Петру Великому - профессор Фальконет

 

 

                                                                                                                       Татьяна Сергеева

 

 

 

 

ПЕТРУ  ВЕЛИКОМУ – ПРОФЕССОР  ФАЛЬКОНЕТ

                                       

                                                                                                  ( Были и небылицы)

 

 

                                                                                            

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                             

 

                                                                      

 

                                                    ДЕЙСТВУЮЩИЕ  ЛИЦА:

 

 

 

                               ЕКАТЕРИНА  11

                               БЕЦКОЙ    ИВАН  ИВАНОВИЧ

                               ФАЛЬКОНЕТ    

                               ФОН-ВИЗИН  ДЕНИС  ИВАНОВИЧ

                               ЛАСКАРИ

                               МЕЛИССИНО  ПЁТР  ИВАНОВИЧ

                               ДАШЕНЬКА

                               АНДРЕЙ

                               ПОТЁМКИН  ГРИГОРИЙ  АЛЕКСАНДРОВИЧ

                               ДЬЯЧОК,  ЧИНОВНИК «ЧЁРНОГО  КАБИНЕТА», СЕКРЕТАРЬ БЕЦКОГО

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                 ДЕЙСТВИЕ  ПЕРВОЕ

 

 

                                                    ЦАРСКОЕ  СЕЛО

 

День открытия  монумента Петру Великому.  Кабинет Екатерины. Она за ширмой, за которой возня, звяканье металлических инструментов, чей-то шёпот. По эту сторону ширмы стоит растерянный Фон-Визин. Мимо него пробегает камердинер, у него в руках таз, покрытый белоснежным полотенцем.

 

Екатерина ( из-за ширмы, слегка изменённым голосом) Денис Иваныч, ты не уходи, коли пришёл… Я тотчас встану, полегчало мне… Всё. Спасибо… Уведи всех, Мария Саввишна, а я к Денису Иванычу  выйду… Ну, не шипи, не шипи, я не долго…

                      Появляется через минуту, прижимая к себе руку.

Екатерина. Ну, вот, совсем хорошо – последнюю немецкую кровь выпустила…  ( Смотрит на себя в зеркало, слегка кокетничая) О, Господи… Рожа моя, рожа!  На что ты похожа?.. Ты-то чего перепуганный, а, Денис Иваныч?  Я здесь сяду, и ты садись, в ногах правды нет. Вот так. День нынче хоть и праздничный, да больно шумный – монумент  Петру Великому   на Сенатской площади открыть – сие не на качелях  там покататься…  Пётр Великий, почувствовав себя под открытым небом имел вид бодрый и величественный… Я была растроганна и долго  не в силах была смотреть на него… И у всех вокруг меня были слёзы на глазах… Но уж больно нынче ветер силён… Я ветер завсегда головой чувствую…

Фон-Визин. Особливо если  норд дует…

Екатерина.  Верно…   В  затылок  словно кто гвозди вбивает,  и в ухо так и стреляет, так и стреляет…

Фон – Визин. В правое…  И мушки этакие перед глазами так и мелькают, так и мелькают…

Екатерина. Чёрные… А ты,  Денис Иванович, откуда  так хорошо про пароксизмы мои знаешь?

Фон – Визин. С самых детских лет я стражду  сильной головной болью. Она так возросла с годами, что составляет теперь всё несчастье жизни моей…

Екатерина. Так вот оно что…  Значит, и в нашей волости лихие болести… Что же, так и будем теперь скрипеть на пару…  Но  коли  сейчас говорить могу,  значит отлегло…  Меня  вот что интересует, как понравились тебе торжества наши?  Мне очень важно знать, что ты про них  думаешь?

 Фон-Визин. Событие сие не только   в памяти свидетелей до  конца жизни останется, но и  всей России и её государыне славу принесут.

Екатерина    А что тебе более всего понравилось? 

Фон -Визин. Более всего понравился мне монумент Фальконетов…( Екатерина хмурится) И, безусловно, надпись на монументе  лапидарная: « Петру Первому Екатерина Вторая»… Что может быть лучше?

Екатерина. Не буду комплимент сей   за лесть по читать,  коли меня  признанный литератор за остроумие хвалит…

Фон – Визин. .. Жаль, что не было с нами Фальконета в столь знаменательный час… Вот радость была бы… ( Екатерина молчит)  Я думаю, он крепко обрадуется,  когда медаль В ашу получит.

Екатерина. Медаль? О какой медали ты говоришь,  Денис Иваныч?

Фон-Визин.  Да той, что Вашим величеством утверждена.  И коей  все участники сего исторического события  награждены.

Екатерина. Вот ты о чём… Впрочем, ты прав, Денис Иваныч… Мы отправим в Париж две медали: и золотую, и серебряную… Ты про Фальконета только Иван Иванычу Бецкому не напоминай:ещё  один удар, не дай Бог,  хватит…  Совсем старый генерал стал,  у молодых людей спрашивает, помнят ли они Петра Великого…(вздыхает). Старые дураки глупее молодых… Если правду сказать, я так и не поняла, чего  они с Фальконетом за моей спиной двенадцать лет грызлись…   А про себя я  вот что скажу – я поручение дала доверенным лицам своим, чтобы сыскали мне  в Италии архитекторов даровитых… И  н аперёд велела, чтобы люди были честные и рассудительные, не такие, как Фальконет, и по земле ходили,   а  не по воздуху…  Ну, и Бог с ним, с Фальконетом-то…    Т еперь давай о твоём деле поговорим.   Зачем пришёл?

Фон-Визин. Я с прошением, Ваше величество…

Екатерина.  Ты знаешь, как не люблю я эти «величества» среди своих… (Читает бумагу, протянутую Фон-Визиным). «Всемилостивейшая государыня… В действительной службе вашего императорского величества нахожусь более двадцати лет… В 1762 году… В 1764 году… С 1769 года находился при канцелярии господина тайного советника графа Никиты Ивановича Панина надворным советником»… Да никак ты увольняться от службы просишь, Денис Иваныч?

Фон – Визин. Замучили меня пароксизмы мои.  Нет более сил  достойно обязанности свои выполнять…

Екатерина.  Я тебя, Денис Иваныч, более других понять могу  – голова болит, какая уж тут государственная служба.  Бог долго наши грехи терпит, да после за них больно бьёт… Я как самодержица российская тебе премного благодарна. Ты в Коллегии иностранных дел не последним человеком был , я того не забываю…

Фон-Визин. Благодарю Вас,  В аше величество…

Екатерина. Опять «величество»… « Матушкой» меня близкие зовут. Вот и ты меня «матушкой» величай, мне сие приятно будет… Ты вот что, Денис Иваныч, на диване - то не шибко  залёживайся… Пока торжества готовились, я много про монумент Петров  думала. Я тебе одно поручение дам… Что ты всё  комедии да  комедии пишешь? Они, конечно,  хороши, и шуму много наделали, но почему бы тебе трагедию не написать?

Фон-Визин. Трагедию?  Об чём, матушка?

Екатерина. Да хоть о Гром-Камне… Как нашли его, как на  Сенатскую площадь доставляли…  И название есть… Помнишь ли надпись, что выбита на медали  памятной,  коей награждены были все участники сего события?

Фон-Визин. «Дерзновению подобно»…

Екатерина. Вот то-то и оно… «Дерзновению подобно»…  Вспомни, как всё было-то… Гром-Камень на виду у всей Европы тащили… Какова работа была!  Мне мои математики  потом  по считали – более, чем на две трети мы древних римлян перещеголяли… Ты героев трагедии сей всех лично знаешь. Помнишь ли шевалье де Ласкари?

 Фон-Визин. Как  не помнить!  Вся  Европа знает его  шаровую машину  по перетаскиванию Гром-Камня…

Екатерина. Ошибается Европа, Денис Иваныч.  Люди мне донесли, что  идею той машины нашему шевалье  кузнец из Конной Лахты за стакан водки презентовал!  Ну, так сейчас не про то речь… Этот Ласкари во Франции графом Карбури сделался… Кто его в графы произвёл – темна вода   на болотах…  А был он всего- то ничего – мой «засланный казачок». Из плута скроен, мошенником подшит…

Фон-Визин. Виноват, матушка… Неужто…

Екатерина. Понял? (Смеётся) Хорошо с чиновниками Коллегии иностранных дел беседовать - на лету  мысли хватают…  Так чем  же история сия – не сюжет для трагедии русской?  Надо так написать, ч тоб не хуже,  чем у  Шекспеара  было… У нас теперь никто трагедий не пишет.  После  Ломоносова да Сумарокова   все трагедии кончились… Так вот… Отдохнёшь от дел ди пломатических и начнёшь дела литературные, и мне доложишь, как писать надумал. От ечеству нашему литераторы  нужны, не менее, чем дипломаты. (Подаёт ему руку).                                                                

                               Фон - Визин  целует ей руку. Екатерина уходит.

Фон-Визин.  Написать трагедию?  Легко сказать… Так значит, «засланный казачок»?  Интересно…

 

                                      СЕКРЕТНАЯ  ЭКСПЕДИЦИЯ  ПРИ  ПОЧТАМТЕ  - «ЧЁРНЫЙ  КАБИНЕТ».

                                                               Бецкой и Чиновник. 

Чиновник. Сюда извольте, Ваше превосходительство…

Бецкой.      Я хоть и редко к вам захаживаю, но дорогу пока не забыл…

                    Вслед за Чиновником проходит сквозь шкаф, оказывается в одной из комнат «Чёрного кабинета»

Чиновник. Присесть изволите, Ваше превосходительство?  Сюда, пожалуйте, это кресло у нас для самых почётных гостей…

Бецкой.   Ну, довольно Лукич! Пока мы вдвоём, да час неприсутственный, называй меня по имени – отчеству, без церемоний…  Я к тебе  в так поздно  не зря пожаловал: поручение у меня от  императрицы, государственной важности  дело…. Должен ты мне через вашу картотеку человечка  нужного найти…

Чиновник. Человечка? Какого человечка? Из каких он будет?

Бецкой.      Этого я тебе сказать не могу, поскольку  и сам пока не знаю…  Ваша Секретная экспедиция, перлюстрируя письма известных людей Российских,  много пользы делу государственному принесла, авось и сейчас  ему послужит…  Ты мне  вашу картотеку предъяви, мы там нужного человечка и поищем…

Чиновник. У нас, Иван Иваныч, картотеки разные, и каждая сама по себе весьма важная… С  которой начать-то и не знаю…

Бецкой.  Вот у которой стоишь, с той и начинай…

Чиновник. Стою я у самой   главной, она так и называется – « Главная», здесь поименованы все персоны, кои встречаются в перлюстрированных   нами письмах… Желаете познакомиться?

Бецкой. Уволь… Далее что?

Чиновник.  Здесь картотека, разбитая по странам, королевствам, империям, султанатам, то есть по всем государствам,  куда пишут наши люди  и откуда получают письма… Любая карточка из сей картотеки повторяет сведения, записанные на карточках в  «Главной»… Так мы обнаруживаем связи между   персонами и странами…  Ведь мы перлюстрируем письма всех сановников государства, генерал-губернаторов, губернаторов, сенаторов и других весьма важных персон…  Есть письма, весьма интересные для полиции, письма шпионские, важные для дипломатических нужд…

Бецкой. А скажи-ка, Михал Лукич,  на меня что ли, тоже карточка есть?

Чиновник. Не извольте гневаться, Ваше высокопревосходительство…

Бецкой. Есть значит… И все мои тайны, до моего дома относящиеся…  Впрочем, мне скрывать нечего, всю жизнь старался  во славу Отечества служить…  В том шкафу, что за картотека?

Чиновник. Здесь, Ваше высокопревосходительство, люди  сами по себе мало интересные, но для охраны  и интересов государственных весьма важные. У нас в « Чёрном кабинете» эту картотеку    называют «Групповой». Здесь всё,  касаемое до преступных групп, будь то какие-нибудь заговорщики, фальшивомонетчики или карточные шулера…  Эти люди могут быть поименованы и в «Главной" картотеке, если кто- нибудь из важных персон состоял с ними в переписке…

Бецкой. Вот эта картотека  меня весьма интересует… Слушай, Лукич, нужен мне человек простого звания,  лучше иностранец, ни с кем из важных персон несвязанный, это надо специально проверить, не оплошай…  Пусть он будет беден, но ловок и смышлён… Найдёшь такого – императрице весьма угодишь, а за моею благодарностию дело не станет…

Чиновник. Я всегда готов служить  государыне нашей,  а Вам, Иван Иваныч – особенно, всею своей душой…

Бецкой. Ладно, ладно,  ищи!

Чиновник. ( Роясь в  картотеке) Этот? Нет,  не пойдёт… У этого – ума маловато… Этот – всем хорош, прохвост,  каких свет не видывал, да сын  побочный весьма  важной персоны… И этот не годится… Разве что вот… Грек…

Бецкой. Отчего же и не грек? ( Берёт в руки карточку)

 

                                              КАБИНЕТ  ИМПЕРАТРИЦЫ

                                                   Екатерина и Бецкой, весело смеются.

 

Екатерина. Ну, насмешил, Иван Иваныч… Не помню, когда так много смеялась… Разве, когда Фон-Визин  здесь тебя представлял, как ты играть в карты всем мешал, философией своей о воспитании юношества нашего…

Бецкой. Фон -  Визин молод ещё над почтенными  людьми потешаться… Пусть он сначала столько же для государства Российского сделает, да для государыни нашей…

Екатерина. Будет, будет, он шутил, да и то по просьбе моей… А после извинялся перед тобою, генерал, на шутки-то чего обижаться… Займёмся делом нашим…  Значит, наш «засланный казачок» - беглый грек?

Бецкой. По сведениям «Чёрного кабинета» три года назад был он бакалейщиком в Кефалонии, да бежал оттуда от полиции… Что натворил – не ведомо… Но ни родных, ни знакомых ни в Петербурге, ни в России нет… Хитёр, умён, ловок и беден…

Екатерина. Довольно. Зови!

                   Бецкой звонит в колокольчик. Появляется Ласкари, кланяется низко.

Екатерина. Распрямись-ка, парень! В  таком поклоне и спину сломать недолго. ( Обходит его кругом, Ласкари стоит, низко опустив  голову). Ну, что ж… Погляди-ка на меня!

Ласкари. Не смею, ваше величество!

Екатерина. Отчего же так? Или уже и передо мною провиниться успел?

Ласкари. Ни помыслами, ни делами, Ваше величество…

Екатерина. В таком разе голову подними. Я  люблю, чтобы собеседник мой мне прямо в глаза смотрел. А что, Иван Иваныч? Гляди-ка: взгляд ясный, что у ребёнка,  нос - орлиный, как у истинного грека. И  фигура… Что ж…  Хорошо сложён, ничего не скажешь… Так чем изволишь заниматься в Петербурге нашем?

Ласкари. Учителем французского нынче… В пансионе…

Екатерина. Неужто? Что же ты, генерал, не похвастаешься, что недорослей твоих столь завидные учителя иностранному языку обучают?  Или  сие  часть плана твоего просветительского?

Бецкой. Ах, матушка,  – сколько лет всё учим, учим, а своих учителей так и не хватает.

Екатерина. Ну, про то я немало  наслышана… А  сколь успешно сей молодец  французскому учит?

Бецкой. Говорить учит изрядно, но пишет с ошибками,  Ваше величество.

Екатерина. Значит,  на  французском говоришь… А ещё каким можешь?

Ласкари. Испанским, итальянским, португальским несколько…

Екатерина. Не врёшь ли? Ведь я и проверить могу… Ладно, верю… Слушай внимательно, Ласкари. Улыбнулась тебе нынче фортуна. Знаешь, как мы русские говорим: «Доселева Макар гряды копал, а ныне Макар в воеводы попал»… Беру я тебя на службу к себе. Знаешь ли ты сего важного мужа?

Ласкари. Кто не знает Ивана Иваныча Бецкого? Генерального директора  Конторы строений, президента императорской академии художеств,  главного попечителя императорского Воспитательного дома, главного директора Шляхетного корпуса,  Главного попечителя Общества благородных девиц….

Екатерина. Довольно,  довольно!  Ишь выучил…  Хитёр, всё узнал… С сегодняшнего дня Иван Иваныч  для тебя и начальник, и отец родной… А нужен ты мне вот зачем. Жду я к зиме ваятеля знаменитого из Франции, будет он в Санкт – Петербурге по заказу моему монумент Петру Великому сооружать. Едет он сюда надолго,  дело его трудное, хлопотное…  Отвечает за сей проект  Иван Иваныч, и ты промеж ним и ваятелем  тем,  мы его на русский манер Фальконетом  зовём,  будешь, как бы это  сказать…  В общем,  должен  генерал про все дела  его  знать… Любое слово его, любой поступок , кому написал, с кем поссорился,  с кем дружбу водит – всё доподлинно должно быть Иван Иванычу известно. Фальконет, говорят, - человек резкий, много лишнего и говорит и делает, он француз… А французы – известные вольнодумцы, а мне и своих баламутов хватает... Понял ты меня?

Ласкари. Понял, Ваше величество.

Екатерина. Ну, и слава Богу, что понял. Отныне, будешь ты себя называть «шевалье де Ласкари»… Ты, Иван Иваныч, его к себе в адъютанты возьми… И прямо с  завтрашнего дня приставь  к  механикам своим академическим, за полгода многому можно научиться.  Фальконету  для дела его  инженеры весьма  потребны будут.

Бецкой. Приставлю, Ваше величество. Есть у меня в мастерских  второй Кулибин,  воспитанник  полковника Мелиссино Петра Иваныча.  Голова и руки из чистого золота сделаны… Он и в придворных театрах  механиком служит, всякие провалы и превращения делает…

Екатерина. Тогда знаю его… Андрей Симонов… Хорошо.  Приставь к нему шевалье нашего, а сам проверяй, многому ли  научился  механик  новый…  (Ласкари) Жалованье будешь согласно чину своему адъютантскому получать, хорошо будешь служить – чин быстро расти будет, я своих людей не обижаю. Ну, а пока  жалованье небольшое будет,  сыщу тебе невесту из богатой семьи купеческой. Сама тебя посватаю - мне не откажут… Коли будешь исправен и ловок – всё хорошо будет.  Ну, а провинишься  чем,  али сболтнёшь чего лишнего – пеняй на себя.

 Ласкари. Понял, Ваше величество.

 Екатерина. Вы сейчас с Иван Иванычем ступайте, подробно свою стратегию обсудите, а мне пора прочими государственными делами заниматься…

            Бецкой и Ласкари кланяются и уходят. Екатерина садится за бумаги.                       

 

                                                    ДОМ  МЕЛИССИНО

                            Мелиссино, Фон-Визин, Дашенька и Андрей. Все смеются.

 

 Дашенька. Дядюшка, дядюшка! Вы дальше послушайте! Расскажите, Денис Иванович! Ну, пожалуйста!

 Фон-Визин. Извольте… У того Бригадира и Бригадирши сынок есть, тем и знаменит, что в Париже побывал… Но славны бубны за горами, а кто своих ресурсов не имеет, тот  и в Париже проживёт, как в Угличе…  И приезжает семейство это в гости к Советнику  с Советницей, да не просто так, а сватать Сына своего за дочь Советникову… Помилуйте, Дарья Дмитриевна, ничего глупее нет, чем свои пиесы пересказывать! Давайте лучше  представим Петру Иванычу те сцены, что уже написаны, хотите?

Дашенька. Конечно хочу!   Дядюшка, вы в это кресло садитесь, мы с Денисом Иванычем  тут встанем, а ты Андрей рядом с дядюшкой устраивайся, тут каждое слово ловить надобно, в  каждом свой смысл имеется…  Если бы  Вы знали, дядюшка,  как Денис  Иваныч  роли умеет играть! Вот увидите… Я буду,   женские роли представлять, а Вы, Денис Иваныч – мужские…

Фон - Визин. Подчиняюсь!  Начнём?  Вот отсюда, Дарья Дмитриевна…

Дашенька. « Советница. Ах, сколь счастлива дочь наша! Она идёт за того, кто был в Париже. Я довольно знаю, каково с мужем, который в Париже не был,

Фон-Визин Сын. Мадам! Признаюсь, что я хотел бы иметь и сам такую жену, с которою бы я говорить не  мог иным  языком,  кроме  французского. Наша жизнь пошла бы гораздо счастливее…

Дашенька. Бригадирша. О сыночек, дорогой! Бог милостив! Вы, конечно, будете жить лучше нашего. Ты, слава Богу,  от военной службы схоронился,  и жена  твоя не будет  ни таскаться по походам без жалованья, ни отвечать дома за то, что в  казармах мужа раздразнили... Мой Игнатий Андреевич вымещал на мне вину каждого рядового.

Фон - Визин. Бригадир. Жена, не полно ли тебе врать!

                   Сын. Батюшка, Вам всё кажется, что Вы стоите пред фрунтом и командуете. К чему так шуметь?

Дашенька. Советница. Знаете ли Вы, сударь, что грубость Ваша к сыну  вашему очень меня беспокоит.

Фон-Визин.  Бригадир. А я думал, что грубость его ко мне вас беспокоит.

Дашенька. Советница. Нимало. Я не могу терпеть пристрастия:  конечно, Вы не видите достоинств  в Вашем сыне? Разве Вы не знаете, что он был в Париже? Вы не знаете, как он был в Париже принят?

Фон-Визин Бригадир. Он этого мне до сих пор сказать ещё не смел, матушка.

Дашенька. Советница. (Сыну) А ежели я Вас, мсьё, попрошу теперь, чтоб Вы о своём вояже что-нибудь проговорили, согласитесь ли Вы меня контатировать?

Фон-Визин Сын. В присутствии батюшки мне неспособно исполнить Вашу волю. Он зашумит, помешает, остановит.

                   Бригадир. Для Вас, а не для кого больше, я молчать соглашаюсь, и то, пока мочь будет. Говори, Иван.

Дашенька. Советница. Начните с того, чем Вам  Париж понравился,  и чем  Вы понравились Парижу.

Фон-Визин. Сын Париж мне понравился, во-первых, тем, что всякий отличается в нём своими достоинствами.

                    Бригадир. Коли это правда, то как же ты понравился Парижу?

Дашенька. Советница. Вы обещали, сударь, не мешать ему… Продолжайте, сударь...

Фон-Визин. Сын. В Париже, куда бы я ни приходил, везде или один говорил, или все обо мне говорили. Где меня ни видали, везде у всех улыбка являлася на  лицах, и часто, не могши её скрыть, декларировали её таким чрезвычайным смехом, который прямо показывал, что они обо мне думают.

Дашенька. Советница. ( Бригадиру) Что же Вы ничего не говорите?

Фон-Визин. Бригадир. Я, матушка, боюся Вас прогневать, а  без того бы я, конечно, или засмеялся, или заплакал.

Дашенька. Советница. (Сыну) Не правда ли,  душа моя, что во Франции живут по большей части французы?

Фон-Визин. Сын. У Вас необычайный дар отгадывать! Всякий, кто был в Париже, имеет уже право, говоря про русских, не включать себя в их число затем, что он уже стал больше француз, нежели русский. 

Дашенька. Советница. Скажи мне, жизнь моя, можно ли тем,  кто был в Париже, забыть совершенно то, что они русские?

Фон-Визин. Сын. Совсем нельзя. Это  не такое малое несчастье, которое скоро в мыслях могло быть заглажено.

                   Бригадир. ( Советнице) Матушка,  позволь мне хоть одно словцо ему на всё сказать!

                   Сын. ( По- французски) Это выводит меня из   себя. Я удаляюсь.

                           Все смеются

 

Мелиссино. Ну, молодёжь… Уморили Вы меня!

Дашенька. Как жаль, Денис Иваныч, что Вы только одно действие написали! А дальше-то, что будет?

Фон-Визин. А вот не скажу!

Дашенька. А отчего же не скажете?

Фон-Визин. А оттого, что и сам пока не знаю.

Дашенька. Бог мой! До чего же это счастье – на сцене представлять!

Мелиссино. Да тебе, душа моя, только бы попридуриваться!

Дашенька. ( Обнимая Мелиссино) До чего же я люблю Вас, дядюшка! (Фон-Визину) Это он нарочно брюзгой притворяется, чтобы никто не догадался, какой он добрый на самом деле! Дядюшка, дядюшка, ну, отчего же Вы так редко приезжаете?

Мелиссино. От того, голубушка, что я – полковник русской армии и горжусь тем, что пушки мои крепко Россию стерегут, а вместе с нею и всех дорогих мне людей в числе коих и ты, душенька… Ну-ка, Андрей, узнай-ка на кухне, отчего это нам до сих пор ужин не подают? ( Андрей выходит) Ишь, непогода нынче разгулялась, ветер так и свистит. Осенний снег мокрый, тяжёлый, все окна залепило…  Вы, Денис Иваныч, и не думайте домой собираться – ни за что не отпущу! Кучер у Вас новый, неровён час заплутаете. А останетесь до утра – вечер длинный, авось ещё с Дарьей Дмитриевной чем-нибудь меня посмешите…

                                Входит Андрей.

Андрей. Всё готово… Только к Вам гости, Пётр Иваныч...

Мелиссино. Гости? Кто такие?  Я никого не жду.

Андрей. Это  шевалье  де Ласкари, адъютант генерала Бецкого, тот самый, что ко мне на обучение в мастерских академических был приставлен, а с ним ваятель французский, мсьё Этьен Морис Фальконет.

Фон-Визин. Этьен Морис Фальконет… Этого  знаменитого ваятеля  императрица выписала из Франции для  создания монумента Петру  Великому. В Европе он весьма  известен и рекомендован государыне самим Дидеротом…

Мелиссино. При дворе о том много говорят. Что стоишь, Андрей? Зови!

                      Андрей выходит, возвращается с гостями. Они успели снять шубы, но вид у них усталый и замёрзший.

Мелиссино. Проходите, проходите, господа! Рад видеть Вас в своём доме, шевалье. Нынче при дворе только и разговору, что Вы  отправились в Ригу для встречи знаменитости французской… Весьма рад знакомству, мсьё Фальконет… Я хозяин дома сего, полковник артиллерии Пётр Иваныч Мелиссино, это – племянница жены моей Дарья Дмитриевна, это друг наш , Денис Иваныч Фон-Визин,  состоит на государственной службе и литератор отменный… Затем Андрей – воспитанник мой, молочный брат Дарьи Дмитриевны. Прошу к огню поближе… Ветер так воет, что  мы и не слышали, как Вы  подъехали.

Фальконе. Мы не подъехали, мы подошли…

Мелиссино. Как?!

Ласкари. Беда у нас приключилась, Пётр Иваныч. От самой Риги ехали без приключений. А в трёх верстах от Вашего дома не выдержала  карета гостя дороги нашей - развалилась… Слава Богу, моя карета цела осталась. Спутники мсьё Фальконета далее в ней поехали, а мы вот к Вам, нежданными гостями.

Мелиссино. Ну, не замерзать же на дороге! Сейчас ужин подадут, винца французского выпьем, враз согреетесь!

Андрей ( тихо Ласкари)  Врат – не устать… Было бы кому слушать…Так-таки карета и развалилась?

Ласкари ( также тихо) А тебе-то что?

Андрей. Так выходит я плохо Вас учил делу нашему, коли с каретой справиться не  могли. Или новенький камзол  помешал под неё залезть? Руки-то у Вас хваткие, ничего не скажешь, только голова отстаёт  несколько…

Ласкари. Меня нынче мнение твоё мало интересует. Фальконет приехал - я теперь при нём неотлучно буду. А коли  для создания монумента понадобиться умение  механиков Академических, стану тебе главным начальником…

Андрей. А мне-то что? Я своё дело знаю. Мне, что Вы – начальник, что кто- то другой,  всё одно…     

Мелиссино. Ты что там, Андрей?

Андрей. Я, Пётр Иваныч, пойду распоряжусь, чтобы на стол на два куверта больше подали.

Мелиссино. Удобно ли Вам, мсьё Фальконет? Грейтесь, грейтесь… Может велеть принести шубы? У меня есть великолепные медвежьи шубы, завернём Вас по уши –  тотчас тепло станет!

Ласкари. Медвежьи? ( Смотрит на Фальконе, оба смеются)

Фальконе. Нет, нет, благодарю Вас, мсьё…  Мне пока ещё трудно произносить русские  отчества… Вы мне позволите пока называть Вас просто мсьё? Вы не обидитесь?

Мелиссино. Какие могут быть обиды! Ничего, поживёте  в России, научитесь и отчества произносить. Но отчего Вас так насмешили мои шубы?

Ласкари. Дело в том, любезный Пётр Иваныч, что мсьё Фальконет, отправляясь в Россию, премного наслышан о дикости и варварстве страны сей, его просто запугали волками да медведями, что бродят по улицам столицы. Пока мы те три версты одолели, наш гость каждую вторую кочку и каждый третий пень за медведя принимал и до смерти пугался…

Фальконе. Шевалье смешно, а мне и правда, страшно было.

Мелиссино. Медведи, мсьё Фальконет, во времена Петра Великого здесь  с волками под руку ходили. Но с тех пор много воды утекло. Вот успокоится метель, выглянет солнце, засверкают купола церквей наших… Пройдётесь вы по Невской першпективе, увидите, как наш Петербург строится, каковы дворцы, да набережные наши гранитные…

     Раздаётся скрежет механизмов. Снизу поднимается накрытый стол. Сверху на цепях спускается самовар, какая-то столовая посуда. Андрей принимает стол.

Мелиссино. Удивляетесь, господа?  Я всегда считал, что, чем меньше прислуги болтается промеж господами, тем лучше.

Фальконе. Как ловко придумано!

Мелиссино.  Государыне механики наши такой стол во Дворце сделали,  ну и мне Андрей решил такой же соорудить… Он у нас в Конторе строений первым умельцем слывёт, Вы ещё про его машины да механизмы услышите…

Дашенька. Он  и в придворных театрах всякие превращения и провалы устраивает…

Андрей. Совсем Вы меня в неловкость обратили, Пётр Иваныч…

Дашенька. Не будем больше хвалить его, дядюшка, перехвалим – зазнается…

Мелиссино. Ох, молодёжь… К столу, к столу, господа! Час поздний, а Вы с дороги… Поедим, да на боковую… Утро вечера мудренее… Так у нас говорят. Разберётся Андрей с каретой Вашей. Как рассветёт, возьмёт помощников из людей моих, да  починит, не извольте сомневаться…

                              Все усаживаются за стол.

Мелиссино. У меня нынче Дарья Дмитриевна за хозяйку: жена с сыном малолетним в деревне живёт. Дитё на пище деревенской, да на молочке парном здоровее будет, а меня всё одно дома нет – на службе государевой… Дарья Дмитриевна,   что сидишь, слушаешь? Потчуй гостей!

Дашенька. Я тотчас исправлюсь, дядюшка… Не хотите ли попробовать расстегай, мсьё Фальконет? А это  вот грибки маринованные, в нашем русском лесу собранные…

Фальконе. Хочу, милая барышня, всего хочу! Хочу всего самого русского, петербургского!

Мелиссино. Блинков ему, Дашенька, блинков! С икоркой, да с сёмужкой!

Фальконе. Так вот, что такое – русские блины!

Дашенька. А Вы, что желаете,  шевалье? Хотите, расстегай тоже положу?  

Ласкари. Из Ваших рук, Дарья Дмитриевна – что угодно…  Благодарю Вас… Вы у дядюшки гостите?

Дашенька. Нет, шевалье. Я родителей очень рано лишилась, вот тётенька меня в свой дом и взяла… Я дядюшке всем на свете обязана, он меня любит и балует, как может. Вот и Андрей ему всем обязан, в дом взял, на хозяйстве главным сделал…

Ласкари. Андрей-то мне вовсе не интересен... Впрочем, как знать...

Фальконе. Сижу я меж вами,  господа, и кажется мне, что я давным-давно в России! Меня здесь ждали, я здесь известен... Как погляжу на Вас, Пётр Иваныч, и чудится мне, что это сам  Пётр Великий за столом рядом с нами сидит – высокий, громогласный… Я сейчас о Петре денно и нощно думаю, а после вина, тепла и сытной еды мне кажется, что Вы, мсьё, и есть Пётр Великий…

Фон-Визин. Вы не ошибаетесь, мсьё Фальконе, не только В ам  сие  кажется. Все в Петербурге говорят, что Пётр Иваныч чрезвычайно на Петра Великого похож.

Дашенька. Древние старушки в церкви крестятся, когда его видят… Бог мой,  мсье Фальконет совсем спит. Его надо положить на кровать…  Позвать Степана?

Мелиссино. Пусть здесь спит, не будите… Принеси-ка , Андрей, мою медвежью шубу, да укрой его. Пусть крепко спит в объятиях русского медведя. Да и нам спать пора.  Денис Иваныч, Ваша комната, как всегда, наверху. В соседней пусть шевалье расположится. Кликните  Степана,  он Вам поможет  отойти ко сну… И ты, матушка, ступай к себе. Пора всем на покой. Доброй ночи, господа! Андрей, гаси свечи…

                                      Ласкари задерживает Дашеньку за руку.  Фон – Визин это видит.

Ласкари. Где я смогу иметь счастие видеть Вас снова , Дарья Дмитриевна?

Дашенька. ( Вырывает руку) Вы слишком смелы, шевалье!

Ласкари. А коли у меня другой минуты не будет?Думаете легко было карету Фальконетову   незаметно развалить? Да три версты в метель  по дороге плестись, только бы к Вам в дом попасть!

Дашенька. Так Вы это нарочно?!

Ласкари. Уж  это верно – нарочно! Вы ведь бываете на куртагах? Я видел Вас на прошлой неделе у Куракиных…

Дашенька. Так что же?

Ласкари. Я буду впредь искать встречи с Вами…

Дашенька. Мне это всё равно. Только если Вы мне сейчас не дадите пройти , я дядюшку позову…

Фон-Визин. Где Вы, шевалье? Я жду Вас!

                  Ласкари и Дашенька расходятся в разные стороны. Дом погружается в темноту. Фальконе, укрытый шубой, сладко спит у горящего камина.

 

                                                        ЛАСКАРИ,  ФАЛЬКОНЕ  И  ЕКАТЕРИНА

Ласкари. Я привёз Вам почту, мсьё Фальконет…  Здесь письмо от сына Вашего, это от Дидерота, это – от самой императрицы…

Фальконе. Благодарю Вас, шевалье, Вы столь любезны, что иногда и в должности почтмейстера для меня  не отказываетесь быть… Пусть не обижаются близкие мне люди, но начну я с письма её величества.

                   Ласкари кланяется и уходит.

Екатерина. Петербург похож  на начинающуюся весну, тогда как здесь в Москве отзывает глубокой осенью… Он надо признаться стоил много людей и денег, там дорога жизнь, но Петербург за сорок лет распространил в империи денег и промышленности более нежели Москва в течение пятисот лет, как она построена… Я здорова, весела и чувствую себя лёгкой, как птица.

Фальконе. Ваше величество. Я запер двери своей мастерской и по возможности удаляю докучливых посетителей. Постоянное Ваше одобрение согревает меня и облагораживает так, что приезжай я в Петербург вовсе без сердца, августейшая волшебница  создала бы во мне душу…

Екатерина. Садитесь поближе, мсьё Фальконет, и давайте разговаривать…  Отвечайте без формальностей и длинных эпитетов. А то давеча  наш любезный друг Вольтер выразился столь витиевато, что я не сразу и поняла… Он заявил, что светило, озаряющее мир идей, перешло с запада на север… Сравнить меня со светилом… Каково?

Фальконе. Я не довольно знаток в небесных светилах, чтобы знать, светило Ваше величество или нет. Но я готов отказаться от мнения потомков и не подписываться под монументом, если он понравится Великой Екатерине…

Екатерина. Как вы можете полагаться на мой суд, я и рисовать-то не умею. Ваша статуя будет, быть может, первая хорошая мною виденная. А что до суда потомков, то злосчастная лошадь Ваша вопреки Вашему желанию и между пальцами Вашими, касающимися глины, скачет прямо к потомству, которое лучше современников оценит её совершенство…

Фальконе. Монумент мой будет прост. Пётр Великий сам по себе и сюжет, и атрибут. А в моём ремесле, когда мне пятьдесят лет от роду, надо  затевать  пиесу попроще, если хочешь дожить  до последнего акта… Но Ваше величество… Люди весьма почтенные распространяют о монументе весьма скверное мнение…

Екатерина. До меня доходят  одни похвалы статуе… Но Вы должны знать, что Россия – пробный камень достоинств иностранца. Тот, кто успевает в России, может быть уверен в успехе в любой части света…  А болтунов презирайте, будь между ними и почтенные люди…

       

                              КАБИНЕТ  БЕЦКОГО

       Придворный художник пишет его портрет. Бецкой в мундире и орденах ему позирует. Возле него Ласкари.

Художник. Ваше превосходительство, извольте плечико на меня развернуть…

Бецкой. Так ли?

Художник. Точно так…

Бецкой. Я слушаю далее, шевалье… Итак, Фальконет приступил к изготовлению  Малой модели… Сколь успешна работа сия?

Ласкари. Мсьё Фальконет проводит  в портретолитейном доме  весь день, его невозможно оторвать от работы даже для обеда…  И ещё, Ваше высокопревосходительство, весьма важная новость…  Кроме монумента Петру Великому профессор Фальконет сделал модель бюста  государыни нашей…

Бецкой. Вот как… И небось цену за него изрядную  поставил?

Ласкари. Профессор Фальконет говорит, что выполнит сей бюст  бесплатно…  Он говорит, что денег, обещанных за монумент Петру Великому,  вполне на два портрета хватит…

Бецкой.  Ловко, ничего не скажешь! Хитёр французишко… Понял ли ты, наконец, каковы его отношения с мадемуазель Колло?  Императрица её балует,  засыпала  заказами…

Ласкари. Давеча Её величество подарили  мадемуазель Колло соловья… Его принесли со сломанным крылом, и мсьё Фальконет  насмешничает всё,  называя его « наш  бедный инвалид»…

Бецкой. Соловьи местные меня мало интересуют…  Я спросил о нашем французском кенаре, каковы отношения его с  ученицей своей?

Ласкари. Ничего предосудительного я не заметил, Ваше высокопревосходительство… Они часто обедают вместе, но рассуждают  всё более о глине да о мраморе… Правда, давеча мсьё Фальконет простудился слегка, мадемуазель Колло была к нему внимательна чрезвычайно, и чай, и грелки сама изволила приготовить…

         Зазвенели карманные часы, Бецкой вытащил брегет, открыл крышку,  взглянул.

Бецкой. Профессор Фальконет не утруждает себя точностию. Придётся Вам, шевалье, и эту миссию на себя взять – обучить ваятеля нашего  в назначенное время  для доклада  являться.

Художник. Ваше высокопревосходительство,  головку отверните к окну, сделайте милость…

Бецкой. Замучил ты меня нынче, Василий Степаныч… Так, что ли?

Секретарь. ( Входя) К Вам профессор Фальконет, Ваше высокопревосходительство…

Бецкой. Зови... Пожалуй, на сегодня мы закончим, Василий Степаныч.  Вот вернётся двор из Москвы, сам тебя призову. А нынче много дел неотложных накопилось, императрица меня не более, чем на три дня в Петербург отпустила…

 Художник собирает мольберт, выходя, сталкивается с Фальконе, оба уважительно раскланиваются друг с другом.

Фальконе. Я должен просить прощения за своё опоздание, будьте великодушны, генерал… Меня посетило вдохновение, и я с трудом оторвал себя  от работы…

Бецкой. По табели о рангах, мсьё Фальконет,  введённого ещё Петром Великим,  ко мне по должности моей и положению следует обращаться « Ваше высокопревосходительство», тогда как Вас определено называть « Выше высокоблагородие»…

Фальконе. Я постараюсь ничего не напутать, Ваше высокопревосходительство. И замечу, что ко мне более точно и обратиться нельзя – я родился весьма высоко …

                           Смеется. Ласкари делает ему знаки.

Бецкой. Не понял я Вашего смеха, мсьё Фальконет…

Фальконе. Здесь нет большого секрета. Я давеча и шевалье рассказывал. Я родился на чердаке…

Бецкой. ( Закашлявшись) Что такое?

Фальконе. Ваше высокопревосходительство,  я – сын столяра и внук башмачника, и родился на чердаке… Что же здесь удивительного?

Бецкой. Всякий человек,  ремеслом владеющий и пользу обществу сим приносящий, уважения достоин.  И всё-таки при дворе государыни нашей  лучше Вам слыть другом Дидерота и Вольтера,  и менее всего оповещать всех в Эрмитаже о месте Вашего рождения. Прошу садиться… ( Оба садятся). Шевалье, там на столе заготовлен лист с указаниями моими мсьё Фальконету… Да, это тот самый… Передайте сюда, сделайте милость… Здесь, мсьё Фальконет, Вы найдёте все распоряжения мои к созданию монумента Петру Великому. Пятнадцать лет я жил в Европе, немало изучил всё созданное гениями человечества… Государыней Екатериной Алексеевной доверено мне соорудить монумент Петру Великому такой важности, чтобы в Европе подобного не нашлось. Здесь, в записках моих есть всё, что ваятелю сего монумента в голове своей держать надобно…

Фальконе. ( Быстро просматривая лист) Вот беда! Я до сего дня смел думать, что в Россию императрицею приглашён для единоличного сотворения монумента  Петру Великому…

Бецкой. ( Насмешливо) Ну, разумеется Вы его будете сооружать, а не я… Но Вам немало придётся потрудиться, чтобы понять и осуществить замысел мой…

Фальконе. По-вашему выходит,  что должен  я быть только исполнителем воли Вашей?  Даже маркиза Помпадур,  для которой я счастливо трудился, никогда  не вмешивалась в замыслы мои!

Бецкой. Увы мсьё! Здесь не Париж, и я – не маркиза Помпадур, царство ей небесное…  Я как директор Конторы строений по должности своей за сооружениями столицы нашей наблюдение веду. Моими неустанными заботами Петербург строится, дома, дворцы, сады, набережные наши – единственные в Европе… Неужто такое важное дело, как сооружение монумента, который потомки наши лицезреть будут, благословляя  государыню нашу,  я оставлю чужеземцу на откуп? Лист сей, государь мой, не комкайте, а внимательно изучите, и распоряжениям моим неукоснительно следуйте!

           Фальконе вскакивает, бегает по кабинету.

Фальконе. Ваше превосходительство! Я  имею счастие состоять в переписке с императрицею… Она предоставила мне полную свободу в творчестве моём, она верит мне…( Бецкой отворачивается от него. Фальконе берёт себя в руки) Ваше высокопревосходительство… Мне надобно знать, как дело обстоит с подножием монументу? Я ночи не сплю, для замысла моего единый камень требуется, ищут ли его люди Ваши?

Бецкой. Подобный камень сыскать безнадёжно.  Мною велено вместо одного камня  найти штук пять,  из которых  подножие монументу выложить. Камни эти  и без того хлопот много доставят, поскольку немалой величины быть должны…

Фальконе. Скалу мою на куски разбить – всё одно сердце моё дробить…

Бецкой. Сердце Ваше, сударь,  меня мало беспокоит. Пора к делу вплотную приступать…

Фальконе. Дозволите уйти, Ваше высокопревосходительство?

Бецкой. Ступайте, мсьё… Да крепко подумайте над словами моими.

 

 

                                                         «ЧЁРНЫЙ  КАБИНЕТ»

                                                       Чиновник, Бецкой и Ласкари.

 

Чиновник. До чего радость Вас видеть, Ваше высокопревосходительство! Чаю или кофею велеть Вам подать?

Бецкой. Ничего не хочу. Ты приготовил для меня, как было приказано, экстракт писем Фальконетовых?

Чиновник. Не извольте беспокоиться… Сей же час принесу, он у меня для верности в столе заперт.

              Чиновник уходит. Ласкари оглядывается.

Бецкой. Вот, шевалье,  сие Секретная экспедиция при Почтамте…  Чиновники здешние её «Чёрным кабинетом» именуют… И знают о сём  кабинете лишь самые посвящённые люди, иные  знатные  государственные чиновники о нём и не ведают…  А ты вот удостоился, верю я тебе, коли с собой взял…

Ласкари. Клянусь,  о том Ваша светлость никогда не пожалеет...

Бецкой. Когда мы без чужих, можешь называть меня Иван Иванычем.

Чиновник. (Входя) Извольте, Ваше превосходительство,  экстракт писем, полученных Фальконетом  за последний месяц, прежние Вы в прошлый раз изучать изволили… Помочь Вам прочитать, или сами знакомиться будете?

Бецкой. Ступай. Нынче у меня свой помощник есть.

      Бецкой открывает тетрадь, листает её, отодвигает от глаз, приближает к ним.

Бецкой. Опять… Словно параксизма какая-то… Застит глаза, ничего разобрать не могу… Нынче за день в третий раз уже…

Ласкари. Не  позволите помочь, Иван Иваныч?

Бецкой. Пожалуй… Ты читай, а я с закрытыми глазами посижу, авось прояснится  взор-то…

                 Ласкари открывает тетрадь, листает.

Ласкари. Здесь письмо от сына Фальконетова, ничего такого, всё дела домашние, в Петербург собирается… Письмо из церкви Святого Рока, где статуи Фальконетовы стоят…  А это послание от Дидерота, как всегда, длинное, сил нет… Читать, Ваше превосходительство?

                           Бецкой не отвечает.

Ласкари. ( Тихо, не очень настойчиво) Иван Иваныч!

Бецкой. ( Сквозь сон, удобно устраиваясь в кресле) Читай, читай, что замолчал? ( Снова засыпает)

Ласкари. ( Тихо, следя за Бецким) Сие письмо от Дидерота… « Вы легко видите во всём дурное, Ваша впечатлительность показывает Вам его в преувеличенном виде… Один злой язык может поссорить Вас с целой столицей»… Ишь, учитель какой… Впрочем… «Один злой язык может поссорить Вас со всей столицей… Вам необходим постоянный очень снисходительный друг, и Вы его нашли»… (Задумывается) Вы его нашли, мсьё Фальконет…

                              Бецкой храпит.

Ласкари. ( Негромко) Иван Иваныч… ( Оглядывается. Неслышно скользит между шкафами) Картотека… Вот написано: « Групповая»… Мне не надобна… Эта  - «Странновая»… На неё тоже времени нет… Вот ещё одна - «Главная»… Да здесь все важные персоны… По русскому алфавиту сложенные… «А»… Тут интересных людей нет… «Б»… Бецкой! Сколько тут листов… ( Листает) Скорее... Побочный сын князя Трубецкого… Родился в Швеции,  кадетский корпус в Копенгагене...  И далее… Что такое? Был при дворе герцогини Цербста  Иоганы Елизаветы, и не просто другом был, Галантом  её…  А через год родилась у герцогини дочь, нынешняя  самодержица Российская  Екатерина  Алексеевна…  Так вот оно что… ( Задумывается) А ведь и вправду – весьма похожи! А я-то думаю, отчего он совсем домашний человек при дворе? Кто-то идёт… ( Пытается поставить бумаги на место, они падают, рассыпаются). Никак… (Рассовывает бумаги по карманам).

                                       Входит чиновник.

Ласкари. Наш генерал, убаюканный чтением моим, заснул совсем… День у него нынче суетный выдался, где только ни побывали: и за приготовлением кирпича надзирали, и за пережиганием извести, проверили, как шелковичных червей разводят, и тут же искусственным выведением цыплят занялись… После обеда – чтение у императрицы,  потом – спектакль в Обществе благородных девиц в Смольном… Молодой человек с ног свалится, а благодетелю нашему седьмой десяток  пошёл.

Чиновник. И не будите его, шевалье… Пусть отдохнёт… А Вы не желаете чаю или кофею? Тотчас в соседней комнате приготовим…

Ласкари. Премного благодарен… С удовольствием кофею попью…

                         Уходят. Бецкой храпит…

 

 

                                      МАСТЕРСКАЯ

                    Фальконет, Ласкари, затем  Мелиссино,  Дашенька и Андрей.

 

Фальконе. ( Работая) Поглядите, шевалье,  мне кажется,  нынче конь мой стал более выразительнее, чем вчера?

Ласкари. Довольно Вам советов от генерала Бецкого! Зачем ещё мои замечания слушать?

Фальконе. Читали Вы, что он мне написал? Какие только аллегории  ни хочет он у подножия монумента увидеть: И Варварство России, и Любовь народа… Начну с того, что я вовсе не считаю, что до Петра Великого Россия была варварской страной…  Сказали вы ему о бюсте императрицы, модель его почти готова…

Ласкари. Сказал, как вы того просили…

Фальконе. И что денег мне за него не надобно, тоже сказали?

Ласкари. Сказал.

Фальконе. И что же генерал?

Ласкари. Мне трудно повторить, не гневайтесь, мсьё…

Фальконе. Бог с Вами, шевалье, я уже ничему не удивляюсь… Что же он сказал?

Ласкари. «Хитрый французишко», - сказал, - «Ловко придумано»…

Фальконе. Вот как? ( Задумывается, затем берёт что-то тяжёлое и разбивает бюст, стоящий под покрывалом)

Ласкари. Кабы я знал! Вы поторопились, мсьё! 

Фальконе. Я не хочу досужих сплетен. И довольно об этом…

Ласкари. Я  желал бы Вас предостеречь, профессор Фальконет… Генерал Бецкой весьма интересуется Вашей перепиской с  Дидеротом, говорит, что в письмах оных могут и государственные тайны содержаться…

Фальконе Мне жаль императрицу: у просвещенной монархини не должно быть таких чиновников… Как там русские говорят? «Не ведает царь, что делает псарь»… Микеланджело и трёх недель  не выдержал  бы при дворе Екатерины… Впрочем  в Петербурге о Бецком разное говорят, я слышал,  он немалые свои средства в дела просвещения вложил… Говорят, Воспитательный дом,  казённые училища…

Ласкари ( перебивает, смеясь) Так-то оно так, только от средств этих Иван Иванычу такие проценты идут, что можно ещё один такой Воспитательный дом построить или открыть ещё одно общество благородных девиц…

Фальконе. Вы нынче тоже, говорят, немало разбогатели…

Ласкари. Богатство сие слезами омыто… Двух жён за неполный год схоронил. Женился-то на красивых, здоровых и богатых… А красоты и здоровья им ненадолго хватило…

Фальконе. Царство им небесное – Бог дал, Бог взял, так, кажется,  русские говорят… А при деньгах быть – тоже дело важное, мне ли этого не знать! А чтобы Ваши мысли  в другое русло направить, скажу вот что: вот я, французский ваятель, здесь, в России, монумент русскому императору сооружаю. Мне немало лет, я понимаю – к главному делу своей жизни приступил, и выполню, как бы мне генерал Бецкой ни мешал… А Вы мой друг – грек, а в деле моём – моя правая рука… Разве не промысел Божий, что мы оба сейчас в России служим?

Ласкари. В тени чужой славы жизнь проводить – занятие мало весёлое…

Фальконе. Э, шевалье… Вы молоды… А что может быть лучше молодости! При таком покровителе, как генерал Бецкой,  Вы на своём коне намного дальше ускачете, чем мой Пётр Великий, которому тот же генерал пути не даёт… Новый чин, я вижу,  Вы каждый год получаете…

Ласкари. Пустяки! У государыни кучер в чине подполковника!  Вас, профессор Фальконет, потомки и без чинов не забудут, а я до генерала дослужусь – вряд ли кто вспомнит… …

Фальконе. Мы сегодня с Вами оба мрачно настроены, а от дурных мыслей лечит только работа…   В моём кабинете на столе, шевалье,  лежит список всего, что нам надобно, чтобы  закончить к сроку Б ольшую модель… Проверьте, не забыл ли я чего… И скачите в Контору строений, просите, чтоб не мешкали, а за мной задержки не будет… Если желаете, можете мой экипаж взять, он всегда наготове у крыльца.

Ласкари. Благодарю Вас, верхом быстрее будет…  Так на Вашем столе список, говорите?

                                       Ласкари уходит. Фальконе работает. Входит Мелиссино.

Мелиссино. Где тут профессор Фальконет? Не признал, мсьё, простите великодушно…

Фальконе. Меня в рабочем одеянии, да перемазанного глиной мало кто признать может, … Проходите, дорогой Пётр Иваныч! Сказочно рад видеть Вас в своей мастерской… Неужто Вы решились откликнуться на просьбу мою нижайшую и позировать мне? Всё понимаю… Вы домой ненадолго,  война,   турки для молодой России -  враг нешуточный… А тут я со своей просьбой… Но что мне делать?  Берейтор  мой от безденежья в Москву собрался бежать... Я писал императрице, просил слёзно повысить и жалованье ему, и чин… Неделя прошла – ответа нет, а я без натуры совсем не могу…

Мелиссино. Так что ж… Я готов приступить к делу немедля… А лошади?   Каких лошадей Вам императрица из своей конюшни предоставила?

Фальконе. Кони великолепны! Бриллиант и Каприз, знаете верно? Их так смешно конюхи величают, с французской приставкой «де» - «де Бриллиант» и «де Каприз»…

Мелиссино. ( Смеётся) Знаю, знаю... Так мы идём?

Фальконе. ( Вытирая руки от глины) Знаете, Пётр Иваныч, мне сделали горку… Она имеет точно такой же наклон, как будет иметь мой постамент… Я изучаю, я исследую, зарисовываю, леплю каждую деталь, рассматриваю её сверху, снизу, спереди, сзади, с боков… Вам придётся много- много раз взлетать на этот постамент…

Мелиссино. Мне это весьма интересно и не терпится начать.

             Уходят, продолжая беседовать. Появляется Дашенька, обходит скульптуру, рассматривая её.

Ласкари.  (Входя) Мсьё Фальконет, Вы забыли записать верёвки, клей, восковые свечи и проволоку… Бог мой, Вы, здесь, Дарья Дмитриевна?

Дашенька. Что Вас так удивляет, шевалье?

Ласкари. Как я рад Вас видеть! ( Хватает её за руку)

Дашенька. ( Вырывает руку) Шевалье, если Вы ещё раз подойдёте ко мне ближе, чем на два, нет, на три локтя, я повернусь и уйду!

Ласкари. Нет, нет! Не уходите! Что привело Вас сюда?

Дашенька. Дядюшка мой, приехав всего на неделю из армии, вдруг согласился позировать профессору Фальконету…Он должен был приехать сюда пополудни, и велел мне здесь его дожидаться. Не видали Вы его?              

Ласкари. О ни с Фальконетом к конюхам пошли или прямо к постаменту направились…  Но я готов Вас сопровождать, куда угодно, хоть в преисподнюю…

Дашенька.   Ну, уж нет…  Туда сами ступайте, коли желаете …    А меня к дядюшке проводите. Три локтя, шевалье, три локтя !

Ласкари. Я хотел подать Вам руку…

Дашенька. Благодарю покорно!  Мне Ваша рука после куртагов  в страшных кошмарах снится – ни с кем танцевать не даёте, всех кавалеров опережаете… Ещё немного, и сплетни пойдут… Вперёд ступайте, я за Вами пойду.

                                               Вбегает Андрей.

Андрей. Где профессор Фальконет?

Ласкари. Ты что так кричишь?

Андрей. Я принёс ему замечательное известие! Знаешь ли,   Дашенька, Семёна Вишнякова, каменотёса Петербургского?

Ласкари. Кто не знает Вишнякова?  Вся Н евская набережная из его камня сложена.

Андрей. Я только что встретил Семёна.  Он нашёл камень для мсьё Фальконета!

Дашенька. Какой камень?

Андрей. Камень для постамента, скалу цельную, о которой мсьё Фальконет столько мечтал! Этот камень  близ мызы Орловской в Конной Лахте находится… В лесу.  Местные люди его «Камень-Гром» зовут…

Ласкари. Где он? Где Вишняков?

Андрей. В Контору строений  с докладом пошёл,   а я скорее сюда,   к профессору Фальконету…

Ласкари. Ну, и правильно сделал…  Профессор Фальконет  сейчас  занят, ему твой благодетель нынче позирует…  Ты места эти в Конной Лахте хорошо знаешь?

Андрей. Как не знать! Мальчишкой по грибы-ягоды частенько в том лесу бегали…

Ласкари. Тогда вот что… Я сейчас  Дарью Дмитриевну  к дядюшке отведу, и мы с тобой, немедля, к камню отправимся… Идёмте , Дарья Дмитриевна!

Дашенька. Вот ещё! Вы меня спросили, сударь,  может я с вами желаю ехать?

Ласкари. Вы поедете в лес?   На болота?

Дашенька. Так что же? Я наши леса не хуже Андрея знаю. Едемте, шевалье!

Ласкари. Бог мой, так я ведь только рад!

Дашенька. Три локтя, шевалье! 

Ласкари. Помилуйте, Дарья Дмитриевна! Как в экипаже-то  три локтя выдержать?

Дашенька.  О чень просто:  у меня экипаж одноместный…

Ласкари. Вольно же Вам, сударыня, надо мной смеяться!   Но сейчас разговаривать  некогда, надо ехать… Воля Ваша – мы с Андреем вперёд поедем, мсьё Фальконет свою карету  мне предоставил.

Дашенька. (на ходу) А отчего он «Камень-Гром», Андрей?

Андрей. Люди его так прозвали, когда  ударила в него молния и отколола кусок… А старики врут, что сам Пётр Великий на сей камень не раз вскакивал, чтоб окрестности оглядеть…

Ласкари  Вот уж и вправду - врут… 

 

               Фальконе, запечатывая письмо. Екатерина.

Фальконе. Оканчивая эти огромные письма, я содрогнулся при мысли, что осмеливаюсь умолять Ваше величество взглянуть на них…

Екатерина. С большим удовольствием и громким смехом я прочитала Ваше длинное послание Дидероту, премного Вам обязана за ту забаву, но раз навсегда, я не имею права просматривать Ваши письма. Я склонна подозревать, что Вы даёте мне читать свою переписку,  чтобы я не думала, что она касается государственных дел. Не воображайте, что я придерживаюсь начал Венецианской республики, я  не люблю инквизиции ни духовной, ни политической.

 

 

                                   ПАСХАЛЬНАЯ  НЕДЕЛЯ   1770  ГОДА.

                                             Исаакиевская площадь. Качели.

 

По шумной площади гуляют герои пьесы. Скрипят качели, играет шарманка, бьёт барабан. Дед – Раёшник приглашает всех на представление в балаган. Появляется Дашенька. Слышит название: « Сказ о том, как  кавалер де Ласкари три раза женился, да всех трёх жён за два года со свету сжил»…

Дашенька. Что такое? Очень интересно! ( Убегает)

                     Начинается  представление в балагане.

                              Купец с дочерью, грек.

Купец.  Давно Вы изволили  из-за моря прибыть?

Грек. ( С акцентом) Да уже более года стал здесь жить.

Купец. Я слышал, что вы не хочете един веселиться, а желаете у нас жениться.

Грек. Да право, сударь, охоту имею, только вас трудить не смею. Ежели вы милость свою показали, дочь вашу мне в супружество отдали…

Купец. Видя в вас человека добронравна,  извольте взять дочь мою, когда вам нравна!

Дочь. С тобою обещаюсь до смерти аз жити, в радости и в веселии вовеки прибыти.

                                             Танцуют.

Грек. ( С топором) Полно веселиться, пора в гроб ложиться!

                                Убивает жену, затем горько плачет.

Грек. Ах, нечаянна печал уже наступила, ум же мой бедный совсем помрачила. Ах, прелюбезная моя, ты моя царица, яснейшая моя голубица. Прощай мя любезная, уж тя не видаю, отчего же в горести, в слезах пребываю!

        Приносит небольшой мешок с деньгами, считает их. Убегает, возвращается со второй женой. Целуются.

Жена. С тобою обещаюсь до смерти аз жити, в радости и веселии во веки прибыти.

Грек. В любви моей не извол сумневаться, смертию оная будет нам кончаться.

     Вливает жене в рот отраву. Плачет, затем приносит мешок  с деньгами больше первого, считает, пересыпает деньги. Появляется третья жена.

Жена. Умереть готова, не хочу аз быти, чтобы мне женою бездельника слыти.

Грек. Жизнь я твою скончаю, ни на мал час жити не оставляю.

                 Душит жену. Затем приносит самый большой мешок с деньгами. Одет в мундир, кукла точная копия Ласкари. Рыдает над гробом жены.

Грек. Несчастный муж, я кладу в сию могилу печальные останки любезной жены своей. Прохожий, ты, который причину слёз моих зришь, знай, что добродетель, таланты, прелести вообще смерти противоборствуют.

              Гроб опускается. Грек подхватывает мешок с деньгами, убегает

Дашенька. ( Пробегая) Вот ужас-то!                

 

 

                                       Появляются Фальконе и Ласкари.

Фальконе. Неужели  мы дождёмся, шевалье,  того момента, как  моё изваяние на этой площади появится?

Ласкари. Пока что это только мечты наши… Главная задача - Камень-Гром сюда доставить…

Фальконе. Я нисколько не сомневаюсь в успехе… Дорогой мой шевалье, Вы молоды, талантливы, ловки… Умеете людей на  дело объединять… Я верю в Вас, как ни в кого другого… Вы просто должны эту злосчастную механику придумать – кроме Вас не кому сдвинуть с места мою эмблематическую скалу…

Ласкари.  Сдвинуть  три миллиона футов?!  Мне?!

Фальконе. Я хотел  прямо на месте снять лишний камень, но, едва приступил к работе, прискакали от Бецкого,   который «Рубить  не приказал»…

Ласкари. Императрица хочет видеть на этой площади Вашу скалу нетронутой,   дикой, поросшей мхами…

Фальконе. К аждую ночь мне снится мой монумент… Скала необыкновенно хороша сама по себе, она должна придать много характера памятнику… Но коли водрузят  на дикий, необработанный камень моего бедного Петра, будет он  чем-то вроде воробья на корове…

                              Уходят.  Появляются  Мелиссино, Фон-Визин и Андрей.

Мелиссино. Ну, ловка девка! От трёх мужиков сбежала… Ты сегодня такой молчаливый, Андрей?  Андрей, слышишь меня?   Влюбился, что ли?

Андрей. Нет, Пётр Иваныч, не влюбился я, задумался просто…

Мелиссино. Ишь ты, задумался… Думай, думай… Думать-то всегда полезно.  Ты, Денис Иваныч, покарауль-ка  нашего умника, а то он такой задумчивый, что и в толпе, не ровён час, потеряется… А я пойду Дарью Дмитриевну поищу.

Фон-Визин. А ты и, вправду, Андрей, словно не в себе сегодня… Случилось что?

Андрей. Вы помните, Денис Иваныч, как в нашем театре и в Эрмитаже на сцене превращения и провалы делаются? Помните?

Фон-Визин. Чего же не помнить? У тебя там всё на шарах катается…

Андрей. Вот-вот… Если взять жёлоб,  запустить в него медные  шары, другим таким жёлобом накрыть,  то сверху по этим шарам любую тяжесть перетащить можно…  Я про Камень-Гром думаю. Как считаете?

Фон-Визин. Ну, брат, нашёл советчика!  Как Англию с Францией помирить, и при том ни с кем из них не поссориться, я, быть может, тебе и присоветовал, а вот насчёт шаровой механики твоей – уволь, мозги не в ту сторону повёрнуты…

Андрей. Здесь надо всё точно рассчитать… Я домой тотчас пойду, Денис Иваныч… Мне  начертить всё надобно…

Фон-Визин. Ступай, ступай… На Пасху – грех работать, но Господь простит, он нам вдохновение редко посылает…

                            Андрей уходит, появляются Ласкари и  Фальконе. Навстречу им  Мелиссино.

Мел иссино. Христос воскрес, господа!

Фальконе. Никак не могу запомнить, как по-русски отвечать надобно…

Фон-Визин . Воистину воскрес!  И ещё трижды целоваться…

Фальконе. В этом мы, французы, с русскими похожи – обожаем целоваться…

Мелиссино. Это нас, хлебом не корми… ( Целуется с Фальконе и Ласкари) Не встречали  вы племянницы моей?  Всё рядом была, на всех качелях перекаталась, а тут народ в балаган повалил, она и потерялась…

Ласкари Дозвольте, Пётр Иваныч, мне её поискать… Непременно найду!

Мелиссино. Смешит меня уверенность Ваша, да попробуйте… Мадемуазель у нас – девица особенного склада. Как пропадёт – ищи ветра в поле! Тогда сыщется, когда сама того пожелает…

Ласкари. Я найду! Вот увидите…

               Убегая, Ласкари незаметно вкладывает в карман Фальконе письмо, Фон - Визин это видит.

Мелиссино. Ступайте, ступайте…  А мы тут погуляем… Праздник, чай,  спешить некуда… ( Уходят)

                            С разных сторон появляются Ласкари и Дашенька.

Ласкари. Дарья Дмитриевна!  Христос воскрес!

Дашенька. Воистину воскрес… ( Ласкари пытается её обнять). Вы что, шевалье, совсем спятили?

Ласкари. Простите великодушно, но меня только что Ваш дядюшка русским обычаям учил. Он Вас по всем Качелям ищет…  И меня послал за Вами.

Дашенька. Так  ступайте к нему, скажите, что не  нашли меня.

Ласкари. Так от чего же сразу – «ступайте»? Неужто у Вас для меня и слова доброго нет? Ведь сегодня праздник…

Дашенька. А скажите, шевалье, Вы представление в балагане видели?

Ласкари. Нет, зачем? Я не столько  русский язык знаю, чтобы речи простолюдинов понимать… Да и скучно это всё…

Дашенька.  Отчего же скучно?.. Мне очень даже весело было… А если вправду, то мне Вас просто жалко…

Ласкари. Жалко? У м еня что – руки или ноги нет?  Или я в голову ранен, не понимаю, что делаю?

Дашенька. Это уж точно не так – Вы отлично понимаете, что делаете.

Ласкари. Всё-то Вы загадками разговариваете, Дарья Дмитриевна…

Дашенька. Какие тут загадки! Сколько раз я Вам говорила, шевалье, держитесь от меня по дальше, не преследуйте меня!

                                            Появляются Мелиссино,   Фальконе и Фон - Визин.

Мелиссино. Вот вы где! Ловкий Вы, однако, шевалье! Где пропадать изволила, матушка?      

Дашенька. Меня толпа в балаган  завлекла,  я  Вас звала, да Вы не слышали… Я представление смотрела, очень интересное представление… Добрый день, мсьё Фальконет, Христос воскрес…

Фальконе. Воистину воскрес… Правильно я говорю?

Дашенька. Правильно, правильно…  Дядюшка, мне непременно Вам одну вещь показать надо, она нам очень в хозяйстве пригодится!  И стоит совсем недорого…

Мелиссино. Ладно, ладно… Сейчас посмотрим…

Ласкари. Дозвольте, Пётр Иваныч, и мне с Вами пойти!

Мелиссино. Отчего же нет? Только вы, судари мои, никуда не уходите… К нам  обедать поедем… Вы  прямо к нашим каретам ступайте, они вон там, у тех каруселей стоят…Для Вас, Денис Иваныч, отдельно Ваши любимые блюда готовятся…

Фон-Визин. Пётр Иваныч  мои тайны знает –  ох,  и  люблю  поесть, грешен…  Это меня и погубит непременно…

                     Дашенька и Мелиссино уходят.  Фальконе обнаруживает в кармане письмо, подброшенное Ласкари. Открывает его, морщится.

Фальконе. Кто-то подложил мне в карман это  гадкое письмо… Хотите прочитать?

Фон-Визин. Зачем? Я не любопытен…

Фальконе. Мне кроме Вас  не с кем поделиться… Прочитайте, Денис Иваныч…

Фон-Визин. Коли так, извольте, я прочту… Написано по-французски, но слова некоторые употреблены неверно… И подписи нет... ( Читает) Клевета – что уголь: не обожжёт, так замарает…

Фальконе. Это третье письмо в подобном роде…

Фон-Визин. ( прочитав) Сие сочинение  писано при восхождении какой-нибудь злой планеты,  в те дни,  когда бесятся собаки… Так нелепо врать не всякому удаётся… И рад бы заплакать, да смех одолел…

Фальконе. Не понимаю,  чем я не угодил своим недоброжелателям?   Генерал Бецкой делает мне честь, искренне меня ненавидя. На бедную мадемуазель Колло клевещут так же, как и на меня, какие-то самозванцы приписывают себе её работы… Как там по-русски?  Хорош город Питер, да бока повытер… Скоро мне, видимо, преподнесут чашу с ядом, как Сократу, тем более, что я на него похож…

Фон-Визин. Дорогой профессор,  дозволено ли будет младшему товарищу  дать Вам совет?

Фальконе. Конечно, Денис Иваныч… Я выслушаю его с благодарностию, у меня нет друзей в Петербурге…

Фон-Визин. Попробуйте поступать по-моему: я взял себе правило никогда на скотов не сердиться и не рваться на то, чего нельзя переделать…  Не ссорьтесь Вы ни с кем, ради Бога! Сократ целый месяц  спокойно  ждал яда, а  Вы  просто напрашиваетесь на чашу с цикутой…  Пойдёмте, нам  Пётр Иваныч машет, он подле карет своих, видите?       

Фон-Визин ( на ходу) А скажите, мсьё Фальконет, хорошо ли известен Вам помощник Ваш, шевалье де Ласкари?

Фальконе. Я не живу с ним в особенной дружбе… Наши отношения связаны только работой… Он за всем следит, всё знает, во всём помогает… Это один из самых умных, деятельных, способных людей, состоящих при генерале Бецком.

Фон-Визин. ( Покачав головой, про себя).  Мошка – крошка, а человеческую кровь пьёт…

                         Уходят. Шумит праздничная площадь.

                                                    

 

                    

                    ФАЛЬКОНЕ,  ЛАСКАРИ,   РАБОЧИЙ

       Двор возле мастерской.  Слышен грохот забиваемых свай.  Держась за голову, выходит Фальконе, за ним Ласкари.

Фальконе. Вы узнали, шевалье, зачем здесь эти рабочие?

Ласкари. (Зовёт) Послушай! Ты ведь старший? Поди сюда!

Рабочий. Звать изволили, Ваша милость?

Ласкари. Зачем вы здесь и по чьему приказу?

Рабочий. Нынче генерал Бецкой приказал срыть сию кузницу…

Фальконе. В этой кузнице я приготовляю арматуру для бронзы… 

Рабочий. Простите, Ваша милость, мы – люди подневольные,  как приказано так и делаем… А сваи вбивают – так  в этом  месте по плану, государыней  подписанному,  новое строительство будет вестись… А что именно – нам про то неведомо…

Ласкари. Ладно, ступай…

               Продолжается грохот забиваемых свай.

Фальконе. Бецкой решил свести меня с ума и заставить просить отставки! Монумент почти готов, доделать его пара пустяков…  Он довершит мою работу и легко выдаст её за свою! Осталось только выжить меня из России! Я тотчас же еду к нему!

Ласкари. Мсьё Фальконе, остановитесь! Теперь только четыре часа утра!

Фальконе. Сей же час и поеду!  ( убегает)

Ласкари.  ( За кулисы) Подойди-ка ещё…

Рабочий (подходит) Звали, ваша милость?

Ласкари.  Ты вот что, парень… Давеча мне генерал Бецкой план показывал…  Вы далеко  слишком копать начали…

Рабочий. Ну, нет,  ваша милость, я  при  Конторе строений давно тружусь и в чертежах толк знаю, меня нарочно сему учили…  Мы копать точно  в назначенном  месте начали, разве что на один вершок просчёт есть…

Ласкари. А я тебе говорю, что надо  на два аршина ближе к портретолитейному дому копать! 

Рабочий. Не, Ваша милость, никак невозможно… Да и ваятеля жалко, прямо плачет весь…

Ласкари. Тебе-то какое до ваятеля дело? Пошёл вон!

Рабочий. Ваша воля, сударь…

                          Уходят оба.

 

                                         Бецкой, сонный, в халате.  Фальконе.  Затем императрица

Фальконе. Побойтесь Бога, сударь! Разве не могли бы  Вы повести стройку так, чтобы  мне не мешать? Зачем Вы так вредите  исполнителю дела, за которое отвечаете перед потомками?

Бецкой ( Зевает) Мсьё Фальконет, нынче слишком ранний час, чтобы о потомках рассуждать! Коли Вам более сказать нечего, кроме того, что Вы только что мне наговорили, то позвольте мне отправиться в опочивальню и продолжить свой  отдых. Для моих глаз весьма вредно раннее вставание…

Фальконе. Я знаю, отчего Вы так меня ненавидите…  Я не Ваша креатура… Я предпочитаю лишний труд лишнему унижению, и ни о чём Вас не прошу…  А  Вы  хотите, чтобы Вас постоянно о чём-то просили, хотя редко употребляете своё влияние на пользу честных и достойных…

Бецкой.  Господи, ты свидетель – и от ума сходят с ума! Мой  трудовой день чрезвычайно велик и без того, чтобы вставать в столь ранний час. Я оставляю Вас, сударь,  напомнив, что в сей момент Вы находитесь в моём доме, и только нежелание будить слуг останавливает меня  от того, чтобы не выпроводить Вас восвояси…

                                            Бецкой  уходит.

Екатерина. (Про себя) И то бывает, что овца волка съедает… ( Фальконе)Я думаю, что климат начинает иметь на Вас влияние. Французы от природы гораздо сговорчивее, гораздо податливее и гораздо более думают о себе. Один только северный воздух может сделать так мало снисходительным.

Фальконе. Никогда меня не жаловали дураки с подлецами… На днях я получил письменное уведомление от генерала Бецкого о том,  что статуя Петра Великого должна быть расположена так, чтобы один глаз  императора зрил на Адмиралтейство, а другой – на Здание двенадцати коллегий… Такое возможно лишь при косоглазии царя, о я чём я при самом внимательном изучении его истории нигде не встречал.

Екатерина. Правый и левый глаза  Петра Великого меня очень насмешили, это более, чем глупо. Я уверена - Вы сделаете прекрасный монумент наперекор Вашим недоброжелателям.  Зависть к Вам – признак их уважения.

Фальконе. Господин Бецкой  хочет выстроить мне новую квартиру на Исаакиевской площади посреди солдат и работников,  которые будут заняты при отливке статуи… Нельзя ли поместить меня где-нибудь в городе? Здесь у меня нет решительно никого, кроме Вашего величества… Если бы Вы не сохранили мне своего покровительства, то  что осталось бы мне? Полнейшее горе и отчаяние, потому что в России судят о людях по способам обращения с ними…

Екатерина. И здесь, как в Париже,  конечно, есть вестовщики, которые среди белого дня видят луну, и которые рассуждают  по тому, что им хочется видеть… Заключите перемирие с Вашими врагами, как я с султаном… Побеждайте все препятствия и не тужите ни о чём…

 

 

 

                                                      ДЕЙСТВИЕ  ВТОРОЕ

 

                                                ДОМ  МЕЛИССИНО.

 

                        Андрей, Дашенька, Фон-Визин, потом Мелиссино, Фальконе и Ласкари.

Андрей. Вот здесь подержите, Денис Иваныч,  я только пружинку подтяну…

Дашенька. Дай я подержу!

Андрей. Нет уж, увольте, сударыня… Тотчас же сломать  чего-нибудь изволите…

Дашенька. Вот так всегда, Денис Иваныч, придумает что-нибудь интересное, а в руки ни за что не даст!

Андрей. То ж такие руки! Стоит ими до чего-нибудь дотронуться, тут же приходится чинить… Знают  Фоку и сзади и сбоку…

        Дашенька дёргает Андрея за чуб и убегает. Он бросается за ней, ловит.

Дашенька.  Всякая сорока от своего языка погибает… Отпусти.

Андрей. Не отпущу,

                     Дашенька вырывается.

Дашенька. И не смотри на меня так…

Андрей. А как я смотрю?

Дашенька. Дядюшка идёт! (Посмотрела за дверь) Точно идёт, а с ним какие-то гости, не разобрать  по голосам…

Андрей. Жалость какая – не успел…

Дашенька. Бежим пока наверх, там доделаешь… 

                                Убегают. Появляется Мелиссино, с ним Фальконе и Ласкари.

Мелиссино. Проходите господа, проходите… И  прошу покорнейше садиться!

                             Все рассаживаются.

                    Сверху  с хохотом сбегают Дашенька, Андрей и Фон-Визин.

Дашенька. Ой, простите… 

Фальконе. Зачем извиняться,    когда у молодёжи веселье на уме! Что может быть скучнее мрачной физиономии девицы или молодого человека… Доброе утро, Дарья Дмитриевна! Вы прекрасно выглядите, мадемуазель… Добрый день, Денис Иваныч, и Андрея я тоже видеть рад…

                                         Все раскланиваются друг с другом.

Дашенька. Дядюшка, Андрей до Вас одно приятное дело имеет…

Мелиссино. Какое же?

Андрей. Вы знаете, Пётр Иваныч, как я Вас люблю и как обязан Вам…

Мелиссино. Ну, брат, опять ты свою песню  завел … Коли дело приятное, так чего же тянуть? Говори сразу…

Андрей. Я Вас с именинами поздравить хочу. Эту безделицу специально для Вас сделал…

                         Андрей протягивает  Мелиссино каминные часы, на крышке которых  фигурка спящей собачки.

Мелиссино. Ну, уважил, Андрюша, дай-ка я тебя расцелую! ( Целуются) Хороши часы, ничего не скажешь! Мы их на камин здесь в гостиной пристроим…

Дашенька. Сейчас, сейчас, дядюшка! Ещё подержите их немного!

                   Часы в руках Мелиссино начинают бить. Вместе с боем собачка поднимает голову и начинает лаять…

Мелиссино. Ну, испугали… Чуть из рук не выронил!

Фон-Визин. Ай да Андрей!

Дашенька. Часы с репетициями! Вам нравится, дядюшка? Нравится?

Мелиссино. Так чего же лучше? Спасибо, Андрюша, всех позабавил… Сегодня вечером  гостям покажу, вот подивятся искусству твоему…

Фальконе. Нам с шевалье остаётся только извиниться – не знали мы об Ваших именинах…   У Вас праздник в доме, а мы с делами своими…

Мелиссино. Велико дело – именины! Гости вечером будут, а теперь утро… Кстати, и вам приглашение отослано, неужто не получили?

Фальконе. Я с вечера почту не разбирал…

Мелиссино. Это всё равно… Я вечером вас обоих непременно жду. Денис Иваныч с Дарьей Дмитриевной пред гостями будут комедию разыгрывать, о которой сейчас в Петербурге только и разговоров…

Фальконе. Речь идёт о Вашем «Бригадире», Денис Иваныч? Говорят, Вы даже императрице свою комедию читали?

Мелиссино. Читал, читал… Он теперь у нас в столице самая примечательная личность – что ни вечер в чьём-нибудь доме свою пие су читает… Надеюсь, нынче не подведёте меня с Дарьей Дмитриевной? Не опозорите?

Фон-Визин. Я до того дочитался за это время, что в каждую минуту готов не Бригадиром, так Советником представиться… А вот Дарья Дмитриева за себя беспокоится слишком…    

Дашенька. Ужасно боюсь! Шутка ли – вдвоём всю пие су представить! Талант Дениса Иваныча всем известен – он не только героев пьесы лучше любого актёра представляет… Вы даже  вообразить  не можете, как он голосам живых людей умеет подражать, просто образ того человека принимает, голосом которого говорит!

Фон-Визин. Будет, Дарья Дмитриевна!  Вы у нас тоже  талант имеете и не малый… Вы нас простите, господа, мы покинем Вас. Нам к вечеру  ещё много надо успеть…

Мелиссино. Простим, простим… Ступайте…

                           Молодёжь уходит.  Появляются ряженные, поют колядки, Фальконе с любопытством слушает их, радуется  по–детски.

Мелиссино.  Ну, всё, ребята… Ступайте на кухню, Вас там угостят как следует, я велел не жалеть…  ( Фальконе и Ласкари) Я слушаю Вас, господа… Видно дело у Вас неотложное, коли в такой ранний час пожаловали, а мы никак к нему приступить не можем.

Фальконе. Пётр Иваныч, мы с шевалье обычаев русских не знаем, наверно вовсе не с той стороны к делу приступаем… Как это по-русски,шевалье ?  Ну, когда вот так приезжают? Как у Вас говорят? « В карты играем, а мастей не знаем», так, кажется?

Ласкари. Да что там слова искать! По-русски это называется «свататься»…  Нынче святки, а я узнал, что в святки к невестам сватов засылают… Я приехал к Вам свататься, а профессор Фальконет, значит, будет сватом, очень я его  просил об одолжении этом …

Мелиссино. ( Хохочет) Ах, вот оно что! На красненький цветочек и пчёлка летит! Такого смешного сватовства я в жизни не видел! Ну, а если серьёзно, господа, то сначала надо бы настроение невесты разузнать… Петербург – город, конечно, большой,  но невесты с женихами из хороших домов все на виду… Вы мне нравитесь, шевалье, знаю, что жених богатый. Бецкой Вас любит, Фальконет – обожает…  Но наша невеста тоже не из рядовых будет. Вы её достоинства не хуже меня знаете, к тому же - одна из самых богатых в Петербурге… Говорили Вы с ней?

Ласкари. Нет, Пётр Иваныч,  у нас  серьёзного разговора не получается – она то бранит меня, то  смеётся надо мной. Не могу понять, что она в самом деле про меня думает.

Мелиссино. Это на Дарью Дмитриевну похоже! А Вы то чего оробели? Подполковником сделались , а к девицам подхода не имеете…  Ступайте к ней, а мы  здесь пока потолкуем.

                                    Ласкари уходит.

Мелиссино. Слышал я,   профессор Фальконет, о трудностях ваших с отливкой монумента связанных…

Фальконе. Да, Пётр Иваныч, никак литейщиков найти не могу – одна неудача за другой. Одному из них изобразили русских с рогами, хвостами и когтями, людьми непорядочными, без чести и без веры, то же самое проделали и с другим…

Мелиссино. А что Вы скажете, профессор Фальконет, коли я найду Вам литейщика?

            Входит Фон-Визин, Мелиссино его не видит.

Фальконе. Вы? Литейщика для монумента?

Мелиссино. А почему бы и нет?  Сие проще простого, сударь!  Почему бы капусту не взять со своего огорода?  В Отечестве нашем артиллеристы  еще со времён Петра Великого сами для себя пушки отливали. А я – генерал артиллерии и литейному делу ещё в  кадетском корпусе обучен…

             Фальконе  растерянно переглядывается с Фон-Визиным.

Мелиссино. Я возьмусь отлить Ваш монумент, коли Вы поможете советами Вашими по части тонкостей, которые в любом деле имеются… А коли останетесь довольны, то обещайтесь об ленте перед императрицею похлопотать…  Забыла обо мне  государыня Екатерина Алексеевна, а лента-то давно ко мне просится…

                                Входит Андрей.

Андрей. Не отыщите ли времени, Пётр Иваныч,  подготовку фейерверка проверить? Вы, профессор Фальконет, никогда таких фейерверков не видели, кои Пётр Иваныч делает!

Мелиссино. Иду сейчас… Так подумайте, мсьё Фальконет, над предложением моим? А просьба-то моя невелика в награду будет… Пойдём, Андрей.

                              Мелиссино и Андрей уходят.

Фальконе. ( Фон-Визину.) И на меня  получается находят дни хладнокровия: я даже не засмеялся и не рассердился…

Фон-Визин. Я, конечно, не мастер в литейном деле,  но  про Петра Ивановича наслышан… Говорят, он премного преуспел в создании особого сплава для пушек наших…  Впрочем, коли  литейщик надеется получить ленту для самого себя, то он должен придумать  полдюжины лент для скульптора…

Фальконе. Но скульптор никаких претензий по части лент не имеет… А главное, я люблю Петра Иваныча, и ленту свою он от государыни и без отливки статуи получит, непременно.

                                     Входит Андрей.

Андрей. Вы ещё здесь, Денис Иваныч? Сделайте милость, напишите на бумаге, в каких местах и на каких словах занавес растворять надобно…

Фон-Визин. Пошли, пошли, я тебе на месте всё растолкую…

Андрей. А Вас, профессор Фальконет, Пётр Иваныч просил в его кабинет пройти, он хочет Вам свои трофеи показать… Пойдёмте, я провожу Вас…

                      Андрей, Фон-Визин и Фальконе уходят. Появляются Ласкари и Дашенька.

Ласкари. Отчего Вы так невзлюбили меня, Дарья Дмитриевна?

Дашенька. Оставьте, шевалье, Вы мне просто безразличны – вот и всё.

Ласкари. Если бы Вы знали, как мне обидно это слышать… Вы меня избегаете, на куртагах   шарахаетесь от меня, словно я  кикимора какая…

Дашенька. Так давайте и договоримся – Вы живите своей жизнью, а я буду жить своей.

Ласкари. Когда  я в Россию приехал, был  я никому неведомый грек без гроша в кармане… А теперь вот –  при каких деньгах! И собой, кажется, не урод…  Отчего же с Вами всё не так?..

Дашенька. Что всё не так?

Ласкари. Да всё… Я ночами не сплю, мечтаю, да об Вас думаю…

Дашенька. Ваша великая любовь ко мне не помешала Вам трижды за    год на деньгах жениться…

Ласкари. Так то ж на деньгах… Пустяки это всё… Послушайте,  Дарья Дмитриевна, мы ведь с Фальконетом  свататься к Вам приехали.  А вместо этого я битый час  насмешки Ваши выслушиваю…

Дашенька. Свататься? Да Вы с ума сошли!  Не поглядев в святцы, да бух в колокол! Я замуж вовсе не собираюсь!

Ласкари. Как это не собираетесь?

Дашенька. Да вот так! А коли откровенности хотите, то извольте: есть у  меня тайная любовь, да такая, что Вы себе и представить не можете… Ничего другого не хочу, только бы мне со своею любовью соединиться!

Ласкари. Мудрено выражаться изволите, Дарья Дмитриевна. Кого Вы этакой необыкновенной любовью любите? Фон-Визина, быть может? Всё Вы с ним по углам шепчетесь, комедии какие-то разыгрываете… Или в Андрея влюблены? Что ж, немудрено: красив да талантлив, росли вместе, отчего же не полюбить? Видел я, как он на Вас смотрит…

Дашенька. Ничего-то Вы, шевалье, не поняли. У нас говорят: «Я Вам про Фому, а Вы мне – про Ерёму »… Не о той любви я Вам говорю, про которую Вы думаете. А чтобы Вы навек про меня забыли и даром ни меня, ни себя не мучили, скажу прямо -  я о театре Вам говорила. Театр я люблю, и век любить буду.  Жизнь свою хочу театру отдать. Занавес буду отворять, да с театральными плотниками да мужиками стулья на сцене переставлять, только бы с театром во век не расставаться. Вам того не понять…

Ласкари. Куда уж нам!   То-то радость для дядюшки Вашего …

Дашенька. Дядюшка с тётушкой о мечтах моих не ведают, всё женихов богатых да ладных мне присматривают… Думаю, Вы, шевалье,  прослышали, что я после малолетней дочери графа Брюса самая богатая невеста в Петербурге, от того и сватаетесь ко мне?

Ласкари. Мне до Вашего богатства дела нет. Мне  Вы сами надобны. И как человек нерусский, никакими обычаями да предрассудками не связанный, я, быть может, более других Вас понять способен… Коли замуж за меня  выйдете, неужели, думаете, не сумею Ваших талантов оценить? Говорите, своею жизнью живёте? Ну, и слава Богу! Значить с Вами всегда весело будет!

Дашенька. Прощайте. Мне вечером в комедии играть. Та комедия куда интересней, чем э та, что Вы предо мной сейчас разыгрываете… Оставьте глупости Ваши. Прощайте.

                                         Уходя, сталкивается с Мелиссино.

Мелиссино. Куда это ты, матушка, такая злая? ( Ласкари) Поругались, что ли? Вот так сговор, ничего не скажешь… Не огорчайтесь, шевалье, Дарья Дмитриевна – девица вздорная, да отходчивая. Если чем обидела – не гневайтесь. Я с ней после потолкую.

Ласкари. Не скажу, чтобы обидела, но и приятного мало сказала…

Мелиссино. Так что сказала-то?

Ласкари. Сказала, что замуж вовсе идти не собирается.

Мелиссино. Ха-ха! Вот так язычок!  Как заспорит, так чушь и загородит… Глупа ещё, не обижайтесь…

Ласкари. Напрасно Вы смеяться изволите, Пётр Иваныч. Дело куда серьёзнее, чем Вам кажется.

Мелиссино. Что такое? Об чём это Вы?

Ласкари. А об том, Пётр Иваныч, что племянница Ваша на службу в театр собралась.

Мелиссино. Чего? На службу? В театр?! Совсем сбрендила девица! Кто же её пустит? (Кричит) Дарья Дмитриевна!  Ну-ка, изволь в гостиную пожаловать!

Ласкари. Мне видимо, удалиться надобно, Пётр Иваныч. Не гоже постороннему человеку при семейных сценах присутствовать… А где профессор Фальконет?

Мелиссино. Мсьё Фальконет  в кабинете, от моих военных трофеев его сейчас не оторвать, да я его до вечера и не отпущу… А  Вы , шевалье, и вправду, ступайте пока… Вечером  приезжайте обязательно. Коли до вечера не передумаете на моей вертихвостке жениться – при гостях согласие дам…

                                                     Ласкари раскланивается, уходит.

Мелиссино. Дарья Дмитриевна!

Дашенька. Что случилось, дядюшка? Что так громко?

Мелиссино. Это я должен у тебя спрашивать, что с твоей головой случилось? Чего это ты тут наплела шевалье?

Дашенька. Это он Вам наплёл, а я ему правду сказала…

Мелиссино. Остра на язык… Выучил на свою голову! И пению,  и музыке, и танцам…

Дашенька. Я, дядюшка, Вам по гроб жизни за это ученье благодарна буду!

Мелиссино. Это мы с тётушкой много раз слышали. Только не надолго твоей благодарности хватило. Сядь-ка, матушка, передо мной. И скажи теперь, куда это ты свои ножки навострила? И отчего это ты вообще замуж идти не хочешь?

Дашенька. Дядюшка, у Вас именины нынче… Давайте завтра поговорим. Очень серьёзный разговор должен получиться, не хочу я сегодня Вам настроение портить.

Мелиссино. Испортила уже. Говори, чего надумала?

Дашенька. Хорошо… Только, пожалуйста, не сердитесь на меня слишком… Я Вам сначала «Петербургские ведомости» покажу. Вот здесь читайте! ( Подаёт газету)

Мелиссино. ( Читает) «Женщинам и девицам,  имеющим способности   и желание представлять театральные действия, также петь и танцевать и обучать тому других, явиться…» Понимаю… Ты, племянница полковника Мелиссино, исконная дворянка…  Вот уж воистину: «Глупому не страшно и с ума сойти!»…  А скажи-ка, есть ли сейчас женщины на придворных театрах?

Дашенька. Есть…

Мелиссино. И сколько же их?

Дашенька. Двенадцать уже…

Мелиссино. И кто же они?

Дашенька. Две дворовые князя Голицына,  остальные - девушки из В оспитательного дома…

Мелиссино. Так… Дожили… Где Денис Иваныч? Денис Иваныч!

Фон-Визин. Мы здесь с Андреем… Что случилось, Пётр Иваныч?

Мелиссино. Со мной-то ничего не случилось… Спросите, что с Дарьей Дмитриевной стряслось?

Фон-Визин. Не пугайте меня…

Мелиссино. (Дашенька) Что молчишь-то? Вот и расскажи Денису Иванычу, с которым Вы всё комедии представляете, какую комедию ты со своими родными сотворила… Молчишь? А решила она, дорогой Денис Иваныч, на придворный театр актёркой идти. Всем женихам дать отворот поворот, и на сцене каждый вечер перед мужиками выламываться…

Дашенька. Дядюшка, Вы знаете, что самые знатные люди на сцене представляют… Сам Наследник в балетах участвует,  императрица для себя зазорным не считает, а графиня Брюс почти во всех спектаклях роли разыгрывает…

Мелиссино. Молчать! Не хитри, матушка! Как ни вертись, собачка, а хвост всё позади! На куртагах придворные от скуки на все руки, а актёры на сцене за жалованье роли  представляют . Тебе, коли поработать захотелось, в сад ступай, у Кузьмы косу возьми, да траву покоси под моим окном, вот смеху-то будет,  опять же слова учить не надобно. Что, Денис Иваныч? Вы запудрили ей мозги  своими пиесами да спектаклями, Вам и в чувство приводить!

Фон-Визин. Новость сия, Пётр Иваныч, для меня так же удивительна. Мы никогда о таком с Дарьей Дмитриевной не говорили. Я только одно могу сказать – талант  у Вашей племянницы замечательный. Необыкновенный талант, это все, кто в театральном деле толк имеют, могут подтвердить… Сама императрица её отмечала не один раз…

Мелиссино. Я думаю, что императрица не шибко обрадуется, коли у неё все дворянки побросают свои семейства и на сцене представлять начнут… Вы, Денис Иваныч, в нашем доме почти что родственник, вот и будете свидетелем решения моего. Коли поручил Господь мне сие дитя неразумное, значит, мне за него и отвечать. Сегодня вечером, коль гостям объявлено, комедию Вашу представляйте чин по чину, чтобы комар носа не подточил, и никто в зале ни об чём догадаться не мог…  А вот после – не обессудьте , Денис Иваныч, пока я жив, Дарья Дмитриевна на сцене представлять не будет. Сегодня же о сватовстве кавалера Ласкари гостям объявлю, и замуж сию красавицу выдам незамедлительно. А там пускай муж решает, куда её девать – в  глухомань деревенскую везти или на сцену выпускать…

Дашенька ( Плачет). Дядюшка, на Качелях в балагане такое про Ласкари представляют… Будто он всех трёх своих жён отравил, чтоб их деньги получить… Вы хотите, чтоб я четвёртой была?

Мелиссино. Мало ли в балаганах  дурацких представлений дают… Дураки и дают. Человек он в городе известный, богатый сказочно, подполковник, должность завидная, Бецкой его любит как сына, у Фальконета – правая рука…

Дашенька. Денис Иваныч, заступитесь!

Фон–Визин. Я Ласкари плохо  знаю. Только, Пётр Иваныч, коли Вы во мне родню признали, Христом Богом  прошу – не спешите с замужеством Дарьи Дмитриевны…

Мелиссино.  Я решений своих не меняю. Сейчас ступайте, готовьтесь к вечеру, и чтобы гости довольны были! А ты племянница – благодарствуй, низкий поклон тебе, поздравила с именинами…

Дашенька. Дядюшка…

Мелиссино. Прочь с глаз моих, и до вечера на пути не попадайся… Сейчас Фёдора в деревню за тётушкой пошлю. Пусть брата твоего малолетнего берёт и немедля в Петербург возвращается, будет тебя караулить до свадьбы. Ступай !

 

 

                                                  ПОРТРЕТОЛИТЕЙНЫЙ  ДОМ.

 

                                                Л аскари  и   Фон – Визин, затем  Андрей. 

Фон – Визин. ( Входит) Добрый день, шевалье… Могу я увидеть профессора Фальконета?

Ласкари. Он работает на своём помосте… Нынче генерал Мелиссино опять приехал, позирует ему… Хотите, я Вас к ним отведу?

Фон-Визин. Благодарю Вас, шевалье… Только не следует мешать художнику в момент вдохновения… Я оставлю для него вот эту книгу, он меня очень просил о ней…

Ласкари. Пожалуйста… Вот сюда положите…

                 Фон – Визин кладёт книгу, нерешительно останавливается.

Ласкари. Вы что-то ещё желали, Денис Иваныч?

Фон – Визин. Пожалуй…  Я давно желал с Вами поговорить, шевалье, всё искал случая…

Ласкари. Со мной?!

Фон – Визин. Почему это Вас удивляет? Я принимаю самое горячее участие в профессоре Фальконете,  мне кажется, монумент он задумал гениальный, и как человек он мне весьма симпатичен… Скажите, шевалье,  зачем Вы вредите ему?

Ласкари. Бог мой! Откуда вы это взяли? Спросите у самого Фальконета, как он ко мне относится… Я ему, быть может, единственный друг…

Фон – Визин.  Вы самонадеянны, шевалье… Насколько  мне ведомо,  у  Фальконета в Петербурге  друзей нет… 

Ласкари. Не всё Вам ведомо, Денис Иваныч… О каком вреде профессору Фальконету Вы изволите речь вести?  Заботы о  монументе сейчас – основная  служба моя…

Фон – Визин. Помните ли Вы, шевалье, как на Пасхальной неделе встретились мы на  Качелях? Вы ещё тогда Дарью Дмитриевну в толпе искали?

Ласкари. Помню. Ну, так и что?

Фон – Визин.  Как честный дворянин, я не могу   далее молчать… Дело в том, сударь, что я видел, как Вы подмётное письмо в карман Фальконету положили…  Зачем Вам надобно его в тоску вгонять? Ему и так  в  нашей столице  не сладко…

Ласкари. Письмо?  Ну, что ж… Коли видели, так упираться не стану…

Фон – Визин. Так зачем Вам это? Зачем? Коли Фальконет Вас самым преданным помощником считает…

Ласкари. Вам это трудно будет понять, Денис Иваныч…  А  причина в том, что мне, не меньше, чем генералу Бецкому, надобно,  чтобы Фальконет  совсем один остался. Тогда он во мне не только помощника надёжного найдёт, но и в дружбу мою поверит… А поскольку монумент его – гениальный,  как Вы здесь только что заметить изволили, то рядом  с  его блестящим именем и моё не потускнеет…

Фон – Визин. А коли я возьму и скажу ему об этом?

Ласкари. Вы того сделать не посмеете из-за  Вашего патриотизма русского хотя бы…  Фальконет Вам, может быть, и поверит, и меня от себя прогонит… Да только такой незаменимый помощник как я,  для  него вряд ли скоро сыщется,   Бецкой  тому только рад будет,  и дело совсем  остановится…

Фон – Визин. И всё-таки я скажу ему…

Ласкари. Да не скажете!..

Фон – Визин.  Нынче возьму и  скажу!

Ласкари.  Ну, и говорите!   Мне терять нечего. Только при дворе очень скоро узнают, что братец Ваш столь завидную должность по протекции князя Потёмкина получил… Вы того желаете?

                                           Фон – Визин молчит. Ласкари смеётся.

Ласкари. Каков эффект? Шевалье де Ласкари,  грек безродный, не так прост,  как его некоторые считают! Да у меня весь Петербург от извозчика  до императрицы вот где! ( Показывает кулак)

Фон – Визин.  Да уж… Я не вор, не тать, но на ту же стать… теперь понятно, кто самый главный сплетник в Петербурге… Прощайте сударь, век бы не встречаться ! Книгу Фальконету передайте… (Уходит).

                                Входит Андрей.

Андрей. Здравствуйте, шевалье…

Ласкари. Здравствуй, коли не шутишь. Ты к Фальконету? Его нет.

Андрей. Говорят, шевалье, за  перевозку Гром камня  Вы  главным назначены?

Ласкари. Так и что? Я  и до того был  главным…  Ты мне лучше скажи, что в доме твоего благодетеля делается? Что Дарья Дмитриевна?

Андрей. Грешно Вам спрашивать, шевалье… Сами дом наш с ног на голову поставили, а теперь вопросы задаёте…

Ласкари. Прикуси язык-то!  Дерзок больно…

Андрей. Так сами и спросили.  Стыдно должно быть Вам, шевалье, так девушку изводить… Поглядеть на Вас – картина, а послушаешь – животина…  Не стыдно ли Вам?

Ласкари. Ни сколько не стыдно,  сама на свою голову беду накликала…  Ничего,  вот свадьбу сыграем,  моя любовь…

Андрей. Хороша любовь!  Дарью Дмитриевну до свадьбы  Вашей под ключ посадили, тётушка  из деревни приехала, так они теперь с Дашенькой целыми днями шепчутся, да слезами умываются… Весь дом гудит, словно улей…

Ласкари. Так  что прикажешь мне делать?

Андрей. Я бы дал Вам совет,   только Вы меня сразу прогоните, а мне  надобно по делу с Вами поговорить…

Ласкари. Дело подождёт. У Камень - грома  ноги  не вырастут. Что про Дарью Дмитриевну сказать хотел?

Андрей. Да отступитесь Вы от неё, шевалье!

Ласкари. Никогда не отступлюсь!

Андрей. Неужто Вам хорошо будут с девушкой, которая Вас терпеть не может?

Ласкари. Как это Вы, русские, говорите? «Стерпится – слюбится»…

Андрей. Я Дарью Дмитриевну сызмальства знаю – никогда она Вас не полюбит! И, чем больше досаждать ей будете, тем более  ненавидеть  станет …

Ласкари. Ишь, умный какой! Не учи меня плясать, я и сам скоморох!   Я в Париж её увезу, или в Грецию, на Родину свою… Там жизнь совсем другая, чем в Петербурге, и Дарья Дмитриевна другой станет…  Никуда не денется – полюбит…

Андрей. Никогда!

Ласкари. Пошёл вон! Хотя стой! Чего ты мне сказать хотел?

Андрей. Дело-то пустяковое… Я механику придумал, как скалу Фальконетову поднять, да через болота в Петербург перенести…

Ласкари. Врёшь!

Андрей. А зачем мне врать?

Ласкари. Говори!

Андрей. Говорить я буду в Конторе строений,  меня там все знают.   Я за Вами пришёл, коли Вы в этом деле главный.

Ласкари. О тчего  не хочешь здесь говорить?

Андрей. Да оттого, что не верю Вам. Человек Вы  хитрый, себе на уме: говорите одно, делаете другое…

Ласкари. Ишь ты… Бецкой с Фальконетом мне верят, а ты – нет…

Андрей. То-то и оно! Бецкой с Фальконетом друг друга задушить готовы, над тем весь Петербург потешается, а Вы с обоими дружить успеваете. Как это у Вас получается?

Ласкари.     Подумаешь! Двое плешивых за гребень дерутся… А мне по должности своей со всеми дружить надобно! Ты мне про свою механику рассказывай. Знаешь ведь – императрица семь тысяч обещала тому, кто придумает, как Гром – Камень с места сдвинуть, да на Сенатскую площадь доставить… 

Андрей. Всё знаю. От того и не хочу  с Вами наедине толковать…

Ласкари. Думаешь, украду твой секрет? Да у такого разве украдёшь? Глаза выцарапаешь…

Андрей. Деньги всем нужны. А заработанный ломоть лучше краденого каравая…

Ласкари. Деньги?   А зачем тебе деньги? Ты и без того механикой своей на платье и хлеб зарабатываешь…

Андрей. Я своё дело открыть хочу… Дом купить… Мастерскую построить… Артель механиков собрать... Петербург наш как строится, … Закончит Фальконет свою работу – другая сыщется… Набережные, дворцы, церкви… Ловкие люди везде нужны.

Ласкари.  Правду сказать – в пору завидовать мечтам твоим… А мне вот сейчас и деньги-то не за надобностью… Столько лет столице Вашей отдал, а уеду из России – разве вспомнит кто?

Андрей. А зачем, чтоб помнили?  Господь наши добрые дела знает…

Ласкари. Господь…  Дурак ты… Мне того мало. Надо, чтобы люди помнили.

Андрей. Если Вы и впредь меня дураком величать будете,   я сразу к Бецкому пойду…

Ласкари. Ладно, послушай… Я про твои таланты  знаю …  Чтобы ты ни придумал – это всё равно не пустяки… И маленькая рыбка  лучше большого таракана, так, кажется, у Вас говорят… Продай мне мысль свою…  Голову продай…

Андрей. Как это В ы представляете – голову свою продать?

Ласкари. Я тебе заплачу… Ты – человек честный, цену своей механике знаешь, сколько назовёшь, столько и заплачу… А коли и вправду машина твоя скалу Фальконетову на Сенатскую площадь доставит, то и семь тысяч царских получишь, все до копейки отдам… А мне твоя слава нужна. Понимаешь? Только слава, Вот её и продай!

Андрей. Никогда не думал, что человек может так своей гордостью  съедаться ! Нет, шевалье! Отчего же и мне подле Фальконетова монумента не прославится, да царское вознаграждение из рук самой императрицы не принять? Не продам я Вам свою голову, шевалье. У крыльца коляска ждёт. Едете Вы в Контору строений?

Ласкари. Подожди, Андрэ…  Так говоришь, Дарья Дмитриевна под замком сидит?

Андрей. Сидит.

Ласкари. Послушай… А что если я завтра напишу Петру Иванычу, что отказываюсь от своего слова? Ничего, мол, Ваша Дашенька не любит, кроме комедий своих… А мне дома не актёрка нужна, а подруга нежная… Ну, что-нибудь в таком же роде… Если я от Дарьи Дмитриевны откажусь, хоть и люблю её пуще жизни своей, это и в самом деле правда роковая, - продашь мне механику свою?

Андрей думает.

Ласкари. Чего молчишь?

Андрей. Думаю… Если от Дашеньки откажетесь – осрамите её  на весь белый свет. И Петра Иваныча жалко – как бы удар от такого позора не хватил… И всё-таки… Коли откажетесь – продам Вам механику свою.

Ласкари. Всё! Слову моему можешь верить! Где чертежи твои? Хо ть и ноет душа, но откажусь от Дарьи Дмитриевны! Сегодня же слово назад возьму. Вечером к Мелиссино  поеду…

Андрей. Отпишите ему лучше. А то в гневе и пришибить может… А чертежи – вот они…

                            Ласкари хватает чертежи, нетерпеливо разворачивает…

Ласкари. Так… Желоба… В них шары… Сверху ещё желоба,  на них решётка, на ней -  Гром-камень… Господи, до чего же просто…

Андрей. А коли так просто, что ж сами-то не догадались?

Ласкари. Сейчас еду в Контору строений! Надо немедля к делу приступать! Затем – к Бецкому, пусть императрице доложит…

Андрей. Погодите-ка… Дорога по Лахтинскому лесу – не Невская першпектива… Она и повороты делает…  А на поворотах механика другая нужна, та, что на чертежах – не годится… А как поворачивать Камень-Гром, я Вам пока не скажу. Не сдержите слово, обманете – сам к Бецкому  с чертежами пойду…

Ласкари. Ловок, ничего не скажешь… Завтра сюда приходи. Всё ясно будет – сдержал я своё слово или нет. Ты своё сдержи.

Андрей. А я, шевалье, никогда болтуном не был.

 

 Придворный чтец.  Колосс Родосский, днесь смири свой гордый вид!
                И Нильски здания высоких пирамид

                                   Престаньте более считаться чудесами!

                                   Вы смертных бренными содеяны руками…

                                   Нерукотворная здесь росская гора

                                   Вняв гласу Божию из уст Екатерины

                                   Пришла во град Петров чрез  Невские  пучины

                                   И пала под стопы Великого Петра!

 

 

                                      КАБИНЕТ  БЕЦКОГО

                 

 

 

                    Бецкой  звонит, появляется  секретарь.

Секретарь.  Я нужен Вам, Иван Иваныч?

Бецкой. А что, Франц Карлыч,  не  было ли с последней почтой  Альманаха французского?

Секретарь. А как же, Ваше превосходительство, ещё третьего дня привезли… Вы не спрашивали, так я и не беспокоил…

Бецкой. Бог мой, Франц Карлыч,  я устал про то спрашивать… Немедля сюда несите!

                                Секретарь приносит  Альманах.

Бецкой. Есть ли в нём рассказ о перевозке скалы нашей из  Лахты в Петербург?

Секретарь. На видном месте, Ваше превосходительство, я сразу посмотрел…

Бецкой. И прочитали?

Секретарь. Тотчас же, как  только Альманах доставлен был…

Бецкой. И ничего в рассказе сём не изменено?

Секретарь.         Всё точно так, как Вами писано, Иван Иваныч…  Слово  в слово… Да Вы сами поглядите….

Бецкой. Хорошо…   Вот здесь Альманах положите… Нет, пожалуй, сюда лучше… И тотчас же карету за Фальконетом пошлите, пусть сюда едет, не мешкая… И призовите ко мне шевалье де Ласкари…

                           Секретарь выходит. Бецкой довольно прохаживается по кабинету.

Бецкой. Вот и поглядим, мсьё Фальконет, как вытянется Ваша  физиономия, когда Вы изволите прочитать,  кто  и как скалу  под монумент в  Петербург доставил…

                                      Входит Ласкари, кланяется.

 

                                         Бецкой и Ласкари

 

Бецкой. Ну, что, шевалье, принесли мне экстракт последних писем Дидерота к Фальконету?

Ласкари. Он при мне, Иван Иваныч, я взял эти письма у самого Фальконета, он нисколько их не скрывает и даже посылает читать императрице…

Бецкой.  Не теряет надежды вернуть её былое расположение… Напрасно. Он прискучил государыне и слава Богу!

Ласкари. Читать, Иван Иваныч?

Бецкой. Читай.

Ласкари. ( Читает) « У нас теперь здесь много россиян, делающих честь своей нации. Пример их государыни внушил им любовь к искусствам, и они возвращаются в своё отечество, нагруженные собранной у нас добычей.  Как сильно изменились мы!  Мы распродаём наши картины и наши статуи, когда у нас царит мир, а Екатерина их  покупает, когда ведёт войну…»

Бецкой. Что же…  Сие весьма лестно слышать от такого критикана как Дидерот… ( Прикрывает рукой глаза) Я посижу так несколько…

Ласкари. Опять глаза, Иван Иваныч?

Бецкой. Ты об том только никому ни слова! Смотри!  Тотчас по Петербургу сплетни пойдут, что Бецкой совсем к делу  стал  не пригоден…

Ласкари. Вы меня знаете, Иван Иваныч, я не болтлив… Вас одного оставить или тут побыть?

Бецкой. Подле посиди… Если правду сказать, пугают  меня пароксизмы эти… Коли  без глаз останусь,  что тогда при дворе делать?  Чем буду полезен императрице и Отечеству своему?

Ласкари. Бог милостив, Иван Иваныч…  Можно ли пока вопрос задать?

Бецкой. Отчего же нельзя?

Ласкари. Я давно спросить хотел, Ваше высокопревосходительство… Довольны Вы службой моей?

Бецкой. Доволен… Можно сказать, весьма доволен, и государыне о том  говорил…

Ласкари. Не извольте гневаться,  Ваше высокопревосходительство…  Коли Вы так довольны усердием моим…  Государыней обещаны были семь тысяч за машину по перевозке Гром - Камня… Отчего же  не удостоился  я  сей награды?  Огорчительно было и без медали за свои труды остаться и без  жалованья …

Бецкой. Медали? О какой медали ты говоришь?

Ласкари. О той самой медали, которой все участники перевоза камня награждены, о той самой, на которой повелением императрицы выбито « Дерзновению подобно»…

                                             Бецкой молчит.

Ласкари.  Разве не изобрёл я один  сию машину по перевозке Гром - Камня? Разве не я организовал труды эти великие: четыреста человек народу более года работали денно и нощно, каменщики, рубщики, кузнецы…  Весь народ сей надо было организовать, каждому место определить, научить в артели работать… Казармы за неделю построили, кухни полевые развернули…  Разве не я расставлял всех по своим местам, не по моему приказу разве сдвигался с места каждый раз Гром-Камень?! Сама государыня, когда в лютый мороз со всем двором в Конную Лахту пожаловала, мою работу заметила, да добрым словом порадовала…  Сколько народу из Петербурга  наезжало, сколько карет, сколько экипажей разных…  И вельможи и простолюдины – всяк желал посмотреть, как сия великая гора с места сдвигается, и всякий под присягою подтвердить сможет, что  это действие историческое по моей команде происходило… ( Зло тихо) Опять спать изволите, Ваше высокопревосходительство? 

Бецкой. ( Неожиданно бодро)  Отчего же спать? Я вовсе не сплю… Я сижу и думаю, до какой же степени наглость человеческая дойти может? И кто это мне в моём собственном кабинете  мне проповеди читает?  Кто меня, старика, жизни учит?  Ты, друг ситный, совсем забылся, а у нас говорят, « Всяк Еремей про себя разумей»…   Монумент  Петру Великому по  приказу высочайшему я сооружаю,  я!  А Фальконет и ты, тем паче, лишь исполнители воли моей, а через меня – государыни нашей Екатерины Алексеевны… Все в старостах ходить будем, кто перед нами будет шапки снимать?  Какое тебе, наглец, ещё жалованье требуется помимо того офицерского,  что ты имеешь за свои чины, не по заслугам полученные?  У меня в Конторе строений десятки инженеров сидят, умные, образованные,  не тебе чета… Какие математические расчёты по перевозке Гром-Камня произвели, какой макет твоей машины сделали,  чтобы всё наперёд проверить… И никому из них и в голову не пришло дополнительного вознаграждения за труды свои просить… Ты кто таков вообще?  Шевалье де Ласкари?  (Хохочет) Ты что, и вправду веришь, что, если осла назвать лошадью, он лошадью станет?

                                                     Ласкари молчит, еле  сдерживаясь.

Бецкой.   Что надулся-то, подполковник? Любишь смородину – люби и оскомину!  Не мал чин-то?  А я ведь тебе новое назначение принёс, едва у императрицы выпросил…

Ласкари. Назначение? Мне?

Бецкой. Ты нынче не у дел остался, хотя при Фальконете в должности лучшего друга по-прежнему  пребываешь…  Монумент ещё отлить надобно, а это дело нелегче  перевозки Гром-Камня будет, третий год литейщиков ищем…  Мог бы и сам ваятель отлить, не велик господин, так  упёрся – ни в какую!  Говорят, сам  генерал Мелиссино  ему свои услуги по отливке статуи предлагал, так не поверил, видишь ли,  что русский артиллерист литейное дело может знать!  Так вот… Вознамерился я тебя директором Шляхетного корпуса  назначить…

Ласкари. Меня?!

Бецкой. Доволен? То-то! Вот тебе бумага, государыней подписанная, поезжай тотчас на место и приступай к делу не мешкая…

Ласкари. Благодарю, Ваше высокопревосходительство!

                         Ласкари направляется к выходу, Бецкой останавливает его.

Бецкой. Стой! Ты всё понял, шевалье?  Никакой машины по перевозке Гром-Камня ты не изобретал, и вообще…  Всё это – уже история…

Ласкари. Я понял, Ваше высокопревосходительство…( Уходит)

Бецкой ( Один)  То-то… Деньги – железо, платье – тлен, а кожа нам дороже…

                                 Входит секретарь.

Секретарь.     Прибыл мсьё Фальконет, Ваше превосходительство…

Бецкой. Просите…

                     Входит Фальконе.

Фальконе. Мне сказали, что Вы  велели мне срочно приехать, генерал,  и вот я здесь…

Бецкой. Садитесь, мсьё Фальконет… Нет, вот сюда, здесь Вам будет удобнее…( Указывает ему на место, рядом со столом, на котором лежит  Альманах). Послушайте, я узнал давеча  от случайных людей, что  Вы опять, не спросясь моего совета, отвергли и тех литейщиков, что прибыли к нам из Рима…

Фальконе. ( Мрачно) В моём ремесле следует прежде действовать, а потом просить совета… Названные Вами мастера  весьма искусны в чеканке и резном деле, и в контрактах с ними нигде литейное дело не упоминается…

Бецкой. Мне сообщили, что Вы нашли каких-то литейщиков в Париже…

Фальконе. Нашёл. Двоих…  Но одному изобразили русских с рогами, хвостами и копытами, а другому  - людьми непорядочными, без чести и без совести… И я принял решение, Ваше превосходительство… Я отолью статую  сам без всякого вознаграждения…

        Взмахнув рукой,  Фальконе   роняет на пол Альманах, быстро поднимает его.

Бецкой.  О, мсьё, я должен сделать Вам признание… Этот  французский Альманах, что Вы держите в руках…  Он только что доставлен из  Парижа… Кому-то пришло в голову напечатать в нём огромную статью о перевозке  нашей необыкновенной Скалы… Вы знаете, как я строг к проявлению лести и незаслуженной похвалы, и всё-токи мне кажется,  что статья  недурна… Не желаете прочитать?

                         Фальконе, небрежно перелистав страницы, откладывает  Альманах.

Бецкой ( разочарованно) Вы столь нелюбопытны, мой друг?

Фальконе. Отчего же… Просто именно я переводил эту статью на французский язык, прежде, чем Ваше превосходительство отправило её во Францию.

Бецкой. Что такое? О чём Вы говорите?

Фальконе. Ваш секретарь, как известно – немец, а  статью надобно было отправлять на французском языке… Он поручил  сделать перевод человеку случайному, который обратился  за помощью  ко мне… Я не мог отказать  наивному человеку…  Если Вам нечего более мне сообщить, то что до меня – главное я сказал: я принял решение самолично отливать статую, и  надеюсь,  что сие будет тотчас же доложено государыне… Дозволено ли мне будет оставить Вас, генерал? У меня много неотложных дел по строительству литейного дома…

         Кланяется, и, сдерживая смех, уходит…

Бецкой. ( В гневе) Сюда! Франц Карлыч!  Немедля! Уволю! Дураки! Кругом дураки! Своих дураков было мало, из Европы  пригласили! Увольняю!

                                   

 

 

                                                        ФАЛЬКОНЕ  И  ЕКАТЕРИНА

 

Фальконе.  Ваше  величество…  Ваятели   обыкновенно не отливают своих статуй,  только потому, что смотрят на отливку как на занятие, несовместимое с изучением своего  искусства…  Тем не менее,  я  ещё два месяца назад сообщил господину Бецкому,  что предлагаю отлить статую сам без всякого вознаграждения. Он отвечал мне через две недели письмом  четырьмя словами двусмысленными, неудовлетворительными,   в них чувствовалось непонимание трудностей, связанных  с этим для меня необычным делом…  Я более не желаю напрашиваться на дело, которое в мои обязанности не входит, и отписал Бецкому, что отказываюсь отливать статую…

Екатерина. ( Зевая) О, Господи… « Не прав медведь, что корову съел, не права и корова, что в лес забрела…» Скажите мне словесно, отчего Вы теперь не хотите отливать статую? В письме вашем к господину Бецкому нет никаких основательных доводов… Неужели Вам будет весело смотреть, как другой испортит труд Ваш?

                                                  Входит Ласкари.

Екатерина. Я согласилась принять Вас, шевалье, но у меня сегодня много людей назначено…  У Вас дела, касаемые Шляхетного корпуса?

Ласкари. Нет, Ваше величество… У меня дела  касаемые лично до моей персоны…

Екатерина. Вот как… Генерал Бецкой предупреждал меня, что Вы не по-русски наглы, но я не  придала тому значения, а напрасно…

Ласкари. Выслушайте меня, Ваше величество!.. На коленях прошу Вас!

Екатерина. Так уж и на коленях! Сего вовсе и не требуется. Говорите быстро, шевалье, что за нужда у Вас?

Ласкари. Ваше величество, у Вас нет причины быть недовольной мною. Я столько лет был приставлен как генералу Бецкому, так и к Фальконету, и старательно исполнял должность и роль свою…

Екатерина.  Да, да… Всюду вхож, как медный грош!  Сие мне известно… Фальконет  об Вас хлопочет, как  о собственном сыне…

Ласкари. Я сам изобрёл машину по перевозке Гром-Камня, сам организовал и проделал сию гигантскую работу…

Екатерина. Это я тоже знаю, да не шибко верю…  Что дальше?

Ласкари. Я не получил за сей труд ни копейки… Я не получил  назначенного Вами вознаграждения в семь тысяч… Мне даже не дали памятной медали…

Екатерина. Велика потеря – медаль! Да на что русская медаль иностранцу?! Мне гораздо важнее, что в Шляхетном корпусе  офицеры ненавидят Вас, как лягушку, что Ваше распутство и взяточничество известно ныне всему Петербургу…

Ласкари. В государстве Российском оболгать иностранца ничего не стоит…

Екатерина. Побойтесь Бога, шевалье!  Скольких русских оболгали Вы?  В одном Вы, однако, правы:  нигде, как  в России нет таких мастеров  подмечать слабости или недостатки иностранца. Можете быть уверены, что Вам ничего у нас  не спустят и не простят… Ближе к делу, шевалье…

Ласкари. Мне нужно вознаграждение  за труды, вознаграждение за машину, прежде обещанное Вашим величеством и памятная медаль « Дерзновению подобно»… Такова моя цена за труды на благо России положенные…

Екатерина. Всего – то? Цена-то у тебя своя, а весы государевы… А не много ли будет для беглого грека, приставленного к Фальконету  « засланным казачком»?

Ласкари. А коли считает Ваше величество, что мне того много будет, то у меня весьма важный аргумент есть…

Екатерина.  Весьма сие любопытно: каков аргумент –то?     

Ласкари. Есть у меня в кармане экстрактец один… Из самого  «Чёрного кабинета»…

Екатерина. А кто же тебя туда допустил? Неужто Бецкой оплошал?  « Голова, как у вола, а всё, вишь, мала»…  Совсем  тесной стала голова  у старика – государственные тайны прощелыгам доверять стал…

Ласкари. Не в  том суть, Ваше величество, что генерал меня в « Чёрный кабинет» допустил, а в  тех сведениях,  что в сём экстракте находятся… (Достаёт бумаги, держит перед собой)

Екатерина. Так что за сведения, коими ты меня пугаешь столько времени? Говори сей же час!

Ласкари. А сведения те тайны рождения самодержицы Российской касаемые…

           Екатерина  неожиданно ловко вырывает  у него бумаги, быстро просматривает их)

Екатерина ( С облегчением) Ах, вот ты о  чём, пустобрёх…  Так значит Бецкой –  родитель мой… ( Смеётся) Ты что, шевалье, этим меня испугать хотел?  Коли хочешь знать,  слух этот мне большую пользу принёс… А если я сама бумаги эти в  «Чёрный кабинет» направила, а ты мне помог – по Петербургу сплетню разнёс?  Ишь, глаза вытаращил…  Дурак ты дурак…    Как мы   в России говорим,  « Спереди дурак, да и сзади так»… Коли я – дочь Бецкого,  а он по батюшке русский, так, выходит, и я, хоть на четверть, но русская… А мне, чтобы к своему народу поближе быть, только того и надобно! ( Понизив голос) А теперь слушай меня внимательно. Ты, видать, из тех людей, с кем честь и совесть никогда не встречались… Даю тебе месяц сроку.  Должность свою в Шляхетном корпусе сдай,  не медля, – ты туда по моей ошибке попал… И, чтобы духу твоего в России не было! За что,  Господь,  ты  прогневался на меня, что посылаешь  на  землю нашу, то шута всесветного  обманщика  Кали остро, то сего  прощелыгу, что сейчас предо мной?! Ишь ты! Государыню Российскую шантажировать надумал! Пошёл вон! Вон!

 

 

 

Фальконе. Господин Ласкари прекратил службу свою в кадетском корпусе. Это до меня не касается, и я в это не вмешиваюсь.  Только если Ваше величество позволите, желаете, прикажете, чтобы он продолжал помогать мне, особенно при отливке, где его деятельность была бы ещё полезнее, если он получит приличное чину и обязанностям жалование, то он останется и будет продолжать службу с тем искренним усердием, которые я всегда признавал в нём…

Екатерина. Ласкари просит отставки и хочет ехать на воды, так что не знаю, как это совместимо с желанием оставаться при Вашей работе…

 

 

                            ПОРТРЕТОЛИТЕЙНЫЙ  ДОМ

                           Выставка Большой модели

 

 Через сцену проходят зрители, за ними взволнованный Фальконе. С разных сторон выходят Ласкари и Андрей

 

Ласкари. Ты опять здесь, Андрэ? Никак налюбоваться не можешь?

Андрей. Удивительно…  Говорят, ничего подобного в мире нет…

Ласкари. Говорят… Коль модель сия матушке понравится – отливка монумента впереди…

Андрей. И Вы, как всегда, самый первый участник будете?

Ласкари. И что Вы, русские, за люди? Одни колкости на уме… Разве мало я сделал для  успеха  дела Фальконетова?

Андрей. Про то спорить не буду: не всякий с такой уймой дел справится…  Весь Петербург бурлит… Только и разговору про Большую модель и про перевозку Гром-Камня…

Ласкари. Теперь Гром –Камень к лесной пристани доставлен, моё дело сделано… И вместо благодарности  - в опалу попал. Даже у Бецкого. Один Фальконет меня по-прежнему любит. Нет, Андрэ, не ко двору я  в России Вашей, нечего мне больше в Петербурге делать. Поеду искать славы на других полях сражений.

Андрей. Не падайте духом, шевалье… Насчёт славы – Вы счастливый человек, она сама Вас ищет…

Ласкари. Опять ухмыляешься? Наше соглашение с тобой – полюбовное, я своё слово сдержал, от Дарьи Дмитриевны отказался…  А что императрица обещанных денег не заплатила, так то – не моя вина…

Андрей. Бог с Вами, шевалье… Дашеньке не намного лучше сделалось после Вашего отказа, да всё радостно, что не уморили Вы её, как прежних своих жён…

Ласкари. И ты эти сплетни  петербургские повторяешь? Да я Дарью Дмитриевну пуще жизни своей любил и впредь до самой смерти любить буду… Коли захотела бы со мной в Париж уехать…

Андрей. Забудьте… Никуда Дашенька   с Вами не поедет, хотя и дома ей не сладко. Дядюшка  скоро год как под замком  держит, на куртаги не вывозит, в комедиях и балетах представлять не разрешает Скучно ей – страсть!

Появляется Мелиссино.

Мелиссино. Не видал ли братца моего, Андрей?

Андрей. Иван Иваныча?

Мелиссино. Его, его… Давеча всем Синодом собирались быть… Он, как обер прокурор во главе…

Андрей. Не было пока… Увижу, скажу, что Вы искали…

Мелиссино. Сделай милость… Надо нам семейный совет произвести, решить, что  с Дарьей Дмитриевной делать… Как бы совсем ума не лишилась с театром вашим. Упёрлась – пойду в актёрки – и всё тут… А это ещё кто тут? Неужто ты, шевалье?Не надо и беса, коли ты здеся…  И не боишься на глаза мои показываться, мерзавец?!   ( Хватает его шиворот) С этого лица надо чешую поскрести!

Ласкари.   Послушайте, генерал…

Мелиссино. Я-то генералом  стал за  раны свои, в боях полученные…А вот ты за что подполковник – никому в России не ведомо!

Ласкари. Я прошу Вас…

Мелиссино. А что? Драться со мной будешь?

Ласкари. Может и буду!

Мелиссино. Ты? Со мной?! Боевым офицером?  Ха!  Не грози попу церковью! Ты… Взяточник! Казнокрад! Распутник!

                  Вцепляется в Ласкари, тот с трудом вырывается.

Ласкари. Я взяточник?  Я казнокрад? А кто у меня из Лахты по полсотни солдат забирал на строительство дачи своей на Каменном острове? Кто?!.  Господи ведь убьёт! Ей Богу, убьёт!

Убегает, Мелиссино за ним. Андрей смеётся. Появляется Фальконе.

Фальконе. Ты смеёшься, Андрэ?  А я плакать готов…

Андрей. Полноте, профессор Фальконет… От чего же плакать?

Фальконе. Четвёртый день Большая модель выставляется… Главное дело моей жизни… Толпы народу проходят – никто слова не говорит… Словно меня и нет рядом…

Андрей. Так может оно и хорошо?  Этот бузотёр Яковлев столько вчера глупостей наговорил, что молчал бы лучше…

Фальконе. Сегодня сюда императрица пожаловать хотела… Своими глазами оценить…

Мимо Большой модели проходят  горожане.

-        Я, матушка, сколько раз говорил тебе, нельзя с утра столько жирного кушать! От того так громко и бурлит в животе, что жирного много с утра ешь…

-        А  граф Куракин -то,  гляди, мой друг, цугом сюда прикатил… И как он теперь с князем Репниным, да с Бибиковыми разъезжаться будет? Вот посмеёмся-то!

-        А знаешь ли, душенька, указ  государыни вышел, чтобы причёски в театр делать не выше двух вершков всего, дабы сцену сзади сидящим не застиласть…

-        Да неужто? Это ведь и не по моде совсем!

         Пока проходят зрители, Фальконе мечется между ними, пытаясь услышать хоть какой-нибудь отзыв о своей работе.  Появляется Фон-Визин. Фальконе бросается к нему.

Фальконе. Денис Иваныч! Дорогой! Да что же это? Зачем эти люди пришли сюда? Они смотрят на мою Большую модель и говорят о погоде!

Фон-Визин. Успокойтесь, мсьё Фальконет…  Где Господь пшеницу сеет, там чёрт плевелы…  Встреча художника с публикой  никогда без синяков и шишек  не обходится… Вы представить не можете, какие я муки претерпел со сво ей комедией! Иной хвалит, другой молчит, зато хулителей – пруд пруди… Вам давно уж успокоиться пора… Давайте-ка просто по зале погуляем.

                                             Берёт его под руку, уводит.

             С обеих сторон сцены навстречу друг другу выбегают Ласкари и Дашенька. Сталкиваются.

Ласкари  Пардон!                                                          

Дашенька. Ой, пардон!  Это Вы, шевалье?

Ласкари. Вы? Здесь?!

Дашенька. Как видите… Вы дядюшку моего не встречали случаем?

Ласкари. А как же! Имел удовольствие… Он меня сейчас на Большой   Морской ловит… А на прошлой неделе  по всей Фонтанке за мной гонялся. Коли поймал бы – точно прибить бы изволил…

Дашенька. Я должна потихоньку поблагодарить Вас, что отступились от меня…И как это Вы решились? Совести послушались?

Ласкари. Оставьте, Дарья Дмитриевна ! Дамские это понятия – совесть! Ваш друг Фон-Визин уговорил, да Андрэ ему подпевал… Благодарность-то Ваша немного стоит: год с лишком от Вашего дядюшки по Петербургу бегаю… Вас-то сюда на каких парусах занесло? В  столице только и разговоров, что генерал Мелиссино родную племянницу под замком держит…

Дашенька. Я нынче сбежала…

Ласкари. Послушайте, Дарья Дмитриевна…  Дело я своё закончил, Фальконету сколько сумел, помог…

Дашенька. Это правда.   Мне тётушка говорила,  Вы очень талантливую машину для перевозки Гром-Камня изобрели…Работы ловко организовали, да и вообще много полезного для России сделали…

Ласкари. Простите великодушно, только если правду Вам сказать, то я не для России старался, а для себя более, и быть может, для Вас, чтобы Вы меня поменьше презирали, да плутом и мошенником не считали…

Дашенька. Достоинства Ваши я признаю, а уж кем я Вас считаю – это моё дело! Продолжайте, Вы что-то сказать хотели?

Ласкари. Сказать я вот что хотел: вскоре я покину страну Вашу. А Вы, я чай, тоже под замком у дядюшки насиделись, … Думаю, было время  о моём предложении подумать…

Дашенька. Каком это предложении?

Ласкари. Забыли? Едемте со мной во Францию, сударыня! Там женщины живут свободно, ни перед кем отчёта не держат… Коли замуж за меня не захотели, так  и без венчания обойтись можно. Будете в театре служить, коль захотите, я препятствовать не буду… И нужды ни в чём не будет – слово дворянина!  Денег у меня много…

                  Дашенька  хватает из ящика подле монумента кусок мягкой глины и швыряет его в Ласкари, но тут же пугается.

Дашенька. Ой, простите меня, шевалье!

Ласкари. ( Счищая с себя глину) Что за страна!  Какое варварство!

Дашенька.( Давясь от смеха) Я не хотела…

Ласкари.  Что за люди! Дядюшка за мной  по Петербургу  гоняется, а племянница швыряет глину в лицо!  ( Уходит)

                            Появляется Фон-Визин.

Фон – Визин. Кабы лиса не подоспела, то  овца  бы волка съела… Дарья Дмитриевна! Дашенька! Как я рад!

Дашенька. Денис Иваныч! Год не видались! Я так скучала!

Фон- Визин. Кабы вы знали, как мне сие слышать приятно! Как Вы здесь?

Дашенька. Я  убежала… Мне непременно надобно императрицу увидеть, а тётушка говорила, что она нынче здесь будет…

Фон –Визин. Дашенька, я у Петра Иваныча сколько раз просил разрешения свидеться с Вами, да он упёрся, с места не сдвинуть…  Мне так много сказать Вам надобно

Дашенька ( В испуге) Императрица! Сюда идёт императрица!( Прячется)                                   

                         Появляется императрица и Фальконе. Фон-Визин кланяется.

Екатерина.  А, Денис Иваныч, и ты здесь! Вот и славно… Слово литератора немало важно будет… Тесным кругом лучше всего об искусстве рассуждать…Свиту я свою на Невском берегу оставила. Свежий ветер для мозгов большую пользу оказывает. Здесь моим фрейлинам в фижмах не разойтись, а мне  монумент внимательно осмотреть  надобно…

Фальконе. ( Продолжая разговор) Я бы и внимания не обратил на этого Яковлева, Ваше величество… Да ведь он такой вздор говорил… Словно пятьсот дворян жалобу пишут на Ваше имя,  так возмущены монументом моим.

Екатерина. Яковлев этот- человек  до того презренный, что недавно был со службы выключен…

Фальконе. Это ещё не всё, Ваше величество…Прокурор Синода был очень возмущён, что статуя вдвое больше ростом, чем был сам император. Прокурор был весьма недоволен, что я с ним не посоветовался и не позаимствовался его познаниями в  искусстве…

Екатерина. Глупцы на свете ещё не скоро выродятся, и от того попадаются на каждом шагу. Смеяться над глупцами и идти своей дорогой – вот моё правило…

                              Выбегает Дашенька и бросается в ноги императрице.

Екатерина. ( Морщась) Это ещё что такое? Кто позволил?!

                                                        Все молчат.

Екатерина. Встань, девушка, встань! Не гоже барышне  по грязному полу елозить!!

Дашенька. Не смею, Ваше величество…

Екатерина. Подними-ка её, Денис Иваныч… Чего остолбенел?

                                  Фон-Визин помогает Дашеньке подняться.

Екатерина. Ну-ка, взгляни на меня… Я тебя знаю – ты Петра Иваныча Мелиссино племянница… Что-то  в голове у меня вертится… Это не про тебя ли шум по городу идёт, что ты в актёрки податься решила?

Дашенька. Про меня, Ваше величество… О том и прошение моё… ( Протягивает императрице бумагу).

Екатерина  А знаешь ли, сударыня, что  я запретила народу своими руками мне прошения подавать?

Дашенька. Знаю, Ваше величество…

Екатерина. На то у меня канцелярия имеется…  А знаешь ли о том, что я велела жестоко наказывать того, кто посмеет нарушить сей запрет? Вот Денис Иваныч собственноручно сей указ переписывал, когда ещё у Елагина служил… Как там, Денис Иваныч? «… челобитчики будут наказаны…» … Продолжай-ка, запамятовала я…

Фон-Визин. «… Наказаны будут кнутом и прямо сошлются в вечную работу в Нерчинск»…

Дашенька. Знаю, Ваше величество…

Екатерина. Ну, матушка, заладила – «знаю да знаю»… Забери-ка бумажку свою, да объясни в несколько слов, чего тебе от меня надобно?

Дашенька. Ваше величество… Я театр больше жизни люблю… И прошу Вашего позволения в придворный театр поступить…

Екатерина. Да ты в уме ли, девица? Дворянке – в театр? На казённое жалование?

                                              Дашенька плачет.

Екатерина. Перестань-ка реветь! Ещё в обморок упадёшь! Я сама в обморок не падаю и слёз даром не лью и другим того делать не разрешаю…  А Петра Иваныча я понимаю… Говорят, он тебя под замок закрыл… Я бы амбарный повесила, да потяжелее… Поди-ка сюда, Денис Иваныч… Ты ведь с этой девицей давно знаком?

Фон-Визин. С детства, Ваше величество…

Екатерина. А что скажешь про умение её на сцене представлять?

Фон-Визин. Талант поразительный, Ваше величество…   Коли будет на придворной сцене представлять, много славы Русскому театру принесёт…

Екатерина. Ишь ты –хватил, батюшка…  Прям-таки –славы…  Впрочем,  может и так…  Я тебя, Дарья Дмитриевна, хорошо помню по  представлениям пиес моих на сцене Эрмитажа нашего…  Ты мне нравилась всегда,  врать не буду… Да только не резон это – благородной девушке на жалованье в придворный театр идти…

Дашенька. ( Пытаясь опять опуститься на колени) Дозвольте, Ваше величество!

Екатерина. Держи её, Денис Иваныч,  а то она себе все коленки отобьёт…  Ты, я смотрю, девушка смелая. Да настырная… А я устала нынче… Вот и развлеки государыню свою.( Садится) Спой-ка нам что-нибудь, или станцуй…

Дашенька. Как… Прямо здесь?

Екатерина. А почему бы и не здесь? Ты ведь актёркой хочешь стать,  потому в любом месте и в любое время представлять должна уметь… А здесь чем хуже, чем в балагане на Качелях?

Дашенька. Что Вы услышать желаете, Ваше величество?

Екатерина. Да пожалуй, весёлое что-нибудь… Погода нынче вона какая дурная…

Дашенька. Только… Здесь нет музыкантов, Ваше величество…

Екатерина. Нашла об чём горевать! Для меня музыка, что есть, что нет – всё одно… Я из музыки различаю только лай своих девяти собак –  каждую по голосу признаю… Начинай, что ли…

                          Дашенька поёт и танцует.                                      

Екатерина. ( Довольно) Ну,  представлением твоим я весьма довольна. Видать, любовь твоя к театру и впрямь нешуточная, коли ради неё и  каторги не испугалась и унижение стерпеть готова… Это я в тебе уважаю… Как  из-под замка сбежать сумела?

Дашенька. Я мальчиком дворовым переоделась,  да из окна выпрыгнула…

Екатерина. И тут, значит, без представления не обошлось… Хорошо, девушка, будь по-твоему. Будешь ты в театрах наших служить! Только не в Петербурге, а в Москве, чтобы дядюшку твоего меньше позорить. Жалованье я тебе сама определю, немалое будет жалованье – не след дворянке голодать. И платье театральное тоже за мой счёт будет…  А замуж выйдешь за достойного дворянина, то и наследство своё получишь… Ну, а коли не получится актёрки из тебя или какой грех случится, не дай Бог, - мы тебя тотчас домой вернём…

Дашенька. Ваше величество! Благодарю Вас, Ваше величество!

Екатерина. Не вздумай опять на пол грохнуться! Ещё Пётр Великий не разрешал подданным своим в грязь шлёпаться,  после него много воды утекло, а рабская привычка сия в нашем народе крепко засела… Ступай домой, пока дядюшка не хватился тебя, и жди моих распоряжений…

Дашенька. А дядюшка?..

Екатерина С Петром Иванычем я сама разберусь. Ему нынче назад в армию пора. Турки об нём, я чай, совсем заскучали… Ступай! Проводи-ка её, Денис Иваныч, а то она  от радости, неровён час, под карету угодит…

                               Молодые люди целуют руку императрице, уходят.

Екатерина. (Фальконе) Как Вам понравился сей спектакль, профессор Фальконет? Очень Вы бедную девушку жалели?

Фальконе. Жалел, Ваше величество…

Екатерина. Есть у меня такой грех – не могу видеть голого энтузиазма, чтобы не полить его холодной водой… Есть ли у Вас ко мне ещё дела, Ваше высокоблагородие?

                     Большой моделью я довольна. Думайте теперь об организации литейного производства. Поручаю Вас целиком Конторе строений. Прощайте!

                                  Идёт к выходу, Фальконе сопровождает её. Появляется Ласкари.

Ласкари. Вот она, вот она – русская императрица! Месяца, недели не может обойтись без иностранцев,  а как воспользуется их талантами, так и выгонит прочь… Но моя песенка не спета ещё, Ваше величество! Где, где они? ( Выносит чертежи из-за кулис) Вот эти чертежи… Это моя механика! Только моя… Никто не посмеет сказать, что кто-то другой придумал машину по перевозке камня! Я напишу книгу об этом… Я назову её… Я назову её» Трактат о Камне» Я напечатаю там эти чертежи! Вся Европа признает мой талант, Ваше величество, и Вам будет стыдно, что Вы изгнали меня из своей страны… Вперёд!

                         Снова  проходят посетители выставки.

-        Знаешь ли, друг мой,  как взгляну на монумент сей, так и сразу вижу, что содержание величины головы в рассуждении ног неправильно…

-        •        А пальцы простёртой руки весьма расширены, душа моя…

-        •        Ты думаешь, душенька, пальцы должны быть совокуплены вместе?  Ни за что я не соглашусь с тобою – такая рука ничего бы не выражала и ничего бы не значила…

-        А платье императора, сударь,  непременно должно быть более в складках! Иначе всякий зритель его за простую рубаху принять сможет…

 

 

                  Екатерина,   Потёмкин и Мелиссино с бокалами в руках.

 

Екатерина. Итак, дорогие мои генералы, мир с турками подписан. Гора с плеч. Скажите мне: кто в Европе верил, что нас ждёт победа? Когда фельдмаршал Румянцев имел счастие заключить мирный договор, у него было тридцать тысяч войска против  турецкой армии   более, чем в сто тысяч человек! Я за все Ваши боевые  подвиги признательна  вам, мои генералы. Виват, виват! ( Пьёт вино, за ней Потёмкин и Мелиссино). А теперь кушайте, кушайте, господа…

 

Фальконе. Вашему императорскому величеству известно, что я сделался литейщиком статуи Петра Великого, устав от сношений с глупыми людьми. Я делаю своё дело один по своему усмотрению, со своими рабочими. И не смотря на обидное презрение, которое генерал Бецкой упорно выказывает мне и моим людям, несмотря на то, что он старается выставить себя руководителем операции, в которой он ничего не смыслит, не смотря на всё это я исполню свои обязанности…

 

                Екатерина и Потёмкин. Она испуганна, возбуждена.

 

Потёмкин. Пора ехать, матушка. Мы опаздываем в Сенат.

Екатерина. Там надобно что-то говорить, папа, а я не знаю что… За что прогневался ты на меня, Господи? Сначала война с турками, затем чума, московский бунт, а теперь пугачёвщина…

Потёмкин. Успокойся, матушка, да в зеркало глянь – ты сама на себя не похожа… Не доле, как вчера, совет среди своих держали… Тебе при всех сказано было, что  делать надобно…   Вот и делай.

Екатерина.  Коли тех советов слушать,  тогда точно без виселиц не обойтись… Я не люблю виселиц, папа, ты знаешь… Европа тут же отодвинет нас к временам Ивана  Васильевича!

Потёмкин. Я, государыня, Вам Вашу пользу указываю, а Вы делайте, как знаете…

 

Фальконе.  Несмотря на всё делаемое для ухудшения моего положения, я чужд горечи или нетерпения. Даже деятельность мою не удалось умерить, и я занимаюсь рискованною работой отливки, словно меня в этом поощряют… Огонь пылает в печи с двадцатого числа прошлого месяца и недели через две бронза должна будет вылиться… Во мне много, очень много недостатков, но могу сказать, что за всю мою жизнь не было такой минуты, когда  мне была бы так нужна каждая частица рассудка, что мне дана!

 

                          Екатерина, Потёмкин и Мелиссино играют в карты.

 

Екатерина. Как холодно нынче в Царском… Пора в Петербург перебираться… Как считаешь, Григорий Александрович?

Потёмкин. Да рано ещё, успеется…  Гляди-ка, матушка, а Пётр Иваныч опять выиграл!

Екатерина. Везет же тебе, генерал! Григорий Александрович, сделай милость, принеси-ка мне табакерку из кабинета…

Потёмкин. Ту, что с ликом Петра Великого?

Екатерина. Ту самую… А ты, Пётр Иваныч, расскажи-ка мне пока, что опальная племянница твоя? Видишь ли ты её? А знаешь ли, ведь я ей жалованье противу прежнего, и без того немалого, в два раза подняла?

Мелиссино. Что жалованье Ваше величество Дарье Дмитриевне повысили – на то Ваша монаршая воля… А я её делами не интересуюсь. Жена моя в Москву к ней каждый месяц мотается – я в то не вмешиваюсь. А сам – нет. До сих пор обиду простить не могу – грешен…

Екатерина. Грешен – вот уж точно! Но я тебя с твоей племянницей непременно помирю… Тебе, небось, Фон-Визин хвалился, что новую комедию написал… Говорят, смешнее прежней будет… Он нынче  у Дмитревского на театре её сам ставить будет… Вот мы Дашеньку твою  для участия  в сей комедии и выпишем  из Москвы. А там дальше - моя забота.

Потёмкин. ( Протягивая табакерку) Та ли , матушка?

Екатерина. Та самая… Я табакерку эту всегда на своём рабочем столе держу, всё с Петром Великим советуюсь: как бы он на моём месте поступил, какое бы решение принял…

Потёмкин. Ох лукавишь, матушка…  Не Пётр Великий Екатерину Великую сотворил, а как раз всё наоборот было…  Пётр Алексеевич и в уме не держал, что он Великий реформатор…  Цари на Руси испокон веку чудили, ну, и он куролесить любил, поболе других шуму создавал, да и только…  Знаешь ли, что он говорил? «Нам заграница нужна лет этак на сто, а потом мы повернёмся к ней задницей»… Что и сделала дочь Петрова, намного раньше, чем батюшка помышлял…  У нас в России одна Великая государыня, та что сейчас перед нами сидит. Была одна, есть и будет на долгие лета…

Екатерина. (Польщено) Ты эти вольные речи, папа , при себе держи…  Не ровён час, кто из фрейлейн услышит да по Петербургу разнесёт… Да у тебя нынче новый камзол, я погляжу… До чего же хорош… Гляди ж, пуговицы бриллиантовые так и сверкают! А это ещё что такое? ( Вытаскивает из его кармана морковку, из другого ещё две) Ну, не стыдно ли, папа?!

Потёмкин. Не гневись, матушка, сызмальства без морковки во рту дня не могу прожить…

Екатерина. Садись, садись…. Продолжим игру. А ты, Пётр Иваныч, наши порядки знаешь: коли нас обыграл, получай законный выигрыш… Вот тебе шкатулочка с бриллиантами, а к ней ложечка золотая… Отсыпай, отсыпай… Почём нынче карат, Григорий Александрович?

Потёмкин. Да сто рублей, матушка…

            Продолжают игру.

 

Фальконе. Ваше императорское величество… Успех отливки  вы моей мастерской положителен, но в городе столько языков, столько толкований… Мои работники, думая сделать лучше, развели страшное пламя и верхняя часть формы сгорела… Тяжёлая бронза, надломив одну из сторон, вылилась, подпалив несколько деревяшек, которые тут же потушили… Все разбежались, думая, что от этого несчастья всё загорится. Результат всего этого таков, что, быть может, не бывало лучшей отливки… Голова всадника по плечи и голова лошади не удались, но это легко исправить. Я уверяю Вас, Ваше императорское величество, что я буду продолжать свою отливку… Но вот дело важное, о котором не могу умолчать… Печью заведовал артиллерийский литейщик Хайлов, подчинённый генерала Мелиссино… Этот храбрый человек, видя, что все бегут, остался, с опасностью для жизни продолжал работу, заставляя бронзу течь из печи в форму до последней капли… С ним возле печи остался приятель его Андрей, театральный механик, воспитанник Петра Иваныча Мелиссино. Он пришёл посмотреть на плавку, а когда форма расплавилась, стал помогать Хайлову…Но, должно быть, с непривычки  наглотался дыма и часа через три умер, вынесенный мною из мастерской ( плачет).

Фон-Визин. Вы в том не виноваты, мсьё Фальконет…

Фальконе. Я уезжаю, Денис Иваныч…  Очень скоро… Хорошо, что вы успели вернуться из Парижа, попрощаемся по-родственному…

Фон-Визин Успеем проститься… До первого представления  моего «Недоросля» я Вас из России не отпущу… А пока что… Знаете ли… Я ведь Вам подарок из Парижа привёз…

Фальконе. Мне? Подарок?

Фон-Визин. Вот книжицу эту…

Фальконе.( Читает) Граф Мартин Карбури… Бог мой! Ведь это наш шевалье! «Трактат о камне»… Неужто перевозку Гром-Камня описал? (Листает) «Я нашёл»… «Я  придумал»… «Я перевёз»…  И почти что « я изваял»…Оказывается, не быть монументу, если бы не советы его… Впрочем, всё это уже не имеет никакого значения…

 

                                         Потёмкин и Екатерина.

 

Потёмкин. Ты просила напомнить, матушка: пора смотреть статую Фальконетову…

Екатерина. Это верно… Назначь, друг мой, на следующую среду…

Потёмкин. Говорят, Фальконет нынче уезжает…

Екатерина. Что за беда! Без него поглядим… И куда он едет?

Потёмкин. Говорят, в Голландию… Там его давно ждут…

Екатерина. Ну, и слава Богу! Я от него устала несколько…Двенадцать лет всё плачет да жалуется, или за кого-нибудь просит: то берейтору   жалованье надо повысить,  то вдруг за художника Лосенко хлопотать начинает… Можно подумать, что за русского человека в России и заступиться некому, кроме как французу Фальконету… Пусть едет, куда хочет. Скучно мне даже думать о нём…  А коли вспомнила, так скажи-ка мне – что там художник Лосенко? Его « Владимир с Рогнедою» много шуму в Европе сделали…

Потёмкин. Так помер Лосенко, матушка…  Месяца нет, как помер…  Совсем нищим сделался, говорят…

 

Фальконе. Благодаря Вашему императорскому  величеству то, что касается меня лично, окончено. Среди всего, что заставляли меня претерпеть, я работал как художник, который ставит достоинства порученной ему работы выше человеческих фантазий… Говорят, что генерал Бецкой желает статую перелить Если это действительно так, то на моей совести лежит обязанность предупредить, что подобное обращение с ней было бы крайней неосторожностью… Я не считал себя вправе уехать, не сказав Вам истину о предмете, которого Вы так и не увидели…

 

 

 

                                                  Потёмкин, Фон-Визин и дьячок.

 

Потёмкин. Здравствуй, Денис Иваныч, рад тебя видеть.  Садись вот тут рядом, давай кофейку попьём.

Фон-Визин. Благодарю, Ваша светлость. Кофею рад бы испить, да не могу, голова с него болит…

Потёмкин. Мне государыня поведала о пароксизмах твоих. Погляди- ка на меня, я хоть и старее тебя годами, а жизнь веду, куда более шумную, в войсках сижу по полгода, ночами не сплю, а полведра пива зараз выпиваю. В парной могу сутки просидеть, женщин люблю – на всё силушки хватает…  Отчего же ты такой хилый? От того, видать, что всё пьесы пишешь…

Фон-Визин.  Точно так, Ваша светлость… Лекарь мой мне предписал не токмо пива не пить, но и пиес не писать, ибо все медики утверждают, что литераторы более всех должны апоплексии опасаться. Бедная жизнь, тяжкая работа и скоропостижная  смерть – вот чем пиит от всех прочих тварей отличается.

Потёмкин. Ну,  ну…  Поживёшь ещё… Я вот пока кофий  пью,  ты мне вот что скажи… Ты мой роговой оркестр слышал?

Фон-Визин. Слышал, и не раз…

Потёмкин. Я давеча решил настоящий оркестр собрать… Из разных что ни на есть инструментов… Очень я  люблю слушать, как оркестр играет… А  капельмейстером хочу пригласить из Австрии… Ну, как его…  Про которого   сейчас много говорить начали… Который у  епископа зальцбургского капельмейстером служил…

Фон-Визин. Кавалера Моцарта, что ли?

Потёмкин. Его…  Музыка - то у него хорошая, только сомневаюсь, справится  ли с оркестром… Как думаешь?

Фон-Визин. Этого я знать не могу, но у людей сведущих справиться можно…

Потёмкин. Вот и разузнай, что он за птица… Я тогда человека в Австрию пошлю для переговоров… Ну, вот… Кофий выпит… А теперь  и к делу… Принёс пиесу свою?

Фон-Визин. Принёс, Ваша светлость…

Потёмкин. Ну, коли принёс, так и читай… Государыня велела мне твою комедию выслушать, да своё слово ей честно сказать. Как я ей про пиесу доложу, такова и её судьба будет. Матушка нынче к театру совсем охладела, всё каменьями да гравюрами занимается. Сашенька Ланской шибко их любит… Садись-ка поудобней, да читай своего «Недоросля».

Фон-Визин. Мне везде удобно, Ваша светлость. Только прежде, чем я читать начну, не могу ли я Вас просить принять  человека одного?

Потёмкин. Какого это человека?

Фон-Визин. Что за человек – не ведаю, только, говорят, он в Вашей приёмной с раннего утра дожидается. Умаялся весь, с дороги видно… Дьячок какой-то…

Потёмкин. Велик труд! Примем твоего дьячка. Я добрый нынче… ( Звонит)

               Вбегает дьячок, бросается ему в ноги.

Потёмкин. Ты как посмел?!  Кто таков?

Дьячок. Смилуйся, Ваша светлость! Гришенька,  ненаглядный мой!

Потёмкин. Пусти, дурак!

Дьячок. Не вели казнить, вели слово молвить…

Потёмкин. Совсем спятил! Я тебе кто – царь Иван Васильевич?

Дьячок. Ой, прости, Гришенька, сокол ясный… С перепугу все слова забыл, кои тебе сказать хотел…

Потёмкин. Какой я тебе Гришенька? Ну, Денис Иваныч, сосватал ты мне гостя…

Дьячок. Не признаёшь ты меня, Гришенька? Вспомни-ка, князюшка, свою родимую сторонушку, село своё милое… Может, и меня тогда вспомнишь, дьячка церковного, что тебя  мальца крохотного грамоте учил…

Потёмкин. А ну, глянь-ка на  меня! Быть того не может! Да как же тебя звали-то? Тимофей! Тимофей Краснопевцев! Так знай же, Денис Иваныч,  сие первый мой учитель, коего по сю пору с благодарностию вспоминаю… Единственный в нашем селе грамоте разумел, и меня, мальца, выучил…  Лет этак в десять я мог уж и подпись свою в конце бумаги изобразить… Встань с колен, старик, да садись рядом со мной… Рассказывай, зачем пришёл?

Дьячок. Да вот, батюшка, пятьдесят лет без малого Господу Богу служил… Помнишь, быть может, какой у меня бас был? В соседней деревне  слышно было, когда я на клиросе стоял не зря  фамилию Краснопевцева дали…  А теперь вот выгнали: дряхлый стал, глух и глуп, говорят. Выгнали меня, а я –то без дела сидеть не умею. Давно слыхали, что ты, Гришенька, важным человеком стал при государыне императрице, вот я и собрался враз к тебе… Авось пристроишь в должность какую? Очень хотелось бы мне ещё России послужить. На печку-то влезть никогда не поздно…

                               Потёмкин и Фон-Визин, переглядываясь, сдерживают смех.

Потёмкин. Видал, Денис Иваныч? Так-то… Нашим дворянам не грех у простого народа уму-разуму поучиться…

Фон-Визин. Сделайте милость, Ваша светлость, пристройте старика куда-нибудь!

Потёмкин. Так куда ж пристроить-то?  Разве что в соборные дьячки?

Дьячок. Э, нет, Ваша светлость… Ты теперь на мой голос не надейся, нынче я  петь уже того ау! Да и видать стал плохо…

Потёмкин. Слушай, старик… Проходил ли ты сейчас через Исаакиевскую площадь?

Дьячок. А как иначе-то в город с Васильевского попасть?  Проходил…

Потёмкин. Монумент Петру Великому видал?

Дьячок. Видал, видал… Ох, хорош монумент…

Потёмкин. А когда мимо проходил, не видал ли какого подле него злоумышленника?

Дьячок. Да нет, батюшка… Всё спокойно было…

Потёмкин. Вот и ладно… Знай теперь – это и будет твоё самое важное дело – монумент охранять, чтобы всё вкруг него в порядке было.

Дьячок. Каждый день, батюшка?

Потёмкин. Каждый божий день. А коли заметишь какую неисправность, немедля докладывай мне через дежурного адъютанта моего.

Дьячок (Бросаясь  ему в ноги) Благодарствую, батюшка! Господь твои добрые дела не забудет!

Потёмкин. Ну, хорош в ногах-то валяться! Дальше слушай… Жалованье твоё будет из моих доходов по смотрительскому рангу, кроме того за мой счёт будет тебе и стол и квартира. Я сегодня же распоряжусь, чтобы после не забыть… Вот Денис Иваныч напомнит, коли из головы вылетит… А как в платье смотрителя оденешься так и на пост ступай после тебе караульню сделают, чтоб было где укрыться от дождя…

Дьячок. Вот уважил старика, вот спасибо-то…

Потёмкин. А теперь ступай… Дела у нас с Денисом Иванычем… Мешок свой забери, последние пожитки потеряешь…

Дьячок. Так то не пожитки, батюшка, пожитки все на мне…То я тебе морковочки да репки принес прямо с огорода своего…

Потёмкин. Ступай, Тимофей, растрогал ты меня, так и заплакать недолго… Ступай! Свидимся ещё…

           Дьячок выходит, Потёмкин вытирает  слёзы.

Потёмкин. Слушай, Денис Иваныч... Говорила мне государыня, что поручение  тебе дала трагедию о монументе написать… Что скажешь?

Фон-Визин. Что Вы, Григорий Александрович! Запамятовала императрица…  Разве я на Шекспеара похож?

Потёмкин. Немало…  На память-то императрица не жалуется, но  я с тобой согласен, взгляд у тебя совсем не тот, чтоб трагедии писать… О том ей и доложу.

Фон – Визин. Премного буду благодарен… Прямо гора с плеч…

Потёмкин.   Читай пока комедию свою, не тяни…

                          Фон –Визин читает « Недоросля»

                            

Маленькая фигурка дьячка в смотрительской одежде ходит вокруг монумента Петру Великому.

 

                                                 Конец.

 

 

 

 

 

                           БЕЦКОЙ  ИВАН  ИВАНОВИЧ

 

                           1704 – 1795

 

 

                    С 1762 года – генерал – поручик, директор Канцелярии от строений, член Особой Комиссии для устройства городов СПБ и Москвы. Автор учебно-педагогической реформы, под его руководством были объединены все учебные заведения. С 1783 до 1795 г – президент Академии художеств, попечитель Московского Воспитательного дома, попечитель Смольного общества благородных девиц, фактический руководитель Сухопутного Шляхетного кадетского корпуса. В 1782 году совсем ослеп после инсульта, паралич.

                    Его называли « Сфинкс», часто колебался между  «да» и «нет». Екатерина звала его « Гадкий генерал», но открыто не решалась его судить. Много лет был её чтецом. Отличался болезненным самомнением и нетерпимостью ко всем, кто мыслил и действовал самостоятельно, часто проявлял упрямство и мелочность.

                   Почти домашний человек при дворе 60 лет. Степенный, готовый безмолвно выслушать, беспрекословно исполнить…

 

 

 

 

                                  ПОТЁМКИН   ГРИГОРИЙ  АЛЕКСАНДРОВИЧ

 

 

                         Родился в селе Чижово Смоленской губернии. С пяти лет жил и воспитывался в Москве. В 1756 году поступил в гимназию при Московском университете, как только он был открыт. За успехи в науках был награждён золотой медалью   и в числе лучших учеников ( вместе с Фонвизиным) был привезён в Петербург и представлен Шувалову и Елизавете Петровне.  В 1760 году был отчислен «за леность и нехождение в классы»

                  В чине вахмистра участвовал в перевороте Екатерины, сопровождал Петра 111 в Ропшу и присутствовал при его кончине…

                  В Потёмкине заметна смесь гениальности с цинизмом, образования с грубостью нравов, чрезмерно европейской утончённости с азиатским варварством, громадных предположений на пользу государства с мелочным самолюбием и корыстолюбием, человеколюбия с эгоизмом, рабочей силы с ленью.

                   Способный к упорному труду и выносливый, он работал иногда без устали, но неделями мог лежать, грызть ногти или кусать морковь и ничего не делать. Он был одним из образованнейших людей своего времени, но  вместе с тем человек беспечный и капризный, развратный самодур, но в душе добрый и отзывчивый.

                   « Открытая грудь, босые ноги, халат нараспашку, в котором принимал первых вельмож государства.

                         Во дворце появлялся в платье, шитом золотом, сверкая бриллиантами и увешанный звёздами, и огромные, в целый этаж величины, перья»      

 

 

 

 

                                                 МЕЛИССИНО  ПЁТР  ИВАНОВИЧ

 

 

                    « Храбрый, неутомимый, имел верное соображение и просвещённый ум соединял с опытностью.  Был хороший химик, искусный математик, фейерверкер, артиллерист, говорил свободно на русском, французском, немецком, итальянском языках. Знал греческий и турецкий, понимал латинский и английский, отличался своими угощениями, пышными обедами, великолепными фейерверками.

                   Был великий любитель словесности и особенно театра, знал хорошо математику, химию, физику, математику, алхимия была его любимой наукой, здесь он успел сделать несколько открытий и полезнейшее из них – изобретённый им состав металла для литья пушек. Любил роскошь, сыграл значительную роль в развитии русского масонства. Не отличался добродетелями, был слабохарактерным и до старости сластолюбивым человеком. Его дом был образцом не только европейского комфорта, но и восточной неги. На его даче на Елагином острове была великолепная баня на 12 человек, и купальщики в ней вытирались «индийской кисеёй, затканной по краям шёлковыми цветами и золотом»

 

 

 

 

                                         ФОНВИЗИН  ДЕНИС  ИВАНОВИЧ

 

                  

 

                 Отец – владел пятьюдесятью крестьянами, вырастил и воспитал 8 детей.

               Поступил в гимназию Московского университета, где учился вместе с Потёмкиным. Директором гимназии был тогда Иван Иванович Мелиссино, который повёз лучших учеников в Петербург представлять Шувалову.

                         « Я наследовал от отца моего как вспыльчивость, так и непамятозлобие,  от матери моей головную боль, которая промучила меня всё время моего младенчества, юношества и большую часть совершенных лет…»

                 В начале службы был взят Елагиным одним из секретарей.  Елагин помимо прочих должностей заведовал театрами, входил в ближайшее окружение Екатерины.

                   Затем был секретарём и близким другом Никиты Панина, который  в Коллегии иностранных дел  был министром, воспитателем Павла.

                   Екатерина, отправляя Панина в отставку наградила его сказочно, но он раздал награду секретарям, в том числе и Фонвизин получил в 1774 году  1180 душ и имение в Витебской губернии.

                    Женившись, жил на Галерной.  Был характернейшим типом своего странного времени, воплотившем и его возвышенность  его и низость. Представлял собой скопище неумеренных страстей, личных и политических,  льстеца и смельчака,  язвительного остроумца.

 

 

 

 

 

                             ЭТЬЕН    ФАЛЬКОНЕ 

 

 

                         Родился в Париже в 1716 году, умер  в 1791 году

 

 

            В характере его было много такого, что отпугивало всех, кто с ним общался. Лёгкая возбудимость,  вспыльчивость, нетерпимость, безапелляционность суждений не укладывались в рамки галантного  18  века. Решительность и горячность казались грубостью,  делали его опасным собеседником и партнёром в делах.

            Подражал Сократу, гордился внешним сходством с ним. Внешне суровый, без снисхождения относился к  себе и к другим, всё говорил прямо и имел много врагов. Нужно было иметь большое терпение, чтобы не поссориться с ним. Он был нервным, раздражительным, легко впадающим в крайности.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

         

 

                                 

                                   

                                       

 

    

                                                                                               

 

                                                                                                            ПРИЛОЖЕНИЕ

 

 

 

 

 

                               События пьесы « Петру Великому  -  профессор Фальконет» переносят нас  в Россию второй половины восемнадцатого века,  в период пышного расцвета Санкт- Петербурга. По приглашению русской императрицы сюда прибывает знаменитый французский ваятель Этьен Морис Фальконе для   создания   монумента  Петру  Первому. Он счастлив, полон сил и творческих планов… 

                                 Но  двенадцатилетний путь художника к осуществлению своей задачи оказался сложен и тернист. Екатерина Вторая, по началу тепло принявшая Фальконе,  в последствии перестала отвечать даже на его письма,  в  его творческой борьбе с директором Конторы  строений  вельможей  И.Бецким, которому скульптор был вынужден подчиняться,  он почти всегда проигрывал. Имея вспыльчивый и неуживчивый характер, ваятель сумел перессориться со всеми сильными мира сего.

                               Прочие персонажи пьесы, как исторические  ( фельдмаршал и фаворит Екатерины Потёмкин,  директор Конторы  строений Бецкой,  драматург Фонвизин и другие), так и  вымышленные активно участвуют в событиях, связанных с созданием монумента. А в этих событиях, как в жизни, всё переплелось – и грустное и смешное, доброта и трагическое недопонимание и столь характерный для восемнадцатого века авантюризм…

                                 Фальконе уехал из России непонятым и униженным, не дождавшись открытия своего монумента, но шедевр, созданный им стоит и поныне на берегу Невы, являясь символом Санкт– Петербурга и вызывая восхищение людей всего мира.

© Copyright: Татьяна Сергеева, 2014

Регистрационный номер №0189371

от 11 февраля 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0189371 выдан для произведения:

 

 

                                                                                                                       Татьяна Сергеева

 

 

 

 

ПЕТРУ  ВЕЛИКОМУ – ПРОФЕССОР  ФАЛЬКОНЕТ

                                       

                                                                                                  ( Были и небылицы)

 

 

                                                                                            

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                             

 

                                                                      

 

                                                    ДЕЙСТВУЮЩИЕ  ЛИЦА:

 

 

 

                               ЕКАТЕРИНА  11

                               БЕЦКОЙ    ИВАН  ИВАНОВИЧ

                               ФАЛЬКОНЕТ    

                               ФОН-ВИЗИН  ДЕНИС  ИВАНОВИЧ

                               ЛАСКАРИ

                               МЕЛИССИНО  ПЁТР  ИВАНОВИЧ

                               ДАШЕНЬКА

                               АНДРЕЙ

                               ПОТЁМКИН  ГРИГОРИЙ  АЛЕКСАНДРОВИЧ

                               ДЬЯЧОК,  ЧИНОВНИК «ЧЁРНОГО  КАБИНЕТА», СЕКРЕТАРЬ БЕЦКОГО

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                 ДЕЙСТВИЕ  ПЕРВОЕ

 

 

                                                    ЦАРСКОЕ  СЕЛО

 

День открытия  монумента Петру Великому.  Кабинет Екатерины. Она за ширмой, за которой возня, звяканье металлических инструментов, чей-то шёпот. По эту сторону ширмы стоит растерянный Фон-Визин. Мимо него пробегает камердинер, у него в руках таз, покрытый белоснежным полотенцем.

 

Екатерина ( из-за ширмы, слегка изменённым голосом) Денис Иваныч, ты не уходи, коли пришёл… Я тотчас встану, полегчало мне… Всё. Спасибо… Уведи всех, Мария Саввишна, а я к Денису Иванычу  выйду… Ну, не шипи, не шипи, я не долго…

                      Появляется через минуту, прижимая к себе руку.

Екатерина. Ну, вот, совсем хорошо – последнюю немецкую кровь выпустила…  ( Смотрит на себя в зеркало, слегка кокетничая) О, Господи… Рожа моя, рожа!  На что ты похожа?.. Ты-то чего перепуганный, а, Денис Иваныч?  Я здесь сяду, и ты садись, в ногах правды нет. Вот так. День нынче хоть и праздничный, да больно шумный – монумент  Петру Великому   на Сенатской площади открыть – сие не на качелях  там покататься…  Пётр Великий, почувствовав себя под открытым небом имел вид бодрый и величественный… Я была растроганна и долго  не в силах была смотреть на него… И у всех вокруг меня были слёзы на глазах… Но уж больно нынче ветер силён… Я ветер завсегда головой чувствую…

Фон-Визин. Особливо если  норд дует…

Екатерина.  Верно…   В  затылок  словно кто гвозди вбивает,  и в ухо так и стреляет, так и стреляет…

Фон – Визин. В правое…  И мушки этакие перед глазами так и мелькают, так и мелькают…

Екатерина. Чёрные… А ты,  Денис Иванович, откуда  так хорошо про пароксизмы мои знаешь?

Фон – Визин. С самых детских лет я стражду  сильной головной болью. Она так возросла с годами, что составляет теперь всё несчастье жизни моей…

Екатерина. Так вот оно что…  Значит, и в нашей волости лихие болести… Что же, так и будем теперь скрипеть на пару…  Но  коли  сейчас говорить могу,  значит отлегло…  Меня  вот что интересует, как понравились тебе торжества наши?  Мне очень важно знать, что ты про них  думаешь?

 Фон-Визин. Событие сие не только   в памяти свидетелей до  конца жизни останется, но и  всей России и её государыне славу принесут.

Екатерина    А что тебе более всего понравилось? 

Фон -Визин. Более всего понравился мне монумент Фальконетов…( Екатерина хмурится) И, безусловно, надпись на монументе  лапидарная: « Петру Первому Екатерина Вторая»… Что может быть лучше?

Екатерина. Не буду комплимент сей   за лесть по читать,  коли меня  признанный литератор за остроумие хвалит…

Фон – Визин. .. Жаль, что не было с нами Фальконета в столь знаменательный час… Вот радость была бы… ( Екатерина молчит)  Я думаю, он крепко обрадуется,  когда медаль В ашу получит.

Екатерина. Медаль? О какой медали ты говоришь,  Денис Иваныч?

Фон-Визин.  Да той, что Вашим величеством утверждена.  И коей  все участники сего исторического события  награждены.

Екатерина. Вот ты о чём… Впрочем, ты прав, Денис Иваныч… Мы отправим в Париж две медали: и золотую, и серебряную… Ты про Фальконета только Иван Иванычу Бецкому не напоминай:ещё  один удар, не дай Бог,  хватит…  Совсем старый генерал стал,  у молодых людей спрашивает, помнят ли они Петра Великого…(вздыхает). Старые дураки глупее молодых… Если правду сказать, я так и не поняла, чего  они с Фальконетом за моей спиной двенадцать лет грызлись…   А про себя я  вот что скажу – я поручение дала доверенным лицам своим, чтобы сыскали мне  в Италии архитекторов даровитых… И  н аперёд велела, чтобы люди были честные и рассудительные, не такие, как Фальконет, и по земле ходили,   а  не по воздуху…  Ну, и Бог с ним, с Фальконетом-то…    Т еперь давай о твоём деле поговорим.   Зачем пришёл?

Фон-Визин. Я с прошением, Ваше величество…

Екатерина.  Ты знаешь, как не люблю я эти «величества» среди своих… (Читает бумагу, протянутую Фон-Визиным). «Всемилостивейшая государыня… В действительной службе вашего императорского величества нахожусь более двадцати лет… В 1762 году… В 1764 году… С 1769 года находился при канцелярии господина тайного советника графа Никиты Ивановича Панина надворным советником»… Да никак ты увольняться от службы просишь, Денис Иваныч?

Фон – Визин. Замучили меня пароксизмы мои.  Нет более сил  достойно обязанности свои выполнять…

Екатерина.  Я тебя, Денис Иваныч, более других понять могу  – голова болит, какая уж тут государственная служба.  Бог долго наши грехи терпит, да после за них больно бьёт… Я как самодержица российская тебе премного благодарна. Ты в Коллегии иностранных дел не последним человеком был , я того не забываю…

Фон-Визин. Благодарю Вас,  В аше величество…

Екатерина. Опять «величество»… « Матушкой» меня близкие зовут. Вот и ты меня «матушкой» величай, мне сие приятно будет… Ты вот что, Денис Иваныч, на диване - то не шибко  залёживайся… Пока торжества готовились, я много про монумент Петров  думала. Я тебе одно поручение дам… Что ты всё  комедии да  комедии пишешь? Они, конечно,  хороши, и шуму много наделали, но почему бы тебе трагедию не написать?

Фон-Визин. Трагедию?  Об чём, матушка?

Екатерина. Да хоть о Гром-Камне… Как нашли его, как на  Сенатскую площадь доставляли…  И название есть… Помнишь ли надпись, что выбита на медали  памятной,  коей награждены были все участники сего события?

Фон-Визин. «Дерзновению подобно»…

Екатерина. Вот то-то и оно… «Дерзновению подобно»…  Вспомни, как всё было-то… Гром-Камень на виду у всей Европы тащили… Какова работа была!  Мне мои математики  потом  по считали – более, чем на две трети мы древних римлян перещеголяли… Ты героев трагедии сей всех лично знаешь. Помнишь ли шевалье де Ласкари?

 Фон-Визин. Как  не помнить!  Вся  Европа знает его  шаровую машину  по перетаскиванию Гром-Камня…

Екатерина. Ошибается Европа, Денис Иваныч.  Люди мне донесли, что  идею той машины нашему шевалье  кузнец из Конной Лахты за стакан водки презентовал!  Ну, так сейчас не про то речь… Этот Ласкари во Франции графом Карбури сделался… Кто его в графы произвёл – темна вода   на болотах…  А был он всего- то ничего – мой «засланный казачок». Из плута скроен, мошенником подшит…

Фон-Визин. Виноват, матушка… Неужто…

Екатерина. Понял? (Смеётся) Хорошо с чиновниками Коллегии иностранных дел беседовать - на лету  мысли хватают…  Так чем  же история сия – не сюжет для трагедии русской?  Надо так написать, ч тоб не хуже,  чем у  Шекспеара  было… У нас теперь никто трагедий не пишет.  После  Ломоносова да Сумарокова   все трагедии кончились… Так вот… Отдохнёшь от дел ди пломатических и начнёшь дела литературные, и мне доложишь, как писать надумал. От ечеству нашему литераторы  нужны, не менее, чем дипломаты. (Подаёт ему руку).                                                                

                               Фон - Визин  целует ей руку. Екатерина уходит.

Фон-Визин.  Написать трагедию?  Легко сказать… Так значит, «засланный казачок»?  Интересно…

 

                                      СЕКРЕТНАЯ  ЭКСПЕДИЦИЯ  ПРИ  ПОЧТАМТЕ  - «ЧЁРНЫЙ  КАБИНЕТ».

                                                               Бецкой и Чиновник. 

Чиновник. Сюда извольте, Ваше превосходительство…

Бецкой.      Я хоть и редко к вам захаживаю, но дорогу пока не забыл…

                    Вслед за Чиновником проходит сквозь шкаф, оказывается в одной из комнат «Чёрного кабинета»

Чиновник. Присесть изволите, Ваше превосходительство?  Сюда, пожалуйте, это кресло у нас для самых почётных гостей…

Бецкой.   Ну, довольно Лукич! Пока мы вдвоём, да час неприсутственный, называй меня по имени – отчеству, без церемоний…  Я к тебе  в так поздно  не зря пожаловал: поручение у меня от  императрицы, государственной важности  дело…. Должен ты мне через вашу картотеку человечка  нужного найти…

Чиновник. Человечка? Какого человечка? Из каких он будет?

Бецкой.      Этого я тебе сказать не могу, поскольку  и сам пока не знаю…  Ваша Секретная экспедиция, перлюстрируя письма известных людей Российских,  много пользы делу государственному принесла, авось и сейчас  ему послужит…  Ты мне  вашу картотеку предъяви, мы там нужного человечка и поищем…

Чиновник. У нас, Иван Иваныч, картотеки разные, и каждая сама по себе весьма важная… С  которой начать-то и не знаю…

Бецкой.  Вот у которой стоишь, с той и начинай…

Чиновник. Стою я у самой   главной, она так и называется – « Главная», здесь поименованы все персоны, кои встречаются в перлюстрированных   нами письмах… Желаете познакомиться?

Бецкой. Уволь… Далее что?

Чиновник.  Здесь картотека, разбитая по странам, королевствам, империям, султанатам, то есть по всем государствам,  куда пишут наши люди  и откуда получают письма… Любая карточка из сей картотеки повторяет сведения, записанные на карточках в  «Главной»… Так мы обнаруживаем связи между   персонами и странами…  Ведь мы перлюстрируем письма всех сановников государства, генерал-губернаторов, губернаторов, сенаторов и других весьма важных персон…  Есть письма, весьма интересные для полиции, письма шпионские, важные для дипломатических нужд…

Бецкой. А скажи-ка, Михал Лукич,  на меня что ли, тоже карточка есть?

Чиновник. Не извольте гневаться, Ваше высокопревосходительство…

Бецкой. Есть значит… И все мои тайны, до моего дома относящиеся…  Впрочем, мне скрывать нечего, всю жизнь старался  во славу Отечества служить…  В том шкафу, что за картотека?

Чиновник. Здесь, Ваше высокопревосходительство, люди  сами по себе мало интересные, но для охраны  и интересов государственных весьма важные. У нас в « Чёрном кабинете» эту картотеку    называют «Групповой». Здесь всё,  касаемое до преступных групп, будь то какие-нибудь заговорщики, фальшивомонетчики или карточные шулера…  Эти люди могут быть поименованы и в «Главной" картотеке, если кто- нибудь из важных персон состоял с ними в переписке…

Бецкой. Вот эта картотека  меня весьма интересует… Слушай, Лукич, нужен мне человек простого звания,  лучше иностранец, ни с кем из важных персон несвязанный, это надо специально проверить, не оплошай…  Пусть он будет беден, но ловок и смышлён… Найдёшь такого – императрице весьма угодишь, а за моею благодарностию дело не станет…

Чиновник. Я всегда готов служить  государыне нашей,  а Вам, Иван Иваныч – особенно, всею своей душой…

Бецкой. Ладно, ладно,  ищи!

Чиновник. ( Роясь в  картотеке) Этот? Нет,  не пойдёт… У этого – ума маловато… Этот – всем хорош, прохвост,  каких свет не видывал, да сын  побочный весьма  важной персоны… И этот не годится… Разве что вот… Грек…

Бецкой. Отчего же и не грек? ( Берёт в руки карточку)

 

                                              КАБИНЕТ  ИМПЕРАТРИЦЫ

                                                   Екатерина и Бецкой, весело смеются.

 

Екатерина. Ну, насмешил, Иван Иваныч… Не помню, когда так много смеялась… Разве, когда Фон-Визин  здесь тебя представлял, как ты играть в карты всем мешал, философией своей о воспитании юношества нашего…

Бецкой. Фон -  Визин молод ещё над почтенными  людьми потешаться… Пусть он сначала столько же для государства Российского сделает, да для государыни нашей…

Екатерина. Будет, будет, он шутил, да и то по просьбе моей… А после извинялся перед тобою, генерал, на шутки-то чего обижаться… Займёмся делом нашим…  Значит, наш «засланный казачок» - беглый грек?

Бецкой. По сведениям «Чёрного кабинета» три года назад был он бакалейщиком в Кефалонии, да бежал оттуда от полиции… Что натворил – не ведомо… Но ни родных, ни знакомых ни в Петербурге, ни в России нет… Хитёр, умён, ловок и беден…

Екатерина. Довольно. Зови!

                   Бецкой звонит в колокольчик. Появляется Ласкари, кланяется низко.

Екатерина. Распрямись-ка, парень! В  таком поклоне и спину сломать недолго. ( Обходит его кругом, Ласкари стоит, низко опустив  голову). Ну, что ж… Погляди-ка на меня!

Ласкари. Не смею, ваше величество!

Екатерина. Отчего же так? Или уже и передо мною провиниться успел?

Ласкари. Ни помыслами, ни делами, Ваше величество…

Екатерина. В таком разе голову подними. Я  люблю, чтобы собеседник мой мне прямо в глаза смотрел. А что, Иван Иваныч? Гляди-ка: взгляд ясный, что у ребёнка,  нос - орлиный, как у истинного грека. И  фигура… Что ж…  Хорошо сложён, ничего не скажешь… Так чем изволишь заниматься в Петербурге нашем?

Ласкари. Учителем французского нынче… В пансионе…

Екатерина. Неужто? Что же ты, генерал, не похвастаешься, что недорослей твоих столь завидные учителя иностранному языку обучают?  Или  сие  часть плана твоего просветительского?

Бецкой. Ах, матушка,  – сколько лет всё учим, учим, а своих учителей так и не хватает.

Екатерина. Ну, про то я немало  наслышана… А  сколь успешно сей молодец  французскому учит?

Бецкой. Говорить учит изрядно, но пишет с ошибками,  Ваше величество.

Екатерина. Значит,  на  французском говоришь… А ещё каким можешь?

Ласкари. Испанским, итальянским, португальским несколько…

Екатерина. Не врёшь ли? Ведь я и проверить могу… Ладно, верю… Слушай внимательно, Ласкари. Улыбнулась тебе нынче фортуна. Знаешь, как мы русские говорим: «Доселева Макар гряды копал, а ныне Макар в воеводы попал»… Беру я тебя на службу к себе. Знаешь ли ты сего важного мужа?

Ласкари. Кто не знает Ивана Иваныча Бецкого? Генерального директора  Конторы строений, президента императорской академии художеств,  главного попечителя императорского Воспитательного дома, главного директора Шляхетного корпуса,  Главного попечителя Общества благородных девиц….

Екатерина. Довольно,  довольно!  Ишь выучил…  Хитёр, всё узнал… С сегодняшнего дня Иван Иваныч  для тебя и начальник, и отец родной… А нужен ты мне вот зачем. Жду я к зиме ваятеля знаменитого из Франции, будет он в Санкт – Петербурге по заказу моему монумент Петру Великому сооружать. Едет он сюда надолго,  дело его трудное, хлопотное…  Отвечает за сей проект  Иван Иваныч, и ты промеж ним и ваятелем  тем,  мы его на русский манер Фальконетом  зовём,  будешь, как бы это  сказать…  В общем,  должен  генерал про все дела  его  знать… Любое слово его, любой поступок , кому написал, с кем поссорился,  с кем дружбу водит – всё доподлинно должно быть Иван Иванычу известно. Фальконет, говорят, - человек резкий, много лишнего и говорит и делает, он француз… А французы – известные вольнодумцы, а мне и своих баламутов хватает... Понял ты меня?

Ласкари. Понял, Ваше величество.

Екатерина. Ну, и слава Богу, что понял. Отныне, будешь ты себя называть «шевалье де Ласкари»… Ты, Иван Иваныч, его к себе в адъютанты возьми… И прямо с  завтрашнего дня приставь  к  механикам своим академическим, за полгода многому можно научиться.  Фальконету  для дела его  инженеры весьма  потребны будут.

Бецкой. Приставлю, Ваше величество. Есть у меня в мастерских  второй Кулибин,  воспитанник  полковника Мелиссино Петра Иваныча.  Голова и руки из чистого золота сделаны… Он и в придворных театрах  механиком служит, всякие провалы и превращения делает…

Екатерина. Тогда знаю его… Андрей Симонов… Хорошо.  Приставь к нему шевалье нашего, а сам проверяй, многому ли  научился  механик  новый…  (Ласкари) Жалованье будешь согласно чину своему адъютантскому получать, хорошо будешь служить – чин быстро расти будет, я своих людей не обижаю. Ну, а пока  жалованье небольшое будет,  сыщу тебе невесту из богатой семьи купеческой. Сама тебя посватаю - мне не откажут… Коли будешь исправен и ловок – всё хорошо будет.  Ну, а провинишься  чем,  али сболтнёшь чего лишнего – пеняй на себя.

 Ласкари. Понял, Ваше величество.

 Екатерина. Вы сейчас с Иван Иванычем ступайте, подробно свою стратегию обсудите, а мне пора прочими государственными делами заниматься…

            Бецкой и Ласкари кланяются и уходят. Екатерина садится за бумаги.                       

 

                                                    ДОМ  МЕЛИССИНО

                            Мелиссино, Фон-Визин, Дашенька и Андрей. Все смеются.

 

 Дашенька. Дядюшка, дядюшка! Вы дальше послушайте! Расскажите, Денис Иванович! Ну, пожалуйста!

 Фон-Визин. Извольте… У того Бригадира и Бригадирши сынок есть, тем и знаменит, что в Париже побывал… Но славны бубны за горами, а кто своих ресурсов не имеет, тот  и в Париже проживёт, как в Угличе…  И приезжает семейство это в гости к Советнику  с Советницей, да не просто так, а сватать Сына своего за дочь Советникову… Помилуйте, Дарья Дмитриевна, ничего глупее нет, чем свои пиесы пересказывать! Давайте лучше  представим Петру Иванычу те сцены, что уже написаны, хотите?

Дашенька. Конечно хочу!   Дядюшка, вы в это кресло садитесь, мы с Денисом Иванычем  тут встанем, а ты Андрей рядом с дядюшкой устраивайся, тут каждое слово ловить надобно, в  каждом свой смысл имеется…  Если бы  Вы знали, дядюшка,  как Денис  Иваныч  роли умеет играть! Вот увидите… Я буду,   женские роли представлять, а Вы, Денис Иваныч – мужские…

Фон - Визин. Подчиняюсь!  Начнём?  Вот отсюда, Дарья Дмитриевна…

Дашенька. « Советница. Ах, сколь счастлива дочь наша! Она идёт за того, кто был в Париже. Я довольно знаю, каково с мужем, который в Париже не был,

Фон-Визин Сын. Мадам! Признаюсь, что я хотел бы иметь и сам такую жену, с которою бы я говорить не  мог иным  языком,  кроме  французского. Наша жизнь пошла бы гораздо счастливее…

Дашенька. Бригадирша. О сыночек, дорогой! Бог милостив! Вы, конечно, будете жить лучше нашего. Ты, слава Богу,  от военной службы схоронился,  и жена  твоя не будет  ни таскаться по походам без жалованья, ни отвечать дома за то, что в  казармах мужа раздразнили... Мой Игнатий Андреевич вымещал на мне вину каждого рядового.

Фон - Визин. Бригадир. Жена, не полно ли тебе врать!

                   Сын. Батюшка, Вам всё кажется, что Вы стоите пред фрунтом и командуете. К чему так шуметь?

Дашенька. Советница. Знаете ли Вы, сударь, что грубость Ваша к сыну  вашему очень меня беспокоит.

Фон-Визин.  Бригадир. А я думал, что грубость его ко мне вас беспокоит.

Дашенька. Советница. Нимало. Я не могу терпеть пристрастия:  конечно, Вы не видите достоинств  в Вашем сыне? Разве Вы не знаете, что он был в Париже? Вы не знаете, как он был в Париже принят?

Фон-Визин Бригадир. Он этого мне до сих пор сказать ещё не смел, матушка.

Дашенька. Советница. (Сыну) А ежели я Вас, мсьё, попрошу теперь, чтоб Вы о своём вояже что-нибудь проговорили, согласитесь ли Вы меня контатировать?

Фон-Визин Сын. В присутствии батюшки мне неспособно исполнить Вашу волю. Он зашумит, помешает, остановит.

                   Бригадир. Для Вас, а не для кого больше, я молчать соглашаюсь, и то, пока мочь будет. Говори, Иван.

Дашенька. Советница. Начните с того, чем Вам  Париж понравился,  и чем  Вы понравились Парижу.

Фон-Визин. Сын Париж мне понравился, во-первых, тем, что всякий отличается в нём своими достоинствами.

                    Бригадир. Коли это правда, то как же ты понравился Парижу?

Дашенька. Советница. Вы обещали, сударь, не мешать ему… Продолжайте, сударь...

Фон-Визин. Сын. В Париже, куда бы я ни приходил, везде или один говорил, или все обо мне говорили. Где меня ни видали, везде у всех улыбка являлася на  лицах, и часто, не могши её скрыть, декларировали её таким чрезвычайным смехом, который прямо показывал, что они обо мне думают.

Дашенька. Советница. ( Бригадиру) Что же Вы ничего не говорите?

Фон-Визин. Бригадир. Я, матушка, боюся Вас прогневать, а  без того бы я, конечно, или засмеялся, или заплакал.

Дашенька. Советница. (Сыну) Не правда ли,  душа моя, что во Франции живут по большей части французы?

Фон-Визин. Сын. У Вас необычайный дар отгадывать! Всякий, кто был в Париже, имеет уже право, говоря про русских, не включать себя в их число затем, что он уже стал больше француз, нежели русский. 

Дашенька. Советница. Скажи мне, жизнь моя, можно ли тем,  кто был в Париже, забыть совершенно то, что они русские?

Фон-Визин. Сын. Совсем нельзя. Это  не такое малое несчастье, которое скоро в мыслях могло быть заглажено.

                   Бригадир. ( Советнице) Матушка,  позволь мне хоть одно словцо ему на всё сказать!

                   Сын. ( По- французски) Это выводит меня из   себя. Я удаляюсь.

                           Все смеются

 

Мелиссино. Ну, молодёжь… Уморили Вы меня!

Дашенька. Как жаль, Денис Иваныч, что Вы только одно действие написали! А дальше-то, что будет?

Фон-Визин. А вот не скажу!

Дашенька. А отчего же не скажете?

Фон-Визин. А оттого, что и сам пока не знаю.

Дашенька. Бог мой! До чего же это счастье – на сцене представлять!

Мелиссино. Да тебе, душа моя, только бы попридуриваться!

Дашенька. ( Обнимая Мелиссино) До чего же я люблю Вас, дядюшка! (Фон-Визину) Это он нарочно брюзгой притворяется, чтобы никто не догадался, какой он добрый на самом деле! Дядюшка, дядюшка, ну, отчего же Вы так редко приезжаете?

Мелиссино. От того, голубушка, что я – полковник русской армии и горжусь тем, что пушки мои крепко Россию стерегут, а вместе с нею и всех дорогих мне людей в числе коих и ты, душенька… Ну-ка, Андрей, узнай-ка на кухне, отчего это нам до сих пор ужин не подают? ( Андрей выходит) Ишь, непогода нынче разгулялась, ветер так и свистит. Осенний снег мокрый, тяжёлый, все окна залепило…  Вы, Денис Иваныч, и не думайте домой собираться – ни за что не отпущу! Кучер у Вас новый, неровён час заплутаете. А останетесь до утра – вечер длинный, авось ещё с Дарьей Дмитриевной чем-нибудь меня посмешите…

                                Входит Андрей.

Андрей. Всё готово… Только к Вам гости, Пётр Иваныч...

Мелиссино. Гости? Кто такие?  Я никого не жду.

Андрей. Это  шевалье  де Ласкари, адъютант генерала Бецкого, тот самый, что ко мне на обучение в мастерских академических был приставлен, а с ним ваятель французский, мсьё Этьен Морис Фальконет.

Фон-Визин. Этьен Морис Фальконет… Этого  знаменитого ваятеля  императрица выписала из Франции для  создания монумента Петру  Великому. В Европе он весьма  известен и рекомендован государыне самим Дидеротом…

Мелиссино. При дворе о том много говорят. Что стоишь, Андрей? Зови!

                      Андрей выходит, возвращается с гостями. Они успели снять шубы, но вид у них усталый и замёрзший.

Мелиссино. Проходите, проходите, господа! Рад видеть Вас в своём доме, шевалье. Нынче при дворе только и разговору, что Вы  отправились в Ригу для встречи знаменитости французской… Весьма рад знакомству, мсьё Фальконет… Я хозяин дома сего, полковник артиллерии Пётр Иваныч Мелиссино, это – племянница жены моей Дарья Дмитриевна, это друг наш , Денис Иваныч Фон-Визин,  состоит на государственной службе и литератор отменный… Затем Андрей – воспитанник мой, молочный брат Дарьи Дмитриевны. Прошу к огню поближе… Ветер так воет, что  мы и не слышали, как Вы  подъехали.

Фальконе. Мы не подъехали, мы подошли…

Мелиссино. Как?!

Ласкари. Беда у нас приключилась, Пётр Иваныч. От самой Риги ехали без приключений. А в трёх верстах от Вашего дома не выдержала  карета гостя дороги нашей - развалилась… Слава Богу, моя карета цела осталась. Спутники мсьё Фальконета далее в ней поехали, а мы вот к Вам, нежданными гостями.

Мелиссино. Ну, не замерзать же на дороге! Сейчас ужин подадут, винца французского выпьем, враз согреетесь!

Андрей ( тихо Ласкари)  Врат – не устать… Было бы кому слушать…Так-таки карета и развалилась?

Ласкари ( также тихо) А тебе-то что?

Андрей. Так выходит я плохо Вас учил делу нашему, коли с каретой справиться не  могли. Или новенький камзол  помешал под неё залезть? Руки-то у Вас хваткие, ничего не скажешь, только голова отстаёт  несколько…

Ласкари. Меня нынче мнение твоё мало интересует. Фальконет приехал - я теперь при нём неотлучно буду. А коли  для создания монумента понадобиться умение  механиков Академических, стану тебе главным начальником…

Андрей. А мне-то что? Я своё дело знаю. Мне, что Вы – начальник, что кто- то другой,  всё одно…     

Мелиссино. Ты что там, Андрей?

Андрей. Я, Пётр Иваныч, пойду распоряжусь, чтобы на стол на два куверта больше подали.

Мелиссино. Удобно ли Вам, мсьё Фальконет? Грейтесь, грейтесь… Может велеть принести шубы? У меня есть великолепные медвежьи шубы, завернём Вас по уши –  тотчас тепло станет!

Ласкари. Медвежьи? ( Смотрит на Фальконе, оба смеются)

Фальконе. Нет, нет, благодарю Вас, мсьё…  Мне пока ещё трудно произносить русские  отчества… Вы мне позволите пока называть Вас просто мсьё? Вы не обидитесь?

Мелиссино. Какие могут быть обиды! Ничего, поживёте  в России, научитесь и отчества произносить. Но отчего Вас так насмешили мои шубы?

Ласкари. Дело в том, любезный Пётр Иваныч, что мсьё Фальконет, отправляясь в Россию, премного наслышан о дикости и варварстве страны сей, его просто запугали волками да медведями, что бродят по улицам столицы. Пока мы те три версты одолели, наш гость каждую вторую кочку и каждый третий пень за медведя принимал и до смерти пугался…

Фальконе. Шевалье смешно, а мне и правда, страшно было.

Мелиссино. Медведи, мсьё Фальконет, во времена Петра Великого здесь  с волками под руку ходили. Но с тех пор много воды утекло. Вот успокоится метель, выглянет солнце, засверкают купола церквей наших… Пройдётесь вы по Невской першпективе, увидите, как наш Петербург строится, каковы дворцы, да набережные наши гранитные…

     Раздаётся скрежет механизмов. Снизу поднимается накрытый стол. Сверху на цепях спускается самовар, какая-то столовая посуда. Андрей принимает стол.

Мелиссино. Удивляетесь, господа?  Я всегда считал, что, чем меньше прислуги болтается промеж господами, тем лучше.

Фальконе. Как ловко придумано!

Мелиссино.  Государыне механики наши такой стол во Дворце сделали,  ну и мне Андрей решил такой же соорудить… Он у нас в Конторе строений первым умельцем слывёт, Вы ещё про его машины да механизмы услышите…

Дашенька. Он  и в придворных театрах всякие превращения и провалы устраивает…

Андрей. Совсем Вы меня в неловкость обратили, Пётр Иваныч…

Дашенька. Не будем больше хвалить его, дядюшка, перехвалим – зазнается…

Мелиссино. Ох, молодёжь… К столу, к столу, господа! Час поздний, а Вы с дороги… Поедим, да на боковую… Утро вечера мудренее… Так у нас говорят. Разберётся Андрей с каретой Вашей. Как рассветёт, возьмёт помощников из людей моих, да  починит, не извольте сомневаться…

                              Все усаживаются за стол.

Мелиссино. У меня нынче Дарья Дмитриевна за хозяйку: жена с сыном малолетним в деревне живёт. Дитё на пище деревенской, да на молочке парном здоровее будет, а меня всё одно дома нет – на службе государевой… Дарья Дмитриевна,   что сидишь, слушаешь? Потчуй гостей!

Дашенька. Я тотчас исправлюсь, дядюшка… Не хотите ли попробовать расстегай, мсьё Фальконет? А это  вот грибки маринованные, в нашем русском лесу собранные…

Фальконе. Хочу, милая барышня, всего хочу! Хочу всего самого русского, петербургского!

Мелиссино. Блинков ему, Дашенька, блинков! С икоркой, да с сёмужкой!

Фальконе. Так вот, что такое – русские блины!

Дашенька. А Вы, что желаете,  шевалье? Хотите, расстегай тоже положу?  

Ласкари. Из Ваших рук, Дарья Дмитриевна – что угодно…  Благодарю Вас… Вы у дядюшки гостите?

Дашенька. Нет, шевалье. Я родителей очень рано лишилась, вот тётенька меня в свой дом и взяла… Я дядюшке всем на свете обязана, он меня любит и балует, как может. Вот и Андрей ему всем обязан, в дом взял, на хозяйстве главным сделал…

Ласкари. Андрей-то мне вовсе не интересен... Впрочем, как знать...

Фальконе. Сижу я меж вами,  господа, и кажется мне, что я давным-давно в России! Меня здесь ждали, я здесь известен... Как погляжу на Вас, Пётр Иваныч, и чудится мне, что это сам  Пётр Великий за столом рядом с нами сидит – высокий, громогласный… Я сейчас о Петре денно и нощно думаю, а после вина, тепла и сытной еды мне кажется, что Вы, мсьё, и есть Пётр Великий…

Фон-Визин. Вы не ошибаетесь, мсьё Фальконе, не только В ам  сие  кажется. Все в Петербурге говорят, что Пётр Иваныч чрезвычайно на Петра Великого похож.

Дашенька. Древние старушки в церкви крестятся, когда его видят… Бог мой,  мсье Фальконет совсем спит. Его надо положить на кровать…  Позвать Степана?

Мелиссино. Пусть здесь спит, не будите… Принеси-ка , Андрей, мою медвежью шубу, да укрой его. Пусть крепко спит в объятиях русского медведя. Да и нам спать пора.  Денис Иваныч, Ваша комната, как всегда, наверху. В соседней пусть шевалье расположится. Кликните  Степана,  он Вам поможет  отойти ко сну… И ты, матушка, ступай к себе. Пора всем на покой. Доброй ночи, господа! Андрей, гаси свечи…

                                      Ласкари задерживает Дашеньку за руку.  Фон – Визин это видит.

Ласкари. Где я смогу иметь счастие видеть Вас снова , Дарья Дмитриевна?

Дашенька. ( Вырывает руку) Вы слишком смелы, шевалье!

Ласкари. А коли у меня другой минуты не будет?Думаете легко было карету Фальконетову   незаметно развалить? Да три версты в метель  по дороге плестись, только бы к Вам в дом попасть!

Дашенька. Так Вы это нарочно?!

Ласкари. Уж  это верно – нарочно! Вы ведь бываете на куртагах? Я видел Вас на прошлой неделе у Куракиных…

Дашенька. Так что же?

Ласкари. Я буду впредь искать встречи с Вами…

Дашенька. Мне это всё равно. Только если Вы мне сейчас не дадите пройти , я дядюшку позову…

Фон-Визин. Где Вы, шевалье? Я жду Вас!

                  Ласкари и Дашенька расходятся в разные стороны. Дом погружается в темноту. Фальконе, укрытый шубой, сладко спит у горящего камина.

 

                                                        ЛАСКАРИ,  ФАЛЬКОНЕ  И  ЕКАТЕРИНА

Ласкари. Я привёз Вам почту, мсьё Фальконет…  Здесь письмо от сына Вашего, это от Дидерота, это – от самой императрицы…

Фальконе. Благодарю Вас, шевалье, Вы столь любезны, что иногда и в должности почтмейстера для меня  не отказываетесь быть… Пусть не обижаются близкие мне люди, но начну я с письма её величества.

                   Ласкари кланяется и уходит.

Екатерина. Петербург похож  на начинающуюся весну, тогда как здесь в Москве отзывает глубокой осенью… Он надо признаться стоил много людей и денег, там дорога жизнь, но Петербург за сорок лет распространил в империи денег и промышленности более нежели Москва в течение пятисот лет, как она построена… Я здорова, весела и чувствую себя лёгкой, как птица.

Фальконе. Ваше величество. Я запер двери своей мастерской и по возможности удаляю докучливых посетителей. Постоянное Ваше одобрение согревает меня и облагораживает так, что приезжай я в Петербург вовсе без сердца, августейшая волшебница  создала бы во мне душу…

Екатерина. Садитесь поближе, мсьё Фальконет, и давайте разговаривать…  Отвечайте без формальностей и длинных эпитетов. А то давеча  наш любезный друг Вольтер выразился столь витиевато, что я не сразу и поняла… Он заявил, что светило, озаряющее мир идей, перешло с запада на север… Сравнить меня со светилом… Каково?

Фальконе. Я не довольно знаток в небесных светилах, чтобы знать, светило Ваше величество или нет. Но я готов отказаться от мнения потомков и не подписываться под монументом, если он понравится Великой Екатерине…

Екатерина. Как вы можете полагаться на мой суд, я и рисовать-то не умею. Ваша статуя будет, быть может, первая хорошая мною виденная. А что до суда потомков, то злосчастная лошадь Ваша вопреки Вашему желанию и между пальцами Вашими, касающимися глины, скачет прямо к потомству, которое лучше современников оценит её совершенство…

Фальконе. Монумент мой будет прост. Пётр Великий сам по себе и сюжет, и атрибут. А в моём ремесле, когда мне пятьдесят лет от роду, надо  затевать  пиесу попроще, если хочешь дожить  до последнего акта… Но Ваше величество… Люди весьма почтенные распространяют о монументе весьма скверное мнение…

Екатерина. До меня доходят  одни похвалы статуе… Но Вы должны знать, что Россия – пробный камень достоинств иностранца. Тот, кто успевает в России, может быть уверен в успехе в любой части света…  А болтунов презирайте, будь между ними и почтенные люди…

       

                              КАБИНЕТ  БЕЦКОГО

       Придворный художник пишет его портрет. Бецкой в мундире и орденах ему позирует. Возле него Ласкари.

Художник. Ваше превосходительство, извольте плечико на меня развернуть…

Бецкой. Так ли?

Художник. Точно так…

Бецкой. Я слушаю далее, шевалье… Итак, Фальконет приступил к изготовлению  Малой модели… Сколь успешна работа сия?

Ласкари. Мсьё Фальконет проводит  в портретолитейном доме  весь день, его невозможно оторвать от работы даже для обеда…  И ещё, Ваше высокопревосходительство, весьма важная новость…  Кроме монумента Петру Великому профессор Фальконет сделал модель бюста  государыни нашей…

Бецкой. Вот как… И небось цену за него изрядную  поставил?

Ласкари. Профессор Фальконет говорит, что выполнит сей бюст  бесплатно…  Он говорит, что денег, обещанных за монумент Петру Великому,  вполне на два портрета хватит…

Бецкой.  Ловко, ничего не скажешь! Хитёр французишко… Понял ли ты, наконец, каковы его отношения с мадемуазель Колло?  Императрица её балует,  засыпала  заказами…

Ласкари. Давеча Её величество подарили  мадемуазель Колло соловья… Его принесли со сломанным крылом, и мсьё Фальконет  насмешничает всё,  называя его « наш  бедный инвалид»…

Бецкой. Соловьи местные меня мало интересуют…  Я спросил о нашем французском кенаре, каковы отношения его с  ученицей своей?

Ласкари. Ничего предосудительного я не заметил, Ваше высокопревосходительство… Они часто обедают вместе, но рассуждают  всё более о глине да о мраморе… Правда, давеча мсьё Фальконет простудился слегка, мадемуазель Колло была к нему внимательна чрезвычайно, и чай, и грелки сама изволила приготовить…

         Зазвенели карманные часы, Бецкой вытащил брегет, открыл крышку,  взглянул.

Бецкой. Профессор Фальконет не утруждает себя точностию. Придётся Вам, шевалье, и эту миссию на себя взять – обучить ваятеля нашего  в назначенное время  для доклада  являться.

Художник. Ваше высокопревосходительство,  головку отверните к окну, сделайте милость…

Бецкой. Замучил ты меня нынче, Василий Степаныч… Так, что ли?

Секретарь. ( Входя) К Вам профессор Фальконет, Ваше высокопревосходительство…

Бецкой. Зови... Пожалуй, на сегодня мы закончим, Василий Степаныч.  Вот вернётся двор из Москвы, сам тебя призову. А нынче много дел неотложных накопилось, императрица меня не более, чем на три дня в Петербург отпустила…

 Художник собирает мольберт, выходя, сталкивается с Фальконе, оба уважительно раскланиваются друг с другом.

Фальконе. Я должен просить прощения за своё опоздание, будьте великодушны, генерал… Меня посетило вдохновение, и я с трудом оторвал себя  от работы…

Бецкой. По табели о рангах, мсьё Фальконет,  введённого ещё Петром Великим,  ко мне по должности моей и положению следует обращаться « Ваше высокопревосходительство», тогда как Вас определено называть « Выше высокоблагородие»…

Фальконе. Я постараюсь ничего не напутать, Ваше высокопревосходительство. И замечу, что ко мне более точно и обратиться нельзя – я родился весьма высоко …

                           Смеется. Ласкари делает ему знаки.

Бецкой. Не понял я Вашего смеха, мсьё Фальконет…

Фальконе. Здесь нет большого секрета. Я давеча и шевалье рассказывал. Я родился на чердаке…

Бецкой. ( Закашлявшись) Что такое?

Фальконе. Ваше высокопревосходительство,  я – сын столяра и внук башмачника, и родился на чердаке… Что же здесь удивительного?

Бецкой. Всякий человек,  ремеслом владеющий и пользу обществу сим приносящий, уважения достоин.  И всё-таки при дворе государыни нашей  лучше Вам слыть другом Дидерота и Вольтера,  и менее всего оповещать всех в Эрмитаже о месте Вашего рождения. Прошу садиться… ( Оба садятся). Шевалье, там на столе заготовлен лист с указаниями моими мсьё Фальконету… Да, это тот самый… Передайте сюда, сделайте милость… Здесь, мсьё Фальконет, Вы найдёте все распоряжения мои к созданию монумента Петру Великому. Пятнадцать лет я жил в Европе, немало изучил всё созданное гениями человечества… Государыней Екатериной Алексеевной доверено мне соорудить монумент Петру Великому такой важности, чтобы в Европе подобного не нашлось. Здесь, в записках моих есть всё, что ваятелю сего монумента в голове своей держать надобно…

Фальконе. ( Быстро просматривая лист) Вот беда! Я до сего дня смел думать, что в Россию императрицею приглашён для единоличного сотворения монумента  Петру Великому…

Бецкой. ( Насмешливо) Ну, разумеется Вы его будете сооружать, а не я… Но Вам немало придётся потрудиться, чтобы понять и осуществить замысел мой…

Фальконе. По-вашему выходит,  что должен  я быть только исполнителем воли Вашей?  Даже маркиза Помпадур,  для которой я счастливо трудился, никогда  не вмешивалась в замыслы мои!

Бецкой. Увы мсьё! Здесь не Париж, и я – не маркиза Помпадур, царство ей небесное…  Я как директор Конторы строений по должности своей за сооружениями столицы нашей наблюдение веду. Моими неустанными заботами Петербург строится, дома, дворцы, сады, набережные наши – единственные в Европе… Неужто такое важное дело, как сооружение монумента, который потомки наши лицезреть будут, благословляя  государыню нашу,  я оставлю чужеземцу на откуп? Лист сей, государь мой, не комкайте, а внимательно изучите, и распоряжениям моим неукоснительно следуйте!

           Фальконе вскакивает, бегает по кабинету.

Фальконе. Ваше превосходительство! Я  имею счастие состоять в переписке с императрицею… Она предоставила мне полную свободу в творчестве моём, она верит мне…( Бецкой отворачивается от него. Фальконе берёт себя в руки) Ваше высокопревосходительство… Мне надобно знать, как дело обстоит с подножием монументу? Я ночи не сплю, для замысла моего единый камень требуется, ищут ли его люди Ваши?

Бецкой. Подобный камень сыскать безнадёжно.  Мною велено вместо одного камня  найти штук пять,  из которых  подножие монументу выложить. Камни эти  и без того хлопот много доставят, поскольку немалой величины быть должны…

Фальконе. Скалу мою на куски разбить – всё одно сердце моё дробить…

Бецкой. Сердце Ваше, сударь,  меня мало беспокоит. Пора к делу вплотную приступать…

Фальконе. Дозволите уйти, Ваше высокопревосходительство?

Бецкой. Ступайте, мсьё… Да крепко подумайте над словами моими.

 

 

                                                         «ЧЁРНЫЙ  КАБИНЕТ»

                                                       Чиновник, Бецкой и Ласкари.

 

Чиновник. До чего радость Вас видеть, Ваше высокопревосходительство! Чаю или кофею велеть Вам подать?

Бецкой. Ничего не хочу. Ты приготовил для меня, как было приказано, экстракт писем Фальконетовых?

Чиновник. Не извольте беспокоиться… Сей же час принесу, он у меня для верности в столе заперт.

              Чиновник уходит. Ласкари оглядывается.

Бецкой. Вот, шевалье,  сие Секретная экспедиция при Почтамте…  Чиновники здешние её «Чёрным кабинетом» именуют… И знают о сём  кабинете лишь самые посвящённые люди, иные  знатные  государственные чиновники о нём и не ведают…  А ты вот удостоился, верю я тебе, коли с собой взял…

Ласкари. Клянусь,  о том Ваша светлость никогда не пожалеет...

Бецкой. Когда мы без чужих, можешь называть меня Иван Иванычем.

Чиновник. (Входя) Извольте, Ваше превосходительство,  экстракт писем, полученных Фальконетом  за последний месяц, прежние Вы в прошлый раз изучать изволили… Помочь Вам прочитать, или сами знакомиться будете?

Бецкой. Ступай. Нынче у меня свой помощник есть.

      Бецкой открывает тетрадь, листает её, отодвигает от глаз, приближает к ним.

Бецкой. Опять… Словно параксизма какая-то… Застит глаза, ничего разобрать не могу… Нынче за день в третий раз уже…

Ласкари. Не  позволите помочь, Иван Иваныч?

Бецкой. Пожалуй… Ты читай, а я с закрытыми глазами посижу, авось прояснится  взор-то…

                 Ласкари открывает тетрадь, листает.

Ласкари. Здесь письмо от сына Фальконетова, ничего такого, всё дела домашние, в Петербург собирается… Письмо из церкви Святого Рока, где статуи Фальконетовы стоят…  А это послание от Дидерота, как всегда, длинное, сил нет… Читать, Ваше превосходительство?

                           Бецкой не отвечает.

Ласкари. ( Тихо, не очень настойчиво) Иван Иваныч!

Бецкой. ( Сквозь сон, удобно устраиваясь в кресле) Читай, читай, что замолчал? ( Снова засыпает)

Ласкари. ( Тихо, следя за Бецким) Сие письмо от Дидерота… « Вы легко видите во всём дурное, Ваша впечатлительность показывает Вам его в преувеличенном виде… Один злой язык может поссорить Вас с целой столицей»… Ишь, учитель какой… Впрочем… «Один злой язык может поссорить Вас со всей столицей… Вам необходим постоянный очень снисходительный друг, и Вы его нашли»… (Задумывается) Вы его нашли, мсьё Фальконет…

                              Бецкой храпит.

Ласкари. ( Негромко) Иван Иваныч… ( Оглядывается. Неслышно скользит между шкафами) Картотека… Вот написано: « Групповая»… Мне не надобна… Эта  - «Странновая»… На неё тоже времени нет… Вот ещё одна - «Главная»… Да здесь все важные персоны… По русскому алфавиту сложенные… «А»… Тут интересных людей нет… «Б»… Бецкой! Сколько тут листов… ( Листает) Скорее... Побочный сын князя Трубецкого… Родился в Швеции,  кадетский корпус в Копенгагене...  И далее… Что такое? Был при дворе герцогини Цербста  Иоганы Елизаветы, и не просто другом был, Галантом  её…  А через год родилась у герцогини дочь, нынешняя  самодержица Российская  Екатерина  Алексеевна…  Так вот оно что… ( Задумывается) А ведь и вправду – весьма похожи! А я-то думаю, отчего он совсем домашний человек при дворе? Кто-то идёт… ( Пытается поставить бумаги на место, они падают, рассыпаются). Никак… (Рассовывает бумаги по карманам).

                                       Входит чиновник.

Ласкари. Наш генерал, убаюканный чтением моим, заснул совсем… День у него нынче суетный выдался, где только ни побывали: и за приготовлением кирпича надзирали, и за пережиганием извести, проверили, как шелковичных червей разводят, и тут же искусственным выведением цыплят занялись… После обеда – чтение у императрицы,  потом – спектакль в Обществе благородных девиц в Смольном… Молодой человек с ног свалится, а благодетелю нашему седьмой десяток  пошёл.

Чиновник. И не будите его, шевалье… Пусть отдохнёт… А Вы не желаете чаю или кофею? Тотчас в соседней комнате приготовим…

Ласкари. Премного благодарен… С удовольствием кофею попью…

                         Уходят. Бецкой храпит…

 

 

                                      МАСТЕРСКАЯ

                    Фальконет, Ласкари, затем  Мелиссино,  Дашенька и Андрей.

 

Фальконе. ( Работая) Поглядите, шевалье,  мне кажется,  нынче конь мой стал более выразительнее, чем вчера?

Ласкари. Довольно Вам советов от генерала Бецкого! Зачем ещё мои замечания слушать?

Фальконе. Читали Вы, что он мне написал? Какие только аллегории  ни хочет он у подножия монумента увидеть: И Варварство России, и Любовь народа… Начну с того, что я вовсе не считаю, что до Петра Великого Россия была варварской страной…  Сказали вы ему о бюсте императрицы, модель его почти готова…

Ласкари. Сказал, как вы того просили…

Фальконе. И что денег мне за него не надобно, тоже сказали?

Ласкари. Сказал.

Фальконе. И что же генерал?

Ласкари. Мне трудно повторить, не гневайтесь, мсьё…

Фальконе. Бог с Вами, шевалье, я уже ничему не удивляюсь… Что же он сказал?

Ласкари. «Хитрый французишко», - сказал, - «Ловко придумано»…

Фальконе. Вот как? ( Задумывается, затем берёт что-то тяжёлое и разбивает бюст, стоящий под покрывалом)

Ласкари. Кабы я знал! Вы поторопились, мсьё! 

Фальконе. Я не хочу досужих сплетен. И довольно об этом…

Ласкари. Я  желал бы Вас предостеречь, профессор Фальконет… Генерал Бецкой весьма интересуется Вашей перепиской с  Дидеротом, говорит, что в письмах оных могут и государственные тайны содержаться…

Фальконе Мне жаль императрицу: у просвещенной монархини не должно быть таких чиновников… Как там русские говорят? «Не ведает царь, что делает псарь»… Микеланджело и трёх недель  не выдержал  бы при дворе Екатерины… Впрочем  в Петербурге о Бецком разное говорят, я слышал,  он немалые свои средства в дела просвещения вложил… Говорят, Воспитательный дом,  казённые училища…

Ласкари ( перебивает, смеясь) Так-то оно так, только от средств этих Иван Иванычу такие проценты идут, что можно ещё один такой Воспитательный дом построить или открыть ещё одно общество благородных девиц…

Фальконе. Вы нынче тоже, говорят, немало разбогатели…

Ласкари. Богатство сие слезами омыто… Двух жён за неполный год схоронил. Женился-то на красивых, здоровых и богатых… А красоты и здоровья им ненадолго хватило…

Фальконе. Царство им небесное – Бог дал, Бог взял, так, кажется,  русские говорят… А при деньгах быть – тоже дело важное, мне ли этого не знать! А чтобы Ваши мысли  в другое русло направить, скажу вот что: вот я, французский ваятель, здесь, в России, монумент русскому императору сооружаю. Мне немало лет, я понимаю – к главному делу своей жизни приступил, и выполню, как бы мне генерал Бецкой ни мешал… А Вы мой друг – грек, а в деле моём – моя правая рука… Разве не промысел Божий, что мы оба сейчас в России служим?

Ласкари. В тени чужой славы жизнь проводить – занятие мало весёлое…

Фальконе. Э, шевалье… Вы молоды… А что может быть лучше молодости! При таком покровителе, как генерал Бецкой,  Вы на своём коне намного дальше ускачете, чем мой Пётр Великий, которому тот же генерал пути не даёт… Новый чин, я вижу,  Вы каждый год получаете…

Ласкари. Пустяки! У государыни кучер в чине подполковника!  Вас, профессор Фальконет, потомки и без чинов не забудут, а я до генерала дослужусь – вряд ли кто вспомнит… …

Фальконе. Мы сегодня с Вами оба мрачно настроены, а от дурных мыслей лечит только работа…   В моём кабинете на столе, шевалье,  лежит список всего, что нам надобно, чтобы  закончить к сроку Б ольшую модель… Проверьте, не забыл ли я чего… И скачите в Контору строений, просите, чтоб не мешкали, а за мной задержки не будет… Если желаете, можете мой экипаж взять, он всегда наготове у крыльца.

Ласкари. Благодарю Вас, верхом быстрее будет…  Так на Вашем столе список, говорите?

                                       Ласкари уходит. Фальконе работает. Входит Мелиссино.

Мелиссино. Где тут профессор Фальконет? Не признал, мсьё, простите великодушно…

Фальконе. Меня в рабочем одеянии, да перемазанного глиной мало кто признать может, … Проходите, дорогой Пётр Иваныч! Сказочно рад видеть Вас в своей мастерской… Неужто Вы решились откликнуться на просьбу мою нижайшую и позировать мне? Всё понимаю… Вы домой ненадолго,  война,   турки для молодой России -  враг нешуточный… А тут я со своей просьбой… Но что мне делать?  Берейтор  мой от безденежья в Москву собрался бежать... Я писал императрице, просил слёзно повысить и жалованье ему, и чин… Неделя прошла – ответа нет, а я без натуры совсем не могу…

Мелиссино. Так что ж… Я готов приступить к делу немедля… А лошади?   Каких лошадей Вам императрица из своей конюшни предоставила?

Фальконе. Кони великолепны! Бриллиант и Каприз, знаете верно? Их так смешно конюхи величают, с французской приставкой «де» - «де Бриллиант» и «де Каприз»…

Мелиссино. ( Смеётся) Знаю, знаю... Так мы идём?

Фальконе. ( Вытирая руки от глины) Знаете, Пётр Иваныч, мне сделали горку… Она имеет точно такой же наклон, как будет иметь мой постамент… Я изучаю, я исследую, зарисовываю, леплю каждую деталь, рассматриваю её сверху, снизу, спереди, сзади, с боков… Вам придётся много- много раз взлетать на этот постамент…

Мелиссино. Мне это весьма интересно и не терпится начать.

             Уходят, продолжая беседовать. Появляется Дашенька, обходит скульптуру, рассматривая её.

Ласкари.  (Входя) Мсьё Фальконет, Вы забыли записать верёвки, клей, восковые свечи и проволоку… Бог мой, Вы, здесь, Дарья Дмитриевна?

Дашенька. Что Вас так удивляет, шевалье?

Ласкари. Как я рад Вас видеть! ( Хватает её за руку)

Дашенька. ( Вырывает руку) Шевалье, если Вы ещё раз подойдёте ко мне ближе, чем на два, нет, на три локтя, я повернусь и уйду!

Ласкари. Нет, нет! Не уходите! Что привело Вас сюда?

Дашенька. Дядюшка мой, приехав всего на неделю из армии, вдруг согласился позировать профессору Фальконету…Он должен был приехать сюда пополудни, и велел мне здесь его дожидаться. Не видали Вы его?              

Ласкари. О ни с Фальконетом к конюхам пошли или прямо к постаменту направились…  Но я готов Вас сопровождать, куда угодно, хоть в преисподнюю…

Дашенька.   Ну, уж нет…  Туда сами ступайте, коли желаете …    А меня к дядюшке проводите. Три локтя, шевалье, три локтя !

Ласкари. Я хотел подать Вам руку…

Дашенька. Благодарю покорно!  Мне Ваша рука после куртагов  в страшных кошмарах снится – ни с кем танцевать не даёте, всех кавалеров опережаете… Ещё немного, и сплетни пойдут… Вперёд ступайте, я за Вами пойду.

                                               Вбегает Андрей.

Андрей. Где профессор Фальконет?

Ласкари. Ты что так кричишь?

Андрей. Я принёс ему замечательное известие! Знаешь ли,   Дашенька, Семёна Вишнякова, каменотёса Петербургского?

Ласкари. Кто не знает Вишнякова?  Вся Н евская набережная из его камня сложена.

Андрей. Я только что встретил Семёна.  Он нашёл камень для мсьё Фальконета!

Дашенька. Какой камень?

Андрей. Камень для постамента, скалу цельную, о которой мсьё Фальконет столько мечтал! Этот камень  близ мызы Орловской в Конной Лахте находится… В лесу.  Местные люди его «Камень-Гром» зовут…

Ласкари. Где он? Где Вишняков?

Андрей. В Контору строений  с докладом пошёл,   а я скорее сюда,   к профессору Фальконету…

Ласкари. Ну, и правильно сделал…  Профессор Фальконет  сейчас  занят, ему твой благодетель нынче позирует…  Ты места эти в Конной Лахте хорошо знаешь?

Андрей. Как не знать! Мальчишкой по грибы-ягоды частенько в том лесу бегали…

Ласкари. Тогда вот что… Я сейчас  Дарью Дмитриевну  к дядюшке отведу, и мы с тобой, немедля, к камню отправимся… Идёмте , Дарья Дмитриевна!

Дашенька. Вот ещё! Вы меня спросили, сударь,  может я с вами желаю ехать?

Ласкари. Вы поедете в лес?   На болота?

Дашенька. Так что же? Я наши леса не хуже Андрея знаю. Едемте, шевалье!

Ласкари. Бог мой, так я ведь только рад!

Дашенька. Три локтя, шевалье! 

Ласкари. Помилуйте, Дарья Дмитриевна! Как в экипаже-то  три локтя выдержать?

Дашенька.  О чень просто:  у меня экипаж одноместный…

Ласкари. Вольно же Вам, сударыня, надо мной смеяться!   Но сейчас разговаривать  некогда, надо ехать… Воля Ваша – мы с Андреем вперёд поедем, мсьё Фальконет свою карету  мне предоставил.

Дашенька. (на ходу) А отчего он «Камень-Гром», Андрей?

Андрей. Люди его так прозвали, когда  ударила в него молния и отколола кусок… А старики врут, что сам Пётр Великий на сей камень не раз вскакивал, чтоб окрестности оглядеть…

Ласкари  Вот уж и вправду - врут… 

 

               Фальконе, запечатывая письмо. Екатерина.

Фальконе. Оканчивая эти огромные письма, я содрогнулся при мысли, что осмеливаюсь умолять Ваше величество взглянуть на них…

Екатерина. С большим удовольствием и громким смехом я прочитала Ваше длинное послание Дидероту, премного Вам обязана за ту забаву, но раз навсегда, я не имею права просматривать Ваши письма. Я склонна подозревать, что Вы даёте мне читать свою переписку,  чтобы я не думала, что она касается государственных дел. Не воображайте, что я придерживаюсь начал Венецианской республики, я  не люблю инквизиции ни духовной, ни политической.

 

 

                                   ПАСХАЛЬНАЯ  НЕДЕЛЯ   1770  ГОДА.

                                             Исаакиевская площадь. Качели.

 

По шумной площади гуляют герои пьесы. Скрипят качели, играет шарманка, бьёт барабан. Дед – Раёшник приглашает всех на представление в балаган. Появляется Дашенька. Слышит название: « Сказ о том, как  кавалер де Ласкари три раза женился, да всех трёх жён за два года со свету сжил»…

Дашенька. Что такое? Очень интересно! ( Убегает)

                     Начинается  представление в балагане.

                              Купец с дочерью, грек.

Купец.  Давно Вы изволили  из-за моря прибыть?

Грек. ( С акцентом) Да уже более года стал здесь жить.

Купец. Я слышал, что вы не хочете един веселиться, а желаете у нас жениться.

Грек. Да право, сударь, охоту имею, только вас трудить не смею. Ежели вы милость свою показали, дочь вашу мне в супружество отдали…

Купец. Видя в вас человека добронравна,  извольте взять дочь мою, когда вам нравна!

Дочь. С тобою обещаюсь до смерти аз жити, в радости и в веселии вовеки прибыти.

                                             Танцуют.

Грек. ( С топором) Полно веселиться, пора в гроб ложиться!

                                Убивает жену, затем горько плачет.

Грек. Ах, нечаянна печал уже наступила, ум же мой бедный совсем помрачила. Ах, прелюбезная моя, ты моя царица, яснейшая моя голубица. Прощай мя любезная, уж тя не видаю, отчего же в горести, в слезах пребываю!

        Приносит небольшой мешок с деньгами, считает их. Убегает, возвращается со второй женой. Целуются.

Жена. С тобою обещаюсь до смерти аз жити, в радости и веселии во веки прибыти.

Грек. В любви моей не извол сумневаться, смертию оная будет нам кончаться.

     Вливает жене в рот отраву. Плачет, затем приносит мешок  с деньгами больше первого, считает, пересыпает деньги. Появляется третья жена.

Жена. Умереть готова, не хочу аз быти, чтобы мне женою бездельника слыти.

Грек. Жизнь я твою скончаю, ни на мал час жити не оставляю.

                 Душит жену. Затем приносит самый большой мешок с деньгами. Одет в мундир, кукла точная копия Ласкари. Рыдает над гробом жены.

Грек. Несчастный муж, я кладу в сию могилу печальные останки любезной жены своей. Прохожий, ты, который причину слёз моих зришь, знай, что добродетель, таланты, прелести вообще смерти противоборствуют.

              Гроб опускается. Грек подхватывает мешок с деньгами, убегает

Дашенька. ( Пробегая) Вот ужас-то!                

 

 

                                       Появляются Фальконе и Ласкари.

Фальконе. Неужели  мы дождёмся, шевалье,  того момента, как  моё изваяние на этой площади появится?

Ласкари. Пока что это только мечты наши… Главная задача - Камень-Гром сюда доставить…

Фальконе. Я нисколько не сомневаюсь в успехе… Дорогой мой шевалье, Вы молоды, талантливы, ловки… Умеете людей на  дело объединять… Я верю в Вас, как ни в кого другого… Вы просто должны эту злосчастную механику придумать – кроме Вас не кому сдвинуть с места мою эмблематическую скалу…

Ласкари.  Сдвинуть  три миллиона футов?!  Мне?!

Фальконе. Я хотел  прямо на месте снять лишний камень, но, едва приступил к работе, прискакали от Бецкого,   который «Рубить  не приказал»…

Ласкари. Императрица хочет видеть на этой площади Вашу скалу нетронутой,   дикой, поросшей мхами…

Фальконе. К аждую ночь мне снится мой монумент… Скала необыкновенно хороша сама по себе, она должна придать много характера памятнику… Но коли водрузят  на дикий, необработанный камень моего бедного Петра, будет он  чем-то вроде воробья на корове…

                              Уходят.  Появляются  Мелиссино, Фон-Визин и Андрей.

Мелиссино. Ну, ловка девка! От трёх мужиков сбежала… Ты сегодня такой молчаливый, Андрей?  Андрей, слышишь меня?   Влюбился, что ли?

Андрей. Нет, Пётр Иваныч, не влюбился я, задумался просто…

Мелиссино. Ишь ты, задумался… Думай, думай… Думать-то всегда полезно.  Ты, Денис Иваныч, покарауль-ка  нашего умника, а то он такой задумчивый, что и в толпе, не ровён час, потеряется… А я пойду Дарью Дмитриевну поищу.

Фон-Визин. А ты и, вправду, Андрей, словно не в себе сегодня… Случилось что?

Андрей. Вы помните, Денис Иваныч, как в нашем театре и в Эрмитаже на сцене превращения и провалы делаются? Помните?

Фон-Визин. Чего же не помнить? У тебя там всё на шарах катается…

Андрей. Вот-вот… Если взять жёлоб,  запустить в него медные  шары, другим таким жёлобом накрыть,  то сверху по этим шарам любую тяжесть перетащить можно…  Я про Камень-Гром думаю. Как считаете?

Фон-Визин. Ну, брат, нашёл советчика!  Как Англию с Францией помирить, и при том ни с кем из них не поссориться, я, быть может, тебе и присоветовал, а вот насчёт шаровой механики твоей – уволь, мозги не в ту сторону повёрнуты…

Андрей. Здесь надо всё точно рассчитать… Я домой тотчас пойду, Денис Иваныч… Мне  начертить всё надобно…

Фон-Визин. Ступай, ступай… На Пасху – грех работать, но Господь простит, он нам вдохновение редко посылает…

                            Андрей уходит, появляются Ласкари и  Фальконе. Навстречу им  Мелиссино.

Мел иссино. Христос воскрес, господа!

Фальконе. Никак не могу запомнить, как по-русски отвечать надобно…

Фон-Визин . Воистину воскрес!  И ещё трижды целоваться…

Фальконе. В этом мы, французы, с русскими похожи – обожаем целоваться…

Мелиссино. Это нас, хлебом не корми… ( Целуется с Фальконе и Ласкари) Не встречали  вы племянницы моей?  Всё рядом была, на всех качелях перекаталась, а тут народ в балаган повалил, она и потерялась…

Ласкари Дозвольте, Пётр Иваныч, мне её поискать… Непременно найду!

Мелиссино. Смешит меня уверенность Ваша, да попробуйте… Мадемуазель у нас – девица особенного склада. Как пропадёт – ищи ветра в поле! Тогда сыщется, когда сама того пожелает…

Ласкари. Я найду! Вот увидите…

               Убегая, Ласкари незаметно вкладывает в карман Фальконе письмо, Фон - Визин это видит.

Мелиссино. Ступайте, ступайте…  А мы тут погуляем… Праздник, чай,  спешить некуда… ( Уходят)

                            С разных сторон появляются Ласкари и Дашенька.

Ласкари. Дарья Дмитриевна!  Христос воскрес!

Дашенька. Воистину воскрес… ( Ласкари пытается её обнять). Вы что, шевалье, совсем спятили?

Ласкари. Простите великодушно, но меня только что Ваш дядюшка русским обычаям учил. Он Вас по всем Качелям ищет…  И меня послал за Вами.

Дашенька. Так  ступайте к нему, скажите, что не  нашли меня.

Ласкари. Так от чего же сразу – «ступайте»? Неужто у Вас для меня и слова доброго нет? Ведь сегодня праздник…

Дашенька. А скажите, шевалье, Вы представление в балагане видели?

Ласкари. Нет, зачем? Я не столько  русский язык знаю, чтобы речи простолюдинов понимать… Да и скучно это всё…

Дашенька.  Отчего же скучно?.. Мне очень даже весело было… А если вправду, то мне Вас просто жалко…

Ласкари. Жалко? У м еня что – руки или ноги нет?  Или я в голову ранен, не понимаю, что делаю?

Дашенька. Это уж точно не так – Вы отлично понимаете, что делаете.

Ласкари. Всё-то Вы загадками разговариваете, Дарья Дмитриевна…

Дашенька. Какие тут загадки! Сколько раз я Вам говорила, шевалье, держитесь от меня по дальше, не преследуйте меня!

                                            Появляются Мелиссино,   Фальконе и Фон - Визин.

Мелиссино. Вот вы где! Ловкий Вы, однако, шевалье! Где пропадать изволила, матушка?      

Дашенька. Меня толпа в балаган  завлекла,  я  Вас звала, да Вы не слышали… Я представление смотрела, очень интересное представление… Добрый день, мсьё Фальконет, Христос воскрес…

Фальконе. Воистину воскрес… Правильно я говорю?

Дашенька. Правильно, правильно…  Дядюшка, мне непременно Вам одну вещь показать надо, она нам очень в хозяйстве пригодится!  И стоит совсем недорого…

Мелиссино. Ладно, ладно… Сейчас посмотрим…

Ласкари. Дозвольте, Пётр Иваныч, и мне с Вами пойти!

Мелиссино. Отчего же нет? Только вы, судари мои, никуда не уходите… К нам  обедать поедем… Вы  прямо к нашим каретам ступайте, они вон там, у тех каруселей стоят…Для Вас, Денис Иваныч, отдельно Ваши любимые блюда готовятся…

Фон-Визин. Пётр Иваныч  мои тайны знает –  ох,  и  люблю  поесть, грешен…  Это меня и погубит непременно…

                     Дашенька и Мелиссино уходят.  Фальконе обнаруживает в кармане письмо, подброшенное Ласкари. Открывает его, морщится.

Фальконе. Кто-то подложил мне в карман это  гадкое письмо… Хотите прочитать?

Фон-Визин. Зачем? Я не любопытен…

Фальконе. Мне кроме Вас  не с кем поделиться… Прочитайте, Денис Иваныч…

Фон-Визин. Коли так, извольте, я прочту… Написано по-французски, но слова некоторые употреблены неверно… И подписи нет... ( Читает) Клевета – что уголь: не обожжёт, так замарает…

Фальконе. Это третье письмо в подобном роде…

Фон-Визин. ( прочитав) Сие сочинение  писано при восхождении какой-нибудь злой планеты,  в те дни,  когда бесятся собаки… Так нелепо врать не всякому удаётся… И рад бы заплакать, да смех одолел…

Фальконе. Не понимаю,  чем я не угодил своим недоброжелателям?   Генерал Бецкой делает мне честь, искренне меня ненавидя. На бедную мадемуазель Колло клевещут так же, как и на меня, какие-то самозванцы приписывают себе её работы… Как там по-русски?  Хорош город Питер, да бока повытер… Скоро мне, видимо, преподнесут чашу с ядом, как Сократу, тем более, что я на него похож…

Фон-Визин. Дорогой профессор,  дозволено ли будет младшему товарищу  дать Вам совет?

Фальконе. Конечно, Денис Иваныч… Я выслушаю его с благодарностию, у меня нет друзей в Петербурге…

Фон-Визин. Попробуйте поступать по-моему: я взял себе правило никогда на скотов не сердиться и не рваться на то, чего нельзя переделать…  Не ссорьтесь Вы ни с кем, ради Бога! Сократ целый месяц  спокойно  ждал яда, а  Вы  просто напрашиваетесь на чашу с цикутой…  Пойдёмте, нам  Пётр Иваныч машет, он подле карет своих, видите?       

Фон-Визин ( на ходу) А скажите, мсьё Фальконет, хорошо ли известен Вам помощник Ваш, шевалье де Ласкари?

Фальконе. Я не живу с ним в особенной дружбе… Наши отношения связаны только работой… Он за всем следит, всё знает, во всём помогает… Это один из самых умных, деятельных, способных людей, состоящих при генерале Бецком.

Фон-Визин. ( Покачав головой, про себя).  Мошка – крошка, а человеческую кровь пьёт…

                         Уходят. Шумит праздничная площадь.

                                                    

 

                    

                    ФАЛЬКОНЕ,  ЛАСКАРИ,   РАБОЧИЙ

       Двор возле мастерской.  Слышен грохот забиваемых свай.  Держась за голову, выходит Фальконе, за ним Ласкари.

Фальконе. Вы узнали, шевалье, зачем здесь эти рабочие?

Ласкари. (Зовёт) Послушай! Ты ведь старший? Поди сюда!

Рабочий. Звать изволили, Ваша милость?

Ласкари. Зачем вы здесь и по чьему приказу?

Рабочий. Нынче генерал Бецкой приказал срыть сию кузницу…

Фальконе. В этой кузнице я приготовляю арматуру для бронзы… 

Рабочий. Простите, Ваша милость, мы – люди подневольные,  как приказано так и делаем… А сваи вбивают – так  в этом  месте по плану, государыней  подписанному,  новое строительство будет вестись… А что именно – нам про то неведомо…

Ласкари. Ладно, ступай…

               Продолжается грохот забиваемых свай.

Фальконе. Бецкой решил свести меня с ума и заставить просить отставки! Монумент почти готов, доделать его пара пустяков…  Он довершит мою работу и легко выдаст её за свою! Осталось только выжить меня из России! Я тотчас же еду к нему!

Ласкари. Мсьё Фальконе, остановитесь! Теперь только четыре часа утра!

Фальконе. Сей же час и поеду!  ( убегает)

Ласкари.  ( За кулисы) Подойди-ка ещё…

Рабочий (подходит) Звали, ваша милость?

Ласкари.  Ты вот что, парень… Давеча мне генерал Бецкой план показывал…  Вы далеко  слишком копать начали…

Рабочий. Ну, нет,  ваша милость, я  при  Конторе строений давно тружусь и в чертежах толк знаю, меня нарочно сему учили…  Мы копать точно  в назначенном  месте начали, разве что на один вершок просчёт есть…

Ласкари. А я тебе говорю, что надо  на два аршина ближе к портретолитейному дому копать! 

Рабочий. Не, Ваша милость, никак невозможно… Да и ваятеля жалко, прямо плачет весь…

Ласкари. Тебе-то какое до ваятеля дело? Пошёл вон!

Рабочий. Ваша воля, сударь…

                          Уходят оба.

 

                                         Бецкой, сонный, в халате.  Фальконе.  Затем императрица

Фальконе. Побойтесь Бога, сударь! Разве не могли бы  Вы повести стройку так, чтобы  мне не мешать? Зачем Вы так вредите  исполнителю дела, за которое отвечаете перед потомками?

Бецкой ( Зевает) Мсьё Фальконет, нынче слишком ранний час, чтобы о потомках рассуждать! Коли Вам более сказать нечего, кроме того, что Вы только что мне наговорили, то позвольте мне отправиться в опочивальню и продолжить свой  отдых. Для моих глаз весьма вредно раннее вставание…

Фальконе. Я знаю, отчего Вы так меня ненавидите…  Я не Ваша креатура… Я предпочитаю лишний труд лишнему унижению, и ни о чём Вас не прошу…  А  Вы  хотите, чтобы Вас постоянно о чём-то просили, хотя редко употребляете своё влияние на пользу честных и достойных…

Бецкой.  Господи, ты свидетель – и от ума сходят с ума! Мой  трудовой день чрезвычайно велик и без того, чтобы вставать в столь ранний час. Я оставляю Вас, сударь,  напомнив, что в сей момент Вы находитесь в моём доме, и только нежелание будить слуг останавливает меня  от того, чтобы не выпроводить Вас восвояси…

                                            Бецкой  уходит.

Екатерина. (Про себя) И то бывает, что овца волка съедает… ( Фальконе)Я думаю, что климат начинает иметь на Вас влияние. Французы от природы гораздо сговорчивее, гораздо податливее и гораздо более думают о себе. Один только северный воздух может сделать так мало снисходительным.

Фальконе. Никогда меня не жаловали дураки с подлецами… На днях я получил письменное уведомление от генерала Бецкого о том,  что статуя Петра Великого должна быть расположена так, чтобы один глаз  императора зрил на Адмиралтейство, а другой – на Здание двенадцати коллегий… Такое возможно лишь при косоглазии царя, о я чём я при самом внимательном изучении его истории нигде не встречал.

Екатерина. Правый и левый глаза  Петра Великого меня очень насмешили, это более, чем глупо. Я уверена - Вы сделаете прекрасный монумент наперекор Вашим недоброжелателям.  Зависть к Вам – признак их уважения.

Фальконе. Господин Бецкой  хочет выстроить мне новую квартиру на Исаакиевской площади посреди солдат и работников,  которые будут заняты при отливке статуи… Нельзя ли поместить меня где-нибудь в городе? Здесь у меня нет решительно никого, кроме Вашего величества… Если бы Вы не сохранили мне своего покровительства, то  что осталось бы мне? Полнейшее горе и отчаяние, потому что в России судят о людях по способам обращения с ними…

Екатерина. И здесь, как в Париже,  конечно, есть вестовщики, которые среди белого дня видят луну, и которые рассуждают  по тому, что им хочется видеть… Заключите перемирие с Вашими врагами, как я с султаном… Побеждайте все препятствия и не тужите ни о чём…

 

 

 

                                                      ДЕЙСТВИЕ  ВТОРОЕ

 

                                                ДОМ  МЕЛИССИНО.

 

                        Андрей, Дашенька, Фон-Визин, потом Мелиссино, Фальконе и Ласкари.

Андрей. Вот здесь подержите, Денис Иваныч,  я только пружинку подтяну…

Дашенька. Дай я подержу!

Андрей. Нет уж, увольте, сударыня… Тотчас же сломать  чего-нибудь изволите…

Дашенька. Вот так всегда, Денис Иваныч, придумает что-нибудь интересное, а в руки ни за что не даст!

Андрей. То ж такие руки! Стоит ими до чего-нибудь дотронуться, тут же приходится чинить… Знают  Фоку и сзади и сбоку…

        Дашенька дёргает Андрея за чуб и убегает. Он бросается за ней, ловит.

Дашенька.  Всякая сорока от своего языка погибает… Отпусти.

Андрей. Не отпущу,

                     Дашенька вырывается.

Дашенька. И не смотри на меня так…

Андрей. А как я смотрю?

Дашенька. Дядюшка идёт! (Посмотрела за дверь) Точно идёт, а с ним какие-то гости, не разобрать  по голосам…

Андрей. Жалость какая – не успел…

Дашенька. Бежим пока наверх, там доделаешь… 

                                Убегают. Появляется Мелиссино, с ним Фальконе и Ласкари.

Мелиссино. Проходите господа, проходите… И  прошу покорнейше садиться!

                             Все рассаживаются.

                    Сверху  с хохотом сбегают Дашенька, Андрей и Фон-Визин.

Дашенька. Ой, простите… 

Фальконе. Зачем извиняться,    когда у молодёжи веселье на уме! Что может быть скучнее мрачной физиономии девицы или молодого человека… Доброе утро, Дарья Дмитриевна! Вы прекрасно выглядите, мадемуазель… Добрый день, Денис Иваныч, и Андрея я тоже видеть рад…

                                         Все раскланиваются друг с другом.

Дашенька. Дядюшка, Андрей до Вас одно приятное дело имеет…

Мелиссино. Какое же?

Андрей. Вы знаете, Пётр Иваныч, как я Вас люблю и как обязан Вам…

Мелиссино. Ну, брат, опять ты свою песню  завел … Коли дело приятное, так чего же тянуть? Говори сразу…

Андрей. Я Вас с именинами поздравить хочу. Эту безделицу специально для Вас сделал…

                         Андрей протягивает  Мелиссино каминные часы, на крышке которых  фигурка спящей собачки.

Мелиссино. Ну, уважил, Андрюша, дай-ка я тебя расцелую! ( Целуются) Хороши часы, ничего не скажешь! Мы их на камин здесь в гостиной пристроим…

Дашенька. Сейчас, сейчас, дядюшка! Ещё подержите их немного!

                   Часы в руках Мелиссино начинают бить. Вместе с боем собачка поднимает голову и начинает лаять…

Мелиссино. Ну, испугали… Чуть из рук не выронил!

Фон-Визин. Ай да Андрей!

Дашенька. Часы с репетициями! Вам нравится, дядюшка? Нравится?

Мелиссино. Так чего же лучше? Спасибо, Андрюша, всех позабавил… Сегодня вечером  гостям покажу, вот подивятся искусству твоему…

Фальконе. Нам с шевалье остаётся только извиниться – не знали мы об Ваших именинах…   У Вас праздник в доме, а мы с делами своими…

Мелиссино. Велико дело – именины! Гости вечером будут, а теперь утро… Кстати, и вам приглашение отослано, неужто не получили?

Фальконе. Я с вечера почту не разбирал…

Мелиссино. Это всё равно… Я вечером вас обоих непременно жду. Денис Иваныч с Дарьей Дмитриевной пред гостями будут комедию разыгрывать, о которой сейчас в Петербурге только и разговоров…

Фальконе. Речь идёт о Вашем «Бригадире», Денис Иваныч? Говорят, Вы даже императрице свою комедию читали?

Мелиссино. Читал, читал… Он теперь у нас в столице самая примечательная личность – что ни вечер в чьём-нибудь доме свою пие су читает… Надеюсь, нынче не подведёте меня с Дарьей Дмитриевной? Не опозорите?

Фон-Визин. Я до того дочитался за это время, что в каждую минуту готов не Бригадиром, так Советником представиться… А вот Дарья Дмитриева за себя беспокоится слишком…    

Дашенька. Ужасно боюсь! Шутка ли – вдвоём всю пие су представить! Талант Дениса Иваныча всем известен – он не только героев пьесы лучше любого актёра представляет… Вы даже  вообразить  не можете, как он голосам живых людей умеет подражать, просто образ того человека принимает, голосом которого говорит!

Фон-Визин. Будет, Дарья Дмитриевна!  Вы у нас тоже  талант имеете и не малый… Вы нас простите, господа, мы покинем Вас. Нам к вечеру  ещё много надо успеть…

Мелиссино. Простим, простим… Ступайте…

                           Молодёжь уходит.  Появляются ряженные, поют колядки, Фальконе с любопытством слушает их, радуется  по–детски.

Мелиссино.  Ну, всё, ребята… Ступайте на кухню, Вас там угостят как следует, я велел не жалеть…  ( Фальконе и Ласкари) Я слушаю Вас, господа… Видно дело у Вас неотложное, коли в такой ранний час пожаловали, а мы никак к нему приступить не можем.

Фальконе. Пётр Иваныч, мы с шевалье обычаев русских не знаем, наверно вовсе не с той стороны к делу приступаем… Как это по-русски,шевалье ?  Ну, когда вот так приезжают? Как у Вас говорят? « В карты играем, а мастей не знаем», так, кажется?

Ласкари. Да что там слова искать! По-русски это называется «свататься»…  Нынче святки, а я узнал, что в святки к невестам сватов засылают… Я приехал к Вам свататься, а профессор Фальконет, значит, будет сватом, очень я его  просил об одолжении этом …

Мелиссино. ( Хохочет) Ах, вот оно что! На красненький цветочек и пчёлка летит! Такого смешного сватовства я в жизни не видел! Ну, а если серьёзно, господа, то сначала надо бы настроение невесты разузнать… Петербург – город, конечно, большой,  но невесты с женихами из хороших домов все на виду… Вы мне нравитесь, шевалье, знаю, что жених богатый. Бецкой Вас любит, Фальконет – обожает…  Но наша невеста тоже не из рядовых будет. Вы её достоинства не хуже меня знаете, к тому же - одна из самых богатых в Петербурге… Говорили Вы с ней?

Ласкари. Нет, Пётр Иваныч,  у нас  серьёзного разговора не получается – она то бранит меня, то  смеётся надо мной. Не могу понять, что она в самом деле про меня думает.

Мелиссино. Это на Дарью Дмитриевну похоже! А Вы то чего оробели? Подполковником сделались , а к девицам подхода не имеете…  Ступайте к ней, а мы  здесь пока потолкуем.

                                    Ласкари уходит.

Мелиссино. Слышал я,   профессор Фальконет, о трудностях ваших с отливкой монумента связанных…

Фальконе. Да, Пётр Иваныч, никак литейщиков найти не могу – одна неудача за другой. Одному из них изобразили русских с рогами, хвостами и когтями, людьми непорядочными, без чести и без веры, то же самое проделали и с другим…

Мелиссино. А что Вы скажете, профессор Фальконет, коли я найду Вам литейщика?

            Входит Фон-Визин, Мелиссино его не видит.

Фальконе. Вы? Литейщика для монумента?

Мелиссино. А почему бы и нет?  Сие проще простого, сударь!  Почему бы капусту не взять со своего огорода?  В Отечестве нашем артиллеристы  еще со времён Петра Великого сами для себя пушки отливали. А я – генерал артиллерии и литейному делу ещё в  кадетском корпусе обучен…

             Фальконе  растерянно переглядывается с Фон-Визиным.

Мелиссино. Я возьмусь отлить Ваш монумент, коли Вы поможете советами Вашими по части тонкостей, которые в любом деле имеются… А коли останетесь довольны, то обещайтесь об ленте перед императрицею похлопотать…  Забыла обо мне  государыня Екатерина Алексеевна, а лента-то давно ко мне просится…

                                Входит Андрей.

Андрей. Не отыщите ли времени, Пётр Иваныч,  подготовку фейерверка проверить? Вы, профессор Фальконет, никогда таких фейерверков не видели, кои Пётр Иваныч делает!

Мелиссино. Иду сейчас… Так подумайте, мсьё Фальконет, над предложением моим? А просьба-то моя невелика в награду будет… Пойдём, Андрей.

                              Мелиссино и Андрей уходят.

Фальконе. ( Фон-Визину.) И на меня  получается находят дни хладнокровия: я даже не засмеялся и не рассердился…

Фон-Визин. Я, конечно, не мастер в литейном деле,  но  про Петра Ивановича наслышан… Говорят, он премного преуспел в создании особого сплава для пушек наших…  Впрочем, коли  литейщик надеется получить ленту для самого себя, то он должен придумать  полдюжины лент для скульптора…

Фальконе. Но скульптор никаких претензий по части лент не имеет… А главное, я люблю Петра Иваныча, и ленту свою он от государыни и без отливки статуи получит, непременно.

                                     Входит Андрей.

Андрей. Вы ещё здесь, Денис Иваныч? Сделайте милость, напишите на бумаге, в каких местах и на каких словах занавес растворять надобно…

Фон-Визин. Пошли, пошли, я тебе на месте всё растолкую…

Андрей. А Вас, профессор Фальконет, Пётр Иваныч просил в его кабинет пройти, он хочет Вам свои трофеи показать… Пойдёмте, я провожу Вас…

                      Андрей, Фон-Визин и Фальконе уходят. Появляются Ласкари и Дашенька.

Ласкари. Отчего Вы так невзлюбили меня, Дарья Дмитриевна?

Дашенька. Оставьте, шевалье, Вы мне просто безразличны – вот и всё.

Ласкари. Если бы Вы знали, как мне обидно это слышать… Вы меня избегаете, на куртагах   шарахаетесь от меня, словно я  кикимора какая…

Дашенька. Так давайте и договоримся – Вы живите своей жизнью, а я буду жить своей.

Ласкари. Когда  я в Россию приехал, был  я никому неведомый грек без гроша в кармане… А теперь вот –  при каких деньгах! И собой, кажется, не урод…  Отчего же с Вами всё не так?..

Дашенька. Что всё не так?

Ласкари. Да всё… Я ночами не сплю, мечтаю, да об Вас думаю…

Дашенька. Ваша великая любовь ко мне не помешала Вам трижды за    год на деньгах жениться…

Ласкари. Так то ж на деньгах… Пустяки это всё… Послушайте,  Дарья Дмитриевна, мы ведь с Фальконетом  свататься к Вам приехали.  А вместо этого я битый час  насмешки Ваши выслушиваю…

Дашенька. Свататься? Да Вы с ума сошли!  Не поглядев в святцы, да бух в колокол! Я замуж вовсе не собираюсь!

Ласкари. Как это не собираетесь?

Дашенька. Да вот так! А коли откровенности хотите, то извольте: есть у  меня тайная любовь, да такая, что Вы себе и представить не можете… Ничего другого не хочу, только бы мне со своею любовью соединиться!

Ласкари. Мудрено выражаться изволите, Дарья Дмитриевна. Кого Вы этакой необыкновенной любовью любите? Фон-Визина, быть может? Всё Вы с ним по углам шепчетесь, комедии какие-то разыгрываете… Или в Андрея влюблены? Что ж, немудрено: красив да талантлив, росли вместе, отчего же не полюбить? Видел я, как он на Вас смотрит…

Дашенька. Ничего-то Вы, шевалье, не поняли. У нас говорят: «Я Вам про Фому, а Вы мне – про Ерёму »… Не о той любви я Вам говорю, про которую Вы думаете. А чтобы Вы навек про меня забыли и даром ни меня, ни себя не мучили, скажу прямо -  я о театре Вам говорила. Театр я люблю, и век любить буду.  Жизнь свою хочу театру отдать. Занавес буду отворять, да с театральными плотниками да мужиками стулья на сцене переставлять, только бы с театром во век не расставаться. Вам того не понять…

Ласкари. Куда уж нам!   То-то радость для дядюшки Вашего …

Дашенька. Дядюшка с тётушкой о мечтах моих не ведают, всё женихов богатых да ладных мне присматривают… Думаю, Вы, шевалье,  прослышали, что я после малолетней дочери графа Брюса самая богатая невеста в Петербурге, от того и сватаетесь ко мне?

Ласкари. Мне до Вашего богатства дела нет. Мне  Вы сами надобны. И как человек нерусский, никакими обычаями да предрассудками не связанный, я, быть может, более других Вас понять способен… Коли замуж за меня  выйдете, неужели, думаете, не сумею Ваших талантов оценить? Говорите, своею жизнью живёте? Ну, и слава Богу! Значить с Вами всегда весело будет!

Дашенька. Прощайте. Мне вечером в комедии играть. Та комедия куда интересней, чем э та, что Вы предо мной сейчас разыгрываете… Оставьте глупости Ваши. Прощайте.

                                         Уходя, сталкивается с Мелиссино.

Мелиссино. Куда это ты, матушка, такая злая? ( Ласкари) Поругались, что ли? Вот так сговор, ничего не скажешь… Не огорчайтесь, шевалье, Дарья Дмитриевна – девица вздорная, да отходчивая. Если чем обидела – не гневайтесь. Я с ней после потолкую.

Ласкари. Не скажу, чтобы обидела, но и приятного мало сказала…

Мелиссино. Так что сказала-то?

Ласкари. Сказала, что замуж вовсе идти не собирается.

Мелиссино. Ха-ха! Вот так язычок!  Как заспорит, так чушь и загородит… Глупа ещё, не обижайтесь…

Ласкари. Напрасно Вы смеяться изволите, Пётр Иваныч. Дело куда серьёзнее, чем Вам кажется.

Мелиссино. Что такое? Об чём это Вы?

Ласкари. А об том, Пётр Иваныч, что племянница Ваша на службу в театр собралась.

Мелиссино. Чего? На службу? В театр?! Совсем сбрендила девица! Кто же её пустит? (Кричит) Дарья Дмитриевна!  Ну-ка, изволь в гостиную пожаловать!

Ласкари. Мне видимо, удалиться надобно, Пётр Иваныч. Не гоже постороннему человеку при семейных сценах присутствовать… А где профессор Фальконет?

Мелиссино. Мсьё Фальконет  в кабинете, от моих военных трофеев его сейчас не оторвать, да я его до вечера и не отпущу… А  Вы , шевалье, и вправду, ступайте пока… Вечером  приезжайте обязательно. Коли до вечера не передумаете на моей вертихвостке жениться – при гостях согласие дам…

                                                     Ласкари раскланивается, уходит.

Мелиссино. Дарья Дмитриевна!

Дашенька. Что случилось, дядюшка? Что так громко?

Мелиссино. Это я должен у тебя спрашивать, что с твоей головой случилось? Чего это ты тут наплела шевалье?

Дашенька. Это он Вам наплёл, а я ему правду сказала…

Мелиссино. Остра на язык… Выучил на свою голову! И пению,  и музыке, и танцам…

Дашенька. Я, дядюшка, Вам по гроб жизни за это ученье благодарна буду!

Мелиссино. Это мы с тётушкой много раз слышали. Только не надолго твоей благодарности хватило. Сядь-ка, матушка, передо мной. И скажи теперь, куда это ты свои ножки навострила? И отчего это ты вообще замуж идти не хочешь?

Дашенька. Дядюшка, у Вас именины нынче… Давайте завтра поговорим. Очень серьёзный разговор должен получиться, не хочу я сегодня Вам настроение портить.

Мелиссино. Испортила уже. Говори, чего надумала?

Дашенька. Хорошо… Только, пожалуйста, не сердитесь на меня слишком… Я Вам сначала «Петербургские ведомости» покажу. Вот здесь читайте! ( Подаёт газету)

Мелиссино. ( Читает) «Женщинам и девицам,  имеющим способности   и желание представлять театральные действия, также петь и танцевать и обучать тому других, явиться…» Понимаю… Ты, племянница полковника Мелиссино, исконная дворянка…  Вот уж воистину: «Глупому не страшно и с ума сойти!»…  А скажи-ка, есть ли сейчас женщины на придворных театрах?

Дашенька. Есть…

Мелиссино. И сколько же их?

Дашенька. Двенадцать уже…

Мелиссино. И кто же они?

Дашенька. Две дворовые князя Голицына,  остальные - девушки из В оспитательного дома…

Мелиссино. Так… Дожили… Где Денис Иваныч? Денис Иваныч!

Фон-Визин. Мы здесь с Андреем… Что случилось, Пётр Иваныч?

Мелиссино. Со мной-то ничего не случилось… Спросите, что с Дарьей Дмитриевной стряслось?

Фон-Визин. Не пугайте меня…

Мелиссино. (Дашенька) Что молчишь-то? Вот и расскажи Денису Иванычу, с которым Вы всё комедии представляете, какую комедию ты со своими родными сотворила… Молчишь? А решила она, дорогой Денис Иваныч, на придворный театр актёркой идти. Всем женихам дать отворот поворот, и на сцене каждый вечер перед мужиками выламываться…

Дашенька. Дядюшка, Вы знаете, что самые знатные люди на сцене представляют… Сам Наследник в балетах участвует,  императрица для себя зазорным не считает, а графиня Брюс почти во всех спектаклях роли разыгрывает…

Мелиссино. Молчать! Не хитри, матушка! Как ни вертись, собачка, а хвост всё позади! На куртагах придворные от скуки на все руки, а актёры на сцене за жалованье роли  представляют . Тебе, коли поработать захотелось, в сад ступай, у Кузьмы косу возьми, да траву покоси под моим окном, вот смеху-то будет,  опять же слова учить не надобно. Что, Денис Иваныч? Вы запудрили ей мозги  своими пиесами да спектаклями, Вам и в чувство приводить!

Фон-Визин. Новость сия, Пётр Иваныч, для меня так же удивительна. Мы никогда о таком с Дарьей Дмитриевной не говорили. Я только одно могу сказать – талант  у Вашей племянницы замечательный. Необыкновенный талант, это все, кто в театральном деле толк имеют, могут подтвердить… Сама императрица её отмечала не один раз…

Мелиссино. Я думаю, что императрица не шибко обрадуется, коли у неё все дворянки побросают свои семейства и на сцене представлять начнут… Вы, Денис Иваныч, в нашем доме почти что родственник, вот и будете свидетелем решения моего. Коли поручил Господь мне сие дитя неразумное, значит, мне за него и отвечать. Сегодня вечером, коль гостям объявлено, комедию Вашу представляйте чин по чину, чтобы комар носа не подточил, и никто в зале ни об чём догадаться не мог…  А вот после – не обессудьте , Денис Иваныч, пока я жив, Дарья Дмитриевна на сцене представлять не будет. Сегодня же о сватовстве кавалера Ласкари гостям объявлю, и замуж сию красавицу выдам незамедлительно. А там пускай муж решает, куда её девать – в  глухомань деревенскую везти или на сцену выпускать…

Дашенька ( Плачет). Дядюшка, на Качелях в балагане такое про Ласкари представляют… Будто он всех трёх своих жён отравил, чтоб их деньги получить… Вы хотите, чтоб я четвёртой была?

Мелиссино. Мало ли в балаганах  дурацких представлений дают… Дураки и дают. Человек он в городе известный, богатый сказочно, подполковник, должность завидная, Бецкой его любит как сына, у Фальконета – правая рука…

Дашенька. Денис Иваныч, заступитесь!

Фон–Визин. Я Ласкари плохо  знаю. Только, Пётр Иваныч, коли Вы во мне родню признали, Христом Богом  прошу – не спешите с замужеством Дарьи Дмитриевны…

Мелиссино.  Я решений своих не меняю. Сейчас ступайте, готовьтесь к вечеру, и чтобы гости довольны были! А ты племянница – благодарствуй, низкий поклон тебе, поздравила с именинами…

Дашенька. Дядюшка…

Мелиссино. Прочь с глаз моих, и до вечера на пути не попадайся… Сейчас Фёдора в деревню за тётушкой пошлю. Пусть брата твоего малолетнего берёт и немедля в Петербург возвращается, будет тебя караулить до свадьбы. Ступай !

 

 

                                                  ПОРТРЕТОЛИТЕЙНЫЙ  ДОМ.

 

                                                Л аскари  и   Фон – Визин, затем  Андрей. 

Фон – Визин. ( Входит) Добрый день, шевалье… Могу я увидеть профессора Фальконета?

Ласкари. Он работает на своём помосте… Нынче генерал Мелиссино опять приехал, позирует ему… Хотите, я Вас к ним отведу?

Фон-Визин. Благодарю Вас, шевалье… Только не следует мешать художнику в момент вдохновения… Я оставлю для него вот эту книгу, он меня очень просил о ней…

Ласкари. Пожалуйста… Вот сюда положите…

                 Фон – Визин кладёт книгу, нерешительно останавливается.

Ласкари. Вы что-то ещё желали, Денис Иваныч?

Фон – Визин. Пожалуй…  Я давно желал с Вами поговорить, шевалье, всё искал случая…

Ласкари. Со мной?!

Фон – Визин. Почему это Вас удивляет? Я принимаю самое горячее участие в профессоре Фальконете,  мне кажется, монумент он задумал гениальный, и как человек он мне весьма симпатичен… Скажите, шевалье,  зачем Вы вредите ему?

Ласкари. Бог мой! Откуда вы это взяли? Спросите у самого Фальконета, как он ко мне относится… Я ему, быть может, единственный друг…

Фон – Визин.  Вы самонадеянны, шевалье… Насколько  мне ведомо,  у  Фальконета в Петербурге  друзей нет… 

Ласкари. Не всё Вам ведомо, Денис Иваныч… О каком вреде профессору Фальконету Вы изволите речь вести?  Заботы о  монументе сейчас – основная  служба моя…

Фон – Визин. Помните ли Вы, шевалье, как на Пасхальной неделе встретились мы на  Качелях? Вы ещё тогда Дарью Дмитриевну в толпе искали?

Ласкари. Помню. Ну, так и что?

Фон – Визин.  Как честный дворянин, я не могу   далее молчать… Дело в том, сударь, что я видел, как Вы подмётное письмо в карман Фальконету положили…  Зачем Вам надобно его в тоску вгонять? Ему и так  в  нашей столице  не сладко…

Ласкари. Письмо?  Ну, что ж… Коли видели, так упираться не стану…

Фон – Визин. Так зачем Вам это? Зачем? Коли Фальконет Вас самым преданным помощником считает…

Ласкари. Вам это трудно будет понять, Денис Иваныч…  А  причина в том, что мне, не меньше, чем генералу Бецкому, надобно,  чтобы Фальконет  совсем один остался. Тогда он во мне не только помощника надёжного найдёт, но и в дружбу мою поверит… А поскольку монумент его – гениальный,  как Вы здесь только что заметить изволили, то рядом  с  его блестящим именем и моё не потускнеет…

Фон – Визин. А коли я возьму и скажу ему об этом?

Ласкари. Вы того сделать не посмеете из-за  Вашего патриотизма русского хотя бы…  Фальконет Вам, может быть, и поверит, и меня от себя прогонит… Да только такой незаменимый помощник как я,  для  него вряд ли скоро сыщется,   Бецкой  тому только рад будет,  и дело совсем  остановится…

Фон – Визин. И всё-таки я скажу ему…

Ласкари. Да не скажете!..

Фон – Визин.  Нынче возьму и  скажу!

Ласкари.  Ну, и говорите!   Мне терять нечего. Только при дворе очень скоро узнают, что братец Ваш столь завидную должность по протекции князя Потёмкина получил… Вы того желаете?

                                           Фон – Визин молчит. Ласкари смеётся.

Ласкари. Каков эффект? Шевалье де Ласкари,  грек безродный, не так прост,  как его некоторые считают! Да у меня весь Петербург от извозчика  до императрицы вот где! ( Показывает кулак)

Фон – Визин.  Да уж… Я не вор, не тать, но на ту же стать… теперь понятно, кто самый главный сплетник в Петербурге… Прощайте сударь, век бы не встречаться ! Книгу Фальконету передайте… (Уходит).

                                Входит Андрей.

Андрей. Здравствуйте, шевалье…

Ласкари. Здравствуй, коли не шутишь. Ты к Фальконету? Его нет.

Андрей. Говорят, шевалье, за  перевозку Гром камня  Вы  главным назначены?

Ласкари. Так и что? Я  и до того был  главным…  Ты мне лучше скажи, что в доме твоего благодетеля делается? Что Дарья Дмитриевна?

Андрей. Грешно Вам спрашивать, шевалье… Сами дом наш с ног на голову поставили, а теперь вопросы задаёте…

Ласкари. Прикуси язык-то!  Дерзок больно…

Андрей. Так сами и спросили.  Стыдно должно быть Вам, шевалье, так девушку изводить… Поглядеть на Вас – картина, а послушаешь – животина…  Не стыдно ли Вам?

Ласкари. Ни сколько не стыдно,  сама на свою голову беду накликала…  Ничего,  вот свадьбу сыграем,  моя любовь…

Андрей. Хороша любовь!  Дарью Дмитриевну до свадьбы  Вашей под ключ посадили, тётушка  из деревни приехала, так они теперь с Дашенькой целыми днями шепчутся, да слезами умываются… Весь дом гудит, словно улей…

Ласкари. Так  что прикажешь мне делать?

Андрей. Я бы дал Вам совет,   только Вы меня сразу прогоните, а мне  надобно по делу с Вами поговорить…

Ласкари. Дело подождёт. У Камень - грома  ноги  не вырастут. Что про Дарью Дмитриевну сказать хотел?

Андрей. Да отступитесь Вы от неё, шевалье!

Ласкари. Никогда не отступлюсь!

Андрей. Неужто Вам хорошо будут с девушкой, которая Вас терпеть не может?

Ласкари. Как это Вы, русские, говорите? «Стерпится – слюбится»…

Андрей. Я Дарью Дмитриевну сызмальства знаю – никогда она Вас не полюбит! И, чем больше досаждать ей будете, тем более  ненавидеть  станет …

Ласкари. Ишь, умный какой! Не учи меня плясать, я и сам скоморох!   Я в Париж её увезу, или в Грецию, на Родину свою… Там жизнь совсем другая, чем в Петербурге, и Дарья Дмитриевна другой станет…  Никуда не денется – полюбит…

Андрей. Никогда!

Ласкари. Пошёл вон! Хотя стой! Чего ты мне сказать хотел?

Андрей. Дело-то пустяковое… Я механику придумал, как скалу Фальконетову поднять, да через болота в Петербург перенести…

Ласкари. Врёшь!

Андрей. А зачем мне врать?

Ласкари. Говори!

Андрей. Говорить я буду в Конторе строений,  меня там все знают.   Я за Вами пришёл, коли Вы в этом деле главный.

Ласкари. О тчего  не хочешь здесь говорить?

Андрей. Да оттого, что не верю Вам. Человек Вы  хитрый, себе на уме: говорите одно, делаете другое…

Ласкари. Ишь ты… Бецкой с Фальконетом мне верят, а ты – нет…

Андрей. То-то и оно! Бецкой с Фальконетом друг друга задушить готовы, над тем весь Петербург потешается, а Вы с обоими дружить успеваете. Как это у Вас получается?

Ласкари.     Подумаешь! Двое плешивых за гребень дерутся… А мне по должности своей со всеми дружить надобно! Ты мне про свою механику рассказывай. Знаешь ведь – императрица семь тысяч обещала тому, кто придумает, как Гром – Камень с места сдвинуть, да на Сенатскую площадь доставить… 

Андрей. Всё знаю. От того и не хочу  с Вами наедине толковать…

Ласкари. Думаешь, украду твой секрет? Да у такого разве украдёшь? Глаза выцарапаешь…

Андрей. Деньги всем нужны. А заработанный ломоть лучше краденого каравая…

Ласкари. Деньги?   А зачем тебе деньги? Ты и без того механикой своей на платье и хлеб зарабатываешь…

Андрей. Я своё дело открыть хочу… Дом купить… Мастерскую построить… Артель механиков собрать... Петербург наш как строится, … Закончит Фальконет свою работу – другая сыщется… Набережные, дворцы, церкви… Ловкие люди везде нужны.

Ласкари.  Правду сказать – в пору завидовать мечтам твоим… А мне вот сейчас и деньги-то не за надобностью… Столько лет столице Вашей отдал, а уеду из России – разве вспомнит кто?

Андрей. А зачем, чтоб помнили?  Господь наши добрые дела знает…

Ласкари. Господь…  Дурак ты… Мне того мало. Надо, чтобы люди помнили.

Андрей. Если Вы и впредь меня дураком величать будете,   я сразу к Бецкому пойду…

Ласкари. Ладно, послушай… Я про твои таланты  знаю …  Чтобы ты ни придумал – это всё равно не пустяки… И маленькая рыбка  лучше большого таракана, так, кажется, у Вас говорят… Продай мне мысль свою…  Голову продай…

Андрей. Как это В ы представляете – голову свою продать?

Ласкари. Я тебе заплачу… Ты – человек честный, цену своей механике знаешь, сколько назовёшь, столько и заплачу… А коли и вправду машина твоя скалу Фальконетову на Сенатскую площадь доставит, то и семь тысяч царских получишь, все до копейки отдам… А мне твоя слава нужна. Понимаешь? Только слава, Вот её и продай!

Андрей. Никогда не думал, что человек может так своей гордостью  съедаться ! Нет, шевалье! Отчего же и мне подле Фальконетова монумента не прославится, да царское вознаграждение из рук самой императрицы не принять? Не продам я Вам свою голову, шевалье. У крыльца коляска ждёт. Едете Вы в Контору строений?

Ласкари. Подожди, Андрэ…  Так говоришь, Дарья Дмитриевна под замком сидит?

Андрей. Сидит.

Ласкари. Послушай… А что если я завтра напишу Петру Иванычу, что отказываюсь от своего слова? Ничего, мол, Ваша Дашенька не любит, кроме комедий своих… А мне дома не актёрка нужна, а подруга нежная… Ну, что-нибудь в таком же роде… Если я от Дарьи Дмитриевны откажусь, хоть и люблю её пуще жизни своей, это и в самом деле правда роковая, - продашь мне механику свою?

Андрей думает.

Ласкари. Чего молчишь?

Андрей. Думаю… Если от Дашеньки откажетесь – осрамите её  на весь белый свет. И Петра Иваныча жалко – как бы удар от такого позора не хватил… И всё-таки… Коли откажетесь – продам Вам механику свою.

Ласкари. Всё! Слову моему можешь верить! Где чертежи твои? Хо ть и ноет душа, но откажусь от Дарьи Дмитриевны! Сегодня же слово назад возьму. Вечером к Мелиссино  поеду…

Андрей. Отпишите ему лучше. А то в гневе и пришибить может… А чертежи – вот они…

                            Ласкари хватает чертежи, нетерпеливо разворачивает…

Ласкари. Так… Желоба… В них шары… Сверху ещё желоба,  на них решётка, на ней -  Гром-камень… Господи, до чего же просто…

Андрей. А коли так просто, что ж сами-то не догадались?

Ласкари. Сейчас еду в Контору строений! Надо немедля к делу приступать! Затем – к Бецкому, пусть императрице доложит…

Андрей. Погодите-ка… Дорога по Лахтинскому лесу – не Невская першпектива… Она и повороты делает…  А на поворотах механика другая нужна, та, что на чертежах – не годится… А как поворачивать Камень-Гром, я Вам пока не скажу. Не сдержите слово, обманете – сам к Бецкому  с чертежами пойду…

Ласкари. Ловок, ничего не скажешь… Завтра сюда приходи. Всё ясно будет – сдержал я своё слово или нет. Ты своё сдержи.

Андрей. А я, шевалье, никогда болтуном не был.

 

 Придворный чтец.  Колосс Родосский, днесь смири свой гордый вид!
                И Нильски здания высоких пирамид

                                   Престаньте более считаться чудесами!

                                   Вы смертных бренными содеяны руками…

                                   Нерукотворная здесь росская гора

                                   Вняв гласу Божию из уст Екатерины

                                   Пришла во град Петров чрез  Невские  пучины

                                   И пала под стопы Великого Петра!

 

 

                                      КАБИНЕТ  БЕЦКОГО

                 

 

 

                    Бецкой  звонит, появляется  секретарь.

Секретарь.  Я нужен Вам, Иван Иваныч?

Бецкой. А что, Франц Карлыч,  не  было ли с последней почтой  Альманаха французского?

Секретарь. А как же, Ваше превосходительство, ещё третьего дня привезли… Вы не спрашивали, так я и не беспокоил…

Бецкой. Бог мой, Франц Карлыч,  я устал про то спрашивать… Немедля сюда несите!

                                Секретарь приносит  Альманах.

Бецкой. Есть ли в нём рассказ о перевозке скалы нашей из  Лахты в Петербург?

Секретарь. На видном месте, Ваше превосходительство, я сразу посмотрел…

Бецкой. И прочитали?

Секретарь. Тотчас же, как  только Альманах доставлен был…

Бецкой. И ничего в рассказе сём не изменено?

Секретарь.         Всё точно так, как Вами писано, Иван Иваныч…  Слово  в слово… Да Вы сами поглядите….

Бецкой. Хорошо…   Вот здесь Альманах положите… Нет, пожалуй, сюда лучше… И тотчас же карету за Фальконетом пошлите, пусть сюда едет, не мешкая… И призовите ко мне шевалье де Ласкари…

                           Секретарь выходит. Бецкой довольно прохаживается по кабинету.

Бецкой. Вот и поглядим, мсьё Фальконет, как вытянется Ваша  физиономия, когда Вы изволите прочитать,  кто  и как скалу  под монумент в  Петербург доставил…

                                      Входит Ласкари, кланяется.

 

                                         Бецкой и Ласкари

 

Бецкой. Ну, что, шевалье, принесли мне экстракт последних писем Дидерота к Фальконету?

Ласкари. Он при мне, Иван Иваныч, я взял эти письма у самого Фальконета, он нисколько их не скрывает и даже посылает читать императрице…

Бецкой.  Не теряет надежды вернуть её былое расположение… Напрасно. Он прискучил государыне и слава Богу!

Ласкари. Читать, Иван Иваныч?

Бецкой. Читай.

Ласкари. ( Читает) « У нас теперь здесь много россиян, делающих честь своей нации. Пример их государыни внушил им любовь к искусствам, и они возвращаются в своё отечество, нагруженные собранной у нас добычей.  Как сильно изменились мы!  Мы распродаём наши картины и наши статуи, когда у нас царит мир, а Екатерина их  покупает, когда ведёт войну…»

Бецкой. Что же…  Сие весьма лестно слышать от такого критикана как Дидерот… ( Прикрывает рукой глаза) Я посижу так несколько…

Ласкари. Опять глаза, Иван Иваныч?

Бецкой. Ты об том только никому ни слова! Смотри!  Тотчас по Петербургу сплетни пойдут, что Бецкой совсем к делу  стал  не пригоден…

Ласкари. Вы меня знаете, Иван Иваныч, я не болтлив… Вас одного оставить или тут побыть?

Бецкой. Подле посиди… Если правду сказать, пугают  меня пароксизмы эти… Коли  без глаз останусь,  что тогда при дворе делать?  Чем буду полезен императрице и Отечеству своему?

Ласкари. Бог милостив, Иван Иваныч…  Можно ли пока вопрос задать?

Бецкой. Отчего же нельзя?

Ласкари. Я давно спросить хотел, Ваше высокопревосходительство… Довольны Вы службой моей?

Бецкой. Доволен… Можно сказать, весьма доволен, и государыне о том  говорил…

Ласкари. Не извольте гневаться,  Ваше высокопревосходительство…  Коли Вы так довольны усердием моим…  Государыней обещаны были семь тысяч за машину по перевозке Гром - Камня… Отчего же  не удостоился  я  сей награды?  Огорчительно было и без медали за свои труды остаться и без  жалованья …

Бецкой. Медали? О какой медали ты говоришь?

Ласкари. О той самой медали, которой все участники перевоза камня награждены, о той самой, на которой повелением императрицы выбито « Дерзновению подобно»…

                                             Бецкой молчит.

Ласкари.  Разве не изобрёл я один  сию машину по перевозке Гром - Камня? Разве не я организовал труды эти великие: четыреста человек народу более года работали денно и нощно, каменщики, рубщики, кузнецы…  Весь народ сей надо было организовать, каждому место определить, научить в артели работать… Казармы за неделю построили, кухни полевые развернули…  Разве не я расставлял всех по своим местам, не по моему приказу разве сдвигался с места каждый раз Гром-Камень?! Сама государыня, когда в лютый мороз со всем двором в Конную Лахту пожаловала, мою работу заметила, да добрым словом порадовала…  Сколько народу из Петербурга  наезжало, сколько карет, сколько экипажей разных…  И вельможи и простолюдины – всяк желал посмотреть, как сия великая гора с места сдвигается, и всякий под присягою подтвердить сможет, что  это действие историческое по моей команде происходило… ( Зло тихо) Опять спать изволите, Ваше высокопревосходительство? 

Бецкой. ( Неожиданно бодро)  Отчего же спать? Я вовсе не сплю… Я сижу и думаю, до какой же степени наглость человеческая дойти может? И кто это мне в моём собственном кабинете  мне проповеди читает?  Кто меня, старика, жизни учит?  Ты, друг ситный, совсем забылся, а у нас говорят, « Всяк Еремей про себя разумей»…   Монумент  Петру Великому по  приказу высочайшему я сооружаю,  я!  А Фальконет и ты, тем паче, лишь исполнители воли моей, а через меня – государыни нашей Екатерины Алексеевны… Все в старостах ходить будем, кто перед нами будет шапки снимать?  Какое тебе, наглец, ещё жалованье требуется помимо того офицерского,  что ты имеешь за свои чины, не по заслугам полученные?  У меня в Конторе строений десятки инженеров сидят, умные, образованные,  не тебе чета… Какие математические расчёты по перевозке Гром-Камня произвели, какой макет твоей машины сделали,  чтобы всё наперёд проверить… И никому из них и в голову не пришло дополнительного вознаграждения за труды свои просить… Ты кто таков вообще?  Шевалье де Ласкари?  (Хохочет) Ты что, и вправду веришь, что, если осла назвать лошадью, он лошадью станет?

                                                     Ласкари молчит, еле  сдерживаясь.

Бецкой.   Что надулся-то, подполковник? Любишь смородину – люби и оскомину!  Не мал чин-то?  А я ведь тебе новое назначение принёс, едва у императрицы выпросил…

Ласкари. Назначение? Мне?

Бецкой. Ты нынче не у дел остался, хотя при Фальконете в должности лучшего друга по-прежнему  пребываешь…  Монумент ещё отлить надобно, а это дело нелегче  перевозки Гром-Камня будет, третий год литейщиков ищем…  Мог бы и сам ваятель отлить, не велик господин, так  упёрся – ни в какую!  Говорят, сам  генерал Мелиссино  ему свои услуги по отливке статуи предлагал, так не поверил, видишь ли,  что русский артиллерист литейное дело может знать!  Так вот… Вознамерился я тебя директором Шляхетного корпуса  назначить…

Ласкари. Меня?!

Бецкой. Доволен? То-то! Вот тебе бумага, государыней подписанная, поезжай тотчас на место и приступай к делу не мешкая…

Ласкари. Благодарю, Ваше высокопревосходительство!

                         Ласкари направляется к выходу, Бецкой останавливает его.

Бецкой. Стой! Ты всё понял, шевалье?  Никакой машины по перевозке Гром-Камня ты не изобретал, и вообще…  Всё это – уже история…

Ласкари. Я понял, Ваше высокопревосходительство…( Уходит)

Бецкой ( Один)  То-то… Деньги – железо, платье – тлен, а кожа нам дороже…

                                 Входит секретарь.

Секретарь.     Прибыл мсьё Фальконет, Ваше превосходительство…

Бецкой. Просите…

                     Входит Фальконе.

Фальконе. Мне сказали, что Вы  велели мне срочно приехать, генерал,  и вот я здесь…

Бецкой. Садитесь, мсьё Фальконет… Нет, вот сюда, здесь Вам будет удобнее…( Указывает ему на место, рядом со столом, на котором лежит  Альманах). Послушайте, я узнал давеча  от случайных людей, что  Вы опять, не спросясь моего совета, отвергли и тех литейщиков, что прибыли к нам из Рима…

Фальконе. ( Мрачно) В моём ремесле следует прежде действовать, а потом просить совета… Названные Вами мастера  весьма искусны в чеканке и резном деле, и в контрактах с ними нигде литейное дело не упоминается…

Бецкой. Мне сообщили, что Вы нашли каких-то литейщиков в Париже…

Фальконе. Нашёл. Двоих…  Но одному изобразили русских с рогами, хвостами и копытами, а другому  - людьми непорядочными, без чести и без совести… И я принял решение, Ваше превосходительство… Я отолью статую  сам без всякого вознаграждения…

        Взмахнув рукой,  Фальконе   роняет на пол Альманах, быстро поднимает его.

Бецкой.  О, мсьё, я должен сделать Вам признание… Этот  французский Альманах, что Вы держите в руках…  Он только что доставлен из  Парижа… Кому-то пришло в голову напечатать в нём огромную статью о перевозке  нашей необыкновенной Скалы… Вы знаете, как я строг к проявлению лести и незаслуженной похвалы, и всё-токи мне кажется,  что статья  недурна… Не желаете прочитать?

                         Фальконе, небрежно перелистав страницы, откладывает  Альманах.

Бецкой ( разочарованно) Вы столь нелюбопытны, мой друг?

Фальконе. Отчего же… Просто именно я переводил эту статью на французский язык, прежде, чем Ваше превосходительство отправило её во Францию.

Бецкой. Что такое? О чём Вы говорите?

Фальконе. Ваш секретарь, как известно – немец, а  статью надобно было отправлять на французском языке… Он поручил  сделать перевод человеку случайному, который обратился  за помощью  ко мне… Я не мог отказать  наивному человеку…  Если Вам нечего более мне сообщить, то что до меня – главное я сказал: я принял решение самолично отливать статую, и  надеюсь,  что сие будет тотчас же доложено государыне… Дозволено ли мне будет оставить Вас, генерал? У меня много неотложных дел по строительству литейного дома…

         Кланяется, и, сдерживая смех, уходит…

Бецкой. ( В гневе) Сюда! Франц Карлыч!  Немедля! Уволю! Дураки! Кругом дураки! Своих дураков было мало, из Европы  пригласили! Увольняю!

                                   

 

 

                                                        ФАЛЬКОНЕ  И  ЕКАТЕРИНА

 

Фальконе.  Ваше  величество…  Ваятели   обыкновенно не отливают своих статуй,  только потому, что смотрят на отливку как на занятие, несовместимое с изучением своего  искусства…  Тем не менее,  я  ещё два месяца назад сообщил господину Бецкому,  что предлагаю отлить статую сам без всякого вознаграждения. Он отвечал мне через две недели письмом  четырьмя словами двусмысленными, неудовлетворительными,   в них чувствовалось непонимание трудностей, связанных  с этим для меня необычным делом…  Я более не желаю напрашиваться на дело, которое в мои обязанности не входит, и отписал Бецкому, что отказываюсь отливать статую…

Екатерина. ( Зевая) О, Господи… « Не прав медведь, что корову съел, не права и корова, что в лес забрела…» Скажите мне словесно, отчего Вы теперь не хотите отливать статую? В письме вашем к господину Бецкому нет никаких основательных доводов… Неужели Вам будет весело смотреть, как другой испортит труд Ваш?

                                                  Входит Ласкари.

Екатерина. Я согласилась принять Вас, шевалье, но у меня сегодня много людей назначено…  У Вас дела, касаемые Шляхетного корпуса?

Ласкари. Нет, Ваше величество… У меня дела  касаемые лично до моей персоны…

Екатерина. Вот как… Генерал Бецкой предупреждал меня, что Вы не по-русски наглы, но я не  придала тому значения, а напрасно…

Ласкари. Выслушайте меня, Ваше величество!.. На коленях прошу Вас!

Екатерина. Так уж и на коленях! Сего вовсе и не требуется. Говорите быстро, шевалье, что за нужда у Вас?

Ласкари. Ваше величество, у Вас нет причины быть недовольной мною. Я столько лет был приставлен как генералу Бецкому, так и к Фальконету, и старательно исполнял должность и роль свою…

Екатерина.  Да, да… Всюду вхож, как медный грош!  Сие мне известно… Фальконет  об Вас хлопочет, как  о собственном сыне…

Ласкари. Я сам изобрёл машину по перевозке Гром-Камня, сам организовал и проделал сию гигантскую работу…

Екатерина. Это я тоже знаю, да не шибко верю…  Что дальше?

Ласкари. Я не получил за сей труд ни копейки… Я не получил  назначенного Вами вознаграждения в семь тысяч… Мне даже не дали памятной медали…

Екатерина. Велика потеря – медаль! Да на что русская медаль иностранцу?! Мне гораздо важнее, что в Шляхетном корпусе  офицеры ненавидят Вас, как лягушку, что Ваше распутство и взяточничество известно ныне всему Петербургу…

Ласкари. В государстве Российском оболгать иностранца ничего не стоит…

Екатерина. Побойтесь Бога, шевалье!  Скольких русских оболгали Вы?  В одном Вы, однако, правы:  нигде, как  в России нет таких мастеров  подмечать слабости или недостатки иностранца. Можете быть уверены, что Вам ничего у нас  не спустят и не простят… Ближе к делу, шевалье…

Ласкари. Мне нужно вознаграждение  за труды, вознаграждение за машину, прежде обещанное Вашим величеством и памятная медаль « Дерзновению подобно»… Такова моя цена за труды на благо России положенные…

Екатерина. Всего – то? Цена-то у тебя своя, а весы государевы… А не много ли будет для беглого грека, приставленного к Фальконету  « засланным казачком»?

Ласкари. А коли считает Ваше величество, что мне того много будет, то у меня весьма важный аргумент есть…

Екатерина.  Весьма сие любопытно: каков аргумент –то?     

Ласкари. Есть у меня в кармане экстрактец один… Из самого  «Чёрного кабинета»…

Екатерина. А кто же тебя туда допустил? Неужто Бецкой оплошал?  « Голова, как у вола, а всё, вишь, мала»…  Совсем  тесной стала голова  у старика – государственные тайны прощелыгам доверять стал…

Ласкари. Не в  том суть, Ваше величество, что генерал меня в « Чёрный кабинет» допустил, а в  тех сведениях,  что в сём экстракте находятся… (Достаёт бумаги, держит перед собой)

Екатерина. Так что за сведения, коими ты меня пугаешь столько времени? Говори сей же час!

Ласкари. А сведения те тайны рождения самодержицы Российской касаемые…

           Екатерина  неожиданно ловко вырывает  у него бумаги, быстро просматривает их)

Екатерина ( С облегчением) Ах, вот ты о  чём, пустобрёх…  Так значит Бецкой –  родитель мой… ( Смеётся) Ты что, шевалье, этим меня испугать хотел?  Коли хочешь знать,  слух этот мне большую пользу принёс… А если я сама бумаги эти в  «Чёрный кабинет» направила, а ты мне помог – по Петербургу сплетню разнёс?  Ишь, глаза вытаращил…  Дурак ты дурак…    Как мы   в России говорим,  « Спереди дурак, да и сзади так»… Коли я – дочь Бецкого,  а он по батюшке русский, так, выходит, и я, хоть на четверть, но русская… А мне, чтобы к своему народу поближе быть, только того и надобно! ( Понизив голос) А теперь слушай меня внимательно. Ты, видать, из тех людей, с кем честь и совесть никогда не встречались… Даю тебе месяц сроку.  Должность свою в Шляхетном корпусе сдай,  не медля, – ты туда по моей ошибке попал… И, чтобы духу твоего в России не было! За что,  Господь,  ты  прогневался на меня, что посылаешь  на  землю нашу, то шута всесветного  обманщика  Кали остро, то сего  прощелыгу, что сейчас предо мной?! Ишь ты! Государыню Российскую шантажировать надумал! Пошёл вон! Вон!

 

 

 

Фальконе. Господин Ласкари прекратил службу свою в кадетском корпусе. Это до меня не касается, и я в это не вмешиваюсь.  Только если Ваше величество позволите, желаете, прикажете, чтобы он продолжал помогать мне, особенно при отливке, где его деятельность была бы ещё полезнее, если он получит приличное чину и обязанностям жалование, то он останется и будет продолжать службу с тем искренним усердием, которые я всегда признавал в нём…

Екатерина. Ласкари просит отставки и хочет ехать на воды, так что не знаю, как это совместимо с желанием оставаться при Вашей работе…

 

 

                            ПОРТРЕТОЛИТЕЙНЫЙ  ДОМ

                           Выставка Большой модели

 

 Через сцену проходят зрители, за ними взволнованный Фальконе. С разных сторон выходят Ласкари и Андрей

 

Ласкари. Ты опять здесь, Андрэ? Никак налюбоваться не можешь?

Андрей. Удивительно…  Говорят, ничего подобного в мире нет…

Ласкари. Говорят… Коль модель сия матушке понравится – отливка монумента впереди…

Андрей. И Вы, как всегда, самый первый участник будете?

Ласкари. И что Вы, русские, за люди? Одни колкости на уме… Разве мало я сделал для  успеха  дела Фальконетова?

Андрей. Про то спорить не буду: не всякий с такой уймой дел справится…  Весь Петербург бурлит… Только и разговору про Большую модель и про перевозку Гром-Камня…

Ласкари. Теперь Гром –Камень к лесной пристани доставлен, моё дело сделано… И вместо благодарности  - в опалу попал. Даже у Бецкого. Один Фальконет меня по-прежнему любит. Нет, Андрэ, не ко двору я  в России Вашей, нечего мне больше в Петербурге делать. Поеду искать славы на других полях сражений.

Андрей. Не падайте духом, шевалье… Насчёт славы – Вы счастливый человек, она сама Вас ищет…

Ласкари. Опять ухмыляешься? Наше соглашение с тобой – полюбовное, я своё слово сдержал, от Дарьи Дмитриевны отказался…  А что императрица обещанных денег не заплатила, так то – не моя вина…

Андрей. Бог с Вами, шевалье… Дашеньке не намного лучше сделалось после Вашего отказа, да всё радостно, что не уморили Вы её, как прежних своих жён…

Ласкари. И ты эти сплетни  петербургские повторяешь? Да я Дарью Дмитриевну пуще жизни своей любил и впредь до самой смерти любить буду… Коли захотела бы со мной в Париж уехать…

Андрей. Забудьте… Никуда Дашенька   с Вами не поедет, хотя и дома ей не сладко. Дядюшка  скоро год как под замком  держит, на куртаги не вывозит, в комедиях и балетах представлять не разрешает Скучно ей – страсть!

Появляется Мелиссино.

Мелиссино. Не видал ли братца моего, Андрей?

Андрей. Иван Иваныча?

Мелиссино. Его, его… Давеча всем Синодом собирались быть… Он, как обер прокурор во главе…

Андрей. Не было пока… Увижу, скажу, что Вы искали…

Мелиссино. Сделай милость… Надо нам семейный совет произвести, решить, что  с Дарьей Дмитриевной делать… Как бы совсем ума не лишилась с театром вашим. Упёрлась – пойду в актёрки – и всё тут… А это ещё кто тут? Неужто ты, шевалье?Не надо и беса, коли ты здеся…  И не боишься на глаза мои показываться, мерзавец?!   ( Хватает его шиворот) С этого лица надо чешую поскрести!

Ласкари.   Послушайте, генерал…

Мелиссино. Я-то генералом  стал за  раны свои, в боях полученные…А вот ты за что подполковник – никому в России не ведомо!

Ласкари. Я прошу Вас…

Мелиссино. А что? Драться со мной будешь?

Ласкари. Может и буду!

Мелиссино. Ты? Со мной?! Боевым офицером?  Ха!  Не грози попу церковью! Ты… Взяточник! Казнокрад! Распутник!

                  Вцепляется в Ласкари, тот с трудом вырывается.

Ласкари. Я взяточник?  Я казнокрад? А кто у меня из Лахты по полсотни солдат забирал на строительство дачи своей на Каменном острове? Кто?!.  Господи ведь убьёт! Ей Богу, убьёт!

Убегает, Мелиссино за ним. Андрей смеётся. Появляется Фальконе.

Фальконе. Ты смеёшься, Андрэ?  А я плакать готов…

Андрей. Полноте, профессор Фальконет… От чего же плакать?

Фальконе. Четвёртый день Большая модель выставляется… Главное дело моей жизни… Толпы народу проходят – никто слова не говорит… Словно меня и нет рядом…

Андрей. Так может оно и хорошо?  Этот бузотёр Яковлев столько вчера глупостей наговорил, что молчал бы лучше…

Фальконе. Сегодня сюда императрица пожаловать хотела… Своими глазами оценить…

Мимо Большой модели проходят  горожане.

-        Я, матушка, сколько раз говорил тебе, нельзя с утра столько жирного кушать! От того так громко и бурлит в животе, что жирного много с утра ешь…

-        А  граф Куракин -то,  гляди, мой друг, цугом сюда прикатил… И как он теперь с князем Репниным, да с Бибиковыми разъезжаться будет? Вот посмеёмся-то!

-        А знаешь ли, душенька, указ  государыни вышел, чтобы причёски в театр делать не выше двух вершков всего, дабы сцену сзади сидящим не застиласть…

-        Да неужто? Это ведь и не по моде совсем!

         Пока проходят зрители, Фальконе мечется между ними, пытаясь услышать хоть какой-нибудь отзыв о своей работе.  Появляется Фон-Визин. Фальконе бросается к нему.

Фальконе. Денис Иваныч! Дорогой! Да что же это? Зачем эти люди пришли сюда? Они смотрят на мою Большую модель и говорят о погоде!

Фон-Визин. Успокойтесь, мсьё Фальконет…  Где Господь пшеницу сеет, там чёрт плевелы…  Встреча художника с публикой  никогда без синяков и шишек  не обходится… Вы представить не можете, какие я муки претерпел со сво ей комедией! Иной хвалит, другой молчит, зато хулителей – пруд пруди… Вам давно уж успокоиться пора… Давайте-ка просто по зале погуляем.

                                             Берёт его под руку, уводит.

             С обеих сторон сцены навстречу друг другу выбегают Ласкари и Дашенька. Сталкиваются.

Ласкари  Пардон!                                                          

Дашенька. Ой, пардон!  Это Вы, шевалье?

Ласкари. Вы? Здесь?!

Дашенька. Как видите… Вы дядюшку моего не встречали случаем?

Ласкари. А как же! Имел удовольствие… Он меня сейчас на Большой   Морской ловит… А на прошлой неделе  по всей Фонтанке за мной гонялся. Коли поймал бы – точно прибить бы изволил…

Дашенька. Я должна потихоньку поблагодарить Вас, что отступились от меня…И как это Вы решились? Совести послушались?

Ласкари. Оставьте, Дарья Дмитриевна ! Дамские это понятия – совесть! Ваш друг Фон-Визин уговорил, да Андрэ ему подпевал… Благодарность-то Ваша немного стоит: год с лишком от Вашего дядюшки по Петербургу бегаю… Вас-то сюда на каких парусах занесло? В  столице только и разговоров, что генерал Мелиссино родную племянницу под замком держит…

Дашенька. Я нынче сбежала…

Ласкари. Послушайте, Дарья Дмитриевна…  Дело я своё закончил, Фальконету сколько сумел, помог…

Дашенька. Это правда.   Мне тётушка говорила,  Вы очень талантливую машину для перевозки Гром-Камня изобрели…Работы ловко организовали, да и вообще много полезного для России сделали…

Ласкари. Простите великодушно, только если правду Вам сказать, то я не для России старался, а для себя более, и быть может, для Вас, чтобы Вы меня поменьше презирали, да плутом и мошенником не считали…

Дашенька. Достоинства Ваши я признаю, а уж кем я Вас считаю – это моё дело! Продолжайте, Вы что-то сказать хотели?

Ласкари. Сказать я вот что хотел: вскоре я покину страну Вашу. А Вы, я чай, тоже под замком у дядюшки насиделись, … Думаю, было время  о моём предложении подумать…

Дашенька. Каком это предложении?

Ласкари. Забыли? Едемте со мной во Францию, сударыня! Там женщины живут свободно, ни перед кем отчёта не держат… Коли замуж за меня не захотели, так  и без венчания обойтись можно. Будете в театре служить, коль захотите, я препятствовать не буду… И нужды ни в чём не будет – слово дворянина!  Денег у меня много…

                  Дашенька  хватает из ящика подле монумента кусок мягкой глины и швыряет его в Ласкари, но тут же пугается.

Дашенька. Ой, простите меня, шевалье!

Ласкари. ( Счищая с себя глину) Что за страна!  Какое варварство!

Дашенька.( Давясь от смеха) Я не хотела…

Ласкари.  Что за люди! Дядюшка за мной  по Петербургу  гоняется, а племянница швыряет глину в лицо!  ( Уходит)

                            Появляется Фон-Визин.

Фон – Визин. Кабы лиса не подоспела, то  овца  бы волка съела… Дарья Дмитриевна! Дашенька! Как я рад!

Дашенька. Денис Иваныч! Год не видались! Я так скучала!

Фон- Визин. Кабы вы знали, как мне сие слышать приятно! Как Вы здесь?

Дашенька. Я  убежала… Мне непременно надобно императрицу увидеть, а тётушка говорила, что она нынче здесь будет…

Фон –Визин. Дашенька, я у Петра Иваныча сколько раз просил разрешения свидеться с Вами, да он упёрся, с места не сдвинуть…  Мне так много сказать Вам надобно

Дашенька ( В испуге) Императрица! Сюда идёт императрица!( Прячется)                                   

                         Появляется императрица и Фальконе. Фон-Визин кланяется.

Екатерина.  А, Денис Иваныч, и ты здесь! Вот и славно… Слово литератора немало важно будет… Тесным кругом лучше всего об искусстве рассуждать…Свиту я свою на Невском берегу оставила. Свежий ветер для мозгов большую пользу оказывает. Здесь моим фрейлинам в фижмах не разойтись, а мне  монумент внимательно осмотреть  надобно…

Фальконе. ( Продолжая разговор) Я бы и внимания не обратил на этого Яковлева, Ваше величество… Да ведь он такой вздор говорил… Словно пятьсот дворян жалобу пишут на Ваше имя,  так возмущены монументом моим.

Екатерина. Яковлев этот- человек  до того презренный, что недавно был со службы выключен…

Фальконе. Это ещё не всё, Ваше величество…Прокурор Синода был очень возмущён, что статуя вдвое больше ростом, чем был сам император. Прокурор был весьма недоволен, что я с ним не посоветовался и не позаимствовался его познаниями в  искусстве…

Екатерина. Глупцы на свете ещё не скоро выродятся, и от того попадаются на каждом шагу. Смеяться над глупцами и идти своей дорогой – вот моё правило…

                              Выбегает Дашенька и бросается в ноги императрице.

Екатерина. ( Морщась) Это ещё что такое? Кто позволил?!

                                                        Все молчат.

Екатерина. Встань, девушка, встань! Не гоже барышне  по грязному полу елозить!!

Дашенька. Не смею, Ваше величество…

Екатерина. Подними-ка её, Денис Иваныч… Чего остолбенел?

                                  Фон-Визин помогает Дашеньке подняться.

Екатерина. Ну-ка, взгляни на меня… Я тебя знаю – ты Петра Иваныча Мелиссино племянница… Что-то  в голове у меня вертится… Это не про тебя ли шум по городу идёт, что ты в актёрки податься решила?

Дашенька. Про меня, Ваше величество… О том и прошение моё… ( Протягивает императрице бумагу).

Екатерина  А знаешь ли, сударыня, что  я запретила народу своими руками мне прошения подавать?

Дашенька. Знаю, Ваше величество…

Екатерина. На то у меня канцелярия имеется…  А знаешь ли о том, что я велела жестоко наказывать того, кто посмеет нарушить сей запрет? Вот Денис Иваныч собственноручно сей указ переписывал, когда ещё у Елагина служил… Как там, Денис Иваныч? «… челобитчики будут наказаны…» … Продолжай-ка, запамятовала я…

Фон-Визин. «… Наказаны будут кнутом и прямо сошлются в вечную работу в Нерчинск»…

Дашенька. Знаю, Ваше величество…

Екатерина. Ну, матушка, заладила – «знаю да знаю»… Забери-ка бумажку свою, да объясни в несколько слов, чего тебе от меня надобно?

Дашенька. Ваше величество… Я театр больше жизни люблю… И прошу Вашего позволения в придворный театр поступить…

Екатерина. Да ты в уме ли, девица? Дворянке – в театр? На казённое жалование?

                                              Дашенька плачет.

Екатерина. Перестань-ка реветь! Ещё в обморок упадёшь! Я сама в обморок не падаю и слёз даром не лью и другим того делать не разрешаю…  А Петра Иваныча я понимаю… Говорят, он тебя под замок закрыл… Я бы амбарный повесила, да потяжелее… Поди-ка сюда, Денис Иваныч… Ты ведь с этой девицей давно знаком?

Фон-Визин. С детства, Ваше величество…

Екатерина. А что скажешь про умение её на сцене представлять?

Фон-Визин. Талант поразительный, Ваше величество…   Коли будет на придворной сцене представлять, много славы Русскому театру принесёт…

Екатерина. Ишь ты –хватил, батюшка…  Прям-таки –славы…  Впрочем,  может и так…  Я тебя, Дарья Дмитриевна, хорошо помню по  представлениям пиес моих на сцене Эрмитажа нашего…  Ты мне нравилась всегда,  врать не буду… Да только не резон это – благородной девушке на жалованье в придворный театр идти…

Дашенька. ( Пытаясь опять опуститься на колени) Дозвольте, Ваше величество!

Екатерина. Держи её, Денис Иваныч,  а то она себе все коленки отобьёт…  Ты, я смотрю, девушка смелая. Да настырная… А я устала нынче… Вот и развлеки государыню свою.( Садится) Спой-ка нам что-нибудь, или станцуй…

Дашенька. Как… Прямо здесь?

Екатерина. А почему бы и не здесь? Ты ведь актёркой хочешь стать,  потому в любом месте и в любое время представлять должна уметь… А здесь чем хуже, чем в балагане на Качелях?

Дашенька. Что Вы услышать желаете, Ваше величество?

Екатерина. Да пожалуй, весёлое что-нибудь… Погода нынче вона какая дурная…

Дашенька. Только… Здесь нет музыкантов, Ваше величество…

Екатерина. Нашла об чём горевать! Для меня музыка, что есть, что нет – всё одно… Я из музыки различаю только лай своих девяти собак –  каждую по голосу признаю… Начинай, что ли…

                          Дашенька поёт и танцует.                                      

Екатерина. ( Довольно) Ну,  представлением твоим я весьма довольна. Видать, любовь твоя к театру и впрямь нешуточная, коли ради неё и  каторги не испугалась и унижение стерпеть готова… Это я в тебе уважаю… Как  из-под замка сбежать сумела?

Дашенька. Я мальчиком дворовым переоделась,  да из окна выпрыгнула…

Екатерина. И тут, значит, без представления не обошлось… Хорошо, девушка, будь по-твоему. Будешь ты в театрах наших служить! Только не в Петербурге, а в Москве, чтобы дядюшку твоего меньше позорить. Жалованье я тебе сама определю, немалое будет жалованье – не след дворянке голодать. И платье театральное тоже за мой счёт будет…  А замуж выйдешь за достойного дворянина, то и наследство своё получишь… Ну, а коли не получится актёрки из тебя или какой грех случится, не дай Бог, - мы тебя тотчас домой вернём…

Дашенька. Ваше величество! Благодарю Вас, Ваше величество!

Екатерина. Не вздумай опять на пол грохнуться! Ещё Пётр Великий не разрешал подданным своим в грязь шлёпаться,  после него много воды утекло, а рабская привычка сия в нашем народе крепко засела… Ступай домой, пока дядюшка не хватился тебя, и жди моих распоряжений…

Дашенька. А дядюшка?..

Екатерина С Петром Иванычем я сама разберусь. Ему нынче назад в армию пора. Турки об нём, я чай, совсем заскучали… Ступай! Проводи-ка её, Денис Иваныч, а то она  от радости, неровён час, под карету угодит…

                               Молодые люди целуют руку императрице, уходят.

Екатерина. (Фальконе) Как Вам понравился сей спектакль, профессор Фальконет? Очень Вы бедную девушку жалели?

Фальконе. Жалел, Ваше величество…

Екатерина. Есть у меня такой грех – не могу видеть голого энтузиазма, чтобы не полить его холодной водой… Есть ли у Вас ко мне ещё дела, Ваше высокоблагородие?

                     Большой моделью я довольна. Думайте теперь об организации литейного производства. Поручаю Вас целиком Конторе строений. Прощайте!

                                  Идёт к выходу, Фальконе сопровождает её. Появляется Ласкари.

Ласкари. Вот она, вот она – русская императрица! Месяца, недели не может обойтись без иностранцев,  а как воспользуется их талантами, так и выгонит прочь… Но моя песенка не спета ещё, Ваше величество! Где, где они? ( Выносит чертежи из-за кулис) Вот эти чертежи… Это моя механика! Только моя… Никто не посмеет сказать, что кто-то другой придумал машину по перевозке камня! Я напишу книгу об этом… Я назову её… Я назову её» Трактат о Камне» Я напечатаю там эти чертежи! Вся Европа признает мой талант, Ваше величество, и Вам будет стыдно, что Вы изгнали меня из своей страны… Вперёд!

                         Снова  проходят посетители выставки.

-        Знаешь ли, друг мой,  как взгляну на монумент сей, так и сразу вижу, что содержание величины головы в рассуждении ног неправильно…

-        •        А пальцы простёртой руки весьма расширены, душа моя…

-        •        Ты думаешь, душенька, пальцы должны быть совокуплены вместе?  Ни за что я не соглашусь с тобою – такая рука ничего бы не выражала и ничего бы не значила…

-        А платье императора, сударь,  непременно должно быть более в складках! Иначе всякий зритель его за простую рубаху принять сможет…

 

 

                  Екатерина,   Потёмкин и Мелиссино с бокалами в руках.

 

Екатерина. Итак, дорогие мои генералы, мир с турками подписан. Гора с плеч. Скажите мне: кто в Европе верил, что нас ждёт победа? Когда фельдмаршал Румянцев имел счастие заключить мирный договор, у него было тридцать тысяч войска против  турецкой армии   более, чем в сто тысяч человек! Я за все Ваши боевые  подвиги признательна  вам, мои генералы. Виват, виват! ( Пьёт вино, за ней Потёмкин и Мелиссино). А теперь кушайте, кушайте, господа…

 

Фальконе. Вашему императорскому величеству известно, что я сделался литейщиком статуи Петра Великого, устав от сношений с глупыми людьми. Я делаю своё дело один по своему усмотрению, со своими рабочими. И не смотря на обидное презрение, которое генерал Бецкой упорно выказывает мне и моим людям, несмотря на то, что он старается выставить себя руководителем операции, в которой он ничего не смыслит, не смотря на всё это я исполню свои обязанности…

 

                Екатерина и Потёмкин. Она испуганна, возбуждена.

 

Потёмкин. Пора ехать, матушка. Мы опаздываем в Сенат.

Екатерина. Там надобно что-то говорить, папа, а я не знаю что… За что прогневался ты на меня, Господи? Сначала война с турками, затем чума, московский бунт, а теперь пугачёвщина…

Потёмкин. Успокойся, матушка, да в зеркало глянь – ты сама на себя не похожа… Не доле, как вчера, совет среди своих держали… Тебе при всех сказано было, что  делать надобно…   Вот и делай.

Екатерина.  Коли тех советов слушать,  тогда точно без виселиц не обойтись… Я не люблю виселиц, папа, ты знаешь… Европа тут же отодвинет нас к временам Ивана  Васильевича!

Потёмкин. Я, государыня, Вам Вашу пользу указываю, а Вы делайте, как знаете…

 

Фальконе.  Несмотря на всё делаемое для ухудшения моего положения, я чужд горечи или нетерпения. Даже деятельность мою не удалось умерить, и я занимаюсь рискованною работой отливки, словно меня в этом поощряют… Огонь пылает в печи с двадцатого числа прошлого месяца и недели через две бронза должна будет вылиться… Во мне много, очень много недостатков, но могу сказать, что за всю мою жизнь не было такой минуты, когда  мне была бы так нужна каждая частица рассудка, что мне дана!

 

                          Екатерина, Потёмкин и Мелиссино играют в карты.

 

Екатерина. Как холодно нынче в Царском… Пора в Петербург перебираться… Как считаешь, Григорий Александрович?

Потёмкин. Да рано ещё, успеется…  Гляди-ка, матушка, а Пётр Иваныч опять выиграл!

Екатерина. Везет же тебе, генерал! Григорий Александрович, сделай милость, принеси-ка мне табакерку из кабинета…

Потёмкин. Ту, что с ликом Петра Великого?

Екатерина. Ту самую… А ты, Пётр Иваныч, расскажи-ка мне пока, что опальная племянница твоя? Видишь ли ты её? А знаешь ли, ведь я ей жалованье противу прежнего, и без того немалого, в два раза подняла?

Мелиссино. Что жалованье Ваше величество Дарье Дмитриевне повысили – на то Ваша монаршая воля… А я её делами не интересуюсь. Жена моя в Москву к ней каждый месяц мотается – я в то не вмешиваюсь. А сам – нет. До сих пор обиду простить не могу – грешен…

Екатерина. Грешен – вот уж точно! Но я тебя с твоей племянницей непременно помирю… Тебе, небось, Фон-Визин хвалился, что новую комедию написал… Говорят, смешнее прежней будет… Он нынче  у Дмитревского на театре её сам ставить будет… Вот мы Дашеньку твою  для участия  в сей комедии и выпишем  из Москвы. А там дальше - моя забота.

Потёмкин. ( Протягивая табакерку) Та ли , матушка?

Екатерина. Та самая… Я табакерку эту всегда на своём рабочем столе держу, всё с Петром Великим советуюсь: как бы он на моём месте поступил, какое бы решение принял…

Потёмкин. Ох лукавишь, матушка…  Не Пётр Великий Екатерину Великую сотворил, а как раз всё наоборот было…  Пётр Алексеевич и в уме не держал, что он Великий реформатор…  Цари на Руси испокон веку чудили, ну, и он куролесить любил, поболе других шуму создавал, да и только…  Знаешь ли, что он говорил? «Нам заграница нужна лет этак на сто, а потом мы повернёмся к ней задницей»… Что и сделала дочь Петрова, намного раньше, чем батюшка помышлял…  У нас в России одна Великая государыня, та что сейчас перед нами сидит. Была одна, есть и будет на долгие лета…

Екатерина. (Польщено) Ты эти вольные речи, папа , при себе держи…  Не ровён час, кто из фрейлейн услышит да по Петербургу разнесёт… Да у тебя нынче новый камзол, я погляжу… До чего же хорош… Гляди ж, пуговицы бриллиантовые так и сверкают! А это ещё что такое? ( Вытаскивает из его кармана морковку, из другого ещё две) Ну, не стыдно ли, папа?!

Потёмкин. Не гневись, матушка, сызмальства без морковки во рту дня не могу прожить…

Екатерина. Садись, садись…. Продолжим игру. А ты, Пётр Иваныч, наши порядки знаешь: коли нас обыграл, получай законный выигрыш… Вот тебе шкатулочка с бриллиантами, а к ней ложечка золотая… Отсыпай, отсыпай… Почём нынче карат, Григорий Александрович?

Потёмкин. Да сто рублей, матушка…

            Продолжают игру.

 

Фальконе. Ваше императорское величество… Успех отливки  вы моей мастерской положителен, но в городе столько языков, столько толкований… Мои работники, думая сделать лучше, развели страшное пламя и верхняя часть формы сгорела… Тяжёлая бронза, надломив одну из сторон, вылилась, подпалив несколько деревяшек, которые тут же потушили… Все разбежались, думая, что от этого несчастья всё загорится. Результат всего этого таков, что, быть может, не бывало лучшей отливки… Голова всадника по плечи и голова лошади не удались, но это легко исправить. Я уверяю Вас, Ваше императорское величество, что я буду продолжать свою отливку… Но вот дело важное, о котором не могу умолчать… Печью заведовал артиллерийский литейщик Хайлов, подчинённый генерала Мелиссино… Этот храбрый человек, видя, что все бегут, остался, с опасностью для жизни продолжал работу, заставляя бронзу течь из печи в форму до последней капли… С ним возле печи остался приятель его Андрей, театральный механик, воспитанник Петра Иваныча Мелиссино. Он пришёл посмотреть на плавку, а когда форма расплавилась, стал помогать Хайлову…Но, должно быть, с непривычки  наглотался дыма и часа через три умер, вынесенный мною из мастерской ( плачет).

Фон-Визин. Вы в том не виноваты, мсьё Фальконет…

Фальконе. Я уезжаю, Денис Иваныч…  Очень скоро… Хорошо, что вы успели вернуться из Парижа, попрощаемся по-родственному…

Фон-Визин Успеем проститься… До первого представления  моего «Недоросля» я Вас из России не отпущу… А пока что… Знаете ли… Я ведь Вам подарок из Парижа привёз…

Фальконе. Мне? Подарок?

Фон-Визин. Вот книжицу эту…

Фальконе.( Читает) Граф Мартин Карбури… Бог мой! Ведь это наш шевалье! «Трактат о камне»… Неужто перевозку Гром-Камня описал? (Листает) «Я нашёл»… «Я  придумал»… «Я перевёз»…  И почти что « я изваял»…Оказывается, не быть монументу, если бы не советы его… Впрочем, всё это уже не имеет никакого значения…

 

                                         Потёмкин и Екатерина.

 

Потёмкин. Ты просила напомнить, матушка: пора смотреть статую Фальконетову…

Екатерина. Это верно… Назначь, друг мой, на следующую среду…

Потёмкин. Говорят, Фальконет нынче уезжает…

Екатерина. Что за беда! Без него поглядим… И куда он едет?

Потёмкин. Говорят, в Голландию… Там его давно ждут…

Екатерина. Ну, и слава Богу! Я от него устала несколько…Двенадцать лет всё плачет да жалуется, или за кого-нибудь просит: то берейтору   жалованье надо повысить,  то вдруг за художника Лосенко хлопотать начинает… Можно подумать, что за русского человека в России и заступиться некому, кроме как французу Фальконету… Пусть едет, куда хочет. Скучно мне даже думать о нём…  А коли вспомнила, так скажи-ка мне – что там художник Лосенко? Его « Владимир с Рогнедою» много шуму в Европе сделали…

Потёмкин. Так помер Лосенко, матушка…  Месяца нет, как помер…  Совсем нищим сделался, говорят…

 

Фальконе. Благодаря Вашему императорскому  величеству то, что касается меня лично, окончено. Среди всего, что заставляли меня претерпеть, я работал как художник, который ставит достоинства порученной ему работы выше человеческих фантазий… Говорят, что генерал Бецкой желает статую перелить Если это действительно так, то на моей совести лежит обязанность предупредить, что подобное обращение с ней было бы крайней неосторожностью… Я не считал себя вправе уехать, не сказав Вам истину о предмете, которого Вы так и не увидели…

 

 

 

                                                  Потёмкин, Фон-Визин и дьячок.

 

Потёмкин. Здравствуй, Денис Иваныч, рад тебя видеть.  Садись вот тут рядом, давай кофейку попьём.

Фон-Визин. Благодарю, Ваша светлость. Кофею рад бы испить, да не могу, голова с него болит…

Потёмкин. Мне государыня поведала о пароксизмах твоих. Погляди- ка на меня, я хоть и старее тебя годами, а жизнь веду, куда более шумную, в войсках сижу по полгода, ночами не сплю, а полведра пива зараз выпиваю. В парной могу сутки просидеть, женщин люблю – на всё силушки хватает…  Отчего же ты такой хилый? От того, видать, что всё пьесы пишешь…

Фон-Визин.  Точно так, Ваша светлость… Лекарь мой мне предписал не токмо пива не пить, но и пиес не писать, ибо все медики утверждают, что литераторы более всех должны апоплексии опасаться. Бедная жизнь, тяжкая работа и скоропостижная  смерть – вот чем пиит от всех прочих тварей отличается.

Потёмкин. Ну,  ну…  Поживёшь ещё… Я вот пока кофий  пью,  ты мне вот что скажи… Ты мой роговой оркестр слышал?

Фон-Визин. Слышал, и не раз…

Потёмкин. Я давеча решил настоящий оркестр собрать… Из разных что ни на есть инструментов… Очень я  люблю слушать, как оркестр играет… А  капельмейстером хочу пригласить из Австрии… Ну, как его…  Про которого   сейчас много говорить начали… Который у  епископа зальцбургского капельмейстером служил…

Фон-Визин. Кавалера Моцарта, что ли?

Потёмкин. Его…  Музыка - то у него хорошая, только сомневаюсь, справится  ли с оркестром… Как думаешь?

Фон-Визин. Этого я знать не могу, но у людей сведущих справиться можно…

Потёмкин. Вот и разузнай, что он за птица… Я тогда человека в Австрию пошлю для переговоров… Ну, вот… Кофий выпит… А теперь  и к делу… Принёс пиесу свою?

Фон-Визин. Принёс, Ваша светлость…

Потёмкин. Ну, коли принёс, так и читай… Государыня велела мне твою комедию выслушать, да своё слово ей честно сказать. Как я ей про пиесу доложу, такова и её судьба будет. Матушка нынче к театру совсем охладела, всё каменьями да гравюрами занимается. Сашенька Ланской шибко их любит… Садись-ка поудобней, да читай своего «Недоросля».

Фон-Визин. Мне везде удобно, Ваша светлость. Только прежде, чем я читать начну, не могу ли я Вас просить принять  человека одного?

Потёмкин. Какого это человека?

Фон-Визин. Что за человек – не ведаю, только, говорят, он в Вашей приёмной с раннего утра дожидается. Умаялся весь, с дороги видно… Дьячок какой-то…

Потёмкин. Велик труд! Примем твоего дьячка. Я добрый нынче… ( Звонит)

               Вбегает дьячок, бросается ему в ноги.

Потёмкин. Ты как посмел?!  Кто таков?

Дьячок. Смилуйся, Ваша светлость! Гришенька,  ненаглядный мой!

Потёмкин. Пусти, дурак!

Дьячок. Не вели казнить, вели слово молвить…

Потёмкин. Совсем спятил! Я тебе кто – царь Иван Васильевич?

Дьячок. Ой, прости, Гришенька, сокол ясный… С перепугу все слова забыл, кои тебе сказать хотел…

Потёмкин. Какой я тебе Гришенька? Ну, Денис Иваныч, сосватал ты мне гостя…

Дьячок. Не признаёшь ты меня, Гришенька? Вспомни-ка, князюшка, свою родимую сторонушку, село своё милое… Может, и меня тогда вспомнишь, дьячка церковного, что тебя  мальца крохотного грамоте учил…

Потёмкин. А ну, глянь-ка на  меня! Быть того не может! Да как же тебя звали-то? Тимофей! Тимофей Краснопевцев! Так знай же, Денис Иваныч,  сие первый мой учитель, коего по сю пору с благодарностию вспоминаю… Единственный в нашем селе грамоте разумел, и меня, мальца, выучил…  Лет этак в десять я мог уж и подпись свою в конце бумаги изобразить… Встань с колен, старик, да садись рядом со мной… Рассказывай, зачем пришёл?

Дьячок. Да вот, батюшка, пятьдесят лет без малого Господу Богу служил… Помнишь, быть может, какой у меня бас был? В соседней деревне  слышно было, когда я на клиросе стоял не зря  фамилию Краснопевцева дали…  А теперь вот выгнали: дряхлый стал, глух и глуп, говорят. Выгнали меня, а я –то без дела сидеть не умею. Давно слыхали, что ты, Гришенька, важным человеком стал при государыне императрице, вот я и собрался враз к тебе… Авось пристроишь в должность какую? Очень хотелось бы мне ещё России послужить. На печку-то влезть никогда не поздно…

                               Потёмкин и Фон-Визин, переглядываясь, сдерживают смех.

Потёмкин. Видал, Денис Иваныч? Так-то… Нашим дворянам не грех у простого народа уму-разуму поучиться…

Фон-Визин. Сделайте милость, Ваша светлость, пристройте старика куда-нибудь!

Потёмкин. Так куда ж пристроить-то?  Разве что в соборные дьячки?

Дьячок. Э, нет, Ваша светлость… Ты теперь на мой голос не надейся, нынче я  петь уже того ау! Да и видать стал плохо…

Потёмкин. Слушай, старик… Проходил ли ты сейчас через Исаакиевскую площадь?

Дьячок. А как иначе-то в город с Васильевского попасть?  Проходил…

Потёмкин. Монумент Петру Великому видал?

Дьячок. Видал, видал… Ох, хорош монумент…

Потёмкин. А когда мимо проходил, не видал ли какого подле него злоумышленника?

Дьячок. Да нет, батюшка… Всё спокойно было…

Потёмкин. Вот и ладно… Знай теперь – это и будет твоё самое важное дело – монумент охранять, чтобы всё вкруг него в порядке было.

Дьячок. Каждый день, батюшка?

Потёмкин. Каждый божий день. А коли заметишь какую неисправность, немедля докладывай мне через дежурного адъютанта моего.

Дьячок (Бросаясь  ему в ноги) Благодарствую, батюшка! Господь твои добрые дела не забудет!

Потёмкин. Ну, хорош в ногах-то валяться! Дальше слушай… Жалованье твоё будет из моих доходов по смотрительскому рангу, кроме того за мой счёт будет тебе и стол и квартира. Я сегодня же распоряжусь, чтобы после не забыть… Вот Денис Иваныч напомнит, коли из головы вылетит… А как в платье смотрителя оденешься так и на пост ступай после тебе караульню сделают, чтоб было где укрыться от дождя…

Дьячок. Вот уважил старика, вот спасибо-то…

Потёмкин. А теперь ступай… Дела у нас с Денисом Иванычем… Мешок свой забери, последние пожитки потеряешь…

Дьячок. Так то не пожитки, батюшка, пожитки все на мне…То я тебе морковочки да репки принес прямо с огорода своего…

Потёмкин. Ступай, Тимофей, растрогал ты меня, так и заплакать недолго… Ступай! Свидимся ещё…

           Дьячок выходит, Потёмкин вытирает  слёзы.

Потёмкин. Слушай, Денис Иваныч... Говорила мне государыня, что поручение  тебе дала трагедию о монументе написать… Что скажешь?

Фон-Визин. Что Вы, Григорий Александрович! Запамятовала императрица…  Разве я на Шекспеара похож?

Потёмкин. Немало…  На память-то императрица не жалуется, но  я с тобой согласен, взгляд у тебя совсем не тот, чтоб трагедии писать… О том ей и доложу.

Фон – Визин. Премного буду благодарен… Прямо гора с плеч…

Потёмкин.   Читай пока комедию свою, не тяни…

                          Фон –Визин читает « Недоросля»

                            

Маленькая фигурка дьячка в смотрительской одежде ходит вокруг монумента Петру Великому.

 

                                                 Конец.

 

 

 

 

 

                           БЕЦКОЙ  ИВАН  ИВАНОВИЧ

 

                           1704 – 1795

 

 

                    С 1762 года – генерал – поручик, директор Канцелярии от строений, член Особой Комиссии для устройства городов СПБ и Москвы. Автор учебно-педагогической реформы, под его руководством были объединены все учебные заведения. С 1783 до 1795 г – президент Академии художеств, попечитель Московского Воспитательного дома, попечитель Смольного общества благородных девиц, фактический руководитель Сухопутного Шляхетного кадетского корпуса. В 1782 году совсем ослеп после инсульта, паралич.

                    Его называли « Сфинкс», часто колебался между  «да» и «нет». Екатерина звала его « Гадкий генерал», но открыто не решалась его судить. Много лет был её чтецом. Отличался болезненным самомнением и нетерпимостью ко всем, кто мыслил и действовал самостоятельно, часто проявлял упрямство и мелочность.

                   Почти домашний человек при дворе 60 лет. Степенный, готовый безмолвно выслушать, беспрекословно исполнить…

 

 

 

 

                                  ПОТЁМКИН   ГРИГОРИЙ  АЛЕКСАНДРОВИЧ

 

 

                         Родился в селе Чижово Смоленской губернии. С пяти лет жил и воспитывался в Москве. В 1756 году поступил в гимназию при Московском университете, как только он был открыт. За успехи в науках был награждён золотой медалью   и в числе лучших учеников ( вместе с Фонвизиным) был привезён в Петербург и представлен Шувалову и Елизавете Петровне.  В 1760 году был отчислен «за леность и нехождение в классы»

                  В чине вахмистра участвовал в перевороте Екатерины, сопровождал Петра 111 в Ропшу и присутствовал при его кончине…

                  В Потёмкине заметна смесь гениальности с цинизмом, образования с грубостью нравов, чрезмерно европейской утончённости с азиатским варварством, громадных предположений на пользу государства с мелочным самолюбием и корыстолюбием, человеколюбия с эгоизмом, рабочей силы с ленью.

                   Способный к упорному труду и выносливый, он работал иногда без устали, но неделями мог лежать, грызть ногти или кусать морковь и ничего не делать. Он был одним из образованнейших людей своего времени, но  вместе с тем человек беспечный и капризный, развратный самодур, но в душе добрый и отзывчивый.

                   « Открытая грудь, босые ноги, халат нараспашку, в котором принимал первых вельмож государства.

                         Во дворце появлялся в платье, шитом золотом, сверкая бриллиантами и увешанный звёздами, и огромные, в целый этаж величины, перья»      

 

 

 

 

                                                 МЕЛИССИНО  ПЁТР  ИВАНОВИЧ

 

 

                    « Храбрый, неутомимый, имел верное соображение и просвещённый ум соединял с опытностью.  Был хороший химик, искусный математик, фейерверкер, артиллерист, говорил свободно на русском, французском, немецком, итальянском языках. Знал греческий и турецкий, понимал латинский и английский, отличался своими угощениями, пышными обедами, великолепными фейерверками.

                   Был великий любитель словесности и особенно театра, знал хорошо математику, химию, физику, математику, алхимия была его любимой наукой, здесь он успел сделать несколько открытий и полезнейшее из них – изобретённый им состав металла для литья пушек. Любил роскошь, сыграл значительную роль в развитии русского масонства. Не отличался добродетелями, был слабохарактерным и до старости сластолюбивым человеком. Его дом был образцом не только европейского комфорта, но и восточной неги. На его даче на Елагином острове была великолепная баня на 12 человек, и купальщики в ней вытирались «индийской кисеёй, затканной по краям шёлковыми цветами и золотом»

 

 

 

 

                                         ФОНВИЗИН  ДЕНИС  ИВАНОВИЧ

 

                  

 

                 Отец – владел пятьюдесятью крестьянами, вырастил и воспитал 8 детей.

               Поступил в гимназию Московского университета, где учился вместе с Потёмкиным. Директором гимназии был тогда Иван Иванович Мелиссино, который повёз лучших учеников в Петербург представлять Шувалову.

                         « Я наследовал от отца моего как вспыльчивость, так и непамятозлобие,  от матери моей головную боль, которая промучила меня всё время моего младенчества, юношества и большую часть совершенных лет…»

                 В начале службы был взят Елагиным одним из секретарей.  Елагин помимо прочих должностей заведовал театрами, входил в ближайшее окружение Екатерины.

                   Затем был секретарём и близким другом Никиты Панина, который  в Коллегии иностранных дел  был министром, воспитателем Павла.

                   Екатерина, отправляя Панина в отставку наградила его сказочно, но он раздал награду секретарям, в том числе и Фонвизин получил в 1774 году  1180 душ и имение в Витебской губернии.

                    Женившись, жил на Галерной.  Был характернейшим типом своего странного времени, воплотившем и его возвышенность  его и низость. Представлял собой скопище неумеренных страстей, личных и политических,  льстеца и смельчака,  язвительного остроумца.

 

 

 

 

 

                             ЭТЬЕН    ФАЛЬКОНЕ 

 

 

                         Родился в Париже в 1716 году, умер  в 1791 году

 

 

            В характере его было много такого, что отпугивало всех, кто с ним общался. Лёгкая возбудимость,  вспыльчивость, нетерпимость, безапелляционность суждений не укладывались в рамки галантного  18  века. Решительность и горячность казались грубостью,  делали его опасным собеседником и партнёром в делах.

            Подражал Сократу, гордился внешним сходством с ним. Внешне суровый, без снисхождения относился к  себе и к другим, всё говорил прямо и имел много врагов. Нужно было иметь большое терпение, чтобы не поссориться с ним. Он был нервным, раздражительным, легко впадающим в крайности.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

         

 

                                 

                                   

                                       

 

    

                                                                                               

 

                                                                                                            ПРИЛОЖЕНИЕ

 

 

 

 

 

                               События пьесы « Петру Великому  -  профессор Фальконет» переносят нас  в Россию второй половины восемнадцатого века,  в период пышного расцвета Санкт- Петербурга. По приглашению русской императрицы сюда прибывает знаменитый французский ваятель Этьен Морис Фальконе для   создания   монумента  Петру  Первому. Он счастлив, полон сил и творческих планов… 

                                 Но  двенадцатилетний путь художника к осуществлению своей задачи оказался сложен и тернист. Екатерина Вторая, по началу тепло принявшая Фальконе,  в последствии перестала отвечать даже на его письма,  в  его творческой борьбе с директором Конторы  строений  вельможей  И.Бецким, которому скульптор был вынужден подчиняться,  он почти всегда проигрывал. Имея вспыльчивый и неуживчивый характер, ваятель сумел перессориться со всеми сильными мира сего.

                               Прочие персонажи пьесы, как исторические  ( фельдмаршал и фаворит Екатерины Потёмкин,  директор Конторы  строений Бецкой,  драматург Фонвизин и другие), так и  вымышленные активно участвуют в событиях, связанных с созданием монумента. А в этих событиях, как в жизни, всё переплелось – и грустное и смешное, доброта и трагическое недопонимание и столь характерный для восемнадцатого века авантюризм…

                                 Фальконе уехал из России непонятым и униженным, не дождавшись открытия своего монумента, но шедевр, созданный им стоит и поныне на берегу Невы, являясь символом Санкт– Петербурга и вызывая восхищение людей всего мира.

 

Мадам "Семнадцать"

Anamnesis vitae - anamnesis morbi