По вечерам они любили рассаживаться вокруг большого камня с плоским верхом, который предки нарекли непонятным словом — трибуна.
Сегодня беседа, как и вчера и позавчера, началась с обсуждения традиционного вопроса: — почему племя зовётся странным словом Писатели. Кто такие писатели, не знал никто. Вождь по имени Графоман утверждал, что это слово священно и в будущем, через миллион лун и солнц оно, не всем конечно, но кое-кому будет приносить доход. Что такое доход до конца объяснить не мог, но утверждал: — это, когда вкусно и сытно.
Затем первобытные люди переключались на «перемывание косточек» особям из соседнего племени, тем, которые при встрече вместо обычного «Здрасьте», били себя в грудь и выкрикивали странное слово Критик.
Больших сражений между племенами, слава богу, не случалось. И не из-за того, что численность Писателей превышала количество соседей многократно, а из-за разных вкусовых пристрастий.
Критики с малых лет были заядлыми антивегетарианцами. А всё потому, что их вождь, Великий Редактор, обладал таинственным знанием. Был сведущ в запредельной области первобытного человеческого познания и отличал по вкусу продукты аэробного брожения от анаэробного. А посему, время от времени, запирался в персональной пещере, готовил зелье, именуемое трудно произносимым словосочетанием «Уксус винный». Соплеменники поливали им случайно забредшего на их территорию одинокого писаку и жарили несчастного на медленном огне, выкрикивая при этом странное заклинание: «Каннибалы не мы. Мы не каннибалы, а просто первобытные мясоеды».
Графоман рецепта уксуса не знал и, топая босыми ногами, утверждал, что употреблять в пищу надо исключительно коренья, лежащими под ногами, а по праздникам исключительно полезно понюхать траву.
Соплеменники внимали вождю, но с завистью посматривали в сторону лежбища Критиков. Оттуда нахальный ветер приносил ароматный запах, жарящегося деликатеса.
***
В тот злополучный день вождь-веган, в очередной раз внушал подчинённым, что грызть мясо это грех. Что такое грех не объяснял, велел верить на слово. Ибо его, то бишь живую плоть, надо добывать, следовательно, охотиться — трудиться. А коренья растут сами по себе, да и трава зелёная тоже. Хочешь голыми руками выковыривай, а хочешь соседа по пещере заставь, предварительно обыграв несчастного в буриме2.
И вдруг произошло неслыханное. На трибуну, пыхтя и фыркая, взобрался толстый писатель по имени Самоед.
Ладно бы вскорабкался, это полбеды. Он, нахально перебив вождя, завопил во всё горло:
— Доколе? Я к вам обращаюсь! Доколе мы будем вдыхать этот бесподобный запах, прилетающий сюда из соседнего селения? Чем пахнут наши коренья и трава?
— Корньями и травой! — гаркнули снизу.
— А чем пахнет их еда? Кто знает?
— Ммясом, — промямлили писатели.
— Кто его хочет, поднимите руки! — при этих словах оратор первым вскинул вверх сразу две. И увидев под собой колышущийся лес грязных ладоней продолжил:
— Так чего же мы ждём? Нас ведь тьма тьмущая! Пойдём и отымем! И сожрём на месте.
— Изымем! Сожрём! — вторили снизу.
— И женщин их, белокурых, тоже того, отымем, — пискнул худющий писатель, стоящий поодаль, — они такие ап, ап, аппетитненькие.
— Вперёд! За мной на ненавистных Критиков! Айда! — орал Самоед, слезая с камня.
— За ним, бегом марш, — в разнобой кричала толпа, топчась на месте.
Пробежав полпути одинокий писатель оглянулся и крикнул:
— Ну что же вы, давай, догоняй!
— Сейчас, конечно, а как же, мы только вот, — отвечали соплеменники, по удобнее рассаживаясь вокруг трибуны.
***
Племя Критиков было ошарашено. Ещё бы! Вкусненькая, толстенькая еда сама спешила к ним, не жалея ног.
Добычу нежно гладили, привязывая к вертелу и обильно поливая итогом анаэробного брожения, то бишь уксусом.
— Ты, мил человек, не боись. Мы тебя быстро съедим, без мучений, — как мог, успокаивал добычу Великий Редактор. —Посиди тут, на солнышке до заката, чтобы кожа как следует элексирчиком секретным пропиталась. А тем временем наши женщины сольки со стен пещерки наскребут.
И тут вождь критиков произнёс фразу, которую Самоед в жизни ещё ни разу не слышал: — Ибо шашлык без соли:
— деньги на ветер. Ты потомись, а мы наш ритуальный, критический танец исполнять будем: и гостю незваному приятно, и нам для поднятия аппетита полезно.
Вечером того же дня
Крутясь на вертеле Самоед орал, что есть мочи, в сторону стойбища своего племени:
— Эх, вы! А ещё Писатели! Я хотя бы попробовал! Попытался!
Стоящие рядом светловолосые критикессы обмахивали жертву большими листьями и кидали томные взгляды в сторону племени Писак. О чём они думали, то нам, мужчинам, неведомо. Ибо дамочки были первобытными, и сами ещё не знали, чего конкретно хотят. Не то, что нынешние особи женского пола. Мужчины, творцы, вы со мной согласны?
1— Сбраживание представляет собой последовательность процессов, посредством которых микроорганизмы разрушают биоразлагаемый материал в присутствии кислорода 2— Буриме (фр. bouts-rimés «рифмованные концы») — литературная игра, заключающаяся в сочинении стихов, чаще шуточных, на заданные рифмы
Помочь сайту
Поздравления
