Вид с самолёта на бухту открывался просто фантастический - обрывистые высокие берега сияли синевато-голубым камнем. 

Зимой самолёты садились возле посёлка, а вот с момента, когда лёд уже ненадёжен – самолёты садятся на постоянной взлёной полосе аэродрома Мунук (примерно в семи-восьми километрах от Аяна). 

 

Я прилетел в Аян в составе маленького отряда геологоразведки примерно в январе.  Наш маленький отряд состоял из шести человек: одного геолога, одного водителя, двух буровых мастеров и двух помощников бурового мастера. Днем мы подбирали необходимое оборудование, комплектовали буровые станки и готовили к транспортировке вертолетом гусеничный трактор. 

Наша задача состояла в поиске золота при помощи двух маленьких станков ударного бурения (УБРов). Разведка проводилась вдоль русла небольшой таёжной речки – примерно через каждые пятьдесят метров русла мы делали поперечные профили разведки. Каждый такой профиль состоял из нескольких буровых скважин глубиной до 25 метров (обычно – не более 15 метров), глубже начиналась «матёрая» скала. Вытащенный на поверхность керн (содержимое обсадной колонны буровой трубы) надо было промыть и упаковать полученный шлих в конверт с чётким обозначением места скважины и глубины, с которой взята именно эта конкретная проба.

Нашей группе выделили вертолет, и мы начали перевозку вещей. 

Часть оборудования уже была на месте. Первым делом выкопали в снегу здоровую яму под палатку. Снег был сухим и сыпучим от мороза, на то, чтобы выкопать яму полутораметровой глубины мне пришлось потратить несколько часов. 

Затем стали валить лес. 

Первой основательной постройкой был лабаз для продуктов. За два дня мы подвели его под крышу, но подлая росомаха успела-таки залезть ночью в наш склад и не так погрызть, как изгадить часть наших запасов. Пытались мы ее подкараулить, но хитрая тварь нам не далась. Северяне ценят мех росомахи за то, что шапки и воротники из ее меха не индевеют на морозе и, меньше любого другого меха, слипаются от влаги.

В первую же неделю мы сделали пару саней, установили на них маленькие дизельные буровые станки - УБРы, и принялись собирать трактор. Дней через десять мы уже пробурили первую скважину. К тому времени мы построили себе зимовье и подготовили зумпфы для промывки породы.

Зумпф - это разрубленная (при помощи топора и молотка) надвое по вертикали бочка из-под солярки. Такая своеобразная «ванна»  устанавливается над костерком, наполняется водой из ближней речки и именно в зумпфах промывают в лотках ту породу, что мы извлекаем на поверхность с глубины в виде керна. Лоток в руки - и начинаешь бережно покачивать его в прозрачной ледяной воле. Несмотря на мороз и быстро краснеющие опухшие руки - занятие это довольно азартное. В каждом, наверное, таится надежда - выиграть в борьбе с судьбой. 

Мне самородки не попадались - были отдельные знаки, несколько раз намывал по пять - шесть песчинок: для промышленной добычи этого было мало.

В Аяне я совершил довольно безумную прогулку после дня геолога, когда нам привезли бочонок пива и по бутылке водки. Пару суток весь состав нашего маленького отряда находился в домике смотрителя здешнего аэродрома. Здесь же решили и ночевали. Начальник нашего отряда предупредил, что завтра днём мы опять отправимся на работу в тайгу («Хорош праздновать»). Вот я и решил использовать возможность поближе познакомиться с посёлком. Вышел я с аэродрома днём и в посёлок пришёл засветло. Пару часиков бродил по улицам и, когда двинулся в обратный путь, заметил надвигающуюся ночную тьму. И тут я решил сократить путь – пройти через лёд бухты. Расстояние казалось обманчиво близким – по прямой можно было бы примерно в шесть километров уложиться (по крайней мере – мне так тогда показалось). 

И я пошёл.

Примерно через час я уже крепко пожалел о своём опрометчивом решении: огни Аяна были уже далеко, вокруг царила северная ночь, лёд дыбился двухметровыми торосами и был расколот многочисленными глубокими трещинами – вероятно утром была подвижка ледяных полей. Аэродром Мунук казался всё таким же далёким – обходы торосов и трещин уводили меня всё дальше от берега. Только через два часа я увидел далёкое мерцание тусклой точки светящегося окна. И ещё два часа пробирался к берегу. 

Наш геолог отметил мой приход фразой:

- «Дуракам везёт!» - и сердито отвернулся от меня. Оказывается. Мой уход не был никем замечен, и расспросы начались, когда уже начинались сумерки (т.е. примерно в то время, когда я пустился в обратный путь из Аяна. Геолог Николай предположил, что мне хватит ума не идти по льду, так как при повороте ветра ледяные поля начинают отходить от берега (и друг от друга), образуя изрядные разводья. Да тут много и не надо – достаточно четырёх-пяти метров расстояния между льдинами, чтобы остаться во льдах навеки.

В вечерних разговорах я узнал о том, что в начале двадцатых годов Аян был столицей Тунгусской республики (до 1925-го года) и даже свой флаг был: из трёх равновеликих горизонтальных полос. Верхняя белая символизировала бескрайние сибирские снега, средняя зелёная – таёжные просторя, нижняя чёрная – родную землю.

Ещё интересней были рассказы о генерале Пепеляеве, который некогда сделал Аян своей партизанской базой. 

Атаман Пепеляев – личность примечательная. Вот что пишут о нём в Сети:

 

Пепеляев Анатолий Николаевич [3(15).8.1891, Томск  -  14.1.1938], белогвардейский генерал. Из семьи офицера. Окончил Павловское военное училище (1910). В 1-ю мировую войну полковник. Участник I-й мировой войны. Прошел путь от поручика до полковника (1917 г.). Возглавив команду разведчиков, отличался удачными операциями при Прасныше, Сольдау и других операциях. Был отмечен телеграммой императора. В 1915 г., командуя разведчиками 11-й армии и сотней казаков во время отступления русской армии из Польши, разбил 2 батальона противника и вернул потерянные позиции, за что был награжден Георгиевским крестом. После Октябрьской революции 1917 г. вернулся в Сибирь, в Томск, где организовал офицерскую антибольшевистскую организацию. Возглавил успешное восстание против Советской власти в Томске 28 мая 1918 г. В чине подполковника, в начале июля 1918 г. наносит поражение красным войскам под Иркутском (командуя, в том числе и отрядом Красильникова), благодаря чему становится возможным поднять там восстание и захватить его. Командир отряда белых войск в Екатеринбургской группе с июня по август 1918 г, генерал-майор (этот чин получил от Временного Сибирского правительства за освобождение Сибири от большевиков). В декабре 1918 г. одержал выдающуюся победу, взяв силами своего корпуса Пермь, где были захвачены значительные трофеи. Выдвинулся благодаря личным качествам, умению "быть" с солдатами. Во время болезни Колчака в декабре 1918 г. он рассматривался как возможный его преемник на посту Верховного Правителя, его поддерживал даже Жардецкий. В сентябре – октябре 1919 г. части 1-й Сибирской армии Пепеляева занимали на Ялуторовском направлении район города Ишим, станции Голышманово и Тюмень Омской железной дороги и оборонительные позиции почти до Тобольска. 

В начале ноября 1919 г. силы Пепеляева были заменены корпусом Каппеля и вывезены в Среднюю Сибирь для переформирования и пополнения. 

В декабре 1919 г. А. Пепеляев едва не погиб при уничтожении партизанами его поезда путем подрыва. Армия Пепеляева была разгромлена при взятии красными 22 декабря 1919 г. Томска. Сам Пепеляев пользовался большой популярностью в Сибири, был близок к солдатам. После разгрома 1-й Сибирской армии и развала фронта он пытается отмежеваться от Колчака, одновременно выступая против большевиков. 

Готовил со своим братом, В. Пепеляевым, переворот против Колчака, но в последний момент отказался от этого. Был близок к эсерам и анархистам с декабря 1919 по 1921 гг. В начале 1920 г., будучи тифозным больным, привезен в чехословацком эшелоне в Читу. Формировал в марте 1920 г. из остатков своей 1-й Сибирской армии Особый Сибирский Партизанский Отряд. Вержбицкий в это время относился к нему враждебно, поэтому он эмигрировал в Харбин. Вместе с Войцеховским там вел яростную критику Семенова, в том числе со страниц официальной "Русской армии". 

Долгое время в 1920 г. болел. 

Зарабатывал на жизнь извозчиком. 

Вошел в контакт с правительством Дитерихса в июле 1922 г., приехал во Владивосток и приступил к формированию Сибирской добровольческой дружины. По приглашению лидеров Якутского восстания в сентябре 1922 г. прибыл с отрядом добровольцев из 700 человек – "Сибирской дружиной" в Якутию, в Аян, возглавил антисоветские силы Якутии. К этому времени основные силы повстанцев потерпели поражение. Попал в плен из-за измены части его людей 18 июня 1923 г. на побережье Охотского моря в Аяне. По морю доставлен на судне в Приморье. Во время его доставки туда случился на корабле пожар, во время которого Пепеляев участвовал в его тушении, причем конвой из красных был настолько перепуган, что судно некоторое время находилось вне его власти. В 1924 г. был осужден в Чите Ревтрибуналом 5-й Красной Армии и приговорен к расстрелу. В письмах к брату Аркадию раскаивался в том, что боролся против Советской власти. Его брат Аркадий, занявший у красных высокое положение, ходатайствовал за него перед Куйбышевым и Калининым. ВЦИК заменил расстрел на 10-летний срок заключения. Под давлением коммунистов, вскоре обратился к своим бывшим соратникам с предложением сложить оружие и прекратить борьбу против Советской власти. Отбывал наказание по 1933 г. в Ярославском изоляторе. В 1936 г. освободился. Добивался разрешения на возвращение семьи в СССР, но его жена с ребенком отказались вернуться. Проживал последнее время в Воркуте. По одним данным, арестован при попытке перехода госграницы СССР, по другим сведениям, на него дали показания некоторые бывшие офицеры армии Колчака, арестованные в апреле – сентябре 1937 г., заявив, что они подготавливали восстание и были связаны с ним. Расстрелян 14 января 1938 г.

Для тех, кому любопытно узнать о Пепеляеве чуть больше, рекомендую страницу 

 

На трассе возле посёлка Аян мне однажды довелось быть свидетелем неординарного инструктажа по технике безопасности для взрывников.

 Приехавший из Хабаровского управления инструктор собрал бригаду взрывников на вертолетной площадке, которая располагалась поблизости от скалы, мешавшей безопасности движения машин, которые шли к местному летнему аэродрому со стороны посёлка. Скала стояла в конце довольно крутого спуска и дорога должна была огибать этот огромный камень, делая при этом слишком крутой поворот. Зимние наледи на этом участке приводили к частым авариям, вот и решили скалу взорвать, а трассу выпрямить. Взрывные работы активно шли на этом участке дороги уже вторую неделю и вертолеты не раз уже доставляли сюда взрывчатку.

Проезжая мимо по служебным делам, я решил остановиться возле участка взрывников на перекур и, заодно, навестить знакомого из этой дорожной бригады. Нашел я его в той кучке народа, которая столпилась вокруг заезжего инструктора, читающего лекцию по безопасности взрывных работ. Тот показывал новую разработку крепления детонатора к аммонитовой шашке. Объяснив обступившим работникам метод крепления детонатора на небольшом деревянном муляже, имитирующем аммонитовый патрон, инструктор поджег бикфордов шнур, ведущий к детонатору, и бросил этот компактный сверток в старую буровую скважину под ногами. Мой знакомый, до этого не проявлявший особого внимания к инструктажу, неожиданно резко оживился. С криком: 

- "Разбегайтесь и ложитесь" - он резко метнулся в сторону. 

В его голосе был такой трагизм и уверенность в предстоящей беде, что все бросились в разные стороны, замешкался на пару мгновений только инструктор, который, видимо, пытался понять, почему опытные взрывники испугались хлопка обыкновенного детонатора, тем более что этот детонатор брошен в довольно глубокую старую скважину.

Почувствовав под ногами странное покачивание земли, я нырнул под стоявший рядом бульдозер, успев заметить краем глаза, вылетающие из скважины куски породы. Раздался оглушительный взрыв.

Через минуту все участники этого события снова начали стягиваться на вертолетную площадку, отряхиваясь от налипшей грязи. Убедившись, что никто не пострадал, я решил продолжить свой путь. 

Прощаясь со своим приятелем, я спросил его, откуда он знал, что произойдет такой мощный взрыв. Оглядываясь на еще не оправившегося от легкой контузии инструктора, он быстрым шепотком рассказал мне, что при выгрузке аммонала с вертолета всю взрывчатку, что рассыпалась из плохонькой упаковки, они с ребятами решили выбрасывать в эту проклятую скважину, чтобы долго не возиться. Все, кроме меня и приезжего инструктора, об этом знали, но не решились сказать инструктору о грубом нарушении техники безопасности, а тот, как на грех, именно это место для своей лекции выбрал...

Начиная от устья маленькой таежной речки, наша группа продвигалась к верховьям. 

Через каждые двадцать пять метров закладывался новый профиль и трактор таскал сани с буровыми станками метров за сто в обе стороны от берегов речушки. Несколько раз мне удавалось подглядеть за веселой выдрой, которая после удачной рыбалки каталась с ледяной горки около прибрежной полыньи. Там же я видел маленькую птичку, которая с отвагой самоубийцы бросалась в одну прорубь и выныривала из другой. Это была оляпка, которая кормилась всякой речной мелочью, переворачивая на дне маленькие камешки.

Пару  раз мы ходили на морское побережье ловить крабов. 

Для этого брали сетку, укрепленную на резиновом круглом ободе, крепили по центру наживку и опускали в крупные трещины прибрежных торосов на небольшой глубине. Таким методом много не поймать, но и с пустыми руками не возвращались.

Охота принесла удачу лишь однажды, когда рядом с нами прокочевало колхозное оленье стадо. На следующий день после удачной охоты к нам заглянул пастух этого стада и поинтересовался: 

 - «Вы не видели трех оленей?"

Мы предположили, что оленей задрали волки и показали пастуху мороженую оленью ногу с большой фиолетовой печатью - остаток туши оленя, которой нас официально снабдили. Показать нас вынудило обилие ароматов жареного мяса и свежего варева. Приняв стакан водки из НЗ нашего начальника, и плотно перекусив, пастух ушел. Правда, перед уходом, он нам посоветовал лучше присыпать снегом шесть оленьих копыт, которые он заприметил в нашей выгребной яме. 

 - "Для одного оленя шесть ног - многовато, однако!" - глубокомысленно произнес он на прощание.

 

Проходили месяцы, а в нашей жизни почти не было изменений. 

Золото попадалось только в виде так называемых знаков и мелких песчинок. Для промышленной разработки этого было слишком мало, а до окончания плановых буровых работ оставалось еще месяцев пять. 

Мы с приятелем договорились, что следующим вертолетом, который регулярно завозил нам горючее и продукты, мы отправимся в дальнейшие поиски приключений.

Покинув склоны Джугджура, я отправился еще северней - в Охотск.