После окончания школы я решил начать свою самостоятельную жизнь на Дальнем Востоке - этом российском аналоге американского Дикого Запада. Конечно, времена и нравы далеко не одинаковы, но для меня главным тогда была возможность утвердить себя в мире и природе, почувствовать себя нужным в тяжелых условиях и найти то неизвестное, что толкает меня от обжитых мест. Ко мне присоединился случайный знакомый из той же школы номер шесть. Впервые он заговорил со мной за неделю до моего отъезда, попросил взять его с собой, и я дал великодушное согласие.
После длинного поездного пути мы добрались до Хабаровска, где жила сестра моей мамы. Родственники уже подготовили для меня место юнги на судне, но нас-то было двое... Пришлось этот вариант забраковать, хоть я до сих пор с любопытством думаю - а как бы сложилась моя жизнь, если бы в действие вошел этот вариант?
В геологоразведку, оказывается, берут работать только с восемнадцати лет. Пришлось идти в крайком комсомола и просить помочь приехавшим издалека романтикам. Нас направили к генеральному директору Дальгеологии – Вадиму Викторовичу Онихимовскому, который отправил нас в геофизический отряд Перевальненской геолого-разведывательной партии Комсомольской(-на-Амуре) экспедиции. Дорога на Перевальный шла от Комсомольска через Солнечный в направлении Горного. Сами названия эти звучали для меня как приглашение к неведомым приключениям. Руководителем Перевальненской геолого-разведывательной партии был молодой инженер-геолог Юрий Ильич Бакулин – один из первооткрывателей этого месторождения рудного олова. Вот так мне повезло – начинал работу с двумя из самых знаменитых геологов СССР. Работа наша заключалась в поездках на раздолбаном микроавтобусе "Латвия" по буровым скважинам и проведению каротажных замеров. Не буду вдаваться в подробности технологии. Проще говоря - мы крутили лебедку, на которой был подвешен один из электродов. Второй электрод закрепляли на поверхности, и, путем замера разности электрических потенциалов, определяли глубину залегания рудного тела и его толщину. Иногда нам поручали и более интересные работы, например - перегнать вьючных лошадей с нашей базы на другую, через долину Хальгасо (в переводе с языка аборигенов - долину ста ветров).
Возвращался я через трое суток поздним вечером. Последние восемь километров от трассы до поселка Перевальный пришлось идти пешком. Вот я шел и обдумывал недавний разговор о том, что в глухих северных углах Сибири еще могли сохраниться отдельные маленькие семейства мамонтов. Вдруг со склона сопки с грохотом осыпающихся камней на меня двинулась высокая, не меньше пяти - шести метров высоты, тень. Я обомлел - неужели... Тень за несколько секунд спустилась на добрых сорок метров ближе ко мне и остановилась на небольшом расстоянии. Только после этого я смог разглядеть в своем "мамонте" молодой кедр. Дерево оторвалось от дерна и по крутой каменистой осыпи скатилось на разлапистых корнях вниз по склону, выбрав для этого время поздних сумерек и моего, в этот момент, ослабленного внимания.
Уже через пару месяцев на Дальнем Востоке я написал статью в газету "Молодежь Эстонии" под соответствующим названием - "А я еду за туманом".
В памяти всплывают воспоминания о Перевальном. Взрывники-канавщики работали с высоко залегающими жилами касситерита - кристаллической самородной формой оловосодержащей руды. В тайге мы частенько натыкались на стоянки канавщиков. Стояли ящики с аммонитом и аммоналом, лежали рулоны бикфордова шнура, электрические детонаторы и машинки-магнетто для произведения взрыва. Тут же - ведро остывшего чифира, пачки чая, банки тушенки и сгущенки. В тайге воровать некому, разве что росомаха или медведь нахулиганят. Мужики бьют шурфы, закладывают взрывчатку, прячутся за деревья, делают "бабах", и начинают выкидывать со дна канавы оставшийся после взрыва дробленый камень. Однажды мой знакомый стоял во время взрыва за стволом лиственницы, а козырек его кепки оказался на траектории пролетающего камешка. От силы резкого бокового удара по козырьку он потерял сознание - это был классический нокаут.
Иногда в породе попадались самоцветы, хоть чаще - тяжелый галенит, самородный свинец. Когда, уже через много лет, я был в музее "Далькварцсамоцветов", в селе Красном под Николаевском-на-Амуре, то видел там гораздо более красивые экземпляры камней. На витринах лучились диамантоиды, янтарно сияли сардониксы и сердолики, загадочной дымкой переливались морионы, яркими бликами плавился кварц, а многообразие агатов просто завораживало. Моховые и полосчатые, бастионные и звездчатые, пейзажные и радужные, калмыцкие и многие-многие другие заставили меня полюбить этот камень больше остальных, не глядя на его относительно низкую денежную стоимость. Даже обаяние такого красивого камня, как благородный опал, не заставило меня отказаться от первоначального предпочтения агата любым другим камням.
Вот отрывок из газетной статьи:
«Геологические музеи существовали и в городских, и в сельских школах, при геологоразведочных экспедициях. Но два из них можно назвать уникальными: в музеях экспедиции «Далькварцсамоцветы» в селе Красное Николаевского района и управления «Дальгеология» в Хабаровске были выставлены образцы лунного камня и всех семи тысяч разновидностей минералов, имеющихся на планете Земля. Посетитель музея, переступив порог, попадал то ли в пещеру Али-Бабы, то ли в чертоги Хозяйки Медной горы. Зачаровывали не только драгоценные камни, но и неповторимый офикальцит из Малого Хингана, сиреневый чароит с реки Чара, благородный опал из Сихотэ-Алиня, розовый родонит с Шантарских островов, голубая яшма «ирнемит», что встречается только на слиянии рек Ир и Неми, нефрит из ЕАО, агаты с юга Хабаровского края, топазы и аметисты с устья Амура. Довершала сказочную картину «солянка», состоящая из платины, золота, серебра и редкоземельных элементов, вкрапленных в малахитоподобные лилово-голубые породы кратера вулкана Кондёр.
Но грянули «лихие 90-е», в стране начались экономические преобразования, и геологоразведочные предприятия оказались лишними в рыночной экономике. Средства на геологические исследования из государственного и краевого бюджетов год от года скудели, а с 2002 года прекратились полностью. Практически все объединения и экспедиции были ликвидированы, а коллекции минералов подверглись разграблению. Первым печальная участь постигла музей в селе Красное. Уникальные экспонаты заколотили в ящики и увезли - в целях сбережения - в первопрестольную. Но в столичных хранилищах их следы не были обнаружены, дальневосточные «камешки» оказались в частных коллекциях. Экспонатам Хабаровского геологического музея повезло больше: они, тоже в заколоченных ящиках и без составления описи, были перевезены в краеведческий музей. Малая толика раритетов выставлена, но большая часть спрятана в подвалах, вероятно, подальше от лишних глаз. А вот куда девались архивные документы, шлифы и аншлифы с отработанной геологами территории, которые должны храниться вечно, история умалчивает».
Помочь сайту
Поздравления
