Это был неоригинальный посёлок, сомнительной чистоты, компрометированный, несвежий, зачуханный, выглядел он таким, колдобина ему в бок. Лесной запах, ибо деревья там и сям несуразно торчали. Длинная серебряная полоса по земле тянулась за горизонт, никто не знал, что это за полоса, кроме скрытных туземцев.
По дороге, которая была одна, в посёлок приехала автомашина, серый, заляпанный грязью ящик на колёсах, в народе называемый то ли газиком, то ли уазиком. Из него безрадостно вылез худой пассажир в серой куртке и меховой фуражке. Шибко раздражённый возница остался внутри, подвигал руками и ногами, ящик развернулся и отправился в обратный путь, чтобы снова без стеснения месить дорожную грязь, беспардонно толкать колёсами колдобины, нащупывая идеальную колею.
Носатый мужик (из-под фуражки был виден только нос) в куртке, похожей на пальто, отправился на поиски людей, ведь он увидел, что там и сям стояли дома, удобства находились во дворе, большие скворечники, в которые заходили, чтобы облегчиться.
Серая, в девичестве болотного цвета грязь мерзко напала на туфли, которые тут же смекнули, что им предстоит пережить мокрый кошмар, на лёгкие края брюк, которые догадались, что грязного столкновения уже не избежать. Природа имела бледный вид и по-хамски вела себя.
На одной избе, которая выглядела седоволосой, была прилеплена круглая доска с надписью «дом отдыха» и парень решил, что ему сюда.
Зачем он приехал? Он сам задавал себе этот вопрос, и не знал ответа. Ему сказали: езжай. И он сказал: лады. И вот он здесь.
Он вошёл с осторожной циничностью, в переводе с дружеским безразличием и увидел работницу с обложки журнала «Работница». Пожилая женщина в лиловом халате без удивления посмотрела на пришедшего. Терпеливое лицо, заботливые глаза, рабочее настроение и…закономерные вопросы.
- Я могу вам помочь?
- Мне бы переночевать.
- Да, конечно, у нас есть свободные комнаты.
- Благодарю.
- Надолго к нам?
- На несколько дней.
Недолговременный словесный бадминтон прекратился и В. здесь поселился, найдя в серой комнатушке старомодную кровать. Он завалился на неё и упорно мял харитона до самого утра, пока солнечный луч, самый ловкий из всех, не коснулся его лохматого затылка. Парень перевернулся, всей харей желая подкрепиться, например, чашкой, в которой горячий напиток и поспешил на первый этаж, заскочив по дороге в туалет, где увидел бесцеремонно зевавший унитаз, бесстыжую раковину, в которой недвусмысленно капал кран, и фривольно зависшее серое с фиолетовыми узорами по всему полю полотенце.
Его сиреневые глаза оказались в пустом холле. Они быстро распространились. Он хрипло позвал: Кто-нибудь! Таинственный "кто-нибудь" безмолвствовал. Тогда он возопил: Эй! Точно так же "эй" основательно запропастился. Василий приблизился к квадратному окну. Непристойный, распутный двор прямолинейно, вызывающе взглянул на Василия, незваного журналиста, известного своими жуткими скабрезностями, хама и невежу. И Василий по бессовестному взгляду серого, местами белого, по-поросячьи рыхлого двора догадался, что разномастные жители этого отвратительного, грязного, несовременного посёлка все разом куда-то слиняли, всем серым, немодным, позавчерашним стадом куда-то ушли. Он неспешно поднялся к себе в жилище, облачился в патриархальную куртку, купленную в одёжном контейнере на столичном рынке, натянул на голову, похожую на помятый волейбольный мяч, меховую фуражку, старательно изобразил лицом экспрессивное сомнение, бодро спустился и вышел на улицу.
Пока он размышлял, удод тоскливый, куда все делись, он дошёл до дома с угловатым и, судя по кривизне, шатким верхом и непоколебимым, фундаментальным низом, который, судя по волнистой надписи, являлся магазином хозяйственных товаров. Он сказал вечеру в своей голове превратиться в день, но тот непослушно проигнорировал его. В. без задора вошёл в магазин. За прилавком сидела: продавщица, похожая на известную актрису. Он сказал: "You are speaking?" Она сказала: "I can speak". И они долго разговаривали, а он в это время пытался to pay for the vodka. Где-то через пару часов он вышел на улицу, поняв, что добродушная продавщица без обиняков рассказала ему о своей работе. И ещё он узнал, что у неё has only one brother.
Он пошёл вперёд, потом вперёд, потом направо и по протоптанной тропе налево. Наконец, он увидел ту самую полосу, которую вчера созерцал из тёмного салона авто. И туда, и туда она тянулась до горизонта, и, должно быть, за горизонтом тоже тянулась, за десятки и сотни горизонтов, ведь это была одна из крупных рек правого полушария, хотя иные называли его левым. Сейчас она походила на длиннющую сковороду, в которой в расплавленном жире плавали, подпрыгивая, обрезки (или куски - кому как больше нравится) сала. То есть, замёрзшая вода достаточно отдыхала, теперь баста, статика стала динамикой, побитые льдины крутились, необходимо было показать свои возможности. Которая безмолвно танцевала, как могла, которая вальсировала, та плясала гопак, а вон та выдавала танго. Небольшая группа наблюдателей сидела на этой стороне, слабо оценивая таланты конкурсанток, на той стороне точно так же расположились опытные зрители, в основном, егеря и лесники, они были немногословны.
Василий подошёл к одному и сказал: «You?». Тот отрицательно повертел головой. Он ко второму, к третьему, к тридцать пятому, к сорок восьмому. Никто не разговаривал с ним. Их интересовало только то, что они видели. Возможно, что они сидели тут уже много лет или пришли сюда сегодня, но все жлобски смотрели на то, как течёт вода. На той стороне кто-то распутно развёл костёр и некоторые очень опытные буровики, смотря на то, как течёт вода, успевали посмотреть и на то, как горит огонь.
Василий Джордано, коренной петербуржец, журналист, географ, беспринципный трэвелер, изворотливый путешественник, находясь в трёхэтажном здании на краю Невского, в котором теснилось крупное издательство, разговаривал с Алессандро, его владельцем, и в конце разговора был послан. Шибко побежал в бухгалтерию, схватил командировочные и зайцем выскочил на улицу. И вот он здесь, в не блещущем новизной посёлке именем Куржа. Он продвигался вперёд, а скользкое время неуловимо отбегало, используя специальные навыки, назад.
Ледяное покрытие, под наездом весеннего тепла, треснуло и отдохнувшая река поволокла ужасные обломки. И местный люд, не имея сил проигнорировать это позорное, скверное зрелище, столпился на ухабистом берегу. Джордано по-простому нарисовал это в своём блокноте. И уже подумывал о том, чтобы договориться с местным таксопарком, как вдруг апрель внагляк отменил ясное небо и пригласил серые тучи, которые беспрепятственно собрались там, на высокой равнине. И оттуда полетели снежные хлопья. Грандиозная, чумазая, непригожая коробка с хлопьями «Геркулес» от вдруг возникшего напряжения разорвалась и из неё хамски вылетели и нецеремонно полетели, замедляясь, белые, главным образом, хлопья. Их было не счесть. И крепкий старикан, только что побрившийся, чтобы легко бежалось, смекнул, что ещё не пора. Кликали его Морозом. Он нелюбезно плюнул раза три, а из рта его вылетевшее размножилось. И та длинная полоса, которую иные называли рекой, вновь замёрзла.
А Джордано вышел на одного местного таксиста и договорился с ним. Бесцветным утром выехали, разогнались и к ужину были в ближайшем городе, грязном, что твой гараж. Джордано поселился в обшарпанной, паршивой, ходячие мощи, гостинице. И утром оттуда с радостью отправился в аэропорт.
Меж тем в Курже снова хлябь и бездорожье. Апрель стал похож чёрт знает на что. Кисель весенний. Кинулся, да и перекинулся. Ну и хмурые туземцы подумали, что нет смысла идти и глазеть на текущую воду. Уже имели удовольствие. Нового там всё равно ничего не увидят.
Декабрь 2020
Помочь сайту
Поздравления
