Шарм эль Шейх

                                                          ШАРМ  ЭЛЬ  ШЕЙХ.

Наш самолет, вылетевший из Ростова-на-Дону три с половиной часа назад, чиркнул колесами по бетонке аэродрома в египетском Шарм эль Шейхе, подпрыгнул от радости, что полет закончился благополучно, и шустро начал сбавлять скорость. Это был «Боинг-747», ведомый экипажем молодых ростовских летунов, доказавших, что пилотировать они могут куда лучше, нежели седые асы небес. Я говорю это к тому, что когда мы летели обратно, новый экипаж, раза в два старше этого, снижал высоту перед подлетом к Ростову по километру за один раз. То есть, упадет на километр вниз и пролетит чуть дальше, затем опять ухнет так, что у пассажиров мозги выворачивались наизнанку, и снова выровняется. Про посадку в родном аэропорту лучше не вспоминать.
Визг тормозов коснулся слуха пассажиров еще раз и умчался вдаль стадом испуганных свиней, многие повернули головы к иллюминаторам, стараясь разглядеть ландшафт. Вокруг было пустынно и безмолвно, даже несколько самолетов с заграничными лэйблами на бортах, стоявших в отдалении, показались сиротливыми и неуклюжими. Моя попутчица Людмила в кресле рядом, с которой я приехал насыщаться красотами Египта, вздохнула и почти сразу нахмурила брови. Мы одновременно передернули плечами, потому что еще в воздухе заметили пустынность африканских мест, в которые стремились по собственному желанию, даже при подлете к аэродрому из иллюминатора были видны только желто-коричневые квадраты пустыни Сахара с редкими улусами бедуинов в виде кучки шатров среди барханов. Когда вышли из салона самолета и ступили на бетонку, у многих в глазах отразилось неподдельное беспокойство, мало того, что низкое здание аэропорта страдало от одиночества, нам в лица вдруг дохнул жар под пятьдесят градусов, мгновенно высушивший кожу на лице и слюни во рту. Впору было мужчинам обматываться клетчатыми арафатками, вошедшими в моду не только на Ближнем Востоке, но в африканских странах, а женщинам закрываться наглухо хеджабами. Поэтому туристы подхватили ноги в руки и припустили ко входу в здание, чтобы укрыться под его крышей от жгучих лучей заполуденного солнца. Внутри прекрасно оборудованного здания аэропорта, светлого и просторного, действительно оказалось прохладно из-за кондиционеров, но в залах было так-же пусто, как снаружи, лишь человек пять египтян в форме защитного цвета стояли каждый на своем месте у пропускных стоек и шустро шелестели документами первых пассажиров. Они передавали без промедления бумаги следующим дознавателям,успевая контролировать картинки на мониторах,на которых проплывали наши просвеченные рентгеном вещи. Не было никаких очередей и перед окошками для проставления визы, она стоила всего пятнадцать баксов и ее после получения денег проставляли в загран паспорта щелчками штемпелей сразу двое служащих. Минут через пятнадцать местные экскурсоводы, возникшие неизвестно откуда, уже приглашали нас пройти к удобным микроавтобусам и занять места в салонах, оборудованных теми же кондиционерами. Я оглянулся перед выходом из зала прилетов на улицу и невольно поджал губы, не в силах сдержать изумления – огромные его площади снова были пусты. На родине, в ростовском аэропорту, нас не только промарьяжили в плотных очередях не менее пары часов, загнав в тесной комнате в узкий и темный лабиринт по сдаче вещей в багаж, откуда выхода не было не только назад, а даже в туалет, но мы еще в ожидании объявления посадки после сдачи багажа и проверки несколькими сотрудниками документов болтались с полчаса по набитому битком залу прилетов, в котором были заняты все туалеты и продавалась прокисшая в бутылках минералка. А когда подкатили микроавтобусы, чтобы отвезти нас к самолету, набились в него как селедки в бочку, когда ни вздохнуть, ни продохнуть, ни присесть - одни стоячие места. Да шофер продержал нас в таком состоянии не меньше минут пятнадцати, пока искал нужный самолет, он то останавливался и торчал истуканом на поле, то снова дергался вперед, чтобы почти сразу сдать назад. Вопроса, для чего нужна была перестройка - не иначе для того, чтобы своими руками расстаться с кровными сокровищами и снова испытывать тот же бардак - никто не задал, но он витал почти зримо над нашими головами, протискиваясь между макушками и низким потолком вагончика с мотором и на колесах.
Водитель араб завел двигатель и машина побежала по добротному и широкому шоссе, разделенному посередине клумбами с пальмами и цветами, по обеим сторонам замелькали отели с прекрасной архитектурой, тоже укрытые пальмами и роскошными цветниками.Подобные фазенды я видел на острове Капри в Тирренском море,омывающем Италию, где как известно любил отдыхать вождь мирового пролетариата бедный Ленин вместе с Максимом Горьким,пролетарским писателем, приемный сын которого, родной брат кровавого упыря Свердлова, после революции стал во Франции народным героем в генеральском звании. Каждая фазенда там доходила в цене до нескольких десятков миллионов долларов, в основном они принадлежали звездам американского и европейского кино с политическими деятелями, чаще из евреев. Впрочем,звезды тоже представляли из себя в большинстве евреев, чего стоила развязная Мадонна, принявшая лет пять назад иудаизм, или Ричард Гир, главный из голливудских актеров, променявший, кстати, родной иудаизм на буддизм, оказавшийся ему более близким по духу. Но… чем бы баловень судьбы ни тешился, лишь бы не кукожился, хотя вершители наших судеб поступали по отношению к остальному человечеству несправедливо. Чем, скажем, виноват простой гражданин, обделенный Богом или Природой на голос, на актерский или художественный талант, на виртуозность рук и ног, то есть на то,к чему нужно прилагать минимум усилий, зато бабки жать не серпом, а сразу косой? И почему простому люду надо не разгибать спины, чтобы отыскать в густой траве, среди острых камней или в холодной воде, крошки на прокорм семьи? То-то и оно! Вот почему существует поговорка, что деньги куются внизу, а пользуются ими вверху.
Пассажиров в салоне автобуса по мере нашего продвижения вглубь городка становилось все меньше, водитель делал остановки возле отелей белоснежного цвета, не похожих один на другой, открывал двери, чтобы выпустить очередных отдыхающих. Не было видно ни одного здания выше двух этажей, городок был почти весь уставлен одно-двухэтажными отелями, каждый из которых казался красивее другого. В глаза бросались египетские статуи перед входами в небольшие дворики от фараонов до животных с человеческими головами, рыбами, стоящими на хвостах, другими морскими гадами. Красивые ворота с названиями отелей по верху, обвитые зеленью с цветами, были распахнуты настеж, за ними виднелись небольшие колонны у входа в здания, портики, лепнина, марши с перильцами, евроокна… Везде сумасшедшая чистота и порядок и ни одного лишнего штриха, на который можно было бы указать пальцем и усмехнуться краешками губ. Наконец микроавтобус, представлявший из себя квадратный какой-то полупаб, сделав довольно протяженный объезд до редкого здесь перекрестка, завернул на другую сторону шоссе и вскоре мы въехали на площадку перед нашим трехзвездочным Рок-отелем, представлявшим из себя виллу не крупного миллионера. Экскурсовод египетского обличья объявил его название и посмотрел в мою с Людмилой сторону, он знал все и наверняка, этот бывший студент одного из советских вузов, даже как нас зовут. И эта предупредительность вместе с врожденной вежливостью и мягким говором подкупали,сближая и вызывая доверие к нему одновременно. На выходе нас уже ожидал человек с ресепшен, молодой араб в неброской одежде из джинсов и легкой рубашки, он, переговорив с сопровожающим, подхватил вещи и кивнув нам, потащил их ко входу в здание, над которым было крупно написано «РОК-ОТЕЛЬ». В холле за стойкой встретил улыбкой другой араб, тоже молодой, высокий и симпатичный, смуглая кожа на его лице отсвечивала патиной на драгоценном металле. Протянув ему документы, мы осмотрелись вокруг, только сейчас заметив, что прибыли одни, впрочем, больших групп туристов, сошедших по дороге, тоже не наблюдалось. Довольно просторный холл был увешан по стенам современными картинами сюрреалистического направления вперемежку с кубизмом, заставлен кувшинами с разноцветной лепниной по бокам и какими-то высокими растениями в кадках с длинными зелеными листьями. Вокруг колонны посередине теснились несколько пуфиков, везде были надлежащие чистота, порядок и благоприятная обстановка. Наконец улыбчивый араб объявил нам на немом полурусском, что он пока поселит нас в комнате на втором этаже отеля, а когда освободится более удобный номер на первом этаже с выходом сразу к бассейну, переселит нас в него. Мы кивнули и пошли за нашими вещами в руках еще одного служки. Внутренний дворик окружали стеклянные двери и окна двух этажей отеля с номерами, растянувшимися по обе стороны бассейна метров на пятьдесят, он представлял собой замкнутый полуовал, посередине которого голубел этот бассейн лекальной формы, наполненный водой до самых краев. По бокам его стояли низкие скамьи возле которых лежали надувные матрацы. Дворик в этот час был пуст, нас провели в противоположный конец и по лестнице с другой стороны похожего на коленвал здания ввели в номер на двоих, передав ключи от входной двери, которые нужно было сдавать на ресепшен, если мы покидали отель. Номер состоял из двух комнат с окнами до пола, завешенными плотными шторами, в самой большой стояли две кровати с тумбочками по бокам, торшером посередине и парой настенных бра, еще были телевизор и стол, в прихожей стоял мягкий диван, бельевые шкафы и холодильник. Двери по бокам комнаты вели в душевую и в туалет. Я раздвинул шторы на окне и увидел внутренний дворик, в бассейне уже кто-то фыркал. Как потом оказалось, это были итальянцы, муж и жена за шестьдесят лет, так-же в нашем отеле отдыхал англичанин, парень лет восемнадцати, весьма активная личность, днями пропадавшая в лагунах Красного моря с маской на лице и с ластами на ногах. Еще одна пожилая итальянская семья, потом молодая женщина из под Барнаула и несколько египтян, занимавшихся туристическим или  торговым бизнесом. Этих парней лет по двадцать можно было увидеть только тогда, когда в них появлялась надобность. Чуть позже мы с удивлением узнали, что обслуга отеля состоит в основном из итальянцев, приехавших в Египет на заработки, одна из итальянок была даже замужем за арабом и, кажется, они находили общий язык. Во всяком случае, нам так показалось. За общим столом, когда мы спрашивали у жителей Апеннин про Берлускони, президента Италии, они складывали на подвижных лицах кислую мину и тыкали вниз большим пальцем правой руки. Это было неожиданно и не совсем понятно,ведь Италия сама приглашала гастарбайтеров из бедных стран для работы на мандариново- апельсиновых плантациях. Когда я посещал эту страну, уже в Венеции, первом городе Италии, куда нас привезли на экскурсии, из нашей группы туристов испарились шесть женщин. Соседка по салону в автобусе пояснила, что они приехали сюда специально на сезонные заработки, которые были намного выше, чем в России – на здешних цитрусовых плантациях можно было заработать до двух с половиной тысяч долларов в месяц. Это давало возможность русским сезонникам скопить за тройку лет на квартиру и машину одновременно. Пока мы доехали до Неаполя, группа недосчиталась человек двенадцать молодых в основном женщин.Но не все они оказались гастарбайтерами,в самом Неаполе троих или четверых размалеванных чертовок строивших из себя всю дорогу скромных монашек из лесного сибирского монастыря, встречали чернолицые хозяева тамошних мест. Они подкатили к остановке автобуса, за которой высился двуглавый Везувий с развалинами Помпей на склоне, обращенном к морю, на мощных иномарках. Но в Египте итальянские гастарбайтеры были все как на подбор – худые, с заморенными лицами, но весьма активные и говорливые. Скорее всего они были, как в многонациональной России, из малых народов, населявших тоже разноликую Италию после развала Великой Римской империи.
Но обо всем этом мы узнали на третий или четвертый день отдыха, а пока, разложив вещи по полкам шкафа, мы с Людмилой собрались ознакомиться с местными достопримечательностями. Но тут как раз в дверь постучался красивый араб с ресепшен и пригласил на ужин – время было по местному отсчету примерно семь часов вечера. Кстати, разница с Москвой здесь составляла всего минус один час.На столах,покрытых светлыми скатертями, уже были выставлены вторые блюда с макаронами, политыми каким-то соусом, по сторонам которых были разложены вилки с ножами, посередине стояли приборы с солью и специями. Мы заняли места на увесистых табуретках и взяли в руки вилки, собираясь наколоть на них макароны, в головах пронеслась мысль, что если повара итальянцы, то они верны себе в любой точке земного шара. Хотя соус с кусочками чего-то вызывал поначалу подозрение, он оказался вкусным, хорошо приготовленным, а вскоре к нему добавили небольшие творожные ломтики и нормальный душистый чай, в который можно было класть сахару по вкусу. Отдыхающих было не очень много, ведь сезон здесь начинался только с октября-ноября, но все они были весьма вежливыми и учтивыми, особенно хозяйка, восседавшая во главе стола. Это была египтянка под пятьдесят лет с темным, как все они, лицом, немного побитым оспяными пятнами, одетая в просторное с широкими цветными разводами платье и в легкие шаровары с узорчатыми туфлями под ними. Она представилась нам как Надя и сразу завела разговор про какой-то Намабэй. Голос у нее был приятный и певучий, а взгляд внимательный с небольшой ленцой, той самой, которая здесь отражалась на лицах всех местных жителей. Надя знала по русски всего несколько слов, стараясь говорить со всеми на неплохом английском, этот язык у египтян был вторым после родного, он звучал везде – в такси, на базаре, в магазине, на пляже и тем более в музеях. Но в первый день ни с кем тесного общения не получилось,даже с парочкой соотечественников, все старались присмотреться друг к другу, чтобы подтвердить правильность интуиции. Лишь одна русская, бывшая здесь замужем – или жившая давно в Италии, но приехавшая сюда к мужу египтянину, утратившая не только отечественную одежду, но даже русскую внешность, не переставала лопотать нам о том, в какие места лучше сходить, где что достать подешевле и как себя вести с аборигенами. Мы с Людмилой прислушивались к ней вполуха, не испытывая особого доверия – лицо у бывшей соотечественницы выражало плохо скрываемое лукавство, говорившее о том, что она может и обмануть. Хотя, чужая душа – потемки. И все-таки нам было интересно все, иначе зачем было сюда приезжать.
Ужин закончился, но время, проведенное за общим столом, не прошло даром, теперь мы знали, что означает слово Намабэй. Это была в переводе на русский язык египетская Тверская с магазинами по всей длине, расположенная в середине Шарм эль Шейха, или африканский Бродвей, залитый по вечерам потоками электрического света и рекламными огнями. Нам еще сказали, что завтра часов в одиннадцать хозяйка отеля отвезет нас на своей машине на Теразина Бич – пляж на берегу тихого залива Красного моря,на котором будем отдыхать в окружении «людей разных наций и натуры,посещающих их дворец культуры» - так писала одна из поэтесс советского периода моей жизни.Но это будет завтра, а пока мы можем побродить по улицам города с лавками с небольшими магазинчиками, торгующими товарами первой необходимости и местыми поделками с египетскими благоуханными маслами и прочими экзотическими вещами.Это недалеко, стоит выйти из отеля и пересечь трассу по пешеходному переходу возле светофора. Мы так и сделали, не только из любопытства, а еще потому, что минеральная вода кончалась, а жара вне номера,где шелестели кондиционеры,не спадала ниже сорока градусов с лишним. Что приготовила темная египетская ночь, мы представляли себе смутно, хотя под ногами и плескалась голубая гладь бассейна. Переодевшись в майки и шорты и захватив доллары,мы с Людмилой вышли за двери ресепшена, намереваясь заодно осмотреть окрестности. Вечер сгустил краски до темно синего цвета, на небе проступили мелковатые звездочки, в небольшом дворике отеля купались в волнах электрического света вечно зеленые пальмы, огромные распустившиеся цветы ярких раскрасок, соперничавшие с рекламными огнями. Дальше, через шоссе, тоже было светло от фонарей, но за зданиями, похожими на склады под одной крышей, угадывались на горизонте очертания невысоких гор, отуда несло жаром разогретой за день пустыни. Машины бежали по дороге прерывистыми пунктирами, это были в основном легковушки, немного нескладные, среди которых попадались европейские и японские внедорожники с автомобилями мировых фирм. Ступив на узковатый тротуар,чтобы по нему пройти до светофора, отстоящего от отеля метров на сто,мы с Людмилой сразу ощутили внимание египтян к нашим персонам. Во первых, ни одна легковая машина, ехавшая в одном направлении с нами, не проскочила мимо, не подав громкого сигнала и не притормозив рядом, чтобы убедиться воочию, что такси нам не нужно. Водители сигналили даже с другой стороны дороги, разделенной широким цветником, несмотря на то, что им пришлось бы делать порядочный круг для того, чтобы завернуть на нашу сторону. Не помогали ни махания руками, ни громкие возгласы, типа: нам это не надо! Худые в основном лица шоферов с алчным блеском в усталых глазах все равно высовывались из окон и мягко вопрошали: такси? В конце концов мы просто перестали обращать на них внимание и это решение оказалось самым правильным. Но здесь прибавилась еще одна напасть, ни один египтянин мужского пола не желал уступать дорогу моей спутнице, пяля на нее еще издали глаза и стараясь притиснуться к ней как можно ближе, вдобавок издавая звуки, не совсем похожие на членораздельные междометия, от которых у меня возникало сильное раздражение - такой несло от них  похотливостью.Я понял, что приезды русских баб, успевших накормить после открытия границ России почти все страны мира своими телесами, не прошли бесследно и для богобоязненных и благообразных египтян, за короткое время превратившихся в наглых домогателей по части женского пола. Этим переменам в них способствовала доступность русских женщин, в том числе и моей спутницы, вдруг раскрасневшейся и начавшей повиливать задком. Ее поведение было странным и не совсем нормальным, что-ли, ведь я не обделял ее ласками и в постели старался как молодой изюбр по весне на лесной поляне. С этого момента раздражение прочно поселилось во мне, дав начало скандалам, а когда пассия вдруг заявила, что я ей всего лишь спутник, захотелось отойти от нее, чтобы не портить впечатлений от древней страны, и продолжить отдых в одиночку. Я пожалел, что мы были повязаны одним отелем и одной комнатой для проживания в нем, и когда представился случай отомстить, не преминул им воспользоваться. Но об этом я расскажу немного позже.
Перед нашим отлетом из Египта одна из вновь прибывших в отель дебелых русских дурех, кажется, из Иванова, пояснила, плескаясь в бассейне и блаженно щуря глаза, что русским мужчинам приезжать в Египет со своими женщинами противопоказано, те должны прибывать сюда одни, чтобы насладиться удовольствием от местных мужчин, бывших по этой части куда способнее русских. А нашим мужчинам нужно отдыхать в индокитайских странах, где тайские женщины исполнят любую ихнюю прихоть. Помню, мне в тот момент очень захотелось дать по круглой и довольной морде той сельскохозяйственной проститутки, возомнившей себя женщиной. Я не хочу огульно обвинять русских женщин в разврате, но удержаться от соблазна получить истинное наслаждение от восточного человека, подкрепленнное подарком, пусть незначительным, им было и правда очень сложно.
Наконец мы добрались до перекрестка и перешли дорогу на зеленый свет,который здесь вообще не имел для водителей значения, они пропустили нас скорее всего как иностранцев. Провожаемые призывными гудками легковушек, почти каждая из которых представляла здесь такси,углубились по песчаным рытвинам вперемешку с глиноземом на территорию складов, обжигаемые всплесками горячего воздуха и не выпуская из рук пластиковых бутылок с остатками минералки. За шоссе, слева и справа,высились помещения с высокими фундаментами для подъезда машин с их разгрузкой. Мы взошли на эстакаду и сунулись в первые открытые двери, за ними сидел араб среднего роста в европейской одежде, окруженный бесчисленным множеством сувениров. Он вскочил и сразу начал обволакивающим голосом предлагать товар, больше напирая на спутницу, глаза сделались блестящими и притягивающими, а тело как бы размякло. Пассия тоже стала размякать под воздействием восточного гипноза, она, пришедшая за газировкой и для ознакомления, вошла в тесную комнатку, обводя помутневшими зрачками наборы статуэток, пирамид и другого барахла,которое было ей ни к чему.Я резко одернул ее, призывая вернуться в действительность, настроенный на то, что если уж что брать, то только те предметы, которые напрямую связаны с этой страной и будут долго напоминать о поездке. Но Людмилу словно подменили, она не могла закончить пустой диалог с торгашом, ловя покрасневшими ушами каждое его слово. Наконец мне надоело торчать возле обоих ненужным столбом, я бы с удовольствием бросил подружку, предавшую меня так неожиданно и скоро, но ее перед отлетом провожал брат, а взрослые дочь и сын ни капли не сомневались в моей порядочности, отпуская ее со мной. Схватив за руку, я потащил свою упертую козу к выходу, но теперь араб прицепился ко мне, не давая переступить порога заведения. Поняв, что из цепких объятий не так просто вырваться, я встал в позу, показывая всем видом, что могу врезать в навечно загорелый лобешник. И торгаш заюлил, он перешел на расспросы, за каким товаром мы пришли, заставив спутницу придти в себя и вспомнить, что она не прочь была бы приобрести несколько флаконов египетских масел, расхваливаемых в России на все голоса. Араб, не переставая сыпать русскими словами с томными египетскими придыханиями, вышел на эстакаду и повел нас на середину длинных складов с ячейками по всей их длине. Он остановился возле таких-же открытых дверей, не оглядываясь на свой магазинчик, оставшийся открытым, и сказал сидящим внутри такой же собачьей будки несколько арабских слов. Наружу вышли его соплеменники,посмотрели на нас оценивающими взглядами и предложения товаров посыпались с удвоенной силой, потому что их было двое. Нас втащили в квадратную комнатку, усадили на низкие кушетки и предложили чай или кофе, но у меня хватило сил отказаться от угощенья и твердо заявить, что денег мы с собой пока не взяли, пришли присмотреться к товару, чтобы потом придти и взять то, что понравится больше всего. Тогда один араб стал колдовать над пузырьками и емкостями до двух-трех литров, переливая масла из больших в меньшие, а второй, его звали Саид, взялся смачивать ими небольшую метелочку и намазывать нам тыльные стороны правых рук. Масла отличились по цвету, они были темными, зелеными, светлыми и другими, запахи у всех были разные, насыщенные, концентрированные, от которых покруживалась голова. Я выбрал так называемый одеколон Рамзес и еще пару масел с экзотическими названиями, Людмила последовала моему примеру, прибавив к набору лишний флакон. Товар был тут же разлит по небольшим пузырькам с пробками, обернут плотной бумагой с резинкой и упакован в специальную тару ввиде коробочек с написанными на них названиями благовоний. Когда же было повторено, что денег пока мы с собой не взяли и обязательно придем за маслами завтра или через день, продолжился новый спектакль с уговорами и понижениями цены с тридцати долларов за упаковку до двадцати. Первый араб, который привел нас к Саиду, наблюдал за торгом, стоя в проеме двери, не вмешиваясь и не делая никаких движений. Потом я не единожды наблюдал картину, когда продавец, у которого не было нужного товара, бросал открытой свою лавку и вел покупателя к другому продавцу, у которого этот товар был, иной раз на.другой конец рынка. Я не знаю, рассчитывались они друг с другом за эту услугу или нет, но такой взаимовыручки я не видел нигде, хотя побывал во многих странах мира.
Цена дошла до десяти долларов за пузырек,когда Саид наконец осознал,что мы действительно пришли ознакомиться, не рассчитывая на покупки. У нас были деньги и мы могли оплатить товар, но почувствовав, что здесь можно хорошо поторговаться, а значит, купить вещь еще дешевле, решили разузнать все получше. Саид набросил на лицо маску огорчения и проводил нас до дверей, на каждом шагу требуя подтверждения, что мы купим пузырьки с маслами только у него. Это был худощавый египтянин лет восемнадцати, неплохо говоривший по русски и показавшийся нам не столь назойливым, как другие, рассказавший, что ему нужны деньги для того, чтобы внести калым за невесту. Я твердо решил купить масла только у него,хотя придти на следующий день,как обещали, не получилось - мы смогли вырваться из круговерти турпоездок только через пару дней. Но судьба распорядилась по иному, мы с подружкой не раз потом приходили к двери магазинчика - они оставались закрытыми. Его сосед, приставучий больше чем он, объяснил, что появится Саид теперь недели через две, потому что через день после нашего прихода к нему начался Рамадан, мусульманский праздник, во время которого каждый правоверный может делать лишь два дела – есть и спать. Масла по цене пятнадцать долларов за флакон, показавшихся нам меньше саидовых, мы купили в другом месте, в магазине посреди шумного азиатского базара с высокими статуями фараонов, сидящими на тронах по обе стороны от входных ворот. Я привез флаконы домой, поставил в ящик трюмо. Прошло почти пять месяцев после возвращения из Египта, но я их так и не открывал.
Обманул я Саида, пусть не по своей воле - ведь праздник Рамадан никто еще не отменял. А так горячо он уговаривал нас купить у него товар, не навязчиво, а по надобности, чтобы поскорее собрать денег на калым за невесту. Но вот не получилось внести свой крохотный вклад в его судьбу.
На другой день в половине одиннадцатого Надежда, хозяйка отеля, подогнала к входу автомобиль и открыла дверцы, мы с Людмилой и с молодой женщиной из-под Барнаула залезли в салон. Египтянка сотворила какую-то молитву на свой манер, закурила и нажала на педаль газа. Шлейфы от ее просторных одежд расползлись по передним сидениям, струйки сигаретного дыма потянулись в раскрытое с ее стороны окно. Я заметил, что у Надежды подрагивают руки и ноги, а лицо немного помятое, но потом убедился, что это состояние у нее обычное и с чем оно было связано, узнать не удалось, в голове лишь проскользнула мысль, что хозяйка потягивает кальян. По одной стороне шоссе проносились отели с входами, украшенными на разные лады, вплоть до статуй, укрытые пальмами с роскошными кустами. По другую тянулись длинные складские строения, иногда цепочка их прерывалась красивыми воротами с вывесками на верху и по бокам, извещающими, что за ними есть не только магазинчики, но чайные, кафе и ресторанчики. Мы доехали до одной из площадей городка со стелой посередине с глобусом на острие и ныряющими вокруг него дельфинами, а так-же с мечетью с минаретом на противоположной стороне, и повернули направо по дороге с наклоном вниз. Затем завернули на еще одной площади опять направо, покатились словно с вершины горы в середину седловины. С левой стороны, через разделительную дорогу ввиде пешеходной лестницы с длинными ступенчатыми площадками, тянулись все те же отели в пальмах и цветах. С правой, на желтом склоне горы с обрывистым утесом над ним, расположился юрский парк с фигурами динозавров и прочего зверья, за которым пошли магазины, украшенные у входов статуями фараонов, негров с золотыми цепями и бусами из разноцветных камней на груди, руках и ногах, и небольших сфинксов. Среди этого скульптурного разнообразия встречалась статуя величественной Клеопатры с подведенными черными красками глазами и бровями, босая, но в божественном убранстве из золота и драгоценных камней. Машина спустилась до еще одной площади с искусственным навалом из древних горшков и кувшинов, расписанных яркими красками, на одной стороне, и с базаром с двумя гигантскими фараонами по бокам входа с другой, и покатилась дальше. Через лобовое стекло виднелись коричнево-желтые обрывы высоких холмов, опоясавших противоположный склон седловины с неровными на близком горизонте зубцами гор в сиреневом тумане, в одном месте холмы разрывались, чтобы продолжиться дальше. В низу разрыва блеснула синим зеркалом вода, по которой тянулись друг за другом прогулочные катера и малые суденышки, они врезались в стены обрывов и пропадали в них. Мы поняли, что это залив с узким выходом в Красное море, пока невидимым, догадались и о том, что подъезжаем к пляжу под названием Теразина Бич, закрытым от наших взоров зонтами ввиде крыш над негритянскими хижинами, покрытыми сухими лианами и большими листьями. Надежда припарковала машину к краю тротуара, заглушила двигатель и с трудом вынесла наружу грузноватое тело с непослушными ногами.Не оглядываясь,прошла по узкой дорожке ко входу на территорию пляжа, сказав несколько слов арабу за небольшим столиком, встречавшего вежливыми кивками каждого входившего и выходившего, и не пропускавшего никого без своих надежд, повела нас между каких-то хилых строений с туалетами между с одной стороны и крохотными кафешками, каждая под своей крышей, с другой к лежакам под покосившимися зонтами. Они стояли на золотистом песке в два ряда, отбрасывая тени на широкие скамьи на ножках, сбитые из деревянных планок, и для того, чтобы их занять, требовалось разрешение невысоких шустрых парней, приносивших еще надувные матрацы. Везде валялись огромные надувные матрацы, красные и белые, полуспущенные, присыпанные песком, несколько их лежало на поверхности залива, тугих и высоких,возле воды стояли пластмассовые по два, по три,кресла, никем не занятые. Хозяйка отеля властно указала одному из парней на нас и подкрепила жест парой веских слов, заставив того подтянуть свободные лежаки под не занятые зонты и умчаться за матрасами. И только после этого она ласково улыбнулась, сказала нам пару слов по русски и потащилась к выходу. Я огляделся вокруг, впереди сверкала в лучах жгучего африканского солнца морская гладь с большими белыми поплавками на ней, отсекающими для купания часть акватории. На другой стороне довольно широкого, больше километра, залива белели на желтом обрывистом берегу фасады многочисленных отелей, справа тянулся обрыв со стеной по нему из бетонных плит метра три высотой, закрывающий вид на Красное море и создающий впечатление, что катера поглощаются им как по волшебству. Слева громоздился над водой небольшой пирс, к которому причаливали суда, чтобы забрать туристов, желающих посетить дикий остров под названием типа Султан, или увлечься дайвингом в одной из лагун с погружением на глубину, где паслись стаи разноцветных рыб.Ближе к нам выбегал в залив деревянный, невысокий и узкий, настил, с которого кувыркались в воду прожаренные солнцем местные пацаны вместе со взрослыми, а так-же причаливали небольшие катера и лодки. Посередине огражденного пространства покачивался на волнах от проходивших судов огромный надувной матрац черного цвета, самый большой, на котором можно было уместиться десятку отдыхающих, а лежала на нем всего одна молодая парочка. Возле берега плескалась арабская малышня вперемежку с негритятами и белыми детьми, рядом с арабчатами были их мамаши, вошедшие в воду в штанах и в широких черных балахонах до пят с черными же хеджабами на головах. Зрелище было не совсем привычным и для нас даже не очень этичным, ведь замачивать или стирать личные тряпки арабки могли бы и дома.Мужчины арабы были в разноцветных трусах до колен,больше похожих на шорты, они с удовольствием возились со своими отпрысками, стараясь не напугать их неосторожным или резким движением. Некоторые из пловцов заплывали за буйки и никто им не делал замечание, впрочем, даже за ними глубина в заливе была какое-то время небольшой – по шею человеку среднего роста, резко увеличиваясь к судоходной его части. Возле нашего места расоложились под зонтами группы людей разных национальностей, некоторые приехали сюда с детьми,но в основном это были толстые арабы с такими же толстыми отпрысками, ленивыми и послушными.Слышалась польская, английская и еще какая-то речь, пестрели купальники под бикини, поедалось мороженое в вафельных рожках, опустошались небольшие бутылки с кока-колой и минералкой. Каждая группа жила своей жизнью и наслаждалась отдыхом по своему.
Когда служка принес матрацы, мы разделись, положили на них вещи и пошли по шелковому горячему песку к воде, возле кромки путь преградил разукрашенный двугорбый верблюд в ремешках с бляхами,в длинных почти до земли кисточках с мальчиком арабом лет четырнадцати на спине, облаченном в белые до пят одежды, со сверкающей улыбкой на темном лице. Он безмолвно предлагал проехаться на спине своего корабля пустыни, но мы уже знали, что цены здесь на все кусачие, поэтому дружно замахали руками. Парнишка не обиделся, тронул пестрый повод и закачался дальше, помахивая гибким погонялом, которое было как бы лишним, мальчик и животное давно превратились в единое целое и понимали друг друга без понуждений. Опередив пропитавшихся негой женщин, я подошел к воде и ступил в нее голыми подошвами ног, она была тоже шелковой на ощупь, горячей как песок и прозрачной как слеза,но дальше становилась холоднее,пока я не почувствовал на середине лягушатника, как по икрам заскользили прохладные струи. Прозрачность ее не уменьшалась, позволяя увидеть чистое песчаное дно с тенями от тел купальщиков и небольшими ямами с норами,из которых нередко выскакивали пестрые рыбки разной формы и извивающиеся силуэты, похожие на змей. По прошествии нескольких дней нам удалось увидеть двух небольших черных скатов с буграми глаз на макушке и с длинными хвостами, и даже ухитриться сфотографировать их. Рыбы не пугались, они неторопливо проплывали по мелководью, шевеля широкими плавниками вдоль всего тела, надолго замирая на одном месте.
Я почти каждый год старался ездить на побережье Черного моря, в основном в Лазаревское,но никогда не видел там морской воды вот такой прозрачности с абсолютно чистой поверхностью,хотя метрах в пятидесяти от берега частенько появлялись дельфины, а в тихую погоду между ног тоже крутились серебристые мальки. Перед штормом невозможно было протолкнуться между студенистыми медузами, обжигающими голую кожу щупальцами. Но в основном прибрежные воды на родине, особенно в разгар сезона, представляли из себя мутные воды, липкие от человеческих выделений, с кучами мусора на поверхности. Здесь я тоже видел на воде, пару раз за весь отпуск, пластиковые бутылки из-под минералки, и всегда казалось, что кинули их туристы из русских,мало того из крестьян, которым предоставили в очередной раз полную свободу и которые пересели с лошадей и быков на машины, ставя их в городах без разбору, грязные, с комьями земли на колесах. Почему появлялись такие мысли? Потому что в России за городами все обочины дорог, как и в анклавах, были завалены горами отходов до деревенских окраин и дальше, до выезда из деревень, и никому до этого не было дела. Разве что участки трасс вдоль полей, на которых работали китайцы или корейцы, выглядели почище, но там за порядком следили эти самые китайцы или корейцы.
Вода не поднималась выше плечей до самых поплавков и показать заплыв на скорость не представлялось возможным, только за ограждением я смог проплыть метров пятьдесят с пенным буруном сзади. Но идти вглубь залива было опасно, несмотря на то, что под водой нащупывались небольшие островки, на которых можно было перевести дыхание, дальше пролегал судоходный фарватер и судя по осадке катеров, довольно глубокий. Кроме того, проходящие суда, которых было много, старались подойти к пловцу поближе и поднять волну повыше, тем самым как бы загоняя наиболее безрассудных снова за буйки.Мне оставалось поднырнуть под белые поролоновые катки, нанизанные на толстый канат, и устремиться к спутницам, облюбовавшим огромный надувной матрац в середине лягушатника. Резина его оказалась толстой и прогретой до такой степени, что я почувствовал ожег и недоуменно воззрился на женщин, не понимая, как они терпят такой жар и сверху, от солнца, и снизу от матраца.Они снисходительно похмыкали и лениво показали мне на торчащие из-под них концы полотенец, смоченных в воде, а дня через три мы уже могли обходиться и без них.
Первый день нашего отдыха на берегу Красного моря подходил к концу, перемежаемый плаванием в очень теплой воде с загоранием на всем, что попадалось, в том числе на стеллажах на берегу и даже на своих ногах.Обед для нас,туристов из трехзвездочного отеля, был не предусмотрен, поэтому кое-что из еды мы прихватили с собой, не решаясь тратить деньги в кафешках на курьих ножках, в которых ассортимент был не богатым – напитки, спиртное, пирожные и вездесущие фастфуды. Несколько раз к нам подходили арабы-торговцы, предлагавшие нехитрый товар или соблазнявшие сыграть с ними в какую-то непонятную игру, в которой проигрышем пахло за версту.Молодые парни в шортах выбирали для общения обычно женщин и чаще русских, наиболее любопытных, любвеобильных, доступных и добрых.Ленин в свое время выражался о русской нации по большей части скверными словами, он ненавидел ее за неумеренную доброту, за готовность поделиться последней рубашкой, даже если самим придется мерзнуть на холодном ветру. Вождь мирового пролетариата был прав, особенно в отношении русских женщин, в этом я убедился воочию, рассекая европейские и прочие пространства. Здесь я тоже был свидетелем того, как арабы облапошивали соотечественниц, всучивая им без особого труда всякую ерунду за баксы и евровалюту, имея их, кроме всего прочего, как последних дурех едва не на пляже. Одна такая парочка лизалась под зонтом недалеко от нас, худой араб с заносчивым выражением на лице и золотой цепью на тонкой шее, сверкая белками глаз и крупными зубами, показывал гипер сексуальность объекту своего влечения угловатыми телодвижениями и частыми прикосновениями,не отходя от него ни на шаг.Полноватая девушка лет двадцати с крупными руками и ступнями поощряла его долгими прищурами воловьих глаз и ворочанием низковатого зада из стороны в сторону, не забывая через небольшие промежутки времени посылать своего араб-френда за напитками со спиртным. Зрелище было не из приятных, к тому же русская речь соплеменницы резала слух. Вторая пара расположилась на двух лежаках ближе к воде, они вели себя спокойнее, но желания обоих, как и в первом случае, не отличались разнообразием – сигареты над общественной пепельницей возле туалета с частыми поцелуями в онемевшие от них губы, дешевое вино в тонких пластмассовых стаканчиках за стойкой пляжного кафе на брудершафт и без него, из закуски были местные кириешки. Наверное, этого хватало за глаза молодым девушкам,не знавшим себе цены,вырвавшимся из родной клетки на мировые просторы для демонстрации главного качества – широченной русской души и доброты, и вряд ли скорострельные египетские партнеры одаривали их еще деньгами. Видели еще одну такую пару из иностранцев, она была то ли англичанка, то ли итальянка, а он египтянин с манерами студента из солидного университета, оба говорили на хорошем английском языке, обходили стороной кафешки под африканскими крышами, не курили и не повышали голоса. Но тайна их доброжелательности друг к другу не корчила из себя недоступную монахиню, она выдавала себя деньгами, вдруг исчезавшими с его ладони в ее сумочку, разглядыванием на ее шее небольшого кулончика на золотой цепи, видимо, купленного ей араб-френдом незадолго до приезда на пляж.
Но эти сцены из другой жизни можно было бы назвать мимолетными, они запечатлелись как бы смазанно, потому что краски вокруг, не ложные, а настоящие, были чище и ярче, они притягивали взгляд сильнее. По берегу снова пробрел юноша араб с поводком в руке, он был без головного убора и в белом балахоне до пят, за ним переставлял узловатые ходули верблюд с высоко задранной мордой, с вытянутыми губами и выпуклыми полуприкрытыми глазами. С обоих не сходила маска снисхождения и некоего довольства, видимо,день удался и теперь можно было посвятить остаток его в свою пользу. Я проводил экзотическую пару долгим взглядом и вдруг заметил, что народу вокруг стало меньше, оторвал голову от лежака и почувствовал как засаднила на теле кожа, обожженная безжалостным солнцем. Мои спутницы продолжали прогревать телеса, прикрыв лица огромными темными очками и распустив припухшие красные губы, мимо которых не пробежал еще ни один торгаш мелочью.Вытащив из кармана брюк часы,я убедился,что Надежда скорее всего подъезжает к Теразина Бич, и если мы опоздаем к выходу с пляжа, она может и уехать. А тащиться самим по сорока градусной жаре, да еще на подъем, да еще по незнакомой дороге среди незнакомых людей, говорящих на незнакомом языке с неизвестными мыслями в будто сдавленных с боков головах, не представлялось возможным. Мы могли не только заблудиться, хотя по дороге сюда в памяти кое что застряло, а просто не дойти, потому что пекло вокруг тени от зонта не оставляло никаких шансов на выживание. Оно текуче переливалось перед взором раскаленной материей над костром, искажая даль, задвигая ее за прозрачные струи стекающего с краев зонта как бы сухого кипятка, готового обжечь, если не облачиться в одежду. Это надо было прежде родиться здесь, а потом идти с караваном через пустыню Сахара или впрягаться в строительство пирамид, до сих пор представляющих из себя великую тайну. Но мы были рождены в стране, в которой температура даже летом не поднималась выше двадцати пяти градусов, и то на недельку, а тут палило под сорок пять, и если вылезти из-под зонта, от лучей спрятаться было практически негде. Разве что не высовываться из-под него до захода солнца. Вспомнив разговоры знающих людей о том, что в Египте неспокойно и что здесь частенько можно самим наблюдать людей с автоматами Калашникова, я спустил ноги с лежака и схватился за одежду.Но пока спутницы пришли в себя после глубокой дремы, да пока сходили в туалет, а потом принялись приводить себя в порядок, прошло немало времени. Я не раз порывался отправиться к выходу, чтобы Надежда не поднимала якорь сразу после парковки на крохотной стоянке возле входа на пляж, и всякий раз останавливался, не решаясь оставить женщин наедине с незнакомым народом вокруг. А когда наконец мы продефилировали к выходу и помахивая сумками прошли мимо привратника, намереваясь так-же не спеша прогуляться до стоянки авто, в спину шлепнулись слова на полурусском языке, что хозяйка устала нас ждать и уехала одна. Выскочив за ворота, мы как ищейки пробежались взад-вперед вдоль полупустого шосее и растерянно сгрудились у пляжного забора, женщины полезли за сотовыми,чтобы узнать причину у самой Надежды в надежде,что она согласится вернуться обратно и подобрать нас. Но из этой затеи ничего не вышло – телефон хозяйки был отключен. Я решил, видя, что на лица спутниц опускается неподдельная досада, предложить им пройтись пешком до рынка, поворот на который находился по рассчетам сразу за площадью с искусственной грудой горшков за невысоким ограждением.Предложение, судя по заблестевшим глазам и разгладившимся лбам, понравилось обоим, спутницы заняли места по сторонам от меня и вся троица пустилась в путь. Пока дошли по тротуару до нужной площади и повернули в сторону базара, нас едва не хватил солнечный удар, при чем всех разом, и когда подружка моей пассии скользнула в раскрытую дверь какой-то лавки, мы без раздумий последовали ее примеру. Внутри крохотного помещения, заваленного разным товаром от пола до потолка, слонялся от полки к полке одинокий продавец, который сразу выкинул из головы посторонние мысли и переключился на нас. Началась египетская колыбельная с множеством слов из смеси русского,английского и бедуинского языков,она не была горючей,а заставляла уши женщин, разбавленная мягким как халва акцентом, повернуться на голос местного бедуина неуправляемыми локаторами. В комнатушке было прохладно от работающих кондиционеров, перегретые наши тела впитывали прохладу как грубая кожа солдафона хороший французский крем, скоро мы забыли о том, что продолжает ждать нас за раскрытыми дверями. Да еще это змеиное убаюкивающее полушипение,которое не прекращалось ни на минуту,но оно не было рассчитано на мужчин поэтому я с интересом осмотрелся вокруг, стараясь отыскать глазами хоть что-то нужное для хозяйства, и наткнулся на батарейки к фотоаппарату. В России парочка таких мега алкалоидных цилиндриков стоила двадцать-тридцать рублей, здесь же ценнник объявлял, что если я решусь их взять, мне придется раскошелиться на файф долларс, то есть, в пять раз дороже. Я фыркнул и хотел было направиться к выходу, прихватив с собой женщин, но они были упакованы в прохладную вату слов с головы до ног и лишь только шевелили пальцами в кошельках, стараясь выудить из них купюры достоинством побольше. Зачем им понадобилось то, чему не сразу подберешь названья, я не имел понятия, но не заметил, как раскололся на целых файф долларс за пару мега алкалоидов в виде небольших цилиндров.
На улице температура воздуха наверное прибавилась – такими обжигающими показались лучи солнца, купающегося в безбрежном голубом пространстве, незапятнанном ничем. Перейдя дорогу,мы направились к огромным статуям фараонов, сидящим на тронах по обе стороны входа в базар. А он шумел даже при таком пекле, заваленный горами овощей и фруктов с весами тут-же, возле которых кланялись продавцы с чалмами или тюбетейками на головах и в пиджаках и брюках европейского пошива. Отовсюду посыпались предложения попробовать товар или просто обратить на него внимание, после чего отойти без покупки не представлялось возможным. Мы не отошли – оттащились с набитыми доверху сумками, стараясь поймать на лету вертлявые экзотические фрукты,разбегавшиеся из сумок теннисными мячами.Я все-таки нашел несколько минут, чтобы заглянуть в продовольственный магазин и затариться парой литровых бутылок с соками. Один оказался апельсиновым, а второй соком гуавы молочного цвета, который никогда не доводилось пробовать, он прельстил небольшой ценой в районе бакса с двадцатью центами. И не пожалел, когда распробовал его в отеле, похожий на жидкий кисель с нежным специфическим вкусом, не оторвался от горла бутылки до тех пор, пока она не опустела. Мы двинулись в путь, убегавший по широкой лестнице с горшками и статуями посередине и с дорогами с боков на вершину высоченного холма, на которой высилась стелла с глобусом и дельфинами над ним. Это был чудный променад, прерываемый отдыхом на лавочках, поставленных через каждый километр специально для нас, и с парочкой крохотных фонтанчиков на бетонных постаментиках с жиденькой струйкой воды над ними – тоже для нас. Но мы предолели все преграды на пути, разве что не рассмотрели как следует живописные окрестности, показавшиеся нам из-за обильного пота на глазах, при чем всем сразу, неряшливыми склонами горы желтого цвета с большими на нем камнями и валунами побольше.Как потом оказалось,вторая половина дороги проходила вдоль голого этого склона, над которым нависал высокий обрыв со строениями на краю, это говорило о том, что желтизна нам все же не мерещилась. Завернув на вершине налево, мы прошли мимо огромной мечети, обнесенной глухими стенами из желтого известняка, и хотели уже завернуть на родной, прямой как стрела, проспект, как вдруг я вспомнил,что где-то недалеко есть обменный пункт,в котором можно выгодно поменять баксы на местные деньги не один к семи,как меняли нам египтяне, а один к шести или даже к пяти с половиной. Так по крайней мере сказала русская итальянка-египтянка, собиравшаяся упорхнуть из отеля обратно в Италию. Сил ни у кого не осталось,женщины смотрели на меня как на перегревшегося, решившего экономить на каких-то копейках, но мы все равно подались искать обменный пункт – тут я был непреклонен. Мы нашли его на окраине улицы, убегавшей в пустыню, это был целый банк с вынесенным наружу банкоматом. Сам банк оказался закрытым, вокруг никого не было, как пользоваться банкоматом мы тоже не знали, поэтому, чтобы не возвращаться пустыми к дороге домой, пристали к закрытой двери, за которой маячила фигура охранника. Наконец тот согласился помочь, выйдя наружу, он сунул купюры в отверстие автомата, нажал на какие-то клавиши и, не сказав ни слова, опять ушел за двери, заставив нас торчать перед безмолвным механизмом. Ждать выдачи нужной суммы пришлось долго, мы уже решили, что охранник нас кинул, оставив с носом на краю жаркой пустыни, но банкомат вдруг утробно рыкнул, звякнул чем-то железным за задней стенкой и… загремел мелкими деньгами, ссыпав их в лоток, лишь потом зашипел через узкое отверстие египетскими купюрами одинакового достоинства. Вывернув лоток наизнанку, мы принялись считать, громко шевеля губами, но обмен оказался один к пяти с половиной, как говорила та русская. Эта честность банкомата и еще благородство со стороны египтянина придали силы, остаток пути не показался таким тяжелым, мы прошли его прогулочным шагом, не уставая прикладываться к горлышкам бутылок с напитками, не обращая внимания на бесконечные гудки таксистов и обычных водителей и обходя нагловатых встречных особей мужского пола, не уступавших женщинам дорогу, норовивших притереться к ним потеснее. Я устал обращать на арабов внимание, к тому же они не отвечали агрессией на раскаленные мои взгляды, поэтому занял лидирующую позицию и уверенно довел женщин до отеля.
Мы пришли вовремя,стол для ужина был накрыт, во главе его устроилась Надежда с насупленными черными бровями, нервно ковырявшая вилкой в тарелке. Но о том, что она думала о нас, хозяйка сказала после трапезы, решив не портить аппетита ни себе, ни нам, ни людям. Получив добавку ввиде арабских наставлений по части тысячи и одной ночи и приняв во внимание обстоятельство, что даже здесь уже не Россия, хотя и не Германия, мы разбрелись по номерам, чтобы через полчаса выйти к красиво оформленному разноцветным кафелем бассейну и смыть дневную жару вместе с липким холодом от кондиционеров, работающих в комнатах на полную мощность, а так-же с усталостью, в прекрасной воде, прозрачной и прохладной, не пахнущей вонючей хлоркой и не скатывающейся по груди тягучими струйками. Я ходил у себя на родине в спортивный комплекс, с бассейном после занятий, но больше чем на неделю меня не хватило– вода,перенасыщенная хлоркой, разъедала слизистые оболочки на глазах и в носу, высушивая губы до появления трещин, она заставляла чесаться тело и не давала нормально дышать, забивая горло удушливым запахом. Здесь же о хлорке напоминала только излишняя пресность воды, голубой и обволакивающей, резиновые порции которой при активном брассе попадали в рот. В этом же бассейне я сумел отчасти отомстить Людмиле, пока она возилась у противоположного края со стаканом напитка, подплыв сзади к нашей знакомой из-под Барнаула, я хорошенько прощупал руками не только упругую ее попку, но и захватил передок. Прижавшись поплотнее, не давая молодой женщине придти в себя и выскользнуть из объятий, я нахально облапил ее будто накачанные груди, едва прикрытые бюстгалтером, и поводя губами по выгнутой шее, заставил сначала опешить, а потом притихнуть в моих руках на такое время, какое потребовалось, чтобы ощутить прокатившуюся по моему телу приятную волну. Думаю, она тоже получила удовольствие от натиска, не сразу оторвавшись от меня, потому что приехала в Шарм эль Шейх после развода с супругом, доставшим ее пьянками с гулянками, отдав ребенка своим родителям. Значит, успела соскучиться по мужским ласкам с нежным обхождением настолько, чтобы суметь принять их от дружка своей знакомой, тем более, не связанных семейными узами. После краткой прелюдии, не завершившейся к сожалению актом самосожжения в страстях, я мягко подтолкнул красавицу под попу,не преминув провести пальцем по запретному месту, отчего она часто задышала и сделала несколько неверных гребков на середину бассейна, не смотря по сторонам и не поворачивая головы и в мою сторону тоже. И только потом, когда отплыла на некоторое расстояние, я спохватился, что не назначил свидание в ее номере в удобное для обоих время, который она занимала одна. Пришлось перед сном наверстывать упущенное с Людмилой, удивившейся возросшей моей половой активности после нелегкого на события дня, да еще в жаркой Африке, и стремившейся поскорее зарыться в подушку с головой. Да кто бы ей позволил уйти в туманные грезы без исполнения сожительского долга.
  Жаль,что поезда отходят от перронов точно по расписанию, не оставляя возможности войти в вагон на несколько минут позже… 
Следующие два дня мы обживались на территории отеля и нашего пляжа Теразина Бич, не упуская возможности посетить рынок с магазинами вокруг него и внутри для пополнения рациона продуктами и напитками. Мы не ощущали себя голодными, завтрак и ужин вполне удовлетворяли наши запросы и можно было бы обойтись без обеда, но кто из русских позволил бы себе упустить возможность набить живот поплотнее, да еще экзотическими яствами с плодами, сорванными прямо с местной ветки. Особенно я пристрастился к соку гуавы, он был густой, прохладный и необыкновенно приятный на вкус, который ни до, ни после поездки в Египет не встречался мне в российских супермаркетах, наводя на мысль, что не все стало доступным для гражданина России после прихода демократии, долгожданной для всех народов мира, отставших в развитии. Попадались и другие овощи с фруктами, особенно мы любили пошариться в отделах сладостей, доставлявших не сравнимое ни с чем удовольствие. Но главным было все-таки то, что несмотря на ярое солнце, торчавшее раскаленным гвоздем с утра до вечера на безоблачном небе, на наше кувыркание в водах залива с одиннадцати дня до пяти вечера, когда его активность превосходила допустимые нормы, кожа не лезла с тел клоками, дыхание не становилось затрудненным как при приступах астмы.Такие примерно ощущения мы испытывали на родине, если столбик термометра переползал отметку за двадцать восемь - тридцать градусов.Здесь загар ложился на не смуглые наши тела– предмет тайной зависти местного населения - ровными пластами,обещая к концу турпоездки не отличаться от природного загара бедуинов, забредавших изредка в Шарм эль Шейх на осликах и берблюдах из сердца пустыни Сахара. Они представляли из себя морщинистых и худых существ, замотанных в длинные одежды, странноватых на первый взгляд, с лихорадочно блестящими глазами, большими губами, сухими и синеватыми, и крупными зубами.Никто из них не протягивал руку за помощью,а лишь предлагал мелкие услуги, мотая из широких рукавов рубах длинными кистями темно коричневого цвета. Как потом объяснила хозяйка отеля эту странность,все дело было в воздухе– он был сухой и не изобиловал вредными микробами,наводнявшими побережье Черного моря от Симферополя до Батуми,столицы Аджарии.Когда адмирал Лазарев обходил те места на военном корабле, они утопали в трясине, кишели мошкарой, змеями и разными пресмыкающимися тварями,из дебрей вылезали аборигены с разъеденными гнусом лицами и выпученными глазами, они не грозили русским матросам стрелами и острыми осколками камней,а взирали на ухоженных белых людей с надеждой. Русские пришли, осушили болота, настроили дорог и санаториев с домами отдыха, очистили берег от бурелома и гнили, завезли гальки и обустроили пляжи.Они проложили железную дорогу, поставили памятник Лазареву, первооткрывателю пропащих этих мест и назвали новый ухоженный поселок с улицами и площадями его именем. А когда на СССР наползла змеиная демократия и тюрьма народов превратилась в свободную на словах Россию, аборигены сбросили памятник с постамента и закинули бюст своего избавителя от дикости в сточную канаву. Они сделали это потому, что весь мир состоит из противоречий – рядом с добром всегда стоит зло, а за любовью прячется ненависть, как нищий гнется от раболепства в три погибели перед богатым, одновременно утаивая на него в груди жажду мщения. Вот почему добро всегда должно быть с кулаками, а любовь – разумной.
На третий день мы с помощью Араби, молодого египтянина, нелегально занимавшегося снабжением иностранцев дешевыми турами в разные концы от Египта, поехали на международном автобусе в Иерусалим. Этот тур обошелся нам в отличие от объявленного в путевке в три раза дешевле, то есть, вместо двухсот десяти долларов с носа мы заплатили по семьдесят пять. И остались довольными. В поездке алтаечка старалась прижаться ко мне при каждом удобном случае, но я уже был удовлетворен местью Людмиле, совершенной в бассейне, да и уединиться с молодой женщиной было практически негде и некогда – с каждым днем спираль приключений закручивалась все туже. По приезде из «земли обетованной» нас уже буквально через день ждало путешествие в Каир с Гизой и пирамидами, о которых читали книги, смотрели фильмы и грезили в детстве. Эта поездка, как и первая, оказалась по великодушию Араби вполовину дешевле от настоящей цены – здесь мы выложили по сорок баксов вместо восьмидесяти, отмеченных в путевке. И от нее мы были в восторге, не успевая запонять себя массами ощущений, необычных и красочных, ярких и фантастических. Мы заталкивали в тела и в головы эпические картины тугими пластами, утрамбовывая их капустными листами в кадушке с придавливанием гнетом, а их все не убалялось. Когда вернулись на следующий день, усталые и довольные, оказалось,что можно еще съездить на гору Моисея, на которой Бог Яхве вручил еврейскому пророку двенадцать каменных скрижалей с заповедями, одну из которых он не удержал и она разбилась. Эта табличка содержала в себе важные законы, направленные на улучшение взаимоотношений разных народов друг с другом, в ней говорилось, что евреи – одна из наций человечества, не отличающаяся от остальных. Но так как скрижаль раскололась на мелкие кусочки, жиды воспользовались обстоятельством и объявили богоизбранным народом себя, норовя с тех пор встать во главе всех наций. В 929 году до новой эры жидовские мудрецы даже собрались на совет старейшин на вершине горы Синай и приняли доктрину прихода к власти над миром через женщину,разврат и деньги С тех пор они не отступили от нее ни на йоту, а чтобы у «богоизбранного» народа не возникало соблазна встать вровень со всеми, создали религиозную секту хасидов с пейсами-косичками на головах, и заставили их пробивать каждодневно лбами огрызки стены в Иерусалиме и неустанно следить за соплеменниками, в какую бы страну не занесла их нелегкая судьба с манией величия в стиснутых с боков головах. Огрызок сохранился от храма Господа, разрушенного римским императором Титом в семидесятом году новой эры, рассеявшего по миру последние два колена евреев. До этого исторического момента так-же сурово поступил с кочевым народом ассирийский правитель Саргон Второй, разогнавший по свету в 722 году до новой эры десять колен настырной и лживой нации, навсегда исчезнувшие с лица земли. Правитель вавилонской нации Навуходоносор, угнал два оставшихся после Саргона колена иудеев в рабство, в котором они пробыли семьдесят лет, но вернувшись из него, они снова взялись за старые песни о богоизбранности. Тринадцатым коленом считаются хазары, распыленные по свету русским князем Олегом.
Но вот в чем дело, евреи перед рассеиванием их по миру императором Титом договорились держаться друг за друга как ключ за замок, на каком бы конце света они не оказались. И это у них получается с невиданным для остальных жителей земли железным постоянством.
Мы с Людмилой приняли решение успеть совершить до отлета на родину поездку на гору Моисея, о ней рассказывали туристы, не решившиеся побывать там по причине разных слухов. Они говорили, что восход на вершину высотой 2244 метра осуществляется ночью, в кромешной тьме, идти надо на пределе сил, чтобы успеть встретить первый луч солнца, омывающий божественным светом покоривших гору и снимающий с них все накопленные грехи, которых у каждого было вагон и маленькая тележка. Это была та самая благодать, заполучить которую съезжались к подножию горы люди со всех концов света. Никто из них почему-то не думал, что пророк исповедовал иудейскую веру, он молился и просил благ и защиты у бога Яхве только для своего народа, и если грехи действительно отпускались, он прощал их исключительно своим детям. А это значило, что  восхождение не принесет в плане улучшения загробной жизни ничего, разве что люди получат удовольствие от самого экзотического путешествия. А экзотики там достаточно, тропа очень узкая, с одной стороны высятся отвесные скалы, с другой бездонная пропасть. Паломники идут тесными группами друг за другом, между ними шныряют вверх и вниз верблюды с погонщиками-арабами, они не стесняются наезжать на людей и сталкивать их с пути, потому что заработок для бедуинов дороже чьей-то жизни. Ведь в пустыне работы нет и разжиться практически нечем. Под ногами гремят гладыши и камни покрупнее, о которые можно споткнуться и вывернуть ногу, и тогда группа уйдет вперед, оставив туриста одного в темноте и неизвестности. На пути вверх, размеченном на семь частей по часу каждая, нет аптек и медпунктов, невозможно дозвониться хотя бы до кого-нибудь. И еще хорошо, что получится так, некоторые срывались вниз, их мертвые тела находили на дне пропасти лишь при наступлении следующего дня. Так случилось, когда молодой парень не удержался на краю тропы и полетел в бездну, не успев даже крикнуть,а группа продолжила путь дальше – ведь загораживать единственную дорогу, приносящую прибыль, не дали бы сами бедуины. В другой раз на тропе оставили пожилого туриста, он умер от сердечного приступа, его прислонили спиной к отвесной скале, потому что стащить тело вниз не представлялось возможным. Мимо мертвеца нескончаемым потоком шли группы паломников, спотыкаясь о него, высвечивая лучами фонариков застывшие черты лица. Только утром, когда тропа освободилась, мужчину стащили вниз на спине верблюда и что стало с ним дальше, никто не знает. Слухи пересказывались один страшнее другого, нагнетая чувство нервозности, но мы все равно решили посетить место, имеющее не только библейский вымысел, но продолжающее оказывать влияние на современный мир. А чтобы время не проходило даром, решили после пляжа сходить к складам снова, но теперь облюбовали место недалеко от площади с дельфинами на стелле, в районе, где находился госпиталь, в котором укрылся Мубарак, президент Египта, свегнутый недавно народом. А если по правде, то разонравившийся американским заправилам во главе с сионистами, решившими перелицевать этот участок мира на свой лад. Именно по этой причине мы оказались невольными свидетелями волнений, начавшихся в стране между его сторонниками и противниками, в том числе в Шарм эль Шейхе.Служащие отеля,египтяне, ходили на главную площадь городка и выясняли там друг с другом отношения, а наутро отдыхающие наблюдали на их телах последствия разборок – у кого была забинтована рука, у кого лоб, а кто-то подтаскивал за собой ногу. Крикливые по азиатски разборки на центральных площадях населенных пунктов не доставляли туристам неудобств, как и военные на перекрестках с автоматами и бронетехникой. Иностранцы обходили митинги стороной, с любопытством приглядываясь к ним с безопасного расстояния, или объезжали эти места, сидя в автобусах.
Впрочем, лавчонки везде были одинаковыми, но не все были закрыты, как бутик Саида, торговавшего благоуханными маслами. С нами согласилась пойти алтаечка, улетавшая на пару дней раньше нас и решившая потратить египетские деньги, проблемные в России на обмен. Не доходя до самой площади мы свернули с тротуара на зебру на перекрестке и под сигналы озабоченных водителей углубились в комплекс одно и двухэтажных зданий невзрачного вида, сторонясь назойливых зазывал из кафе и продуктовых лавчонок с кальянными посиделками прямо за столиками на улице. Наконец мы заметили открытые двери в магазин с высоким входом в него, поднялись по ступенькам. Внутри суетились двое молодых продавцов арабов,один высокий в зале,разделенном натрое стеллажами с товарами, второй за стойкой, к ним присоединился третий из соседней лавчонки, вошедший вслед за нами, это был египтянин лет тридцати с небольшим.Началась восточная песня на картавом русском языке с множеством ласковых слов, посвященная,естественно,спутницам с отдельными междометиями в мою сторону,которых становилось все меньше.Скоро на меня никто из местных самцов не обращал внимания,обстановка в зале накалялась, рискуя перейти в откровенную похабщину с мацанием спутниц за выступающие части и предложениями уединиться в отдельной комнате прямо в магазинчике. Я видел разноцветные занавески в углах торговых залов, за которые заходили торгаши с лебедями. Не дождавшись от порозовевших дам призывов о помощи, решил напомнить о себе, перестав разглядывать на полках множество статуэток, ваз и других сувениров, сверкавших позолотой с бижутерией. Оба продавца в зале кинулись ко мне с горящими глазами и покривленными углами похотливых ртов, вопрос у них был только один – какая из женщин моя. Я взглянул на спутниц и увидел, что они разом отвернулись в сторону, при чем пассия быстрее подружки, решил про себя, что со мной им здесь ничего не светит, хотя цена на них возросла до чего угодно за один вечер. Схватив за руку Людмилу, потащил ее к выходу, подтолкнув туда же вторую любительницу острых приправ, бывшую моложе и соблазнительнее,но моя спутница заартачилась,начав придумывать,что хотела бы приобрести здесь то то и то то. Парни между тем дошли до кондиции, слащавая похотливость на смуглых лицах начала переливаться в откровенно угрожающее выражение, черные зрачки засверкали антрацитными высверками, а руки то и дело стукались о мои бока. Я отступил на шаг, приметив, что дверь магазина по прежнему открыта, затем покосился на тяжеленькие вазы из золотистого металла, стоявшие на средних полках. Движение не осталось незамеченным, оба араба сбавили напор, третий за стойкой пока ни во что не вмешивался, к тому же алтаечка опомнилась первой, продравшись ко мне и став рядом, Людмиле ничего не оставалось, как присоединиться к нам. Продавцы неуклюже замахали руками,гневно посверкивая глазами в мою сторону, один из них, по виду египтянин, прошел ближе к выходу, собираясь уйти к себе, а второй, высокий местный араб, бормоча что-то по своему, пообещал ничего мне не продавать.Но я купил у него все,что понравилось, при чем, с большими скидками, потому что взял не одну вещь и потому что, пряча презрение, обещал заскочить на следующий день и опять с подружками. Этого обещания хватило, чтобы араб, забыв о моей несговорчивости, заверил, что он отдаст бесплатно любой сувенир или подарочный набор, даже самый дорогой, лишь бы мы пришли за покупками только к нему. Нам удалось появиться здесь через день, Саид по прежнему отсутствовал по случаю праздника Рамадана, а Людмиле опять захотелось приобрести что-нибудь на память, и мы пришли вдвоем, потому что алтаечка уже собирала чемоданы. Моя пассия взяла набор из трех пирамид с культовыми фигурками внутри и с золотым, словно подвешенным, песком там же, затем бусы и браслеты из полудрагоценных камней и что-то еще. Я в этот раз ничего брать не стал, несмотря на обещанные солидные скидки, на вопросы об алтаечке ответил, что она собралась улетать. Пришел египтянин постарше из магазина рядом, покрутившись вокруг Людмилы и покосившись на меня, быстро убрался, и мы, заручившись обещанием высокого араба, что он проведет нас в следующий раз к магазину с пахучими маслами, вышли за двери. Вокруг текла в вечернем жарком мареве африканская жизнь, подсвеченная светом реклам, размеренная и тягучая как темно-вишневая патока, не совсем понятная, с кальянами с синим дымком над головами курильщиков, со странными повязками на головах мужчин, одетых в европейские одежды, но с обувью на ногах с загнутыми носками. Те же мужчины расслаблялись за небольшими столиками из полированного дерева, перед ними стояли маленькие стаканчики со спиртным, они изредка прикладывались к ним, чтобы снова уйти в свои мысли или в созерцание вальяжных женщин туристок в белых штанах и легких шарфиках на оголенных плечах. Местных женщин не было, единицы попадали иногда в поле зрения, они стояли в сторонке с детьми или прохаживались по дорожкам вокруг кафе и кальянных закутков, ожидая мужей.
На следующий день,часов в десять вечера,мы наконец вняли голосу хозяйки отеля и решили съездить на таинственный Намабэй, которым она с придыханиями восхищалась все ужины за общим для всех столом в честь Рамадана. Алтаечка улетела в свой Барнаул, помахав нам рукой, круг знакомых сузился до молодого говорливого англичанина, пары итальянцев в годах, двух русских женщин с сексуально-денежной озабоченностью на лицах, одна из которых была из Иванова, а вторая с Дальнего Востока с весьма развитой девочкой лет шести, которых сразу взял под свою опеку шустрый араб из Эмиратов. И нескольких рабочих тоже итальянцев, с ними мы изъяснялись как с остальными иностранцами – по английски через пень-колоду.На углу стола, ближе к стене, и в холле продолжали гореть два странноватых сооружения ввиде высоких напольных фонарей, разукрашенных от низа до верха, олицетворяющих праздник. Хозяйка отеля была любезнее обычного, а ее брат, исполняющий роль заместителя по всем вопросам,щедрее обычного,приказав поварам накормить нас по царски. Отужинав, мы откланялись и пошли прикидываться в лучшее для поездки на Намабэй. Поймать такси не составило труда, они бежали по проспекту друг за другом, а вот сбить цену на поездку надо было постараться, сделать это нам с Людмилой удалось на третьей по счету машине, ее хозяин согласился довезти до места за пару баксов. Дорога и правда была далекой, мы не предполагали, что городок окажется больше наших представлений о нем, а ведь Намабэй находился где-то в его середине, такой же пустынной, как окраины. Вокруг сгущалась египетская тьма, лишь вдали расцветали клумбы из разноцветных огней, это были ночные базарчики с торговыми точками, или пятачки из кафешек с ресторанчиками. Нам пришлось по выходе из машины пройти темный пустырь, прежде чем окунулись в световой поток, выплеснувшийся к ногам широкой рекой. Это действительно была электрическая река, не имевшая берегов, состоявшая из множества разноцветных струй, захлестнувших нас с головы до ног, истоками служили причудливые навороты лампочек на рекламных щитах, мигающих и бегающих по кругу, создающих змеевидные петли с букетами цветов в них. Из карусели, ослепившей нас в первые минуты, стали выскакивать неплохо одетые молодые египтяне и наперебой приглашать в райские уголки, из которых доносилась музыка на разные вкусы:от тягучей арабской и однообразной африканской до сумасшедшей испанской. Моя пассия снова поплыла от красивых русских слов, произносимых с сексуальным акцентом,от невиданного внимания и от затягивающих черных глаз, она перестала соображать, клонясь то в одну, то в другую стороны. Я не знал, что делать и как поступить, чтобы вывести спутницу из гипнотического дурмана, потому что впервые столкнулся с явлением, похожим на то, когда индийский йог игрой на дудочке поднимает со дна грязной корзины ядовитую кобру. Через несколько минут я был уже заведен как пружина в больших часах,никакие уговоры и убеждения на Людмилу не действовали,она впала в глубокий транс и не желала из него выходить. С шипения и одергивания спутницы за края разлетайки я перешел на полукрик, а затем дал волю нервам, обещая по прилете в Россию бросить дуру к чертовой матери и больше никогда с ней не связываться.
Намабэй выпячивал перед туристами из Англии и Франции, Америки и Швеции – со всего мира – красоты современного Египта, на которых мне невозможно было сосредоточиться. Иностранцы шли парами и по отдельности, и никто из египтян не приставал ни к женщинам, ни к мужчинам, потому что похотливым этим торгашам хватало одного решительного жеста кого-то из туристов, чтобы те поворачивали оглобли еще на подходе. Лишь возле русских роились комариные толпы темнолицых кровососов,получавших как правило свою часть добычи.Мы шли по широкой и гладкой улице, лаясь как собаки, машинально заглядывая в открытые двери шикарных кафе, ресторанов и магазинов, на прилавках внутри лежали модные одежда и обувь, за витринами сверкали изделия из золота и серебра и сыпали искрами кучки драгоценных камней, на стенах тускло отсвечивали сумочки из крокодиловой кожи, а в углах таились прекрасные вазы, расписанные невиданными узорами. Мы не заметили, как дошли до конца сокровищницы под открытым небом, дальше высились административные здания светло и темно-коричневого цвета с колоннами, с портиками и барельефами наверху. Пора было поворачивать назад, потому что мы не знали, куда зашли, упиваясь лайней, и на чем можно было уехать от этих зданий в несколько этажей. И мы повернули назад,осознав лишь позднее,что Намабэй представляет из себя искусственный оазис, не такой длинный, но широкий, с одним для всего азиатско-арабо-африканского содружества названием – ТОРГОВЫЙ ЦЕНТР. Не задерживаясь нигде, мы проскочили его за несколько минут, затем поймали такси, теперь за три доллара, и приехали в отель,торопясь заскочить в номер с включенными кондиционерами и с прохладным душем. До отлета из Египта оставалось несколько часов, нужно было соснуть хоть немного, ведь служка с ресепшен должен был поднять нас вовремя и в любом случае.Я не знал радоваться этому или сожалеть – такие красоты вокруг и такая проза между мной и Людмилой, лишь дома, по прошествии некоторого времени пришел к выводу, что красоту не испортит ничто – ни ложка дегтя, ни лысинка… у меня, конечно. Красота проявляется постепенно, заставляя подняться не только над толпой, но и над собой, прибавляя уверенности от новых знаний и ощущений, полученных во время путешествия, и возвращаясь из глубины разума во все более ярких красках. Она же ретуширует все недоразумения, делая их… теми же недоразумениями, только серыми и конечными, как не вполне солнечный день.
Но ведь солнце и солнечный свет еще никто не отменял.