Ценная бандероль стоимостью в один доллар. История восьмая Гильотина на площади революции ч.7

 История восьмая. Гильотина на площади революции 

Ч. 7 Кровавый дух свободы

От камня, брошенного в воду,
Далеко ширятся круги.
Народ передаёт народу
Проклятый лозунг: «Мы враги!»
Валерий Брюсов

Восставший народ прогонял короля. 
… Король! Защищайся от новых времён! 
Нострадамус

Тает, как след от кометы
Жизнь, словно блик бриллианта… … 
Татьяна Лаин

В бегстве короля Робеспьер видел контрреволюционный заговор. 
– Враги свободы, тайно поддерживаемые некоторыми членами Национального собрания, при помощи короля и тиранов поставили цель подавить патриотов, – говорил он. – Истина, свобода и общество для меня дороже жизни. 
–Мы все умрем с тобою, – восторженно воскликнул Камилль Демулен.
–Настоящий революционер должен отдыхать в могиле, – подтвердил Антуан Сент-Жюст. (1)
– Это честь умереть за свободу, – согласился Робеспьер. – Но я хочу видеть Францию свободной! А короля предать суду! Мы должны спросить народ о форме правления, что он выберет: монархию или республику. 
Попытку бегства Людовика XVI и его семьи расценили как измену. Вера в короля окончательно была подорвана. Разгневанные парижане вслед за Робеспьером потребовали отречения Людовика XVI и суда над ним.
Старинная часовня среди разрушенных мраморных надгробий. Ступеньки ведут в подземелье. Здесь раньше располагалась типография Марата. Идёт заседание клуба кордильеров. (2) В полутёмном зале, освещённом свечами в бронзовых подсвечниках, сидят Жорж Жак Дантон, Камилль Демулен, Марат, Анахарсис Клоотс и Анна Теруань де Мерикур. (3)
Анна-Жозефа Теруань – это она возглавила поход женщин на Версаль. 6 октября, когда королевскую семью везли в Париж, Теруань держалась у дверцы кареты со стороны Марии Антуанетты, ограждая ее от насмешек толпы. 
Анна рано потеряла мать. Отец, состоятельный купец из крестьян, женился во второй раз, а дочь отдал на воспитание в монастырь. Выйдя из стен монастыря в семнадцать лет, красивая, начитанная девушка, задумалась:
–Что теперь мне ждать от жизни? Выйти замуж за какого-нибудь буржуа, родить кучу детей и похоронить себя в провинциальной глуши? Нет! Я заслуживаю большего!
А что именно, она пока не знала.
Отец, видя её непокорный и свободолюбивый характер, только качал головой:
– Трудно будет найти мужа для такой злючки. 
Злючка, иначе и не назовёшь! Огрызалась мачехе, когда та заставляла её доить корову. Берегла свои руки. 
– Пусть ухаживают за скотиной необразованные девицы, – говорила Анна. 
Тем не менее, мачеха нагружала девушку домашней работой. 
Был обычный летний день. Анна спустилась по узкой тропинке к реке. В руках у неё была корзинка с бельём, которое мачеха дала постирать. Девушка торопилась.
– Быстрее выполнить эту нудную работу и продолжить чтение книги. 
Вы удивитесь: читала Анна «Эмиль или о воспитании» Руссо. Необычно для семнадцатилетней девушки!
–Как говорил Руссо, – думала умница Теруань, – «Трудись для того, чтоб наслаждаться». «Терпение горько, но его плод сладок». Надо постирать бельё так, чтобы мачеха не придиралась, а потом уже и почитать можно. 
На душе у девушки стало веселее, и она запела:
–Столетия – фонарики! О, сколько вас во тьме,
На прочной нити времени, протянутой в уме!
Огни многообразные, вы тешите мой взгляд.
То яркие, то тусклые фонарики горят.
Сверкают, разноцветные, в причудливом саду,
В который, очарованной, и я теперь иду. (4) 
Звонкий голос и красота девушки привлекла проезжавшего по мосту молодого англичанина, лорда Спайнстера. Он наговорил девушке кучу комплиментов:
– Веlle! Такой красавице не место в сельском захолустье. Ты способна украсить любой лондонский или парижский салон, если, конечно, у тебя будет влиятельный покровитель. Com with me! Viens avec moi! Поедем со мной! Я тебе покажу блистательный высший свет!
Анна не растерялась и с радостью последовала за англичанином, даже не простившись с отцом и братьями. О мачехе она и не думала. В Лондоне Спайнстер стал обучать её музыке и пению, не забывая об искусстве любви. Эта пара знала толк в развлечениях и любила шокировать благопристойное общество. Анна-Жозефа носила яркие наряды, с большим декольте. Увлеклась Древней Грецией и Римской республикой. Она решила, что ее имя Анна-Жозефа звучит слишком уж банально, так на свет появилась Теруань де Мерикур.
Скоро лондонские туманы и чопорное английское общество наскучили Теруань, как и сам Спайнстер, хотя она не показывала виду. Он увез её в Париж, где они продолжали веселую жизнь. На одном из маскарадов в Опере Анна предстала в образе афинянки в длинном платье-хитоне, скреплённом на талии поясом из золотых колец. На плечах хитон укреплялся драгоценными пряжками. Руки были открыты и чуть выше локтя перевиты тонким браслетом в виде золотой змейки. Волосы завиты и уложены в элегантную причёску, чёлка спускалась до середины лба по древнегреческой моде. Дополнением был золотой обруч – филле, он не только украшал причёску, но и скреплял волосы, поддерживая завитые пряди на темени. 
Именно такой прекрасной «афинянкой» увидел Анну шевалье Дубле, маркиз де Персан. Галантный дворянин очаровал Анну-Жозефу и, вскоре она стала его любовницей. Англичанин был позабыт. Хорошая актриса, она умело пользовалась мужчинами в своих интересах.
Маркиз снял для мадмуазель де Мерикур особняк с многочисленной прислугой. Теперь Анна не ходила пешком, а только в экипаже. Вся в драгоценностях и мехах. Де Персан подарил ей фамильное кольцо с голубым бриллиантом. Даже маркиз не знал, что это был осколок знаменитого бриллианта Тавернье – часть Ока Бхайравы. С этого момента судьба Теруань была предрешена. 
Анна стала настоящим украшением салона маркиза де Персан, где играла роль радушной красавицы — хозяйки. Гостей встречала прекрасная гетера в элегантном белом хитоне. Густые волосы были искусно убраны в большой узел на затылке и украшены диадемой. 
Салон был примечателен тем, что сюда часто любил заглядывать двоюродный брат Людовика XVI герцог Орлеанский, будущий Филипп Эгалитэ, мечтавший о королевской власти. С его помощью маркиз помог получить Анне Теруань имя графини де Кампинадос. 
Теруань искренне увлекалась новыми идеями, используя свою сексуальность для привлечения внимания талантливых и знаменитых мужчин к политическим спорам и дискуссиям. 
Вскоре на улице Рю Турнон она открывает салон «Ѐgalitė» — «Равенство»

.

Здесь нашла приют политическая оппозиция монархии. Завсегдатаями салона кроме герцога Орлеанского становятся чуть позже Дантон, Мирабо, Петион, Ромм, Демулен и аббат Сийес. 
Особенно радушно Теруань принимает тех, кто приходит не один, а со своими спутницами. 
Вы спросите, почему? Анна Теруань одна из первых заявила о равенстве женщины.
– Хватит быть сексуальными рабынями! Женщина должна иметь такие же права, как и мужчины. 
– Женщина должна иметь собственное мнение, а не идти на поводу у мужчин. 
Недаром же феминистки и в будущем будут видеть в Теруань де Мерикур свое знамя. 
Анна следила за совещаниями Генеральных штатов и Национального собрания. После падения Бастилии вместе с юным русским графом Павлом Строгановым, будущим первым министром внутренних дел Российской империи, которого она называла Попо, участвовала в митингах и собраниях. 
Попо в восторге от всего, что происходит во Франции, ходит в красном колпаке и мечтает учинить «revolution» (революцию) у себя на родине, в России.
Обладая ораторским искусством, Теруань выступает с энергичными протестами против тирании, требует осуждения ее обществом. На одном из собраний в Пале-Рояле она выступила с заявлением:
– Человечество должно добиться полного освобождения и иметь гарантии своих прав. 
Теруань отдалась революции так же, как ранее отдавалась мужчинам. 
...Бывало, жизнь мутили страсти,
Как чёрный вихрь морскую гладь. (4)
Будучи актрисой, в ней было много театрального, особенно чисто внешне. Она любила и умела привлекать к себе внимание. Хитон сменил короткий плащ, обычно красного цвета, широкие мужские панталоны, даже обувь на ногах была очень похожа на греческие сандалии. На публике она появлялась верхом на лошади, вооруженная с ног до головы. Теперь Теруань называла себя «амазонкой Революции». 
У каждого свой тайный демон.
Влечёт неумолимо он. (4)
Недоброжелатели называют Теруань «Цирцея партии» и «Муза демократии». Но вслух побаиваются произнести – с 5 октября при ней всегда большая сабля. 
Маркиз остался в прошлом, теперь у Анны другой поклонник – Анахарсис Клоотс, подыгрывающий ей во всём. Родился в герцогстве Клеве, принадлежавшем Пруссии. Его настоящее имя было Жан Батист, а имя Анахарсиса он принял в начале революции под влиянием увлечения классической древностью. Идея равенства и братства народов нашла в нем страстного последователя. 
Но вернёмся на заседание Клуба кордильеров. 
– Царица Савская собственной персоной, посетившая Соломона, – восхищаясь ее красотой, приветствовал Анну Теруань Камилль Демулен, основатель клуба кордильеров. 
Впервые в Клуб Анна пришла в феврале 1790 года, где и познакомилась с Анахарсисом. Дантон и Камулен разрешили ей выступить с речью к участникам клуба.
– Это необыкновенная женщина, – думал Дантон, – её мысли ещё послужат революции!
– Если вы подлинно Соломоны, — говорит Теруань, — вы это докажете, вы воздвигнете Храм, — Храм Свободы, дворец Национального Собрания. Мы его выстроим на месте, где была Бастилия! Париж, хранитель храма, будет не городом, но общей для всех отчизной, Иерусалимом мира!
– Построим Иерусалим мира! — слышатся восторженные голоса.
–Построим же этот алтарь! Построим единый истинный храм, – воодушевлённо восклицает Теруань. – Нет дома достойного Бога, кроме того, где была провозглашена декларация прав человека. Обратимся к парижанам, пусть все этому способствуют, пусть все несут свое золото, свои драгоценные камни. Вот мои драгоценности! 
Теруань срывает из ушей бриллиантовые серьги, снимает кольца с пальцев, бросает их в металлический сосуд, чем-то напоминающий древнегреческую амфору. Взгляд её падает на кольцо с голубым бриллиантом, она медлит в нерешительности...
– Как же жалко расставаться с этим кольцом, – думает Анна. – С ним я всегда была под эгидой. (5) Но революция не признаёт роскоши, и я должна расстаться, как бы мне не хотелось оставить это кольцо. 
Анна и это кольцо тоже положила в сосуд. Эх, Анна! Тебе подарили фамильную драгоценность Персанов, это было от души, а ты так легко с ним рассталась. Око Бхайравы уже затаил зло и готовит для тебя расправу. 
Теруань, ощущая на душе какое-то неосознанное беспокойство, отгоняет тёмные мысли прочь.
...постепенно
Душа истаивает. Мгла
Ложится в ней. (4)
Тем не менее, старается себя успокоить:
– Ведь бриллианты, как и роскошные наряды, могут стать поводом для того, чтобы повиснуть на ближайшем фонаре. Драгоценности и старорежимные платья стало носить опасно для жизни. Прочь дорогие наряды! 
На тех, кто не смог отказаться от дорогих туалетов и драгоценностей, Теруань объявила регулярные облавы, в ходе которых ее сторонницы хватали хорошо одетых дам, срывали с них одежду, кольца, серьги и подвергали публичной порке.
Ваза пополнялась. Туда же положили деньги и драгоценности и другие члены клуба. Дантон – своё золотое обручальное кольцо. Он подумал:
– Для революции не жалко, а наши отношения с Габи не зависят от каких-то предрассудков.
Если бы он знал, что это решение станет для него роковым и его жена умрёт при родах.
Нужно сказать, что потеря обручальных колец нередко приводит к печальным последствиям. Даже то, что некоторые мужчины не носят обручальное кольцо чревато расставанием. 
Камилль Демулен не стал отдавать своё обручальное кольцо. Он недавно женился на самой милой, очаровательной, как он считал девушке – Люсиль Дюплесси. 
– Хотя Люсиль всё поймёт, – Камилль был в этом уверен, – но придётся объяснять её отцу, месье Дюплесси. Врать, что потерял, не хотелось бы. 
Поэтому Камилль с лёгкостью расстался с 2000 франков. 
Женившись, Камилль получил всё, о чём мечтал – прекрасный дом, красавицу жену, поддерживающую его во всём. Интересы зятя Дюплесси были непонятны, тем более, он очень боялся революции и иногда ворчал:
– Оставит революция нас без денег! А эти острые, как штык, памфлеты Камилля против аристократов и короля ни к чему хорошему не приведут. 
Упрямая Люсиль отвечала отцу:
– Даже если я нахожу недостатки в Камилле, я и их люблю.
Главное, что было необходимо для ее спокойствия, не расставаться с мужем. По вечерам, когда Камилль писал свои памфлеты и статьи для газеты, Люсиль сидела поблизости, занимаясь рукоделием, штопкой или попросту раскачиваясь на качалке. 
Соратники Камилля знали, что, устав после обсуждений и споров в клубе, они всегда могут рассчитывать на ужин у гражданки Демулен. Сидя за круглым столом, они будут пить первосортное вино, разлитое по хрустальным графинам с переплетенными инициалами «К» и «Л» из не менее красивых и старинных хрустальных бокалов на тонкой ножке. 
Люсиль же становилось страшно, когда к ним в гости приходил Жан Поль Марат.

Внешность Марата была уродливой, кожа на лице и руках – морщинистая, порой красная. Это потом она узнала, что у него экзема. В моменты сильного эмоционального стресса он покрывался сыпью. Как женщина очень добросердечная, Люсиль, преодолев неприязнь, пыталась выяснить причину и найти способы лечения болезни. Она узнала, что экзема – это воспаление на коже и часто вызвана аллергическими реакциями от химических реактивов и психоэмоциональными встрясками, которых в жизни Марата оказалось предостаточно. 
Они даже как-то разговорились. Марат был откровенен. Он жил один в тёмной, холодной квартире и порой ему не с кем было даже поговорить.
– Стоит мне понервничать, как на коже начинаются высыпания, вызывающие зуд. Лоб и ладони покрываются мелкими пузырьками, которые вскрываются с такой болью, что невозможно терпеть. Спасаюсь тем, что регулярно делаю холодные примочки из отвара коры дуба, ромашки и тысячелистника. 
– Боже! Как он одинок и как страдает! – Люсиль было жалко Марата.
От зуда она порекомендовала ему принимать ванны с мятой, крапивой и чистотелом. Кстати, в такой вот ванне его и застала смерть от кинжала молодой аристократки Шарлотты Корде, поплатившейся за это жизнью. Хоть Марат был некрасив, но друзья и парижане его любили. 
Да, жизнь Марата была полна и любви, и ненависти, взлётов и падений. Как тут не обойтись без душевных волнений и потрясений. 
Врач по образованию Марат занимался не только медициной, физикой, химией, даже астрономией. Но главным его занятием долгое время была анатомия. В своей квартире он создал специальный зал для препарирования трупов. Вот и химические реактивы, которые и вызвали аллергию. Он не обращал на это внимание, запустил болезнь, так и вылилась она в тяжелое заболевание в будущем. Но он думал только о своих анатомических исследованиях.
– Я хочу найти то место, где находится душа, – заявлял Марат. 
С возрастом люди оценивают обычно трезво свои возможности. А этого качества будущий трибун революции был лишён. Препарировав множество трупов, он отказался от затеи поиска обитания души. Сам себя убедил:
– Разве можно спорить с Богом? Душа не материальна и исходит из тела с последним вздохом (или выдохом?) умирающего.
После неудач Марат уехал в Великобританию, где занимался врачебной практикой и даже получил учёную степень доктора медицины. Но и это занятие ему вскоре надоело, он увлёкся политическими сочинениями. Научно-философскую работу Марата «О человеке…» отрицательно встретили Вольтер и Дидро, ругая за её антиматериалистическую направленность. 
Но это не остановило Марата. За 15 лет до Французской революции он анонимно издал в Амстердаме (на английском языке) политическое сочинение «Цепи рабства», ставящее во главу угла борьбу с абсолютизмом. Здесь Марат доказал неизбежность и возможность революции. Эту идею он развил в политико-юридическом произведении «План уголовного законодательства».
Вы меня только послушайте:
Цепи рабства должны быть разрушены!
Я взываю к народу:
Поднимайтесь на бой за свободу!
Предрекая будущую Вандею,
Всех врагов – на рею!
Журналы, газеты, издательства со страхом наблюдали за творчеством Марата. Все были так напуганы одним только именем автора, что Марат вынужден был посылать свои рукописи анонимно. От огорчений, бессонных ночей, плохой пищи и беспорядочной жизни незадолго до революции Марат серьезно заболел и едва не умер. Отсюда и источник экземы.
Когда во Франции началась революция, Марат принял её как своё детище и со свойственной ему страстностью с головой ушёл в политику. Но сказалось нервное истощение, и ему везде виделись контрреволюционные заговоры. 
–Самым действенным и единственным верным средством борьбы против всеобщего заговора, – считал и считает Марат, – должны быть только репрессии. 
Марат всех обвинял и всех изобличал. И что удивительно, иногда он угадывал правильно. 
Именно он первым обвинил Мирабо в продажности и поддержке короля. 
– Мирабо нужно повесить! – писал Марат. – Для спасения общества необходимо беспощадно расправляться с его врагами, подобно тому, как хирург отрезает у пациента зараженную гангреной руку.
Таким образом, со страниц «Друга народа» зазвучали не только политические обвинения, но и призыв к террору. Марата заговорил о терроре раньше многих французских революционеров. 
Постоянные призывы к насилию создали ему немало противников и в то же время множество восторженных поклонников, особенно в народе. Марата в Париже хорошо знали и любили. Его мнение было авторитетным. Присмотревшись, санкюлоты увидели, что он ходит как они, в простой одежде, с грязной повязкой на голове, что контрастировало с напудренными париками вождей революции. 
—Оглянитесь! Вас предали! Вы голодаете, а лавки распирает от товаров. Правительство боится навести революционный порядок. Мы будем очищаться сами. Всех подозрительных – на эшафот! — гремел голос Марата на парижских улицах. 
Он бежал улицы столицы из пустого и холодного дома. К тому же прогрессировала болезнь. Обычные примочки и отвары уже не помогали. Он стал по вечерам принимать травяные ванны, бинтовые повязки с цинковой пастой. Идя по улице, с повязкой на голове, потемневшей от травяной мази из мелиссы, мяты и чабреца, Марат старался скрыть своё лицо под воротником, к которому тоже была пришита марля, пропитанная раствором борной кислоты. 
— Что ж, построим храм Свободы! Жертвую 3 тысячи франков, — согласился Марат с призывом Теруань.
Марат подошёл к вазе и бросил деньги. Теруань стояла рядом, на неё повеяло терпким ароматом лекарственных трав. 
— Как в аптеке. Настоящий врач. Только запаха чеснока не хватает, — подумала Анна, скрывая усмешку. 
На заседании было решено провести сбор драгоценностей и денежных средств на Марсовом поле, куда должны были возложить петицию о низвержении короля и провозглашение республики. 
14 июля на Марсовом поле состоялся Праздник Федерации — торжество в честь первой годовщины взятия Бастилии. Название празднику дали федерации — братские союзы, заключённые в 1789-1790 годах между муниципальными властями городов и провинций Франции для защиты завоеваний Революции. Торжества в Париже символизировали слияние этих союзов в единую национальную федерацию и достижение целей этого народного движения — единство страны и устранение остатков феодальной раздробленности. 
Новую Францию по инициативе Учредительного собрания представляли делегаты от Национальной гвардии, выходцы из имущих слоев населения. Праздник Федерации, на котором присутствовало огромное число парижан и представителей от разных департаментов, по мнению Учредительного собрания, должен был способствовать росту солидарности революционного народа различных частей страны. Но это оказалось не совсем так. Дальнейшие события развивались, увы, не по сценарию Учредительного собрания.
Утром 16 июля члены Клуба кордельеров отправились в Якобинский клуб(6), призывая поддержать петицию. При обсуждении этого вопроса в клубе произошел раскол. Левая часть якобинцев поддержала петицию. Правая часть, противники республики, Лафайет, Байи, Барнав, Дюпор, братья Ламеты Александр, Шарль, Теодор демонстративно покинули заседание, и вышли из состава клуба, вскоре основав новый политический Клуб фельянов, (7) по названию монастыря, в котором происходили его заседания.
В целом политика Клуба фельянов пошла по консервативному пути и имела целью предотвратить дальнейшие революционные преобразования. 
Днём 16 июля члены Клуба кордельеров обратились к народу:
—Граждане Парижа! Честные патриоты! Призываем собраться на Марсовом поле для принятия петиции о ликвидации монархии во Франции, упразднения имущественного ценза и переизбрания депутатов Учредительного собрания.
Текст петиции был составлен членами клубов кордельеров и якобинцев и редактирован Жаком-Пьером Бриссо — одним из известнейших деятелей революции и редактором «Французского Патриота» — «Le patriote français». Петиция заканчивалась следующими словами:
«Нижеподписавшиеся французы формально требуют, чтобы Национальное собрание приняло от имени нации отречение Людовика XVI от врученной ему короны, и позаботилось бы о назначении ему преемника при помощи конституционных средств, причем 
нижеподписавшиеся объявляют, что они никогда не признают Людовика XVI своим королем, если только большинство нации не выразит желания, противного выраженному в этой петиции».
Так витиевато Бриссо объявил в петиции о провозглашении республики.
Было солнечное воскресное утро 17 июля. Небо было чистым, дул ветерок, приносящий свежесть на разгорячённые лица собравшихся на Марсовом поле вокруг Алтаря Отечества. Скоро толпа составила несколько тысяч человек. Каждый хотел поставить подпись под петицией кордильеров. 
Возбуждение людей возрастало. Началась давка. Невинными жертвами стали двое бродяг, проходивших мимо. В них заподозрили врагов республики. 
Агрессивность народных перепугало членов Учредительного собрания. В срочном порядке мэру Парижа был доставлен приказ о введении в городе военного положения. 
— Любой ценой восстановить порядок!
На Марсово поле прибывает Лафайет. Его встречают враждебно.
—Именем революции, приказываю разойтись! 
Но людей почувствовавших дух свободы уже не остановить. На призыв Лафайета толпа отвечает градом камней. Один из камней попадает в голову генерала. Кровь струится по лицу, но Лафайет продолжает взывать к толпе:
— Разойтись! Именем революции! 
Но парижане расходиться не собираются. 
— Вы не заглушите голос свободы! Мы требуем, чтобы немедленно приступили к суду над королём-изменником и австриячкой!
—Учредительное собрание решило, что Людовик неприкосновенен? Но он имеет теперь такие же права, как все граждане Франции. 
Дух свободы реет над собравшимися и их уже не остановить простыми призывами.
На Марсово поле с батальоном гренадёр прибывает мэр Байи. 
— Граждане! Призываю вас к порядку! 
Голос мэра прерывается новыми воззваниями, записанными в петиции:
—Мы требуем принять отречение короля и созвать новое Учредительное собрание, для того, чтобы приступить к действительно национальному суду над виновным и заняться вопросом организации новой исполнительной власти.
В это время подошедшая артиллерия производит несколько залпов картечью. Падают убитые и раненые. Поднимается шум и яростные крики:
— Свободу и революцию не задушить!

Лафайет, превознемогая боль, кричит канонирам:
—Приказываю прекратить огонь! 
Голос генерала, наконец, был услышан. Пушки замолчали и больше не произвели ни одного выстрела. Внезапно подул сильный ветер, нагоняя чёрные тучи. Загрохотал гром, сверкнула молния, и тучи пролились июльским дождём, несколько охладив страсти и собравшихся, и карателей. 
Народ постепенно стал расходиться, а на поле осталось около 50 трупов, около тысячи человек получили ранения. 
Во время народного мятежа на Марсовом поле Робеспьер, опасаясь за свою жизнь, скрылся у одного из якобинцев.
После разгона мирной демонстрации последовали карательные меры правительства. 18 июля Учредительное собрание издаёт декрет:
—Мятежники и бунтовщики подлежат суровому наказанию. В срочном порядке начать преследование участников демонстрации и провести судебное расследование. 
В подстрекательстве к мятежу были обвинены 14 человек, в основном члены Клуба кордильеров. Было задержано несколько человек. Лежандр, Сантерр и Камилль скрылись от преследования, так же как и Марат, Фрерон и Робер. 
Расстрел 17 июля 1791 года и начавшиеся преследования означали открытый переход крупной монархически настроенной буржуазии на контрреволюционные позиции. Но поражение республиканцев было кажущимся. Демократически настроенные круги населения всё более заражались республиканским духом. 
С конца июля начинается судебный процесс, выделившийся в особое дело «Дело о 17 июля». Заседания проходили при открытых дверях. Учредительное собрание так хотело показать народу, что оно ничего от него не скрывает. Одновременно газеты начали шумиху:
—Мятежники – это убийцы и скрытые противники революции. Они должны быть сурово наказаны. 
Но процесс затягивался, оказалось, что подсудимым нечего предъявить, кроме как организацию демонстрации для подписей под петицией об отречении короля. 14 сентября вышла общая амнистия и с обвиняемых по делу «О 17 июля» были сняты все обвинения. 
Наступила третья осень революции. Стояли тёплые солнечные дни. Небо ещё сверкало синевой, воздух был чист и прозрачен. Оделись в золотой убор деревья, но к концу сентября налетели порывистые холодные ветры, и закружили листья по улицам Парижа. Утром опускался белый влажный туман, сквозь который фигуры патрулирующих город гвардейцев превращались в размытые пятна. 
Робеспьер торопился на последнее заседание Учредительного собрания. Было прохладно, несмотря на туман, моросил мелкий дождь. Максимильен спрятал лицо в воротник серого пальто. Тут его окликнули:
—Сitoyen (гражданин), стойте! 
Перед Робеспьером встали три гвардейца. Он только взглянул на них, как один воскликнул:
—Извините, citoyen Робеспьер!
Отдав честь, гвардейцы, чеканя шаг, скрылись за пеленой тумана. 
—Я уже стал известной личностью, — подумал Максимильен, продвигаясь вперёд. — Да, старое французское обращение monsieur отвергнуто, как аристократическое. Его заменили новым словом citoyen (гражданин). Теперь все во Франции – граждане, согласно «Декларации прав человека и гражданина» 1789 года.
Мокрые листья шуршали под ногами, дождь кончился. Робеспьер шёл, не оглядываясь по сторонам. Ветер приятно холодил лицо. А у сердца в кармане сюртука лежал его талисман – камешек – Око Бхаравы, постепенно очищаясь от серости и грязи, но, ещё не открывая свой цвет Робеспьеру. Хотя ему так и не удастся узнать истинную ценность бриллианта. Мысли Максимильена были далеки от камня.
— Два года Учредительное собрание посвятило выработке Конституции для обновлённой Франции. И вот первая во французской истории Конституция утверждена. Но что-то на душе нет радости, — думал Робеспьер. — Что будет дальше? Наивно думать о сохранении политического равновесия между буржуазией и королём. 
3 сентября 1791 года Учредительное собрание утвердило первую в истории Франции Конституцию. Франция стала конституционной монархией. Король стал именоваться «королём французов», а не «король милостью божьей». Личность короля считалась неприкосновенной. Король должен был принять присягу на «верность нации и закона».
Законодательная и судебная власть переходила в руки третьего сословия. Исполнительная власть вверялась королю и дворянам. Король мог не согласиться с постановлениями и законами, но это не распространялось на законодательные акты финансового и конституционного характера. 
Конституция открывалась «Декларацией прав человека и гражданина» 1789 года. Она дополнилась новыми политическими правами и свободами – свобода передвижения, свобода собраний, но без оружия, свобода вероисповедания. Не допускалось лишь право на создание союзов одной профессии (Закон Ле Шапелье). Кроме того предусматривались и социальные права – введение общего и частично бесплатного народного образования, забота о покинутых детях. 
Избирательное право согласно Конституции получили мужчины, достигшие 25 лет, согласно имущественному цензу: надлежало выплачивать налог в размере 3-х дневной платы и не состоять в услужении; ~1/6 часть населения страны (из 25 млн. право голоса получили всего 4,3 млн.)
Непоследовательный характер Конституции проявился в том, что идея равенства не распространялась на французские колонии, где сохранялось рабство. Хотя Конституция не ликвидировала полностью феодальные порядки, в целом она носила буржуазный и антидемократический характер.
Высшим законодательным органом власти становилось однопалатное Национальное собрание. Избиралось оно на два года и не могло быть распущено королём. Депутаты наделялись правом неприкосновенности. Для преследования по уголовным делам требовалось согласие Национального собрания. 
Конституция 1791 года установила временное и очень шаткое равновесие между монархическими и революционными силами. Людовик XVI, хотя и подписал конституцию, но не оставлял надежду на возвращение старых времён. На это надеялись и феодальная аристократия, и дворянство. С другой стороны власть буржуазии была непрочной. Кроме того, единства среди её представителей не было. 
30 сентября состоялось последнее заседание Учредительного собрания. Туда и торопился Робеспьер. Депутаты долго не засиживались. Фельяны(7) поздравили своего лидера Антуана Барнава с днём рождения. Ему 21 сентября исполнилось 30 лет. Приветственные речи не заняли много времени. Потом обсудили декрет о прекращении полномочий и самороспуске Учредительного собрания.
Учредительное собрание за период 1789-1791 гг. выполнило свои обязательства перед народом Франции по стабилизации внутреннего положения в стране. Учредительное собрание прекращает свои полномочия и объявляет о самороспуске. Власть, согласно принятой Конституции, переходит к Законодательному собранию.
По предложению Робеспьера в декрет было вписано следующее положение:
Члены Учредительного собрания не могут быть избираемы в Законодательное собрание. 
Против этого решения горячо протестовал лишь один человек – Барнав, (8) но он остался в абсолютном меньшинстве. Его не поддержали даже соратники по партии – те, кто до этого поздравлял с днём рождения. 
Робеспьер был на высоте, а Барнав так растерян, что после собрания перестал встречаться с друзьями по партии. Он еще несколько месяцев провел в Париже, а затем, после аудиенции у короля, в январе 1792 года вернулся на родину в Гренобль. Активной политической деятельностью больше не занимался. 
Сразу после свержения монархии 10 августа 1792 года среди бумаг Людовика XVI были найдены документы, изобличавшие Мирабо и Барнава в связях с королевским двором. 15 августа Барнав был взят под стражу прибывшими из Парижа жандармами и отпрален в тюрьму Гренобля, где провёл около десяти месяцев. Позднее содержался в крепости Барро и ещё нескольких тюрьмах.
    В ноябре 1793 года Барнав был переведён в Париж, в тюрьму Аббатства, а затем в Консьержери. 28 ноября он предстал перед судом революционного трибунала. Приговор был суров: смертная казнь. На следующий день, 29 ноября 1793 года (9 фримера II года Республики), Барнав был гильотинирован на Гревской площади. Ему было 32 года. 
Кровавый дух свободы жестоко расправлялся с теми, кого считал своими врагами. Под удар попадали даже те, кто говорил о свободе. 
  1 октября 1791 года открылось Законодательное собрание. По своему составу оно отразило новую расстановку сил. В нем практически не было открытых сторонников монархии (роялистов). Значительная часть депутатов (264 человека) составили правое крыло и принадлежали к фельянам, представителям крупной торговой и промышленной буржуазии, связанные с производством предметов роскоши, судовладельцы, работорговцы, плантаторы, владельцы алмазных копей и земельные собственники. Среди них были и либералы, и консервативно настроенные дворяне, но их объединяла общая цель: не допустить дальнейшего развития революции, сохранить монархию и Конституцию 1791 года. 
   До свержения монархии (10 августа 1792 года) фельяны были фактически правящей партией в Законодательном собрании. После свержения монархии часть фельянов влилась в лагерь контрреволюции.
Левое крыло Законодательного собрания представляли депутаты, связанные с якобинским клубом (136 человек). Вскоре они раскололись на две группы. Одна из них получила название жирондистов (наиболее видные депутаты были делегатами от департамента Жиронда с главным городом Бордо). Это была торгово-промышленная и новая землевладельческая буржуазия, главным образом из южных, юго-западных и юго-восточных департаментов, заинтересованные в коренном буржуазном переустройстве общества. Они были настроены более радикально, чем фельяны. На первых порах они поддерживали Конституцию 1791 года, но в дальнейшем перешли на республиканские позиции и превратились в буржуазных республиканцев. Виднейшими ораторами жирондистов были журналист Бриссо и юрист Верньо.
Само разделение на левых и правых является порождением французской революции: в Законодательном собрании представители революционных клубов, выступавшие в защиту третьего сословия, рассаживались по левую сторону, тогда как фельяны и прочие роялисты занимали места справа от председательствующего. 
    В якобинском клубе политика жирондистов подвергалась критике со стороны Робеспьера. В ноябре 1791 он был избран в Париже общественным обвинителем (фр. accusateur public) и стал главой Якобинского клуба. Его поддерживают не только члены клуба, но и крайне левая группа депутатов в Законодательном собрании, представлявших интересы наиболее демократических слоев Франции. Эти депутаты получили название монтаньяров, иначе «Гора», так как в Законодательном собрании, а позднее в Конвенте, они занимали места на самых верхних скамьях в зале заседаний, на «горе» (по-французски гора — lamontagne). С течением времени монтаньяры стали неотделимы от якобинцев.
Жирондисты и монтаньяры вначале выступали совместно против роялистов и против правящей партии фельянов, но потом между жирондистами и монтаньярами начались разногласия, перешедшие в открытую борьбу.
Почти половина депутатов (345 человек) не имела точной политической ориентации, и представляли неустойчивую массу, которую позже назвали – «болото». Постепенно под давлением обстоятельств лидерство все более захватывали жирондисты-республиканцы. Таким образом, в Законодательном собрании отсутствовало организационное единство. Единство правительственной деятельности обеспечивалось политически: в марте 1792 г. король назначил на должности министров в основном жирондистов.
    Сложным для решения оказался вопрос о мерах по отношению к политическим иммигрантам.
Не ко всем, а к тем, кто готовил вторжение в революционную Францию. В обстановке всеобщей неуверенности инициативу в свои руки решил взять Верньо. 29 октября он выступил со страстной обличительной речью, обращенной против контрреволюционеров, эмигрировавших из Франции. Это выступление заканчивалось следующими словами, адресованными Людовику XVI:
–Если король имеет несчастье не находить в своих братьях той любви и послушания, которой горят защитники свободы, пускай он обратиться к сердцам французов, там он найдет все, что позволит ему восполнить эти потери.
Выступление Верньо было встречено овацией, и уже на следующий день малоизвестный депутат от Жиронды был избран председателем Законодательного собрания.
В ноябре и декабре 1791 года Верньо усилил атаку на эмигрантов и священников, несогласных с революционными преобразованиями, укрепив свою славу непреклонного борца за дело революции и блистательного оратора.
Январь 1792 года был отмечен началом дискуссий относительно возможного объявления войны тем государствам, которые поддерживали и укрывали у себя иммигрантов, вынашивающих планы борьбы с революцией. Главными идеологами войны стали жирондисты, которые к тому времени начали занимать лидирующее положение в Законодательном собрании. 
Кроме того, к зиме 1791 года усилилось недовольство народа. Цены на хлеб стремительно взлетели вверх. Звонкая монета исчезала из обращения, а бумажные деньги с каждым днём теряли свою ценность. Надо было отвлечь народные массы от стихийных выступлений, втянув в революционную войну. 
Нужно отметить, что в вопросах о необходимости начала войны с врагами революционной Франции жирондисты столкнулись с якобинцами, придерживавшимися более реалистичного взгляда на вещи. Его однажды лаконично выразил Робеспьер, сказав следующее: 
– Никто не любит вооруженных миссионеров.
   В апреле 1792 он сложил с себя обязанности обвинителя и основал якобинский журнал: «Défenseur de la constitution» («Защитник конституции»). Робеспьер выступал против войны и нападал в Якобинском клубе, чаще всего в печати на Бриссо и жирондистов. 
Впрочем, позиции якобинцев в тот период были отнюдь не так сильны как позиции жирондистов.
Идею войны горячо поддерживал Верньо:
– Военная кампания даст возможность начать борьбу за освобождение и счастье всех народов мира. Но мы не желаем кровопролития! Взывая к совести и гуманизму правителей европейских государств, может быть можно убедить сильных мира сего реформировать несправедливое общественное устройство и перестроить мир на принципах всеобщего благополучия?
Задавая этот вопрос, он сам до конца не верил, что это возможно. 
Законодательное собрание обратилось к населению Франции с призывом вступать в армию:
Революционная Франция встретилась с серьёзной внешнеполитической проблемой – Австрия, Пруссия и Англия, объединившись в коалицию, готовятся к интервенции. Встанем на защиту Родины и революции!
   20 апреля 1792 года Законодательное собрание и Людовик XVI объявили войну Австрии. Несмотря на некоторые мобилизационные меры, французская армия не была готова вести военные действия. Поражение следовало за поражением. 
   А в Париже расцветала весна. Несмотря на тяжёлые дни, посаженные вдоль тротуаров деревья, зелень и нарциссы на газонах радовали глаз. Цвели каштаны. Яблоневый и вишнёвый аромат окутывал весь город сиреневой дымкой. 
Но пасмурно было на душе у Робеспьера. Ему постоянно чудилось, что его преследуют. Какая-то чёрная тень неустанно следовала за ним. Он остерегался многотысячных сборищ, старался по мере возможности уединиться в своей комнатке. Но оставаться там постоянно он не мог. Приходилось часто бывать в Якобинском клубе. Вот и на это раз он торопился на заседание вдоль аллеи Елисейских Полей (9).

Мысли Робеспьера были далеки от дел. 
–Елисейские Поля. Когда-то здесь лежал высохший рукав Сены. На заболоченные места приезжали охотиться на уток французские короли. По указанию Марии Медичи в 1616 году проложили аллею и обсадили её вязами. Она шла от дворца Тюильри и сразу стала модным местом для прогулок. 
День был солнечным. Максимильен почувствовал лёгкое жжение в том месте, где у него лежал камешек-талисман – Око Бхайравы. Он достал его из кармана камзола, взглянул и скорее почувствовал, чем увидел, как солнечный лучик протянулся к камню. Робеспьер невольно сжал его в руке. Чувство, что за ним наблюдают, усилилось. Он ускорил шаг, камень тянул его вперёд.
    Внезапно перед Максимильеном, словно материализовавшись ниоткуда, появилась фигура в чёрном плаще, похожем на рясу. Лицо скрывал капюшон. Было непонятно, мужчина это или женщина. Движения были плавные, чуть расплывчатые. 
–Человек ли это? – мелькнула у Максимильена мысль и он невольно остановился. 
Несмотря на тёплый день, от фигуры веяло холодом. Незнакомец (или незнакомка) протянул ему небольшой серый свёрток. Рука, в которой Максимильен держал камень, невольно разжалась. Он почувствовал лёгкое головокружение, перед ним замелькали неясные картины: громкие крики, голоса, выстрелы и чёткий силуэт гильотины. 
Это длилось несколько мгновений, но когда Робеспьер очнулся, перед ним уже никого не было, а в руках вместо камня – свёрток. Он надорвал бумагу и увидел, что это была тоненькая книга в синей обложке. Времени на ознакомление не было. Только пришло окончательное решение по долго мучавшему его вопросу:
– Только террор может спасти революцию! Борьба с врагами должна быть беспощадной. 
И Робеспьер произносит в Якобинском клубе речь, в которой развивает программу террора.
– Корень всех страданий, — говорит он, — в исполнительной власти и в Законодательном собрании. Необходимо исчезновение призрака, называемого королем, и учреждение Национального Конвента и Национального Суда. Приговор врагам революции – смерть на гильотине. 
      В XVIII веке казни во Франции были развлечением для простого народа: на них ходили целыми семьями, за много часов до начала занимали удобное место в первых рядах. Для особо опасных преступников применялись жестокие методы казни: сожжение на костре, четвертование. Бедняков обычно вешали, а аристократам, которых презрительно называли «аристо», рубили головы. Для этого требовалось два удара мечом или топором. Отрубленную голову поднимали над толпой – считалось, что преступник в последние мгновения жизни видит смеющихся над ним людей. Но вскоре на казнях перестали смеяться.
Известный врач Жозеф-Игнас Гильотен(10), друг Робеспьера и Марата, был большим гуманистом и противником смертной казни. 10 октября 1789 года на заседании Учредительного собрания он предложил использовать специальную машину для быстрого и, главное, безболезненного умерщвления одним ударом. 
– Только как временную меру, пока сохраняется смертная казнь, – убеждал депутатов Гильотен. 
Первоначально Учредительное собрание его идею отвергло. Только с третьего раза депутаты утвердили гильотину в качестве основного инструмента "революционной законности". Они еще не знали, скольким из них доведется лишиться жизни при помощи этого устройства!
   Но  французов следовало уравнять в праве на смерть. 25 сентября 1791 года во французский уголовный кодекс была внесена статья, предусматривающая «казнь через обезглавливание для всех сословий». До этого привилегия предстать перед апостолом Петром с собственной головой под мышкой принадлежала только дворянам. 
    Учредительное собрание обратилось к известному хирургу Антуану Луи. Предполагалось, что если он умеет «резать» человека с целью сохранить ему жизнь, то сможет придумать как быстрее всего «отобрать» у человека жизнь. Антуану Луи ничего не оставалось, как продолжить работу Гильотена. 
– Как бы своей жизни не лишиться, – подумал он и стал рассуждать:
– Что может убить человека так, чтобы он умер сразу и не почувствовал боли? Отрубить голову! 
Несколько изменив конструкцию Гильотена, Луи обратился к немецкому механику и фортепьянному мастеру Тобиасу Шмидту. Шмидт по его чертежам построил гильотину.

    Гильотина была похожа на другие машины смерти – «шотландскую деву» и «виселицу из Галифакса». Только у гильотины лезвие было срезано под углом. 
    Знаменитый парижский палач Шарль-Анри Сансон участвовал в испытаниях гильотины. Для начала он тренировался на трупах в одной из городских больниц, а после того как 20 марта 1792 года Законодательное собрание прияло специальный декрет, который одобрил казни с использованием гильотины:
«Усекновение головы должно производиться посредством «специальной механической машины».
     Первой ее жертвой уже в апреле стал разбойник Николя Пеллетье. На площади Революции собралась тысячная толпа народа, чтобы поглазеть на казнь. 
    Нож гильотины, приведённой в движение палачом Сансоном, упал так быстро, что те, кто стоял на задних рядах, не успели даже моргнуть глазом. Толпа была разочарована. Но, тем не менее, смотреть на казни первые годы приходило много народа. Завсегдатаями стали старушки в красных колпаках, ожидающие с ночи, чтобы занять лучшие места. Вскоре казнить стали по нескольку человек сразу. Головы сыпались в специально приготовленную корзину. 
   А что же врач Гильотен? После первой же казни он узнал о том, что «машину смерти» назвали его именем. Зная о его изобретении, все стали называть его «ужасным доктором», а доктора стали терзать чудовищные душевные муки. Он считал себя виновным в смерти каждого из казнённых. Гильотена стали преследовать страшные видения. По ночам ему являлись отрубленные головы, он вымаливал у них прощение.
– О, Боже! Прости меня, ибо я грешен! Простите меня все, кто принял такую мученическую смерть. Я хотел как лучше...
Эти слова были искренними. 
– Когда придет мой час, взойдя на эшафот, я буду просить прощения у народа. Плюну на «мадам Гильотину» и предам её проклятию. Так мне легче будет умереть. 
    В начале лета 1794 года Гильотен был арестован по приказу Робеспьера, его поместили в тюрьму Консержи, где он стал ожидать встречу с «мадам Гильотиной» или «Луизеттой», как стали называть гильотину. Но судьба к Гильотену была благосклонна и не допустила близкого знакомства доктора с его изобретением. 
После казни Робеспьера 28 июля 1794 года, Жозеф Гильотен был освобождён. Он скрылся в глухой провинции, в Париж приезжал редко. Он стал прилежным христианином и до последних дней жизни вымаливал у Господа прощения за свои грехи. В 1805 году Гильотен выступал сторонником применения прививок против оспы в Париже. В 1814 году умер от карбункула на плече.
   После смерти Гильотена, члены его семьи просили французское правительство изменить название гильотины, но им было отказано. Тогда семья изменила собственное имя.
Утром 17 апреля 1792 года, когда обезглавили Николя Пелетье, даже природа взбунтовалась: грянул гром, сверкнула молния, и начался сильный ливень. Массы народа стали разбегаться, началась давка. Бежали буквально по трупам. Но и это не остановило Законодательное собрание. Казни с использованием гильотины продолжались.

   В апрельский вечер, после встречи с незнакомцем в чёрном капюшоне, Робеспьер открыл синюю книгу. Максимильен в некотором смятении прочитал:
– «Нострадамус «Центурии» – одна из удивительных книг, известных человечеству. Она принадлежит перу средневекового врача и астролога Мишеля Нострадамуса. Это предвидение того, что должно случиться в будущих столетиях, начиная с XVI века, когда Нострадамус творил».

Книга была на французском языке. Робеспьер увлёкся чтением. Оказалось, что Нострадамус в своих Центуриях много писал о грядущих событиях во Франции. Разгадать строки было сложно, но постепенно перед Робеспьером вставала современная картина:
Уж фурией к Эксу несётся зараза,
Разбою Фоценса открыты пути. (12) 
– Экс-ан-Прованс — город на юго — востоке Франции, главный город исторической провинции Прованс, – удивился Робеспьер, – город находится в 20 км к северу от Марселя, на реке Арк. Фоценс – старинное название Марселя. Нострадамус предрекает будущее разорение и несчастья: 
Прованс мой! Несчастья неистребимы! 
… Повсюду пожары с клубящимся дымом… (12) 
– Действительно поднялось крестьянство, создавая Добровольческие отряды. Идея республики становилась всё более популярной не только в Париже, но и по всей Франции. 
Поверь, что раздоры начнутся в Марселе,
Бьёт дикое пламя от новых идей.
Над миром мятежные гимны летели,
И всё человечество гибнет везде. (12) 
– Этот катрен, видимо, побудил гвардейцев в самом начале Французской революции осквернить прах Нострадамуса, – решил Робеспьер, – настолько верно из XVI века он описал события, отделяющие его по времени более чем в 200 лет! И даже слова о мятежных гимнах – это же о гимне марсельцев! 
Весной 1792 года молодой капитан сапёрных войск, военный инженер, поэт и композитор Клод Жозеф Руже де Лиль (1760-1836) в порыве вдохновения за одну ночь написал знаменитую «Марсельезу». Через полтора года, 24 ноября 1793 года Конвент выберет Марсельезу в качестве государственного гимна Франции. Марсельеза переживёт разные режимы и опалу, станет гимном современной Франции.
La Marseillaise
1.Allons enfants de la Patrie
Le jour de gloire est arrivé !
Contre nous de la tyrannie
L'étendard sanglant est levé
Entendez-vous dans nos campagnes
Mugir ces féroces soldats?
Ils viennent jusque dans vos bras.
Égorger vos fils, vos compagnes!
Refrain:
Aux armes citoyens
Formez vos bataillons
Marchons, marchons
Qu'un sang impur
Abreuve nos sillons
Марсельеза
1.Вперёд, Отчизны сыны вы,
Час славы вашей настал!
Против нас вновь тирания 
Водрузила кровавый штандарт.
Слышишь ты в наших полях
Зло воет вражий солдат?
Он идёт чтоб сын твой и брат 
На твоих был растерзан глазах!
Припев:
К оружию, друзья
Вставайте все в строй, 
Пора, пора!
Крови гнилой 
Омыть наши поля.
Призыв «К оружию!» был подхвачен патриотами, ведь враг угрожает революции. Законодательное собрание, основываясь на речи Верньо, обратилось к народу с призывом: «Отечество в опасности»:
Граждане Франции! Отечество в опасности! Регулярная армия деморализована, только новая армия на основе всеобщей повинности способна остановить вооружённую интервенцию.
В Париж из всех департаментов стали собираться тысячи вооруженных добровольцев и Марсовом поле идёт запись в Добровольческую армию.
   Войска продолжали отступать под натиском более подготовленного противника. Мария Антуанетта ещё до начала военных действий передала австрийцам план военной компании. Кроме того, командующие армиями и многие французские офицеры были настроены контрреволюционно. 
В начале августа в Париже распространяется манифест главнокомандующего австро-прусскими войсками герцога Брауншвейгского о задачах войны: 
«Восстановить законную власть короля». 
Он пытается запугать парижан:
«Если король и его семья подвергнутся малейшему оскорблению, Париж будет предан полному уничтожению!»
 Это ещё больше накаляет политическую обстановку в столице и в целом политический кризис во Франции. Жирондисты теряют свои позиции. Им на смену поднимаются более радикальные слои. Парижане требуют низложения короля и организации новой власти. Создаётся революционный орган – городской муниципалитет, или Совет Парижской Коммуны. 
«Тираны созрели. Восстань!» – 
Народ призвалá Революция.
«Абсолютизм должен пасть!
Да здравствует новая Конституция!»

(1) Луи́ Антуа́н Сен-Жюст (1767—1794) — деятель Великой французской революции, соратник Робеспьера. Главный обвинитель короля и идеолог террора.
(2) Кордельеры (фр. Club des Cordeliers) — политический клуб в эпоху французской революции, известный сначала под именем клуба «Друзей прав человека»; собирался в предместье Сен-Антуан (фр. Saint-Antoine), в старом монастыре кордельеров (или, иначе, францисканцев), отчего и получил свое название.
(3)Клоотс Анахарсис (1755 — 1794) — один из деятельных участников французской революции.В годы революции принял французское гражданство, был избран в Конвент (1792) от департамента Уазз. Он называл себя личным врагом Христа и всякой религии и доказывал в своих литературных произведениях, что только народ может быть сувереном мира и что только глупцы могут верить в верховное существо, культ которого был установлен Робеспьером. По требованию последнего он был привлечен к суду по делу левой фракции якобинцев и казнен в 1794 году.
Анна – Жозефа Теруань де Мерикур (1762-1797) – участница Французской революции. Ее называли «мессалиной революции», «жандармом в юбке», «прекрасной льежкой». Себя она называла «амазонкой революции» и была горячей защитницей прав женщин. 
Она любила революцию, как мужчин. Выступала в защиту жирондистов. 31 мая 1793 года высечена розгами в саду Тюильри толпою женщин, от мучений помешалась и умерла в доме умалишенных.
(4) Валерий Брюсов, стихи.
(5)Эгида – в древнегреческих легендах щит Зевса, был символом покровительства. Под эгидой – находится под защитой, охраной. 
(6)Якобинский клуб (club des Jacobins)— политический клуб эпохи Французской революции. Образовался в июне 1789 года и получил своё название от места проведения заседаний клуба в доминиканском монастыре святого Якова на улице Сен-Жак в Париже. До 1791 года члены клуба были сторонниками конституционной монархии. 
Якобинцы (преимущественно сторонники Робеспьера) участвовали в Конвенте, где выступали за единство страны, укрепление национальной обороны перед лицом контрреволюции и жёсткий внутренний террор. 
(7) Фельяны, вернее фейяны, от слова feuiller – росток, — политическая группировка во Франции во время Французской революции. Конституционные монархисты. Представляли интересы крупной буржуазии. Среди членов клуба Э. Ж. Сьейес, О. Г. Мирабо, М. Ж. Лафайет и другие. Именно они весной 1790 года выделились в узкое по составу «Общество 1789», формально сохраняя членство и в Якобинском клубе.
(8) Барнав Антуан (1761 —1793), деятель Великой французской революции, социолог. В 1789—91 депутат Учредительного собрания. Сторонник конституционной монархии. После смерти Мирабо в 1791 году вместе с Дюпором и Ламетом стал руководителем партии фельянов. В речи 15 июля 1791 Барнав призывал к прекращению революции. Казнён в период якобинской диктатуры. 
(9) Елисейские поля – один из главных бульваров Парижа. Название Елисейские Поля было заимствовано из греческой мифологии: «элизиум» (или «елисейские поля») – это «острова блаженных», где обитали праведники и герои, получившие от богов бессмертие. В 1667 году под руководством архитектора Версаля Андре Ленотра (1613-1700) здесь была устроена новая прогулочная зона, как бы продолжавшая сад Тюильри. В 1709 году она получила название Елисейские Поля. В 1724 году герцог Антенский, управляющий королевскими садами, продолжил Елисейские поля до того места, где сейчас высится Триумфальная арка (площадь Шарля де Голля). Тогда же возвели на улице первые дома. 
(10)Жозе́ф Игн́ас Гильоте́н (Гийотен) (1738— 1814) — профессор анатомии, политический деятель, член Учредительного собрания, друг Робеспьера и Марата. Его именем названа гильотина — машина для обезглавливания.
(11)Антуан Луи (1723—1792), доктор, известный своими научными трудами по хирургии. С 1764 года постоянный секретарь Хирургической академии.
(12) Нострадамус Центурии XII, XI