Темнота и холод. В голове словно пересыпаются песчинки и тихий этот шорох невыносим.

- Где я?

- Во мне, Кальт, - спокойный, уверенный мыслеголос Биссенджара, - Не пытайся шевелиться. Я тебя подлечу.

Холод отступает, становится легче дышать. Теперь начинает чувствоваться тело – саднящее, избитое, усталое. По нему прокатывается теплая волна, вымывающая боль, перед глазами начинают плясать белые круги, точки, линии. Во рту появляется противный привкус. Кальт чувствует у своих губ край чашки, разжимает губы, глотает горький отвар. Исцеляющая волна из теплой становится нестерпимо горячей, обжигает все тело. «Сейчас пройдет», - успокаивает Биссенджар. И правда, жар уходит, становится легче дышать, пляшущие перед глазами круги исчезают.

- Зачем ты закрывал нас собой? Мы сильнее и быстрее людей.

- От зачарованного болта тебя твоя сила не спасла бы. Я так и надеялся, что они не станут стрелять, боясь зацепить меня. Я должен был прикрыть, не забывай, что мы – семья. – Слабый отблеск улыбки на губах человека.

- Но они едва не убили тебя после. За что?

- Наверное, за то, что я лишил их надежды.

- Теперь ты захочешь мстить? У вас, кажется, так принято?

- Нет. – Кальт попытался открыть глаза. Веки тяжелы, непослушны.

- Они тоже моя семья. Они делают то, что считают правильным. Помнишь, Хасса рассказывала мне о Выборе? У нас он тоже есть. Одни выбирают сопротивление и смерть, все же надеясь на лучшее, я выбираю жизнь без надежды. Кто прав, Биссенджар?

- Я не знаю.

- Я тоже.

- Кальт, я пока побуду с тобой. Если станет хуже, я смогу помочь.

Что-то мокрое коснулось разбитого лица. Кальт, наконец, разлепил глаза. Настя осторожно счищала с него сгустки засохшей крови. Он лежал на каменном выступе, покрытом шкурой, в «очаге» потрескивал костер, нагревая воду в маленьком котелке. Хасса растянулась у входа, перегородив проем и обеспокоенно глядя на человека. Кальт потрогал языком десны и недосчитался двух зубов. « Могло бы быть и хуже», - проскрипел он, пытаясь улыбнуться. – «Сама Светлая Анастасия в сиделках и скальды в охранниках. Когда я о таком мог мечтать?»

- Значит, жить будешь, - с облегчением вздохнула Настя, отворачиваясь.

- Конечно. Я проживу еще сто лет и умру, занимаясь любовью с красивой девушкой! – Кальт попытался встать и увидел, что раздет. Начисто.

- Настя, ты лишила меня невинности, пока я был без сознания! – вознегодовал он, вспомнив первую встречу с ней. Он попытался завернуться в жесткую негнущуюся шкуру, на которой лежал. – Хасса, куда ты смотрела!

- Я поддерживала твое сердце, дурачок. – Хасса всхлипнула, - когда тебя отец принес сюда, ты был мертвее, чем тогда я. Нам нужно было тебя раздеть, чтобы поставить сломанные кости на место.

Кальт почувствовал ее недетскую печаль, усталость и опустошенность.

- Ты не хотел жить, - сказала Настя, протягивая миску с бульоном, - когда Биссенджар делился с тобой жизнью, ты несколько раз отвергал его.

- Ты сказала – Биссенджар? Я не называл тебе его имени.

- Я сам представился, - казалось, Биссенджар устало улыбается, - твоя женщина очень восприимчива. Она смогла установить контакт. И очень хотела помочь. Трудно заставить жить, если ты сам этого не хочешь. Но она нас убедила.

Легкий, как дуновение ветерка, едва слышный смех в голове, чувство облегчения и радости.

- Настя?

- Да. Впустишь меня?

Прошло немного времени.

- Какая ты… необычная, Настя.

Смущение и искреннее участие закружили Кальта в своем круговороте. « Не так сильно, Настя, - вспомнил он Хассу, - скальды очень чувствительны к нашим эмоциям. Ты можешь причинить боль». Кальт закрыл глаза и увидел всех: молчаливого мудрого Биссенджара, восторженно-удивленную Настю, Хассу – своенравную, озорную, и еще двоих. Алита –старая, полная добродушия бабушка Хассы, и Врос – ее сводный брат, совсем юный, едва начавший менять цвет шерсти. Они не делали попыток заговорить. Кальт мысленно обнял всех, посылая свое тепло и благодарность, и почувствовал ответную приветственную волну. « Как хорошо, - подумалось ему, - кажется, я не устал бы находиться в контакте вечно». Ему словно накинули на плечи тяжелый согревающий плащ, сотканный из одобрения и поддержки. Но, непривычный к множественному контакту, Кальт устал очень быстро, и, извинившись, оставил в голове только Настю.

Перед угасающими углями сидели напротив друг друга обожженная женщина и искалеченный мужчина, и, закрыв глаза, все говорили, говорили обо всем, узнавая друг друга. Зимний лес с удивлением прислушивался к новой, необычной частичке этого Мира.