25. Как Яван с Сильваном первое задание выполняли

11 октября 2015 - Владимир Радимиров

На следующее утро, когда Ваня с компанией ото сна встали и чаи гоняли, тут как тут и Ужавл заявился, не запылился. Поздоровался он с Яваном вежливо, а с прочими небрежно, а потом рожу спесивую скорчил и голоском противным застрочил:

– Слушайте все!.. По велению его величества Чёрного Царя, надлежит вам, Яван Говяда, незамедлительно за выполнение первого задания приниматься! Вы обязаны: где бы там оно ни было, в Пекельном городе или в его окрестностях, в домах-теремах или на ровной местности, спрятавшуюся от вас невесту найти и до темноты к его величеству привести! А ежели вы сиё задание не исполните, то звания жениха в тот же час лишаетесь и куда хотите, туда и отправляйтесь, ибо вам тут более никто не будет рад!

Обвёл пройдоха Ужавл собравшихся довольным взглядом, хитро усмехнулся, вокруг повернулся да и был таков.

А Яван и призадумался. И так и эдак он прикидывал, и на авось даже рассчитывал, и головою всяко думал, но ничего путного не придумал. В прятки-то играть не штука́ – да уж больно площадка для игры велика, как тут найдёшь эту харахору Борьянку, тряхани её лихоманка! Посмотрел Яван на притихших товарищей, а они головы вниз повесили, выглядят не шибко весело, плечами виновато пожимают, а чего подсказать, не знают.
Один лишь Сильван гора-горой восседает и невозмутимо на всех поглядает.

– А чего скисли-то? – вопрошает лешак товарищей. – В чём, не пойму, проблема?

Ванька аж со стула чуть не упал.

– Да ты чё, Сильван, – в возмущение он впал, – в самом деле что ли болван?! Где ж Борьяну-ту в этом городу́ найдёшь? Да тут и за год всего не обойдёшь! Прямо хоть с горя стреляйся или прямиком домой отправляйся...

– Ну, год не год, – спокойно Сильван отвечает, – а часика этак... за два до того места, где спряталась твоя невеста, довести берусь. За стенами городскими она схоронилася, в чащобище лесной притаилася, – ну да меня-то ей не обмануть. Айда, братка, в путь!

Обрадовался Ванёк, на ножки – скок, живо собрался и на выход подался. И громила, вестимо, с ним. Вот вышли они из чертячьей гостювальни и двинули себе по улице прямоходом, куда Сильваново чутьё их вело. Народу праздного на тротуарах было маловато, так – одиночки какие-то куда-то спешили, и всё. Было ещё рано, да и праздник, видимо, миновал, и будни начались, вот зеваки и перевелись... И чем они тут, мозгует Ваня, в домах своих занимаются? Непонятно... Ну да Ванюхе, по большому счёту, на этих чертей было наплевать, потому как у него одна в уме была задача – как задание выполнять…

С часик они до границы города добирались: где пешочком пройдутся, а где и на лентах самоходных проедут. Небыстро, в общем-то, шли да ехали, дороги не зная, но всё ж таки вышли следопыты нашенские на какую-то захудалую окраину. Глядят они озадаченно, а далее вроде нету ходу – тупик впереди, и никакого проходу. Одна лишь защитная стена была видна, и парочка биторванов возле неё ошивалась.

Увидали стражники Явана с Сильваном, меж собою переглянулись и во фрунт перед ними вытянулись.

– Чего изволите, господин Яван? – оба в один голос рявкнули.

А Яваха им: так, мол, и так, корефаны-биторваны – желаю, дескать, из города выйти да по местности хочу пройти...

– О, ничего нету проще, богатырь Яван! – заявляют биторваны, ухмыляясь, и один из них кнопочку на стене нажимает.

В тот же миг – только вжик – и в стене проход возник. А за ним слобода лядащая замаячила. Вышли путешественники наши наружу и без промедления тронулись в том направлении, куда лешачье чутьё их вело. А вело оно их за село. Ну, конечное дело, толпища здешних убогих чертей и гурьбища чертячьих детей их до самой пустыни сопровождала, и вся эта орава, на известном отдалении держась, свистела, улюлюкала и орала. А вскорости и сама пустыня началась. Черти далее их преследовать не стали и помаленечку все отстали, а Яван с Сильваном по песку да по безкустью ломанулись вдаль без устали.

– Верно хоть идём-то? – Ваня лешего донимает.

А тот его успокаивает: мол, не боись, Говяда – идём как надо. Шли-шли, шли-шли... Далёконько уже ушли. Наконец спускаются они в некую огромную ложбину или в межгорную долину, а там, куда ни глянь, такущая чащоба дремучая скучилась, что ни в сказке сказать, ни пером описать, ни топориком вырубить...

Вот же ещё странный лесок, заметил про себя Ванёк – он и низок и высок, замшелые стволы растут дюже густо, а в кронах-то совсем пусто, ни одного листика нигде нету, одни сучья корявые сплелись, да лианы завились.

А валежнику-то гниловатого, коряг всяческих бревноватых – уй! – прямо не протолкнуться! Да ко всему вдобавок на валунище можно было то там, то тут натолкнуться.

Короче, нету путного пути – ни проехать, ни пройти!

А ведь надо всё ж идти-то, потому как по лешачьему уверению, вне всякого сомнения, Борьяна схоронилася где-то здесь, в этом самом чёртовом лесе. Сильван постоянно о том утверждал, покуда в чащобе безмолвной плутал.

«Вот, – говорит он, – вроде что-то чуется с той сторонушки…» Попёрли они туда – ага, дудки! Видно, чего-то Сильван напутал. Потоптался он недоумённо, а потом Явана за локоток берёт и в другую сторону его ведёт. Пошли... Прут сквозь трещобу как будто шибко. Через полчаса приходят – опять ошибка.

Ходили они там, ходили, бродили-бродили, плутали-плутали и под конец так устали, что еле уж лезли, а Борьянки-то – нет как нет. Ну нигде стервозы хитрой не видать, растакую её в гриву рать!

Наконец, порешили они дух чуток перевести, а то ноги уж нейдут, будто на них путы, – а недалече ведь и вечер, – только хвалиться им пока нечем. Возле большущего дерева на камень замшелый бродяги наши присели, к стволу корявому спинами привалились да не на шутку и призадумались. Мысли-то невесёлые их прямо гложут: что тут делать? – ума не приложут.

И тут вдруг Сильван к Явану голову поворачивает, глазёнки в удивлении выпучивает и шепчет еле слышно:

– Тс-с-с! Тут она, Ванюха! Шевеление ейное чует моё ухо…

И на ноги проворно подхватывается. А затем на сук ближайший – прыг, и к макушке по ветвям – шмыг-шмыг-шмыг!

А наверху что-то вроде дупла чернелося. Сильван до дупла долез, руку внутрь засунул аж до плеча самого да и принялся там не спеша пошаривать.

Шукал он там шукал, шурудил-шурудил, и наконец чего-то вроде ухватил. От боли, правда, вскрикнул да от гнева рыкнул, зато выволок из дупла... не сову и не орла, а... прехорошенькую такую белочку златохвостую.

– Вот она, Ваня, твоя заноза! – заорал леший на весь лес. – Ишь, прощелыга, куда залезла! В белку, видишь ли, превратилася и в дуплецо забилася, да не просто так себе устроилась, а гнёздышко из одурень-травы соорудила – вот её телесные излучения сия трава и экранировала. Только врё-о-ошь – меня не обманёшь!.. У-уй, ты ещё кусаться тут будешь!

Кубарем великим леший с дерева скатился, крепко добычу за хвост держа, и на землю спрыгнул тяжко. И хотел уже было пленницу острозубую об стволину шибануть, потому что тяпнула она его знатно, но Яваха верзиле мохнатому расправу над белкой чинить не дал. Живо он зверушку у него отобрал, весело ей подмигнул, по носику слегка щёлкнул, в мордочку цокающую дунул и... в торбу засунул.

– Надо нам поспешать, Сильван! – поторопил лешака Яван. – Позамешкались мы с этими поисками, а уж скоро и срок...

Пришлось им совершить до города марш-бросок. Так вперёд они понеслись – и откуда только силы взялись!

Вскорости подбегают они к тому самому месту, где проход им был оставлен – а его-то и нема! Сплошная вокруг виднелась стена, и никакая лазейка не была видна. А уж смеркаться-то начало. В царские палаты до темноты ведь попасть было надо, а то проиграл наш Говяда. Уговор-то дороже денег – уйдёт тогда Ваня пустенек.

– Ну, это мы ещё поглядим! – Ванька себя взъярил.

Да, подойдя, ка-а-к шарахнет по стенке палицей! И такой гул да гром от удара сего пошёл, что в ближайших лачугах стёкла из окошек повылетали, а за ними и черти кто куда заскакали.

Враз наверху нечто вроде бойницы отворилося, и в том отверстии взбешённая чертячья морда появилася.

– А ну прочь пошли, босяки! – не своим голосом биторван из дыры взвизгнул. – Кому говорю – отойдь! Не велено никого пущать! Давай-давай!..

У Явахи аж глаза округлились от негодования.

– Это как так не велено, басурман ты рогатый?! – гневно он вскричал. – Не ты ли сам поутру нас выпускал, а?! А ну-ка, гад, отворяй ворота живо, а то до тех пор по стене молотить буду, покуда её не сокрушу и весь ваш поганый город не порушу! Ну!..

Только чёрт полосатый не уступает – знай своё, паразит, гнёт. Затрясся он от злости, а потом наклонился – и какую-то палку пустотелую наружу суёт.

Да вдобавок ещё и орёт на всю округу:

– Вот попробуй только, разбойник, сунуться! Я те так пальну, что на твоём месте даже пепла не останется!.. Пошли вон! Кому говорю! Порожняком пущать вас не приказано. Где Борьяна-княжна? Нашли?.. Вот отседа и ушли!

«Ах, вот оно что!» – смекает тут Яван. – Ну, – думает, – я и болван!» Развязал он тесёмку на сумке, руку внутрь засунул да за хвост белку цокающую и выволок.

Потряс Яваха златошерстую красавицу на весу и говорит как ни в чём не бывало:

– А это ты видал?! А ну открывай ворота, нахал! И ежели огнём в нас по дурости пальнёшь, то тогда и её сожжёшь, а за такую службу пожарную тебя царь-государь не пожалует – душеломка тебе светит, пожалуй, это уж как пить дать... Отворяй, говорю, тать!

У служивого сторожа от Явановых слов аж всю рожу перекорёжило. Моментально он свою трубу огнемётную уволок, подобие улыбочки на гнусной личине скроил и ворота незамедлительно отворил.

А затем вниз он шустро спускается и пред Яваном подобострастно преклоняется.

– Лопни мои глаза! – вопит гнусаво. – Да как же я княжну Борьяну не признал! Отчего я, дубовая башка, не догадался, что ваш уловец, господин Яван, в сумочке обретался! Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! Бей-колоти меня, богатырь, наказывай, – только его величеству про меня не сказывай!

– Да на фиг ты мне нужен! – буркнул Ванька угрюмо, чёрта с дороги отпихивая. – Уйди прочь, прохвост, и впредь будь умнее – глядишь, и душа будет целее!

Вышли Яван с Сильваном в город, намереваясь первую попавшуюся самоходку захватить и её владельца попросить, дабы до замка царского их с ветерком домчал, а тут глядь – ёж твою маковку! – проныра Ужавл откуда-то нарисовался. Видать, он поблизости где-то ошивался. Увидал ушлый чёрт Явана спешащего, заулыбался эдак слащаво, а потом картинно нахмурился и стражников начал хаять почём зря. Ах-ах-ах, заявляет, какие эти биторваны конченные грубияны: напились, сволочи, пьяны и не пущают самого Явана! Их-де непременно надо будет призвать к ответу, а то никакого с ними сладу нету. Он, мол, Ужавл, пытался их урезонить вишь, да ничего у него с того не вышло, кулак им в дышло, потому что они ему не подчиняются, вот над добрыми людями и изгаляются...

Яван, сию брехню в уши пихая, лишь усмехнулся сначала, а потом говорит, прикалываясь: верю, мол, тебе, Ужавл, потому что глаза у тебя честные, так что любые упрёки в твой адрес неуместны.

– Давай-ка, – торопит его, – погнали быстрее, а то уж стало почти темно, и царь заждался нас давно.

А самоходка Ужавлова невдалеке притулилась. Вот они втроём в неё заскочили, водила вопилку какую-то включил, и аппарат сей волшебный на пределе своей прыти к замку заколесил.

Практически мигом туда домчались! Уж совсем почти смеркалось – пара какая минут до ночи всего осталась. Яваха, не мешкая, котомку в охапку схватил и по коридорам знакомым сломя голову припустил. Через минуту с небольшим к дверям в палату тронную он подлетает, а там сановник прежний стоит, двери собою городит и Явана внутрь не пускает. Ну да Ванюхе некогда с ним было валандаться – считай, последние мгновения до срока уже истекали. Пихнул он чёрта к лешему от себя, а сам двери широко отворяет и без доклада в залу вступает.

Заходит туда, глядь – а там, кроме царя рогатого, при полном параде на троне восседающего, ещё целая когорта вельможных чертей собралась. Справа, значит, Управор на низком кресле мрачнее тучи посиживал, слева Двавл лисою хитрою на Ваню глядел, а впереди ещё с десяток чертей, в две шеренги стоя, вытянулись, от царя до Вани как бы проход образуя и ни слова притом не сказуя.

– Успел-таки! – процедил царь неласково. – Да ты, Говяда, я вижу хват – тебе сам ангел не брат!

– Так точно, ваше величие! – гаркнул Яваха нетихо, но соблюдая правила приличия. – Первое ваше задание сполнено. Дочку вашу, княжну Борьяну, мы словили и в наилучшем виде сюда доставили. Получите!

И выволакивает из торбы белочку златохвостую. На весу он её чуток подержал, всей компании нечестной трофей показал и, перед тем как зверушку пустить, в мордашку её поцеловал. А она, шельма злая, зубёшками за носяру Ванькину – хвать! Сердито весьма верескнула, из рук его на пол скользнула – и ну на месте вертеться волчком. Да эдак-то шустро и быстро, что и не углядишь-то!

И вдруг Яван с удивлением зрит, что на месте белки золотохвостой девка пышноволосая юлою юлит! Вся как есть была она голая или, лучше сказать, обнажённая и по виду совершенносложённая: до того телом ладная да складная, что у Явахи даже челюсть от неожиданности отвисла и чёрт те что пришло на мысли.

Борьяна то ж была – кто ж ещё-то!

Ваня и без того её любил горячо, а тут от лицезрения ейных прелестей вся кажись кровушка в нём вскипела. Быстро он в сторону отворотился, чтобы невестушку свою зря не смущать, и даже ладонью для верности прикрылся, а та наконец вертеться волчком перестала, дико сердитою на лицо стала, взвизгнула точно сирена, ногою во гневе топнула, волосами распущенными тряхнула, глазищами огненно сверкнула и... быстроногою серною прочь улепетнула.

– Ну что ж... молодец... хвалю, – безо всякой радости в голосе Черняк из себя изрыгнул и ледяным взором в Явана вперился.

А тот в ответ ему улыбнулся, суровости царской словно не замечая, да и говорит:

– За похвалу, конечно, благодарствую, ваше величество, только это... позвольте мне уйти, а то я притомился в пути. Легче, наверное, было бы иголку в стоге сена найти, чем сыскать вашу любимую дочку. Ох и ловка она на всякие заморочки!

Чёрный Царь одними губами лишь усмехнулся, а Управор страшный взгляд на Ваню метнул и глаза бешено сузил.

Один только Двавл вполне по-человечески на него глядел и ни струнить, ни пугать его, как видно, не хотел. Он даже Ване головою по-дружески кивнул и лицо ему по-свойски улыбнул. Остальные же присутствовавшие вельможи, повернув свои невозмутимые рожи, со скрытым любопытством в глазах расейского богатыря изучали и силы его секрет понять чаяли.

– Ну что же, ступай, Яван, – молвил царь повелительно, – отдыхай пока, развлекайся и молодецких сил набирайся, ибо они тебе вскоре понадобятся – не за горами и второе моё задание.

Ну, наш витязь царскому величеству слегка поклонился, спиною к нему оборотился да и пошёл себе прочь, потому как лицезреть этот сходняк было ему невмочь. Свора то была воров, али пауков ядовитых куча! Подалее от таких держаться будет лучше.

Вышел Яван во двор, в самоходку уселся устало и большой палец Сильвану показал: всё, мол, путём, братан – всё как надо! Потом велел он шестёрке Ужавлу подаваться в гостювальню, ибо мечтал Яван втайне о своей опочивальне. Ночка была уже темным-темна. Город огнями разноцветными украсился, а прохожих и проезжих на улицах почти не встречалось, поэтому самоходка беспрепятственно до их резиденции домчалась. Поднялись Яван с Сильваном к себе, а в апартаментах никто и не спит – все соратнички в нетерпении маются и ушедших дожидаются.

То-то радости им было, когда Яваха об успешном завершении предприятия ватаге доложил. Все ура закричали и Явана принялись качать.
Сильвана, правда, не подняли.

А тот один из всех не ликует: рожу чуток в улыбке помял – и вся-то радость.

Подождал он терпеливо, покуда братия малость угомонилась и с такими словами к Явану обратился:

– Эх, брат Ваня, брат Ваня – радоваться нам ещё рано! Скажу я тебе по дружбе – службишка то была, не служба. Ты маленечко погоди – служба будет впереди.

И как-то после Сильвановых слов бурное их веселье на нет сошло. Нагнал хмыреватый лешак на дружинников весёлых заботу и победу праздновать отбил у них охоту.

Присутствующие чего ему ответить не нашлись да помаленечку спать и разошлись.

Регистрационный номер №0311416

от 11 октября 2015

[Скрыть] Регистрационный номер 0311416 выдан для произведения: СКАЗ ПРО ЯВАНА ГОВЯДУ.

Глава 25. Как Яваха на турнире жениховский ранг добыл.

Впереди, между зданиями несколько измельчавшими, но блеску отнюдь не потерявшими, показалася большущая квадратной формы площадь. Яван, Бравыр и вся честная компания на ту сторону середь народного скопища пробралися и видят такую вот картину знатную, для себя весьма приятную: вокруг площадки с песком, специально видно для боёв приготовленной, видимо-невидимо разношёрстной публики собралось. Черти и чертовки на табуретках кучно там сидели, шумно зело галдели и зрелища нетерпеливо дожидалися. А на самой площадке и возле неё большая гурьба здоровенных сгрудилась бугаёв, не иначе как бойцов, бравых видом и рослых молодцов.
– Ну и женихов понаехало! – возмутился громко Бравыр. – Ишь, бездельники, понапёрли! Хэт! Как прямо мухи на мёд. Да что ни харя – то конченый урод!
Подойдя ещё ближе и распихав зевак, сплошной стеной вокруг площадки стоявших, они наконец к месту сборному пробились и на площадке той очутились.
– Ну что, Буйволина – бывай! – Бравыр Явану по могучему плечу тут хлопнул и пробурчал грубовато. – Удачи тебе я не желаю, потому как сам в сём махалове победить хочу зело, ну... да уж как судьба повернёт. Надеюсь, она нас лбами с тобой не сведёт…
Тут они и разошлись. И как раз в это самое время вся орава женихов громадных порасступилася, и в кругу судейская, надо думать, бригада появилася. Три дородных чёрта в одинаковой полосатой одёже и со строгими выражениями на рожах в свистки громозвучные засвистали и к тишине поелику возможной всех присутствующих призвали.
А один из судей, по всему видать что старшой, потому как был он самый большой, тонким неожиданно голоском завопил:
– Па-а-прашу уважаемых женихов не суетиться и на регистрацию да жеребьёвку заявиться!
А этих самых женихов не менее чем сотня тама была.
Оглядел их Ваня со вниманием и ни одного слабака по виду не обнаружил – все были как на подбор: плечистыми да мускулистыми, загорелыми да закалёнными, с лицами весьма твёрдыми, грубыми и суровыми – очевидно, что на всё готовыми. Один-другой из них был без рогов, но в основной массе народ оказался шибко рогатый, а в придачу к тому ещё и усатый, а кое-кто даже бородатый. У некоторых рога торчали, как у баранов, у других – как у козлов, а у третьих – как словно у туров.
Импозантные были всё натуры...
За малым исключением, одеты могучие бойцы были скромно, непритязательно, без лишней роскоши: в плащи, повязки, штаны да хитоны. Очевидно, кичиться блестящим платьем середь них почиталось неприличным и дурным тоном. Так что Яван со своей разношерстной кодлой ничем, пожалуй, в этой дюжей толпе не выделялся – равным среди равных он там казался.
А и неплохо – кому, скажите, охота видеться лохом?
Вскоре и Яванова очередь заявлять себя подошла. Как и прежде, Бравыру представляясь, он себя Буйволом назвал, а откуда он родом – не сказал. Заявил, что, мол, прибыл издалече, потому как в знании местной географии похвастать ему было нечем, и акромя Козьего острова, нефига было и сказать.
Да и когда ему о том было разузнать?
Только и так сошло – видать везение полосой пошло. Записали Ванька как Буйвола Широкие Плечи, грядущего, стало быть, издалече.
И попался ему жребий первым биться.
Все Явановы спутники такому номеру стали дивиться, говорят – не иначе нам свыше знак в ём: зараз всех как есть тут и побьём!..
Да только и супротивнички не лыком были шиты: тёрты все были да биты, в боях закалёны, а в битвах умудрёны. Вона какие все грозные!
Поединки предстояли сурьёзные.
Среди прочих бойцов один лишь единственный заметно в худшую сторону выделялся. Телосложения он был не ахти какого, зато гонору – хоть отбавляй. Сам-то с виду кривляй да вихляй, манерами зело обходительный, а лицом – презрительный. И одет он оказался чересчур уж роскошно и от других отлично, что для звания бойца не совсем-то было прилично.
И только лишь жеребьёвка завершилася, как энтот хлюст голос вдруг возвысил и всеобщего внимания к персоне своей попросил.
– Я, – говорит, – исходя из наших вековых традиций, не желаю собственноручно здесь биться и заместо себя поединщика сильного выставляю, коего почтенной публике и представляю. Вот он – прошу бояться и жаловать!..
И в сей момент неожиданный такая с трибун на арену спустилася громила, что прямо вилы!
Едва не с самого Сильвана был он ростом, а в ширину чуть ли не как в длину! Голова же – в точности с бочонок величиною у него была и такая тупая, свирепая да страшная, что не приведи боже сойтись с ним врукопашную!
По толпе бойцов ах да ропот недовольною волною прокатилися. «Это же сам Бегемова́л!..» – шёпот Ваня услыхал.
– Позвольте представиться! – хорошо поставленным голосом хлыщ тот напомаженный толпе объявил. – Моё имя Мерзавл, я с Серебряного острова главырь, сын Ужасавла, тамошнего властителя, а этот бояр заместителем моим на сём турнире назначается. Это добрый наш амбал – ярбуй Бегемовал! Аплодисменты, аплодисменты, граждане!..
Да ещё и расхохотался, скотина такая, остальных женихов таким манером допекая.
– Не положено!
– Нету такого в правилах!
– Ага!
– Ишь же хитрец какой выискался!
– Сам давай бейся!
– Не дозволять!..
Отовсюду неслись возгласы недовольных женихов. А этот самый фраер, на стульчик, кем-то из его обслуги поданный, сел, ногу на ногу вальяжно закинул, слюною сквозь зубы цыкнул, и взгляд презрительный на орущих злыдней кинул. Да ещё и рожу самодовольную сквасил, халявный жених.
Ну, тут уж все, почитай, взбеленилися.
К судьям бойцы в ярости подступились, справедливости у них требуя, и так их со всех сторон сдавили, что те, не выдержав напору очевидно, вот чего постановили:
– Поскольку права выставлять заместо себя другого бойца никого из чертей лишить невозможно, ибо это есть традиция наша древняя, не нами ещё установленная, то и главырю Мерзавлу вместо себя ярбуя Бегемовала... выставлять не возбраняется! Но!..
Тут главный судья сделал паузу, обвёл обступивших его женихов надменным взглядом и значительным тоном добавил:
– Принимая во внимание важность сего соревнования, мы, нашею судейскою волею, свыше нам дарованною, следующее правило постановляем: ежели поединщик бой проиграет, то за него сам жених обязан будет драться – желает он того или не желает! Отказ же от боя продолжения приравниваться будет к самой царской фамилии унижению, и сей отказник трусливый, помимо конечно поражения, приговорён окажется к обламыванию рогов и к выгону за город взашей! Да будет так, и только так, и по-другому никак!..
Мерзавл, то слыша, лишь усмехнулся снисходительно и головою важно кивнул – мол, мне всё едино...
Видно, в поединщике своём уверен он был сильно.
А в этот момент на трибунах ещё разок шум да рёв поднялися. Глянул Яван ввысь, а с неба некий господин представительный на стуле летательном спускается, а за ним свита внушительная тож приземляется.
Вот опустились они на арену, и этот вельможа гордый на жёлтый песок неспешно этак сходит, толпу женихов насмешливым взором обводит, а потом руку поднимает и публике трибунной приветственно махает.
– Управор!
– Управор!
– Сам Управор явился!
– Ангел, не запылился!
– Никак штоль и он-то жених?!
Это все вокруг зашептали уважительно, а кое-кто, как Яван не преминул заметить, и со страхом необыкновенным, и со скрытою даже злобою.
Ну, а Управор этот самый видный был зело собою; Яван в него аж глазами впился – до того вишь ему было любопытно взглянуть на столь важную личность, а то до сих пор лишь слышать о нём ему приходилося, а воочию узреть ведь не доводилося.
А выглядел сей знатный господин таково: с Явана почти высокий да такой же в плечах широкий, фигурою очень мощный да статный, лишь взгляд раскосых его глаз какой-то был неприятный… И лицо у него молодое было ещё и довольно-таки красивое, разве что, как и у большинства чертей, наглое превесьма и зело спесивое... Ещё пара внушительных рогов со лба назад у него изгибалися, да чёрная толстая коса между лопаток по спине его спускалася. Одет же он был просто: тёмно-красное трико ладное Управорово тело облегало, но мышц могучих собою не скрывало; на ногах мягкой чёрной кожи одеты были сапожки, ну и украшений драгоценных то там, то сям было на нём немножко.
Вот сей велияр новоприбывший знаками повелительными восторженный рёв толпы утихомирил и, выждав, покуда всё стихнет, громовым голосом вдруг как крикнет:
– Гей, черти! Слушай, что скажу!.. Я, князь и предстоятель Управор, в сём буёвище желаю поучаствовать тоже, потому что главыршу княжну Борьяну больше вас всех люблю и, надеюсь, в честном бою её для себя отобью!..
И такой тут поднялся рёв да гомон, что у Явана даже уши позакладывало. А Управор руки на груди преспокойно сложил и как ни в чём ни бывало этот шквалище бурных чувств пережидал – видно, только этакой реакции на свои слова от публики бесноватой он и ожидал.
Ну а как все эти визги и вопли несколько поумерились, то явственно из среды женихов несогласные с таким поворотом событий крики стали слышны:
– Ишь, какой хитрый!..
– Это несправедливо!
– Нечестно!
– Не для князей царь турнир объявил!
– Для простого народа это состязание!
– Оставь, княже, свои притязания!
– Вот же ушлый-то!..
Управор на то слегонца усмехнулся, к толпище бойцов упругой походочкой затем подошёл, настырных претендентов тяжёлым и неласковым взглядом обвёл и таку речь-то завёл:
– Уважаемые господа женихи! Я ведь, хотя и князь, но такой же чёрт как и вы. Али не так?.. Что?.. Не, ежели кто из ваших доблестных рядов думает иначе и считает, может быть, что я... хм... от народа далёк, и недостоин наравне с вами в боевом соревновании драться, то... не надо, друзья, стесняться – прямо так и скажите! Честное слово – я с таким нелестным для себя суждением смирюсь и в соплях и слезах отсель удалюсь. Прошу!..
Весь так сказать бунт на нет и сошёл.
Кое-кто кое-где ещё, правда, чуток побурчал, но в скором времени и самый смелый замолчал. Испугались, видать, мести князя, чинопочтительные мрази. А Яван специально язык за зубами попридержал, ибо хотел он поскорее с этим тёмным князем стакнуться, а то, чуял он, им так и так навряд ли удастся разминуться.
Уж лучше тогда побыстрее, чтобы жить было веселее!
Доставив себе очевидное удовольствие возмущение против себя публично растоптать, повелел Управор незамедлительно имя своё в протоколы вписать, а потом вдруг неожиданно заявляет, что, дескать, и он поединщика вместо себя выставляет.
И выходит на его зов из трибунных рядов такой великанище, что все прямо ахнули!
Сам Бегемовал ему лишь до плеча головой доставал, да и Сильван был этого гиганта пониже и сложением даже пожиже. Мышцы на теле его невероятном клубками стальных канатов свивалися, и что удивительно – чёрной блестящей кожей, от пота зело лоснящейся, покрывалися. На тёмной же его харе, точно из камня изваянной, свирепые маленькие глазки заметно выделялися: белыми белками они сверкали и в противников, от страха онемевших, чуть ли даже молнии не метали...
В общем, чёртом негритянским был этот гигант.
– Ты гляди, чё творят! – невесть откуда взявшийся Бравыр Явану буркнул и в бок его толкнул. – Ну, твари, и здесь простых чертей обскакали! Это же сам буевода Титавр – первый боец во всей армии!
А кругом опять шум, гам, тарарам и прочие восторги тысячи чертячьих глоток исторгли. Яваха на Мерзавла случайно посмотрел и видит, как тот аж побелел заметно и ногти на руках принялся грызть – допёр, очевидно, фраер, что уходит от него первый приз…
В это время судья объявил, чтобы все уже помаленьку разминалися, а сам правила поединков толковать принялся.
– Поскольку, – верещал он на всю округу, – женихов записалося больше ангеловой тучи, то устраивать по всей форме вольные поединки нам будет не дюже сподручно! А посему объявляется бой простой, зато короткий и честной!.. Поединщики должны будут по очереди друг друга кулаками мутузить, покуда слабейший после удара не встанет, али по доброй своей воле не отстанет!.. И чур, в висок да в переносицу не бить, дабы чересчур много народу тут не перебить – и ниже пояса чтоб не метить!.. Да, напоследок ещё хочу заметить, что проигравший из числа претендентов на руку княжны Борьяны выбывает и арену боя покидает! Кому повезёт – тот не ногами вперёд! Хо-хо!.. Это, как вы поняли, я шуткую, уважаемые... Итак, господа бойцы, удалые молодцы – готовсь! Скоро начинаем!..
После сего судейского объявления Сильваха Явана враз захомутал и наклонясь над ним глыбою скальною, горячо ему зашептал:
– Дозволь мне, братан Яван, за тебя поединщиком постоять! И не рыпайся у меня тут – слухай, чё говорю-то!.. Чую я – впереди тебя ждут испытания тяжеленные, не чета этому, а потому – побереги-ка лучше силёнки и дай своему брату названному Сильванёнку трошки здеся размяться да с чертями этими поквитаться! Пошукаю я в их наглых мордах изъяну и покажу им, гадам, таку обезьяну, что меня помнить будут – не забудут!
Не хотелося Явану в стороне от сего мордобоя отсиживаться да за широкой Сильвановой спиною хорониться – он-то и сам желал дюже с чертями боевыми побиться, но Сильван так азартно его просил-уговаривал, что принуждён был Ванька противу своего желания с ним согласиться и дать-таки лешаку тут порезвиться.
Выступил он тогда вперёд и возопил в свой черёд:
– А и я поединщика заместо себя заявляю, ага! Это вот мой брат Сильван Всехпобиван! Пускай он за меня бьётся, бо уж очень ему неймётся, а я пока посижу да на бои погляжу. Поправку в протокол сделать прошу...
Кругом них свист презрительный резанул слух, да раздалось оскорбительное улюлюканье; бойцы и публика грешным делом подумали, что этот безрогий Буйвол того... струхнул – за себя подставу на бой пихнул. Даже Управор усмехнулся, а потом пальцем на Явана невежливо указал и что-то своему поединщику сказал, видать шуточку некую кинул, Ванин видон прикинув. После этого они оба так заржали, что даже животы от смеха придержали.
А Яван ничего – терпит. Думает лишь про себя: смейтесь, черти, мол, пока – ужо я намну вам бока!..
Наконец в гонг гулко ударили; поединки долгожданные судьи объявляют и первым Сильвана на арену вызывают. Ну а потом и противник евоный из толпы бойцов выходит – толстенный такой чертяка, ходящий враскоряку. Тело у него было, как бочка, голова – как кочка, а ручищи и ножищи – как столбищи и бревнищи. Детина-то дюже собою ражий – в плечах у него аж косая сажень!
Судья в кулаке две палочки скрытно зажал, одну длинную, а другую короткую. Сильван короткую вытянул – значит, не ему первому бить, а этому верзиле дробить...
Тут судья, долго не телепаясь, в свисток свистнул, чёрт кулачищем своим споро блиснул да Сильвану – бац по шарабану! – аккурат по скуле кручёную плюху лешему зафитюлил.
Да Сильваха-то наш не лыком был шит – неладно был скроен, зато крепко сшит: чуть только в сторону от удара мощного он наклонился – и близко не было, чтоб наземь свалился.
– Так ты говоришь – обезьян?!.. – просипел, озлобляясь, Сильван.
Размахнулся он в сердцах и такую плюшину чёрту этому по харе отвесил, что тот – хлоп! – с ног-то рухнул враз долой, и мотает головой...
– Готов!.. – судья живо заявляет, побитого затем увести с арены повелевает и первого победителя громогласно объявляет: – Победил Сильван Всехпобиван, поединщик Буйвола Широкие Плечи, приволокшегося сюда издалече!
Толпа от такого дела в дикий восторг пришла: видно, чертям бой-то понравился – лихо Сильван с первым противником справился.
А после и другие поединки пошли: по четыре пары зараз там билися, чтобы время слишком не затянуть и кота за хвост не тянуть.
Особенно же трое в боях жестоких выделялись, кои, прям сказать, не особенно-то и напрягались…
Первым шёл Бегемовал! Он двоих уже сразил наповал.
Да и Титавр не подкачал – многих с виду геройских бойцов он развенчал.
Сражался, правда, титан сей ни шатко ни валко, да и ходил он вразвалку, видно, лишней силы тратить не любил – но всё же и он одного чёрта ненароком убил.
Ну и наш Сильван в разудалом махалове не облажался – академически, надо признать, он сражался: сильно бил, но никого не убил, да и сам ни разу не упал, чем овации своему бойцовскому искусству у взыскательной местной публики снискал.
Но особенно Явана, внимательно за боями наблюдавшего, его новый знакомец Бравыр поразил. Тот рубился, не жалея прямо сил!
А и сам-то падал не раз, но всегда на ноги поднимался и на противников, аки грозный тур, бросался. Да так-то яростно кулаками по рожам чертячьим он хлестал, что под конец – и это было заметно – немало он подустал. Осталося у ярого ярбуя не так уж много сил, и глаз один напрочь у него заплыл, зато другой горел в озверении: страшен был Бравыр в буйном борении!..
К концу соревнования только они вчетвером изо всех бойцов и осталися и между собою по парам разобралися. Надлежало Сильвану с грозным Бегемовалом столкнуться, а Бравыру с самим Титавром не удалось разминуться...
И вдруг неслыханный гул да рёв по трибунным рядам прокатилися.
Посмотрел Яваха, чего, мол, там стряслось, и тут до ушей евоных донеслось:
– Борьяна летит!
– Сама Борьяна летит!
– Явилася, не запылилася!
– Гляди, гляди!..
Сердце у Вани в широкой груди ворохнулося стремительно, а потом встрепенулося птицей, в силки попавшей; светлый же ум в голове его взволновался. Он аж вперёд невольно подался и увидал, наконец, свою ненаглядную по-над трибунами на стульчике волшебном летавшую и ярким платочком сверху народу махавшую.
Наконец, всю площадь не раз и не два облетев, невесть кого невеста нашла себе для приземления плавного место и на песочек лёгкой поступью сошла: до своих домогателей, так сказать, снизошла. И такая она была собою прекрасная, что ни вздумать, ни взгадать – только в сказке нашей сказать!
Ну, мы и скажем и такою как есть, её покажем...
Глаза у неё, как два алмаза сверкали и дивный свет из себя, кажись, излучали. И ещё они смеялися, и губки её алые премилым образом улыбалися. А чёрные и блестящие волосы Борьянины шикарною чёрною волною позади неё струилися и чуть ли не по самым пяткам её билися. На голове же ейной сияла золотом небольшая корона, и бессчётное число других украшений весело и ярко играли на всей фигуре очаровательной этой крали.
Одежда же на ней в глаза шибко не бросалась, потому как количеством большим не отличалась: так, кое-что изящное да белое...
Зато тело! Ну, нету прямо слов, чтобы передать гармонию и красу этих форм!..
Короче, Яваха эту шуструю деваху в один миг узнал – ту самую, им побеждённую рыцаршу, в ней он признал! Да он, надо сказать, иного-то и не ожидал – ему ж ещё Навьяна о том сказывала – а всё равно сиё открытие для души его оказалось волнительно, до того юная княжна была собою пленительна.
А Борьяна между тем по арене туда да сюда прошлася, публику бесновавшуюся поприветствовала, и на так сказать женихов своё высокое внимание обратила. Какой-то шустрый чёрт ей мгновенно услужил и о тут происшедшем, видать, в общих чертах доложил: не обстоятельно, а вкратце, потому как не было у него времени особо там распинаться.
Услышанное невесте Борьяне, кажется, не слишком понравилось: она даже гневно головою мотнула и очами своими прекрасными сверкнула.
А тут и некоторые женишки подсуетились не ко времени. Первым из всех Управор к своей сводной сестре прошествовал важно и ручку у неё поцеловал вальяжно. Да хотел было чего-то ей сказать, но она долго слушать не стала, руку из его ручищ выдернула и тоже ему кой-чего сказанула – очевидно, нелестное, без дипломатии, потому что он губы-то враз поджал и желваками аж заиграл...
А после Управора и Мерзавл засуетился: к княжне, вихляясь, он подкатился, подобострастно ей поклонился и славословия дивной деве запел, только допеть их до конца не успел... Борьяна, во гневе находясь явном, резко к женишку говняному повернулася, точно кошка дикая, в его сторону метнулася, да за шиворот лизоблюда этого крепко ухватив и задом к себе его поворотив, таковского пинка ему ногою поддала, что чёрт ажно на воздух подскочил и ножками, приземлившись, оттудова застрочил...
И бойцы все и зрители от смеха так и легли и долго ещё в себя прийти не могли.
А красавица-фурия по арене, как ни в чём ни бывало, прошлась, на четверых силачей, там бывших и всех, стало быть, досель победивших, быстрым взглядом поглядела, и они ей супротив норову, естественно, показалися: не такими, как хотела бы она, оне оказалися.
И то сказать, правда – сии бугаи здоровы были весьма махаться, но не дюже казалися добры, чтобы к княжне женихаться. Сильван – тот с виду ведь был ну чисто болван. Да и на обезьяну он, чего греха таить, сильно смахивал. У гиганта Титавра с умом было явно не обильно: этакий собою громобой, а по виду тупой-претупой. Да и у Бравыра личико умом не светилось, а уж про его нежность и говорить было неча. Ну а Бегемовал – так с тем и вовсе был полный завал...
Короче, куда тут ни кинь – везде был клин!
Борьяна наверное не ведала, что здесь трое из четверых поединщики, кои чужую работу за других сполняли, свои крепкие лбы под удары подставляя; поэтому разозлилася она неслабо: волосами тряхнула, глазами молнию метнула, губку закусила и, подозвав того же услужливого чёрта, о чём-то у него спросила.
Тот ей оживлённо чего-то стал рассказывать, пальцем на многих даже показывая – наверное про ход поединков информацию ей сливал...
Ну, она весь рассказ прослушала, головою кивнула, и свой чудный ротик в улыбочке предовольной распахнула. А потом к сидящим и лежащим бойцам, кои из борьбы уже выбыли и возле арены ошивалися, неспешно она подошла и вдоль их лежбища, усмехаясь, пошла. Кое-кто из молодцов на ножки в спешке поднялся да кланяться высокой гостье принялся, а многие так и встать-то не могли, до того они были побиты – некоторые чуть не до смерти оказались забиты.
Борьяна туда да обратно прошлася, на Явана, находившегося сзади, почему-то пристально глянула, лобик свой нахмурила и дальше пошла, а затем обернулась сызнова и внимательным взглядом его всего окинула, как бы в мыслях чего о нём прикинула...
Да не узнала, точно! Тот-то, с кем она у речки у Смородины когда-то билася, по-другому несколько выглядел: уродом был голым да лысатым, а этот как-никак одетый в какую-то рвань да весьма волосатый...
Яван же, приопёршись на локоть, полулежал себе расслабленно, точно лев на отдыхе, и на желанную свою взирал внешне уже спокойным взором. С чувствами своими он вполне совладал, смотрел на прекрасную княжну и думал: «А девка-то и впрямь норовистая! Кобылку такую объездить будет не просто... А чего ты, дурень, хотел, когда у этой наполовину чертовки бешеной горькое со сладким в душе смешано, и солёное с кислым ещё вдобавок подмешано. Нелегко будет сей крепкий орешек раскусить – да надо! Иль я не Яван Говяда?!..»
И тут судья в свисток засвистал, продолжение боёв объявляя и на буёвище Сильвана с Бегемовалом вызывая.
Соперники друг друга вполне стоили: оба были с виду мощные, грозные да ужасные, и немало ещё собой безобразные. Начали жребий они тащить, и короткая палочка Сильвану нашему выпала. Значит, не он первым бьёт, а этот чёртов бегемот, жабу ему в рот!
Да, не дюже удачное было у боя начало – так ведь важно-то не начало, а конец, кой, как известно, любому делу венец.
Вот сошлись они друг против друга, ногами упёрлись упруго, сжалися, подобралися, и команды судьи ждут-поджидают. И только, значит, прозвучал сигнал, как размахнулся широко Бегемовал да как врежет Сильвахе по ряхе!
Тот впервой с ног-то долой и свалился: на зад тяжело завалился, а потом мешком на спину упал и ажно ноги кверху задрал.
Шум да гам тут такие раздались, что, казалось, смерч на арену накатился и середь чертей, ревя, прокатился!
Бегемовал ручищи в победном ликовании кверху вскинул, пасть широко разинул, чего-то там завопил, по груди себя кулачищами заколотил, а потом к судье кинулся: я, мол, победил, поднимай мою руку! А тот ему знаками показывает: обернись-ка, друг, не будем с этим спешить – надлежит сперва бой завершить...
Тот обернулся и удивляется – Сильван-то, оказывается, уже на ноги поднимается, правда слегка покачиваясь да кровь с разбитой рожи утирая, но пламень у него в глазах весьма боевой полыхал. Осерчал Бегемовал, разъярился, к Сильвану бешено подскочил, заорал на него, грязно заоскорблял, волосатой обезьяной его обозвал... На, мол, кричит, бей, да гляди ручонки об меня не отбей!..
Да только зря он про обезьяну-то помянул, ей-богу напрасно. Сильван такой ему по свистку ударище нанёс ужасный, что чертяка громадный как подрубленный на земельку пал, и сознание напрочь потерял. И вот лежит он туша тушей, потом смердючим воняет и желания бой продолжать более не изъявляет.
Но Сильвана всё же победителем пока не называют, ибо судья главный вспомнил тут про главыря Мерзавла, коего в соответствии с уставом на мордобой он стал вызывать...
Пижон этот растерявшийся было дал оттудова ходу и скрыться вроде успел среди праздного народу, только, блин, не удалось ему дать тягу – изловили вскоре беднягу. Выволакивают горе-поединщика под белы рученьки на буевище, а там уже ждёт его ужасный лешачище: сам Сильван Всех, стал быть, Побиван на арене подбоченясь стоит и на хитрого чёрта, как солдат на вошь, глядит.
Хотели было жребий тянуть, да Сильван рукою маханул: пущай, говорит снисходительно, этот вот хилодрищ первым бьёт, а он, мол, свой черёд подождёт...
Мерзавл же от страха ошалел прямо, чего-то забормотал он несвязно, и неожиданно, не дожидаясь команды, по животу лешаку кулачком и вмазал. Да вдруг истошным голосом завопил – руку, оказывается, об железный Сильванов пресс он отбил.
Подошла теперь очередь Сильвана чёрта сего кулачить.
Вот приблизился он неотвратимо к трясущемуся Мерзавлу, этакой глыбою над ним навис, зло на противничка своего посмотрел и с угрозою в голосе прохрипел:
– Ну так кто из нас обезьян, Мерзавл?
– Я, я!.. Я обезьян, господин Сильван! – заверещал тот донельзя испуганно. – А вы, извините, про кого подумали?..
Лешак тут как размахнулся, а чертяка аж зажмурился и на месте чуть было не окочурился. Ну а Сильваха на этого хлюста посмотрел презрительно, во весь рот усмехнулся – да вдруг руку к его голове протянул и такого знатного щелобана ему промеж рогов оттянул, что тот кулем на песок свалился и для драки уж тож не годился.
Черти из публики в полном оралове, вестимо, от такого зрелища пребывают – ну натурально же комедию тут перед ними ломают, тогда как Яванова братия Сильвана окружила, тискают его, трясут, обнимают и с выходом в финал от души поздравляют.
Главный же судья победу ихнюю громогласно объявляет.
– Ну что, брат, – Яван лешего спрашивает, – может, всё же я выйду, а то неудобно – как будто я, навроде этого Мерзавла долбанного, в сторонке отсиживаюсь, чужими руками жар загребаю да победу себе нахаляву добываю...
– Нет, брат Яван, – великан твёрдым голосом отвечает. – Позволь-ка мне до самого конца помахаться, ибо ты ещё успеешь подраться!..
А у самого аж всю скулу бугром раздуло – крепко его Бегемовал-то стукнул. Хорошо ещё, что ничего не сломал.
В ту самую минуту Бравыра с Титавром на махалово вызывают и второго, так сказать, финалиста хотят определять.
Титавр вышел и как скала чёрная посередь арены песочной стоит – ни один мускул на роже его застывшей даже не дрожит. Зато Бравыр – ну как словно чайник: снутри весь кипит, а снаружи бурчит да шипит, да сам себя заводит. Доселе помогало ему это вроде...
Потянули они жребий, и Бравыру тут здорово подфартило – первым бить ему надлежало, а это ведь совсем не мало, когда бьёшься с этаким чертовалом.
Вот они супротив друг друга встали, Бравыр кулаки пред собою вознёс, а Титавр руки в бока упёр и ногою себя сзади подпёр. Дали свистком команду, а Бравыр тут возьми и схитри: чуток он вроде позамешкался, а потом показал явственно, что с правой руки Титавру по скуле сейчас вмажет – ан нет, ничуть не бывало – левая Бравырова рука, точно камень, беспечному великану под ложку попала!
Не ожидал Управоров наймит такого от Бравырки подвоха: охнул он, скрутился и, выпучив глаза, на колено опустился.
По трибунам очередной прошёлся шквал. Вот так удар! Никогда до сих пор громила Титавр на земельку ведь не саживался. Других-то он почём зря поколачивал, без счёту ложил да садил, но противника себе под стать доселе не находил. А тут такой конфуз – побит сам козырный туз!
Побит, да не убит!..
Вот гигант продышался, на ноги медленно поднялся и таким тяжёлым взглядом на врага своего глянул, что тот назад едва не отпрянул. Размахнулся Титавр широко и, точно бревно, киданул свою руку вперёд, норовя очевидно покончить с ним одним разом, бо достал он его зело, зараза…
Как катапультой мощной Бравырку на фиг отбросило и на песок поодаль бросило!
Только Бравыр, очевидно, этому мавру Титавру ударом под дыхалу прицел повредил – не совсем точно убийственный Титавров ударище угодил: жив ярбуй Бравыр остался и лютой смертушке в лапы на сей раз не достался.
Вот он, скривясь да за скулу держась, с такой ярью, на ноги поднявшись, на противника своего посмотрел, что боец чудовищный даже оторопел.
– Ах тебе ма-а-ло? – прогрохотал Титавр, свирепея люто и презрительно в сторону Бравыра плюнул. – Ну, добро. Бей ещё, коземордья гнусь – ужо вдругорядь-то я не промахнусь!
И в стойку встал, набычившись грозно.
А Бравыр плечами легонько повёл, руку правую назад отвёл да, сделав вид, что опять в пузо верзиле засадит, вдруг как подпрыгнет высоко да как жахнет ему в подбородок со всей-то дури!
Ох, и страшный удар получился у него в натуре!
Великан Титавр зашатался, словно башня, трусом рушимая, вперёд чуток подался, да на землю плашмя и рухнул. Как мощный дуб подрубленный, вперёд он повалился и своего противника, вовремя отскочившего, чуть было не придавил.
Сначала-то безмолвье бесшумное крики трибунные своим ватным покрывалом заглушила. Точно обухом по головам такой боя исход чертей долбанул, а потом как словно прорвало вдруг всё вокруг: этаким криком чёртова орава взорвалася, ну словно шапка вулкана там разорвалася!
Яван и его ватажники даже ухи пальцами себе позатыкали, дабы слуха невзначай не лишиться, а то случиться могло всякое. Здоровы эти черти оказалися орать – на всю катушку, гады, они тама развлекалися...
Под шумок никто почти и не заметил, как сам Управор походочкою расслабленной вышел на арену. Как словно тигр могучий из чащи, он появился, прибыв на бой заместо своего поединщика. Накидку с широких плеч он скинул и в одних узких штанах да в плотно облегающих сапожках остался. Стоит скала скалой, такой здоровой – будто из гранита сеченый. Но отнюдь не беспечный, а наоборот: твёрдость духа и в себе уверенность сквозили во всех движениях его размеренных…
Понемногу шум на трибунах поунялся, хотя ажиотаж до своего апогея почти поднялся. Все с нескрываемым интересом на поле боя уставились: как же – сам князь-предстоятель с простым ярбуем драться на равных будут!
Да, такое зрелище редкое черти долго ещё не забудут...
– Ну что, Бравыр, – криво усмехнувшись, Управор супротивничка свово спросил, – али не боишься ты со мною, с твоим главою, в поединке схлестнуться? Али, может, ты звание предстоятеля не уважаешь и для себя, недостойного, незаслуженно высокой награды до сих пор чаешь? А?..
Бравыр, то услыхавши, ажно побурел весь, только вот отчего – было непонятно: то ли от неловкого служительного смущения – то ли от злобного чертовского возмущения…
Поклонился он предстоятелю не особенно низко и вдруг подошёл к нему близко-близко, сверху вниз на владыку своего посмотрел и с дерзостью в голосе прохрипел:
– Я, княже, никого не боюсь – ни бога даже, ни ангелов! – а уж чертей-то и подавно! Мы счас на равных с тобою, ибо это мой бой – мой!!! Так что ты, князь, на пути у меня лучше не стой, а то неровён час, вашу милость ещё ненароком я зашибу и душу благородную из тела вашего ладного кулаком своим вышибу!
На трибунах все ахнули, а рожа Управорова от лютого гнева зримо потемнела, но он крепко собою владел и ничего борзому чёрту в ответ не сказал.
По жребию Управору первому бить и выпало. Усмехнулся он недобро, шеей бычачьей покрутил, плечами могучими поводил да по свистку судейскому как заехал дерзкому козопасу в евоный анфас!
Тот-то, нахал, мешком на спину упал и ажно канаву своим телом пропахал.
Да только вишь ты какая бяка – и живучим же этот козопасец оказался! И на сей-то раз он кое-как на ножки поднялся; головою отбитою потряс, зубы выбитые изо рта повыплёвывал, кровищу по харе размазал и, горя одним глазом, к Управору, качаясь, двинулся.
У того от удивления даже челюсть книзу отвисла. Не ожидал видно князь от своего вояки такой лихой драки, да и при всех по мордяке не хотел он получить от этого забияки. Что это ещё, смекает, за ванька-встанька такой тут нашёлся – али, может, удар не туда куда надо пришёлся?..
А пока он думал-то да гадал, судья Бравыру сигнал бить дал. Ну, тот и вломил сановному вельможе по важной его роже!
Едва-то-едва князь на ногах устоял – каким-то чудом, видать, выстоял. Ох же и мастак оказался Бравырище кулаками колотить – и впрямь почитай что любому способен он был вломить!
Потёр Управор скулу свою ударенную и такой вдруг стал злой, что ой-ёй-ёй... Подошёл он к Бравыру решительно, мертвящим взглядом на него посмотрел и вдарить сплеча его примерирился, убить никак обидчика своего вознамериваясь... Судья уж и свистнул и крикнул, а Управор всё не бил и очами грозными в Бравыровой башке дырку сверлил...
А потом, наконец, как свистнет его кулаком в висок! Тот сразу брык – и головой в песок!
Судья немедленно к поверженному бойцу подскочил и на всю площадь завопил:
– Убит! Готов!.. Убрать с арены этот сор!
И, выпрямившись, рукою на победителя указывает:
– Победил боец Управор, князь-предстоятель!
А с трибун-то свист пронзительный, да топот, да крики возмущённые волнами покатились:
– Не по правилам!..
– Удар в висок был направлен!
– Фуфло гонишь, судила!
– Обманом князь победу себе добыл!
– Судью – на мыло!..
Управор на то лишь ухмыльнулся и орущие трибуны обвёл своим немигающим взглядом, а судья загоношился, с лица весь сбился и, ничтоже сумняшеся, таку волыну-то затянул:
– Уважаемая публика! Прошу вашего достойного внимания и молю вашего разумного понимания!.. Действительно, ярбуй Бравыр, с Козьего острова воинский командир, безвременно скончался от удара в висок, но... – ещё тоньше стал и без того тонкий судейский голосок, – в том он сам и виноват! Ага! А как же иначе-то!.. Кто, скажите, его просил под удар князя Управора подсаживаться, а?! Ему бы постоять да точно направленный княжий удар по своей морде принять, а он это... приседать, дурень, стал... Не иначе как спужался! Угу! Ну, вот и приловил в висок плюху, женишок козлоухий! Хо-хо-хо-хо!
И весь этот чертячий сброд вдруг как захохочет... Весело им, видите ли, стало: их соплеменника на их глазах убили несправедливо, а им и дела мало.
От, нравы!..
А Яван всё время на Борьяну поглядывал с любопытством. Все бои, перед нею прошедшие, она с немалым хладнокровием наблюдала и своих чувств почти не выдавала, но в сиём вопиющем случае возмущения явного не сдержала: по ручке кресла кулаком ударила, ногою гневно топнула, но дальше этого не пошла и опять в созерцание вся ушла.
– Эй, вы там!.. – Управор в это время подручным своим скомандовал. – Душу этого ублюдка схватить и в душемолку загрузить! А ну живо у меня, живо!..
Тут уж Яваха не выдержал! Надоело ему, точно наседке на яйцах, посиживать и зад себе без дела отсиживать. Да и не в его правилах было знакомых, хотя бы даже и чертей, в беде оставлять. Того и гляди Бравырову душу в душемолке смелют, а он что – будет как пень здесь сидеть да на безобразие это глядеть? Э, не-ет!..
– Уважаемые черти!.. – воскликнул он голосом молодецким, на ножки подскакивая резво. – Дозвольте мне слово сказать!..
Да только никто, кажись, на его обращение вежливое не думал и мало-мальского внимания обращать. Как же – он ведь не князь-предстоятель, и даже не кандидат в князи, а нечто там, по их мнению, навроде грязи.
Тогда Ванька без промедления лишнего пальцы себе в рот заложил да ка-а-к свистанёт громовидным фирменным посвистом!
Получилось это у него отнюдь не тихо, потому как один чёрт и одна чертиха, на своих летучих стульях по-над ареной летавшие, от неожиданности на трибуну даже попадали, чем под ними бывших зевак совсем не обрадовали.
Тут же нужная тишина наступила, и публика испуганная волей-неволей на Явана внимание свое обратила.
Выйдя на середину арены, Яваха воздуху побольше в лёгкие набрал и, дабы всем было его слышно, голосом презычным заорал:
– Многоуважаемая публика! Только что здесь, прямо на ваших глазах, подло и грязно был убит боец Бравыр! Так вот – мало того, что его кое-кто, сами знаете кто, предательски тут убил – так он ещё и душу его порешил погубить! На слова дерзкие, в горячке схватки произнесённые, обиделся!.. Так поступать негоже – несправедливо это и некрасиво очень!..
– Эй, Буйвол – чего ты хочешь? – кто-то из публики Явану крикнул недовольно.
– А вот чего!.. Я свою душу за Бравырову ставлю!.. Коли я в этом соревновании проиграю – пусть мою душу Управор забирает и что желает, то с нею и вытворяет! Ну а ежели выиграю я – то пусть он Бравыра оживляет и на родину его без всяких обид отправляет!..
Поначалу-то тишина гробовая Явану ответом была, а потом по рядам зрителей сидевших гул да ропот прошёл. Всё смешалося середь публики непочтенной: смех и ругань, осуждение и одобрение...
Неудовольствие всё же превалировало: видимо Ваня не так как-то поступил...
А Управор ажно весь взвился: злобно зело на Ваню он глянул, со своего места на ноги прянул и чего-то подручным своим сказал, на Ваньку при этом пальцем указывая.
И только, значит, эти громилы, в количестве немалом там находившиеся, начали сквозь толпу к Явану пробираться, как вдруг... громкие и звонкие рукоплескания в тревожной той атмосфере прозвучали, в клочья её прямо разрывая и публике хлопать в ладоши повелевая!
А это оказывается Борьяна, на троне высоком сидючи, своё одобрение Явановой инициативе недвусмысленно выказала и тем самым несомненную поддержку ему оказала.
И уже через мгновение примерно весь окружный чертячий сброд в ладоши неистово хлопал и орал там громогласно:
– Верно!
– Точно!
– Правильно!
– Справедливо!
– Во Буйвол даёт!..
– А Управор-то – урод!..
Такого вот содержания возгласы со всех сторон там раздавались, и Управоровы поползновения в отношении Яванова отстранения сами собою парализовались.
А Борьяна судью главного к себе пальчиком подманила, что-то ему сказала повелительно, и тот объявил незамедлительно:
– Принимается следующее решение!.. Признаётся несправедливым Бравырово поражение, но поскольку боец Бравыр в бою пал и всё ж таки, как ни крути, схватку свою проиграл, то к победителю, князю Управору, никаких санкций постановляется не применять, и от последнего боя он не отстраняется, но... судьбу Бравыровой души ему решать не дозволяется, доколе заступник его, Буйвол Широкие Плечи, идущий откуда-то издалече, свою схватку с князем Управором не проиграет!.. Засим на арену приглашаются: князь-предстоятель Управор и Сильван Всехпобиван, поединщик Буйвола смелого, на словах сражаться умелого!
Уж на что Управор с виду был могуч да грозен, а на фоне Сильвана даже он терялся. Сильван-то гляделся великаном, а этот чёрт хоть и был рослым, а перед лешим казался недорослым.
Сильвану же по жребию первым бить и выпало. Стал он пошире, носом засопел, налитые кровью глазки сощурил и такую плюху Управору подлому в торец зафитюлил, что тот назад подался, на ногах не удержался, и на спину тяжело упал, да вдруг... во весь голос захохотал.
– Слабовато бьёшь, обезьяна! – крикнул он лешаку слова бранные. – При таком-то росте мог бы проломить мне кости! Ну, да черёд-то ныне мой – поглядим, каков ты герой!..
И лениво этак на ноги он поднимается, песочек с себя неспеша стряхивает, руками расслабленно потряхивает, да в плечах слегонца разминается.
А потом на судью глянул зло.
– Чего ждёшь?! Свисти, давай, образина! – выдохнул он из себя яро.
И по свистку так-то сильно Сильвана в распухшую скулу вдарил, что великан назад отклонился и точно сенная копна на спину медленно завалился. Потом на карачки он кое-как встал, да сызнова лицом в песок упал.
Всё! Отключился! На бой повторный уже не годился.
Яван и все с ним бывшие к поверженному поединщику кидаются и в чувство привести его пытаются, изо всех прямо сил стараясь. И насилу это им удалось – ну и ударище испытать лешаку довелось!
– Эй ты, Буйвол, или как там тебя, – усмехнулся брезгливо Управор, к Явану обращаясь. – Ты чего там возишься с этой падалью? Иди скорее сюда, а то у меня кулак на тебя дюже чешется! Счас как вдарю им об харю твою наглую, и от твоей душонки не останется и порошонки!
Яваха на вызов неласковый откликнулся не сразу, выпрямился он эдак неспеша, смерил взглядом эту заразу, тож его не приветил и так-то чёрту ответил:
– Ты, любитель нарушать правила, сначала с делом справься, а потом уж духарься! Много я среди вас таких хвастунов видал, да всех-то забодал! И хоть у меня рогов на лбу нету, а всё ж таки я Буйвол Широкие Плечи – и мне грозить тут неча!
А кругом-то шум, ор – светопреставление!..
По нраву чертям пришлося сиё представление. Судья главный что есть мочи там орал, глотку себе надрывая, и едва-едва усиленным своим голосом рёв чертячьего моря перекрывая.
И решающую схватку, наконец, он объявляет:
– Уважаемая и многоуважаемая публика! Прошу внимания! Последняя схватка нашего соревнования!.. За почётное звание жениха княжны Борьяны двое сих главных буянов схлестнутся сейчас рьяно! Бой до победного конца определит сильнейшего на Земле молодца! Итак!.. На арену вызываются: всем известный князь-предстоятель Управор, и доселе нам неизвестный Буйвол Широкие Плечи, заявившийся сюда издалече!.. Прошу господ бойцов на арену!..
Вот бойцы друг против друга на толковище выходят, вплотную почти один к другому подходят, и сражение начинается: сначала витязи глазами в глаза противника впиваются...
Росту они были почти одинакового, и по телосложению похожие, только на мощном Управоровом теле больше жил проступало, да мышцы его были чуток потолще, зато Ваня пропорциями сложения брал – словно молодой бог перед чёртом этим он стоял.
Потянули, как полагается, жребий, и Ванёк короткую палочку вытащил: значит, не он первым бьёт, а этот обормот...
Ну что ж, подумал с улыбкой Ваня, надеюсь этот малый с первого маху меня не завалит, а там поглядим: рука-то у меня не легка – ужо намну сему злыдню бока!
Вот судья в свисток громко свистнул, и уже Управоров кулак к Явановой челюсти быстрее мысли летит.
Бу-бумм!!!
У Ванька аж звёзды в глазах сверкнули, а сам он стоял как скала: то ли не дюже крепкой плюха была, то ли дух в нём так укрепился...
Как бы там ни было, а Яван на первый-то раз поотбился.
Тут уж он сам с силами молодецкими собирается, да как забубенит этому некрасу по мордасам!
Тот в один-то миг на песочке лёжучи оказался, но уже почему-то, как допреж, не смеялся. Наоборот – злобы ярой гримаса на его суровом лице проступила и без того неприятные его черты ещё более исказила.
Аж кулачищем в исступлении Управор по песку шарахнул и на ноги проворно вскочил, а потом молнией к Явану подскочил и, не дожидаясь даже сигнала, по бороде его прямым ударом – тырсь!..
И так-то знатно, гад, приложился, что и Ванюха на песке очутился!
Чертячьи визги да шумление после этого неимоверной просто величины достигли. А у Явана в голове свои шумы да звоны великие настали – акромя этого ничего, пожалуй, он и не слыхал...
И так вдруг ему обидно стало за всех людей, чертями проклятыми угнетаемых, что силушка досель небывалая у него по жилушкам огнём побежала. Восстаёт он тогда на ножки свои резвые, головою слегка потряхивает, песочек с ряхи отряхивает – да как врежет рогатому враз посередь-то мордас!
Стук от соприкосновения Яванова кулачищи с рожею этого чертищи наверное по всей арене и даже окрест разошёлся – до того ладно Ванькин кулак точнёхонько в цель пришёлся. Ноги Управоровы от грешной тутошней земельки пооторвалися, и полетело его тело тяжёлое чёрт те куда!..
Врезался Управорище по ходу своего полёта невольного в оравищу своих холуёв, вкруг арены кучно толпившихся, и цельную их когорту, кажись, собой повалил. Подхватили холуи заваленные господина свово тушу обмякшую, из коей его самодовольное сознание начисто выскочило, и прочь куда-то устремилися, да вскорости побитого кулачника и унесли.
Чего тут было – и представить даже нет никакой возможности, а уж описать эту свистопляску – тем более. О том что победил в жениховском соревновании Буйвол Широкие Плечи, пришедший сюда издалече, главный судья прокричал, только вот услышал ли его кто-либо – едва ли. А и так ведь всем всё ясно прекрасно: вот же он, победитель несомненный, среди свиты своей поступью уверенной шагает и к месту возвышенному, где невеста его посиживает, персону собственную быстро приближает...
Подходит Яван к трону Борьяниному, ей поклоняется вежливо, улыбается невестушке браво, а она глядит на него, распахнув глаза и... вроде даже ничуть ему и не рада...
Вот так чемпиону награда!..
Наконец-таки она всё ж к победителю нисходит: с трона нехотя эдак сходит, к герою не торопясь подходит, сердито на него глядит и строгим голосом говорит:
– Ты, Буйвол могучий, не воображай себе зря, что в жёны меня легко получишь! Тоже мне, бояр великий – одного болвана сдуру побил и уже думаешь, что царску дочку себе добыл? Хэ! Знай – я такие условия отцу поставила, что победителю сего соревнования торжествовать будет рано. У тебя ещё будут испытания впереди, вот тогда и поглядим, что ты за птица. Справишься – может, и соглашусь пойти за тебя... а может, и нет! Мне самой неизвестен ответ... Так что не обольщайся – ты мне вовсе даже не нравишься! Вот ещё... Да и не знаю я тебя вовсе! Да! Кто ты вообще такой, а?! Откуда взялся здесь, этакий герой?! Я ранее ни о каком Буйволе плечистом и слыхом даже не слыхивала и уж подавно видом тебя не видывала... Ну же, отвечай княжне! Я приказываю!
И гордо так пред Яваном встала.
А Ванька буквально глазами её пожирает – ну, думает, и красавица!..
И вправду: в чёрных её глазищах дразнящий огонёчек горит, смоляные брови гибкою дугою изгибаются, на смуглых щёчках рдяной румянец полыхает, и всё ейное ладное тело чарующий аромат вкруг себя источает...
Наш витязь опьянел даже слегка от мечты своей присутствия столь близкого; стоит он, адреналин в себе переваривает и словно баран на княжну прелестную таращится – ну натурально от неё весь тащится. Язык его подвижный будто к нёбу прилип, червяк в самом себе сомнения его явно гложет – ну, слова вымолвить он не может...
Вот что любовь-то с людями делает: парализует, бывает, и душу, и тело! И на разум заметно влияет – чёрт те что влюблённые ведь вытворяют! Так и сейчас. Ваня чего сказать путящего, не нашёлся.
И порешил он тогда возлюбленную свою как-то задобрить, а то уж дюже сильно она ему на психику надавила и совсем прямо чертовский норов сходу к нему проявила. Как далее сию кошку дикую ему обхаживать – и ума вроде не приложить...
Сунул Ваня руку в свою сумку, в потайном карманчике покопался и серёгу, в бою с ним Борьяной утерянную, в кулаке ей, смущаясь, протягивает.
– Держи, княжна! – говорит ей не своим голосом. – От меня тебе подарочек это скромный. Да ты-то, видать, не такими подарками избалована...
Та глаза от неожиданности пошире прежнего распахнула, ладошку машинально ему протянула, а он ей ту невзрачненькую безделушечку на ладонь и поклал.
Видели б вы Борьянино удивление необычайное, когда она серёжку ту увидала! Даже Яваха такущей бурнющей реакции не ожидал от неё никак. Она вдруг покраснела, как рак, на всю округу затем завизжала, ладошку с серёжкой стремительно сжала, другою ладонью себе рот зажала, а потом Ванюхе на шею – прыг, и ну его целовать да тискать! Да принялася орать сбивчиво, что это, мол, предмет её заветный, безвозвратно ею утерянный невесть где, и везде, стало быть, ею же разыскиваемый, а теперь найденный чудесно, и всё де теперь пойдёт прелестно и просто отпадно!..
А потом так же неожиданно она от него отпрянула и с прежнею колючестью в глаза ему глянула, руку с серёжкой при этом за спину спрятав, как будто Яван отнять её пожелал, пойдя в своём намерении на попятный.
– Постой, постой... – сказала она недоверчиво. – Ты где ж взял-то её? Неужели...
А Ванюха между тем уже очухался, в прежнее расположение пришёл духа, и кумекалка снова у него стала как надо варить.
Улыбнулся он невестушке снисходительно да ей и говорит:
– Там же нашёл, где ты её и потеряла: у реки Смородины, возле калёного моста, где местность стоит пуста! Там на меня ещё рыцарь некий в доспехах чёрных наехал, да далее сего места не поехал – сбежал! И «прощай» даже не сказал...
Ну и огненная же ярость в Борьяниных чудных очах зажглася, до того зело прекрасных! Словно дикая рысь, на Явана она вмиг окрысилась.
– Так ты, значит... – только она и вымолвила.
– Яван Говяда! Сын Ра и Коровы Небесной! Он же Буйвол Широкие Плечи!.. Пришёл я издалече: с самого белого свету проник за своею невестой и тебя, свет Борьянушка, хочу с собой увести – душу желаю твою спасти!..
Толпища окружающих чертей, услыхав сии слова Явановы, ажник вся-то осела. Кто ахнул, кто взвизгнул, кто крикнул, кто пискнул...
И вдруг вся эта кодла бессчётная как ломанётся оттудова прочь! Шум, вой, стук, бряк, вопли истошные исторгло множество глоток.
И ещё возгласы психопатические:
– Яван!
– Яван Говяда!
– Сын Ра!
– Спасайся, братва!
– Сбылося пророчество страшное!
– А-а-а-а-а-а!..
Яваха буквально поражённо на вакханалию эту взорванную озирается и причин паники, им наведенной, сразу не понимает. Видит он, как черти оголтелые в спешке остервенелой площадь широкую очищают, как летящие по воздуху господа то тут, то там друг с другом сшибаются и на землю, ругаясь на чём свет стоит, валятся, как побитые и покалеченные прочь ковыляют да уползают, и чего ему делать теперь – не знает...
А Борьяна уже тоже на стульчике своём летательном сидит, сверху вниз насмешливо глядит, и вот чего Ванюхе говорит:
– Вам, Яван свет Говяда, прежде всего помыться будет надо, а то мой нос обоняет, что от вас дико воняет! Хм! Вами далее приспешник мой займётся, и чего он вам велит, то вам и делать надлежит... Ну, до возможного нашего свидания, господин женишочек мой Ваня – пока!
Усмехнулася она загадочно и вжик – улетела прочь, как пчела, или лучше сказать, как ведьма на помеле. Волос её густых шлейф по-за нею развеялся, и скрылася Яванова невеста невесть куда.

24. Как в палатах у царя приняли богатыря

26. Про задание второе, не такое уж простое

Рейтинг: 0 395 просмотров

Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!