Помочь сайту
Поздравления
Примерный сын - Глава 2
19 декабря 2021 -
Вера Голубкова
Сон
Как бы то ни было, а в ночь перед падением мамы мне приснился странный, длинный и очень беспокойный сон. Как я упоминал, мой отец умер, причем уже очень давно, но мне до сих пор трудно говорить об этом. Слова тяжеловесны и величественны как монумент, в то время как сама смерть неприметна и еле уловима, как полностью накрывшая тебя тень, которую нельзя ни потрогать, ни схватить. Отец снился мне очень редко: за двадцать лет всего три или четыре раза, включая последний сон, который, вне всякого сомнения, был самым важным и значительным. Этаким крохотным зачатком, вкупе с падением мамы многое изменившим.
Я вошел в дом и обнаружил там целый батальон китайцев, вероятно, – хоть я и не уверен в этом, – рабочих из телефонной компании, пришедших, чтобы провести в квартиру оптоволоконную сеть, которой у меня и в помине нет, но хотелось бы иметь. Не обращая на меня ни малейшего внимания, они сверлили дыры в паркете, выискивая проводку или черт его знает что там еще. Китайцы были так сосредоточены на работе, что даже не подняли головы, когда я вошел. Само собой, я ничего им не сказал. Во-первых, потому, что всем известно, чем оборачивается приход рабочих для починки или установки чего-нибудь, а, во-вторых, не поймите меня превратно и не сочтите расистом, но эти трудяги с востока ни бельмеса не понимали по-испански, и я просто-напросто не мог пообщаться с ними. Вышеупомянутые китайцы из сна были как и прочие китайцы весьма трудолюбивы, крайне напористы и энергичны, а также неописуемо загадочны и непостижимы. Я был в смятении, но возмущаться не мог, поскольку сам же и выбил проводку оптоволокна.
Неожиданно откуда-то появилась моя сестрица Нурия и стала застилать пол какими-то старыми коврами. Мало того, что дорожки были допотопными и уродливыми, они еще являлись обветшалыми лоскутками жизни другого человека, поскольку принадлежали (разумеется, во сне) одному из ее бывших мужей, коих у нее в избытке (впрочем, об этом поговорим после). Я принялся горячо спорить с сестрой, отказываясь держать в доме грязное тряпье из вторых или третьих рук. Сестра активно защищалась, продолжая разворачивать замурзанные выцветшие половики. И вот я уже стоял на жалких ошметках никуда не годной ветоши, когда в дверь кто-то позвонил. "Интересно, кто это? – пробормотал я себе под нос. – Может, Хосе Карлос заглянул по-соседски?" И в самом деле, зачастую, спустившись выбросить мусор и увидев свет в моем окошке, Хосе Карлос звонит в дверь, чтобы чуток поболтать. Мы с ним не просто добрые соседи, но и друзья с пеленок, хотя теперь видимся редко, поскольку он довольно часто ездит в командировки; такая уж у него работа. Итак, я во сне иду и открываю дверь. И кого же я вижу на лестничной клетке? Нет, не Хосе Карлоса, а смуглолицего темноволосого мужчину лет за пятьдесят в зимней одежде. На нем теплое пальто, шарф, ну и все такое. Во сне на дворе лето, и одет он, само собой разумеется, не по сезону, но меня это не смущает. Сам посуди, сон он и есть сон. Человек этот, мой отец, спокойно ждет меня у порога, потому что знает: с китайцами или без них, с коврами или с дырами дверь пришедшему я все равно открою. Я здороваюсь с ним так же как здоровался в обычной жизни, придя домой, разве что чуть дольше. Я не стискиваю его в крепких объятиях то ли из боязни сделать больно, то ли понимая краешком сознания, хранящего логику снов, что он тогда исчезнет. Короче говоря, отец вошел в квартиру, а я ляпнул нечто ужасно остроумное типа "привет". Что точно я сказал, не помню, но вряд ли в голову пришло что-то лучшее.
- Ждал меня? – спросил он, и я узнал его приятный голос, который не мог больше слушать, но в ту минуту прекрасно слышал.
Услышав голос отца, я неожиданно понял, что действительно ждал его с тех пор, как он ушел. Все это время я жил в ожидании отца, будто он и не умер вовсе, а куда-то уехал, но несмотря на желанную встречу я продолжал стоять на месте, застыв как истукан.
- Пройти-то можно? – полюбопытствовал отец, видя мое оцепенение.
- Да-да, конечно, прости, – поспешно ответил я и повел отца в свою комнату, словно не желая, чтобы он видел царящий в гостиной кавардак с китайцами и их проклятым оптическим волокном и сестрой, пришедшей застелить дырки шерстяными половиками, изъеденными молью. Отец уверенно прошел по коридору, ведь это был и его дом, в конце концов. В комнате он подошел к стеллажу и окинул взглядом корешки компакт-дисков.
- У тебя много дисков.
- Да, а на жестком диске компьютера их еще больше, – тупо подтвердил я, но внезапно вспомнив кое-что, подошел к этажерке, где хранились виниловые пластинки. – Вот, смотри. "La puerta verde". Помнишь? Это твоя пластинка Los Llopis [прим: La puerta verde ("Зеленая дверь") – пластинка кубинского музыкального семейного квартета Los Llopis, популярного в 1960-е годы ].
- Надо же. А для чего ты хранишь это старье?
- Ну, иногда люблю их слушать, у меня и проигрыватель есть, – немного удивленно ответил я, указав на микшерный пульт.
- А этот компьютер покруче того, что я тебе подарил, – сменил тему разговора отец.
- Понимаешь, с тех пор технология сильно шагнула вперед, но для того времени твой комп был замечательный, он и теперь еще фурычит. – Мне вдруг показалось, что я ступил на зыбкую почву и попытался исправить положение. – Знаешь, сейчас есть одна вещица под названием интернет, и тот компьютер… в общем, он его не тянет.
Отец ничего не ответил, словно я, невзначай упомянув о течении времени, вскользь намекнул ему, всегда помешанному на прогрессе, что из-за собственной смерти он упустил из виду последние технологические достижения.
- Имея интернет, не нужно хранить диски дома, поскольку можно моментально получить доступ к чему угодно, но я берегу винил. Все твои пластинки, видишь?
Вот черт, я снова сел в лужу! Ткнул в пластинку Los Llopis. Какого черта мне далась эта "Зеленая дверь".
- Да вижу я, вижу, – ответил отец. Я пошел к нему и наткнулся на стул. Вместо того, чтобы рассмеяться, отец спросил: – Можно мне сесть?
"А почему нельзя? Это же твой дом. Мы всё сохранили для тебя, ожидая, что ты вернешься", – думал я, не в состоянии произнести ни звука, как обычно и случается во сне. Точнее, во сне и наяву. Я попытался сгладить неловкость:
- Конечно можно, прости меня. Садись, куда пожелаешь. Если хочешь, можешь снять пальто. Выпьешь чего-нибудь? Я пил джин-тоник. Будешь?
О джин-тонике я упомянул так спокойно, будто по ночам хлещу его дома в одиночестве. Если же такое и случается время от времени, то пью я пиво, а джин-тоником баловался отец, когда я был мальчишкой.
- Нет, спасибо, я не могу пить, – ответил он.
Мне невдомек, почему он не может пить, – то ли прежние болячки тому виной, то ли нынешняя бестелесная сущность или что оно там еще, – но уточнять я не стал, лишь спросил:
- А кока-колу будешь? Или пепси? Мама по-прежнему предпочитает пепси. А может, аквариус? Отличная вещь. Знаешь такой напиток? [прим: Aquqrius – слабогазированный прохладительный напиток со вкусом лимона и апельсина, товар компании Coca-Cola]
Не так я представлял нашу встречу, совсем не так. Мне сотни раз хотелось встретиться с отцом, но, само собой разумеется, не в роли лоха, тупо рекламирующего газировку. Я уже выходил из комнаты на поиски воды, когда услышал тихий, спокойный голос, словно осуждающий меня за излишне ребяческое гостеприимство:
- Сядь и успокойся. Давай поговорим. Хочешь?
Отец сел на единственный в комнате стул, а я собрался пристроиться на кровати прямо напротив него, как вдруг осознал, что на мне средневековые рыцарские латы как у Железного Дровосека, которые не дают мне шевельнуться. Не говоря ни слова, отец смотрел на меня, и я заметил, что он выглядит бледным и усталым, как в последние годы жизни.
- Как поживаешь? Чем занимаешься? – поинтересовался он. Я попытался стащить с себя латунные доспехи, но не тут-то было, и я решил оставить все как есть.
- Нормально, работаю в лавчонке канцтоваров. Знаешь, типографию пришлось закрыть. Со всей этой компьютеризацией в нее приходилось вкладывать прорву денег, и мама подумала, что…
- Это я и сам знаю. Я имел в виду твои планы, что делать собираешься…
- А, ты об этом. Да вот подумываю, не нанять ли продавщицу и не купить ли большой копировальный аппарат и фотопечатную машину. Мне кажется, так мы заработали бы гораздо больше не только на репрографии. В магазин заходило бы больше народу, потому что за плату они могли бы пользоваться оргтехникой, но... – внезапно у меня пропало желание рассказывать и дальше; мои слова показались мне какими-то незначительными и пресными. – Словом, поживем – увидим.
- А как твоя невеста?
Вопрос отца сбил меня с толку.
- Невеста? – недоуменно переспросил я.
- Ну та девушка, что училась с тобой и часто звонила.
- А, Лурдес. Ты ее помнишь?
Отец поразил меня своими воспоминаниями. Вскоре после его смерти семья Лурдес перебралась в Валенсию, и наша связь оборвалась. Больше я ее не видел и думал о ней крайне редко.
- Вот-вот, она самая, Лурдес. До сих пор так и стоит перед глазами, как она держала тебя за руку в день похорон.
- Это было накануне. Думаю, ты еще...
Я неопределенно развел руками, показывая, будто он лежит. Мне было совестно говорить не о наших с Лурдес переплетенных ручках, а о смерти. Это все равно, что после ссоры снова встретиться с девушкой и, памятуя о прежней размолвке, сознательно избегать скандальной темы, боясь поругаться вновь.
- Лежал на носилках? – докончил за меня отец. – Словом, пока лежал в больнице или в морге, а не в гробу.
Я судорожно хлебнул каким-то чудом оказавшийся в моей руке джин-тоник.
- Брось, парень, – отец слегка наклонился ко мне и хлопнул по колену, – уж двадцать лет прошло, как я умер. Пора привыкнуть и говорить о таких вещах спокойно.
Умер? Кто? Главный герой события? Где? Где живут эти "спокойные" главные герои, пока мы, второстепенные, остаемся здесь, чтобы помнить их? Спросить об этом я не решился.
- Ладно, – сказал отец и встал, – значит, у тебя нет невесты.
- Сейчас нет, – смущенно признался я. – Не знаю, в чем дело... но девушки от меня сбегают.
- Они тебе нравятся, но в руки не даются, – то ли шутя, то ли всерьез заметил он, – как бабочки.
- Точно, – подтвердил я и умолк. Как я обзаведусь невестой, если в доме полно китайцев, а на мне эти убогие, нелепые доспехи? Не хватает только воронки на голове, чтобы быть похожим на персонажа книги "Удивительный волшебник из страны Оз".
- А в остальных комнатах вы что-нибудь изменили? – спросил отец.
Я снова глотнул джин-тоник, стараясь скрыть смятение, и с трудом поднялся, потому что железная кираса уже проржавела, а смазать ее некому.
- Почти ничего. Ты же знаешь – мама не слишком озабочена домашними делами.
- А ты?
- Это не мой дом, – вежливо ответил я, стараясь выглядеть убедительным.
Отец ничего не сказал, потому что мы уже стояли перед приоткрытой дверью его бывшей спальни, которую теперь занимает только мама. Она не любит спать при закрытой двери, объясняя это приступами клаустрофобии. Я забеспокоился, боясь, что лязг моих доспехов разбудит маму, а громыхали они отменно. Отец долго и пристально вглядывался в нашего пса, милейшего и добрейшего боксера, постоянно спавшего у матери в ногах, которого отец, естественно, не знал, поскольку умер двадцать лет назад, а пес живет у нас всего пять лет.
- Это не Монблан.
- Это Паркер. Лучше, чем Кросс, Монблан, Ватерман, Шиффер и все остальные, вместе взятые. [прим: Parker, Cross, Montblanc, Waterman, Sheaffer – известные фирмы-производители авторучек]
Эту шутку я повторял не счесть сколько раз, и люди, как правило, смеялись, но отец даже не улыбнулся.
- Монблана пришлось усыпить, – я вновь почувствовал себя на зыбкой трясине, – он был очень старый.
- А что у мамы с рукой? Вроде она забинтована?
- Мама упала.
Отец перевел взгляд на свою жену, овдовевшую двадцать лет назад: теперь она уже старушка, а он остался тем же мужчиной средних лет. Он смотрит на нее с нежностью и трепетной любовью, похоже, не замечая ни сильно изменившегося с годами лица, прежде такого красивого, а теперь морщинистого, ни дряблости слишком располневшего тела, ни загипсованной руки. Возможно, на том свете ни дряхлость, ни травмы вообще не беспокоят.
- Маргарита, любимая моя, моя бедненькая Марго, – шепчет отец. – Поцелуй ее за меня.
Кажется, визит подошел к концу. Я поплелся к двери, волоча свой неподъемный груз; кажется, что кираса налилась свинцом. В гостиной китайцы и сестра продолжали переворачивать все вверх дном. Отец прошел через комнату с олимпийским спокойствием, ни словом не упрекнув меня за хаос.
- Почему ты по-прежнему живешь с ней? Тебе уже тридцать семь, так ведь?
К чему он задал этот вопрос? Я озадаченно смотрел на отца. Он, как раньше, несколько раз ласково хлопнул меня по руке, но теперь мы оба взрослые и постепенно сравниваемся по возрасту. Я и сам знаю, что мне уже тридцать семь, но веду себя как юнец – бравирую, глотая джин-тоник и с нарочитой непринужденностью рассказывая отцу о дисках, о лавчонке, о канцтоварах, о нашей собаке, о матери, – юнец, прикрывшийся стальным листом, не похожим на нержавейку. Господи, как же тяжело! А может, я и в самом деле остался подростком, которого отец покинул, уйдя в мир иной?
- Расслабься, я просто пошутил. А ты ничуть не изменился, все такой же обидчивый, – усмехнулся отец и поцеловал меня.
И тут на меня нахлынуло давно позабытое чувство глубокой, искренней, оберегающей отцовской любви, полной понимания, терпения, величия, широты и безусловной поддержки. Любящее прикосновение отца заставило забыть о надетом на меня лязгающем металлическом панцире, и мне сразу стало легче. Я осознал, как сильно не хватало мне отца, и чего я был лишен.
- А твоя душа, Висенте, где она? Куда ты ее дел, сынок? Не унес ли ее черт? – спросил он, увидев мое бессмысленно-глупое как у дурачка лицо.
Рейтинг: 0
186 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
