НАШЕСТВИЕ (27)

15 апреля 2014 - Лев Казанцев-Куртен
article209046.jpg
 
(продолжение)

Начало см. Агент НКВД



БАРОНЕССА УТКУНГЕН И ЕЕ ДРУЗЬЯ

1.

– Вот здесь. Останови, – сказала Ольга Павлу, когда они подъехали к небольшому двухэтажному коттеджу, спрятавшемуся за высоким забором на Диана-штрассе. 

     

Они поднялись на крыльцо и вошли в просторную переднюю. Их встретила молодая женщина в празднично-элегантном платье.

– Познакомься, Пауль, – сказала Ольга. – Это моя подруга Кэт. А это, Кэт, мой друг Пауль, барон фон Таубе.

Кэт протянула Павлу руку с длинными и холодными, словно лед, пальцами.

– Кэт виртуозная пианистка, но зарывает свой талант в этих четырех стенах, – сказала Ольга. 
– Ты страшно преувеличиваешь, – ответила тихим голосом Кэт. Вся она была какая-то расслабленная и холодная. Павлу показалось, что она зябнет в своем открытом шелковом платье, обливающем ее худое, лишенное соблазнительных женских изгибов тела и выпуклостей, и была полной противоположностью Ольге – горячей, страстной, завлекающей любострастные взгляды окружающих мужчин.



Кэт взяла под руку Павла и провела в гостиную.

– Я рада познакомиться с вами, – сказала она Павлу. Ольга с легкой усмешкой на пухлых губах шла следом.

Гостиная была ярко освещена и занимала чуть ли не весь первый этаж дома. На второй, в личные апартаменты хозяйки, этаж вела широкая лестница. По всей лестнице от первой до последней ступени тянулась ковровая дорожка, прижимаемая бронзовыми до блеска начищенными прутьями. Середина гостиной была покрыта большим квадратным ковром. В нем под стать мебели преобладал коричневый цвет. Темно-желтый паркет глянцево сверкал, отражая в себе горящую люстру и настенные канделябры. В углу светился живым пламенем громадный камин, в котором, потрескивая, горели большие поленья, почти бревна. По бокам от камина неподвижно стояли два серебристых рыцаря. Вдоль одной стены стояли два длинных и широких кожаный дивана, посередине – стол с полированной столешницей, заставленной блюдами и бутылками. На стенах висели картины неизвестного художника, изображающие охотничьи сцены и обнаженную нимфу, лицом похожую на Кэт. Разве что у нарисованной Кэт имелись груди.

В гостиной уже находилось несколько человек – несколько пожилых мужчин и женщин. Павел и Ольга были единственными представителями молодого поколения. 

Кэт поочередно представила Павла каждому гостю. Он постарался запомнить имя каждого. Все они в разной степени родства представляли род умершего барона. 

– Вы, барон, были знакомы с Генрихом? – спросила Павла дородная матрона в тяжелом малинового цвета бархатном платье, будто сшитом из гардины – фрау Кнауль. Платье укрывало бюст, оставляя голыми плечи и руки.
– Не довелось, – со слегка траурной ноткой, точно на похоронах, ответил Павел, подумав: не на поминки ли умершего барона попал он? 
– Озорник и юбочник, – проговорила фрау Кнауль.– Зато как он ухаживал за дамами, как танцевал. Помню, двадцать пять лет назад, я тогда была моложе и стройней и не замужем, он затащил меня в гардеробную и так целовал, так целовал…



Фрау Кнауль завела глаза кверху, а на губах ее заиграла сладострастная улыбка, а бюст, стянутый малиновым бархатом, заскрипел металлическими ребрами корсета.

– Марта вспоминает минувшие дни? – громыхнул подошедший господин Штрих. 
– Георг, – недовольно передернула оплывшими молочно-белыми плечами фрау Кнауль, – ты, как всегда несносен, как и в те времена, когда ты подглядывал через щелку в заборе за девушками в нашей купальне, а потом рассказывал своим приятелям из чего мы сделаны и как скроены.
– Прости, дорогая, о тебе я всегда говорил только хорошее, – ответил господин Штрих. – Ты была всегда превосходна. Да и сейчас, раздень тебя, облизнешь губки.
– Бесстыдник. У меня уже сыновья за девками бегают.
– Не рановато ли? Сколько Дитеру?
– Семнадцать.
– А Рольфу, значит, пятнадцать? И он бегает?
– А ты вспомни себя, Георг. Сколько тебе было, когда ты без штанов через наш парк от садовника убегал, когда он застал тебя на своей жене? Представляете, майор, мы с подружками на лужайке играем в серсо, а к нам выбегает парень в рубашке и без штанов, а за ним садовник с палкой в руках и криком: убью! И пятнадцати не было, а уже с бабами делами занимался. И что ты нашел в этой садовничихе? 
– Ну, вспомнила, – усмехнулся господин Штрих. – А сама-то…

Их воспоминания прервала Кэт, пригласившая гостей к столу. 

Господин Штрих взял Павла под локоть и, направляясь на свое место, спросил:
– Скажите, майор, откуда у русских появляются все новые и новые армии? По словам господина Геббельса, мы их полностью разбили трижды: в июле прошлого года, в ноябре и в сентябре этого. Откуда у них появляются все новые и новые танки самолеты?
– Если бы мы знали этот источник, герр Штрих, то уже его уничтожили бы, – ответил Павел.
– Вы не считаете, майор, что Гитлер напрасно напал на русских?
– Я немец и солдат, герр Штрих, и мое дело – выполнять приказы, – ответил Павел. 
– Отступаете же вы без приказа фюрера, – съязвил господин Штрих.
– Солдаты делают все, что в их силах, герр Штрих. Они, несмотря на все трудности, удерживают Сталинград, сковывая больший силы на себе…
– Господа, прошу внимания, – проговорил, встав, мужчина, высокий, массивный, с крупной головой, обрамленной пышной седой шевелюрой. Павел вспомнил, что зовут его Франке. – В этот праздничный день давайте вспомним наших героических солдат, наших сыновей, сдерживающих варваров на рубежах нашего великого рейха. Давайте вспомним нашего фюрера, и в эту ночь, обдумывающего планы сокрушения кровожадных орд. Да будет победа за нашими непобедимыми войсками, дошедшими до Волги. Хайль Гитлер!

Все встали, поглядывая друг на друга, и вскинули руки:
– Хайль! 
– У Франке оба сына в СС, – прошептал Павлу господин Штрих. – Один служит в концлагере, второй – в Бельгии. Детям господина имперского советника не пристало морозиться в окопах и гибнуть под огнем русских батарей.

Чувствовалось, что господин Штрих недолюбливает господина Франке.

– А ваши дети?
– К счастью, у меня нет детей, майор.
– Да, нашим солдатам нужно держаться, – произнес другой гость баронессы фон Уткунген, моложавый полковник с просторной лысиной на вытянутой голове, с темно-карими глазами и тонкими губами под крупным носом. – Нам нужно не более двух лет, чтобы создать наимощнейшую бомбу. Взрыв одной такой бомбы сметет с лица такой город, как Москва, в которой не останется в живых не один человек. Двух-трех бомб будет достаточно, чтобы стереть Москву и Лондон.



– Барон, это все ваши научные фантазии, – саркастически усмехнулся господин Штрих. – Пока вы создадите эту бомбу, пройдет не два года, а двадцать лет или сто. Если только возможно такую бомбу вообще создать.
– Георг, научные расчеты подтверждают нашу идею. Сейчас требуется только практическое ее воплощение. Нас сдерживает накопление взрывчатого материала, который приходится добывать по граммам и недостаток некоторых других компонентов, в частности, тяжелой воды. Дайте нам два года, и наши «урановые» бомбы уничтожат врагов, а тех, кто останется жив, приведут в трепет перед величием немецкого народа. 
– Вы ученый, барон? – поинтересовался Павел, вспомнив, что это племянник мужа Кэт, тоже барон Уткунген.
– Да, майор, я физик.
– Интересно, что это за бомба, и какой мощности самолет понадобится для ее доставки до цели?
– Атомная бомба, майор, атомная. А доставить ее сможет наш обычный бомбардировщик.
– Не знаю, барон. Не слышал, – Павел притворился несколько туповатым. – Я, честно говоря, из физики помню только закон всемирного тяготения, да и то, потому что приходится, как ньютонову яблоку, падать на головы врагов, правда, с парашютом.
– Вы – герой, – сказала негромко Кэт. – Я завидую вам. Вы сильный, большой и смелый мужчина.
– Я всего лишь выполняю свой долг перед фюрером и рейхом, – ответил Павел и скромно добавил: – И не я один. 
– Расскажите, что-нибудь, майор, из ваших приключений, – попросила дама, сидящая рядом с фон Уткунгеном. – Это так интересно: прыгать с парашютом во вражеский тыл, пробираться по темному лесу, навстречу опасности… Не то, что сидеть в стенах лаборатории и щелкать арифмометром, как мой муж.
– О, баронесса, я мог бы рассказать, но вам станет скучно от моего честного рассказа, а сочинять я не умею, – улыбнулся Павел, глядя на баронессу. Была она не слишком красива – ее портила выступающая вперед верхняя челюсть, отчего она немного походила на белолицую обезьянку. Если бы не красивый разрез глаз с весело искрящимися серовато-зелеными глазами и не милая улыбка по-негритянски широких губ ее можно было бы назвать страхолюдной. Правда, сложена она была изящно, и голубое трикотажное платье, обтягивающее ее фигурку, сидело на ней, как влитое.

К разговору о бомбе больше не возвращались. Не стал возобновлять эту тему и Павел, дабы не показать свой интерес к секретным изысканиям.
К концу вечера начались танцы под патефон. 

– Тебе следует, хотя бы для приличия, пригласить Кэт, – шепнула Ольга Павлу после первого танца. – Ей это будет очень приятно.

Павел послушался Ольгиного совета и на следующий танец пригласил Кэт. Он держал в руках ее почти невесомое и хрупкое тело, ее пальцы судорожно сжимали его руку. Танцевала она неплохо. Чувствовалась хорошая подготовка. 

– Я училась в балетной студии, – ответила Кэт на комплимент Павла. – И довольно успешно, но после окончания ее с легкой руки Ольги пошла в кино. Знаменитой, как она, актрисой я не стала, но снялась в нескольких эпизодических ролях, а потом вышла замуж за барона. Он был против моей работы в кино, и я бросила.
– А что вам мешает сейчас сниматься? – поинтересовался Павел. 
– Пожалуй, лень, – призналась Кэт. – У меня достаточно денег, чтобы не работать.
– Чем же вы занимаетесь?
– Дни проходят как-то в пустую. Хожу в гости, принимаю гостей, летом гуляю на природе, читаю, рисую. Некоторые мои картинки дарю знакомым.
– Так вы еще и художница? – удивился Павел.
– Ну, это громко сказано, – смущенно ответила Кэт. – Малюю. Вот одна из моих картинок.
Кэт указала глазами на обнаженную нимфу.
– Я писала с себя. Конечно, я кое в чем себя приукрасила, но я и не стремилась написать автопортрет.
– Мне нравится, – сказал Павел.

Музыка заканчивалась. Кэт особенно сильно сжала Павлу руку и сказала:
– Я буду очень рада вас видеть у себя. Я обычно всегда дома – почти умоляющим тоном она добавила: – Приходите, пожалуйста. Мне так скучно одной.
– Постараюсь, баронесса, – пообещал Павел больше из вежливости, чем из-за желания снова видеть ее.

Павел и Ольга покинули дом Кэт последними, уже во втором часу ночи.

– Несчастная женщина, – сказала Ольга, кутаясь в меха. 
– Я по ней бы не сказал, – ответил Павел, ведя машину по темным берлинским улицам. – Дама состоятельная, ни в чем не нуждается.
– Все богатство не ее. Барон в завещании указал, что в случае, если она выйдет когда-либо замуж, то все его состояние переходит племяннику Густаву, тому, что трепался о бомбе, и его детям. Она не имеет права даже родить ребенка из-за того же условия. Теперь Густав повадился раз в месяц приходить к ней в дом и проверять: все ли вещи на месте, пересчитывает драгоценности, даже заглядывает в буфет – не пропали ли серебряные ложки. Кэт имеет право распоряжаться только половиной дохода от банковских процентов тех денег, что лежат в рейхсбанке. А это негусто. И с самим бароном не жила, а мучилась, и после его смерти он продолжает держать бедняжку за ее хрупкое горлышко.
– А что барон в ней нашел? Ни кожи, ни рожи, как говорят русские.
– То и нашел. Он видел ее в кино. Она играла там мальчика. Режиссеры брали Кэт только лишь на роли подростков. Она и впрямь выглядела тогда подростком. Барон как-то и увидел ее у меня и прицепился к ней, стал звать замуж, сулил золотые горы. Сначала Кэт отказывалась. Ей было в тридцать седьмом двадцать два, а ему уже шестьдесят восемь. Он был гораздо старше ее отца. Но титул, состояние барона и «златые горы» и надежда, что будущий муж долго не протянет, соблазнили глупую девчонку. А оказалось, что барон любил мальчиков, а поскольку Гитлер педерастов независимо от их званий и состояний стал отправлять в концлагеря, ему пришлось свою хотелку завязать узелком. Зато женившись на Кэт, отпустил вожжи: кто придерется – Кэт, ведь, не мальчик, но жил-то он с нею, как с мальчиком. Уверена, он ни разу не воспользовался ею, как женщиной…

Через два дня Павел отправил в Москву шифровку:

«По словам одного из физиков (фон Уткунгена) , в его лаборатории идет разработка сверхмощной бомбы, названной им «урановой», способной уничтожить целый город. Задержка в ее изготовлении – медленное накопление «взрывчатки» и нехватка «тяжелой» воды. Рысь».

(продолжение следует)


© Copyright: Лев Казанцев-Куртен, 2014

Регистрационный номер №0209046

от 15 апреля 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0209046 выдан для произведения:
 
(продолжение)

Начало см. Агент НКВД



БАРОНЕССА УТКУНГЕН И ЕЕ ДРУЗЬЯ

1.

– Вот здесь. Останови, – сказала Ольга Павлу, когда они подъехали к небольшому двухэтажному коттеджу, спрятавшемуся за высоким забором на Диана-штрассе. 

     

Они поднялись на крыльцо и вошли в просторную переднюю. Их встретила молодая женщина в празднично-элегантном платье.

– Познакомься, Пауль, – сказала Ольга. – Это моя подруга Кэт. А это, Кэт, мой друг Пауль, барон фон Таубе.

Кэт протянула Павлу руку с длинными и холодными, словно лед, пальцами.

– Кэт виртуозная пианистка, но зарывает свой талант в этих четырех стенах, – сказала Ольга. 
– Ты страшно преувеличиваешь, – ответила тихим голосом Кэт. Вся она была какая-то расслабленная и холодная. Павлу показалось, что она зябнет в своем открытом шелковом платье, обливающем ее худое, лишенное соблазнительных женских изгибов тела и выпуклостей, и была полной противоположностью Ольге – горячей, страстной, завлекающей любострастные взгляды окружающих мужчин.



Кэт взяла под руку Павла и провела в гостиную.

– Я рада познакомиться с вами, – сказала она Павлу. Ольга с легкой усмешкой на пухлых губах шла следом.

Гостиная была ярко освещена и занимала чуть ли не весь первый этаж дома. На второй, в личные апартаменты хозяйки, этаж вела широкая лестница. По всей лестнице от первой до последней ступени тянулась ковровая дорожка, прижимаемая бронзовыми до блеска начищенными прутьями. Середина гостиной была покрыта большим квадратным ковром. В нем под стать мебели преобладал коричневый цвет. Темно-желтый паркет глянцево сверкал, отражая в себе горящую люстру и настенные канделябры. В углу светился живым пламенем громадный камин, в котором, потрескивая, горели большие поленья, почти бревна. По бокам от камина неподвижно стояли два серебристых рыцаря. Вдоль одной стены стояли два длинных и широких кожаный дивана, посередине – стол с полированной столешницей, заставленной блюдами и бутылками. На стенах висели картины неизвестного художника, изображающие охотничьи сцены и обнаженную нимфу, лицом похожую на Кэт. Разве что у нарисованной Кэт имелись груди.

В гостиной уже находилось несколько человек – несколько пожилых мужчин и женщин. Павел и Ольга были единственными представителями молодого поколения. 

Кэт поочередно представила Павла каждому гостю. Он постарался запомнить имя каждого. Все они в разной степени родства представляли род умершего барона. 

– Вы, барон, были знакомы с Генрихом? – спросила Павла дородная матрона в тяжелом малинового цвета бархатном платье, будто сшитом из гардины – фрау Кнауль. Платье укрывало бюст, оставляя голыми плечи и руки.
– Не довелось, – со слегка траурной ноткой, точно на похоронах, ответил Павел, подумав: не на поминки ли умершего барона попал он? 
– Озорник и юбочник, – проговорила фрау Кнауль.– Зато как он ухаживал за дамами, как танцевал. Помню, двадцать пять лет назад, я тогда была моложе и стройней и не замужем, он затащил меня в гардеробную и так целовал, так целовал…



Фрау Кнауль завела глаза кверху, а на губах ее заиграла сладострастная улыбка, а бюст, стянутый малиновым бархатом, заскрипел металлическими ребрами корсета.

– Марта вспоминает минувшие дни? – громыхнул подошедший господин Штрих. 
– Георг, – недовольно передернула оплывшими молочно-белыми плечами фрау Кнауль, – ты, как всегда несносен, как и в те времена, когда ты подглядывал через щелку в заборе за девушками в нашей купальне, а потом рассказывал своим приятелям из чего мы сделаны и как скроены.
– Прости, дорогая, о тебе я всегда говорил только хорошее, – ответил господин Штрих. – Ты была всегда превосходна. Да и сейчас, раздень тебя, облизнешь губки.
– Бесстыдник. У меня уже сыновья за девками бегают.
– Не рановато ли? Сколько Дитеру?
– Семнадцать.
– А Рольфу, значит, пятнадцать? И он бегает?
– А ты вспомни себя, Георг. Сколько тебе было, когда ты без штанов через наш парк от садовника убегал, когда он застал тебя на своей жене? Представляете, майор, мы с подружками на лужайке играем в серсо, а к нам выбегает парень в рубашке и без штанов, а за ним садовник с палкой в руках и криком: убью! И пятнадцати не было, а уже с бабами делами занимался. И что ты нашел в этой садовничихе? 
– Ну, вспомнила, – усмехнулся господин Штрих. – А сама-то…

Их воспоминания прервала Кэт, пригласившая гостей к столу. 

Господин Штрих взял Павла под локоть и, направляясь на свое место, спросил:
– Скажите, майор, откуда у русских появляются все новые и новые армии? По словам господина Геббельса, мы их полностью разбили трижды: в июле прошлого года, в ноябре и в сентябре этого. Откуда у них появляются все новые и новые танки самолеты?
– Если бы мы знали этот источник, герр Штрих, то уже его уничтожили бы, – ответил Павел.
– Вы не считаете, майор, что Гитлер напрасно напал на русских?
– Я немец и солдат, герр Штрих, и мое дело – выполнять приказы, – ответил Павел. 
– Отступаете же вы без приказа фюрера, – съязвил господин Штрих.
– Солдаты делают все, что в их силах, герр Штрих. Они, несмотря на все трудности, удерживают Сталинград, сковывая больший силы на себе…
– Господа, прошу внимания, – проговорил, встав, мужчина, высокий, массивный, с крупной головой, обрамленной пышной седой шевелюрой. Павел вспомнил, что зовут его Франке. – В этот праздничный день давайте вспомним наших героических солдат, наших сыновей, сдерживающих варваров на рубежах нашего великого рейха. Давайте вспомним нашего фюрера, и в эту ночь, обдумывающего планы сокрушения кровожадных орд. Да будет победа за нашими непобедимыми войсками, дошедшими до Волги. Хайль Гитлер!

Все встали, поглядывая друг на друга, и вскинули руки:
– Хайль! 
– У Франке оба сына в СС, – прошептал Павлу господин Штрих. – Один служит в концлагере, второй – в Бельгии. Детям господина имперского советника не пристало морозиться в окопах и гибнуть под огнем русских батарей.

Чувствовалось, что господин Штрих недолюбливает господина Франке.

– А ваши дети?
– К счастью, у меня нет детей, майор.
– Да, нашим солдатам нужно держаться, – произнес другой гость баронессы фон Уткунген, моложавый полковник с просторной лысиной на вытянутой голове, с темно-карими глазами и тонкими губами под крупным носом. – Нам нужно не более двух лет, чтобы создать наимощнейшую бомбу. Взрыв одной такой бомбы сметет с лица такой город, как Москва, в которой не останется в живых не один человек. Двух-трех бомб будет достаточно, чтобы стереть Москву и Лондон.



– Барон, это все ваши научные фантазии, – саркастически усмехнулся господин Штрих. – Пока вы создадите эту бомбу, пройдет не два года, а двадцать лет или сто. Если только возможно такую бомбу вообще создать.
– Георг, научные расчеты подтверждают нашу идею. Сейчас требуется только практическое ее воплощение. Нас сдерживает накопление взрывчатого материала, который приходится добывать по граммам и недостаток некоторых других компонентов, в частности, тяжелой воды. Дайте нам два года, и наши «урановые» бомбы уничтожат врагов, а тех, кто останется жив, приведут в трепет перед величием немецкого народа. 
– Вы ученый, барон? – поинтересовался Павел, вспомнив, что это племянник мужа Кэт, тоже барон Уткунген.
– Да, майор, я физик.
– Интересно, что это за бомба, и какой мощности самолет понадобится для ее доставки до цели?
– Атомная бомба, майор, атомная. А доставить ее сможет наш обычный бомбардировщик.
– Не знаю, барон. Не слышал, – Павел притворился несколько туповатым. – Я, честно говоря, из физики помню только закон всемирного тяготения, да и то, потому что приходится, как ньютонову яблоку, падать на головы врагов, правда, с парашютом.
– Вы – герой, – сказала негромко Кэт. – Я завидую вам. Вы сильный, большой и смелый мужчина.
– Я всего лишь выполняю свой долг перед фюрером и рейхом, – ответил Павел и скромно добавил: – И не я один. 
– Расскажите, что-нибудь, майор, из ваших приключений, – попросила дама, сидящая рядом с фон Уткунгеном. – Это так интересно: прыгать с парашютом во вражеский тыл, пробираться по темному лесу, навстречу опасности… Не то, что сидеть в стенах лаборатории и щелкать арифмометром, как мой муж.
– О, баронесса, я мог бы рассказать, но вам станет скучно от моего честного рассказа, а сочинять я не умею, – улыбнулся Павел, глядя на баронессу. Была она не слишком красива – ее портила выступающая вперед верхняя челюсть, отчего она немного походила на белолицую обезьянку. Если бы не красивый разрез глаз с весело искрящимися серовато-зелеными глазами и не милая улыбка по-негритянски широких губ ее можно было бы назвать страхолюдной. Правда, сложена она была изящно, и голубое трикотажное платье, обтягивающее ее фигурку, сидело на ней, как влитое.

К разговору о бомбе больше не возвращались. Не стал возобновлять эту тему и Павел, дабы не показать свой интерес к секретным изысканиям.
К концу вечера начались танцы под патефон. 

– Тебе следует, хотя бы для приличия, пригласить Кэт, – шепнула Ольга Павлу после первого танца. – Ей это будет очень приятно.

Павел послушался Ольгиного совета и на следующий танец пригласил Кэт. Он держал в руках ее почти невесомое и хрупкое тело, ее пальцы судорожно сжимали его руку. Танцевала она неплохо. Чувствовалась хорошая подготовка. 

– Я училась в балетной студии, – ответила Кэт на комплимент Павла. – И довольно успешно, но после окончания ее с легкой руки Ольги пошла в кино. Знаменитой, как она, актрисой я не стала, но снялась в нескольких эпизодических ролях, а потом вышла замуж за барона. Он был против моей работы в кино, и я бросила.
– А что вам мешает сейчас сниматься? – поинтересовался Павел. 
– Пожалуй, лень, – призналась Кэт. – У меня достаточно денег, чтобы не работать.
– Чем же вы занимаетесь?
– Дни проходят как-то в пустую. Хожу в гости, принимаю гостей, летом гуляю на природе, читаю, рисую. Некоторые мои картинки дарю знакомым.
– Так вы еще и художница? – удивился Павел.
– Ну, это громко сказано, – смущенно ответила Кэт. – Малюю. Вот одна из моих картинок.
Кэт указала глазами на обнаженную нимфу.
– Я писала с себя. Конечно, я кое в чем себя приукрасила, но я и не стремилась написать автопортрет.
– Мне нравится, – сказал Павел.

Музыка заканчивалась. Кэт особенно сильно сжала Павлу руку и сказала:
– Я буду очень рада вас видеть у себя. Я обычно всегда дома – почти умоляющим тоном она добавила: – Приходите, пожалуйста. Мне так скучно одной.
– Постараюсь, баронесса, – пообещал Павел больше из вежливости, чем из-за желания снова видеть ее.

Павел и Ольга покинули дом Кэт последними, уже во втором часу ночи.

– Несчастная женщина, – сказала Ольга, кутаясь в меха. 
– Я по ней бы не сказал, – ответил Павел, ведя машину по темным берлинским улицам. – Дама состоятельная, ни в чем не нуждается.
– Все богатство не ее. Барон в завещании указал, что в случае, если она выйдет когда-либо замуж, то все его состояние переходит племяннику Густаву, тому, что трепался о бомбе, и его детям. Она не имеет права даже родить ребенка из-за того же условия. Теперь Густав повадился раз в месяц приходить к ней в дом и проверять: все ли вещи на месте, пересчитывает драгоценности, даже заглядывает в буфет – не пропали ли серебряные ложки. Кэт имеет право распоряжаться только половиной дохода от банковских процентов тех денег, что лежат в рейхсбанке. А это негусто. И с самим бароном не жила, а мучилась, и после его смерти он продолжает держать бедняжку за ее хрупкое горлышко.
– А что барон в ней нашел? Ни кожи, ни рожи, как говорят русские.
– То и нашел. Он видел ее в кино. Она играла там мальчика. Режиссеры брали Кэт только лишь на роли подростков. Она и впрямь выглядела тогда подростком. Барон как-то и увидел ее у меня и прицепился к ней, стал звать замуж, сулил золотые горы. Сначала Кэт отказывалась. Ей было в тридцать седьмом двадцать два, а ему уже шестьдесят восемь. Он был гораздо старше ее отца. Но титул, состояние барона и «златые горы» и надежда, что будущий муж долго не протянет, соблазнили глупую девчонку. А оказалось, что барон любил мальчиков, а поскольку Гитлер педерастов независимо от их званий и состояний стал отправлять в концлагеря, ему пришлось свою хотелку завязать узелком. Зато женившись на Кэт, отпустил вожжи: кто придерется – Кэт, ведь, не мальчик, но жил-то он с нею, как с мальчиком. Уверена, он ни разу не воспользовался ею, как женщиной…

Через два дня Павел отправил в Москву шифровку:

«По словам одного из физиков (фон Уткунгена) , в его лаборатории идет разработка сверхмощной бомбы, названной им «урановой», способной уничтожить целый город. Задержка в ее изготовлении – медленное накопление «взрывчатки» и нехватка «тяжелой» воды. Рысь».

(продолжение следует)


 
НАШЕСТВИЕ (26)
НАШЕСТВИЕ (28)
Рейтинг: +4 628 просмотров
Комментарии (2)
Александр Виноградов-Белый # 15 апреля 2014 в 16:38 +1
Имел неосторожность при немцах выразить своё мнение о красоте их женщин.
Слушатели тактично промолчали.
mmm
Лев Казанцев-Куртен # 15 апреля 2014 в 18:11 0
Они воспринимают комплименты в адрес женщин, как сексуальное домогательство, Александр.
Нужно знать, что европейцы и штатовцы - это совсем прогнили.