На Спасской башне били куранты, а на Красной площади, по которой шла послевоенная весна, кого-то били милиционеры.
Сталин долго наблюдал в окно за милиционерами и курил трубку.
– Снова поймали террориста, – подумал Великий Вождь.
Когда милиционеры закончили, он отвернулся от окна и увидел сидящего в кресле Берию. Верный нарком самым наглым образом спал. Сталин двинул ему кулаком в скулу. Берия проснулся и жалобно простонал:
– За что, Коба?
– Было бы за что, убил бы, – ответил Сталин и спросил: – Что тебе снилось, Лаврентий?
– Белые берёзки, озеро и голые девушки в нём, Коба, – ответил Берия и громко высморкался в платок.
– Это хорошо, Лаврентий. И я люблю голых девушек, – сказал Сталин, тоже громко высморкался и спросил: – Ну, что там наши физики покоряют атом? Скоро будет готова бомба?
– Работают, Коба. Только я их всех бы пересажал. Слишком много воли мы им дали.
– За что?
– Ведут антисоветские разговоры, анекдоты про тебя сочиняют. Особенно Курчатов изгаляется.
– Расскажи. – Мне неудобно, Коба.
– А ты расскажи через неудобно раз тебя товарищ Сталин просит.
– Хорошо. Мне донесли, что на последней попойке Курчатов выдал следующее:
«Тут нашли человека, товарищ Сталин, в точности на вас похож! Лицо, усы, трубка...».
«Ликвидировать».
«А может, просто его побрить?».
«Можно и так. Побрить и ликвидировать...».
Сталин прошёлся по кабинету.
– Может, арестовать Курчатова и его компанию? – спросил Берия.
– Можно и арестовать, и ликвидировать мерзавцев, – ответил Вождь. – Только других таких мерзавцев у меня нет. Ликвидируем их и тогда созданием атомной бомбой займёшься ты, Лаврентий. А не сделаешь, я расстреляю тебя.
– Я не физик, Коба – испугался Берия. – Я в этом ничего не смыслю.
– И я не смыслю. А вот Курчатов смыслит. Так что пусть работает. Посадить его мы всегда успеем. Сталин снова прошёлся по кабинету.
– Кстати, как там наш Штирлиц?
– Сидит, Коба.
– Сидит? У этого слова два значения, Лаврентий. Можно сидеть НА…, можно сидеть В…
– Он сидит в обоих смыслах, Коба. Он сидит В лагере НА Колыме.
– И за что его посадили?
– За тесные связи с нацистской верхушкой.
– Серьёзное обвинение, – вздохнул Сталин. – Отправь ему посылочку от моего имени. Собери чаёк, копчёной колбаски, пряников и всё остальное, что полагается.
– Сделаем, Коба.
***
Штирлиц действительно сидел на нарах. В руках он держал кружку с чифирем и самокрутку и вёл неспешный рассказ о своей прошлой работе в Германии. Вокруг него сидели тесным кружком зэки и внимали его повествованию. Позади зэков стояли и сидели охранники. Среди них можно было заметить даже «кума» капитана Ванькина и самого «хозяина», начальника колонии майора Загибайлова. Конечно, Штирлиц рассказывал только о том, что не попадало под гриф «совершенно секретно». А поскольку вся его деятельность была страшно засекречена, то он попросту легковерным слушателям «заливал», «травил баланду» и «вешал лапшу на уши». Но лагерному народу нравились его байки.
– Как-то я выхожу поздним вечером с Мюллером из ресторана и говорю:
«Послушайте, группенфюрер, давайте снимем девочек?».
«Мягкое у вас сердце, Штирлиц, – ответил тогда мне Мюллер. – Пусть повисят до утра».
– Штирлиц, ты заливаешь, – обиженно заметил сидящий рядом Мюллер. – Я такого не говорил.
Да, группенфюрер Мюллер, бывший шеф всегерманского гестапо, страшный и коварный, тоже угодил в лагерь на Колыму. Первое время он проклинал и Штирлица, и себя за глупость, что предложил свои услуги русским, а не англичанам. Но после того, как благодаря стараниям Штирлица его назначили кладовщиком продуктового склада, он смирился со своей судьбой, сохранившей ему жизнь. Здесь, на Колыме, его не мог достать никакой Нюрнбергский суд. А уж когда он обзавёлся постоянной возлюбленной поварихой Нюшей, дамой в теле, то и вообще посчитал, что жизнь его удалась: и сыт, и ухожен, и обстиран, и никакие Гиммлеры и Кальтенбруннеры не стоят над душой.
– Не мешай слушать, «гестапо», – оборвали его нетерпеливые зэки. – Трави, Максимыч.
Возле Штирлица сидел юноша в круглых очёчках, совсем ещё мальчик, который старательно заносил все его слова в блокнот.
Штирлиц сделал глоток чифиря, затянулся дымком самокрутки, погладил юношу по стриженной наголо голове и сказал:
– Пиши, пиши, Юлиан. Освободишься, напишешь книжку обо мне. И не одну, много книжек.
Парень только мечтательно вздохнул. Ему оставалось сидеть ещё почти четыре года за то, что он использовал газету с портретом товарища Сталина в сортире по прямому сортирному назначению. Только как об этом узнали гебисты, оставалось для него загадкой, над которой он будет ломать голову всю жизнь. Став маститым писателем и знаменитым штирлицеведом, он спрашивал об этом виднейших сотрудников КГБ, но те только многозначительно улыбались: КГБ знает всё обо всех, но своих секретов не раскрывает никому.
– Давай, Максимыч, трави дальше, – послышались голоса нетерпеливых слушателей. Но появившийся в бараке капитан Кинжалидзе вместе с охранником втащил в барак большой фанерный ящик (1метр на 1 метр) и крикнул:
– Штирлиц, тебе посылка от товарища Сталина.
Все оторопело уставились на ящик, на одном из боков которого было чётко выведено: «Колыма, Штирлицу от тов. Сталина».
Штирлиц спокойно подошёл к ящику и штыком от винтовки, позаимствованным у охранника, вскрыл ящик и воскликнул:
– Гуляем, братва!
…А в это время на Спасской башне куранты били полночь, и на Красной площади милиционеры били очередного террориста.
Помочь сайту
Поздравления
весна, кого-то били милиционеры.
– Мне неудобно, Коба.
Сталин снова прошёлся по кабинету.
самокрутку и вёл неспешный рассказ о своей прошлой работе в Германии. Вокруг него сидели тесным кружком зэки и внимали его повествованию. Позади зэков стояли и сидели охранники. Среди них можно было заметить даже «кума» капитана Ванькина и самого «хозяина», начальника колонии майора Загибайлова. Конечно, Штирлиц рассказывал только о том, что не попадало под гриф «совершенно секретно». А поскольку вся его деятельность была страшно засекречена, то он попросту легковерным слушателям «заливал», «травил баланду» и «вешал лапшу на уши». Но лагерному народу нравились его байки. 
