ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ. Часть первая. Глава 11. "Общая газета". Они замучились править
Уходила я в «Общую газету». История с ней тоже приключилась весьма показательная. Это был уже 1997 год, наша журналистика успешно обуржуазилась, но декларативно всё ещё орала о свободомыслии. На самом деле братию во всевозможных СМИ главным образом занимал вопрос персональных гонораров, которые, в отличие от советского периода, стали начисляться весьма произвольно. Что касается идей… Ну, к примеру, очень популярна была следующая: «Зло привлекательнее добра. Добро – ужасная скука». Синюю птицу счастья перекрасили в зелёную, под цвет вожделенного бакса. Естественно, многие истово рвались в то болото, что стало называться медийным, поэтому эшелоны одних искателей славы и денег быстро сменялись другими. Особенно ярко процесс заявил себя на телевидении, там ежемесячно образовывались группы «наших» и «не наших», туда вливались наиболее внушительные финансы. Березовский возомнил, что он будет контролировать всю прессу страны. Гусинский, понятное дело, с этим согласиться не мог, но на всякий случай пытался отвоевать себе радио и ТВ. Потом они менялись местами, потом смешивали телеканалы и газеты – очень буйная была у этих бедоносцев тогда житуха. В общем, в провинции пацаны уходили в банды, в столице «интеллектуалы» рвались к халяве под знамёнами новоявленных государственных персонажей. Золотой телец растоптал миллионы россиян.
А тут я со своей нудной образовательной темой. Но Симон Соловейчик в своё время говорил мне, что если будет сложно, можно будет попытать удачи у Егора Яковлева. Вот ему я и позвонила, думая, куда бы пристроить свою горемычную аналитику. Он попросил передать статью в офис и перезвонить через день.
- Да, это очень любопытно, – сказал Яковлев, когда я поинтересовалась результатом прочтения. – Приезжайте, поговорим.
- Такой хороший язык… Сейчас слово «публицистика» стало ругательным, впрочем, – мне показалось, что он даже волновался, перебирая на своём столе листки статьи. – Но, знаете, нужно переписать, потому что тут есть вещи, которые не посвящённый в образовательные дела читатель не поймёт.
- Хорошо, сделаю другой вариант.
- А какие вообще планы? У меня ниша образовательная пустая, можете занять.
- Я отпуск догуливаю. Но после увольняюсь. Приду к вам, если не возражаете.
- Не возражаю. А статью перепишите поскорее.
Переписала. Прислали за материалом курьера – вот какие у нас порядки, можем позволить себе курьера. :) Звоню, интересуюсь, подходит ли моя писанина теперь. Оказывается, подходит, статья передана выпускающему редактору Н.А. Возвращаюсь из отпуска, звоню этому человеку – материал ещё не напечатан. Объясняет, что газета еженедельная, статей много, все сразу не помещаются.
Почему-то Яковлев затянул процесс с заключением договора о сотрудничестве со мной. Но когда его всё же взялись подписывать, знакомлюсь с довольно странной дамой, ведающей коммерческими делами. Смотрит пристально и неприятно. Видит, как улавливаю, только мои вьющиеся волосы и объём талии. Ну и ладно, не привыкать, лишь бы на работе не отражалось. Обстановочка в редакции не самая радужная. Яковлев целыми днями принимает у себя друзей-шестидесятников, попивает коньячок, иногда ездит на свидания с Гусинским. Тётеньки редакционные (большинство сотрудников, как и во всех редакциях, женского пола) много жалуются на загруженность и кромсают нещадно статейки. Правда, до такого маразма, как в «Первом сентября» не доходят. Но Владимир Войнович, помнится, хотел однажды судиться – ему навписывали каких-то чужих слов в заметку, не понимая, что нарушают авторские права.
Статья моя всё ещё дожидается своей очереди. Прошло уже месяца полтора. Н.А. всякий раз, как мы встречаемся, опускает глаза. Пару материалов у меня всё же взяли в работу, опубликовали. На следующий же день после выхода в свет одного из них позвонила какая-то девушка с телевидения, попросила растолковать ей некоторые моменты более подробно, она готовила сюжет по образованию. Телефон мой домашний она узнала у секретаря редакции, которой такой звонок не понравился, потому что несчастная корреспондентка была не из «наших». Правда, узнала я об этом много позже.
Короче, продержалась я в этом интересном общественном месте месяца два с половиной. Однажды один из редакторов, который тоже считал себя сведущим в образовательных делах, вернул мне заметку, в которой поднималась тема поборов с родителей школьников. Сказал, что материал весь неправильный, и по форме, и по содержанию. А через день меня пригласил к себе в кабинет Яковлев и заявил, что не намерен больше продолжать со мной сотрудничество. «В редакции сказали, что замучились править ваши шедевры, я разрываю договор», – вскрикнул он в присутствии того самого коллеги, который не хотел читать про взятки в школах. «Ого-го-го! – подумала я. – Какие мужественные бойцы невидимого фронта! Кто же это мне говорил про такой хороший язык?» И опять хлопнула дверью.
Ещё через несколько дней я раскрыла свежий номер «Общей газеты» и обнаружила статью про поборы с родителей в детских больницах. Нет, тексты мои нигде не крали, они отличаются узнаваемым авторским языком, что чревато, а вот позаимствовать тему – это легко. :) Открыла я газету на кухне у своей приятельницы И. Она бурно переживала мой неудачный поход в «большую журналистику».
- Ну, что ж ты просто ушла? Облили человека грязью, и всё? Надо было сунуть ему статью под нос, чтобы он прямо сказал, что это плохо…
- Наивная ты. С чего ты взяла, что он не читал и что он не смог бы открыто солгать? И зачем мне оставаться в таком гадюшнике? Что я получу в подобной компании?
- Да, но ведь у нас о человеке судят по вывеске шарашки, где он числится…
- Я тебе говорю: вывеска там – гадюшник.
Примерно через год я случайно на одной пресс-конференции встретилась с парнем, который свалил из редакции «Общей газеты» вскоре после меня. Он мне поведал много любопытного. И про звонок «не нашей» телевизионщицы, и про фантазии по поводу объёма моей талии, и про обыкновенную зависть к таланту ближнего. Оказывается, прозорливые тётеньки смекнули, что пишу я не сама – мужики какие-то пишут. Немногочисленные дяденьки (их с каждым месяцем в газете оставалось всё меньше) таких версий не выдвигали, они дёргались из-за того, что природа отменила свои же правила: обозначила у привлекательной сексуально-бытовой машины интеллект. Да-да, господа хорошие, это же сама природа выдала мужчинкам справки о том, что существуют нейроны двух половых типов, и заверила их нерушимой печатью. :)
Лирическое отступление (возможно, первое и последнее – посмотрим, как прямая в кривом пространстве выведет). Некоторые читатели интересуются, зачем я вспоминаю про эти наши многим до боли знакомые социальные пейзажи. Да не вспоминала бы я – а то у меня больше дел нет. Но каждый из нас может вести себя гигиенично даже в самых общественных местах – глядишь, пейзажи бы и освежились хоть маленько. Да и дома не мешало бы прибираться регулярно и не путать кухню со спальней, а клозет с гостиной. И, наконец, книга-то у нас с вами про педагогику, которая, как уже оговаривалось, проистекает из этики. Негигиеническому нашему поведению всегда есть свидетели, главные из них – наши же дети.
21 февраля 2013 года
P. S. Уважаемые читатели! Для понимания позиции автора лучше знакомиться со всеми главами книги, причём в порядке их нумерации.
ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ. Часть первая. Глава 11. "Общая газета". Они замучились править
Уходила я в «Общую газету». История с ней тоже приключилась весьма показательная. Это был уже 1997 год, наша журналистика успешно обуржуазилась, но декларативно всё ещё орала о свободомыслии. На самом деле братию во всевозможных СМИ главным образом занимал вопрос персональных гонораров, которые, в отличие от советского периода, стали начисляться весьма произвольно. Что касается идей… Ну, к примеру, очень популярна была следующая: «Зло привлекательнее добра. Добро – ужасная скука». Синюю птицу счастья перекрасили в зелёную, под цвет вожделенного бакса. Естественно, многие истово рвались в то болото, что стало называться медийным, поэтому эшелоны одних искателей славы и денег быстро сменялись другими. Особенно ярко процесс заявил себя на телевидении, там ежемесячно образовывались группы «наших» и «не наших», туда вливались наиболее внушительные финансы. Березовский возомнил, что он будет контролировать всю прессу страны. Гусинский, понятное дело, с этим согласиться не мог, но на всякий случай пытался отвоевать себе радио и ТВ. Потом они менялись местами, потом смешивали телеканалы и газеты – очень буйная была у этих бедоносцев тогда житуха. В общем, в провинции пацаны уходили в банды, в столице «интеллектуалы» рвались к халяве под знамёнами новоявленных государственных персонажей. Золотой телец растоптал миллионы россиян.
А тут я со своей нудной образовательной темой. Но Симон Соловейчик в своё время говорил мне, что если будет сложно, можно будет попытать удачи у Егора Яковлева. Вот ему я и позвонила, думая, куда бы пристроить свою горемычную аналитику. Он попросил передать статью в офис и перезвонить через день.
- Да, это очень любопытно, – сказал Яковлев, когда я поинтересовалась результатом прочтения. – Приезжайте, поговорим.
- Такой хороший язык… Сейчас слово «публицистика» стало ругательным, впрочем, – мне показалось, что он даже волновался, перебирая на своём столе листки статьи. – Но, знаете, нужно переписать, потому что тут есть вещи, которые не посвящённый в образовательные дела читатель не поймёт.
- Хорошо, сделаю другой вариант.
- А какие вообще планы? У меня ниша образовательная пустая, можете занять.
- Я отпуск догуливаю. Но после увольняюсь. Приду к вам, если не возражаете.
- Не возражаю. А статью перепишите поскорее.
Переписала. Прислали за материалом курьера – вот какие у нас порядки, можем позволить себе курьера. :) Звоню, интересуюсь, подходит ли моя писанина теперь. Оказывается, подходит, статья передана выпускающему редактору Н.А. Возвращаюсь из отпуска, звоню этому человеку – материал ещё не напечатан. Объясняет, что газета еженедельная, статей много, все сразу не помещаются.
Почему-то Яковлев затянул процесс с заключением договора о сотрудничестве со мной. Но когда его всё же взялись подписывать, знакомлюсь с довольно странной дамой, ведающей коммерческими делами. Смотрит пристально и неприятно. Видит, как улавливаю, только мои вьющиеся волосы и объём талии. Ну и ладно, не привыкать, лишь бы на работе не отражалось. Обстановочка в редакции не самая радужная. Яковлев целыми днями принимает у себя друзей-шестидесятников, попивает коньячок, иногда ездит на свидания с Гусинским. Тётеньки редакционные (большинство сотрудников, как и во всех редакциях, женского пола) много жалуются на загруженность и кромсают нещадно статейки. Правда, до такого маразма, как в «Первом сентября» не доходят. Но Владимир Войнович, помнится, хотел однажды судиться – ему навписывали каких-то чужих слов в заметку, не понимая, что нарушают авторские права.
Статья моя всё ещё дожидается своей очереди. Прошло уже месяца полтора. Н.А. всякий раз, как мы встречаемся, опускает глаза. Пару материалов у меня всё же взяли в работу, опубликовали. На следующий же день после выхода в свет одного из них позвонила какая-то девушка с телевидения, попросила растолковать ей некоторые моменты более подробно, она готовила сюжет по образованию. Телефон мой домашний она узнала у секретаря редакции, которой такой звонок не понравился, потому что несчастная корреспондентка была не из «наших». Правда, узнала я об этом много позже.
Короче, продержалась я в этом интересном общественном месте месяца два с половиной. Однажды один из редакторов, который тоже считал себя сведущим в образовательных делах, вернул мне заметку, в которой поднималась тема поборов с родителей школьников. Сказал, что материал весь неправильный, и по форме, и по содержанию. А через день меня пригласил к себе в кабинет Яковлев и заявил, что не намерен больше продолжать со мной сотрудничество. «В редакции сказали, что замучились править ваши шедевры, я разрываю договор», – вскрикнул он в присутствии того самого коллеги, который не хотел читать про взятки в школах. «Ого-го-го! – подумала я. – Какие мужественные бойцы невидимого фронта! Кто же это мне говорил про такой хороший язык?» И опять хлопнула дверью.
Ещё через несколько дней я раскрыла свежий номер «Общей газеты» и обнаружила статью про поборы с родителей в детских больницах. Нет, тексты мои нигде не крали, они отличаются узнаваемым авторским языком, что чревато, а вот позаимствовать тему – это легко. :) Открыла я газету на кухне у своей приятельницы И. Она бурно переживала мой неудачный поход в «большую журналистику».
- Ну, что ж ты просто ушла? Облили человека грязью, и всё? Надо было сунуть ему статью под нос, чтобы он прямо сказал, что это плохо…
- Наивная ты. С чего ты взяла, что он не читал и что он не смог бы открыто солгать? И зачем мне оставаться в таком гадюшнике? Что я получу в подобной компании?
- Да, но ведь у нас о человеке судят по вывеске шарашки, где он числится…
- Я тебе говорю: вывеска там – гадюшник.
Примерно через год я случайно на одной пресс-конференции встретилась с парнем, который свалил из редакции «Общей газеты» вскоре после меня. Он мне поведал много любопытного. И про звонок «не нашей» телевизионщицы, и про фантазии по поводу объёма моей талии, и про обыкновенную зависть к таланту ближнего. Оказывается, прозорливые тётеньки смекнули, что пишу я не сама – мужики какие-то пишут. Немногочисленные дяденьки (их с каждым месяцем в газете оставалось всё меньше) таких версий не выдвигали, они дёргались из-за того, что природа отменила свои же правила: обозначила у привлекательной сексуально-бытовой машины интеллект. Да-да, господа хорошие, это же сама природа выдала мужчинкам справки о том, что существует нейроны двух половых типов, и заверила их нерушимой печатью. :)
Лирическое отступление (возможно, первое и последнее – посмотрим, как прямая в кривом пространстве выведет). Некоторые читатели интересуются, зачем я вспоминаю про эти наши многим до боли знакомые социальные пейзажи. Да не вспоминала бы я – а то у меня больше дел нет. Но каждый из нас может вести себя гигиенично даже в самых общественных местах – глядишь, пейзажи бы и освежились хоть маленько. Да и дома не мешало бы прибираться регулярно и не путать кухню со спальней, а клозет с гостиной. И, наконец, книга-то у нас с вами про педагогику, которая, как уже оговаривалось, проистекает из этики. Негигиеническому нашему поведению всегда есть свидетели, главные из них – наши же дети.
21 февраля 2013 года
P. S. Уважаемые читатели! Для понимания позиции автора лучше знакомиться со всеми главами книги, причём в порядке их нумерации.
Отвлёкся, освежил Сетью память о Яковлеве... Кстати, ещё раз обратил внимание на заголовок "Они замучились править". К завершению чтения этой части забыл о первом восприятии: править - я решил было, что это совсем другое "править". Не то, когда тексты правят. А - чем-то (или кем-то) правят.