НАШЕСТВИЕ (16)

4 апреля 2014 - Лев Казанцев-Куртен
article206438.jpg
 
(продолжение)

Начало см. Агент НКВД



ОПЕРАЦИЯ «ТРОЯНСКИЙ КОНЬ»

1.

Павел приземлился восточнее Клина, в густом лесу, повиснув на ветвях высокой сосны. Благо, что стропы парашюта были длинными и Павел, отцепившись от его лямок, упал на мягкую землю с двухметровой высоты. Он не стал возиться с куполом парашюта, застрявшим слишком высоко, а подхватив рюкзак, быстро зашагал в сторону от места приземления. Только через три часа, когда уже рассвело, он выбрался на дорогу, по которой шли к фронту и от фронта машины, грузовые и легковые. 



Приведя себя в относительный порядок, Павел вышел на дорогу и поставил рюкзак у ног. Вскоре показалась полуторка. В кабине сидел лейтенант медицинской службы. Машина остановилась. 

– Далеко ли путь держите, товарищ старший политрук, – спросил он Павла. 
– В Москву, – ответил Павел.
– Можем подбросить до Химок, если хотите.
– Спасибо, лейтенант. До Химок, так до Химок, – ответил Павел и, перекинув рюкзак через борт грузовика, встал на колесо и сам перемахнул в кузов, наступив прямо на девушку в военной форме, лежавшую вдоль борта и дремавшую. Другая девушка с треугольничком в петлицах сидела в углу у кабины и натягивала на ноги чулки.
– Ой! – вскрикнули обе одновременно. Дремавшая девушка добавила: – Какого черта! Что глаз нету, что ли?
– Извините, – сказал Павел.
– Ой, простите, товарищ старший политрук, – сказала лежавшая девушка и села.

Павел опустился на пол кузова и подтянул рюкзак к себе поближе – как-никак, а в нем было пятьдесят тысяч рублей, портативная (новейшая модель) рация, походная канцелярия по изготовлению и подделке документов, бланки документов и различных справок и удостоверений и еще кое-какие мелочи из шпионского арсенала.

– С фронта? – спросил он девушек.
– За медикаментами в медсанбат, – ответила ефрейтор. – А вы тоже оттуда?
– Угу, – кивнул Павел головой. – В Москву, пополнить свой боевой запас. 
– А вы, что, патроны для пистолета в Москве получаете? – спросила девушка, лежащая у борта.
– Нет, мои боеприпасы – это фотопленка. Я фотокорреспондент.
– Ух, ты! – воскликнула лежащая девушка, садясь. – А вы можете прямо сейчас сделать мою фотку, а потом прислать мне? Я отплачу вам.
– Чем ты, Любка, отплатишь товарищу старшему политруку, – съязвила ефрейтор. – В люботу сыграешь до Химок? Ночью не наигралась со своим лейтенантом?
– Ну и змея же ты, Катька – ответила Люба. – Завидуешь, что Миша выбрал меня, рядовую, а не тебя, ефрейтора? 
– Есть чему завидовать, – проговорила Катерина.

Пока девушки препирались, Павел вынул из бриджей плоскую, поцарапанную «Лейку», выдвинул объектив и предложил:
– Давайте, девушки, я сниму вас обеих и каждой пришлю по карточке. Только не забудьте дать мне номер вашей полевой почты.
– Только не обманите, – сказала Люба. – Меня за всю войну ни разу не фотографировали.
– Садитесь рядышком к этому борту, на солнышко, – сказал Павел.

Девушки сели и обнялись.

– Люба, простите, – сказал Павел, наведя фотоаппарат на них. – Поправьте, пожалуйста, юбку» а то все видно. 

Девушка прикрыла ноги юбкой, и Павел дважды нажал на спуск. Записав номер полевой почты девушек и их фамилии, он стал смотреть на проплывавшие мимо следы прошедшей совсем недавно жестокой битвы, на ржавые и развороченные немецкие танки, покореженные стволы и разбитые лафеты орудий, на сгоревшие машины. И так почти до самых Химок. В Химках немцам побывать не довелось.

На въезде в город, Павел попрощался с девушками, наградившими его каждая по поцелую, с лейтенантом медицинской службы и стал искать милицию или какое-нибудь военное учреждение, имеющее прямую связь с Москвой.

2.

– Мы уже ждали вас, – сказал Куприн по телефону. – Вашу шифрограмму из Берлина получили. Рады, что благополучно приземлились. Машину за вами высылаем. Пока отдыхайте. 
– Буду ждать машину из Москвы, – сказал Павел секретарю горкома партии, из кабинета которого он звонил в Управление. 
– Я провожу вас в свободный кабинет. Там есть койки на случай казарменного положения, – сказал секретарь райкома. В командирской гимнастерке, только без знаков различия, он походил на командира полка: подтянутый, стройный с пышной шевелюрой седых волнистых волос. Занятый по горло своими делами, он ни о чем не расспрашивал Павла.
– Не откажусь, – согласился Павел, проведший ночь без сна. – Пока из Москвы приедет машина, я успею выспаться.

Машина пришла уже в сумерках. Сопровождал ее незнакомый Павлу старший лейтенант со свежим шрамом на щеке. Был он суров и молчалив. Посадив Павла на заднее сиденье «эмки», он сел рядом с водителем. Павел узнал только, что его зовут Вадимом Андреевичем Фроловым и что в отделе он работает с начала января. Его предшественник, капитан Громов, куда-то откомандирован из Управления. 

Впереди была Москва, по которой Павел неимоверно соскучился. Проскочив мост, «эмка» вскоре проехала мимо метро «Сокол», мимо каркаса недостроенного, видимо, из-за войны, дома, пропустили дежурный трамвай с жирной цифрой «6» на круглом щите над кабиной вагоновожатого. Окна его были темны. Непривычно темна для Павла была и вся Москва. 



Зато на Ленинградском шоссе, как и прежде, пахло липами. Их пряный запах ворвался в салон через открытое окно машины. Вскоре они проехали мимо стадиона «Динамо» и стадиона «Юных пионеров», затем «эмка» въехала на улицу Горького, промчалась мимо Моссовета, мимо гостиницы «Националь», проскочила Охотный ряд. Остановившись на полминуты у тяжелых железных ворот, «эмка» нырнула во внутренний двор здания НКВД.
– Приехали, товарищ старший лейтенант, – проговорил тоже всю дорогу молчавший водитель.

Куприн, несмотря на поздний час, был у себя в кабинете. 

– С чем прибыли, Павел Александрович? – спросил он усталым голосом Павла. – В шифрограмме об этом ни полслова, ни намека. Полагаю, раз послали вас, а не наскоро выученного предателя, значит, абвер задумал что-то серьезное.

Павел изложил свое задание, полученное лично от Канариса.

– Ага, наш «Мономах» задел их за живое, – радостно потер ладони Куприн. – Сам адмирал Канарис прислал своего эмиссара убедиться – не водим ли мы его за нос. Что ж, докажем абверу, что есть такой союз, который жаждет посадить на российский престол нового царя-батюшку? И еще вопрос. Вы написали, что главный удар немецкий Генеральный штаб планирует нанести в середине июня в направлении Сталинграда, дабы отрезать нас от кавказской нефти, и последующем наступлении на север, чтобы обойти Москву с востока. Насколько достоверны эти сведения? Кто вам сообщил это?
– Я услышал это от старого графа фон Шерера, а ему об этом сообщил его сын генерал-майор, служащий в оперативном отделе Генерального штаба. Он лично принимал участие в разработке этого плана.

3.

Только под утро Павел и Куприн закончили разговор. Затем Павел написал письменный доклад о полученном от абвера задании и краткий план своих действий. Не забыл он упомянуть и о возможности слежки за собой со стороны немецкой разведки – слишком большую ставку делал адмирал, чтобы кому-либо одному довериться.

Куприн предложил Павлу провести проверку людей, задействованных в операции НКВД «Троянский конь», под видом действительного представителя немецкой разведки.

– Тренировка нашим людям не помешает. Они никаких разведшкол не кончали, – сказал он. – Посмотрим, насколько готовы они к встрече с врагами, не растеряются ли, не выдадут ли себя чем.

Павел не возражал. Обговорив способы оперативной двусторонней связи, Куприн отпустил Павла. На улице уже рассвело. Появились прохожие. Комендантский час закончился. Павел, прямым ходом пошел в гостиницу «Москва».

Как фронтовику, ему была дана койка в двухместном номере на восьмом этаже. Вторая койка пустовала.
Павел распахнул окно, чтобы проветрить номер. Сунул под кровать похудевший после посещения кабинета Куприна рюкзак – деньги, сорок пять тысяч он сдал под расписку майору, пять тысяч остались ему на необходимые расходы, и проверил воду в ванной. Удивительно, но, несмотря на войну, в гостинице была горячая вода, и можно было принять горячую ванну.

4.

Через день Павел со старшим лейтенантом Фроловым, придерживаясь маршрута пригородного автобуса, отъехали километров пятнадцать от Москвы в сторону Химок. Здесь они оставили машину и вошли в лес. Тишина и покой царили в лесу. Слышалось чириканье птиц.

– Трудно находиться одному среди немцев? – вдруг спросил Павла Фролов.
– С чем сравнивать, Вадим Андреевич, – ответил Павел. – Война. А на войне у каждого свой окоп.
– Я не смог бы спокойно разговаривать с ними, общаться, улыбаться их бандитским харям. Я бы только стрелял в них, – со злостью произнес старший лейтенант.
– Немцы разные, Вадим Андреевич. Я тоже немец. И русские разные. Иные русские полицаи и каратели лютуют пуще немцев.
– Я никогда не прощу им моей жены Ирины и дочки Ани. 
– Их убили?
– При эвакуации их эшелон разбомбили немецкие стервятники.
– А мать моей дочки застрелили русские полицаи.
Они помолчали. Потом Павел сказал Фролову:
– Вы – чекист, Вадим Андреевич. А чекист не должен сжигать себя ненавистью к противнику. Можно ненавидеть конкретного человека, за его злодеяния его можно казнить. Нельзя ненавидеть весь народ.
– Убей немца! – сказал, словно выплюнул, Фролов.
– Что? – переспросил его Павел. 
– Убей немца – так призывает нас наш вождь и партия.
– Убить его только за то, что он немец? А чем тогда мы будем отличаться от фашистов?

Фролов промолчал. Только зло взглянул на Павла, приступившего к развертыванию рации. 

Павел вынул тонкий провод, закинул его на ветку сосны, повернул тумблер на аппарате и надел наушники. Вскоре он услышал далекий сигнал: 
– KR-6… KR-6 вызывает FT-3… KR-6 вызывает FT-3… 
Павел отбил ключом:
– FT-3 на связи, начинаю передачу.
В радиоцентр абвера в Минске ушла шифрограмма:

«Прибыл в Москву. Устроился в гостинице. Начинаю работать. Следующий выход по графику. Алекс».

Спустя полчаса пришел ответ:

«Рады вашему благополучному прибытию и устройству. Франц». 

Свернув рацию, Павел снова сунул ее в полевую сумку и сухо сказал Фролову:
– Все, можно возвращаться.

5.

Выждав еще два дня, Павел поехал на явочную квартиру в Новогиреево. Он решил добираться до этого подмосковного поселка трамваем. Он сел на «Площади трех вокзалов» на «тридцать четвертый» номер. Трамвай, то и дело трезвоня, медленно полз почти через всю Москву до Лефортова, затем – по шоссе Энтузиастов, вдоль которого сплошь тянулись бараки и развешенное возле них на веревках белье: рубахи, кальсоны, женские панталоны. 

Павел наблюдал за пассажирами. У всех были серьезные и даже суровые лица, казалось, отучившиеся улыбаться. Слышались обрывки разговоров пассажиров и отдельных фраз, заглушаемых грохочущим вагоном: отоварила на карточки джем вместо сахара… а Васька не пишет, может, уже его и… а лейтенантик ничего, только ему на фронт… отволтузил две смены, а за это тебе ни хрена… ноги совсем нет, до самого того отрезали, да зато живой… а его-то оставили?.. он на фронт, а она в постель к хахалю… а я так не смогла бы… за три кило сахара?..как миленькая…
– Новогиреево. Конечная! – возгласила кондуктор в синем берете, но пассажиры и без ее напоминания потянулись к выходу. 

Павел вышел и, припомнив план, изученный еще в Берлине, пошел в сторону 5-го проспекта по тротуару, мимо старых дубов. Дом бывшей фрейлины он нашел быстро – шесть окон вдоль фасада и высокий фундамент говорили о добротности здания, построенного лет пятьдесят назад зажиточным хозяином. Перед домом палисадник был сплошь засажен кустами роз.

Павел взглянул на второе окно от входной двери – сквозь оконное стекло виднелся горшок геранью, что означало: в доме все в порядке, можно входить. Но Павел не спешил. Разыгрывая осторожного агента, он перешел на противоположную сторону улицы, заглянул в угловой продовольственный магазин, затем погулял по рынку, где шла вялая торговля.

Все это в будущем могло пригодиться для доклада адмиралу Канарису. Шеф абвера мог приказать перепроверить любую мелочь, любую деталь, упомянутую в докладе, чтобы убедиться в правдивости агента. 

Почистив сапоги у пожилого безногого инвалида, Павел вернулся к дому на 5-ом проспекте, толкнул слегка скрипнувшую калитку и, поднявшись на чисто вымытое крыльцо, стукнул в окно рядом с входной дверью. В окно выглянула круглолицая старушка, повязанная белым чистым платочком. Она приоткрыла створку окна, спросила:
– Вам кого, товарищ военный?
– Я ищу дом Соловьевых. Не подскажете, я попал по адресу?
Старушка оценивающе оглядела Павла, затем ответила:
– Об их новом местожительстве, наверное, знает хозяйка.

Павлу было странно слышать условные слова пароля из уст старушки, божьего одуванчика.

Старушка вышла в коридор, громыхнула железной задвижкой и впустила Павла в уютную прихожую. У входа в комнаты сбоку висела цветасто написанная молитва. 

Голос, донесшийся откуда-то из глубины дома, пригласил войти в комнату. Это была зала довольно просторная, в два окна, смотрящих на улицу. В красном углу в божнице стояли иконы Спасителя и Его Матери, на стенках висело еще несколько потемневших ликов. Теплилась маленьким огоньком начищенная до золотого блеска лампадка. Посередине комнаты стоял круглый стол под бордовой плюшевой скатертью и тяжелыми стульями вокруг него, у стены справа громоздился буфет со стеклянными дверцами, за которыми стояла красивая посуда, по другую стенку раскинулся широкий диван, обитый темно-коричневой слегка потертой плотной тканью. Над диваном висел написанный маслом портрет молодой женщины с оголенными красивыми плечами, слегка закамуфлированными воздушной прозрачной накидкой. В углу стояла голландка, покрытая голубовато-белыми изразцами. 
Пока Павел осматривался, в комнату вошла высокая, еще сохранившая стройность фигуры и прямую спину женщина лет шестидесяти в бархатном лиловом платье. Ее седые волосы были аккуратно уложены. 



– Я слышала, вы разыскиваете Соловьевых? Самого Аркадия Петровича или его супругу? – спросила она второй частью пароля.
– Скорее их сына Михаила, – отозвался Павел. 
– Садитесь, уважаемый, – сказала женщина, указывая на диван. – Вам придется подождать одного человека.

С этими словами женщина открыла форточку одного из окон и перебросила через него кусок красного полотна.
– Долго ждать? – поинтересовался Павел.
– Не знаю, – ответила женщина. – Думаю, вам спешить некуда. Отдохните с дороги. Хотите чаю? У меня есть сушки и белые сухари. Или вам лучше наливочки? Заодно и познакомимся. Вера Николаевна Дуббельт-Рахманова. Дуббельт – по первому мужу. Он погиб, защищая Крым от красных варваров. Рахманова – по второму. Он заведовал магазином. Три года назад умер от сердца. 

Через несколько минут старушка в белом платочке внесла небольшой самовар и водрузила его на середину стола. Появилась и емкая ваза с сушками и сухарями и две фарфоровые чашки с блюдцами. На самовар старушка поставила заварной чайник.

Бывшая фрейлина вспоминала прошлое, рассказывала Павлу о своих некогда влиятельных родственниках и предках.

Только через два с лишним часа постучали в окно, и в дом вошел Верховцев. Увидев Павла, сидящего на диване в комнате Веры Николаевны, он был крайне удивлен:
– Вы? 
– Здравствуйте, господин Верховцев. Вы были у меня в гостях. Теперь я приехал с ответным визитом.

6.

– Что ж вас, гауптмана, сюда забросили, как рядового агента? – спросил фамильярно Павла Верховцев. Сейчас здесь, в Москве, он чувствовал себя увереннее, чем в Крайске.

Павел достал заранее отпоротую из нагрудного кармана гимнастерки шелковку, протянул ее Верховцеву и сказал:
– Вы сами просили прислать к вам представителя Верховного командования. 

Верховцев прочитал лоскуток ткани с напечатанным на нем текстом, удостоверяющим, что гауптман Шульц уполномочен вести переговоры с руководством «Мономаха» и принимать решения от имени ОКХ. Внизу стояла подпись адмирала Канариса.

– Это другое дело, – произнес Верховцев, возвращая шелковку Павлу. – Правда, мы надеялись, что приедет кто-нибудь повыше чином.
– Простите, но подобная поездка не для генерала, – усмехнулся Павел.
– Я понимаю, – ответил Верховцев. – Впрочем, для нас важно, чтобы вы могли принимать решения, а не увиливать от них, ссылаясь на недостаточность полномочий.
– Там видно будет, – проговорил Павел. – Нам еще неизвестны ваши предложения, но наперед скажу, что никаких разговоров о планах восстановления монархии в России я вести не буду. Это дело политиков и будущего. Разговор должен идти о конкретной работе вашей организации направленной на приближение нашей победы над большевиками. Но, как я понимаю, этот вопрос не вашей компетенции, Верховцев. Вы должны мне обеспечить встречу с вашим руководством и желательно поскорей.
– Сразу я не могу, герр гауптман, – ответил Верховцев. – Люди работают и служат. 
– Когда?
– Я передам по цепочке. Они назначат время и место.
– Сколько времени вам потребуется на это?
– Неделя.
– Я должен целую неделю бестолку сидеть в Москве? Даю вам срок три-четыре дня.
– Возможно, будут не все, кто… 
– Я должен увидеть лицо вашей организации, Верховцев, – жестко сказал Павел. – Нам не нужно сборище болтунов и прожектеров, которые ждут, когда наши войска их освободят и на блюдечке преподнесут им желтые кожаные портфели. Нам нужны боевики. С ними мы и будем иметь дело, а не с «кабинетом министров». С ними и будем договариваться. Где их можно будет увидеть?
– Здесь же, – ответил Верховцев. – Место удобное. Есть запасной выход через сад на соседнюю улицу через дровяной сарай.
– Таким образом, восьмого июня в четырнадцать часов, здесь.

(продолжение следует)


© Copyright: Лев Казанцев-Куртен, 2014

Регистрационный номер №0206438

от 4 апреля 2014

[Скрыть] Регистрационный номер 0206438 выдан для произведения:
 
(продолжение)

Начало см. Агент НКВД



ОПЕРАЦИЯ «ТРОЯНСКИЙ КОНЬ»

1.

Павел приземлился восточнее Клина, в густом лесу, повиснув на ветвях высокой сосны. Благо, что стропы парашюта были длинными и Павел, отцепившись от его лямок, упал на мягкую землю с двухметровой высоты. Он не стал возиться с куполом парашюта, застрявшим слишком высоко, а подхватив рюкзак, быстро зашагал в сторону от места приземления. Только через три часа, когда уже рассвело, он выбрался на дорогу, по которой шли к фронту и от фронта машины, грузовые и легковые. 



Приведя себя в относительный порядок, Павел вышел на дорогу и поставил рюкзак у ног. Вскоре показалась полуторка. В кабине сидел лейтенант медицинской службы. Машина остановилась. 

– Далеко ли путь держите, товарищ старший политрук, – спросил он Павла. 
– В Москву, – ответил Павел.
– Можем подбросить до Химок, если хотите.
– Спасибо, лейтенант. До Химок, так до Химок, – ответил Павел и, перекинув рюкзак через борт грузовика, встал на колесо и сам перемахнул в кузов, наступив прямо на девушку в военной форме, лежавшую вдоль борта и дремавшую. Другая девушка с треугольничком в петлицах сидела в углу у кабины и натягивала на ноги чулки.
– Ой! – вскрикнули обе одновременно. Дремавшая девушка добавила: – Какого черта! Что глаз нету, что ли?
– Извините, – сказал Павел.
– Ой, простите, товарищ старший политрук, – сказала лежавшая девушка и села.

Павел опустился на пол кузова и подтянул рюкзак к себе поближе – как-никак, а в нем было пятьдесят тысяч рублей, портативная (новейшая модель) рация, походная канцелярия по изготовлению и подделке документов, бланки документов и различных справок и удостоверений и еще кое-какие мелочи из шпионского арсенала.

– С фронта? – спросил он девушек.
– За медикаментами в медсанбат, – ответила ефрейтор. – А вы тоже оттуда?
– Угу, – кивнул Павел головой. – В Москву, пополнить свой боевой запас. 
– А вы, что, патроны для пистолета в Москве получаете? – спросила девушка, лежащая у борта.
– Нет, мои боеприпасы – это фотопленка. Я фотокорреспондент.
– Ух, ты! – воскликнула лежащая девушка, садясь. – А вы можете прямо сейчас сделать мою фотку, а потом прислать мне? Я отплачу вам.
– Чем ты, Любка, отплатишь товарищу старшему политруку, – съязвила ефрейтор. – В люботу сыграешь до Химок? Ночью не наигралась со своим лейтенантом?
– Ну и змея же ты, Катька – ответила Люба. – Завидуешь, что Миша выбрал меня, рядовую, а не тебя, ефрейтора? 
– Есть чему завидовать, – проговорила Катерина.

Пока девушки препирались, Павел вынул из бриджей плоскую, поцарапанную «Лейку», выдвинул объектив и предложил:
– Давайте, девушки, я сниму вас обеих и каждой пришлю по карточке. Только не забудьте дать мне номер вашей полевой почты.
– Только не обманите, – сказала Люба. – Меня за всю войну ни разу не фотографировали.
– Садитесь рядышком к этому борту, на солнышко, – сказал Павел.

Девушки сели и обнялись.

– Люба, простите, – сказал Павел, наведя фотоаппарат на них. – Поправьте, пожалуйста, юбку» а то все видно. 

Девушка прикрыла ноги юбкой, и Павел дважды нажал на спуск. Записав номер полевой почты девушек и их фамилии, он стал смотреть на проплывавшие мимо следы прошедшей совсем недавно жестокой битвы, на ржавые и развороченные немецкие танки, покореженные стволы и разбитые лафеты орудий, на сгоревшие машины. И так почти до самых Химок. В Химках немцам побывать не довелось.

На въезде в город, Павел попрощался с девушками, наградившими его каждая по поцелую, с лейтенантом медицинской службы и стал искать милицию или какое-нибудь военное учреждение, имеющее прямую связь с Москвой.

2.

– Мы уже ждали вас, – сказал Куприн по телефону. – Вашу шифрограмму из Берлина получили. Рады, что благополучно приземлились. Машину за вами высылаем. Пока отдыхайте. 
– Буду ждать машину из Москвы, – сказал Павел секретарю горкома партии, из кабинета которого он звонил в Управление. 
– Я провожу вас в свободный кабинет. Там есть койки на случай казарменного положения, – сказал секретарь райкома. В командирской гимнастерке, только без знаков различия, он походил на командира полка: подтянутый, стройный с пышной шевелюрой седых волнистых волос. Занятый по горло своими делами, он ни о чем не расспрашивал Павла.
– Не откажусь, – согласился Павел, проведший ночь без сна. – Пока из Москвы приедет машина, я успею выспаться.

Машина пришла уже в сумерках. Сопровождал ее незнакомый Павлу старший лейтенант со свежим шрамом на щеке. Был он суров и молчалив. Посадив Павла на заднее сиденье «эмки», он сел рядом с водителем. Павел узнал только, что его зовут Вадимом Андреевичем Фроловым и что в отделе он работает с начала января. Его предшественник, капитан Громов, куда-то откомандирован из Управления. 

Впереди была Москва, по которой Павел неимоверно соскучился. Проскочив мост, «эмка» вскоре проехала мимо метро «Сокол», мимо каркаса недостроенного, видимо, из-за войны, дома, пропустили дежурный трамвай с жирной цифрой «6» на круглом щите над кабиной вагоновожатого. Окна его были темны. Непривычно темна для Павла была и вся Москва. 



Зато на Ленинградском шоссе, как и прежде, пахло липами. Их пряный запах ворвался в салон через открытое окно машины. Вскоре они проехали мимо стадиона «Динамо» и стадиона «Юных пионеров», затем «эмка» въехала на улицу Горького, промчалась мимо Моссовета, мимо гостиницы «Националь», проскочила Охотный ряд. Остановившись на полминуты у тяжелых железных ворот, «эмка» нырнула во внутренний двор здания НКВД.
– Приехали, товарищ старший лейтенант, – проговорил тоже всю дорогу молчавший водитель.

Куприн, несмотря на поздний час, был у себя в кабинете. 

– С чем прибыли, Павел Александрович? – спросил он усталым голосом Павла. – В шифрограмме об этом ни полслова, ни намека. Полагаю, раз послали вас, а не наскоро выученного предателя, значит, абвер задумал что-то серьезное.

Павел изложил свое задание, полученное лично от Канариса.

– Ага, наш «Мономах» задел их за живое, – радостно потер ладони Куприн. – Сам адмирал Канарис прислал своего эмиссара убедиться – не водим ли мы его за нос. Что ж, докажем абверу, что есть такой союз, который жаждет посадить на российский престол нового царя-батюшку? И еще вопрос. Вы написали, что главный удар немецкий Генеральный штаб планирует нанести в середине июня в направлении Сталинграда, дабы отрезать нас от кавказской нефти, и последующем наступлении на север, чтобы обойти Москву с востока. Насколько достоверны эти сведения? Кто вам сообщил это?
– Я услышал это от старого графа фон Шерера, а ему об этом сообщил его сын генерал-майор, служащий в оперативном отделе Генерального штаба. Он лично принимал участие в разработке этого плана.

3.

Только под утро Павел и Куприн закончили разговор. Затем Павел написал письменный доклад о полученном от абвера задании и краткий план своих действий. Не забыл он упомянуть и о возможности слежки за собой со стороны немецкой разведки – слишком большую ставку делал адмирал, чтобы кому-либо одному довериться.

Куприн предложил Павлу провести проверку людей, задействованных в операции НКВД «Троянский конь», под видом действительного представителя немецкой разведки.

– Тренировка нашим людям не помешает. Они никаких разведшкол не кончали, – сказал он. – Посмотрим, насколько готовы они к встрече с врагами, не растеряются ли, не выдадут ли себя чем.

Павел не возражал. Обговорив способы оперативной двусторонней связи, Куприн отпустил Павла. На улице уже рассвело. Появились прохожие. Комендантский час закончился. Павел, прямым ходом пошел в гостиницу «Москва».

Как фронтовику, ему была дана койка в двухместном номере на восьмом этаже. Вторая койка пустовала.
Павел распахнул окно, чтобы проветрить номер. Сунул под кровать похудевший после посещения кабинета Куприна рюкзак – деньги, сорок пять тысяч он сдал под расписку майору, пять тысяч остались ему на необходимые расходы, и проверил воду в ванной. Удивительно, но, несмотря на войну, в гостинице была горячая вода, и можно было принять горячую ванну.

4.

Через день Павел со старшим лейтенантом Фроловым, придерживаясь маршрута пригородного автобуса, отъехали километров пятнадцать от Москвы в сторону Химок. Здесь они оставили машину и вошли в лес. Тишина и покой царили в лесу. Слышалось чириканье птиц.

– Трудно находиться одному среди немцев? – вдруг спросил Павла Фролов.
– С чем сравнивать, Вадим Андреевич, – ответил Павел. – Война. А на войне у каждого свой окоп.
– Я не смог бы спокойно разговаривать с ними, общаться, улыбаться их бандитским харям. Я бы только стрелял в них, – со злостью произнес старший лейтенант.
– Немцы разные, Вадим Андреевич. Я тоже немец. И русские разные. Иные русские полицаи и каратели лютуют пуще немцев.
– Я никогда не прощу им моей жены Ирины и дочки Ани. 
– Их убили?
– При эвакуации их эшелон разбомбили немецкие стервятники.
– А мать моей дочки застрелили русские полицаи.
Они помолчали. Потом Павел сказал Фролову:
– Вы – чекист, Вадим Андреевич. А чекист не должен сжигать себя ненавистью к противнику. Можно ненавидеть конкретного человека, за его злодеяния его можно казнить. Нельзя ненавидеть весь народ.
– Убей немца! – сказал, словно выплюнул, Фролов.
– Что? – переспросил его Павел. 
– Убей немца – так призывает нас наш вождь и партия.
– Убить его только за то, что он немец? А чем тогда мы будем отличаться от фашистов?

Фролов промолчал. Только зло взглянул на Павла, приступившего к развертыванию рации. 

Павел вынул тонкий провод, закинул его на ветку сосны, повернул тумблер на аппарате и надел наушники. Вскоре он услышал далекий сигнал: 
– KR-6… KR-6 вызывает FT-3… KR-6 вызывает FT-3… 
Павел отбил ключом:
– FT-3 на связи, начинаю передачу.
В радиоцентр абвера в Минске ушла шифрограмма:

«Прибыл в Москву. Устроился в гостинице. Начинаю работать. Следующий выход по графику. Алекс».

Спустя полчаса пришел ответ:

«Рады вашему благополучному прибытию и устройству. Франц». 

Свернув рацию, Павел снова сунул ее в полевую сумку и сухо сказал Фролову:
– Все, можно возвращаться.

5.

Выждав еще два дня, Павел поехал на явочную квартиру в Новогиреево. Он решил добираться до этого подмосковного поселка трамваем. Он сел на «Площади трех вокзалов» на «тридцать четвертый» номер. Трамвай, то и дело трезвоня, медленно полз почти через всю Москву до Лефортова, затем – по шоссе Энтузиастов, вдоль которого сплошь тянулись бараки и развешенное возле них на веревках белье: рубахи, кальсоны, женские панталоны. 

Павел наблюдал за пассажирами. У всех были серьезные и даже суровые лица, казалось, отучившиеся улыбаться. Слышались обрывки разговоров пассажиров и отдельных фраз, заглушаемых грохочущим вагоном: отоварила на карточки джем вместо сахара… а Васька не пишет, может, уже его и… а лейтенантик ничего, только ему на фронт… отволтузил две смены, а за это тебе ни хрена… ноги совсем нет, до самого того отрезали, да зато живой… а его-то оставили?.. он на фронт, а она в постель к хахалю… а я так не смогла бы… за три кило сахара?..как миленькая…
– Новогиреево. Конечная! – возгласила кондуктор в синем берете, но пассажиры и без ее напоминания потянулись к выходу. 

Павел вышел и, припомнив план, изученный еще в Берлине, пошел в сторону 5-го проспекта по тротуару, мимо старых дубов. Дом бывшей фрейлины он нашел быстро – шесть окон вдоль фасада и высокий фундамент говорили о добротности здания, построенного лет пятьдесят назад зажиточным хозяином. Перед домом палисадник был сплошь засажен кустами роз.

Павел взглянул на второе окно от входной двери – сквозь оконное стекло виднелся горшок геранью, что означало: в доме все в порядке, можно входить. Но Павел не спешил. Разыгрывая осторожного агента, он перешел на противоположную сторону улицы, заглянул в угловой продовольственный магазин, затем погулял по рынку, где шла вялая торговля.

Все это в будущем могло пригодиться для доклада адмиралу Канарису. Шеф абвера мог приказать перепроверить любую мелочь, любую деталь, упомянутую в докладе, чтобы убедиться в правдивости агента. 

Почистив сапоги у пожилого безногого инвалида, Павел вернулся к дому на 5-ом проспекте, толкнул слегка скрипнувшую калитку и, поднявшись на чисто вымытое крыльцо, стукнул в окно рядом с входной дверью. В окно выглянула круглолицая старушка, повязанная белым чистым платочком. Она приоткрыла створку окна, спросила:
– Вам кого, товарищ военный?
– Я ищу дом Соловьевых. Не подскажете, я попал по адресу?
Старушка оценивающе оглядела Павла, затем ответила:
– Об их новом местожительстве, наверное, знает хозяйка.

Павлу было странно слышать условные слова пароля из уст старушки, божьего одуванчика.

Старушка вышла в коридор, громыхнула железной задвижкой и впустила Павла в уютную прихожую. У входа в комнаты сбоку висела цветасто написанная молитва. 

Голос, донесшийся откуда-то из глубины дома, пригласил войти в комнату. Это была зала довольно просторная, в два окна, смотрящих на улицу. В красном углу в божнице стояли иконы Спасителя и Его Матери, на стенках висело еще несколько потемневших ликов. Теплилась маленьким огоньком начищенная до золотого блеска лампадка. Посередине комнаты стоял круглый стол под бордовой плюшевой скатертью и тяжелыми стульями вокруг него, у стены справа громоздился буфет со стеклянными дверцами, за которыми стояла красивая посуда, по другую стенку раскинулся широкий диван, обитый темно-коричневой слегка потертой плотной тканью. Над диваном висел написанный маслом портрет молодой женщины с оголенными красивыми плечами, слегка закамуфлированными воздушной прозрачной накидкой. В углу стояла голландка, покрытая голубовато-белыми изразцами. 
Пока Павел осматривался, в комнату вошла высокая, еще сохранившая стройность фигуры и прямую спину женщина лет шестидесяти в бархатном лиловом платье. Ее седые волосы были аккуратно уложены. 



– Я слышала, вы разыскиваете Соловьевых? Самого Аркадия Петровича или его супругу? – спросила она второй частью пароля.
– Скорее их сына Михаила, – отозвался Павел. 
– Садитесь, уважаемый, – сказала женщина, указывая на диван. – Вам придется подождать одного человека.

С этими словами женщина открыла форточку одного из окон и перебросила через него кусок красного полотна.
– Долго ждать? – поинтересовался Павел.
– Не знаю, – ответила женщина. – Думаю, вам спешить некуда. Отдохните с дороги. Хотите чаю? У меня есть сушки и белые сухари. Или вам лучше наливочки? Заодно и познакомимся. Вера Николаевна Дуббельт-Рахманова. Дуббельт – по первому мужу. Он погиб, защищая Крым от красных варваров. Рахманова – по второму. Он заведовал магазином. Три года назад умер от сердца. 

Через несколько минут старушка в белом платочке внесла небольшой самовар и водрузила его на середину стола. Появилась и емкая ваза с сушками и сухарями и две фарфоровые чашки с блюдцами. На самовар старушка поставила заварной чайник.

Бывшая фрейлина вспоминала прошлое, рассказывала Павлу о своих некогда влиятельных родственниках и предках.

Только через два с лишним часа постучали в окно, и в дом вошел Верховцев. Увидев Павла, сидящего на диване в комнате Веры Николаевны, он был крайне удивлен:
– Вы? 
– Здравствуйте, господин Верховцев. Вы были у меня в гостях. Теперь я приехал с ответным визитом.

6.

– Что ж вас, гауптмана, сюда забросили, как рядового агента? – спросил фамильярно Павла Верховцев. Сейчас здесь, в Москве, он чувствовал себя увереннее, чем в Крайске.

Павел достал заранее отпоротую из нагрудного кармана гимнастерки шелковку, протянул ее Верховцеву и сказал:
– Вы сами просили прислать к вам представителя Верховного командования. 

Верховцев прочитал лоскуток ткани с напечатанным на нем текстом, удостоверяющим, что гауптман Шульц уполномочен вести переговоры с руководством «Мономаха» и принимать решения от имени ОКХ. Внизу стояла подпись адмирала Канариса.

– Это другое дело, – произнес Верховцев, возвращая шелковку Павлу. – Правда, мы надеялись, что приедет кто-нибудь повыше чином.
– Простите, но подобная поездка не для генерала, – усмехнулся Павел.
– Я понимаю, – ответил Верховцев. – Впрочем, для нас важно, чтобы вы могли принимать решения, а не увиливать от них, ссылаясь на недостаточность полномочий.
– Там видно будет, – проговорил Павел. – Нам еще неизвестны ваши предложения, но наперед скажу, что никаких разговоров о планах восстановления монархии в России я вести не буду. Это дело политиков и будущего. Разговор должен идти о конкретной работе вашей организации направленной на приближение нашей победы над большевиками. Но, как я понимаю, этот вопрос не вашей компетенции, Верховцев. Вы должны мне обеспечить встречу с вашим руководством и желательно поскорей.
– Сразу я не могу, герр гауптман, – ответил Верховцев. – Люди работают и служат. 
– Когда?
– Я передам по цепочке. Они назначат время и место.
– Сколько времени вам потребуется на это?
– Неделя.
– Я должен целую неделю бестолку сидеть в Москве? Даю вам срок три-четыре дня.
– Возможно, будут не все, кто… 
– Я должен увидеть лицо вашей организации, Верховцев, – жестко сказал Павел. – Нам не нужно сборище болтунов и прожектеров, которые ждут, когда наши войска их освободят и на блюдечке преподнесут им желтые кожаные портфели. Нам нужны боевики. С ними мы и будем иметь дело, а не с «кабинетом министров». С ними и будем договариваться. Где их можно будет увидеть?
– Здесь же, – ответил Верховцев. – Место удобное. Есть запасной выход через сад на соседнюю улицу через дровяной сарай.
– Таким образом, восьмого июня в четырнадцать часов, здесь.

(продолжение следует)


 
НАШЕСТВИЕ (15)
НАШЕСТВИЕ (17)
Рейтинг: +4 619 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!