Помочь сайту
Поздравления
Николаевск-на-Амуре
Николаевск-на-Амуре
Маленький аэропорт Николаевска-на –Амуре расположен примерно в десяти километрах от города. Ходит регулярный автобус. На нём я и добирался, вдоль амурского берега, до судоремонтного завода.
Направление из отдела кадров Охотского порта было предъявлено на проходной, и мне объяснили, как добраться до нужного мне причала.
Таинственный номер вместо названия судна означал, что я получил назначение на крупнотоннажный плавкран. Ремонт только начинался, и жили мы в заводском общежитии на берегу, выходя только на ежедневные вахты. Тем не менее, времени оставалось достаточно и для знакомства с городом. Возле входа в городской музей лежал почти целый череп мамонта и большой ржавый якорь. Из любопытства я посетил музей и остановился у стенда с денежными знаками Дальнего Востока времён Гражданской войны – (
Там я и познакомился с пожилым местным краеведом – Юзефовым (он тогда работал директором музея). Мы с ним разговорились, и он пригласил меня посетить его дом. В небольшой квартирке меня встретила жена Юзефова и проводила к щедро накрытому обеденному столу (должен сказать, что дальневосточное гостеприимство – отнюдь не пустые слова). Юзефов - человек очень увлеченный, он рассказал множество интересных фактов, связанных с историей этого города.
Вот краткий пересказ того, что я услышал от этого интереснейшего человека:
Николаевск-на-Амуре - это старейший русский город на берегах Амура (и один из старейших на берегу Тихого океана). Он на восемь лет старше Хабаровска и Благовещенска, на десять лет старше Владивостока. Основан город Геннадием Ивановичем Невельским - дворянином Солигаличского уезда Костромской губернии.
В середине девятнадцатого века очень остро встал вопрос о закреплении Дальнего Востока за Россией. Трудности заключались в том, что положение России в Приамурье и Приморье было весьма неопределенным.
В свою очередь и правительство Китая не проявляло внимания к этим районам и считало их не разграниченными землями. Таким образом, ни кем по существу не контролируемая, огромная и богатейшая часть Дальнего Востока - Приморье и Приамурье - легко, в любое время могла стать добычей колонистов Англии, Франции или Северо-Американских Штатов.
Естественно, что из-за такого "ничейного" состояния Приморье и Приамурье оказались наименее изученными районами в географическом отношении. Мало того, со временем забывалось и то, что было хорошо известно два столетия назад: достаточно напомнить о походах В.Д. Пояркова и Е.П. Хабарова, других отрядах казаков и промышленников. Ведь не случайно на картах русских мореходов 18-го века Сахалин всегда изображался островом, против которого обозначалось устье полноводного Амура. Но затем, "стараниями" некоторых мореплавателей, Амур на картах был "закрыт" для входа морских судов, а Сахалин превратился в полуостров.
Этими мореплавателями были француз Лаперуз, англичанин Браутон и наш соотечественник И. Ф. Крузенштерн.
Недостаточно глубокие исследования этих всемирно известных мореплавателей привели к тому, что укоренилось ошибочное мнение о полуостровном положении Сахалина и о недоступности входа в реку Амур с моря. Путаница была так велика, что понадобилось немедленное выяснение истины. Русское правительство снарядило экспедицию (под командованием подпоручика корпуса флотских штурманов Александра Михайловича Гаврилова) для уточнения судоходности устья Амура. Скованный многочисленными инструкциями Гаврилов не смог разрешить амурской проблемы.
Ознакомившись с результатами экспедиции Гаврилова, Николай I наложил краткую резолюцию: "Весьма сожалею. Вопрос об Амуре, как реке бесполезной, оставить..."
Но история героических походов русских казаков в 17-ом веке убеждала в обратном. Морской офицер капитан-лейтенант Г.И. Невельской, ознакомившись с морскими картами и изучив все сведения о предыдущих плаваниях, приходит к выводу о необходимости неоспоримых доказательств доступности и судоходности устья Амура и островного положения Сахалина.
Невельской получает назначение на транспорт "Байкал", который 21-го августа 1848-го года вышел из Кронштадта с грузом для Российско-Американской компании. Судно следовало в порт Петропавловск-Камчатский. На переход было затрачено 8 месяцев и 23 дня. Молодой капитан транспорта "Байкал" торопился в Петропавловск потому, что хотел выиграть как можно больше времени для исследования юго-западной части Охотского моря. При себе Невельской имел копию неутвержденной царем инструкции, которую получил от А. С. Меньшикова - начальника Главного морского штаба, и в подготовке, которой самое деятельное участие принял генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Николаевич Муравьев. Муравьев обещал прислать утвержденную инструкцию в Петропавловск, куда Невельской должен был прибыть весной 1849-го года. Но когда "Байкал" вошел в Авачинскую бухту, то у начальника Камчатки - Мишина - такой инструкции не оказалось.
Геннадий Иванович, не ожидая документа, 30-го мая 1849-го года вышел на транспорте к восточному берегу Сахалина. Офицеров он предупредил, что всю ответственность за этот поход он берет на себя, а их долг - выполнять распоряжения командира.
7-го июля 1849-го года "Байкал" вошел в Охотское море и стал двигаться вдоль берега Сахалина. По мере продвижения делали промеры глубин и производили описание берегов. У мыса Елизаветы транспорт был выброшен на мель. Только через пятнадцать часов упорного труда удалось сняться с мели. Невельской не мог рисковать командой, он отдает распоряжение пересесть на шлюпки. Одной шлюпкой командовал Петр Васильевич Казакевич - старший офицер транспорта "Байкал".
Казакевич во время плавания вошел на шлюпке в устье Амура, поднялся вверх до селения Чныррах и обследовал гору Табак, с которой перед ним открывался весь лиман Амура.
Другой офицер - мичман Гроте, пошел вдоль сахалинского берега. Он обнаружил глубокий канал, но вскоре его преградила отмель, и он был вынужден прекратить дальнейшие поиски и возвратиться на "Байкал".
Тогда Невельской сам возглавил экспедицию, которая принесла ему широкую известность.
22-го июля 1849-го года шлюпки достигли места, где материковый берег сближается с Сахалинским, и открыли пролив, шириной семь километров, он в настоящее время носит имя Невельского. Стало ясно, что Сахалин - остров, а Охотское и Японское моря соединяются Татарским проливом. Разрешив главную задачу, экспедиция 30-го июля вернулась на транспорт "Байкал".
В сентябре 1849-го года Невельской прибыл в Аян, где в это время находился генерал-губернатор Н. Н. Муравьев и рапортовал ему о сделанных открытиях. Из Аяна об открытиях Невельского было послано обстоятельное донесение А. С. Меньшикову. Сдав "Байкал" портовому начальству в Охотске, Геннадий Иванович поспешил в Петербург. В январе 1859-го года он был в Петербурге и представил Меньшикову свои журналы, карты и рапорт Муравьева о необходимости немедленно занять устье Амура.
Однако Муравьев и Невельской тщетно надеялись, что правительственная точка зрения на амурские дела быстро изменится. Был возбужден вопрос о самовольных(!) действиях Невельского. Он рассматривался в особом комитете под председательством министра иностранных дел графа Нессельроде. Было выражено сомнение в достоверности сделанных им открытий.
Горячее, убедительное выступление Невельского и поддержка некоторых членов комитета (Меньшикова, Перовского) заставили отказаться от сомнений в подлинности сделанных Невельским открытий, но не изменили основного мнения большинства членов комитета: не касаться Амура, не портить отношения с Китаем. Решение комитета, утвержденное Николаем I, сводилось к тому, чтобы на берегу Охотского моря, но не в устье Амура и не в его лимане, основать зимовье для торговли с местным населением. Это было все, чего смогли добиться Муравьев и Невельской в ответ на свои представления.
17-го июня 1850-го года Невельской на "Байкале" поспешил в залив Счастья. На песчаной косе Невельской и Д. И. Орлов 29-го июня1850-го года заложили первое русское зимовье, которое назвали Петровским в честь Петра I.
12 июля 1850-го года Невельской, взяв с собой шестерых матросов и двух переводчиков, на шлюпке вошел в устье Амура и поднялся вверх по реке до мыса и селения Тыр, добрых сто двадцать километров. Здесь у него произошла встреча с группой манчжурских торговцев, окруженных большой толпой местных жителей. Один из торговцев-манчжуров пытался побудить толпу гиляков напасть на маленькую горсточку русских и дерзко двинулся на встречу Невельскому.
Невельской выхватил двуствольный пистолет, направил его на манчжура, вооруженные матросы выскочили из шлюпки ему на помощь. Манчжур испугался и отступил, стал извиняться и признался, что манчжурские купцы сюда приезжают самовольно, что китайских чиновников здесь нет, а местные жители ясак не платят и не подчиняются китайскому правительству. Жители, приехавшие с Сахалина и побережья Татарского пролива, сообщали, что каждое лето им чинят обиды иностранные суда, приходящие в эти места. Исходя из всего этого, Геннадий Иванович Невельской объявил манчжурам и коренным жителям, что весь Приамурский край до корейской границы с островом Сахалин - владения России, о чем и предложил сообщать всем приходящим сюда кораблям.
Местное население просило защиты от манчжурских купцов и притеснений иностранных китобоев. Приняв все это во внимание, Невельской решил поставить в устье Амура военный пост.
1-го августа 1850-го года на месте бывшего нивхского стойбища Чарво (в переводе – «место у красных камней») Невельской в присутствии собравшихся из окрестных деревень гиляков и при салюте из фальконета и ружей поднял российский флаг на берегах Амура.
"Да будет он развеваться на вечные времена во славу матушки-России!" писал Г. И. Невельской в своей книге "Подвиги русских морских офицеров на крайнем Востоке России".
Этот военный пост был назван Николаевским, а в 1856-ом году Николаевский пост получил статус города и приставку "-на-Амуре". С тех пор он именуется как город Николаевск-на-Амуре.
Самая же интересная страница истории города - это его второе рождение.
Дело в том, что в ноябре 1919-го года конференция Хабаровской организации РКП (б) и представителей Приамурских партизан, состоявшаяся в деревне Анастасьевка (под Хабаровском) направила в низовья Амура партизанский отряд под командованием анархиста Якова Тряпицына. Это был очень талантливый полевой командир - на зависть нынешним.
Выйдя из села Вятского отряд из тридцати шести бойцов начал свой поход против белогвардейцев и японских оккупантов. В Малмаке к этому отряду присоединился "морской" отряд Григория Мизина, а возле Циммермановки - отряд Тихона Наумова.
Продвигаясь вниз по Амуру, объединенный отряд, как снежный ком, катящийся с горы, быстро рос за счет добровольцев - патриотов из окрестных деревень, рыбалок и приисков. Партизаны вынудили бежать из казачьей станицы Киселевка амурских белоказаков. В конце ноября под Циммермановкой и Сухановкой они разбили белогвардейские карательные отряды, высланные им на встречу из Николаевска. Окружив село Мариинское, партизаны заставили бежать оттуда карателей батальона полковника Вица в Де-Кастри. Но многие, насильно мобилизованные в колчаковскую армию, рядовые солдаты и унтер-офицеры перешли на сторону партизан, увеличив численность отряда и его вооруженность.
Пройдя более 300 верст в условиях суровой зимы, 15-го января партизанские отряды подошли к Николаевску. В отрядах произошла реорганизация по образцу Красной Армии. Были созданы полки, штаб, после чего отряды стали именоваться Партизанской Красной Армией Николаевского фронта.
Гарнизон Николаевска состоял из тысячи японских солдат и пятисот белогвардейцев. Чтобы избежать кровопролития партизанское командование начало переговоры с начальником японского гарнизона майором Исикавой о сдаче города. После безрезультатных переговоров партизаны начали обстреливать город артиллерией, и это заставило японцев капитулировать.
29-го февраля красные полки вступили в Николаевск. Начались реформы - был введен восьмичасовой рабочий день, приступили к организации школ, созданию клубов для трудящихся...
Были созданы отряды милиции, произведена конфискация частной собственности белогвардейцев. Малые народности были уравнены в правах с русскими, и им была оказана помощь. Нивхи и другие народы получили одежду, обувь, рыболовные снасти, дробь и порох для охоты, лекарства.
Двенадцатого марта 1920-го года в городе намечалось открытие Сахалинского областного съезда Советов, так как по старому административному делению Николаевск был центром Сахалинской области. Но в ночь с 11-го на 12-ое марта японцы, нарушив условия мирного договора, внезапно напали на партизанские посты. Главный удар был направлен против партизанского штаба, по которому японцы открыли ураганный огонь, и здание загорелось со всех сторон. В это время в штабе находилось все партизанское командование. Невозможно было бежать из горящего здания, окруженного японцами, и люди начали задыхаться в дыму. Многие были убиты, а начальник штаба Т. Наумов был смертельно ранен. Оставаться в здании было невозможно. Решено было покинуть горящий штаб и попытаться спастись, перебежав в соседний дом. Партизаны так и сделали.
Постепенно растерянность, вызванная внезапным нападением японцев, прошла, и партизаны дали достойный отпор. Пятнадцатого марта 1920-го года, когда еще шли последние бои на улицах города, открылся съезд Советов Сахалинской области в здании реального училища. Снова начали работать школы, городская общественная библиотека, кинематограф, Народный дом, клубы, была открыта первая общественная столовая. Партизаны похоронили погибших, отсалютовав им залпами боевых орудий Чныррахской крепости.
В конце апреля 1920-го года обстановка в Николаевске день ото дня становилась все напряженнее и сложнее. С одной стороны - приближалась навигация и, вместе с ней, опасность вторжения японского десанта. С другой стороны - анархо-максималистическая группировка во главе с Тряпицыным и начальником штаба (единственная женщина – начштаба за весь период Гражданской войны) Ниной Лебедевой, назначенной на этот пост после гибели Наумова, открыто выступили против политики Коммунистической партии и Советского правительства по созданию на Дальнем Востоке "Красного буфера" - Дальневосточной республики. Имея в своих руках одну из самых мощных на Дальнем Востоке радиостанций, они стали регулярно отправлять в эфир призывы разгромить Японию.
Все попытки партийного руководства Дальнего Востока убедить анархистов терпели неудачу. Тряпицын отвечал: "Мы будем держать фронт против вашего буфера".
В конце мая стало очевидным, что удержать город нельзя. Партизанской армии противостояли превосходящие силы противника. Только на Сахалине и в Де-Кастринском заливе высадился японский десант в двадцать тысяч солдат. Японцы ждали только открытия навигации, чтобы часть войск вновь направить для штурма Николаевска. Именно в это время пришла телеграмма от Ленина: "Николаевск оборонять до последнего".
Тряпицын, телеграммой же, отправил дедушку Ленина на три известных буквы.
Яков Тряпицын решил город уничтожить. Население решили эвакуировать в Благовещенск, за полторы тысячи километров через тайгу и болота.
Первого июня Николаевск покинул последний отряд прикрытия. Специальные команды из особого подразделения подожгли его с разных концов. Сильный ветер превратил город в огромный костер. Несколько дней горел Николаевск. Из двух тысяч ста семи домов после пожара осталось только около тридцати. Население из деревень ниже по течению Амура и из города было эвакуировано. Все деревни и рыбалки были сожжены. Вывезено все продовольствие.
Тяжелые испытания, выпавшие на долю нижнеамурских беженцев, вызвали гнев против анархистов даже среди тех, кто еще им верил. С требованием суда над Тряпицыным и членами его группы выступили горняки Амгуньских золотых приисков. В первых числах июня в селении Удинск был создан подпольный большевистский комитет, который занялся подготовкой ареста Тряпицына и его ближайшего окружения. В ночь на четвертое июля Тряпицын и его сторонники были арестованы.
Восьмого июля прошел суд.
Тряпицына, Лебедеву и еще тринадцать человек приговорили к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение девятого июля. В это время Тряпицину было двадцать четыре года. В воспоминаниях знавших его людей он остался пламенным оратором и смелым человеком. Нина Лебедева была убежденной эсеркой. Она даже одно время сидела в одной камере с "бабушкой русского террора" Марией Спиридоновой. Интересно, что большинство судей этого процесса после гражданской войны оказались в США. Туда же они вывезли и все архивы Партизанской Красной Армии, которые сейчас хранятся в библиотеке Конгресса в Вашингтоне.
Точку зрения белоэмигрантов на так называемый «Николаевский инцидент» можно узнать из книги А.Я. Гутмана «Гибель Николаевска-на-Амуре», вышедшей в 1924 году в Берлине -
По этой ссылке можно посмотреть любопытные фотографии анархиста Якова Тряпицина и эсерки Нины Лебедевой, которым к моменту расстрела исполнилось всего по 22 года.
Еще одно маленькое дополнение - слова из легендарной песни комиссара партизанского отряда Петра Парфенова: "Этих дней не смолкнет слава..." в первом варианте звучали так:
"И останутся как сказка,
Как манящие огни,
Штурмовые ночи Спасска,
Николаевские дни."
Только после сражений под Волочаевкой в феврале 1922-го года Петр Семенович Парфенов переделал последние строки припева на: "…Волочаевские дни".
* * *
После всех этих исторических экскурсов ходить по городу стало еще интереснее. На территории судоремонтного завода особенно интересно было нести ночные вахты. Обычно, после наступления темноты, мы вытаскивали свою маленькую шлюпку и отправлялись ставить сетку на красную рыбу.
Время первого хода определить легко - прямо из окна городского автобуса (того самого, что соединяет город с аэропортом) была видна мелкая речка Камора, впадающая в Амур. Когда начинался ход рыбы, она сплошь была покрыта упитанными спинами кеты или горбуши. Мальчишки с берега закидывали примитивную рыболовную снасть - так называемый "якорек". Это крупный кованый крючок-тройник с хорошо заточенными жалами. Его привязывают к прочной бечевке и закидывают (на удачу) в самую гущу рыбьего косяка, затем резко дергают на себя и вытаскивают на берег зацепленную то за спину, то за брюхо, увесистую рыбину. Конечно, это браконьерский лов - уж очень много рыбы срывается с "якорька" и уходит с большими ранами. Подростки оправдываются тем, что после нереста все взрослые особи все равно погибают, а, кроме того, химкомбинаты своими отходами отравляют гораздо большее количество рыбы, чем вылавливают браконьеры.
Самый большой мой улов во время этих ночных рыбалок составил девяносто «хвостов» за ночь на двоих с боцманом. Из них - штук шестьдесят - самки-икрянки. Рыбу мы пускал в качестве добавки к нашему рациону, а, кроме того, засолили две двухсотлитровых бочки. Икру тоже частично пускали на общий стол, но, по большей части, продавали, а выручку делили между собой.
Плавкран привели в порядок и в середине лета буксир "Алаид" отбуксировал нас в Советскую Гавань.
Через несколько лет жизненные перипетии опять привели меня в Николаевск-на-Амуре, и к вечеру я уже нашел своего приятеля Александра Носко. Саша был моим ровесником, но с детства рос в тайге и был охотником-профессионалом. Я переночевал у знакомого и ранним утром мы отправились (на списанном по возрасту гусеничном артиллерийском тягаче) в поселок Власьево, который стоит на берегу Охотского моря. Подготовив необходимые припасы, мы через день запрягли собак и отправились на нартах вдоль побережья.
Стояла вторая половина мая и днем солнышко уже изрядно пригревало, но снега на берегу было достаточно много, а у берега на добрую сотню метров стоял лед припая.
Зимовье находилось километрах в двадцати севернее поселка. Добрались мы туда уже по темноте. Зато какое удовольствие было ранним утром сидеть в засидке у прибрежных кустов, выискивая на ощупь вытаявшие из-под снега мороженые крупные ягоды прошлогодней клюквы! Правда, оставался риск ухватить вместе с клюквой почти неразличимые утреннем морозце заячьи "орешки"...
Лишь только темное небо начинало светлеть, сразу начинается тяга. С очень характерным звуком режущего воздух крыла начинают лететь первые стаи. Уже через полчаса небо все покрыто стаями уток и серых гусей.
Неделя охоты принесла нам богатые трофеи. По возвращении во Власьево я обменял свою добычу на выделанные шкурки колонков, и на попутном вертолете МИ - 2, который делал облет лесных угодий, отправился в Николаевск-на-Амуре.
Ещё через пару дней в отделе кадров Николаевского-на-Амуре порта я получил направление на судно типа "река - море", с невыразительным именем "Морской - 14". На руки мне дали направление в портовское общежитие, где я должен был провести ближайшие пару недель перед открытием навигации. На следующий день я представился капитану судна и включился в работу экипажа, занятого покраской кубриков и наведением последнего лоска на корабль перед выходом в море.
Днем можно было уже перекусить на судне, а по вечерам из общежития отправлялись на ужин в ресторан компанией человек восемь - десять. В ресторане играл неплохой ансамбль, и талантливо пела одаренная природой певица - Татьяна Романенко.
В свой первый выходной я отправился навестить своего хорошего знакомого Сергея Щебланова. Он познакомил меня со своей молодой женой и часа три я выслушивал историю их романтичной любви, после чего поспешил откланяться.
В начале июня "Морской-14" открыл навигацию рейсом на Охотск. Знакомые улицы Охотска принимали меня на свои прохладные тротуары. Судно работало на линии Охотск - Николаевск-на-Амуре все короткое северное лето. Работа занимала практически все дни. Погрузка, раскрепление груза в трюмах и на палубе, трехдневный переход, выгрузка на плашкоут возле охотского берега, приемка нового груза, ночные бункеровки топливом и водой на рейде Николаевска - дни сливались в одну серую череду.
Под осень, в Охотске, я встретил вдову Джафара, парня, с которым я работал на МК "Крылов". Она работала на местном рыбозаводе и, после воспоминаний о ее утонувшем муже, она предложила пройти в цех и набрать с собой копченых икорных ястыков тихоокеанской сельди. Этот продукт изготавливался для Японии и в местную торговую сеть никогда не поступал. Я набрал пару пудов солоноватого янтарного лакомства в джутовый мешок и отнес на судно.
После прихода в Николаевск у меня еще оставалось около двадцати килограмм северного деликатеса, а мы, на судне, уже наелись икры досыта. Поэтому я решил раздать оставшуюся икру своим знакомым на берегу. Половину оставшегося я отнес Щебланову, а другую половину подарил музыкантам ресторанного оркестра в гостинице «Север». Ребята из славного ВИА "Вариант" весь вечер поили меня пивом, а певица пригласила на вечерний чай с тортом к себе домой.
После окончания навигации Щебланов рассказал мне о месте машиниста холодильных установок на местном пищекомбинате. Я очень хотел вернуться к своей основной специальности и пошел выяснять условия работы. Специалистов по холодильному делу в Николаевске не хватало, и условия работы были совсем не плохими. Я оформил переход на новое место работы.
Через год я работал главным механиком торговой базы горно-обогатительного комбината поселка Многовершинный. База ГОКа находилась в Николаевске, а сам комбинат был на расстоянии ста пятидесяти километров от города. Трасса, ведущая в поселок, была отсыпана породой, вынутой при проходке штолен и шахт горно-обогатительного комбината, который строился для добычи золота и сопутствующих элементов.
За год до моего появления в Многовершинном, на этой самой трассе, ведущей к Николаевску, шофер производил какой-то мелкий ремонт своего грузовика. Понадобилось зафиксировать грузовик на месте, и он поднял с обочины камень, чтобы подложить под колесо. Его удивил вес камня, и он внимательно разглядел его, предварительно ополоснув водой. Камень наполовину состоял из золотоносного кварца с обильными блестками золота!
Ну, остались еще в мире места, где дороги отсыпаны золотоносной породой!
Мне же в дороге из Николаевска на «Вершинку» (так местные жители сократили название поселка) больше всего нравился термальный источник минеральной воды в трех километрах перед Многовершинным.
Гидрологи признали дебит источника недостаточным для промышленного использования, а шофера и местные жители выкопали яму метра три в длину и пару метров шириной, облицевали этот бассейн досками и получили своего рода ванну с горячей пузыристой водой, в которой так приятно погреться после четырех часов тряски по грунтовой дороге. Шофера уверяли, что уже после пяти - шести прогреваний в минеральной воде проходит самый застарелый ревматизм.
В свободное время я преподавал на курсах аквалангистов в городском бассейне, принимал экзамены у экипажей судов в Николаевском порту, участвовал в работе водолазной спасательной службы. Работа с отрядом спасателей чаще всего сводилась к подъему утопленников и затонувшей на разных глубинах разнообразной техники (от катеров до автомобилей). Во время поисков тел трех утонувших во Власьево ребятишек, я узнал, что мой приятель, Саша Носко, утонул во время рыбалки, провалившись под лед.
Зимой я помогал знакомым охотникам вывозить из тайги на снегоходах "Буран" туши добытых лосей. Расплачивались со мной мясом и приглашением отведать лосинную губу. Рыбаки, у которых я принимал экзамены без лишних придирок, привозили консервированных крабов, сотрудничество с местными рыбокомбинатами способствовало бесперебойному снабжению моего холодильника красной и черной икрой.
В центральной городской библиотеке я организовал клуб любителей фантастики "Солярис", в котором насчитывалось больше тридцати человек разного возраста. Самым старшим был Анатолий Лебедев, 1942-ого года рождения. Членами клуба были геологи расположенной в пригороде Николаевска экспедиции "Далькварцсамоцветов", корреспондент местной газеты Вадим Найман, но основную часть составляли старшеклассники.
В Уставе клуба любителей фантастики "Солярис" существовали следующие правила:
1. Членом клуба может быть любое разумное существо увлекающееся научно-фантастической литературой.
2. Для полноправного членства в клубе устанавливается кандидатский стаж в три посещения собраний клуба.
3. За пропуск трех собраний клуба без уважительных причин - выводить из числа действительных членов клуба.
4.Активное участие в дискуссиях и взаимная помощь в борьбе с потоком информации - обязанность члена клуба. Контуженным информационным взрывом помощь оказывают вне очереди.
5. Число членов клуба не должно превышать сорока человек.
6. Почетным членом клуба может стать писатель научно-фантастической литературы; ученый, опередивший свое время; исследователь космического пространства.
Мы проводили очень интересные дискуссии о литературе и политике, организовали при клубе видеосалон для членов клуба, переписывались с другими клубами любителей фантастики.
Прошло еще три года и в Николаевске, начались накапливаться перемены к худшему. В городе все больше оседало людей, которые только что освободились из заключения. Вызвано это было тем, что в Приморский край, как в приграничную зону, въезд таким людям был закрыт. Такое же положение было с Магаданом и Сахалином. Николаевск же был открыт для проживания, здесь размещалась и спецкомендатура "химиков", то есть "условно-освобожденных, с последующим направлением на стройки народного хозяйства".
После того, как при попытке изнасилования зверски убили одну из официанток ресторана, я стал провожать певицу ресторанного ансамбля после работы. Подвыпившая публика не хотела отпускать оркестр, часто возникали конфликтные ситуации. Особенно нагло вела себя группа наркоманов, которая пользовалась покровительством местных "щипачей" и назначенного "смотрящим" по городу Настибуллиным (с несолидной кликухой "Настя").
Смотрящим по городу его назначил вор в законе союзного уровня Джем. Сам Джем обитал в Комсомольске-на-Амуре, а «Настя» обеспечивал регулярные поступления в воровской "общак" из Николаевска-на-Амуре. Ну - и прибыль от продажи наркотиков.
Мне пришлось познакомиться с ним после того, как я был вынужден накостылять двум слишком наглым юнцам. «Настя» пришел ко мне на дом с "разборками", но, на первый раз, мы решили дело миром. Через пару недель наркоманы пытались впятером напасть на меня во дворе ресторана, но мне удалось отбиться (с помощью вовремя подоспевшего милицейского патруля).
В июне 1990-го года, через месяц после этого инцидента, я выиграл в лотерею ковер. Выигрыш я получил деньгами и вечером зашел в ресторан на час раньше обычного времени, чтобы поставить (с удачи) музыкантам бутылку коньяку. Я сидел за столиком в ожидании конца вечера, когда певица сошла с эстрады, чтобы протанцевать со мной последний танец. В то время, пока мы находились на предназначенной для танцев площадке, один из моих противников по последней драке попытался украсть с моего столика бутылку. Я вовремя заметил это и отобрал несостоявшийся трофей у неудачливого воришки. Примерно через час мы с певицей вышли из ресторана.
Еще когда мы выходили на улицу, то заметили толкущихся неподалеку от входа в ресторан крепеньких ребят в количестве семи человек. Татьяна (так звали певицу) предложила подойти к машине милицейского патруля, которая стояла в двадцати метрах от нас, чтобы нас довезли до дома. Её дом находился всего в паре сотен метров – только за угол с площади свернуть. Я убедил ее, что бояться нечего, ведь нельзя же считать поводом для драки то, что я вернул купленный на свои же деньги коньяк...
Тут я ошибался…
Не успели мы свернуть на улицу, которая вела к нашему дому, как за нашими спинами раздался дробный топот бегущих ног. Я предложил Тане бежать домой, но она была в туфлях на высоком каблуке и боялась споткнуться в полутьме. Я повернулся лицом к нападающим. Первый из бегущих обогнул меня и, схватив Татьяну за волосы, нанес ей удар по лицу. В руке одного из нападавших я увидел тусклый блеск лезвия ножа.
В беде следует принимать опасные решения. Тут мне пришлось вспомнить уроки Саши Бархатова и дедушки Ли. Откинув в сторону одного из нападавших, я перехватил кисть руки того, кто сжимал нож и удачно сумел выбить рукоять из потного кулака. Не дав ножу долететь до асфальта, я подхватил рифленую рукоятку и с разворота всадил клинок в живот тому, кто ударил Татьяну.
Повернувшись, я сделал выпад в сторону ближайшего из нападающих и распахал ему бедро от колена до паха. Краем глаза успел заметить, что Татьяна падает на землю. Размахивая ножом перед собой, я пытался заслонить ее от нападающих. Уследить сразу за всеми на полутемной улице мне не удалось. Один из них сумел обойти меня сбоку и нанести мне удар по виску метко брошенным кирпичом.
Нам повезло, что проходившие мимо девчонки сообщили о драке экипажу стоявшей за углом патрульной машины. Только благодаря ее своевременному появлению я остался жив, и меня не успели забить ногами до смерти.
С места пришествия машина скорой помощи увезла четверых: у Татьяны было проникающее ранение голеностопного сустава, у меня - сотрясение мозга, а двое из нападавших сразу были помещены в реанимацию. У одного из них была задета ножом почка, а другой загибался от потери крови. После того, как меня привели в чувство, я узнал о состоянии Татьяны и отправился домой.
Утром ко мне зашел начальник городского уголовного розыска и попросил рассказать о произошедшем. Я так и сделал, а он, в свою очередь, описал моих противников. Возрастной состав нападавших был в пределах от двадцати четырех до тридцати двух лет. Все они были коренными жителями Николаевска и неоднократно попадали в поле зрения городской милиции за мелкие пакости и торговлю краденым.
В своих показаниях вся эта братия утверждала, что они спокойно шли по улице, как вдруг я набросился на них с ножом и начал убивать невинных.
Старый мент посоветовал не доводить дело до крайностей - в случае суда мои противники могут получить преимущество, благодаря родственным связям в суде и прокуратуре, поэтому лучшим вариантом будет мой отъезд из Николаевска. Основной смысл его речей был таков: самое главное - оставаться живым - остальное можно варьировать.
Чуть позже меня посетил «Настя» и, сказав о том, что он уже в курсе дел, выразил свое понимание моих действий. Он, мол, в такой ситуации поступил бы так же, но пацаны мне пролитой крови не простят и, рано или поздно, мою в ответ прольют.
Я не стал убеждать Настю в преимуществе ахимсы перед талионом, так как сомневался, что он знает значение этих слов. Растолковывать же ему, что ахимса - в индуизме - строжайший запрет на причинение вреда живым существам, а талион - принцип возмездия "око за око" - это не в коня корм.
Отпуск у меня начинался через две недели, а на руках был больничный лист. И я решил лететь в Таллин.
Нет комментариев. Ваш будет первым!
