Помочь сайту
Поздравления
Узники Солнца (этюд 9 "Мысли, воспоминания")
18 февраля 2025 -
Андрей Кудин
Этюд девятый
(Мысли, воспоминания)
Прошла целая рабочая неделя со дня нашего знакомства. Однако для меня она, скорее, пролетела. Написав пару новых картин, я занялся переносом планшетных работ на холсты. Затем работы того дня попробовал объединить на одном холсте. Получился своеобразный калейдоскоп этюдов, содержащих в себе много общего, свободные пространства в котором и вокруг которого я заполнил звёздами, некогда придуманными мною образами времени, свечами. Эту картину я так и решил назвать: «Калейдоскоп одного памятного дня». Последнее, что я нарисовал, это забавная фантазия, связанная с Вином. Я представил его в виде анализатора голоса, принявшего человеческий облик. Этот прибор ожил, потому что до глубины души возмутился тем, что ему приходилось анализировать, ему очень хотелось сказать: «Перестаньте же меня раздражать! Смотрите, как надо себя вести, думать и говорить, чтобы я, наконец, обрёл заслуженную гармонию». Когда я затем показал эту работу Вину, мы с ним посмеялись от души. После чего я пригласил его за обеденный стол. За чашкой чая мы разговорились на тему медитации, которая была случайно затронута при нашем знакомстве. Первыми же своими словами Вин огорошил меня:
- Уверен, ты знаешь о ней не меньше меня.
Я развёл руками и сказал, что этого просто не может быть.
- Глядя на твои картины, мне трудно предположить, что они написаны не в медитативном состоянии.
- Я не знаю, но я никогда целенаправленно не занимался медитацией, то есть собственно ей… Что такое, по-твоему, медитация?
- Это ни какая-то поза и не просто расслабление. Прежде всего, это путь к разуму. В твоих работах это есть. На играх ума, запечатлённых умелой рукой, взгляд долго не задерживается.
- Ты хочешь сказать, что настоящий художник обязательно медитативен? – Озадачился я.
- Я хочу сказать, что работы настоящих мастеров отличаются проницательностью, чувством реализма, силой воображения, многогранностью. Поэтому, кто-то практикует медитацию, а у кого-то медитативность проявляется в том, чему он с любовью отдаётся. Медитация и жизнь не должны идти порознь. Они должны сближаться и однажды соединиться в одно целое. Нужно только понять простую вещь: наш ум слишком мал, слишком ограничен, наше эго просто издевательство над нами. Из осознания этого уже возникает медитация, из ощущения, что мы можем быть кем-то большим, намного большим.
- Всё-таки, мне ещё далеко не всё понятно. Например, сидение в кресле перед камином в моём случае не может долго продолжаться. Меня непременно выдёргивает из него желание сесть за написание очередной картины, к примеру…
- Твой случай очень лёгкий. Если бы учителям всегда приходилось иметь дело с такими учениками, это была бы просто сказка. Медитация работает в тебе. Именно поэтому ты выскакиваешь из кресла и спешишь к мольберту. Или как ты думаешь?..
Мы немного посмеялись. Но я решил так просто не сдаваться.
- Я думаю, что я не способен часами сидеть в кресле и медитировать. И поэтому я любопытствую: как это делаешь ты?
- Иногда я, как и ты, выпрыгиваю из кресла и начинаю готовить материал для работы с детьми. Мне часто не дают покоя мысли, как сделать что-то правильнее, как сделать что-то лучше, как помочь тому или иному ученику и прочее. Медитация – это не выполнение каких-то определённых действий. Ты не знаешь, к чему она приведёт тебя в следующий раз. Не стоит стараться медитировать, ты просто позволяешь этому произойти. В итоге ты ещё не успел опуститься в кресло, а это уже с тобой происходит. И ты осознаёшь, что в жизни нет ничего лучше, чем сидеть вот так в тишине, наблюдая без малейшего напряжения такую же тишину внутри себя.
- Вот это-то мне и не понятно. А твои ученики сказали бы тебе, что это ужасно скучное занятие и, думается, вряд ли бы кто-то из них стал подобным образом медитировать.
- Это ужасно скучно с позиции ума, которому постоянно требуются различные виды раздражителей. Но если отбросить ум, просто отпустить его, отпустив сначала тело, то откуда взяться скуке? Когда ничего тебя не беспокоит, ты просто слушаешь мир, а когда нет никаких звуков, ты расслабленно слушаешь лишь собственные внутренние звуки. Когда ум не пытается вторгнуться в это состояние, когда он согласен и дальше так отдыхать, возникает ощущение экстаза…
- Ты, похоже, описываешь погружение в сексуальность…
- Это так. Ты наполняешься сексуальной энергией, но не выпускаешь её наружу, как во время секса, а аккумулируешь внутри, что приводит к запуску творческого процесса. И если затем всё-таки последует половой акт, то он будет полон чувственности и принесёт невероятное удовольствие. Но разрядка может быть и иной.
- Например…
- В твоём случае это написание картины. Кто-то вспомнит о друге и захочет провести время в общении с ним, кто-то сочинит сюжет для рассказа, кто-то музыкальную пьесу, кто-то с лёгкостью решит непростую задачу…
- Всё так просто… Но почему тогда не все люди знают о медитации?
- Представь себе, Роб, что в другие времена истории вообще мало кто о ней знал.
- У меня захватывает дух, когда ты говоришь о прошлом. Я чувствую, что в нём кроется нечто важное для меня. Одно то, что люди жили не так, как сейчас, что мир до нынешних времён выглядел по-другому, вызывает во мне… стремление открыть для себя хотя бы какую-то частицу прошлого…
- Ты говорил, что увлекался прошлым…
- Да, я хотел… хотел прочесть что-то по старым фотографиям. Видишь ли, я не очень… вернее, вообще не люблю читать книги. Не знаю, почему. Не люблю и всё. Предпочитаю получать информацию нетрадиционным способом, а лучше всего, конечно, непосредственно от самих людей.
- Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, говоря «хотел прочесть что-то по старым фотографиям».
- Я и сам наверняка не знаю… Просто чувствую, что некоторые из них о чём-то могут мне рассказать.
- Если не секрет, сколько их в твоей коллекции?
- Что ж, это вовсе не коллекция… Лишь одна из тысячи, а, может быть, и из миллиона, для меня что-то значит. Их всего несколько…
Вин совсем не удивился.
- Как ты понимаешь, что перед тобой именно та фотография, которая тебе нужна?
- Она не должна нуждаться ни в каких сведениях или пояснениях, она должна быть… вещью в себе, то есть самодостаточной, самоопределяющей.
Так, на чём мы остановились?.. Ах, да, я хотел услышать от тебя какие-нибудь мысли по поводу прошлого – чтобы хоть отчасти восполнить свой пробел в знаниях по истории, - а ты как раз собирался ими поделиться.
- Вряд ли то, что я скажу, можно назвать знаниями по истории.
- Уверен, в моём случае именно так это и будет называться.
Вину ничего не оставалось делать, кроме как продолжить начатый рассказ:
- Люди в основной своей массе ничего не знали о медитации, из чего следует, что они имели смутное представление об отдыхе, о том, как можно наслаждаться простым течением жизни. Всё было перевёрнуто с ног на голову. Чтобы не ходить далеко, возьмём для примера двадцатый – двадцать первый век. Для того, чтобы жить – и уж тем более содержать свою семью – человек вынужден был много работать. Жизнь среднестатистического взрослого человека состояла в основном из работы, забот по дому и о детях, банального просмотра телевизионных передач и физиологического отдыха. При таком скудном распорядке дня и огромных затратах энергии человек не мог развиваться, равно как и чувствовать себя счастливым. В то время было не меньше творческих людей, чем в наши дни, но у них были весьма небольшие шансы на то, чтобы реализовать себя. Тем, кто родились в богатых семьях, повезло больше. У них было время для себя. Однако в большинстве случаев, к сожалению, именно «для себя», а не для самореализации.
Это была эпоха потребительства. Спрос рождал предложение, предложение – спрос. Человек был заклеймён словом «работа». Люди полагали, что счастье в том, чтобы зарабатывать большее количество денег, на которые можно было бы больше всего приобрести. Но это был мир, в котором одна за другой ломались человеческие судьбы – в безумной, непрерывной гонке со временем, в бессмысленных затратах энергии, без возможности самореализации, без возможности привнести в жизнь что-то лучшее. Это была история одного большого сумасшедшего дома!
Это был приговор времени. Вынеся его, Вин выдохнул. До этой минуты я не представлял его в роли судьи.
- Порой лишь горстка здравого смысла, которого невозможно лишиться полностью, поддерживала на плаву человечество, - после некоторой паузы спокойно и задумчиво произнёс мой друг.
- Что ты понимаешь под горсткой здравого смысла?
- То, что в каждом человеке, независимо от того, насколько он глуп, есть здравый смысл. Точно так же он всегда присутствует – и его можно легко почувствовать – в общественных и мировых движениях.
Гений человеческого рода всегда шёл бок обок с безумцем, толкающим его в бездну. К счастью, гений не мог проиграть, поскольку природа человека, как и природа в целом, гениальна.
- Ты сказал, человек был заклеймён словом «работа», но ведь…
- Работа, а лучше сказать, труд должен приносить удовольствие. Он хорош и полезен, когда человек отдаётся ему с любовью. Он не столь хорош, когда не приносит удовольствие, но является средством для достижения важных целей. И называется уродливым словом «работа», когда день за днём изнуряет и опустошает до безобразия человеческое существо. Гений, творец по своей природе, хозяин мира… но нет более грустного зрелища, чем порабощённый, задавленный человек. Люди, для которых это было в порядке вещей – к примеру, многие политики, бизнесмены – на мой взгляд, заслуживали презрения.
- Но ведь эти времена… давно миновали? – произнёс я с неожиданно вопросительной интонацией и чувством неопределённости в голосе.
- Они существуют в нашей памяти. Они проносятся в моих воспоминаниях, и иногда мне кажется, что я погружаюсь в них снова.
- Как всё-таки хорошо, что я не интересовался историей, - в шутку сказал я, хотя на самом деле его последние слова и чувство (чувство человека, рассказывающего о чём-то из личного опыта) были мне не понятны.
- И как же вышло, что сумасшедший дом превратился в мир, в котором мы сейчас живём?
- Техническая сторона прогресса была во многом определена добычей в нужном нам количестве чистой энергии, тогда как психологическая – тем, что большее количество людей стало проявлять интерес к духовным практикам.
- Иными словами – если я правильно понимаю – происходило сближение запада и востока, в смысле науки и религии.
- Да, но я имел в виду не религию. Ведь религия – это не только духовная практика, медитация, но и масса всякой чепухи вокруг неё, чепухи, из-за которой наука долгое время и не могла принять религию. Я говорю о медитации, самой сущности, самой ценности религии, единственно в которой человек может обрести свободу в истинном смысле этого слова.
- Мир изменился… разумеется не в одночасье. Однако – внесу свои сомнения – идеальным не стал. Я, по крайней мере, замечаю, и не так уж редко, вещи, которые совсем не красят нашу жизнь…
- Мир никогда и не будет идеальным. Как ты себе представляешь это: несколько миллиардов жителей, и никто никому не доставляет беспокойства! Лучше или хуже – зависит от каждого из нас. Для нас лучше то, что человеку больше не приходиться заниматься тяжёлым трудом. Но политики и люди в некоторых странах уверены, что этот путь приведёт нас в хаос: люди не могут ни в чём себя найти, не знают, к чему приложить силы – кто-то толстеет, кто-то тупеет, кто-то сходит с ума. Для нас лучше то, что воспитание детей – не исключительное право их родителей, что общества развитых стран, имеют теперь достаточно средств и времени для того, чтобы вопросами воспитания и образования заниматься как действительно основной своей задачей. Однако многие считают, что дети обязательно должны жить в семьях, а не воспитываться в институтах воспитания. Кто-то думает: человеку для его развития и обретения счастья необходимы страдания. Мы говорим: сама жизнь есть страдание, страдание от невозможности быть самим собой здесь и сейчас, быть свободным, счастливым. И для того, чтобы обрести эту возможность, нужно преодолеть многие трудности. У нас есть основание считать себя правыми, - ведь никто не желает страданий своим детям, - мы желаем, чтобы они смогли преодолеть естественные трудности. Кто-то верит, что человека создаёт труд. Мы верим, что для того, чтобы реализовать себя, необходимо в первую очередь трудиться над собой. Мы полагаем, что молодым людям прежде, чем зачать и родить ребёнка, необходимо получить на это благословение врачей и психологов. Но где-то люди по-прежнему считают, что это прерогатива молодых людей, и излишнее внимание государства к данному вопросу ведёт к вмешательству в их личную жизнь, лишению их права свободного выбора. Они считают применение штрафных санкций за невыполнение данного требования явным признаком притеснения свободы. Но при этом не учитывают, либо не придают достаточно значения тому обстоятельству, что штрафные санкции в подобных случаях могут примениться, а могут и не примениться, либо примениться частично – поскольку институтом рождения каждый случай несогласованного зачатия рассматривается индивидуально, в результате чего правило нередко допускает исключение.
- Эти люди, похоже, не очень-то хотят учитывать и другие обстоятельства, например, то, что в странах содружества процент абортов сведён до абсолютного минимума, редкостью является и рождение неполноценного ребёнка, нет брошенных детей. Эти люди скорее готовы искать панацею от своих болезней вечно, чем признать то, что она уже найдена и успешно работает на благо людей.
- Панацея – не что иное, как понимание самих себя, сути простых фундаментальных вещей, на которых строиться наша жизнь.
Признать это – значит признать нашу правоту или собственное поражение. Политикам это не выгодно. Они лишатся власти. Оставшимся религиозным институтам это тоже не выгодно. Следом за политиками лишаться власти и они. Говоря, что мы притесняем свободу человека, они не сознают, что сами боятся этой свободы.
На какое-то время воцарилось молчание.
- Вин, когда ты говоришь, всё кажется простым и доступным. Возникает вопрос: «Как можно не знать таких простых вещей?»
Недавно я слышал, как один деятель науки говорил: «Очень может быть, что не за горами новый глобальный кризис, - не экономический и, слава богу, не экологический, - но такой, который возникнет в истории человечества впервые. Это кризис познания. За каких-то двести лет мы преодолели такой отрезок в научном развитии, который наша цивилизация, идя темпом предыдущих столетий, преодолела бы, в лучшем случае, веков за десять. Возможно, скоро будет просто нечего изучать. Многим из нас жить станет уже не так интересно, как прежде». Что ты думаешь об этом, Вин? Ведь, и вправду, порой создаётся впечатление, что перед человеческим гением скоро не будет закрытых дверей…
- Этот учёный напоминает голодного человека, который долгое время мечтал о еде. Так вышло, что судьба ему благоволила – он очутился за банкетным столом. И с радостью принялся воплощать свою мечту. И всё бы хорошо, да в минуты удовольствия вдруг закрадывается мысль о том, что очень скоро, когда он насытится, ему станет неинтересно. Еда утратит для него прежний смысл. Точно также этот человек боится потерять смысл жизни, потерять пищу для ума. Скорее всего, в душе он материалист и скептик, для которого смысл заключён в познавании мира. С позиции таких людей то, что они познают, лишено божественной искры, и обладает тайнами, которые к нам, людям имеют лишь косвенное отношение. Жить в изображаемом ими мире заведомо неинтересно. Все наши вопросы и ответы, в конечном счёте, имели бы мало смысла. Если бы природа была слепа, то нам тоже следовало бы родиться слепыми. В противном случае наше существование было бы каким-то большим недоразумением.
- Но в настоящее время наука говорит об обратном…
- Однако некоторые учёные чувствуют, что скорее вынуждены принять её открытия. В душе они по-прежнему скептики. Изменить это не так-то просто. Нужен опыт, глубокое личное переживание, - только таким образом, - без ломки существующих убеждений, без борьбы с устоявшимися мыслями и настроениями, - можно повлиять на чьё-то мировоззрение.
Но даже если предположить, что произойдёт то, о чём он говорит, - перед человечеством больше не будет закрытых дверей, - мы-то знаем: там, где заканчиваются слова, начинается музыка. Что бы ни случилось, жизнь ни на чём не останавливается. Напротив, если ты заглянешь в глубину, всякий раз она будто только начинается. Она только начинается, когда мы приходим в этот мир, но также и с нашим уходом из него – она только начинается.
Наши чувства, наш разум – это живое. И поэтому они создают, и будут создавать. Общение разумов будет продолжаться на протяжении всего отрезка интенсивности Вселенной. Это фундаментальность. И для кризиса познания в ней просто нет места. Речь в действительности не о кризисе, а о том, что мировоззрение определённых людей заводит их в тупик. Самый большой интерес ведь не в том, чтобы изучать устройство дома, а в том, чтобы в нём жить и учиться жить осознанно в каждый момент времени. Снаружи мы можем всё увидеть, но это не даст нам прозрения, не заполнит нашу внутреннюю пустоту. И поэтому кризис…
Последние слова Вина и последние глотки чая вдохновили меня на новый труд. В спешке, дорожа каждой секундой вдохновения, я достал планшет и самозабвенно принялся рисовать. Первым делом изобразил то, что видел перед собой: столик с тарелками, чашками и вазой с цветами, нас двоих, сидящих вполоборота, лицом к окну. Но вместо окна и продолжения комнаты вдаль и вширь простёрлось бледное бугристое поле, то самое, которое окружает наш посёлок. В нём я разместил несколько сюрреалистических образов, в виде которых представил наш с Вином разговор. Получилось, что передний план картины – это реализм, но такой, который отличается от повседневности вдохновлённостью персонажей. И особую роль в нём играют руки, - поскольку лиц наших практически не видно, они должны рассказать о нас вместо них. Задний план – сюрреализм, но такой, который от обычного сюрреализма отличается тем, что его образы читаемы главными персонажами. Обе эти части, как я чувствовал, следовало слить воедино. Передняя линия поля (либо задняя линия комнаты) расплылась, и пески лёгкой прибрежной волной коснулись наших ног. Последним штрихом вазу со стола пришлось убрать, так как она частично загораживала вид на поле. Теперь осталось только показать свою работу Вину.
- Ну как, что ты думаешь об этом? Получится из этого наброска что-нибудь стоящее?
Вин долго и пристально изучал рисунок. Настолько долго и пристально, что его серьёзность стала уже казаться мне неуместной. Наконец он сказал:
- Прости, я потерял много времени, разбираясь с управлением. Даже не верится, что мы только что говорили об этом!
- Говорил в основном ты, - напомнил ему я, - а я был лишь слушателем. Так как тебе?
- Кажется, что мы говорили о чём-то… дух захватывающем…
- Ну… для меня всё так и было.
- Как ты назовёшь это?
- Так и назову: «Мысли, воспоминания».
- Но ведь в нашей беседе, кажется, не было воспоминаний…
- Да?.. Мне почему-то показалось, что были… Ну, тогда нужно будет ещё подумать над названием…
- Всё в порядке, оставляй так, - неожиданно вернул мне уверенность Вин.
Он встал и жестом руки предложил сесть в кресла у камина. Мне понравился этот жест: то, что он чувствовал себя хозяином в моём доме, оказывало только положительное влияние на мои ощущения.
Я погрузился в своё кресло, а Вин в кресло моего отца. Долгое время мы молчали, наблюдая за тем, как горят поленья в топке. Перед моим внутренним взором то и дело возникали образы из только что написанной картины.
- Всё же… - нарушил тишину я, не будучи уверен в том, что правильно поступаю, - мне не понятна одна вещь… Ты говоришь о прошлом, как о настоящем… вдобавок, твоя внешность, вернее что-то в твоей внешности напоминает человека из прошлого… Ты знаешь, я откровенен, и когда какой-то вопрос не даёт мне покоя… Если ответ не лежит в плоскости твоего увлечения историей и классической литературой, то каков ответ?
- Как ты относишься к путешествиям? – задал мне Вин встречный вопрос.
- К путешествиям?.. – пожал я плечами, - чтоб без лишних слов: это моя вторая страсть.
- Тогда я предлагаю тебе совершить одно небольшое.
- Прямо сейчас?
- Нет, не прямо сейчас. Через неделю, на следующих выходных. Идёт?
- Идёт.
- Только одно условие…
- Какое?
- Всю неделю ты будешь практиковать динамическую медитацию.
Пока я подбирал слова, чтобы выразить возникшие во мне чувства и мысли по этому поводу, Вин спокойно меня опередил:
- Я тоже откровенен и хочу, чтобы ты знал, что понадобиться тебе для путешествия и ответа на твой вопрос. Весь Роберт Галахен, который у тебя есть!
Такого поворота я не ожидал. Мне нередко доводилось повергать людей в состояние лёгкого шока, но чтобы кто-то поверг в шок меня – подобного случая на моей памяти не было. Вин улыбался и одновременно был очень серьёзен.
- Периодически у тебя, как и почти у всех людей, случаются застои энергии. Ты чувствуешь вялость, не знаешь, чем заняться и всё такое прочее…
- Я считал, что это в порядке вещей… все люди периодически испытывают… а многие вообще… Хотя, конечно, не хотелось бы, что бы в мою жизнь вторгались подобные состояния. Они явно указывают на то, что мне чего-то не хватает.
- Поэтому я заговорил о динамической медитации. С её помощью ты будешь собранным в любое время дня, не исключая час полуденной хандры. Но это вовсе не означает, что ты должен постоянно писать картины, что ты и так делаешь…
- В таком случае, - нашёлся я, - почему ты даёшь мне только одну неделю? Может быть, если это путешествие так важно, мне стоит попрактиковаться в динамической медитации немного дольше?
- Сознавая, что время работает против нас, мы учимся всему быстрее.
И от слов мы тут же перешли к «дыхательным упражнениям».
Продолжение следует
Рейтинг: 0
16 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
