Видно мы все сильно проголодались, что даже недожаренное и несолёное мясо козлёнка, да ещё без хлеба, умяли в считанные минуты. Глядя, как Пракша грыз кости, я даже засомневался, что он был человеком. Может, изначально родился псом, и я вернул его исконный вид? А человеком Пракша был под личиной?
Истома тоже удивляла. Козы травоядные, поэтому дико было видеть, как козий рот Истомы рвал зубами сочный кусок мяса. Так едят плотоядные, то есть хищники. Истома хищник? С безумной силой. И это "чудо" сотворил я? Впрочем, в быличках, кажется, говорилось, что козатаврицы были как люди, так же жили в домах, питались пищей, приготовленной на огне. И что были невероятно сильны от природы. Я попробовал ещё что-нибудь вспомнить про козатавриц, но, увы, далее зияла пустота.
Утолив голод, мы почувствовали усталость, а с ней и сонливость. Да и время уже позднее: глубокая ночь.
- Вы как хотите, а я укладываюсь спать, - сказала Истома, вытирая сальные руки листом лопуха. И улеглась на траве под кустом, свернувшись калачиком.
- А я бы водички полакал, - икнув, проговорил Пракша, пряча остатки костей под траву. – Пойду, поищу.
Взошёл месяц, небо было ясное, звездистое, о таких ночах обычно говорят "хоть иголки собирай". Иголки мне ни к чему, а вот хвороста я пособирал, кружа вокруг нашей поляны. Наткнулся на высохшую берёзовую корягу - притащил и её к костру. Сложил весь хворост на костёр, придавил его корягой, затем по примеру Истомы нарвал травы, мелких веток и устроил себе лежбище.
Думал, лягу и тотчас засну, но не тут-то было: едва удобно устроился, как сонливость моя улетучилась должно быть в клубах дыма, что пытался зацепиться за стволы, за нижние ветки, но нечто влекло, влекло его в ту сторону, где за лесом стоял град, изгнавший меня. В ту же сторону устремились, было и мои мысли, но я их нагнал, стреножил. Для жителей града я перестал существовать (Белабол не в счёт), так чего и мне о них думать? Обиду кормить? Зряшное это дело, вскармливать и пестовать в себе обиду, а тем паче месть. Не пристало чародею марать себя погаными действами. Так учил Белабол, и я запомнил это навечно, даже при моей дырявой памяти.
Стреноженные мысли, как лошади, паслись поодаль. Я стал думать об Истоме. Что если ведунья не поможет ей и девчонка навсегда останется козатаврицей? Это сейчас она верит в успех нашего похода, поэтому спокойна. Если ведунья не снимет личину, Истома, конечно, прогневается… Как поступит с виновником её несчастья? Вспомнилось как Истома разорвала тушку бедного козлёнка… Всё внутри у меня сжалось, будто Истома уже стояла надо мной с намерением разорвать надвое. Глянул через плечо: нет, лежит всё так же калачиком.
Страх не прошёл. Спине стало холодно, словно дюжина крупных насекомых с ледяными лапами бегали вдоль позвоночника, туда и обратно.
Перед глазами как видение вновь и вновь возникали две Истомы: та, которую я впервые увидел, и эта, в личине козатаврицы. Та была хрупкая, забавная, её хотелось жалеть. А эта… Эту я побаиваюсь. Сильная, жилистая, забывшая стыдливость. Шерстью обросла, думает в одежде. Но я же вижу, что она голая! Эти холмики на груди, эти выглядывавшие из шерсти розовые кожаные пуговки… Почему они заставляют меня на время терять рассудок, а потом будто жаром обдаст? Я уже не говорю о том, что вижу ниже пояса… Надо будет в первой же деревне раздобыть ей одежду и, даже если будет против, настоять, чтоб одела. В крайнем случае, могу припугнуть: обращу в лягушку. Согласится, ещё как согласится, прикрыть срам…
Сон, наконец, подступил и стал сладко меня укутывать в покрывало.
Я проснулся оттого, что спина задубела, а лицу и коленям было слишком жарко. Похоже, я спал совсем немного: вокруг царила ночь. Дул прохладный ветерок, как раз мне в спину, перескочив через меня, забавлялся с костром: языки пламени направлял то в одну сторону, то в другую, а дым закручивал в спирали.
Пракши нигде не видно, да и Истому тень от кустов поглотила.
Я поднялся, поворошил костёр, который начал разваливаться. Только собрался отойти по нужде, как ночную тишину разорвал суматошный крик Пракши:
- Помогите! Фурсик черти обережный круг! Или худо будет…Ааа!
Между деревьев нёсся во всю мочь Пракша, а за ним свора собак.
Я лихорадочно стал вспоминать нужное заклинание, мысленно рисуя широкий круг, вбиравший и кусты с лежбищем Истомы.
Расстояние в пять аршин Пракша преодолел в прыжке, рухнул мне в ноги, едва меня не уронив.
- Зак…зак…рывай…
Я произнёс заклинание, не забыв призвать в подмогу Вершителей Судеб.
По глазам ударил яркий свет, я машинально прикрыл рукой глаза, чувствуя, как меня обнимает ужас: опять перепутал! Глянул сквозь пальцы: точно - вместо обережного круга я подвесил в воздухе негасимые огненные шары. Впрочем, что это: прямо на меня в прыжке летел кудлатый пёс. В сажени от меня зверь внезапно врезался в незримую преграду, грохнулся оземь, скуля, отполз.
Есть оберег! Просто я по забывчивости соединил два заклинания в одно.
Глаза успокоились, и я убрал руку. Вокруг было светло, как днём и я хорошо увидел преследователей Пракши. Это были самые настоящие волки, с дюжину. Рыча и скалясь, они сгрудились вокруг лежащего, должно быть вожака. Он пытался приподняться, тряс головой, ноги его подламывались, из носа сочилась кровь.
Молодой зверь с разорванным левым ухом отделился, медленно пошёл на меня. Глаза его сверкали такой злобой, что я невольно поёжился и отступил на шаг назад.
Волк прыгнул, но до оберега не долетел: внезапно со стороны что-то мелькнуло, и в следующее мгновение на шее зверя захлестнулась петля, сдавила, рывок - и зверь забился на траве, испуская дух.
Я глянул в сторону, куда уходила верёвка - и обомлел: Истома была вне оберега! Она стояла, широко расставив ноги, резко подёргивая, тянула на себя верёвку.
Остальные волки тоже её увидели. Оставив вожака, они полудугой двинулись к Истоме.
Пракша метнулся вперёд, налёг на незримую стену оберега лапами, обернулся:
- Впусти её,…разорвут же…
Тщетно. В голове у меня было пусто, как в замурованной пещере и только одна мысль безумной летучей мышей билась о стены: почему Истома оказалась вне оберега, я же чертил большой круг?
Истома подтянула волчью тушу к ногам, наклонившись, освободила верёвку. Волки окружали.
- Разорвут…- осел Пракша, в голосе проступали слёзы.
Я вдруг словно очнулся, заметался вдоль оберега, сам готовый пустить слезу от беспомощности.
Истома выпрямилась, держа мёртвого волка за задние ноги.
Звери беспорядочно разом кинулись на Истому. Взметнулась вверх волчья туша, завертелась дубиной, отшвыривая нападавших. При этом Истома умудрялась лягаться, поражая острыми копытцами наседавших со спины.
Мы с Пракшей застыли от такого действа, затаили дыхание. Правда, Пракша время от времени тихо икал. А я… Я неожиданно стал успокаиваться, приходить в обычное моё состояние. Глядя на Истому, я почему-то был совершенно уверен, что с ней ничего не случится. Самое малое, отделается царапинами.
Так оно и случилось: вскоре на поляне лежали пять раненых зверей, остальные, поджав хвосты, удалились в глубь леса. Последним, шатаясь, как пьяный, уходил вожак.
Истома, освободив руки от "дубины" неспеша обошла раненых и ударом кулака добила, чтоб значит, не мучались. В наступившей тишине мы с Пракшей слышали, как хрустели, ломаясь, черепные кости. Пракша глянул на меня, едва слышно обронил:
- Не будем её злить…никогда…
Да уж, теперь сто раз подумаешь, прежде чем осмелишься возразить Истоме. У меня тягуче неприятно заныло в груди.
Оберег снялся легко, а вот негасимые огненные шары продолжали висеть. Я не стал ломать голову в поисках нужного оборотного заклинания, из опасения, что опять чего-нибудь перепутаю и сделаю ещё хуже.
Истома подошла к нам.
- Чего это они погнались за тобой? - Пракша под её взглядом весь сжался.
- Я это…хотел водички попить…там речка…А тут она…волчица, хорошенькая такая… Я всего лишь познакомиться хотел, только мы обнюхиваться начали…тут эти налетели… Еле ноги унёс…
-Ты братец, как посмотрю, гулёна. В людском обличье тоже бабником был?
- Случалось… Дело молодое…
- Молодое, - неопределённо хмыкнула Истома. - Только сперва думать надо верхней головой, а не нижней… Речка-то далече? Пошли, проводишь. Омыться хочу, а то волчарами пропахла. Тьфу! Да не трясись ты так, бабник, не трону. Своих не обижаю. Но помни гулёна: могу слегка потрепать, науки ради. Ежели допечёшь. Уяснил?
- Уяснил, - встрепенулся Пракша, от его страха не осталось и следа.
Они ушли. Оставшись один, я вдруг ощутил дикую усталость, сил хватило зарыться в траву, едва голову преклонил, как начал медленно сползать в знобкую пропасть. Но уже через мгновение вскочил, как ошпаренный: ведь я один, без защиты, что как волчары почуют и вернутся расквитаться? Или иные пожиратели мертвечины, вон на поляне сколь еды. По спине ровно холодным железом провели. Что же делать? Бодрствовать, ожидаючи, когда Истома накупается?
Сонливость в паре с усталостью настырно обволакивали меня липкими лапами, манили на лежбище.
"Да что я ей, холоп, - неожиданно для себя вспыхнул злостью. - Барыня изволили помыться, а ты жди, сумерничай, не смей и очи смежить? Подумаешь, козья богатырка, махну правой рукой - улочка, махну левой - переулочек…И вовсе я не боюсь её. Нисколечко. Пусть она меня боится. Захочу, превращу в…в серёжку ольховую, весь Путь в кармане проваляется…Ишь вообразила себя. А я вот возьму, да и не стану их ждать, поставлю малый оберег…"
К моему удивлению всё вышло без сучка и задоринки: обережный круг захватил костёр и моё лежбище. А ещё погасли огненные шары.
"Вот теперь побродите в потёмках," - усмехнулся я, засыпая.
Помочь сайту
Поздравления
