АЗЕРБАЙДЖАН. БАКУ. КАРАБАХ

Перед этим было посещение Ташкента, поездка железной дорогой через Мары (древний Мерв), и несколько часов в самом Красноводске. Во время ожидания парома в памяти всплывали воспоминания о мифических 26 бакинских комиссарах (эта история требует отдельного разговора). 

Баку поражал своей оригинальностью. 
Нефтяные вышки в море у Нефтяных Камней, длинные мостки над водой, совершенно неземной индустриальный пейзаж на подъезде к станции Баладжары: километры сплошных нефтяных вышек-насосов и бесплодная земля. 
А сам город, с широкими проспектами, интересной архитектурой и обилием зелени, просто красавец!

На вокзале в сувенирной лавочке продавали дешёвые чётки из цветной пластмассы, а на втором этаже вокзала небольшой ресторан с неожиданно вкусной кухней. Помню, что мы с приятелем заказали лагман (тянутую лапшу), пельмени и ветчину с горошком. Сидевшая рядом пожилая азербайджанка пересела за другой столик сразу же, как официант поставил на стол свинину (блюдо для мусульман запретное). 
На привокзальной площади бросалось в глаза обилие здоровых мужиков, занимавшихся чисткой обуви. Примерно полтора десятка здоровенных мужчин в расцвете сил (все в возрасте от тридцати до пятидесяти лет) зазывали клиентуру, сидя на маленьких стульчиках перед ящиком с обувными щётками и сапожными кремами. 
Бакинцы являли собой смесь самых разных национальностей и генотипов. 
При всей доброжелательной общительности у местных жителей общим было одно – желание заработать на приезжих. 
И ещё одно воспоминание - постоянный морской ветер, несущий прохладу.

Несколько позже (когда начал работать в рефрижераторном депо) я столкнулся с подобным на железнодорожной станции Евлах. 
В маленьком буфете цена порции сосисок была около пятидесяти копеек. Я заказал две порции. 
- Два рубля – моментально обозначил цену молодой буфетчик. Сигареты «Родопы» лежали на прилавке с ценником 50 коп. Заказал две пачки. И опять: 
- Два рубля.
Когда я показал на ценник и спросил:
- А зачем ты здесь пишешь, что цена в два раза меньше?
Тут молодой коммерсант заявил, что место буфетчика он купил, и теперь сам цены назначает, так как он тут хозяин. А не нравится – ищи, где тебе дешевле продадут. Искать другой магазин было некогда – состав меня ждать не будет. Пришлось соглашаться с ценами спекулянта (что в советские времена было весьма непривычно).

Дорога вела наш рефрижераторный состав в провинции Азербайджана. 
Уманцев пытался понять, по какой дороге нас тянет локомотив. С этой целью он встал перед окном и пытался успеть прочитать название станции на пролетающих за окном вокзальных строениях. Либо скорость была слишком высока, либо дома стояли слишком близко к железнодорожной колее, но прочесть надписи он не успел. Локомотив летел, не сбрасывая скорость, и Женя предложил при въезде на следующую станцию разделить обязанности - он будет стараться прочесть первую половину названия, а моя обязанность - успеть прочесть вторую часть.
Колеса вновь застучали по стрелкам на въезде очередной станции. Уманцев сосредоточился и поднял руку. Я подошел поближе к окну. Замелькали желтые строения рядом с перроном, и Женька резко махнул рукой выкрикнув: "БУ..."
"...ФЕТ" - продолжил я. Мы оторопело уставились друг на друга. 
Маевский смотрел на нас, покручивая пальцем у виска.

Поездки дарили множество незабываемых впечатлений. 
Однажды, выглядывая из вагона, я увидел, что наш состав готовится въехать в туннель. Зрелище, которое я увидел - наверняка редкость. Именно из моего вагонного окна тоннель просматривался насквозь. Садящееся солнце почти полностью занимало собой весь тоннельный просвет, оставляя по краю угадываемую, но не видимую из-за яркого света небесную кайму. Поезд мчался в пекло, готовый расплавиться в слепящем глаза огне.
Ей-богу, это было здорово! 

Грузились мы в городе Агдам (тогда я и узнал, что это не только название популярного в ту пору портвешка, но и город в нагорном Карабахе). Городок был невелик, но очень красив и уютен. Намного позже, уже в пору вооруженного конфликта между Арменией и азербайджаном. Я видел фотографии развалин этого симпатичного городка. До боли жалко уничтоженные дома – ведь в каждом жила какая-то семья…
Но больше всего жалко мирных людей, погибших в результате этого межнационального противостояния.
А люди там жили разные – и армяне и азербайджанцы. Да и русские тоже попадались. И жили тогда вполне дружно – мы заходили в местные духанчики – обстановка была вполне дружелюбная и гостеприимная. И население (в большей своей части) производило самое благоприятное впечатление. Во время застольной беседы один из новых знакомых объяснил мне, что название города переводится с азербайджанского языка как «белая крыша», но это излишне буквальный пкеревод. А перевод литературный – «солнечный дом». Тогда (в начале восьмидесятых годов) в городе проживало примерно 50 тысяч человек. 
Вот как описывает Агдам очевидец (И. Чихладзе), побывавшый там уже в первом десятилетии двадцать первого века:

«Город разрушен полностью. Редкие развалины приспособили под жилье бомжи. Между остатками стен и кустами одичавшего граната я заметил брошенный во время войны танк. Из торчащего дула выглядывала ящерица. Но даже будучи в нерабочем состоянии, боевая машина как будто продолжала стоять на своем посту…
Вдоль дороги, ведущей в Агдам, попадаются выставленные на продажу местными «предпринимателями» арматура, кирпичи, блоки, трубы. Всё — second hand, добытый на месте. Сама дорога по обе стороны украшена надписями, предупреждающими о том, что территория вокруг заминирована.
Летом «население» Агдама немного увеличивается за счёт сезонных гостей, выращивающих здесь овощи и фрукты.
Вообще, в Агдаме создается впечатление, что находишься в каком-то нереальном мире, в котором больше не осталось и следа homo sapiens. Все вымерли…
Дополнительной декорацией к этому ощущению служит и старое, давно заброшенное мусульманское кладбище, посреди которого одиноко стоит пробитый снарядом склеп. Кладбище огорожено местами проржавевшей и прорванной металлической сеткой. 
На криво висящей табличке — череп и полустёртые слова «Осторожно, мины!»

Мне довелось много раз бывать в разных кавказских республиках. И у меня остались тёплые воспоминания не только о необычайно красивой природе этого края, но и память о встречах с замечательными представителями многочисленных народов Кавказа. 
Конфликтные ситуации тоже бывали. 
Аж два раза за промежуток с 1964-го (первая моя поездка в Абхазию) и по 1980- й год. Не так уж и много. 
Но обе таких ситуации произошли в Азербайджане.

Первая – когда мне пришлось на каком-то маленьком полустанке выскочить из вагона рефрижераторной секции для того, чтобы успеть (за время стоянки под красным цветом светофора) купить в маленьком магазинчике у края железнодорожной платформы сигареты и хлеб. Я забежал в магазинчик, где за прилавком скучал в полном одиночестве пятидесятилетний азербайджанец. Поздоровался и попросил продать мне пачку болгарских сигарет с фильтром и буханку хлеба. Продавец неторопливо выложил товар на прилавок и начал отсчитывать сдачу с пятёрки. Одновременно он произнёс:
- В следующий раз обслуживать в таком виде не буду!
Я поинтересовался:
- За что это мне такая немилость?
Оказывается, продавец считал, что мой дресс-код (говоря сегодняшними терминами) не соответствует статусу общественного места. Дело в том, что я заскочил в магазинчик в самом простецком виде: в «ковбойке» и чёрных штанах с полосками (от случайно приобретённого во Владивостоке спортивного костюма фирмы «Монтана»). Мне на самом деле стало интересно – а что же в моём внешнем виде не позволяет мне пользоваться услугами торговой точки в рабочие часы?
Важный аксакал ответил:
- В магазин наши женщины заходят. А у тебя в спортивных штанах явно видно, что ты принадлежишь к мужскому полу (он свои мысли излагал более цветисто, но точные формулировки я уже подзабыл).
Из окна магазина я увидел, что семафор переключился с красного света на жёлтый – значит наш состав вот-вот тронется. Закинув свои покупки в пакет я успел ответить уже на выходе из магазина:
- Так вы по ночам своим женщинам чуть больше внимания уделяйте – тогда они не будут заглядываться на штаны заезжих мужиков.

Второй эпизод произошёл во время стоянки под погрузкой на станции Агдам. Там состоялся небезынтересный спор с одним молодым аборигеном-азербайджанцем. 
Он сам начал разговор, который довольно быстро перешел к обсуждению достоинств и недостатков женщин разных национальностей. Мой собеседник увлеченно расписывал свои амурные победы над белокожими северянками и огульно обвинил всех русских женщин в легком поведении и склонности к супружеским изменам. Внутренне понимая, что его опыт общения с отдыхающими на юге домохозяйками, которые не мыслят полноценного отдыха без эротических приключений с темпераментными сынами Кавказа, дает ему определенное право на такие выводы, я, тем не менее, был задет его словами и выступил в защиту славянок.
Прежде всего, я указал ему, что абсолютное большинство женщин, с которыми у него приключались романы, были отнюдь не молоды. Основной возраст таких дам - это промежуток от сорока и до пятидесяти лет, в то время как моему собеседнику было лет двадцать пять - двадцать шесть. Естественно, что в таком возрасте женщине вдвойне приятней слышать комплименты от молодого джигита и ловить откровенно жадные взгляды горящих от страсти глаз, которых в своем, заметенном снегами по девять месяцев подряд, леспромхозе в районе города Мухосранска, от вечно похмельных лесорубов не дождешься никогда.
Кроме этого мне пришлось опровергнуть лживый довод моего оппонента о нерушимой верности кавказских женщин своим мужьям. Далеко не все из них столь уж свято эту верность хранят...
Ко всему вышесказанному я добавил и то, что кавказские женщины очень красивы в возрасте пятнадцати - шестнадцати лет, когда русский мужик смотрит на них, как на подростков, а в возрасте двадцати пяти - тридцати лет бывшие красавицы очень быстро стареют, их ноги становятся жилистыми и волосатыми, у многих появляются вполне ощутимые усики, после чего нормальный мужчина никаких позывов к горячим поцелуям не испытывает. А вот для русских красавиц это возраст самого расцвета - вот за ними и бегают мужики любых национальностей.
Мои слова вызвали целый взрыв эмоций:
- "Зарежу!" - кричал потерявший самообладание азербайджанский татарин.
- "Ты оскорбляешь наших женщин, а значит и наших матерей!"
Пришлось напомнить ему, что я оскорбить никого не хотел, только ответил на его рассуждения о моральном облике русских женщин. А в ответ на извлеченный из кармана моего (клокочущего эмоциями) собеседника перочинный нож, я показал поднятый из-за плиты солидный топор. 
Интерес к разговору у моего гостя пропал окончательно, и он удалился, бормоча под нос какие-то не лестные для меня слова.