ШТИРЛИЦ И ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА-2часть (7)

7. НАГРАДА

Жукову было плохо, очень плохо. Он всю ночь не смыкал глаз: не дала Зося. Кажется, так звали эту грудасто-жопастую девицу. Или Зоя. Не важно. Лихая девка. Только вот мысли в голове путаются, в животе бурчит, а в «кончике» появилась знакомая резь. Не впервые генералу было налетать на триппер. Сколько раз он зарекался не вступать в случайные половые связи! Сейчас бы в самый раз сгонять к лекарю, но приходится стоять перед вождём. А тут ещё эти немцы. Прут и прут.

С тяжёлым чувством Жуков наблюдал, как Сталин, не торопясь, разламывает папиросы, ссыпая табак в трубку, как этот табак приминает большим пальцем, как раскуривает трубку. Лицо вождя, лицо хорошо выспавшегося человека, было спокойно, будто и не шла кровопролитная война.

Но вот Сталин раскурил трубку и поднял желтоватые глаза, глаза тигра, на переминающегося с ноги на ногу начальника Генерального Штаба РККА.

– Вы, товарищ Жюков, зачем вчера вечером ударили товарища Тимошенко бутылкой по голове? Конечно, голова у товарища наркома обороны – сплошная кость, сотрясение головного мозга за неимением оного ему не грозит, но где уважение к старшему по званию и должности? Вчера вы ударили наркома, сегодня ударите меня, – в голосе Сталина звучали нотки осуждения лет на двадцать пять, а то, по условиям военного времени, и…

Жуков ощутил, как по коже пробежал мороз, а колени начали сгибаться.

– Товарищ Сталин, я защищался. Товарищ Тимошенко вытащил маузер, размахивал им. А в таком состоянии он мог открыть и пальбу на поражение, – попытался оправдаться Жуков.

– Я в курсе, что товарищ Тимошенко, изрядно поддав, склонен пострелять. Это у него повелось с Гражданской войны. Поэтому я под страхом смертной казни приказал ему заряжать маузер только холостыми патронами.

– Я не знал, товарищ Сталин.

– Закончим, товарищ Жюков, с холостыми патронами в маузере товарища Тимошенко. Ответьте мне на вопрос: кто вас надоумил отправить на фронт холостые снаряды? Вы полагаете, что немцев испугает один гром наших пушек?

– Это не я, товарищ Сталин, – испуганно воскликнул Жуков. – Это генерал Мерецков. Он сказал, что на складах скопилось слишком много холостых боезапасов, а боевые полностью исчерпаны. Заводы не поспевают…

– Мы попросим товарища Берию вникнуть в этот вопрос и найти виновных. А теперь доложите мне о том, что делается на фронте?

– Немцы наступают, Красная армия планомерно отходит на заранее подготовленные рубежи. Всё под контролем, товарищ Сталин.

– А вы не собираетесь наступать, товарищ Жюков?

– Для наступления нужны резервы, а их нет.

Сталин молчал. Он знал, что резервов нет. Вышли все. Разве что на Дальнем Востоке стоит несколько армий, сдерживая японскую экспансию на Север. Разве что…

Он подошёл к телефону и хотел поднять трубку, но аппарат опередил его и разразился звонкой трелью.

– Алло… – сказал Сталин. – Это ты Лаврентий. Лёгок на помине. Я собирался тебе позвонить… Да, заходи.

Положив трубку, он взглянул на Жукова, всё ещё переминающегося с ноги на ногу и спросил:

– А что если мы попросим товарища Берию освободить тысяч триста большевиков, сидящих в лагерях? Пусть не сидят, а воюют.

– Прекрасная идея, товарищ Сталин, – ответил Жуков. – Там немало кадровых военных.

Сталин снова замолчал. Он думал. Конечно, мысль отправить часть зэков на фронт, неплохая. Но не повернут ли они оружие против него, против товарища Сталина? Пусть Берия их всех перетрясёт. Даже если наберётся сто тысяч, неплохо.

В кабинет вошёл Берия. Лицо его сияло, как луна в полную свою фазу.

– Чему ты радуешься, Лаврентий? – поинтересовался Сталин.

– Получил хорошую информацию от Юстаса, товарищ Сталин, – ответил Берия, вынимая из папки бланк шифрограммы. – Япония не вступить в войну с нами до того дня, пока немцы не возьмут Москву.

Сталин взял шифрограмму, прочитал её.

– Это хорошая информация, Лаврентий, – задумчиво проговорил Сталин. – Значит, мы можем снять с Дальнего Востока несколько дивизий, чтобы защитить Москву. Обрадовал нас товарищ Юстас. Полагаю, Лаврентий, он заслужил орден Боевого Красного Знамени. Ты не возражаешь? Товарищ рисковал жизнью.

Берия не возражал.