Рожденные легендой...

Заплатанная серая ночнушка. И зарево из прядок по плечам. Ты стоишь на хилом закутке балкона, такого острого клочка, уголком. И, положив ладони на перила, тянешься взглядом  в небо. И вдыхаешь до рези морозный еще воздух. И блаженно щуришь зеленые свои глазищи. Душа мурлычет и напевает. Душе причуялась новая весна.

Ветер швыряет в  лицо колючие крошки снежинок. Ты зажмуриваешься, крутишь головой, и тихонько, радостно смеешься. Сегодня все на лучшее. И посеревшие от времени, слежавшиеся груды льда. И запрудившие двор, как попало натыканные легковушки. И нахохлившиеся у чердачных отдушин голуби. И этот затянувшийся, набивший оскомину холод.

Под тобою обыденность и  суета. Кто куда снующие прохожие. Переругивающиеся дворняги у помойки. Нетерпеливые гудки спешащих разминуться автомобилей. Под тобою привычный будничный день.

А у тебя – остановленное время. И золотые стрелочки подрагивают, предвкушая зарождающееся нечто. Незнакомое и пока неведомое, но... Тебе удивительно… хорошо! Ты растворилась в этом небе и этой неге. Ты паришь, и наслаждаешься. Мечтами и верой. Сама не зная, откуда оно пришло. Почему накрыло. Надолго ли задержится. Но ты горишь этими краткими секундами. И обнимаешь собою. Всю необъятную Вселенную, разом!

Стук по стеклу. Визгливый противный скрежет. Кухонная форточка приоткрывается. Отцовский бас рявкает свирепо.

- Алька, мать твою! Чего раздетая выперлась?!.. А ну марш с холодины, не то ноги повыдергаю! Живо!

Ты вздрагиваешь. Повернувшись и уцепившись за перила пальцами, выдавливаешь виноватую улыбку. Ссутулившись, толкаешь скрипучую старушку-дверь. Ныряешь в затхлое комнатное тепло. И понимаешь тоскливо: волшебство закончилось. А реалии  - вот они, глаза бы их не видали!

                                                          *   *   *

Ты приучаешь себя не оглядываться. Хотя бывает трудно. А еще небезопасно, ведь со спины удобней нападать. Но обернуться, значит дать почувствовать слабость. Твою слабость. Твою уязвимость. А потому ты научилась слушать. И преуспела в этом как никто. И ты читаешь их шаги. И их движенья. Ты как натянутая тетива, всегда настроена на ответ. Отчаянный и молниеносный. Но и они готовы, тоже. Ведь это их любимое развлечение – подстерегать, глумиться и травить. 

«Зачем?» – удивитесь. От скуки. Для смеха. Причина банальна: чужая ты им.

Бывают странные люди, корнями вросшие в детство. Бывают мечтатели-дети, душой влюбленные в сказки. Но случаются и немногие, для которых сказка – оживает сама. Приходит. И поглощает, не спросясь. И они зависают на пограничьи. Между мирами реальности и волшебства. И способны зрить наяву – скрытое навек от глаз обычных. А увиденное - стремятся донести. Разделить, чистосердечно и наивно. Особенно, на первых порах. С остальными, обделенными-нами. И на что тогда благополучно натыкаются? Правильно. На пришитую намертво вывеску дурочка…

А у тебя, как по писаному, еще и волосы цвета огня. Каштаново-красные в сумерках, на солнце они пламенеют. Запекшимся, алым, медным. Непослушные прядки выпрыгивают из натуго заплетенных кос. Окружают голову апельсиновым облачком вихрастым. И глаза, как у кошки напуганной. Чуть раскосые, сочной весенней зелени. Изумленно распахнутые, отстраненные не по детски. Если вскипают слезами - что ни есть натуральные изумруды. А слезу ронять приходится частенько. Гораздо чаще, девочка, чем хотелось бы.

Правда, слезы те непрошеные мало кому приметны. Большинство удивляться не перестают – ну и норов босячке достался, ведь ни словом, ни палкой не прошибешь. Рыжая-бесстыжая  - дразнились погодки в садике. Стервозина полоумная! – шипят за спиной теперь.

Сторонятся. Презирают… Еще б пояснили – за что?!.. Ведь, кажется, не уродина. Не глупая и не злая... Ну почему им так нравится делать тебе больно? И когда они все уже перебесятся, наконец?!..

Ты поправляешь лямку громоздкого ветхого ранца. Потянув тяжеленную створку, заносишь ногу в полумрак старинного школьного вестибюля. И ощущаешь себя, как на первой ступеньке персональной мини-Голгофы. Выдохни, вдохни и… успокойся. Рановато раскисаешь, Алька, твое утро только началось!

                                                              *   *   * 

В редкой кроне старого дерева копошилась ночная пичуга. Помесь нашего удода и лупоглазого недоросля сычика. Желтые блюдечки глаз опасливо моргали и удивленно выкатывались, когда обитательница ветвей вытягивала шею, стараясь разглядеть получше неизвестное и не местное существо, по-хозяйски расположившееся прямиком под ее исконной вотчиной. Вздыбливала перышки сварливо, перескакивала с сучка на сучок, и то и дело выдавала сердитую предупреждающую трель. Но утонувшее в густой траве существо на провокации не реагировало, очевидно не собираясь встревать в никому не нужные разборки. Оно только размеренно поводило остроконечными настороженными ушами да неотрывно щурило голубые светящиеся глаза на мельтешащие в глубине нижней долины хороводы радужных огоньков. Пичуга постепенно успокоилась и, прекратив ругаться, занялась обязательным туалетом, кропотливо вычищая до основания каждую полосатую пушинку.

Минула полночь. Первая в связке лун, Литава, благополучно откочевала за иззубренные шпили подпирающих небо скал. В вышине осталась её подружка - Гамма. Пряталась за облачные груды, выныривала, подмигивая вальяжно сапфировым томным оком. Голубые глаза мимоходом ухватились за луну, прижмурились. Снова переключились на непоседливые долинные огоньки. Внезапно, в ночную мирную перекличку вклинился новый и явно посторонний звук – отдающееся дрожью низкое гудение. Через секунду лунный диск заслонило непроницаемое черное полотно. А понизу заметались острые лучи, ощупывая обрывистые склоны световыми дымными спиралями.

Голубоглазый забеспокоился, но убегать не стал. Он неспешно съехал наземь, упрятав морду в лапы, и растекся серебристой тенью, слившись в одно целое с нагромождениями серых валунов. Замеревшее бесконечностью ожидание, а потом... катер умчался так же стремительно, как и возник. Неизвестный привстал. Огляделся. Вздохнул с облегчением. И текучей плавной рысцой отправился прочь, чтобы через мгновенья раствориться в пушистой поросли подлеска. Ему вослед заинтересованно таращились любопытные круглые глазенки непоседливой диво-пичуги.  

                                                            *   *   *

Холеные гибкие пальцы прокручивают сверкающий гранями хрустальный кубок, ритмично выстукивая по резному узорному краю заостренными кончиками ногтей. Литое тело в переплетениях рельефных мышц с небрежной грацией хищника раскинуто на обтянутом синим шелком полукруге просторной лежанки. Скрещенные в лодыжках ноги заброшены ступнями на подлокотник. Грива спутанных черных кудрей разметалась по широким плечам. Уголки яркого рта иронично наморщены. Угольные глаза под тяжелыми веками пренебрежительно меряют переминающееся у платформы портала многоногое лохматое создание. Так разленившаяся гадюка взирает на вас с прогретого солнцем валуна и про себя раздумывает философски – то ли отпустить недотепу, а то ли к праотцам отправить. На всякий случай, чтоб под ногами не путался.

- Ссстэун. Я удруччен. Нет. Разочарован. Вашей нерешшительностью и бездействием… Вы топчетесь на месте девятые сутки кряду. Если так дальше пойдет, наш договор будет разорван… Ты понимаешшь меня, Стэун? – меланхоличный бархатный тембр сопровождался посвистывающим шипением. Создание у портала мелко затряслось и просело на подкосившиеся задние конечности, звонко царапая по мраморным плитам шипастыми, роняющими капельки яда когтями. Размерами с откормленного теленка, покрытая кустами торчащей во все стороны серо-зеленой щетины, эта смесь гигантского паука с не менее впечатляющим скорпионом выглядела сейчас как наглядный пример беспомощности и граничащего с невменяемостью ужаса.

Выдержав паузу, мужчина на лежанке одним мимолетным движением поменял позу, перекатившись на живот и отшвырнув жалобно звякнувший кубок. Бедняга монстр запаниковал окончательно и, прикрыв четверкой передних лап массивную головогрудь с выпученными фасеточными глазками и растопыренными парами жвал, разразился очередями скрипучих причавкивающих щелчков. Одновременно он еще согнулся, будто намереваясь таким образом слиться с окружающей обстановкой и исчезнуть из поля зрения буравящих гневом глаз. Мужчина презрительно фыркнул.

- Тридцать два планетарных отрезка, Стэун. – Определил громким шепотом, оскалившись. На свет явилась ровная полоска белоснежных крепких зубов, увенчаная по бокам  узкими и длинными, похожими на стилеты клыками. – Или одни стандартные космосутки. Вот срок вашей реабилитации. Вы можете не успеть его поймать. Но обнаружить и обложить намертво обязаны. В противном случае придется расплачиваться за неоправданно потраченное на вас время и мои разрушенные надежды. Ты понимаешь, что это для вас означает?

Скорпионопаук задергался и принялся нащелкивать с удвоенной энергией. Мужчина на лежанке раздраженно потряс головой.

- Кончай шуметь и займись делами, Стэун. – рыкнул тихо, очевидно выйдя из себя. – Потом отмахнулся, показывая, что разговор окончен и прошипел ядовито:

- Сступай!

Огромное членистоногое мгновенно обрело прямоту и устойчивость и, быстрее ветра запрыгнув на платформу, растворилось в окутавшей его голубоватой дымке открывшегося трансперехода. Мужчина скучно проводил паука глазами, хмыкнул и, привалившись спиною к бортику, поймал за ножку следующий, наполненный алым кубок, минутою раньше возникший из воздуха и зависший, покачиваясь, на уровне его плеча.

                                                        *   *   *

Мое почтение заглянувшим на огонек! Да-да, именно Вам! Позвольте представиться. Рассказчик.

Пола я женского. А что до имени и подробностей прочих - думается, они не важны. Я также постараюсь не испытывать Ваше терпение и не уводить от событий непосредственных в философию и прошлые времена. Но иногда отступления все же понадобятся. Первое из них – прямо сейчас.

Мне нравятся сказки. Они отлично демонстрируют. Как ненадежен и хлипок наш предсказуемый, давно и многократно объясненный, научно вымеренный мир. Как хрупка его оболочка. И как паутинна пелена, возможно отгораживающая нас от того непостижимого и жестокого, что вполне вероятно проживает себе по соседству. Ходит по тем же улицам. Дышит одним с нами воздухом. И премило улыбается нашему самовлюбленному и наивному скептицизму. Сказка дарит уникальную возможность окунуться в эту чуждую и опасную, но такую притягательную для нас среду совершенно без ущерба для здоровья. Душевное, разумеется, не в счет. Господам трепетным и тревожным подобных фантазий лучше избегать.

Итак, уважаемый мой гость. Если вы натура храбрая и авантюрная, а также не страдаете излишними сантиментами и болезненными предрассудками. Тогда…

Я. Приглашаю. Вас. В сказку... Устраивайтесь поудобнее. Мы уже начинаем.

                                                            *   *   *

Бесконечно далеко от Земли. В самом центре старых галактик. Медленно и неотвратимо. Умирает красная звезда. И с нею вместе в глубину небытия нисходит и ее бессменный спутник. Планета-гигант, планета-мемориал – каменный призрак, Рагез.

Несчетные тысячелетия назад, когда оба были молоды, честолюбивы и по-юношески эгоистичны, об одаренностях и сокровищах Рагеза слагались легенды. Посланники иных миров стремились хотя бы издали полюбоваться его волшебным сиянием и богатейшими переливами красок. Он был подобен редчайшей и совершеннейшей из жемчужин, увенчавшей корону Незримого Творца. Вся Вселенная судачила о нем. Нахваливала. Превозносила. И тогда красавец Рагез… возгордился! И порешил, что не пристало ему, богоподобному и лучезарному зависеть от мнения окружающих. А, кроме того, он велик и прекрасен, но не способен сойти с назначенной орбиты. Стало быть, остаются уголки в космосе, где о нем, Рагезе, до сих пор не слыхивали. И, значит, не восхищаются. Не преклоняются. Не страшатся, наконец!

Господи, страшиться-то зачем? Поинтересуетесь справедливо. Ему что, даровой фанатичной влюбленности не хватало? Увы, дорогой мой гость, на шаткой дорожке славы большинство баловней фортуны сходны. Редко кто из них, удостоенный почестями, не начинает со временем требовать большего. И мало кто имеющийся результат не старается закрепить при помощи силы. Потому как любовь добровольная, она вещество нестойкое и переменчивое. Другое дело: почитание, приправленное страхом. Вот это непробиваемо, сохраняется на века. В нашем случае – веков на миллионы.

И придумал хитромудрый Рагез – призвать к жизни собственное потомство. Воплотить в нем наилучшее, чем богаты вселенские просторы. Наделить гармонией физической красоты. И, сверх того, достоинствами и силой, что заставят пасть на колени остальные расы Галактик, навсегда превратив их в смиренных прислужников-рабов. А когда задуманное осуществится, тогда он, Рагез, прародитель правящих Высших, обретет единственно подобающий ему статус - станет Сердцем Вселенной…

Он и обрел, знаете ли. Но только – на смертном одре.

                                                            *   *   *

Конечно, это лишь предание. Из сотен, наводняющих мир. Но почву под собою держит. По крайней мере, дает вполне логичное обоснование нынешнему неутешительному положению. А положение, оно такое: космос подчинен рагезтам.

Метаморфам. Эфемерам. Трансформерам!

Пожалуйста, не проводите параллелей. Нет здесь никаких разумных железяк. Самораскладывающихся конструкторов. Вязок проводов. Датчиков, плат, экранов. Все куда проще и сложнее. Эти создания – теплокровные.

Бедняга Рагез!.. Чванливость тебя погубила. Ты слишком многим одарил любимых детищ в погоне за идеей совершенства. Ребята гордецами получились похлеще папочки. А первоначальные идеи подминания мира благополучно опробовали на тебе. Думали, твои запасы неистощимы. Или вообще не думали, а просто жили припеваючи, уничтожая ресурсы вскормившей их планеты направо и налево. Пока не наступил край. Не только благоденствию, но и самой жизни. Вот тут они сумели спохватиться. Прижать себя к ногтю. И кое-как стабилизировав обстановку несчастного своего дома, обратили лица во вне. Четко осознав, не найдут новые источники пропитания, окочурятся благополучно за компанию с родителем помирающим.

Пропитания, да. Или подпитки. На повестке у рагезтов, этот вопрос безвременно активен. Почему? А потому, что герои наши – паразиты, каких свет не видывал. По народному выражаясь – вампиры.

Так. Опять пошли сравнения. Стоп, пожалуйста. Не углубляйтесь. Все  стереотипы готовые - немедленно и безжалостно - в корзину. Избавились? Спасибо. Теперь можно спокойно продолжать.

Не знаю – на счастье или во вред. Но исторически сложилось, что подавляющее большинство прогрессивных космических цивилизаций относится к единой форме, гуманоидной. Может, у данного типа, к коему и мы с вами имеем честь принадлежать, больше способностей потенциальных. Может, он более универсален и приспосабливаем. А может, рулетка работает, по имени мистер Случай? Но и Рагез от старых добрых традиций отказываться не захотел. Планеты, они ведь между собою общаются и информацией, в том числе и визуальной, обмениваются регулярно. Поднакопив ее достаточно,  и так же достаточно разнообразив, новоявленный творец приступил к наиважнейшей части своих амбициозных изысков под названием - практический эксперимент. Экспериментировалось ему долго, муторно и сложно.

Рагез планировал потомство - непобедимое на поле брани, неуязвимое для известных болезней, выживающее там, где другие стопроцентно отправляются на небеса, и восстанавливающееся при травмах в рекордно короткий срок. А, кроме того, его дети обязаны были стать неотразимыми в глазах окружающего разумного мира.

И, отдадим ему должное, он не успокоился, пока своего не достиг.

С тех знаменательных времен и по современность, рагезтяне остаются единственной нацией, фактически не ограниченной количеством принимаемых обличий. Они копируют любые подходящие организмы, либо изобретают и комбинируют, полагаясь на освоенную базу. Но действуют по мере необходимого. А в повседневности предпочитают внешность человека, считая ее наиболее удобной и позволяющей наслаждаться жизнью максимально. Трансформеры непревзойденные себялюбцы.

Сейчас, правда, больше уже в душе. Тотальная проблемка выживания приструнила. Внедрила им самоконтроль по самое некуда, равно как и взаимоподдержку, и взаимоответственность. Но поначалу картинка вырисовывалась иная.

У замечательного Рагезовского продукта обнаружился серьезный изъян. Его уникальная физиологическая мобильность требовала сумасшедших энерготрат. И не подчинялась естественному восполнению. То есть отпрыски выходили недолговечными. Их тела, при активном пользовании талантами, изнашивались в считанные годы. Выхода из замкнутого круга не находилось. Тогда, обозлившись и измучившись, планета решилась на преступление. Его позже назвали Вселенским. И, наверное, были правы.

Рагез пренебрег центральным – запретом действий, разрушающих баланс. Ибо баланс позволяет миру существовать, предупреждая погружение в хаос. Критический отрыв по качествам одного провоцирует угрозу отстающим. В случае с трансформерами угроза равняется катастрофе.

Рагез на моральные принципы наплевал!..

Организм трансформера сплошной аккумулятор. И забор энергии не прекращается никогда. Другое дело, с какой интенсивностью это происходит. Если он сыт по горло, отдыхает или текущими делами отвлечен, дело ограничивается поверхностными вытяжками из подходящих, не обязательно мыслящих объектов. Но вот если голодуха подпирает. Или либидо взыграло. (Что для наших индивидуумов особой разницы не представляет.) Или тревога военная наметилась. Или штурм вне очереди мозговой… Бегите, граждане, не оглядывайтесь.  Кой-какой процент сохраняется – на везение и спасенную жизнь. Весьма призрачный, но все же. Воспользоваться стоит.

 Отдельная сносочка по теме пристрастий интимных. Которые, как ни мерзко, приняты у трансформеров поведенческой нормой. Сексуальное насилие – их излюбленная игра, обращенная течением времени в некий культ отлично проводимого досуга.

Объекты – противоположный пол родственных рас. Физическое удовлетворение – желаннейшее из лакомств. Кровь добычи служит катализатором, усиливая наслаждение в разы. Шансов у жертвы, таким образом, не остается. Почти.  Это потому, что хищник иногда к игрушке привязывается. В тех исключениях редкостных, когда она достаточно крепка, чтобы выжить после первого контакта, а связь с ней  особо «вкусная». Будущего у таких отношений нет. Для бедняги объекта просто продлеваются мучения. Пока владельцу не прискучит. После чего следует предсказуемый финал.

Как же тогда связи внутривидовые, интересуетесь? Рапортую. Тишь да гладь.  По отношению друг к дружке трансформеры до бытовой жестокости не опускаются. Нет, всякое, конечно, может быть. Но в сравнении с социумом человеческим случаи патологически редки и вызывают (вдумайтесь!) строжайшее осуждение окружающих, если не подкреплены неоспоримыми фактами серьезной провинности подвергшейся агрессии стороны.   Обосновывается такое несуразное поведение просто.  Трансформеры свою нацию в прямом смысле боготворят.

Нет, никакого мажорства и вседозволенности. Их государство – военная община. Здесь правит жесткий патриархат, а основная власть сосредоточена в руках императора. Соцструктура – образчик просчитанного рационализма, где каждый исполняет заданный объем работы без отлыниваний и на совесть. Но ценность каждого субъекта без преувеличений - на вес золота.  Оно и понятно. Прирост населения у рагезтян давным-давно на нулях.

Когда Рагез сумел принять правду и осознал, на что себя обрекает, время было безнадежно упущено. От биологических запасов оставались жалкие воспоминания.  А самое страшное, в необратимый процесс оказалось вовлечено его светило, Тарн. И гибель становилась неизбежной.

 Несчастный взмолился о помощи, во всеуслышание покаявшись в грехах. Его призыв услышали и вынесли на общевселенский совет эгрегоров, бессмертных планетных душ. Почтенные миры намеревались изыскать средство уничтожения противоестественных Рагезовских выродков, но в процесс неожиданно вмешались. Силы, существующие над…

Великий Оракул, официальный посланник Незримого, лично прибыл в собрание и запретил самосуд. Планетам провозгласили, что отныне контролировать трансформеров берется сам Разум. Общаться с подопечными он собирается напрямую. И обещает держать их в узде. Мирозданию угроза отменяется. Потому как на свет уже рождена раса, способная оказать захватчикам достойный отпор, когда и если придется. А вот созидателю несознательному на помилование надежды нет. Какое-то время он протянет. Но это тоже часть наказания. Оставаясь живым мертвецом служить наглядным предупреждением вновь расцветающим щеголям вселенским. Глядите, мол, и мотайте на ус – что ожидает преступившего Закон.

Воды с тех пор утекло немеряно. Цивилизация рагезтов вышла на новый виток. Как и мечталось родителю, они оставили его пределы, чтобы осваивать, покорять и властвовать. Владения ширятся, империя растет. А жуткая слава ее основателей летит далеко впереди, заставляя народы жаться от страха и взывать к Незримому с единой просьбой  – Господи, пронеси! Да только бог не добрый дядечка, качающий младенцев на коленках.

Парадокс. Умертвив собственную планету, трансформеры взялись оберегать прочие. Частенько – от их же населения коренного.

Подозреваю, поступать подобным образом рагезтов вынуждает жизнь. Оскудеет природа вокруг, неоткуда будет черпать энергию. А перекроются энергетические краники, вампирская нация вымрет на корню. Но умирать то не хочется! Особенно, когда перед тобою заоблачные перспективы. Вот и наступают трансформеры на горло собственной песне. Чтобы себя любимых в сытости содержать. А в качестве громоотвода и, заодно, питания используют порабощенных. Чаще всего – гуманоидов. По вышеозвученной грустной причине. Объявив себя прямыми наследниками богов, они забавляются рабами, будто марионетками. Не гнушаются искусственной селекцией, хладнокровно стирают с планетных широт целые племена, если обоснование находят. Но одновременно, все силы их и умения направляются на поддержание полноценной качественной жизни самих контролируемых планет.

Знаете, а планеты заботу ценят.  

Но на общем фоне благополучия не отступает проблема. Новое поколение. Его словно и не существует.

Рагезты завидные долгожители. Их тела, благодаря энергетическому допингу, постоянно себя обновляют. По той же причине, им не страшны болезни. А для того, чтобы умертвить трансформера, нужно поразить одновременно более восьмидесяти процентов действующей органики. Например – взорвать. Но размножаться свободно они отчего-то не могут. У совершенно здоровых пар потомство крайне редко. И еще одна странность, чаще всего пополнение случается, когда умирает взрослый, непременно из этой семьи. Так что пожившие вволю трансформеры зачастую сами ищут смерть, чтобы освободить дорогу молодым и хоть как то обновить кровь. Помогает. Но со скрипом.

Зато, будто в насмешку, вампиру ничто не мешает обзавестись потомком от иноплеменника. И для трансформеров эта тема крайне болезненна и неприятна.

Они помешаны на чистоте крови, так же как на своей теории божественного происхождения. И остальные расы для них думающие животные, не больше. Спариваться для развлечения им не претит. Но равноправная связь с инородцем приравнивается к проклятию. Проклятие навлекает на себя и тот, кто допускает появление метисов. Поэтому мужчин рабов «перед использованием» стерилизуют. А от девушек избавляются непосредственно после акта или при малейшем намеке на беременность.

В мире поговаривают – исключения все-таки бывают. И тогда – изгнание, горести, преследования и жестокая казнь. Но если бы кто-то из тех преступников обладал достаточной смелостью – противостать и защищаться… Не исключено, течение истории повернуло бы в новое русло.

Это тоже – из области преданий.

                                                         *   *   *

- К вам гость, хозяин. Подал запрос. Прибудет через полтора часа примерно. – Флегматично прошелестело сверху. Задремавший черноволосый обитатель апартаментов, недовольно приоткрыл один глаз и продемонстрировал мозаичному потолку ослепительный голливудский прикус. Потолок утробно хихикнул.

- Сердитесь, не сердитесь, все равно ж примете. Братца вашего принесло вместе с пачкой кормовых единиц. Сюрпризом, наверно, хочет порадовать.

Обитатель страдальчески заворчал и, убрав зубы подальше, попробовал натянуть на голову краешек свисающей простыни. Простыня поддаваться не собиралась. Приплясывая, она принялась выкручиваться из пальцев, а потом и вовсе влипла в бортик лежанки, намертво к нему приварившись. С тем же отсутствием успеха, мужчина попытался отодрать второй краешек. Потерпев фиаско, вздохнул и, погрозив потолку кулаком, принял вертикальное положение. Потолок одобрительно зафыркал и угодливо поинтересовался:

- А может эртику? Для затравки. У меня как раз свеженький поспел. Крепость идеальная, аромат… закачаться!

- Ага. Меня и так качает нехило. – Хмыкнул черноволосый, усиленно протирая глаза. Поморгав и удовлетворившись результатом, задрал голову и неожиданно широко улыбнулся.

- Тэо, старый ты плут! Все-то тебе известно, на все рецепты найдешь. - Улыбка померкла, смешливо прищуренные глаза затенили длинные ресницы. – Спасибо. Не беспокойся. Тем более, братишка, вон, натурального приволок. Оклемаюсь на раз, делов-то!

- Как знаете, как знаете. – Немного натянуто ответствовало с потолка. - Мое дело предложить.

- Твое дело – нарыть мне какую-нибудь одежку. – Пробурчал черноволосый, обшаривая взглядом углы. Заглянул за лежанку, повозившись, извлек из-за бортика сплюснутый, в половину руки цилиндрик, с утолщениями-воронками на концах. Бросил у изголовья на столешницу.

- Проверить не желаете? – Промурлыкали сверху ехидновато. - Не уверен, что он функционирует. Я имею ввиду – после вчерашнего сногсшибательного действа.

Черноволосый поджал губы и потянулся за цилиндром. Помял его, потряс. Подбросив, перехватил и стиснул. Цилиндр чихнул и выбросил из концов тщедушные лазерные лучики. Мужчина с чувством чертыхнулся и, отключив меч, брезгливо зашвырнул испорченное оружие к противоположной зеркальной стене. С потолка донесся смешок.

- Не расстраивайтесь, хозяин. Иногда побуянить не грех. Тем более, коли повод назрел серьезный.  – И торопливо, будто смешавшись, отчитался, - Одежда в купальной. Температура, как вы любите. Посетителя сюда препроводить?

- Тэо, - неожиданно виновато прошептал черноволосый, - здорово я надрался, да?

- Ну, чтобы поточнее… - Голос стал задумчивым и философским. - Окажись вы в гуще схватки, сотни три вокруг бы полегло. Средней мощи единиц противника. А так… ничего непоправимого. Можно сказать, образцово показательное выступление получилось. Стены я с полчасика ремонтировал. Осветительную и информационную системки тоже заменить пришлось. Меблировка ерунда, минутное дело. Да у вас и мебели то – с гулькин нос…

- Утешил, нечего сказать! – простонал, держась за голову, черноволосый. – Хорошо еще, свиделей нет.

- А я, по-вашему, кто? – осведомился голос надменно.

Черноволосый замер и пристально уставился на потолок, будто что-то в нем скрупулезно выискивая. Голос поспешил заверить:

- Но я, разумеется, унесу эту страшную тайну с собою в могилу. Можете целиком на меня положиться, присягаю, господин император!

С минуту в комнате продолжалась звенящая тишина. А потом… загромыхал дружный хохот. Отсмеявшись, черноволосый мужчина отвесил невидимому визави почтительный короткий поклон и вполне деловым тоном определился:

- Дэнио сюда зови, конечно. Только пейзажик поаппетитнее нарисуй. И заодно крейсер извести. Отлет вечером, курс на Шир.

- Стэун на связь вышел.

- Вот как? – Черноволосый скрипнул челюстями. – Слушаю внимательно.

- Ищейки пса засекли. На хвосте висят. Теперь не выскользнет, дело решенное.

- Молодцы, ребятушки, ай молодцы! – Черноволосый плотоядно оскалился. – И сколько просят на поимку?

- При самом неблагоприятном раскладе, суток пять.

- Красота. Вот могут же работать, когда захотят, а, Тэо? А все туда же: без хорошего пинка задницы лишний раз не оторвут. Обленились черти, зажирели. Ну ничего, возьмусь я за них капитально. Текучку только разгребу!

Поделившись с потолком выводами, черноволосый прошествовал к образовавшемуся в ближайшей стене овальному дверному проему и благополучно за ним скрылся. Стена следом задвинулась, вернувшись к девственной целости. А комната, до того полнящаяся оттенками африканского заката, точно по волшебству обесцветилась до состояния нетронутой пороши. Вместо бесследно растворившейся лежанки воздвигся шестигранник подиума. У его изножия, на белопенном меховом ковре всплыли островки подушек. Глубокие мягкие диваны искрятся арктическими сопками. А посредине, россыпями звезд, переливается изящный солнечный цветок – парящая в воздухе янтарная столешница, сервированная на двоих приборами из невесомо тонкого хрусталя.

                                                         *   *   *

- А сейчас, крыса, мы тебя казнить станем! – Матвей вращал перед Алиным носом внушительных размеров кулаком с надвинутым самодельным кастетом. Аля попыталась голову отвести, вывернутые в запястьях руки саданула резкая боль. Двое подростков держали девочку, остальные обступили их плотной стенкой, отгородив расправу от случайных глаз. Девчонки перешептывались, старательно изображая презрение, мальчики галдели,  изощрялись в насмешках, то и дело сплевывая и сворачивая на мат. Но Аля будто не слышала. Остановившиеся зеленые глаза не отрывались от покрасневшей потной физиономии петушащегося перед ней громилы, побелевшее личико оставалось до странного спокойным. Она упорно молчала и только прикусывала губу, когда обидчик в пылу расправы тыкал ей кастетом в подбородок.

- Значит, ты у нас святая, да? – Продолжал издеваться парень. – Гринпииисовка!

Компания дружно загоготала. Матвей театрально воздел руки, призывая приятелей внимать:

- Послушайте, а я знаю! – Захихикал воодушевленно. – Она у нас это, как ее, о! Шпионка тайная, интервентка! Она их разводит и в дома подбрасывает, чтоб заразу всякую разносили!.. Сама крыса, вот с крысами и цацкается. С ними, наверно, и жрет, и спит!

Аля неожиданно рассмеялась. Закинув голову, она хохотала и хохотала. Обмякнув в руках удерживающих ее ребят, содрогаясь всем своим худеньким нескладным телом. Голоса окружающих смолкли. Они растерянно топтались вокруг. Переглядывались, не зная, что предпринять. А девочка продолжала заходиться, пока взбешенный Матвей не ударил ее второю рукой по губам. Смех оборвался, повисла гнетущая тишь.

Аля облизнула губы, плюнула красным ему под ноги и раздельно, четко произнесла:

- Крысы лучше, чем вы. Тараканы лучше, чем вы. Они живые. Вы – это грязь! Грязью и останетесь. До смерти!

Она снова плюнула, целясь слюной ему в кроссовки. Парень отскочил, матерясь и размахивая кулаками. Надтреснутый визгливый тенорок настолько не сочетался с разъевшейся обрюзгшей тушей, что он невольно напомнил ей громадного молочного поросенка и вызвал новый истерический приступ смеха, больше походившего на крик. Матвей рванулся к ней, но другие его удержали.

- Да ну ее на фиг, Медведь! – Увещевал пыхтящего праведным гневом вожака Юрик, вцепившись в приятеля и почти повиснув на жирных плечах. – Она ж шизанутая на все извилины, не видишь разве? Еще зашибешь дуру, отвечай потом!

- А ты зассал, что ли! –  Взвился тот ором.

- За базаром следи! – Юрик отпихнул его и набычился. – Было б об кого мараться! Это ж имбецилка пришибленная. Она и не поймет ни хрена. Сделаем лучше по-другому! – Он принялся что-то увлеченно бормотать Матвею на ухо. Толстяк внимательно слушал. Квадратная физиономия радостно осклабилась. Он одобрительно закивал и, круто развернувшись, закомандовал напряженно ожидающим подручным:

- Юрась дело придумал, сейчас мы эту сучку психованую проучим. Что надо наказаньце! Потопали по быстряку, тут рядом.

Подхватив беззвучно сопротивляющуюся Алю под руки, компашка поволокла ее следом за удаляющимися друзьями туда, где на отшибе пришкольного скверика маячили заброшенные кирпичные гаражи.

                                                             *   *   *

- Скули погромче! – Заключил на прощанье Матвей, зашвыривая ее рюкзак в глубину пропахшего мочой и плесенью сумрака и задвигая на пару с Юриком тяжелые, обитые изнутри металлом створки. – Наркошиков, может, тутошных докричишься. Они, базарят, до малолеток падкие. Повеселишься, жизнь разнообразишь.

- Пошел ты! – выкрикнула Аля, запустив по захлопнувшимся дверям обломком подхваченного кирпича. Снаружи захохотали. Девчоночий голосок, кажется Ленкин, радостно пожелал:

- Слышь, Крыса, а ты родственничкам блохастым поплачься! Пускай уж выручат, раз подписываешься за них!

Насмешки, улюлюканье, шальные от задора и упоения вседозволенностью голоса и топот множества ног на диво быстро утихли. Аля не могла поверить счастью – неужели, взаправду убрались! Страха почему-то не было. Только облегчение и усталость. Она ожидала худшего. Считала, станут избивать. Матвеевская свора всю школу держала в повиновении и открыто терроризировала тех, кто оказывался в списках неугодных. В основном, конечно, доставалось «лохам», ботанам и малявкам. Первые, в их числе и Аля, служили хулиганам бесплатным развлечением, когда тех постебаться переклинивало. Зубрилы, соответственно, отрабатывали относительное спокойствие контрольными, самостоятельными и домашкой. Младшеклассников от души «доили», отбирая завтраки и карманную наличность.

Учителя проделок банды предпочитали не замечать. Дирекция изредка вызывала Матвея и его подручных на пространные воспитательные беседы, но меры этим и ограничивала – оба родителя парня занимали в городской прокуратуре не последние хлебные места. Соответственно – именитому отпрыску хулиганство лояльно извинялось.

Тем более, сам Матюша был далеко не дурак. К детям из семей влиятельных беспричинно не придирался. Даже наоборот, частенько дружбы искал. На занятиях являл образец примерности. Педагогам не дерзил, хоть и держался с презрительным высокомерием, да и соклассникам оскорблений не спускал. К его помощи учителя прибегали,  если требовалось приструнить чересчур зарвавшихся и хамовитых. И Матвей просящим не отказывал, получая немалое удовольствие от процесса и наблюдая как его личная значимость будто на дрожжах растет в глазах свидетелей - и маленьких и взрослых – от одного такого выгодного эпизода к следующему. Порой, когда конфликтов не намечалось, он заставлял прихлебателей разыгрывать их намеренно, чтобы после, разрулив ситуацию, обрести свежую порцию славы и напомнить лишний раз подчиненным: кто в их тесном и склочном мирке единственный признанный начальник. Его побаивались даже выпускники, потому что восьмиклассник Матвей габаритами и силой никому из старших не уступал, а где не мог одолеть ловкостью, обходился весом. Он умел ударить так, чтоб следов не оставалось. А в школе за глаза поговаривали: папочка прокурор любимому сынуле регулярно устраивает экскурсии в местный участок именно с целью попрактиковаться в кулачном искусстве на очередном изловленном бомже. Кое-кто слухам возмущался. Но Аля – верила.

Она не раз наблюдала, насколько заводит Матвея пущеная противнику кровь. И беспомощность жертвы. И возможность давить морально. Но, пугаясь до смерти, виду не подавала. Упрямо себя отстаивала или безразлично замыкалась, но пресмыкаться? Упрашивать?! Она скорей язык себе выдернет и голову оторвет!

В некотором роде, такое поведение Алю и берегло. Над нею насмешничали, да. Давно списали в изгои. Без пакостей и подковырок она не помнила дня. Но руку поднимать остерегались. Последствия выходили плачевные.

Если деваться было некуда, Алю словно подменяли. Из безответной и слабой она превращалась в фурию. Царапалась, кусалась, вцеплялась ногтями в лицо. Сопротивлялась до последнего, пока изнеможение не свалит. Да еще и молча, отчего противникам и зевакам становилось жутко вдвойне. Поэтому драки с девочкой старались не затевать. Обычно. Сегодняшний случай вполне подходил под исключение.

Как любой истинный авторитет, Матвей не мог пожаловаться на отсутствие поклонниц. Выигрышное положение вожака с лихвой компенсировало недостатки внешности. Школьные кокетки едва ни в очередь становились – за августейшим вниманием и сопутствующим ему титулом подруги. Нынешняя официальная «девушка» голубоглазая и светлокудрая Лена, та самая, что пожелала запертой в гараже пленнице обратиться за помощью к грызунам, была действительно красива, неимоверно избалована и являлась счастливой обладательницей сразу двух братьев-крепышей, учащихся классом младше. Привилегированное положение сестры соответственно сказывалось на братиках. Они безнаказанно задирали погодков, увлеченно гоняли малышей, всласть обижали девочек. Но больше всего обожали – измываться над живностью.

Они называли это «научными экспериментами» и потом гордо демонстрировали кривящимся, воротящим носы приятелем очередную искалеченную тушку. Справедливости ради  следует уточнить: экспериментировали юные вивисекторы на зверушках маленьких и безответных. Могли распотрошить голубя или надуть через соломинку лягушку, или забросить ящерицу в банку с кипятком. А вот сегодня - добыли где-то крыску.

Время было обеденное, народ зависал в столовке. Школьный стадиончик до времени опустел. Мучители сначала привязали зверька за хвост нейлоновой длинной нитью и самозабвенно обстреливали отчаянно пищащую мишень заблаговременно собранной щебенкой. А когда выдохшаяся, чуть живая жертва обессилено затихла, вознамерились сжечь ее живьем.

Заприметившая издали неладное Аля вмешалась как раз в критический момент. Огрев одного из мальчишек по затылку подвернувшимся огрызком штакетины, она от души пнула подоспевшему ему на выручку братца в пах и, подобрав безжизненное мятое тельце, бегом припустила прочь, не оборачиваясь на долетающие яростные выкрики и истерические угрозы.

Спрятавшись на рабочем дворике, у кочегарки, девочка перевела дыхание и принялась обследовать спасеныша. На первый взгляд, ситуация складывалась плачевно. Крыска в себя не приходила, только тихонько вздрагивала и шевелила окровавленным носиком. Большая часть хвоста оказалась размозженной прицельно ударившим камнем, а примерно треть спинки носила следы огня. Но Аля и не думала сдаваться. Собравшись с духом, она кусочком стекла отсекла изувеченный хвост, перетянула повыше среза обрывком нитки и, завернув крысеныша в отстегнутый капюшон курточки, помчалась в школьный медпункт.

Ей повезло. Фельдшерица, не вникая в подробности выдуманной наспех истории о порезе, вручила девочке пузырек с перекисью, стрептоцид, кусок ваты и бинт, и отправила ее восвояси. Рассовав медикаменты по карманам и забрав из класса рюкзак, Аля возвратилась к кочегарке. Укрывшись в закутке у водостока, она занялась врачеванием. Сняла остановившую кровотечение нить. Обработала перекисью культяпку и засмоленную спинку. Раздавив таблетку стрептоцида, присыпала поврежденные места. Потом выудила из рюкзака бутылочку с недопитым холодным чаем и попыталась крыску напоить: обмакивала пальцы в жидкость и целилась капелькой в полуоткрытую крохотную пасть. Крыска изредка сглатывала, из чего Аля сделала вывод, что какая-то часть чая по назначению все же попала, а потом, вдруг, тоненько чихнув, отодвинула голову. Аля сразу отставила чай.

Она понимала, что ее помощь – капля в море, и если у зверька повреждения внутренностей, он все равно неминуемо умрет. И от этого больнее было стократно. Она, которая не страшилась вида крови и упрямо улыбалась в ответ на причиняемую боль, сейчас плакала от жалости к невинному, беспомощному, отвратительному в глазах людей существу, всем сердцем умоляя… Бога ли? Природу? Судьбу?.. Чтоб ему сохранили жизнь.

Держа звереныша в сведенных ковшиком ладонях, Аля уселась на колени, прислонившись плечом к стене, и сосредоточенно согревала  его дыханием. С безумной, ниоткуда зародившейся надеждой – вместе с выдохом она передает крыске частицу себя, собственной жизненной силы. Если не собьется и постарается, это поможет… Если очень-очень. Изо всех сил!..

В ладонях наметилось шевеление. К губам притронулись, пощекотали теплым. Аля отстранилась, боясь поверить. Встретилась взглядом с блестящими антрацитовыми бусинками. Осторожно погладила пальчиком шелковистую пепельную шерстку. Крыска извернулась, обхватила палец лапками. Внюхивалась долго, словно запоминала. Выпустив, неожиданно широко зевнула и свернулась серым клубочком, упрятав мордочку в серебристый живот.

Понаблюдав за пациенткой и убедившись, что опасность все-таки миновала, и крысеныш просто крепко спит, Аля бережно переместила зверюшку обратно в капюшон. А капюшон, аккуратно пристроила в основное, самое вместительное отделение ранца поверх уложенных плашмя учебников.

В самом розовом, крылатом настроении, взвалив рюкзак на плечо, Аля миновала двор, стадион, приблизилась к воротам и… обреченно остановилась.

Ее давно поджидали.

                                                          *   *   *

Секунд тридцать она боролась с растерянностью – вдруг передумают и возвратятся? Потом охнула и наощупь побрела вглубь вонючей, влажной темноты, всматриваясь и шаря вокруг себя руками. Рюкзак отыскался в стороне, у груды истлевшего тряпья. Прихрамывая, Аля вытащила его поближе к свету, трясущимися пальцами расстегнула.

Сначала, конечно, они допытывались, куда Аля спрятала крысенка. Обещались звереныша в Алином присутствии: в асфальт вкатать, на костре поджарить, шкуру снять, так далее и тому подобное. Но девочка, безмятежно угрозы выслушав, равнодушно посоветовала для начала обыскать. Ее саму, вещички, а лучше – прилегающую территорию, по сантиметру. Мол, она с удовольствием понаблюдает, как толпень великовозрастных обормотов будет разыскивать давно и прочно смывшуюся крысу. Мальчишки, конечно, рассвирепели. Но – удивительное дело! – поверили Але беспрекословно. И перенесли злость на нее саму. Вот поэтому колено сейчас и болит. И рука. И бок… Да и хрен бы с ними!

Капюшоновый  сверточек сверху примялся, Аля его расправила, отогнула края. Наружу высунулась деловито щупающая воздух усатая носопырка, следом – клиновидная мордочка и настороженные круглые ушки. Аля подставила ладонь, и крыска тотчас на нее вскарабкалась, будто по жизни только и делала, что сидела на человеческих руках.

- Привет, малыш. – Прошептала девочка нежно. – Я очень за тебя рада. Так рада, ты не представляешь… И по-моему, ты у себя дома. – Она грустно обвела рукою свою нечаянную тюрьму. Крыска приподнялась на задние лапки, вытянулась столбиком, и еле слышно зацокала. Аля пересадила ее на плечо и начала рыться в рюкзаке. Поиски увенчались успехом. В боковом внутреннем кармане нашелся вчерашний бутерброд, а на дне большого отделения – кусочки овсяного печенья.

Алины глаза к полутьме уже  притерпелись, и теперь она могла в деталях рассмотреть их с крысенышем место заточения. Впрочем, не так. Крыска отсюда наверняка сумеет свободно уйти, но вот Але малой кровью не отделаться. Гараж старый, но строился на совесть. Окошки-отдушины незаметны, скорее всего – на зиму  заложены. И вообще, ветхой развалиной, если отмести завалы из хлама и гниющие зловонные пятна, помещение не смотрится. Возможно, законный хозяин временно о нем подзабыл, и этим воспользовались ушлые бомжи. Срезали замки, утянули что можно, раскурочили остальное и превратили в гибрид туалета с ночлежкой. Брр!..

Крыска увлеченно хрустела печеньем. На закуску Аля выделила ей хлебный мякиш, смоченный в остатках чая. Девочка несказанно обрадовалась, когда обнаружила, что не выбросила бутылочку и не забыла у кочегарки. Без еды она продержалась бы запросто. Но отсутствие питья – серьезнее, чем просто неприятность.

А неприятности в одиночку не подкатывают. Алю подстерегала новая беда. Холод. Он все настойчивей давал о себе знать. Девочка уже обошла гараж вдоль и поперек раз двадцать. Обстукивала стены в надежде наткнуться на отдушину, просматривала квадрат за квадратом цементный изгаженный пол и потолочные перекрытия, всем весом налегала на двери, в надежде хоть капельку их приоткрыть. Тщетно. Откуда-то из под крыши продолжал проникать тусклый свет, не смотря на то, что время по Алиным подсчетам было уже позднее. Наверно, полнолуние. И туч нет. Слава богу, хоть что-то хорошее, но… Плакать хотелось с каждой минутой сильнее.

Прихватывал морозец, и от дыхания вздымались облачки пара. В тело ввинчивался, нарастал озноб, ступни и ладони противно немели, хоть она без конца растирала их, притоптывала ногами, приседала. И еще ее клонило в сон. Чем дальше, тем больше, нестерпимее.

Просила же маму купить мобильный. Пусть захудалый, дешевенький и подержанный. «Баловство это… У нас денег нет… Потерпи до лета… Может, позже…»

Дотерпелась, блин, дождалась!.. А придурки эти раньше завтрашнего утра не явятся. Им же нужно примерно ее наказать, чтоб потом всей школой косточки перемывать и пальцем тыкать. Неужели не боятся, что ее искать станут, что случится скандал?! Совершенно верно – плевать им. С высокой превысокой колокольни.

Красивое словечко – маргинальный – означает вовсе некрасивую вещь. Что ты, фактически, отброс и отщепенец. И в глазах обеспеченных ценишься много меньше, чем какой-нибудь породистый той-терьер. Пожалуйста, не спорьте. Соврете сами себе.

Что сделают ее родители, когда обо всем узнают? Кинутся ли они на разборки? Заявят на виновных в милицию? Предъявят претензии школе?.. Послушайте, не смешите. Только не Алина семья!

Всего и всех боящаяся мама, вкалывающая без роздыху в погоне за добавочной копейкой, и годами никого вокруг не видящий кроме ненаглядных «поллитровочек» отец. Ей дома светит выволочка, если не порка. Потому что: «сама виновата! Головой надо было думать!» и «совсем сдурела девка! Это ж сообразить такое – крысов защищать!»

Кстати, где ее подружка? Аля огляделась вокруг. Шуршание и топот маленьких ножек, раздававшиеся поблизости, отвлекали и не давали упасть духом. Но теперь звуки затихли, и одновременно с давящей тишиной принялось наваливаться одиночество. Звереныш ушел. Ниточка оборвана. Ей страшно, господи, как же ей страшно!

Стуча зубами и всхлипывая, Аля взобралась на сваленные в уголке доски и попыталась обернуть себя подобранным куском рубероида. Свинцовыми волнами наплывала дремота. Кружилась голова, тошнило. Аля натянула поглубже капюшон, поджала ноги, спрятала ладошки в рукава. Она больше не может. Ей надо поспать.

Спать!.. Будь, что будет…

                                                            *   *   *

Мочку ожгло уколом. Аля вскинулась, схватилась за ухо пальцами. В недоумении ощупывала, поднесла руку ко рту. Тронула языком, ойкнула. Кровь. И ухо печет! Как будто ее… укусили?!

В панике потерла глаза, дрожа и вздыхая, вгляделась. Напротив, над торчащей из кучи жердью, теплилась красным мерцающая пара огоньков.

Не подумав, протянула к огонькам руку. Тут же отдернулась, замерла. Следом за рукою из темноты качнулась, выплыла заостренная хищная голова.

Взрослая крыса. Небывалых, огромных размеров. Сгустившийся сумрак размывал, растушевывал ее контуры, превращая исполинского грызуна в ожившего сказочного монстра. Облыселая, исчерченная шрамами морда, глубоко посаженные злобные глаза. Девочка в ужасе отодвинулась, вжалась спиною в доски, прикрыла шею ладонями, боясь лишний раз вдохнуть. «Пожалуйста, пожалуйста, не трогай! Я ничего тебе не сделала! – просила мысленно, глотая слезы. Словно животное могло услышать и тем более понять ее объяснения. – Прости, что заняла твое жилище. Я не могу уйти, меня заперли…»

Крыса подобралась горбиком. Спрыгнула. Неторопливо подошла. Усевшись на задние лапы, изучала – глаза в глаза. Аля обняла себя руками.

- Ххолоддно! – пожаловалась натужно, выбивая зубами дробь. – Оччень. Ноги болят…

Крыса потянулась, балансируя, ткнула носом в живот. Шумно втянула воздух. Протяжно и сипло взвизгнула. В следующий миг окружающее Алю пространство преобразилось. Заполнилось топотом, шелестом, треском.

Приземистые гибкие тела. Перетекали, прыгали, кружились. Съезжали по стенам. Шлепались с потолка. Просачивались в невидимые щели. Сновали деловито ручейками. Кишели между досок и тряпья.

Ближайшие отряды грызунов начали окружать девочку. Подобравшись вплотную, ринулись по одежде вверх. Закричав, она принялась отбиваться, но не успела и нескольких отбросить, как оказалась буквально погребена. Взобравшись на Алю и уцепившись, крысы повисали без движенья. По ним карабкались следующие и снова повисали – на собратьях. За считанные минуты Аля оказалась внутри тяжеленного и дурно пахнущего, но удивительно теплого кокона. Свободными оставались только лицо и руки до локтей, руками Аля держалась за доски, упорно пытаясь встать. Если она поворачивалась, крысы возмущенно попискивали и тоже меняли положение, чтобы не свалиться. Но ни одна из них Алю не кусала.

Первый шок миновал, заодно отступила истерика. Прислонившись к доскам спиной, девочка позволила себе расслабиться и медленно-медленно, постепенно, выпрямила ноги. А потом, осмелев, упрятала под живое одеяло и руки, удобно сложив ладошки на животе.

Тело полностью отогрелось, и теперь ее снова затягивало в сон. Веки тяжелели, неумолкающие скрежет и треск сливались в монотонный гул. Крысиные стайки в гараж продолжали прибывать, но основная их масса скапливалась где-то в глубине, под противоположной стенкой. Оттуда слышалась громкая возня и аккорды сердитого писка.

Невзирая на шум, Аля крепко уснула.

                                                             *   *   *

Она взбирается на обрыв. Нащупывает пальцами опору. Прилегает всем телом, распластываясь чтобы не упасть. Далеко под ногами колышущееся пальмовое море. А поверху топорщатся косо изгрызенные каменные выросты. Похожие на разверстую пасть сраженного намертво обвалом, гигантского доисторического змея.

Она обязана туда выбраться. Конечно, если хочет обмануть погоню и малость еще просуществовать. Идея, в общем, утопическая – все равно счет каплет на дни. И смерти пугаться поздно. Но покорно ожидать нападения, точно отданная на заклание овца?!.. Не выгорит вам такого счастья. Выкусите, господа хорошие. Она вам еще нервишки потреплет. И с собой на тот свет заберет!

Ландшафт, вдруг, переворачивается, стремглав уносится вниз. Она наблюдает сверху, с высоты орлиного полета, как по отвесному голому склону спешно карабкается миниатюрная человеческая фигурка. На ней высокие сапоги и мешковатые кожаные бриджи. Наискось через спину брошен ремень перевязи с болтающимися на бедре ножнами и подобием легкого арбалета. Черные длинные косы свободно развеваются на ветру. Но Аля знает наверняка: спешащий наверх – мужчина…

Порыв ледяного вихря толкает девочку в бок. Аля заваливается и начинает падать, беспомощно кувыркаясь в холодных хлещущих струях. Из-за облачной круговерти выныривает темная тень. Летучий дракон подхватывает ее за плечи крюками острых когтей. Пробивая одежду, вонзая до крови в тело. И, зависнув на распростертых крыльях, принимается насмешливо рассматривать.

Аля понимает, это не спаситель. И она не больше, чем его улов. Немигающие бездонные глаза рептилии, посветлев, зажигаются красным. Дракон склоняет к Але увенчанную шипастым гребнем голову, свирепо длинно шипит и еще глубже впивается когтями. Девочка не выдерживает и срывается на крик!..

Стремительное падение. Встряска. Играющие солнечные блики…

Она согнулась на корточках у насыпи грязного хламья. Чтоб не терять равновесие, уперлась пальцами в пол. Крысиных полчищ простыл и след. А в дальней от девочки стене, заливая гараж утренним свежим светом, зияет здоровенная дыра. Едва ли не больше собственного Алиного роста…

                                                          *   *   *

Тепловатая влага лениво ласкает тело. Теребит шаловливыми струйками. Убаюкивает, норовя увести в дремоту и забытье...

Не время, Краасс. Не место. Соберись! Прими, наконец, решение. Беспристрастно и здраво, руководствуясь строго законом. Как подобает правящему и ответственному.

«…Всевидящий Разум, просто ответь мне – за что. Как вышло, что яд просочился в сердце державы? И та, которую больше всего я берег, его приняла по собственной доброй воле?!..»

Сводная сестренка. Плоть от плоти. Звездочка, ведущая в ночи… Загубила жизнь. И твои надежды.

Совсем малюткой она утеряла мать. А следом ушел ваш отец, определив тебя своим преемником. Ты поклялся быть ей опорой. И свято слово держал.

Она ни в чем не ведала отказа. Она выросла в изобилии и любви. И она обязана была принять на себя важнейшую и почетнейшую из миссий – стать матерью, продолжательницей Рода. Но имея возможность выбирать из сотен достойнейших, она посмела осквернить себя плодом преступной и проклятой страсти.

Принцесса крови понесла. От низшего!..

А ты, выходит, собственноручно пригласил в ваш дом беду. Взяв на попечение юного ублюдка. Числился выкормыш оборотнем. Но на деле - стопроцентная полукровка. Ты не вникал. Не хотел тянуть за ниточки и разматывать лично себе невыгодный клубок. Покруч  - императорский любимчик? Подобного оскорбления Совет бы тебе не спустил. А ты не желал от воспитанника отказываться. Собаченок-то, на диво хорош оказался.

Науки на лету ловил. В военном искусстве – первый. Серьезен не по возрасту, услужлив, ответственен, ловок. В рот тебе заглядывал, из шкуры выворачивался, лишь бы угодить да пользу принести. Каков приказ не отдай – костьми поляжет, но выполнит.

Ты попривык и расслабился… Как последний безмозглый идиот!..

- Ваш брат, господин император…

Ты вскидываешь голову, потираешь ноющие виски. Пружинисто подтянувшись, рывком выбираешься из купальни. Теперь нужно натягивать маску. И предаваться светским увеселениям. Денио не должен догадаться. Предоставишь ему собственную версию событий.

                                                            *   *   *

  Под кровом пальмовой рощи, на плоском камне у ручья он наспех свежевал оленью тушу. Чтобы не терять силы, приходится заставлять себя есть. И тем продлевать побег. И затянувшуюся агонию. Руки прилежно исполняли заданную работу, но глаза уставились в пространство, ничего, казалось, не замечая.

  Взгляд заострился, метнулся вниз, остановился на мутно-алом месиве. Глухо застонав, Носферату с ненавистью отшвырнул клинок и поспешно принялся отмывать в ледяной воде окровавленные пальцы. Остервенело, бешено... он тер и тер их песком, до мяса сдирая кожу. Потом схватился за голову, упал на колени, согнулся, раскачиваясь, посылая затаившемуся лесу то яростные проклятия, то отчаянные мольбы... Затих. Сидел без движенья какое-то время. Прыжком вскочил, нащупал нож, вернулся к разделанной добыче.

  К чему стенания, к чему борьба? Случившегося вспять не воротишь. Ты выбрал дорогу сознательно. Расхлебывай, что заслужил!

  С Аттали он встретился впервые на помпезной праздничной церемонии, посвященной ее же совершеннолетию. И мгновенно выделил в пестрой толпе гостей. Среди рагезтянок серых мышек вы не обнаружите. Они прекрасны, будто райские цветы. Но юная родственница императора подруг затмевала без усилий. Не столько эффектной внешностью, хотя изгибы точеной фигурки, равно как и блестящие черные локоны, и васильковые лучистые глаза, и светящееся румянцем удовольствия прелестное личико, сами по себе уже заслуживали пристального внимания и повергали его в какое-то странное, ни разу раньше не испытанное состояние глубочайшей оторопи и восхищения одновременно. В ней ясно читалась черта, какой у трансформера не должно существовать по определению, положению, породе. Как если бы облака начали, вдруг, укрывать землю, а океаны переместились бы в небеса. Совершенное отсутствие агрессии. Неподдельная, настоящая чистота.

Носферату ужасно смутился нахлынувшим не вовремя переживаниям и лихорадочно придумывал, как бы ему отпроситься у хозяина и поскорей покинуть праздник, Но Краасс его опередил. Незнамо с какого перепугу, но скорей всего – шутки ради, пребывающий в игривом настроении вождь подозвал неприкаянно мыкающегося по углам воспитанника и излишне торжественно представил его сестре. Носферату очень хотелось куда-нибудь провалиться. Вот хотя бы на цокольный этаж, если сквозь землю не получается. Он почувствовал, что заливается краской. Пробормотал подобающие случаю поздравления. Повинуясь направляющему тычку хозяина, замученно поднял на принцессу глаза и… пропал, будто в омут канул.

С того дня для несчастного оборотня началась пора испытаний. Прежде наследная принцесса обучалась в закрытых школах. Но теперь брат возжелал, чтобы она неотлучно находилась при нем. Он собирался подыскать сестре достойную партию, и с этой целью регулярно устраивал рауты и всевозможные спортивно-воинские состязания, куда приглашал отпрысков наиболее отличившихся и уважаемых в империи семейств. Аттали на мероприятиях послушно присутствовала. Но как убедился с течением времени Носферату, из всех предлагаемых условных кандидатов не выделяла и не привечала ни одного, кроме, разве что, утонченного и аристократичного представителя Рода Наставников, блондина по имени Зэер. Юноша был хорош, как глянцевая картинка, всесторонне образован, в том числе и в области военной, а еще – не чаял в Аттали души. Но и он оставался ей лишь другом, приятной и необязательной компанией, скрадывающей неторопливую и праздную девичью придворную жизнь.

По долгу службы, будучи практически тенью хозяина, Носферату частенько пересекался с Аттали. Он успел обуздать свои чувства и, отлично понимая что развить знакомство у него и доли шанса нет, держался с девушкой подчеркнуто холодно и официально. Хотя неоднократно подмечал: она в его присутствии оживляется и словно расцветает изнутри. Всегда здоровается, всегда находит какие-нибудь ободряющие и приветливые словечки. И от стесненья замыкался еще больше, буквально обжигая ее льдом. Носферату видел, что такое его поведение Аттали расстраивает и обижает, но даже самое невинное сближение могло стать для них смертельной ловушкой. А он не хотел навредить. Не столько себе, сколько ей.

Зато ему ничто не мешало следить за принцессой со стороны. Чем он теперь с удовольствием и занимался, если выдавались случай и минутка. Она стала в некотором роде его музой, живым талисманом на счастье. А еще – неубиваемой сердечной мукой, которой упрямо себя истязаешь, сознавая, что выхода нет.

Перелом произошел внезапно. Как шальная пуля или обвал. Когда еще секунды назад ничто не предвещает изменений, а потом один коротенький миг опрокидывает вас с ног на голову, без вариантов давая понять – как раньше уже не будет, дорожки отрезаны, баста!

Очередное дворцовое гуляние плавно входило в кульминацию. По правилам, подобные сборища имели обыкновение завершаться оргиями, именуемыми рагезтами «временем десерта». Десертом, как вы догадываетесь, служили невольники. Исключительно молодые, здоровые и достаточно привлекательные внешне. Обычно мужчины развлекались отдельно от женщин, особенно когда на застолье присутствовали супружеские пары. Но сегодня компашка подобралась поголовно свободная, и пирующие, не долго думаючи, порешили территорию не разделять. Чтобы, значит, уже все острые ощущения изведать из возможных.

Носферату дожидался хозяина снаружи, в обществе стражей-андроидов. И про себя привычно благословлял идеально отлаженные системы звукоизоляции дворцовых помещений, так как совершенно не был уверен, что остался бы в здравом уме, доведись ему слушать то, что творилось сейчас в собрании.

Неожиданно, перекрывающие арку выхода силовые поля, взвыв, рассыпались искрами, и в коридор вырвалась босоногая растрепанная фигурка в перепачканной  красными потеками, развевающейся шелковой туничке.  Всхлипывая, спотыкаясь и вытирая ладошками лицо, Аттали, а это была именно она, что было духу помчалась прочь. Носферату в полном ступоре привалился к стене, обалдело хлопая глазами, но в следующий момент реальность безжалостно вернули. Выбежавший следом за сестрою Краасс, хватанул воспитанника за шкирку и, яростно его потрясая, приказал настичь беглянку, сопроводить в апартаменты и убедиться, что она успокоилась. На свою голову Носферату что-то там умудрился переспросить и уже в воздухе сообразил – делать этого категорически не рекомендовалось. В конце концов, ему еще сказочно повезло: вместо кулаков обожаемый хозяин вполне мог схватиться за меч. В самом благоприятном раскладе, штопали бы  тогда бедолагу оборотня очень и очень долго.

Не вынуждая разъяренного трансформера на дальнейшие внушения и разборки, Носферату бегом припустил по коридору вдогонку за умчавшейся принцессой. А, вылетев на террасу, сразу же ее и обнаружил.

Лоскут голубой туники проглядывался за спиною мирно дремлющего у изножия лестницы златогривого мраморного сфинкса. Оттуда же доносились рыдания. Стараясь действовать бесшумно, оборотень на цыпочках приблизился и перегнулся через парапет. Аттали скрючилась комочком у задних лап истукана, уткнувшись лбом в холодный каменный бок, плакала и причитала, будто сфинкс мог услышать ее и посочувствовать.

Сердце ударило болью, защемило. Остановившееся дыхание забилось пульсом в ушах. Эта детская отчаянная беззащитность, этот взрыв безнадежности и горя! Он не может оставаться безучастным. Он обязан хоть что-то предпринять.

Носферату не помнил, как очутился рядом. Скорей всего просто соскочил вниз. Подхватив Аттали на руки, опустился с ней у стены и принялся укачивать как маленькую, бормоча наивные утешения, прислонив головою к груди. Она сначала притихла в шоке, возмущенно заворочалась, оскалившись, метнулась к горлу прыжком. И… остановилась, глядя широко распахнутыми неверящими глазами, приоткрыв растерянно припухший розовый ротик... Остатки его самоконтроля треснули и испарились!

Он целовал ее как сумасшедший, до боли сжимая в объятиях. Страшась оторваться, выпустить, потерять. Страшась, что феерическое безумство исчезнет, развеется, будто нечаянно застигнувший минутный горячечный сон. Но Аттали и не думала отбиваться и звать на помощь.

Она ответно обняла его, прильнула, подставляя трепещущие губы, млея от его прикосновений, подчиняясь его желаниям с не меньшей жаждою и страстью. Словно изголодавшиеся до смерти узники, оба упивались новыми для себя ощущениями, с головой потерявшись друг в друге, позабыв кто они есть и зачем существуют на свете.

Гул оживленных, близящихся голосов швырнул их с неба на землю, заставив мгновенно отпрянуть и, напряженно замерев, прислушаться. Вечеринка благополучно завершилась, и теперь охмелевшие и пресытившиеся гости прощались с радушным хозяином, собираясь отправиться восвояси. Медлить было нельзя. Аттали с Носферату лукаво переглянулись и, взявшись за руки, пригибаясь, кинулись прочь, выбирая густо затененные, задрапированные плетениями живых изгородей тропки. Остановились только за границами дворцовых садов, надежно укрытые лесною девственной чащей. Оглядывались, как зайцы всполошенные, смеясь и снова тесно обнявшись. Когда отдышались и собрались с мыслями, Аттали, избегая глядеть ему в глаза, рассказала об инциденте в зале.

На ошеломленного новостями оборотня свалилась совсем уже казалось бы немыслимая вещь. Выяснилось – императорская сестра за свою недолгую жизнь никогда еще не убивала. Разумных. Стандартный «думающий» пищевой паек она успешно заменяла рационом из дичи. Аттали своих убеждений не то что не демонстрировала, а держала в строжайшем секрете, чтобы не подвергнуться всеобщему остракизму и не заслужить прозвище умалишенной. А вот Краасс, оказывается, был в курсе диетических ограничений сестры. Но считал ее взгляды блажью излишне и необоснованно уязвимой психики и не терял надежды Аттали перевоспитать. Методы, по обыкновению, избирая радикальные и жестокие. Отбросив подробности разыгравшего зверства, подвести итог можно так. Сегодня император сестренку таки переломил, одного за другим истязая предназначенных ей в угощение юношей и применяя к каждому последующему пытки все чудовищнее, пока она не сдалась и не умертвила последнего оставшегося в живых мальчика, лишь бы оградить его от невыносимых мучений. Честное общество исход экзамена на «профпригодность» встретило бурными овациями и воодушевленно ринулось бывшую «вегетарианку» поздравлять.

Нервы у несчастной девушки сдали!..

- Всевышний, как же они тебя выпустили? – только и смог пробормотать Носферату, содрогаясь в душе от представленной кровавой картинки.

- Зэер… Он с самого начала против был. – Прошептала Аттали, повесив голову и отвернувшись. – И, боюсь, у него теперь проблемы будут серьезные. Краасс сказал, чтобы он не вмешивался. Он не послушал. И-и… отключил поле… По-моему, Краасс его ударил.

- Ударил?! Зэера? – Носферату отказывался верить ушам. Как бы там ни разошелся император, но применять рукоприкладство к благородному, да еще и на тусовке светской, крайне дурной тон. Если это не ошибка, Краасс должен был бы совсем уж с катушек съехать, чтобы прилюдно расправиться с ослушником.

- Ну… Не знаю. Мне показалось… Я не уверена. – Вскинула на него расстроенные глаза Аттали, пожала плечами, вздохнула. – Он его за руку схватил и к себе дернул. А я убежала. Вот.

- Зэер твой жених, да? – Оборотень и сам не сообразил, как у него язык повернулся, но болезненное желание знать оказалось сильнее приличий. Аттали густо покраснела.

- Н-не правда! – проговорила, запинаясь. – Он хороший друг, это да. И намного лучше других. Но… но я ему сегодня отказала. Потому что… Потому что… - Она сбилась и замолкла, умоляюще впившись в него глазами. Носферату неожиданно прозрел.

- Потому что тебе нравлюсь я? – Выговорил, боясь поверить, замирая внутри ожиданием.

Аттали обиженно фыркнула и уперла в бока маленькие кулачки, исподлобья на него уставившись.

- А слово такое интересное – люблю, тебе вообще знакомо или как?

Он поперхнулся и окаменел, мысли истерично разбегались. Одно-единственное, вероятно необдуманное словечко. Но за него анафема и смерть, исключений не делают никому. Бедная девочка верно оговорилась. Симпатия, интерес, привязанность. Вожделение – в этом ее поддержат. Но только, помилуй господи, не любовь!.. Он ничего не слышал. Ничего! Это шутка была такая. Присягаюсь!!!..

- Так и будешь отмалчиваться? – Она выдавливала слова, прилагая бездну усилий, чтобы голос звучал спокойно, но тело сотрясал озноб и зубы невольно постукивали, выдавая напряжение и страх. – Скажи уже что-нибудь. Что ты дико извиняешься, но я не в твоем вкусе. Что это наваждение случилось, а теперь уже все прошло. Давай, не бойся, я пойму. Хуже все равно не будет!

- Глупая! – Простонал он сквозь зубы, не выдержав. Обнял насильно, притянул к себе. – Ты не должна так говорить, пожалуйста. – Опустился на колени, удерживая за талию, приник пылающим лицом, до самой глубины ощущая, как колотится бешено сердце и вздымается волнением нежная грудь. – Да я жизнь за тебя отдам, слышишь?! Хотя, чего она стоит, эта жизнь!

- Я тебя люблю. – Прошептала она убежденно.  – С той минуты, когда мы встретились. Когда ты на меня посмотрел. Я знала, что другого не будет. Не будет, я этого не допущу! Я лучше выберу одиночество, чем позволю запереть меня в клетку и отобрать единственное, что имею. Свободу настоящих чувств! – взяв его голову в ладони, она заставила Носферату посмотреть на себя. Улыбнулась горько, отвела закрывшие лоб, обрезанные наискось прядки. Бережно-бережно, едва касаясь. По щеке скатилась бусинкой слеза.

- И я, честное слово, не стану держать зла, если ты от меня откажешься. – Выговаривала трудно, с отчаянной решимостью. – Я не хочу, чтобы тебе было плохо. И не хочу заставлять рисковать…

- Разве в силах смертный отказываться от рая? – Перебил он, мотнув головой и вскакивая. – Знала бы ты, сколько лун я уже не сплю по ночам. И высматриваю тебя, как одержимый. И готов порешить каждого из этих твоих кавалеров лощеных. За одно их к тебе прикосновение. За одну твою улыбку, подаренную им. Отказаться?! О, нет! Не выйдет, моя дорогая любимая госпожа!

Не дожидаясь ответа, снова оторвал от земли. Заглянул вопросительно в зардевшееся счастливое лицо. Ладошки Аттали вспорхнули, обвили несмело за шею. Гибкое тело вздрогнуло, изогнулось в его руках. Медленно, осторожно он положил девушку на ковер ползучего плюща. Оставшись над ней, отстегнул перевязь. Стащил рубашку, наклонился. Аттали приподнялась на локтях навстречу, испуганно но и решительно кивнула. Их губы сблизились. Сошлись.

Мир отодвинулся. Осталось волшебство. Самого прекрасного из наслаждений.

                                                              *   *   *

Носферату вырвался из воспоминаний. Обвел округу взглядом, прислушиваясь. Болезненно и желчно усмехнулся. Вытер кинжал о траву, вогнал в ножны. Сняв пояс, отрегулировал длину и перевесил кожаную петлю на шею.  Глубоко и длинно выдохнул, осел на колени, сложившись, скользнув руками по земле вперед. Серые глаза прищурились, зажглись голубым. Укрывшееся мехом тело, пружинисто толкнувшись, распрямилось.

Поджарый пепельный пес обернул к востоку остроухую лобастую голову. Внюхался придирчиво в колышущий травинки ветерок. Раскатисто низко рыкнул. Потрусил вразвалку вглубь покатого желтого ущелья. Торопится некуда, его путь оканчивается здесь. Позади притаились в ожидании тоньше волоса невидимые сети. Призрачная шелковая патина инеем затянула склон. Если он не потерял навыков, а он их не потерял, еще до заката его подарочек соберет кровавую жатву. Фарры не виноваты. Просто на сей критический раз их с Носферату задания не совпадают. Простите, товарищи ищейки. Ничего личного, так карта легла. Вы станете зализывать раны. А он – ковыряться в былом. Закономерность последних минут… Наверно.

                                                              *   *   *

В голове копошилась боль. Ввинчивалась в затылок тягучими клейкими щупальцами. Прошивала огненными вспышками виски. Стекала вниз позвоночником. Выкручивала, дергала, рвала. Он попробовал открыть глаза и, застонав, провалился в спасительное забытье.

Обрел сознание вновь от шершавых и грубых прикосновений, обследующих тщательно изломанное и ватное, чужое какое-то тело. Сжав зубы, терпел. Ждал, когда же отстанут.

Надломанный, виноватый голосок Аттали пролепетал:

- Тамелон, пожалуйста, не молчи. Это я виновата, знаю. Но я, честное слово, не хотела! Я представить не могла!.. Тамелон, прошу тебя! Он выживет?!

Рокочущий громом бас откликнулся сердито:

- Присядь-ка, девочка, не мельтеши. Он парализован, но в сознании. Слушай теперь сюда. Меня не касаются ваши интимные игры. Но первое, что ты сейчас сделаешь – возьмешь у Тэо микстуру. Он не станет задавать вопросов, а ты – хоть сколько-нибудь откровенничать. Уяснила?

Аттали слезливо захлюпала. Бас категорично перебил:

- Извещаю вторично. Мне это по боку, принцесса. Но если хочешь уберечь его – не мешкай с защитой собственной. Времени прошло немного. Успеешь. Это первостепенное. Дальше запоминай. Твой брат тебя обыскался и в настроении соответствующем. Потому, получив лекарство, ты немедленно к нему отправишься. И расскажешь красивую сказку о том, как, изнервничавшись и оголодав, не смогла себя удержать и поживилась сгоряча его собственностью. О взаимностях и симпатиях – упаси бог! Речь идет о ваших с Носферату жизнях.

- Он поправится?! – прорыдала девушка.

- Поправится, поправится. – Успокоил сварливо бас.  - Хватит уже убиваться. Ноги в руки, и айда. И на совесть там выложись, ни заминочки чтоб, ни оговорки. Не поверит на слово, беда будет. Беги!

Прошелестевшие стремительно шажки свидетельствовали – Аттали бросилась приказание исполнять. Над головой всхрапнули иронично, обдули запахом хвои и листвы. Бодро и уверенно поделились:

- Финальное усилие, приятель. Придется тебе малость попотеть. Готовься. Ты ж у нас муж-чии-на!

Десятки отравленных жал залпом прошили грудь. Тело подпрыгнуло, забилось в конвульсиях. Рот заполнился кровью из насквозь прокушенного языка. Носферату извивался молча, словно передавленный поперек червяк, твердил про себя, что выдержит. И боль отступилась. Ее сменили бездумие и чернота…

                                                             *   *   *

Такая вот занятная завязочка. За первый в жизни любовный акт почти что жизнью поплатиться.  Но если б подарили возможность, он безоглядно повторил бы этот путь. Не поступившись – ни муками, ни счастьем. Он был согласен пойти за нее на плаху. А вместо этого должен ее оплакивать. Проклятие. Проклятие. Проклятие - всем этим чертовым богам!..

Аттали вину переживала всерьез. Осунулась, сникла. А при редких попытках замахнуться на ласки посерьезнее поцелуя, впадала в панику, только что в щель подходящую не забиваясь. Тамелон, глава общины итранов, личный советник и боевой компаньон вождя, тот самый, что поставил Нэттэ на ноги и отчего-то сохранил в тайне истинное положение вещей, однажды оборотня отловил и сделал строгое внушение. Пообещав, лично заняться его физической и моральной дрессировкой, если не прекратит маяться дурью и не даст несчастной девочке время, в том числе – и на жизненно необходимое обучение самоконтролю.

Уязвленный до глубины души оборотень рискнул спасителю возразить, но не успел связать и нескольких возмущенных тирад, как очутился болтающимся в воздухе, обвитым за шею и плечи концом чешуйчатого хвоста. Встряхивая пленника как грушу и не забывая покрепче сдавливать, разгневанный дракон в подробностях поведал рабу: куда и какими методами спровадит его до скончания дней, если Носферату не уймет гонор и к советам старших не прислушается.

Полупридушенный и мало что соображающий Носферату догадался с советами согласиться. После чего был незамедлительно освобожден и на дрожащих полусогнутых отковылял в сторонку, усиленно возвращая себе способность дышать. Отдышавшись, поискал мучителя глазами. Взгляд уперся в переминающиеся рядышком, украшенные начесами копыта. Подавив обреченный вздох, юноша задрал голову, приготовившись к продолжению «урока», но успевший принять обычный облик итран, выглядел вполне миролюбивым.

- Самоуверен, взбалмошен. Горд непомерно, кровь играет… Но так же отважен,  верен, умен. – Тамелон передернул гривой, глядел оценивающе, но приветливо. – Ты выбрал трудную дорогу, мальчик. А может, она выбрала тебя. Как бы ни было, времена впереди тяжкие. И чем окончатся, не вижу… Это внушает надежду. Поскольку скрытое дает нам право нескольких путей. Стало быть – остаются шансы. В том числе и на жизнь.

- Не понимаю. – Решился озвучить Носферату. Итран ухмыльнулся.

- Отбросим абстракции и спросим прямо. Вы с Аттали чего удумали, а?

Оборотень хрустнул челюстями, отвернулся. Массивная крутолобая голова поехала следом, зависла напротив, пуская ноздрями пар. Бирюзовые морозные глаза черканули пронзительно прищуром.

- Сам озвучу, ладно. Поправишь, если ошибусь. Вы, мой мальчик, сбежать планируете. Рвануть подальше, за границы освоенных территорий. Укрыться в окраинных мирах. Следы замести, имитировав катастрофу. И мирно существовать вдвоем в согласии и вечной любви… Типичные детские мечтанья. А реальность в следующем. За вами идет слежка. С Краасса легкой руки. Ты не задумывался, нет, отчего он безоговорочно сестре поверил? Отчего тебе допрос не устроил с пристрастием?

- Думал, обошлось. – Выдавил Носферату потрясенно.

- Обошлось. Пока. Но дайте вы хоть мизерный повод ему всерьез обеспокоиться – пиши пропало. Он не глупец и не профан, и привык ситуацию просчитывать. Аттали я проинструктировал, вот отчего она держит тебя на расстоянии. Вам необходимо затаиться. Усыпить его бдительность. Тогда, возможно, что и выгорит. Потом.

- Он вынудит ее к браку!

- Если принцесса не согласится по доброй воле, никакого брака не будет. Краасс любит сестру и не станет удовлетворять собственные амбиции ценой ее загубленной жизни. Другое дело, ты в глубине души боишься, что сама Аттали возьмет, вдруг, и передумает.

- Неправда! – выкрикнул оборотень. Тамелон усмехнулся.

- Ты отважен и мудр на поле брани. Руководствуйся умом и в сердечных делах. Здесь тоже требуется выдержка, умение мыслить отвлеченно. Предназначенных друг другу судьба не разводит. Но, если отношения ваши ошибочны, как не рвитесь навстречу, изначально будете обречены.

- Тебе легко говорить!

- Отнюдь. И я не хочу явиться для вас разлучником. Ваша ситуация удивительна, уникальна. Но опасна крайне. Для обоих.

- И что нам делать?

- Терпеньем запастись. И осторожностью.  А время все расставит по местам…

…Расставило оно, как же!..

Их последующая жизнь обратилась сплошным воровством. Они крали минуты единения и жили от одного мгновенья до следующего, не загадывая надолго вперед. Они безукоризненно играли свои роли и береглись - как только могли. Но время, не обязательно лекарь и союзник. Оно бывает, также, и врагом.

Нет, оно не убило и не ослабило их чувств. Но притупило настороженность и осторожность, а излишняя самоуверенность толкает на неоправданный риск.

Убедившись в преданности оборотня и его исключительных воинских умениях, император назначил воспитанника официальным телохранителем и секретарем. Виды на сестру у него оставались прежними, но давить на Аттали Краасс не хотел. В постоянных спутниках у принцессы числился тот же Зэер, и вот с ним у Носферату периодически трения назревали. Рагезт определенно о чем-то догадывался, но доносить о подозрениях не спешил. Вместо этого он прилагал максимум усилий, чтоб свои с принцессой свидания сделать длительными и частыми, и повадился навязывать Аттали бесконечные балы и сафари, вынуждая оборотня изводиться от ревности. Аттали очутилась меж двух огней. Зэеру отказывать не смела, а перед Носферату чувствовала себя вдвойне виноватой. Как это часто бывает с женщинами, в порыве убедить возлюбленного в своей ему преданности, она вновь решилась на близость. Получилось несравнимо удачнее, чем впервые. И, сорвавшись единожды, остановиться они уже не смогли.

Развязка оказалась короткой. Вот как нечаянное падение свободное. Паришь, не ощущая скорости. А потом бац, и лепешкой уже. Император уведомил Носферату, что отбывает в Храм на ежегодные уединения, а ему дает возможность отдохнуть. В частности, на территории дворцового гарема, куда решил предоставить слуге постоянный неограниченный пропуск. За заслуги, дескать, и примерное поведение. Носферату рассыпался в благодарностях и даже, для отвода глаз, по территории гарема прогулялся, хотя созерцание сотен будущих невинных жертв ничего кроме ненависти к заключившим их сюда истязателям не вызывало. Он не представлял, как можно заниматься сексом с подачи чистой физиологии. Соответственно и желания малейшего к обитательницам гарема не испытывал. Для мужчины поведение нетипично? Зато для оборотня в самый раз.

Тфинате, так они себя называют, половинку избирают на всю жизнь. Выходят замуж и женятся исключительно по зову сердца. Глава семьи – женщина, несмотря на то, что хлопоты по прокорму и благоустройству семейного очага, равно как и по его защите, в основном возлагаются на мужчин. Женщины оборотней перевоплощаться не могут. Зато они – носители гена, ответственного за данную особенность. И диктуют качества получающегося потомства. То есть, если женщина тфинате зачнет дитя от гуманоида подходящего вида, и на свет появится мальчик, его второй ипостасью станет пес, вне зависимости от задатков пришлого родителя. А у девочки чуждые способности заблокируются, и в дальнейшем уже собственным детям она их не передаст.

Если один из супругов погибает, второй волен заключить повторный союз. Если женщина не обзавелась семьей, но мечтает о ребенке, она имеет право попросить об услуге любого понравившегося ей свободного мужчину. Малыш от такой кратковременной связи считается собственностью исключительно матери, и отец на него претендовать не может. Но даже в этом исключительной ситуации физической близости предшествует период сближения и ухаживаний.

И пусть Носферату был полукровкой, плодом насилия неизвестного чужака, причиной безумия и гибели собственной матери, живым напоминанием о бесчестье остальной с трудом выносящей его родне, он все равно оставался мужчиной народа тфинате. Он впитал их нравы и понятия, жил ими, подчинялся. И не собирался менять, тем более в пользу вопиющего, на его взгляд, непотребства. Не окажись в его судьбе Аттали, он скорее всего прожил бы одиночкой, потому что рагезтянки видели в нем лишь сексуально привлекательное и отлично вышколенное животное, а заводить отношения с рабынями Носферату откровенно претило. Запуганные, бессловесные призраки, ничего не видавшие кроме гаремных стен, любого представителя мужского пола мнящие олицетворением скорой смерти. Он их искренне жалел. Но влюбиться?!.. О-ой, нет, увольте!

Да и Краасс не позволил бы привязанности образоваться. По его разумению, привязанность у телохранителя допускалась одна – к владельцу любимому, не иначе. И Носферату привычно слушался. И служил самоотверженно, по-собачьи. Но оставался собою и привычек господских не перенимал. Потому не стоило ему так активно имитировать радость от щедрости ненужной. Ох, не стоило! Перестарался.

Ежегодные Храмовые Моления, они же поминальные дни, занимали ведущее место в череде духовных ритуалов и предъявляли исполнителям условий больше, чем остальные религиозные службы вместе взятые. Каждая рагезтянская семья избирала посланника, совершавшего от ее лица паломничество в некрополь, к усыпальницам предков. Традиционно, наиболее отличившегося и уважаемого. Предписанное обрядом время он посвящал медитации и посту, давая подробный отчет покинувшим бренный мир предшественникам о достижениях и чаяниях живущих. И на этот ответственный промежуток любая его связь с внешним прерывалась. В поминальные дни не дозволялось никаких излишеств и увеселений, вплоть до нанесения дружеских визитов и прослушивания музыки. Мужчины с головой уходили в работу. Женщины – в домашние дела. Города буквально вымирали. Можно было часами бродить по улицам, и не встретить ни единой души, не услышать ни звука, кроме свиста налетающего ветра, чириканья вездесущей птичьей мелюзги да шуршания растений в оранжереях и парках.

Императору «нагрузка» предстояла двойная. Его бдения начинались за несколько недель до общего созыва, в центральном Храме Оракула, где, как гарант и представитель нации, он возносил молитвы Незримому. Ходили слухи - не молился, а напрямую общался, поскольку являлся Отмеченным, а значит обладал способностями, выходящими за рамки материального. Покончив с процедурой в Храме, Краасс отбывал на Рагез, чтобы там, в холодных и лишенных света лабиринтах Города Мертвых отдать дань памяти душам Правящих, и их бессменному и безымянному Стражу... Поистине благословенные часы для двух истосковавшихся влюбленных!

Колокольчик тревоги звякнул, когда оборотень прощался с хозяином у посадочной платформы готового к вылету катера. Трансформеры не любители космодромов. Наземные технические станции у них всегда удалены от населенных пунктов, расположены в неплодородных частях планет, напоминают наши СТО и занимаются сугубо ремонтом и тестированием. Рабочий же транспорт сосредоточен большей частью вне атмосферы, чтобы свести к минимуму негативное влияние на биоресурсы и обеспечить максимальную мобильность. Согласитесь, корабль, дрейфующий в невесомости, куда меньше затрачивает на маневры и разгон, чем равный с ним по массе, стартующий с земли.

В пределах планет и для сообщений с космобазами используют модули (или катера), облегченные летательные аппараты, обладающие повышенной маневренностью и меняющие облик не хуже самих владельцев в зависимости от сиюминутных нужд. Они отличаются базовым типажом, подразделяются на пассажирские и универсальные, но общее требование одно: величина не больше установленной. Если же груза много, или доставка срочная, или то и другое вместе, активируется транспереход. Портал – иными словами.

Краасс предпочитал модули. В управлении  - настоящий ас. В сражениях за спинами подчиненных не отсиживался никогда, сколько ему ни пеняли на излишний азарт и лихачество. Он будто сливался с машиной в единый организм, превращаясь в сущего демона, что сеет панику и смерть, а сам остается неуязвимым. Носферату с воздушной техникой управлялся, но душой предпочитал под ногами твердую почву. Нравы соотечественников сказывались. Краасс в тесной компании приближенных любил под настроение похвастаться рабом, утверждая, что равного телохранителю диверсанта и разведчика не видывал свет. И был прав, они признавали. Раса оборотней вообще вызывала у трансформеров живейший интерес, неизменно заставляя пускать в свою сторону слюнки, хотя, невзирая на древность и впечатляющий умственный потенциал, образ жизни вела примитивный и усложнять цивилизацию не спешила. Носферату довелось стать первой ласточкой, перешедшей в услужение врагу. Освоившись и пройдя обучение, он, по личному распоряжению императора, занялся вербовкой среди плененных трансформерами сородичей, и проект оказался успешен. В результате, на родине отступника подвергли анафеме, зато множество обреченных тфинате обрели относительную свободу, вполне благополучную жизнь и устойчивые перспективы на будущее. Носферату совестью не мучился. Судьба слишком круто обошлась с ним в кругу родни, чтобы он теперь сожалел о чем-то.

Взойдя на посадочный диск следом за ожидающим компаньоном, трансформер резко обернулся, поманил застывшего навытяжку слугу и, крепко взяв за плечо, впился изучающим взглядом. Носферату удивленно глядел, ожидая, чем дело закончится. Рагезт усмехнулся непонятно. Погасил пламя в глазах. Проговорил задумчиво:

- А ведь ты меня ни разу не подводил, мальчик.

Снова улыбнулся, потрепал по щеке.

- Хорошего тебе отдыха. До встречи.

Склонившись уважительно и покорно, Носферату успел подметить странный вопрошающий взгляд, которым наградил его Тамелон, но в возвышенно-сладостном предвкушении надвигающегося романтического вечера самоанализом терзаться не стал. Тайну отношений они с Аттали блюдут свято, других провинностей за ним не числится, и числиться не может. Беспокоиться не о чем, все под контролем.

Модуль бесшумно взмыл, ушел вертикально в небо, серебристой звездою угас среди облаков. Носферату поспешил во дворец… Обратный отсчет начался.

                                                            *   *   *

Аля ковыряла пальчиком дверную створку, ловя долетающий из класса гул. Могла бы, за тридевять земель кинулась, лишь бы никого из них больше не видать. Размечталась тут, ага. Она глухо закашлялась в кулак. Ночевка в гараже аукнулась затянувшимся бронхитом. Две недели дома проторчала. От разборок бесконечных с нравоучениями, мозгами, думала, тронется. Из огня да в полымя, правильно пословица говорит.

Когда она в то утро домой прокралась на цыпочках, уверенная - предки ее в пороге с ремнем повстречают, квартира огорошила тишиной, а над зеркалом оказалась приколота записка. Мама с отцом, оказывается, еще вчера к родне рванули, в село. Кто-то там умер из старичков, нужно было отметиться на поминках. Аля от радости плясала почти, на школу, естественно, рукою махнула. Полдня в ванной парилась и чаи гоняла. А к вечеру температура скакнула до тридцати восьми. Насморк, кашель, полный боекомплект. Пришлось на следующий день участковую вызывать. Глотать пилюли и горчичниками обкладываться. Аля понимала, ей еще сказочно свезло. Если б не зубастые спасатели, финал истории мог бы быть печальным. Она запросто замерла бы там насмерть, или воспаление легких подхватила с обморожением…

- О! Лавреньева. Явилась, наконец. – Пропели позади ехидновато. Аля втянула голову в плечи, буркнула: «Здрасьте, Наталь Степанна», мышкою прошмыгнула внутрь. Что ж за непруха-то?! Первый день, первый урок. Нате вам, не ждали?

С руководительницей классной, математичкой Натальей Степановной, у Али отношения не то, что не складывались - их не было вообще. В лучшие дни это походило на военное перемирие, когда обе стороны старались друг друга не затрагивать. Точнее, Аля делала все, чтобы со стенками сливаться, а учительница ее милостиво не замечала. В плохие дни Алина тактика оставалась прежней, зато «педагогиня» видела, кажется, исключительно ее одну, а заодно все на перечень Алины явные и додуманные недостатки. О недостатках этих она обожала поговорить. Четким, профессионально поставленным голосом. К концу учительских спичей Алю обычно тик принимался бить, настроение же Наталь Степанны поднималось как хорошо заквашенное тесто. Соклассники с удовольствием спектакли наблюдали и Але добавляли – на переменах. Верите ли? - я б на ее месте их тоже ненавидела. М-да.

Сегодняшний денек, судя по приторному учительскому голоску, склонялся к варианту худшему. Не поднимая головы, Аля пробралась на свое место. Проверила привычно на предмет гостинцев непрошеных, вроде пятен жира и шпилек в седушке, и принялась сортировать тетрадки, надеясь успеть до звонка.

- Сашка, слышь, Сашка! – зашипели из-за спины с придыханием. – А ты че, на них в натуре, крыс натравила?! – Аля вздрогнула, обернулась рывком, выговорила сквозь зубы, еле сдерживаясь:

- А вам что, тоже хочется?!

Брякнула, не думая, чтобы отвязались, пылая закипающей обидой. Прийти не успела, опять начинается?!  Сейчас она их так отбреет – до завтра переваривать станут. И… осеклась.

Девчонки таращились на нее с неподдельным ужасом. Аля смешалась, пробормотала неловко:

- Люди, вы чего? Я так просто… Пошутила!

- Пошутила?! – Взвилась в голос черноволосая пухленькая Анжела. Смугляночка Ритка скептически выпятила губы. – Ни фига себе шуточки!  Ты, типа, не в курсе, отмазаться хочешь, да?

- От чего отмазаться? – Аля начинала злиться уже всерьез. Рита небрежно причмокнула.

- Ну да, ну да, ты же у нас грипповала себе! Таблеточки, койка, телек. Бедная, несчастная! А что Аленка с Тарасиком и Ваней, и Юрась тоже, и Матвей уже неделю как в реанимации, это мы ни духом, ни сном, ага?!

Аля замерла. Посидела, моргая и выравнивая дыхание. Деревянно, всем туловищем развернулась. Отовсюду ее настороженно буравили глаза – изумленные, напуганные, неверящие, злые. Разные глаза, разные выражения. Одного она не находила – превосходства их привычного, уничижения… Правда, что ли, боятся?.. Они. Ее?! Вот это финт!

Снова окинула взглядом, остановившись на болтающей за столом по телефону учительнице. Встав из-за парты повернулась к доске спиной. Уперевшись в столешницу пальцами, подалась наклоном вперед.  Странное у нее ощущение, болезненное но и приятное, в животе горячо, а горло иголочками покалывает. И еще – бесшабашность такая и сила, будто она движением единым до основания тут все разворотить способна. Подавив лепящуюся к губам ухмылку, обводя глазами каждого по отдельности, Аля негромко, задумчиво произнесла:

- Я вас первая никогда не трогаю… Но вы постоянно… трогаете!.. меня… Думаете, вам все можно?.. Тогда… продолжайте! -  Она не сдержала себя и широко улыбнулась. Прислушалась к неестественной, стылой тишине, нарушаемой лишь частым сдавленным дыханием и заключила взвешенно, серьезно, - Я лично (выделила ударением) – ничего им не делала. А вы думайте, что хотите. Вот так!

Грациозно и гордо опустилась на сидение. Пригладила волосы, взялась за учебник. Будто вспомнив о чем-то, посмотрела учительнице в лицо.

Наталья Степановна сидела неестественно прямо, словно палку глотнула, и приоткрыв рот, хлопала на нее из-под очков близорукими щелочками глаз. Будто призрака увидала, или выходца из мира параллельного. Аля мило улыбнулась ей и приветливо звучно  заявила:

- Наталья Степановна, а если вы меня еще обзывать станете, я это все на диктофон запишу и директору отнесу. Или на телефон сниму и в интернет выложу. Можете мне двойки ставить, если я тему не знаю. Но оскорблять – права не имеете. Понятно?

Классная руководительница звонко икнула и принялась хватать ртом воздух, покрываясь красными пятнами. Справившись с задышкой, выговорила слабо:

- Ты что такое выдумываешь, Александра? Когда это я тебя оскорбляла?

Аля опять улыбнулась пугающе ласково, не отводя заледеневших глаз. Учительница ощутила вдруг тошноту и дрожащую слабость в коленках. Она отерла лоб, стараясь не уронить достоинства, нахмурилась, выдавила:

- Так, Лаврентьева, мы с тобою эту тему после уроков обсудим. А сейчас, - прихлопнула ладонью по столу, откашлявшись, вернула голосу строгость, - извольте немедленно приготовить ручки и двойные тетрадные листы. У нас самостоятельная. На закрепление вчерашнего материала.

- И у меня? – Подала Аля голос невозмутимо. – Я же болела, Наталь Степанна.

- А ты берешь учебник и читаешь. – Прорычала математичка придушенно. – Потом спросишь, что не ясно. Я тебе… объясню.

Аля снова лучезарно улыбнулась.

                                                             *   *   *

- Алька-а!.. Алька, слышь! Иди сюда… Ну иди, пожалуйста! – Конопатая рыженькая Жанка из 5-А, азартно блестя из-под лестниц хитрющими масляными глазками и поминутно оглядываясь, усердно махала ей ладошкой. – Ну подойди, пожалуйста. Поговорить надо!

Поколебавшись, Аля приблизилась. Младшие ее обычно не задирали, если их только не наставляли заранее жаждущие развлечений старшеклассники. Но сейчас, вроде, вся подчистую головка из игры выбыла. Интересненько. Разобраться б еще, что ж там такого страшного приключилось.

Ухватив Алю за рукав, Жанна затянула ее побыстрее под лестницу и снова выглянула наружу – не видал ли кто. Аля дернула плечами, хмыкнула.

- Так боишься, что нас кто-нибудь вместе застукает? – поинтересовалась угрюмо. – В чем дело? Надо тебе что?

- Да ни в чем… в общем. – Жанна замялась, растерявшись от Алиной резкости. – Мы просто это… как это… ну…

- Мы хотим сказать тебе спасибо. – Проговорили из глубины дрожащим сипловатым голоском. К Але шагнула, пошатнувшись, вторая девчачья фигурка. Аня Камушкина, соклассница Жанны. Одной рукой девочка прижимала к себе полосатого пушистого котенка. Другой, неестественно подогнутой, протягивала коричневый бумажный узелок из скрученной уголками салфетки. Анюту Аля знала хорошо. Безответная, тихая, мыши не обидит. Она тоже в париях ходила, но по другой причине – девочка страдала ДЦП. Передвигалась трудно, прихрамывая и подволакивая стопы, гримасничала, когда волновалась, и пользовалась полноценно только левой рукой. Правая, выкрученная наружу локтем, подымалась до половины и удержать что-нибудь тяжелее ластика или тетрадки тонкой не могла.

- Ой, симпатюлечка! Это твой, да? – Сначала Аля обратила внимание именно на котенка. Кошки и собаки были ее отдельной слабостью. С малолетства она мечтала о четвероногом домашнем побратиме и даже собственноручно выкормила два года тому назад крошечного котенка-слепыша, оставшегося без мамы и умиравшего от голода в подвале Алиного подъезда. Котенок благополучно вырос, превратившись в аккуратную, изящную кошечку с густой серебристой шубкой, угольной маской на приплюснутой круглой мордахе и черными длинными носочками. Василинка, так окрестила питомицу Аля, отличалась независимым бойцовым характером. Окрестных котов, да и собак незнакомых, со своих владений гоняла почем зря. Посторонним в руки не давалась, хотя ее не раз пытались прикормить и отловить – очень уж необычная была у киски внешность, прямо экзот какой-то, а не дворовая мурка. Пищу предпочитала добывать самостоятельно, причем грызунов стойко игнорировала, а вот на птиц охотилась прямо-таки виртуозно, доставляя Але немало грустных минут. Аля была единственной, у кого кошка с удовольствием принимала еду, и за нею же Василинка бегала следом, будто замечательно отдрессированная собачка. Утром провожала на остановку, за два квартала от дома. Вечером шестым каким-то чувством угадывала Алино приближение. Встречала с мурчанием, ластилась и, пока Аля оставалась на улице, ни на шаг от нее не отходила. Соседи дружно поражались уникальной кошачьей привязанности, а сама Аля не уставала уговаривать родителей позволить ей взять Василинку домой. Мол, Вася станет только ночевать в ее комнате, а дни на улице проводить. Родители оставались глухи. Животному в квартире не быть. Это не оспаривается, точка.

- Только грязи мне и не доставало для полного счастья! – Прикрикивала мама, брезгливо кривясь и оттряхивая руки от воображаемой прицепившейся шерсти. – Пропылесосила бы лучше лишний раз, полочки отмыла на кухне. Здоровая деваха, а на уме бредни одни. Заняться нечем, вот и маешься.

- Это точно, - вторил раскрасневшийся от очередной столовой чарочки отец. – Пользы ни на грамм, вонизма одна да блохи. Говно еще по углам не выскребали. И думать забудь! Посуду, вон, помой, пыль вытри. Выросла на мою голову, ни рыба, понимаешь, ни мясо!

Аля в ответ на обидные реплики вспыхивала, бросалась прочь. Запиралась в своей комнатенке. Накрыв голову подушкой, часами беззвучно рыдала. Как ни пыталась она с родителями объясниться, подбирая самые, на ее взгляд, тактичные, вразумительные доводы собственных взглядов и соображений, они не слышали. Точнее – не желали слышать, отталкивали, открещивались, отметали.

Хроническое отчуждение в кругу собственной семьи… Мне думается, это и для взрослого обернется тяжким испытанием. Чего уж тогда требовать от ребенка?..

…- Мне папа подарил, на день рождения. – Аня от удовольствия раскраснелась, смущенно зарылась носом в кошачий мех. – Его Лунтиком звать. Девочки просили показать, я и принесла. Этих, - запнулась, буркнула с нескрываемой ненавистью, - козлов живодерных нет больше. Они моего Лунтика не обидят.

Аля просияла, попросила, потянувшись к котику:

- Анечка, а можно подержать? Я кошек очень люблю.

- Можно. Только возьми сначала. – Аня, поморщившись от усилия, вновь протянула салфетку. Не посмев отказаться, Аля осторожно приняла. Шагнув на свет, развернула. Уставилась, расширив озадаченно глаза, пошевелила содержимое пальцем. Повернувшись к девочкам, рявкнула:

- Свихнулись, что ли?!

В измятой и замусоленной обертке прятался рулончик из купюр. Довольно толстенький и туго свернутый. Судя по расцветке, присутствовали десятки, пятерки и даже одна бумажка на двадцать гривен. Але едва дурно не сделалось.

- Говорите, я сказала! – топнула ногою, тыча рулончиком в напуганные лица. – А то… а то… По голове счас надаю за приколы дебильные!

- Это н-не приколы! – Прозаикалась Аня шепотом. Жанна, забившись под ступеньки, принялась шмыгать носом и ойкать. – Это мы тебе собрали… от всех нас…  - Анюта наморщила лоб, силясь вспомнить нужное слово. – В благодарность!

Аля потеряла дар речи. Некоторое время молча разглядывала, то жмущихся в ожидании горе-подносительниц, то скомканный денежный рулетик. Вздохнув, шагнула решительно к Ане. Засунула деньги ей в боковой карманчик пиджака, вытащила полосатика из рук. Бросила ранец под стену, уселась. Усадила котенка на колени и принялась усердно наглаживать. Котенок изогнул спинку, оттопырил хвостик и умиротворенно звонко заурчал. Аля выждала паузу. Попросила, как можно доверительнее и задушевней:

- Девчонки, вы мне поможете намного больше, если расскажете.  Все-все, что знаете. Мне это важно! Хорошо?

Аня с Жанной переглянулись, будто две заговорщицы законспирированные. Одновременно радостно закивали.

                                                             *   *   *

Громоздкое кольчатое тело корчилось в спазмах, хитиновый толстый хвост вслепую метался вокруг, пропарывая камень, окатывая брызгами осколков. Носферату равнодушно отодвинулся, безучастно холодно наблюдая. Обождал, пока чудовище затихнет в изнеможении. Скользнул вплотную, коротким ударом отсек тяжелое, загнутое жало. Взвесив на руке и ухмыльнувшись, всадил его издыхающему фарру промеж выпученных в бессильной ярости, уже подергивающихся смертною пленкою глаз. Отерев ладони и сплюнув, скорым шагом направился прочь.  Настигшие храбреца сородичи смогут сполна налюбоваться оставленным красноречивым зрелищем. И окончательно от злобы осатанеть. Семь - ноль. Продолжайте погоню, ребята!..

…Безмятежно дремлющие залы, напоенные успокоенностью и теплом. Ажурные плетения живых цветочных барельефов. Лениво дрейфующие под сводами светильники. Шлейфы радуг над изгибами фонтанчиков. Переливы птичьего щебета и прозрачных, каплющих росой, музыкальных ненавязчивых нот. Их украденный оазис счастья!.. Обернувшийся роковою западней.

Они уснули, тесно сплетя объятия. Насытившись страстью, вволю наговорившись о любви. Это был самый светлый, самый радостный, самый драгоценный их день. Они чувствовали себя вольными – от предрассудков и опутавших тенет. И свято верили – им удастся изменить судьбу. Они отыщут решение, обретут независимость, станут жить долго  и счастливо – исключительно друг для друга. И того не ведали, что судьба эта уже сама стучалась к ним в двери. Но не воздушными пальчиками феи. А железною перчаткою палача.

Ослепляющий ртутный свет, в котором сначала плаваешь и сориентироваться не можешь. Громыхание и звон осыпающихся хрустальных завес. Черные тени стражников, опоясавшие периметр захлопнувшимся железным капканом, будто слетевшееся к добыче воронье. И раздвинувшая строй, задрапированная в белое фигура, неторопливо выплывшая в центр. С лицом, походящим на маску и нестерпимо алыми зрачками.

Его величество, собственной персоной.

- Моя маленькая сестричка решила отменно позабавиться? – Вопросил сладко, улыбаясь одними губами. Улыбка дрогнула, на доли секунды ее заменил оскал. – Моя глупенькая маленькая сестричка… - добавил с горечью, тоскливо. Отступив и отвернувшись, махнул андроидам рукой.

- Именем Закона, вы арестованы!..

Это последнее, что отпечаталось в памяти четко. Потом окружающее затрещало по швам. Смешав краски, утратив привычные очертания.  Словно его дернули из жизни, зашвырнули в черную дыру. И он бултыхается в хаосе. В неизвестности. И в кошмаре!

Стальные кандалы бездушных рук. Лязгающий, нарочито лишенный эмоций голос Краасса, скупо роняющий казенные слова обвинения. Безмолвные рыданья Аттали, упавшей перед братом на колени. Его собственные безуспешные попытки вырваться, защитить любимую. Электрический разряд, плетью прошивший тело... Сознание меркнет.

  Очнулся в камере - сплошной металлической коробке. Сколько провел там - часы, дни - неизвестно. Метался, колотил в стены, кричал что-то, звал, падал без сознания и лежал, пока способность чувствовать не возвращалась неистовой болью. Но вот двери распахнуты. Перед ним стража. Безлико зачитывается обвинение, итоги расследования. И приговор: смертная казнь, которая состоится на Нордоке, родной планете Носферату. Известие становится еще одним ударом. Нет, он не сомневался, что будет казнен. Но только не Нордок! В глазах соплеменников он отщепенец, изгой, продавшийся ненавистным оккупантам. Выходит, напоследок ему придется пережить еще и этот позор, эту муку.

  А потом - самое страшное. Ровным благожелательным тоном андроид зачитывает, что: «за непростительное преступление против нации, единокровная сестра императора приговорена к смерти через аннигиляцию и ... казнь (уже!) состоялась...» Тут Носферату будто впал в ступор. Без малейшего сопротивления дал сковать себя и безвольно побрел, куда велели. Его погрузили на скоростной военный модуль в сопровождении усиленной охраны. Хозяина он так и не увидел. Тот ни разу больше не появился, не пришел поглумиться или проклясть. Носферату и не знал теперь, кого ненавидит сильнее - императора или себя. Выходит, они оба погубили Аттали. Так сказать: поровну вложились. Носферату не смог от нее отказаться. Краасс - не пожелал пощадить.

  Носферату помнит, как ступил на платформу и... очнулся! Разорвав кандалы, разметал охрану. Кромсая, расшвыривая и круша, пробился в рубку управления.

 На бешеной скорости катер вырвался из магнитных полей космобазы, следом тут же помчались перехватчики. Начался яростный обстрел. Носферату наугад, интуитивно, запустил функцию гиперпрыжка. В следующее мгновение его отчаянно замутило, голова пошла кругом, все слилось в дрожащие полосы....

  Когда оборотень пришел в себя, катер мирно покачивался в плывущей ленте метеоритных осколков. Бросок через гиперпространство закончился в трех космосутках пути от желтой звезды по имени Шир.

  Автопилот оповестил Носферату, что запасы энергии на нуле, но в пределах досягаемости имеется Ралиос, вторая планета Шира. Условия для выживания там вполне приемлемы. Особо опасных бактерий, вирусов и организмов нет. И оборотень отправился на Ралиос. Зачем, почему, не знал, не задумывался. По правде говоря, ему было уже безразлично.

Приземлившись, Носферату первым делом уничтожил модуль, но вовсе не затем, чтобы следы замести. Умирающий корабль отошлет владельцам точные координаты гибели. Следовательно, долго ожидать преследователей беглецу не придется. А все, чего он желает – сойтись с противником на равных и умереть достойно, в бою.

  Дни бежали за днями. Носферату охотился, машинально поглощал пищу, забывался без сновидений и... ждал.

  Дождался наконец, явились. Только не трансформеры, а верные их служаки. Краасс мараться не пожелал, пустил по следу фарров. Эти громадные разумные пауки ходили у рагезтян в карателях, поскольку славились изощренной жестокостью и неутомимостью в преследовании добычи. Любому другому, кроме рагезта, подчинить фарров нереально. Зато померяться с ними силою Носферату способен вполне. Хозяин об этом знал, и все равно на пауках остановился. Явный подвох, знать бы еще – какой?

                                                               *   *   *

- Как-то по-дурацки все наслаивается. – Трансформер по имени Краасс поддел ногою зарывшееся ничком в ковер, изломанное маленькое тело. Безжизненное синюшное личико с мелкими и острыми, птичьими будто чертами, запрокинулось, уставив ввысь мутные, утерявшие краску глаза. Рагезт скорчил кислую гримаску, обернулся к подиуму, где за силовой ограждающей сетью сжалась на полу клубочком, прикрываясь руками, последняя живая пока игрушка. С минуту тяжело рассматривал, разочарованно качнул головой.

- Нет. Сыт. Заберешь себе?

- Ага! – Откликнулся благодушно развалившийся в кресле напротив русоволосый смуглый великан. Прижмурив золотистые глаза, озорно и хищно усмехнулся. – Что, цыпочек домашних душа уже не принимает? Природного просит, дикорастущего и жилистого? Чтоб долго жевалось и длинно икалось? Извиняйте, с дичью напряженка. А в питомнике, из последнего выводка, между прочим, лучшее отбирал. Жаль, если по вкусу не пришлись. Ну да чем богаты!

- Не в том суть! - Краасс отмахнулся, прошествовав к столу, плеснул себе щедро в чашу из рубиновой тонкошеей амфоры, укрытой вязью затейливой резьбы. – У них кровь рыбья, понимаешь? Жара нет, силенки еле тлеют. Они себя хоронят заранее, еще до контакта с нами. Вроде и насыщаешься, а настоящего удовольствия не приходит. Тут не важно, дикая - домашняя. Сильная нужна. Чтобы жить хотела, противостояла… или откликалась… например.

- Ну, ты загнул, брат! – Денио от изумления даже присвистнул. – Откликалась!.. Это ж постараться надо выдумать. Еще закажи, чтоб не помирала и хвостиком за тобою бегала. Бери меня, я вся твоя. А что?! Идеальный, понимаешь, вариант! – Он оглушительно захохотал. Краасс поглядел мрачно, сунул нос в чашу, оторвавшись, проговорил задумчиво:

- Почему бы нет? Иногда подобное бывало, есть свидетельства.

Денио скептически фыркнул:

- Слушай, разочаровывать не хочется, но мне это сказки напоминает. Славные саги о древних временах, щедро приправленные буйным воображением. Может, тогда что и случалось. Может, предкам нашим требовалось меньше, а разумные были выносливее.  Выглядит заманчиво, но с реальностью не вяжется. Никак… Скажи лучше, что делать планируешь?

- Пережидать. По закону ей отсрочка положена. Этим и воспользуемся. Три года достаточный срок. Чтобы повзрослеть и одуматься.

- Краасс, послушай. - Денио говорил медленно, тщательно подбирая слова. Момент получался ответственный и трудный. Его венценосный братец натурой был из тех, кто в обиходе мягок и дружелюбен, но ровно до момента, пока ему на мозоль не наступаешь. - А что, если тебе и впрямь Аттали отпустить на все четыре стороны и ситуацию наново пересмотреть? Ты потратил на нее бездну времени, хотя вполне мог этим не утруждаться. Она не маленькая девочка, глубину ответственности знает. Но у нее хватило дерзости заявить, что не готова к миссии, да еще и ввязаться в историю эту глупейшую с укрывательством подружки твоего пса. Такое поведение противоречит не только статусу, оно предполагает полную и окончательную непригодность… Краасс! – Денио прервался, выставил вперед ладони. Увидав, как приподнятая оскалом губа обнажает удлиняющиеся клыки, эбеновая радужка светлеет в ядовито лимонный, а зрачки на ее полыхающем фоне стягиваются заостренными вертикальными лезвиями. – Брат! Дослушай же, прошу! Я говорю это не с целью уязвить тебя или указать какие-то ошибки. Ты все делал правильно. Аттали оказалась негодной, но твоей вины в этом нет. Единственно, я бы за такое ее не в путешествие по окраинам отправил, а на выселки куда-нибудь на всю оставшуюся. Соответственно, лишив титула и привилегий. Она не достойна твоей заботы. Так же как и мать ее, наглая выскочка, не была достойна нашего отца!..

- Хватит! - Кулак с силой вонзился в столешницу, по янтарной плите разбежалась сеточка трещин. – Ни мне и не тебе судить о деяниях отца нашего! Не забывай, что он добровольно покинул престол, и жизнь саму, лишь бы дать продолжение роду. И он не принуждал меня выбирать для этой цели сестру, это сугубо мое решение. Если оно неудачно, ответственность тоже на мне.

- Извини. – Денио понурился. Пожал плечами, не глядя. – Не прав, признаю, погорячился. И Аттали, возможно, не настолько виновна. В конце концов, она всего лишь женщина. А женщины редко бывают благоразумны. Я другое пытаюсь донести. Почему тебе не поразмыслить на досуге?

- О чем?!

- О собственной женитьбе, о чем еще?

- Незрииимый! Снова-здорово. Эвфалия напрашивается, да?

- Но ведь это наиразумнейший выход, брат. Тут тебе и взаимность, и потомство, и одобрение всеобщее … Ты же знаешь, народ к тебе благоволит. Ты лидер, герой национальный. Твои потомки должны явиться наследниками. Твои, а не какой-то ветки побочной!

- Мои и благородной Эвфалии? Договаривай уже, будь добр.

- Зря иронизируешь. Не желаешь Эвфалию, другую бери. Только я лично не понимаю, чем она тебя устраивать перестала. Воспитана в лучших традициях, образована, красива. Род древнее нашего. Умом не обделена.

- Заканчивай оду, я о корнях Эвфалии не меньше твоего осведомлен.

- В чем тогда дело?

- Надоела! – Краасс это рявкнул с такою злобою, что Денио поспешил отодвинуться и напустить отсутствующий вид.  – Вцепилась как пиявка, неймется ей, видишь! Была бы такая умная, как ты мне тут распинаешься, буром бы в глаза не лезла. Переждала, потерпела. Возможно, я и передумал бы… Возможно и передумаю… потом.- Сбавил тон. Примолк, глядя под ноги, сведя шатром пальцы. Ругнулся вполголоса. – Щенок еще этот бешеный. Сразу пристрелить надо было. Рука не поднялась, а зря… Тэо! – Окликнул, вскинув голову к затуманенному полотнищу потолка, - отложи вылет. От Стэуна вести есть?

- У них потери. – Равнодушно сообщил невидимый осведомитель.

- Кто бы сомневался! – буркнул рагезт саркастически. – А по существу?

- Загнали на плато. На верхних террасах. Интересуются, в каком состоянии доставлять.

- Живым. А если не уберегут стервеца, я с них самих шкуры на ремни поспускаю. Так и передай, дословно.

- Пауки справятся? – Вклинился Денио с сомнением. – И почему ты андроидов не подключил? Вооружить как следует, уже бы доставили. Запакованным и в ленточке.

- Помечтай. Ралиос из заповедных. Транспорт, поисковики, оружие – все под запретом, вчистую. Экосистему зацепим, проблема, считай, нажита. С Оракулом шутки плохи. Фарры в таких условиях беспроигрышны. Чуть подольше, понакладнее, зато наверняка. А что потрепать их успел, так это к лучшему. Злее будут, быстрее возьмут… Денио… – Он помедлил. Будто взвешивая, колеблясь. – Я хочу, чтобы ты меня подменил.

- Ого! – выговорив это, брат обескураженно на него уставился. Краасс усмехнулся и подмигнул.

- Да ничего проблемного, успокойся. Весточку интересную получил. Белое кольцо, пограничье. Пятый сектор наружный.

- Здорово. Это даже не рога у черта, это хвостик краешком зацепило.

- Дважды через гипер. Если напрямую. Не огибать поля, а проскочить между слоями.

- Рискованно.

- Ерунда, не полениться и расчёты перепроверить. Дальше пустошь идет. Ни антиматерии, ни заслонов метеоритных. В два счета на месте очутимся.

- А смысл?

- О-о. – Красс многозначительно прищелкнул пальцами, расплылся в хитрой улыбке. – Вопрос правильный. Подходим к интересному. Глянь-ка сюда.

Наклонясь над столешницей, черпнул ладонями воздух. Свел воедино и отпустил, разводя, словно растягивая. В пространстве между ладонями родился сияющий шарик. Размером с елочную игрушку, он быстро рос и наливался красками, перебегающими по его поверхности подобно стайкам солнечным зайчиков. Тона наслаивались, перемешивались, обретали контуры и рельеф. И вот преобразование завершилось. Окутанная лазурью и перьями облачных шлейфов, одетая в изумруды, яшму и бирюзу, перед трансформерами повисла абсолютно точная  и удивительно живая голограммная копия Земли.

- Прошу любить и жаловать. Центал! – Красс известил это пафосно, как на презентации. Денио восхищенно цокнул языком.

- Славная малютка. Она освоена?

- И освоена и обжита, и в реестр перспективных занесена. Но придерживалась в резерве, до поры.

- Пора настала, надо полагать?

- А вот с этим по обстоятельствам разберемся. У нас база там исследовательская, единичная. Отчет смотрителем отправлен. Эгрегор проявляет беспокойство по поводу опасно увеличившейся численности своего разумного населения. Кроме того, зафиксирована направленная энергетическая активность. Похоже, не дожидаясь помощи извне, Центал предпринимает действия самостоятельно.

- Период активности установлен?

- Около пятнадцати циклов. Но особенно явно – в последний год. Такое впечатление, что планета уже обзавелась козырем против докучающих ей аборигенов, и теперь свое изобретение отшлифовывает.

- Вирус?

- Исключено. Параметры радикально отличаются. Думаю, предполагаемые организмы достаточно крупные, сложные и, без сомнения, развиты интеллектуально. Не исключено, что мы на пороге открытия совершенно новой расы. Я планирую это прояснить, а заодно отрегулировать обстановку.

- Самолично?!

- Ага. Считай – отпуск беру. Непродолжительный, но крайне необходимый. В свете последних радующих событий. Что скажешь, наместник? – Хлопнул по плечу, прищурился. – Принимаешь ответственность и власть?

- Почту за честь. – Денио уважительно поклонился. – А с прислужником твоим что? Дождешься, пока отловят?

- Вот уж нет, - отрубил Краасс, оскалившись. - В клетку сунете, чип-блокиратор, кормить, чтоб не издох раньше времени. После решу: куда его и каким способом.

- Помощника уже присмотрел?

- Зэера хотелось бы. Самая по нему работка.

- Думаешь, согласится?

- Почтет за честь! – передразнил его Краасс ехидновато. Денио хмыкнул, поднял чашу, торжественно провозгласил:

- За благоденствие и благие дела!

Переглянувшись, оба расхохотались.

                                                              *   *   *

У неудачников триумфов не бывает. Или бывают, но как-то слишком вскользь. Вот и Алино ощущение «на коне» отгарцевало в прошлое с завидной скоростью и ветерком. Опять привычная пустота и устойчивое ожидание неприятностей.

Соклассники поглядывают волчьи. Точнее – шакальей сворой сгрудившейся. За спиною перешептывания, в лицо презрение с боязнью пополам. Опасаются, но хорохорятся. А еще прекрасно понимают: их много, а она одна. Так что равновесие очень даже хлипко. Как всегда, не хуже если…

Пятиклашки, правда, готовы на руках носить. То есть не все пятиклашки, а та их часть, что деньги собирала. Аля у них теперь нечто вроде героини общественной. Эти глупыши, кажись, искренне уверовали, что терроризирующая их компания угодила в больничку исключительно благодаря Алиным потусторонним способностям. Для Али такая версия оригинальная, как и эти самые ее способности, объявилась натуральным откровением. Теперь зато все наконец-то стало на места. И взгляды косые, и отчужденность подчеркнутая, точно об нее испачкаться боятся, и прозвища. Глупые ли, оскорбительные, но только с постоянным уклоном в ведьмачество и дурной глаз.

Откуда у предвзятости этой ноги выросли, она не знает, сколько не докапывалась. Но отдельные совпадения вспоминает. И, если хорошенько посчитать, совпадений скопилось достаточно, чтобы окружающих насторожить и мнение о себе соответственное сложить. Вот с животными, например, да и с растениями, Аля ладит с пеленок. Восхищается, обожает, или оправдывает – если те к вредителям причислены. На все доказательства авторитетные у нее объяснение одно: рожденное природой бесполезным не бывает. У каждого свое предназначение, заведомо проставленная цель. Каждый существует для чего-то. И если кто-то людям враг, это не значит, что он враг планете. Тем более, по большому счету исконные противники природы – именно сами люди. Они ежечасно нарушают баланс, бесцеремонно вторгаясь в земные просторы и недра. Они губят будущее в угоду сиюминутной наживе, отмахиваются от кричащих, в глаза кидающихся предупреждений. Они придумали поговорки, на сто процентов выражающие их внутреннюю суть, суть этаких микробов-переростков, что поедают заживо вскормивший их организм, скандируя цинично «на наш век хватит» и «после нас – хоть потоп». И Але иногда ужасно стыдно. Что она тоже человек. И ей хочется сделать хоть что-нибудь, чтоб свое существование оправдать – помогать, помогать всякому, кто попал в безвыходность и беду. Будь то кустик, зверушка, птица или даже жучок-паучок. Дети, ведь, тем от взрослых и отличаются, что им нет нужды опираться на прошлый опыт, мнение общества. Они не задумываются о стереотипах и выгодах, они живут на полный вдох. И в то, к чему привязаны, вкладывают себя без остатка. Простите, уважаемый мой гость, но позволю личное мнение: по моему глубокому убеждению, исключительно дети достойны звания истинных потомков Земли, покуда они не выросли и не переняли губительные пристрастия взрослых. Но к величайшему моему сожалению, земные дети теперь черствеют душами все раньше…

- Не трогай пса! Он блохастый и больной. Еще заразит чем-нибудь, уколы будут делать. Прогоняй, прогоняй его! Вот так, молодец! А лучше палкой. Или кирпичом для верности… Кошка? Уличная?! Фу-у, мерзость! Да у нее лишай стопроцентно. Один раз погладишь, месяц будешь чесаться. И волосы выпадут! И кожа прыщами пойдет! А еще у нее глисты. Ну, это червяки такие. Они у тебя в животе поселятся и тебя съедят изнутри. Этих кошек паршивых вообще давно уже перетравить бы следовало, заодно с дворнягами шелудивыми, чтобы гадость всякую не разносили!..

…А знаешь, что такое реальная рыбалка? Не удочки эти дебильные, когда торчишь на берегу день-деньской как дурак, в надежде на случайную поклевку. Сети, вот это тема, или электричество – вообще красота. Какой нерест, какие мальки, че ты фигню городишь?! Лучше вникай, тебя бывалый человек учит. Все эти правила лохами придуманы. А рыбы в речке, знаешь, сколько? То-то же! На наш век хватит, точно тебе говорю!..

…О-ох и отдохнули чудненько! Свежий воздух, лес да костерок. Что значит – мусор куда? Ты чего, прибирать собираешься? Совсем сдвинулся – такой день напоследок поганить! И потом, тут половина мусора и не наша. Это до нас лежало, а я теперь, по-твоему, чужое дерьмо выгребать должен?! Перебьются. В кучу сложить, в кусты забросить – и на том спасибо. Что значит – грязно будет? Не мы первые, не мы последние. Перегниет, никуда не денется. И вообще – на наш век хватит, усек?!..

Развивать тематику? Думаю, излишне. Какую область жизни не возьми, процветает цинизм. Жестокость и потребительство. Я не говорю, что так поступают все. Но так поступают многие. И мы съезжаем, незаметно и безостановочно. В тупик, откуда выхода не найти. А за нами по пятам следуют наши дети. Колесики крутятся. Откос все круче… Не обращайте внимания, после нас – хоть потоп!

Вы слышали истории о том, как маленькие дети запросто находят контакт с животными большими и злонравными? Они ласкают свирепых собак, без страха играют у ног необъезженных лошадей, кормят из рук соседского быка, к которому сам хозяин иначе как с дубиной и цепью подойти на десяток метров не осмелится. Им не причиняют вреда дикие звери, и даже такие бездушные твари как скорпионы и змеи покорно терпят прикосновение, не позволяя себе смертельный удар. Необъяснимый феномен. И редкостный. Потому как эпизодов доказанных много меньше, чем раздутых и допридуманных слухов о них.

Говорят, эти дети отмечены. Первозданной связью с природой. Они могут являться ниточками, соединяющими наш отринувший истоки народ с остальными жителями Земли. Низшими, примитивными, коими мы вольны распоряжаться, чьи жизни держим в руках. Чей рабский труд снисходительно пользуем, чья боль и смерть, это наша пища, наш уют, наше раз-вле-че-ни-е…

Но что потом случается с теми детьми? Какие дороги они избирают? Истории продолжения не имеют. Следы погрязают в забвении. Мир взрослых забирает эти души. Рвет нити, оскопляет, перекраивает. И тем устраняет угрозу – для себя.

Быть может поэтому Аля так боится взрослеть. Ни телом, нет – душой.  И она цепляется за детство, хотя неумолимо из него вырастает. За старые игрушки, за наизусть разученные сказки и за драгоценное свое волшебство - своих друзей, крылатых и четвероногих.

Животные добрее людей, Аля с младенчества это заучила. Они не сделают больно без причины. Они способны незамысловатой лаской и простым присутствием отогреть страдающее сердце, облегчить мысли, снять груз с души. Поэтому на ее совести множество огрехов перед себе подобными. Чаще – перед ровесниками, против жестокости которых она воинственно восстает. Разве не она ломала зимою расставленные для щеглов и синичек ловушки? Или не уродовала снасти малолетним браконьерам, перегораживающим по весне их быстроногую горную речушку вдоль и поперек сетками и «заборчиками»? И разве не она рвала силки, поставленные на речных островках на фазанов, а несколько раз даже вовремя освобождала попавшихся в них, измученных зимним бескормьем птиц. Она подбирает слетков и старается возвратить их в гнездо, или хотя бы на дерево подсадить повыше, чтоб те сами до родителей добрались. Она таскает из школьной столовки отходы, не гнушаясь собирать в пакетики объедки, оставшиеся после учеников, и потом подкармливает бродячих псов, выбирая самых тощих и обессиленных. Вытаскивает занозы из лап, прижигает болячки перекисью и зеленкой.

Однажды, она спасла молоденькую осинку, переломанную пополам. Составила покореженный стволик, разорвав на полосы обрезок старой простыни, забинтовала крепко, для верности дощечку прикрутив, сверху обмазала глиной. И осинка выжила. И пустилась в рост. И еще целых два года Алю радовала. Но потом вандалы возвратились, или им на смену новые пришли. Но только деревце сломали вновь, почти у корня, выкрутив мочалой ствол. Стояло лето. Жара… Аля неделю плакала, призывая на головы нелюдей все известные ей проклятия. И проклятия эти кое-кто из соседей услыхал. А на восьмой день случилась трагедия. Подросток из соседнего двора  (как выяснилось – он осинку и уничтожил, потехи ради, бахвалясь перед дружками) нырнул на спор с моста в речку и напоролся на торчащий со дна штырь. А было это место молодежных купаний, детвора и ребята постарше неизменно собирались там. Малышня с восторгом наблюдала и спорила,  парни красовались перед девочками, доказывая свою прыть. Каменистое речное дно изучили вдоль-поперек, все местечки неверные, выступы, сколы. Откуда взялся кусок решетки заборной, с отведенным вбок, истонченным чугунным прутом, не выяснили, как ни дознавались. Хотя полгородка на ноги поднялось. Решетка оказалась тяжеленной. Принести ее течением не могло. А чтобы человеку поднять, требовались силы по меньшей мере троих взрослых мужчин. Мальчишка остался инвалидом, ходить он больше не мог. А косые взгляды в сторону Али резко умножились и обрели оттенок клейма. Соседские престарелые сплетницы припомнили созвучные случаи прошлых лет, когда обидчиков маленькой парии спустя непродолжительное время настигали неприятности и несчастья. И принялись вдохновенно сплетни обсасывать, нагнетая и без того напряженную обстановку.

Сорванец из третьего подъезда как-то сбил малышку велосипедом. И тем же вечером на том же велосипеде въехал в открытый канализационный люк. Расшибся сильно, руку вывихнул.  Другого, с маху пнувшего в живот лепящую рядом куличики и случайно обсыпавшую его песком Алю, искусала отцовская овчарка. Да так, что на ногу наложили двенадцать швов. Еще одна задира и звезда местная, старше Али на три года, обожавшая девочку унижать, особенно когда достаточное число зрителей набегало, месяц провалялась в инфекционке с диагнозом менингит. А выкарабкавшись, превратилась в полурастение. Интересно, что собирательницы слухов дружно отметили присутствие Али в ее судьбе и авторитетно приобщили инцидент к заглазной «доказательной базе», но без зазрения сбросили со счетов тот факт, что накануне болезни, поздней осенью, в промозглый и ветреный день семиклассница отправилась на дискотеку с непокрытой головой, не просушив как следует волосы. На свидание, бедолага, опаздывала. Ну и опоздала – всюду и навсегда.

Негласный бойкот Але объявили именно после случая на речке. До того она еще появлялась изредка и с краешку на дворовых детских посиделках, принимала участие в забавах, где требовалось участников побольше. Теперь ее бесцеремонно отгоняли, едва подойти пыталась. Причем голос подавали чаще всего не дети, а дежурящие поблизости бабушки-старушки неугомонные.

- Ступай-ступай, деточка, отсюда! Не видишь – заняты они. Тебе двора, что ли, мало?.. Тебя не трогают, и ты не приставай. А то скажешь после - обидели, а ведь ты первая начала!

И Аля постепенно смирилась. К положению такому привыкла. Пока помладше была, заменой служило общение с родителями. Тогда они еще уделяли дочке какие-то минутки. Могли выслушать, посочувствовать, поддержать. Но в проблемах ее детских наставляли разбираться самостоятельно. Лет с пяти Аля регулярно слышала следующее: ты уже большая и сама должна… Что именно должна, варьировалось. От сооружения незамысловатого бутерброда и разогревания супа на обед, до мытья полов и постирушек изгвазданных вещичек. А еще – разборок с однолетками. Однажды, когда первоклассница Аля вернулась домой дождливым сентябрьским днем вся исцарапанная, в пупырышках от крапивы, куда ее затолкали соседские хулиганистые близнецы, и с плачем начала жаловаться на обидчиков отцу, тот впервые, оборвав дочку на полуслове, схватился за армейский ремень. А потом спокойно поведал забившейся в угол и замолкнувшей в шоке девочке, что она не ныть должна в подобных случаях, а защищаться. Сколько бы ни было противников, и как бы она ни боялась.

И Аля урок усвоила. На следующее, воскресное утро она отправилась к злополучным зарослям и, не щадя горящих огнем ладошек, коленок и локтей, голыми руками выкорчевала крапивные стебли до единого. А потом подкараулила недругов на лестничной клетке у лифта и от души исхлестала обоих братьев пекучим крапивным веником. Воплей тогда стояло - на два подъезда. А последующих перемываний косточек – на весь, практически, микрорайон. Родители пострадавших явились к Алиным с требованием для преступницы немедленной и строжайшей кары. Но напоролись (в первый, кстати, и в последний раз) на такую отповедь трехэтажную, громкую и подробную, что унесли ноги, не дожидаясь ее окончания, и чадам своим строго-настрого приказали сумасшедшую истеричку двадцатой дорожкой обходить. Нельзя утверждать, что сынишки их послушались, но впредь стали вести себя осторожней и ограничиваться  на Алин счет кривляньем и кричалками издалека. Благо на выкрики Аля стойко не реагировала.

И школа положения не изменила. А ведь именно с нею связывала девочка самые свои сокровенные чаяния и мечты. Даже специально упросила маму отдать ее в единственную в их городке русскоязычную, за пять кварталов от дома. Надеялась, уж там-то, среди поголовно незнакомых ребят обретет так необходимую ей дружбу, и понимание и тепло. Не случилось, - слухами земля полнится!

В параллельном классе, ближе к концу месяца, обнаружился соседский мальчуган. Из тех самых, крепко Алю недолюбливающих. Он с родителями в санатории отдыхал, оттого с учебою припозднился. Ну и поехало. Гладенько, как по маслу.  Окажись Аля из семьи обеспеченной, демонстрируй она статус и вкус, ей простили бы странности и недостатки. Люди многое готовы сносить от баловней судьбы из того, что не потерпят человеку обделенному. Ну, а наша ситуация обратна. Побасенки об Алином дурном нраве замечательно подкреплялись ее убогим внешним видом: второсортными застиранными одежками, стоптанной китайской обувкой, копеечными школьными принадлежностями. А сверх того - хронической стеснительностью и полным отсутствием надежного тыла за спиной. К тому же, стремясь понравиться, девочка очень старалась проявлять вежливость и чуткость. Она не знала, что вежливость часто приравнивают к трусости. Приравняли. И поставили жирный восклицательный знак.

Словом, не прошло и года, как Аля заняла в школьном обществе нишу равнозначную дворовой. С тем небольшим отличием, что здешних недрах у нее изредка водились приятели. Из таких же отверженных и «захолустных».

Приятели эти оказывались на денек, потому что близко сходиться Аля уже не стремилась. Взрослея, она все уверенней замыкалась во внутреннем своем мирке и, приучившись наблюдать окружающее подобно зрителю, со стороны, недостаток эмоций и информации восполняла в основном через книги, сделавшись, наверно, самой примерной посетительницей школьной и городской библиотек.

Да кто сегодня «бумажку» читает, когда монитор под рукой?.. Для Али общение с компом ограничивалась классом информатики. Дома чуда техники не предвиделось, как и денег на интернет клубы. У Али вообще не было карманных средств, если не считать изредка перепадавшую мелочь на проезд или булочки школьные. И средства эти девочка тщательно берегла и накапливала, чтобы после порадовать себя какой-нибудь красивой мелочишкой, вроде трехмерного календарика или качественного альбома для рисования. Что-что, - а рисовать Аля обожала! Портреты животных и людей поражали естественностью и сходством. Але удавалось схватывать не просто оболочку, но и атмосферу, индивидуальность, настроение. В ее простых карандашных набросках оживали эльфы и чудовища. Сказочные красавицы скользили в туре вальса по натертому до сияния паркету, в обнимку с благородными кавалерами. Звенели стальными доспехами рыцари, несясь друг на друга в решающем поединке под громогласное рычание толпы. Манили приключением океанские сумрачные глубины. А над клонящимися волнами степного ковыля прямо физически чувствовался ветер.

Эти рисунки мало кто видал. Опасаясь издевок и зависти, Аля не любила их показывать, как и не собиралась навязывать свое участие в школьных конкурсах и  программах. Если же ее принуждали, разочарованным педагогам приходилось довольствоваться типичными детскими сюжетиками, корявыми и примитивными. На раздраженные упреки девочка лишь плечами пожимала. Мол, мне сказали – я выполнила. Как умею, чего еще хотите?

Так же тщательно скрывались работы и от родителей. Те были категорически против увлечения Али «мазней». По их мнению, рисование было глупейшим занятием, отнимающим прорву времени и отвлекающим от дел правильных и полезных. Под полезным подразумевалась внеочередная уборка или подготовка к тестам по алгебре. Алин папа, в прошлом не поднявшийся по служебной лесенке военный (из-за характера скверного и нерушимой привязанности к запоям), был приверженцем сугубо точных наук. А всякие там литературы-музыки пренебрежительно отметал, считая их препровождением развлекательным, не требующим проявления ума. Периодически он устраивал дочери в ее комнатке досмотры и проверки, и тогда все обнаруженные зарисовки под Алино молчаливое страдание отправлялись в мусорное ведро предварительно изодранными на кусочки. Плакать и просить девочка не осмеливалась, зная по опыту – сделает только хуже.

В одно время для своего увлечения Аля нашла себе тихую гавань. Она рисовала в читальном зале областной библиотеки. Насмотревшись альбомов великих живописцев, обложившись репродукциями и гравюрами. Служащие девочку не прогоняли, Аля вела себя тише мышки, пряталась в дальний уголок и часами водила карандашом по бумаге, стараясь подражать приемам мэтров, радуясь, когда ей что-то удавалось, вновь и вновь пробуя и шлифуя неподдающиеся трудные элементы. Как-то раз, заинтересовавшаяся корпящим над недетскими журналами ребенком, дежурная по залу незаметно приблизилась к Але и, обнаружив ее мастерство, была потрясена до глубины души. Слух об одаренной девочке мгновенно распространился по библиотеке, и у Али появились зрители и почитатели, которым она раздавала готовые работы. Без особого на то желания, но сочтя такой выход лучшим для рисунков, чем окончание жизни в мусорном ведре. Смущенно улыбаясь восторженным похвалам, вежливо выслушивая комплименты, Аля, тем не менее, о себе ничего не рассказывала, отвечала уклончиво и односложно, и библиотечные работники не уставали между собой удивляться, что более замкнутого и нелюдимого ребенка им за всю жизнь встречать не приходилось. Лишь однажды девочка проявила эмоции. Это, когда ее остановила заведующая библиотекой и «обрадовала» намерением серьезно поговорить с Алиными родителями, дабы они поспособствовали образованию дочери, ибо у нее несомненный талант…

Алю скрутила истерика.

Успокоилась она только после того, как ей клятвенно пообещали никому ни о чем не заикаться, на нее саму не давить и вообще лишний раз не тревожить. Услыхав это, Аля, наконец, перестала обливаться слезами и рыдать, и, всхлипывая, поплелась к себе за стол, где последующих два часа пролежала головой на руках, вздрагивая и прерывисто сопя. Больше ее трогать не решались.

Тихо-мирно минуло несколько месяцев, а потом, незадолго до Алиного двенадцатого дня рождения, у нее неожиданно появился… друг!

Представительный пожилой дядечка, неизменно в дорогом костюме и при галстуке, частенько присаживался неподалеку и внимательно наблюдал за Алиными увлеченными упражнениями. Она сначала терялась ужасно, но виду старалась не подавать, а он не собирался отвязываться. Краем глаза наблюдавшая за мужчиною Аля отмечала, с каким почтением обращаются к нему библиотекари, как весомо и начальственно он себя держит, и утвердилась во мнении: это человек уважаемый, следовательно – определенного доверия достоин.

Однажды, неожиданно для себя, она вдруг обернулась к навязчивому соглядатаю  и спросила тихонько, заинтересованно:

- Скажите, а вы художник?

Мужчина улыбнулся, кивнул. Поднявшись, подошел и, вынув осторожно карандаш из Алиных пальцев, уверенно и быстро добавил к ее рисунку несколько штрихов. Девочка ахнула – изображение резко прибавило в объеме, заиграло деталями и пространством. Незнакомец вернул ей карандаш и, наклонившись над столом, спокойно предложил:

- Я могу научить тебя. Если хочешь.

Знакомство, таким образом, состоялось.

Алин ниоткуда обвалившийся наставник рисовался теперь на ее личном горизонте в основном в выходные дни. Объявлялся на их условленном месте в скверике позади библиотеки ближе к полудню, уводил куда-нибудь - в парк, на городскую площадь у фонтанов, на речной берег. Устанавливал мольберт, терпеливо объяснял и показывал, выслушивая заодно Алины скомканные откровения. Спустя время, когда этот промежуток ее недлинной жизни нежданно отошел в прошлое, Аля потрясенно вспоминала, что она о своем учителе не знала, в сущности, ничего. За исключением редких и разрозненных фактов. Ни – где живет, ни – чем занимается. Он говорил, что художник и искусствовед, что постоянно в разъездах, а в их городок наведывается по делам и… из-за Али! Представьте теперь, как девочка была горда и счастлива, услыхав такое. Серьезный и занятый человек уделяет ей внимание, хотя для этого ему приходится приезжать бог знает откуда. Мучается с нею, обучает, и все это совершенно безвозмездно!

Шероховатости, правда, некоторые отслеживались. Светозарий Леопольдович, например, (Аля долго про себя зубрила странное имечко, добиваясь чтоб не заплетался на нем язык) все ее готовые  работы неизменно забирал. Поясняя: Але они без надобности, она навыки в голове держать должна, а ему пригодятся в качестве материала для каких-то там исследований и пособий иллюстрационных. Аля грустила – ей очень хотелось некоторые особо удавшиеся рисунки на память себе сохранить. Но протестовать не осмеливалась, чтобы не выглядеть скрягою и отношения не портить. Тем более - бумага, краски, кисти, все это было учительское. Ее – только сам труд.

Объемы труда постепенно росли, а учительские наставления мельчали. И проявлялись большинством, когда Аля, увлекшись, выходила за рамки поставленных задач и рисковала привнести в сюжет собственные задумки, неоговоренные. Учитель гневался, требовал от указаний не отступать. Аля удивлялась, но слушалась, хотя и не могла подавить в себе неприятное чувство тревоги. Ей начинало мерещиться, что в их с художником занятиях присутствует некий двойной смысл. Недосказанность, полуправда, глубоко запрятанная фальшь. Алю это угнетало, она от крамольных мыслей отмахивалась и с новым рвением в занятия погружалась, чтобы заслужить поощрение и от размышлений болезненных убежать.

Пришло долгожданное лето. А с ним очередной День города. На центральной площади, по обыкновению, развернулись многолюдные гулянья. Помимо аттракционов и вкусностей здесь устроили выставку народного творчества. В череде экспонатов почетное место отводилось картинам. Их было великое множество. Масштабные и крошечные, объемные и теневые. Картины на шелке и стекле. Из глянцевой кожи и цветочных бутонов. Картины-паутинки. Картины-мозаики. Многокрасочные абстракции. Космические панорамы. Но больше всего, конечно, представлено было классических полотен. Выполненных маслом, акварелью, карандашом.

Аля медленно переходила от одного стенда к следующему, словно зачарованная. И не могла отвести влюбленных глаз. Она восхищалась ими целиком и по отдельности. Но в то же время, где-то на дне души, поднимала голову горечь. Ведь ее рисунки не хуже. Ничем не хуже. Так почему учитель утверждает обратное?! Почему постоянно внушает, что она от совершенства далека и вперед почти не продвигается? Конечно, он спец, ему виднее. Но Аля, хоть убей, не может отличить сейчас - что такого в этих работах, чего не хватает у нее. Наоборот, если уж оценивать трезво, половина выставленного проигрывает ей с отрывом. Даже и на первый, совсем не придирчивый взгляд. Несправедливо. Больно. Или ее зачем-то бессовестно обманывают? Или это она слепа  - недостатков своих не видит?!..

Теряясь в предположениях и догадках, Аля путешествовала по рядам полотен, пока всерьез не застряла в настоящем оазисе цветов. Нарисованных, но так мастерски и тонко, что она оторваться не могла. Восторгаясь, впитывая, изучая.

- Тебе по душе они, деточка? – Миловидная улыбчивая женщина с тяжелою, в пояс, русой косой, в шелковом желтом сарафане и малиновой плетеной  шали до колен, сама похожая на неизвестный сказочный цветок, явившись из-за стеллажей сбоку, выросла за Алиной спиной. Заметив девочкино смущение, коснулась ласково плеча теплою мягкой ладонью. – Ох, прости! Напугала?

- Нем-ножко. – Взволновавшись, Аля иногда заикалась. Вот и сейчас язык отказывался проговаривать простые слова. И она, умолкнув,  пожала плечами, собираясь с мыслями и ругая себя за глупые страхи. – Очень кра-асиво. Очень!

- А сама, наверно, тоже рисунками балуешься? – Продолжала допытываться хозяйка стенда. Окончательно застеснявшись, Аля угловато ссутулилась, кивнула, отступая и уже намереваясь сделать ноги по-тихому. Художница шагнула следом.

- Солнышко, не убегай. Я не стану мешать, рассматривай, сколько хочешь. Просто хотела сказать, мне понравилось твое отношение. Как воспринимаешь картину.  Как читаешь ее. Это бросается в глаза. И человека выдает осведомленного. Причастного к нашей сфере. Что скажешь? Я права?

Аля заулыбалась несмело. Оттаяв. Порозовев пробормотала:

- А на художника, вообще, долго учиться?

- Ну-у… Это как повезет, наверно. – Хозяйка стенда прижала палец к губам, задумавшись, потом широко улыбнулась. – От таланта зависит. И настойчивости. Чтобы начатое на полдороге не бросать. Я рисованием после тридцати увлеклась. Поздний, вроде бы срок. Но, гляди, получается, и неплохо. А у тебя, так вообще жизнь впереди … Погоди-ка, сейчас покажу.

Она нырнула за стеллажи, вытащила спортивную синюю сумку. Покопавшись, извлекла планшет. Присев на складной стульчик, под дерево в тень, поманила к себе Алю.

- Это для примера. Мне кажется, всегда лучше увидеть, чем пачки описаний выслушивать. У нас в Киеве неделю назад аукцион проводился. Закрытый. Для очень влиятельных господ. – Пальцы гибко метались по экрану, пролистывая условные страницы, открывая разделы, тасуя папки. Аля невольно залюбовалась этой непринужденной ловкостью.

Был бы у нее ноут!.. Или комп стационарный, простецкий самый. Паршиво чувствовать себя дикаркой на фоне всеобщих возможностей. Только учиться негде. В школе на компьютеры очередь, туда пробиваются с боем. На курсы денег не выпросишь, и не рискнешь. А дома… да у них и телеку уже сотня в обед накапала, и включается он день через три. Помечтай, Алька, попрыгай, ага!.. Художница, не замечая ее погрустневшего лица, продолжала оживленно делиться:

- Так вот, гвоздем программы на том аукционе, соответственно и дорогими самыми, стали работы автора, о котором в широких кругах до этого слыхом не слыхивали. А теперь спроси меня – сколько ему лет?

- Сколько? – покорно повторила Аля, чувствуя, отчего-то, как горло сжимает комком, а воздух вокруг становится странно горячим. Будто солнце в зените, хотя вечереет уже. Да и не в этом дело, просто изнутри ее гложет, усиливаясь, ощущение подступающей беды, свивающейся за плечом в змеиные черные кольца.

- Тебя старше от силы на пару лет. Это девушка. Писать начала сравнительно недавно. Поучаствовала в нескольких выставках, да и попалась на глаза искусствоведу некому. Тот сразу талант подметил и в продвижении зеленый свет организовал. Не без собственной выгоды, естественно. Но! Теперь девчонке этой, как говорится, все дороги и направления. Только твори. Я это к тому, что не нужно дома отсиживаться. И не нужно закапываться в неуверенность. Даже если кто-то не понимает тебя, иронизирует, сомневается. Выходи в люди, заявляй о себе. Шанс не упускай, понимаешь?!

- Или теряй последнее. Если доверишься не тем! – выдерживающая многозначительную паузу художница уловила изменения в тембре, заглянула изумленно в побледневшее неживое лицо. Смолкла.

- Детка, что с тобой? – пробормотала растерянно.

- Ничего. – Чеканно отрезала Аля. – Ей подумалось вдруг, что слова не она произносит, а другой кто-то. Засевший в ее голове и распоряжающийся оттуда по-хозяйски. – Договаривайте уже. Слушаю.

Художница громко сглотнула, выравнивая дыхание, дрогнула покривившемся ртом. Неуклюже, скованно повернула к Але экран планшета. Девочка наклонилась, рассматривая.

Могла и не утруждаться. Зачем? И так уже знала. Но цеплялась за надежду, будто умирающий за жизнь. И выискивала в череде фото незнакомые линии и штрихи, что могли убедить бы вдруг – она ошибается. Спутала. Случаются ведь совпадения, рождаются на свет близнецы – у разных родителей из разных времен и стран. Тщетно. Работы были Алиными. До одной.

- Что же он станет делать, если я откажусь продолжать? – вопросила в пространство, не поворачивая к женщине головы.  – А я продолжать не стану. Я больше ничего не нарисую. Никогда, ни для кого. Дружба – дерьмо! Ее не бывает. В природе!

- О чем это ты, миленькая?! – неподдельный ужас в слабеющем женском голоске отрезвил, выбросил из валов поднимающейся ненависти назад, в реальность и беспомощную боль. Аля схватилась за пламенеющие щеки ладошками, давясь пробормотала:

- Простите… простите, пожалуйста! - И кинулась прочь, не выбирая дороги, натыкаясь на идущих навстречу, не слыша ответных возмущений, бросаемых вслед сердитых тирад. Бежала, пока не выбилась из сил. Потом брела вдоль набережной, спустившись к руслу реки, срывая попадающиеся под руки травинки и веточки. Пальцы мяли колючие стебельки, не ощущая впивающихся щетинок, а воображение рвало на мелкие клочки рисунки, по отдельности и вместе, разминало, растирало в пыль. Так же как и ее, рухнувшие в одночасье мечты. Не будет она больше рисовать. И не станет никому доверяться. Людям, по крайней мере.  Они злые. Они – предатели!

Ну ничего, их очередная встреча с учителем не за горами. Она ему еще выскажет. Она ему мольберт поломает и обломки в лысину зашвырнет. Она на весь мир закричит о том, что он гад, и врун, и подлец! Она ему, она ему!!!..

На следующее занятие Аля не пошла. И на следующее. И после того. И еще с полгода носа не казала в район библиотеки. Однажды позвонила заведующая, попросила Алю к телефону. Поинтересовалась ласково, отчего не заходит. Мол, Светозарий Леопольдович беспокоится, не случилось ли что-то с ней. Аля тогда и брякнула, дождавшись, пока мама на кухню отойдет и подслушивать перестанет:

- Он меня трогать пробовал. И гадости разные предлагал. И передайте ему, что если искать меня станет, я это папе с мамой расскажу и всем остальным. И милиции! Так и передайте!

Заведующая, охнув, трубку положила. Аля не знала, чем у них там продолжилось и как, но когда все-таки в библиотеку пришла, ей никто из знакомых общих об учителе неудавшемся и словечком не намекнул. И с ним самим больше она никогда уже не пересеклась. А тяга к рисованию пропала. Насовсем пропала. Как отрезало.

Остались книги. Непредающие четвероногие. И растущая, крепнущая отчужденность. И нежелание верить в лучшее. И устойчивое разочарование. И болезненное недоумение – за что.

Теперь она планировала выучиться на ветеринара или фармацевта. Штудировала зоологические энциклопедии и медицинские справочники. Привычно придерживалась тайны. Про читальный зал позабыла. Что выдавали на руки – изучала на лавочках в сквере, на школьных переменках в закутках столовой или вестибюля. Старалась внимания не привлекать. Родителям отговаривалась вечными рефератами и внеклассным. Их мнение было известно.

«Коровам хвосты крутить! Ни ума, ни фантазии. По колено в дерьме, микробах и вони…» Если у ее родителей и были фобии, они несомненно в инфекцию упирались. Мама драила полы по трижды на день. Без конца трусила ветхие дорожки. Папочка, даже накануне изгадив полквартиры спьяну, наутро неизменно отглаженную рубашку требовал, а не получив, устраивал разнос. И воодушевленно дочку с женою дрессировал, чтобы место знали и функции строго блюли. Не забывал выискать приблудившуюся паутину, или чашку, недомытую согласно норм. Маму это отчего-то стойко умиляло. Надо же, какой у них отец аккуратист. Алю настолько же стойко вводило в бешенство. Она не понимала, как можно философствовать на тему, какие все вокруг придурки, недотепы и маразматики, когда сам едва концы с концами увязываешь. И не от того, что немощный или ущербный, а из-за элементарной лени. Прикрываясь роковой судьбоносной несправедливостью. Ее отец кичился полученным в юности офицерским образованием. И на черной работе руки марать не желал. Предпочитая роль нахлебника и от роли этой еще упоеннее себя жалея. Типичное поведение махрового неудачника-эгоиста.

Мама, ни на что не взирая, преданно его поддерживала. Впрочем, о чем это я? Чему, собственно, удивляюсь? У нас женщин похожих – добрая треть, не половина если. Их любимые доводы: «лучше такой муж, чем никакого», «все так живут», «бьет, значит, любит» и самый убийственный: «у ребенка должен быть отец!» Вот где истинный маразм кроется. Спрашивается, что впитает ваша кровинка, вырастая в столь замечательно благодатной почве? К чему захочет устремиться? Какие инстинкты приобретет? Как выстроит собственную ячейку? Простите, снова занудничаю. Но тема, действительно, больна. Сотни и тысячи детей повторяют родительский путь. И лишь десятки, наученные горьким опытом, имеющие достаточную, если не уникальную силу воли и самоуважение говорят себе: «Нет! Я ни за что так жить не буду». Но и у них остается невосполнимо исковерканным огромная часть жизни по имени Детство. Зачем вы творите с ними такое, а, предки? В частности – терпеливые мазохистки-мамочки?..

На Але комплексов – выше крыши. И как же часто ей хочется сложить уже лапки и не выплывать. Потому что сверху неизменно лед. Словно в зимней, затянувшейся речке. Пласты и глыбы. Она шишки на них набивает и снова ко дну идет. А если урывает воздуха и света, то через крохотные проемы, что на глазах у нее замерзают опять.

Как сейчас. Как и в этот раз… Блин!!! Ну сколько же можно?!

Школа кажется гудящим осиным роем. Так бы и растерзали, если б не сдерживал страх. Они не могут ничего доказать. Но свято верят в виновность. И выжидают. Момента подходящего, что ли?

Дважды ее уже вызывали к директору. Достаточно приветливо спрашивали: не хочет ли перевестись. Аля вжимала голову в плечи, упрямо мотала головой. Твердила:

- Хочу здесь доучиться.

На прорывающееся директорское раздражение в конце-концов взорвалась:

- Я ничего не сделала! За что меня обвиняют?!.. За то, что родители бедные?! За то, что животных люблю?!.. Ваш Матвей – садист! Вы это знаете прекрасно! Не боитесь, нет, что покалечит кого-нибудь до смерти?!..А-а, уже не покалечит?! Отыгрался уже! Ну так знайте. Мне его не жалко! Мне никого из них не жалко! Это они ненормальные, а не я. Только вы их ненормальность видеть не хотите! Можете считать, что их бог наказал!

Внезапно успокоилась. Совершенно ровным голосом спросила остолбеневшую от шока директрису:

- Можно мне в класс, Маргарита Семеновна?

Не собравшись с ответом, та только рукою на двери махнула.

                                                                       *   *   *

Спустя недельку после принудительной Алиной ночевки в гараже и ее освобождения, можно сказать сверхъестественного, достопримечательная бравая команда собралась уйти в отрыв. По-взрослому. Пунктом дислокации избрали отремонтированную недавно бойлерную позади Матвеевской восьмиэтажки. Там было достаточно просторно, чисто, а, главное, тепло – хоть голышом вытанцовывай. Дежурные, что к чему перепроверить и показания приборов снять, наведывались раз в десяток дней, в прочие – и в окрестностях не являлись. Суперовое местечко, как под заказ!

Подготовились основательно. Спилили замки, поменяли на собственные. Закинули одеяла и парочку матрасов надувных. Затарились пивом и пожевать. Не забыли обязательную водку. Матвей с барского плеча обещал подбросить дивного качества травки из отцовских личных закромов. А его возлюбленная Лена – подогнать пару-троечку неотягощенных скромностью подруг. Так что ожидания от грядущего веселья у приятелей были феерическими. Официально они в эту ночь гуляли на дне рождения двоюродного Юркиного брата, тот согласился их прикрыть, выторговав себе за труды немалый куш Матвеевской волшебной травкой. Родители парня горбатились в Польше на заработках, а призванная присматривать на время их отсутствия за внуком престарелая полуслепая бабушка по утрам собственное имя с трудом вспоминала. Следовательно, подтвердила бы любую версию внучка про день вчерашний.  Идеальная складывалась отмазка.

Посиделки знаменовались еще и тем, что в них впервые наравне со старшими участвовали экспериментаторы-близняшки. Высочайшим повелением Матвей порешил, что в болельщиках им ходить достаточно. Пора братишек приобщать к мужскому клубу и в команду на равных брать. Близнецы раздувались от гордости индюками. Сестричка немного побрыкалась, но быстренько стухла, поставив любимому единственное категорическое фи: они с Матвеем в групповушке не участвуют, а обживают уголок поукромнее. И чтобы братцы ее туда ни ногой! Матвей подумал, прикинул, согласился. В конечном итоге, чего он теряет-то? Если приглянется телочка из приведенных, попозже заполучит, без скандалов. А Ленка пускай не особо выдрыгивается, а то отставку недолго схлопотать.

Что-то она его в последнее время напрягать стала. Фигурная девка, факт, и самому в кайф, и друганов от завидков колбасит. Но стервозина ж прописная, мозги выедает на раз. Зато в сексе – ух! Совсем без тормозов лярва! Не-е, рановато с ней пока прощаться, где он такую оторвочку на постоянную замену возьмет? Как говорится: не плюй в кормушку, пока хлебать не перестал. Переждем еще, ладно, потянем.

Степану, «старшенькому» близняшке, нездоровилось. То и дело трусил озноб. Потом в жар бросало. Хотелось одежку до нитки сбросить и под холодную воду залезть, чтобы мозги не плавились. Сунутый под мышку термометр при этом стабильно рисовал 36’, а внешних признаков и вовсе не наблюдалось, кроме, может быть, бледности излишней. Назар, брательник, вчера подметил. Фельдшерице показаться предложил. Степка, психанув, отмахнулся. Что она ему посоветует, эта курица тупая, школьная? К участковому записаться, анализы сдать? Ну не признаваться же, в самом деле, что паршиво ему с того самого утра, как они истеричку рыжую из заточения в сарае выручали…

Черта с два Степан бы туда по доброй воле поперся, если б не прямой приказ Матвея. Пускай бы торчала коза до упора, может поумнела бы… или сдохла! Прищурив колючие маленькие глазки, он раздул щеки и залихватски ухнул по-совиному, просунув голову в щель отодвинутой двери. Прислушался. Оглянулся на подпирающего стенку, мусолящего сигарету брата.

- Зарик, а Крыса-то слиняла, по ходу!

- Заливай! – Лениво отозвался Назар, позевывая. – Прячется, наверно, за досками. Она ж на то и крыса, чтоб по щелям ползать.

Степан хохотнул. Распахнул двери настежь и… застыл в прямоугольнике, обалдело уставившись на проломанную в торцевой стене дыру.

- Зарик, бля! Базарю тебе, драпанула!!

- Ох и не х…я  себе, терминаторша! – завопил тот, очутившись рядом и нащупывая  в джинсах мобильный. – Надо сфоткать и Медведю отослать, чтоб не лаялся потом, что выдумываем!

- Вот сучина бесноватая. Это ж надо – кирпич разворотить. Не, Зарик. Ну не верю! Не реально! Может ей помог кто?

- Ага. – Назар невозмутимо щелкал мобильником. – И бэтмену этому западло было двери открывать. Работы столько. То ли дело – стену ломануть. Сделал левой хук, глядишь и готово!

- Лыбься-лыбься! – проворчал Степан, брезгливо перешагивая кочки из ветоши и битого стекла, чтобы лаз поближе рассмотреть. – Но я тебе отвечаю, ведьмачка она, мать не зря говорила.

- Мамка шутила, а ты как маленький в  сказки веришь! Стена гнилая, тупому ясно. Она в нее долбалась со всей дури, вот кладка и обрушилась. Ээ-х, жалко, что сбежала, можно было бы клево поиграть!

- С этой скелетиной?! – Степку передернуло. – Не знал, братиша, что у тебя такой хреновый вкус. У нее ж ни сисек, ни задницы. Одни костомахи.

- Подумаешь! Для тренировки б сошла… - Слу-ушай!.. – Назар, причмокнув, выпятил дурашливо губы. – А давай и вправду, заловим да разложим. Будет знать, стерва, как клешни свои корявые распускать.

- Да ну, фигня! – скривился Степка пренебрежительно. – Еще предкам накапает или в ментовку побежит. Было б за что подписываться. А то – ни рожи, ни содержимого!

- Ссы-ишь! Братаненок. Презики прихватить, и ни кому ни х…я она не докажет… Степаныч, ну че ты?! Я дело говорю!

- Заткнись, а. Деловой. Тут толком помозговать надо. Чтоб не как-нибудь, а с гарантией. И с Медведем посоветоваться. Ты же знаешь, он выпендрежа за спиной не любит. Разрешит, тогда порядок. Нет – слюнки вытрешь и перебьешься. Половой гигант!.. Бля-я!!! – схватившись за щиколотку, Степан повалился в кучу мусора, отчаянно дрыгая второю ногой. Назар рванулся на помощь:

- Степка, что с тобой? Что случилось?!

- Су-ука! - завывал Степан, задирая брючину и трясущимися пальцами откатывая порванный носок. – Крысища, сволочь, представляешь?!.. Вот гадость, больно! Как огнем жжет!

Выругавшись, он схватил валяющуюся палку и с размаху несколько раз огрел громоздящиеся вокруг тряпичные завалы. Вдоль стены дробно прошелестело, раздался злобный визг. Серая длинная тень метнулась к выходу, увернувшись от запущенной Назаром бутылки. Исчезла, скользнув за порог.

 Степан горестно скулил, осматривая прокушенную щиколотку. Прямо над косточкой сочились кровью глубокие проколы от зубов, кожа вокруг вздулась и посинела.

Назар, округлив перепуганно глаза, вцепился брату в плечи.

- Степка, давай к врачихе! Вдруг эта зараза бешеная?! Идти-то сможешь, а?!

Степан, отдышавшись и стиснув челюсти, согласно закивал. Опираясь на руку Назара и палку, хромая, заковылял к выходу. Теперь им было не до Али. И не до сексуальных подвигов. Сегодня, по крайней мере.

                                                                       *   *   *

Под кабинетом школьного фельдшера Степана намертво переклинило. Как ни уговаривал брат, порога не переступил. Отчего-то обуял дикий ужас. Мерещилось – стоит об укусе заикнуться, тут же явится когорта докторов с метровыми шприцами, клизмами и килограммами тошнотных пилюль. А еще известят родителей. И ментов, не приведи господь! И тогда по закону подляны всплывут их с Назаром тайные делишки. И узнается всем, что они давненько не только скотинок потрошат, но и малявок подходящих по углам всерьез зажимают…

Жертвой номер один – как водится, роковой и случайной – оказалась девятилетняя Тома из многодетной нищей семьи, ютящейся в цокольном этаже общежития для слабослышащих через дорогу. Братья пришли на реку рыбу поудить и на своем излюбленном месте, полянке в зарослях камышей, обнаружили нечаянную пришелицу. Хлюпающая носом, всклокоченная Томка, сидя у воды в одних трусиках, сосредоточенно полоскала на мели ситцевое платьице в горошек и мальчишек заметила слишком поздно, когда возможные пути к отступлению оказались  отрезаны.

Они просто подурачиться решили. Ничего больше. Но потом, непонятно как, ситуация стала неуправляемой. А они перестали быть детьми. И людьми, наверное тоже. Превратились в хищников, терзающих добычу. Остановиться не могли и… не хотели.

К слову сказать, несчастная девочка не сильно и сопротивлялась. В свои неполные девять «взрослые отношения» познала уже сполна. Очередной материн сожитель постарался, а потом проговорился приятелям. И потянулась цепочка. Запуганная Томка привычно молчала, ей в голову не приходило, что нужно помощи просить. Тем более, от некоторых «добреньких дядек» перепадали вкусности и даже нехитрые обновки. А к неудобствам и боли тоже привыкают.

Поэтому, когда вчерашние детишки а сегодняшние насильники Тому наконец оставили, она не стала – ни угрожать, ни истерику закатывать. Всхлипывая, отползла к измятым камышовым стрелам, полежала, уткнувшись в траву, а потом побрела молча прочь, подобрав запачканные одежки. Степан с неделю дергался, боялся. А Назар, наоборот, будто с катушек слетел. Ни о чем другом – ни рассуждать, ни думать не мог. Конечно, когда они с братом наедине оставались. Продолжилось тем, что он подбил-таки Степана воспользоваться Томой снова.

Подкараулив девочку в подворотне, близнецы зажали бедняге рот и затащили в пустующий склад, у общежития. Отвесили парочку тумаков для верности и пообещали прибить, если визжать станет. Трясущаяся от ужаса жертва впала в ступор и покорно делала, что велели. Убедившись в безнаказанности, братики вошли во вкус.

Тома стала постоянной забавой, но не единственной. Близняшки быстро смекнули, где подходящую натуру искать. На молодежных посиделках у дискотек. Помимо старшеклассниц и выпускниц, там тусовалось предостаточное количество малолетних искательниц приключений. Наши герои взяли на себя труд приключения им эти организовывать.

Как я уже говорила, братики были не из заморышей. В тринадцать с хвостиком легко на шестнадцать вытягивали. Выше среднего рост. Заботливо подкачанная мускулатура. Еще не мужчины, но уже не мальчики. Достойное бойцовское пополнение Матвеевской команде отморозков.

Добычу выбирал Назар. Степан, несмотря на условное свое старшинство, в этой сфере прытью не отличался. И в одиночку бы силовать не рискнул. Его вообще девчонки мало занимали, но пасовать перед братом, да еще «младшим»?! Все равно, что уронить себя ниже плинтуса. Остроязыкий и злонравный Назар пасования ему не спустит. Заклюет, высмеет и вообще жизни не даст.

Девчонки попадались разные. Хватало таких, что сами в кусты тащили – за сигареты, выпивку, двадцатник. Только Зарика это не впечатляло. Ему хотелось драйва. Сопротивления, дрожи, испуга. Подчеркнуть свое мужское естество, заставить жертву пресмыкаться. И он выискивал потенциальную добычу с упорством и терпением настоящего следопыта, отметая легкодоступных и заведомо проблемных обходя.

Степан удивленно подмечал – у братца натуральное охотничье чутье, прямо какое-то волчье. Ведь ни разу не прокололся, ни на одной. Все молчали в тряпочку. Предпочитали забыть. А если и пересекались с обидчиками, усердно делали вид, что впервые видят. Скукоживались, ретировались. Но – молча, без соплей и слез.

Потому Степан и встревожился, узнав о планах Назара относительно рыжей Альки, и даже панику испытал. Алька под обычные их мишени никоим боком не подпадала. С ней не хлопот наживешь, а беду вековую вселенскую. Но отговаривать Назара равнозначно признанию в трусости. Хорошо, Медведя вспомнить догадался. Будем надеяться, у того соображаловки хватит Зарику выделываться запретить.

А если нет? А если возьмет и поддержит?!.. Тогда сам и прикроет. И ответственность на себя возьмет. И Степану волноваться будет незачем.

Так он себя успокаивал. И тут его… укусили!