Коминтерн, перестройка, капитализм

Книга итальянского коммуниста Джузеппе Боффа «От СССР к России. История неоконченного кризиса. 1964-1994» непроста для нынешнего массового читателя, скажу сразу. Не потому, что её язык требует лишнего напряжения – нет. Хотя, возможно, кто-то в этом смысле изрядно пострадает, ибо многие уже давно пополнили ряды успешных учеников Эллочки-людоедки. Однако основные сложности тут иные: во-первых, знания наших соотечественников мировой истории и истории своей страны довольно схематичны и приблизительны; во-вторых, СМИ основательно заморочили обывательские головы сентенцией об отсутствии в современном международном идеологическом пространстве коммунистической составляющей как таковой. Но честный человек, стремящийся учитывать опыт ХХ столетия для понимания настоящего, не может пройти мимо множественных фактов, доказывающих, что идеи социальной справедливости не есть удел нескольких утопистов, потерпевших полное фиаско.

Мы можем не понимать, каким образом Фарадей открыл законы природы в той части, которая была ему наиболее интересна, но мы ежедневно щёлкаем выключателями и зажигаем свет в своих домах. Кричать в наше время о том, что Маркс нафантазировал какой-то морок в виде социально-экономических законов, – то же самое, что упорно отрицать возможности электричества и снабжать людей исключительно восковыми свечками. Другое дело, что марксистская теория не каждому мозгу пока поддаётся. Не удивительно: загоревшаяся лампочка – аргумент конкретный, а исторические события – что такое? Ну, безвольный царь Иванов опрометчиво назначил министром отъявленного коррупционера Петрова, а коварный Мюллер вероломно ввёл войска на территорию брутального Джонса… В общем, главные чины всех времён и народов строят друг другу козни, причём здесь какие-то ирреальные производственные отношения? И почему именно производственные? Фи, это даже скучно.

Человечество между тем созрело для того, чтобы отнестись к самому себе с большей ответственностью. Его движение, развитие – сложная, но познаваемая штука. Самопознание, то есть осознание себя реального – необходимый труд для уважающей себя личности. Для общества в целом эта задача тоже из тех, без решения которых оно не имеет шанса для выживания.

Хотя не буду пугать читателей: Боффа не грузит свою книгу фундаментальной терминологией и отсылами к работам классиков коммунистической мысли. Позволю себе лишь заметить для не особо наблюдательных, что «коммунизм», «коммуникация», «коммюнике» – слова однокоренные, посему ничего живодёрского в первом из них нет.

Итак, из названия книги следует, что автор исследует тридцатилетие истории нашей страны. Он имеет на это право, так как был и свидетелем, и даже участником многих событий не рядового порядка. В 1944 году вступил в итальянскую компартию (бывшую тогда одной из сильнейших в Европе, надо сказать). В Интре примкнул к партизанам Сопротивления, под псевдонимом Rilke стал политическим комиссаром в бригаде имени Чезаре Баттисти. C 1946 года — редактор «L'Unità», затем корреспондент этой газеты в Париже (1949-1953) и в Москве (1953-1958, 1963-1964) — первый после Второй мировой войны итальянский постоянный корреспондент в Москве. В качестве сотрудника «L’Unità» в составе партийных делегаций был в Азии, Восточной Европе, США. Входит в первую пятёрку наиболее авторитетных специалистов по истории стран Восточной Европы. У этого человека была возможность поработать в серьёзных архивах, свои выводы он делает не из креативных сплетен. «Настоящая книга задумана прежде всего как изложение фактов, иногда широкоизвестных, чаще — малоизвестных, а подчас не опубликованных до сего момента. Только на основании имеющихся фактов мной выносятся суждения и даются трактовки, являющиеся итогом повествования», – пишет Боффа во введении.

Первая часть этого солидного труда посвящена, на взгляд автора, консервативному периоду истории СССР. Теперь некоторые называют его «застоем», другие – «стабильностью». Свернувший реформы Хрущёва Брежнев, сначала проявивший чудеса изворотливости для сохранения собственных позиций в партии, а точнее – в государстве, затем превратившийся в удобное чучело для пользующихся привилегиями деятелей политбюро, – фигура малосимпатичная, как бы ни хотелось кому-то навести на него благолепный глянец. Разваливающаяся экономика, неспособность ни одной социальной структуры провести вдумчивый анализ общественных проблем, полное отсутствие у правительства адекватной информации о жизни граждан – вот основные приметы благолепия, в котором пребывала страна. Теневики-спекулянты; диссиденты, уповающие на антикоммунистические силы запада, и кагэбэшники, гоняющиеся за этими плохими ребятами; спивающиеся интеллигенты; дряхлеющие ораторы на партийных трибунах – уже никого не могут убедить в достижении развитого социализма.

А в Восточной Европе – набирающие скорость «раскольнические» тенденции. Небольшое пояснение. В 1943 году был распущен Коминтерн, затем Сталин пытался создать некий его заменитель – Коминформ. Но ХХ съезд КПСС, прошедший в 1956 году, положил конец и этой организации. Стоит вспомнить, что прошлый век начался очень бурно для международного коммунистического движения. На 1-й конгресс Коминтерна в 1919 году съехались представители 35 партий из 21 страны (Европа, Азия, Австралия, Америка), через год 2-й конгресс объединил уже 67 партий из 37 стран. В период между конгрессами образовались советские республики в Венгрии, Баварии, Словакии, коммунистические партии сложились в Югославии, США, Мексике, Дании, Испании, Индонезии, Иране, Великобритании, Турции, Уругвае, Австралии. Конечно, заметную роль в этом процессе сыграла российская Октябрьская революция. Не буду здесь вдаваться в детали развития образовавшегося чуть позднее нового государства, СССР, – в конце концов, книга затрагивает только последние десятилетия его существования. Отмечу однако, что сам факт его появления и закрепления в мировой политике воспринимался зарубежными коммунистами как веский аргумент в споре с идеологическими противниками.

Разгром фашистов во Второй мировой войне – а борьбу с ним начали именно коммунисты, они же считались фашистами первой группой, подлежащей истреблению, – утвердил их в правоте своего дела. Возникли новые государства, провозгласившие социалистические ориентиры. Но ориентиры эти часто просто сводились к копированию норм СССР, и уже через десятилетие, примерно к середине 1950-х годов, брожение умов дало о себе знать, и очень ощутимо. Боффа не останавливается на глубоких причинах этого брожения, более того, он вообще не касается вопроса, можно ли считать сложившиеся в СССР и Восточной Европе государственные системы социалистическими. Их было принято называть социалистическими – для данной книги этого достаточно.

Разоблачение культа личности Сталина (что само по себе надо признать явлением позитивным) вызвало бурю в самом СССР и заставило провести ревизию позиций его соседей. Внутренние процессы во всех этих странах отягощались заинтересованностью мирового капитала в уничтожении коммунистических настроений как таковых. Национальные приоритеты всё откровеннее заявляются единственно возможными. «По мере того как СССР терял свое признанное положение центра великого Интернационала, оставаясь лишь «сверхдержавой», в обществе, в народном сознании, в самом поведении официальных представителей пробуждались иные, традиционные и глубокие настроения, характерные для национальной истории. Даже все завоевания советской системы, вплоть до великой и выстраданной победы во Второй мировой войне, стали интерпретироваться как деяния национального русского духа», – констатирует Боффа.

Далее: «Страны Варшавского договора по-прежнему игнорировали кризис международного коммунистического движения, становившийся всё более очевидным. Все попытки вновь созвать в Москве ещё одно международное совещание коммунистических партий остались безуспешными»; «К концу 1970-х годов военный фактор оставался единственной сильной стороной СССР. Чтобы обеспечить паритет в этой области, приходилось закрывать глаза на многочисленные проявления растущей слабости экономического, социального, морального и политического характера».

Когда в 1985 году генсеком КПСС стал Горбачёв, надёжного объединения социалистических стран уже не было по сути, да и самому СССР грозил распад. Компартии в капиталистических государствах всё больше уходили в тень, у них не было больше «практической» поддержки – хотя бы и хрупкой, даже декоративной. Бессмысленно обвинять тех или иных исторических персонажей в этой ситуации: для коммунистических преобразований человечеству требуется серьёзное время, оно неизбежно включает в себя и моменты торможения.

Что же перестройка, которой Боффа отвёл вторую часть своей книги? По его мнению, она провалилась. Но не по вине её инициатора. «Горбачев верил в ценности и идеи социализма и намеревался заставить их работать. Зная о всех происшедших в прошлом трагедиях, он не презирал советский период истории собственной страны. Однажды он сказал английскому премьер-министру госпоже Тэтчер: «Нельзя исходить из того, что Октябрьская революция была ошибкой и что социализм, Советская Россия — ошибка истории». «Мы не можем, — часто повторял он, — отрекаться от всего, что было создано нашими отцами и дедами», – свидетельствует Боффа.

Семь лет, которые история отвела Горбачёву на месте видимого первого лица государства, совпали со слишком серьёзными деструктивными социальными реакциями. Экономика трещала по швам. Возможно, если бы в своё время Брежнев решился на реформу, подготовленную Косыгиным, положение дел было бы не столь плачевным, но даже это не устранило бы коренного противоречия между производительными силами и производственными отношениями. Партийная номенклатура не желала расставаться с привычной сытой жизнью, она цинично использовала марксистскую лексику, работая на умерщвление самого марксизма. Горбачёв сменил примерно 60% секретарей обкомов (теперь на их местах губернаторы регионов). Распад социалистического лагеря вернул в Союз дислоцированные у соседей войска, армейские чины не могли приноровиться к новой жизни, это стимулировало их недовольство. Интеллигенция, на которую возлагались нешуточные надежды для возвращения к социализму с человеческим лицом, металась от национализма к чистому искусству, от религии к астрологии и договорилась до гуманного капитализма. Наконец, на историческую сцену выпрыгнул Ельцин, который откровенно отказался от коммунистической идеи. И всё это на фоне жаждущих похорон данной идеи международных финансистов, сладко распевающих про общечеловеческие ценности.

Общечеловеческие ценности, конечно, существуют, и коммунистическая мысль именно к ним ведёт. Первая из них – сама человеческая жизнь. Уставший от гонки вооружений Советский Союз предложил НАТО симметричные действия по сокращению средств устрашения. В 1991 году даже прекратил своё действие Варшавский договор. С тех пор НАТО бомбит, где вздумается. Другой возможности установления всеобщей демократии, кроме уничтожения четырёх пятых самого демоса, видимо, не изобретено.

Не правы те, кто задним числом любят вопить, что Горбачёв развалил СССР. Вот напоминание Боффа: «В марте 1991 года, когда кризис достиг критической отметки, он почти по всей стране организовал референдум (не участвовали наиболее сепаратистски настроенные прибалты, грузины и молдаване). Три четверти участников проголосовали за сохранение Союза, реформированного на демократической основе. Пользуясь этим успехом, в следующем месяце он запустил переговорный процесс между республиками в целях заключения договора, определяющего основы обновленного государства». Этот судьбоносный договор должен был быть закреплён 20 августа. Но 19-го Горбачёва блокировали на даче в Форосе.

Мы не знаем и, думаю, никогда не узнаем, что за трагедия разыгралась тогда в Крыму. Слишком много и в России, и за её пределами заинтересованных в том, чтобы правда не стала достоянием широкой общественности. Но есть факты, которые обращают на себя внимание. Жена Горбачёва лишилась дара речи после злополучного Фороса, её больше никогда не показали по телевидению. Через некоторое время объявили, что у неё обнаружена лейкемия. Якобы последствия пребывания в 1949 году рядом с Семипалатинском, где проходили ядерные испытания. Скончалась она в 1999 году. Уже через 100 дней по возвращении из Крыма Горбачёв как бы добровольно покинул президентское кресло. Само кресло исчезло после печально известных беловежских событий, которым перестроечный регулировщик противостоял из последних сил. То есть вместо подписания в августе 1991 года договора о сохранении Союза, изумлённая публика получила ликвидацию Союза в декабре того же года.

«В течение короткого времени — нескольких месяцев, максимум двух-трех лет — все ценности, в которые верило большинство советского населения и которые в любом случае влияли на его поведение, были объявлены ошибочными, лишними, даже вредными и достойными осуждения, –  вынужден зафиксировать автор книги. – Вся та система, которая каждому обеспечивала уверенность в завтрашнем дне, была разрушена. Страны, где люди родились, выросли и прожили жизнь, больше не существует. Обещание «правового государства» как никогда далеко от выполнения. Оно вылилось в карикатурное государство, полупредпринимательское и полукриминальное, где большинство граждан чувствуют себя чужими куда больше, чем во времена Брежнева. Царит всеобщая и глубокая растерянность».

 Написано это в 1996 году, почти два десятилетия назад. Сделало ли наше общество надлежащие выводы, проанализировало ли произошедшее? Сомневаюсь. Строгий объективный подход к истории не в чести, интерпретаторы произволят налево и направо. «Манипулирование эпизодами прошлого в злободневной полемике осталось в традициях политической борьбы. Весьма прискорбно констатировать, что современная публицистика изощряется в доказательствах того, что дурная в этом отношении традиция была присуща не только Суслову и Пономареву», – грустно замечает Боффа. То есть заметил ещё в 1996 году. А мы в 2014-м с ужасом наблюдаем, как лавина фэнтезийных изысков захлёстывает прессу, телевидение, интернет. Но про производственные отношения – по-прежнему ни-ни! Гуманный капитализм, однако.

7 мая 2014 года