще даю тебе на воспитание силы тво­ей и даю новую степень дознания. Примкни к ней душою своею и телом. И ты возвысишься сам без яко другого претворения со стороны моей и иной людской. Помни о матери своей и сохрани в памяти завет сей вековой.

Голос исчез, а Иисус продолжал стоять возле хижины, вслуши­ваясь и дальше в сердце свое и мысль идущую снаружи.

Наконец, он освободился от этого и зашел внутрь дома.

- Завтра, с восходом солнца, мы уходим отсюда, мама, -произнес он, обращаясь к своей матери.

- Я знаю, сынок, - согласилась она сразу.

-  Откуда? - удивился Иисус.

- Люди подтолкнули меня к этой мысли, - ответила она просто, - когда я увидела их собравшимися на площади.

- Их нельзя винить, мама, - ответил Христос, - они хотят жить. И им надо жить, чтобы племя не погибло вовсе. Я же понесу свое наказание за грехи все последующие и настоящие.

- Ох, сынок, сынок, - всплакнула Мария, пряча свое лицо в уголках небольшого платка, - жаль мне тебя отдавать делу этому. Все же мать я тебе родная.

- Знаю, мама, - успокаивал ее Иисус, - но дело это великого стоит. Оно даст веру людям и облагородит сердца их вечно. И это уже многое. Труды наши не сочтутся напрасными и успокоятся в быту людском, отражаясь псалмами и молитвами в дни празднику преподносящимся
и  таковым  просто.

- Ну, что ж, - согласилась, так же плача Мария, - буду готова к этому и воспою свою молитву за сына своего и бога-творца нашего общего.

- Спасибо, мама, - ответил Иисус и поцеловал ее в щеку, - я знал, что ты поймешь меня и Отца нашего также в делах, им творимых. А теперь, давай отдохнем немного. Завтра в путь, да и собрать кое-что нужно.

И они принялись собираться в дорогу.

Наутро же, проснувшись, они молча устремились в путь, неся в своих котомках лишь часть недоеденного ими вчера хлеба, немного воды и верхней одежды, повидавшей немало за свое время в их домашнем быту и походах.

Отойдя дальше от селения, на склоне горы, Иисус обернулся и, пере­крестив его трижды, сказал:

- Спаси и сохрани вас Отец мой великий, ибо вы заслуживаете большего, нежели быть просто изгнанными и уничтоженными. Прощайте, люди, и  да, хранит вас господь, -  Христос трижды поклонился домам тем и, повернувшись, пошел  дальше.

То же сделала и Мария, добавив всего к этому несколько простых слов, гласящих о заботе людской и их чистосердечии.

К вечеру они добрались до нужного им места и расположились на ночлег, оборудовав узкую пещеру под жилье и снабдив ее своим духом величия.

- Снова, как в детстве, - сказал Иисус, ложась отдыхать рядом с  матерью на свежеприготовленную постель и укрываясь тем самым покрывалом.

- Да, сынок, - тяжело вздохнула мать, - только вот остались мы  вдвоем без животного, нас тогда кормящего.

- Ничего, потерпим, - успокоил ее Иисус и закрыл глаза для отдыха своего грядущего.

- Потерпим, - согласилась и Мария и так же опустила веки.

Через минуту они уже спали, и только ночь, да стены этой пещеры  укрывали их от остального мира.

И снились им сны праведные и исполнимые во дни людском, и проливала мать слезу, уже находясь во сне.

Иисус также видел сон, но усматривал в нем уже нечто большее, чем просто картину, и иногда, приоткрывая глаза во сне, он тихо произ­носил:

- Знаю, знаю все это. Наружно не взыщешь сейчас и
думой не одолеешь...

Говорил он и другие слова, но суть все одно оставалась той же.

Так провели они первую свою ночь в недалеко расположенной от их селения пещере.

И никто не мешал им, ибо не было здесь больше никого, окромя приро­ды самой, да камней ветхих.

Нет. Не было в этом очередного их изгнания или какого-то большего, утаенного временем бытия смысла.

Это было добровольно положенное начало своему личному духовному восторжествованию, и сила их была в единстве мысли своей, а противоречия напрочь забыты.

Окупалась она силой духа ихнего, из них же исходящего и окружав­шего теперь со всех сторон. И была вовсе не такой огромной, чтобы не овладеть ею же другому простому человеку, но то было время только всходящего семени умственного роста, а потому, она укла­дывалась только в немногих.

"Освящен путь их безликий в лицах оных и ниспослан самою судьбою бед своих" - так гласит настоящая библия того дня.

И уже сейчас можно сказать так же, но в понимании духа проходя­щего времени и с общим усилием роста ума, что: путь их безликий и воскрешенный годами  оказался слишком тернист для других и грехом общим оскверненный, но не подчинились они этому сами и спустя века определились вновь, ибо путь тот ука­зывает и на это, в лете людском растущем.

Утро наступило, как и всегда. Взошло солнце, но ушедшие еще долго не поднимались.

Им надо было обдумать по-своему свои сны и соприкоснуться друг с другом мысленно, как в годы дав­него становления юного Иисуса.

И это у них получилось.

Поднявшись и посмотрев друг на друга, ни мать, ни сын не сказали ни слова о своих снах, тревогах и убеждениях.

Все их мысли давно образовали единое пространство и с одиночной ясностью укла­дывались в головах.

Только пожелав друг другу доброго утра, мать и сын разошлись по своим делам.

Иисус занялся приготовлением дров и всего прочего, что подобает мужскому делу, а мать - своим исконно текущим: приго­товлением пищи и заботой о домашнем уюте.

Так начался их первый совместный рабочий день после столь большого походного перерыва.

Но наряду со своими настоящими бедами, они и не желали ничего лучшего, окромя  того, что уже у них есть.

Их тепло - это они сами.

Их радость - это радость того, что их окружает.

Их еда - то, что дает им природа.

И их быт - то, что дает окружение.

Они слились в единое с окружающим их пространством и стали как одно целое, невзирая на повсеместные неудобства.

Их совместной заботой стало одно - это заготовка себе того скудного количества пищи на зиму и обработка той части земли, которая их окружала. В остальном же, мать и сын разделялись.

Иисус пытался понять смысл сказанных его Отцом слов и хотел испы­тать в себе новую силу, обещанную им же. И время уходило на размышления, раздумья, утопающие в повседневной заботе о самом себе.

Мать же, сопоставляя свое дело с его, пыталась разъяснить себе и донести внутрь смысл уже пройденного ими обоими и ожидаемого впереди.

Так и шло время, переходя из одного в другое и повествуя о их жизни на их же лицах.

Иисус немного ослаб, но все же держался крепко на ногах. Мать также, но силы ее были все же меньше, и она часто ложилась или садилась отдыхать, подолгу всматриваясь в небеса.

К ним каждую неделю приходили ученики, тратя на путь свой время, но оно с лихвой окупалось, ибо вместе со знаниями, вложенными Иисусом, они получали и хорошую поддержку своим внутренним силам, видя своего учителя живым и невредимым, хотя немного и утративше­го в весе, ему по возрасту причитающегося.

Все время их общения заключалось в обоюдосторонних беседах, и лишь изредка Иисус поучал их, как прежде.

За год этих встреч они все прибавили в своем развитии, и их вера простиралась куда даль­ше и глубже, нежели в поверхностном чтении молитв, пении псалмов и тому подобного, идущего изнутри каждого.

И вера их постепенно обретала свой вес. Приходя сюда и поднимая что-то, они явно ощущали добавок в силах своего единомыслия, и их духовная кладь становилась гораздо большей.

Однажды, обратившись к своим ученикам, Иисус сказал:

- Я знаю, вы верите всему тому, что я говорю и преподношу вам. Но вера  это не только умение воспротивить себя какому-то оказа­нному давлению со стороны, а это еще и внутренняя укладь самого себя. Как вы сами ее в душе своей воспринимаете. Подчиняться в ве­ре не надобно, ибо это губительно для нее и осоружно. Надо верить и знать кому подчинить себя, и только тогда отдать свой глас за него, если увидите в нем свое собственное отображение. Это и будет вера в вас самих внутри в исполнении другого такого же, вам либо вы ему подчиняющемуся, либо вовсе не такового. Вот чему хочу обучить вас и хочу научиться сам. Уповать на саму веру надобно, но не силком, а внутренне, делом своим и подвигом ее же подтверждая. Насильно обращенный в веру, истинно верить никогда не будет, ибо его вера остается в другом, в его исполненном и сок­ровенно желаемом. Очистить веру надобно от подобного ложного ее толкования. Люди приняли ее с благодатью божьей и это понятно. Но расстанутся так же легко с ней, если она не подтвердится делом каким содеянным. Чудеса, мною сотворимые, еще не сама вера, хотя они ее в людях и заключают. Вера же, исполнима и чтима в другом - в людском уповании на ближнего своего, рядом идущего, либо вовсе не та­кового, но в ногу и бок о бок стоящего. Если сможет люд превозмочь себя в каком-то общем благом намерении  - то это и будет вера, творимая в их самих просто собою.

Но то не та вера, которая способна победить былое, настоящее и бу­дущее. То вера единопробная в силах своих состоящих. Настоящая же вера - это ублажь людская, от человека к другому тянущаяся, боль в себе превозмогающая и никому ничего в блажь какую совершенную не дающая.

Но есть и слепая вера. Ее мы отвергаем, ибо это просто изуверие  в вере единоличной.

Потому, говорю вам, ученики, дети мои, не позабудьте об том и дожи­дайтесь всегда веры всходящей, всколыхнувшей сердца в намерениях каких, и не действуйте, токмо, осоружно и насильственно, ибо то уже слепоидущая вера. Помните об этом и донесите всем до ушей их и вложите это же в уста ихние, дабы навек не случилось подоб­ное.

Помните также, вера не уподобает себе всякого, кто хочет с ней со­прикоснуться, ибо вера не уподобна, а всходяща изнутри каждого. Помните об этом вдвойне и действуйте осторожно словами своими. Уповайте на людей благих и благонесущих. Их веру проверять и ис­пытывать не надо. Но только не покривите душой и присмотритесь лучше: не способен ли тот на ложь какую, его потом наверх возводящую. Посмотрите также, чтоб вера не исполнялась поверхностно, ибо то та же ложь, только идущая уже изнутри. Особно помните об этом, ученики и дети мои. Отпускаю вас на свет божий и отпускаю все грехи ваши тайно, ибо на людях нельзя того свершать. Так же обучите и других поступать с благоверными. Грех, сочтенный другими за не таковой, это уже не грех. Подумайте об этом и не окажитесь возле той же ложной и слепой веры, восхо­дящей уже в вас самих. Нельзя допускать такого во времени, идущем быстрее нас самих, да и самой веры по ее уложении внутри каждого. Бойтесь присовокупить грех свой, то есть божественно идущий, к греху мирскому в его уподобании.

Помните. Вера - не преследует никого В ней нет различий от просто­ты или богатства какого, от греха тяжкого либо мелкого, от возвели­чиваний до опущения вниз. Помните, грех земной - то грех его сотворящий вами же, ибо вы несете в люди слово божье, и вы являетесь пастырями душ ихних. Доймите и примите как закон. Грех тяжкий - то не отступление от веры, то есть предательство ее внутри себя и карается только совестью своею, построенной божьей силой соприкосновения. Сохраните в  себе это и донесите остальным   людям.

Запомните и еще одно. Не грех осудить кого-то за его веропредательство, но если оно совершено воочию, а не по науськиванию или еще чему подобному.

Вера наша искренняя и вся наружу исподволь выходящая. Потому, убе­дившись воочию, исполняйте свой собственный долг, сопоставляющий силу вашу мирскую в образе духовного лица с силой божьего об­щего повиновения.

Напомню вам и немного былое о греховодных делах наших и о бес­пристрастии к пагубному зелью какому.

Помните, что во благо утех вступить в соединение с полом другим невозможно. Есть на то божья воля такая. В брак же законный и тор­жествующий вступить можно. То есть участь такая земная - родить детей и свое потомство воспитывать.

Но бойтесь другого. Ошибиться в своих намерениях, а затем оступи­ться во времени. Это запрещено и осуждаемо всеми, За зелье скажу вам так. Зелье потреблять надобно, но в мере предостижимой, ибо оно силу возлагает великую и дает ублажь людского зла. Потому, помните об этом и не допускайте подобного. Скажу вам и за стать вашу, то есть мужскую. Остерегайтесь зла во­сходящего от немочей своих и других тоже, потому убирайте мыслью своею силу подходящую и ею же освобождайтесь от этого. Помните, мысль, исходящая изнутри, гораздо сильнее всего сооруженного и внешне к вам соприкасающегося.

И последнее, дети мои и ученики. Хочу сказать вам доброе слово за послушание ваше и за исповедь и чистосердечие ваше людское. Хочу верить вам всем на слово и хочу видеть в своих учениках дело и продолжение его вечное.

Восхвалим господа за это и унесем свои мысли к небу, ибо оно од­но стоит над нашими головами и ниспосылает одно для всех до еди­ного. Помолимся же, братья и соученики мои, и возблагодарим Отца нашего за науку, им посылаемую, к порядку, доброте приводящую. И скажем в мыслях спасибо ему за это.

 

Так говорил Иисус накануне своего последнего дня. И слушали его ученики, и молились вместе с ним обоюдно. Мать же стояла в стороне и смотрела на них, про себя шепотом произнося ту же молитву, возвышающую господа их и от нее также.

Помолившись и возблагодарив Иисуса за его науку, все удали­лись, оставив после себя лишь дух брошенного ими селения.

Мария подошла к сыну и сказала:

- Сын мой, слышу голос твой, изнутри исходящий, где ты просишь и молишь меня уйти из этого храма господня, - и она повела рукой по стенам пещеры.

- Да, мама, - сказал ей Иисус, - так надо. Об этом говорил мне Отец тоже. И надо исполнить его волю, ибо неподчинение грехотворно и взаимообратимо к себе же.

- Тогда, послушай меня, сын мой, - ответила Мария, тесно прижимаясь к его груди, - хочу сказать тебе свою молитву, сочиненную мною за все это время твоего благоверного труда.

- Скажи, мама, - отвечал ей Иисус, понимая, что час разлуки их  настал.

И Мария произнесла молитву, обращенную одновременно к богу и Христу, сыну своему.

Иисус же, выслушав, поцеловал мать и сказал:

- Знаю, мама, что тебе тяжело сейчас и вдвойне тяжелее оставить меня одного на жажду утоления мести какой-то превосходящей силе. Но выслушай и ты меня до конца. Когда-то Отец наш говорил, что наступит такое время, в котором мы с тобой соединимся снова в едином роду и возблагодарим его же за доброту, сиречь, господнюю к нам. Я верю в это, мама.  Потому, не прощаюсь с тобой
навечно, а остаюсь в мыслях своих всегда рядом. Доброта твоя внутренняя и благодать, наружу исходящая, способны довести тебя саму до лика святой и пречистой. Иди же к своему дому по тому изведанному нами ранее пути и доживи век свой там в тепле и уюте, вдали от простых либо других людей. Так говорил мне Отец мой и твой также, и мы исполним обоюдно сей завет его вместе.
Хочу  также, чтобы ты простила меня за доставленные мною горести и хлопоты, и хочу провести тебя до тех больших камней, где сидели мы пред днем своего возвращения сюда. И хочу еще предостеречь тебя, мама. Не ходи и не обращайся к люду, ибо они еще долго бу­дут оскорблять достоинство свое и другое, так как вера только
располагается в них самих и наружно еще не взошла.

Так решив, Иисус провел мать до намеченного места, и они, посидев там опять немного, распрощались.

И не было в том прощании никакого упрека друг другу или не до­говоренного слова. Мария понимала сына, а он ее. Их мысли объеди­нились и вели теперь по разным дорогам, но сила их не позволяла разлучаться даже черев века.

Мария покинула сию землю и ушла в край изведанный своею сто­пою, лишь  иногда присаживаясь на пути своем и горько плача о слу­чившемся.

Но, что могла поделать она, мать людская, если на то было указано свыше и оговорено с нею самою об том раньше. Мария понимала это и шла дальше, только часто посматривая на небо, ибо знала точно, что оно подскажет ей время казни своего сына.

Иисус же, проводив мать, воротился обратно и принялся молиться за ее благополучное возвращение на земли исходящие.

И вновь ото­звался голос Отца его.

- Знаю, сын мой, тяжело тебе и матери твоей также. Но осталось немного, и дожить до него надобно с честью, достоинством и без какой слабости внутри. Испытай силу своего возвеличия, котор­ую тебе дал я совсем недавно.

- Что зa сила такая, Отец мой? - спросил Иисус.

- Сила та огромна и в людском познаньи обогащаема, -ответил ему голос, - обладать ею способен лишь истинно чудотворец божий или сильный духом сего и обогащенный кровью своею.

- Как это? - не понял его Христос.

- Понимай, как тебе это ближе, - ответил Отец его, - а испытать себя можешь сейчас в мыслях своих, поддавшись силе ума своего  и бренности твоего тела.

- Хорошо, Отец мой, я исполню это.

- Тогда, прощай, сын мой, и не забудь того, что я тебе говорил ранее. Есть у тебя одна просьба, которую я выполню, но не более того.

- Я знаю, Отец, и об этом не забуду. Разреши мне только одно.

- Что же?

- Разреши поговорить с тобой, если мне будет надобно это.

- Хорошо, разрешаю, - ответил Отец, и голос его исчез.

Иисус снова остался сам с собою наедине.

Тяжелые мысли одолели его, когда он вспомнил о матери, где-то идущей по запыленной и давно заброшенной дороге.

- Как она там? - подумалосъ ему, и в ту же секунду прозвучал от­вет.

- Иду я себе потихоньку вперед, - говорил голос матери его, - и смотрю в небо, ожидая смертной участи твоей и соприкасаясь мысленно с тобою.

- Не беспокойся обо мне, мама. Береги себя. Это для меня сейчас очень важно.

- Хорошо, сынок. Буду беречь, ради твоего внутреннего успокоения.

- До свидания, мама. И пусть, удача немного сопутствует тебе в пути. Пусть, подвернется кто-либо из животных каких, дабы безропотно провести тебя в те далекие края.

- Спасибо, сынок, - отвечал голос матери, - не волнуйся, думай о делах своих и заботах. До свидания.

И голос Марии так же исчез, как и голос Отца его.

"Вот оно что, - подумал Иисус, обращаясь уже к самому себе, - вот о какой силе говорил мне Отец. Слышать голос не только его, а еще и кого захочу мгновенно".

Тогда захотел он услышать гласа учеников своих и поочередно их услышал. И еще захотел он поговорить с деревом  каким либо живот­ным, и это ему удалось.

"Отец мой, - хотел было вскричать Иисус, поднимая руки к небу, - какая же сила мне дана, чтобы уметь вот так осязать все кругом, достигая умом своим и видеть внутренним взором".

И закрыв глаза на минуту, Иисус увидел мать свою, идущую по до­роге, а затем учеников своих, и дерево, и всякую живую тварь.

"Да, это сила огромная, - снова подумал он, - но зачем она мне сей­час, коль осталось так немного до дня и часа моего? -и тут же сам себе отвечал. - Сила эта дана не мне, а уже другому, воцарив­шемуся в дне своем  будущем. Я же испытаю ее гораздо позже. Вот о чем говорили мне сны и ведал Отец мой".

С этими мыслями Иисус преспокойно отошел ко сну, ибо дело уже было к вечеру, а еще дальше к ночи.

И увидел он себя взлетающим и возмывающимся на небо, и увидел снова толпу людскую внизу, а себя под собою на каком-то кресте большом, в землю вкопанном и сооруженном наспех, отчего крылья его покривились и ознаменовались по-другому.

А дальше увидел он тело свое, лежащее на камнях и чью-то голову, склоненную над ним. Голова поднялась и он узнал черты лица Отца и учителя своего Иосифа, облаченного в те же одежды и окрыленно­го чем-то.

И в ту же минуту тело его взмыло вверх и исчезло с большого камня. А он остался далее летать в небе безграничном, пока его самого не застало утро дня следующего, и он сам проснулся.

То было утро пятницы, когда к его колыбели уже приближался от­ряд всадников, посланный одним из высокопоставленных особ для сопровождения его к месту допроса всякого.

Проснувшись, Иисус умылся и окропил себя и жилище той же водою, ибо понимал, что конец его уже близок, и час наступил.

Отряд, приблизившись, остановился, и из него выделился один из всадников-воинов.

Христос узнал в нем Сертитаха.

- Здравствуй, агнец божий, - поздоровался тот с ним, - я приехал с вестью плохою для тебя самого и учеников твоих.

- А где они сами? – спросил в свою очередь Иисус.

- Они ушли, оставив селение поутру, - ответил воин, скорбно потупляя взгляд свой в землю.

- А что люди?

- Их собрали в одно место, дабы посмотрели на казнь твою, - отвечал  тот.

- А что, суд уже свершился? - удивился  Иисус.

- Да, - скорбно признал это Сертитах, - и они, - он показал на воинов, - посланы за тобою.

- Так много? - улыбнулся Иисус, - было бы достаточно и одного, что­бы привел меня к этому месту.

- Так приказал один из чинов, присланных из Рима для разбору действий твоих.

- Он что, боится меня? - снова улыбнулся Иисус.

- Не знаю. Но знаю другое. Указ, им привезенный, был подписан ра­нее самого суда.

- Даже так? - удивился  Христос.

- Так, - отвечал скорбно Сертитах, но тут же быстро добавил, - еще не поздно и можно избежать этого. Я исполню свой долг пред вер­ой своею, полученной от тебя самолично.

- Не надо, - ответил Иисус, - я не боюсь смерти, и уже давно готов принять ее, как и подобает мне по существу моему, уподобанному самим богом нашим. Потому, скажи воинам, пусть не волнуются. Я только помолюсь дважды, ибо один раз я уже помолился до этого.

- Хорошо, - ответил Сертитах и, обратившись к другим, громко произнес слова, сказанные Иисусом.

Те молча приняли сказанное и принялись ждать исполнения.

Христос обошел пещеру несколько раз, а затем, зайдя внутрь ее, воспроизвел молитву.

После, сделал еще раз то же, а потом, отойдя от нее подальше, пере­крестил и сказал:

- Прощай, место обетованное лично мною. Ты многое исполнило во мне лично, за что и благодарю тебя очень, - и Христос поклонился, - до свидания скорого, ибо путь мой будущий будет пролегать  мимо тебя.

- Нy что ж, я готов, - сказал Иисус воину и, поклонившись вторично месту, пошел впереди всадников, отказавшись от предложенного ему  коня.

Так они и шли дальше. Иисус впереди, а воины, посланные за ним сзади, и было совсем непонятно, кто же кого ведет.

То ли Иисус их к вере в бога единого, то ли они его - к месту обретения той же веры.

Солнце склонилось уже к полудню, когда колонна достигла места назначенного.

Повсюду стоял люд и орошал землю слезами. При виде Христа, гордо шагающего впереди, людской гомон стих, а плач прекратился.

У невысокой горы, куда подвели его всадники, стоял человек, пос­ланный Римом, и внимательно изучал обреченного на смерть.

- Кто ты? - спросил он, когда Иисус подошел поближе.

- Я Иисус Христос, агнец божий, ниспосланный на землю за грехи ваши тяжкие. Призван я обрести веру в людях и с этим борюсь справедливо, не отвлекая их от работы и забот всяких.

- Но ты ввел благословенные молитвы и велел петь псалмы, -сурово и жестоко ответил человек, - а они отбирают время у людей и не дают поспевать в труде.

- Молитвы читаются рано и довольно поздно, - отвечал ему Иисус, - потому, по времени они не убыточны, а, наоборот, отвергая хулу всякую, дают уют и опасение.

- Ты мне веру не исповедуй, - рассердился человек, державший в руках какой-то пергамент, свернутый в рулон, -отвечай только на вопросы. Скажи, кто обучил тебя всему этому?

- Бог, Отец мой небесный, - спокойно отвечал Иисус, глядя открыто ему в глаза.

- Не верю этому, - жестоко сузил глаза римский исполнитель, - спрашиваю повторно: кто обучил этому?

Иисус опять повторил то же.

Тогда, рассвирепев, человек приказал воинам связать ему руки  и  побить палками.

Те нехотя согласились с таким решением, но все же исполнили.

- Бейте сильнее, - говорил исполнитель, - пусть, сознается во лжи своей разной.

Спустя десять минут он продолжил допрос.

- Так кто обучил тебя этому?

- Никто, - скупо отозвался Иисус и поднял глаза к небу, - я сам обучился, благодаря силе Отца моего небесного.

- Ты заплатишь за это дорого, - ответил исполнитель, потрясая пе­ред его лицом рукой с пергаментом.

- Знаю это и готов к этому, - спокойно ответил Христос, посмотрев тому прямо в глаза.

- Что ты знаешь? - не понял вначале его человек, - 0 чем?

- О том, что смерть меня ждет и о том, что участь моя вами уже давно решена. Как видишь, я обо всем знаю, - улыбнулся немного  Христос.

- Кто сказал тебе об этом? - опять начинал свирепеть исполнитель.

- Отец мой сказал, еще вначале, в момент моего юного возраста, - так же глядя в лицо своему мучителю, отвечал Иисус, - а также, глаза твои, вперед  не  усмотрящие.

- Что ты хочешь этим сказать? - испугался немного человек.

- Я хочу лишь сказать, что время рассудит твое сегодняшнее ре­шение, а также и обяжет к другому.

- К чему же? - сузив глаза, спросил исполнитель.

- Оно приведет к вере, - спокойно ответил Иисус, - и заставит вас самих поступить, как и все, и воспринять ее также.

- Ты опять за свое, - начинал свирепеть человек, нервно перебирая пальцами по рулоном сложенному пергаменту, -никак не хочешь во всем признаться.

- А в чем, - спросил Христос, - мне признаваться? Подскажи?

Тут сказано, - исполнитель постучал пальцем другой руки по пергаменту, - что ты преступник и злодей невиданный, решивший искусить людей добротой, якобы с неба идущей и дающей людям что-то взамен. Так не бывает, - умозаключил сам говоривший, - а значит, ты все лжешь и придумал нарочно, чтоб овладеть сердцами людей и направить их волю против императорской.

- Не знаю подобного, - спокойно отвечал Иисус, - и в том, что описано, никогда не сознаюсь. Есть добро, и есть люди, - продолжал он говорить, - и только это способно сохранить жизнь на земле нашей. Есть бог единый и всемирный, Отец мой родной, и есть его добрая воля, ниспосланная нам для торжества доброты. Есть вы, падучие к славе и золоту всякому, а есть и люди простые или проще, убогие, ибо нет в них больше ничего, окромя самих себя. Есть слава небесная после смерти разной, а есть и проклятие по оной. Это все есть, а вот остального - нет.

- Ты оскорбил императора нашего, - сказал было ему в ответ испол­нитель.

- Чем же? - удивился нарочно Иисус.

- Ты упомянул о богатстве, а значит, имел ввиду и его самого.

- Да, я сказал это. Но богатство не всем по душе и во благо. Я это имел в виду.

- Ты говоришь загадками, - снова посуровел человек, - и мне это не нравится. Эй, воины, привяжите его к столбу и поднимите к верху. Посмотрим, что он там нам скажет.

- Скажу то же, - спокойно ответил Христос, протягивая свои ноги, дабы воины обвязали их вокруг столба крепче.

Люди начали подходить ближе. Круг их еще плотнее сжался вокруг места допроса.

Воины, привязав Христа к деревянному, заранее приготовленному столбу, хотели уже было поднять его и укопать в землю, как вдруг исполнитель, подняв руку вверх, остановил их.

- Стойте, - сказал он и подошел вплотную к Христу, - ты говоришь сын божий, агнец небесный? Так ведь? - обратился он к нему, хитро прикрывая один глаз.

- Да. Так говорю, - согласился Иисус, открыто и честно глядя ему  в  глаза.

- А сейчас, мы посмотрим, как отец твой тебе поможет в этом, - и исполнитель отошел от него в сторону, - воины, а ну, добейте еще одну рею к этому столбу, - распорядился он, - я хочу посмотреть, как его вера действует и действительно ли он тот, о ком говорит. Заодно, проверим его лживость наружную. Рею прибейте к его ногам, а
еще одну к плечам. Хочу распять его, как злого разбойника чтобы не ушел никуда даже после смерти своей. Пусть, птицы выклюют ему глаза, а волки распотрошат тело после казни. Никому не позволяю хоронить его, если, конечно, не сознается в вине своей перед зако­ном и императором нашим.

Воины приступили к исполнению. Наспех прибили еще одну рею со стороны спины Иисуса и еще одну в его ногах.

- Теперь, привяжите так его, чтобы тело его было распростерто на том, что соорудили, - сказал исполнитель, и воины подчинились его приказу.

Руки Христа привязали к рее на уровне плеч его, а ноги, разведя в стороны, к низу.

- Вот так-то лучше, - сказал исполнитель и приказал поднять
столб и укопать его в землю.

Пока воины исполняли это, к человеку из Рима подошел другой рим­лянин.

- Слушай, Эрмюнталь, - обратился он к исполнителю, - в твоем привезенном указе этого не было. Так что не самочинствуй.

- Не вмешивайся, - строго сказал тот, - это не твое дело. Ты лучше позаботься о себе и своей безопасности. Императору не очень нравится, что его представители на землях оных так исполняют дело оброка.

- Делаю, что могу, - отвечал Пилат, немного краснея и отступая в сторону.

- Вот и делай себе, - обозлился исполнитель, - а ко мне не лезь. Я действую по личному распоряжению императора.

- В твои полномочия это не входит, - огрызнулся Пилат и указал рукой на привязанного к столбу Христа.

- Не мешай, - строго сказал Эрмюнталь, - или я приведу сюда войско. Ты этого хочешь?

Пилат смолчал и отошел в сторону, а исполнитель, подойдя ближе к вкопанному столбу, продолжил свой допрос.

- Ну, что теперь скажешь? - слегка кривя рот и улыбаясь, проговорил он, обращаясь к Христу.

- Скажу то, что и говорил прежде, - ответил ему Иисус, сплевывая немного в сторону кровь, тоненькой струйкой набегавшей у него изо рта, ибо гвоздь один вошел ему в спину, повредив тело.

- Вижу, не сладко тебе, - говорил человек, так же кривя губами, - хочешь, я отменю казнь эту и отпущу тебя на свободу? У меня есть такое право. Только скажи о том, что ты лгал все это время и народ за собой вел в искушение супротив воли императора.

- Вижу, глуп ты и жесток очень, - торопливо ответил ему Иисус, боясь, что силы у него не хватит, и он не успеет сказать слово собравшимся людям, - но не боюсь я тебя и тем более, не сознаюсь в чем-то. Я говорю правду, ибо она есть святая.

- Где же бог, Отец твой, - кривил дальше губами человек, - где же сила твоя неумерная? А? Иль порастерял ее во лжи своей безмер­ной? А ну-ка, воин, - обратился он к одному из самых близстоящих, -   дай-ка ему под ребро копьем. Только осторожно, чтоб не убить во­все. Хочу добиться я его признания.

Воин тут же исполнил сказанное, ибо видел, как Пилат, их ближний руководитель, отступил пред этим человеком в сторону.

Копье больно укололо Христа, и он даже немного вскрикнул.

- Что-о, больно, - протянул исполнитель, - а ты думал, я играть буду с тобою. А ну, признавайся, кто послал тебя сюда и по чьему прика­зу действуешь? - и он уже сам, выхватив у воина копье, ткнул  им  в то же место, оставив после на теле кровоточащую рану.

На это раз Иисус, собравшись с силами, смолчал и только тихо за­стонал, плотно сжав свои губы.

- Молчишь, лжец поганый, - начинал заводиться и свирепеть все больше Эрмюнталь, - сейчас я досажу тебе больше. Воины, опустите крест и вбейте в его ноги по одному гвоздю. Может, ему станет от этого легче, - и он хрипло рассмеялся.

Люди недовольно зашумели вокруг, и исполнитель повернулся к ним.

- Что? Не нравится? А слушать его речи вам нравилось? Где ученики его, как мне говорили? Где?.. Я вас спрашиваю.., -  и человек немного шагнул вперед.

Люди отступили назад, пряча глаза в землю, и молчаливо продолжали смотреть на содеянное.

Тем временем воины уже опустили столб и приготовились к испол­нению сказанного ранее.

- Чего стоите? - обратился к ним Эрмюнталь, - забивайте по гвоздю в ноги, а не заговорит - то и в руки тоже, - и, подбежав ближе, он сам взял у одного воина инструмент и вколотил гвоздь в ногу Христа.

Иисус сжал зубы покрепче, и только стон вырвался из его груди.

- Молчишь,- продолжал свирепеть исполнитель и тут же распорядил­ся, - вбейте по гвоздю в руки, а затем поднимайте столб и веревки немного ослабьте. Пусть, побольнее будет.

Воины так и сделали. Слезы катились из глаз Христа, но он твердо молчал и только глухо стонал. И только, когда столб поднимали и тело немного опустилось вниз, провисая на гвоздях, из его груди донесся небольшой вскрик.

- А-а-а, заговорил, - обрадовался исполнитель, глаза которого к этому времени уже налились кровью и стали розовато-белыми, будто он не спал всю ночь и думал о чем-то, - так кто послал тебя сюда и кто велел это делать? - снова спросил он, ткнув копьем опять в то же место.
Но Иисус потерял сознание, и тело его безвольно провисло на  гвоздях.

- Привяжите крепче веревками, - быстро распорядился Эрмюнталь, опасаясь, что тело вообще упадет вниз.

Воины подчинились и исполнили указанное.

Затем по приказу окатили Христа водой, и он очнулся.

Посмотрев на людей и своих мучителей, Иисус тихо сказал:

- Верую в это и не подчиняюсь вам. Сила моя в этом. Верьте и вы, люди, - и он снова потерял сознание.

- Несите больше воды, - кричал неистово основной мучитель, - я хочу слышать его признание.

Но до воды было далеко и пришлось ждать долго. А солнце все припекало и припекало, казалось, отнимая у мученика последнюю силу.

И тогда, Эрмюнталь распорядился всем растянуться цепью и пода­вать к месту воду, дабы услышать, наконец, признание.

Люди подчинились и молча, склонив головы, исполняли указанное.

Не одну горсть воды пришлось вылить на тело Христа, прежде чем он снова пришел в себя.

Очнувшись, Иисус тихо застонал и открыл помутневшие от боли и также налитые кровью глаза.

- Что, больно? - обратился к нему мучитель, подбираясь к телу  поближе.

- Нет, - тихо сказал Иисус, - теперь, нет. Я вижу Отца моего, спе­шащего мне на помощь. Летит он ко мне с мечом большим и всей преданной ему силой.

Эрмюнталь  засмеялся.

- Где же он, твой отец? И где сила твоя, чудеса творящая. Лжец ты и злодей великий. Смерть твоя будет тебе поделом. Но вначале я хочу услышать твое сокровенное признание.

- Так слушай же, - громко и ясно ответил ему Иисус, отчего сам мучитель испугался и быстро отошел в сторону.

Глаза Христа снова наполнились живостью и блеском, а его лицо словно преобразилось.

Оно стало белым и будто из мрамора. Говори­ли только уста его, да еще глаза сверкали живым огнем.

Люди бросились на колени и принялись молиться.

- О, прости нас, сын божий, агнец небесный. Не можем помочь тебе в твоих муках. Сила не на нашей стороне.

Вначале Эрмюнталь испугался всего этого, но затем, придя немного в себя, сказал:

- Так говори же, хочу послушать я твою ложь.

- Слушайте все, - громко зазвучал снова голос Иисуса, и люди обра­тили к нему свои лица, а исполнитель опять вздрогнул, и даже му­рашки поползли по телу его.

- Я обращаюсь ко всем, - говорил Иисус, - живым или мертвым. Пусть, слушают все.

Дрожь бежала по телу людей, а волосы подымались от таких слов, а он продолжал:

- Люди земли моей, сниискал я счастье благое в рожденьи своем здесь между вас и вырос в колыбели божьей посреди земель этих, богом одаренных, дождями, потом, слезою омытых. Сниискал и участь свою здесь же. Хочу просить вас и молить об одном. Верьте себе, яко можете. Верьте в душу свою изо всех сил, ибо душа сия есть ипостась ваша и с нею будете входить в мир иной. Счастье райское обретать будете, коль душа ваша светла и чиста, кровью другой и слезьми не омрачена.  Темный ад обретать будете, коль она снизойдет до греха и вытеснит все добро, из вас же идущее. Бойтесь этого, люди, и бойтесь другого. Бойтесь веру свою омрачить участью всякою. Бойтесь уподобить себя ипостаси божьей, если вы грешны и созерцаете грех сей
где-то наружно или в сердце другом.  Я прощаюсь с вами, ибо зовет меня Отец мой родной. И хочу лишь упредить вас и любого другого, меня сейчас не слышащего. Уповайте, люди, на самих себя. Бойтесь зла, от вас самих и других исходящего. Бойтесь горечи и слезы людской по злу какому, не превзойденному в своей жестокости подобно тому, что делают сегодня со мною. Я не жалуюсь и не молю о каком-то прощении. Я и есть вера ваша в сердцах ваших. Помните это, люди, и простите за благосклонность мою к слову божьему и до вас доносящемуся сквозь сердца и уста ваши. Помолитесь за меня опосля казни моей и внесите на усмотренье свое всю благую весть о житие моем бренном и добропорядочн­ом. Не исказите самих себя в злодеяниях ваших и предательстве. Пусть, это будет вековая тайна наша. Бог наш един и всемогущ, и он объяснит дальше, что будет и ожидать чего вам самим. Я ухожу в мир иной, обещанный Отцом моим и богом единым нашим, и хочу прости­ться с вами поутру в святое воскресенье, ибо день сей вы праздником потом назовете и согласитесь с тем, что преподнесут вам уче­ники мои, разошедшиеся во все земли. Не бойтесь того, что испове­дать будут. Пройдут века и правда все одно откроется вам же. Надо верить в это, люди, ибо вера - это и есть правда. Правда жизни ва­шей на земле божьей и правда творений божьих в руках и делах ваших. Думайте об этом, люди, и никогда не успокаивайте себя достиже­нием каким. Мессия господня ниспослана вам сегодня на землю, но уповать на это не надо в думе и мысли своей. Вершите дело своим мирским трудом и боль в невозмоганье возьмите, чтоб слез не было и горечи другой в сердцах ваших, и сердцах детей ваших, и далее по роду человеческому. Дух мой обретает свою силу и обретает в вас веру о боге едином и первозданном творце нашем. Да, ниспошлет вам Отец наш благое на землю, и да, ускорит пробуждение теплоты внутри вас самих. Помолитесь об этом, когда меня уже не станет...

"Ну, хватит" - хотел было крикнуть Эрмюнталь, но губы его почему-то сжались, и он не мог произнести ни слова.

Иисус же продолжил:

- Знаю, люди. Боль сейчас гложит сердца ваши. Боитесь вы за детей и предков своих. И я понимаю зто. Отправляясь на небо, буду зорко следить за тем, чтобы правда на земле велась и соблюдалась в законе вашем мирском. Буду помощь давать коль надо, но не просите о ней, если сердце и душа ваша чернью покрыты, либо вы осоружно и намеренно делаете это. Снизойду к тому, кто более
в беде упрощен и кто более благословен сам. Хулу и всякую мирскую ублажь не потерплю вовеки. Подумайте об этом, люди. Сегодня же, я с вами прощаюсь, ибо сегодня день мой настал такой. Не опозорьте себя и не предайтесь какой огласке в вере нашей, ибо чувствую я, что кто-то хочет камень возложить среди сердец и племен равных. Постарайтесь этот камень превзойти и одолеть хулу всякую и разночтивую. Это и будет благословлением моим божьим, ибо после смерти оной, становлюсь я также им, в ряду с Отцом нашим, богом вселенским. Осязаю вас, люди, своим взором и крещу вас в последний раз, ибо глас Отца моего зовет уже к себе. Прощайте и не дайте взойти осоружному слову в вере нашей еди­ной. Аминь.

Сказав так, Иисус взглянул на людей, и душа его отлетела в небо. Голова упала вниз, тело осунулось и глаза закрылись.

- Умер..,умер.., - пронеслось по толпе, и люди в беспокойстве оглядывались по сторонам, словно боясь какого-то гнева божьего.

Но его не последовало, и минуту спустя, словно придя в себя, тот же люд закричал во все стороны.

- Иисус помер, царствие ему небесное. Надо молить о прощении бога нашего единого, - и все бросились на землю на колени.

В ту же минуту словно очнулся и Эрмюнталь, срывая свое горло в крике.

- Встаньте, иначе я навек изгоню вас с этих земель. Встаньте, я приказываю вам, - и он, подбежав к кольцу людей, тыкал в них обратной стороной копья, дабы поднять их на ноги.

Но люди не слушались его и еще усерднее молились.

Тогда, исполни­тель приказал воинам разогнать их всех по домам, и те подчини­лись.

Людей били, тыкали в них копьями и потихоньку загоняли об­ратно в селение.

Пилат же, оставшись на месте, подошел к Эрмюнталю и сказал:

- Ты поступил несправедливо с ним, - и он указал рукой на Христа, до сих пор висевшего на столбе, - об этом я доложу лично  императору.

- Ты..,ты.., - задыхаясь и краснея, говорил исполнитель, - как

смеешь мне перечить. Ты знаешь, о чем тут написано? - и он ткнул пальцем в пергамент.

- Да, знаю, - отвечал ему Пилат, - там написано о решении суда, которого, кстати, не было и написано о наказании. Ко всему  этому, там не сказано ничего о смертном приговоре.

- Откуда.., откуда ты это знаешь? - также задыхаясь спрашивал  Эрмюнталь.

- Я читал сам его, когда ты спал в моем саду, - ответил Пилат и отвернувшись пошел в сторону селения.

- Ты куда.., куда? - снова задал вопрос исполнитель.

- К людям, - спокойно ответил Пилат, - пойду успокою их сам. Не бойся, говорить о том не буду. Все равно ведь дело уже сделано, - и, обернувшись вторично, пошел вслед за людьми.

- Ну, и иди, - зло сказал ему вслед Эрмюнталь  и сел на рядом лежащий большой камень, ожидая прибытия своей охраны.

Возле него совсем неподалеку осталось только три воина, но этого ему казалось сейчас мало, и он немного с тревогой смотрел в сто­рону уходивших людей.

- Дурни, - проговорил он тихо, думая о мирянах, - поверили этому  лгуну, - и Эрмюнталь посмотрел в сторону висевшего Христа, - эй, воин, - крикнул он одному из стоявших неподалеку воинов.

- Слушаю тебя, повелитель, - сказал тот, подойдя ближе.

- Посмотрите, не жив ли он еще? - приказал исполнитель, - и если мертв, то снимите его со столба, а тело унесите куда-нибудь  подальше.

- Сейчас исполним, - ответил тот и пошел к остальным.
Эрмюнталь видел, как кто-то из воинов поднес к телу Христа на копье кусок шерсти, обмокненной в кислую жидкость, и приложил его к ране.

Тело не дернулось и продолжало висеть. Тогда, воины вместе опустили столб и, освободив тело, понесли его в сторону больших камней.

Спустя некоторое время они возвратились, доложив о проделанной работе.

- Хорошо,- бросил Эрмюнталь им, - отдыхайте здесь, - и он указал свое  место, - а я схожу посмотрю на него сам.

Воины подчинились, а исполнитель пошел к месту.

Пробравшись по узкой тропинке вверх и оказавшись на каком-то небольшом плато, выступающем немного вперед на самой горе, Эрмюн­таль оказался лицом к лицу с мучеником.

Тот лежал на одном из камней, а из его ран по-прежнему немного вытекала кровь, обагряя собой землю под ним.

На секунду исполнителю показалось даже, что тот жив, но подойдя еще ближе и осмотрев как следует, он все же убедился, что Иисус   мертв.

- Вот так-так, - прокудахтал Эрмюнталь, - вот и сын божий. Взял и умер. Просто так, - и ему почему-то стало смешно.

Он засмеялся довольным и хриплым голосом.

Внезапно щеки его раздулись, а глаза, и до того красные, налились еще больше кровью. Горло словно сдавило чем-то и не давало дышать.

Он хотел осво­бодиться от этого, но ничего не получалось, и уже думал, что на­ступил конец и ему самому.

Но в самый последний момент, когда, казалось, у него вышли все силы, ему вдруг стало легче и давле­ние ослабло.

Тело судорожно начало изрыгать на землю разную внутреннюю слизь, а спустя еще несколько секунд, он прокашлялся.

Эрмюнталь, спотыкаясь и хватаясь за камни, начал пробираться об­ратно, но, сделав всего лишь несколько шагов, остановился и замер.

Словно какая-то сила заставила его это сделать и обернула голо­ву почти на 180 градусов.

Что-то хрустнуло внутри, но боли он не почувствовал.

И вдруг Эрмюнталь увидел восходящего к верху Христа и безжалостно смот­рящего на него.

Он потянулся было к нему рукой, но почувствовав что-то очень горячее, резко одернул ее назад.

Тело Христа взмылось выше и удалилось в небеса. Эрмюнталь не мог поверить глазам своим и закрыл их на мгновение.

Открыв же, снова посмотрел и не увидел ничего, окромя окровавлен­ного камня и такой же части земли.

Он бросился бежать назад. Сила отпустила его, и Эрмюнталь несся по камням, словно взбелененная лошадь.

Очутившись возле воинов, мирно разговаривающих между собой, он облегченно вздохнул и подошел к ним.

- Где он? – почти выкрикнул исполнитель, отчего воины испуганно вскочили, смотря  на  него.

- Там, где же ему быть, - испуганно проговорил один из них и указал рукой на то место.

- Я ничего там не нашел, - гневно сказал Эрмюнталь, - идите и  пpинесите  тело  обратно.

Воины, посмотрев на своего начальника недоуменно, пошли исполнять   указание.

Эрмюнталь сел на тот же камень и потер шею руками. Она до сих  пор болела и словно онемела.

Спустя немного времени, воины возвратились и принесли тело обратно,   недоуменно поглядывая на своего начальника.

Эрмюнталь сам не поверил своим глазам. Тело Христа безжизненно волочилось по земле,  оставляя  кровавые пятна.

- Стойте, - приказал исполнитель и подошел сам к телу.

Это был действительно Иисус, совсем немного времени назад улетев­ший на его глазах в небо.

"Что такое? - подумал про себя Эрмюнталь, - я схожу с ума?" Но воинам сказал:

- Отнесите его к столбу и снова приколотите гвоздями, чтоб не убегал больше, а затем поднимите столб и укопайте хорошо, - распорядился он.

Воины опять непонимающе посмотрели на своего начальника, но все же исполнили указание.

- Погодите, - остановил Эрмюнталь их, завидя, что те собираются уже поднимать, - я сам проверю, - и он подошел поближе.
Удостоверившись, что все в порядке, исполнитель, отойдя в сторону, приказал поднимать.

Воины начали исполнять указание. От веса мертвого тела и не рав­новесия подъема поперечная рея перекосилась, и тело приняло не­много другой вид.

Одна рука стала выше другой, а ноги в коленях немного выгнулись вперед.

Эрмюнталь снова испугался, что Иисус жив и подбежал поближе, чтобы самолично удостовериться в этом.

Но и на этот раз все бы­ло, по его мнению, в порядке.

На всякий случай он вогнал копье между ребер мученика и немного покрутил им со стороны в сторону,

Все было тихо. Тогда, римлянин самолично привязал ноги к основному столбу и поочередно вбил в них гвозди, приговаривая при этом:

- Теперь, ты от меня никуда не уйдешь. Будешь висеть здесь, пока тело твое не обезобразят птицы и не обглодают звери.

Воины в страхе отступили немного назад, так как им становилось это уже совсем непонятным.

Сделав задуманное, Эрмюнталь отошел назад и опять уселся на ка­мень, оттуда наблюдая за висящим телом.

Воины расположились неподалеку, бросая косые взгляды на своего начальника.

Прошел час, а основная группа еще не возвратилась.

Солнце уже катилось к закату, и Эрмюнталь начал побаиваться, что ему придется заночевать здесь, возле его мученика, распятого на столбу.

Что-то невероятно большое вселяло ему этот страх. И он никак не понимал, откуда берется все это.

Исполнитель встал и походил немного. Воины обеспокоенно посмот­рели на него. Тогда, он снова сел и принялся что-то про себя бормотать.

- Где же они? - наконец, не выдержал Эрмюнталь и опять вскочил  на    ноги.

Ответа не последовало. Воины молча смотрели на беспокоящегося начальника и не предпринимали никаких действий.

- Что вы сидите? - выругал он их, - посмотрите, не идут ли сюда? – и подчиненные бросились в разные стороны.

- Никого нет, - доложили они спустя минуту и снова молча уставились на начальника.

Эрмюнталь покрутился еще с минуту, не зная, что ему предпринять, а затем сказал:

- Все. Едем. Не будем дожидаться ночи. Этот пусть висит, как я и сказал ранее. Давайте моего коня.

Спустя минут пять все ушли с этого места, оставляя за собой лишь смерть, тело Христа на столбе, немного покосившегося в сто­рону, и пятна сухой на камнях крови.

Всадники удалялись, а солнце сползало все ближе и ближе к гори­зонту, пододвигая к месту казни вечер и желаемую для смерти темноту.

Так прошло еще часа два.

Тело продолжало висеть, сохраняя свое немое молчание, а солнце клонилось еще ближе к закату.

Наконец, первые сумерки начали обволакивать это место, и столб немного пошатнулся.

К нему со всех сторон подходили люди, все в черном одеянии, и под покровом надвигающейся ночи снимали тело и опускали на землю.

Кто-то подстелил под него большой отрез холщевой ткани, и на нем тело было вынесено подальше от этого места. Его пронесли по той же узкой тропинке вверх и возложили на тот же камень, окровавленный им еще ранее.

После этого люди принялись носить большие камни и окружать ими мученика, образуя таким образом нечто вроде пещеры, сделанной людскими руками.

Спустя час работа была завершена, и возле входа собрались все участники этого.

Они молча склонили головы в поклоне, а затем стали на колени и произнесли молитву. Затем, поднявшись, так же тихо удалились от этого места.

Взошла луна и осветила лучше всю местность.

Темные фигуры уходи­ли в сторону, лишь иногда останавливаясь, оборачиваясь и кланяясь месту.

На небольшую часть, занимаемую самим плато, вышел человек, до это­го издали наблюдавший за происходящим.

Он также стал на колени и, почтительно склонив голову, произнес молитву. Затем встал и тихо сказал, обращаясь к телу Христа.

- Я знаю, тебя нет уже больше на этой земле, агнец божий. И уходил ты не так, как подобало бы тебе. Но выслушай меня в последний раз. За тебя ратовал бы я, если бы не скованы были мои руки очерненной властью. Я верю в тебя и бога нашего единого и хотел бы больше постичь в вере этой. Но ты умер, так и не научив меня до самого конца этому. К кому же я  теперь пойду, - и человек заплакал.

Постояв еще немного, он отошел и, взявшись за большой камень,  подкатил его к входу в пещеру, при этом так же тихо произнеся:

- Это дань тебе моя последняя. Видел, что мог, но не сотворил этого. И потому, верю я тебе и Отцу твоему также. Отдыхай, агнец, и да, воцарится имя твое в устах наших. Ты не желал зла и творил добро.

Прислонив камень ко входу и еще раз поклонившись, человек удалился, а вскоре где-то внизу послышался небольшой шум, а затем дробный шаг лошади, уносящей на себе всадника.

Прошло еще немного времени и к тому же месту подошли двое.

Один из них сказал другому:

- Я побуду здесь немного, а ты посторожи снаружи.

- Хорошо, - ответил второй и занял место на узкой тропинке.
Первый вошел в пещеру и, осмотрев в свете луны тело, произнес:

- Нелегко же тебе пришлось. Знаю это. Но все же, ты поборол их своею силою. А потому, понесу я тебя на руках к месту новому твоему, а назавтра укажу об том людям.

Он взял тело Иисуса и вынес из пещеры. Затем, положив на что-то и на землю, прикрыл вход камнем.

- Поехали, - тихо сказал он, подзывая к себе второго, стоявшего на страже.

Тот кивнул головой, и спустя минуту они вместе с телом удалились. Их уход снова покрыла густая темная ночь и заслоненная чем-то луна.

Так закончился этот день, печально торжествующий о вере человека в то, что ему казалось на тот момент самым главным в людской жизни на земле, а также о вере в самого себя и силу своего внут­реннего величия.

Никого не оказалось рядом, чтобы помочь ему, хотя рядом стояли люди.

Никто не сказал и слова супротив этого, хотя рядом были не немые.

Никто не отказался от этого, хотя знали, что это неверно и несправедливо.

Так были ли они, эти люди, или, может, их и не было вовсе там рядом?

Такой вот вопрос, совсем простой и очень сложный, даже в настоящем людском понимании.

Все же, кажется, были, только противостоять не могли силе власти того закона, утвержденного ими же и подтвержденного на своей собственной крови, и не могли уберечь его от этого от своей малой духовной силы, обозначаемой просто совестью пред самим собою и перед всеми.

Но на этом история эта не заканчивается, а только набирает свой оборот, ибо надо все же узнать всем, как получилось так, что люди сами себя обрекли на изгнание и как опорочили сами себя, создав после славу жестокого и умонепостижимого предательства.

Надо узнать и о том, что кроется за всем этим, а также подумать немного - почему все случилось именно так, а не по-другому.

И о том наша следующая глава, повествующая обо всем и дающая жизнь новому во времени истории самого Христа, ниспосланного действительно сверху и обагренного своей собственной кровью, как достижение участи высшей человеческой мысли в существующей апосторали времени.

"И имя его не увянет, и подвиг его не забыт будет", - так гласит библия, и так гласит весь мир, знающий о нем и возжелавший при­нять его, как единого творца их мысли-завета.

  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО

 

Наступило утро. Солнце уже ярко освещало землю, когда к месту распятия приблизилась группа людей.

Не обнаружив тела на месте, люди удивленно переговаривались между собой, жести­кулируя при этом руками.

Когда вдруг один из них, заметив большую гору сложенных камней, указал в ту сторону рукой и сказал:

- Наверное, его положили туда, чтобы никто не видел тела, - и вся группа устремилась вверх по узкой дорожке.

Подойдя к самой пещере, люди отодвинули камень, прислоненный к ее входу, и один из них вошел внутрь.

- Здесь нет никого, - удивленно воскликнул он, осматривая место подле большого камня, - но здесь было оно. Все в крови вокруг.

Люди поочередно заходили внутрь и убеждались в этом же.
Удивление росло, а вместе с этим возбуждались и голоса.

- Кто жe построил это за ночь? - говорили одни.

- И куда делось тело? - спрашивали другие.

- Я знаю, я знаю, - вдруг закричал кто-то из их группы.

К нему обернулись все лица присутствующих.

- Я знаю, - скромно повествовала фигура в темном одеянии,  - его забрали на небо. Помните, он говорил нам об этом.

- Но как? - удивлялись люди.

- Он вознесся, - сказала та же фигура, снимая свой капюшон с  го­ловы и обнажая свои волосы наружу.

- Мария? - удивились многие, - тебя же изгнали с племени. Что ты здесь делаешь? И откуда это знаешь? - спрашивали люди.

- Знаю, знаю, - опять повторяла женщина, - мне так кажется и я верю в это. А еще, я слышу что-то такое.., - и она вся вдруг напряглась, а лицо немного покраснело.

- Что слышишь? - обеспокоились люди, не понимая, о чем она говорит.

- Я слышу голос его откуда-то издали, - еле выдавила из себя обрадовавшаяся этому женщина.

- И что? - спрашивали люди, обступая ее кругом.

- Он говорит.., он говорит, что., чтобы мы шли назад, а затем
поднялись на противоположную сторону гор. Там он снизойдет до нас и скажет что-то...

- Что, что скажет, - спрашивали в тревоге люди.

- Не знаю, он не говорит этого, - отозвалась Мария, - он говорит, чтобы мы все шли к тому месту.

- Куда же? - спросили люди.

- Я поведу вас, - то ли сама решила, то ли передала то, что ей
сказали, но так ответила всем женщина, поворачиваясь обратно и уходя по тропе вниз.

- Так веди же, веди, - забеспокоились люди, - хотим узреть его самолично, - и все бросились за Марией в дорогу.

Так они шли и шли, и уже солнце довольно высоко поднялось над ними, пока вдруг Мария не остановилась и села.

- Что с тобой? - обеспокоились люди, - не можешь больше идти?

 - Нет, - помотала головой и ответила им женщина, - мы пришли. Те­перь ждите, пока солнце встанет над нашими головами.

Все подняли взор вверх и посмотрели на небесное светило. Оста­валось совсем немного.

- Отдохните, - ровным и спокойным голосом сказала Мария, и люди ей подчинились, располагаясь прямо на земле подле нее самой.

Прошло некоторое время. Стояла тишина, и только где-то пели одиноко птицы, да еще маленькие зверьки насвистывали свой мотив.

Вдруг, пение и свист прекратились. Мария словно ожила.

- Встаньте, люди, - сказала она тем же голосом, и даже немного ударяя на этом, сама также поднялась.

Люди подчинились ей, и все встали.

- Протянем руки к небу и станем все на колени, - продолжала речь свою женщина.

Все так и поступали.

Теперь, слушайте меня и повторяйте.

- Слушаем и повторяем, - ответили ей люди, так как были уже обу­чены этому самим их спасителем.

- Иисус наш, живой и невредимый.., - начала говорить Мария, а люди за ней вторили.

- Снизойди к нам с небес и покажи лик свой святой, -продолжала она говорить, а люди повторяли эти слова.

Она говорила дальше и дальше, пока солнце не стало ровно над их головами, и тут пред всеми впереди на небе возник лик Иисуса, а затем и тело его в своем целом состоянии.

- Христос не умер, он жив остался и вознесся на небеса, -сказала в тот момент Мария, указывая рукой на лик святой, почти в упор смотрящий на всех их с небес.

- Христос воскрес, воистину воскрес, - продолжала женщина, не отводя взгляда от лика Христа, явившегося  всем им на небесах божьих.

- Слушайте, что вам скажу я, - неожиданно для всех прозвучал голос Иисуса, и люди упали головами вниз, - Поднимите головы и слушайте, - снова раздался тот же голос, а люди ему подчинились

- Я есмь Бог и воцаряюсь на небе в глазах ваших ясных. Видите ли вы меня все?

 - Видим, видим, - повторяли хором люди, глядя неотрывно в святое очертание образа Иисуса.

- Тогда, слушайте и внемлите, что вам скажу я в день своего вознесения на небеса. Скажу вот что. Дарю жизни вам всем и царствие на небесах, если от слова своего не отступите и разнесете повсюду по земле то, что сейчас узрели и услышали в гласе моем неземном. Если донесете до всех племен об этом и укажите на то, что я есть для них всех бог единый в едином облике Отца своего и святого духа. Скажете также, что токмо я есмь бог на земле и на море, и в небесах также, и рядом с отцом своим теперь состою я и обладаю силой тройною. Оповестите об этом люд весь и учеников моих. Сделайте это, и я вечно проложу вам дорогу в памяти людской и почитании, яко святых каких.

- Сделаем, - уверенно отвечали люди и склоняли головы вниз.

- Смотрите на меня и запоминайте, - гласил голос Иисуса с небес, - и детям, и внукам своим передайте об этом. Пусть и они помнят лик сей, из самих небес взятый. Время мое подошло и скажу бегло. Возрадуйтесь моему спасению и воцарите праздник святой воскрешения из мертвых в вечное житие на небесах. Об этом также поведайте всем. Передайте мое благословление на труд мирской и жизнь вашу. На сиим прощаюсь с вами и ухожу.

Лик и образ весь начал постепенно угасать и вскоре исчез с небес вовсе.

Люди стали усердно молиться о его возвращении, но тот же голос сказал:

- Не молитесь об этом. Еще рано. Делайте то, что сказал я и на этом прощайте.

Голос исчез, а люди ему подчинились.

Тогда сказала Мария, прозванная Магдалиной за глас святой, ей явившийся впервые:

- Люди, запомним день этот и воскресим в памяти его в любое время. Возьмем слова эти за веру нашу и обретем в них оный смысл всех деяний наших. Христос - спаситель наш воскрес!

- Воистину воскрес и явился пред наши очи, - отвечали ей хором люди.

- Это и будет поминанием о дне этом и не забудется во веки веков, - сказала Мария и пошла в сторону селения.

- Куда ты? - заволновались люди, - тебе же нельзя туда. Ты ведь  изгнана.

- Да, - отвечала Мария, - была изгнана. Но теперь, лик, явившийся всем нам, освятил и очистил меня полностью, и я пойду оглашать волю его, несмотря ни на что.

- Что ж, и мы также пойдем, и исполним волю его, -поддержали люди и бросились за ней следом.

Возвратившись в селение, когда солнце уже клонилось к закату, они вместе рассказали о виденном и услышанном, и люди все поверили им, ибо верили в самого Иисуса еще при жизни его, и еще больше поверили, когда уже на следующий день, примерно в то же время, сюда прибыли воины и произвели обыск, дабы узреть и найти тело Христа.

И тогда, люди поняли свою прежнюю ошибку и бросились было на вои­нов, кто, с чем мог. Но Мария остановила их, сказав при этом:

- Люди, вернитесь и сложите свое оружие, ибо бог наш Иисус, и Отец его, вместе духом святым окруженные, учили нас вере и делу святому. Пусть, исполнят они долг свой по службе, а мы свой по вере нашей. Помолимся, братья и сестры, и да, услышит нас сам бог, ибо тело
его уже на небесах процветает, и нам нечего за него бояться.

Люди послушались ее и стали молиться.

Воины же, порыскав вок­руг, но так ничего и не найдя, удалились из селения.

- Видите, - сказала Мария, поднявшись с колен, - они ушли и не при­чинили нам боль, окромя небольшой разрухи домов наших. Но, слава богу нашему, не пролилась чья-то безвинная кровь. Слава Христу - спасителю нашему, и слава. Отцу его, богу вселенскому.

- Слава, - воскликнули люди и поклонились при этом, после чего снова помолились и разошлись по домам.

Весть об исчезновении тела дошла до Пилата и Эрмюнталя.

Его воины привезли ее в город на следующий день.

- Вы все обыскали? - спрашивал сурово он старшего из них.

- Да, все, - ответил ему тот, слегка преклоняя свою голову.

- И что, нигде нет?

- Нет, - ответил тот же.

- Хорошо, иди, - отпустил Эрмюнталь воина и, обратившись к Пилату, сказал, - что думаешь произвести по этому поводу?

- Ничего, - спокойно ответил Понтий.

- Как? - вскричал исполнитель, - ты допустишь, чтобы это сумасбродное стадо над нами издевалось, пряча где-то тело среди камней или закопав куда-то?

- Они не издеваются, - отвечал Пилат, - я верю им. Тела там нет.
От удивления у Эрмюнталя глаза расширились, и приоткрылся рот.

- Почему ты веришь этому? - наконец, отозвался он после небольшой  паузы.

- Верю потому, что сам узрел лик его сегодня поутру возносящийся  на  небо.

- Как? – удивился  Эрмюнталь. - Как это было?

- Не знаю, - ответил Понтий, - возник облик его предо мной, а затем  исчез. Я еще и подумал тогда об этом.

-  Не-е-ет, нет! - закричал гневно исполнитель, - я не верю всему  этому. Он человек, простолюдин. Он не мог испариться отсюда. Значит, его укрывает кто-то. Где его ученики? Я доберусь до них и выжму все соки. Я выжму соки и из людей, окружавших его в последнее вре­мя.

- Они не виновны, - сказал Пилат, отходя немного в сторону и обо­рачиваясь к немy, - a ученики его тебе ничего не расскажут.

- Скажут, скажут, - так же зло говорил Эрмюнталь, - я добьюсь их признания и доложу обо всем в Рим.

- О чем? - спросил Пилат, глядя ему в глаза, - о своих зверствах и распятии ни в чем неповинного человека? Ты об этом хочешь рассказать? Да?

Эрмюнталь, ничего не ответив, вышел из комнаты и куда-то быстро зашагал.

Вскоре послышался и спешный топот его подчиненных, а за­тем фырканье лошадей и скорый их шаг.

Отряд уходил снова на поиски тела спасителя. И возглавлял его сам Эрмюнталь, гордо восседающий впереди на своей лошади и гневно осматривающий все вокруг.

Этому человеку, если вообще его можно было так назвать, казалось не было дела ни до кого и ни до чего. То же касалось и его спут­ников.

Они разгромили на ходу, проезжая мимо, небольшой базар, а за­тем врезались в какую-то большую группу людей, собравшихся по какому-то случаю возле одного из домов.

Разогнав их, отряд поспешил дальше и совсем скоро покинул город.

Лошади несли всадников, не умолило стегающих их самих, вперед к намеченной цели - в селение к тем самым людям, которые первыми узрели Христа и первыми же увидели его собственную смерть.

Ближе к вечеру они были на месте.

Солнце еще не сильно клонилось к закату, но до наступления сумерек было нe так уж и много.

Воины согнали всех жителей на площадь, где исполнитель произнес свою речь.

- Люди. Я знаю, вы виновны во многом. Это вы дали приют тому злодею, распятому мною три дня назад, и вы же его укрываете сейчас, точнее, где-то прячете его тело. Я приказываю вам незамедлительно указать, где оно или вас подвергну жестокому наказанию. Кто ука­жет мне то место или принесет само тело, то получит награду - тридцать серебряников. Я ожидаю до заката солнца.

После произнесенных слов, Эрмюнталь пошел к одной из хижин, где его воины уже оборудовали место под ночлег.

Жители же остались на площади, тревожно переговариваясь между собой и не зная, что им предпринять.

Наперед вышла Мария, исцеленная Христом от блудства всякого, и сказала:

- Люди. Братья и сестры. Не посрамим сами себя и выстоим в борьбе этой. Нам некого выдавать или кого-то предавать. Иисус, бог наш и спаситель, вознесся на небо, и тела его нигде нет. Помолимся господу нашему и Отцу его, и преклоним колени пред святым духом, им
осязаемом. Честь и хвала господу нашему за его доброту и чистосердечие. Многие века ему жизни. Аминь.

Люди стали на колени и начали молиться. Молитва возносилась в не­бо и заполняла собой пространство.

Эрмюнталь спросил у воина, его охранявшего:

- Что они там делают? Отчего шум такой?

- Молятся, - отвечал ему тот.

- Как это? - удивился исполнитель, - я ведь приказал другое?..А откуда ты знаешь о том? - спросил начальник, - ты что, тоже веруешь в это?

- Нет, не верую, - быстро ответил испугавшийся воин, - но я слышал об этом.

- От кого же? - хитро прищурил глаз исполнитель.

- Так, от других, - нехотя произнес воин.

- Ты что-то скрываешь? - грозно сказал ему Эрмюнталь, - а ну, говори, кто распространялся об этом?

- Я не знаю, не знаю, - испугался еще более прежнего воин, -
мой друг говорил так.

- Кто он, твой друг и где он? - строго спросил повелитель, -позови его сюда и скорее.

- Сейчас, сейчас, - ответил тот и выскочил из хижины.

Вскоре туда же вошел другой воин и поприветствовал своего началь­ника.

- Ты знаешь о вере новой? - строго спросил Эрмюнталь. - Что точно ты знаешь?

- Многого я не знаю, - честно признался тот, - но так, кое-что мне рассказывали.

- Кто рассказывал?

- Один мой давний знакомый.

- Кто он? – продолжал  настаивать  исполнитель.

- Он служит у Пилата, - ответил  воин.

- А-а, - протянул Эрмюнталь, размышляя про себя, - значит, Пилат  также замешан в этом. Так, так, так.., - и он постучал пальцем себя по лбу.

- Нет, нет, я не говорил этого, - испугался сам своих слов воин, это не господин, а воин.

- Кто же этот воин? Имя его какое? - строго спросил Эрмюнталь.

- Вартакс, - ответил подчиненный, - он служит у Пилата в охране.

- Хорошо, я поговорю с ним по приезду, - удовлетворился этими ответами начальник, - а  теперь, иди и молчи. Понял?

- Да, - ответил воин  и  удалился.

- Это хорошо, - тихо сказал и потер руки Эрмюнталь, - значит, я смо­гу убедить императора в своей правоте. Что ж, Понтий, посмотрим, кто из нас проворнее. Ну ладно, об этом позже. Надо тело сейчас найти, - и он позвал своего охранника.

- Что там происходит? - спросил исполнитель, - они до сих пор молятся?

- Нет. Уже стоят  и о чем-то беседуют.

- Так иди и послушай о чем, - распорядился римлянин и прилег  на  свою постель.

Спустя минуту воин возвратился и доложил:

- Они беседуют о том же, что и раньше.

- О чем? - почти сорвался на крик Эрмюнталь.

- О боге и Отце его, о вере ихней, - открыто и прямо сказал воин.

- Ну, что ж, я им давал время, - гневно сверкнул глазами исполнитель, - вели всем окружить их и не выпускать никого без моего ведо­ма. Я буду производить дознание.

- Слушаюсь, - ответил охранник и вышел наружу.

Спустя пять минут все было готово, и тот же человек доложил об этом начальнику.

Эрмюнталь вышел из хижины и направился к людям.

Солнце уже сади­лось, и начинали пробегать первые тени приближающейся ночи.

Исполнитель приказал приготовить костры для освещения, ибо собрал­ся производить дознание всю ночь.

Воины и часть жителей исполнили указание и вскоре вокруг образо­валась большая гора дров.

- Вот теперь, начнем, - удовлетворенно и громко сказал повелитель.- Люди! Я вам давал время подумать. Вы решили по-своему. Что ж, за не  подчинение власти и закону будете наказаны, но вначале я добьюсь все же того, зачем сюда приехал. Где тело Христа? Кто его спрятал и куда дел? Я хочу видеть его здесь возле ног моих, - и он указал пальцем место возле себя, - спрашиваю еще раз. Куда вы дели тело? Кто готов отвечать?

Люди молчали и с опаской смотрели на дознавателя. Им было не понят­но, чего он от них требует, ибо они знали точно и уверены были в  этом, что Иисус поднялся на. небо. Вышла вперед всех Мария и сказала:

- Римлянин, люди не виновны. Христос вознесся на небо. Я это видела сама и со мной другие. Тело его там, и никто не способен возвернуть его вновь.

- Cтepвa, - проговорил, задыхаясь, Эрмюнталь, - не было этого, сознай­ся.

- Было. Я сама это видела, - упорно продолжала твердить женщина.

- Эй, воины, - позвал исполнитель охрану, - волоките ее сюда и разожгите костры, а то что-то темновато стало. Мне не видно их всех.

Охрана подвела Марию к исполнителю, и тот в упор задал ей тот же вопрос.

Женщина повторила свой ответ. Тогда, разъяренный Эрмюн­таль крикнул:

 - Кто подтвердит слова ее? Выходите все сюда.

Наперед и ближе к разгоравшемуся костру вышли люди. Их было мно­го, и римлянин даже не поверил глазам своим.

- Что-о? - протянул он удивленно, - вы все это видели?

- Да, видели, - отвечали люди, смотря дознавателю прямо в глаза.

- Я не верю этому, не верю, - почти кричал, задыхаясь в очередной  раз, Эрмюнталь.

Он подбежал к костру и взял оттуда горящую головню. Затем подбе­жал к Марии и еще раз спросил:

- Видела ли ты, как он вознесся? Признавайся или я выжгу тебе  твои глаза.

- Видела, - ответила женщина и подняла глаза к небу.

- Так получи за зто, - со злостью произнес исполнитель и ткнул  горящую головню ей в лицо.

Пламя охватило ей волосы, а горящий конец опалил брови и сжег немного кожи на лице.

Но женщина не отступилась, и только слезы потекли из ее глаз.

- Говори же, стерва, что ты врешь и обманываешь всех, кто сзади. Говори.., ну!.. - бесновался Эрмюнталь и тыкал во все части ее лица и тела горевшую головню.

Мария плакала, но молчала. Молчали и люди, стоявшие подле ее и по­зади.

- Не верю этому, не верю, - кричал исполнитель и снова, и снова набрасывался на бедную женщину.

Постепенно ее лицо превращалось в какую-то темную массу, и это еще больше разозлило римлянина.

Наконец, он бросил головню обратно в костер и в который раз спросил:

- Так, где тело Христа?

- На небесах, - еле выговорила женщина и тут же свалилась на  землю, потеряв сознание от многочисленных ожогов.

Эрмюнталь отступил немного назад, а затем, обратившись к остальным, сказал:

- Эта женщина сумасбродна и ничего не видела такого. Что скажете на это вы или я поступлю так же?

Люди молчали, и стояла тишина кругом.

Только тихий стон вырывал­ся из груди Марии, лежащей подле ног своего мучителя, да еще треск костра говорил о своем присутствии.

Воины напряженно всматривались в большую группу людей.

Казалось, она вот-вот взорвется и сомнет их своей силой. Но этого не последовало, и они немного успокоились, опустив мечи свои ниже.

- Ну так что, будете говорить или нет? - вновь закричал исполнитель и, взяв новую головню из костра, приблизился к одному из мужчин.

Bсe  упорно сохраняли молчание.

Но вот, из среды людей, стоявших позади, вышел один человек, весь в темном, и приблизился к костру.

- Я скажу вам все, - сказал он, прикрывая свое лицо рукой, дабы его не видели остальные.

- Кто ты? - задал вопрос Эрмюнталь, не ожидавший такого исхода.

- Я ученик его и буду говорить только с тобою наедине.

- Хорошо, - согласился исполнитель, - пойдем в дом, там  и поговорим.
- Постой, римлянин, - обратился к нему тот же, - я хочу, чтобы ты ос­вободил всех этих людей и дал слово, что не причинишь им зла больше, и что уйдешь отсюда, узнав обо всем правду.

- Хорошо, - согласился Эрмюнталь, - даю такое слово, - и приказал  воинам отпустить всех жителей по домам, - пойдем же, - пригла­сил он ученика в дом.

И они ушли.

Люди же, постояв немного, бросились к Марии и окружили ее плотным кольцом.

- Кто это был? - слабо спросила она у склонившегося над ней  человека.

- Это Иуда, - ответил тот, - один из учеников Христа. Он сам вызвал­ся рассказать римлянину все. Наверное, деньги его искусили. Те тридцать монет, которые тот обещал.

Другие посторонили говорившего и, подняв Марию на руки, зашали к одной из хижин, где, уложив в постель, смазали раны соком жимо­лости, как учил Христос.

В это время Эрмюнталь уже говорил с Иудой.

- Что же ты хочешь мне рассказать? - спросил он вежливо и дружелюбно.

- Я хочу сказать, что вера сия, какой учил меня Иисус, огромна и будет распространена везде, - ответил Иуда.

 - Ты что, издеваешься надо мной, простолюдин? - взревел взбеленившийся исполнитель, - а ну, говори правду или я прикажу тебя повеси­ть на первом суку, но перед этим заставлю признаться привселюдно, что ты предал Христа.

- Что ж, вешай, - спокойно ответил тот, - учитель учил нас не бояться смерти. А в своей вине я никогда не сознаюсь. Можешь на это не рассчитывать. Тело Христа, учителя нашего, на небо вознеслось и искать его смысла нет. Пора бы тебе в это поверить и самому.

- Да, - сказал внезапно успокоившись, Эрмюнталь, - я поверю в это, поверю. Только я сделаю немного по- другому.

- И что же? - спросил Иуда, простодушно устремляя свой взгляд на него.

- Об этом узнаешь позже, - криво усмехнулся римлянин, -  а сейчас, иди к своим людям. Я больше никого не трону, можешь не волноваться. Я ведь дал слово, верно? - и снова Эрмюнталь покривил в улыбке губами.

- Тогда, прощай, римлянин, - так же просто отвечал ему Иуда, - и да, благословен будет путь твой обратно.

С этими словами он вышел и направился к людям, все еще толпившим­ся на площади.

- Что, что ты ему сказал? - тревожно спрашивали люди, вглядываясь Иуде в лицо.

И пока тот собирался что-то сказать, наружу вышел Эрмюнталь и громко произнес:

- Коня быстрее. Всем сбор. Едем за телом. Ах, да. Я и позабыл, - сказал он уже потише и, подойдя чуть ближе, бросил Иуде под ноги тридцать монет, - на вот, возьми. Ты заслужил это. Теперь, мне ничье признание не нужно, - и римлянин громко и хрипло засмеялся.

Люди ошарашено смотрели на Иуду и потихоньку отступали в сторону.

Тот же, ничего не понимая, не мог вымолвить и слова. И снова Эрмюнталь весело и торжествующе засмеялся, а потом громко сказал, садясь уже на поданного ему коня.

- Не верьте ему, люди. Он сознался, что это он закопал тело Христа и  теперь я поеду за ним. Но его можно понять. Вера ему ничего не дала, а я дал денег, - и опять на площади раздался  адский  смех  исполнителя.

Уезжая и пришпоривая своего коня, отчего тот встал на дыбы и зар­жал, он закричал:

- Я привезу вам его сюда завтра поутру, вашего Христа. Пусть, все узреют, что он никуда не делся. Правда, червь, наверное, попортил его лицо, но ничего, вы его все равно узнаете.

И с этими словами отряд выехал из селения.

Люди гневно смотрели на Иуду, как-то сжавшегося под их пристальн­ым взглядом и не знающим, что сказать в свое оправдание.

Наконец, он выдавил из себя.

- Я ничего не делал такого. Вы же сами знаете, что Иисус вознесся. Я спас вас от жестокой расправы, - и Иуда удивленно смотрел на лица, его окружающие со всех сторон, - верьте мне, люди!

Но они ему не поверили. Деньги, брошенные римлянином, были вес­ким для этого основанием. Все понимали, что так просто тот с ними бы не расстался.

Никто не говорил с ним, и никто больше ни о чем не спросил.

Все разошлись по домам, оставив его одного на площади среди горстки брошенных на землю монет.

Так он и стоял, переживая случившееся, пока костер не угас, и тело его не стало видимо для остальных.

А наутро, когда солнце взошло, на площади никого не оказалось. Нe было и монет там. И люди снова подумали о великом предательст­ве веры  ихней.

К этому времени подошел и отряд, волоча за собой какое-то бренное тело.

Расположив его на площади, воины принялись созывать всех, дабы они узрели своего Христа.

Трудно было сказать, что это он, и трудно было поверить, что это не он. На теле были также же одежды, обагренные кровью, да и само оно напоминало чем-то их спасителя.

К тому же, лицо его было сильно исковеркано дорогой и камнями, хотя на нем и оставались признаки  их учителя.

Люди шли, смотрели и тихо удалялись.

Эрмюнталь торжествовал. Ему удалось убедить их в этом. А для пущей уверенности он сказал гро­мко и во всеуслышание.

- Иуда предал его. И там, за горою, висит бренное тело ученика Христа. Можете убедиться в этом. Там же и деньги, отданные мною. Можете лицезреть это.

Кое-кто бросился в ту сторону и спустя время возвратился, понуро опустив голову перед остальными.

Это еще раз говорило о том, что там действительно все так и было.

И люди поверили в это. Предательство Иуды было явно налицо. Но они не поверили в другое.

Иисус спасся - так думал каждый, хотя и не говорил этого вслух. И не важно, где было его тело. Здесь или где-то еще, хоть на небе­сах. Все же они верили в его вознесение и навсегда оставили эту веру при себе.

Но это не помешало им изгнать ту же Марию, частью ослепленную и изуродованную телом и лицом своим, а также  тех, кто был с ней и поддерживал.

Не помешало это и предать забвению имя самого Христа, ибо люди боялись, что это снова повторится, и их изгонят вовсе с этих земель

Эрмюнталь же, выполнив свою миссию, довольный и радостный возвратился к Пилату.

- Ну, что, - спросил его тот,- нашел тело Христа?

- Да, нашел, - почти весело отвечал ему исполнитель, - на всякий случай можешь сам полюбоваться им. Я его приволок сюда для большего убеждения.

- А откуда узнал ты об этом?

- Его ученик Иуда предал его и рассказал, где спрятано тело.

- Не верю я этому, - засомневался Пилат.

- Спроси у людей,- пожал плечами Эрмюнталь, - они все видели и скажут.

Понтий вышел из комнаты, а через минут десять возвратился, поговорив с одним из своих людей, побывавшем в селении.

- Ну что, убедился? - спросил, хитро кривя губы, Эрмюнталь, - я же тебе говорил, что добьюсь своего и никто не сможет меня  обмануть.

- Да, ты добьешься своего, - подчеркнул Пилат, смотря куда-то помимо его, - но я тебе все равно не верю. Ты обманул людей, но не меня. Так ведь?

- Думай, как знаешь, - ответил скромно исполнитель, - я же свою задачу выполнил. Могу возвращаться в Рим.

- Я поеду с тобой, - сказал Пилат.

- Что ж, поехали, - согласился Эрмюнталь, - только жаль, потеряешь время на это. Ты ведь ничего не сможешь доказать, а слух быстрее нас дойдет до ушей императора. И он ему поверит. Я же буду дополнительным доказательством и мои воины в том числе.Так что, поедешь или нет? - криво улыбаясь, смотрел на него исполнитель.

- Да, - решительно ответил Понтий и вышел из комнаты.

- Дело твое, - пожал плечами Эрмюнталь и вышел вслед за ним.

А спустя два дня они уже скакали по запыленной дороге и почти не разговаривали между собой.

Каждый думал о своем.

Один о доказательстве невиновности убиенного человека, а другой - наоборот.

А спустя еще два с небольшим месяца они достигли Рима и разговаривали с самим императором.

Тот выслушал их обоих, но все же не разрешил их внутренний спор.

В конце беседы он сказал Пилату:

- Понтий, я знаю, что ты добропорядочный гражданин. Честный и преданный мне, и империи нашей. Но пойми, сейчас не время для раздоров внутри. Нас охватили войны, массовые волнения, хвори и другое. Сейчас не до справедливости. Пускай, все остается, как есть. Думаю, время рассудит вас обоих. Возможно, нам самим придется принять эту веру в назидание остальным, и отнюдь я не запрещаю исповедовать ее где бы то ни было. Но в рамках допустимых к этому. Чтобы она не мешала трудиться и воздавала почести кому положено.Чтобы дань, налагаемая, выплачивалась, как и положено. Можешь передать это своему подчиненному народу...Хотя нет, погоди. Не будем торопить события. Немного подождем. Пусть, идет все своим чередом. Если вера окрепнет и усилит свое влияние среди людей, то тогда и примем ее, а если нет, то искореним полностью. Помните об этом оба. Пока же решаю так. Всех, исповедующих ее, изгонять с земель и не давать вовлечь больше людей. Вот и проверим силу ее на местах. А теперь, вы свободны оба. Ступайте по своим делам и занимайтесь ими.

На этом беседа была исчерпана, и Понтий уезжал из Рима ни с чем.

На выезде из города его догнал Эрмюнталь и злорадно спросил:

- Ну, что, добился своего, праведник! Я же говорил тебе, что я выше и ближе.

- Нет, - покачал головой в стороны Пилат, - ты ошибаешься Ты лживее и хитрее. А, кроме того, и опаснее вдвойне.

Сказав это, Понтий пришпорил своего коня и тот поскакал быстрее, унося хозяина все дальше и дальше от Рима.

- Мы еще встретимся, - донесся до него злобный голос Эрмюнталя.

- На том свете, - ответил Пилат, даже не оборачиваясь в его сторону.

- Может и там - криво усмехнувшись, добавил Эрмюнталь, поворачивая своего коня обратно.

 

На том они и расстались, больше в земной жизни не встречаясь. Но колесо истории все же свело их вместе после, хотя об этом несколько позже.

Пилат же, воротившись, занялся своим делом, что и до этого.

Но все же, случай этот воспроизвел на него огромное впечатление, и спустя время, он сам тайно принял веру Христа, уподобая господу своему и Отцу его, вместе с такими же.

И еще долго оставалось так, аж до самой его смерти. Перед самой кончиной Пилат сказал:

 - Верю, верил, и буду верить всегда в это. Не забуду того, что случилось здесь на земле нашей и передам сие по роду своему и племени.

С этими словами он и умер. Похоронили его совсем как обычно, хотя   многие и знали, что исповедует веру иную.

Случилось так, что погибли его родные и близкие, и даже те, кого он тогда знал по вере своей. И тайна, сокрытая веками, осталась так и  не раскрытой до сих пор.

Но истина всегда найдет свой выход наружу, ибо она зарождает все остальное и является корнем любого зачинания.

Ученики Христа разошлись во все стороны и уголки земли нашей. Их били, изгоняли со своих земель, следуя указам законной власти,   но они все же исповедовали эту веру и передавали из поколения в поколение. Честь и хвала им за это.

Мать Иисуса, Мария, встретив лик святой по дороге к местам ей родным, горько плакала и молилась, а затем продолжила свой путь и вскоре достигла желаемого.

Там она провела остаток своей брен­ной жизни, и там же была похоронена спустя не так уж и мно­го лет после всего этого.

Никто ее не тревожил, и никто не видел ее там.

И только спустя года, уже после ее смерти, бренные остатки ее были захоронены под теми же нависшими камнями, не оставляя больше следа от места их родильного обетования.

Нельзя сказать, что годы, прожитые матерью после смерти сына, дались ей легко. То были годы действительно мучительного ожидания своей череды.

Опасаясь гнева божьего и не одобрения со стороны
сына, Мария не могла совершить то, что хотелось бы в ее ситуации.
Она молилась, и только это приносило ей небольшое облегчение и способность выдержать эту муку до конца своего обычного.

Честь и хвала ей за это и вечная память в устах людских и сердцах их, ибо женщина  эта - действительно святая по долгу своему пред миром иным и таким же.

И, воздавая ей это, бог вознаградил ее, поместив рядом с Христом и придав лику ее образ святыни.

Другая Мария, прозванная Магдалиной, частью ослепленная и изожжен­ная варваром, еще долго бродила по свету и рассказывала всем о том, что она видела и как страдала за это.

То же делали и те, кто шел рядом с нею, а после и по отдельности, кто видел тогда лик святой.

Вера распространялась. Доходила также до людей и правда предатель­ства, распространенная самим Пилатом через тех же верующих, но она была ничтожно мала по сравнению с той огромной ложью, которую несли другие, побывавшие когда-либо в племени самого Христа.

Спустя время, эта ложь превратилась в правду, передаваемую из поко­ления в поколение и обретая свои новые черты, убивающие до конца веру в откровение Иуды и усиляющие веру людскую в его предатель­ство.

Эта ложь коснулась и его племени. Старик, пославший своего внука к Христу в обучение и так и не дождавшийся его, вскоре умер, унося за собой хоть какую-то часть правды.

Другие же рода племени вос­приняли это, как их общее оскорбление и были самопроизвольно опу­щены вниз.

И спустя века это опущение превратилось в истинное гонение дру­гими, ибо вера начинала восходить к верху, хотя немного и не так, как желал того сам Иисус.

События, связанные с этим, с годами исказились в рассказах людс­ких и вскоре приобрели совсем другой оттенок и вид.
Но бог не вмешивался в это.

Он хранил молчание. Не вмешивался в это сам Иисус, пред смертью своей предостерегавший от этого.

Потому, дело остается только за людьми и будет оставаться до тех пор, пока они сами не узнают, что действительно не было никакого предательства так же, как не было и самого Иуды, ибо имя его было совершенно иное.

Были другими и имена прочих, названных впоследствии во благо язы­ков своих и своих убеждений в том, что ученики, да и другие, были больше надлежащи к тому или иному племени.

Но, впрочем, это не страшно. Важна сама суть и именно она не должна была исказиться во времени спустя многие века после первопришествия.

И эту суть мы разберем немного позже. Нe было больших городов и не было, в основном, названий их. Все это обрелось уже гораздо позже.

Но людям так хотелось видеть это именно у себя, что они дополняли этим все ранее произошедшие со­бытия, тем самым еще больше покрывая истину густой пеленой.

Так родилось повествование о житие божьем на земле и рассказ о сотворении мира. Чуть позже возникло и продолжение всей этой ис­тории, и были написаны еще книги, повествующие дополнительно и eщe больше отуманивающие настоящую правду.

Но беда не была бы слишком велика, если бы к этому не приплетал­ись и собственно исходящие домыслы тех, кто сочинял после.

Перефразируя многие речи Христа, говорившие о чем-то и, в особен­ности, переводя их на другой язык, они порою сильно искажались, а иногда, просто теряли свой первоначальный смысл и текст воспроиз­ведения, хотя до этого времени и дошла многозначительная часть их в своем первоиздании, в основе своей благодаря секультативной речи произношения.

Не всегда понимая смысл сказанного, люди заучивали наизусть те или иные фразы или молитвы, и потом так и передавали из поколения в поколение, ничуть не искажая.

И в этом достопримечательность языка библейского, ибо язык тот и был дан богом единым для всеоб­щего успокоения и миротворения среди всего живого.

Но, конечно же, основное достигло до этих времен благодаря самой вере людей. И именно они пронесли всю эту историю сквозь века, несмотря ни на что, пускай даже исказив общее повествование.

Самое главное, что осталась в их сердцах сама суть веры и она са­ма, как тяга к доброте и познанию.

Иисус говорил однажды:

- Я знаю, пройдут века, и многие будут подобать себя мне, и будут мнить такими же. Но человек не может повторять свое прежнее восхождение, ибо он рожден мыслью своей, а она многогранна. Если и возвернусь я на землю, то в облике другом и с другими познаниями, но с тем же умыслом, что и прежде. Доброта и чистосердечие будут исходить от меня, и добьюсь своего я в прилежии и глубокостью своих знаний. Так говорит Отец мой и ваш также, и так оно будет.

Что ж, наверное, он был прав тогда, но зто еще нужно доказать самим людям, его же окружающим, ибо только они способны вознести его, а не он сам, ибо только они способны узреть в нем лик святой, скрытый за ветхостью одежд или за внешней общелюдской осоружностью, присущей  так  всем.

Святость не исчисляется сделанным наружно добром. Она определяет­ся добром, изнутри  идущим. И это тяжело понять сразу всем.

А еще Иисус говорил людям:

- Верьте в это, люди, и я возвернусь к вам и опущусь на землю, и стану рядом с вами плотью своей, и речью одарю вас божьей, ибо он совершает премудрость сию и дает свет нам великий от солнца и сердец, душ наших идущий. Я опущусь, и я покараю, ибо я знаю, кто виновен, кто нет, ибо я верен слову своему, и я  уподобаю богу на­шему единому и Отцу моему, несмотря ни на какие невзгоды в пути моем растущем. И лик мой вторично вами освящен будет, и воспринят яко дань божья вашему благоразумию, изнутри исходящему. Верьте сему, люди, и я ворочусь к вам. Верьте и не позабудьте оста­льного, что я говорил. Знайте: виновен тот - кто не виновен вовсе, ибо он усмотрел в этом большее для себя, нежели кто-то еще со сто­роны своей.

А еще знайте, что человек - это искра божья, изнутри его самого идуща и воплощающаяся во времени самом, яко свет общий на это скажет. Помните обо всем этом, люди. И не волнуйтесь за себя самолично. По­боритесь и помолитесь за рядом стоящего, насмерть либо так в сто­рону идущего. Дайте силу ему усмотреть блажь свою со стороны и лицезреть ее совестно. Это лучше, чем просто избиение, гонение либо смерть какая. Не вынуждайте к ней самой, ибо загубленный вами еди­ножды - произрастет дважды. Бойтесь пролить кровь невинную и в суречи людской, и в горести каком, ибо кровь безвинная, да воплотит­ся среди вас тоже. Помните особо об этом.

Горести свои позабудьте и возрадуйтесь солнцу встающему, ибо оно все же не вечно - так говорит Отец мой и бог наш единый. Утолите жажду своей ненависти и зависти прочей. Знайте, что зависть порож­дает вторично такую же со стороны, иных тех же. И еще знайте, что горечь, дающаяся вам от бога, то и есть печаль са­ма ваша, ибо душа ваша ею полна и ненавистью людской обжита. Помните также и о том, что ненавистно - то полюбострастно, а  что   любовато - то вовсе не мило сердцу вашему.Искренность ваша, да будет восхвалена в сердцах иных таких же, и да будет не превзойдена доброта ваша, изнутри идущая и болью сво­ею добыта в веках  уползновения ваших.

 

Вот так говорил Иисус в то далекое от нас время. И много чего он еще говорил. Но слышали ли в душе его люди или, может, это был просто очередной чудодейственный спор их сердец и тел в об­щей борьбе за свою выживаемость.

Кто знает об этом, пусть, скажет открыто и прямо, ибо тот же Иисус говорил:

- Я вижу свет, издали идущий, и в нем сердце мое, и ваше также. И я вижу смысл в этом огромный, ибо думаю я, что свет этот -  это и есть мы сами, коль не уроним себя и возложим дань Отцу на­шему небесному за доброту его и величие в устах наших добродете­ли общей. Сольемся в свету этом и окунемся в бездну времени, и Отец наш будет счастлив этим, и мы сами также. Не уроним достоин­ства нашего и спасем честь свою ради блага общего и земного. Молю вас о том, люди, за что и погибаю на земле этой.

 

Иисус отдал жизнь за доброту души всех. Но, кто постиг это?

Кто достиг желаемого уже сейчас? И кто может со спокойной совес­тью сказать, что он истинно вознес в себе это до самых его вер­шин?

Люди были порой жестоки к нему, но он не обидел их ни разу. Люди не совсем понимали его, но он их понимал всегда и не прину­ждал никогда, ибо знал, что этим ничего не воскресишь в душах чьих-то.

Иисус желал добра всем, а желали и желают ли того искренне все люди, обозленные своей судьбой, либо нищетой убогой, либо просто опущенные сами собой до низин?

И совсем не понятно становится это, когда вера превращается в жалкую пытку простого человека, и совсем не понятно другое, когда на ней же пытаются подыграть себе многие и исповедовать тут же свою веру, изнутри исходящую, в ложь, упрек и жестокое насилие над обезволенным человеком, страдающим на своем пути, переходящую.

Не понятным становится и то, что люди многие верят этому и другому прочему.

Верят в показные чудеса и верят в их исполнение силой божьей, хотя сама сила с момента ухода Христа хранится до сих пор за большими замками, ибо не созрел еще тот, кто способен ею совла­дать и уподобить ближе, как уподобил ее Иисус.

Не понятной и вредной становится вера в навязчивость чьих-то идей в самой вере преподношения людям. И совсем бестолковым кажется то, что пытаются узреть сами люди в своей вере, ибо то, что они хотят усмотреть, в большинстве своем, просто не укладывается в голове и на языке, ибо порочно, страстно и осоружно.

Вера ничего не дает человеку из его богатств окружающих и не приносит щедрости в каком-то подобии.

Она лишь олицетворяет человека в нем самом и говорит о его ис­тинной принадлежности к роду человеческому.

И, как последнее слово в этой части произведения, прозвучит молит­ва, идущая от самого Иисуса, и использованная им во времени былом и отвратимом, ибо она содержит в себе всю истинность сего повест­вования и укрепляет действительно веру в сердцах человеческих.

   - Отец мой великий, - обращался Иисус к Отцу своему, - иже еси на небесах и царствуешь там до сего дня. Ниспошли нам благое на зем­лю нашу и не встревожь себя болью за грехи наши. Очисти ее от по­гани всякой и успокой буйство наше, из рода в род переходящее и осоружно гласящее. Успокой и себя вместе с этим, ибо веруем мы тебе и хотим облить себя благочестью твоей многособранной! Хочу проси­ть тебя, Отец мой, дать больше света и теплоты душевной и избавить нас от горести всякой в борьбе нашей окаянной и греховодной. Прошу жизнь дать и нарождение детей наших, а также ниспослать до­броту свою для родовства общего. Обращаюсь к тебе я за помощью, ибо просит люд меня обо всем этом. Дай узреть нам тебя и прибли­зить лик твой к мысли о тебе нашей, и будем мы в успокоении и сми­ренны вовсе. Хотим приблизить тебя и доброту твою к нам самим. Возрадуйся за нас, ибо мы дети твои и просим о помощи великой в этом. Хвалу себе не воздаем и храним в сердце ее до времени бла­гого. Так повествуй же нам слово свое божье всегда и повсюду, и мы будем идти за тобой вечно и благоучтиво. Прости, Отец мой, если слово наше еще не окрепло. Хотим осилить это, и будет так, когда нас ты не бросишь, и вовек упреждать будешь. Спасибо тебе, Отец мой великий, и да, будут тебе лета многие и превечная слава на земле на­шей. Целую тебя: и радуюсь за тебя, Отец мой. Аминь, аминь, аминь.

Именно эта молитва прозвучала в устах Христа в последний день его жизни, и не был он болью своею оскорблен, и не был оби­жен на род человеческий, и смирился с участью своей в боли постиг­шей и утопающей в крови его.

Царствие ему небесное, и, да, вознесется слава ему и впредь родом человеческим, смиренно схожим по доброте своей, изнутри  наружу  происходящей.

Этими словами заканчивается часть первая этой книги, и ними же бу­дет начата вторая, ибо во все века имя его звучало в  устах  людских и  ни  на  минуту  не забывалось.

 

 

Примечание  автора

 

Мысль в ожидании всегда трудна и исчерпывающе богата своим внутренним воображением.

Относительно то же можно было бы определить в моменте ожидания, так называемого, второго прихода Христа или второго пришествия.

Есть ли в данных обозначениях существенная разница?

Да, есть.

Приход - обозначает возвращение Христа, или точнее, его вечно живущей души, вновь на Землю и частичное обретение ею тела.

То есть, она не смогла бы выразиться самостоятельно в силу реальных изменений самой среды Земли по ее экологическому составу, но вполне реально могла бы занять позицию в какой-то  душе какого-либо конкретно существующего человека.

Естественно, душа бы избрала самый качественный подбор той  самой человеческой души, ибо другое  -просто противоречило смыслу такого сосуществования в едино целом человеческом организме.

В этом случае, как бы происходит совмещение одного с другим, что в целом и выводит наружу, то есть явственно величину возведения в жизнь самого Христа, ибо способность руководства души телом  всячески доказана и уже наблюдаема не раз в самой истории человечества.

Таким образом, сам человек, так сказать, признанный самой душой Христа, носитель ее -  может всецело выразить все действия, присущие именно тому и воплотить в реальность, так называемые, мечты и надежды  самого  христианского  общества.

Это, что касаемо вторжения самой души или, так называемого, прихода.

Что же относительно пришествия, то здесь несколько иная картина, и она может олицетворяться только с действием всего христианского общества или желания узреть  именно  тот  факт выражения  наяву.

Способность и готовность воплотить все свои надежды в жизнь с приходом новоявленного Христа в образе несущего его вполне земного человека -  и есть его настоящее пришествие или вторичное возращение  в ту же  земную  среду.

Хотя такое по смыслу уже давно состоялось, да только не стало истинным призванием того народа, среди которого  и  обозначилось.

И здесь, в ниже приведенном материале Вы ознакомитесь с этим, а соответственно, сделаете свои выводы. По ним или по результатам человеческого размышления и будет осуществлено третье по счету пришествие, если смысл в таковом вообще будет наблюдаем.

История показывает и это уже анализ самого Бога-Творца, что не подготовленному обществу и не по-особому желающего восторжества какой-то степени справедливости вовсе не нужна такая величина и весь смысл такого внедрения будет просто потерян или искажен действительностью.

Что, собственно говоря, сейчас и происходит, выдворяя за пределы нужности ума то самое новое, что и заходит  к нам же в среду в виде новых познаний.

Но об этом уже говорилось, а потому, продвигайтесь далее и старайтесь понять всю ту исковерканную временем суть происхождения веры всякой и разной, а также  всю ту черноту, что практически полностью овладела  телами  самих  людей...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

" Dinaminos etmonapastorale autodafe koncies "

  

"Вечное определяет сила его движения"

  

  

ЧАСТЬ   ВТОРАЯ

 

ВЕРА   ИСТИНЫ

 

"И, да ниспошлет Господь благо нам наше земное. И пусть, пребудет  Имя  Его всегда в  устах  наших светло"

                                                          / Из заповеди /

  

  "Кто по земле моей блажью разбросан,

   Всех соберу во едином челне.

   Имя неважно, его и отбросим,

   Ступая по жизни судебной волне..."

 

 

 

 

 

 

 

СПУСТЯ   ВЕКА

 

"Щит и меч лишь с собою имею,                                                        Собираюсь Христа защищать.

Вера наша одета на шею,

Но всхотят ли иные понять?.."

  

 

 "Ценою жертв, ценою собственных усилий - та вера исповедовалась   всим..."

 

 Шли годы, а за ними столетия. И каждое из них несло в себе что-то новое, порой непонятное, но до бесконечности богатое на фан­тазию или что-то подобное этому.

Не одно поколение сменило предыдущее. Стали немного другими сами люди. Они немного повзрослели, стали окряжистее, стройнее и даже не­много симпатичнее своих предков.

Вместе с этим в их головы прибави­лось немного и ума. Того самого, которого недостает всегда для более тонкого восприятия окружающего и для собственной безопасности в любом времени проникновения.

Изменилась немного суть христианского движения, и к этому описуемому моменту, она выглядела вполне схоже с тем, что происходит в нас­тоящее время.

Вера упорно распространялась и насаждалась везде и повсюду. Исключение составили те стороны и отделившиеся ранее племена, которые не поддались общему соблазну искушения мысли и образовали свое, только им присущее выражение той же веры, но в соответствии со своим пониманием и восприятием различных сторон жизни, как мирской, так и загробной.

Время летело неумолимо вперед. Уж забыто было все то, что касалось истинной истории Христа и то, что он самолично преподносил лю­дям.

Возникли различные кланы, обозначающие какую-то внутреннюю при­надлежность душ человеческих к самовыражению их веры наружно.

И, конечно, этому способствовали сами люди, ибо их вера не относилась пока к сильной ее стороне, а скорее была необходимо-потребным ат­рибутом быта людского.

По сути, это была уже просто привычка, нежели сама вера в самих душах, выраженных людьми.

Но, вместе с тем, обреталось нечто новое в тех же душах, и изнутри вкладывалась первостепенная черта настоящего христианина, в последующем перерастающая в истинную силу веры, а еще дальше - в практи­чески наследуемый религиозный  фанатизм.

И таких, к сожалению, ко времени описуемому было достаточно  много.

Большинство их в вере своей ничего не смыслило, но желание быть первыми среди общего числа таких же доводило порой до исступле­ния, а дальше до кровавого насаждения  своего  мнения.

Что касается верхов, то есть бога и сына его, то они только наблюда­ли, ибо не желали вмешиваться в человеческий образ становления мыс­ли их душ. Потому, они просто созерцали всю эту картину и делали соответствующие выводы изо всего происходящего.

 Люди, в большинстве своем, искренне выражали свои чувства и обраща­лись за помощью к богу единому и отцу его, а также к осязаемому ими святому духу. Их молитвы, первоначально воспроизведенные самим Христом, значительно изменились и обрели чисто спекулятивно-выпра­шивающий мотив общего раскаивания по поводу содеянного в прошлом.

Вина гибели Христа почему-то полностью ложилась на тех, кто именно эту веру и исповедовал, карая морально или физически себя за это и предвкушая будущий рай на небесах, вместо плохого ада.

Что же каса­ется других, то их этот вопрос практически не затрагивал. Они смири­лись с участью своей и только наблюдали со стороны за действиями особо провозглашенных.

В среде людей появились первые чины возвышения в самой вере и свя­тое чинопочитание.

Выросли как грибы, так называемые, монашеские ор­дена, обеспечивающие некоторым кланам довольно простую, хотя и нару­жно богатую жизнь.

В общем, представители верхней части иерархий святого чинопочитания жили вполне сносно по сравнению с другими, более простыми верующими.

Это обусловило создание дополнительной структуры для общего конт­роля над всеми воспринявшими веру.

Произошла структурная, аномально развивающаяся церковно-иерархическая и ей подобная по смыслу революция в среде самих верующих, в конечном итоге приведшая к созданию единого церковно-апостолического устоя  верховной власти  в  той  же  вере.

Наряду с этими изменениями, обретал совершенно иной смысл и сам под­ход к вероисповеданию.

Сами верующие становились более подозритель­ными к чинам, их окружавшим, а впоследствии, и более замкнутыми пред этими священнослужителями.

Вера начинала обретать власть. Но пока власть не иерархическую и мирскую, а власть духовную.

Появились первые символы веры, а также субординативные знаки их различия. Возникли приходы, аббатства и им подобные территориальные признаки власти.

Вместе с этим зарождалось и разложение внутри среды верующих на различные видогруппы, согласно их частично изложенным  предположениям о житие мирском и божественном  основополагателя  веры - Иисуса  Христа.

Появилось и двуязычие, а иногда, и больше, в случаях с отделившимися  видогруппами  вероисповедания.

Возникло первое сектанство из отделившихся ранее отдельно стоящих племен, а также из тех, кому религиозная какая-либо община обусловила более самостоя­тельную жизнь.

Ко времени описуемому таких сект насчитывалось довольно много. Ко­нечно, выжить им было достаточно тяжело, но все же основные их исто­ки дошли и до настоящих времен.

Римская империя распалась, но вместо нее такой же силой овладела иерархическая ордено-монашеская структурная единица веры. Был соз­дан центр иерархической силы, к  которому тянулись все истоки, разо­шедшиеся ранее по земле.

Вместе с созданием такого центра возникла необходимость в его защите, а также в поспешном возведении его в ранг первосвященства.

Вот здесь-то и начинались все события, обозначающие
сегодня величие дня вчерашнего в постигаемом символе веропреподношения.

Вера начинала обретать вид сугубо координационной верховной иерар­хической власти.

Она приказывала, принуждала, исполняла и многое-мно­гое другое делала для своего возвышения и укрепления позиций, как единой силы общедостигаемой конфигурационной величины власти среди всего населения, ибо оно к тому времени строго соблюдалось по группе своего вероотношения.

Казалось, вера досаждает людям и делает их подчиненными вторично ко­му-то. Но это было только внешне.

Внутри каждый, не зависимо от своей принадлежности, все же понимал, что видит во всем этом скорее всего не чинопредставителя, а кого-то больше, облаченного в свои одежды и имеющего, как им казалось, доступ лично к богу имущему.

Вспыхивали восстания, но они успешно подавлялись, ибо вера заставляла подчинить людей свои сердца и души.

Так продлилось еще  немного по времени.

И вот, вместе с образованным конфедератом религиозно-иерархической власти и общей отупленностью масс людей, обращенных любым путем в ту же веру, возникла дополнительная необходимость ее укрепления среди людей.

Нет. В сердцах и душах людей сама вера нe пошатнулась.

Они знали, что бог действительно есть, и что нужно подчинить себя общему успокоению и смирению. Но, вместе с тем, изрядно побитые своей проходящей жиз­нью и не обнаружившие для себя хоть что-то лично, люди становил­ись на иной путь своего развития.

Они поддались искушению в той же вере. Вместо полагаемого Христом чиноневозвышения, возникло другое - жесткое субординированное изначалье без какой-либо альтернативы или способа своего преобразования.

Это-то и привело к созданию чисто  механического символа вероисповедания и уничтожило ту каплю вероприсутствия, что образовалась  за  все  эти  столетия внутри душ человеческих.

Потребовалась новая сила. Сила усмирения страждущих и сила противо­стояния всему религиозному конфедеративному  обустройству.

Люди подошли к той черте, когда необходимо было очень строго ре­шать свою конфигурационную принадлежность. Либо ты веришь в это, либо нет.  Среднего  не  было.

Вот на этом этапе развития апостолитически преподносимой веры  мы  и  остановимся.

Благодаря силе вселенского тяготения и силе того же воскрешения из мертвых, и прочим силам, на землю вновь опустилась  божья  вели­чина.

Сам же бог, придерживаясь своих строгих правил, в этом не участвовал, а только прямолинейно возвещал и упреждал о чем-то.

К этому времени гонение на иудово племя немного прекратилось, и са­мо оно довольно широко распространилось в округе  своих  мест обе­тованных.

И к этому же периоду сама вера в людях начала подрываться и нис­падать до самых ее низин, подвергая людей особой опасности и прак­тически полному исчезновению самых необходимых  человеческих каче­ств.

Сила божья была ниспослана на землю, и спустя небольшой отрезок времени воспроизвелась в свет.

В роду иудейском и в том же племени из нашего прошлого повествования родился черноволосый мальчик с голубыми удивительными  глазами.

Имя ему дали Михаэл и окрестили одноименно, ибо родился он в день святого Михаила.

Мать его была обыкновенной женщиной из древнего рода Давидова, а отец принадлежал к роду Овтиридов.

Случилось так, что судьбы этих людей связались воедино на их жизненном пути, и вскоре они покля­лись друг другу в верности и любви навечно.

Эвларк, которого все звали просто Эв, был чужаком в этом племени, но его все же любили и приняли потому, что он умел много делать из дел ремесленных, а также был весел, грациозен, хорошо пел и танцевал. Племя не осудило его союз с Мэриен, но и особого восторга по этому поводу не было.

Иногда, их приглашали в гости, а порою бывало и нет. Но это не огорчало новосостоявшихся родителей, и они почти полностью удалились ото всех и занялись воспитанием своего новорожденного сына.

Мальчик рос и был на удивление красив.

Темные волосы, голубые, раскосые немного в сторону глаза, белая мраморная кожа, та­кие же белые зубки и тонкие прямые черты лица.

Все говорило в его пользу. И он рос в этой семье совершенно безболезненно для него са­мого, в отличие от таких же повсюду бегавших и окружающих.

Мать с отцом то и дело удивлялись этому, но ни с кем не обговарива­ли, так как друзей у них было не очень много, да и не хотелось им этого делать вовсе.

Конечно, этот факт не остался незамеченным среди общего населения, насчитывающего не очень большое количество семей.

И вскоре, само собой, вокруг семьи образовалось что-то подобное тайне, которую ни­кто не знал или не желал раскрыть привселюдно.

Мальчик рос, и вскоре ему исполнилось пять лет. Он бегал по улице  вместе с остальными, задавал те же глупые вопросы и также что-либо нарушал из общего принятого режима  воспитания.

Но, вместе с тем, была в нем одна удивительная черта, отличающая его от других, помимо того, что он был симпатичен.

Мальчик иногда просыпался в ночи и шел играть в сад при падающем свете луны. Казалось, в этот момент ему никто не был нужен.

Он подол­гу смотрел вверх и протягивал туда руки. Затем, садился среди дере­вьев и занимался чем-нибудь, его интересующим.

Вначале родители не знали об этих играх по ночам. Но, спустя время, когда их проинформировали соседи, очень испугались и даже хотели обратиться к одному из знахарей, исцеляющего от различных болезней.

Но подумав немного, родители все же решили этого не делать. Они начали наблюдать за своим сыном, а потом напрямую поговорили с ним.

Михаэл не скрывал того, что он делал и объяснил это довольно просто и по детски наивно.

- Ну, чего вы так беспокоитесь? Я просто гуляю в саду. Мне нравится это, Там  мои игрушки и я хочу с ними играть.

- Давай, заберем их сюда, в дом, - сказала мать, всматриваясь
в лицо сына.

По ее мнению, он был неисправимо чем-то болен. Наверное, этим и объяснялась его мраморная белизна кожи и удивительные глаза.

- Нет, - заупрямился сын, - я буду играть с ними там.

- А почему? - вмешался в разговор и отец.

- Просто, хочу и все, - упрямо повторил сын и чуть-чуть надул  губки.

- Ну, ладно, - согласился Эв, - пусть, будет по-твоему. Только, давай, играть вместе, чтобы тебе не было страшно там одному.

- Страшно? - удивился  Михаэл, - отчего?

- Не знаю, - смутился немного отец и посмотрел на мать, - мало ли отчего. Может, зверь какой забежит или еще что-то.

- Хорошо, - неожиданно для них согласился мальчик, - можно и вместе. Только не мешай мне, когда будешь стоять рядом.

На этом они и закончили свою беседу, и, как и полагается всем детям, Михазл убежал к своим сверстникам.

- Странно все это, - сказала мать, убирая со стола посуду, так как разговор происходил за завтраком.

- Да, - согласился отец, - но не идти же в самом деле к тому человеку.

- Не знаю, - заволновалась Мэриен, - можно просто сходить и спросить об этом.

- А, что скажут другие? - заволновался и Эв, - уж наверняка соседи  разнесли по всему селению.

- Ладно, давай обождем еще немного. Может, все это пройдет с возрастом.

На том они и порешили, и разошлись по своим делам.

Шло время, но Михаэл не прекращал эти ночные игры. Правда, теперь позади его на порожках дома сидел отец или мать, наблюдая со сторо­ны, а то и оба вместе.

Надо сказать, что игры эти были непродолжительными, и мальчик, поиг­рав с полчаса, уходил в дом и ложился спать.

Ложились спать и сами родители, запирая дверь, чтобы Михаэл, в случае чего, не покинул дом самостоятельно.

Так и проходило время в этих детских забавах и шушуканьем соседей за вековым забором.

Вскоре весть об этом донеслась и до самого зна­харя, проживавшего совсем неподалеку от их поселения. И неожиданно для всех, он сам пришел к ним, попросив родителей пого­ворить с их сыном.

- О чем? - удивился Эв, - он ведь еще ребенок. Ему только шесть  лет.

- Ничего, - спокойно ответил ему человек в длинной какой-то одежде и с огромной бородой, - я просто поговорю с ним о его забавах.

- Вы знаете? - удивился отец. - Откуда?

- Земля слухом полнится, - довольно просто ответил ему старик, - так что об этом уж давно все известно.

- А чем вызван ваш приход сейчас? - неожиданно спросила мать, пытливо всматриваясь ему в глаза.

- О-о, это тайна, - скромно улыбнулся тот и тихо засмеялся, но, чтобы успокоить обоих родителей, просто сказал, - видите, я хочу кое-чему обучиться у вашего сына.

- Обучиться?.. - недоуменно переглянулись родители, вытаращив на старика глаза.

- Да, да, не удивляйтесь, - заверил их старик, - есть вещи, о которых мы мало знаем, но я бы хотел знать больше. Потому, и хочу поговорить с вашим сыном. Если хотите, я вам заплачу сколько скажите, - и он потя­нулся рукой к суме, висящей у него на боку.

- Нет, нет, не надо, - запротестовали родители, - мы разрешаем это так.

И вскоре эта беседа состоялась.

Мальчик вбежал немного растрепанный и недовольный.

- Что случилось, мама? Зачем я вам нужен?

 - К тебе пришел поговорить один человек, - ответила Мэриен и показа­ла на старика.

- Здравствуй, сынок, - поздоровался тот и даже привстал со своего  места.

- Здравствуйте, - нехотя произнес Михаэл, усаживаясь на небольшую, предназначенную  для  него  скамейку.

- Если можно, - обратился старик к родителям, - я бы хотел поговорить с  ним  наедине.

- Хорошо, - ответили  те  и оставили  их  двоих.

- Скажи, Михаэл, - обратился к мальчику знахарь, - что ты слышишь по ночам, прежде чем идти играть с луной? Ты ведь с нею играешь, правда?

Мальчик очень серьезно посмотрел  на старика и  ответил:

- А откуда вы об этом знаете?

- Хороший вопрос, - засмеялся знахарь и ответил ему так же, как и его родителям.

- Нy, хорошо, - продолжил старик, - тогда, скажи мне вот что. Как чувст­вуешь ты, что тебе нужно идти играть?

- Я не чувствую, - уверенно произнес Михаэл, - я знаю и все.

- Как знаешь? - снова спросил старик.

- Знаю и  все, - упрямо твердил  ему  мальчик.

- Значит, не хочешь рассказать? - вздохнул старший и приподнялся  со  своего  места.

- Подождите, - остановил его Михаэл, - скажите, зачем вы хотите знать это?

- Хочу помочь многим людям, - отвечал ему знахарь, - знаю я, что лунный свет в этом помощник. Только вот не знаю, когда  и  в  какое  время  выходить к  нему.

- Не надо этого делать, - ответил мальчик, совсем серьезно глядя ему в глаза.

- Почему? – удивился  знахарь.

- Потому, что это не доведет до добра, - спокойно ответил тот, - вы сможете исцелить, но не сможете потом что-то сделать с этим человеком, если  вдруг ему потребуется другая помощь.

- Откуда ты знаешь это? - спросил совсем удивленный старик.

- Знаю, - уверенно отвечал Михаэл, - я не советую вам этим вообще  заниматься. Исцеляйте, как и раньше.

- А как же ты играешь на свету этом? Не вредно?

- Мне можно, - так же уверенно ответил Михаэл и снова посмотрел старику в глаза.

- Ну, хорошо, - заволновался почему-то тот, - тогда  я, пожалуй, пойду к себе. Правда, есть у меня еще вопрос, но не знаю, ответишь ли?

- Отвечу, - сказал мальчик, - говорите.

Знахарь как-то засуетился и осмотрелся по сторонам, а затем спросил тихо.

- Слышал я, что есть сила огромная, из недр земли исходящая. Говорят, ею овладеть можно и многих исцелить. Что знаешь про это?

- Скажу просто, - ответил Михаэл, - сила эта не под силу всем  нам и чтобы ею совладать, надо многое знать и уметь. До этого еще далеко. Но кое-что от этой силы есть во всех нас, в том числе, и в вас самих. Попробуйте ее и испытайте.

- Как? - спросил пораженный его ответом знахарь.

- Этого я не знаю, - ответил мальчик, - но вы все-таки попробуйте.
Старик  недовольно пожал плечами, но все же поблагодарил Михаэля и, попрощавшись, ушел.

Мальчик посидел еще немного, задумавшись о чем-то, а затем бросился вслед за стариком.

Догнав его, он зашагал рядом.

- Ты куда? - удивился  знахарь.

- Пойду с тобой, - перешел на "ты" он, хотя это и запрещалось  со  взрослыми.

- А, что скажут родители? - заволновался старик, - да и люди, смотри  вон, как смотрят.

- Хорошо, - согласился Михаэл, - сейчас не пойду, но ты придешь ко  мне  этой  же ночью, и мы уйдем вместе.

- Куда? - удивился  старик.

- К тебе. Там я покажу что-то очень важное для тебя и меня.

- Хорошо, а родители согласятся на это?

- Да, - уверенно произнес Михаэл, - можешь не волноваться за это. Найдешь меня в саду. Не заходи с порога, а обойди кругом. Меньше глаз будет смотреть. Придешь? - и мальчик вопросительно посмотрел тому в глаза.

- Да, - тихо ответил тот и постепенно удалился вперед.

Михаэл пошел обратно и, войдя в дом, нашел своих родителей очень встревоженными.

- Ты куда запропастился? - спросил грозно его отец, - я  уж думал, не случилось  чего?

- Ничего со мной не случится, - спокойно ответил Михаэл и прошел  мимо  отца.

Сев за стол, он открыто сказал:

- Сегодня ночью я пойду со стариком к нему домой. Так надо. Вы согласитесь  на  это. Иначе, я  сам  сбегу.

- С чего это, вдруг?.. - даже обиделись родители.

- Так  надо, - упрямо говорил мальчик, даже не пытаясь что-то   объяснить.

- И надолго? - уточнил Эв у своего сына.

- Нет, всего на пару дней, а  затем  я приду обратно.

- А, что скажут люди нам, если узнают?

- Да, ничего, - отвечал Михаэл, - они будут спать в это время, а на утро скажете, что отвели меня сами к нему, так как я заболел.

- Этому никто не поверит, - возpaзила  мать, - ты ведь сколько  не  болел.

- А сейчас, так случилось, - ответил мальчик и, встав из-за стола, вышел  наружу.

- Что будем делать? - взволнованно спросила Мэриен у мужа.

- Ничего, ждать  возвращения, - спокойно ответил  тот.

- Как? Ты не переживаешь за него?

- Почему же, переживаю и боюсь порой. Но ведь мы его не удержим  силой. Если захочет - убежит в любое время.

- Да, это так, - нехотя согласилась мать и занялась своей домашней  работой.

Вечером, а точнее, с наступлением ночи, пришел старик и увел Михаэля с собой. Родители переживали этот уход, но все же вслед не бросались.

- Поживем - увидим, - мудро говорил Эв, прижимая жену к своей груди.

Мальчик и знахарь шли по освещенной, луной дороге. До дома ста­рика оставалось совсем недалеко, когда вдруг Михаэл остановился  и посмотрел на небо.

- Садись, - сказал он знахарю и потянул его за рукав на землю.
Тот удивленно сел и осмотрелся по сторонам.

- Смотри внимательно, - шепнул ему на ухо мальчик и протянул  руку  куда-то  вглубь  темноты.

Старик внимательно всматривался в ту сторону, но ничего не  видел.

- Смотри же, - почти громко сказал мальчик, направляя взгляд старика  в  нужную  сторону.

- О, господи Иисусе, - зашептал старик, и волосы его поднялись  дыбом  на  голове.

Впереди их, метрах в двадцати, стояла фигура человека во всем белом и словно освещающая все вокруг.

- Это архангел Михаил, мой покровитель, - объяснил мальчик, все так же держа в том направлении руку.

Знахарь в это время стал на колени и стал беспрестанно бить покло­ны в ту сторону.

- Подожди, не торопись, - предупредил его мальчик, - смотри дальше, - и опять поднял старику голову в нужном направлении.

- Видишь, там дальше Иисус, матерь божья и другие. Видишь?

- Да, вижу, - взволнованно говорил старик, и ему казалось, что сердце его сейчас лопнет от страха и не выдержит такого испытания.

- А теперь, смотри еще, - предупредил Михаэл, когда все видения   исчез­ли, - только не бойся и совладай с собой.

- Смотрю, - пролепетал знахарь, чувствуя, как язык его деревенеет  внутри.

-   Нe бойся, - почти прикрикнул Михаэл и снова протянул вглубь ночи руку, в этот раз обращенную вслед луне прямо на дорогу.

- Видишь, - тихо произнес мальчик, указывая на какую-то странную фигуру, направляющуюся к ним самим по дороге.

- Вижу, - лепетал старик, и сердце его еще туже сжималось.

По дороге, освещенной луной, шел какой-то человек весь в чер­ном, а глаза его сверкали, как угли средь ночи.

- Это дьявол или сатана, - пояснил Михаэл, - но ты его не бойся. Со мной он тебя не тронет. Бог послал его на землю, дабы воплотить в  души  человеческие.

- Зачем? - еле выговорил знахарь, всматриваясь в черты фигуры, почему-то  остановившейся  от  них  на  расстоянии.

- Не спрашивай сейчас, потом объясню. Перекрестись три раза и сп­люнь через левое плечо, и скажи: "Сгинь нечистая сила, ибо сила господня у меня в руках, а в душе крест святой".

Старик сделал  указанное, и фигура  мгновенно  исчезла.

- Фу-у, - облегченно вздохнул он, вытирая рукой пот, сбегающий ручьем  на лицо.

 - Что, страшно? - спросил мальчик, ничуть не боясь увиденного.

- Конечно, - удивился старик, - такого я в жизни никогда не видел.

- Теперь, будешь  видеть, - сказал  ему  Михаэл.

- Как? - испугался старик. - Зачем  мне  это надо?

- Затем, что так сказал бог наш единый и отец его, святым духом  окруженный, - пояснил мальчик.

- Это он сказал тебе? – испугаяся  еще  больше старик.

- Да, мне, - ответил Михаэл, вставая с пыльной дороги и отряхиваясь, знахарь поднялся следом.

- Теперь, с этих пор, будешь изгонять таких дьяволов из людских  душ, - пояснил  дальше  мальчик. - Как? Я обучу тебя за эти два дня. Не бойся ничего, тебя никто не тронет, даже он сам, ибо ложу на тебя я силу  большую, - и Михазл прикоснулся к плечу старика.

Тот почувствовал, словно ожог какой-то в том месте и даже содрог­нулся от этого, но промолчал.

Мальчик подержал руку еще немного, а затем резко одернул.

- Чувствуешь силу, восходящую изнутри, - спросил он у старика.

- Да, - ответил взбодрившийся на мгновение знахарь.

- Будешь ее укреплять молитвами божьими, сердцем и душой своей, а опосля будешь осязать дух благословенный, на землю богом опущенный.

- Как  это? - удивился старик, еще не до конца отошедший ото всех этих событий.

- Спросишь после, не торопись. А теперь, пошли в дом к тебе. Я освящу  это место и дам силу поболее  этой.

- Зачем? - снова спросил удивленный знахарь.

- Затем, чтоб нечисть разная в этом доме не собиралась, а уходила от него подальше, - объяснил мальчик по дороге к дому.

Вскоре они достигли желаемого, и Михаэл принялся за работу. Только к утру все завершилось, и они вместе легли отдыхать, даже не съев чего-нибудь и не выпив глотка воды.

Проснувшись где-то в обеденное время, слегка перекусив и запив все это водою, Михазл принялся за обучение.

Долго объяснял он многие вопросы, возникающие в их обоюдном разго­воре.

Долго втолковывал старику то или иное правило для борьбы с всеобщим человеческим злом.

И со стороны казалось вовсе смешно, как малое дитя учит чему-то старика, но так было. И история эта вовсе не придумана ради хвастовства или россказни какой.

Обучив всему, чему необходимо в новых обязанностях старика, Михаэл  облегченно  вздохнул.

- Слава богу, - сказал он, - ты вроде бы все уразумел правильно. Но напоследок скажу тебе еще одно. Никогда не бойся дела своего и не отворачивайся от него, ибо оно богом на свет пущено и им же забрано будет. Это понятно?

- Да, - тихо ответил старик, склоняя немного голову пред этим маленьким человечком, ибо понимал, что сие неспроста будет и знал воочию  это, так  как  сам убедился  вчера.

Ночью они занялись тем же, что и накануне, и Михаэл снова приблизил к ним все указанные ранее фигуры.

Когда настала очередь самого дья­вола, старик неожиданно взмолился опять.

- Может, не нужно его сюда подзывать, - просяще смотрел он в  глаза мальчику и тянул к нему руку, а другую приложив к сердцу своему.

- Нет, - помотал головой тот, - надо. Иначе ты его не узреешь как сле­дует, и еще хуже бояться будешь. Потому, смотри, запоминай и отгоняй, как я говорил тебе лично.

Знахарь покорно опустил голову, но тут же вскинул ее, поняв, что нужно делать главное.

Фигура появилась снова. На этот раз она казалась еще страшнее, чернее и зловещее.

- О-о, - проговорил Михаэл, - я вижу он удвоил свою силу, -но старик его не слушал.

Он занимался тем, чему его обучили. Но пока ничего не получалось.

Фигура приближалась к ним, и уже оставалось совсем немного, и огром­ные, как угли, глаза казалось сейчас сблизятся с  их  глазами.

И  здесь, старик проговорил:

- Именем Христа заклинаю тебя, и чернь твою его рукою светлою окропляю. Духом отца его освящаю и изничтожаю в прах, - после чего знахарь перекрестил  фигуру  трижды  и подул  в  ее  сторону.

Чернь с горящими, как угль, глазами испарилась. Старик облегченно вздо­хнул и снова, как и в прошлый раз, вытер пот со лба.

Михаэл похвалил  его.

- Молодец, Пиларет, смог справиться с этим. Но этого мало. Придется еще кое-чему обучиться.

И они отправились снова в дом, где до утра разбирали все подробно, и мальчик объяснял, что к чему.

В конце беседы старик не выдержал и спросил:

- Все же скажи мне, Михаэл, зачем господу нашему довелось опустить на землю силу эту огненную и окаянную?

 - Он не опускал ее, - ответил мальчик, - она возродилась в душах людских сама от изуверства людского, лживого порочащего слова и внутренней ожесточенности. Вот потому, Бог и послал меня сюда.

 - Но, вначале ты сказал, что Бог ее наслал, - не отступил от своего  знахарь.

- Да, - согласился Михаэл, - но тогда я сам точно не знал этого. Ко мне приходит все постепенно, и я узнаю больше со своими годами и даже днями. Многого объяснить до конца не могу и сейчас, ведь мал я еще для такого. Но думаю, для этого Бог и послал ко мне тебя.

- Как это? - изумился Пиларет, - самолично?

- Нет, - помотал головой мальчик, - через меня одного.

- А это как? - не унимался старик.

- Этого не знаю, - спокойно ответил Михаэл, - но придет время, скажу и об этом. А теперь, давай отдыхать, а то завтра мне в дорогу, домой нужно. Родители, наверное, волнуются очень.

Они легли спать, и приснился старику сон его.

Будто лежит он в гробу, а над ним нечистая сила смеется и измывается. И, склонившись поближе, глядя в глаза его, говорит:

- Что? Хочешь силой большей совладать? Так нет ее у тебя, - и чудовище рассмеялось.

- Нет, есть, - отвечал старик, лежа почему-то в гробу и доставая из-под себя крест святой, - Вот она, эта сила, - говорил он дальше, протягивая крест прямо к дьявольскому обличью.

Оно  испуганно перекосилось и мгновенно исчезло, а старик в это время проснулся весь в поту и встревоженный.

- Вот она, сила, - повторил он еще спросонья и достал из-под себя крест деревянный, когда-то подаренный ему отцом его.

Мальчик к этому времени проснулся и, завидя крест в его руке, сказал:

- Надо сделать такой из серебра и побольше. Он будет больше тебя защищать. Только не забывай, что после любого изгнания его надо очищать в святой воде, находящейся в таком же сосуде. Воду также меняй после действа всякого, а также руки и лицо свои умывай в другом подобном. Запоминай  это  и  делай, как  я  говорю.

И  Пиларет запомнил. Спустя два дня он отправился в ближайшую кузницу и попросил сделать ему из серебра указанное, заплатив за это, конечно, все , что у него было на то время.

Правда, богатств его не хватило, и кузнец сделал прошенное им, до­бавив к его и свое богатство. Когда-то знахарю пришлось принимать роды у его жены, и тот повек ему был благодарен  за  это.

Получив необходимое, Пиларет воротился обратно и застал у себя дома мальчика. Он удивленно вскинул брови и спросил:

- Ты что здесь делаешь, Михаэл?

- Я охранял дом твой, - ответил  мальчик.

- От кого? - удивился Пиларет. - У меня ведь нет ничего драгого.

- Есть, - ответил  Михаэл.

 И снова старик  удивился, спросив:

- Что же  это?

- Сила, - уверенно ответил мальчик.

- Сила  чего? - не понял его старик.

- Сила веры в твоем  исполнении. Если ею овладеет кто-то, то может пустить в другую сторону.

- И какая же она? - изумился  Пиларет.

- А вот какая, - ответил мальчик и сказал дальше, - дай свою руку  сюда.

- На, - протянул  тот ладонь.

- Теперь, возложи на нее крест.

Пиларет  выполнил  это.

- Теперь, поверни в сторону солнца.

Старик  проделал  указанное.

Луч отразился в серебре и скользнул по комнате, упершись в ее  сте­ну.

- А теперь, смотри, - сказал мальчик и сам направил туда свой  взгляд

В месте, куда упирался луч, отразившийся на стене, образовалась не­большая вмятина, а в руке старик ощутил сильное  жжение.

- Не бросай крест, - предупредил его Михаэл, и взглядом отвел луч в сторону, сначала к потолку, а затем к окну.

Рука Пиларета поворачивалась вместе с ним по ходу его взгляда. Луч исчез, а жжение прекратилось.

Старик взял крест другой рукой и ос­мотрел свою руку. Практически, вся она была им обожжена и болела сейчас нестерпимо.

- Потерпи, - предупредил  мальчик, - я сейчас.

И он, взяв немного воды и налив ее в принесенную знахарем посуду, поднес часть ее к руке и окропил, а затем подул.

- Легче? - спросил он у старика.

- Да, - согласно ответил Пиларет, - но, что это было? Что за сила  такая?

-   Сила, дающаяся в помощь богом нашим, дабы искоренить зло людское и изгнать дьявола с земли нашей.

- Как смогу я совладать ею? - испугался старик, осматривая вторично свою руку, на которой вспухли небольшие пузырьки.

- Сможешь, - уверенно сказал ему Михазл, - только вот что. Крест свой никому в руки не передавай, ибо сила сия может навредить любому другому человеку. Помни  это.

- Хорошо, - понял его старик, в третий раз бросая взгляд на свою руку.

К его удивлению, пузырьки начали исчезать, а затем, спустя еще немно­го, на их месте образовалась сухая корка.

- Такого я еще не видел, - удивился Пиларет, протягивая руку маль­чику.

Тот внимательно осмотрел ее, а затем сказал:

- Это лишь небольшая часть той силы и пользуйся ей благонравно, ибо уронишь себя - себя же погубишь ею. Помни об этом и на этом про­щай. Больше мы с тобой встречаться не будем. Я вскоре уеду отсюда, но ты услышишь обо мне. Не позабудь этого, Пиларет. Вот  тогда и при­ходи ко мне. Да, храни тебя господь наш. Добейся величины своей и не искази суть свою, - и мальчик трижды окрестил  старина.

- Ты говоришь, как бог наш, - удивился Пиларет, - уж не он ли сам в образе твоем? – испугался вдруг старик и упал на колени.

- Не бойся этого, - прозвучал голос Михаэля, - и поднимись. Я ухожу, а ты не забывай всего того, чему обучил я тебя. Знай и действуй по своему усмотрению, но услышишь обо мне  - приди сразу.

- Приду, - очень уверенно в себе ответил ему Пиларет и протянул  руку  для  пожатия.

Маленькая ручонка почти утопла в его собственной, но сила, от нее исходящая, дополнительно всколыхнула сердце старика.

Что-то больно кольнуло внутрь его, и Пиларет немного содрогнулся, слегка исказив болью свое лицо.

- Что  это? - недоуменно спросил он у Михаэля.

- Это и есть сила божья, - уверенно ответил мальчик и, повернувшись, вышел из дома.

Старик вышел следом и еще долго смотрел вслед удаляющейся фигуре.

- Счастья тебе и благословления, - произнес тихо он и, обернувшись, пошел в дом.

Михаэл тем временем продолжал идти по дороге, как вдруг очень ясно услышал внутри себя звучащий голос.

- Стой, - приказал тот ему, и мальчик остановился.

- Садись на дорогу и посиди немного, - распорядился тот.
Михаэл сел, а затем так же внутренне спросил:

- Кто ты и почему приказываешь мне так делать?

- Я глас божий, - звучало у него в ушах, - и ты должен мне подчиняться

- А откуда я знаю, что это так и есть? - удивился Михаэл. -Может, ты обманываешь меня?

- Верно, - согласился голос, - но почему ты меня тогда слушаешь до сих пор?

- Не знаю, - засмущался Михаэл, - наверное, потому, что мне этого самому хочется. А может, и по-другому?

- По какому же? - настаивал на ответе глас.

- Может, я верю тебе отчего-то, - ответил просто мальчик.

- Это хорошо, - продолжил глас, - что веришь. Только вот подумай, во что веришь и почему?

- Верю в бога нашего и силу его, - отвечал Михаэл, - верю в отца его и дух святой осязаемый. Верю в молитвы наши, от души исходящие и верю в доброе слово людское.

- Это хорошо, - похвалил глас, - а еще во что ты веришь?
Михаэл на минуту задумался, а потом ответил:

- Верю в горе людское, ибо люд приобрел себе силу дьявольскую. Вижу горе это в непокаянии своем. Слышу его также в неповиновении закону, осоружному всеми. Уповаю на милость божью и ее благодать.

- Хорошо, - опять поддержал голос, - а, что ты еще хочешь мне сказать, окромя  этого?

- Хочу спросить тебя, кто я, - откровенно признался мальчик, - хотя ты пока не сказал мне, почему я тебе должен верить во всем.

- Я не сказал этого, - отвечал тот же, - верить ты должен скорее себе, чем  мне, а вот исполнять сказанное  -  обязан.

- Почему я? - удивился Михаэл, - и как это понимать вовсе?

- Хорошо, я отвечу тебе на первое. Ты есть посланник божий на земле предков его.

- Как это? - усомнился в искренности этого мальчик, - я ведь не заслужил такого ничем, и мои родители также.

- А этого и не нужно, - успокоил его глас, - у тебя еще все впереди. Но ты должен подчинить себя воле моей свыше и тогда добьешься своего призвания на земле этой святой.

- Что делать я должен? - тут же заторопился Михаэл.

- Погоди, - засмеялся  глас, - не так скоро. Ты ведь мал еще и не самостоятелен. Надо подрасти вначале, а затем исполнить свою часть вносимой в общее работы по благородству земли этой.

- Я подрасту, - уверенно отвечал мальчик и смотрел, как ему казалось, вверх  на  небо.

- Сначала открой глаза, - неожиданно оборвал его мысли голос, - и ос­мотрись кругом. К тебе идут какие-то люди. Скажи  им, что с тобой все в порядке.

Мальчик словно встрепенулся и открыл действительно глаза, которые, наверное, сами до этого закрылись.

Совсем неподалеку от него впереди шли навстречу люди. Скорее всего, какие-то больные, ибо их лица были странными и обезображенными.

- Видишь, - резко сказал голос, от чего Михаэл немного содрогнулся.

- Да, вижу, - ответил он мысленно

- Это больные, пораженные оспой и незрячие к тому же. Ведет их поводырь одноглазый. Скажи им, что с тобой все в порядке  и  они  оставят  тебя  сами.

- А, что они могут причинить мне вред? - удивился мальчик, - они ведь слепые?

- Да, но заразные, - предупредил глас, - отойди в заветренную сторону и пропусти их. Одноглазому же скажи, что ты здоров, чтобы он провел их  другою стороною.

- Хорошо, - ответил Михаэл и тут же отошел в нужную сторону.

Люди приближались. Впереди шел одноглазый с большим посохом в руках и торбой на шее. Все они были больными или прокаженными.

Завидев, что мальчик сошел с дороги и сел в стороне, одноглазый спросил его, подойдя ближе:

- Ты здоров? С тобой все в порядке?

- Да, - ответил Михаэл, отступая еще дальше в сторону.

- Слава богу, что так, - сокрушенно помотал головой старик, - беда заставила нас идти искать лекаря или знахаря какого, чтоб исцелил это, - и он указал на исковерканные лица стоявших  позади людей.

Михаэл не знал, что ответить на это и молчал. Тот же голос ему подсказал:

- Скажи, что ты знаешь того, кто исцелит их и укажи путь к ста­рику, от  которого  идешь.

Мальчик тут же выпалил все это одноглазому.

- Я знаю, к кому вам нужно. Он живет вон в том доме. Он исцелит вас и даст новые души.

- Как это? - удивился проводник, - я не слыхал о таком.

- Узнаете, если пойдете, - уверенно ответил Михаэл, обходя их сам  стороной и направляясь в сторону своего дома.

- Спасибо тебе, мальчик, - поблагодарил одноглазый и повел за собой  небольшую группу прокаженных, державшихся друг друга руками за лохмотья  одежд.

Михаэл посмотрел им вслед и зашагал дальше по той же дороге.

- Не иди по ней, - громыхнул глас снова у него внутри, и мальчик остановился. - Сойди с дороги, - настаивал  голос, и Михаэл подчинился ему.

- А дальше что? - спросил он, исполнив сказанное.

- Иди здесь, - послышалось в ответ, и ему снова пришлось подчиниться.

Пройдя довольно большой отрезок пути, внутри снова послы­шался глас, приказывающий  возвратиться  на  дорогу.

- Я что, так и буду скакать то туда, то сюда, - возмутился Михаэл, направляясь  к  дороге.

- Будешь, если жизнь твоя тебе дорога, - отвечал голос ему внутри.

- И, что же теперь? - продолжил Михаэл, выйдя на дорогу и устремляя свой взгляд вперед.

- Ничего, - спокойно послышалось в ответ, - иди дальше. Пред самим до­мом немного постой и вытряхни свою одежду, а затем перед тем, как войти, вымоешь руки и то же проделаешь с лицом своим.

  

- А зачем это? - удивился Михаэл, ускоряя свой шаг вперед.

- Так надо, - послышалось в ответ, и  глас  как будто  исчез.

- Эй.., эй.., - тревожно обратился внутри себя же Михаэл, - ты где? Я тебя не слышу?

- Что? Боишься потерять меня? - нарочно удивленно спросил голос.

- Да, - как-то неуверенно и заметно смущаясь, ответил мальчик.

- Тогда слушай, что я тебе скажу, - предупредил глас, - если потре­буюсь срочно или в минуту какую поговорить просто так захочешь, зови мысленно меня к себе, и я тут же тебе отвечу. Ты не получил еще ответ на свой второй вопрос. Помнишь об этом?

- Да.

- Спросить еще раз не желаешь?

- Желаю.

- Тогда, слушай. Верить надо тому, что внутри из себя исходяще, а также - что наружно само по себе всходяще. Мне же можешь доверять лично, ибо я есть глас божий, воскресший в тебе для большего понимания всех действий твоих  наружных. Веришь ли  этому?

- Да, - убежденно отвечал Михаэл, продолжая идти по дороге.

- Тогда, поверь и другому, - продолжил глас.

- Чему же?

- А вот чему. Коль услышишь ты этот глас более самостоятельно, то не искази его тревогой и заботой своей повседневной, а также не утоли его в жажде какой, либо в похоти жалкой человекоподобной. Ибо это уже есть искажение силы людской силой дьявольской и противоречной.

- Как это? – удивился  мальчик, даже остановившись в пути.

- Иди, не останавливайся, - ободрил его голос, продолжая свое объяс­нение, - как это - поймешь, когда станешь немного старше и увереннее в себе лично. Сейчас же могу сказать тебе только одно. Я буду всегда с тобой рядом и смогу прийти на помощь тебе. Потому, живи, как  и  жил до этого, а время и люди подскажут тебе другое.

- А как старик? - неожиданно задал вопрос Михаэл, - что с ним  будет?

- За него не волнуйся, - объяснил глас, - он справится со всем, а когда подойдет нужное время, вы с ним свидитесь и обговорите обо всем.

- А, что мне сказать дома своим родным?

- То же, что и говорил им всегда, - ответил глас и снова, словно  исчез.

 Но на этот раз мальчик уже не стал задавать вопрос и даже не пытался его спровоцировать внутри себя. Он знал точно, что глас божий с ним и, что он никогда его не бросит.

Потому, Михаэл довольно быстро добрался домой и, проделав все ранее указанное свыше, встретился со своими родными.

- Ну и где же ты был? - поинтересовались мать и отец у своего сына, - может, объяснишь нам что-то?

- Нет, - упрямо отвечал Михаэл, - ничего говорить не буду. Все узнаете потом, а сейчас, давайте мне поесть, а то что-то я сильно проголодался за это время.

 Родители молча переглянулись и, ничего не сказав, принялись угощать мальчика и потчевать какой едой.

Так закончилось первое путешествие юного Михаэля по земле предков его: совсем непродолжительное и недалекое по своей протяженности пути.

Восприняв это как должное, его родители вскоре позабыли обо всем, тем более, что сын по возвращению не стал больше играть по ночам и наводить на них какое-то беспокойство.

Спустя много лет, они и вовсе забыли о происходящем, разве что из­редка, как далекий сон, вспоминая о тех днях.

Мальчик вырос и превратился в красивого и привлекательного юношу. Все это время рос он так же, как и все, хотя ни на секунду не забывал о тех прошлых днях своего странного путешествия.

Мысленно маль­чик все же боялся обратиться к тому гласу, им услышанному, а потому, вскоре и, само собой, он постепенно смирился с этим и жил, как и по­добает всем людям его возраста.

Мать с отцом не могли не радоваться всему этому, ибо их сын рос до­статочно здоровым, сильным, а к тому же красивым, что ему давало ог­ромное преимущество перед остальными сверстниками.

Вскоре появились и первые знакомства в противоположной девичьей  среде.

К этому времени Михаэл обучался в одном из достаточно древ­них монастырей, расположенном неподалеку от их настоящего поселения.

Надо сказать, что когда ему исполнилось десять лет, его родители пе­ребрались в другое место, следуя за некоторыми другими семьями, где, как им показалось, было больше доброты и тепла, исходящих от других людей.

Но то, что кажется в самом начале не всегда основывается вну­три человека. И здесь, так же, как и на старом месте, после небольшого ознакомления с остальными проживающими, на их семью начали коситься, или просто иногда  избегали  встреч.

Но искать другое место уже не было никакого смысла, и родители твердо решили остаться здесь до конца своих  дней.

Надежда, конечно, была на их сына, одного-единого в семье, ибо почему-то бог не давал им больше детей. Так они и жили на новом месте.

Отец  зарабатывал своим ремеслом, а мать шила, да помогала кому по дому, более богатому, за определенную сумму денег.

Этого им вполне хватило на то, чтобы отдать сына в обучение за монастырские стены.

Как правило, чины этого учреждения денег не брали и считали сие грехом великим, но все же плата существовала в виде добровольной милостыни на храм, возведенный в честь бога их общего и единого.

Потому, пожертвовав достаточное количество денег, родители добились обустройства сына за святые стены монастыря, где он и провел около трех с половиной лет своей жизни.

Обучившись грамоте и кое-какому письму, Михаэл не захотел продолжать учебу и возвратился по весне домой.

Родители его встретили ра­достно, ибо он для них был сейчас той опорой и надеждой, которая в будущем дала бы им возможность спокойно отойти на покой и не заботиться о заработанном куске хлеба насущного.

Но не так думал их сын. И после первых минут радостного объятия, он во всеуслышание заявил, что отправляется в город, дабы увидеть жизнь по-настоящему и, возможно, остаться там на время.

Мать с отцом, конечно же, огорчились, но привыкшие жить по его усмот­рению, все же согласились с этим решением, а спустя две недели про­водили сына.

Мать плакала и молилась, отец сурово молчал, хотя в душе ему  также было жалко и не по себе от этого. Они обнялись, а затем попрощались.

Почему-то Михаэл сказал:

- Вскоре обо мне заговорят все. Вот увидите. Только не приходите ко мне сами. Я сам приду, когда сосчитаю нужным. Хорошо, мама?

Мать молча и тихо согласилась, то же сделал и отец, хотя  это ему не особо понравилось.

Так они и расстались на простой запыленной дороге, ведущей, по сло­вам иноходцев, к большому городу.

Мать с отцом еще долго смотрели сыну вслед, а когда его фигура ис­чезла за горизонтом, воротились обратно.

Казалось, дом стал пустым и каким-то отчужденным, и мать снова горько заплакала.

- Успокойся, - погладил по плечам ее Эв, - ничего с ним не случится. Ведь не случилось же до этого. И ни разу он не заболел, как другие. Так что, вернется вскоре. Что там в городе делать? Ни земли, ни сада. А бездельничать сын наш не будет.

- Так-то оно так, - согласилась Мэриен, - но сердце мое словно разры­вается. Словно не увижу я его больше.

- Что ты говоришь, - немного разозлился отец, - все будет хорошо. Я верю в это. Давай лучше помолимся господу нашему, чтобы ему повезло в пути, и беда его миновала.

- Хорошо, - согласилась Мэриен, и они вместе обратились к богу. 

  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДОРОГА

  

Михаэл же шел по дороге, уводящей его все дальше и дальше от дома и одновременно приближающей к чему-то такому, чего он сам пока тол­ком не знал, но все же предчувствовал это и шел ему навстречу.

Дорога уходила немного вправо и пролегала меж огромных по высоте своей деревьев, и юноша, которому исполнилось к этому времени пол­ных восемнадцать лет, решил передохнуть в тени.

Михаэл подыскал для этого подходящее место и свободно улегся пря­мо в траву, окружающую сами деревья.

"Вот хорошо, - подумалось ему, - так бы лежать и лежать, и не ходить никуда вовсе. Что мне понадобилось в том городе? Сам не пойму. Вот только разве что посмотреть на него, да возвратиться обратно?"

Так думал молодой Михаэл, совсем еще даже не предполагая какой по­дарок готовит ему судьба. Он смутно помнил то время, когда услышал чей-то голос, и порой ему казалось, что этого не было вовсе.

Не было и того старика, которого он же обучал чему-то. Не было и тех оборванцев, шагающих по дороге и водимых одноглазым поводырем.

Михаэл закрыл глаза и даже чуточку вздремнул. Проснулся он от неожиданного прикосновения к нему человеческой руки и мгновенно открыл глаза.

Во всю улыбалась и смотрела на него какая-то красавица, невесть от­куда взявшаяся здесь и, судя по всему, очень богата.

- Здравствуй, - протянула сладко она, увидев, что юноша проснулся.

- Здравствуйте, - ответил Михаэл, смотря на нее сквозь пелену еще не до конца ушедшего сна и немного приподнимаясь.

- Кто вы? - спросила незнакомка, так же победоносно улыбаясь ему в глаза. - И куда путь держите? Я могу вас подвезти.

И только сейчас Михаэл заметил позади нее стоящую карету с парной тройкой лошадей и ожидающих юную незнакомку людей.

Судя по всему, они были сказочно богаты, но это нисколько не смутило юношу, и он бодро ответил:

- Меня зовут Михаэл, а иду я в город. Хочу узнать его поближе. От предложения вашего отказаться не могу, если оно, конечно, от всей души.

- 0-о, - протянула молодая дама, - вы знаете о душе?

- Да, - немного смущаясь за свою преднамеренную ложь, отвечал Михаэл, - но не думайте,ч то много скажу вам об этом.

- Почему же? - удивилась красавица.

- Так, ..сам не знаю, - сам того не понимая, ответил Михаэл.

- Это интересно, - воскликнула девушка, - не знаете и говорите. Ну, что ж, поехали, если хотите, конечно, с нами.

- Право, мне как-то неудобно, - испугался было за свою первоначальную смелость юноша, но отступать было уже поздно.

- Поехали, - предложила дальше красавица и протянула руку Михаэлю.
Юноша поднялся и последовал зa ней к карете, где все в тревоге ожидали возвращения юной дамы.

Никто ни о чем не спросил, из чего юноша понял, что девушка здесь самая старшая по чину, а потому, сев в карету и подождав, когда слуга захлопнет дверцу, он почтительно спросил:

- Извините, мадемуазель, за мою нескромность, но как изволите вас величать?

- О-о, - удивилась девушка, - вы обучены хорошему тону?

- Да, немного, - густо краснея, отвечал Михаэл, отодвигаясь от нее немного в сторону.

- Зовите меня просто графиня де ла Руж, - ответила, улыбаясь, девуш­ка, глядя  на  него.

- Такая юная и граФиня? - удивленно спросил Михаэл, снова отодвигаясь подальше, чтобы не испачкать ее обширно облегающее  платье.

- Да вы не бойтесь, не измажете, - снова улыбнулась собеседница, - а графиня я потому, что недавно была замужем за графом.

- Как? - удивился  юноша, - а теперь, что, уже нет?

- Увы, это правда, - как-то горестно ответила она, глядя куда-то в окно, отчего было не понятно: то ли она сожалеет об этом, то ли просто ей жаль саму себя.

- А имя у вас есть? - почему-то спросил  в этот не подходящий  момент  Михазл, и сам  застеснялся  этого.

- Конечно же, есть, - опять блеснула глазами и улыбнулась девушка, поворачиваясь к своему спутнику, - зовут меня так же просто - Луиза, но это только те, кому я разрешаю это, -уточнила она в конце своей небольшой речи.

- Очень приятно узнать это, - ответил совсем невпопад Михаэл  и снова немного смутился.

- Да вы не смущайтесь ваших вопросов, - успокоила она юного спутника, - это вполне понятно и естественно. Хотите узнать, откуда я еду? - неожиданно спросила она.

- Да, - кивнул головой Михаэл.

- О-о, это длинная история, - взгрустнула графиня, - и придется  вам  выслушать ее до конца, так как я не вижу более другого варианта объяснить все ваши возникающие вопросы  сразу. Согласны?

- Да, - согласно кивнул юноша и даже пододвинулся поближе, чтобы вни­мательно ее слушать.

- Так вот, слушайте, - начала девушка и отвернула взгляд от его лица в окно

- Когда-то давным-давно, когда мой отец и мать нашли меня, в  той далекой стране случилась большая беда. Откуда-то пришла болезнь, очень заразная, от которой гибли все люди. Мои родители очень испугались и хотели бежать вместе со всеми, но здесь им попался один человек, представившийся  тогда  очень известным  целителем.

Он успокоил моих родных и сказал, что болезнь эта не очень страшна. Важно знать, как с нею бороться и чего предостерегаться. Он даже ис­целил нашу собаку, подхватившую эту заразу где-то на улице. Родите­ли поверили этому и согласились остаться, тем более, что они были богаты и покидать места им вовсе не подходило.

Человек этот пообе­щал защитить нас ото всего, но взамен попросил моего отца о том, чтобы он согласился в будущем выдать меня за богатого человека, имя которому, как вы понимаете, де ла Руж. Отец долго не соглашался, но все же ему пришлось это сделать, тем более, что заболела моя мама и я сама. Человек исцелил нас и вот, что он мне сделал еще в детстве изуродовав мне руку, - и юная графиня, резко рванув свой рукав, обна­жила левое предплечье и указала на какую-то давнюю рану, как будто от ожога или чего-то подобного. Михаэл никогда не видел такого, а потому был изумлен.

- Что это? - спросил он, немного придя в себя после увиденного.

- Не знаю, - ответила девушка, пытаясь прикрыть свое плечо одеждой, - но это спасло нам тогда жизнь. Помню, он еще сказал, что это и дальше будет сохранять меня. Но я ему не верю. Совсем недавно умерла моя мать, хотя и у нее есть такое. И вот после того, как мы остались живы,
человек тот исчез и больше не появлялся до самого моего семнадцатилетия. Отец, давший слово, не мог не сдержать его, и вскоре я уехала от моих родных в другой город в другую страну, где и прожила два года. Нe знаю почему, но муж мой неожиданно умер сразу после венчания, и я осталась одна в той далекой стране, полной всякой развратной для души чепухи. Все свое время я проводила дома в окружении слуг и домашних моего мужа. Он был сказочно богат, и все досталось сейчас мне после его смерти, но родственники его хотят добиться моего не признания и хотят упразднить священные узы брака. Я сбежала от них и вот уже больше трех месяцев нахожусь в пути. Хочу повидать отца моего и почтить памятью маму. Затем, думаю возвратиться и пойти куда-нибудь в монастырь, чтобы не осквернить свою душу в дальнейшем.

- Святостью своей, да будешь непорочна, - как-то тихо и медленно произнес юноша, слушая  ее  рассказ.

- Что вы сказали? - неожиданно встрепенулась она, - где-то я это уже слышала.

- Так сказал бог, - свободно объяснил ей Михаэл и тут же добавил, - и так думаю я сам.

- Откуда вы это знаете? - удивилась девушка, пытливо всматриваясь в его лицо.

- Что знаю? - не понял ее юноша, как бы просыпаясь от долгого сна.

- Ну, о том, что сказали, - стыдливо произнесла она.

- А, что я сказал? - удивился Михаэл, - я ведь ничего такого не ска­зал. Я только произнес то, что было у меня в голове.

- Вы шутите или смеетесь надо мной, - немного обиделась юная  графиня.

- Да, нет же, успокойтесь, - ответил юноша, - знаете, я сам иногда не понимаю того, что произношу, вернее, сразу не понимаю. Вот теперь и до меня дошло. Значит, ваш муж и был тот человек, вас же исцеливший?
Так?

- Да, впоследствии так все и оказалось. Наверное, он рассчитывал тогда на богатство моего отца, но спустя время оно уже ему не понадобилось. И, скорее всего, он просто решил не отступать от своего слова. Так же, как и мой отец.

- Да, но вы сказали, что он умер сразу после вашего венчания. Так ли это я понял?

- Да, это так, - согласилась, слегка смутившись, девушка, - вот почему его родные и хотят отвергнуть меня и указать на то святой церкви. В этом случае они получат полную свободу распоряжаться всем иму­ществом покойного и смогут изгнать меня оттуда.

- Вы так боитесь расстаться с богатством кому-то принадлежащим? - спросил напрямую Михаэл.

- Нет, не это, - уверенно опротестовала его вывод девушка, - я бы не хотела, чтобы то, что нажито людской жизнью попало в руки этих нечистивцев. Зачем мне такое богатство. К тому же, мой отец до сих пор жив и вполне способен создать все условия для моего проживания.

- И, что же до сих пор их удерживало от этого решения? -задал еще один вопрос Михаэл.

- Я сказала, что все жe была с ним, - так же, немного смущаясь, ответила  девушка.

- И что, они поверили?

- Не знаю. Но они ждут хоть какие-то доказательства этого. Вернее, не этого, - поправилась  тут  же  она.

- Они ничего не найдут, - уверенно произнес Михаэл.

- Откуда вы это знаете? - удивилась графиня.

 - Так думаю, и все, - совсем, как в детстве, ответил он юной
наследнице.

Но Луизу это явно не удовлетворило, и она спросила еще раз.

- А все-таки, почему вы так думаете?

- Потому, что это исходит из моей груди, - ответил юноша, -и потому, что я слышу это всенаружно.

- Как это? - удивилась графиня, - я совсем не понимаю такие ответы.

- Я тоже, - ответил Михаэл, - но зато потом, я в них убеждаюсь сам  вторично.

- Вы не колдун? - неожиданно спросила Луиза, всматриваясь ему в глаза.

- Нет, я этим не занимаюсь.

- И не знахарь, и не ворожей?

- Нет, нет, нет, - уверенно отвечал Михаэл, - я просто говорю и  все. В этом моя способность.

- Странно все это, - совсем, как его мать, проговорила Луиза, оборачиваясь снова к окну.

Михаэл ничего не ответил и погрузился в свои собственные мысли.

"Интересно, - думал он про себя, - зачем понадобилось влезать мне в эту карету, а ей останавливаться, завидя  какого-то юношу среди тра­вы? Может, что-то руководит этим или во всем кроется какой-то ута­енный смысл? Что ж, подождем - увидим. Но вот, что я скажу, когда мы приедем в город, когда наступит время попрощаться? Сам не знаю, что скажу. Ладно, как-нибудь, да будет".

Так в мыслях каждого о своем и пролетело время, и вскоре лошади донесли их до городских ворот.

- Вам куда здесь? - спросила юная графиня, оторвавшись от окна и посмотрев в его сторону.

- Не знаю, - пожал плечами юноша, - я ведь впервые здесь. Просто хочу посмотреть и все. А может, что и увижу для себя лично. Из работы какой  или  чего-то  еще.

- Тогда, едем со мной, - неожиданно распорядилась она, - я вас представлю своему отцу, и вы сможете многому у него научиться.

- Чему  же? - спросил Михазл, .глядя неотрывно на нее.

- Разному, - немного схитрила девушка и дала команду в окно окружавшим экипаж людям, - спросите господина Блюдхе  и  направляйтесь к  дому.

- Хорошо, - ответила охрана и устремилась вперед на своих лошадях.

- Это имя вашего отца? - спросил  юноша.

- Да, - ответила юная графиня, - оно досталось ему от предков. И он им очень дорожит.

На том разговор их прервался, так как карета круто повернула в сто­рону, и они чуть было не расшибли свои головы друг о друга.

- Ох, извините, - поспешил извиниться перед юной дамой Михаэл, - я не удержался.

- Ничего, - ответила она, - это я виновата. Надо было самой за что-нибудь взяться.

- Далеко еще до дома? - спросил юноша.

- Не знаю. Я ведь давно уже здесь не была, - ответила она, осматривая неширокую улицу и мимо проходящие дома.

- Ваш отец уже в возрасте? - снова спросил Михаэл.

- Нет, он еще совсем молод. Ему только пятьдесят шесть. А что?

- Да, нет, ничего, - засмущался юноша, - это я просто так спросил.
И снова их разговор прервался.

Карета сильно содрогнулась, попав
в одну из дорожных ям, а затем подпрыгнула вверх, и спутники обоюдно ударились головами об ее потолок. Оба засмеялись, но продолжать разговор не стали, а занялись сами собой.

Михаэл привел в порядок немного свои волосы и одежду, и даже слег­ка потер башмаки.

Графиня же занялась свои платьем, пытаясь хоть как-то прицепить рукав к плечу.

- Давайте, я помогу, - неожиданно обратился к ней юноша, - я в детст­ве наблюдал, как моя мать шьет. Если есть у вас немного нитки, то я смогу приштопать одно к другому.

Луиза засмеялась, а затем поискала в своем боковом секретере нить, и спустя секунды уже протягивала ее Михаэлю.

- Вот, возьмите. Надеюсь, иголка у вас есть.

- Да, есть, - ответил юноша и приступил к работе.

Стараясь аккуратно сшить разорванные части и при этом не навреди­ть телу графини, Михаэл осторожно протыкал иглу и с облегчением вытаскивал ее обратно, увидев, что не причинил никакой боли.

Наконец, его старания увенчались успехом, и рукав достаточно надежно был пришит к плечу платья.

- А вы умеете шить, - удивленно констатировала Луиза, осматривая небольшой, почти  незаметный  шов.

- Вы преувеличиваете, - скромно отозвался юноша, укладывая себе обратно иглу и отдавая часть оставшейся нити  графине.

- Нет, - сказала она, отстраняя руку в его сторону, - пусть, сохранится  у  вас, может, когда и  пригодится.

В этот момент карета остановилась, а спустя минут пять дверь при­открылась, и слуги опустили небольшую походную  лестницу.

- Ваш дом, мадам, - обратился к ней слуга, немного кланяясь, снимая свою шляпу и взмахивая ею перед собой.

Михаэл первым выскочил из кареты и подал Луизе руку, когда та  выхо­дила.

- Спасибо, - ответила она ему, так же улыбаясь, как и прежде.

Они постучали в дверь. Где-то в глубине дома послышался сухой кашель, а затем какой-то старческий голос произнес.

- Ну, кого там принесло в этот час? Сейчас открою, не стучите так  громко.

- Это не мой отец, - тихо проговорила Луиза и застучала быстрее и сильнее.

- Тогда, кто же? - спросил Михаэл, помогая ей в том же.

- Не стучите же так сильно, - снова раздался голос за дверью, и шар­канье стало слышно гораздо ближе.

Наконец, дверь отворилась, и на пороге показалась сухая сгорбленная фигура какого-то старика.

- Чего вам надо? - спросил неторопливо он, подозрительно всматриваясь в лица его побеспокоивших.

- Вы кто? Слуга? - спросила вместо ответа у него графиня.

- Какой слуга? - возмутился  старик, - я господин Блюдхе, а это мой дом, - и он указал рукой вглубь.

- Но этого не может быть! - испугалась Луиза. - Это не мой отец, - и она удивленно обратилась к Михаэлю взглядом.

- Ваш отец умер, дорогая, - послышался ответ старика, -совсем недавно я его похоронил там же, где и мать.

- А отчего он умер? Он ведь был здоров? - изумленно спросила графиня. - И кто вы сами будете? Я вас не знаю, хотя дом этот покинула не так уж и давно.

- Я самый старший Блюдхе, - с гордостью ответил старик,. выпячивая свою грудь вперед.

- Так вы папин брат? - то ли спросила, то ли просто удивилась Луиза. - Отчего же вы не показывались раньше в этом  доме?

- Это не ваше дело, - опротестовал старик, явно не довольный учиненным ему допросом, - да и кто вы, собственно,  такая, чтобы спрашивать  об этом?

- Как кто? - удивилась Луиза, - я же сказала, я его дочь.

 - Не знаю, - скупо отвечал старик, державший дверь рукой, чтобы они не прошли внутрь, - слыхал я, что она уехала из этих мест и там скоропостижно скончалась. Об этом даже документ  имеется.

- Какой  документ? - еще больше удивилась юная графиня.

- Об этом можете узнать у следствия, назначенного по этому поводу, - ответил старик, прикрывая дверь рукой, - и больше меня не беспокойте. Я ничего не знаю.

Дверь перед ними захлопнулась, а молодые люди продолжали стоять в недоумении.

Наконец, Михаэл сказал:

- Что будем делать и куда пойдем в этом городе?

 - Не знаю, - тихо прошептала графиня, -я теперь, вообще ничего не  знаю, - и она неожиданно расплакалась.

- Не надо слез, - пытался успокоить ее юноша, - пройдите в карету, ус­покойтесь, и там мы все сейчас обсудим. Только надо уехать от этого дома подальше. Что-то мне здесь не очень нравится.

- Хорошо, - согласилась Луиза, и они вместе сели в карету.

- Давайте к выезду, - кратко бросил Михаэл ее сопровождавшим, к этому моменту уже немного свыкнувшийся с таким образом общения.

И снова никто ни о чем не спросил, а все указания молча были испол­нены.

Вскоре карета покатилась обратно к выезду из города.

- Постойте, постойте, - хотела остановить их Луиза, - я  ведь не  навестила могилу отца и мамы, да и в этом деле не разобралась вовсе. Куда мы так торопимся?

- Надо быстрее отсюда уезжать, - кратко ответил ей Михаэл, в глазах которого появился странный блеск.

- Что это с вами? - спросила графиня, обращая внимание на его немного взбудораженный вид.

- Ничего, - так же кратко ответил юноша и зачем-то выглянул в ок­но, осмотрев все вокруг.

- Что там? - спросила Луиза и попыталась сама сделать то же.

- Вам нельзя, - резко отстранил ее от окна юноша и усадил на  место.

- Теперь, слушайте меня, - строго приказал он, - иначе, не сносить нам головы обоим.

- Как  это? - испугалась девушка. - Я ведь ничего не совершала?

- Я знаю, - ответил юноша, но кое-кто хочет, чтобы вас вообще не было на свете, - и, выглянув за окно, он крикнул сопровождавшим, - давайте быстрее за ворота, ускорьте шаг лошадей.

Слуги взмахнули плетями, и лошади понеслись быстрее.

Они снова налетели на те же ямы, а затем чуть было на повороте не врезались в какой-то дом, но все же карета устояла и пронеслась сквозь город­ские ворота на выезд.

Удалившись от города на порядочное расстояние, Михаэл сказал своей спутнице:

- Нам надо свернуть с этого пути куда-нибудь в другую сторону.

- Зачем? - спросила  взволнованная  графиня.

- Затем, что нас будут искать здесь те, кому понадобилась ваша жизнь.

- Но я же ничего.., - начала, было, девушка.

- Знаю, знаю, но поймите, что другие хотели бы видеть вас в другом виде и где-нибудь в другом месте. И все только потому, что с обеих сторон вы достаточно богаты.

- Как? И здесь тоже от меня захотели избавиться?

- К сожалению, это  так.

- А, что за следствие, о котором говорил старик? -неожиданно спросила  юная  графиня.

- Я не знаю, - ответил Михаэл, - может, это инквизиция?

- Святая церковь? - удивилась Луиза. - Но я-то здесь причем. Я ведь верующая.

- Возможно, кому-то понадобились богатства вашего отца, - как-то задумчиво произнес юноша, - но, впрочем, что это мы стоим. Нельзя терять ни минуты. Нужно сворачивать с пути.

- И куда мы поедем? - испуганно спросила Луиза.

- Знаю я одно место, - уверенно сказал Михаэл, - к нему и отправимся, если, конечно, вы захотите этого.

- Хорошо, - согласилась юная наследница, к этому времени обретая са­му себя, - я согласна. Едем, но куда?

Вместо ответа Михаэл выглянул наружу из окна и крикнул:

- Сворачивайте влево и аккуратнее. Там  болото.

Лошади поубавили свой бег, а вскоре и вовсе перешли на шаг. Спустя немного, они свернули в указанную сторону, стараясь не оставлять за собой никаких следов.

Карета покачнулась, и лица спутников сблизились, наполнившись каким-то внутренним жаром.

Спустя секунду все это исчезло, оставив после себя лишь маленькую частичку общего влечения друг к другу.

Экипаж отдалялся от дороги и уносил спутников все дальше и дальше от проезжих путей.

Через некоторое время они глубоко завязли в бо­лоте, и пришлось выбираться из кареты наружу, чтобы облегчить ее вес.

Наконец, болотистая местность закончилась, и спутники снова смогли удобно расположиться внутри кареты.

- Что-то я устала за последнее время, - пожаловалась Луиза, -может, сделаем небольшую остановку?

- Нет. Пока рановато. Те, кто пойдут по следу, не сразу обнаружат то, что мы от них ушли, но когда догадаются об этом - бросятся вслед за нами. Потому, мы должны как можно больше сегодня пройти.

- А дальше? – спросила  графиня, - что будем делать дальше?

- Пока, не знаю, - вздохнул юноша, - но наше счастье, что мы ушли оттуда вовремя, а не дожидались, пока нас схватят и навечно куда-то закроют.

- А, что есть и такое? - удивилась  Луиза.

- Да, есть, - неохотно сказал юноша, - когда я обучался в монастыре, то прежние нам рассказывали, что недовольных чем-то или провинившихся замуровывают в стены его, дабы потом их костями освежить святую память Христа, бога нашего. Я сам это видел однажды.

- Неужели, это действительно так? - усомнилась в его словах Луиза.

- Да, так, - кратко ответил на то юноша, устремляя свой взгляд куда-то помимо нее в окно.

- Но ведь об этом станет известно когда-нибудь? - то ли спросила, то ли уточнила  свою  догадку  графиня.

- Да, станет. Только, кто скажет об этом - дождется той же участи. Воистину, земля наша глупцами и трусами полна, -ответил совсем по-церковному Михаэл и тут же добавил, -пройдут годы, а может, и больше, и та же церковь объявит о том, что это были святые мученики, пожелавшие искупить вину всех за долю нашего Христа или что-нибудь в этом роде. И люди поверят в это, ибо в душе все верны ему, богу нашему, и желают это же видеть в других. Кто наружно, кто внутренне. Потому, правду донести, ой, как нелегко. Вы вот смогли бы сами это сделать?

- Не знаю, - неуверенно сказала Луиза, - наверное, это будет зависеть и от других.

- Вот-вот, и от других также, - ответил Михаэл, - и все мы друг на друга опираемся и смотрим. Потому, правду почти никогда не сознаем.

- А, что такое вообще правда? - неожиданно спросила графиня. - Может, это просто мы так хотим или это желание душ наших?

- Нет, не так, - отвечал юноша, - думаю я, что правда - это самое святое, что есть на земле нашей, ибо она возродила нам бога на небе и дала хлеб наш насущный. Но сдается мне, что правда - это еще и любовь наша друг к другу, а также к языкам каким других, нам подобных, и их вере к святострастию. Правду ниспослал нам господь бог, отец бога нашего, и с той поры мы вот так и живем.

- Откуда вы знаете это? - удивилась Луиза. - Или этому учат в монастырских стенах?

- Нет, к сожалению, этому там не обучают, хотя и пытаются что-то такое произносить.

- Тогда, где же вы обучились ему? - с любопытством спросила юная графиня, на миг даже забыв, что они от кого-то там убегают  и что им грозит  смертельная  опасность.

- Я нигде не обучался, - честно признался Михаэл, - это происходит самопроизвольно. Я не думаю много по этому поводу. Говорю просто и все. Но мы немного удалились от темы этими разговорами. Давайте лучше подумаем о вас.

- Обо мне? - удивилась  графиня.

- Да, о вас, - ответил ей Михаэл, - вам нужно возвратиться обратно и добиться общего признания, что вы и есть та, которая законно должна владеть всем богатством своего мужа, так внезапно почившего после вашего венчания.

- Как же я это сделаю, если за нами погоня? - спросила она. -Даже не знаю, что там после моего отъезда случилось.

- Ничего не случилось, - уверенно ответил ей Михаэл, -все, наоборот, ждут вашего возвращения, чтобы разрешить тот же вопрос для себя.

- Значит, я попала в ловушку? - смертельно испугалась Луиза, и сердце ее тревожно заныло.

- Нe совсем так, - ответил ей юноша, - если докажите, что муж ваш к вам все же соприкоснулся и святая церковь в это поверит, то в ловушке окажутся сами противники, ибо церковь обвинит тогда их в лжепослушании  и в еретическом  отступничестве  от  святого лона  ее.

- Да, но как доказать это? - спросила  юная  графиня.

- Об этом я подумаю позже, - успокоил ее Михаэл, - а сейчас, скажите мне вот что. Была ли у вас связь с кем-либо еще после вашего мужа? И способен ли кто уличить вас в этом, если бы было это так?

Казалось, графиня потеряла дар речи на секунду, но потом довольно скоро ответила:

- Как вы смеете оскорблять меня, мою честь и достоинство. Я вам не давала такого повода, - и она обидчиво отвернулась в сторону, а слезы закапали у нее из глаз.

- Ну, право же, успокойтесь, графиня, - попытался  исправить свою ошибку Михаэл, - а ведь о том же спросит вас та же церковь, невзирая на вашу гордость и чинность.

- Чем же я докажу тогда свою правоту? - встрепенулась Луиза после  недолгого рыдания.

- Я подумаю и об этом. Положитесь на меня, - успокаивал ее юноша.

- Да, кто вы такой и что возомнили в душе своей? - попыталась опротестовать его решение графиня. - И кто вообще вам дал право руководить мной?

- Бог, - кратко и убедительно произнес Михаэл.

Луиза молча смотрела на него, и от нее не послышалось в ответ ни­чего. Она просто мигала глазами и словно оцепенела  в ожидании чего-то.

- К-к-как, бог? - наконец, выдавила она из себя и совсем по-детски  улыбнулась.

- Слово, данное богом и обещанное гласом его, да будет не превдойденно, - вместо ответа сказал юноша, смотря вдаль сквозь небольшое окно, - слово, нарушенное мною, будет сожжено в душе моей, - словно какое-то таинственное заклинание проговорил он вторично, - слово, принадлежащее врагу моему, да будет испепелено, - сказал он, словно выстрелил,  в третий раз.

- Что это с вами? - удивилась Луиза, смотря на него со стороны.

- Я молюсь, - отвечал спокойно юноша, - за нас с вами и за них тоже, - и он кивнул головой на тех, кто сопровождал их.

- Я не знаю такой молитвы, - удивилась девушка, - объясните суть ее и научите, - попросила  она  тут  же.

- Суть ее проста, графиня, - довольно просто отвечал Михаэл, - но сейчас дело не в этом.

- А в чем же? - удивленно посмотрела на него девушка.

- Нам надо поскорее отсюда убраться и молить бога о помощи нам в деле этом.

- Да, это так, - с грустью и вздохом отвечала Луиза, - но куда же мы все-таки едем?

- Вскоре узнаете, - ответил ей спутник, выглядывая снова в окно и подгоняя лошадей окриком.

- Быстрее они не могут, - отвечал один из сопровождавших, - слишком  мягкая  земля. Карета вязнет, как в болоте.

- Это плохо, - согласился с этим Михаэл, - к тому же, остаются следы за  нами. Придется бросить ее здесь, а самим удалиться верхом.

- Бросить карету? - возмущенно и одновременно изумленно говорила графиня, - как это? Здесь ведь все мои богатства, да и одежда та же, - и она растерянно посмотрела по сторонам.

- Вам, что дороже - жизнь или богатство? - немного с упреком спросил Михаэл. - Решайтесь на это, и вскоре мы. оторвемся гораздо дальше от ваших преследователей.

- Хорошо, я согласна, - неизвестно почему быстро приняла решение Луиза, доставая из походного сундука самые дорогие для нее вещи.

- Не много ли? - снова с упреком спросил Михаэл, глядя на нее со стороны.

- Я не знаю, что взять с собой, - так же растерянно произнесла  графиня, и слезы обильно потекли у нее из глаз.

- Возьмите то, что вам будет нужно в первое время при езде верхом, - спокойно и уверенно произнес юноша, - а дальше мы найдем другой выход.

- А драгоценности? - испугалась немного за это графиня. -Их  что, оставить?

- Да, возьмите только то, что можно одеть на себя и при этом не выглядеть смешно и нелепо.

- Хорошо, - и здесь согласилась так же быстро Луиза, отбирая необходимые  вещи.

- Поторопитесь, - неожиданно предупредил ее юноша, -наши преследователи не так уж и далеко. А нам нужно еще кое-что проделать.

- Что же? - с интересом спросила юная наследница, наконец, выбрав и отложив себе на колени нужное ей в пути.

- Надо утопить карету, - уверенно сказал ей Михаэл, и при этом, как можно меньше оставить после себя следов. Пусть, думают, что все погибли.

- Утопить, но где? - удивленно спросила Луиза.

- Знаю я одно место, - так же уверенно отвечал юноша, - оно неподалеку  от того, куда мы сейчас  направляемся.

- Вы думаете, мы успеем сделать это?

- Да, если поторопимся, - ответил Михаэл и снова выглянул в окно, - возле мостика у реки поворачивайте направо. Поедем в стороне от до­роги, - распорядился  юноша.

Сопровождавшие поняли это и вскоре выполнили.

- Дальше куда? - спросил один из подъехавших к окну кареты.

- Давайте поближе к реке и возле небольшой заводи остановитесь.

- Но там же кусты?

- Ничего проберемся. Только давайте быстрее, не тяните время.

- Хорошо, - ответил ему подъехавший и поскакал вперед.

- Вы собрали вещи? - кратко спросил Михаэл, выглядывая  в очередной раз в окно.

- Да, - ответила ему Луиза.

- Стойте, - крикнул он ехавшим обок кареты, - мы выходим.

- Выходите? - удивился слуга.

- Да, - ответил повторно Михаэл, - освободите и поставьте двух лошадей под верховую езду. Карету оставим здесь.

- Слушаюсь, - ответил слуга и поехал к остальным.

Карета остановилась, и молодые люди вышли из нее, бросая там все так, как и при обычной езде.

- Что дальше? - спросил снова тот же слуга, уже ведущий к ним двух лошадей, к этому времени освобожденных, но еще не оседланных.

- Карету в заводь, лошадей в воду. Будем перебираться вплавь.

- Вплавь? - удивился слуга.

- Да, вплавь, - подтвердил ему Михаэл и направился вместе с графиней поближе к реке.

- Я боюсь - говорила она ему по дороге, - я еще ни разу не окуналась  в  воду.

- Да? - удивился юноша, - а я думал, что вы это умеете делать не  хуже  меня.

- Нет. Отец не разрешал мне ходить к реке. Боялся, чтобы не утопла, - оправдывалась  она.

- Ну что ж, - скромно ответил ей Михаэл, - тогда, мне придется вас оберегать. Держитесь подле меня и ничего не бойтесь. Будете крепко держаться зa меня и за лошадь, плывущую рядом. Хорошо?

- Не знаю, - неуверенно отвечала Луиза, - все же мне немного страш­новато об этом думать.

- А вы не думайте, - сказал Михаэл, - просто держитесь и все.

- Хорошо, - наконец, сказала она, понимая, что другого выхода нет, - а почему мы не переехали по тому мосту, -неожиданно спросила она, - который остался позади?

- Потому что, это не мост, а плот. К тому же, ветхий и древний. Он нас не выдержит. Я это знаю потому, что когда-то жил в этих местах, - объяснил он девушке, довольно странно смотревшей на него.

- А-а, - протянула Луиза, но тут же задала еще один вопрос, - а как же наши преследователи? Они не догадаются об этом?

- Возможно, и догадаются, - согласился с таким предположением Михаэл, - но вряд ли последуют вслед за нами. Ну, а если поедут по тому плоту, то, как говорят, это их дело.

- Но, зачем же тогда было топить карету? - снова спросила удивленно  девушка.

- А затем, что вместе с нею, мы не переправимся на тот берег, - пояснил юноша, - к тому же, в карете драгоценности, вещи и прочее. Все это частью всплывет наружу и его понесет течением. Это и наведет на мысль, что вы погибли, либо где-то скрываетесь, что, собственно говоря, все равно, так как вы больше ни на что претендовать не будете. Верно ведь, вы отказываетесь от принадлежащих отцу вашему богатств?  - и он с любопытством посмотрел на девушку.

- Да, - с сожалением и грустью отвечала она, - конечно же, я не поеду обратно прямо в лапы к тем, кто желал бы моей смерти.

- Ну, вот. Все стало на свои места, - уверенно говорил Михаэл, - воз­можно, кто-то и подумает о том, что вы остались живы, но уж наверняка подумает и о том, что вы больше никогда сюда не возвратитесь. Так что, мы на верном пути. Согласны?

- Да, - тихо ответила графиня, в последний раз бросая взгляд на ка­рету, уже наполовину утопающую в воде, возле которой барахтались слуги, пытаясь еще глубже посадить ее на дно.

В конце концов, им это удалось, и вскоре на поверхности появились некоторые вещи, поднятые течением самой реки.

Карета опрокинулась на бок, да так ж застыла в ожидании своего бу­дущего подъема.

Слуги оборвали часть упряжи лошадей, разбросав ее вокруг той же кареты, а также освободили четверку лошадей и отпустили вдоль побережья реки, тем самым давая понять другим, что лошади унеслись прочь с этого места.

Спустя еще минут десять все вошли в реку и окунулись в ее холод­ные воды. Держась за холки лошадей, они переправлялись на другую сторону.

Течение снесло гораздо дальше, но это было даже к лучшему, так как не оставляло видимых следов на противоположном берегу, к тому же, немного сокращало их путь.

Минут через тридцать они уже выходили на другой стороне реки: мок­рые, но частью счастливые, ибо она сегодня подарила им жизнь и унес­ла следы их дальнейшего пути.

Беглецы вскочили на лошадей, и вскоре за ними поднялась пыль доро­ги, проходящей чуть поодаль этого берега реки. Отряд, посланный за ними и обнаруживший место происшествия, решил не испытывать свою судьбу и, покрутившись на месте, возвратился об­ратно в город, доложив обо всем кому следует.

И действительно, это успокоило преследователей, и спустя небольшое время тот же отряд направился к дому богатого отца юной графини и выставил за порог того несчастного старца, бросая ему вслед одну примечательную фразу.

- Это принадлежит монастырю и святому епископству. Покойный был в здравом уме, когда говорил об этом. Так что, иди, старик, и больше не возвращайся, если не хочешь, конечно, попробовать святого причастия нашего, - и чин, это говоривший, широко и громко рассмеялся вслед уносящему ноги старику, а потом спустя еще минуту добавил, жестко сузив глаза при этом, - может, я и испытал бы тебя, но не хочу омрачить дни свои твоей собачьей кровью. Так что, иди и больше не попадайся мне на глаза.

Сказав это, человек закрыл за собой дверь, и вскоре даже наружу до­неслось щелканье замков на крышках сундуков, а затем перезвон мо­нет, ударяющихся друг о друга при пересчете.

Старик, подкравшись с другой стороны дома, услышав это, тихо произ­нес:

- Святая церковь заживо хоронит и омрачает себя чьей-то невинной кровью. Боже, куда подевались наши души? Неужто, ты оставишь нас в этой беде?

Старец в последний раз посмотрел на дом и тут же умер от внезапно нахлынувшего какого-то внутреннего удушья.

Тело его грохнулось о землю и вызвало этим небольшой шум.

Чья-то голова просунулась сверху через окно и посмотрела по сторо­нам.

- Кто там? - сурово и чинно проговорил чей-то голос.

- А, это тот старик. Упал или умер, не знаю, - ответил ему другой.

- Ну и, пусть, с ним, - отвечал так же сурово спрашивающий, - он заслужил это. Бог не осудит нас. На святые нужды берем деньги эти. Воздадим богу нашему по его делам, - говорил дальше человек, не прерывая при этом своего счета денег и не отводя глаз от них.

- Поделом ему, - завторил второй и тут же закрыл окно за собой.
Тело же продолжало лежать и дальше до тех пор, пока от него не начал выделяться небольшой запах.

- В комнатах же горел свет и слышался трезвон золотых монет. Никому не было дела до человека, хотя
он и не был им по-настоящему, но все же понял это перед кончиной своей.

Понял и умер. Понял, ибо до него дошло что-то такое, которое не понимали и не хотели понять остальные.

И только к утру тело бедного старика унесли какие-то люди в тем­ных одеждах и каких-то высоких колпаках на голове.

Бросив его в какую-то яму неподалеку, они быстро забросали землей, и ушли от это­го места, даже не заставив себя исполнить какую-то молитву, упрочен­ную когда-то самим богом их на земле.

И то было первое после столь долгого молчания, что самому богу вов­се не понравилось. Но он стерпел и обождал еще немного. Пока еще было время исправления, но, увы, этого не произошло.

И тогда, громыхнуло снаружи, да так сильно, что хоронившие припали к самой земле.

И тогда, вспыхнула молния и ударила именно в то самое место. И остался только дым от былых семи тел.

Лишь на секунду этого остановился звон монет, но затем снова про­должился  вновь.

Человек, так сурово обо всем спрашивающий и уже почти сутки считаю­щий дань свою, не понял своего греха, содеянного другими руками  и  душами.

И то был уже не просто грех. Это была сила окаянная и сила нечис­тивая, ибо то был уже не человек, а сущий дьявол в его подобии.

Но не стал бог наказывать его сейчас, ибо готовил ему участь со­вершенно иную, ибо знал он, что человек этот обратится к нему, и что опоясает сам себя веревкой за все им содеянное и совершенное дру­гими по его указке.

И смотрел бог на это издалека и качал своею головою.

- Люди захотели бога, и они его получили, - говорил он сам себе, - люди захотели умертвить и освятить его еще при жизни - и они сделали это. Люди соблазняли его разными искушениями, но он не поддал­ся на это. Люди затворяли его в каменном и другом изваянии, но он
не пристал к этому сам, ибо знал, что те люди - это еще не люди. Это просто сиречь божья, и его же подать.

Ибо знал он и другое. Что сам он вечен и будет чтить себя таким во благо дел всяких разных добрых и хороших, ради самих людей, ибо для этого он и есть бог на земле, хотя и рожден был, как человек.

Сомкнул бог уста, а отец его посмотрел на сына с печалью.

- Спустись на землю, сынок, еще раз и попытайся понять их, и восприми горечь ихню, яко свою боль, наружно и внутренне  идущу.

 - Хорошо, Отец мой, - отвечал сын божий, - я опущусь. Только поддержи меня громогласно и не дай свершиться людскому безрассудству. Пусть, они обретут веру вторично, и я молю сам тебя об том и успокаиваюсь вечно.

- Поддержу, сын мой, - отвечал ему Отец, - но памятуй об одном. Люди исказят тебя и слова твои доречно обустроят. Нe бойся, но помни все же это.

- Буду помнить.

- И помни, и знай одно. Я всегда с тобою, и что бы не произошло - ты будешь здесь рядом со мною. Веришь мне?

- Верю, Отец мой, - отвечал сын, склонив голову немного вниз.

- Тогда, иди, - отпускал его Отец, - и иди внутренне, но не наружно.

- Иду, - отвечал  бог ему и опускался вниз на грешную землю.

А она уже ждала его и даже торопила чуть-чуть, ибо хотелось земле той повзрослеть больше и лицезреть больше добра, нежели  люд­ского  злa.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ИСПОВЕДЬ   ГРЕХА

 

К вечеру беглецы добрались до нужного им места и обустроились на ночлег, пользуясь гостеприимностью хозяина, предоставив­шего все это.

Слуги также были обустроены, а лошади всех накормлены и поставлены в стойло.

Дом этот издавна был известен Михаэлю, но жизнь до этого случая пока не сводила их вместе.

Теперь же, спустя много лет, он несколько изменился и уже больше был похож на дом богатого человека, нежели на тот, который юноша помнил.

Сам хозяин, то бишь Пиларет, едва признал в нем того мальчика, у кото­рого когда-то чему-то обучался.

Зa. последние годы он сильно изме­нился. Еще больше постарел, борода его стала совсем седой, а плечи - более сгорблены.

- Видишь, - жаловался он Михаэлю, - во что превратил ты меня своими ученостями. Хирею вместе с этим старым домом. Хотя я и сам не узнаю его сейчас. Все  это, - и он обвел руками вокруг, - принесли сами люди и обустроили также. Сам я только занимаюсь тем, что исцеляю, да возвожу молитвы к богу нашему.   

- Кто же хозяйничает? - поинтересовался  Михаэл.

- Женщина одна, - ответил старик, - пристала ко мне: мол, помогать бу­ду, по дому хозяйничать. Я и согласился. Что одному-то со всем уп­равляться. Да, и некогда мне вовсе заниматься хозяйством. Ну, а ты, как же? - обратился старик к юноше.

- Я вот собрался в город, - ответил Михаэл, - да, немного не получилось.

- Отчего ж  так? - сердобольно вымолвил Пиларет.

- Случилось не предвиденное мною.

- Как так? - удивился старик.

- Да, вот так все и произошло, - ответил Михаэл, рассказывая о своих  злоключениях.

- И куда же вы теперь? - участливо поинтересовался Пиларет и тут же предложил. - Если нужно, то живите у меня. Места всем хватит. Да, и человек я старый уж больно. Пора бы мне передавать дело свое в руки более молодому. Чувствую, что силы уже не те.

- Нет, - покачал головой Михаэл, - мне, да и вот графине также нужно в город. Тем более, от этого зависит многое в моей жизни. Так что, ос­таться не могу. Подыщи себе кого-нибудь из тех, кого знаешь. Они и переймут дело это. Только не бери в ученики никого. Особо тех, кто очень просит. Выбери сам и постепенно передай все. За ночлег спасибо, а поутру мы поедем дальше .Думаю, погоня к этому времени прекратится.

- Ох-хо-хо, - вздохнул протяжно Пиларет, - совсем непонятное творится что-то. Даже церковь святая уже не защищает нас. Что же делать-то будем дальше? - и старик снова протяжно вздохнул.

- Не знаю пока, - отвечал ему Михаэл, - но думаю, делом своим и уме­нием  исправим  ошибку  эту.

- Дай-то бог, - произнес старик и трижды перекрестился при этом.

-   Ну, хорошо, - продолжил он, - ложитесь отдыхать, а я тут постерегу  немного.

- От  кого? - удивился Михаэл.

- Да, бродит тут нечисть всякая, - уклонился немного от прямого ответа старик, - так и норовит что-либо подстроить, либо разузнать  о  чем. 

- А-а, тогда, понятно, - успокоился почему-то Михаэл и направился к месту своего отдыха.

- Да, я и позабыл совсем, - произнес вслед ему Пиларет.

- О чем позабыл? - поинтересовался юноша, обратившись к нему лицом.

- Приходил тут недавно человек один, - как-то неуверенно произнес  он.

- Ну и что?..

- Так просил он крест святой. Помнишь, тот, который не велел  никому  передавать.

- Да, помню. И что же?

- Я не отдал ему, - неохотно ответил старик, - но вот креста на следующий день не оказалось. Своровал, наверное, кто-то, пока  я  с  господом  беседовал.

- Ничего, - успокоил его Михаэл, - он сам принесет его сюда и еще просить будет о том, чтобы его забрали обратно.

- Как так? - удивился старик.

- А помнишь, я говорил, что силу он великую имеет?

- Да, помню.

- Ну, так вот. Сила эта и заставит его принести. Вот увидишь, не сомневайся в этом.

 - Хорошо, если так, - покачал головой старик, - я уж весь испереживал­ся здесь. Но не прятать же крест этот от глаз людских? - как бы оправ­дываясь, отвечал  ему  Пиларет.

- И не надо, - успокоил его Михаэл, - подожди немного. Крест святой сам собой образуется в доме этом.

- Вот я и жду, - огорченно говорил старик, направляясь ко входной двери.

- Доброй ночи, - пожелал ему вслед юноша, снова оборачиваясь и отправляясь к месту отдыха.

- Доброй ночи, - ответил Пиларет, уже выходя за дверь.

 Так они в этот вечер и расстались, совсем еще даже не подозре­вая о том, что день следующий изменит их жизнь очень сильно и напря­мую свяжет между собой в будущем.

Отдыхал Михаэл, отдыхала юная графиня, и отдыхали ее слуги. Только старик охранял их сон где-то снаружи дома, да и то недолго.

Побродив вокруг и осмотрев, убеждаясь, что все в порядке, Пиларет направился такие внутрь, плотно закрыв за собой дверь и задвинув засов.

После этого перекрестил ее трижды и направился в свою комнату.

Вскоре в доме наступила тишина. И только слышался иногда чей-то тревожный ночной храп, да где-то под полами тихо шуршали мыши, избегая какой встречи с бродившей по дому кошкой.

Сила божья опускалась все ближе и ближе к земле. Наконец, она дос­тигла цели и распространилась внутрь живого спящего человека.

Что-то больно кольнуло его в сердце, и он даже тихо застонал во сне, но все же не проснулся и продолжал отдыхать.

И приснился ему в тот момент сон, уносящий куда-то его далеко-дале­ко в страну чьих-то предков и совсем непонятную для него самого.

Будто сидит он и видит перед собой бога ихнего всевышнего и обе­щает бог ему помочь во всем. Что-то говорит ему о предках его и остальных, а также заключает его в какие-то тесные рамки в свете необычном.

После чего наступает тьма большая, а затем свет воспроизводится вновь. Бог слышит его и разговаривает с ним, как простой человек и объясняет  что  то  такое.

Но понять пока то сам Михаэл не мог, хотя и думал над этим во сне. И видит он далее себя, уносящимся куда-то, и видит он потом себя же в огне света огромного.

Свет тот испугал юношу, и он проснулся на этом, немного в поту и дробном хо­лоде, пробегающем по его телу.

 - Что это со мной, - подумалось ему в ту минуту, но глаза, снова за­крылись, и он продолжал спать дальше.

И снился сон ему дальше, но уже другой и совсем не о том. Как буд­то летит он между гор и расщелин огромных и видит море совсем ря­дом. Видит какие-то тела людские, в огне горящие и дымящиеся.

Потом проносится он над самим морем, чуть-чуть задевая его взрастающую волну, и видит дальше, как море то одолевает берег людской и скры­вает их тела под бездной воды, гася пламя костров и унося с со­бой все останки живого и мертвого.

И снова юноша просыпается в поту к устремляет взгляд свой в пото­лок, думая о сне своем настоящем, но та же сила уносит дальше его, и глаза закрываются вновь.

И видит Михаэл сон дальше. Видит, как взмывает он над всем тем же в небо и оставляет после себя внизу ту огромную бездну морской воды. А дальше, море само отступает и ничего уже после не оставляет.

Видит далее юноша, как покидает он землю и уносится в небо, где сно­ва встречается с богом и говорит ему что-то. Дальше все это сливает­ся в ярком свете и уже больше ничего не рассмотреть.

Михаэл в который раз проснулся и осмотрелся по сторонам, а затем прислушался. Все было тихо, и только луна светила в окно, отдавая свой свет всему земному.

Юноша встал и подошел к окну.

Так же, как в детстве, он подставил свои руки этому свету, идущему с небес, и обдал свое лицо этим.

В тот же миг он почувствовал силу, прибывающую откуда-то изнутри, и руки его самопроизвольно разошлись в стороны. Что-то заставило стать его на колени и вслух помолиться.

Затем то же подняло на ноги и уложило обратно в постель.

- Спи. Пока до утра еще далеко, - послышалось внутри его головы, и глаза мгновенно, словно по приказу, закрылись.

- Кто это? - прозвучал уже его вопрос, слышащийся как бы со стороны.

- Это сила божья в тебя вошла, - отвечал ему глас, - и повинуйся  ей, ибо жизнь твоя вся связана с этим.

- Что делать мне? - спросил Михаэл еще раз.

- Спать, - тихо ответил голос и исчез вовсе.

- Спать - значит, спать, - решил юноша и тут же совсем спокойно   уснул.

И только руки его еще долго почему-то шевелились, а иногда подни­мались вверх, как бы желая приблизиться к небесам, находясь здесь на земле.

Юноша спал и не сомневался в силе, к ему взошедшей.И знал он уже тогда, что она  не отступит и будет сопровождать его повсюду, ибо сила эта была божьей и очень великой, и бог ею  творил, воистину, чу­деса на земле.

Но знал он также и то, что сила сия дается неспроста, ибо значит, нужна она здесь на земле и требуется самим людям.

Спал Михаэл, спала графиня, слуги ее, спал одинокий старик, которому помогала такая же одинокая женщина, усмотрев в деле его что-то и для себя лично, и пока была невостребованной сила божья, ниспослан­ная на землю вторично в виде души той, которая увековечилась в па­мяти людской христианской, но которая не обрела покой, глядя на их сверху и глядя на сотворенные другими дела.

Она ожидала своего восхождения и готовила силу уверования в оче­редной раз, памятуя о главном божьем завете.

Показная сила - такая же ложь, как и отсутствие ее вовсе в подобном.

Только другое способно отобразить чудеса, творимые ею на земле. Это обычная  правда, ударяющая  каждому в лицо, ибо оно всегда  подставное, а не живоидущее изнутри его же.

И это святая правда, исповедующая веру в бога и то, что дополняет каждого - его душу, стремящуюся наружу и желающую исповедовать саму себя каждый раз, когда человеку становится просто горестно и совест­но.

Все же остальное, творимое просто так - всегда недоверчиво и лжи­во. В равной степени однозначно с показностью творимых  чудес.

Потому  бог, вторично опустив эту силу, не стал придавать ей большой вес, а дал рассмотреть в ней людям большее, и им  на  тот  момент нуж­ное.

Своей же силой он мог воспользоваться всегда и всеоружно ею действовал, если считал в том такую необходимость. Но бог очень терпелив и велел делать это каждому, хотя не каждый это и сотворял  на  земле.

Но так уж повелось тогда и сейчас тоже, что человек - это извечно подданный сути лжи всякой, и наружно хоть и прекрасен, все же очень опасен для любого живого.

И бог дал еще раз шанс людям выжить в том мире и захотел помочь им вторично, хотя до этого помогал не раз.

Речь идет ведь о самой большой помощи - помощи придания  силы  ума многим.

А это дает шанс выжить всему окружающему, в том числе, и

самим  людям.

Мудр бог, ибо бог - это и есть сама мудрость, которая включает в себя и терпение, и все остальное вместе взятое или пораздельно.

До утра еще оставалось немного, и петухи запели свою первую песню.

Какая-то темная масса, волочащаяся по земле, как огромная волна, отступила от дома подальше и обратилась в суть.

Суть их всех вместе взятых, в суть нечеловеческого существования.

Это и был дьявол, первоначально изгнанный одиноким стариком, и обра­зующий потом единородное поле такого же, ибо все, что находилось внутри кого-то, опускалось тут же, не совладая собой и присоединя­лось к остальному.

Масса эта отошла дальше вглубь дороги, а затем обратилась в бегст­во. Ей нужно было успеть до утра обрести нового хозяина, пожелав­шего стать ей опорой и обрести для нее тело.

И добежав до дома того, где до тех пор звенели деньги, эта суть на­шла такого человека.

И он также почувствовал какой-то укол в сердце, но не стал заботиться об этом и продолжал пересчитывать сокровища, добытые в поте лица других, ему не подчиненных какой-либо властью, но, как он счи­тал, действием своим и образом жизни всякой не соответствующих его вере.

Человек почувствовал что-то только тогда, когда позади стоящий erо усмотрел это и ужаснулся увиденного, а дальше начал отступать назад.

Первый обернулся и спокойным голосом сказал:

- Не бойся меня. Иди сюда ближе. Я поделюсь с тобой своей силой, будем навечно прикованы друг к другу клятвой какою.

- Н-нет, н-нет, - мямлил про себя другой, отступая  дальше к двери и  дрожа  губами и  сердцем.

- Тогда, умри, - прозвучал голос первого, очень спокойный и в то же  время обдающий холодом и смертью.

- Н-нет, н-нет - снова задрожал губами и почти закричал второй, упершись руками и спиной в дверь, не зная, как ее открыть.

- Что? Нe хочешь? - зазвучал тот же голос. - Тогда, пойди  ко мне, - требовательно прозвучало вторично.

Человек с трудом оторвался от двери и, все так же дрожа губами и сердцем, сделал  шаг  навстречу  приобретшему свое лицо и человеческое уподобие дьяволу.

- Не бойся меня, не бойся, - почти ласково зазвучал тот же метал­лически спокойный голос, - иди ближе и прикоснись ко мне рукой. Си­ла моя огромна и с нею ничто не справится.

Второй немного осмелел и сделал еще два шага навстречу.

Внезапно, что-то ухватило его за горло и начало душить так, словно это была веревка. Человек  испугался, но сила та его не отпускала, и спустя секунды он был уже мертв, безнадежно вытаращив свои глаза в пото­лок.

Лицо дьявола приблизилось и дохнуло холодом омрачения. И душа вто­рого перекочевала в тело первого, ибо была так же нечиста  и  так же порочна в чреве ненасытности своем.

Дьявол же усмотрел в этом нечто большее и почувствовал свою силу возросшей.

- Вот оно, - тихо сказал он, осматривая  углы  комнаты вокруг себя, - это чудо и сила его. И я обрел себе это. Я силен и буду еще более таков. Только надо позаботиться о себе, яко о ближнем своем, - и дьявол засмеялся громко во всеуслышание.

И эхо этого смеха донеслось повсюду, и во всех домах загорелся  свет.

Люди  испугались, и они не знали, что это такое. Но это было только  начало их  повсеместных  бед.

 С той минуты во чревах людских сила душ их поделилась надвое: на хорошую часть ее  и  плохую.

И с этой же минуты дьявол обретал свою власть на земле, ибо каждый  на себе нес часть и его души собственной.

Так появилась на свет сила дьявольская, вовлеченная в тело людское  и облаченная в одежды его.

Но хуже всего этого было то, что сила  эта была облачена в рясы святого призрака, ибо это действительно  был только призрак когда-то существовавшего человека, ибо это уже была вовсе не святость, а святопоклонничество в лице одержимого  дьяволом.

И крест, висевший на шее у этого существа, только оскорблял веру и делал ее непристойной в глазах верующих.

Но, кто знал о том тог­да?

И кто знает об этом сейчас доподлинно?! Обернитесь и посмотрите, чья тень за вами стоит. Может, это тень прошлого вашего, а может, и настоящего. Спросите об этом сами себя, и вы узнаете, чья это тень.

То ли святой истинной правды, то ли одержимой дьяволом святопоклонной горы преподношений в виде какого-нибудь наружного атрибута веры или чего-то еще.

Оглянитесь назад, и вы увидите эту тень за собой, и вы поймете что-то, а может, и кого-то, упорно смотрящего вперед и пожелавшего ус­тоять в вере своей и всех истинной и правдосвященной для каждого.

И видел бог, как образовался дьявол, и видел в кого он обратился.

И смотрел он с небес на землю нашу и думал: кто же победит в этой неравной борьбе. Сила общая божья, либо сила  дьявольской  хитронаружной  натуры?

И опять качал бог головой, но все же верил, что когда-нибудь день такой настанет, и люди обретут дополнительную в себе веру.

А пока, это только уроки, им посылаемые внутрь среды, дабы сердца их гореть добром стали и жизнь эта не прекратилась вовсе.

 

Наступало утро. Вставало солнце и озаряло своим лучистым ог­нем верхушки деревьев, окружающих тот дом, в который сила божья вошла и воплотилась в человека.

Человек этот проснулся и долго смотрел в окно, наблюдая за приближением солнечного теплого луча к нему.

Наконец, лучи достали и его самого, и человек улыбнулся, ибо чувствовал уже в себе силу незримую, и чувствовал свою победу в предстоящей настоящей  борьбе.

То было то самое первое утро, когда человек превращался уже в совершенно другого человека, ведающего, зачем он живет на земле и что ему нужно сделать здесь, дабы обогатить ее и сделать более счастливыми и радостными других  людей.

То было то же утро, что когда-то дало земле первого святого чело­века. И то было оно же, которое давало понять другим, что сила божья непримирима со зловредностью людской; и неисчерпаемо богата своей терпеливостью, в ожидании, воистину, человеческого  чуда.

Михаэл полностью проникся этим светом и воплотил тепло его себе, ибо в свете этом он узрел самого себя и других также и неожиданно вслух сказал это.

- И вижу свет я, издалека идущий, и вижу в нем я всех и се­бя также. И знаю я, что свет этот - наше будущее, и верю я в это, и на том стою на земле нашей.

Сказав так, Михаэл оделся и пошел умыть лицо свое и озарить его еще большим теплом.

На пороге дома он повстречал Пиларета, идущего откуда-то ему  навстречу.

- День добрый, - поздоровался старик, радостно улыбаясь юноше в лицо.

- День добрый, - также ответил Михаэл, слегка улыбаясь и пропуская его пройти вперед себя.

- Я вот, что спешу сообщить, - так же радостно говорил старик, - крест  святой  отыскался.

 - И, где же он был? – поинтересовался  юноша.

 - Да, вот здесь, почти рядом с крыльцом, - удивился Пиларет, протягивая  сам крест, так давно ему знакомый.

 - И, что же, никого не было рядом? - удивленно спросил юноша.

- Нет, - немного подумав, ответил  старик.

  

- Ну, что же, значит, никому не причинит вреда, а только добро одно, - ответил Михаэл, выходя из дома и направляясь к небольшому колодцу.

 - Дай-то бог, - радостно отвечал Пиларет, прижимая крест к груди, - и дай бог, чтобы никто его больше не забирал, - и с этими  словами старик  вошел  в дом.

К этому времени проснулись и все остальные, и через некоторое время дом наполнился шумом человеческих речей и общей ходьбы.

Луиза вышла из дома и немного сощурила глаза. Такое яркое солнце не всегда так часто бывает.

- Доброе утро, графиня, - поздоровался с ней Михаэл, обращаясь к ней по-прежнему  на "вы" и весьма почтительно.

- Доброе утро, - ответила, улыбнувшись, она и направилась к тому же колодцу.

А спустя два часа они, попрощавшись со стариком и всем его до­мом, уже направлялись по дороге, известной самой графине и слугам, ее сопровождавшим.

Опасность пока миновала, и путь, который спутники должны были про­делать, не предвидел ничего такого.

Об этом поведал тот же голос, и юноша верил ему, как самому  себе, ибо знал - это глас божий.

Через две недели они пересекли границу, разделявшую одну часть людскую от другой, а спустя еще три - вторую.

Путешествие их долго не затягивалось, ибо помогала в этом сила божья, ведущая обоих к храму спасения собственных судеб.

Но была тут и другая сила. Сила обычной простой человеческой любви друг к другу. Их притягивало и звало к себе повеление юных сердец, и оба знали об этом, но не могли предаться этому чувству сполна, так как между ними стояли узы ее брака, заключенного венчанием в церкви, а  также сила, ее  исполнительной  власти.

 Им требовалось доказать многое, и им же требовалось соединить свои сердца  навечно.

 Но, как часто это бывает, одно отвергает второе. Пото­му чувства их выливались только в разговоре и от души идущих жела­ниях помочь друг другу или хоть как-то уберечь от тяжелой поход­ной верховой езды.

К тому же, денег оставалось совсем мало, вследствие чего пришлось отпустить нескольких слуг, не пожелавших продолжать путешествие име­нно по этой причине.

Но до намеченной цели было еще далеко, и они потихоньку продвигались вперед.

Спустя два дня их покинули и остальные, указавшие ту же при­чину и увидавшие исхудавшие за долгое время путешествия  кошельки.

Юные спутники остались вдвоем. Правда, у них еще оставались их лоша­ди, но это мало радовало, ибо путь проходил по густой лесистой местности. И того, и гляди - на столь малочисленную группу вполне мог бы кто-либо напасть.

Но, слава богу, это миновало, и спустя два дня они уже выезжали из лесу на достаточно свободную от деревьев полосу  земли.

- Фу-у, - облегченно вздохнула Луиза, когда густой темный лес остал­ся позади, -я уж думала не вынесу этого, - честно призналась  она, - я  так  боялась.

- Почему? - удивился немного Михаэл, - я ведь сказал до этого, что с нами ничего не случится.

- Знаете, - обратилась она к нему, как обычно, - я ведь, честно говоря, не совсем верила в это, - снова прямо ответила  графиня.

- А я и знал это, - указал ей юноша, - просто понимаю, что верить, вот так просто, другому  очень сложно.

- Почему же вы мне ничего не говорили? - даже обиделась Луиза  от такого  ответа.

- Потому что, знал, что этим не убедить вас, - объяснил просто Михаэл, - лишь конечный результат способен что-то доказать.

- Да, но ведь мы еще не добрались до нашей цели?

- Правильно, - согласился юноша, - но ведь и осталось совсем немного. Не правда ли?

- Да, - ответила юная  графиня, - и я вот теперь подумываю, кем бы вас представить своему дому и всем рядом проживающим.

- Слугой, - ответил быстро Михаэл и нарочно склонил перед ней голову.

- Слугой? - удивилась она и засмеялась. - Нет, это не пойдет. Да и ка­кой из вас слуга? Вы же ничего не умеете делать по дому.

- Почему же? - удивленно спросил юноша, - я ведь кое-что смыслю в приготовлении еды, уборке, чистке лошадей. Мне приходилось  этим  зани­маться.

- Где? В монастыре?

- Да, и в нем также.

- Нет, все равно это не пойдет. Да и вид у вас не слуги. Сразу что-то домашние заподозрят.

 - Тогда, каким-нибудь камердинером, - предложил снова Михаэл, и ему самому почему-то стало от этого смешно.

 -  Чего вы смеетесь?

- Просто представил себя в этой весьма уважающей себя должности, - и юноша снова рассмеялся.

Засмеялась и Луиза, представив то же.

Как-то не укладывалось в голо­ве такое у обоих сразу, и они еще долго смеялись, подшучивая над этим. Но, в конце концов, разговор после приобрел весьма серьезный характер.

- Ну, а все-таки, - очень серьезно сказала графиня, - кем же вас пред­ставить?

- Духовником, - ответил просто юноша, глядя на нее.

- Духовником? - переспросила графиня, удивляясь этому слову, - а кто это?

- Это тот, кто исцеляет души людские, - откровенно ответил ей  Михаэл.

- А поймут ли это другие? - спросила тут же Луиза.

- Думаю, да, - так же серьезно отвечал юноша.

- Что ж, пускай, будет так. Образование монастырское у вас есть. Так что это вполне сойдет за правду, - ответила  она  и пришпорила своего  коня.

- Куда вы? - спросил вдогонку Михаэл.

- Хочу немного проехать быстрее, - донеслось  до  него.

- Я с вами, - ответил ей юноша и также пришпорил своего коня.

Прогнав лошадей с полмили, они сбавили шаг  их и поехали  снова  рядом.

Где-то впереди показалась пыль от копыт чьих-то лошадей, мчавшихся им  навстречу.

- Кто бы это мог быть? - поинтересовалась графиня, всматриваясь  вдаль.

- В любом случае, нам эта встреча не нужна, - ответил Михаэл, сворачивая в сторону и уводя ее лошадь за собой.

- Куда мы? - спросила Луиза.

 - Спрячемся на время, - неохотно ответил Михаэл, слезая со своей лошади и предлагая графине руку.

Они спрятались в небольшом овраге за кустами и подождали, пока не­сущиеся им навстречу люди проедут мимо.

То было пять всадников, а за ни­ми экипаж в упряжи шестерки  лошадей.

- Кто они? - спросил Михаэл, смотря вслед уезжающим, - не знаете?
Луиза покачала головой и ответила:

- Вряд ли я когда-либо видела их. Хотя что-то все-таки крутится у меня в голове.

- Ладно, не будем пока обсуждать это. Поехали, - резко оборвал ее мысли Михаэл, выводя  лошадей снова на дорогу.

- Я вспомнила, - неожиданно воскликнула графиня, - я видела когда-то этого человека, сидящего в экипаже, вместе с моим мужем. Кажется, его зовут Робер Пьер. Он граф или маркиз. Точно не могу сказать. Но знаю, что он тесно связан с моим супругом чем-то.

- Ваш муж был целителем? – уточнил Михаэл.

- Да, - ответила Луиза, - я ведь вам рассказывала. Наверное, он также в этом состоит, - догадалась вдруг она.

- Не совсем так, - не подтвердил ее догадку юноша, думая  о чем-то своем.

- А как?

- Не знаю пока, - мотнул он головой, словно стряхивая с себя какие-то тревожные мысли, - ладно, едем и побыстрее, -заторопился  вдруг  он  и  ударил немного в бока своего коня.

 

 

 

Примечание  автора

Возможно и не было того вовсе, а быть может, состоялось совсем не так.

Так может подумать каждый, лишь прикоснувшись к строкам ниже описанных событий. Не все действительно может казаться правдой или просто выдумано для большей убедительности в чем-то.

Что ж, в мире наших современно бушующих невпопад страстей действительно возможно все, что угодно.  Но все же одного этого просто недостаточно для опровержения написанного и составления общей единой точки зрения.

Как говорится, всему нужны доказательства. Нужны они и тому, о чем здесь, собственно,  говорится.

Но как подтвердить это или выразить более исторически, подкрепляя указанное какими-либо достоверными  сведениями?

К сожалению, источников чего-либо подобного не существует, как не существует и другого, более веского доказательства - самого Иисуса Христа, чья душа выразилась на Земле в то самое время.

Искать доказательства - значит, терять время. А его у нас всех практически не осталось. Не потому, что назавтра не взойдет солнце или чем-то таким затмится луна, что тот самый луч не будет поступать на планету и согревать ее.

А по  всего одной, очень веской и более характерной для нас причине - это  отсутствию свободы выражения самой жизни, заключающейся в рамках дня настоящего.

Ведь и в самом деле - не факт, что рожденное здесь на Земле будет способно жить или выжить в условностях состоящей современности. Не факт также и то, что то самое будет способно продвигать уже другие жизни из своего состава и так далее, уже по чреде самих поколений.

Даже самое гарантированное и предполагаемое всеми более-менее благополучное будущее не дает 100% гарантии всего исполнения.

Это значит, что гарантом в неком сопутствии обозначенному может выступать только то, что дало уже когда-то первоначальные всходы жизни и довело его до пределов большого ума, остановив как раз на той поре, когда действительно нужно принимать волевое решение:  и либо идти вперед, оставляя за собой все скверно несущее, либо оставаться на месте и окутываться все более той самой чернотой, что сотворилась за годы всечеловеческого природного признания.

Это реалии нашей жизни и их нам самим же не победить. Здесь нужна сила иного рода, а значит, и присутствие силы совсем другого порядка.

Это, так называемая, сила чистоты сверх. Она регулирует подачу новых единиц среды, и она же тем самым составляет предмет всей человеческой будущности.

Что это за сила - будет еще рассказано, а здесь же просто указано именно на это, ибо нет ничего другого, что способно обратить мир в поле нормального роста благополучия и естественного состояния самой природно  исполненной  среды.

Кто не верит в это и кому безразлично - оставайтесь со своим.

Кому же хотелось бы продвинуться далее - добро пожаловать в другой мир, где нет актам беззакония, где нет бесцеремонного содержания людской среды и где нет различного рода уставных правил, за исключением всего одного - самого закона соблюдения прав и достоинств.

Это и есть прогресс, и это же есть выход из застоя среды.

Задумайтесь надо всем и продвигайтесь далее. Пока еще не отнято совсем время, и часть его посвящена именно всем Вам.

Подумайте о мгновеньях самой жизни. Та ли цена за них своеобразно уплачена.

Или быть может, все могло статься совсем по-другому, сложись то самое время несколько не так и выразись людьми более достойными и более праведными.

Что не исключает порядочность и честность, простоту и обаяние, сердечность и сострадание, грамотность и сочетание всего человеческого ума, приходящегося как раз на долю того же самого времени.

Все это включено в позиции самой жизни и почему-то исключено именно для нас.

Это и есть предлог к тому самому пришествию, и оно же должно состояться в одночасье для всех... 

 

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ…

Луиза последовала его примеру, и лошади снова понесли их дальше по дороге, все ближе и ближе к дому ее мужа.

Спустя  две недели, разменяв еще одну границу, словно какую мо­нету, они уже подъезжали к цели своего путешествия.

С одной стороны это казалось бы весьма странным, а с другой - про­сто объяснимо, но за весь путь они не повстречали никого, кто бы мог либо навредить им, либo хоть как-то остановить продвижение?

Возможно, и была в этом какая-то особая загадка, но пока она оста­валась просто как тесное совпадение событий.

И возможно, именно это и послужило их дальнейшему успеху в освое­нии каких-то вполне достигаемых результатов, от которых и зависела вся дальнейшая судьба обоих.

Всадники приблизились к графству. Где-то еще далеко, на самом взгорье  стоял замок, одиноко царящий над окружающим.

- Это ваш дом? - спросил Михаэл, всматриваясь вдаль и указывая в ту сторону рукой.

- Да, - вздохнула графиня и добавила, - что ждет меня там?

- Все будет в порядке, - словно выстрелил ей в ответ Михаэл и по­ехал вперед.

- Хорошо бы, чтобы ваши слова дошли до бога, - почему-то вырвалось у Луизы.

- Дойдут, - уверенно произнес Михаэл, - самое главное, вы сейчас возьмите себя в руки, и что бы ни произошло - верьте тому, что я сказал. Держитесь крепче в седле, - и он поддержал ее взглядом.

- Спасибо, - ответила графиня, и они продолжили свой путь.

И только уже перед самым въездом, Михаэл неожиданно сказал:

- Не ждите чести и радости встреч. Соберите всю вашу волю в себе, обопритесь на свою душу и вы победите.

- Хорошо, - твердо ответила юная графиня, и они въехали  в  ворота  территории  замка.

  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ИСЦЕЛЕНИЕ  ДУШ.  ЗАМОК

  

Замок предстал перед ними весь в каком-то серо-мрачном виде. Вокруг было так же пустынно и тихо, как и в дороге.

Но вот, дверь с шумом и скрипом распахнулась, и на пороге показа­лась какая-то старуха.

Она посмотрела на въезжающих и что-то зале­петала на своем языке, а затем всплеснула руками и исчезла.

- Кто это? - спросил Михаэл, слезая с лошади и предлагая руку  гра­фине.

- Это старуха де Тарвиль. Она тетка моего мужа. Давно живет здесь вместе со всеми. Что-то прислуги не видно. Куда же все подевались?

- Очевидно, что-то случилось, - сказал юноша, указывая ей на пустые заколонные корзины, в которых обычно произрастали цветы, -  и прис­луга покинула замок.

- Странно все это. Я ведь уезжала - дом был полон ими.

- Сейчас узнаем, - сказал Михаэл, отводя лошадей к положенному  им  мес­ту.

Они вошли в замок, оставив дверь такой же незапертой.

Никто не вст­речал  и  не радовал своими голосами.

Мрачная напряженная тишина окружала их и, казалось, давила сверху.

Наконец, где-то в темном углу послышался сухой кашель, а затем ка­кая-то фигура отделилась от стены и вышла на более освещенное место.

- Это вы, мадам де Тарвиль? - спросила графиня у той же женщины, - Что здесь случилось? Почему нет никого?

- Почему же, нет, - отвечала надменно старуха, изображая  из себя великосветскую даму, - я здесь и сестра моя. Племянницы также. А при­слуга вся разбежалась после вашего уезда. Так что, мы сами справля­емся.

- Почему  же? - спрашивала Луиза, не понимая происходящего.

- Святая церковь наложила запрет до вашего возвращения и описала все имущество, включая само собой и деньги, нам всем принадлежащие.

- Отчего же? - продолжала спрашивать молодая графиня.

- Отчего, да почему, - разъярилась почему-то старуха, - лучше бы сказали, где вы были столько времени. Мы думали, что вы вообще больше не вернетесь. И кто это с вами? Ваш новый ухажер? - и она впилась  глазами Михаэлю в лицо.

Луиза сразу вся покраснела и раздраженно ответила:

- Мадам де Тарвиль, вам никто не давал право оскорблять меня. И не ваше дело, где я столько была и кто это со мной. А если уж так хотите знать, то это мой духовник, - выпалила она напоследок.

Старуха опешила. Она явно не ожидала такого резкого отпора в свою сторону. Очевидно, все привыкли к мягкости характера Луизы, и теперь такое поведение вообще казалось странным.

- Извините, извините, графиня, - сразу изменила она свой тон и при­нялась любезничать, - но вы поймите и нас. Мы ведь беспокоились о вас, все время думали и молились, чтобы беда не стряслась какая.

- Да, уж это я знаю, - ответила немного с сарказмом юная графиня, - вы уж  точно молились за меня.

- Да, да, - заверяла еще больше старуха, - ой, как молились, - и тут же осеклась, почувствовав на себе взгляд Михаэля.

- Так, что желает святая церковь? - продолжала спрашивать Луиза, - и чем вызвана эта мера предосторожности?

- О-о, ну вы же знаете, милая графиня.., - скосила немного глаза в сторону Михаэля мадам де Тарвиль, всем видом показывая, что речь идет о весьма деликатном  деле.

- Говорите, говорите, - прямо сказала Луиза, - мой духовник знает это и готов поддержать меня, а также отстоять положенное мне по закону.

- Да, да, - ответила старуха, тревожно посматривая в сторону юноши, - теперь, мне становится понятным ваше длительное отсутствие, - довольно язвительно добавила она.

Луиза тут же вспылила и выпалила:

- Послушайте, мадам де Тарвиль. Еще что-то в этом роде, и я больше не потерплю ваше присутствие здесь. Надеюсь, это вам понятно?

- Да, да, - испуганно залепетала старуха, - это я так, по старой при­вычке ...

- Забудьте все свои дурные привычки, - решительно ответила ей мо­лодая дама, - и то же передайте всем остальным. А сейчас, я хочу от­дохнуть с дороги. Завтра же займусь всеми делами. Расположите на ночлег и моего духовника. Он по праву заслужил это, так как сопро­вождал меня во всем пути. Алчные слуги разбежались по дороге.

- А где карета? - спросила неожиданно старуха, упорно пяля на  нее  глаза.

- Утопла в реке, когда мост переезжали, - ответила ей Луиза, -  к счастью, мы все остались живы.

- Да, да, - подтвердила мадам де Тарвиль и добавила, - что ж, распола­гайтесь и отдыхайте. Я объясню все моей родне. Пойдемте, молодой че­ловек, я покажу вам комнату.

Михаэл молча последовал за старой женщиной, лишь взглядом поддер­жав юную графиню.

- Вы на верном пути, - уловила она в этом взгляде, и это еще больше укрепило ее силы, прибавив дополнительно нужной уверенности  в ceбe.

Старуха провела юношу в одну из комнат и посоветовала на ночь за­пирать дверь, дабы сквозняки, везде гуляющие по огромной его терри­тории, не заставляли скрипеть завесы.

- Хорошо, я запру, - ответил и потом поблагодарил Михаэл, - но до вечера еще далеко и я пойду немного прогуляюсь. Заодно, осмотрю замок. Вы не против?

- Я здесь не хозяйка, - резко ответила мадам де Тарвиль и удалилась из его комнаты.

Юноша, подождав немного, пока шаги ее в глубине коридора   не  исчез­нут,  вышел  и возвратился  наружу.

Осмотрев замок со всех сторон, он сделал для себя некоторые  выводы, а затем направился в свою комнату. Получалось так, что окна ее выходили как раз напротив окон юной  графини.

Сам замок был построен в виде полукольца с высокой фасад­ной частью, украшенной остроконечными шпилями, врезающимися  прямо  в облака.

По крайней мере, так казалось ему самому, и, судя по всему, возведен он совсем недавно самим графом.

Находились в нем еще не до конца оборудованные комнаты, и не везде было установлено должное освещение.

В основном, весь он был скрыт полу­мрачным светом, царящим здесь и денно, и нощно. Комнат было довольно много, так как замок занимал два этажа, если не считать полуподвального помещения, освещаемого внутри смолянис­тыми факелами, обустроенными прямо на стенах.

Михаэл посидел немного в комнате, осматривая ее внутреннюю отдел­ку, а затем, резко встав, подошел к одной из стен и внимательно ос­мотрел ее.

Едва-едва заметные тоненькие полоски выдавали в ней дверь, уводящую неизвестно куда.

Очевидно, старуха не случайно проводила имен­но сюда. Наверное, и большое количество сквозняков объяснялось именно  этим.

"Но случайно ли все это или нет? - думалось юноше в ту минуту, - на­до бы обследовать все это самому. Только вот немного подождать, а то, может, кто и следит за ним самим в этом полумраке".

Михаэл отошел от  того места и посмотрел в окно напротив. Где-то там он увидел силуэт графини, и это немного успокоило его.

"Нет, - подумал он про себя, - вначале нужно решить все ее проблемы".

Но мысль о двери упорно преследовала его и, подождав еще нем­ного, Михаэл решил все же узнать, куда она ведет и как открывается.

Обследовав руками стену, он ничего не обнаружил. Тогда, принялся ос­матривать все, что было рядом.

Неожиданно он нащупал какую-то непо­нятную ему вещь у себя под рукой.

Присмотревшись, Михаэл понял, что это голова какого-то животного. Он ощупал ее еще раз, а затем, сам того не желая, надавил на нее рукой, пытаясь просто встать на ноги.

Что-то хрустнуло или даже скрипнуло под этим усилием, и голова жи­вотного немного отодвинулась внутрь стены. Вместе с этим послышался какой-то щелчок и позади ее.

Михаэл надавил еще раз, но фигурка больше не углублялась. Тогда, он подошел к самой двери и надавил на нее руками.

Она подалась назад, а спустя секунду и вовсе отворилась, не издав при этом ни звука.

"Значит, - решил Михаэл про себя, - этой дверью пользовались. Но кто? Неужто, это старуха затевает что-то вместе со своими остальными родственниками. Надо быть настороже. А теперь, надо осмотреть этот ход".

И юноша, протиснувшись в узкий проем двери, прошел внутрь, захватив с собой свечу и кресало, лежавшее тут же с нею рядом.

Темнота охватила его и заставила немного подождать, чтобы глаза как-то с нею свыклись.

Михаэл аккуратно прикрыл дверь рукой, предварительно удостоверив­шись, что она открывается и изнутри, и потихоньку двинулся по ее темному ходу, осторожно передвигая  ноги.

Спустя немного он зажег свечу и осмотрел все вокруг. Обычное под­вальное помещение в промежутке между стенами. Под ногами земля, так что шаги его практически не слышны.

Михаэл двинулся дальше вглубь этого темного коридора, и вскоре ока­зался возле какой-то небольшой лестницы, ведущей ниже. Он опустился по ней и пошел еще дальше, прислушиваясь к окружающе­му и всматриваясь в темноту впереди себя.

Так он дошел до второй лестницы, ведущей немного к верху, и поднялся по ней. Затем, пройдя еще немного, оказался возле такой же, подобной его, двери.

Но ход на этом не заканчивался. Он уходил дальше вглубь темноты.

Юноша остановился и внимательно осмотрел эту дверь. Устройство ее было таким же, что и у него в комнате.

Но куда вела она, он не знал. С минуту поразмыслив, Михаэл двинулся дальше, но, пройдя совсем не­много, уперся в стену.

"Значит, выход был только там", - решил он про себя, внимательно изу­чив как саму стену, так и то, что под ногами.

Юноша возвратился обратно, и тут же послышались какие-то голоса за той дверью. Подойдя  ближе, он прислушался, но на всякий случай поту­шил свечу и отступил от самой двери в сторону.

- Ты слышала, ты слышала, что она сказала, - говорила возмущенным голосом какая-то женщина, находившаяся за стеной.

- Да, - сухо отвечал такой же женский голос.

- Что будем делать? - продолжала возмущаться первая и ходила по комнате, судя по раздающимся шагам.

- Думаю, надо обесчестить ее, - ответил тот же сухой голос, - и ска­зать об этом святой церкви.

- Да, но как это сделать?

- Погоди, не торопи меня. Нужно подумать, - женщина умолкла, и наступила тишина.

Она довольно долго размышляла, в то время, как другая нервно ходила по комнате.

- Ага, вот, придумала, - наконец, вырвалось  у  нее  из  груди.

- Что, как? - сразу обратилось к ней несколько голосов. Очевидно, там было больше людей.

- Мы подсыплем в вино тому юноше маленькую частичку порошка, кото­рый изготовил наш дядя и ей тоже. Пусть, выльют оба. Затем перенесем его тело к ней в комнату и обустроим все так, как это должно быть
на самом деле. Сделаем их любовниками и укажем церкви на эту связь.

- Хорошо, хорошо, - подпрыгнула из радости одна из женщин и хлопнула в ладоши.

- Тише ты, - успокоил ее кто-то и тут же спросил, - а, что, если они не захотят вина?

- Тогда, выпьют что-то другое, хоть воду, - сухо ответил тот же  го­лос.

- Но, как предложить  это?

- А ход этот зачем, - предупредительно выстрелил голос, - мы можем им воспользоваться в любое время. Надо только последить за ними.

- Хорошо, хорошо, - снова подпрыгнула женщина, но ее опять успокоили.

- Кстати, чем он сейчас занимается? - опять спросил чей-то голос.

- Осматривает замок, - ответил голос мадам де Тарвиль.

- Напрасно его пустили.

- Я здесь не хозяйка, - снова резко отозвалась на это старуха.

- Ладно, не нервничайте, тетя, - успокоил сухой голос, - мы это обу­строим все к завтрашнему утру. Постарайтесь так сделать, чтобы они завтракали у себя в комнатах.

- Хорошо, я сошлюсь на что-то, - согласилась старуха и, судя по все­му, направилась куда-то.

- Куда вы сейчас, тетя?

- Пойду, посмотрю, чем они сейчас занимаются? - ответила она, и шаги  ее  затихли где-то в глубине переходов замка.

Михаэл, не долго думая, бросился обратно к своей двери, и, как ока­залось, вовремя.

Только он прикрыл за собой дверь и сел утомленно на приготовлен­ную постель, как в комнату постучали.

- Да, да, войдите, - ответил он, делая немного заспанным свое лицо и примяв чуть-чуть постель.

Вошла мадам де Тарвиль и спросила:

- Вам ничего не нужно? Может, поесть что принести?

- Нет. Спасибо, не надо, - ответил нарочно сонно Михаэл. - А вот утром я бы не отказался что-то поесть и попить.

- Монет, немного вина? - старуха неожиданно обрадовалась и повеселе­ла.

- Нет, нет, - ответил юноша, - лучше просто обычный сок или что-то в этом роде.

- Хорошо, я принесу, - любезно ответила мадам де Тарвиль и добавила, -  не забудьте запереть дверь на ночь, да и днем можете, если вам, что нужно.

- Спасибо за совет и беспокойство, - отвечал Михаэл, - доброй ночи вам.

- Доброй ночи, - ответила она и удалилась.

- Фу-у, - выдохнул юноша, - слава богу, обошлось. Но надо предупредить как-то Луизу об этом. Но как?

Голос громыхнул в ушах неожиданно резко и сильно.

- Ничего не предпринимай. Она сама сюда придет. Веришь ли ты мне?

- Верю, - ответил юноша, немного привстав со своей постели.

- И запомни еще одно. Вино - это враг твой, если оно в руках дру­гого. Не позволяй никому наливать тебе. Помни это!

- Хорошо, буду помнить, - отвечал юноша, вставая вовсе с постели.

- Не забудь и еще одно, - предупредил голос, - твоя жизнь бережет жизнь многих. Верь себе и исповедуй то же. И они встанут за тобой горою.

- Не забуду, - отвечал ему Михаэл.

- Тогда, прощай. Но ненадолго, - предупредил тот же глас, -думай о цели своей  и  светопроникновенности.

И голос мгновенно исчез.

Михаэл так и стоял посреди комнаты, вслушиваясь в самого себя. За­тем, словно оторвавшись от чего-то, он сел на постель и задумался над сказанными ему словами.

Вскоре за дверью послышался какой-то шорох, а затем тихий стук в дверь.

- Да, войдите, - сказал юноша так  же негромко, обращая свой  взор  ко  входу.

Дверь открылась, и на пороге показалась Луиза  с  зажженной свечой  в руках.

- Можно к вам? - спросила еще раз она, осматривая его комнату.

- Да, да, заходите, - предложил снова Михаэл, встав с постели и поправив за собой немного смятые места.

- Знаете, я пришла к вам потому, что хотела посоветоваться по по­воду завтрашнего дня, - начала свой разговор графиня, - а  заодно, посмотреть, как вы обустроились.

- Хорошо, - кратко ответил Михаэл, закрывая за вошедшей дверь и запирая ее на засов.

- Зачем вы это делаете? - испугалась Луиза, - а если кто придет и постучит к вам?

- Ну и что, - ответил юноша, - зато я знаю, куда вас спрятать, и он, подойдя к потайной двери и нажав предварительно на фигуру головы животного, отворил ее, демонстрируя графине темноту уходящего вглубь коридора.

- Что это? - еще больше испугалась она, - я ни о чем таком не знаю. Объясните, пожалуйста.

- Сейчас, - сказал Михаэл, закрывая дверь обратно и переходя на шепот, - тс-с ., - показал он, прижимая палец к губам, и сказал, - слушайте меня внимательно. Не знаю, под каким предлогом, но вы должны завтра утром согласиться на завт­рак в своей комнате и при этом не подать виду, что вы о чем-то догадываетесь.

- О чем это вы? - испуганно зашептала Луиза, подходя к нему ближе, чтобы лучше слышать сказанное.

- Завтра утром вам подадут завтрак в комнату, - продолжал говорить Михаэл, - вы согласитесь на это. Но предупреждаю, ничего не ешьте, а выбросьте куда-нибудь так, чтобы никто этого не заметил. Ничего так­же не пейте. Лучше потерпите, и жизнь ваша будет спасена. Вам это понятно?

- Да, - испуганно шептала Луиза, - но объясните: почему  так?

- Потом расскажу все более подробно. А теперь, отправляйтесь к се­бе и спокойно отдыхайте. Кстати, я  хотел бы  знать, чем занимался ваш муж.

- Не знаю, - ответила Луиза, - мне он ничего не рассказывал. Но ведь и знала я его очень мало.

- Ну, хорошо, я caм это узнаю, - сказал юноша, - а вы  идите  к себе и, на всякий случай, заприте дверь на запор. Можете также осмотреть эти стены, как это сделал я. Кто его знает, сколько загадок оставил после себя ваш муж. Ничего не бойтесь и не торопитесь что-то де­лать. Все будет в порядке. Верьте мне, и мы спасем свои жизни оба.

- Хорошо, - очень уж неуверенно ответила юная графиня, - я последую вашему совету.

- Это не совет, - ответил ей прямо Михаэл, - это ваша жизнь. Поймите  это правильно.

- Ну, хорошо, - ответила, наконец, более решительно девушка, - я вам верю и полагаюсь на вас.

- Полагайтесь на себя, - предупредил  юноша,  и верьте моему  слову.

  -- Полагаюсь на себя и верю слову вашему, - как будто во сне  повто­рила  графиня.

- Вот и хорошо. А теперь, идите и спокойно ложитесь отдыхать. До ут­ра вам беспокоиться  не  о  чем.

- А, что будет утром?

- Завтра все узнаете, - улыбнулся Михаэл и проводил девушку  до  двери.

Спустя минуту она уже шла по коридору, оставив после себя в комнате небольшой  приятный  запах  каких-то духов.

Наступала ночь, и юноша лег в постель, предварительно потушив свечу и закрыв  двери  на  засов.

Через некоторое время он уже спал и видел сны, уносящие его снова куда-то и дающие что-то понять в огромном смысле его обычной жизни.

- Что же хотел сказать мне глас божий, - думалось ему во сне.

А в ответ он видел что-то, но пока не понимал этого. То ли от того, что был еще молод, то ли просто пока его не дано было понять по ка­кой-то причине.

Так, в вопросах и сновидениях, и прошла ночь. Поднявшись вместе с сол­нечным светом, Михаэл умылся и принялся ожидать мадам де Тарвиль.

Прошло довольно много времени, прежде чем она постучала в дверь, и юноша бросился ее открывать, делая вид, что только поднялся и еще толком не проснулся.

- Доброе утро, - поприветствовала его мадам и подала завтрак  на  небольшом  подносе.

- Доброе утро, - ответил Михаэл, пропуская ее внутрь и благодаря за столь раннюю о нем заботу.

- Ничего, - отозвалась старуха, - за то время, что нет слуг, я уже привыкла ко всему. Так что, откушайте блюд наших, а я пока  удалюсь.

- Спасибо, - поблагодарил Михаэл и закрыл за ней дверь на запор.
"Так, - подумал он про себя, - что же предпринять? Просто вылить это все куда-то, но куда?"

И тогда, ему в голову пришла мысль.

"Воспользуюсь я сам этим ходом и посмотрю на все это со стороны".

Юноша быстро отворил потайную дверь и, захватив с собой завтрак, удалился из комнаты. Дойдя до своей цели, он прислушался.

За стеной было тихо, и только чье-то сопение говорило о том, что кто-то там отдыхал.

Нащупав такую же задвижку, Михаэл тихо отворил дверь и заглянул в комнату. Где-то в глубине ее он разглядел постель и лежащую на ней женщину, которая, судя по всему, спала.

Юноша скользнул внутрь и поставил свой завтрак на небольшом столи­ке. Затем ваял другой с того же места и тихо унес его с собой.

Закрыв плотно дверь, Михаэл пошел быстро обратно и вскоре находился уже у себя.

Он отодвинул запор двери и спокойно сел на постель, ожидая мадам де Тарвиль.

Прошло около получаса, прежде чем она снова постучала в его  дверь.

- Да, войдите, - спокойно ответил он, немного привстав с кровати и нарочно зевая.

Старуха вошла и, завидев съеденный завтрак, несказанно обрадовалась.

- О-о, - проговорила она, - я вижу вы проголодались.

- Да уж, дорога выпала такая, - скромно ответил юноша, снова зевая, - наверное, я еще немного вздремну. Хотя нет. Скажите, графиня де ла Руж уже позавтракала?

- Еще нет, - отвечала мадам, - я сейчас ей отнесу.

- Давайте я вам помогу, - предложил Михаэл и снова нарочно зевнул.

- О-о, - обрадовалась мадам де Тарвиль, - это весьма благородно с вашей стороны. Но проследите, чтобы она все поела. Графиня ведь тоже с дороги, уставшая и голодна, - позаботилась о Луизе старуха.

- Хорошо, хорошо, - успокоил ее Михаэл, также зевая и прикрывая рот рукой, - не волнуйтесь, я  о ней позабочусь. Где  ее  поднос?

- Пойдемте, я вам покажу ее комнату, - предложила мадам, и они  вместе  удалились.

Вскоре Михаэл стучал Луизе в дверь, держа в руке поднос, а старуха стояла позади его.

- Кто там? - сонно прозвучал голос за дверью.

- Это я, графиня, ваш духовник. Я принес вам завтрак. Можно войти?

- Погодите, я сейчас приведу себя в порядок, - послышалось в ответ, и они стали ждать.

Спустя минут пять дверь отворилась, и Михаэл прошел в комнату, здо­роваясь с Луизой и ставя поднос на небольшой столик.

Мадам де Тарвиль, также поздоровавшись и с минуту постояв, вско­ре удалилась, прикрывая за собой дверь.

- Нужно поесть, - сказал юноша довольно громко, подмигивая Луизе глазом.

- Хорошо, я  сейчас все съем. Я так голодна, ведь со вчера еще не было ничего во рту.

- Можно, я побуду здесь у вас? - спросил Михаэл снова подмигивая  и достаточно громко зевая.

- Что ж, побудьте. Возможно, мне будет немного веселее завтракать, - весело ответила графиня и нарочно застучала приборами.

- Приятного аппетита, - громко сказал юноша.

- Спасибо, - ответила Луиза, взяв поднос в руки и садясь на свою  постель.

Вскоре она заработала приборами так, чтобы со стороны казалось  будто  она  ест.

Мадам де Тарвиль, все это время слушая под дверью, улыбнулась и на­правилась к своим родственникам, желая сообщить такое приятное из­вестие.

Михаэл, заслышав ее удаляющиеся крадущиеся шаги, сделал графине пре­дупредительный жест рукой и, тихо отворив дверь, выглянул в коридор. Там никого уже не было.

- Где рядом от вас комната, в которой кто-либо из них живет?

- По соседству комната ее племянницы, - быстро ответила Луиза.

- Быстро поменяйте поднос с едой, - распорядился юноша, -думаю, старуха  уже  принесла ей.

- Хорошо, - ответила графиня и бросилась исполнять указанное.
Спустя минуту она возвратилась, держа в руках совершенно другой поднос.

Заметив ее небольшую растерянность, Михаэл сказал:

- Не волнуйтесь. Они сами в своей радости позабыли обо всем.

- Что же они хотят? Отравить  нас?

- Нет, хуже. Они хотят донести церкви, что мы с вами спим в одной постели, тем самым совершая грех и разрушая таинство брака, хоть и не состоявшегося до конца.

- Какая наглость, - возмутилась, немного краснея Луиза, - ну, ничего, я им задам сейчас.

- Ничего делать пока не надо. Успокойтесь и съешьте все, что в ру­ках. Неизвестно, когда придется делать это во второй раз.

- Да, - согласилась графиня и, усевшись на постель, быстро все  проглотила.

- Ну  вот, теперь можем говорить, - сказал Михаэл, глядя  на хоть немного, но  все  же повеселевшую Луизу.

- О чем же? - откликнулась она довольно бодро.

- Тс-с, - тихо сказал юноша, - делайте вид, что вам очень хочется  спать. Зевайте, а сами слушайте то, что я вам скажу.

- Хорошо, - сказала графиня и так зевнула, что даже самому юноше  показалось, что она только и ждет, чтобы  уснуть.

- Вот и хорошо, - тихо подбодрил он ее и продолжил, - теперь слу­шайте, что сделаем дальше.., - и он пересказал ей свой план, задуманный сегодня поутру.

- Поняли вы меня? - спросил юноша в конце, глядя  графине в  глаза.

- Да, - тихо ответила она и так громко зевнула, что, казалось, сейчас  упадет  и  уснет.

- Только не поддайтесь волнению, - предупредил ее Михаэл, - и все  будет  в  порядке.

- Хорошо, буду стараться, - ответила Луиза, так же глядя ему в глаза

- Одного старания мало, - предупредил вторично юноша, -надо повиновать себе волнение и соприкоснуться со своею душою.

- Я поняла, - ответила графиня, ставя поднос на тот же столик и ложась обратно в постель.

Послышались крадущиеся шаги за дверью, а затем едва слышно кто-то прислонился к ней с обратной стороны.

Михазл отошел к окну и оттуда довольно громко произнес:

- Кто там, за дверью этой? Может, покажешь себя? Ну-ка, выходи скорее, - и он обратил свою руку в ту сторону, вторую  же  направляя  прямо в окно.

Дверь немного скрипнула и со страхом на лице в комнату вкатилась  старуха.

- Встань передо мною, - резко прозвучал голос духовника, - и опро­кинь на себя еду эту, - и рука указала на поднос.

И хотя там ничего не было, мадам де Тарвиль быстро поднялась, взяла поднос в руки и опрокинула все на себя.

Приборы попадали на пол, при этом воспроизведя шум, но старуху это вовсе не тревожило.

Она медленно положила поднос обратно и обра­тилась лицом к Михаэлю. Глаза ее безвольно закатились вверх, лицо покраснело, а язык немного выдвинулся наружу.

- Кто ты? - сурово спросил голос юноши, - и почему здесь, а не в дру­гом месте?

- Я тут, потому что не знаю, куда идти мне, - залепетал чей-то голос, совсем не похожий на голос, принадлежащий мадам де Тарвиль.

- Поднимись вверх и освободи тело, - сказал Михаэл, направляя свою руку в сторону живота старухи и медленно поднимая ее вверх.

- Смилуйся надо мною, боже, - пролепетал тот же неизвестный голос, - буду рабом твоим вечно, коль оставишь меня  внутри.

- Не будет по твоему, - ответил сурово юноша, продолжая поднимать руку  вверх.

Внезапно, старуху словно прорвало. Она начала кричать, свистеть, а затем села на пол, тараща куда-то глаза и задыхаясь от удушья.

- Выходи же, - грозно сказал Михаэл, - направляя руку в сторону   ма­дам.

Старуха резко вздрогнула и залилась слезами. Она рыдала так, что казалось стены этого замка не выдержат и заплачут сами.

Но вот, рыданье прекратилось, и все это сменилось адским смехом  вперемешку  с  чиханием и  кашлем.

Наконец, дикий крик вырвался из груди мадам Де Тарвиль, и она за­мертво упала на пол, даже  не  шевелясь.

И в ту же секунду какое-то темное облачко прорвалось наружу и мигом исчезло сквозь затворен­ное окно, оставив при этом  на нем  небольшой след.

Старуха лежала еще минуты три. Затем встала, как обычно, и, ничего не понимая, осмотрела вокруг себя.

- Где  я? - обратилась она к Луизе, смотревшей на нее с ужасом в глазах, - и,  что  это  со  мной?

- Вы уронили поднос на пол, - как ни в чем не бывало ответил  ей  Михаэл.

- Как зто? - бедствовала старая женщина, собирая приборы и часть  разбросанной  по  полу посуды.

- Не  надо. Оставьте это, - отстранил ее юноша, - и идите к себе, отдохните. Я сам помогу здесь убрать.

- Хорошо, - согласилась мадам де Тарвиль, чувствуя какую-то сильную усталость и внезапно появившуюся боль в голове, - я пойду и отдохну. Потом приготовлю вам еще что-нибудь поесть.

И с этими словами она удалилась из комнаты, при ходьбе немного по­шатываясь и придерживаясь рукой за стену.

- Что это было? - спросила испуганная Луиза. - Что это с ней такое  происходило? Болезнь  или  чума какая?

- Ни так, ни так это не назовешь, - ответил ей юноша, -дьявол все­лился частью в ее тело. Я же освободил от этого. Душа ее теперь чиста и безвинна пред самой собою. Надо вот только, чтобы она не очернила ее вновь.

- Дьявол? - испугалась девушка. - Что это такое и как он мог всели­ться?

- Это долго объяснять, - произнес Михаэл, - надо освободить других, иначе они просто погибнут вскоре от этого.

- А, как же я? - испугалась  сама  за себя  графиня.

- Вы же со мной, - просто сказал Михаэл, - к тому же, мы с вами дово­льно долго общались до дня сегодняшнего.

- А, что, день сегодняшний что-то значит? - удивилась Луиза.

- Для  меня - да. Да и  для всех нас вместе. Бог ниспослал силу эту на землю, и я ею должен овладеть полностью, дабы исцелить многих, и не довести дело до гибели людской.

- Кто же поверит в это? - усомнилась в его словах графиня.

- Вы же, поверили?

- Да. Но я видела сама, своими глазами.

- Вот и другие увидят, - ответил Михаэл, - а кто не увидит – то  поймет  сам, что все это правда.

- И, что же мы будем теперь делать? - спросила  девушка.

- Ничего такого. Исцелим души других, пока не усопших за грехи свои тяжкие, и пока наружно не искаженных ими же. Идемте со мной, и не бойтесь. Вам это под силу. Искалеченные души людские готовы вновь войти в лоно чистоты своей внутренней. Важно, чтобы в ком-то они видели то же и тянулись сами к этому.

Они вышли из комнаты и двинулись в соседнюю.

Женщина, находившаяся там, еще спала, и было это довольно странно, так как шум, воспроизве­денный до этого, мог  разбудить  любого.

Михазл вошел внутрь, ничуть не стесняясь этого, и подошел ближе к постели.

Женщина открыла глаза и громогласно спросила, дико сверк­нув ими.

- Ты пришел за мной?

- Да, - сурово ответил Михаэл, - но только за твоей скверностью и  лживостью.

Женщина засмеялась, а затем продолжила так же басисто, подобно ка­кому-нибудь  громиле.

- Я не пойду никуда. Мне и здесь хорошо. К тому же, мама моя  тоже рядом.

- Тогда, попляшешь у меня, - спокойно ответил Михаэл, направляя в ее сторону руку и смотря прямо в глаза.

Наступила  минутная тишина.

Женщина замерла, а затем поспешно схва­тилась с постели и в ночной одежде принялась танцевать, выделывая фигуры не совсем понятные и лицеприятные.

Лицо ее исказилось в злобе, а глаза гневно смотрели на своего обидчика. Казалось, танцу не будет конца, но вот, наконец, силы начали покидать ее, и она мало-помалу опустилась на пол в изнеможении.

Тело ее содрогалось, из глаз бежали крупные капли слез, а изо рта пробивалась наружу слюна.

Вскоре она забрызгала ею в разные стороны, а затем изнутри ее вырвалась наружу блевота, издавая собой невыносимую вонь и сгущающуюся в какую-то массу.

- Быстро откройте окно, - распорядился Михаэл, держа свою руку в том же направлении.

Луиза, превозмогая все, бросилась к окну, открыла его и отскочила в сторону за спину Михаэля.

Юноша протянул вторую руку в сторону тела и громко сказал:

- Изыйди, дьявол, наружу и унесись к своему подручному.

И в тот же миг из женщины вырвался гортанный крик, и что-то оста­вило ее, резко бросив тело на пол.

Женщина вздрогнула и едва слышно застонала.

- Ой, ой, - заговорила она, - что это такое со мной, - и посмотрела на них более-менее нормальными глазами, в которых  уже  заискрился какой-то  здравый смысл.

- Встаньте и приведите себя в порядок, - резко приказал Михаэл, - и уберите здесь все. Через час я возвращусь сюда. Вам нужно пока по­лежать. И умойте лицо и руки свои, а также выбросьте одежду в окно. Облачитесь в другую и усмотрите себя сами со стороны другой.

Так сказав, Михаэл вышел из комнаты и закрыл дверь рукой, после чего перекрестил ее и сказал дальше:

- Надо, чтобы она побыла одна. Мы же пойдем далее. Ведите меня  к остальным.

Луиза пошла впереди, провожая его в комнату второй молодой женщи­ны.

Войдя внутрь, она также обнаружила ее спящей.

- Бог усыпил их, - сказал юноша, - но только затем, чтобы они  не  мешали  друг  другу.

Женщина проснулась и, открыв глаза, посмотрела на вошедшего.

И было в этом взгляде, воистину, что-то страшное и не поддающееся   сознанию  и  пониманию человеческому.

Луиза даже отступила шагом назад, завидев это, а  Михаэл, протягивая   руку  к  женщине, произнес:

- Вижу я, что огонь в душе твоей изнемогавшей уже давно погас. Ты полностью подчинилась силе дьявольской и порочной. Но все же есть в тебе еще капля теплоты и добра, а потому будешь спасена ото все­го этого.

Женщина ничего не сказала, но глаза ее говорили сами.

Юноша протя­нул руку в ее направлении и воплотил на нее свой взгляд.

Тело жен­щины начало подниматься, принимая сидящее положение. Затем резко остановилось и начали двигаться руки в его сторону.

Глаза свер­кнули диким возгоревшимся огнем, зубы немного застучали дробью, а затем сцепились намертво, крепко сжимая рот. Руки остановились в направлении Михаэля и напряглись до предела.

Юноша обратил взор на Луизу и, повстречавшись с ней. взглядом, повер­нул голову обратно. Тело женщины немного ослабло и тихо начало опу­скаться вниз, а затем и вовсе легло на постель.

Тогда, Михаэл обратил свой взгляд к окну и мгновенно перенес его на женщину.

Тело вздрогнуло и попыталось подняться, но силы ослабли и оно продолжало лежать.

Михаэл подошел ближе к постели и, направив ладонь на женщину, ска­зал:

- Видишь ли ты, что сие есть?

- Да, вижу, - громыхнул  в  ответ ее  голос.

- Что же это?

- Это крест святого заклятья, - отвечала  она.

- Оставляешь тело добровольно или обретешь другое значение?

- Оставляю, - ответил голос женщины, и зубы ее начали дробно стучать снова.

Михаэл поднял обе руки, а затем резко опустил их, обдав тело какой-то невидимой силой, и в ту же минуту оно вздрогнуло, а после наружу  вырвался  стон.

Рот женщины был открыт, но ее словно что-то душило, и она задыхалась. Тогда, юноша снова направил руку ладонью к ней и спросил:

- Освобождаешь или нет? Смотри, пожалеешь. Освободи.

В ответ раздался дробный истерический смех, превратившийся потом  в  дикий хохот.

- Ну, что ж, - сказал Михаэл, отходя немного назад, - ты сам выбрал это.

И, обратившись взором к окну и протянув туда же руку, юноша на минуту закрыл глава, собирая силу во едином взмахе своем.

И сила эта пришла.

Лицо женщины исказилось до неузнаваемости, а за­тем она, разорвав все одежды на себе, обдала наготу огромными кровавыми полосами от рук себя самой.

Тело корчилось от боли и полыхало в алой крови. Зубы стучали, а па­льцы на руках крючились.

Все тело извивалось, как уж, пытаясь, навер­ное, удержать в себе  то, что так долго ему принадлежало.

Наконец, агония начала подходить к концу. Судороги стали меньше, и вскоре тело вовсе затихло. У женщины из глаз обильно потекли слезы, а Михазл в это время заговорил суровым  голосом.

- Бог ниспослал силу свою сюда, дабы она очистила род людской, и не исказилась его суть. Бог дал человеку любовь и теплоту, дарящую жизнь всему и олицетворяющею его самого в свете неземном. Слушайся бога нашего единого, сына его и духа, ими осязаемого, и ты не уронишь честь свою. Повинуйся слову его, и нечисть всякая падет от чистоты души твоей глубокой. Верь ему и уповай на него. Верь себе в живости и здравости ума, и не соблюдай нечисти всякой, кем-то обнаруженной. И не уповай на нее, ибо то грех великий и осоружный. Вслушайся в до­броту свою, исходящую изнутри и воспроизведи ее наружу, дабы в святости своей поклонной была и дабы не омрачала жизнь свою мирскую благочестивую.

Сказав так, Михаэл перекрестил ее трижды, а затем, обратившись взгля­дом к окну и протянув туда же руку, перевел все это на женщину, го­воря  при  этом:

- Посылаю душу тебе новую, чистую и солнцем небесным освященную. Живи с нею дальше и не исповедуй зло людское. Неси добро людям, и  они не покинут тебя в беде какой причиненной. Посылая это, посылаю и новое призвание  твое. Отныне, жизнь  твоя  будет происходить    в благочестии каком и успокоении грехов твоих, содеянных ранее.

Женщина осушила слезы руками и, испугавшись своей наружной  на­готы, спряталась в лохмотьях рваной одежды.

- Выброси их, - сурово приказал голос Михаэля, - и освежи память  свою и благочестие новым одеянием. Не бойся меня и  запомни: чернь в душе больше наготы наружной и стыда от этого, ибо первое удруча­ет, второе же - жизнь возрождает.

Михаэл перекрестил ее снова и вместе с Луизой вышел из комнаты, закрыв дверь и перекрестив ее, как и раньше.

- Куда? - спросил он, посмотрев на сопровождающую его   графиню.

- Сюда, - сказала взволнованно она, указывая куда-то рукой и выдви­гаясь немного вперед.

- Нет, - отстранил ее за себя Михаэл, - теперь, пойду  я. То, что ты видела  -  только часть того, что  будет  впереди.

- Господи, - прошептала Луиза, молясь в своей душе, - не дай причинить вреда какого и дай силу добиться изгнания этого.

Они подошли к нужной двери и, в отличие от других, Михазл сразу окрестил ее, а  затем  немного приоткрыл.

Уже довольно пожилая женщина сидела на полу и приготовилась защи­щать себя всем, что было у нее под руками.

Юноша вошел внутрь, оставив дверь незапертой, и обратился к  ней  словами.

- Вижу свет я вдали приходящий. Вижу луч от него исходящий. Дай лучу обогреть твое тело, и не дай говорить оголтело. Заклинаю я, силой святой окружаю. Ты не выйдешь отсюда ни шагу. Крест святой я даю в усмотренье. Лик святой приближаю сюда я. Дух святой окру­жит твое тело, но смотрю, чтоб оно не сгорело.

Сказав так, Михаэл сел возле двери и, сложив руки на груди, стал смотреть на нее, ни слова больше не произнося. Женщина тихо поднялась, а затем резко упала на пол, словно что-то ударило сверху ее по голове.

- Подчини свое тело себе  же, - приказал юноша, не отрывая от  нее  взгляда.

 - Не  могу  я, - донеслось  глухо  откуда-то изнутри.

- Возьми силу свою и овладей ею черноту свою. Верь этому, и ты спасешь душу свою. Верь тому, что я говорю тебе, ибо я ниспослан сюда, чтобы спасти род людской от беды и нечисти  всякой.

И снова в ответ глухо донеслось:

-  Не могу я, не могу, - тело бедной женщины упало на пол и забилоcь в небольших судорогах.

- Успокойся, - приказал голос Михаэля, - я не принесу телу твоему вреда. Отдай свою черноту и освободись наружно. Это все, что я могу для тебя сделать сейчас. Другое же сделает сила другая. Подчинись ей, или сгоришь в огне пламени  дымном.

- Не могу, не могу я, - рыдала женщина, лежа на полу, -освободи меня  от  этого.

- Нет, - сурово прозвучал голос юноши, - ты сама должна это сделать. Подчини свою волю себе же и все получится.

Внезапно, женщина  взорвалась.

- Как смеешь ты, червь оголтелый, мешать делу моему. Прочь с дороги моей.

- Тогда, встань и посмотри кругом, - приказал Михаэл, и женщина   под­чинилась.

Встав на ноги, она снова упала, словно после какого удара и вновь залилась слезами.

- Что же не подойдешь ко мне? - спросил совсем сурово Михаэл.

- Не могу с места сойти этого, - отвечала женщина уже немного дру­гим голосом, - хочу примириться с тобой.

- Нет. Такого не будет, - сурово отвечал юноша, - подчинись, либо  гореть  в  огне  будешь.

Откуда-то изнутри ее донеслось глухое рычание, а затем женщина вскочила на четвереньки и бросилась на своего обидчика с дикой озлобленностью.

Глаза ее сверкали, как у бешеного пса, изо рта текла слюна, а зубы слились в злобном оскале.

Но, сделав пару шагов, она словно ударилась в какую стену, и со сто­роны казалось, что женщина сломала себе шею.

Тело заскулило и упало на пол в скрюченном состоянии. Но вот, спустя минуту эта попытка прорваться снова свершилась. Но и в этот раз окончилась тем же.

Михаэл сидел возле двери и не шевелился. Только руки его ходили вокруг него и были направлены в сторону взбесившейся, да еще взгляд переходил время от времени от окна к ней.

Так продолжалось довольно долго.

Наверное, уже прошел час, а может и немного больше. Женщина ослабла, но пока не сдавалась.

Михаэл ждал и упорно настаивал на своем. Наконец, такие прыжки закон­чились, и женщина немного успокоилась.

Она упала на пол и освободи­лась наружно. Луиза, стоя позади юноши за дверью, хотела было броси­ться и открыть окно, но голос Михаэля сдержал ее.

- Стой и не подходи, это еще не конец.

И словно в подтверждение этому всему, тело женщины резко вскочило и бросилось снова в сторону юноши.

Но и эта попытка оказалась тщет­ной. Она ударилась о невидимую стену  и  в очередной  раз  заскулила

- Как твои дела? - спросил сурово Михаэл, - не хочешь ли попрощаться с телом бренным, освободив его для души светлой  и  чистой.

- Смогу, - едва-едва слышно был ее ответ.  

- Тогда, пора, - сказал резко юноша и встал.

- Не-е-е-т, - закричала во весь голос женщина, и замок содрогнулся  от  этого, но было уже поздно.

Сквозь окно входило нечто и окружало ее со всех сторон.

Михаэл упорно держал руки, вытянув их вперед в направлении женщины, и тело его все дрожало, покрывшись маленькими капельками пота.

Руки в ог­ромном напряжении тряслись мелкой дробью, а сквозь его самого буд­то проходила какая-то огромная сила.

- Не-е-ет, - снова закричала женщина, что есть силы, но было  уже поздно.

Тело ее охватило пламя со всех сторон, и к верху потянулся дым от ее одежд.

Луиза в ужасе отступила немного назад и закрыла лицо руками.

Михаэл же стоял на месте и упорно смотрел на все это. Горение продолжалось.

Пламя застилало от них тело самой женщины, и, казалось, сейчас загорится все вокруг нее.

Но этого не последовало. Спустя какие-то секунды, все вмиг исчезло, словно его и не было ни­когда.

Женщина стояла целехонькая, и на ней не осталось никаких одежд. Только крохотные обгорелые клочья располагались вокруг нее, от которых тянул­ся вверх небольшой дымок.

Она  в ужасе осмотрелась вокруг и не могла понять, что это с нею такое сотворилось.

Это уже был совершенно иной человек, обгоревший в пламени божест­венного огня и получивший новую душу.

Застыдившись своего вида, женщина закрыла лицо руками и присела к полу.

Но голос Михаэля сказал:

- Встань и уходи отсюда. Эта комната будет сожжена дотла.
Сказав это, он отступил в сторону, и женщина, послушав его, прошла в дверь наружу.

- Омойте ее все вместе, - произнес Михаэл, отправляя ее к другим с Луизой, - и приготовьте воды, чтобы потушить останки всего того, что здесь было.

Женщины подчинились и ушли, оставив посланца божьего одного.

Михаэл посмотрел в окно и направил туда же свою руку. Затем, отступая к двери, вновь потянул за собой какую-то огненную массу.

В комнате вспыхнул пожар. Юноша вышел за дверь, но продолжал стоять, упорно протягивая в направлении окна руку.

Тело его дрожало, а зубы немного стучали от огромного напряжения, проходящего сквозь него.

Так продолжалось с полчаса. Пожар объял пла­менем все, что было внутри. Огонь достигал и двери, изредка захватывая и руку Михаэля, но он не отступал.

Пламя не жгло его, и лишь, когда практически все превратилось в го­релую массу, он отступил назад, прикрывая за собой дверь, и  в  изнеможении сел  на  пол.

Пот струился по нему ручьями и сбегал к низу, составив небольшую  лужицу.

Лицо его пожухло, как трава в солнцепек, тело немного содрогалось, а голова неистово болела, заполняя своей болью и тело, ко­торое все ныло и исхудало до не могу.

Кожа потускнела и немного обвисла, состарив его лет на десять  вперед.

Исчезла красота с ли­ца, губы потрескались и образовали кровавые раны. Тело начало по­крываться какой-то сыпью и пятнами, после чего образовывались не­большие язвы, прожигающие, казалось, насквозь.

За дверью же бушевал огонь. Рама окна сгорела, стекла опали, как листья с деревьев в осень, и дым повалил наружу.

Загорелась вход­ная дверь, и Михаэл отодвинулся немного назад. Казалось, все силы покинули его в одночасье, и он едва-едва сделал это.

Прибежала Луиза и громко вскрикнула, завидев его в таком состоянии

 - Господи, господи, что с вами? - кричала она, но, казалось, он ее уже не слышал.

- Принесите воды и потушите пламя двери, иначе огонь перенесется  сюда, - тихо и едва слышно проговорил юноша и  в  изнеможении  лег  на  пол.

Графиня растерялась и не знала, что предпринять: то ли спасать Ми­хаэля, то ли нести  воду.

- Марта, Вертильда, - крикнула она со всей силы вглубь замка, а са­ма оттащила тело юноши в сторону, подальше от двери.

На крик примчались две молодые женщины и испуганно уставились на эту картину.

- Быстрее воды, - крикнула Луиза, - надо потушить огонь на двери.
Женщины бросились за водой, и вскоре воротились обратно. Ею полили уже горящую с этой стороны дверь. Она зашипела и испустила пар.
Пламя сбилось, но не погасло до конца.

- Лейте еще, - закричала Луиза и сама, оставив на минуту Михаэля, бросилась с  ними.

Долго еще носили они воду и тушили пламя, пытающееся пробиться внутрь замка, но, в конце концов, все сгорело до тла и само собой начало затухать.

Дым уже не валил так сильно из окна, зато в замке стоял запах га­ри. Все собрались возле Михаэля, который пока безжизненно лежал на полу и не двигался.

- Он выживет, выживет, я знаю, - говорила Луиза, склоняясь над ним и протирая лицо его влажным куском ткани.

- Да, да, - подтверждали то же ее родственники, так же склоняясь и тревожно всматриваясь в его лицо.

Юноша открыл глаза. От неожиданности все сразу отпрянули назад. Он долго немо смотрел на них, а затем произнес:

 - Слава богу, что все остались живы и слава ему за то, что очис­тил души всех  вас. Отнесите меня в мою комнату. Я не могу сейчас двигаться. И уложите в постель. Приготовьте мази мне, я скажу из чего. Кормить меня сейчас не надо. Позаботьтесь о себе. Омойтесь все и выбросите всё, что было прежде на вас. Так нужно. Слушайте меня, и ваши души предадутся новому чувству и силе добрых желаний.
А  теперь, несите.

Женщины подхватили его на руки и аккуратно понесли в его комнату.

Там уложили в постель и отправились собирать некоторые травы для целебного снадобья, способного помочь больному.

Через час все было собрано и приготовлено по указанному юношей рецепту.

Луиза смазала ему раны и дала другое снадобье внутрь. Михаэл поблагодарил всех и вскоре уснул, оставив их наедине со своими мыслями о случившемся и с той работой, которую  так необхо­димо  было  сделать.

И приснился сон ему, в котором он видел сам себя в большом огром­ном пламени от какого-то костра и просил он о помощи людей, стоя­щих поодаль.

Но мольбы его были глухи в сердцах их. И умирал Михаэл, страдая безвинно, поглощенный живым садоническим огнем.

А дальше видел он себя вновь на небесах и летал вокруг. И было ему легко и просто. А затем повстречал он бога, и он благодарил и цело­вал его, и освящал своею рукою.

И снова Михаэлю было легко и радостно на душе, и в том состоянии он проснулся.

Уже вечерело, и солнце клонилось к закату, оставляя после себя вечерние сумерки и багровые пятна в некоторых местах на земле.

Пламя давно потухло, дым уже вовсе не шел, а в комнате было убрано так, как могли убрать пять женщин, орудуя тряпками и водой.

Только запах гари оставался в замке и еще долго находился в нем до полного исчезновения.

Юноша лежал и молча смотрел в окно. Что-то напоминала ему эта кар­тина заката. Но он никак не мог вспомнить. Вошла графиня и улыбнулась, увидев его уже не спящим.

- Вы давно не спите? - спросила она участливо, обращаясь с ним, как с собственным сыном.

- Да, нет, - успокоил ее волнение Михаэл, - совсем недавно проснулся. Как все остальные? Сделали ли все то, что я сказал?

- Да, да, не волнуйтесь, - успокоила его Луиза, - все исполнили, как  вы и говорили. Сейчас все читают молитвы и обращают свои сердца  к  богу.

- Я хочу видеть  их, - сказал Михаэл, приподнимаясь с  посте­ли.

- Лежите, лежите, - сказала  графиня, - я сейчас  всех  позову.

- Хорошо, - ответил ей юноша и принялся ожидать своих подопечных.
Вскоре послышались где-то торопливые шаги, а затем дверь его ком­наты отворилась, и  в нее вошли все женщины вместе.

- Спасибо вам, Михазл, за доброту вашу и очищение душ наших греш­ных, - заговорила мадам де Тарвиль, - поняли мы, что были не правы во всем и оскверняли сердца свои хворью и злобой. Верим вам и верим богу нашему общему, и хотим отдать души ему, дабы запылали они благочестью нашей.

- Это хорошо, что вы все поняли это, - ответил Михаэл, -только не  надо отдавать богу души свои. Живите участливо и справедливо. Созидайте на земле вашей и поклоняйтесь закону общему, не осоружному для всех вас во едином числе. Прошу вас об этом и молю вас так­же, ибо ниспослан я к вам небесами для подтверждения веры вашей и укрепления ее в сердцах людских.

Женщины после этих слов стали на колени перед ним и поклонились.

- Не мне кланяйтесь, - предупредил Михазл, - а богу нашему и в душе своей молитесь зримо и веруйте во все это. Очищаясь, храните молчание, ибо оно в душе вашей золото повседневное. Бог учит нас всех терпеть, ибо терпение -это дар его свыше, уму подчиненный и умом же достижимый. Исповедую вас за грехи ваши, ибо дал мне бог такое право и ратую за вас, и других также перед богом нашим еди­ным, отцом его и святым духом. Отпускаю вас с благочестью и желаю добра всякого. Отныне, я и ваш духовник. Можете обращаться в душе своей ко мне, и я помогу вам всегда. Не пользуйтесь силой зла, ибо она осоружна и не мысляща вовсе. Пользуйтесь силой добра, и да ни­спадет оно вам всем на головы ваши.

Сказав так, Михазл отпустил их с миром и решил, что назавтра покинет дом этот, давший ему первое пристанище и первую победу в делах его великих.

Но предупредил он всех, что отзовется еще и, воз­можно, посетит  замок  вторично.

Женщины поняли его и приняли слова его благочинно и послушно. За ночь собрали в путь далекий и снабдили разным снадобьем, сделанным по его уговору.

- Пользуйтесь и вы им сами, коль будет такая нужность,  -говорил Михаэл уже утром на прощанье, - и разнесите другим  также. Хорошо поможет оно, коль душа ваша чиста и вера к этому же готова. Верьте и исповедуйтесь лично, а за богатства свои не волнуйтесь. Они вернутся к вам, ибо теперь, вы все едины, и вера ваша единым скреплена. Воздайте богу нашему от доброты своей исходящей и окультурьте замок сей, да  так, чтобы душа разная радовалась и всяк прощалась с мыслью осоружною при виде такого благочестия. Но оставьте комнату ту нетронутой и закрытой для всех и вся, как дань памяти сего дня великого и опустите на  нее завесу тайны людской. Пусть, пока будет так, ибо гласит  мне голос божий, что придет  день и сие понадобится вновь для доказательства какого. Помните об этом. Благословляю вас на это и прощаюсь с вами. Не опостыньте сердцем своим и верьте тому, чему верите лично. Это и  есть  вера  истинна в  бога вашего триединого.

Попрощавшись, Михаэл уехал рано поутру, хотя раны его еще не зажили, а  по  телу  проходила боль.

И видел он, как упала слеза на землю из глаз юной графини и остальных также. И больно ему ста­ло в душе своей за это, ибо знал он уже тогда, что дом сей вскоре разрушен будет и не останется от него ничего, окромя  руин  древних.

Нахлынут сюда войны великие, и именем Христа будут поджигать все это и уничтожать живое во благо какой святой  тати.

И упала слеза из глаз самого Михаэля, ибо видел он все это в душе своей и знал, что не увидит больше никогда при жизни сей первой любви своей обычной человеческой.

Но все же превозмог он себя и улыбнулся на прощанье, и помахал  рукой  им.

Они ответили ему тем же и также улыбнулись. Еще долго было видно уносящегося вдаль всадника, и еще долго стояли женщины, утирая сле­зы свои.

И видел бог все то, и радовался за них, ибо знал он, что воссоединит их в жизни далекой и возблагодарит за все пройденное ими.

Стадо понятно тогда, почему бог выбрал именно их, ибо носили они души предков своих, уже ранее очистившихся от бед всяких земных. Ибо не несли они больше зла в себе, а  только доброту одну и щед­рость любви своей.

Вышла замуж спустя  года молодая графиня и нарожала детей на свет божий.

Вернулись богатства им, но они не притронулись, ибо дали клят­ву святую, что построят и воздадут то, что говорил им сын божий, ни­спосланный вторично в очищение ада людского.

И так они и поступили. Вскоре потянулась толчея людская сюда и омы­ла своими слезами близлежащие земли эти.

И очищались души, и желали видеть благое. Но гроза уже наступала другая, и наступала на их са­мих, не желая мириться с этим и не желая отдавать власть свою чему-то иному.

И имя грозе той было святая чистопроповедная ложь, исходящая из недр людских разных и повязшая в буйстве, зломыслии  и  разврате.

  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ИСЦЕЛЕНИЕ   ДУШ.

В   ПУТИ

 

Шли года, и Михаэл становился старше. И вместе с этим обретал мудрость и понимание того, что он видел каждодневно, находясь в пути.

Куда он шел, пока было неизвестно, но та же сила толкала его на этот путь, посвященный высвобождению душ людских от зла великого и святотатства.

Много и многих он повстречал на своем пути. Встречались люди прос­тые, богатые, честные, храбрые, хитрые, лживые, а порой искренние в ду­ше своей; разных дел и разных взглядов на жизнь свою и чужую.

Встречались и те, кто был призван сердцем своим и телом служить богу единому на земле этой, но не получал Михаэл от них того, чего желал бы каждому в душе своей личной, чего желал бы бог ви­деть во всех людях.

Не было у них искренней чистоты в вере своей, и бродила она вок­руг них, да около, но внутрь все же не опускалась.

И тогда, сказал ему бог, после долгих и тяжелых его раздумий:

- Не ищи того, что утеряно вовсе не тобою. Это их забота, и их жизненная стезя. Исцеляй и исповедуй, но не проповедуй истины, ибо истину проповедовать нельзя. Она сама исповедь людская и может быть понята только самолично в душе каждого. Согласись с этим, сын мой, и обнаружь себя вторично на земле этой грешной. Не препятствуй разврату и оголтелости всякой. Не останавливай их в делах горестных и заслуживающих упрека нашего и людского. Путь их лежит
сквозь многие века разрух и дел всяких. Ты же поищи свою собствен­ную судьбу и успокойся на этом. Одному мир не переделать, хотя многое можно для этого сделать. Иди и цели каждого, кого встретишь на своем пути. Это и есть твоя дорога, твоя цель, которая приведет к окончательному  результату  всех  трудов твоих.

- Спасибо, Отец мой, - обращался к нему сын, - понял  я, что напрасен труд мой во многих делах людских, ибо они не согласны со мной в душах своих. Но воле твоей я подчиняюсь и делаю все для того, чтобы веру упрочить в людях и не дать взойти окончательно горю людскому.

- Правильно, сын мой, - отвечал бог-отец, - ты поступаешь верно. Но бойся одного. Бойся сам стать на путь грешника, ибо сей путь несет в себе славу не окупную и не омытую слезами твоими. Не искусись силе богатств всяких и не соприкасайся лично с теми, кто осоружен тебе внутренне, ибо ты свят сам своей святостью и тому тебя не понять.
Отпусти грехи их и пусть, живут далее. Ты же следуй моему завету.

- Подчиняюсь тебе, Отец мой, - отвечал Михаэл, - и кланяюсь тебе так­же за помощь твою великую. Действую силой твоей огромной и упорядочно жизнь складываю на земле.

- Иди и постись, сын мой, - говорил бог-отец, - опустись полностью на землю эту и обрети судьбу свою самолично, ибо есть душа твоя ско­ромна и не надо ее возмещать другим. Прощай, сын мой, и послушай последнего моего совета.

- Слушаю, Отец мой.

 - Будет больно - не проси пощады.  Будет не терпимо - стерпи. Будет осоружно наглядно - не вели сердцу  зла.    Испытай себя самолично в беде разной всякой и доведи себя до сла­бости изнемогания, а потом возведись вновь. Прошу тебя, сделай это и прощай.

- Сделаю, - отвечал сын, - и буду помнить. Прощай, Отец мой.

И ходил еще долго Михаэл по землям разным и говорил, что сотворяет  это во благо людское, ибо ниспослан он богом на  землю, чтобы победить зло людское.

Верили ему люди, так как видели то, что происходит вокруг него. Видели пожары святые и видели другие чудеса, воспроизведенные од­ним человеком.

Благодарили за помощь, просили остаться в их землях, но Михаэл шел дальше и дальше.

И вскоре молва о нем донеслась и до тех, кто исполнял сие также по уговору людскому в вере общей единой.

И тогда, задумались они об этом и собрались на совет великий, дабы излить горести свои и беды, вызванные этим, ибо казна их сильно исхудала, и люд уже менее приветствовал  их, чем  ранее.

И сказал папа римский собравшимся:

- Други мои и сподручные слуги божьи. Обращаюсь к вам, яко к самому богу нашему чистосердечно и искренно. Все вы знаете, что возродился на земле человек какой-то, прозывающий себя сыном божьим и якобы творящий чудеса всякие. Изгоняет он силу нечистую из душ людских и сохраняет веру в людях. И они ему верят, и просят остаться в краях ихних, тем самым отвергая нас самих и веру нашу общую. Что думаете по этому, братья?

Зал, где собрались все священнослужители, загудел, как растревоженный улей пчел, на мед которых покусился кто-то.

- Тише, тише, вы в храме господнем, - прокричал папа, успокаивая  ос­тальных.

Стало немного потише. Тогда, он же сказал:

- Хочу послушать мнение ваше поочередно, - и сел на стул за отведенным ему лично местом общего стола.

Начались выступления разные и разных чинов. Много говорили, много ругали человека этого, но никто ничего пока  не  предлагал.

Тогда, папа, выслушав  всех, снова  спросил:

- Что делать будем, братья и други мои, в вере нашей единой?!

И снова поочередно выступали священнослужители и предлагали свои меры по этому.

Отличился один из них, священнослужитель из Мены, прозванный Глахополисом за дела его великие по добыче естеств всяких и приумноже­ние богатств святых.

Немного смешно кривя губами, он с ехидцей произ­нес:

- Думаю, братья, что знаю, как от него избавиться нам всем, от само­званца этого и словоблудца. Предлагаю, изгнать  его с  земли нашей  и искупить грехи его тяжкие через огонь, его поглощающий. Так - мне говорили люди, он исцеляет других. Соберем людей множество и пока­жем им это. Пусть, смотрят, кто он таков. Если он сын божий, то воз­несется, а нет - значит, сгорит в пламени огненном. Так и других казнить потом будем, кто поверил ему, а не нам. И назовем еретиками всех. Люд поддержит это, ибо знает, что мы сильны в вере нашей. Верно ли я говорю, братья?

Зал одобрительно загудел. Понравилось это предложение и папе, и он сказал:

- Хорошо придумал, Глахополис. Ты всегда был верен делу нашему и старался в преумножении на дело святое.

Глахополис поклонился и, так же кривя губами, ехидно добавил:

- Что-то мне подсказывает, что не бог его послал, а сам дьявол. Вот мы его и сожжем.

И все дружно расхохотались.

- Что ж, - объявил папа, вставая, - на этом наш сбор закончен. Просле­дуем в зал трапезы и отметим это небольшим празднеством во благо бога нашего в лице своем триединого, - и он, закатив глаза к верху, трижды перекрестился.

То же проделали и остальные, встав со своих мест, а затем дружно направились в другой зал, где ждала их обильная пища  и  хорошее  питье  в виде  вин  всяких.

На столе стояла золотая посуда с серебряными кубками и такими же приборами. Он был полон всяких яств и прочего услаждения  души  ихней.

У некоторых при виде такого богатства потекли слюни наружу, и они жадно их глотали, проталкиваясь вперед и желая выбрать место по­лучше с большим достоинством пышущего стола.

В связи с этим создалась даже небольшая толчея вокруг него.

- Тише, тише, братья мои, - успокаивал всех папа, - хватит всем, не бе­спокойтесь. А кому не хватит, вон, полюбуйтесь на это, - и он хлопнул руками.

Словно в сказке, откуда-то из-за стен начали выплывать дивные девы в каких-то странных одеждах, держа в руках подносы с яствами вся­кими и ублажая собравшихся своими улыбками на лице.

Все заворожено смотрели на это и словно онемели. Девы же, крутнув­шись по залу, вмиг исчезли из него, как будто их никогда и не было.

Опять все дружно зашумели и захлопали в ладоши, радостно приветст­вуя такое впечатляющее событие.

Папа успокоил всех и, усадив за стол, сказал:

- Это мне прислал подарок друг мой заморский. Обещал еще дополнить нашу коллекцию. Так что, не удивляйтесь этому, -и, подняв в ру­ке кубок, продолжил.  - Други и братья мои сокровенные, хочу поднести сей кубок к губам своим во благо дела святого и за исчезновение с земли нашей самозванцев всяких, порочащих имя божье, а заодно, нас с вами. Пейте и ешьте, други мои, ибо жизнь наша протекает скуд­но в домах молебных наших. Пусть, возрадуются сердца наши по этому поводу.

И с этими словами папа отпил часть вина из кубка, а затем сел и поставил его на стол. Так же поступили и другие, не усмотрев в этом греха какого или святотатства.

Спустя время это повторилось вторично, а потом пошло, как кому вз­думается. Вскоре трапеза общая, призванная собирать воедино силу людскую и верующую, превратилась в простое застолье в бесчинстве обычном людском.

Когда еды оказалось мало, то появились девы, держа в руках те же подносы. Зал ахнул от красоты их, ибо тела были едва-едва прикрыты прозрачной тканью.

Они водрузили еду на стол и тихо удалились снова.

И тогда, тот же Глахополис сказал, обращаясь к своему соседу:

- Эх, хотелось бы и мне иметь у себя такое в Мене. Но ничего, добьюсь и этого погодя. Как  думаешь, Иновензий?

Тот, к которому обращались, сильно мотнул головой в знак согласия и опрокинул внутрь вино из кубка, который стоял рядом на столе.

То же сделал и Глахополис, а затем, утерев рот широкой полой своего рукава, громко сказал во всеуслышание.

- Я сам буду исповедовать душу самозванца. И припеку ему лапки, - и  он  громогласно  засмеялся.

Засмеялись и другие по этому поводу. Только папа почему-то смолчал, очевидно, понимая, что настоящее уже вышло из-под контроля.

Тогда, он встал и покинул зал, тем самым дозволяя своим подопечным делать все, что заблагорассудится.

И они принялись делать это. Кто пил, кто ел, набивая свое чрево чем-то, кто горланил псалмы на свой изысканный лад, а кто просто сидел за столом или под ним, уткнувшись головой в посуду или в кубок с вином.

А оно уже текло рекой, и были поданы еще яства, и их еще больше до­сталось тем, кто еще хоть что-то сознавал и различал другого.

На этот раз девы не ушли, а остались совместно с ними, превратив общую трапезу в какую-то застольную болтовню в игривости заиски­ваний людских, пред чем-то осоружным и не подлежащим тем же чинам по призванию.

Папа заглянул сквозь небольшое темное окно в зал и покачал  голо­вою.

- Эх, - молвил он, - не могут вести себя достойно душ и мыслей своих. Надо будет назавтра пожурить их и обучить естеству поведения вся­кого.

 Затем, отступив от окошка, он двинулся к себе, предвидя свой отдых в опочивальне.

Спустя время в зале воцарилась тишина. Дев не было, а спящие и вовсю храпевшие священники расположились, кто где.

Посуда и приборы валялись повсюду, куда могли их донести сами люди. Все было съедено и все выпито.

И тогда, туда вошли несколько юных монахов, на ходу хватающие какие-то обглоданные кости и запихивая их себе в рот. Кто-то из спящих проснулся и, завидя это, сурово промямлил:

- А ну, идите, учите псалмы свои. Греховодники клятые. Не успели еще выучиться, а уже туда же. Брысь отсюда, - и он устало и вяло махнул рукой.

Те, кто вошел, испугались и быстро исчезли за дверью. Говоривший же снова уснул.

Спустя час в том же зале появились уже другие монахи более стар­шего возраста.

Они порастаскивали все тела спящих по разным монастырским кельям и все убрали, предварительно также съев  недоеден­ное, как и более юные.

Зал стал чист и свеж после уборки, словно и не было здесь ничего.

Папа в это время проснулся и решил немного пройтись. Посмотрев в зал, он довольно улыбнулся и сказал:

- Молодцы монахи. Учатся делу святому в стенах наших. Все успевают и веру не забывают. Хорошее подспорье будет нам в будущем. Надо вот только кое-чему дообучить их в развитии общем, и глядишь, вера укрепится  более в сердцах людских. Слава богу, души их не окрыжились в грехе людском общем. Вижу в этом смысл большой и далеко идущий. Надо укрепить это клятвой какою священною и силу воссоздать свою, чтобы порядок не  нарушался.

И, посмотрев в последний раз на зал, папа удалился, погружаясь еще больше в мысли свои о делах грядущих в свете  святописания разного.

Наутро все собрались вновь, уже немного отрезвевшие, хотя и с болевшими головами.

Пaпа устроил им небольшую чистку и головомойку, после чего уже бо­лее мягко произнес:

- Знаю, други мои и братья. Тяжело вам в кельях своих, забитых людьми и молебнами. Хочется и вам немного отдохнуть. Что ж, я понимаю это. Только ведь надо вести себя умно, не поддаваться какому веселью средь глаз прочих. Потому, смотрите у меня. Веру в сердцах сохраняйте и не вносите греха в нее своего. То же скажите и ученикам своим, и монахам также. Пусть, обучаются делу святому и не услаждают себя пороками. Разве что, подальше от глазу людского, да и то редко, чтоб не повадно было и не тянуло к этому. Богатства же и дальше приум­ножать надобно. Требуйте это от людей разных и особо богатых, ибо они подчинены больше греху всякому. Силу свою создайте, дабы при­вести любого и покарать за безверие его. Так бог наш учил когда-то и молил о помощи отца своего за дело общее святое. Вспоминайте об этом и донесите в края свои. На сим с вами прощаюсь до дня ве­ликого, когда самозванец пойман будет. Тогда, соберемся  вторично. Идите и исповедуйте других, братья мои. Знайте: ваше слово божье - закон для остальных, а вы сами - преемники божие и наставники. Целуйте крест святой и подносите его людям, а кто гнушаться будет либо участью своей недоволен - то сразу еретиком обзывайте и сюда везите на казнь общую. Услащайте люд вином разным, но понемногу, чтоб им не повадно было. Скажите, это причастие божие, кое он пред своей смертной казнью испытал. Кто откажется исполнить сие - сразу сюда отправляйте. Сделайте каноны святые и пусть, все знают их на­изусть. Кто позабудет, либо исковеркает как - ко мне ведите и ере­тиком обзывайте. Больше богу молитесь и люд заставляйте. Проверьте, чтоб в домах их лик святой находился, а у кого нет - значит, ересью обзовите. Говорите людям, что вы есмь сила божья и действуете по его повелению. Хотите добра людского и исполнения всех заветов божьих. Добивайтесь этого среди люду разного, а кто не исполняет веру - сразу еретиком обзывайте. Возвысьте себя над ними и над другими также в среде своей. Вы есть главные мои исполнители и поручители божьей воли, а я для всех единый исполнитель воли самого бога, ибо я есть избранный всеми и привселюдно утвержден ими. Везде расскажите об этом. Пусть, люд об том знает, а кто не удосу­жится понять - сразу ересью обзывайте и сюда везите. Будем костры жечь и изничтожать неугодных, в вере нашей отступных. Так говорил Иисус, бог наш и отец наш. Исполняйте все это и не за­бывайте ни о чем. Приеду, увижу что-либо не таковое, то силой божьей накажу вас самих. Помните об том. А теперь, в дорогу, ибо путь ваш далек и дел много.

Папа перекрестил всех трижды и, еще раз попрощавшись, уда­лился к  себе.

Разъехались все по своим краям, и спустя время начали преподносить люду все то, что сказал им их поводырь великий.

И так оно и пошло из роду в род, из племени в племя, что вера - это крест на шее или где-то еще, что - это лик святой, писанный чем-то в домашнем очаге своем, что - это исповедь в храме божьем, обустроенном за их же деньги и богатства всия  земли, и что - это закон для всех тех, кто в ней и подчинен другому.

Узнал об этом совете Михаэл,  и совсем тяжело стало ему средь люду прочего. Ибо вера в святотатском исполнении глушила души многих и усмиряла самых великодушных изо всех людей.

Тогда, в непонимании этого, содеянного всеми, ибо одни подчиняли, а другие подчинялись, Михаэл обратился снова к Отцу своему.

- Отец мой, прошу тебя, объясни, что происходит на земле нашей? Почему люди верят им больше, нежели тому, что творю я, во их же благо очищения?

- Сын мой, - отвечая бог-отец, - отдались от них и очистись самосто­ятельно от всего, что ты исповедал в них самих. Пусть, твой приход будет всему люду уроком. Уроком в назидание всего и превозмогания сил своих. Оставь дела мирские и людские. Ты свою суть исполнил. Вера обогатила себя уже новым дыханием человеческих душ и их знанием, и она не угаснет теперь в сердцах людских, как бы ее не преподносили другие. Истинно соблюдавший ее и почувствовавший никогда не отречется в душе своей самолично. Возможно, он поступит так вместе со всеми, но в себе вера эта будет сохраняться всегда. Верь этому, сын мой, и удались на покой. В нужный час тебя позову я и отправлю в путь необходимый тебе самому. Поверь и такому. Сила веры людская - это вера истины ее. Знай это и запомни. И сохрани до скончания дней своих.

- Буду  знать, - ответил ему Михазл, - и буду помнить об этом.

- Сознай силу свою в себе же, - продолжал бог-отец, - и сохрани ее до дня нужного и благочестивого. Не ведай людям больше ни о чем и откажись привселюдно от имени своего. И назовись Христом, ибо ты и есть он в другом теле, исполненном мною. И душа твоя вознесется снова и успокоится до других времен. Помни об этом, сын мой.

- Буду  помнить, - отвечал ему Михаэл.

- И еще одно помни. Мать, отец твои будут там, но не отдай их на казнь какую и не отзовись словом, ибо их также постигнет  уча­сть  такая.

- Запомню об этом.

- Тогда, уходи и унеси душу свою подальше от зол людских, и когда обретешь в себе силу другую, то позовешь меня снова. Прощай, сын мой.

- Прощай, Отец мой, и спасибо тебе за совет твой и объяснение.

Михаэл подчинился этому и исполнил его волю до конца. Он ушел в горы, как когда-то уходил Иисус и обосновался там, собирая всю силу свою воедино, оставленную где-то на большой, пройденной им са­мим дороге в душах людских.

И сила эта собралась воедино спустя время и превратила его в со­вершенно другого человека.

Он начинал понимать многое. Он начинал понимать сны свои, ранее им увиденные. И, протягивая руки к небу, Михаэл  говорил:

- Спасибо тебе, Отец мой, за силу эту большую. Спасибо за обученье твое во всем. Стал я разбираться во многом и разном. Стал чувство­вать что-то другое, чем ранее. Благодарю тебя за это и желаю добра тебе и многие лета жизни твоей святой.

 

Шли дни, а за ними недели и месяцы. Михаэл жил вдали ото всех и это его радовало. Он вдыхал свежий аромат земли родной и возды­хал благосклонно на ее очагах. Он сам себе готовил пищу, и разное другое делал также сам, ибо был он один, и был свят в своем одиночестве.

Птицы окружали его жилье и не боялись его. Звери ходили рядом и не трогали его. Рыба в ручьях, вытекающих из глубоких горных расщелин, также не уходила прочь.

И было в этом одно единое объяснение все­му. Человек окружил себя природой и слился в ее едином кругу. И он уже не чувствовал себя каким-то уязвленным или недопонятым другими. Михаэл был упоен силой природного благословления и был счастлив от этого вдали от людских пороков.

Но настал такой день, когда бог позвал в путь его близкий и одно­временно далекий, ибо то, что пришлось ему вынести потом, не доводи­лось выносить кому-либо еще.

И отправился Михаэл по дороге в город, стоявший поблизости, ибо чув­ствовал, что путь его там будет закончен. Но не пугался он этого и шел смело на казнь свою от того же людского зла.

Только раз остановился Михаэл на пути своем к городу, заходя в ка­кой-то дом, стоявший одиноко средь полей огромных. Встретил его на пороге человек какой-то и пригласил в дом отведать пищи какой и испить вина всякого.

Михаэл согласился и вошел внутрь. Тут же его схватили и, привязав к стулу, начали спрашивать, кто он и куда идет.

- Я сын божий, - отвечал Михаэл, смотря им в глаза, - и ниспослан сюда к вам, дабы очистить глаза ваши от святотатства  всякого.

- Ты посмотри, - засмеялся один из схвативших его, которого по странному совпадению звали Тираний, -называет себя сыном божьим, вероот­ступник клятый. А ну, признавайся, кто ты. Часом, не Михаэл тебя зовут по прозвищу освященный?

- Да, - так меня зовут в мире людском, - спокойно отвечал им Михаэл.

- О-о, - выдохнули с радостью оба его мучителя, - вот нам повезло как. Знаешь, какую награду мы за тебя получим? - и они дружно расхохота­лись.

- Какую? - поинтересовался Михаэл.

- О-о, это большая награда, - не сказал Тираний, грозя ему своим пальцем, - нам хватит, чтобы прожить до конца дней своих, - и они снова вместе расхохотались.

Затем  второй, которого звали Акеналий, просил снова:

- А ты не путаешь нас, чтоб посмешить потом кого-то? - и он грозно сдвинул густые брови.

- Нет, не путаю, - ответил Михаэл, посмотрев ему в глаза.

И почему-то от этого взгляда тому стало плохо, и он даже попятился  назад, хватаясь  за свое сердце.

- Что это с тобой? - испуганно произнес Тираний. - Заболел, что ли?

- Он.., он.., - лепетал второй, отступая дальше под взглядом назад и тыча в него своим пальцем, - это действительно он. Чувствую силу его демоническую или, как там говорят, дьявольскую. Гореть ему на костре живьем, - долепетал он до конца свою речь и уперся в стену.

Тираний боязливо посмотрел на Михаэля, а затем, подойдя к Акеналию, тихо  спросил:

- Что делать будем? Надо как-то сообщить нашему святому отцу об этом.

- Сам знаю, - ответил второй, - а вдруг он нас обманет? Может, лучше отвезти его прямо к папе. Это ведь он издал указ поймать его.

- Да, да, - задумчиво произнес Тираний, почесав свою давно не мытую голову, - твоя  правда. Может и обмануть. Папа его возблагодарит лично и окажет милости всякие. Значит, больше и даст.

- Тогда, повезем его сами, как злодея великого, - сказал Акеналий.

- Так-то оно так, - почесал снова голову Тираний, - а, что мы люду встречному скажем? Или вдруг донесется это до ушей отца святого? Что тогда будет?

- Не  знаю, - решительно ответил второй, - думаю, надо все-таки везти самим. На святого отца надежды мало. Сам видел, как он жульничал и пьянствовал недавно.

- Да, ну? - удивился  первый.

- Э-ка, невидаль, - улыбнулся немного Акеналий, - я  еще и не  то  могу  рассказать.

- Так, что решили? - вдруг спросил у них Михаэл. - Или, может, я сам пойду в город? Как думаете?

- Тебя не спрашивают, - огрызнулись одновременно оба, -  помолчи  пока.

- Что? Не знаете, кому больше достанется за мою голову?

- Ах, ты, мерзость такая, - размахнулся и ударил по лицу, подойдя ближе, Тираний, - а, ну, помолчи, иначе сейчас язык  отрежем.

- Что ж, отрежь, - сказал Михаэл, - но как тогда вам поверят другие?
Два человека уставились на него и не могли понять сказанного, усиленно работая своими головами.

Наконец, до них дошло и тот же Тираний, ударяя так же в лицо, сказал:

- Ах, ты, сила нечистая. Знаешь, как уколоть нас, святых верующих. А, ну, Акеналий, принеси крест святой, да раскали его на углях. Посмотрим, что он нам тут говорить будет.

Пока второй ходил, Михаэл спокойно наблюдал за ними, даже не пытаясь что-то предпринять, чтобы освободиться от этого.

Тираний же, подойдя к нему вплотную, разорвал часть одежды на груди Михаэля и сказал, принимая крест, раскаленный своей верхней частью.

- Сейчас посмотрю на тебя ближе, сила дьявольская, окаянная, - и с этими словами, держа крест в длинных щипцах, прислонил его к телу мученика.

Ни слова не вырвалось из груди Михазля, и даже никто не услышал стона его. Кожа затрещала и даже полыхнула пламенем, но человек молчал и только в боли на секунду закрыл  глаза.

Крест отошел в сторону, оставив после себя выжженный след.

- Что это? Что? - испугался этого молчания Акеналий, стоявший позади, - сила дьявольская сильнее креста освященного? - и начал отсту­пать снова назад.

- Да, погоди ты, - успокоил его Тираний, - сейчас я ему другое место прижгу, - и опустив крест пониже, начал жечь.

И снова они ничего не услышали из уст его. Бог дал ему силу вели­кую в уме своем и им всем противоречивую.

Запах горящей кожи и тела распространился по комнате. Михаэл мол­чал и лишь держал глаза закрытыми, и только, когда Тираний отстра­нил крест, он открыл их и посмотрел на того.

От страха под этим взглядом у палача задрожали руки, и он выронил крест на пол.

- Святая церковь, спаси нас, - пролепетали оба и отодвинулись  к  стене.

- Подними его, - сурово приказал Михаэл, устремляя  взгляд на своего мучителя.

 Тот еще дальше отодвинулся к стене. Тогда, Михаэл еле слышно  засмеялся.

- Где же ваша сила и вера также, коль крест святой в руке удер­жать не можете от одного взгляда моего? Идите, зовите сво­его святого отца. Может, он лучше справится с этим?

- Нет, - дружно сказали оба, - мы без него обойдемся. И сами отве­зем тебя. Ты ведь не будешь этому сопротивляться, правда? - заискивающе посмотрел в лицо Акеналий.

- Везите, - согласился Михаэл, - только знайте, что моя жизнь  рядом  с  вашей поляжет.

- Как  это? - испугались оба этих слов.

  -- Думайте сами, - тветил Михаэл, -а теперь, освободите меня от пут своих, которые прогорели вместе с телом моим.

Мучители подошли поближе и увидали сказанное. Оставалось для них непонятным, почему человек этот никуда не убе­гал  и  не  желал  этого вовсе.

Они подошли еще ближе и сбросили ве­ревки.

- А теперь, ведите меня к вашему святому отцу, - распорядился Михаэл, - или к папе, как вы говорите.

Мучители переглянулись, не зная, на что решиться, но все же алчность победила, и они решили вести его сами прямо к святому  монастырю.

Усадив Михаэля на лошадь и сделав то же сами, они вместе отправи­лись к этим местам.

По дороге им встречались разные люди и с интересом смотрели на эту троицу.

И особенно на того, у кого на груди был выжжен крест.

- Кто, кто это? - обращались встречные к Акеналию и Тиранию. - Что за человек такой?

- Отстаньте, - отвечали  им  те, - не ваше дело.

- А куда вы едете? - допрашивались люди.

- Едем к святым местам нашим, - отвечали  сопровождавшие.

Весть быстро разносилась в округе, и вскоре их догнало несколько человек  на  взмыленных лошадях.

- Ах, это вы, святой отец, - обратились любезно, строя глазки, мучите­ли к одному из подъехавших.

- А, ну, стойте, - приказал тот, съезжая в сторону с дороги, - куда это вы едете и что за человек вон тот? - и он показал на него рукой.

- Это.., это.., - замялись оба, переглядываясь между собой.

- Ну  же, отвечайте, - сурово спросил святой отец.

- Я сын божий, - отозвался за них Михаэл, подъехав ближе к нему, - а ведут они меня к папе, к  святым  местам.

- Как? - удивился  святой отец. - Без моего ведома?

- Я это им говорил, - ответил просто Михаэл, - но они меня не послу­шались. Захотели сами получить из рук святейшества  дар  побольше.

- Так ли это? - строго спросил тот со своих подчиненных верующих.

- Врет он все, - ответил Акеналий, - это он, нечистая сила, потянул нас за собою. Не виноваты мы сами. Даже крест святой его не очищает.

- Хорошо, я разберусь, - ответил священнослужитель и обратился к Михазлю. - Так ты говоришь сын божий? Так я понял?

- Правильно, - ответил Михаэл, - а зовут меня Михазл, прозванный освященным.

- Чем докажешь это? - сузил глаза святой отец.

- Мне не нужно доказывать, - ответил он ему, - это вам нужно. Я же иду просто в город.

- Зачем?

- Иду искупить грехи людские разные, изгнать силу нечистую и зем­лю освятить сию.

- Кто послал тебя? - сурово спросил все тот же.

- Я сам по себе, но свыше меня только бог.

-   Самозванец! – вскричал вдруг священнослужитель. - Хватайте его, поведем к папе нашему.

Его люди окружили Михаэля со всех сторон и силком стащили с  лошади.

- Пойдешь пешком, - строго приказал святой отец, а затем обративши­сь к сопровождавшим, добавил, - оденьте  на шею ему веревку. Пусть, волочится за нами, если будет не успевать. А вы, - обратился он же к Тиранию и Акеналию, - пойдете за мною. Объявляю вас предавшими веру нашу, а значит, еретиками. Свяжите их и пусть, бегут следом.

- Зачем, зачем, - взмолились те, падая на колени, - мы ведь поймали его и хотели отвести к вашему святейшеству.

- Опять хулу несете, - разгневался святой отец, - я не называюсь так, ибо то грех великий. Значит, еретики вы вдвойне. Быстрее вяжи­те их, а то убегут.

Охрана, сопровождавшая святое лицо, быстро сделала сказанное, и спустя короткое время, колонна двинулась вперед по той же дороге, ведя за собой на привязи к лошадям трех человек.

И было совсем не странно смотреть на все это, ибо к этому времени вера в людях исполнялась очень сильно путем осоружного  насилия  и  исковеркания  смысла жизни  человеческой.

Люд обходил теперь их стороною, ибо боялся соприкоснуться с обоз­наченными еретиками, а  то, что это так было, сомнений не оставалось, так как впереди ехал святой отец, а позади на привязи - опостывшие к святости люди.

И было в этом шествии что-то такое, которое очень напоминало  все  предыдущее.

И души людей, смотрящих на  это, восставали внутри их и не желали зла самим людям, искаженных властью святых отцов. Но, что могли поделать эти покалеченные временем души, если их самих ждала та же участь, коль словом или действием каким выдашь наружно свое внутреннее.

И тогда, воплощалась в них вера еще больше и возрастала ненависть ко всему опостывшему, и начинали понимать они, что Бог не мог дать такой власти на Земле тем, кто словесно благотворил его, а действием и внутренностью своей повсеместно  уродовал.

Люди верили в Бога и доброту его чистосердечную и говорили тихо, так, чтобы никто не  услышал больше:

- Боже милосердный, успокой наши души. Дай нам силу отстоять их пред другой возрастающей силой в святом одеянии. Дай волю нам, и мы разрушим эти пороки в одеждах святых.

Но Бог не давал такого права и не мог дать его никогда, ибо знал, что прольется крови во много раз больше, нежели до того.

И будет идти бойня до исчезновения последнего человека. Так они уж устроены эти люди и так будет, пока не совладают умом своим, с неба опу­щенным, и чувством своим, на Земле приобретенном. Вместо того, он давал понять всем, что закон - то святое, ими  же   восстановленное, а  вера - это совершенно другое, ибо она не чи­нит его и не исповедует силу его в самих людях.

Она лишь дает лю­дям частицу небольшою ума в святости своего пророждения, и озаря­ет человеческие сердца силой законной проведи Божьей.

Ибо Бог прородил Землю и, воцаряя  на  ней человека, учит душу его разному и пытается сохранить от бед разных и всяких.

И было то шествие видно Богу самому, и было оно видно лю­дям прохожим. Но не всяк тогда, да и сейчас, понимал это, и не всяк стремился разобраться во всём.

И была на то тогда Божья воля, и согласился он отдать на казнь во благо доброты, изнутри исходящей, своего второго сына, ниспосланного им самим на Землю людскую душегубную.

Не сделал Бог ничего, чтобы остановить это, но зато собрал всех воедино для суда великого и грешного, и решил испытать многих, а также покарать некоторых за участь их не благую и действия осоружные.

Так было, и осуждать это можно лишь тем, кто понимал, что так нужно для блага общего и Земного, ибо есмъ человек на земле - то есть и жизнь ее вечная.

И чтобы понять это, надо приблизить себя каждому к лику божьему святому и исповедовать самого себя в мыслях своих, и покаяться за содеянное собою и другими также.

Это и есть вера и вера истины общей силы людской благодати. Это и будет та победа людская, которую ждет уже так долго сам бог и те же люди, горем либо счастьем каким окруженные.

Но надо понять это и надо усилить веру свою, и тогда, всколыхнет­ся душа человеческая, и воззреет бог землю в чистоправедном ее облике. И возрадуется сердце его, и успокоится он навечно в радости этой, достижимой людьми самими.

 

И шли они долго, и только к следующему утру попали к святым местам.

Ночь Михаэля продержали вместе с остальными, связанными по рукам и ногам, и теперь они едва-едва поспевали за лошадь­ми. Никто не узрел их боли, и никто не посочувствовал, хотя та же охрана знала это и наблюдала.

Святой отец гордо восседал на своем коне впереди сего шествия, а позади волочились по земле трое, связанные по плечам под руки, ибо идти они уже просто не могли.

Боль донимала мучеников и особо Михаэля. Раны его открылись и сильно кровоточили.

Остановившись где-то на короткий привал, святой отец увидел это и испугался: вдруг, не довезут они его живым, и никто не подтвердит, что он - самозванец.

Потому, он приказал положить его на лошадь, а раны смазать елеем, дабы, как ему думалось, мученик не умер раньше положенного ему сро­ка.

Михаэл, хоть и ослаб сильно, все же заметил:

- Святой отец, неужто, боишься  ты, что я не успокою вашего папу. Не волнуйся так сильно, не умру. Сгоришь вместе со мною. Памятуй это, - и  голова  его  безвольно повисла.

- Помолчи, сила нечистивая, - гаркнул на него тот, - еще посмотрим, кто из нас пойдет по ветру, - и святой отец засмеялся.

После небольшого отдыха, они двинулись дальше по дороге в город. И снова, как и вчера, их обходили стороной, а порой боялись даже поднять глаза на них.

Михазл видел все то, и сердце его больно сжималась и скорбило.

- Господи, Отец мой небесный, - обращался он внутри самого себя к богу-отцу, - за что страдаю я, если нет блага никакого от  этого, и люд спину  гнет  кому-то в боязни своей великой. Неужто, сила твоя не способна уничтожить это коварство, и разбросать нелюдей по самым далеким уголкам земли, где окромя них никого и не будет. Пусть, пой­мут, что такое люди.

И слышал его бог, но пока молчал. Тогда, сын обращался вторично.

- Прошу тебя, Отец мой, посмотри, что вокруг творится. Ниспошли сюда силу великую и буду знать я, что погиб не напрасно, а с теми, кто захотел сам этого в своей жестокости и святотатстве. Молю тебя об этом, Отец мой, и хочу спросить тебя последнего совета. Могу ли я заслужить нечто большее, чем просто людское непонимание? 0тветь мне,
Отец мой.

И на этот раз бог-отец смолчал. И никто не знает и не знал тогда: было ли ему жаль сына своего, и не смахнул ли он слезу со своего лица божьего.

Вопрос остался невостребованным в душе Михаэля, но он не огорчил­ся  этому.

Нет. Он, наоборот, повзрослел еще на некоторое время, ибо по­нял для себя, что надо самому добиваться этого и чувствовать силу свою, токмо, как человеческую обыкновенную.

И сцепив зубы, Михаэл больше не издавал ни звука из своей болящей груди. Только мысль его улетала куда-то и вновь возвращалась, при­нося ему что-то такое, чего он раньше не видел, и в том своем воз­расте развития просто не понимал.

Но он радовался этому, ибо знал: то бог, Отец его, послал ему видение или мысль какую.

И вдвойне радовался он при мысли такой, от него самого исходящей. Значит, ум его еще жив, и значит, он побеждает своих мучителей, и будет он в сердцах других оставаться таким, каким и был при своей жизни.

Небольшая колонна подъехала к городским воротам. Стража приподняла их и пропустила вполне обычное для тех времен шествие, ибо сюда сте­калось со всех концов огромное количество людей, гонимых святыми отцами или их сподручными.

К этому моменту в городской тюрьме, а если уж точно, то в монастырс­ких подвалах, где было сыро, холодно и бегали крысы, находилось около тысячи человек.

Их готовили к казни. Но ждали святые отцы с нетерпением основного.

Того, кто воспроизвел на свет дьявола, как они сами считали И того, кто способен был победить их самих, ибо святостью своей божественной и откровением пред сердцем человеческим, он далеко уходил  от  веропреподносящихся.

К тому же, была у него и сила.

Сила огромная, вызывающая пожар и обдающая огнем всякого, кто способен не подчиниться силе божественного покрова рода человеческого.

И ее также считали дьявольской, ибо сами не верили в это, ибо считали сами, что бога нет на земле, ибо знали, что бесчинствуют  и  искажают все, а  он  их  не  карает.

Колонна продвинулась дальше. Со всех сторон на них смотрели люди, такие же обездоленные как и те мученики, которых  уже снова  вели  на привязи.

Ноги их едва передвигались, но все же они шли.

Михаэл собирался внут­ри силами. Ему много хотелось сказать этим людям. Но он понимал, что сейчас не время еще на это и молча шел вперед, только изредка охва­тывая толпу людей, почему-то окружавших их со всех сторон.

Кто-то выкрикнул из нее:

- Дьявола ведут, ..дьявола, - и тыкали пальцем в Михаэля. Кто-то шпынял его исподтишка палками так, чтобы охрана не видела, хотя те и знали это, но только делали вид, что ничего нет.

Кто-то плевал ему в лицо, а кто-то вылил даже какие-то помои на голо­ву. И все это снова осталось не замеченным ни святым отцом, ведущим его, как он говорил, на суд божий, ни той же охраной, сопровождавшей к тому же.

Наконец, они достигли стен святой обители, и их впустили внутрь.

Во дворе монастыря стояло множество подобных первому мучителей вторично опу­стившегося на землю в теле ином Христа.

И все они с нескрываемой зло­бой смотрели на него и, конечно же, хотели бы его разодрать на части, ибо был он настоящий враг им, ибо забирал у них их кусок, отданной людьми мзды за какое-то святое покровительство папы.

Они хотели броситься на него, но та капля ума, которая все же была в их головах, сдержала первый порыв.

Наперед выступил один из них, назвавшийся Глахополисом и, смешно  кривя  губами, произнес:

- О, да, вы посмотрите, кого к нам привели. Неужто, дьявола самого?! - и он громко расхохотался, а дальше продолжил, - поджарю я тебе се­годня пятки, яко зверю какому и посмотрю, что ты мне скажешь на  это.

Смех раздался со всех сторон, а Глахополис еще пуще расхохотался.

Но вот, из какой-то невидимой для всех двери, появился сам папа.

Весь в праздничном убранстве и со святым золотым крестом на шее. Здесь же находился и крест серебряный, ибо как-то дошло до его ушей это спустя века.

Правда, не было у него деревянного, но зачем ему он?

Папа же исполняет роль бога на земле и является наставником всех. Зачем ему утруждать себя лично молитвами, псалмами и ходьбою меж люду всякого.

Только по праздникам великим и выходил он, дабы посмотреть на сво­их подданных, дабы лицезреть их лично, чтоб они же убедились в его силе и прочности веры его, ибо были на нем драгие очень одежды и кресты так же, а еще целая толпа подручных окружала его со всех сторон.

И люди убеждались в этом и, посмотрев на него, быстро прятались по домам, ибо хотели узреть в лике его бога своего, облаченного в одеж­ды простые и не драгие.

"То было время такое, - разъяснял сам папа, указывая на  это, - бог наш Иисус и отец его не носили драгих  одежд. Нам же завещали облачить себя в это и уподобить яко святым каким, дабы в лике их отобразить себя же".

Так объяснял папа простому люду, и так появлялись бесконечно иду­щие лики святых мучеников, воздающих свое богу  ихнему  и отдающих ему же душу.

Папа подошел к Михаэлю и, сурово посмотрев в глаза, сказал:

- Кто есмь будешь, человек? Хочу узнать имя твое неосвященное.

- Михаэл, - ответил ему тихо мученик.

- Это мирское, а освященное?

- Михаэл, прозванный  освященным, - так же тихо отвечал он.

- Этого не может быть, - засомневался папа, - у тебя должно быть два  имени  разных.

- У меня одно, - скромно  признался  Михаэл.

- Кто освящал его? - сурово спросил папа, осматривая  своих подчинен­ных.

- Его  нет. Он уж умер давно, - отозвался кто-то из подручных.

- Царствие ему небесное, - ответил папа и продолжил свой допрос, обращаясь к Михаэлю.

- Что делал ты в землях наших? Что исповедовал людям?

- Веру нашу исповедовал, - отвечал Михаэл, глядя ему в глаза, - а среди людей изгонял дьявольскую силу и испепелял  ее, если была такая необходимость.

- Кто разрешил тебе это? - сурово спросил папа.

- Бог, отец мой небесный, - просто ответил ему Михаэл.

- Как смеешь ты называть себя сыном божьим, - оскорбленно произ­нес папа, - кто тебе дал такое право?

- Бог, - кратко ответил мученик.

- Не смей трогать бога нашего, - почти вскричал папа, - я запрещаю тебе это, - и уже обратившись ко всем остальным, здесь собравшимся, продолжил, - Думаю, дело ясное. Подлежит суровому наказанию. Самозванец. Имя господа нашего осквернил в устах своих. Предадим огню его великому, дабы сила дьявольская сгорела и в люд не расходилась. Как скажете, братья мои и други?

- В огонь, в огонь, - подтвердили слова папы остальные, и на этом допрос был закончен.

Папа подошел к двум другим, стоявшим  позади  людям.

- Кто есмь будете? - так же сурово спрашивал он их.

- Я Тираний, а я Акеналий, - отвечали они дружно, - это  мы поймали его, - и они указали на Михаэля, - вели его к  вам, а святой  отец  объявил  нас  за  это  еретиками.

Папа недоуменно посмотрел на них, а затем, с минуту подумав, сказал:

- Правильно сделал, ибо вы не послушались его первого завета, обязующего вас обо всем доносить самолично ему, своему отцу святому. А не исполнение этого, карается тем  же, - и тут суд божий, творимый на земле, очень быстро завершился.

- Тебе же скажу, - обратился папа к отцу святому, приведшему их  всех, - что не достоин ты имени сего и звания сего также, ибо не научил веровать своих подчиненных в силу бога нашего, а также
себе лично. Не обучил и самой вере, если допустили они такой совратимый  грех. Потому, лишаю тебя  этого званья  и предаю суду божьему, ибо ты также, токмо, ересь какая будешь.

Святой отец, до сих пор гордо вздымавший свою грудь перед остальными, внезапно схуд, побледнел  в лице и мигом  свалился  под  ноги папе.

- Грешен, грешен, - вскричал он в слезах, - но молю вас, святейшество, не наказывать так сурово. Буду в монастыре работу любую чинить исправно. Прошу и молю вас об этом, - и человек этот бросился цело­вать рясу папы.

Тот брезгливо отошел в сторону и, указывая на него пальцем, сказал:

- Я не прощаю его, ибо есмь это грех  величайший. Бог наш велел карать за это и не внимать милосердию.

Так был свершен еще один божий суд на земле в присутствии многих таких же. Но никто не сказал ничего против этого, и никто не взмолил еще папу о помиловании божьем.

Лица всех застыли в ожидании следующего суда, и до этого человека, только минуту назад бывшего таким же, уже просто никому не было дела.

- Да, будь ты проклят после этого, - вырвалось из груди новоиспеченного еретика, и он плюнул вслед уходящему папе.

Но никому уже не было дела до него, и все это осталось просто не замеченным.

Вместо того, святого отца схватили, сняли с него его облачения, крест святой, и, связав, поставили в ряд со всеми осталь­ными.

И только тогда, святой отец или новоиспеченный еретик, посмотрел на  Михаэля. Их  взгляды  встретились.

Слеза покатилась из глаз свя­щенника, ибо понял он, что человек, которого он вел сам на казнь, во­все не заслуживает такого, ибо он сильнее, честнее и искреннее их святейшего папы.

- Не плачь, - успокоил его Михаэл, поняв в душе его горечь, - ты не один в беде своей. Это хорошо, что прозрение наступило сейчас, ибо нес бы ты грех свой еще и дальше. Смирись с этим и тебе станет лег­че. Не подними в себе зла, ибо оно не поможет, а только усугубит душу твою, повезшую  в  грехах тяжких.

Михаэл отвернулся и посмотрел в сторону папы.

Суд продолжался, ибо было там множество народу, согнанного с разных земель за прегрешения разные.

И было в том первом подобного рода суде что-то особенное и отличи­мое от предыдущего. Нет. Не красочность и не убранство одежд всяких его украшало и отличало.

Было здесь абсолютно другое.

Призванные служить богу уничтожали последнюю каплю веры в челове­ческих сердцах тех, кто был оговорен кем-то и обозван еретиком, ибо люди те знали, что суд этот несправедлив, в душе понимали это и каз­нили себя за ту правду, которую  они  несли  на земле.

Так совершалось уничтожение самого святого в человеке, и так совер­шается оно сейчас, ибо нет на земле ни единого места, где человек мог бы. говорить только правду, исходящую из его души, чистой и свет­лой.

Святые отцы своим покровительством покровительствовали только лжи, наружу исходящей и внутри уже образующей. Это и был тот дьявол, ко­торого так боялись все: и те, и другие.

Но не суждено было понять все это всем, и понимали только те, кто проходил сквозь такое, обретая в себе потом свою веру, жизнью своею же обоснованную и закрепощенную истинно в сердце своем.

Святая ложь превозмогала над правдой, и это положило начало друго­му. Увеличению распри, вражды и разночинству, ибо любая ложь требует своего доказательства.

Правда же -  этого не требует,  ибо правда - она всегда есть истина, а она святая.

 

Прошло время, и солнце уже хорошо припекало всем в головы. Папа завершил свой крестный ход по проделанному в толпе мучеников изваянию и направился к себе.

Но, дойдя до заветной двери, обернулся и посмотрел на Михаэля.

- Тебя будут казнить первого, - распорядился он и указал на него  пальцем.

Из всей толпы мучеников было отобрано около пятидесяти человек и отправлено в один из подземных казематов монастыря.

Там они про­вели весь день и ночь до следующего утра в ожидании объявления приговора, а затем привселюдной казни.

За это время на берегу небольшой реки были построены костры, соору­женные в виде столбов, обложенных плотным слоем веток деревьев и соломы, которой на это потребовалось довольно много, отчего в город постоянно шли целые колонны из арб с ней, над которыми шефствовали святые отцы.

Так зачиналась инквизиция, дошедшая до этих дней и разошедшаяся по всему свету. И так .же обронялисъ души человеческие в костер и улетали потом в небеса, ибо, пройдя сквозь пламя, они самоочищались и возвышались в себе, поняв в чем суть настоящей веры и обретя ее же в себе в виде истинной правды, от души каждого самостоятельно исходящей.

Михаэл ждал своей последней минуты и собирал все силы для послед­него своего крика души. И вот, наконец, время это наступило, и их повели к месту казни.

Людей собралось к этому времени великое множество из других земель и краев также. Все любопытствовали об том, что совершено будет, и разговоры летели повсюду, создавая с самого утра невероятный шум и гам.

Сквозь толпу трудно было пробиться и самим инквизиторам, и спустя короткое время они начали орудовать палками и плетями, разгоняя людей, словно скот  в  стороны.

- Дьявол, дьявол, - кричали люди, завидя Михаэля и пытаясь досадить ему, кто чем.

Остальным также доставалось, ибо бешенству толпы нет границ, но все же больше попадало Михаэлю, ибо шел он первым с гордо поднятой го­ловой и свободно опущенными руками, которые были освобождены.

Он не обращал на все это внимания. Его мысли были заключены только в себе.

Люди плевали в лицо, шпыняли палками и частью били по ногам камня­ми, но не это доставляло боль человеку, жертвующему собой ради их блага в назидание веков.

Другое больно жгло ему грудь. Ни у кого он не видел сострадания  на лице, и никто не спросил его так ли это.

Нe было понимания у людей его чувств, смиренных к их же разв­рату, и не было у них доброты какой, способной облагодетельствовать  любого  страждущего.

Их обманули, им не сказали кто он и что он, ибо побоялись за  это.

Не так уж много прошло времени, когда по этой земле ходила поступь Христа, и люди передавали из уст в уста его доброту.

Но это не оправдывало в глазах Михаэля их действия и слова, броше­нные просто так на ветер, совершенно не понимая  ни  их  значения, ни того, о чем они говорят.

А они, как paз, говорили о том, что дьявол заполонил им всем  души, и что его сила сидит  у  них  всех внутри.

Но разве понять то было про­стому люду, обездоленному и озлобленному в дикой жизни своей. Хотя и это не давало бы право осоружничать над беззащитным чело­веком.

Но так оно было и так оно есть сейчас, ибо те же люди, уже разжиревшие от количества потребляемых яств или просто безделья, этого  не  понимают.

Им кажется, что дьявол - это кто-то другой. Вот такой, побеж­денный кем-то силой захлестнувшей себя во лжи веры в лице святотатских священнослужителей или силой осоружно построенного и ут­вержденного самими людьми закона.

И им хочется верить в такую победу, ибо в душах их до сих пор еще остается маленькая капля настоящей веры, брошенной  им  когда-то участью  Христа.

И вот туда же, к месту расплаты по-новому за все свои грехи, они торжественно возводили другого Христа, пришедшего вторично, ибо бог ему поведал это, и желал он этого сам.

Впереди гордо шефствовал сам папа, окруженный панихидной братией своей и ратью более мелких чиновников.

 Воистину, это был крестный их ход, продолжающийся и до сих пор в поколениях сумасбродных лжецов их собственных душ.

Кто посмел бы тогда препятствовать этому, и кто посмеет сейчас это сделать, если вдруг земля озарится этой силой в третий и, быть мо­жет, в последний раз?

Колонна тихо двигалась вперед, и устал уже Михаэл от людских голо­сов и их диких криков и избиений.

И хотел он побыстрее своей смерти, ибо не видел он на земле предков своих, да и других также, нужной ему и другим доброты, тепла и настоящей веры.

Только раз Михаэл оглянулся назад и посмотрел на тех, кто шел за ним следом.

По ним так же бросали камнями и иногда били палками. Они склонили головы и подняли руки, пытаясь защитить себя от этой жестокости. И было в этом самое страшное, что можно вообще увидеть и знать.

Человек бил другого за то, что он просто не знал -  тот ли он, за кого его выдают, или, может, он такой же, как  и все.

Он бил его за самого себя, ибо видел внутренне себя на том же месте, ибо знал, что когда-то такая же участь постигнет и его самого.

Он изливал свою жестокость на таком  же, так как не мог ее излить на другом, лжеприно­сящим, ибо тот был у власти, ибо  тот  был  в  их  вере первым.

Не могли же они судить его за то, что избрали его сами. Потому, и били другого, и радовались этому, получая внутреннее удов­летворение и получая мзду за свои же принижения.

Так оно и повелось с тех самых пор. Избирают, а бьют почему-то дру­гого, рядом идущего, совсем не понимая, что тот не виновен, ибо вино­вен тот - кто не виновен вовсе в общем числе всех таких же, опоя­санных своей собственной ложью.

И не понять было всем, что это их ошибка общая, что не распознали в том, кого избрали, настоящего человека. Так и мучаются до сих пор, ожидая чего-то от бога.

Но он суров и уж более не милосерден.

И смотря с небес на людской род, просто отворачивается в сторону, ибо противен он ему и осоружен в разврате своем, лживости  и  наси­лии.

 

Колонна вышла к месту казни, и люди окружили его плотным кольцом, все время напирающим на стоявших в охране святых отцов.

Так как сюда уже никто не допускался, его святейшество должен был объявить приговор и исповедать прегрешенных.

Михаэл стоял посреди огромного, расположенного вокруг него, еще не горевшего костра. Руки его были свободны, а тело и ноги плотно при­вязаны к столбу.

Их оставили для того, чтобы человек мог в последнюю свою минуту протянуть к небу и попросить у бога прощения.

Папа подошел к нему и зачитал во всеуслышание приговор, то бишь реше­ние инквизиторского суда. Затем он просто обратился  к  нему  словами.

- Признаешь ли ты вину свою, что взял имя божье себе в усмотренье и хотел овладеть душами людскими для их дьявольского  совращения.

- Нет, - гордо подняв голову, отвечал Михаэл, - я и есть сын божий, на землю им опущенный и возрожденный во благо земли нашей. И имя мое Иисус, хотя и нарожден я в теле ином. Но на то была воля отца моего, бога единого, в небесах  находящегося.

- Знаешь ли ты заповедь какую божию? - перебил его речь вопросом  папа.

- Нет, не знаю, - отвечал Михаэл, - ибо заповеди то ваши, от вас самолично исходящие и во благо вам приносящие. Я их не знаю, ибо знаю другие. Ибо первой заповедью моей идет спасение души человеческой - это доброта и милость ее.

- Ты просишь у нас и бога прощения? - обрадовано спросил папа, не совсем  поняв  его слова.

- Нет, я не прошу у моего отца прощения, ибо я не совершал никакого святотатства, в отличие от вас самих.

- Ты оскорбляешь мое достоинство, - вскричал во всеуслышанье  папа,  и толпа  загудела  в  негодовании.

 - Оскорбленным будет тот, кому есть за что оскорбляться, - спокойно  ответил ему в глаза Михаэл.

- Ладно, хватит ересь городить и распространять ее на земле на­шей. Будешь наказан сурово за это, - и папа, отойдя немного в сторону, обратился к людям. - Есть ли кто, кто может сказать о делах его благих или кто подтвердит нам во всеуслышанье?

На минуту все стихло, и толпа даже немного подвинулась назад. Тыся­чи пар глаз устремились на Михаэля, но все же он нашел те две пары, которые дали на земле ему жизнь.

Он увидел и узнал мать и отца своих. И они узнали его. И понял он, что они сейчас вскричат и поднимут руки вверх.

И тогда, Михаэл сам поднял руку и поднес палец ко рту, покачав головой со стороны в сторону, всем своим видом показывая, что делать этого сейчас  нель­зя.

И видел он, как поникли плечи у них обоих, и как полились слезы, ти­хо капая из глаз. И сжалось болью сердце его за них самих, и вытекла слеза и у него, ибо все же он был человек и понимал все это так же, как и они сами.

И слеза эта не осталась не замеченной папой. Завидя  то, он обрадовано  спросил:

 -  Ты плачешь, значит, признаешь свой грех? Так ли я говорю?

- Нет, - бросил ему в лицо со всей силой Михаэл, отчего папа аж по­шатнулся и схватился за свой крест, висевший на шее, а толпа ахнула и отодвинулась еще на шаг назад.

- Видите, - вскричал папа, - силу его дьявольскую. Сейчас мы его успокоим, - и он дал команду поджигать костер.

Подбежал Глахополис и, с жадностью посмотрев на Михаэля,  кривя губами и немного коверкая слова, произнес:

- Сейчас я тебе покажу, мерзость такая. Ты у меня попляшешь на костре живом. Я тебе покажу правду. Я тебе объясню, какая она есть, - и он засмеялся, поджигая внизу солому.

Пламя всполыхнуло и понеслось по веткам, издавая сухой треск и под­бираясь к ногам Михаэля.

А в это время папа кричал во всеуслышанье.

- Самозванец. Обозвался именем божьим, оскорбил достоинство его. Си­лу дьявольскую имеет и подлежит уничтожению через пламя костра. Вероотступник и охальник. Не знает заповедей божьих, а также искажает их под себя и желает присвоить себе слово божие. Бойтесь такого и отступайте всегда в сторону, ибо то есмь дьявол в человеческом обличье, ибо то есмь адское учение зла, исходящее из недр земных. Целуйте крест святой и просите у бога помощи, дабы он отогнал нечисть эту и
не поддались вы его совращению. Есть у нас один бог, Иисус Христос, и отец его, а также дух святой на небесах. В него мы веруем, а все ос­тальное предаем огню. Молитесь люди за спасение душ своих и не бой­тесь дьявольской силы. Огонь поглотит ее, ибо бог сказал мне вчера об этом, и было на то знамение божие. И еще сказал он, чтобы воздал себе лик святой, ибо я самолично уличил дьявола во лжи его и окро­пил святой водою.

Сказав это, папа трижды перекрестил костер и покропил водою в ту сторону.

Огонь разгорался сильнее, а вокруг него бегал Глахополис, беснуясь, кривя губами и стараясь поддержать пламя побольше. Тогда, сказал ему Михаэл, которому огонь начал доходить до пят.

- Смотри, не оступись в вере своей, ибо будешь ты проклят трижды.
Глахополис на минуту остановился, раскрыв рот от удивления, а затем с той же злобой ответил:

- Не оступлюсь, вот только пятки до конца поджарю тебе и попорчу  твой  лик  немного.

И в ту же минуту он подступил ближе к костру, но пламя, невесть откуда взявшееся, вмиг охватило его самого, и он с криком  бросился  бе­жать  к  реке.

Папа с ужасом смотрел в его сторону, а из горящего костра велико­мученика исходили громко слова.

- Люди, стоящие подле меня. Не оступитесь в вере своей, ибо свят будет день тот, когда ворочусь я к вам в третий раз, ибо всяк тогда будет бит своею же головою за грехи и дела свои. Так просил меня сказать вам мой отец, бог единый на небесах. И еще говорю вам, пока не сгорел до конца. Кто с мечом к вам придет  - тот от меча и погибнет, ибо знаю я, что беды грядут вам великие, и что город сей кровью же вашею будет окроплен. И что много еще люду погибнет, прежде чем я ворочусь сюда вновь. Прощайте, люди, и не верьте святым лжецам. Это они погубили в вас веру, и это они гонят крестом вас на казнь. Вы допустили гибель Христа, и вы допускаете ее же вторично. Подумайте об этом, ибо бог дает вам время на то, и с сего дня отворачивает лик свой святой от земли нашей. Не загубите в себе зерно своей веры в него и правду, от каждого исходящую.Не спокуситесь на святые пса­лма, воспетые в честь бога нашего и окропленные одновременно кровью. Я назвался сегодня Христом, и я он и есть, ибо снизойден на землю вторично. Бог, отец мой, послал сюда самолично. Верьте этому, люди, и донесите в поколениях своих до третьего раза ниспадания силы божь­ей на землю прегрешенную. Знайте, верен тот -кто всегда в вере пребы­вает, ибо вера - это то, что его самого и составляет. И еще знайте, гибель людскую бог не допускает, ибо он бог животворящ, а не смертоубивен. Вы сами творите зло, и сами же за него расплачива­етесь своей кровью и жизнью. Бог говорил мне: дай людям зерно их веры, и я его дал. Бог говорил мне: дай веру истины  им, и  я ее  преподно­шу. И еще бог сказал. Уповайте на себя, люди, ибо с сего дня он душу свою для вас закрывает. Не уподобьте, яко дьяволу какому, облаченно­му в какие одежды. Не спокуситесь на силу его в злате и богатстве каком, хитростью иль злостным обманом добытые.Нe поддайтесь его внутренней силе, приводящей к алчной и жалкой душе, не имеющей боль­ше ничего святого и благочестивого. Умираю я, люди, не за, токмо, гре­хи свои, прозванные еретическими, а  за ваши, ибо вы допустили это,  и вы же покаетесь в этом. Прощайте, люди, и живите во благо, и пере­дайте то же детям своим и их внукам. Пусть, помнят и знают, что был бог на земле вторично, но вы его не восприняли, а покарали за добро­ту и силу его, исходящую со святых небес.

Пламя охватило полностью Михаэля, и он уже ничего не смог говорить. Обгорелое тело уже не болело, а душа постепенно выходила.

И вышла она целым снопом искр, а затем, образовав белое облако, прев­ратилась в человеческий образ сгораемого.

 Люди в ужасе наблюдали за этим и отступили назад еще дальше, словно боясь, что земля под ними сейчас разверзнется и оттуда выйдет сила дьявольская и вовлечет их всех.

Бог покинул их, и они это видели. И люди отступили еще больше назад, оставляя одних святых отцов возле пламени догорающего костра. Они уже не хотели участвовать в этом, ибо они поняли правду слов чело­века, сгоревшего за доброту и искренность свою, а также силу божест­венную.

Видел  то и сам папа, и удивился тому. Видели и другие святые отцы, а также  еретики, привязанные к столбам.

И разнесся голос над целой толпою папы, взбеленившегося от увиден­ного и от произнесенного ранее.

- Нe верьте тому, люди, ибо оборотень то был, самопретворяющийся из одного в другое. И он может превратить и вас из человека в животное, а также и наоборот. Бойтесь этого, люди, ибо сила то нечистая, даже в небо  оборотнем  возносящаяся.

И поверили этому те, кто стоял подле рядом, ибо папа для них был больше указ, нежели чей-то еще. Ибо был он для них властью великой на земле, а также преподносящим веру им самим.

Поверили и остальные, которым передние передали слова эти назад, ибо точно не слышали слова Михаэля, прозвучавшие в горящем пламени кос­тра.

И только остались в своей вере те, кому он действительно помог за свою короткую жизнь, да еще его родные родители, ибо знали они сына своего больше, нежели кто-то еще и знали доброту его, исходящую из­нутри, а также верили ему, яко самим себе, ибо то был их сын, а не чей-либо  еще.

  

И отвернулись они от людей в слезах своих, также как и исцеленные, и, повернувшись, ушли оттуда, ибо понимали, что веру здесь не придают, а просто уничтожают.

Горели и дальше костры, и почти такие же слова говорил папа, ука­зывая на обличенных им еретиков. И продолжал люд верить в это, ибо знал, что любое неверие может закончиться для них так же.

С той поры и пошли россказни об оборотнях, превращающихся из одного в другое и о силе дьявольской, из недр земли выскользающей. И с той же поры сила изуверия  возросла  и  до сих пор произрастает  в  своей силе.

Михаэл же, вознесшись на небеса, оттуда наблюдал за происходящим, и видел сам свое догорающее тело. И видел он, как сгорают такие же безвинные люди, обличенные еретиками ради ублажи чрева святоугодников, и видел также, как радовались смерти этой святые отцы и ок­ружавшие их люди.

Видел и то, как ушли его мать с отцом, все в слезах и убитые горем, и ушли такие же, им  исцеленные.

И сказал тогда ему  бог-отец:

- Сын мой, пойми и прости меня, отца твоего. Ты незаслуженно покинул землю вторично, но ты возродил веру в тех, кто истинно в нее  верит. И не надо теперь бояться за них, ибо они выживут и будут жить вечно, ибо донесут они все то и детям, и внукам своим во всех поколениях.

И простил сын отца своего за боль, ему на земле причиненную, ибо понял суть всего этого, а также понял, что другого и быть не могло.

Догорели костры, и уже разошлись все люди, наступала тишина на берегу реки.

Только кое-где еще дымились обгоревшие головешки столбов, и только пепел разлетался немного в стороны.

Наступил вечер, а за ним пришла темнота. И в темноте той пока уце­левшие собирали прах от костров этих и прятали его в небольшие узелки.

То был прах святой их родных, ибо как никому, он был наиболее доро­же.

Пришли сюда и мать с отцом Михаэля, и, постояв немного, также взяли прах и положили в узелок, завязав его крепко-накрепко.

А затем поклонились костру этому и помолились в слезах за сына своего, и попросили бога о милостыни для них великой - забрать их поскорее с земли этой и соединить с сыном  навечно.

И принял бог-отец их молебен и исповедовал самолично грехи также. И поняли они это сами в душах своих, и возблагодарили его за это. А затем, поднявшись, пошли к родным местам своим, дабы успокоиться там и освятить дом их прахом сына своего.

Так сделали и остальные, но уже бог не смотрел в ту сторону, ибо он знал, что они недостойны пока того, а также знал, что расти им до этого еще много.

Собрав прах и помолившись, люди уходили в свои места, так и остав­ляя костры кучками неразгребенного пепла. То были живые могилы самих людей, ибо человек не умирает в костре живом, а только воз­носится и крутится рядом, очищая душу свою для того, чтобы когда-то унестись самому в небеса.

И было дано ему на то право великое, но он пока не воспринимал его и не хотел того, ибо чернью был окружен, ибо в сумрачи своей погряз.

И вновь опустил взор свой на землю бог-отец и наслал бурю ве­ликую и град с куриное яйцо, а затем поднял в небеса реку и обру­шил ее на город, омывая ее водою и прахом умерших святые стены монастыря.

Испугался этого папа, и его хватил сердечный удар, после которого он так и не оправился, ибо понял он, что лести своей и людской пре­дался, и что казнил не того, к кому причислял, и что веру он сам предал в душе своей. А также, поверил он, что то действительно бог был и перед самой смертью сказал:

- Верю, что казнил невиновного. Сиречь, сына божьего. За то понесу я свое наказание во веки веков. Передайте слова мои людям. Пусть, помолятся и искупят свои и мои грехи тяжкие, - и  тут  же  умер.

И душа его полетела в ад и находится там до сих пор, и предана она огню великому до тех самых времен, пока на землю не взойдет нога сына божьего в третий раз.

Река отступила назад, унося с собой и прах умерших, и часть живых тел, беспомощно барахтающихся в ее водах. И тонули, и молились люди о помощи, и просили они жизни своей продления, клянясь всем тем, что у них есть дорогого во благо добра одного.

Но не слушал их уже бог, ибо сердце его опостыло к людям,

ибо совершили они вторично грех тяжкий на земле и погубили сына его в лживости и святотатстве своем.

 

Но на этом книга сия не завершается и будет еще часть ее тре­тья. И, как поймут ее люди сейчас, то и сделает бог их либо счастли­выми в родах и племенах своих, либо усугубят они сами себя силой злости и лжи своей, наружу исподволь исходящей и внутри образующей

Но было бы несправедливо не дописать эту главу до конца и не открыть некоторые тайны веков прежних. Потому, мы продолжим сей сказ, хотя и ненадолго.

Бог все же решил довершить дело начатое им и покарал еще часть земель, населяемых довольно густо.

Поднял он такую же волну в море и обрушил ее на берега святые, отчего порушились немного стены го­родов тех, а также унеслись жизни человеческие.

Затем изверг он из недр земли пламя огромное огнедышащее, передви­гающееся по земле плавом и обрушил это на части земель и там сто­явших городов.

И завершил все то оконным столпотворением, когда люди все узрели лик святой на кресте на небе расположенный, и была от того куте­рьма великая и толчея людская,. и не могли не подавить тогда они себя, ибо каждому хотелось поближе усмотреть лик святой, и никто не удосужился пропустить кого-то вперед себя.

На том бог отвернул лик свой от земли и завершил дела свои.

На том же распрощались с ним и сами люди, ибо больше никто не ли­цезрел его и не столпотворился.

То был крест на небе, досланный богом людям, дабы они веру свою не забыли и в сердцах ее потчевали. И всяк усмотрел в том свое, и всяк сделал свое же, ибо не хотел принимать другое, ибо глуп был и неопрятен душою своею.

С той поры и повелись на земле великие войны и походы в земли обетованные когда-то Христом, богом  людским. С той поры появились и затмения солнечные и другие, и каждое из них несло божье зна­мение и предвещало что-то.

И снова люд воспринимал это по-своему, и опять, как и раньше, торо­пился воздать ему славу и бросался в далекие походы и войны.

И истекали люди кровью - и молились, и убивали люди друг друга - и молились, и выковыривали глаза и расчленяли тела - и снова, и снова молились, как будто вера им была дана только для того, чтобы замаливать грехи свои пред собственной совестью.

И шли дальше в походы люди, поднимая знамена разные, и убивали друг друга опять, невзирая на все заповеди божьи и на то, что ра­ди этого недопущения бог и посылал своих сыновей.

И сказал  тогда бог-отец сыну своему:

- Будут они, токмо, биться, яко о стену своими головами, пока не исковеркают веру сию до последнего слова ее языка, и пока не ис­чезнет с земли последняя капля правды. Вот тогда, сын мой, ты и возродишься в третий, и в последний раз. И опущу я тебя на землю, и дам ту же силу великую. И усмотрю я в этом нечто другое, чем в прошлый раз, ибо не могу я боле смотреть на это, и не могу бросить его на произвол судьбы.

И сын понял его, и ответил:

- Я пойду, Отец мой, и сотворю чудо великое и благое для всей земли, ибо понимаю я заботу твою и болящую душу твою за скорбь людскую нашу.

Так порешили бог-сын и бог-отец, и так пока остается до сих пор. Нам же остается только ждать и уповать на то, чтоб сила эта дей­ствительно снизошла с небес и успокоила сердце божье навечно.

И, да послушаемся мы слов этих, и будем искать человека того, и будем послушны ему, и воспроизведем силу свою внутреннюю в доброте  своей  и благочестии  смиренном.

Так говорил нам Иисус, и так говорил бог - Отец его, святым духом окупаем и святостью окруженный.

Внемлем же слова ближе к сердцам своим и успокоимся все, ибо бу­дет  день для нас хуже ночи всякой, и будет ночь подле дня  того  хуже  белены  какой.

Верьте тому, люди, и благочинствуйте в делах своих. Только ду­шою и сердцем не лгите, ибо то грех большой и уже больше  ничем  не окупаем.

"...И был бог на земле, и не было его вовсе, ибо отвернул он лик свой от человеческой стати  всякой..."

                                            / Из одной заповеди людской /

  

                                         "Сомненья  к  нам  идут извне,

                                          В  них  также наше  нетерпенье.

                                       Вздымись, Земля, на  божьем  дне,

                                    И  вылей  все свое  презренье!.."

Примечание  автора

 

Так возможен или нет приход самого Христа и способно ли выразиться само пришествие реально уже в наши дни волей текущей современности?

Ни здесь, ни где-либо еще на данный вопрос ответа мы не получим. Текущий момент времени является просто признаком какой-то среды в ее более или менее благополучном раскладе. Иного не бывает, и быть не должно, пока по сути своей на Земле или в ее пределах существует жизнь.

Связывая воедино одно с другим, можно было бы сказать так.

Явление было бы способно выразиться в среде наиболее подходящей для него самого, что значит, воистину желающей такого явного жизненного подтверждения.

Таким образом, все как бы зависит от самих людей и условий их же присутствия. Все иные силы прямо либо косвенно в этом не участвуют и выражают только подтверждающую силу того или иного события времени.

Вовлекая Вас в весьма странное путешествие по прошлому времени, я, как автор, недвусмысленно утверждаю, что на все есть сила другого исполнения и именно ей принадлежит право определения состава самой среды. В ее ведение входит также сила земная и сила состоящей единицы души самого Христа.

Но это не обязывает Вас ни к чему. Так же, как и меня самого, как слагающего эти строки. 

Воля любого - ожидать того события или нет, а также воля каждого сопутствовать ему же или оставить в стороне, как вовсе ненужное и не подходящее его собственному  началу.

В этом и заключаются пределы всей достижимости, и этим же обоснуется любой приход на Земле к чему бы то ни было.

Так что, по сути своей вывеска современности вполне себе верна. Каждый заслуживает того, в чем собственно и видится сам. А в целом народ или целое государство выдвигает именно то, что в его же отражении изнутри явно присутствует.

Эти самые простые реалии нужно знать всякому. И их не остановить. И вовсе не найдутся те, кто, по многих пониманию, спасет сей уставший от людского присутствия мир. Ибо нет тому жизненного подтверждения и нет хоть почастичного какого ко всему  тому  душеприложения.

Это правда современного дня и отторжение своего собственного будущего. Оно будет, конечно же, но не таким приветливым как вчера, не таким насыщенным для внутреннего употребления и не таким податливым, как того хотелось бы всем нам самим.

Будут хлопоты по всему - не беда. Будут стенания людские - и это мы выдержим. Будет горе кому-то больно ударять - и это преодолеем.

Примерно так звучат в отголосье все наши души и от того отталкивается, принимая решение, сам господь Бог. Жив ли он еще и стоит ли на небесах?

Кто его знает. За пределами дальности всего того не видать. Но может услышится все же или увидится где и когда? Что ж, возможно.

В этих возможностях и протекает жизнь, так безрассудно потраченная многими и многими лишь для того, чтобы поверить в себя и хоть как-то устоять на ногах. Все это мизерно и не стоит и выеденного яйца. Не та правда по земле нашей ходит и не ту песнь-колыбель свою воспевает.

Но прочить свое вовсе не надобно. И здесь просто неуместно. Пусть, прочится все другое и укрепляется в коей там душе человеческого характера. Одними определениями жизнь не изменишь. Ее нужно изменять  наяву.

Это происходит и будет еще происходить далее. Но хватит ли времени на все и уложится ли сам человек в природой Земли отведенное ему время?

Подумайте хотя бы об этом, прежде чем закрывать очередную строку или  и вовсе вызволяться из-под гнета  чужого  ума.

Читайте последнюю часть того избранного материала и определите сами, что для Вас важно, а что пока нет.

История не грозит слишком бурными переменами в нашей жизни, если в ней не находить то, что доподлинно можно было бы назвать самой историей жизненного  выражения...

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЧАСТЬ   ТРЕТЬЯ

СИЛА   ИСТИНЫ

  

"Вздымай, Земля, скорее  древо,

  И  упаси, и собери 

 Везде, повсюду злобы чрево,                                    

 Людские слезы оботри…"

 

 ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ

 

 "Ушли года, а с ними все столетья,

  И уж никто не смотрит  как тогда.

Но вновь грядут на Землю лихолетья,

И бог взымает лик свой сквозь года..."

 

 Уже затихли многие войны, и прошли вереницей целые судьбы поколений, способных донести до дней наших что-то примерно похо­жее, о чем говорили когда-то и о чем так спешили сообщить друго­му, ибо было время то такое и был на то день людской именно такой.

Сегодня многое позабыто и уже кануло давно в вечность. Кто и желал бы  хоть что-то изменить - все равно не сделает этого, ибо сила власти такова, что подавит любое подобное высказывание или еще хуже приторочит, как это было и раньше, что-то новое хорош­ее себе, и на этом же, как всегда, погреет руки, уже забывшее, что такое мозоли и уже не знающие, что такое вообще труд во благо на земле нашей.

В этой части не будет никакого рассказа, ибо он только готовится взойти на свет божий. Но вместе с тем, хотелось бы рассказать кое-что людям об их собственных судьбах и величинах земного неблаго­получия.

"Иисус воскрес", - так говорят сейчас многие. Радуются этому иво­все не плачут по убиенному, ибо зачем им это, ибо знают, что не с ними так произошло, да и не произойдет вовсе.

Но зачем тогда слова эти?  Зачем эта тщадящая душу вековая пе­чаль по сумрачи дня светового в вере нашей великой?

Зачем лик святой лобызаем и зачем руку кому-то целуем, видя в нем якобы лицо божье и благословенное им, богом нашим, самолично?

Возможно, кто-то, поразмыслив над тем, что описано ранее, хоть на секунду задумается о дне насущном, а заодно углубится своей па­мятью в века наших общих предков.

И память эта способна проводи­ть на свет истину, но не ту, что проповедуют вам лжецы и убийцы в архиерейских или других одеждах. Их много и даже не нужно заду­мываться о том, кто это персонально. Суть не в этом.

Главное - попытаться связать воедино то горькое наше прошлое и уже настоящее. Но вместе с этим, одного этого мало, ибо только это не способно прородить стебли совести нашей и осмотреть кругом себя поглубже и повнимательнее.

Если и есть правда на земле, то она собрана во всех людях совместно.И именно она должна восторжествовать уже сейчас, ибо если этого не произойдет, то будет достаточно поздно уже для того, чтоб сохранить в корне род наш человеческий.

С момента смерти сына божьего Михаэля прошло достаточно времени для того, чтобы бог вновь повернулся лицом к земле, а заодно и к самим людям.

И не было у него в мыслях какой-то затаенной злобы на них или обиды, и не было в нем того жестокого садизма по отношению к дру­гим, как у самих людей.

Ибо бог - он творец, но не разрушитель.

И кто способен это понять, то пусть, понимает это уже сейчас, а кто нет, то пусть, также отыскивает свой путь этого понимания, но только не методом жестокого убийства и прочего, а широтой души своей и наибольшего желания добра другому.

Только так и никак не иначе, можно еще уберечь ту самую последнюю каплю веры, кото­рая еще пока живет в душе каждого человека и согласно которой он вообще дышит и возрождается на земле этой.

Бог может все. Эта старая, давно исковерканная в судьбах и душах людских поговорка гласит о многом и одновременно подтверждает силу людской уверенности в правоте своего выбора действительно истинного пути.

Но все же бог оставляет основную часть этой работы самим людям, ибо знает, что так должно быть, ибо хочет, чтобы они достигли это­го сами.

Великомученик Иисус и после него идущий Михаэл дали взрасти человеческому умудо его предела развития на тот момент челове­ческой жизни.

Бог дал им силу вдобавок их собственной. Но чтобы понять эту силу и наиболее воспринять ее, им пришлось покинуть землю ранее своего возрастного человеческого предела.

Но не только это лежало в основе их внезапного уничтожения как людей на земле.

Основой всему этому было то, что мы именуем обыч­ной людской тупостью, глумизной и осоружной злобой, как результат недовольства своей собственно построенной жизнью.

Кто виноват в том, что люди не хотят жить иначе, кроме как погу­бить другого, ради блага своего собственного?

Кто виноват в том, что они же осоружничают везде и повсюду прос­то так, ради забавы или греха, в них самих потаенного?

И кто виноват в том, что эти же люди спустя столько лет человече­ского общего развития так и не научились отличать доброту от напыщенного наружно исходящего зла в виде лестной доброты вся­кой?

Бог не учил их этому. Они сами научились. Не учил тому и Иисус, и сын второй - Михаэл также.

Но, кто же тогда?

 Кто возвел в ранг чинов священнослужителей, прорицающих одно, а совершающих другое?

И как вообще можно понять такое: убийство или насилие ради об­ретения веры в себе же? Кто знает, чем думали те и как, когда сотворяли это?

Кто знает, чем думают также сейчас, когда творится по земле то же? И кто знает, наступит ли день другой для всякого, кто живет сего­дня, а тем паче, для детей его?

Но не будем биться головой о стену в эти заклятые временем души, и пусть, не торжествует эта справедливость, хотя в душе она нужна всякому, даже самому осоружному, ибо она, а точнее, та капля ве­ры или правды, и продлевает ему жизнь хоть на какие-то секунды, часы, дни и т.д. больше. Только это и больше ничего, ничто.

Ибо бог запретил вмешиваться во все своим сыновьям, душою единых, и он же сам не желает участвовать в этом. И пускай, кто-то молится, а кто-то просто хохочет и издевается над таким же. И пускай, падают слезы и густо устилают землю.

Нет! Бог не вмешается в это, ибо знает, что всё это не от души и так же не искренне, как и всё остальное.

И тогда, уже сейчас, бог сказал сыновьям душою единых, а телом раз­ным;

- Не опускайтесь на землю до тех пор, пока не увидите хоть каплю человеческой правды, готовой взойти наружу в ком-то и чем-то, и готовой устоять в беде всякой, и готовой обрести судьбу свою, яко вам  это было дано во время свое многоличное.

И послушались его сыновья, и ответили ему:

- Понимаем все прегрешения и грехи людские, и не опускаем на землю силу и благодать божию. Ожидать будем, яко сами сможем утерпеть это, и яко сами увидим хоть кого едино.

И нашелся человек такой. И жив он, и здоров сейчас. И гоним судьбою своею, не исповеданною им самим, и гоним частью людьми, его же окру­жавшими.

Но не вся правда все же взошла в нем самом, и бог дожидает того часа, когда это окончательно случится. И бог знает, человек этот спасет землю, ибо на нем лежит вся сила его самого и сыновей его также.

И видел человек этот силу божию, ибо бог показывал ему ее, и тог­да, человек поверил в это и  всяк  день спрашивал о том или о дру­гом.

Бог же отвечал ему, яко мог сам, ибо сыновья его частью уже отпра­вились внутрь среды его, образуя силу триединую и вселяя силу в него самого. Но сказал бог человеку спустя показ сил всяких и разных:

- Знай, человек. Силу сию заслужить надобно, ибо велика она, и кро­вью, прахом многих покрыта, ибо несет в себе мощь огромную, способную учинить столько бед, сколько может уже сам человек.

Потому, бог отобрал ее у него и на время забыл о нем, ибо знал, что осоружного еще много, и что капля та не до конца взросла.

Но знал также и то, что труд ему нужен, и много нужно исполнить его для понимания другим людом действий всяких и их объяснений.

И трудится человек тот и горем своим людским взымается, ибо труд­но ему самому к воле общей добиться, ибо трудно также и то, что сам он по себе, и никто не способен помочь ему в этом.

Ибо видит человек тот, что нет пока искры в них той самой всходя­щей, как и у него, благодати, и нет у них также душевной чистоты своей, ибо каждый из них также гоним частью судьбою, а такие испы­тал белены всякой и разной. И спрашивает бог его денно и нощно также:

- Больно ли тебе, сын мой грядущий, в беде своей возрастающий? Обидно ли за лебеду людскую?

- Да, - отвечает человек тот, - обидно очень и за себя также, и за семью свою, ибо страдает она не от этого, что тружусь я и молюсь тебе, а от людского недопонимания всякого, а также от сглазу люд­ского в прочей нечисти своей нечеловеческой.

И спрашивает дальше бог-отец его и учит познанию всякому:

- Не хочешь ли ты возыметь силу большую иль огромную, чтоб пока­рать тех, кто обидел тебя воочию иль просто за глаза  как?

- Да, хотел бы, - человек отвечает, - но понимаю я все это уже по-другому и вижу, что боль моя внутренняя сама собой поглотима, и что не всходит она уже больше так, как вначале сего дня пришествия гласа твоего в голову мою.

- Тогда, учись дальше, сын мой грядущий, - бог ему отвечает, - ибо нельзя уповать только болью и горечью своей, а надо знать еще и  другую, почти такую  же.

И учится человек тот дальше и понимает много всякого и разного, и отбрасывает в сторону он уже обиду свою и пытается хоть как-то помочь людям в их бедах и судьбах, а также желает он добра им, от них наружу и внутри исходящего.

И видит то бог и частью радуется он этому, и лик его святой немно­го просветлевает в сторону человеческую всякую. И говорит также он человеку тому:

- Учись и понимай науку всякую. Смотри на себя со стороны и на люд другой. Но не бесчинствуй по поводу всякому и без него также, ибо сила твоя как раз в порядке твоем самоличном и порядке об­щем людей вокруг тебя самого. Думай не о себе, а о ближнем всяком и равном. Тогда, и придет к тебе сила божья и возведет она тебя выше вершин человеческих.

И отвечал тот человек ему также и проводил время свое в учебе и созерцании дня окружающего.

Но пока не наступил черед его, и пока сила его не взросла в нем самом. Потому, учится он пока и всякий раз к богу обращается.

  

  

Но бог не милостив к нему, хотя частью и поддерживает его в дей­ствиях разных. Учит он человека того быть настоящим сыном божьим, сиречь, человеком настоящим.

Потому и страдает он всяко и убивается порою по гадости людской всякой, но терпит все то, ибо понимает многое и борется с силой внутренней своею так же, как и у других, в дне насущном частью по­требленной.

И взрастает ум его день ото дня всякого, и хочется порою взлететь ему аж до самых человеческих вершин. Но бог суров, хоть и не нака­зуем, и твердит он ему всяко:

- Учись всему и понимай это. Учись и благоденствуй, и преуспеешь в делах своих, а также сможешь достичь тех вершин человеческих.

И вновь учится человек тот, хоть и причитает иногда всяко, ибо ка­жется ему, что труд сей напрасен, и что не услышит никто молебны его, к самому люду обращенные.

А бог снова твердит и бьет иногда по голове его:

- Упорствуй в труде своем и зачинание разном. Умножай силу свою, с богом частью соприкосновенную, ибо послал я уже своих сыновей   в путь далекий, и скоро они уже будут на земле вашей. Будь готов ко дню тому и не доведи сам себя до греха какого, ибо сила та смо­жет погубить всякого, а также и тебя самого.

Думал человек над этим, но не понимал пока сути того всего. Потому, и сказал бог ему:

- Не думай, что в силе своей будешь чем-то обижен или оскорблен как то. Возведи сам силу свою внутреннюю и направь ее на исполнение всякое и разное. Успокой семью свою и дай им сиречь прозрения, ибо они также вместе с тобою и должны идти, токмо, как caм ты скажешь. Будь безгрешен и будь неосоружен, а также будь справедлив к
другому такому же и не нарушай заповеди святые.

И слушал то человек, и внимал то глубже. И хотелось ему стать силой большею, но все же понимал он сам, что пока время то не нас­тупило, и пока должен он привести самого себя к вере той, а также и семью свою, и дальше в миру людском, его окружающем.

И понимал он также, что, сиречь, сила его - это и есть он сам, ибо узнай он сам себя со стороны этой - она возрастет во многие разы.

На сиим книга эта заканчивается, ибо повествование только начинается. И хотелось бы верить в то, что человек этот действи­тельно повзрослеет и добьется трудом своим, а также и остальных, возвеличивания дел всяких. И хотелось бы ему сказать всем на про­щанье:

- Не ждите, люди, помощи с неба высокого, ибо помощь та нам уже дана и с небес дополнительно опускается. Возгордитесь душою, коль чиста она будет от дел и мыслей благочестивых. Восполните утерянное временем и бременем какой-то людской славы в злобе дня повседневной в себе то, что душою и поныне зовется. Вскормите детей своих этому, а также другим то самое передайте.  Знайте, люди,   человек - это звучит гордо, если это действительно сам человек по сути сво­ей и делам его разным. На этом и прощаюсь с вами, ибо буду учиться далее, ибо знаю, что труд мой всякому и разному уподобен в душе его. И дорога не закрыта к сердцу моему, если с искренностью и теплотой: придете и без лести упрашивать будете рассказать что. Всякой мзды не беру я и на это не уповаю, ибо знам уже сам, что не, токмо, деньгами богат человек, а силой своей душевной человеческой, в горе каком или беде не превзойденной. До свидания, люди, и позаботьтесь о чистоте мыслей своих, ибо они все мне ведомы, ибо владею я частью той силы божьей.

И слышал то сам господь-бог, и сыновья его также, и радовались они за человека этого, ибо понимали его сами, ибо сами были людьми когда-то.

- Возродись на земле слава великая и окутай собою всю вселенную, и снизойдет на земле погань ее, и души человеческие осветлятся вновь, - говорил бог, осматривая с высоты  небес  землю, и вторили ему так же сыновья его.

И был молебен сей общий от души ихней, и слышал его тот человек также. И уже не просил он бога о помощи всякой, и уже не хотелось ему поддаваться сглазу людскому, ибо понял он, что зачем идет, ибо узнал он тогда, что от него самого требуется.

Потому, сказал он сам себе в душе своей всякой и разной, ибо живо­стью земной была полна она, а также нечистью всякой, из людей им гонимой.

- Буду помнить и знать, а также чтить слова твои, господи. Буду стараться понять их поближе и буду внимать силе твоей понемногу, ибо чувствую я, что она уже где-то очень близко, ибо знаю я, чего сам хочу добиться в жизни своей и других также. Спасибо тебе за науку твою, господи, и прости меня за грехи мои прошлые и настоящие. Буду исполнять и чинить на земле волю твою. Буду землю любить и людей ее. Но и буду карать силой закона всякого, общим усилием возведенного и участью своею окропленного.

И отвечал бог ему тут же, ибо глас его человек тот слышал ежесекундно.

- Слышу слово твое, человек страждущий. И хочу верить ему, ибо хо­чу землю вашу видеть счастливую, а также вас спасти хочу я в оче­редной раз от беды, на вас всех наступающей. Верь слову моему каж­дому и верь силе своей сокровенной, ибо есть она у тебя и пользу­ешься ею каждодневно. Не опорочь себя глупостью разною и не уподобь себя богу какому на земле иной, ибо то есмь их бог, а  не  земли этой. На сиим, до свидания, человек обучаемый и здравствуй, чело­век постигаемый. Хочу дать тебе новое твое предназначение и хочу испытать тебя силою твоею же настоящею. Верь этому и превзойди себя. Того хочу и того хочет весь род людской. Знай это и уповай на это.

Человек же ответил ему:

- Буду помнить обо всем том, и попрошу только об одном, Дай вре­мени мне на дела всякие и разные самоличные, а также на раздумья мои и исполнение в себе того, что мне посылаешь.

- Даю время на это, - отвечал бог, - но не надолго уста свои смыкаю, ибо время торопит, ибо оно уже не отлагает чреды всякой.
Согласился с тем человек и вздохнул тяжко, ибо знал он уже тогда и сны. видел такие, что грядет беда великая, и сила в ней исполинская.

Знал также и то, что ударит она и в его краю недалеком. И будет горесть не почерпаемая где-то еще, и будут города ниже сел  всяких.

И еще сказал ему бог в дополнение сказанному:

- Помни и знай, сын мой грядущий.Сила людская велика и огромна, ибо она притянуть способна к себе такую же. И только одно способ­но уменьшить ее или разоблачить всяко. Доброта  людская, изнутри от них исходяща. Но не мольба наружна и не слезы их якобы горест­ные, ибо то ложь и скверна противоречна, а значит, взаимодополняет силу ту, денно и нощно сражающуюся во тьме ночной низко. Потому, исповедуй сие в людях, а также в благочестивом дне каком, ибо зна­ть должен сие и мал, и велик от роду, ибо беда сия  большая и лик ее грозно идущий на  небе  святом виден.

Понял человек тот слова его и возгорел мыслью поведать о том всем, но бог остановил его и указал на это:

- Не торопись, сын мой грядущий. Время того слова еще не настало. Потому, упорствуй в труде своем и возлюби науку сию, ибо она всем вскоре потребна будет, ибо идти к тебе будет всякий: и млад, и взрослый умом своим. Помни об этом, человек страждущий в имени сво­ем и обители своей скудной.

- Буду помнить, - отвечал человек и уповал на бога, Отца грядущего своего, а также на силу свою самоличную.

И снова продолжал обучение свое, а вместе с ним и познание.

И проходили дни, и окружали его ночи непроходимостью своей светлой  и  непревзойденностью в  снах  каких.

На этом книга эта о житие святых и заканчивается. Но хотелось бы еще сказать в дополнение всему пройденному вами глазами и душой своей.

Не всяк смолоду способен вынести что-то подобное, что присуще человеку тому. Нe всяк и в жизни пройти способен путем его не из легких.

А также не всяк способен подготовить себя ко всему так же, как он, ибо сила для этого нужна обычная человечеекая, а силы  этой в людях почти  не осталось.

Потому, знайте это и не уповайте на что-то большее, ибо бог снова от­вернет лик святой, и он же окружит землю холодом. И он же уничтожит род людской во благо земли новой, ибо он животворящ, а не смертоубивен подобно особи  какой  людской  стати.

Самим же людям бог говорит:

- Усмотрите в себе сами такого и взыщите его на земле вашей, а  я, ток­мо, бог ваш, посмотрю на поиски эти с высоты небес разных. На сиим про­щаюсь с вами и даю слово человеку тому, ибо он призван исполнять все и указать вам же на это. До скорого, люди, ибо знаю я, что день такой воочию наступит, и будет земля казаться вам тесной и неуютной от дел ваших и мыслей всяких, и найдете вы того, кого ищете в лоно своем. Что ж, уповайте на него, и на него теперь молитесь, ибо он способен вас вывести из дела какого и беды прочей.

Закончил бог свое повествование, заканчиваем и мы его сами последней строкой книги этой святой, ибо только она способна возро­дить правду на земле и рассказать о бытии святых сыновей божьих.

Молитесь, люди, за спасение душ своих, ибо их спасение лежит полно­стью на вас самих. Не уповайте больше на бога, ибо он вас не слышит.

Воспользуйтесь силой добра своего и усмотрите себя пониже, ибо всяк, кто повыше стоит  - равен личному своему угрызению.

Исполняйте закон свой и не оголяйте его сами. Вера в законе этом не исполнима, ибо он ей осоружен и просто противен.

Знайте, что сила веры - это вера истины ее, а, токмо, значит, и  сила  истины.

  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

  

Вы прочитали эту книгу, возможно, чем-то досаждающую в речи сво­ей преподносящей, но одновременно и приоткрывающую некую тайну зана­веси в язык философический, то бишь религиозно обустроенный практициз­мом  своего  исполнения.

 Нельзя сокрыть тайну, и особенно векового значения, лучше, нежели  упо­добиться  ей  самой.

 Вот на этой основе и возникло религиозно тенденционирующее значение языка, такого не понятного и одновременно к себе чем-то влекущего.

Конечно, он не был создан самим Иисусом, ибо он также был человеком, как и другие, его окружавшие. Но мысль, созревающая в его древнем мозгу, обретала именно такую форму повествования о дне том насущном.

Возможно ли сейчас такое преткновение в устах?

Вопрос этот беспокоит, к сожалению, не многих.

В основе своей, тех людей, которые уподобили себя слову и образу жизни божьему на земле.

Ответ на него могут дать сами люди, употребляющие в своем разноречье мно­жество слов иных и даже очень сильно отдаленных от подобного.

Но, вместе с тем, хотелось бы сказать и другое. Время языка такого еще не наступило, потому что люди еще не до конца осознали всю степень истинного человеческого существования. А также, не смогли понять суть декларируемого им  языка.

Отчасти, вина самих людей, ибо они не вдумывались в значения каких слов и просто заучивали их на память без осмысливания, что с годами перефразировалось другими, и в итоге выросло до того, что имеем сейчас.

Какую-то не понятную по значимости и своей речевой артикуляции гамму слов и словосочетаний. Попробуйте вдуматься в это сами и попро­буйте самостоятельно изучить хотя бы одну из простейших молитв, имею­щихся сейчас вокруг вас в огромном достатке.

Для этого можно восполь­зоваться тем кратко изложенным речевым фондом, который употреблен в данном произведении.

Причиной другого такого непонимания, а может, и просто не желания пони­мать хоть что-то, явилось переусердствование в своих деяниях  священнослужителей. Ибо они вели все занятия, и они же обучали церковному слову других.

Конечно, наложила отпечаток и сама древность словоизложений, дошедших до этих времен спустя вековые традиции, и постоян­но изменяющаяся номенклатурная сеть распространяемой везде церковной литературы.

Особую роль в этом процессе сыграло само первопрепятствие мозгового роста населения. To eсть, на каком-то этапе развития оно вообще не мог­ло воспринять его, как  понимающееся ими.

Сюда также вошла безграмотность общих слоев населения и слишком уж насыщенная богобоязнь, распространяемая везде  той  же  средой  священнослужителей.

Если ученик видоизменял какое-либо слово, то жестоко за это   карался.

Так происходит и до дней наших. Конечно, многие стали больше понимать, познавать и кое-что смыслить в подобном, но все-таки основная масса населения в этом отношении сильно отстает.

Это, что касается самой речи книги, точнее  стиля  написания ее.

Что же относительно сюжетов и роли лиц, в них отображаемых, то здесь вариация очень проста.

Были задействованы лишь те элементы и особи среды, которые вплотную подходили к самим героям произведения. Это было сделано намеренно самим автором, дабы не разводить какие-ли­бо склоки или ссоры по поводу либо территориальной принадлежности, либо какой национальной теории развития  первопришествия  и второго подобного события.

Кроме того, надо понять и другое. Не всегда основная биоцентрическая сила высвобождения узлов основной памяти веков какого-либо чело­века может выловить всю сеть развития окружающего.

Как правило, в  на­шу человеческую память входит самое основное, я бы сказал, самое зна­чимое для человеческой души, то есть для самого конкретного человека в целом.

Хотя с помощью той же силы радиорассредоточения биополярных элементарных частиц вполне можно это сделать, что и делают иногда настоящие писатели, сами об том  не  подозревая.

Но целью это в написании этого произведения не ставилось. Потому, оно исполнено в кратчайшем своем выражении.

Это сделано еще и для того, чтобы было по возможности проще и сразу охватить объем текстов всех частей и объединить все внутри для правильного понимания и доискивания самостоятельно значений отдельных высказыва­ний или даже в общем числе  каких-либо выражений.

Возможно, кто-то, а их будет большинство, поразмыслив над этим и сопо­ставив с тем, что уже знает, исходя из той же церковно-апостолической литературы, усомнится в правдивости всего описуемого и примкнет к группе не состоявшихся  вероунаследователей.

Что ж, это дело каждого человека личное. Но в каждом таком личном есть и общее вытекающее решение, именно от него и будет зависеть наша с вами дальнейшая судь­ба.

Возможно, кто-то попрекнет автора в том, что книга эта не адаптивна ко времени настоящему и полна взбудоражить население и особенно грекоапостолического вероисповедания, своей якобы неискренностью или каким-нибудь чревоугодничеством самому себе.

Что ж, на это также есть прямой ответ.

Книга призвана исполнить роль катализатора в обществе, называемом себя христианским, и она же должна произвести широкое подразделение умов на реабилитационную сторону фактического развития и не таковую.

Способен ли кто опровергнуть это?

Да, вполне. Ибо книга эта одна, а дру­гого много. Но в том и соль ее, и сила, что она пока, увы, только одна.

Новое всегда пробивается с боями, но на этот раз никто воевать не будет. И не потому, что все стали умными и прозрели, а потому, что прос­то сейчас это никому и не нужно.

Всех устраивает то, что уже есть, и их же окружает забота только о себе самом, ибо "... есмь человек, он один на земле, и нету возле его мощей рядом никого боле..."

Кажется так гласит ненастоящая библия. Потому, и развиваемся так, пото­му и сходим с ума так же.

Не могу знать, что вызовет книга у многих людей точно, но могу предпо­ложить, что всеобщее негодование, ибо каждый в душе себя считает особо верующим в бога нашего, и каждый же хочет это доказать наружно и, как правило, осоружно, иначе, как по-другому не умеет более.

Вот и вся правда о нашей благосклонности к божественному, да и самой вере. Она не должна быть эгоистичной, паразитичной и насильно препод­носящейся. Ибо она - Вера, а она  - это Истина.

И кто знает эту истину -  отзовись. Ибо будет тогда земля под нашими ногами, ибо будет тогда ее плодородие и великосветская блажь, только не умственная и осоружно настроенная, а добытая практицизмом и силой веры своей в душу простую человеческую, богом и небом созданную, дож­дями и самой землей сотканную, и громами с молниями воскрешенную.

Вот это и есть все душа, а все иное- дело другое.

И кому интересно знать это - спрашивайте, ибо для того и есть кто-то на земле этой, ибо для того бог и послал силу свою в третий и, может быть, вообще в последний раз.

 До свидания, уважаемые читатели. Удачи всем вам и доброты  душевной.

С  уважением, автор  строк.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                             СОДЕРЖАНИЕ

 

Пролог...................................................................3

Содержание……………………………………….7

Вступительное слово……………………………11

ЧАСТЬ  ПЕРВАЯ

ПУТЬ  ИСТИНЫ

У истоков…………………………………………17

Исповедь греха…………………………………33

Путь иноходца………………………………….73

Чудеса……………………………………………109

Последнее слово……………………………….227

ЧАСТЬ  ВТОРАЯ

ВЕРА  ИСТИНЫ

Спустя века…………………………………….259

Дорога…………………………………………..293

Исповедь греха………………………………..319

Исцеление  душ. Замок……………………….341

Исцеление  душ. В пути………………………377

ЧАСТЬ  ТРЕТЬЯ

СИЛА  ИСТИНЫ

Воспроизведение………………………………425

Послесловие……………………………………439