Поэт – это творец! Человек, обладающий даром творить не только стихи, но и представления, которые возникают в воображении после их прочтения. Эти представления – в зависимости от их силы – могут определять ход мыслей и характер действий человека. Поэт творит не только при жизни, его стихи действуют на людей и после его физической смерти. Вспомним Державина:
В могиле буду я, но буду говорить...
Представим себе время, в котором начинал творить Николай Рубцов. Смерть Сталина и XX съезд Коммунистической партии, осудивший культ личности, потрясают советское общество. Впервые с момента своего зарождения коммунистическая идея начинает подвергаться сомнению. Ошибся сам «вождь народов»! Не является ли вся советская система большой ошибкой? Люди начинают задумываться, но высказываться вслух еще опасно – повсеместная борьба с инакомыслием по инерции еще идет.
Выражением «поэт Божьей милостью» определяется творец, отмеченный Всевышним. Это человек, который не просто рифмует строчки, но своей поэзией способен донести до людей истинную, а не только внешнюю, красоту Земли и Неба. Николай Рубцов, благодаря чистоте своей души и внутреннему благородству, оказался таким человеком. Вот что пишут о поэте.
Друг детства Сергей Багров: «...в квартире, где жили Рубцовы, случился скандал. Хозяйка куда-то девала свои продуктовые карточки. Не признаваться же ей, что она потеряла их, будучи пьяной. Потому и свалила на первого, кто попался ей на глаза. И это, к несчастью, пало на Колю. Потрясенный таким беспощадно-бессовестным обвинением, мальчик тут же сбежал неизвестно куда. Возвратился через неделю, весь ободранный и голодный. Когда спросили его: “Где ты был?” Ответил: “В лесу!” – “А чем питался?” – “Дудками и корнями”».
Учительница Александра Меньшикова: «От многих других отличала мальчишку исключительная честность. Однажды в школьном коридоре разбил он стекло. Никто этого не видел – другой бы умолчал, а он сразу ко мне пришел. Рассказывает, а у самого слезы на глазах, испуганно смотрит на меня».
Флотский друг и студент Литинститута Валентин Сафонов: «Даже в нашей бесшабашной литинститутской вольнице Коля никогда не входил в чужую комнату без стука. И тем отличался от многих других...», «...Если лекция случалась скучной, малоинтересной, Рубцов не ждал, когда зевота сломает скулы: поднимался и, презирая гнев маэстро, покидал аудиторию. Не терпел фальши, не мог смириться с ней. И если в студенческом кругу, где каждый из поэтов норовил поразить товарищей невиданной рифмой, неслыханной строчкой, кто-то начинал петь не своим голосом, читал откровенно бездарные вирши, вставал Рубцов и, простирая руку, показывал на дверь:
– Выдь немедля отсюда! Тебе нет места среди настоящих».
Сосед по общежитию Кировского горно-химического техникума Николай Шантаренков: «Я им всегда любовался. У него было врожденное благородство движений, красивые руки, пальцы...» Встречаясь в Москве, Рубцов скажет ему: «Я знаю, что я – аристократ духа».
Мы помним, что Бог не только милостив, но и строг. Если Он наделяет человека талантом, то обязательно спросит о его реализации. Николаю Рубцову удалось стать «поэтом Божьей строгостью» и четко исполнить доверенное ему дело – осуществить поэтическую проповедь христианского учения в атеистическом СССР. Благодаря ей очень многие советские граждане вернулись в христианство. А самые «волевые и неустрашимые» в конце ХХ века смогли опрокинуть «бездарный режим» и приступить к восстановлению православной веры.
Кто-то удивленно скажет: откуда такой невероятный вывод? Рубцов ничего не проповедовал, он просто писал красивые, волнующие людей стихи. Нет, уважаемые скептики, именно красота рубцовского стиха, нацеленного на идеалы Святой Руси, волновала людей и заставляла искать то, что в свое время было потеряно. А потеряли многие – под давлением атеистической власти и ее атакующей пропаганды – ни много ни мало, веру в Бога.
Но что же помогло поэту, с пеленок находившемуся в советской безбожно-агрессивной среде, обрести твердую христианскую веру в Воскресение после смерти и Вечную жизнь? Как с неба «правил» его Иисус Христос или его ангелы, мы по понятным причинам доподлинно знать не можем, а вот свидетельств земных соприкосновений христианского учения с душой Рубцова достаточно много.
В самом раннем детстве (до пяти с половиной лет) помогло влияние матери и, возможно, старшей сестры Галины. Невзирая на попреки партийного мужа и отца семейства, мама – Александра Михайловна – пела в церковных хорах в родном селе и в Вологде, после смерти ее хоронили церковные люди, а Галя некоторое время жила в семье архиерея – мыла полы и работала в огороде.
Помогли храмы Вологодского края, помог Спасо-Прилуцкий монастырь, в котором похоронен поэт Константин Батюшков. Наверное, совсем не случайна воля Рубцова найти свое последнее успокоение в этом монастыре.
Помогло стремление отыскать настоящий смысл жизни и следовать ему в творчестве. Рубцов не боялся ставить перед собой сложнейшие вопросы:
Как узнать, из чего я возник
И для чего предназначен в мире?
Как выбрать путь, где нет обмана?
Как выбрать путь, который тверд?
Мы знаем, что всякого ищущего истинный путь человека Бог хотя бы один раз в жизни ставит перед выбором, открывая ему Истину. И нет более сильного призыва, чем слова Иисуса Христа, называющего себя камнем, то есть твердым: «Я есть путь, истина и жизнь!»
Помогло Рубцову и чтение, которому он безгранично предавался с раннего детства. Больше всего он любил отечественную, пронизанную христианским учением, классическую литературу и христианскую историю нашей родины – Святой Руси.
Но обрести веру и ее реализовать – две разные задачи. Тем более реализовать в тогдашнем СССР, когда кремлевские мечтатели все еще грезили мировой революцией. Во время становления поэта Советский Союз был огромной, отгороженной ракетами от всего верующего мира резервацией для искусственного выведения людей-атеистов без каких бы то ни было начатков нравственности. Призыв Коммунистической партии «Будь готов!» и звонкий пионерский ответ «Всегда готов!» со школьной скамьи насильно закладывались – буквально вживлялись – в память каждого, чтобы этот безликий «каждый» в нужный момент мог выполнить любой приказ. Все, что мешало коммунистической доктрине, особенно в идеологии, разрушалось «до основания». Не допускалось никакого самостоятельного поиска, никакой свободы мысли, тем более мысли о Боге. Найти в книжном магазине, в открытом доступе Библию или другую христианскую литературу было практически невозможно.
Но каким образом поэт все-таки выполнил поставленную Богом задачу? С помощью ассоциативного поэтического иносказания. С помощью метафор, употребления слов в переносном значении. Ассоциация – это связь между представлениями, в силу которой одно представление вызывает в сознании другое – тождественное, похожее. Говоря о любви к родной земле и ее истории, с помощью умелых ассоциаций можно вызвать интерес и любовь к идее, которую земля когда-то олицетворяла.
Вот что пишет Ольга Гладышева о мощных ассоциативных способностях Николая Рубцова: «Он словно будит в душе что-то знакомое, что ты знал в детстве, а потом забыл, занесло жизнью, как песком… Ты, может быть, никогда не был в тех местах, о которых пишет Рубцов, но ты их знаешь, ты ими пронизан, пронзен в сердце – ведь ты русский!»
Но почему именно Святую Русь Рубцов ассоциирует с наибольшей силой? А не, к примеру, христианскую Грецию, коей увлекались многие поэты? Или Израиль – родину Христа?
Ответить поможет юношеский диалог, запомнившийся Сергею Багрову: «...осенней порой 1950 года учащийся первого курса Тотемского лесного техникума Коля Рубцов стоял на крыльце деревянного дома и, глядя на ропщущий в шепоте чутких черемух Кореповский ров, на резвых козлят во дворе, на скамейку под окнами и белеющую дорогу, по которой тащился гнедой, везя на телеге бочку с возницей, взволнованно говорил:
– Как много здесь русского! Как я люблю эту местность! Откуда все это? И для кого? Ты не знаешь?
– Не знаю, – ответил я.
– Значит, мне предстоит.
– Что предстоит?
Рубцов показал на двор, огород, улицу, ров и ропщущие деревья:
– Узнать: почему все это так сильно действует на меня...»
Не сам Рубцов выбирал то, что должен будет воспеть – Русь выбрала его, действовала на него, как магнит. Тянула к себе. Ведь именно на Святой Руси учение Христа сохранилось в своей первозданной чистоте и не обросло никакими человеческими дополнениями. Именно русские люди безоговорочно и безоглядно поверили в Вечную жизнь и выразили эту веру в архитектуре православных храмов и монастырей, в песнях, в монашеском подвижничестве, в мирном деревенском быте и в доблестных воинских подвигах. «Материал» для проповеди в буквальном смысле лежал под ногами.
Людмила Дербина пишет: «Николай Рубцов нес в себе Россию, он душу свою изорвал за нее, печалился и плакал о ней, размышляя далеко не оптимистично о ее будущем».
Какую Россию? Понятно, что не советскую, не дворянскую, не петровскую. Рубцов невероятным образом видел и любил былую, ныне спящую Святую Русь. Русь времен Андрея Рублева, Дионисия, Ферапонта… Русь монастырей, белоколонных храмов, лесных скитов, иноков, старцев,
божьих людей – юродивых, молитв и чудес. Настоящую, корневую, исконную, православную Русь. Ее он и хотел разбудить – а может быть, и восставить – своими молитвами и стихами-проповедями.
Мы можем представить, каково было поэту, внутренним взором все время всматривающемуся в эту святую жизнь Руси, жить в невежественном, безнравственном СССР – стране без имени, среди человеческой тупости, пьянства, вранья власти и ее прихвостней, среди разрушенных и поруганных храмов и монастырей. И терпеть эту советскую реальность.
Слышится возглас: а зачем вообще проповедь? Она нужна была в первые века новой эры, когда язычники еще ничего не знали о Христе. Но за две тысячи лет христианство достаточно широко распространилось по земле. И как учение, и как религиозная практика... Если человек сильно захочет, он самостоятельно – при любой господствующей идеологии – найдет способ познакомиться с Библией, с Евангелием.
Отвечаем: в любые времена проповедь нужна именно для того, чтобы человек «захотел».
Николаю Рубцову удалось восстановить в оглупляемом властью советском народе это желание. Своими тончайшими ассоциациями, намеками, недосказанностями расшевелить воображение людей, заставить их думать, искать и в конечном счете приходить к Истине.
Чтобы понять, как он это делал, нужно не просто читать его стихи и прозу, но вчитываться, вдумываться в каждую строчку, в каждое слово и даже в каждую букву. У великих поэтов нет и лишней запятой.
Именно таким образом внимательно вчитаемся в пророческое стихотворение 1970 года, которым многие составители рубцовских сборников любят завершать эти сборники:
Я умру в крещенские морозы.
Я умру, когда трещат березы.
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет забытый и унылый,
Разобьется с треском,
и в потемки
Уплывут ужасные обломки.
Сам не знаю, что это такое…
Я не верю вечности покоя!
Ключ не в первой, многими уже многократно и с разными целями повторенной строчке, а в последней. В последнем слове. А точнее – в последней букве. Почему эта буква «я», а не «ю»? Ведь в нашем обиходе гораздо более употребительно словосочетание «покой вечности», чем «вечность покоя».
Если бы Рубцов не верил покою (в значении слова – незыблемость, недвижимость, устойчивость, стабильность) вечности, было бы «Я не верю вечности покою!». В покой вечности он, как видно, верил.
Не верил он в вечность (в значении слова – неумираемость, неистребляемость, постоянность, неизменяемость) покоя (в значении слова – неподвижность, нежизнь, смерть). Другими словами, не верил в постоянность смерти, в ее неизменяемость. Поэтому «Я не верю вечности покоя!»
Если человек не верит в вечность неподвижности и смерти, во что же он верит? В вечность движения и жизни. Именно поэтому «гроб (как вместилище смерти) всплывет забытый и унылый, /Разобьется с треском, и в потемки/ уплывут ужасные (страшные и ненужные поэту) обломки». Зачем, почему уплывут? Чтобы не мешать поэту жить дальше. Когда уплывут? Весной, когда после зимней спячки воскресает к жизни природа и все живое в ней.
Почему поэт честно признается, что «не знает, что это такое»? Потому что в момент написания стихотворения он еще живет на земле, в нашем мире, еще не перешел границу жизни и смерти и действительно не может в точности знать, что за ней.
Мы знаем, что неверие в постоянность и неизменяемость смерти (неверие в вечность смерти) – суть христианской веры в Воскресение после смерти (вера в Вечность жизни).
Кто еще сомневается в христианстве Николая Рубцова?
Уместно вспомнить, что образ «всплывшего гроба» сохранился в памяти поэта с раннего детства. Вот что об этом рассказывает Сергей Багров: «До кладбища он не дошел. Остановился – весь выжидательность и тревога. Там как будто кричали – негромко, однако настойчиво. Мне показалось, что кто-то оттуда передавал ему свой привет – живому от неживых. Он возвратился и закурил.
– Ужасное место! – невесело хохотнул. – Чего бы там делать? А вот, иду, будто кто приказал.
Я показал ему обломки:
– А это чего?
– Гробы, – ответил Рубцов. – Их все время тут вымывает. Вода по весне – винтом! Иногда зальет весь погост. Помню, когда я был вот таким, – Рубцов показал ладонью где-то чуть выше уровня живота, – что здесь творилось! Лед и вода! И ливень! С громами! Кресты шатаются и трещат! Гробы, что тебе настоящие крокодилы! Всплывают! Мечутся тут и там! Много ушло по воде...»
Отметим очень важный момент – действие Рубцова, как бы вопреки своей воле: «...иду, будто кто приказал». Об этом же его строчка: «О чем писать – не наша воля...» И напомним, что к Богу человек приходит, конечно, самостоятельно, через отрицание навязываемых идеологических стереотипов господствующего мировоззрения, но – главное – не без помощи, а может быть и по приказу, самого Бога.
Как говорит Иисус Христос: «Никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня; и я воскрешу его в последний день. У пророков написано: «и будут все научены Богом». Всякий, слышащий от Отца и научившийся приходит ко Мне» (Ин. VI, 44, 45).
В другом месте: «Ибо не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод, и чтобы плод ваш пребывал…» (Ин. XV, 16).
Яркое свидетельство того, что Бог привлек к служению Николая Рубцова – стихотворение «Взглянул на кустик». Внимательно прочитаем его:
Взглянул на кустик – истину постиг.
Он и цветет, и плодоносит пышно,
Его питает солнышко, и слышно,
Как в тишине поит его родник.
А рядом – глянь! – худые деревца.
Грустна под ними скудная лужайка,
И не звенит под ними балалайка,
И не стучат влюбленные сердца.
Тянулись к солнцу – вот и обожглись!
Вот и взялась нечаянная мука.
Ну что ж, бывает... всякому наука,
Кто дерзко рвется в солнечную высь.
Зато с куста нарву для милых уст
Малины крупной, молодой и сладкой,
И, обнимая девушку украдкой,
Ей расскажу про добрый этот куст...
О том, какой девушке, «обнимая ее украдкой», Рубцов «расскажет про добрый этот куст...» и зачем «расскажет», можно догадаться сразу. Вчитаемся в первые строфы стихотворения.
Может показаться, что в них речь идет об обычном кусте малины в окружении обожженных деревьев. На самом деле в основе сюжета лежит библейское чудо «Неопалимой купины». По свидетельству Дербиной, одна из икон, стоявших на столе у Рубцова, была посвящена «Неопалимой купине». Не на нее ли глядя, писал поэт это стихотворение?
Вспомним текст Священного писания: «Моисей пас овец у Иофора, тестя своего, священника Модиамского. Однажды повел он стадо далеко в пустыню, и пришел к горе Божией Хориву. И явился ему Ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает. Моисей сказал: пойду и посмотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает. Господь увидел, что он идет смотреть, и воззвал к нему Бог из среды куста, и сказал: Моисей! Моисей! Он сказал: вот, я (Господи). И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая. И сказал (ему): Я Бог отца твоего, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова. Моисей закрыл лице свое; потому что боялся воззреть на Бога.
И сказал Господь (Моисею): Я увидел страдание народа Моего в Египте и услышал вопль его от приставников его; я знаю скорби его, и иду избавить его от руки Египтян и вывести его из земли сей (и ввести его) в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед, в землю Хананеев, Хеттеев, Аморреев, Ферезеев, (Гергесеев), Евеев, Иевусеев. И вот, уже вопль сынов Израилевых дошел до Меня, и Я вижу угнетение, каким угнетают их Египтяне. Итак, пойди: я пошлю тебя к фараону (царю Египетскому); и выведи из Египта народ Мой, сынов Израилевых. Моисей сказал Богу: кто я, чтобы мне идти к фараону (царю Египетскому) и вывести из Египта сынов Израилевых? И сказал (Бог): Я буду с тобою, и вот тебе знамение, что Я послал тебя: когда ты выведешь народ (Мой) из Египта, вы совершите служение Богу на этой горе» (Исх. 3. 1–12). «И они послушают голоса твоего...» (Исх. 3. 18).
Постигнуть Истину Николай Рубцов мог единственным способом – узрев Бога. Открылась поэту Истина – как следует из стихотворения – во время взгляда на «кустик». Или на икону... Зачем открылась? Чтобы Рубцов повторил дело Моисея – и вывел русский народ из коммунистического рабства. Чтобы слушал народ его стихи и понимал, куда ему идти. Чтобы осознали наконец люди, что нельзя «дерзко рваться в солнечную высь», отвергая Бога – легко обжечься. Чтобы уразумели, что «питает солнышко» и «поит родник» только то живое, в котором Бог...
Но как выводить заблудившийся народ, когда любое слово о Боге затаптывается в грязь твердолобыми коммунистами?
Вернемся к Библии. «И сказал Моисей Господу: о, Господи! человек я не речистый, и таков был и вчера, и третьего дня, и когда Ты начал говорить с рабом Твоим: я тяжело говорю и косноязычен. Господь сказал (Моисею): кто дал уста человеку? кто делает немым, или глухим, или зрячим, или слепым? не Я ли Господь (Бог)? Итак, пойди: и Я буду при устах твоих, и научу тебя, что тебе говорить» (Исх. 4. 10–12).
Именно Бог научил Николая Рубцова говорить не прямо, иносказательно, и, благодаря музыкальности стихотворной формы, очень проникающе. До такой степени проникающе, что через два десятка лет просвещенный рубцовскими словами – на самом деле, словами, продиктованными ему Богом, – русский народ вышел из-под коммунистического атеистического гнета, совершил перестройку и начал восстановление христианской православной веры во всей ее полноте, даже на государственном уровне. Понятно, что в этом святом деле Рубцов был не одинок, но мы знаем, что он оказался самым песенным поэтом предперестроечного времени. Около 150 стихотворений получили свое музыкальное воплощение. Многие неоднократно. К «Деревенским ночам», «Звезде полей», «Журавлям», «Зимней песне», «В минуты музыки печальной» обратились почти два десятка композиторов. К 90-м годам суммарные тиражи книг Рубцова, включая детские издания, перехлестнули цифру в пять с половиной миллионов экземпляров. Начиная с 1964 года стихи Николая Рубцова публиковались во всех центральных журналах, сборниках Дней поэзии, газетах «Вологодский комсомолец» и «Красный Север» и др. Он читал свои стихи по радио.
Это означает, что песни на его запоминающиеся стихи, да и сами стихи, негромко «мурлыкал» весь русский народ. Мурлыкал и выправлялся. Мурлыкал и тянулся к Источнику рубцовских рифм. И дотянулся!
Похоже, после всех испытаний и наказаний, простил все же Господь богоотступничество Руси. Ведь не просто же так поэт выводил нас из египетско-коммунистической тьмы. Может быть, призванная Богом Россия, наконец-то, совершит свое главное дело…
Главная задача христианина – его личное спасение, но о каком приносимом «плоде» говорит Иисус Христос? Конечно, о плоде все возрастающей веры. Но «вера без дел мертва» – по Закону человек, уверовавший в Бога и Воскресение, должен нести Свет Истины другим людям. Как это делать при советской власти? При атеистической цензуре? Когда вокруг снуют шпики КГБ и милицейские стукачи. Только потаенно, зашифрованно.
О Боге и о Царстве Небесном, о Вере и Вечной жизни с помощью поэтических ассоциаций тихо рассказывать в своих стихах так, чтобы умственно недоразвитые противники ничего не поняли, а ищущие и внимательные люди догадались сразу.
Вот оно – скрытое и явное христианство Николая Рубцова:
…И храм старины, удивительный белоколонный,
Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, –
Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,
Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!..
О сельские виды! О дивное счастье родиться
В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!
Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица,
Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!
Боюсь, что над нами не будет таинственной силы,
Что выплыв на лодке, повсюду достану шестом,
Что, все понимая, без грусти пойду до могилы…
Отчизна и воля – останься, мое божество!
Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды!
Останься, как сказка, веселье воскресных ночей!
Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходы
Старинной короной своих восходящих лучей!..
Христианство не только возвышенное, небоустремленное, но и воинственно-бытовое:
Влетел ко мне какой-то бес.
Он был не в духе или пьян.
И в драку сразу же полез,
Повел себя как хулиган.
И я сказал: – А кто ты есть?
Я не люблю таких гостей.
Ты лучше лапами не лезь:
Не соберешь потом костей!
Но бес от злости стал глупей
И стал бутылки бить в углу.
Я говорю ему: – Не бей!
Не бей бутылки на полу!
Он вдруг схватил мою гармонь.
Я вижу все. Я весь горю.
Я говорю ему: – Не тронь!
Не тронь гармошку! – говорю…
Бродяжническое…
Как центростремительная сила
Жизнь меня по всей земле носила!..
…Так полюбил я древние дороги
И голубые
вечности глаза!..
...Я рад тому, что мы кочуем,
Я рад садам монастыря...
Призывающее вернуться к утраченному...
Эх, Русь, Россия!
Что звону мало?
Что загрустила?
Что задремала?
Давай пожелаем
Всем доброй ночи!
Давай погуляем!
Давай похохочем!
И праздник устроим,
И карты раскроем...
Отмечающее святость поэтического дара:
…Поэт, бывало, скажет слово
В любой компании чужой, –
Его уж любят, как святого,
Кристально чистого душей…
Отвергающее небытие…
…Все я верю, воспрянувши духом
В грозовое свое бытие
И не верю настойчивым слухам,
Будто все перейдет в забытье…
…Это кажется мне невозможным.
Все мне кажется – нет забытья!
Все я верю, как мачтам надежным,
И делам, и мечтам бытия.
Обличающее нехристей и их дела...
...Но кто там
снова
звезды заслонил?
Иль то из мифа страшного циклопы?
Где толпами протопают они,
Там топят жизнь
кровавые потопы!
Ищущее, думающее…
…Взгляд блуждает по иконам…
Неужели Бога нет?
Воцерковленное, желающее – как издревле заведено – подавать милостыню у храма...
...Стоит жара, летают мухи,
Под знойным небом чахнет сад.
У церкви сонные старухи
Толкутся, бредят, верещат.
Смотрю угрюмо на калеку,
Соображаю, как же так –
Я дать не в силах человеку
Ему положенный пятак?
Отождествляющее чистоту человеческой души с чистотой природы…
…Душа свои не помнит годы,
Так по-младенчески чиста,
Как говорящие уста
Нас окружающей природы…
Благодарное…
…Спасибо, скромный русский огонек,
За то, что ты в предчувствии тревожном
Горишь для тех, кто в поле бездорожном
От всех людей отчаянно далек,
За то, что с доброй верою дружа,
Среди тревог великих и разбоя
Горишь, горишь, как добрая душа,
Горишь во мгле – и нет тебе покоя…
Исследовательское, всматривающееся в историю родины…
…В деревне виднее природа и люди.
Конечно, за всех говорить не берусь!
Виднее над полем при звездном салюте,
На чем поднималась великая Русь…
Фатальное…
Напрасно
дуло пистолета
Враждебно целилось в него:
Лицо великого поэта
Не выражало ничего!
Уже давно,
как божью милость,
Он молча верил
В смертный рок…
Сокрушающееся об ушедшем и подспудно подвигающее людей его восстановить:
Пасха под синим небом,
С колоколами и сладким хлебом,
С гульбой посреди двора,
Промчалась твоя пора!..
…О чем рыдают, о чем поют
Твои последние колокола?
Тому, что было, не воздают
И не горюют, что ты была…
Объединяющее поэта со всеми проявлениями бытия…
Здесь каждый славен –
мертвый и живой!
И оттого, в любви своей не каясь,
Душа, как лист, звенит, перекликаясь
Со всей звенящей солнечной листвой…
По-детски чистое и радостное…
…Слышишь, ветер шумит по сараю?
Слышишь, дочка смеется во сне?
Может, ангелы с нею играют
И под небо уносятся с ней…
Вслушивающееся в природу и окружающую действительность…
…Над колокольчиковым лугом
Собор звонит в колокола!
Звон заокольный и окольный,
У окон, около колонн, –
Я слышу звон и колокольный,
И колокольчиковый звон…
Мечтающее о небе...
...Ах! Я тоже на небо хочу!
Я хочу на просторы Вселенной!
Исторически-объективное, памятливое и пророчески смотрящее вперед…
…Было все – покой и святость
Невеселых наших мест…
…Сколько было здесь чудес,
На земле святой и древней,
Помнит только темный лес!
Он сегодня что-то дремлет…
С моста идет дорога в гору.
А на горе – какая грусть! -
Лежат развалины собора,
Как будто спит былая Русь…
…О вид смиренный и родной!
Березы, избы по буграм
И, отраженный глубиной,
Как сон столетий, божий храм.
О, Русь – великий звездочет!
Как звезд не свергнуть с высоты,
Так век неслышно протечет,
Не тронув этой красоты…
Преданно любящее родную – Святую и вечную – землю и объективно оценивающее нависшую над ней опасность…
…И эту грусть, и святость прежних лет
Я так любил во мгле родного края,
Что я хотел упасть и умереть
И обнимать ромашки умирая…
...И вечные, как Русь, священные деревья
Темнеют вдоль дорог,
листву роняя в грязь...
Россия, Русь – куда я не взгляну…
За все твои страдания и битвы
Люблю твою, Россия, старину,
Твои леса, погосты и молитвы,
Люблю твои избушки и цветы,
И небеса, горящие от зноя,
И шепот ив у омутной воды,
Люблю навек, до вечного покоя…
Россия, Русь! Храни себя, храни!
Смотри, опять в леса твои и долы
Со всех сторон нагрянули они,
Иных времен татары и монголы.
Они несут на флагах черный крест,
Они крестами небо закрестили,
И не леса мне видятся окрест,
А лес крестов
в окрестностях
России…
Угадывающее светлые души…
…Не помнит он, что было прежде,
И не боится черных туч,
Идет себе в простой одежде
С душою светлою, как луч!..
Тоскующее по заблудившимся в дебрях атеизма друзьям...
...Когда душе моей земная веет святость,
И полная река несет небесный свет,
Мне грустно оттого,
что знаю эту радость
Лишь только я один.
Друзей со мною нет...
…И туча шла гора горой!
Кричал пастух, металось стадо,
И только церковь под грозой
Молчала набожно и свято…
…Спасая скот, спасали каждый дом
И глухо говорили: – Слава Богу!
Слабеет дождь…вот-вот…еще немного.
И все пойдет обычным чередом…
Самоотверженное и сливающееся с окружающим миром…
…И всей душой, которую не жаль
Всю потопить в таинственном и милом,
Овладевает светлая печаль,
Как лунный свет овладевает миром…
…И возвратиться в отчий дом,
Чтобы однажды в доме том
Перед дорогою большою
Сказать: – Я был в лесу листом!
Сказать: – Я был в лесу дождем!
Поверьте мне, я чист душою…
Тоскующее по Небесному царству любви и добра...
...Я иду по знакомой дороге.
Мне дорога ложится под ноги.
В сердце чувство проснулось такое,
Будто в царство любви и покоя
Я иду по знакомой дороге...
Предупреждающее о недремлющих врагах Истины...
Огромный мир
По-прежнему не тих.
Они грозят.
Мы сдерживаем их...
Молитвенное…
…И я молюсь – о, русская земля! –
Не на твои забытые иконы,
Молюсь на лик священного Кремля
И на его таинственные звоны…
Тревожное, стремящееся отвести от небытия и смерти...
...И так тревожно
В час перед набегом
Кромешной тьмы
Без жизни и следа,
Как будто солнце
Красное над снегом,
Огромное,
Погасло навсегда...
Самосохраняющее…
…Я клянусь:
Душа моя чиста.
Пусть она
Останется чиста
До конца,
До смертного креста!
Интуитивно-мистическое и восторженно открытое небу…
Привет, Россия – родина моя!
Как под твоей мне радостно листвою!
И пенья нет, но ясно слышу я
Незримых певчих пенье хоровое…
…И все ж прекрасен образ мира,
Когда в ночи равнинных мест
Вдруг вспыхнут все огни эфира,
И льется в душу свет небес…
Пристально изучающее Божий мир и восхищающееся им…
В потемневших лучах горизонта
Я смотрел на окрестности те,
Где узрела душа Ферапонта
Что-то Божье в земной красоте.
И однажды возникло из грезы,
Из молящейся этой души,
Как трава, как вода, как березы,
Диво дивное в русской глуши!
И небесно-земной Дионисий,
Из соседних явившись земель,
Это дивное диво возвысил
До черты, небывалой досель…
Неподвижно стояли деревья,
И ромашки белели во мгле,
И казалась мне эта деревня
Чем-то самым святым на земле…
…Неспокойные тени умерших
Не встают, не подходят ко мне.
И, тоскуя все меньше и меньше,
Словно Бог, я хожу в тишине.
И откуда берется такое,
Что на ветках мерцает роса,
И над родиной, полной покоя,
Так светлы по ночам небеса!..
Понимающее, что страна идет к смерти, и верящее, что ошибку России можно исправить…
Сижу в гостях за ароматным чаем
С друзьями продолжая давний спор.
Россия, Русь! Неужто одичаем,
Себе подпишем смертный приговор?..
Апокалипсическое...
...И вертится планета, и летит
К своей неотвратимой катастрофе.
Но, в конце концов, утверждающее человеческое бессмертие...
...И думаю я – смейтесь иль
не смейтесь –
Косьбой проворной на лугу согрет,
Что той, которой мы боимся, – смерти,
Как у цветов, у нас ведь тоже нет!
Особняком в христианской проповеди Рубцова стоит «Звезда полей». В таком варианте...
...Но только здесь, над родственным пределом,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Еще горит звезда моих полей!
Очевидно, что речь идет о той самой путеводной звезде, которую увидали волхвы Нового завета...
«...пришли в Иерусалим волхвы с востока, и говорят: где родившийся Царь Иудейский? ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему» (Мф. II, 2).
Не было ли раскрыто сакральному Рубцову именно то место «на востоке», где взошла путеводная звезда Спасителя, и где смогли увидеть ее люди земли? О чьем «родственном пределе» идет речь: поэта, звезды... или, может быть, самого Бога?
В приведенных стихах нет прямых призывов к Богу (с ними коммунистическая власть Рубцова никогда бы не напечатала), христианское содержание поэт передает с помощью знаковых слов: Бог, святость, храм, церковь, певчие, иконы, чудо, молитва, диво, погосты, звоны, Русь, душа, бытие, колокола, ангел, бес и др. Но более сильной стихотворной проповеди христианства в Советском Союзе не было. Поэтому Рубцова боялась власть и во всем послушный ей Союз писателей СССР. Хотя умный, хитрый, никогда открыто не выступающий против власти и профессионально законспирировавший себя поэт успокаивал – как бы усыплял и одновременно предупреждал – своих противников.
…Поэт нисколько не опасен.
Пока его не разозлят.
Некоторые рубцововеды не могут понять и принять христианства поэта из-за наличия в его стихах и высказываниях «верноподданнических» советских настроений и даже призывов. Почему в коммунистической действительности ему приходится врать, Рубцов объясняет стихами же:
... Но лейтенант сказал: – Привет!
Опять не слушаешь команд!
Хотелось мне сказать в ответ:
– Пошел ты ......., лейтенант!
Но я сказал: – Ах, виноват, –
И сразу, бросив карандаш,
Я сделал вид, что очень рад
Послушать умный инструктаж.
Зачем соврал? Легко понять.
Не зря в народе говорят:
Коль будешь против ветра .......
В тебя же брызги угодят!
Признаваясь в своей лжи, Рубцов учит:
Они поют, куют и пашут.
Когда ж обижены за жизнь,
они кричат, руками машут,
как будто только родились!
Чего хотят они,
созданья,
с клеймом в начале и в
конце?
...Ты научись на их страданья
смотреть с улыбкой на лице.
Ты, как дурак, не прыгай в
пламя
спасать младенцев и уют,
и если надо будет знамя –
возьми,
какое подадут.
В конце концов
железным матом
прокляв сожителей своих,
ты нищим будь или
богатым,
но независимым от них!..
Отметим, что люди – по Рубцову – это не развившиеся благодаря труду потомки диких обезьян, как следует из Энгельса и Дарвина, а именно – «созданья». Созданья Бога!
Как еще – кроме как с помощью поэзии – проповедует поэт? Во многих источниках фигурируют христианские иконы, бывшие дома у Николая Рубцова – их мог лицезреть всякий входящий. Это важно, потому что советская власть предпочитала изображения основоположников коммунистической доктрины и партийных начальников – членов Политбюро ЦК КПСС.
Поэт не боится провокационно спрашивать у многих: есть ли Бог, есть ли загробная жизнь? (Л. Дербина, Н. Старичкова) и заставлять размышлять на эту тему. В письме Глебу Горбовскому из Никольского Рубцов откровенно признается: «Особенно раздражает меня самое грустное на свете – сочетание старинного невежества с современной безбожностью, давно уже распространившиеся здесь».
В разговорах, поминая Богородицу, он часто произносит: «Матушка, Царица небесная». Виктор Астафьев, которому поэт так до конца и не открылся, пишет что Рубцов «приближался к Богу, реденько и потаенно ходил в церковь, застенчиво молился». Почему «реденько и потаенно», человеку, жившему в СССР, объяснять не нужно. Выйди Рубцов на площадь и заяви открыто: «Люди, обратитесь ко Христу!», или «Уверуйте в Вечную жизнь!», или «Смысл жизни в Воскресении после смерти!» – он тут же загремел бы в милицию или того хуже – в психушку. И не принес бы того «плода», которого ждал от него Бог.
Нинель Старичкова приводит такой факт истового христианства Рубцова: «Этим же днем в огороде нашего дома, копаном и перекопанном, наверно, сто раз, я увидела металлический предмет. Что это? Беру в руки. Иконка! Зову Колю: “Смотри, что я нашла!” Он прямо выхватывает иконку из рук (я даже не успела рассмотреть, что там изображено) и кладет в карман.
– Это мне.
– Как это сюда попало?
– Паломники, наверное, здесь проходили, – говорит Коля».
Еще одно важное свидетельство: Рубцов читает Старичковой стихотворение «Выпал снег…»:
…Снег летит – гляди и слушай!
Так вот просто и хитро
Жизнь порой врачует душу…
Ну и ладно! И добро.
После этих строк Коля приостанавливается и говорит мне: «Жизнь! Это не то. У меня здесь – Бог. Бог порой врачует душу. Но я заменил, так ведь не напечатают. Пусть будет – жизнь».
Подобное подтверждает и Сергей Бочаров: «В те годы бывало так, что за одним столом исполняли свои песни Юз Алешковский (при этом авторским аккомпанементом была не гитара, а такт, отбиваемый по столу ладонями) и Николай Рубцов, и надо сказать, что тексты песен Рубцова отличались от тех, что затем печатались в сборниках».
Господа рубцововеды, будущие издатели и редакторы поэта, не верьте советским публикациям его стихотворений, в них может оказаться не настоящий Рубцов. Настоящего ищите в автографах, в сохранившихся черновиках, в первоначальных машинописных вариантах текстов и даже в устных пересказах его стихов.
2.
Вот как Рубцов выражал свое отношение к Советской власти, ее целям и установленным ею порядкам.
Природу любя больше, чем коммунизм…
Если б деревья и ветер,
который шумит в деревьях,
Если б цветы и месяц,
который светит цветам, –
Все вдруг ушло из жизни,
остались бы только люди,
Я и при коммунизме
не согласился б жить!
Ужасаясь тому, как принимались решения, и лично перед собой ставя задачу изменения советской системы жизни...
Сталин что-то по пьянке сказал –
И раздался винтовочный залп!
Сталин что-то с похмелья сказал –
Гимны пел митингующий зал!
Сталин умер. Его уже нет.
Что же делать – себе говорю, –
Чтоб над родиной жидкий рассвет
Стал похож на большую зарю?
Болея душой о миллионах заключенных и стыдясь за советский строй и его символы...
...Лунною порой,
Омрачая мир,
Шел понурый строй,
Рядом – конвоир...
...Я остался около деревьев
И, конечно, понял в этот день,
Что позорно шляться по деревне
С краснозвездной шапкой
набекрень.
С иронией и отчужденно…
Ах, что я делаю, зачем я мучаю
Больной и маленький свой организм?
Ах, по какому же такому случаю?
Ведь люди борются за коммунизм!
Скот размножается, пшеница мелется,
И все на правильном таком пути…
Так замети меня, метель-метелица,
Так замети меня, ох, замети!..
...И вот я сижу
и зубрю дарвинизм,
и вот в результате зубрежки –
внимательно ем
молодой организм
какой-то копченой рыбешки...
Отвергая пьяные традиции советских праздников и выявляя очевидную деградацию «новой породы» людей...
«Пришла, прошлась по туалету
Стара, болезненно-бледна.
Нигде глазам отрады нету,
Как будто здесь была война!
Опять какая-то зараза
Сходила мимо унитаза!
Окурки, пробки, грязь... О, Боже,
За что казнишь меня, за что же!
В ребятах тоже
нет веселья!
Улыбки сонно ей даря,
Еще качаются с похмелья,
Отметив праздник Октября!
(Стихотворение называется
«Уборщица рабочего общежития»).
С неприятием фальшивой показухи …
К мужику микрофон подносят.
Тянут слово из мужика.
Рассказать о работе просят –
В свете новых решений ЦеКа.
Мужику
непривычно трёкать,
Вздох срывается с языка.
Нежно взяли его за локоть:
Тянут
слово
из мужика!
С горькой и едкой насмешкой над бумаготворчеством и очковтирательством партийных лидеров, их волюнтаризмом и практикой приписок...
Июньский пленум
Решил вопрос:
Овсом и сеном
Богат колхоз…
С готовностью вырваться из безобразной советской действительности...
...И однажды, прижатый к стене
Безобразьем, идущим по следу,
Одиноко я вскрикну во сне
И проснусь, и уйду, и уеду...
К советской власти поэт относился, как к силе, обуреваемой экономическими утопиями, не способной обеспечить достойную жизнь людям…
Стукнул по карману – не звенит.
Стукнул по другому – не слыхать.
В коммунизм – таинственный зенит –
Полетели мысли отдыхать…
Постоянно врущей, держащей в еженочном «милицейском» страхе и гноящей в тюрьмах свой народ…
Потонула во тьме отдаленная пристань.
По канаве промчался, эх, осенний поток!
По дороге неслись сумасшедшие листья,
И всю ночь раздавался милицейский свисток.
Я в ту ночь позабыл все хорошие вести,
Все призывы и звоны из Кремлевских ворот.
Я в ту ночь полюбил все тюремные песни,
Все запретные мысли, весь гонимый народ…
С несерьезным, «пустым» лидером – Л. И. Брежневым, портрет которого для отвода глаз висел в квартире Рубцова на видном месте...
Какую слякоть сделал дождь,
Какая скверная погода,
А со стены смеется вождь
Всего советского народа.
С начальниками-словоблудами...
... И дело в том – наверняка –
Что с треском нынче демагоги
Летят из Главков и ЦэКа!
Ведущей себя к неминуемому краху, из-за неспособности противостоять более сильной воле…
…Еще мужчины будущих времен –
Да будет воля их неустрашима! –
Разгонят мрак бездарного режима
Для всех живых и подлинных имен!
Вот что о взглядах поэта на «бездарный режим» и революцию, его породившую, сообщает Людмила Дербина: «Как-то Рубцов сказал: “Знаешь, Люда, я вот думаю и все чаще прихожу к мысли, что революция для русского народа – большое несчастье… Революция повлекла за собой гражданскую войну, а это страшная трагедия для русского народа. Когда-нибудь об этом заговорят. Сколько пролилось крови русской зазря! Убивали друг друга родные люди, брат брата. Жалко и тех, и тех. В Отечественную войну было ясно, враги – фашисты. В гражданскую погибал цвет нации, уничтожался своими собственными руками. Жалко эмигрантов. Вот у меня есть стихотворение «В старом парке». Так вот мне жалко того барина! Сколько их угасло на чужбине! От тоски по Родине тоже умирают! И потом дворянство – это целый пласт русской культуры. Мы его выкорчевали и пустили по ветру…”»
Вспомним строки из упомянутого Рубцовым стихотворения, вызывающие щемящую ностальгию по разрушенному мироустройству.
…Желтея грустно,
Старый особняк
Стоит в глуши
Запущенного парка –
Как дико здесь!
Нужна покрепче палка,
Чтоб уложить
Крапиву кое-как…
Покрывшись пеплом,
Гаснет бирюза.
И там, во тьме
Унылого строенья,
Забытого навек
Без сожаленья,
Горят кошачьи
Желтые глаза.
Не отыскать
Заросшие следы,
Ничей приход
Не оживит картины,
Лишь манят, вспыхнув,
Ягоды малины
Да редких вишен
Крупные плоды.
Здесь барин жил.
И, может быть, сейчас
Как старый лев,
Дряхлея на чужбине,
Об этой сладкой
Вспомнил он малине,
И долго слезы
Катятся из глаз…
Другая, характерная сценка из воспоминаний Дербиной: «Наконец, он совсем отвернулся в окно. Рядом с гостиницей строился новый огромный дом.
– Ну и что ты там увидел? – спросила я.
– Социалистическое строительство, – ответил Рубцов и лукаво усмехнулся. Мы расхохотались».
Об отношении Рубцова к Ленину говорит Старичкова:
«Взял однажды с книжной полки томик из собраний сочинений Ленина, подержал, как бы взвешивая на руках, тряхнул головой:
– Вот, один человек, а что натворил!»
Советский «бездарный режим» – несмотря на то, что сборники поэта печатались огромными тиражами – не упускал случая ответить Рубцову взаимной неприязнью.
Вспоминает М. А. Котов: «Я был знаком с Николаем Рубцовым в 1968–1969 гг. Тогда я работал редактором Харовской районной газеты «Призыв». Познакомил нас Василий Иванович Белов, каждое лето, а часто и зимой приезжавший в свою деревенскую «вотчину», в Тимониху. Через него я получил подборку стихов Рубцова. Напечатал в газете. Зная трудное материальное положение поэта, постарался начислить побольше гонорара от общего газетного кошелька. Стихи были теплые, лирические, кристально звучные. При встрече в райкоме КПСС второй секретарь (по идеологии) выговорил мне:
– Зачем вы публикуете такие стихи?
– Отличные стихи, – ответил я, – яркие. Рубцов публикуется в журналах, выпустил книгу.
– Нет, вы вдумайтесь, вдумайтесь в смысл.
Я понял, что не понравилось секретарю: разве доступна его пониманию чистая лирика, ему нужен красный ура-патриотизм...»
Вологодский журналист В. Аринин пишет: «Некоторое, правда, недолгое, время Николай Михайлович работал в штате «Вологодского комсомольца» литконсультантом. Но после одного скандала был уволен по негласному приказу из обкома партии».
Сергей Багров раскрывает один из способов борьбы «бездарного режима» с поэтом и рассказывает, как балансировал Рубцов на грани бунта и необходимости самосохранения ради продолжения своей проповеди: «Они [советские «друзья» – В. Х.] приходили к Рубцову почти каждый вечер с бутылкой водки или вина. Казалось, ими кто-то негласно руководил, давая вещую установку: споить поэта и этим добить у него здоровье, вышибить память из головы, дабы стал он, как многие из немногих, хорошо управляемым и послушным».
«Удержаться на поэтическом склоне, с какого видны божьи дали, было не просто. Для этого он должен был открывать для себя необычные связи: зла и добра, бесстрашия и испуга, бездны и выси, радости и печали. Мир переполнен контрастами. А между ними — губительный переход. Зная это, Рубцов испытывал напряжение, с каким проходил по нему. От края к краю, будто где-то внизу, под ногами находился провал, и он в любое мгновение мог сорваться. Он не срывался, пока в его сердце сияла поэзия, будто зажженная свечечка среди мрака, и он до конца видел путь».
3.
Николай Рубцов как православный человек молится Христу, а как профессиональный поэт преклоняется перед Пушкиным и учится у него. Александр Сергеевич также не равнодушен к христианству.
В его статье «Об обязанностях человека» мы читаем: «Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицею народов; она не заключает для нас уже ничего неизвестного; но книга сия называется Евангелием, – и такова ее вечно новая прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие.
И не всуе, собираясь сказать несколько слов о книге кроткого страдальца, дерзнули мы упомянуть о божественном Евангелии: мало было избранных (даже между первоначальными пастырями церкви), которые бы в своих творениях приближились кротостию духа, сладостию красноречия и младенческою простотою сердца к проповеди небесного учителя.
В позднейшие времена неизвестный творец книги «О подражании Иисусу Христу», Фенелон и Сильвио Пеллико в высшей степени принадлежат к сим избранным, которых ангел господень приветствовал именем человеков благоволения».
Иисус Христос через Евангелие говорит верующим в него людям: «Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я делал вам» (Ин. XIII,15).
Как Николай Рубцов подражает Иисусу Христу? В некоторых случаях почти буквально.
«Случилось так, что когда они были в пути, некто сказал Ему: Господи! я пойду за Тобою, куда бы Ты не пошел. Иисус сказал ему: лисицы имеют норы, птицы небесные – гнезда; а Сын Человеческий не имеет – где преклонить голову» (Лк. IX, 57–58).
Более четверти века прожив без собственного жилища (после смерти матери в 1941 году поэт оказался в детдоме, а квартиру в Вологде получил лишь в 1969 году) Рубцов напишет:
Уж сколько лет слоняюсь по планете!
И до сих пор пристанища мне нет…
Есть в мире этом страшные приметы,
Но нет такой печальнее примет!..
и еще:
Куда пойти бездомному поэту,
Когда заря опустит алый щит?
Борис Чулков свидетельствует: «Бедный Коля! Ни кола ни двора, ни вещей, ни рубах у него всю жизнь не было! И быть, понятно, не могло».
Всем известен земной путь Иисуса Христа – рождение в Вифлееме, бегство в Египет, затем Назарет… после крещения в Иордане он все время в дороге: пустыня, Капернаум, Галилея, Капернаум, «страна Гергесинская», Капернаум, пустыня, «земля Геннисаретская», «страны Тирские и Сидонские», море Галилейское, «пределы Магдалинские», «страны Кессарии Филипповой», Галилея, Капернаум, «пределы иудейские», Иерихон, Виффагия, Иерусалим, Вифания, Гефсимания, Голгофа.
Рубцовский путь по земле не менее витиеват: рождение в с. Емецк Архангельской области, затем Вологда, с. Никольское Тотемского района, Рига, Тотьма, Архангельск, Кировск, Ташкент, Приютино под Ленинградом, Североморск, Ленинград, Москва, Никола, Архангельск, Вологда, Барнаул, Москва, Хабаровск, Волго-Балтийский канал, Вологда, Константиново, Тимониха, Вологда. И это еще не все пункты пребывания.
Как наставляет Христос своих Апостолов перед служением? «Не берите с собою, ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха… В какой бы город или селение ни вошли вы, наведывайтесь, кто в нем достоин, и там оставайтесь, пока не выйдете» (Мф. X, 9–11).
Всем известен чемоданчик Рубцова, в котором ни одежд, ни обуви, ни еды, ни тем более золота. В нем всегда томик любимого Тютчева, рукописи, письма. И на ночлег он, как правило, остается у своих – достойных этого – друзей.
Иисус Христос говорит диаволу: «Написано, что не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом Божиим» (Лк. IV, 4).
Эти слова Бога в отношении хлеба и вообще «пищи для чрева» Рубцов исполняет почти в точности.
Как вспоминает Нинель Старичкова: «Коля не столько ел, сколько наблюдал за едой…Или уже привык так есть, “клевать” как птичка?..» В гостях он ест «как ребенок…по детски быстро-быстро черпая ложкой», потому что дома никогда нет никакой еды. Зато «вино часто заменяло ему пищу, согревало, прибавляло сил и смелости».
Николай Рубцов не стесняется принимать «заработанную не своим трудом» пищу. Потому что Евангелие гласит: «В доме же том оставайтесь, ешьте и пейте, что у них есть: ибо трудящийся достоин награды за труды свои» (Лк. X, 7).
Кроме этого он помнит слова Христа: «у Меня есть пища, которой вы не знаете» (Ин. IV, 32), но которая насыщает лучше хлеба. И такие: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем. Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцем, так и ядущий Меня будет жить Мною» (Ин. VI, 56, 57).
Иисус Христос говорит фарисеям и законникам: «Пришел Сын Человеческий: ест и пьет; и говорите: «вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам». И оправдана премудрость всеми чадами ее» (Лк. VII, 34, 35).
Апостол Павел наставляет Тимофея: «Впредь пей не одну воду, но употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов» (1 Тим. V, 23).
По свидетельству многих всем спиртным напиткам Рубцов предпочитает красное вино.
По слову Иисуса Христа: «Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Ин. XII, 25). Николаю Рубцову свою чистую душу «не жаль всю потопить в таинственном и милом...». Понятно, что милым для него был свет и всякое действие Неба.
Точно так же, как угнетает Иисуса Христа то, что «народ сей ослепил глаза свои и окаменил сердце свое, да не видят глазами и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Ин. XII, 40), поэта раздражает «самое грустное на свете – сочетание старинного невежества с современной безбожностью, давно уже распространившиеся здесь».
«Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое я говорил, оно будет судить его в последний день» (Ин. XII, 48).
Николай Рубцов понимает, что это значит, и, как мы уже видели, скорбит сердцем о заблудившемся народе во многих своих стихах.
Иисус Христос говорит: «Еще многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить» (Ин. XVI, 12).
Николай Рубцов признается Виктору Астафьеву: «Во мне их [стихотворений – В. Х.] роится тьма», а Людмиле Дербиной сообщает о ненаписанных «томах своих книг».
Иисус Христос: «Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного» (Мф. XVIII, 10).
Николай Рубцов:
…Слышишь, ветер шумит по сараю?
Слышишь, дочка смеется во сне?
Может, ангелы с нею играют
И под небо уносятся с ней…
В одном из писем: «Между прочим, я здесь [в Никольском – В. Х.] первый раз увидел, как младенцы улыбаются во сне, таинственно и ясно. Бабки говорят, что в это время с ними играют ангелы…»
Почему Рубцов, по свидетельству Астафьева, молится «застенчиво»?
Потому что так предписывает Евангелие: «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне…» (Мф. VI, 6).
Почему проповедует христианство потаённо, иносказательно, заставляя людей самостоятельно размышлять о жизни?
Потому что в Евангелии сказано: «Потому говорю им притчами, что они видя не видят, слыша не слышат, и не разумеют» (Мф. XIII, 13).
Подходя к могиле Лазаря, «Иисус прослезился» (Ин. XI, 35), подъезжая к Иерусалиму тоже: «И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем» (Лк. XIX, 41).
Николая Рубцова тоже не раз видели плачущим.
Людмила Дербина вспоминает: «В его глазах часто сверкали слезы, какая-то невыплаканная боль томила его», «Я читала, а у Рубцова слезы так и лились из глаз, и он их даже не вытирал».
Сам Рубцов пишет:
...В тихой роще больничных берез
Я бы умер, наверно, без крика,
Но не смог бы, наверно, без слез...
...Я вспоминаю былые годы
И – плачу...
Иисус Христос учит: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут…» (Мф. VI, 19).
Ни в квартире Николая Рубцова, ни где-либо еще, после его смерти никаких сокровищ и ничего, представляющего собой материальную ценность, кроме его автографов, обнаружено не было.
«Когда Хозяин дома встанет и затворит двери, тогда вы, стоя вне, станете стучать в двери и говорить: «Господи! Господи! Отвори нам». Но Он скажет вам в ответ: «не знаю вас, откуда вы» (Лк. XIII, 25).
Николай Рубцов на стук в дверь ни единожды не открывал ее гостям, отвечая: «Я занят!»
Иисус Христос: «Вас мир не может ненавидеть, а Меня ненавидит, потому что Я свидетельствую о нем, что дела его злы» (Ин. VII, 7).
Ненависть мира к Николаю Рубцову открыто проявилась в неоднократных нападениях на него, в непризнании его литературными функционерами, в «благонамеренном исправлении» его стихов перед публикациями. Он пишет:
...Ты не знаешь, как ночью по тропам
За спиною, куда не пойду,
Чей-то злой настигающий топот
Все мне слышится, словно в бреду...
«Люда, меня хотят посадить в тюрьму! Меня ненавидят! Мне нет места на этой земле, кроме как в тюрьме. Я это знаю!» – сообщал поэт Людмиле Дербиной.
В завершении своего земного служения Иисус Христос говорит: «Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить» (Ин. XVII, 4). «Ибо слова, которые Ты дал Мне, Я передал им…» (Ин. XVII, 8).
Незадолго до смерти Николай Рубцов тоже говорит о своем исполненном деле. Полученные от Бога слова Николай Рубцов – в стихах – передал людям. Он признается Дербиной: «Я больше не буду поэтом… Но меня уже не вычеркнуть из русской поэзии. Я – автор «Звезды полей»! Нам нужно иметь сотню прекрасных стихов. Одну сотню, но прекрасных. Хватит. Как Фет, Тютчев. Я их уже имею. Имя мое переживет меня!»
Подражать Иисусу Христу Николай Рубцов стремится не только во внешних словах и поступках, но и во внутренних мыслях и переживаниях. Дербина приводит такой диалог:
«– Коля, – сказала я, – но если бы мне знать, что делает тебя счастливым! Если бы мне знать! Я хочу, чтобы ты был счастлив! Но как это сделать?
– Ты не знаешь, потому что не любишь меня, – горько сказал Рубцов».
Горькое чувство и даже интонация фразы поэта в точности соответствуют сказанному Иисусом Христом ученикам незадолго до предательства одного из них: «Если бы вы любили Меня, то возрадовались бы, что я сказал: «иду к Отцу»… (Ин. XIV, 28).
Иисус Христос не один раз сообщает о своей добровольной крестной смерти и воскресении после нее: «Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее…» (Ин. X, 17, 18), «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет» (Ин. XI, 25).
«Во время пребывания их в Галилее, Иисус сказал им: Сын Человеческий предан будет в руки человеческие, И убьют его, и в третий день воскреснет» (Мф. XVII, 22, 23).
«Вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть; И предадут его язычникам на поругание и биение, и распятие; и в третий день воскреснет» (Мф. XX, 18, 19).
«И надругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют Его, и убьют Его; и в третий день воскреснет» (Мк. X, 34).
«Она сделала, что могла: предварила помазать тело мое к погребению» (Мк. XIV, 8).
«И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе. Сие говорил Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет» (Ин. XII, 32, 33).
Чтобы по вере получить от Бога жизнь после смерти, Николай Рубцов своей властью, добровольно принимает решение умереть, а не лечить, к примеру, больное сердце, чтобы еще пожить... Разным людям и с разными деталями он сообщает о своем скором уходе и указывает место, где его похоронить. В возрасте 35 лет!!!
В письме Дербиной он пишет: «Упрекать судьбу не за что: изведана и, в сущности, исчерпана серьезная и незабываемая жизнь, какой не было прежде и не будет потом».
Факт добровольности принятого решения поэт фиксирует в одном из вариантов стихотворения «Прощальное»:
...Родимая! Что еще будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.
Я еду по собственной воле,
Я новой надеждой согрет,
Но разве бывает без боли
Прощание с родиной? Нет!
Вологодский журналист Герман Александров вспоминает: «Николай Рубцов читал это стихотворение у себя дома, как говорится, с глазу на глаз... После заключительных строчек меня прошибли слезы. Я вдруг всем своим нутром почувствовал глубину этой грусти».
4.
В чем подоплека добровольного решения? В одном лишь подражании? Рубцов любит свою землю, свой народ, любит для него писать, у поэтического таланта есть почитатели… Поэт, наконец-то имеет свое жилище, но Николай Михайлович избирает иной путь. Почему?
Потому что видит, до какого предельного состояния доведена Россия коммунистами. Еще немного – и конец. Если ход истории пройдет критическую точку, обратное восстановительное движение будет уже невозможным. С родиной может произойти тоже, что когда-то произошло с христианской Византией – разложение государства и захват ее территории другими народами.
«И не случайно, – пишет Валентин Сафонов, – русский до мозга костей, с обостренным чувством любви к Родине, Рубцов исторг из своего существа этот пронзительный вскрик: “Россия, Русь! Храни себя, храни!..” Не рвущее душу стенание, а тревожный колокольный набат — вот что такое эта стихотворная строка в пять коротких слов, из которых два повторяются дважды. Набат, как известно, к смирению не зовет».
Рубцов понимает, что только единая православная вера – через покаяние перед Богом за вероотступничество – может собрать народ воедино. Но где она – эта вера? «Атеисты-просветители» поработали так, что из 80 тысяч православных храмов, действовавших до 1917 года, к концу 60-х сохранились десятки. Монастыри – оплоты истинного образования и богопознания – разрушены, священство практически ликвидировано. «Мерзость запустения» в стране и в душах достигла такого состояния, что одной поэтической проповедью ситуацию не исправить.
Чтобы Бог смилостивился и простил Россию, нужна искупительная жертва. Иисус Христос принес себя в жертву за все человечество, Николай Рубцов готов на то же самое за Россию. Его кровная, «самая жгучая, самая смертная связь» с родиной, его любовь к идеалам Святой Руси может разрешиться через искупительное жертвоприношение. Поэт, как всегда откровенно, признается об этом в стихах:
...Посмотрел на надпись с недоверьем
И ушел, насвистывая, прочь...
И опять родимую деревню
Вижу я: избушки и деревья,
Словно в омут, канувшие в ночь.
За старинный плеск ее паромный,
За ее пустынные стога
Я готов безропотно и скромно
Умереть от выстрела врага...
Для Рубцова спасти родину, «умереть за нее от выстрела врага», перед этим в стихах отразив ее душу – готовность номер один. Несмотря на то, что
...горько поэту,
что в мире цветущем
ему
после смерти
не петь...
В другом месте они пишет:
И все ж хочу я, странный человек,
Сберечь, как есть, любви своей усталость,
Взглянуть еще на все, что там осталось,
И распрощаться... может быть, навек.
Искупительная жертва нужна для того…
...Чтоб снова силы чуждые, дрожа,
Все полегли и долго не очнулись...
Именно таким образом будут расчищены от «чуждых сил» души русских людей и «выпрямлены пути» Господа к ним.
...И выше счастья в жизни не бывает!
За родину Рубцов готов принести в жертву не только себя, но и свой поэтический дар. Это высшее отвержение себя перед Богом. Но поэт спокоен... и даже видит, как примерно все произойдет:
...Когда-нибудь ужасной будет ночь.
И мне навстречу злобно и обидно
Такой буран засвищет, что невмочь,
Что станет свету белого не видно!
Но я пойду! Я знаю наперед,
Что счастлив тот, хоть с ног его сбивает,
Кто все пройдет, когда душа ведет,
И выше счастья в жизни не бывает!
Чтоб снова силы чуждые, дрожа,
Все полегли и долго не очнулись,
Чтоб в смертный час рассудок и душа,
Как в этот раз, друг другу
улыбнулись...
Почему все это произойдет ночью? Именно так происходили первые пасхальные жертвоприношения. Вспомним Ветхозаветную историю. Вот правила жертвоприношения, возвещенные Богом Моисею и Аарону в земле Египетской: «...Агнец у вас должен быть без порока, мужеского пола, однолетний; возьмите его от овец, или коз. И пусть он хранится у вас до четырнадцатого дня сего месяца: тогда пусть заколет его все собрание общества Израильского вечером. И пусть возьмут крови его и помажут на обоих косяках и на перекладине дверей в домах, где будут есть его. Пусть съедят мясо его в сию самую ночь, испеченное на огне...» (Исх. 11. 5–8).
«А Я в сию самую ночь пройду по земле Египетской, и поражу всякого первенца в земле Египетской от человека, до скота, и над всеми богами Египетскими произведу суд. Я Господь» (Исх. 11. 12).
В другом месте Бог уточняет: «...заколай Пасху вечером, при захождении солнца, в то самое время, в которое ты вышел из Египта» (Втор.16. 6).
Зачем, по мысли Всевышнего, нужно было празднование Пасхи? Чтобы остаток народа обратился к Богу.
«И определили по всему Израилю, от Вирсавии до Дана, чтобы шли в Иерусалим для совершения пасхи Господу, Богу Израилеву, потому что давно не совершали ее, как предписано. И пошли гонцы с письмами от царя и от князей его по всей земле Израильской и Иудее, и по повелению царя говорили: дети Израиля! обратитесь к Господу, Богу Авраама, Исаака и Израиля и Он обратится к остатку, уцелевшему у вас от царей Ассирийских. И не будьте таковы, как отцы ваши и братья ваши, которые беззаконно поступали перед Господом, Богом отцов своих, и Он предал их на опустошение, как вы видите» (2 Пар. 30. 5–7).
К 60-м годам в Советском Союзе, несмотря на все гонения на церковь и истребление верующих, также сохранился «уцелевший остаток» православного народа. Ради него, по великой любви к нему, ради искупления от совершенных преступлений, Рубцов и готов пожертвовать своей жизнью. Остаток этот в свою очередь должен сделать все, чтобы жертва поэта не оказалась напрасной. Если такой Пасхой Бог останется доволен – он выведет Россию из тупика. Так, примерно, рассуждает Николай Рубцов, готовый подражать Христу и в этом, самом ответственном вопросе. Ведь Христос – это пасхальный Агнец. «Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Ин. I, 29).
Святой апостол Павел пишет: «…Пасха наша, Христос, заклан за вас» (1 Кор. V, 7). В другом месте: «Христос, Первосвященник будущих благ, придя с большею и совершеннейшею скиниею, нерукотворенною, то есть не такового [Ветхозаветного – В. Х.] устроения, и не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление. Ибо если кровь тельцов и козлов, и пепел телицы, через окропление освещает оскверненных, дабы чисто было тело, то кольми паче Кровь Христа, который Духом святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному. И потому он ходатай нового завета, дабы вследствие смерти Его, бывшей для искупления от преступлений, сделанных в первом завете, призванные к вечному наследию получили обетование. Ибо где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя. Потому что завещание действительно после умерших; оно не имеет силы, когда завещатель жив» (Евр. IX, 11–17).
Нужно умереть, чтобы жертва стала действенной. Чтобы стихи и проповедь веры были услышаны и Богом, и людьми. Чтобы Бог принял покаяние и не вспомнил более об отступничестве России...
«Он одним приношением навсегда сделал совершенными освещаемых. О чем свидетельствует нам и Дух Святой. Ибо сказано:
«вот завет, который завещаю им
после тех дней, говорит Господь:
вложу законы Мои в сердца их,
и в мыслях их напишу их,
и грехов их и беззаконий их
не воспомяну более» (Кор. X, 14–17).
«На подвиг души Своей Он будет смотреть с довольством; чрез познание Его Он, Праведник, Раб Мой, оправдает многих, и грехи их на себе понесет» (Ис. 53. 11).
«...очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом, так как вы бесквасны, ибо Пасха наша Христос, заклан за вас. Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины» (1 Кор. V, 6).
«Ибо не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными перед Богом» (2 Кор. V, 21).
«...все почти по закону очищается кровью; без пролития крови не бывает прощения» (Евр. 9. 22).
«Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, что возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их» (Ин. XIII, 1).
Итак, Николаем Михайловичем Рубцовым решение принято, но как уйти из жизни?
Иисус Христос, осуществив проповедь нового учения, не умирает тихо, к примеру, где-нибудь в Гефсиманском саду, но, наоборот, погибает публично, громко, на Голгофе – самом видном месте, со знамениями, с разодранной завесой в храме. Зачем? Чтобы сразу же привлечь к себе и Новому завету максимум внимания, чтобы люди, особенно язычники, быстрее находили путь к спасению. И спасались. Так и случилось – после смерти и Воскресения Иисуса, христианство очень быстро опрокинуло язычество в Европе и начало победное шествие по всему миру.
Николаю Рубцову, составившему свою стихотворную христианскую проповедь, тоже нельзя умирать тихо, в постели. Нужно, чтобы в тот же день вся Вологда, а через неделю вся страна узнала о случившемся. Нужно, чтобы максимальное количество советских атеистов заинтересовалось его стихами и нашли в них слова Бога.
Поэт понимает, что принять смерть публично, перед народом, через распятие на кресте – как это сделал Христос – в СССР не дадут. Да и некому совершить такое жертвоприношение.
Наложить на себя руки Рубцов не может – это противоречит христианской норме. Поэт снова вчитывается и всматривается в Евангельскую историю, изучает, как ушел из жизни Иисус Христос.
«Он, припадши к груди Иисуса, сказал Ему: Господи! кто это? Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту» (Ин. XIII, 25),
«Пилат говорит Ему: мне ли не отвечаешь? не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя? Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше…» (Ин. XIX, 10, 11),
«Но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода» (Ин. XIX, 34).
Иисус Христос, исполняя волю Бога-Отца, умер на кресте насильственной смертью, благодаря тому, что в нужные моменты рядом оказывались – двенадцать учеников, среди которых Иуда Симонов Искариот, Мать Иисуса, Мария Магдалина, исцеленные и разносившие вести о чудесах верующие, разъяренный Синедрион, Пилат, обезумевшая толпа кричавших «распни его», воин с копьем и другие люди.
Рядом с Рубцовым перед уходом оказались насмехающиеся над ним члены СП Вологды, терпеливые соседи по лестничной клетке, пьянчужки-журналисты и, конечно, самый близкий и родной на тот момент человек, любимая поэтом женщина, с помощью которой и была создана достоверная иллюзия насильственной смерти.
При этом Людмила Дербина – единственный свидетель смерти Рубцова – должна была запомнить все детали, чтобы потом, благодаря своему литературному дару, устно и письменно, в стихах и прозе, разнести информацию по всему белу свету.
В эссе «Профиль Клио» Иосиф Бродский высказал такие, имеющие прямое отношение к предмету нашего исследования, мысли:
«Поскольку все, что случается во времени, случается только однажды, мы, чтобы понять, что произошло, должны отождествить себя с жертвой, а не с уцелевшим и не с наблюдателем».
«Чтобы стать жертвой, нужно оказаться на месте преступления. Чтобы оказаться на месте преступления, нужно либо не верить в вероятность этого преступления, либо не мочь или не хотеть бежать из этих мест».
О том, что произошло в ночь на 19 января, написали многие. Свои трактовки дали Коротаев и Старичкова, Астафьев и Суров, другие авторы, но никто из них, в том числе и Людмила Дербина, не попытались, «отождествив себя с жертвой», дать трактовку происшедшего с точки зрения самого Николая Рубцова, который мог, но не захотел «бежать» с места трагедии.
Представим себе последнюю ночь поэта. Насколько хватит нашего воображения, реконструируем ход его мыслей, действий и общий ход происшедшего.
Сердце Рубцова болит все сильней, его внутренний голос подсказывает – час приближается. Он прощается с близкими, хотя никто не догадывается об этом. Рубцов и Дербина остаются одни, поэт за ненадобностью разбивает любимую пластинку, бьет любимую гармошку, швыряет стакан в стенку – ни капли вина он больше не выпьет. Уснуть он не может, потому что чувствует – уже скоро. Он не торопит события – наблюдает за собой и за происходящим как бы со стороны. Хотя в происходящем принимает активное участие.
Рубцов понимает, что его смерть привлечет внимание правоохранительных органов. Не отпуская Дербину от себя ни на шаг, делает вид, что закрыл дверь на ключ и встает у нее на пути. Нужна инсценировка семейной ссоры и насильственной смерти. Рубцов буйствует, специально громко кричит, ругается матом. Схватка, драка, царапины и синяки у обоих. Нужно запутать возможное следствие и – как в стихах – заложить для исследователей в происходящее событие несколько информационных уровней. С таким расчетом, чтобы позже – когда это окажется возможным – главный, самый правдивый и точный уровень всплыл на поверхность.
Конечно, возлюбленной Рубцова достанется, но иного пути нет. Эта молодая сильная женщина справится. Поможет любовь. Ведь между мужем и женой могут быть и ссоры, и конфликты… даже драки. В этой драке выиграет Дербина. Но необходимо ее завести… Спички. Удар ботинком по лицу и губам. Нужно, чтобы она защищалась. Рубцов тянется рукой к ее горлу. Укус. И ответное действие – пальцы Дербиной царапают шею Рубцова. Доказательства насилия есть!
Последнее признание в любви. Мощный толчок руками, дикая боль в сердце, в груди. Нехватка воздуха. Сознание уходит, чтобы уже никогда не вернуться. Теплый свет заливает душу Рубцова, Дербина не знает, что делать...
Рубцов точно назвал время своей смерти, мог ли он заранее знать детали ухода? Или хотя бы главную деталь – свое исцарапанное горло? Судя по всему, мог и знал... И сказал об этом в стихах. Правда, как обычно, в зашифрованной форме. В двух строфах разных стихотворений: «Жар-птица» и «Я люблю судьбу свою...» (первоначальное название «Неужели»).
...Мотало меня и на сейнере в трюме,
И так, на пирушках, во дни торжества,
И долго на ветках дорожных раздумий,
Как плод, созревала моя голова...
...Неужели
в свой черед
Надо мною смерть нависнет, –
Голова, как спелый плод,
Отлетит от веток жизни?..
Очевидно, что созревшая до спелости голова-плод может отлететь от веток только в одном случае. Когда с черенком-шеей произойдет то, что приведет к потере его несущей способности.
После невероятной, такой «немыслимой» смерти, притянувшей к личности и творчеству Рубцова огромное количество людей, после того как Богом была принята эта искупительная жертва, православная вера восстановилась в том сегменте советского общества, который через 20 лет осуществил религиозную революцию, политическую перестройку и восстановил российскую государственность. Оказался полностью выполненным пророческий завет поэта «с неустрашимой волей мужчинам будущих времен разогнать мрак бездарного режима для всех живых и подлинных имен»!
Но роль Николая Рубцова в истории России на этом не закончилась. Вспомним строчки посмертного стихотворения Валентина Сафонова «Памяти товарища»:
...Умчались кони — нет им укорота,
И ржанье их растаяло во мгле,
Но, слава Богу, зельем приворотным
Твое осталось слово на земле...
Слово Рубцова и сейчас – как «зельем приворотным» – приковывает души людей к образу «горнего мира» на земле, к Святой Руси. А через это и к самой Истине. Скольких еще оно спасет от смерти...
Нельзя не согласиться и с Сергеем Багровым, чувствующим сквозь строчки стихотворений живой взгляд живого Николая Рубцова:
«Власть поэта над нашими душами тем и загадочна, что живет она после смерти творца, как если бы с ним ничего не случалось и не случится. Нет Рубцова. Однако, читая его стихи, время от времени ощущаешь неловкость, словно кто-то пристально наблюдает откуда-то со стороны за тобой. Поневоле задумываешься о тайном и в первую! очередь, о душе».
5.
Теперь необходимо выяснить – с чем к решающей ночи подошла Людмила Дербина.
Есть свидетельства, что Рубцов обладал мощным (почти гипнотическим) даром внушения, его пристальный взгляд со многих фотографий и сейчас, приводя в трепет, пронизывает насквозь. Во время чтения своих стихов он запросто мог довести до слез взрослых мужчин.
Вот как описывает выступления Рубцова тогдашний секретарь Вологодской писательской организации Александр Романов: «Встанет перед людьми прямо, прищурится зорко и начинает вздымать слово за слово: “Взбегу на холм и упаду в траву…” Не раз слышал я из уст автора эти великие “Видения на холме”, и всегда охватывала дрожь восторга от силы слов и боль от мучений и невзгод Родины. А потом “Меж болотных стволов красовался восток огнеликий”, – и воображение мое уносилось вместе с журавлиным клином в щемящую синеву родного горизонта. А затем – “Я уеду из этой деревни”, – и мне приходилось прикрываться ладонью, чтобы люди, сидевшие в зале, не заметили моих невольных слез…»
Чтобы внушить человеку что-либо, не обязательно читать стихи. Разве не обладает гипнотическим эффектом живая картина, на которой, к примеру, такой сюжет: в яме, похожей на могилу, лежит человек со скрещенными на груди, как у покойника, руками? Именно в таком образе Дербина запомнила Рубцова, в лесу под Вельском летом 1970 года.
О гипнотических способностях Рубцова не один раз рассказывает Старичкова:
«…Виктор сонно моргал глазами. Коля обернулся к нему (мы сидели впереди):” Опять спишь?!” И стал делать пассы, как гипнотизер. Резко и внятно сказал: “Спи”. Не знаю, как это назвать, но Виктор действительно моментально заснул и спал всю дорогу».
«Словно в ответ на мое размышление, он отставил баян в сторону и посмотрел на меня:
– Пойдем сейчас ко мне. Мне нужно поговорить с тобой.
– А что, здесь уже нельзя?
– Здесь не то.
Оделась, пошла (хотя только что решила не появляться в его доме), видимо, его слова действуют, как гипноз».
«Признаюсь, что есть три рубля, но предупреждали в раздевалке, что выдадут одежду только при выходе. Коля и тут нашелся: “А мне дадут. Пойдем вместе”. И действительно, пожилая гардеробщица в ответ на его просьбу только улыбнулась. Позволила взять деньги и пожелала хорошего отдыха.
– Ну и чудеса! – думаю. – Гипноз у него что ли?»
Рубцов пытается спрятать свой дар внушения за строчками:
…И ты пошла за мной без воли,
Как будто я гипнотизер…
Но мы знаем, что у поэтов такого высокого уровня не бывает в стихах случайных или ненужных слов.
Знакомый с практикой внушения человек знает – обезволить другого человека и добиться от него определенных «нужных» действий можно разными способами. Самое сильнодействующее средство – слово. Но, кроме этого, гипнотизируемый может оказаться под властью вещей, движений, поступков, вызывающих нужные ассоциации, молчаливых взглядов или, наоборот, нечленораздельных криков; он может быть просто умело спровоцирован. Внушение может быть втиснуто в короткие сроки гипнотического представления-сеанса или растянуто на несколько дней, а то и недель. Художественный фильм «Переступить черту» показал нам, что внушение может действовать до того момента, пока не будет снято человеком, его осуществившим, или другим не менее сильным гипнотизером.
В определенном смысле, гипнотическими внушениями можно назвать следующие приводимые Дербиной слова и поступки Николая Рубцова.
«Ты знаешь, Люда, нам с тобой нельзя встречаться… Люда, разве ты не замечаешь, что между нами… роковое? Ты мой рок!»;
«Люда, ты меня погубишь…»;
«Люда, зачем ты меня спасала? Ну зачем? Один бы уж конец! И главное без боли! Ведь я не чувствовал никакой боли! Была бы хорошая смерть на клумбе среди цветов, среди маков!»
«Ну, Дербина, ты меня доканаешь!»
«В который раз рубцовский юмор совершенно обезоруживал меня, всякое сопротивление было бессмысленным. Буквально все: гнев, недовольство, обида – в таком случае обращалось Рубцовым в шутку».
«Десять дней мы жили с Рубцовым, как двое возлюбленных, обреченных на казнь. Мы прощались… Над нами пели прощальные хоры, я слышала их торжественные скорбные звуки, от которых мурашки ползли по коже… О чем бы мы не заводили разговор, он сводился к одному: к разговорам о смерти. Смерть заглядывала в окна, смерть стояла на пороге, смерть витала в воздухе. Смерть, смерть…
Как сейчас вижу: Рубцов стоит на фоне заиндевелого окна, я лежу на диване.
– Люда, скажи, а тебе было бы страшно умереть?.. Люда, а как ты думаешь, есть загробная жизнь?
– Не знаю.
– А я точно знаю, что есть! Люда, ты молодец, ты не сказала “нет”, ты сказала “не знаю”».
«– Люда, пусть я погибну, но я тебя люблю! Люда, ты знай: уж кого я любил, так это тебя! А эта… пусть она не приходит на мою могилу, это мне крайне неприятно. А ты… Если бы ты со мной рядом легла, чтобы и там вместе, вот уж я был бы доволен, вот уж мне было бы приятно!
– Ну что ты, Коля! Бог с тобой! Что ты так рано-то засобирался?! Поживи еще!
– Нет, Люда, я скоро умру, а ты еще поживешь. Ты еще поживешь».
«Люда, мне так хочется увидеть старшего брата Алика, как будто перед смертью».
«Рубцов проводил меня до лестницы [шахматного клуба – В. Х.], подал мне руку, сказал почему-то: “До свиданья”. Я в свою очередь сказала ему:
– Ну, до свиданья! Я сейчас вернусь.
– Я жду тебя, Людочка! – крикнул он вдогонку».
Рубцов заранее попрощался с Дербиной и пообещал ждать ее… Где? Конечно, на небе, в Царстве небесном, в которое он безгранично верил и где, как он понимал, его самого уже ждали.
«В этот вечер Рубцов играл на гармошке и пел свое стихотворение-песню “Над вечным покоем”».
Вот оно:
Рукой раздвинув темные кусты,
Я не нашел и запаха малины,
Но я нашел могильные кресты,
Когда ушел в малинник за овины…
Там фантастично тихо в темноте,
Там одиноко, боязно и сыро,
Там и ромашки будто бы не те –
Как существа уже иного мира.
И так в тумане омутной воды
Стояло тихо кладбище глухое,
Таким все было смертным и святым,
Что до конца не будет мне покоя.
И эту грусть, и святость прежних лет
Я так любил во мгле родного края,
Что я хотел упасть и умереть
И обнимать ромашки, умирая…
Пускай меня за тысячу земель
Уносит жизнь! Пускай меня проносит
По всей земле надежда и метель,
Какую кто-то больше не выносит!
Когда ж почую близость похорон,
Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный свято погребен
В такой же белой горестной рубашке…
Как не заметить, что Рубцов видит ромашки «существами иного мира», и именно их, а не земные «белые ромашки» он хочет, умирая, обнимать.
«Где-то в 11 вечера Рубцов проводил Третьякова до лестницы.
– До свиданья! До свиданья! – кричал он Третьякову, свесившись через перила в пролет. “Перед самым, может быть, крушеньем я кричу кому-то до свиданья…”»
Дербина приводит строчку из стихотворения Рубцова «Поезд», где поэт отождествляет себя с поездом.
…Вместе с ним и я в просторе мглистом
Уж не смею мыслить о покое, –
Мчусь куда-то с лязганьем и свистом,
Мчусь куда-то с грохотом и воем,
Мчусь куда-то с полным напряженьем
Я, как есть, загадка мирозданья.
Перед самым, может быть, крушеньем
Я кричу кому-то: «До свиданья!..»
Но главное убеждение Рубцова заключено не в приведенной строчке, а в последнем четверостишье:
…Но довольно! Быстрое движенье
Все смелее в мире год от году,
И какое может быть крушенье,
Если столько в поезде народу?
Крушенья-смерти быть не может! Поэтому здесь снова: «До свиданья... в Царстве небесном».
«Народ» – это не пассажиры поезда железной дороги, а те люди и образы, которые живут в душе и сознании поэта и мчатся «куда-то с лязганьем и свистом» вместе с ним.
«Я отчужденно, с нарастающим раздражением смотрела на мечущего Рубцова, слушала его крик, грохот, исходящий от него, и впервые ощущала в себе пустоту. Это была пустота рухнувших надежд».
«Именно в этот момент Рубцов переступил черту, за которой зияла бездна».
Поэту нужно было вызвать к себе неприятие, злость, ненависть, презрение. Чего он и добился. Он добился этого, потому что знал – может быть, видел заранее – как вести себя в последнюю ночь.
В своем письме Дербиной Рубцов предельно откровенен: «У тебя непростой и далеко не ангельский характер, а вспыльчивость и необузданность частенько ошеломляли даже меня, которому пришлось повидать всякого: а возбудить к действию таких порывистых и деятельных женских натур очень нетрудно».
На деле «возбуждать» пришлось больше пяти длинных ночных часов... Когда все состоялось, прощальные слова умирающего были обращены к женщине, которую он, как мы увидим ниже, отождествлял со своей матерью: «Люда, я тебя люблю!». Рубцов подражал Христу даже в последние мгновения жизни. Ведь перед смертью на кресте Иисус Христос обратился к женщине, к Своей Матери со словами: «Жено! се сын Твой!» (Ин. XIX, 26).
Мощный гипноз Рубцова сработал. А снято внушение было – по воспоминаниям Дербиной – уже в заключении. Вот как это произошло:
«Как-то нас вывели погулять. Во дворе стояли лужи. Кто-то сказал:
– Ничего себе погодка! А когда крещенские морозы?
– Так ведь крещение уже прошло.
– А когда оно было?
Кто-то обронил:
– Девятнадцатого.
Значит, Крещенье было девятнадцатого? То раннее утро было как раз Крещенье?! Моему изумленью не было предела. Вдруг страшно и просто все объяснилось. Рок...
Я умру в крещенские морозы…
Впервые за эти дни стало легче. С души свалилась многопудовая тяжесть».
Но сам ли Рубцов привязал свой уход к христианской православной дате – к Крещенью? Мог ли он своей волей взять на себя ответственность за свою жизнь и жизнь близкого ему человека? Вспомним его строчки:
О чем писать?
На то не наша воля!..
Мы знаем, что стихи поэта – это его жизнь. Поэтому Рубцов с таким же основанием мог сказать: «Как жить? Что делать? На то не наша воля!..»
Таким образом, получается, что неоднократные предсказания своего ухода, необходимые действия перед ним, сам переход в иной мир поэт Николай Рубцов совершил по воле Бога, которого он умел слышать и видеть. Волю Бога он исполнил беспрекословно.
Думается даже, что прежде чем «Рубцов втянул в свои отношения с Роком» Людмилу Дербину, он в каком-то смысле «договорился» с Богом о ее дальнейшей судьбе. В том числе вымолил помощь и ее охранение Богом в период тюремного заключения, помощь в обретении Дербиной веры и обращении в Православие, поддержку в исполнении трехлетней церковной епитимьи и др. Наверняка также «знал» Рубцов и о прощении любимой женщины в будущем и привлечении ее к прямому служению Истине.
Богу все возможно. Он и язычника Савла, «дышавшего угрозами и убийством на христиан» сделал своим святым апостолом.
Отметим, что после роковой ночи с Рубцовым простилась сама природа. Наутро она, в буквальном смысле, оплакала своего любимого поэта.
Валентин Сафонов: «Странное и непонятное творится в природе: с 19 января, вместо положенных крещенских морозов, оттепель, какие только во второй половине марта бывают. Дожди, море воды под окнами, температура плюс один, плюс два градуса».
Это еще одно подтверждение того, что все произошедшее произошло в четком соответствии с Божьим замыслом. Ничего случайного не было.
Вспомним о том, что в момент крестной смерти Иисуса Христа шел дождь.
6.
Мы уже достаточно приблизились к ответу на вопрос: почему в роли главного «помощника» Рубцова оказалась именно Людмила Дербина, а не какой-нибудь другой человек? Сделаем последний, все ставящий на свои места, шаг.
Доподлинно зная, что мама умерла в 1942 году, Николай Рубцов однако пишет:
Согласно христианским верованиям, «обнять взволнованную мать» поэт сможет уже в иной жизни, на Небе. Но Рубцов хочет сделать это и на земле. Поэтому постоянно ищет маму. Понимая все же, что на земле ее не найти, поэт готов вместо матери иметь другого человека. Во время одной из «сокровенных бесед» он признается Дербиной: «О, если бы Надя сейчас была жива. Если бы она была жива! Она бы мне вместо матери была. Ведь я ее больше запомнил, чем мать. Мать как-то выпадает у меня из памяти».
Валентин Сафонов свидетельствует о том, что Рубцов «мучительно напрягал память, чтобы – через годы и штормы – разглядеть лицо покойной матери».
Восстановить в памяти родной материнский образ хочется каждому человеку. Как это сделать Рубцову? По образу своего старшего брата – Алика. Ведь недаром же говорят, что первый сын всегда более похож на мать, чем на отца.
Но что происходит, когда Рубцов – скорее всего уже в Вологде, в 1969 году – видит Людмилу Дербину? Нам будет понятно это, если мы всмотримся в две фотографии Альберта Михайловича Рубцова и Людмилы Александровны Дербиной.
Налицо несомненное сходство двух родных поэту людей. А это означает, что к детдомовскому сироте Рубцову, в лице Дербиной, как бы вернулась мама, потерянная им в пятилетнем возрасте.
В № 7 «БЕГа» мы беседовали с известным психотерапевтом и психоаналитиком Ринатом Галиевым. То, что во взрослом состоянии человек подсознательно стремится реализовать заложенное в него, но по каким-то причинам не реализованное в детстве, сейчас известно достаточно многим. Ринат Галиев привел еще одну, пока не настолько «затасканную» психоаналитическую мысль: «Мать, общаясь со своим ребенком, делает его способным к так называемым нуменозным переживаниям, способным к сакральному восприятию внутреннего мира и приобщает к общечеловеческим ценностям. Нуменозное переживание – это особый вид познания реального мира, во многом определяющий религиозное восприятие. Я как психотерапевт с этим работаю каждый день. С чем-то внутри глубоко душевным, что мы потом называем Богом».
Николай Рубцов, сблизившись с Людмилой Дербиной, в какой-то мере «добрал» способности к нуменозным переживаниям, недостаточно раскрытой в детстве из-за отсутствия общения с матерью. Может быть, это и привязало поэта к любимой женщине «самой жгучей, самой смертной связью». Вчитаемся в воспоминания Дербиной:
«Я сидела на берегу, рассеянно наблюдая за Рубцовым. Он все меня окликал: «Люда, смотри, как я сейчас нырну! Люда, посчитай, сколько минут я продержусь под водой! Люда, погляди… Люда, заметь…» Я все ему отвечала, смеялась, а потом крикнула: «Рубцов вылезай! Гроза собирается!»
Разве это разговор мужчины и женщины, влюбленных друг в друга? Так могут говорить только мать и ее неугомонное дите.
Но – другой вопрос – почему дите? Зачем и почему взрослый Николай Рубцов превращается в ребенка? Так он правит свою дорогу на Небо. Ведь сам Иисус Христос сказал: «...истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном» (Мф. XVIII, 3, 4), «Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него» (Мк. X, 15). А поэт, как мы уже убедились, безоговорочно верит каждому слову Бога.
Читаем Дербину дальше… Еще одна сценка общения матери и ребенка.
«С утра вымыла окна и пол, затем затеяла стирку. Обычно Рубцов от меня не отходил, а всегда был рядом, а если я передвигалась, то ходил следом по пятам и о чем-либо оживленно рассказывал».
И еще одна.
«Он уткнулся лицом в мои колени, обнимал мои ноги, и все его худенькое тело мелко дрожало от сдерживаемых рыданий».
И, наконец, осознание Дербиной детского поведения Рубцова!
«Где-то в подсознании родилось ясное и ужасное в своей правде ощущение: я обречена! Я обречена, потому что мне с ним не расстаться, я не могу его бросить. Это равносильно тому, как если бы бросить больного ребенка».
«…Рубцов еще с порога закричал:
– Людочка, это я, твой муж!
От слова «муж» все во мне перевернулось, я вся содрогнулась: до чего неестественно было слышать от Рубцова «я твой муж». Друг, брат, мой бедный больной ребенок, мой мучитель, мой истязатель, мой любимый поэт… Но муж?!»
Николай Рубцов и не скрывал, что любит Дербину не только как свою будущую жену: «Ох, Люда, ты – моя девушка, и жена, и сестра, и кто там еще может быть? Ты для меня – все, и «нет в тебе порока», как говорил Соломон своей возлюбленной».
Напомним, что в Ветхом завете это звучит так: «Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе!» (Песнь песней Соломона 4. 7).
А в Новом завете так: «Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь, и предал себя за нее, чтобы освятить ее, очистив баней водною, посредством слова; чтобы представить ее Себе славной Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна» (Еф. V, 25–27).
Иисус Христос своей смертью освящает и очищает Церковь. Рубцов то же самое совершает с Дербиной. Он предает себя смерти не только за Россию и русский народ, но и за свою возлюбленную.
В 1998 году Нинель Старичкова напишет: «Слышала, что в городе шепотом говорилось о готовности поэта к страшной развязке – погибнуть от женщины, которую любил».
Рубцов любил многих женщин, но, как представляется, ни к одной из них он не испытывал тех сыновьих чувств, какие будила в нем Людмила Дербина. «Маме», в конечном итоге, он и «доверил» свою судьбу.
Нам представляется, что точки над i поставлены – вопросов больше нет.
Что удивительно – Рубцов закончил земную жизнь, выполнив свою миссию, а Дербина продолжает жить и выполнять свою, такую же сакральную… Для того чтобы «эта девушка» смогла ее выполнить, Рубцов, «обнимая ее украдкой», ей и «рассказывал про добрый куст...», то есть про Истину, открытую ему Богом.
Дербина признается в том, что «задушевные разговоры с Колей» ее всегда волновали, вдохновляли, активизировали ее воображение. Но многозначительный, все время ассоциирующий, иносказательный Рубцов, наставляя «эту девушку» на путь истинный, ни разу не обозначил его впрямую – толкал на собственный поиск и озарения. Потому-то Дербина и не припомнила ни одного случая открытого призыва поэта к вере.
7.
Людмила Александровна утверждает «…то, что произошло, произошло помимо моей совести. Только это дало мне возможность продолжать жизнь и оказать спокойное ровное сопротивление той силе, которая хотела лишить меня своего “я”…».
Но зачем «продолжать жить» без Рубцова? Чтобы продолжить его дело. Чтобы проповедь христианства на русской земле не прерывалась. Под прямым водительством Бога таинственным образом ее поэзия из языческой превращается в христианскую.
...Язычница, дикарка, зверолов,
ловка как рысь, инстинкту лишь послушна,
к великому движению миров
над головой
была я равнодушна.
Но вот к движеньям собственной души
прислушивалась, словно на охоте.
О, напиши (пора уж) напиши
трактат о ней, мудрейший Аристотель!
Постичь ее?! Увы, не столь проста!
Но что она, коль верой не согрета?
Душа жила в предчувствии Христа,
в преддверии Любви, Добра и Света!
Читатель может насторожиться: не слишком ли – «под прямым водительством Бога»? Вспомним, что Людмила Дербина рассказала «БЕГу». Такие вещи не происходят просто так!
«В ”Крушине” есть стихотворение “О, как хочется думать о вечном!”. Его начало у меня уже было… я искала продолжения, но не знала еще, каким оно будет. И вот, представьте себе, я сижу за швейной машинкой, работаю, ни о чем таком не думаю… И вдруг как будто сверху мне кто-то продиктовал строчки:
Светлый бор моей милой Отчизны,
все мне кажется, будто познал
мрак и ужас земных катаклизмов
и светлее от этого стал.
Я слушаю, внимаю, запоминаю… а у самой мороз по коже. Продирает мороз по коже. Я даже озябла. Целое четверостишье мною не придуманное».
Вот оно – вслед за христианством Рубцова – поэтическое христианство Дербиной.
Преданно любящее свою православную Родину и верящее в ее возрождение:
...И я скажу, не утаю:
не нужно мне любви отравной.
Я только Родину мою
люблю светло и православно!..
О, Родина! Светла твоя затея
и помыслы безгрешны и чисты,
когда я от тебя, как от любви, хмелея
валюсь в твои цветы.
...Спи, земля, но не мертвым прахом!
Не на век глухая пора.
Пусть приснится тебе твой пахарь,
Этот сеятель вечный добра.
…Что же я со своею тоской?
Отчего так болят мои корни?
Почитая икону доской,
ей молиться хочу все упорней.
Сколько скорби она собрала
и обиженным скольким внимала!
Если просто доскою была,
То давно уж священною стала!
Жалко мне, что уже не плывет
белым лебедем в синем тумане
храм Покрова средь звездных высот,
но он в памяти, как на экране.
…И все ж, не раз подвергшись сраму,
Россия помнит вкус побед.
У нас одна дорога – к храму.
Другой у нас дороги нет.
Небыстрое, тихое и душевное:
Когда наш век стремительно летит,
той скорости невольно подчиненный,
душа моя тихонько шелестит
грибным дождем светло и отвлеченно...
Опасающееся за свою жизнь без Бога:
Страшны минуты безверья.
Еще минута и я умру!..
Смиренное, не ропщущее на свою судьбу и ожидающее – несмотря ни на что – счастья:
Пройдет зима. Лазурно и высоко
наполнит мир весенний благовест,
но я навек уж буду одинока,
влача судьбы своей ужасный крест.
…О, Родина! Раны и боли
врачует, а нам невдомек.
Предчувствием счастья и воли
трепещет душа-мотылек.
Помнящее Святую Русь и с горечью сожалеющее об утерянном:
...О, неспроста, я знаю, неспроста
поешь ты песнь про жалобу кукушки.
Как грустен вид часовни без креста,
как приуныли сельские старушки!
Россия! Русь! Где божества твои,
из века в век которым поклонялись?
Они так много знали о любви,
а мы над ними дерзко посмеялись.
Мы сами бросили деревни,
мы сами вырубили лес,
и на Земле святой и древней
такая тишь стоит окрест!
Душа болит... Уж поздно... Не заснуть!
Мерещится во мгле России крестный путь.
Уныло свищет ветр в разграбленных церквях,
антихрист правит бал на крови и костях...
Крестьянские поля заглохли без крестьян,
российские сыны кто в дураках, кто пьян...
Преклоняющееся перед Высшим Судьей и не боящееся представить ему свою душу:
Моя душа вольна и прихотлива,
подсудна только высшему Судье!
Лишь перед ним я преклоню колени,
но и тогда при блеске всех светил,
он не найдет в душе и малой тени
злых помыслов и вероломных сил.
…Мишенью быть сочту за Божью милость…
Верящее в бессмертие на небе и в доброту на земле:
Жить, только жить – живых девиз заветный!
Когда солдат, сраженный наповал,
Не мог дышать, он уходил в бессмертье.
Не умирал солдат! Не умирал!
...И до гордых слез, до озноба
Понимаю сквозь все потери:
Сколько б ни было в мире злого,
Только в доброе нужно верить!
Думающее о вечном и вглядывающееся в будущую Вечность:
О, как хочется думать о вечном!
Чей-то мелкий презреть разговор,
И уйти и услышать под вечер,
Как беседует с вечностью бор.
...Будто вижу я новое Небо,
край неведомый новой Земли.
Будто там до меня никто не был
и уверена – быть не могли.
Способное отринуться мира, повторить подвиг Христа:
Откуда страсть все у себя отнять?
Ужель то путь кратчайший к совершенству?
Желание распять себя, распять
и боль принять, как высшее блаженство!
…Казалось, навек онемела
душа непричастно чиста
и медленно похолодела
в предощущеньи креста…
По-детски верящее в чудесные способности природы:
... Но, как будто суля спасенье,
с детской верой в возможность чудес
гимном вечного обновления
лечит душу весенний лес...
Напрямую обращающееся к Богу, стремящееся к самоотречению в любви и покаянию:
Но, Боже мой, правый!
Уходят с земли этой все.
Уйти бы мне в травы,
Целуя... их листья в росе...
На Казанскую громы и грозы...
Свою душу грозой обнови,
чтобы хлынули жаркие слезы
покаянья, прощенья, любви.
Умеющее прощать и стремящееся любить даже врагов:
Что там ждет меня, позор ли новый
или жизни край,
подлый враг мой, враг средневековый
ты одно узнай:
за строку, вдруг вспыхнувшую светом,
что в стихах твоих я отыщу,
клевету, и козни, и наветы –
все тебе прощу!
Где мне найти премудрость слов
или в молчаньи затаиться?
Как полюбить своих врагов?
Где силы взять о них молиться?
Благодарить клеветников
за то, что нагло клеветали?
Не отирая их плевков,
смиренно ждать, чтоб вновь плевали?
Но вот святой Кирилл сказал:
«Люблю бесчестье выше чести.
А досаждения больше лести
и больше всяческих похвал».
…На убыль дни, а ночи все длиннее,
и с лютиков дожди не смыли лак…
Судьба велит мне быть еще сильнее.
Жалеть врагов! Ну а иначе как?
Благодарно принимающее рождение в Жизнь и судьбу, которую дал Бог:
Господне Сретенье спустилось
На мир младенческого лба,
И в Книге Жизни появилась
Моя Судьбинушка-Судьба.
Способное обновиться под действием Благодати:
Благодатью Царицы Небесной
напиталась земелюшка всласть.
Искупавшись в кудели чудесной,
словно заново я родилась.
Верящее в свою православно-поэтическую русскость и в свой народ:
Все равно моя песнь взовьется!
И такою любовью вдвойне
в самых русских сердцах отзовется –
даже страшно становится мне!
...Одно я знаю, не забуду:
в мор, глад, войну, переворот,
пока дышу, я верить буду
в многострадальный мой Народ!
Молитвенно-восторженное и празднично-радостное:
…И чувство радостного страха
вздымало душу до небес
при восклицании монаха:
«Христос воскрес! Христос воскрес!»
И после радость длилась, длилась
в игре рассветного луча
и неожиданно явилась
в душистой плоти кулича…
Бродяжническое:
Тихой странницей с бедной котомкой
мне б хотелось по свету брести.
В конце концов, объективно понимающее, что любовью Рубцов и Дербина скреплены навечно:
…Бесславье, слава? Это не для нас.
Как различить их в страшной круговерти?
За всю любовь, за свет из наших глаз
нам на двоих дано одно бессмертье.
Но помимо поэтической проповеди христианства Дербина – как и Рубцов – не боится давать объективные оценки коммунистической власти и ее борьбе против веры.
Она одновременно и восстает против коммунизма и по-женски молит его убираться из России.
О, дайте жизни жить!
Оставьте ваши «измы».
Нам быть или не быть,
решают катаклизмы.
Кто жизнь отдал борьбе
за всяческие «измы»,
всех погребут в себе
мгновенно катаклизмы!
Мы все уже лежим
(ужель не видно знака?)
под пеплом Хиросим,
обломками Спитака.
Чернобыля полынь
уже растет над нами,
и будущего стынь
довлеет над сердцами.
Жизнь пущена в распыл
во имя коммунизма.
В России Ленин был
страшнее катаклизма.
О, дайте жизни жить…
Обличает разрушителей храмов и церквей, бесчестие сановников-коммунистов, затопивших страну в крови:
Я плачу о церкви Успения,
которую спас Бонапарт.
Будь проклят во всех поколеньях
антихриста рьяный азарт!
В горящей Москве неприятель
спасти Красоту поспешил,
чтоб в веке грядущем каратель
ее на куски искрошил!
Преступники перед народом,
крушившие храмы его,
какого вы племени, роду
и так ли уж вам повезло?
Ведь ни на воде, ни на суше
спасения вы не нашли.
Лишь ужас посеяли в души
и, будто сквозь землю, ушли.
…Так много пролито крови,
так много еще прольется,
что в каждом сказанном слове
привкус ее отзовется…
…Когда б вы знали, что такое честь,
Россия не имела б столько сраму!
О, волкодавы! Ваших жертв не счесть
и вас самих пора – на волчью яму!
Гневно обличает ложь и тех, кто принес ее на русскую землю, их абсолютное неумение вести хозяйство:
…Земля давно уже бесхозна,
народ – послушные рабы.
Зато плодятся мафиози,
как после дождика грибы.
Наверх широкая дорога
для всех хапуг и подлецов.
В набат ударит ли тревога
в конце концов, в конце концов!
Звезда-полынь уже упала…
Средь бела дня идет грабеж
и блудословит с пьедестала
все та же ложь, все та же ложь!
…Уныло свищет ветр в разграбленных церквях,
антихрист правит бал на крови и костях…
Крестьянские поля заглохли без крестьян,
российские сыны кто в дураках, кто пьян…
… А вот коровник соцэпохи
в веках остался засыхать.
Там не слышны коровьи вздохи,
мычанья тоже не слыхать.
Взывает к восстановлению русской деревни:
…Деревня! Русская деревня!
Неужто ты уже музей?!
Обозревает, словно древность,
тебя заезжий ротозей!
Страшнее всякого пожара
Уже стряслось в твоей судьбе!
Все на местах: дома, амбары –
и только жизни нет в тебе!..
И называет настоящего российского героя, одного из многих, отдавших жизнь за Веру и Отечество:
…Вся жизнь его достойна саги,
а в смерть не верится никак.
О, рыцарь чести и отваги,
О, боль российская – КОЛЧАК!
В 1971 году поэту Николаю Рубцову нужен был физически и особенно психологически крепкий, не способный на предательство человек, всем сердцем любящий Россию, подготовленный ради нее принять православную веру и жить с ней, сколько потребуется в коммунистической «мерзости запустения»; человек, наделенный незаурядным поэтическим даром, от рождения честный и некорыстолюбивый, ответственный и трудолюбивый, умный и проницательный, жесткий и принципиальный, красивый, сильный духом и – главное – способный в крещенскую ночь помочь совершить ему главный в жизни переход и тем самым взвалить на себя невероятной тяжести крест людской ненависти и непонимания.
В ближайшем окружении Николая Рубцова ни среди братьев-писателей, ни среди заходящих женщин, ни среди родни, которой практически не было, ни среди «друзей»-пьянчужек, ни в Вологде, ни в Москве, ни во всей России не нашлось человека, отвечающего всем этим требованиям. Кроме одного, его будущей жены, – соратницы и в этом веке, и в будущем – Людмилы Дербиной, волею Бога предназначенной исполнить отведенную ей роль.
Собственно говоря, в этом и заключен ответ на три вопроса, с которых началось наше исследование.
8.
В завершение еще немного удержим внимание читателя и попытаемся ответить на один дополнительный вопрос: правильно ли понял Бога поэт Николай Рубцов? Не ошибся ли он, добровольно переступив черту жизни и смерти и подставив любимого человека под сильнейшие, длящиеся до сей поры удары.
Имеет ли его жизнь – как жизнь Иисуса Христа – продолжение в Воскресении? Как проявил себя Рубцов после смерти? Каким образом доказал, что он действительно не умер, но жив? Свидетельств много – приведем самые яркие.
Как вспоминает Н. Старичкова: «Было и такое: склонилась над чистым листом бумаги, погрузилась в думу и вдруг увидела, как на белом водяным знаком проступает лик. Осторожно, едва касаясь пастой, веду по контуру. Рубцов?! Показываю своим родным.”Кто это? Рубцов!!!”»
Михаил Суров приводит такой факт: «Через два года после поэта на могиле его появился памятник с бронзовым барельефом, выполненный вологодским скульптором Валентином Малыгиным. На открытии этого памятника была сделана групповая фотография, на которой проступил лик Николая Рубцова».
Людмила Дербина пишет: « В Тотьме я побывала еще раз, спустя двадцать три года, в конце августа 1992 года и встретила там каменного Николая Рубцова, высоко сидящего на скамье на берегу так любимой им Сухоны. В ответ на мое: “Здравствуй, Коля!”, он ничего не ответил, но в то же мгновение я увидела в небе яркую многоцветную радугу, и радостная волна окатила меня всю. Я восприняла эту радугу, как знак от Коли, как Божественное знамение с небес о бессмертии души человеческой. “И будет радуга в облаке, и Я увижу ее, и вспомню завет вечный между Богом и между всякой душею живою во всякой плоти…» (Быт. 9.16).
В другом месте: «…у меня появилось жгучее желание выйти на связь с Николаем Рубцовым. И я вышла. Я получила от него как бы телеграмму с таким текстом: «Приезжай в гости на могилку с зелененьким». Это было незадолго до Троицы, которая, как я помню, была в 1991 году 25 мая… До этого я уже не один раз была на могиле Рубцова. Когда пришла впервые, сразу же нашла его могилку. Но сейчас опять происходило что-то невероятное. Я не могла найти его могилу… Я ходила по кладбищу не меньше двух часов, с трудом протискиваясь между оградами… Когда уже совсем отчаялась найти могилу Коли, вдруг услышала его голос: “Люда! Я здесь! Иди сюда!”. Я рванулась на его голос напрямую и вскоре увидела указатель – “К Рубцову”… Мы говорили с ним не менее получаса. Он просил у меня прощения за те страдания, которые он мне причинил. Я отвечала ему и, наверное, тоже просила у него прощения. Но мое волнение было так велико, что я ничего не помню, что я ему говорила. Я слышала его голос. Он был так близко от меня. Казалось, вот-вот его увижу».
Но самое яркое свидетельство Воскресения Рубцова приводит друг детства поэта Сергей Багров. Он рассказывает свой сон! Зная, сколько событий Ветхозаветной и Новозаветной истории происходило с ее действующими лицами именно во сне, не доверять этому рассказу мы не можем!
«Ангелы в тихом поле, цветы, чудеса, березы, Рубцов – все это неотделимо. Неотделима и связь поэта с родимой землей, без которой он даже там, в божьем мире, не в состоянии обойтись. Иначе чем объяснить явившийся сон, который мне подарила судьба в нынешнее Крещенье.
Конец января. Прохожие прячутся в шапки и полушубки. И вдруг над заснеженной Вологдой, как ниоткуда, возник в безрукавой рубахе с расстегнутым воротом улыбающийся Рубцов. То ли на облаке он, то ли на схожем с облаком пароходе. Машет оттуда рукой и смеющимся голосом, с хохотком:
– Меня нету, но я живо-ой!
Секунда – и вот уже он вдали. Уплывает над крышами зимнего города к горизонту, куда нырнуло недавнее солнце. И он туда же – в этот манящий закат, как в малиновые ворота, которые отворила чья-то неведомая рука».
Помочь сайту
Поздравления
