ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК Я ГОНЯЛ ОЛЕНЯ ПАЛКОЙ

ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК Я ГОНЯЛ ОЛЕНЯ ПАЛКОЙ
 
     Если рассуждать о счастье, особенно охотничьем, то следует отдать должное этой капризной бабе, которая в Греции или Риме именовалась Артемида. Эта баба настолько ветрена и настолько взбаламошенная, что иногда хочется материться и проклинать удачу и эту бабу заодно. Порой, чтобы убить зверя, нужно вылупиться из портков, а иногда эта самая зверюга начинает шастать у тебя по огороду и, особо удачливые, бьют зверя палками. Ну, в общем, это было первое января, так что следует отнести мое везение  к тому редкому случаю, когда непутевая греческая богиня забрела к ещё более непутевому своему собрату по Олимпу, которого кличут Бахусом и несколько призадержавшись у сего веселого божка, оставив своих подданных без должного надзора.  Этим случаем я, видимо, воспользовался, как поговаривают крутые бюрократы: попал в струю.
   Я приехал к любимой  тёще на дневном автобусе. Поскольку мой тесть был уже готов к употреблению полностью, то есть не отреагировал на мое явление никаким образом, так как находился в полной отключке, то тёща ради праздничка налила мне рюмочку - другую. Сидеть дома мне не хотелось, а было только три дня послеобеденных, так что уйти далеко я не мог, а пошататься с ружьишком по ближним окрестностям было и не грешно. Погода была великолепная: теплая, так что снег начал таять, хотя его было не так и много. Ветер почти не дул, но мягкая погода могла принести удачу. Я поднялся вверх по сопке, где расположена Служба солнца, и пошёл налево, в западном направлении, где сопка довольно резко шла вниз, образовав два отрога. Перевалив один из них и пройдя небольшое плато, я поднялся на другой, дальний от деревни отрог. Там я обнаружил свежие следы. Сначала я подумал, что это следы кабана, поскольку пазанки оставляли отчетливый след на снегу. След был крупный и мог принадлежать кабану лет двух, никак не меньше. Пройдя несколько по ним, я не обнаружил свежей копанины. Мне это показалось странным, но поскольку раздумывать было некогда, а всё моё внимание сосредоточено на высматривании добычи, то извилины мои были заняты лишь слежкой.  Я, как большинство мужчин, в отличие от женщин, не способен заниматься несколькими делами одновременно, то и не думал об этом, хотя что-то непонятное или, точнее сказать, некоторое несоответствие моих выводов с поведением животного, отложилось в моей голове и подспудно мучило моё сознание. Это отвлекало, но многолетняя привычка выработала способы выслеживания зверя, поведения, приучила отличать его с первого взгляда в мешанине из кустарников, камней и стволов деревьев. Место было удобное для охоты, кроме того, мягкий снег делал мою поступь неслышной. Я шёл вдоль хребта, затем поднимался на его вершину, сначала высовывал голову и внимательно осматривал противоположный склон. Если зверя не было, то я шёл по этому склону немного вниз и вновь поднимался, на вершину с той же целью, но уже осматривал противоположную лощину. Спешить было нельзя и я, поднимаясь очередной раз на хребет, внимательным образом обшаривал при помощи бинокля противоположный склон, поскольку невооруженным глазом было трудно увидеть стоящего зверя дальше ста пятидесяти метров в густом кустарнике. Кроме всего прочего, зверь петлял по вершине точно так же, как это делал и я.  
  Я продолжал его тропить, хотя сомнения, что где-то здесь именно кабан, который не пройдёт и десяти шагов, чтобы не сунуть своё рыло в снег, иногда возникали у меня в мозгу. Зверь крутился по вершине, явно жируя, поскольку шаги были короткими, с отклонениями в сторону. Он часто топтался на одном месте, делал петли, шёл зигзагами, но копанины нигде не было. Но я так был уверен в своей версии, что даже обнаружив обкусанные ветки, я продолжал думать, что это кабан. Г-ка находится в таежной местности, а пятнистые олени редко заходят в глухую тайгу, так что до того момента я просто не имел дело с ними.
    Продолжая медленно подниматься на очередную вершину, я, не далее чем за сорок шагов, заметил стоящего кабана. Головы я не видел, но бурый мощный круп отчетливо выделялся на белом снегу. Через доли секунд я уже нащупывал точку прицеливания, нисколько не удивясь, что ружье уже на взводе оказалось у плеча взятое наизготовку. Впрочем, здесь и не стоит и вам удивляться, навыки, при их достаточно частом повторении, доводятся до автоматизма. Зверь стоял головой ко мне, несколько повернувшись боком. Взяв правее шеи примерно на десяток сантиметров, я спустил курок.
    Вместо ожидаемого визга или бегства зверя, я обнаружил совершенно другую реакцию и совершенно другого зверя, в которого я метил за мгновение до этого. Почти на том же месте стоял отнюдь не кабан, в которого я стрелял только что, а великолепный пятнистый олень-самец с красивой полной короной прекрасных симметричных рогов. Он не бросился вниз, как обычно поступают подранки, или не полез вверх, раненый в ноги. Он просто сделал несколько шагов по ходу и стоял прислушиваясь. Пугать зверя не следовало, и я продолжал стоять истуканом, но руки делали свое дело. Патрон был уже в патроннике, и курок взводился одновременно с движением ружья к плечу. Цель была очень удобна. Теперь олень стоял ко мне боком, и я мог выбрать точку прицеливания.
     После выстрела под лопатку, зверь сделал ещё два шага и остановился. Новый патрон оказался в стволе тотчас, и вновь мушка нащупала лопатку, но вместо выстрела прозвучал отчетливый щелчок осечки. Второй щелчок по жевелу спугнул зверя, и он кинулся вниз, но остановился в редком кустарнике подлеска. Пока я перезаряжал ружье, он находился там, но, подняв глаза, я не обнаружил никого. Бежать с места он не мог, поскольку я боковым зрением уловил бы любое движение, но я никого не видел. Спрятаться огромный зверь просто не мог нигде, кроме довольно чистого дубняка и тонких прутиков подлеска, на девственно чистом снегу ничего не было видно.
     Бинокль мой оказался у глаз спустя секунды, и я увидел его стоящим на том же месте, где олень остановился, но, убрав бинокль, я снова не обнаружил его там. Я  знал, что зверь находится на месте, но не мог рассмотреть. Расстояние было мизерным, и я был обязан его видеть.. Но только снег, дубки и чахлые веточки кустарника. Я никогда не стрелял на шорох или в неопределенную цель, опасаясь тяжелых последствий непродуманных действий. Вновь бинокль начал шарить по кустарникам, и вновь  олень стоял на прежнем месте, но стоило мне убрать оптику, как он исчезал, словно надев на голову шапку-невидимку. Эта игра зрения продолжалась ещё несколько секунд. Зверь повернул голову, и я его, наконец, увидел. Ещё раз грохнул выстрел.
    Зверь, сделав несколько шагов, остановился, но пошёл дальше и скоро скрылся за небольшим хребтиком. Я не успел выстрелить ещё раз, но шёл он, словно его связали по ногам путами. След показывал, что зверь ранен и ранен серьезно. Он чертил всеми четырьмя ногами снег, в то время, как здоровый, он его не касается совсем. Впрочем, пройдя по следу метров двести, я нашёл всего одну каплю крови, но она была черной, что подтверждало мое предположение о тяжелом ранении. Мое ружье отличается пороностью, то есть дает очень тяжелое ранение, при этом кровь из зверя почти не идёт, но даже кабаны далеко не уходили после выстрела из него, что не скажешь о ружье  моего бывшего тестя.
      Пройдя ещё метров сто, я увидел оленя. Он находился в овраге. Услышав меня, он попытался подняться из него. Это удалось ему только со второй попытки. Гнать зверя по горячке - последнее дело. Тогда он может уйти очень далеко, даже серьезно раненый или даже почти мертвый. Тащить килограммов сто тридцать за двадцать километров - не мотель. Потому я тотчас бросил след и направился к любимой тёще, где я обрисовал кратенько, мое нынешнее приключение и пригубил пару рюмок самогоночки.
      Уходя добирать подранка, я хотел, было, взять собак, но не стал это делать, поскольку бы они стали бы лаять и разоряться совсем рядом с деревней, а создавать лишний шум я не хотел. Зверя я нашел на хребте, метрах в четырехстах, от того места, где я бросил. Он выбрал место на самой вершине, так что подойти к нему незамеченным, я не мог никак. Краем взгляда я уловил небольшое движение на ней, но когда я подошёл к тому месту, он уже был метрах в двухстах ниже лежки. На ней крови было не столь много, как я ожидал. Сделав десяток шагов по следу, я увидел и самого их хозяина. Он бросился вниз, и я потерял его из виду. Ничего не оставалась делать, и я кинулся за ним бегом, благо олень пошёл под гору. Скоро я был на том месте, где он стоял. Пробежав ещё метров сто, я увидел, наконец, его. Он пытался подняться на бугор за ручьем. Я выстрелил в белое зеркало, мотыляющееся впереди меня метрах семидесяти. Мне показалось, что я не попал, но, поднявшись из поймы, я нашёл его лежащим. Он не подпустил меня близко и, волоча зад, стал уходить дальше. Догнал я его уже тогда, когда он выбрался на дорогу. Это было некстати. Продолжая волочить зад, он полз по ней, пока не остановился. Добивать его здесь было бы верхом неразумности. Лишние глаза, языки и сплетни мне были просто не нужны, а кровить на дороге, кроме своей неразумности, имело вид нахальства и вызова. Несколько поразмыслив, я решил просто прогнать его с неё, поскольку он не изъявлял никакого желания сделать это сам. Я подошёл к нему на два метра, а он только косил на меня свои коричневые глаза, и почти метровые рожищи не обещали мне приятного общения. Я не нашел ничего лучшего, как выломать палку и попытаться согнать зверя с дороги при помощи этой дрыны. Это возымело действие, но только наполовину. Отползя с дороги метров на сорок, он остановился. Я ещё несколько раз пытался напасть на него, но он только отражал удары рогами, но продолжал лежать. Тогда я решил, что только такие дураки, как я, охотятся в праздник. Выстрел под ухо успокоил его.
     Разделка туши заняла часа два, до самой темноты. Мне было не привыкать болтаться по тайге ночью, тем более при снеге это не столь затруднительно, поскольку довольно светло, не то, что в глухую безлунную ночью осенью.
     Под четырьмя мясистыми ляжками затрещал не только мой рюкзак, но и хребет. Подъем на сопку службы Солнца довольно крут, никак не меньше сорока градусов, тем более я потерял тропинку в темноте, так что пришлось пробираться целиной, продираясь через плотный подлесок. Подъем я одолел довольно легко, если не считать пару-тройку остановок, чтоб усмирить взбесившееся сердце, что не скажешь о спуске. Тут-то и начались неприятности. На мне были одеты валенки, которые неожиданно превратились в лыжи. Меня просто скатывало вниз по крутому склону. Так как валенки не имели твердой подошвы, я мог тормозить только двумя способами: хватаясь за встречные деревья или заваливаясь на бок. Первый способ оправдал себя только отчасти. Когда я вывернул большой палец, то я уже предпочел просто валиться на бок и ехать на пятой точке, до места конечной остановки. Сие занятие не столь приятно, как катание с горочки, поскольку под довольно тонким слоем снега постоянно попадались коренья и камни. В конце концов, мне надоело работать Ванькой-Встанькой, и я благоразумно ополовинил груз, что добровольно принял на свою хилую грудь. Это поимело действие: я бодренько добежал до радостно светящихся тёщиных окон. Правда, тесть уже проспался и был готов продолжить дегустацию бабушкиного самогона, что мы и сделали, после того, как я притащил брошенные мной бедренные кости оленя, густо обросшие нежнейшим мясом высшего сорта.
     На следующий день я сделал две ходки. При приближении к туше  я распугал кучу ворон и поднял двух орлов, но не нашёл признаков присутствия человека. Я вынес всё, кроме внутренностей и шкуры. Вороны довольно быстро расклевали первые из них, так что в деревне прошел только слушок, что кто-то убил крупного кабана, но все грешили на лесников, что часто там пошаливали.
     Теперь эти рога висят у меня на стенке, вместе с не менее великолепными рогами изюбря, заменяя мне ковры. После того, как я развелся с женой, они достались мне, как моя доля имущества, наряду с наволочкой, простынею и пододеяльником.  Впрочем, я не удивляюсь этому, поскольку её эстетическое чувство никогда не видело в них  творения природы, притом редкое, и они использовались, как неудобные вешалки для полотенца, а мне напоминают подвиги. Подвиги, пусть и былые. Увы!
 

© Copyright: Игорь Николаевич Макаров, 2015

Регистрационный номер №0291562

от 2 июня 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0291562 выдан для произведения: ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК Я ГОНЯЛ ОЛЕНЯ ПАЛКОЙ
 
     Если рассуждать о счастье, особенно охотничьем, то следует отдать должное этой капризной бабе, которая в Греции или Риме именовалась Артемида. Эта баба настолько ветрена и настолько взбаламошенная, что иногда хочется материться и проклинать удачу и эту бабу заодно. Порой, чтобы убить зверя, нужно вылупиться из портков, а иногда эта самая зверюга начинает шастать у тебя по огороду и, особо удачливые, бьют зверя палками. Ну, в общем, это было первое января, так что следует отнести мое везение  к тому редкому случаю, когда непутевая греческая богиня забрела к ещё более непутевому своему собрату по Олимпу, которого кличут Бахусом и несколько призадержавшись у сего веселого божка, оставив своих подданных без должного надзора.  Этим случаем я, видимо, воспользовался, как поговаривают крутые бюрократы: попал в струю.
   Я приехал к любимой  тёще на дневном автобусе. Поскольку мой тесть был уже готов к употреблению полностью, то есть не отреагировал на мое явление никаким образом, так как находился в полной отключке, то тёща ради праздничка налила мне рюмочку - другую. Сидеть дома мне не хотелось, а было только три дня послеобеденных, так что уйти далеко я не мог, а пошататься с ружьишком по ближним окрестностям было и не грешно. Погода была великолепная: теплая, так что снег начал таять, хотя его было не так и много. Ветер почти не дул, но мягкая погода могла принести удачу. Я поднялся вверх по сопке, где расположена Служба солнца, и пошёл налево, в западном направлении, где сопка довольно резко шла вниз, образовав два отрога. Перевалив один из них и пройдя небольшое плато, я поднялся на другой, дальний от деревни отрог. Там я обнаружил свежие следы. Сначала я подумал, что это следы кабана, поскольку пазанки оставляли отчетливый след на снегу. След был крупный и мог принадлежать кабану лет двух, никак не меньше. Пройдя несколько по ним, я не обнаружил свежей копанины. Мне это показалось странным, но поскольку раздумывать было некогда, а всё моё внимание сосредоточено на высматривании добычи, то извилины мои были заняты лишь слежкой.  Я, как большинство мужчин, в отличие от женщин, не способен заниматься несколькими делами одновременно, то и не думал об этом, хотя что-то непонятное или, точнее сказать, некоторое несоответствие моих выводов с поведением животного, отложилось в моей голове и подспудно мучило моё сознание. Это отвлекало, но многолетняя привычка выработала способы выслеживания зверя, поведения, приучила отличать его с первого взгляда в мешанине из кустарников, камней и стволов деревьев. Место было удобное для охоты, кроме того, мягкий снег делал мою поступь неслышной. Я шёл вдоль хребта, затем поднимался на его вершину, сначала высовывал голову и внимательно осматривал противоположный склон. Если зверя не было, то я шёл по этому склону немного вниз и вновь поднимался, на вершину с той же целью, но уже осматривал противоположную лощину. Спешить было нельзя и я, поднимаясь очередной раз на хребет, внимательным образом обшаривал при помощи бинокля противоположный склон, поскольку невооруженным глазом было трудно увидеть стоящего зверя дальше ста пятидесяти метров в густом кустарнике. Кроме всего прочего, зверь петлял по вершине точно так же, как это делал и я.  
  Я продолжал его тропить, хотя сомнения, что где-то здесь именно кабан, который не пройдёт и десяти шагов, чтобы не сунуть своё рыло в снег, иногда возникали у меня в мозгу. Зверь крутился по вершине, явно жируя, поскольку шаги были короткими, с отклонениями в сторону. Он часто топтался на одном месте, делал петли, шёл зигзагами, но копанины нигде не было. Но я так был уверен в своей версии, что даже обнаружив обкусанные ветки, я продолжал думать, что это кабан. Г-ка находится в таежной местности, а пятнистые олени редко заходят в глухую тайгу, так что до того момента я просто не имел дело с ними.
    Продолжая медленно подниматься на очередную вершину, я, не далее чем за сорок шагов, заметил стоящего кабана. Головы я не видел, но бурый мощный круп отчетливо выделялся на белом снегу. Через доли секунд я уже нащупывал точку прицеливания, нисколько не удивясь, что ружье уже на взводе оказалось у плеча взятое наизготовку. Впрочем, здесь и не стоит и вам удивляться, навыки, при их достаточно частом повторении, доводятся до автоматизма. Зверь стоял головой ко мне, несколько повернувшись боком. Взяв правее шеи примерно на десяток сантиметров, я спустил курок.
    Вместо ожидаемого визга или бегства зверя, я обнаружил совершенно другую реакцию и совершенно другого зверя, в которого я метил за мгновение до этого. Почти на том же месте стоял отнюдь не кабан, в которого я стрелял только что, а великолепный пятнистый олень-самец с красивой полной короной прекрасных симметричных рогов. Он не бросился вниз, как обычно поступают подранки, или не полез вверх, раненый в ноги. Он просто сделал несколько шагов по ходу и стоял прислушиваясь. Пугать зверя не следовало, и я продолжал стоять истуканом, но руки делали свое дело. Патрон был уже в патроннике, и курок взводился одновременно с движением ружья к плечу. Цель была очень удобна. Теперь олень стоял ко мне боком, и я мог выбрать точку прицеливания.
     После выстрела под лопатку, зверь сделал ещё два шага и остановился. Новый патрон оказался в стволе тотчас, и вновь мушка нащупала лопатку, но вместо выстрела прозвучал отчетливый щелчок осечки. Второй щелчок по жевелу спугнул зверя, и он кинулся вниз, но остановился в редком кустарнике подлеска. Пока я перезаряжал ружье, он находился там, но, подняв глаза, я не обнаружил никого. Бежать с места он не мог, поскольку я боковым зрением уловил бы любое движение, но я никого не видел. Спрятаться огромный зверь просто не мог нигде, кроме довольно чистого дубняка и тонких прутиков подлеска, на девственно чистом снегу ничего не было видно.
     Бинокль мой оказался у глаз спустя секунды, и я увидел его стоящим на том же месте, где олень остановился, но, убрав бинокль, я снова не обнаружил его там. Я  знал, что зверь находится на месте, но не мог рассмотреть. Расстояние было мизерным, и я был обязан его видеть.. Но только снег, дубки и чахлые веточки кустарника. Я никогда не стрелял на шорох или в неопределенную цель, опасаясь тяжелых последствий непродуманных действий. Вновь бинокль начал шарить по кустарникам, и вновь  олень стоял на прежнем месте, но стоило мне убрать оптику, как он исчезал, словно надев на голову шапку-невидимку. Эта игра зрения продолжалась ещё несколько секунд. Зверь повернул голову, и я его, наконец, увидел. Ещё раз грохнул выстрел.
    Зверь, сделав несколько шагов, остановился, но пошёл дальше и скоро скрылся за небольшим хребтиком. Я не успел выстрелить ещё раз, но шёл он, словно его связали по ногам путами. След показывал, что зверь ранен и ранен серьезно. Он чертил всеми четырьмя ногами снег, в то время, как здоровый, он его не касается совсем. Впрочем, пройдя по следу метров двести, я нашёл всего одну каплю крови, но она была черной, что подтверждало мое предположение о тяжелом ранении. Мое ружье отличается пороностью, то есть дает очень тяжелое ранение, при этом кровь из зверя почти не идёт, но даже кабаны далеко не уходили после выстрела из него, что не скажешь о ружье  моего бывшего тестя.
      Пройдя ещё метров сто, я увидел оленя. Он находился в овраге. Услышав меня, он попытался подняться из него. Это удалось ему только со второй попытки. Гнать зверя по горячке - последнее дело. Тогда он может уйти очень далеко, даже серьезно раненый или даже почти мертвый. Тащить килограммов сто тридцать за двадцать километров - не мотель. Потому я тотчас бросил след и направился к любимой тёще, где я обрисовал кратенько, мое нынешнее приключение и пригубил пару рюмок самогоночки.
      Уходя добирать подранка, я хотел, было, взять собак, но не стал это делать, поскольку бы они стали бы лаять и разоряться совсем рядом с деревней, а создавать лишний шум я не хотел. Зверя я нашел на хребте, метрах в четырехстах, от того места, где я бросил. Он выбрал место на самой вершине, так что подойти к нему незамеченным, я не мог никак. Краем взгляда я уловил небольшое движение на ней, но когда я подошёл к тому месту, он уже был метрах в двухстах ниже лежки. На ней крови было не столь много, как я ожидал. Сделав десяток шагов по следу, я увидел и самого их хозяина. Он бросился вниз, и я потерял его из виду. Ничего не оставалась делать, и я кинулся за ним бегом, благо олень пошёл под гору. Скоро я был на том месте, где он стоял. Пробежав ещё метров сто, я увидел, наконец, его. Он пытался подняться на бугор за ручьем. Я выстрелил в белое зеркало, мотыляющееся впереди меня метрах семидесяти. Мне показалось, что я не попал, но, поднявшись из поймы, я нашёл его лежащим. Он не подпустил меня близко и, волоча зад, стал уходить дальше. Догнал я его уже тогда, когда он выбрался на дорогу. Это было некстати. Продолжая волочить зад, он полз по ней, пока не остановился. Добивать его здесь было бы верхом неразумности. Лишние глаза, языки и сплетни мне были просто не нужны, а кровить на дороге, кроме своей неразумности, имело вид нахальства и вызова. Несколько поразмыслив, я решил просто прогнать его с неё, поскольку он не изъявлял никакого желания сделать это сам. Я подошёл к нему на два метра, а он только косил на меня свои коричневые глаза, и почти метровые рожищи не обещали мне приятного общения. Я не нашел ничего лучшего, как выломать палку и попытаться согнать зверя с дороги при помощи этой дрыны. Это возымело действие, но только наполовину. Отползя с дороги метров на сорок, он остановился. Я ещё несколько раз пытался напасть на него, но он только отражал удары рогами, но продолжал лежать. Тогда я решил, что только такие дураки, как я, охотятся в праздник. Выстрел под ухо успокоил его.
     Разделка туши заняла часа два, до самой темноты. Мне было не привыкать болтаться по тайге ночью, тем более при снеге это не столь затруднительно, поскольку довольно светло, не то, что в глухую безлунную ночью осенью.
     Под четырьмя мясистыми ляжками затрещал не только мой рюкзак, но и хребет. Подъем на сопку службы Солнца довольно крут, никак не меньше сорока градусов, тем более я потерял тропинку в темноте, так что пришлось пробираться целиной, продираясь через плотный подлесок. Подъем я одолел довольно легко, если не считать пару-тройку остановок, чтоб усмирить взбесившееся сердце, что не скажешь о спуске. Тут-то и начались неприятности. На мне были одеты валенки, которые неожиданно превратились в лыжи. Меня просто скатывало вниз по крутому склону. Так как валенки не имели твердой подошвы, я мог тормозить только двумя способами: хватаясь за встречные деревья или заваливаясь на бок. Первый способ оправдал себя только отчасти. Когда я вывернул большой палец, то я уже предпочел просто валиться на бок и ехать на пятой точке, до места конечной остановки. Сие занятие не столь приятно, как катание с горочки, поскольку под довольно тонким слоем снега постоянно попадались коренья и камни. В конце концов, мне надоело работать Ванькой-Встанькой, и я благоразумно ополовинил груз, что добровольно принял на свою хилую грудь. Это поимело действие: я бодренько добежал до радостно светящихся тёщиных окон. Правда, тесть уже проспался и был готов продолжить дегустацию бабушкиного самогона, что мы и сделали, после того, как я притащил брошенные мной бедренные кости оленя, густо обросшие нежнейшим мясом высшего сорта.
     На следующий день я сделал две ходки. При приближении к туше  я распугал кучу ворон и поднял двух орлов, но не нашёл признаков присутствия человека. Я вынес всё, кроме внутренностей и шкуры. Вороны довольно быстро расклевали первые из них, так что в деревне прошел только слушок, что кто-то убил крупного кабана, но все грешили на лесников, что часто там пошаливали.
     Теперь эти рога висят у меня на стенке, вместе с не менее великолепными рогами изюбря, заменяя мне ковры. После того, как я развелся с женой, они достались мне, как моя доля имущества, наряду с наволочкой, простынею и пододеяльником.  Впрочем, я не удивляюсь этому, поскольку её эстетическое чувство никогда не видело в них  творения природы, притом редкое, и они использовались, как неудобные вешалки для полотенца, а мне напоминают подвиги. Подвиги, пусть и былые. Увы!
 

 

СИМСОН

ВСТРЕЧА С НЕВИДИМКОЙ