ХОЛОДНАЯ НОЧЕВКА НА ОЗЕРЕ ТУРГОЯК

15 мая 2017 - Виктор Ягольник

Далеко-далеко, в глухом таежном лесу жила-была избушка. Она поселилась у озера на берегу речушки Пугачевка, и отличалась от других избушек тем, что пускала к себе всех-всех, кто проходил мимо нее. Она согревала их, рассказывала сказы разные, а то и песни пела. А отдохнувшие путники перед уходом благодарили избушку и всегда у ее печки оставляли горку свеженаколотых дров. Ну, вот, все сказывается почти как в настоящей сказке. А ведь, действительно, там все было как в сказке. Ведь и лес, и озеро и все-все что окружало избушку было красоты неописуемой. И зимой, и летом!

Окончив институт в 1963 году, я получил назначение на работу в городок, находившийся в районе озера Тургояк на Урале. Назывался он Машгородок и состоял тогда из одной улицы, застроенной четырехэтажными хрущевками. А вокруг – красота необыкновенная: уральская тайга, десятки живописных озер и большие и малые горы и горушки Южно-Уральских гор. И все это было рядом. Даже по дороге с работы можно было набрать грибов на жаренку. Вот что такое Машгородок.
Конечно, я сразу же влился в работу туристской секции КБ и завода. И зимой, и летом. мы организовывали походы выходного дня, походы по близлежащим горам и даже по горам бывшего СССР. Проводили слеты, соревнования. Иногда к нам приезжали туристы из Челябинска, и мы давали им проводника по интересующему их маршруту.

Однажды в феврале, в субботу (тогда она была рабочей, но короткой, до обеда) часа в 4 дня ко мне зашел парень. Мой адрес ему дали в горклубе Челябинска. Он сказал, что их группа из 14 человек приехала сюда, чтобы покататься на лыжах в лесу в районе Пугачевки, но они не знают, как туда добраться.
– Да если бы и знали, то кто едет туда на ночь глядя. Через час будет темно. Сейчас уже почти сумерки, – сказал я раздраженно, понимая, что рушатся все мои планы и ребят придется вести. Я побежал к Юре, хорошо, что он был дома и объяснил ему ситуацию. Конечно, он тоже не обрадовался внеплановому пробегу, но раз приехали, надо идти. Быстро переоделись, на ботинки надели бахилы, кинули в рюкзак по одеялу, фонарик и запчасти: шерстяные носки, свитер, шапочку, банку сгущенки, флягу, спички. Все. Побежали. Пообещали к 10-11-ти вечера вернуться.
Особенность Машгородка была в том, что оттолкнулся лыжными палками от порога и ты уже в лесу. Поэтому мы почти сразу очутились на лыжне. Наша группа состояла из студентов политеха, медиков и педиков (пединститут, а вы что подумали?). Видно было, что здесь были не новички: поверх обуви бахилы до колен, у некоторых торчали из-под клапана рюкзаков валенки. Основательно ребята заэкипировались. Да в лес иначе и нельзя.
Маршрут на Пугачевку был нами давно протоптанный. Правда, вчерашний снегопад завалил лыжню, но мы поставили парней вперед и они, сменяясь через каждые 30-40 метров, тропили новую. Шли хорошим темпом. Уже стемнело. Ориентиры изменились. Заснеженные кусты и деревья уже выступали в другом качестве. Если днем они выглядели сказочно, то сейчас казались угрюмыми, серыми, а иногда и темными персонажами страшных сказок. Я с Юрой менялся местами в походной группе. То я иду вторым или третьим, а Юра замыкающим, то наоборот. Так надежнее и целее группа будет. Пошел небольшой снежок. Чувствовалось, что на лыжне не новички и поэтому темп не уменьшался. Все хотели побыстрее прийти в пугачевскую избу. В общем, через два часа с небольшим мы добежали до избы. А попробуйте быстрее по лесу ночью. А вообще ребятам страшно повезло. В избе никого не было. Мы с Юрой переживали, что вдруг там команда из УРАЗа образуется или еще кто. Тогда наступил бы режим сверх уплотнения. А это уже все как переполненном трамвае в часы пик. Но ничего, когда так бывало, то все выживали. И даже с песнями.
Мы показали ребятам где, что и как. И главное, разъяснили основные правила пожарной безопасности. И еще, чтобы, когда уходили, заготовили дрова для следующих поселенцев. А снег потихоньку падал и кружился, и мы начали переживать за нашу лыжню. Было большое желание остаться с этой веселой оравой, но мы же сдуру пообещали женам домой вернуться. Так, отдали последние наставления и предупреждения. Как быстро летит время, надо спешить. Мы пожелали ребятам хорошо покататься завтра на лыжах, махнули им палками и пошли на нашу лыжню.
Поначалу она неплохо просматривалась, но по мере того как мы углублялись в чащу леса она становилась все более малозаметной. Все-таки снег ее здорово запорошил. Если вдруг снегопад усилится, то за полчаса засыплет все. И тогда ищи свой путь во мраке, а ночью лес видится совсем другим, у него другие ориентиры. Да и просто по целине вдвоем трудно будет, на ночь глядя, топтать лыжню.
Решили не рисковать и вернулись к избушке. Там еще светилось окошко и, наверное, уже пелись песни у раскрытой печки. Так и тянуло туда. Но, раз решили идти домой, то пойдем, но не по лесу, а по озеру. А снег мелко сыплет с небес. Где-то там вверху укуталась облаками луна и только тусклое серое пятно отмечало ее место.
Вышли к озеру. Перед нами простиралось серое пространство и где-то там далеко впереди сливалось с небом. Чтобы путь был короче мы пошли немного правее, отслеживая извилины чернеющего берега. Несмотря на то что падал снег, идти было легко. Так прошли хорошим шагом с полчаса, как вдруг ветер изменился и стал дуть прямо в лицо. Пришлось взять несколько левее, не выпуская из виду темнеющий лес. Дальше пошло опять как в песне, «но внезапно сменилась погода, ветер дунул с другой стороны». Ветер усилился и опять стал дуть в лицо. Шли мы в основном по твердому насту, так как ветер большую часть снега сдувал со старого уплотненного снежного покрытия и уносил к берегу. Иногда попадались наледи, тогда приходилось их обходить, так как на них можно и лыжи поломать. Когда шли, то было даже жарковато, но если останавливались посоветоваться, поговорить, то мороз почти сразу давал о себе знать. Он еще напоминал о себе пушечными раскатами трескающегося льда. Для меня это было впервые, а Юра уже не раз ходил на лыжах под такой салют.
Кроме этих ледяных выстрелов и шуршания лыж по снегу ничто не нарушало тишину этого серого безмолвия. Щурясь от летящего снега, вглядываясь в тёмно-серую даль, мы продвигались по озеру. А ветер вертел и играл нами как хотел. Приходилось все время уворачиваться от него и, в основном, от снега, который просто залеплял нам глаза. Можно было бы повернуть вправо, но тогда бы уперлись в непроходимые береговые завалы. По времени мы уже должны были пройти середину Тургояка. Идем дальше. Справа ничего не видно, а слева почему-то стал прорисовываться темной линией берег. Остановились посоветоваться.
– По идее берега здесь не должно быть, – сказал Юра, который хорошо знал эти места.
– Но, может, мы так круто взяли влево, что не заметили, как и подошли к нему, – возразил я.
– Ну, если так рассуждать, то все равно до берега должно быть еще далеко.
– Но мы же пилим и пилим уже давно, поэтому все возможно.
– Слушай, если мы так далеко проскочили, то вдруг это остров Веры. Давай подойдем ближе и там определимся, где мы. Все равно из-за ветра и снега вправо от нас ничего не видно, – сказал Юра, и мы пошуршали в сторону предполагаемого острова. Так и шли по озеру вдоль берега, а Юра напряженно всматривался в его темные контуры на фоне серого неба. Я уже потерял надежду определить, где мы сейчас. По времени и темпу нашего движения можно было предположить, что скоро мы перейдем Тургояк и уткнемся в лесистый берег. Ночью по берегу там не пройти. Ну, не топтаться же нам на середине Тургояка до рассвета. Да еще и ветер со снегом – не застоишься. Тоска.
– Все! Все! Это остров! – прервал мои пессимистические размышления выкрик Юры.
– Это ты так захотел или правда узнал? – спросил я его.
– Видишь, вон темнеет над лесом горушка, а от нее контур леса резко опускается. Это скала-холм. Других пупырей здесь нет. – объяснял мне Юра, – ВВВВВВВ Точно это остров Веры, а там есть пещера. Здорово все-таки нас ветер завернул, – добавил он. И мы заскользили в сторону пупыря. А ветер усилился и снег лепил из нас, что хотел. Каким-то чудом, каким-то нюхом Юра узнавал прибрежные валуны, скалы, находил проходы между ними и уверенно вел меня к спасительной пещере.
– А вон там пещера! – воскликнул Юра, показывая палкой на темнеющее нагромождение из больших камней. Я ничего не увидел, но Юра завернул за выступ ближайшей скалы, прошел немного верх и стал снимать лыжи.
– Дальше только пешком, а то поломаем лыжи, – объяснил он мне.
Я последовал его примеру и пошел за ним. Толстый слой снега скрывал крутые перепады и острые углы скальных обломков и валунов, а чернеющий прямоугольник указывал на то, что Юра не ошибся и нашел пещеру. Юра достал фонарик и пошел в чернеющий перед нами мрак.
Мы шли медленно, освещая себе путь фонариками, все время пригибаясь и стараясь не удариться головой о камни. Из камней разной формы и величины были сложены стены, переходы. Каменные плиты угрожающее висели над нами, камни были везде. И кто это их так уложил?
Юра уже бывал здесь, и я просто шел за ним и всему удивлялся. Но главное, что здесь не было ветра, и не было снега. В одном месте мы остановились, стряхнули с себя снег и сняли бахилы. А вот и главный зал-комната- убежище-приют. Было даже как-то трудно определиться, как это назвать. Ладно, пусть будет это комната.
Так вот на входе в эту комнату стояла зажатая камнями дверная рама, и на ней висела на одной петле поломанная дверь. Наши фонарики высвечивают напротив входа у стенки деревянные нары. Они упирались в другую стенку,

Фото прохода в пещере взято у М. Задорнова , которое он сделал там в 2011г ( никак не могу вставить фотку).

возле которой стоял сколоченный из досок стол с единственной табуреткой. На столе были две банки. В одной – окаменевшая соль, а в другой почти истлевшие окурки. Видно давно сюда не заходили люди. По крайней мере здесь не ночевали. Тут было тихо и сухо. На деревянных "полатях"- настилах валялись какие-то тряпки, листья и прочий мусор. Мы с Юрой сгребли все это (благо были фонарики) и сняли рюкзаки. Достали оттуда и надели на себя запасные шерстяные свитера, носки и шапочки. У нас были еще байковые одеяла. Одно мы постелили на нары и уселись на него, прижавшись к друг-другу спиной. Ноги засунули в рюкзаки, да и сами втиснулись в них чем смогли, а вторым одеялом накрылись. Получилось, что сидим почти как в палатке. И тут мы вспомнили о флягах. Уменя была сладкая чайная заварка с молоком, а у Юры просто чай. Сначала выпили мою, а вторую оставили на потом.
Нас окружали мрак и тишина. Мы, сжавшись в комок, старались сохранять наше общее тепло. Но так как все равно мы будем остывать, то главное было у нас – это не дать себе заснуть. Сначала мы говорили о делах текущих, о всякой ерунде, какая приходила на ум. Рассказали кто и где учился, когда в первый поход пошел. При этом согласились, что быть участником в походе лучше: иди себе и иди, а все заботы лежат на командире и завхозе.
Я вспомнил, что увлекался хоровым пением и что мне нравилось церковное пение. Я, когда был в командировках в разных городах, всегда посещал церкви и соборы и там слушал певчих. Если бы не походы, то пошел бы в церковный хор. Юра расхохотался над моими проблемами и предложил попеть. Начали с «А запрягай-ка, тятька, лошадь, а рыжую лохматую. А на деревне есть девчонка, а я ее сосватаю…» Потом прокричали «солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши жены? Наши жены пушки заряжены…». Были и лирические, но потом устали и замолчали.
Опять тишина.
Стали обсуждать нашу пещеру, ее историю. Юра вспомнил, как тут красиво летом. Я, как бы в тему, вдруг вспомнил, как однажды с группой лазал по пещерам. По подземным переходам, где ползком, где согнувшись, а иногда и в полный рост, мы переходили из зала в зал. Так как многие проходы были ложными и приводили к завалу или наоборот к провалу, то во все стороны посылали по два-три человека. И когда они возвращались, мы уже точно знали в какую дыру лезть. И вот я как-то со своим напарником лез, лез, то верх, то вниз, то влево, то вправо, где ползком, где согнувшись, и только хотел уже стать на коленки, как проход расширился, и мы очутились в пещерном зале. Он был настолько большой, что моя свечка не смогла высветить дальние стены и потолок. Прямо перед нами на полу торчали нагромождения из скальных обломков. Очевидно они нападали с потолка или отвалились от стен. Лавируя между ними, мы медленно шли к середине зала. И куда не посмотришь – на потолок, на стены, на пол – везде сказочно красиво. Причудливые формы потолка и стен удивили меня. В некоторых местах стены и потолок были покрыты белыми наслоениями, застывшими тончайшими известковыми иголками. Еще меня поразили наросты на стене, которые тянулись от потолка вниз извивающимися змейками. В колеблющемся пламени свечки они играли разными оттенками.
Мне хорошо было видно, как с потолка свешивались сталактиты, а с низу к ним тянулись сталагмиты. А вон столб стоит, так там сталактиты уже встретились, срослись. Бесподобно красиво!
Полюбовались мы и поняли, что это и есть тот главный зал, ради которого мы уже почти целый день в полном мраке ползаем под землей. У нас была одна свечка на двоих: экономили. Вот мой напарник и говорит:
–Ну, зачем нам зазря вдвоем ходить туда-сюда. Давай бросим жребий кому оставаться.
Я вытянул ломанную спичку. Тогда отдал напарнику свечку, а сам сел на завал из камней под стенкой. Как только он ушел, меня сразу окутал мрак и навалилась тишина. Такая тишина, что прямо уши давит. Я даже не подозревал какое это неприятное и тревожное ощущение – тишина. Это ощущение тревоги, перерастающее в маленький страх. Даже не страх, а сомнения. Страх потом придет. А время как бы расширилось, остановилось и, казалось, что я уже давно здесь сижу и пора бы нашим появиться. «А вдруг он обратно пойдет и заплутает или потом не туда поведет», – закралась мысль, – как же я тогда без свечки буду. Да я и прохода не найду. Знаю, что он там слева, но как его найти в этом непроглядном мраке. Какие мы были дураки, так вот поступить! Нет, это я дурак, что остался.» – вот такие мысли забегали у меня в голове.
– Вообще-то интересно получилось: идея у напарника появилась, а ты остался. – удивился Юра. – Ну, днем где-нибудь так просто посидеть одному можно, но, чтобы вот так как ты лохануться. Это уж слишком сурово. Да и зачем?
– Да как-то и не подумалось тогда. Дурные были. Но тогда я так не думал. Тогда одна была мысль: придут – не придут. Ну, а, чтобы не сойти с ума от разных мыслей, я решил песни петь. Начал с гражданской войны, потом на большую войну, а потом на лирику перешел. Особенно «карие очи, черные брови» так выводил, так вытягивал, что обо всем забыл. А акустика там такая мощная, такая красивая, так что звучание было бесподобное. И вот я попою-попою прислушаюсь – не идут, свечка не бликует и ни голоска, и не шур-шур. И я опять за песни. Опять помолчу, помолчу, а потом опять пою. Мне казалось, что прошла вечность. Но стоит замолчать, как тишина сразу наваливается и давит, давит. Почему-то пришло на ум выражение: космическая тишина. Нет, тут эти слова были не к месту. Тут была могильная тишина. Ой, чего это я. Так и свихнуться можно. В общем, сижу и прислушиваюсь, и вглядываюсь, как сова.
Потом вдруг вижу, вроде светом мигнуло в проходе, а потом и голоса послышались. Как я обрадовался, но только они появились и стали расползаться по пещере, я на них напустился с упреками, из-за того, что их долго не было.
– Да ты что долго? Как у слышали мы от Генки, что вы главную пещеру нашли, так мы бегом побежали и даже тебе завидовали, что ты в такой красоте сидишь, – оправдывались они. Ну, не буду же я после этого жаловаться на жуть одиночества. И правда, та пещера была красоты неимоверной.
Потом Юра рассказал про свой случай из туристского похода по Тянь-Шаню. Затем почему-то вдруг вспомнил, как мы с ним загуляли на дне рождения на УРАЗе и прозевали последний автобус. А дело было зимой и пришлось нам топать ночью пешком до Машгородка. Хорошо, что ветер почти в спину дул.
Помолчали немного, а потом Юра и говорит:
– У нас сейчас почти такая же ситуация как у тебя в пещере была. Давай и мы будем песни петь.
– А что петь? Мы же уже пели!
– А помнишь, как мы были в Челябинске на вечере туристов в кафе «Буратино». Там от всех институтов и от предприятий тургруппы были. Здорово тогда мы повеселились.
– Да, организовано там было классно: фотомонтажи, фильм был о походе и пели песни.
– Ну, ты тогда выдал свою «Дубинушку» С нее песни и начались.
– Да, я не знаю, что меня тогда подняло с места, но я как встал, да как затянул:
И мы с Юрой как тогда во все горло запели:

Кто бродягою стал, Тот грустить перестал.
В турпоходах не жизнь, а малина.
Лишь в туризме вся соль – остальное все ноль.
Остальное все в жизни – дуби-ина-а-а-а.

Эх, Дубинушка, ухнем!
И тогда я только успел крикнуть "Эх!", как потом все подхватили припев и "ухнули", так, что лампочки заморгали.
В
Эх, зеленая сама пойдет, сама пойдет.
Да у-у-ухне-е-е-ем!
В
Раньше солнца встаем, перевалы берем.
На карачках сползаем в долины,
А как станет не в мочь, рюкзаки бросим прочь
И затянем родную Дубину-у-у-у.
В
Эх, Дубинушка, ухнем!
Эх, зеленая сама пойдет, сама пойдет…
В
А после перерывчика мы их добили, – сказал Юра, – вот этой песней, – и мы снова запели, как когда-то со всеми в кафешке :
Над горами солнце встало
Небосвод над нами чист
Трудный путь до перевала.
Просыпайся альпинист
По горам ты топай, топай. За веревочку держись.
Концентрат перловый лопай. Вот такая наша жизнь.
Заболели мы друзья горами, бороды у нас до самых глаз.
А когда домой вернемся к маме, даже мама не узнает нас…
В
Все. Вроде как бы устали от воспоминаний и от пения. Помолчали, покрутились, пошевелили ногами. Что-то стало. холодать. А добавить к этой фразе и нечего. Странно, с чего это? Опять пошевелили плечами, повздрагивали. Мыслей никаких и тихо, тихо кругом. Только все-таки холодновато как-то.
– Слушай, а ты знаешь, как возник танец лезгинка? – неожиданно спросил Юра.
– Никогда не задумывался, – ответил я.
– А ты подумай, не совсем же отморозились у тебя мозги.
– Гавары, кацо! Раз ти такой гарачый, – ответил я, чтоб как-то согреться.
– Панимэшь, – начал говорить почти «по-грузински» Юра, – передстав сэбэ саклю в гарах зымой. Дров мала. Холедно. И тагыда ти стаешь на ципочкы и начынаэшь мелько-мелько переступать нагами, а зубами изображать мелодию. И так бистро-бистро бегаэшь по сакле и грэешся, и эканомышь драва, – продолжал Юра изображать грузина из горной глубинки.
– А ты покажи, как, – попросил я Юру.
– Хараше, я пакажю, толко ти сцену падсвети. Гиде ты видел, чтоб лезгинку в темноте танцевали, – попросил меня Юра. Я посветил фонариком, а он встал и начал мелко топтаться в рюкзаке.
– Нет, это не танец. Это судороги какие-то, – возмутился я.
– А ты сам покажи! – предложил Юра. Я вылез из рюкзака, подошел к нему и стал быстро переступать ногами туда-сюда, сюда-туда. Юра стал рядом, положил руку мне на плечо и стал топтаться в такт со мной. Мы то ускоряли темп, то замедляли. Иногда сбивались с шага и спотыкались, поддерживая друг друга, чуть не падали и громко хохотали. Наши фонарики описывали в пространстве сложные световые фигуры. И когда почувствовали, что уже нагрелись, я начал понимать, как возникла лезгинка.
Опять наши ноги в рюкзаках, а одеяло покрывает наши плечи. Сидим прижавшись спинами и бережем добытое тепло. Но вот так просто смотреть в темноту скучно. Я даже представляю какие у меня сейчас расширенные зрачки. Вот так и сова сидела, глядела в мрак темного леса, глядела и глаза у нее стали круглыми. А что? За месяц могут и у нас округлиться. А где ж я так буду сидеть? Ну, не дома же! Решил поделится этими вопросами с Юрой, но передумал. А вдруг он меня неправильно поймет. Хотел запеть, чтоб отогнать такие мысли, но тут мой сосед перебил меня:
– А ты на часы давно смотрел?
– Да я забыл, что они у меня есть, – ответил я и просветил фонариком.
– Ну, и, – поторопил меня Юра.
– Ты не поверишь, уже около шести часов, – сказал я радостно.
– Ура-а-а! Мы не заснули, мы досиделись до рассвета! – закричал Юра, и я ему тоже стал помогать криком «Ура». Покричали, попрыгали, потолкались, согрелись. Затем мы подвесили горящие фонарики и стали собираться: сняли лишнее, надели нужное, рюкзаки на плечи и пошли на выход. Снег уже не шел, ничего никуда не дуло. Вышли на ровное место, стали на лыжи и не спеша прямиком через озеро поскользили домой.
А дома нас и не ждали.
– А мы думали, что вы там остались. Ведь снег пошел, а потом и ветер задул.
Ну, какой дурак в такую погоду пойдет на ночь глядя, – так или почти так сказали каждому из нас при появлении дома.
– Мы думали, что вы со студентами у печки песни поете, – говорили нам и ни за что не хотели верить, что мы всю ночь просидели на острове.
– Ну, а как бы мы утром здесь объявились, – говорили мы, добиваясь правды.
– Встали пораньше и прибежали.
Надо же! Как у них все просто!
После этого говорить что-то в ответ уже ничего не хотелось. А ведь думали, что дома оценят наш геройский поступок. Хвалить будут.
Это мы после друг другу пересказали, как нас дома встретили. Пожаловались.
А ведь действительно, а вдруг бы лыжа поломалась на ледовом участке, или не заметили бы остров, проскочили и поперли по лесу, где никогда не ходили, или метель разыгралась. Да мало ли что могло произойти ночью на озере или в лесу.
В общем, просто была сила молодецкая помноженная на дурь беспросветную. И где же ваш опыт, ваши тренировки и мозги, господа бывалые туристы-альпинисты? Ну, да ладно, бывает. С каждым бывает!
Это мы потом додумались до этого.
В
А сейчас в районе Пугачевки живет известный российский путешественник Федор Конюхов. Он построил там красивый деревянный дом и отдыхает в нем между своими многочисленными путешествиями. Человек, который повидал мир, видимо, неслучайно избрал берег этого озера для своего дома.ВВВВВВВ Да и сам Тургояк сейчас совсем другой. На берегах его расположены многочисленные яхтклубы, туркомплексы, отели и разные другие развлекательные заведения, которые обслуживают жителей города и многочисленных туристов.

Регистрационный номер №0385494

от 15 мая 2017

[Скрыть] Регистрационный номер 0385494 выдан для произведения: Далеко-далеко, в глухом таежном лесу жила-была избушка. Она поселилась у озера на берегу речушки Пугачевка, и отличалась от других избушек тем, что пускала к себе всех-всех, кто проходил мимо нее. Она согревала их, рассказывала сказы разные, а то и песни пела. А отдохнувшие путники перед уходом благодарили избушку и всегда у ее печки оставляли горку свеженаколотых дров. Ну, вот, все сказывается почти как в настоящей сказке. А ведь, действительно, там все было как в сказке. Ведь и лес, и озеро и все-все что окружало избушку было красоты неописуемой. И зимой, и летом!

ХОЛОДНАЯ НОЧЕВКА НА ОЗЕРЕ ТУРГОЯК

Окончив институт в 1963 году, я получил назначение на работу в городок, находившийся в районе озера Тургояк на Урале. Назывался он Машгородок и состоял тогда из одной улицы, застроенной четырехэтажными хрущевками. А вокруг – красота необыкновенная: уральская тайга, десятки живописных озер и большие и малые горы и горушки Южно-Уральских гор. И все это было рядом. Даже по дороге с работы можно было набрать грибов на жаренку. Вот что такое Машгородок.
Конечно, я сразу же влился в работу туристской секции КБ и завода. И зимой, и летом. мы организовывали походы выходного дня, походы по близлежащим горам и даже по горам бывшего СССР. Проводили слеты, соревнования. Иногда к нам приезжали туристы из Челябинска, и мы давали им проводника по интересующему их маршруту.

Однажды в феврале, в субботу (тогда она была рабочей, но короткой, до обеда) часа в 4 дня ко мне зашел парень. Мой адрес ему дали в горклубе Челябинска. Он сказал, что их группа из 14 человек приехала сюда, чтобы покататься на лыжах в лесу в районе Пугачевки, но они не знают, как туда добраться.
– Да если бы и знали, то кто едет туда на ночь глядя. Через час будет темно. Сейчас уже почти сумерки, – сказал я раздраженно, понимая, что рушатся все мои планы и ребят придется вести. Я побежал к Юре, хорошо, что он был дома и объяснил ему ситуацию. Конечно, он тоже не обрадовался внеплановому пробегу, но раз приехали, надо идти. Быстро переоделись, на ботинки надели бахилы, кинули в рюкзак по одеялу, фонарик и запчасти: шерстяные носки, свитер, шапочку, банку сгущенки, флягу, спички. Все. Побежали. Пообещали к 10-11-ти вечера вернуться.
Особенность Машгородка была в том, что оттолкнулся лыжными палками от порога и ты уже в лесу. Поэтому мы почти сразу очутились на лыжне. Наша группа состояла из студентов политеха, медиков и педиков (пединститут, а вы что подумали?). Видно было, что здесь были не новички: поверх обуви бахилы до колен, у некоторых торчали из-под клапана рюкзаков валенки. Основательно ребята заэкипировались. Да в лес иначе и нельзя.
Маршрут на Пугачевку был нами давно протоптанный. Правда, вчерашний снегопад завалил лыжню, но мы поставили парней вперед и они, сменяясь через каждые 30-40 метров, тропили новую. Шли хорошим темпом. Уже стемнело. Ориентиры изменились. Заснеженные кусты и деревья уже выступали в другом качестве. Если днем они выглядели сказочно, то сейчас казались угрюмыми, серыми, а иногда и темными персонажами страшных сказок. Я с Юрой менялся местами в походной группе. То я иду вторым или третьим, а Юра замыкающим, то наоборот. Так надежнее и целее группа будет. Пошел небольшой снежок. Чувствовалось, что на лыжне не новички и поэтому темп не уменьшался. Все хотели побыстрее прийти в пугачевскую избу. В общем, через два часа с небольшим мы добежали до избы. А попробуйте быстрее по лесу ночью. А вообще ребятам страшно повезло. В избе никого не было. Мы с Юрой переживали, что вдруг там команда из УРАЗа образуется или еще кто. Тогда наступил бы режим сверх уплотнения. А это уже все как переполненном трамвае в часы пик. Но ничего, когда так бывало, то все выживали. И даже с песнями.
Мы показали ребятам где, что и как. И главное, разъяснили основные правила пожарной безопасности. И еще, чтобы, когда уходили, заготовили дрова для следующих поселенцев. А снег потихоньку падал и кружился, и мы начали переживать за нашу лыжню. Было большое желание остаться с этой веселой оравой, но мы же сдуру пообещали женам домой вернуться. Так, отдали последние наставления и предупреждения. Как быстро летит время, надо спешить. Мы пожелали ребятам хорошо покататься завтра на лыжах, махнули им палками и пошли на нашу лыжню.
Поначалу она неплохо просматривалась, но по мере того как мы углублялись в чащу леса она становилась все более малозаметной. Все-таки снег ее здорово запорошил. Если вдруг снегопад усилится, то за полчаса засыплет все. И тогда ищи свой путь во мраке, а ночью лес видится совсем другим, у него другие ориентиры. Да и просто по целине вдвоем трудно будет, на ночь глядя, топтать лыжню.
Решили не рисковать и вернулись к избушке. Там еще светилось окошко и, наверное, уже пелись песни у раскрытой печки. Так и тянуло туда. Но, раз решили идти домой, то пойдем, но не по лесу, а по озеру. А снег мелко сыплет с небес. Где-то там вверху укуталась облаками луна и только тусклое серое пятно отмечало ее место.
Вышли к озеру. Перед нами простиралось серое пространство и где-то там далеко впереди сливалось с небом. Чтобы путь был короче мы пошли немного правее, отслеживая извилины чернеющего берега. Несмотря на то что падал снег, идти было легко. Так прошли хорошим шагом с полчаса, как вдруг ветер изменился и стал дуть прямо в лицо. Пришлось взять несколько левее, не выпуская из виду темнеющий лес. Дальше пошло опять как в песне, «но внезапно сменилась погода, ветер дунул с другой стороны». Ветер усилился и опять стал дуть в лицо. Шли мы в основном по твердому насту, так как ветер большую часть снега сдувал со старого уплотненного снежного покрытия и уносил к берегу. Иногда попадались наледи, тогда приходилось их обходить, так как на них можно и лыжи поломать. Когда шли, то было даже жарковато, но если останавливались посоветоваться, поговорить, то мороз почти сразу давал о себе знать. Он еще напоминал о себе пушечными раскатами трескающегося льда. Для меня это было впервые, а Юра уже не раз ходил на лыжах под такой салют.
Кроме этих ледяных выстрелов и шуршания лыж по снегу ничто не нарушало тишину этого серого безмолвия. Щурясь от летящего снега, вглядываясь в тёмно-серую даль, мы продвигались по озеру. А ветер вертел и играл нами как хотел. Приходилось все время уворачиваться от него и, в основном, от снега, который просто залеплял нам глаза. Можно было бы повернуть вправо, но тогда бы уперлись в непроходимые береговые завалы. По времени мы уже должны были пройти середину Тургояка. Идем дальше. Справа ничего не видно, а слева почему-то стал прорисовываться темной линией берег. Остановились посоветоваться.
– По идее берега здесь не должно быть, – сказал Юра, который хорошо знал эти места.
– Но, может, мы так круто взяли влево, что не заметили, как и подошли к нему, – возразил я.
– Ну, если так рассуждать, то все равно до берега должно быть еще далеко.
– Но мы же пилим и пилим уже давно, поэтому все возможно.
– Слушай, если мы так далеко проскочили, то вдруг это остров Веры. Давай подойдем ближе и там определимся, где мы. Все равно из-за ветра и снега вправо от нас ничего не видно, – сказал Юра, и мы пошуршали в сторону предполагаемого острова. Так и шли по озеру вдоль берега, а Юра напряженно всматривался в его темные контуры на фоне серого неба. Я уже потерял надежду определить, где мы сейчас. По времени и темпу нашего движения можно было предположить, что скоро мы перейдем Тургояк и уткнемся в лесистый берег. Ночью по берегу там не пройти. Ну, не топтаться же нам на середине Тургояка до рассвета. Да еще и ветер со снегом – не застоишься. Тоска.
– Все! Все! Это остров! – прервал мои пессимистические размышления выкрик Юры.
– Это ты так захотел или правда узнал? – спросил я его.
– Видишь, вон темнеет над лесом горушка, а от нее контур леса резко опускается. Это скала-холм. Других пупырей здесь нет. – объяснял мне Юра, – Точно это остров Веры, а там есть пещера. Здорово все-таки нас ветер завернул, – добавил он. И мы заскользили в сторону пупыря. А ветер усилился и снег лепил из нас, что хотел. Каким-то чудом, каким-то нюхом Юра узнавал прибрежные валуны, скалы, находил проходы между ними и уверенно вел меня к спасительной пещере.
– А вон там пещера! – воскликнул Юра, показывая палкой на темнеющее нагромождение из больших камней. Я ничего не увидел, но Юра завернул за выступ ближайшей скалы, прошел немного верх и стал снимать лыжи.
– Дальше только пешком, а то поломаем лыжи, – объяснил он мне.
Я последовал его примеру и пошел за ним. Толстый слой снега скрывал крутые перепады и острые углы скальных обломков и валунов, а чернеющий прямоугольник указывал на то, что Юра не ошибся и нашел пещеру. Юра достал фонарик и пошел в чернеющий перед нами мрак.
Мы шли медленно, освещая себе путь фонариками, все время пригибаясь и стараясь не удариться головой о камни. Из камней разной формы и величины были сложены стены, переходы. Каменные плиты угрожающее висели над нами, камни были везде. И кто это их так уложил?
Юра уже бывал здесь, и я просто шел за ним и всему удивлялся. Но главное, что здесь не было ветра, и не было снега. В одном месте мы остановились, стряхнули с себя снег и сняли бахилы. А вот и главный зал-комната- убежище-приют. Было даже как-то трудно определиться, как это назвать. Ладно, пусть будет это комната.
Так вот на входе в эту комнату стояла зажатая камнями дверная рама, и на ней висела на одной петле поломанная дверь. Наши фонарики высвечивают напротив входа у стенки деревянные нары. Они упирались в другую стенку,

Фото прохода в пещере взято у М. Задорнова , которое он сделал там в 2011г

возле которой стоял сколоченный из досок стол с единственной табуреткой. На столе были две банки. В одной – окаменевшая соль, а в другой почти истлевшие окурки. Видно давно сюда не заходили люди. По крайней мере здесь не ночевали. Тут было тихо и сухо. На деревянных "полатях"- настилах валялись какие-то тряпки, листья и прочий мусор. Мы с Юрой сгребли все это (благо были фонарики) и сняли рюкзаки. Достали оттуда и надели на себя запасные шерстяные свитера, носки и шапочки. У нас были еще байковые одеяла. Одно мы постелили на нары и уселись на него, прижавшись к друг-другу спиной. Ноги засунули в рюкзаки, да и сами втиснулись в них чем смогли, а вторым одеялом накрылись. Получилось, что сидим почти как в палатке. И тут мы вспомнили о флягах. Уменя была сладкая чайная заварка с молоком, а у Юры просто чай. Сначала выпили мою, а вторую оставили на потом.
Нас окружали мрак и тишина. Мы, сжавшись в комок, старались сохранять наше общее тепло. Но так как все равно мы будем остывать, то главное было у нас – это не дать себе заснуть. Сначала мы говорили о делах текущих, о всякой ерунде, какая приходила на ум. Рассказали кто и где учился, когда в первый поход пошел. При этом согласились, что быть участником в походе лучше: иди себе и иди, а все заботы лежат на командире и завхозе.
Я вспомнил, что увлекался хоровым пением и что мне нравилось церковное пение. Я, когда был в командировках в разных городах, всегда посещал церкви и соборы и там слушал певчих. Если бы не походы, то пошел бы в церковный хор. Юра расхохотался над моими проблемами и предложил попеть. Начали с «А запрягай-ка, тятька, лошадь, а рыжую лохматую. А на деревне есть девчонка, а я ее сосватаю…» Потом прокричали «солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши жены? Наши жены пушки заряжены…». Были и лирические, но потом устали и замолчали.
Опять тишина.
Стали обсуждать нашу пещеру, ее историю. Юра вспомнил, как тут красиво летом. Я, как бы в тему, вдруг вспомнил, как однажды с группой лазал по пещерам. По подземным переходам, где ползком, где согнувшись, а иногда и в полный рост, мы переходили из зала в зал. Так как многие проходы были ложными и приводили к завалу или наоборот к провалу, то во все стороны посылали по два-три человека. И когда они возвращались, мы уже точно знали в какую дыру лезть. И вот я как-то со своим напарником лез, лез, то верх, то вниз, то влево, то вправо, где ползком, где согнувшись, и только хотел уже стать на коленки, как проход расширился, и мы очутились в пещерном зале. Он был настолько большой, что моя свечка не смогла высветить дальние стены и потолок. Прямо перед нами на полу торчали нагромождения из скальных обломков. Очевидно они нападали с потолка или отвалились от стен. Лавируя между ними, мы медленно шли к середине зала. И куда не посмотришь – на потолок, на стены, на пол – везде сказочно красиво. Причудливые формы потолка и стен удивили меня. В некоторых местах стены и потолок были покрыты белыми наслоениями, застывшими тончайшими известковыми иголками. Еще меня поразили наросты на стене, которые тянулись от потолка вниз извивающимися змейками. В колеблющемся пламени свечки они играли разными оттенками.
Мне хорошо было видно, как с потолка свешивались сталактиты, а с низу к ним тянулись сталагмиты. А вон столб стоит, так там сталактиты уже встретились, срослись. Бесподобно красиво!
Полюбовались мы и поняли, что это и есть тот главный зал, ради которого мы уже почти целый день в полном мраке ползаем под землей. У нас была одна свечка на двоих: экономили. Вот мой напарник и говорит:
–Ну, зачем нам зазря вдвоем ходить туда-сюда. Давай бросим жребий кому оставаться.
Я вытянул ломанную спичку. Тогда отдал напарнику свечку, а сам сел на завал из камней под стенкой. Как только он ушел, меня сразу окутал мрак и навалилась тишина. Такая тишина, что прямо уши давит. Я даже не подозревал какое это неприятное и тревожное ощущение – тишина. Это ощущение тревоги, перерастающее в маленький страх. Даже не страх, а сомнения. Страх потом придет. А время как бы расширилось, остановилось и, казалось, что я уже давно здесь сижу и пора бы нашим появиться. «А вдруг он обратно пойдет и заплутает или потом не туда поведет», – закралась мысль, – как же я тогда без свечки буду. Да я и прохода не найду. Знаю, что он там слева, но как его найти в этом непроглядном мраке. Какие мы были дураки, так вот поступить! Нет, это я дурак, что остался.» – вот такие мысли забегали у меня в голове.
– Вообще-то интересно получилось: идея у напарника появилась, а ты остался. – удивился Юра. – Ну, днем где-нибудь так просто посидеть одному можно, но, чтобы вот так как ты лохануться. Это уж слишком сурово. Да и зачем?
– Да как-то и не подумалось тогда. Дурные были. Но тогда я так не думал. Тогда одна была мысль: придут – не придут. Ну, а, чтобы не сойти с ума от разных мыслей, я решил песни петь. Начал с гражданской войны, потом на большую войну, а потом на лирику перешел. Особенно «карие очи, черные брови» так выводил, так вытягивал, что обо всем забыл. А акустика там такая мощная, такая красивая, так что звучание было бесподобное. И вот я попою-попою прислушаюсь – не идут, свечка не бликует и ни голоска, и не шур-шур. И я опять за песни. Опять помолчу, помолчу, а потом опять пою. Мне казалось, что прошла вечность. Но стоит замолчать, как тишина сразу наваливается и давит, давит. Почему-то пришло на ум выражение: космическая тишина. Нет, тут эти слова были не к месту. Тут была могильная тишина. Ой, чего это я. Так и свихнуться можно. В общем, сижу и прислушиваюсь, и вглядываюсь, как сова.
Потом вдруг вижу, вроде светом мигнуло в проходе, а потом и голоса послышались. Как я обрадовался, но только они появились и стали расползаться по пещере, я на них напустился с упреками, из-за того, что их долго не было.
– Да ты что долго? Как у слышали мы от Генки, что вы главную пещеру нашли, так мы бегом побежали и даже тебе завидовали, что ты в такой красоте сидишь, – оправдывались они. Ну, не буду же я после этого жаловаться на жуть одиночества. И правда, та пещера была красоты неимоверной.
Потом Юра рассказал про свой случай из туристского похода по Тянь-Шаню. Затем почему-то вдруг вспомнил, как мы с ним загуляли на дне рождения на УРАЗе и прозевали последний автобус. А дело было зимой и пришлось нам топать ночью пешком до Машгородка. Хорошо, что ветер почти в спину дул.
Помолчали немного, а потом Юра и говорит:
– У нас сейчас почти такая же ситуация как у тебя в пещере была. Давай и мы будем песни петь.
– А что петь? Мы же уже пели!
– А помнишь, как мы были в Челябинске на вечере туристов в кафе «Буратино». Там от всех институтов и от предприятий тургруппы были. Здорово тогда мы повеселились.
– Да, организовано там было классно: фотомонтажи, фильм был о походе и пели песни.
– Ну, ты тогда выдал свою «Дубинушку» С нее песни и начались.
– Да, я не знаю, что меня тогда подняло с места, но я как встал, да как затянул:
И мы с Юрой как тогда во все горло запели:

Кто бродягою стал, Тот грустить перестал.
В турпоходах не жизнь, а малина.
Лишь в туризме вся соль – остальное все ноль.
Остальное все в жизни – дуби-ина-а-а-а.

Эх, Дубинушка, ухнем!
И тогда я только успел крикнуть "Эх!", как потом все подхватили припев и "ухнули", так, что лампочки заморгали.

Эх, зеленая сама пойдет, сама пойдет.
Да у-у-ухне-е-е-ем!

Раньше солнца встаем, перевалы берем.
На карачках сползаем в долины,
А как станет не в мочь, рюкзаки бросим прочь
И затянем родную Дубину-у-у-у.

Эх, Дубинушка, ухнем!
Эх, зеленая сама пойдет, сама пойдет…

А после перерывчика мы их добили, – сказал Юра, – вот этой песней, – и мы снова запели, как когда-то со всеми в кафешке :
Над горами солнце встало
Небосвод над нами чист
Трудный путь до перевала.
Просыпайся альпинист
По горам ты топай, топай. За веревочку держись.
Концентрат перловый лопай. Вот такая наша жизнь.
Заболели мы друзья горами, бороды у нас до самых глаз.
А когда домой вернемся к маме, даже мама не узнает нас…

Все. Вроде как бы устали от воспоминаний и от пения. Помолчали, покрутились, пошевелили ногами. Что-то стало. холодать. А добавить к этой фразе и нечего. Странно, с чего это? Опять пошевелили плечами, повздрагивали. Мыслей никаких и тихо, тихо кругом. Только все-таки холодновато как-то.
– Слушай, а ты знаешь, как возник танец лезгинка? – неожиданно спросил Юра.
– Никогда не задумывался, – ответил я.
– А ты подумай, не совсем же отморозились у тебя мозги.
– Гавары, кацо! Раз ти такой гарачый, – ответил я, чтоб как-то согреться.
– Панимэшь, – начал говорить почти «по-грузински» Юра, – передстав сэбэ саклю в гарах зымой. Дров мала. Холедно. И тагыда ти стаешь на ципочкы и начынаэшь мелько-мелько переступать нагами, а зубами изображать мелодию. И так бистро-бистро бегаэшь по сакле и грэешся, и эканомышь драва, – продолжал Юра изображать грузина из горной глубинки.
– А ты покажи, как, – попросил я Юру.
– Хараше, я пакажю, толко ти сцену падсвети. Гиде ты видел, чтоб лезгинку в темноте танцевали, – попросил меня Юра. Я посветил фонариком, а он встал и начал мелко топтаться в рюкзаке.
– Нет, это не танец. Это судороги какие-то, – возмутился я.
– А ты сам покажи! – предложил Юра. Я вылез из рюкзака, подошел к нему и стал быстро переступать ногами туда-сюда, сюда-туда. Юра стал рядом, положил руку мне на плечо и стал топтаться в такт со мной. Мы то ускоряли темп, то замедляли. Иногда сбивались с шага и спотыкались, поддерживая друг друга, чуть не падали и громко хохотали. Наши фонарики описывали в пространстве сложные световые фигуры. И когда почувствовали, что уже нагрелись, я начал понимать, как возникла лезгинка.
Опять наши ноги в рюкзаках, а одеяло покрывает наши плечи. Сидим прижавшись спинами и бережем добытое тепло. Но вот так просто смотреть в темноту скучно. Я даже представляю какие у меня сейчас расширенные зрачки. Вот так и сова сидела, глядела в мрак темного леса, глядела и глаза у нее стали круглыми. А что? За месяц могут и у нас округлиться. А где ж я так буду сидеть? Ну, не дома же! Решил поделится этими вопросами с Юрой, но передумал. А вдруг он меня неправильно поймет. Хотел запеть, чтоб отогнать такие мысли, но тут мой сосед перебил меня:
– А ты на часы давно смотрел?
– Да я забыл, что они у меня есть, – ответил я и просветил фонариком.
– Ну, и, – поторопил меня Юра.
– Ты не поверишь, уже около шести часов, – сказал я радостно.
– Ура-а-а! Мы не заснули, мы досиделись до рассвета! – закричал Юра, и я ему тоже стал помогать криком «Ура». Покричали, попрыгали, потолкались, согрелись. Затем мы подвесили горящие фонарики и стали собираться: сняли лишнее, надели нужное, рюкзаки на плечи и пошли на выход. Снег уже не шел, ничего никуда не дуло. Вышли на ровное место, стали на лыжи и не спеша прямиком через озеро поскользили домой.
А дома нас и не ждали.
– А мы думали, что вы там остались. Ведь снег пошел, а потом и ветер задул.
Ну, какой дурак в такую погоду пойдет на ночь глядя, – так или почти так сказали каждому из нас при появлении дома.
– Мы думали, что вы со студентами у печки песни поете, – говорили нам и ни за что не хотели верить, что мы всю ночь просидели на острове.
– Ну, а как бы мы утром здесь объявились, – говорили мы, добиваясь правды.
– Встали пораньше и прибежали.
Надо же! Как у них все просто!
После этого говорить что-то в ответ уже ничего не хотелось. А ведь думали, что дома оценят наш геройский поступок. Хвалить будут.
Это мы после друг другу пересказали, как нас дома встретили. Пожаловались.
А ведь действительно, а вдруг бы лыжа поломалась на ледовом участке, или не заметили бы остров, проскочили и поперли по лесу, где никогда не ходили, или метель разыгралась. Да мало ли что могло произойти ночью на озере или в лесу.
В общем, просто была сила молодецкая помноженная на дурь беспросветную. И где же ваш опыт, ваши тренировки и мозги, господа бывалые туристы-альпинисты? Ну, да ладно, бывает. С каждым бывает!
Это мы потом додумались до этого.

А сейчас в районе Пугачевки живет известный российский путешественник Федор Конюхов. Он построил там красивый деревянный дом и отдыхает в нем между своими многочисленными путешествиями. Человек, который повидал мир, видимо, неслучайно избрал берег этого озера для своего дома. Да и сам Тургояк сейчас совсем другой. На берегах его расположены многочисленные яхтклубы, туркомплексы, отели и разные другие развлекательные заведения, которые обслуживают жителей города и многочисленных туристов.

СУКА БУДУ

Рейтинг: +2 544 просмотра

Кому понравилось произведение? >>

Комментарии (5)

Андрей Кузнецов # 17 мая 2017 в 18:13 0

Ну, вообще интересное повествование.))))) big_smiles_138

Виктор Ягольник # 25 мая 2017 в 09:50 +1

Да, это практически реальный случай. Так мы и жили тогда в далеком СССР. Мне нравилось. Спасибо за прочтение. Удачи Вам и Здоровья.

Влад Устимов # 26 мая 2017 в 07:30 0

Приятно читать добротный текст. Особенно, когда это воспоминания опытного путешественника. Каждая строка трогает душу и подкупает своей убедительностью. Новых Вам успехов, Виктор!

Виктор Ягольник # 26 мая 2017 в 16:03 +1

Спасибо за понимание. Я вижу Вас на фоне гор. Где и когда были? Ведь не только на ПАмире любовались озерами и видами гор.Удачи Виктор.

Влад Устимов # 27 мая 2017 в 07:09 0

Это была экскурсия на Домбай 08.08.2008, а в окрестностях Педжикента бродил одиночкой в 70-х.

RSS-лента комментариев