Ирина Лейшгольд: «Помните меня, помните!»…

Есть у Ирины Лейшгольд, ушедшей из этой жизни чуть более месяца назад - так неожиданно для всех нас, - собственноручно написанная ею «Моя эпитафия»:
Помните меня, помните!
Неважно, что нет меня в комнате,
неважно, что  не вхожу в свой дом,
неважно, что не сижу за столом,
неважно, что голос мой не звучит,
неважно, что лик мой от вас сокрыт -
важно, чтоб тот, кто меня любил,
помнить меня не забыл.
 
К кому обращены эти строки?.. Думаю, и к нам тоже – тем, кто хоть немного узнал Ирину Лейшгольд в ипостаси автора «Парнаса», его редактора, модератора, спонсора. Я до сих пор не могу примирить себя с мыслью, что Ирины нет больше – здесь, в этом мире. И я всего лишь один из тех, кто хотел бы «не забыть», но помнить её - одарённую, пылкую женщину, поэтессу, - я полюбил её. Полюбил не только потому, что - ещё бы! – она обратила внимание на творчество моё, хвалила, благословила, фактически.
 
…Она сумела «раскрутить» меня - обычно не разговорчивого - на довольно активную переписку – и в «личке», и в комментариях. Мы с нею даже баловались, шалили – разговаривали экспромтами, стихами. Это было интересно, и я чувствовал, что не только мне, но и ей тоже. И хотя по форме это походило на молодецкую забаву, по смыслу – у неё там были вещи серьёзные.
Сон разума давно родил чудовищ.
Они распространились по планете
и выглядят как маленькие дети,
рожденные на Острове сокровищ.
Они бодры, красивы и активны.
Но в них души нет - лишь комочек грязи.
Они на всё так смотрят позитивно,
но не упустят шанса всё изгадить.
А люди гибнут, думая иначе,
для всех смешны. По ним никто не плачет.
 
Или вот:
…Любовь нас не спасет, увы, она слаба,
но человек, в ком ненависть жива
к тому, что называется бесчестьем,
непримиримый к подлости и лести,
найдет к победе путь и нужные слова
 
Мы по-разному думали о каких-то вещах, но я уже искал общения с нею и понимал, что в её максимах – соль, квинтэссенция жизненного опыта, чувств, размышлений. «Увы! Глагол уж не в чести, Нам ничего не донести!»,- писала она, и я - с неохотой, но признавал обоснованность такого суждения, - глядя на парадокс, когда два миллиона поэтов Российской Федерации, ныне публикующихся - в том числе и на «Парнасе», - ничто по сравнению с «трендами» нашей мутной действительности - ложью, продажностью, войной и безумием, тотально насаждаемыми не только мировыми, но и многими отечественными деятелями, а также СМИ – под маской рекламы, добра и свободы.  
Повторяются эпохи,
повторяется жестокость
милосердия - лишь крохи,
не нужна Иисуса кротость.
Слово праведного Бога
не считается священным,
и давно тельца златого
чтут кумиром откровенно.
 
Не оптимистичным был у неё взгляд на сегодняшнюю «правду жизни», скорее трагичным, но её сердце требовало правды, и она не умела и не хотела скрывать её от себя. И наставляла в «День поэзии» весь сонм Парнасский:
Я поздравляю всех нас
С нашим – поэзии  - днем.
Праздновать будем сейчас,
Но правду в бокалы нальем!

Почему Ирина Лейшгольд - поэт? Вопрос не праздный для каждого из нас, кто и себя считает поэтом. Можно написать целое эссе – о том, почему тот-то поэт, а тот-то просто пишет. Попробую сказать коротко: её стихи «овеществлены» - невыдуманными чувствами и опытом жизни. Они без красивостей - хотя красивы, и не банальны - хотя просты. И эти красота и простота - пронзительны.
 
Читая её стихи, ощущаешь физически, как она думает, чувствует, пишет, - её присутствие.
 
Вообще, отношение к поэтическому творчеству у неё не просто сурово - в плане того, правду ли ты пишешь? не «красивую» ли муть очередную? Она не отделяет поэзию от реальности:
Должна ходить по земле –
В слякоть, мороз, войну,
А не цвести в тепле
И не выть на луну.

В некоторых её стихах, во многих комментариях – это красная нить: как-то ненавязчиво, но научить правильному отношению к тому, что есть поэзия, обучить ответственности, если так можно выразиться, людей, пишущих с помощью рифм и ритмов. Донести до их сердца, что не просто так это всё, не тщеславная щекотка. Не «я пою о любви», но «любовь во мне».
Любовь меня вела. С закрытыми глазами
куда-то шла и шла - я доверяла ей.
Дорога то вилась змеей между холмами,
то в гору вел подъем тропинкой средь камней.
В этих строках простой и одновременно грандиозный смысл – человека ведёт Любовь, в самом широком смысле. Любовь - центр бытия у Ирины Лейшгольд:
Моя любовь! Не роза, не цветок,
Ей не нужны банальные сравненья.
Божественный животворящий ток -
Меняет жизни прежнее значенье…

В каком-то смысле она себе противоречит: «любовь слаба», и в то же время – «божественный животворящий ток». Но это, думаю, не противоречие в мыслях, это парадокс самого бытия. Он не может не «мучить» душу, если она не мертва. Жизнь – парадокс. Её бы не должно быть, или она должна быть не такая. А она – есть, и она не такая, как «не такая»… Понятно, почему Ирина обращается к теме жертвы Христовой. «Что мог бы чувствовать человек в Богочеловеке?- пишет она в предисловии к своему стихотворению «Крестная смерть». - Был ли он бестрепетным героем на кресте? У меня Иисус наделен человеческой восприимчивостью к боли и страданиям». В этом стихотворении Христос, взывая с Креста к Отцу, говорит, что «слаб», «не воин», просит прощения за это...  И – в то же время: «Это ведь бог умирает! А небо светлей, светлей...».
 
Парадокс.
 
Её лирика исполнена нелёгкого опыта, а отнюдь не «розово-банальных» чувств.  Потеря близкого, равнодушие любимого, невозможность встреч, «былое» - могут доставлять боль пожизненную. Но без неё, этой боли – «нет меня».
Так вдвоем и живем, дополняя друг друга,
ощущаю ее наяву и во сне.
Ах ты, боль моя, боль! Ты мой враг и подруга,
если вдруг ты уйдешь, что останется мне?»
 
Стихи о любви у неё – отдельная «песня». На них пишут музыку, и будут писать – лишь бы не упрощали их ею до поп-корна, ибо за «лёгкими» строфами, их «мелодийностью» - подчас, драма, и всё тот же «сердечный» парадокс:
Я хочу того, что не положено
и о чем не стоит и мечтать.
Между нами очень много сложного,
И, ей-ей, не стоит упрощать.
…………………………………..
В каждой встрече –  смерть при  расставании,
Их  мгновенность горше, чем полынь.
Но клянусь, что я бы всё на свете
отдала, чтоб были встречи эти.
 
Лишь в этом – уходящем уже - году я «соприкоснулся рукавами» с творчеством Ирины Лейшгольд, с нею самой. Наши взаимные общение и симпатия могли бы перерасти в крепкую дружбу. Благодаря ей я стал серьёзней относиться к «Парнасу», она фактически «приручила» меня… Ещё не всё написанное ею прочёл, но могу сказать: то, что волнует её, волнует и меня, - в частности, тема войны – прошедшей и ныне в мире идущей, наползшей уже и на нашу разорванную иудами страну, так что линия фронта проходит под Донецком, как «тогда», в сороковых, и вновь эта война  не просто с Россией, она готова поглотить всё человечество. Ирина прозорлива, и она нам говорит –  вроде бы и про «ту» войну, но на самом деле уже про «эту»:
Четыре года жизни на войне.
Четыре года боли, крови, смерти...
Вы эти годы по-другому мерьте
и до конца не верьте тишине.
Покой, уют взрываются мгновенно.
Война и мир идут попеременно.

Одну тему в её стихах я бы вообще выделил особо. В профиле своём Ирина пишет: «Родилась и всю жизнь живу в Москве. Хотя давно живу в Израиле». Понятно?.. Из газеты города Беэр-Шева, где она жила, и которая опубликовала официальную весть о её кончине, я узнал, что она «репатриировалась, уже будучи в пенсионном возрасте». Она любила свою «новую старую» Родину, писала мне, что «мой город - столица южной пустыни, чем мы страшно гордимся», размышляла о судьбе еврейского народа, стихи об этом слагала… Но – опять же парадокс – покинув Россию в лихие годы, когда, по её словам, «приходилось в очередях стоять - диких, воинственных», она, будто, соединилась с нею – в душе, в духе. Она тосковала по России:
Только что ж мне снятся
Алые закаты?
В снах моих искрятся
речек перекаты,
быстрые синицы,
желтые поля...
Перестань мне сниться,
Родина моя!
 
Стихотворение, опубликованное Ириной на «Парнасе» летом этого года - «Если будет мне сниться Россия» (в новой редакции), - я бы назвал не «программным», а заветным. Это не просто вдохновенное что-то, за которым следует многоточие, как знак недосказанности, невыразимости. Это – точка, то есть вдохновенное, выстраданное, полностью осмысленное.
… Здесь Восток - и мотивы другие.
Здесь земля обетована Богом.
Все равно я пою о России,
Хоть живу я у Бога под боком. 

Срок придет - и улягусь я в землю.
Надо мной пусть не плачут родные:
Смертный час без боязни приемлю,
Если будет мне сниться Россия.
 
У Ирины – многие стихи песенные…
 
Я никогда почти не интересуюсь возрастом человека в интернете, складываю его образ для себя из того, как и что он пишет. Для меня было в какой-то степени потрясением узнать, что Ирине Лейшгольд  - 82. Я, пока мы общались на сайте, бессознательно решил, что переписываюсь – нет, не с девушкой, конечно, - с женщиной, но которая намного – намного младше. Я был уверен в этом и потому, что у Ирины вышла в свет «пока» одна книга  – стихотворный сборник «Лист на ветру». Ну, думаю, ещё не вечер… Это тот самый случай, когда говорят, что «душа не стареет». Я вижу Ирину такой, как на фотографии, с которой начинается публикация. Она выложила её в одном из постов и подписала: «Это тоже я!»… Она откликалась на всё и всем, часто публиковалась – «жемчужина Парнаса»… Вот так уходят из жизни солдаты – на поле боя, в атаке, при полной амуниции, в силе, молодыми… И поэты так же уходят – молодыми, в силе, при полной амуниции, на ходу. Поэты и солдаты…
 
Последний свой воздушные поцелуй, на стену в профиле, Ирина мне прислала 5 августа - смешную картинку, где было написано: «Не унывай, всё будет хорошо!». Я долго отсутствовал, был в длительной поездке, и смог написать ей в «личку» лишь в сентябре. Но она уже не отвечала. И не заходила на сайт. А в первый день ноября она ушла…
 
Ушла, думаю, к Свету. Верю, есть Небесная почта. Хочу воспользоваться ею и послать Ирине ответный «воздушный поцелуй»: светлая память!
 

© Copyright: Cергей Аданин, 2017

Регистрационный номер №0403757

от 6 декабря 2017

[Скрыть] Регистрационный номер 0403757 выдан для произведения: Есть у Ирины Лейшгольд, ушедшей из этой жизни чуть более месяца назад - так неожиданно для всех нас, - собственноручно написанная ею «Моя эпитафия»:
Помните меня, помните!
Неважно, что нет меня в комнате,
неважно, что  не вхожу в свой дом,
неважно, что не сижу за столом,
неважно, что голос мой не звучит,
неважно, что лик мой от вас сокрыт -
важно, чтоб тот, кто меня любил,
помнить меня не забыл.
 
К кому обращены эти строки?.. Думаю, и к нам тоже – тем, кто хоть немного узнал Ирину Лейшгольд в ипостаси автора «Парнаса», его редактора, модератора, спонсора. Я до сих пор не могу примирить себя с мыслью, что Ирины нет больше – здесь, в этом мире. И я всего лишь один из тех, кто хотел бы «не забыть», но помнить её - одарённую, пылкую женщину, поэтессу, - я полюбил её. Полюбил не только потому, что - ещё бы! – она обратила внимание на творчество моё, хвалила, благословила, фактически.
 
…Она сумела «раскрутить» меня - обычно не разговорчивого - на довольно активную переписку – и в «личке», и в комментариях. Мы с нею даже баловались, шалили – разговаривали экспромтами, стихами. Это было интересно, и я чувствовал, что не только мне, но и ей тоже. И хотя по форме это походило на молодецкую забаву, по смыслу – у неё там были вещи серьёзные.
Сон разума давно родил чудовищ.
Они распространились по планете
и выглядят как маленькие дети,
рожденные на Острове сокровищ.
Они бодры, красивы и активны.
Но в них души нет - лишь комочек грязи.
Они на всё так смотрят позитивно,
но не упустят шанса всё изгадить.
А люди гибнут, думая иначе,
для всех смешны. По ним никто не плачет.
 
Или вот:
…Любовь нас не спасет, увы, она слаба,
но человек, в ком ненависть жива
к тому, что называется бесчестьем,
непримиримый к подлости и лести,
найдет к победе путь и нужные слова
 
Мы по-разному думали о каких-то вещах, но я уже искал общения с нею и понимал, что в её максимах – соль, квинтэссенция жизненного опыта, чувств, размышлений. «Увы! Глагол уж не в чести, Нам ничего не донести!»,- писала она, и я - с неохотой, но признавал обоснованность такого суждения, - глядя на парадокс, когда два миллиона поэтов Российской Федерации, ныне публикующихся - в том числе и на «Парнасе», - ничто по сравнению с «трендами» нашей мутной действительности - ложью, продажностью, войной и безумием, тотально насаждаемыми не только мировыми, но и многими отечественными деятелями, а также СМИ – под маской рекламы, добра и свободы.  
Повторяются эпохи,
повторяется жестокость
милосердия - лишь крохи,
не нужна Иисуса кротость.
Слово праведного Бога
не считается священным,
и давно тельца златого
чтут кумиром откровенно.
 
Не оптимистичным был у неё взгляд на сегодняшнюю «правду жизни», скорее трагичным, но её сердце требовало правды, и она не умела и не хотела скрывать её от себя. И наставляла в «День поэзии» весь сонм Парнасский:
Я поздравляю всех нас
С нашим – поэзии  - днем.
Праздновать будем сейчас,
Но правду в бокалы нальем!

Почему Ирина Лейшгольд - поэт? Вопрос не праздный для каждого из нас, кто и себя считает поэтом. Можно написать целое эссе – о том, почему тот-то поэт, а тот-то просто пишет. Попробую сказать коротко: её стихи «овеществлены» - невыдуманными чувствами и опытом жизни. Они без красивостей - хотя красивы, и не банальны - хотя просты. И эти красота и простота - пронзительны.
 
Читая её стихи, ощущаешь физически, как она думает, чувствует, пишет, - её присутствие.
 
Вообще, отношение к поэтическому творчеству у неё не просто сурово - в плане того, правду ли ты пишешь? не «красивую» ли муть очередную? Она не отделяет поэзию от реальности:
Должна ходить по земле –
В слякоть, мороз, войну,
А не цвести в тепле
И не выть на луну.

В некоторых её стихах, во многих комментариях – это красная нить: как-то ненавязчиво, но научить правильному отношению к тому, что есть поэзия, обучить ответственности, если так можно выразиться, людей, пишущих с помощью рифм и ритмов. Донести до их сердца, что не просто так это всё, не тщеславная щекотка. Не «я пою о любви», но «любовь во мне».
Любовь меня вела. С закрытыми глазами
куда-то шла и шла - я доверяла ей.
Дорога то вилась змеей между холмами,
то в гору вел подъем тропинкой средь камней.
В этих строках простой и одновременно грандиозный смысл – человека ведёт Любовь, в самом широком смысле. Любовь - центр бытия у Ирины Лейшгольд:
Моя любовь! Не роза, не цветок,
Ей не нужны банальные сравненья.
Божественный животворящий ток -
Меняет жизни прежнее значенье…

В каком-то смысле она себе противоречит: «любовь слаба», и в то же время – «божественный животворящий ток». Но это, думаю, не противоречие в мыслях, это парадокс самого бытия. Он не может не «мучить» душу, если она не мертва. Жизнь – парадокс. Её бы не должно быть, или она должна быть не такая. А она – есть, и она не такая, как «не такая»… Понятно, почему Ирина обращается к теме жертвы Христовой. «Что мог бы чувствовать человек в Богочеловеке?- пишет она в предисловии к своему стихотворению «Крестная смерть». - Был ли он бестрепетным героем на кресте? У меня Иисус наделен человеческой восприимчивостью к боли и страданиям». В этом стихотворении Христос, взывая с Креста к Отцу, говорит, что «слаб», «не воин», просит прощения за это...  И – в то же время: «Это ведь бог умирает! А небо светлей, светлей...».
 
Парадокс.
 
Её лирика исполнена нелёгкого опыта, а отнюдь не «розово-банальных» чувств.  Потеря близкого, равнодушие любимого, невозможность встреч, «былое» - могут доставлять боль пожизненную. Но без неё, этой боли – «нет меня».
Так вдвоем и живем, дополняя друг друга,
ощущаю ее наяву и во сне.
Ах ты, боль моя, боль! Ты мой враг и подруга,
если вдруг ты уйдешь, что останется мне?»
 
Стихи о любви у неё – отдельная «песня». На них пишут музыку, и будут писать – лишь бы не упрощали их ею до поп-корна, ибо за «лёгкими» строфами, их «мелодийностью» - подчас, драма, и всё тот же «сердечный» парадокс:
Я хочу того, что не положено
и о чем не стоит и мечтать.
Между нами очень много сложного,
И, ей-ей, не стоит упрощать.
…………………………………..
В каждой встрече –  смерть при  расставании,
Их  мгновенность горше, чем полынь.
Но клянусь, что я бы всё на свете
отдала, чтоб были встречи эти.
 
Лишь в этом – уходящем уже - году я «соприкоснулся рукавами» с творчеством Ирины Лейшгольд, с нею самой. Наши взаимные общение и симпатия могли бы перерасти в крепкую дружбу. Благодаря ей я стал серьёзней относиться к «Парнасу», она фактически «приручила» меня… Ещё не всё написанное ею прочёл, но могу сказать: то, что волнует её, волнует и меня, - в частности, тема войны – прошедшей и ныне в мире идущей, наползшей уже и на нашу разорванную иудами страну, так что линия фронта проходит под Донецком, как «тогда», в сороковых, и вновь эта война  не просто с Россией, она готова поглотить всё человечество. Ирина прозорлива, и она нам говорит –  вроде бы и про «ту» войну, но на самом деле уже про «эту»:
Четыре года жизни на войне.
Четыре года боли, крови, смерти...
Вы эти годы по-другому мерьте
и до конца не верьте тишине.
Покой, уют взрываются мгновенно.
Война и мир идут попеременно.

Одну тему в её стихах я бы вообще выделил особо. В профиле своём Ирина пишет: «Родилась и всю жизнь живу в Москве. Хотя давно живу в Израиле». Понятно?.. Из газеты города Беэр-Шева, где она жила, и которая опубликовала официальную весть о её кончине, я узнал, что она «репатриировалась, уже будучи в пенсионном возрасте». Она любила свою «новую старую» Родину, писала мне, что «мой город - столица южной пустыни, чем мы страшно гордимся», размышляла о судьбе еврейского народа, стихи об этом слагала… Но – опять же парадокс – покинув Россию в лихие годы, когда, по её словам, «приходилось в очередях стоять - диких, воинственных», она, будто, соединилась с нею – в душе, в духе. Она тосковала по России:
Только что ж мне снятся
Алые закаты?
В снах моих искрятся
речек перекаты,
быстрые синицы,
желтые поля...
Перестань мне сниться,
Родина моя!
 
Стихотворение, опубликованное Ириной на «Парнасе» летом этого года - «Если будет мне сниться Россия» (в новой редакции), - я бы назвал не «программным», а заветным. Это не просто вдохновенное что-то, за которым следует многоточие, как знак недосказанности, невыразимости. Это – точка, то есть вдохновенное, выстраданное, полностью осмысленное.
… Здесь Восток - и мотивы другие.
Здесь земля обетована Богом.
Все равно я пою о России,
Хоть живу я у Бога под боком. 

Срок придет - и улягусь я в землю.
Надо мной пусть не плачут родные:
Смертный час без боязни приемлю,
Если будет мне сниться Россия.
 
У Ирины – многие стихи песенные…
 
Я никогда почти не интересуюсь возрастом человека в интернете, складываю его образ для себя из того, как и что он пишет. Для меня было в какой-то степени потрясением узнать, что Ирине Лейшгольд  - 82. Я, пока мы общались на сайте, бессознательно решил, что переписываюсь – нет, не с девушкой, конечно, - с женщиной, но которая намного – намного младше. Я был уверен в этом и потому, что у Ирины вышла в свет «пока» одна книга  – стихотворный сборник «Лист на ветру». Ну, думаю, ещё не вечер… Это тот самый случай, когда говорят, что «душа не стареет». Я вижу Ирину такой, как на фотографии, с которой начинается публикация. Она выложила её в одном из постов и подписала: «Это тоже я!»… Она откликалась на всё и всем, часто публиковалась – «жемчужина Парнаса»… Вот так уходят из жизни солдаты – на поле боя, в атаке, при полной амуниции, в силе, молодыми… И поэты так же уходят – молодыми, в силе, при полной амуниции, на ходу. Поэты и солдаты…
 
Последний свой воздушные поцелуй, на стену в профиле, Ирина мне прислала 26 августа - смешную картинку, где было написано: «Не унывай, всё будет хорошо!». Я долго отсутствовал, был в длительной поездке, и смог написать ей в «личку» лишь в сентябре. Но она уже не отвечала. И не заходила на сайт. А в первый день ноября она ушла…
 
Ушла, думаю, к Свету. Верю, есть Небесная почта. Хочу воспользоваться ею и послать Ирине ответный «воздушный поцелуй»: светлая память!
 

 

Красива ночь

Будет час