Собачья смерть – 2

19 сентября 2016 - Толстов Вячеслав

Влад Костромин

Когда я был молод, почти здоров и относительно красив, то был у нас охотничий кобель по кличке Байкал. Умнейший был пёс – поумнее многих нынешних людей. С самого щенячьего возраста у нас жил и стал едва ли не полноценным членом семьи. Отец наш ездя на казенном «УАЗ»-ике, сажал его на пассажирское сиденье. А для большей комичности ситуации одевал ему одну из своих кепок. В кепках они вообще очень похожи были, отец и Байкал. У обоих одинаково важные рожи с рыжим отливом были. Однажды на японской машине с правым рулем приехал Сергей - дядька мачехи. Такие машины тогда были еще невиданными в наших диких местах. Отец наш, находясь в значительном подпитии, взял машину родственника покататься и, по привычке, посадил Байкала на пассажирское сиденье. А в это время на берегу деревенского озера сидели мужики, чинно и степенно выпивали, скудно закусывая. Смотрят, а по плотине едет машина, за рулем которой сидит важный кобель в кепке и презрительно на них смотрит… Двое после этого «чудного мгновенья», выражаясь языком великого русского поэта, пить бросили совершенно. Третий же участник озерных посиделок пару месяцев после этого заикался.

Много и отец, и я с Байкалом дней на охоте провели. Очень толковый был гончак. Однажды зимой нарвался я на кабана матерого. Картечь из одного ствола ушла неудачно, а дробь из другого попавшая в рыло кабана только раззадорила. Бросился он на нас с Байкалом, желая предать скорой и мучительной смерти. Насилу, и только благодаря Байкалу, отвлекшему внимание этой клыкастой машины смерти, вскормленной на желудях и совхозных зерновых, я тогда увернулся. Самоотверженный Байкал, спасая меня, оказался менее удачливым. Кабан распластал ему брюхо и задев меня по ноге ломанулся в засыпанный снегом кустарник.
Снял я с себя варежки, свитер, рубаху и шарф и замотал этим тряпьем кобелю пузо. Бросил рюкзак и патронташ, чтобы не замедляли скорость. Взял только пару пулевых патронов, зарядив ружейные стволы, и нож с патронташа. Перетянул ремнем от патронташа свою поврежденную ногу, дабы прекратить ток крови и довольно бодро поковылял вслед за кабаном. Подранка отпускать никак нельзя было, ибо есть у раненых диких свиней такая дурная привычка – заляжет где-нибудь в зарослях и будет ждать, пока в пределах досягаемости какой-нибудь человек не появится, чтобы кинуться на него. А для непривычного человека, особенно если нападение внезапно, то и домашняя свинья смертельно опасна. Помнится, встречался мне случай, когда пьяный хозяин заснул в свинарнике, а любимая свинья ему лицо обглодала. Да и за порванное брюхо Байкала посчитаться все-таки стоило. Догнал я, не смотря на сильную боль в ноге, и завалил наглую скотину эту. По-быстрому вырезал ему яйца, чтобы избавить мясо от вони[1]. Закопал оскопленную тушу в снег и бросил сверху пару стрелянных гильз. Отличное средство от крупных и мелких лесных хищников, которых запах сгоревшего пороха весьма хорошо отпугивает. Потом пока вернулся назад, пока кобеля донес до нашей деревни на руках, а там километров девять было от места этой кровавой трагедии, то обморозил себе руки.
За тушей поверженного кабана я вернулся вместе с соседом, Колькой Лобаном. Еле дотащили на санках вдвоем с ним до деревни. Матерый был веприна. Я долго потом его здоровенный клык на стальной цепочке на шее носил, пока не украли. Байкал, которому я зашил живот, вложив во внутрь вываливающиеся кишки, тогда выжил, а вот мне врачи чуть кисти не ампутировали. Правда я послал этих самонадеянных гиппократов и поехал к матери отца - бабушке Дуне в деревню Т. где два месяца лечился. Она лечила травами, наговорами и прочими народными средствами и руки, вопреки прогнозу официальной медицины, мне спасла. Хотя в сырую и холодную погоду, не смотря на то, что так много лет прошло, они по-прежнему болят.
А выжившего Байкала через два года отравили подло и глупо. Тогда какие-то собаки порвали овец, а хозяйка отары со злости и глупости посыпала растерзанные туши ядом. А Байкал как раз три ночи накануне выл, как будто предчувствуя гибель[2], и я, по указанию мачехи, которой надоел этот шум, отпустил его, ночью, с цепи, побегать. Вот и побегал на свою голову. Пострадал совершенно безвинно, как часто случается – сожрал отравленного овечьего мяса и через трое суток в жутких мучениях околел. Помню, пытался я отпаивать его парным молоком, чтобы нейтрализовать действие яда, желудок ему промывал, кормил собственноручно изготовленным активированным углем, но все оказалось бесполезным. С вепрем он сумел справиться, а с человеческой глупостью и подлостью нет. Впрочем, такое свойственно не только собакам… Сколько лет прошло, а как вспомню так все равно Байкала жалко. А еще жалко детства, которого больше уже не будет.

[1] Так как домашних кабанов всегда «холостят» или «выкладывают» то есть удаляют хирургическим путем им яйца, то их мясо не пахнет. Впрочем, сказать по правде, мы и вырезанные кабаньи и бараньи яйца, предварительно вымочив в воде, жарили и с аппетитом поедали. Только привередливая мачеха отказывалась их есть. Кричала: «Это вонища!».
[2] Согласно народным поверьям: если собака воет, подняв голову вверх, то это к пожару, а если воет, опустив голову вниз, то это к покойнику в доме. Мачеха, узнав эту примету, занервничала и стала смотреть из окна прихожей в бинокль, определяя направление морды воющего Байкала. Ночью она боялась во двор выходить.

Регистрационный номер №0355252

от 19 сентября 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0355252 выдан для произведения:
Влад Костромин

Когда я был молод, почти здоров и относительно красив, то был у нас охотничий кобель по кличке Байкал. Умнейший был пёс – поумнее многих нынешних людей. С самого щенячьего возраста у нас жил и стал едва ли не полноценным членом семьи. Отец наш ездя на казенном «УАЗ»-ике, сажал его на пассажирское сиденье. А для большей комичности ситуации одевал ему одну из своих кепок. В кепках они вообще очень похожи были, отец и Байкал. У обоих одинаково важные рожи с рыжим отливом были. Однажды на японской машине с правым рулем приехал Сергей - дядька мачехи. Такие машины тогда были еще невиданными в наших диких местах. Отец наш, находясь в значительном подпитии, взял машину родственника покататься и, по привычке, посадил Байкала на пассажирское сиденье. А в это время на берегу деревенского озера сидели мужики, чинно и степенно выпивали, скудно закусывая. Смотрят, а по плотине едет машина, за рулем которой сидит важный кобель в кепке и презрительно на них смотрит… Двое после этого «чудного мгновенья», выражаясь языком великого русского поэта, пить бросили совершенно. Третий же участник озерных посиделок пару месяцев после этого заикался.

Много и отец, и я с Байкалом дней на охоте провели. Очень толковый был гончак. Однажды зимой нарвался я на кабана матерого. Картечь из одного ствола ушла неудачно, а дробь из другого попавшая в рыло кабана только раззадорила. Бросился он на нас с Байкалом, желая предать скорой и мучительной смерти. Насилу, и только благодаря Байкалу, отвлекшему внимание этой клыкастой машины смерти, вскормленной на желудях и совхозных зерновых, я тогда увернулся. Самоотверженный Байкал, спасая меня, оказался менее удачливым. Кабан распластал ему брюхо и задев меня по ноге ломанулся в засыпанный снегом кустарник.
Снял я с себя варежки, свитер, рубаху и шарф и замотал этим тряпьем кобелю пузо. Бросил рюкзак и патронташ, чтобы не замедляли скорость. Взял только пару пулевых патронов, зарядив ружейные стволы, и нож с патронташа. Перетянул ремнем от патронташа свою поврежденную ногу, дабы прекратить ток крови и довольно бодро поковылял вслед за кабаном. Подранка отпускать никак нельзя было, ибо есть у раненых диких свиней такая дурная привычка – заляжет где-нибудь в зарослях и будет ждать, пока в пределах досягаемости какой-нибудь человек не появится, чтобы кинуться на него. А для непривычного человека, особенно если нападение внезапно, то и домашняя свинья смертельно опасна. Помнится, встречался мне случай, когда пьяный хозяин заснул в свинарнике, а любимая свинья ему лицо обглодала. Да и за порванное брюхо Байкала посчитаться все-таки стоило. Догнал я, не смотря на сильную боль в ноге, и завалил наглую скотину эту. По-быстрому вырезал ему яйца, чтобы избавить мясо от вони[1]. Закопал оскопленную тушу в снег и бросил сверху пару стрелянных гильз. Отличное средство от крупных и мелких лесных хищников, которых запах сгоревшего пороха весьма хорошо отпугивает. Потом пока вернулся назад, пока кобеля донес до нашей деревни на руках, а там километров девять было от места этой кровавой трагедии, то обморозил себе руки.
За тушей поверженного кабана я вернулся вместе с соседом, Колькой Лобаном. Еле дотащили на санках вдвоем с ним до деревни. Матерый был веприна. Я долго потом его здоровенный клык на стальной цепочке на шее носил, пока не украли. Байкал, которому я зашил живот, вложив во внутрь вываливающиеся кишки, тогда выжил, а вот мне врачи чуть кисти не ампутировали. Правда я послал этих самонадеянных гиппократов и поехал к матери отца - бабушке Дуне в деревню Т. где два месяца лечился. Она лечила травами, наговорами и прочими народными средствами и руки, вопреки прогнозу официальной медицины, мне спасла. Хотя в сырую и холодную погоду, не смотря на то, что так много лет прошло, они по-прежнему болят.
А выжившего Байкала через два года отравили подло и глупо. Тогда какие-то собаки порвали овец, а хозяйка отары со злости и глупости посыпала растерзанные туши ядом. А Байкал как раз три ночи накануне выл, как будто предчувствуя гибель[2], и я, по указанию мачехи, которой надоел этот шум, отпустил его, ночью, с цепи, побегать. Вот и побегал на свою голову. Пострадал совершенно безвинно, как часто случается – сожрал отравленного овечьего мяса и через трое суток в жутких мучениях околел. Помню, пытался я отпаивать его парным молоком, чтобы нейтрализовать действие яда, желудок ему промывал, кормил собственноручно изготовленным активированным углем, но все оказалось бесполезным. С вепрем он сумел справиться, а с человеческой глупостью и подлостью нет. Впрочем, такое свойственно не только собакам… Сколько лет прошло, а как вспомню так все равно Байкала жалко. А еще жалко детства, которого больше уже не будет.

[1] Так как домашних кабанов всегда «холостят» или «выкладывают» то есть удаляют хирургическим путем им яйца, то их мясо не пахнет. Впрочем, сказать по правде, мы и вырезанные кабаньи и бараньи яйца, предварительно вымочив в воде, жарили и с аппетитом поедали. Только привередливая мачеха отказывалась их есть. Кричала: «Это вонища!».
[2] Согласно народным поверьям: если собака воет, подняв голову вверх, то это к пожару, а если воет, опустив голову вниз, то это к покойнику в доме. Мачеха, узнав эту примету, занервничала и стала смотреть из окна прихожей в бинокль, определяя направление морды воющего Байкала. Ночью она боялась во двор выходить.