Павел увидел в окно класса, где он вел разговор о Москве с курсантами подгруппы «А», въехавший в ворота черный «хорьх» и сопровождающий его «Опель-капитан». «Хорьх» подкатил к подъезду особняка. Павел подошел к окну, но машину закрыли колонны, украшавшие фасад здания.
Приезд высокого начальства в канун Нового года не сулил сотрудникам центра ничего хорошего.
Отойдя от окна, Павел продолжил свой рассказ об улицах современной Москвы, о тех изменениях, что произошли за последнее десятилетие.
– Неужели она есть – Москва золотоглавая… Тверская, Елисеевский магазин… – негромко проговорил бывший подпоручик Латников, коренной москвич, прозябавший до последнего времени за баранкой парижского такси. – Не Тверская, а улица Горького, – строго поправил его Павел. – Вы должны знать, что это советский писатель. Его книги есть в нашей библиотеке. Обязательно прочитайте его роман «Мать», рассказ «Челкаш» и стихотворение в прозе «Буревестник». Их знает каждый советский гражданин. Будет странно, если они для вас окажутся неизвестными. – Есть прочитать, – ответил Латников. – По крайней мере, будет тебе, Шило, о чем разговаривать со следователем ОГПУ – подал голос другой курсант, Зубарев. – А за ОГПУ вас, Тенор, первый же пацан потащит в НКВД, – заметил Павел. – Подобные оговорки смерти подобны. Читайте советские газеты и вникайте в современные речевые обороты русской речи. Старайтесь вжиться в шкуру советского человека, стать им. – Я с удовольствием буду их стрелять и вешать, герр обер-лейтенант, но становиться красножопым меня вы не заставите, – ответил Зубарев. – Не захотите вживаться в образ современного русского, Тенор, станете мертвым бывшим поручиком – усмехнулся Павел. – Но если у вас такое сильное желание, я порекомендую майору Рюккерту перевести вас диверсанты.
В двери громко стукнули и, заглянувший в класс дневальный солдат, обратился к Павлу: – Герр обер-лейтенант, вас вызывает герр майор.
Павел приказал курсантам до перерыва изучать план Москвы и станции метро, а сам, недоумевая, зачем он мог понадобиться майору, поспешил в кабинет Рюккерта.
– Вас ждут, – сказал вскочивший с места унтер-офицер Клюге, исполняющий обязанности секретаря начальника центра и, кивнув на дверь, тихо предупредил: – Там оберфюрер СС, герр обер-лейтенант.
Это было предупреждение, не сулившее ничего хорошего. Павел оглядел себя в зеркале, поправил пряжку ремня и кобуру на ремне, машинально проверил: все ли пуговицы застегнуты, и вошел в кабинет.
Небрежно развалившись в кресле, сидел Диле, в соседнем – напряженный майор Рюккерт.
Павел, забыв о приветствии, фамильярно воскликнул: – Кого я вижу?.. Альфи!.. И уже оберфюрер!.. Поздравляю. Диле поднялся с кресла. Его лицо тоже расплылось в улыбке. – Здравствуй, Пауль. Спасибо. Вот, отметили мои старания на благо Великой Германии. Подойдя к Павлу, он взял его за плечи, слегка потряс. – А ты не изменился, старина. Решил заехать к тебе. Я же здесь совсем рядом с тобой. Мне Лора сообщила, что ты где-то в Прушкуве. А что у нас тут? Нетрудно было догадаться, где ты. Решил заехать к тебе и предложить встретить Новый год вместе. В Карл-Хорст меня не отпускают дела. Но сегодня нужно отдохнуть, – Диле обернулся к тоже вскочившему Рюккерту: – Не правда ли, майор? – Так точно, герр оберфюрер, – ответил тот. – Но чертовски не хочется в такой вечер сидеть среди подчиненных и скучать за рюмкой, а Пауль? – Служба, Альфи, – ответил Павел. – Выбирать не приходится. – Ты согласен, Пауль? – Не знаю, Альфи, – пожал плечами Павел: ему не хотелось провести вечер и ночь в компании эсэсовца. – У меня еще идут занятия. Я освобожусь сегодня только в три часа. И отпустит ли меня майор Рюккерт? – Занятия можно перенести, обер-лейтенант, – сказал майор. – Я отпускаю вас до завтрашнего вечера.
Павел переоделся в парадный мундир.
– М-да, живешь по спартански, – сказал Диле, заглянув к нему в комнату.
Они уселись на заднее сиденье «хорьха». Едва захлопнулась дверца машины, скрыв пассажиров от глаз майора Рюккерта, вышедшего проводить высокого гостя, Диле помрачнел. Они ехали молча – болтать о ерунде не хотелось, а о серьезном говорить мешало присутствие водителя. В профиль лицо Диле в надвинутой на самые глаза черной фуражке показалось Павлу даже злым.
Павел смотрел в окно на заснеженные деревья, на тяжелый мокрый снег, лежавший по обочинам дороги. Если бы не европейского вида дома, можно было подумать, что они на окраине Москвы. «Хорьх» притормозил перед воротами, которые тут же распахнулись и впустили подъехавшие машины, остановившиеся возле белого особняка.
2.
В просторном вестибюле их встретил гауптштурмфюрер с обезображенным шрамами лицом и с черной повязкой на левом глазу. Он вытянулся и вскинул правую руку вверх в нацистском приветствии. Диле тоже небрежно взмахнул и спросил: – Меня кто-то спрашивал, Генрих? – Нет, герр оберфюрер. Никто не звонил, – ответил гауптштурмфюрер, принимая шинели и фуражки приехавших. – Это мои апартаменты, – проговорил Диле. – В них я и живу. По ночам, когда я один в постели, бывает жутковато – чудятся бешеные поляки. – И часто ты бываешь один в постели? – улыбнулся Павел. – Посмотрел бы я на тебя после первой же ночки, проведенной здесь, – ответил Диле, раздвигая зеркальные двери, занимавшие большую часть стены.
Особняк был обставлен роскошно. Видимо, он достался оберфюреру от богатого поляка. За зеркальной дверью скрывался обеденный зал.
– Накрой стол и можешь быть свободным, – сказал Диле, появившемуся на пороге эсэсовцу. – Бутылки мы сможем и сами открывать.
Эсэсовец вкатил столик на колесах, заставленный всевозможными тарелками и судками. Бутылки Диле достал из бара, стоящего здесь же, в зале. Эсэсовец вытянулся, щелкнув каблуками, и, повинуясь знаку, сделанному ему оберфюрером, исчез.
– Садись, будь, как дома, – пригласил Диле Павла к столу. – Может быть, ты хотел бы попраздновать в ресторане среди роскошных женщин, но у меня нет настроения праздновать, а только желание напиться. Но пить в одиночку не люблю. Ты составишь мне компанию. Впрочем, надираться я тебя не заставляю.
Налив себе и Павлу по рюмке коньяку, Диле сразу же, без тоста и пожеланий, плеснул свою себе в горло и тут же наполнил вторую. Разглядывая на просвет хрусталь с прозрачным коричневым содержимым, Диле негромко произнес: – Птичка, к сожалению, вылетела из клетки. – Что? Какая птичка? – спросил Павел. – Это у нас с Рихардом было так условлено на тот случай, если фюрер утвердит план войны с Россией, он позвонит мне и скажет про птичку. Три дня назад фюрер подписал его. Теперь в любое время может начаться настоящая война. Фюрер разом поставил за нас на кон все, а как ляжет карта – неизвестно. Мы прыгаем с парашютом, не думая: раскроется ли он. Я боюсь России. Кажется, мы уже получили больше того, что мы хотели. Под нами практически вся Европа. Но воевать с русскими придется только нам, немцам. На союзников надежды нет. Они наши союзники, пока мы держим их за горло.
Диле проглотил вторую порцию коньяка, положил в рот конфетку и спросил Павла: – Ну что, хороша новость? Тебе еще не хочется напиться, Пауль? – Не могу поверить, – ответил Павел. – Россия – болотная трясина. Она засосет всю нашу армию.
Павел пил коньяк, медленно цедя его сквозь зубы.
– Я хотел поехать в Берлин, но рейхсфюрер приказал нашей службе усилить контроль над дорожным строительством и строительством аэродромов в генерал-губернаторстве. К апрелю все должно быть закончено. Нас обязали проводить работу по дезинформации русских относительно прибывающих в пограничные районы с Россией наших войск. Мы должны выселить сотни тысяч поляков из пограничных сел и городков или направить строительные отряды.
Диле выпил третью рюмку. – Что мы будем делать, когда нам русские вломят? Зачем мне тогда эти погоны, если я, как и мой отец в восемнадцатом году, вернусь домой, если он у меня еще будет, ограбленным и нищим? У него не было денег, оплатить мое обучение в гимназии, и я, недоучившись, вынужден был уйти из нее. Я пошел в школу садоводов, потому что там учили бесплатно. Ты знаешь, что я в юности был садовником? И знаешь, у кого? – Диле с кривой улыбкой уставился на Павла, сделал паузу, и закончил: – У графа фон Шерера. Давай выпьем за него.
Диле снова разлил коньяк по рюмкам. – Когда в двадцать шестом я пошел в штурмовики, граф не выгнал меня. Другие гнали своих слуг, а он не выгнал, – продолжил Диле, проглотив коньяк. – Поначалу граф к фюреру относился положительно. За это фюрер вручил ему в тридцать четвертом фельдмаршальский жезл, который не успел ему вручить кайзер, и подарил «хорьх» за заслуги перед Германией. Это потом наш Вилли стал критиковать фюрера, особенно после аншлюса Австрии и захвата Чехословакии, я уж не говорю о Польше. Но граф хороший человек. Давай выпьем за него.
Диле разлил коньяк по рюмкам. Выпил. Он постепенно хмелел, глаза его стекленели.
– Это я пойду за фюрером до конца, даже если он приведен меня в могилу, а такие, как граф или Рихард продадут его при первом случае. Давай выпьем за фюрера.
Проглотив коньяк, Диле вскочил и, вытянув правую руку, крикнул: – Хайль Гитлер! Павел ответил, не вставая: – Зиг хайль.
Он был озабочен. Информация, полученная от Диле, обожгла его. Неужели Гитлер, все-таки решится напасть на Советский Союз. У Павла не было сомнений в том, что Красная армия даст достойный отпор агрессору, но война – это гибель многих людей, разрушения…
– Погоди, Альфи, – остановил Павел пьянеющего оберфюрера, по новой наполняющего рюмки коньяком. – Что тебе известно, кроме того, что фюрер подписал некий план войны с Россией? У каждого плана есть преамбула, объясняющая его замысел и условия выполнения его и отмены. – Много по телефону не скажешь, – проговорил Альфи, держа рюмку наготове. – Гестапо за разглашение государственной тайны не посмотрит на чины. Враг не дремлет. – Но эту преамбулу, я уверен, знает граф. Возможно, фюрер намерен продемонстрировать нашу силу Сталину и поставить определенные политические и экономические условия. А нам есть, что показать русским. Они вряд ли захотят воевать с нами после того, как только что с трудом завершили не слишком удачную кампанию с Финляндией. Недаром, их маршал Ворошилов снят Сталиным с должности наркома обороны. Русские не готовы к войне с нами. Мы не крохотная Финляндия, а фюрер – не Маннергейм. – Ты думаешь, что фюрер хочет только воспользоваться ситуацией и кое-что прикупить у Сталина? – Диле посмотрел на Павла. – Ну, – кивнул Павел. – Найди момент и сгоняй в Берлин, поговори с графом, позондируй у Рихарда. Диле вздохнул: – Съездил бы, но нет веской причины. А соваться к рейхсфюреру с пустой просьбой…
Диле поставил рюмку на стол. Голос его был почти трезв. – Мне проще тебя отправить в Берлин. Встретишься там с Рихардом. – У нас тоже сейчас запарка. К концу января мы должны произвести выпуск диверсантов, а в конце февраля разведчиков и радистов. – Думаю, три дня, что тебя не будет на службе, погоды не сделают. – Нет, Рюккерт меня не отпустит, – покачал головой Павел. – А он для меня, что твой Гиммлер для тебя. – Тогда я для него, что фюрер для Гиммлера, – усмехнулся Диле. – Но я не могу попросить фюрера. – Если это в твоей власти… – пожал плечами Павел. – Я сейчас же свяжусь с Рюккертом, – сказал Диле, поднимаясь со стула. – Погоди, Альфи, не торопись, – попытался остановить его Павел. – Посмотри на часы. Уже восемь вечера. Рюккерт уже в казино. – Найдем, – уверенно сказал Диле и твердым шагом направился из столовой. – Срочно свяжи меня с абверовским центром в Прушкуве и телефон подай в столовую, – приказал он дежурному эсэсовцу, сидящему в гостиной.
Через короткое время эсэсовец принес Диле телефон. Тот взял трубку и заговорил жестким властным голосом: – Уполномоченный представитель рейхсфюрера в Польше оберфюрер Диле. Мне нужен майор Рюккерт… Я помню, что Новый год, унтер-офицер… Срочно разыскать майора. Он должен был оставить вам адрес, где он собирается праздновать… Тем более… Жду.
Диле взглянул на Павла и сказал: – Ваш майор собирается в казино, но еще не успел уехать. Вскоре трубка ожила, говорил запыхавшийся Рюккерт. – Майор, ситуация такая, что я на три дня забираю вашего обер-лейтенанта. Да, четвертого января верну.
Диле кинул трубку на телефон и сказал эсэсовцу: – Передай в гараж, чтобы завтра к восьми мне подали машину. «Опель-капитан» с трезвым шофером.
Эсэсовец ушел.
– Все, обер-лейтенант, – усмехнулся Диле. – Ты теперь в моем подчинении. Завтра в восемь отбудешь в Берлин, а сегодня давай праздновать. Ты прав, не стоит раньше времени хоронить себя. Хайль Гитлер! – Хайль, – бодро и весело ответил Павел. – Я постараюсь обернуться скорее, Альфи. (продолжение следует)
Помочь сайту
Поздравления
