Я - русский!

8 октября 2016 - Роман Серебрянцев
Ещё одна статья цикла. Ну как, статья... Эту историю мне рассказал ныне покойный дед. Рассказал 9-го мая 1997 г.
(Дату помню потому, что считал дни до своего 15- летия - раз, и в этот день к деду приходили первоклассники с поздравлениями,а он надевал свой знаменитый черный пиджак с орденами - два)...
После ухода поздравляющих карапузов (под контролем учительницы), дед прилёг отдохнуть. Я, в той же комнате, читал какую то книгу о Гражданской войне....
Так как дед никогда не был коммунистом, - (будучи прекрасным производственником он всеми средствами откручивался от вступления в Партию), - и верил в Бога, рискую задать вопрос:
- Деда, а если б революция была сейчас, а не в 17 -м, ты б за кого воевал? За красных или за белых?
- Война это страшно,- буркнул дед. - Лучше б вообще никаких войн не было....
- Ну, деда...
- За русских я б воевал, пострелёнок. За Государя Императора....
- Как за Государя? - удивляюсь я. - Ты же красный?
- Я - русский! - поправляет дед. - Знаешь, внучек, красные - белые.... Не в цвете дело.... Дело в том - кто ты сам.
- Как это?
-А вот так... Эх, как же ты меня напоминаешь....
Дед, я на маму похож....
- По другому напоминаешь. Этот же вопрос мы задавали в 42-м человеку, которого считали врагом просто потому, что он был самим собой.
-В 42-м? Это в войну? А кто этот человек? Генерал? Маршал?
- Русский. Всё, пострелёнок, уймись...
... Но разве от мальчишки, который настроился слушать про войну, отвяжешься?
 
...Хочу сказать, что пользуясь правом автора, ( всё таки превращаю слово изустное в слово печатное), я изменил имена действующих лиц его рассказа, а так же попросить прощения у возможных читателей за возможные неточности. Всё таки, когда я услышал эту историю мне шел всего лишь 15 год...
...Вот что рассказал дед...
 
... Поздняя осень 1942 года.
Мы с товарищем пробираемся к своим из окружения...
 
...Вечером, когда уже начало смеркаться мы вышли к одинокому рубленому дому с тесовой крышей.
В окнах уже горел тусклый, мерцающий желтый свет. Внутри кто то был.
Но кто?
Лежали долго в кустах, наблюдая за домом. Никто не выходил.
Я молча протянул финку Семену, сам же остался с трёхлинейкой. Потом пополз к дому, махнув рукой - мол, давай за мной.
Около забора остановились. Я метнул через него палку.
Семен вопросительно кивнул - зачем это?
Я подождал минуту, потом шепнул:
- Мало ли собака...
Собаки не оказалось.
Полезли тогда через дыру в заборе, подкрались к окошку и заглянули в него.
За столом сидел старик в круглых очках и чистил то ли картофелину, то ли луковицу около свечки. Больше, вроде бы, никого не было видно.
Мы непроизвольно сглотнули. И не сговариваясь, шмыгнули на крыльцо и осторожно постучали в дверь.
Прошла минута-другая...
Но вот зашаркали шаги, послышалось глуховатое покашливание и старческий дребезжащий голос осторожно спросил:
- Кого надо?
- Дед, открой, свои мы, русские!
За дверью помолчали, а потом дверь заскрипела и приоткрылась.
- Кто тут? - выглянул старик в белом исподнем, с накинутой на сутулые плечи телогрейкой.
- Ох ты Господи Иисусе Христе, - мелко перекрестился он, разглядев две грязные фигуры на своём пороге.
- Дедушка, свои мы! В хате есть кто?
- Нету немцев, сынки! Вот тебе крест! Тут редко они бывают. Заходьте, заходьте... Да скорее, тепло не выпускайте...
Мы ввалились в тепло дома и упали возле печки.
-Откуда ж вы, милые,- вздохнул старик, осторожно опускаясь на скобленую добела скамейку.
- Из под N, дед! Дай поесть чего нибудь, а?
Старик суетливо бросился к столу, откинул полотенце и отломил от ковриги два больших ломтя хлеба.
Мы вцепились в него, словно два голодных волка. И хлеб тут же застрял в сухой глотке, так, что невозможно было проглотить.
Я закашлялся, покраснел. А Семен, показывая рукой на горло, прохрипел:
-Дайте воды! Во-о-о-ды...
Хозяин покачал головой и подал нам по кружке молока.
Захлёбываясь, пили мы кислое теплое молоко...
- Живым - живое, - пробормотал старик. - Живым живое!
Но через минуту у обоих начались острые рези в животе, спазмы один за другим скручивали внутренности. Сначала Семён, потом я упали на пол, корчась в судорогах.
Старик всполошился, подскочил к печи, открыл рогачем заслонку, достал чугунок, кружкой зачерпнул воды и подал нам.
От воды слегка полегчало.
-Полезайте ка парни на печку. Погреетесь да отоспитесь. А я сейчас прибегу.
-Ты дед куда? - насторожился я, пытаясь подсадить Семена, а другой рукой держа винтовку.
-Ты, сынок, не бойся, не за немцами. Вот тебе крест святой перед иконами. - И старик перекрестился на лики икон, освещенные маленькой лампадкой. - За бабкой Меланьей сбегаю, вишь, чего... Подружка она моей покойницы... Надо же, такая постная еда, а беды сколько наделала... А винтовку то ты убери от греха.
- Не дам! - прищурился я. - Со мной будет.
-Ну с тобой так с тобой, - согласился дед. - Я сынки скоро. Спите пока. - И хлопнул дверью.
- Жрать хочу, - простонал Семен и полез с печки обратно.
Я хотел его остановить, но полез вслед за ним.
Под полотенцем на столе мы обнаружили картофельный теплый суп, хлеб и крупную соль. И, даже не садясь на лавку, сожрали всё это богатство.
А потом кое как забрались обратно. Стало, наконец, хорошо, пахло теплыми кирпичами и хлебом...
Я проснулся через час от начинающихся снова резей в животе. Рядом стонал Семен, похоже, от той же причины.
- Ой, ядрёна кочерыжка! Больно то как!
- Брюхо растирай! - сквозь зубы, преодолевая боль прошипел я.
- Не помогает!
В этот момент открылась дверь. На пороге стояла маленькая, чистенькая старушка. Хозяин дома из-за ее спины сказал:
- Вот это и есть Меланья. Сейчас она вам от живота поможет.
Старушка скинула пальтишко, а дед из-за пазухи достал литровую бутылку молока.
Она накапала в ковшик с парным, как оказалось, молоком какого то снадобья из пузырька и дала попить сперва одному, а затем другому болящим. И тихонечко приговаривала при этом.
-Пейте, голубы, пейте. От этого снадобья и молочка вам легше станет, уж я то знаю. Дед то от душевной доброты накормил вас так, старый. Вы уж простите его, хорошо еще, что еда была вся постная, нежирная, а то могло быть и хуже. Бог, вас милые предостерег... А дед, грешный, по незнанию это делал. Желудки то ссохлись от голода, вот и получилось нехорошо... Маленькими глоточками пейте то, маленькими...
Постепенно боль стала утихать и мы снова уснули.
Время от времени бабка Меланья снова нас будила и кормила с ложечки варёной свёклой и морковкой.
Утром, когда рассвело, мы проснулись. Животы уже не болели, хотя слабость сильная одолевала.
В избе никого не было. Не было рядом и винтовки.
Я заматерился и слез с печки.
В этот момент дверь открылась и вошёл дед с охапкой поленьев.
- Проснулись? Ну, слава тебе, Господи! - Он грохнул поленья у печки и опять перекрестился. - А я уж боялся, что воспаление легких подхватили. Стонали уж очень.
- Дед, куда винтовку дел? - грозно двинулся на него я.
- Да, Господь с тобой, в сарай уволок. Мало ли полицаи. Немцев то тут с прошлой осени не было, а вот полицаи бывают с проверкой. Недавно вот были, когда ваши из окружения выходили рядом.
- А нас бы увидели, чего бы сказал?
- Так ты мой племянник внучатый с другом. Из N.. пришли, ага.
- Хитрый ты, дед. А поверили бы?
- А чего б не поверить, когда до войны племяшка тут со своим сынишкой бывала. Панкрат - мукомол за ей гоголем ходил. Сейчас вот начальник полиции местной. Стал им, как из Красной Армии сбёг.
- Винтовку то, дед, всё равно верни.
- Так бери, мне вашего добра не надоть. Только позавтракаете поди?
Он наплескал нам по пол-миски супа.
-Меланья строго наказала вас опеть не перекормить.
Мы уселись за стол. Дед есть не стал, только глядел на нас, горестно облокотившись.
- Молодые, поправитесь. А вот я с вас одежонку то снял, бабка постирала , можете одевать.
Только сейчас мы заметили, что сидим за столом в одном нательном.
- А вот ни кресала, ни спичек при вас не было. Что ж вы так? Как же в лесу без костра то?
- В болоте промокли спички, - буркнул я. Меня сильно беспокоило отсутствие оружия.
- Ну, я вам дам зажигалку. Немецкую. Еще с той германской ношу.
-А ты что дед, воевал что ли? - удивился Семен.
- А то как же! - гордо приосанился старик. - Воевал! Унтер-офицер Пахом Боровиков, отделенный командир 4-го отделения 4-го взвода 15-й роты 124-го пехотного Воронежского полка!
- Небось и Георгиевский крест имеешь, дед Пахом? - почему то не поверил ему Семен.
- Не без этого. Два креста 4-й и 3-й степени имею. Может, и больше было бы, да революция случилась.. Первый за разгром батареи австрийской ишшо в 14-м под Гнилой Липой, а второй за то, что добровольцем в тыл ползал и охвицера приволок венгерского...
- А после революции куда?
Дед спокойно посмотрел на нас.
- А наш полк " череп и кости" в июле 17-го надел и на Румынский фронт отправился. А в ноябре хохлы к своим подались. А я в бригаду к Михаилу Гордеевичу и на Дон пробиваться.
- К какому Михаилу Гордеевичу? - недоумённо спросил я.
- Эх, воробьята вы неграмотные. К Дроздовскому,* какому же еще?
Повисла тишина.
Оказывается перед нами сидел бывший белый унтер-офицер!
- Чего воробьята? - усмехнулся дед Пахом. - Напугалися? Не боись, ни немцам, ни полицаям я вас не сдам. А не сдам я вас, потому что, во -первых, все мы русские, а с германцем война, и неча ему ироду, на земле русской топтаться, а во- вторых потому, что к нынешней Советской власти у меня боле претензиев нетути. Она хучь и поганая - аще нет власти иже не от Бога. Эх, прости Господи, нам бы в 14-м вместо Государя - батюшки вашего гражданина Сталина, глядишь, и германскую** не продули ба.
Бывший унтер вскинул на нас глаза.
- Ну вы, парни это, одевайтеся, а я пойду твою винтовку принесу. - И хлопнул дверью.
Только мы успели натянуть штаны, как дед вернулся.  В одной руке он держал мою трехлинейку, а другой бережно прижимал к груди....
- В Бога душу мать! - вырвалось у Семена.
- Не поминай имя Божье всуе, поганец, - строго сказал дед и бережно опустил свою ношу на стол.
Это было красное знамя! В углу золотом было вышито: " 86-й стрелковый полк"..
-Откуда? - выдохнул я.
- Оттуда. - Коротко ответил бывший унтер, передавая мне винтовку и сразу же начиная накладывать в холщовую сумку немудрящую снедь. - О прошлом годе, как германец пришел, коммунисты то драпали да и бросили... Я и прибрал. Вы уж сынки передайте его гражданину Сталину. Оно вишь, хучь и красное, да русское! Негоже русскому знамени на земле валяться. Отродясь не было того. И не будет!
- Ты ж белый, дед.... - пораженно выдохнул Семен.
Пахом Боровиков гордо выпрямился и глядя нам прямо в глаза тихо и внятно сказал:
- Я - русский! Был им, есть и буду. Я - русский! А ты каковский?
 
...- Вот так вот , внучек, - закончил дед. - На следующий день вышли мы к нашим частям. Знамя комиссару передали.... Немца били. А 9-го мая 1945 года я в Берлине на Рейхстаге расписался...
 
- А Сталина видел?
 
- Жукова видел . Сталина нет.
- И деда Пахома не видел больше. Но вот слова его на всю жизнь запомнил. И точно знаю: какая б власть не была - я русский!
-А я? Я белый или красный?
-Ты? Ты внучек, вроде как аристократ. А уж какого ты цвета - сам решай. Не маленький , поди.
Тогда я деда не понял( честно скажу). Но сейчас, вспоминая эту историю и видя творящийся вокруг беспредел, знаю.
Я не белый ( хоть и аристократ) и не красный (по определению). И уж тем более не россиянин....
Я - русский!
А вы?
 
 
*Дроздовский Михаил Гордеевич - русский военачальник. Генерального штаба генерал-майор. Участник русско-японской, 1-й Мировой и Гражданской войн. Один из видных организаторов и руководителей Белого движения на юге России.
** Имеется в виду 1-я Мировая война.
 
 
 
 

© Copyright: Роман Серебрянцев, 2016

Регистрационный номер №0357614

от 8 октября 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0357614 выдан для произведения:
Ещё одна статья цикла. Ну как, статья... Эту историю мне рассказал ныне покойный дед. Рассказал 9-го мая 1997 г.
(Дату помню потому, что считал дни до своего 15- летия - раз, и в этот день к деду приходили первоклассники с поздравлениями,а он надевал свой знаменитый черный пиджак с орденами - два)...
После ухода поздравляющих карапузов (под контролем учительницы), дед прилёг отдохнуть. Я, в той же комнате, читал какую то книгу о Гражданской войне....
Так как дед никогда не был коммунистом, - (будучи прекрасным производственником он всеми средствами откручивался от вступления в Партию), - и верил в Бога, рискую задать вопрос:
- Деда, а если б революция была сейчас, а не в 17 -м, ты б за кого воевал? За красных или за белых?
- Война это страшно,- буркнул дед. - Лучше б вообще никаких войн не было....
- Ну, деда...
- За русских я б воевал, пострелёнок. За Государя Императора....
- Как за Государя? - удивляюсь я. - Ты же красный?
- Я - русский! - поправляет дед. - Знаешь, внучек, красные - белые.... Не в цвете дело.... Дело в том - кто ты сам.
- Как это?
-А вот так... Эх, как же ты меня напоминаешь....
Дед, я на маму похож....
- По другому напоминаешь. Этот же вопрос мы задавали в 42-м человеку, которого считали врагом просто потому, что он был самим собой.
-В 42-м? Это в войну? А кто этот человек? Генерал? Маршал?
- Русский. Всё, пострелёнок, уймись...
... Но разве от мальчишки, который настроился слушать про войну, отвяжешься?
 
...Хочу сказать, что пользуясь правом автора, ( всё таки превращаю слово изустное в слово печатное), я изменил имена действующих лиц его рассказа, а так же попросить прощения у возможных читателей за возможные неточности. Всё таки, когда я услышал эту историю мне шел всего лишь 15 год...
...Вот что рассказал дед...
 
... Поздняя осень 1942 года.
Мы с товарищем пробираемся к своим из окружения...
 
...Вечером, когда уже начало смеркаться мы вышли к одинокому рубленому дому с тесовой крышей.
В окнах уже горел тусклый, мерцающий желтый свет. Внутри кто то был.
Но кто?
Лежали долго в кустах, наблюдая за домом. Никто не выходил.
Я молча протянул финку Семену, сам же остался с трёхлинейкой. Потом пополз к дому, махнув рукой - мол, давай за мной.
Около забора остановились. Я метнул через него палку.
Семен вопросительно кивнул - зачем это?
Я подождал минуту, потом шепнул:
- Мало ли собака...
Собаки не оказалось.
Полезли тогда через дыру в заборе, подкрались к окошку и заглянули в него.
За столом сидел старик в круглых очках и чистил то ли картофелину, то ли луковицу около свечки. Больше, вроде бы, никого не было видно.
Мы непроизвольно сглотнули. И не сговариваясь, шмыгнули на крыльцо и осторожно постучали в дверь.
Прошла минута-другая...
Но вот зашаркали шаги, послышалось глуховатое покашливание и старческий дребезжащий голос осторожно спросил:
- Кого надо?
- Дед, открой, свои мы, русские!
За дверью помолчали, а потом дверь заскрипела и приоткрылась.
- Кто тут? - выглянул старик в белом исподнем, с накинутой на сутулые плечи телогрейкой.
- Ох ты Господи Иисусе Христе, - мелко перекрестился он, разглядев две грязные фигуры на своём пороге.
- Дедушка, свои мы! В хате есть кто?
- Нету немцев, сынки! Вот тебе крест! Тут редко они бывают. Заходьте, заходьте... Да скорее, тепло не выпускайте...
Мы ввалились в тепло дома и упали возле печки.
-Откуда ж вы, милые,- вздохнул старик, осторожно опускаясь на скобленую добела скамейку.
- Из под N, дед! Дай поесть чего нибудь, а?
Старик суетливо бросился к столу, откинул полотенце и отломил от ковриги два больших ломтя хлеба.
Мы вцепились в него, словно два голодных волка. И хлеб тут же застрял в сухой глотке, так, что невозможно было проглотить.
Я закашлялся, покраснел. А Семен, показывая рукой на горло, прохрипел:
-Дайте воды! Во-о-о-ды...
Хозяин покачал головой и подал нам по кружке молока.
Захлёбываясь, пили мы кислое теплое молоко...
- Живым - живое, - пробормотал старик. - Живым живое!
Но через минуту у обоих начались острые рези в животе, спазмы один за другим скручивали внутренности. Сначала Семён, потом я упали на пол, корчась в судорогах.
Старик всполошился, подскочил к печи, открыл рогачем заслонку, достал чугунок, кружкой зачерпнул воды и подал нам.
От воды слегка полегчало.
-Полезайте ка парни на печку. Погреетесь да отоспитесь. А я сейчас прибегу.
-Ты дед куда? - насторожился я, пытаясь подсадить Семена, а другой рукой держа винтовку.
-Ты, сынок, не бойся, не за немцами. Вот тебе крест святой перед иконами. - И старик перекрестился на лики икон, освещенные маленькой лампадкой. - За бабкой Меланьей сбегаю, вишь, чего... Подружка она моей покойницы... Надо же, такая постная еда, а беды сколько наделала... А винтовку то ты убери от греха.
- Не дам! - прищурился я. - Со мной будет.
-Ну с тобой так с тобой, - согласился дед. - Я сынки скоро. Спите пока. - И хлопнул дверью.
- Жрать хочу, - простонал Семен и полез с печки обратно.
Я хотел его остановить, но полез вслед за ним.
Под полотенцем на столе мы обнаружили картофельный теплый суп, хлеб и крупную соль. И, даже не садясь на лавку, сожрали всё это богатство.
А потом кое как забрались обратно. Стало, наконец, хорошо, пахло теплыми кирпичами и хлебом...
Я проснулся через час от начинающихся снова резей в животе. Рядом стонал Семен, похоже, от той же причины.
- Ой, ядрёна кочерыжка! Больно то как!
- Брюхо растирай! - сквозь зубы, преодолевая боль прошипел я.
- Не помогает!
В этот момент открылась дверь. На пороге стояла маленькая, чистенькая старушка. Хозяин дома из-за ее спины сказал:
- Вот это и есть Меланья. Сейчас она вам от живота поможет.
Старушка скинула пальтишко, а дед из-за пазухи достал литровую бутылку молока.
Она накапала в ковшик с парным, как оказалось, молоком какого то снадобья из пузырька и дала попить сперва одному, а затем другому болящим. И тихонечко приговаривала при этом.
-Пейте, голубы, пейте. От этого снадобья и молочка вам легше станет, уж я то знаю. Дед то от душевной доброты накормил вас так, старый. Вы уж простите его, хорошо еще, что еда была вся постная, нежирная, а то могло быть и хуже. Бог, вас милые предостерег... А дед, грешный, по незнанию это делал. Желудки то ссохлись от голода, вот и получилось нехорошо... Маленькими глоточками пейте то, маленькими...
Постепенно боль стала утихать и мы снова уснули.
Время от времени бабка Меланья снова нас будила и кормила с ложечки варёной свёклой и морковкой.
Утром, когда рассвело, мы проснулись. Животы уже не болели, хотя слабость сильная одолевала.
В избе никого не было. Не было рядом и винтовки.
Я заматерился и слез с печки.
В этот момент дверь открылась и вошёл дед с охапкой поленьев.
- Проснулись? Ну, слава тебе, Господи! - Он грохнул поленья у печки и опять перекрестился. - А я уж боялся, что воспаление легких подхватили. Стонали уж очень.
- Дед, куда винтовку дел? - грозно двинулся на него я.
- Да, Господь с тобой, в сарай уволок. Мало ли полицаи. Немцев то тут с прошлой осени не было, а вот полицаи бывают с проверкой. Недавно вот были, когда ваши из окружения выходили рядом.
- А нас бы увидели, чего бы сказал?
- Так ты мой племянник внучатый с другом. Из N.. пришли, ага.
- Хитрый ты, дед. А поверили бы?
- А чего б не поверить, когда до войны племяшка тут со своим сынишкой бывала. Панкрат - мукомол за ей гоголем ходил. Сейчас вот начальник полиции местной. Стал им, как из Красной Армии сбёг.
- Винтовку то, дед, всё равно верни.
- Так бери, мне вашего добра не надоть. Только позавтракаете поди?
Он наплескал нам по пол-миски супа.
-Меланья строго наказала вас опеть не перекормить.
Мы уселись за стол. Дед есть не стал, только глядел на нас, горестно облокотившись.
- Молодые, поправитесь. А вот я с вас одежонку то снял, бабка постирала , можете одевать.
Только сейчас мы заметили, что сидим за столом в одном нательном.
- А вот ни кресала, ни спичек при вас не было. Что ж вы так? Как же в лесу без костра то?
- В болоте промокли спички, - буркнул я. Меня сильно беспокоило отсутствие оружия.
- Ну, я вам дам зажигалку. Немецкую. Еще с той германской ношу.
-А ты что дед, воевал что ли? - удивился Семен.
- А то как же! - гордо приосанился старик. - Воевал! Унтер-офицер Пахом Боровиков, отделенный командир 4-го отделения 4-го взвода 15-й роты 124-го пехотного Воронежского полка!
- Небось и Георгиевский крест имеешь, дед Пахом? - почему то не поверил ему Семен.
- Не без этого. Два креста 4-й и 3-й степени имею. Может, и больше было бы, да революция случилась.. Первый за разгром батареи австрийской ишшо в 14-м под Гнилой Липой, а второй за то, что добровольцем в тыл ползал и охвицера приволок венгерского...
- А после революции куда?
Дед спокойно посмотрел на нас.
- А наш полк " череп и кости" в июле 17-го надел и на Румынский фронт отправился. А в ноябре хохлы к своим подались. А я в бригаду к Михаилу Гордеевичу и на Дон пробиваться.
- К какому Михаилу Гордеевичу? - недоумённо спросил я.
- Эх, воробьята вы неграмотные. К Дроздовскому,* какому же еще?
Повисла тишина.
Оказывается перед нами сидел бывший белый унтер-офицер!
- Чего воробьята? - усмехнулся дед Пахом. - Напугалися? Не боись, ни немцам, ни полицаям я вас не сдам. А не сдам я вас, потому что, во -первых, все мы русские, а с германцем война, и неча ему ироду, на земле русской топтаться, а во- вторых потому, что к нынешней Советской власти у меня боле претензиев нетути. Она хучь и поганая - аще нет власти иже не от Бога. Эх, прости Господи, нам бы в 14-м вместо Государя - батюшки вашего гражданина Сталина, глядишь, и германскую** не продули ба.
Бывший унтер вскинул на нас глаза.
- Ну вы, парни это, одевайтеся, а я пойду твою винтовку принесу. - И хлопнул дверью.
Только мы успели натянуть штаны, как дед вернулся.  В одной руке он держал мою трехлинейку, а другой бережно прижимал к груди....
- В Бога душу мать! - вырвалось у Семена.
- Не поминай имя Божье всуе, поганец, - строго сказал дед и бережно опустил свою ношу на стол.
Это было красное знамя! В углу золотом было вышито: " 86-й стрелковый полк"..
-Откуда? - выдохнул я.
- Оттуда. - Коротко ответил бывший унтер, передавая мне винтовку и сразу же начиная накладывать в холщовую сумку немудрящую снедь. - О прошлом годе, как германец пришел, коммунисты то драпали да и бросили... Я и прибрал. Вы уж сынки передайте его гражданину Сталину. Оно вишь, хучь и красное, да русское! Негоже русскому знамени на земле валяться. Отродясь не было того. И не будет!
- Ты ж белый, дед.... - пораженно выдохнул Семен.
Пахом Боровиков гордо выпрямился и глядя нам прямо в глаза тихо и внятно сказал:
- Я - русский! Был им, есть и буду. Я - русский! А ты каковский?
 
...- Вот так вот , внучек, - закончил дед. - На следующий день вышли мы к нашим частям. Знамя комиссару передали.... Немца били. А 9-го мая 1945 года я в Берлине на Рейхстаге расписался...
- Жукова видел. Сталина нет.
-А деда Пахома?
- И его не видел больше. Но вот слова его на всю жизнь запомнил. И точно знаю: какая б власть не была - я русский!
-А я? Я белый или красный?
-Ты? Ты внучек, вроде как аристократ. А уж какого ты цвета - сам решай. Не маленький , поди.
Тогда я деда не понял( честно скажу). Но сейчас, вспоминая эту историю и видя творящийся вокруг беспредел, знаю.
Я не белый ( хоть и аристократ) и не красный (по определению). И уж тем более не россиянин....
Я - русский!
А вы?
 
 
*Дроздовский Михаил Гордеевич - русский военачальник. Генерального штаба генерал-майор. Участник русско-японской, 1-й Мировой и Гражданской войн. Один из видных организаторов и руководителей Белого движения на юге России.
** Имеется в виду 1-я Мировая война.
 
 
 
 
 
Рейтинг: +2 579 просмотров
Комментарии (2)
Влад Устимов # 8 октября 2016 в 20:03 0
Сильная вещь! Очень понравилось!
Дмитрий Криушов # 10 октября 2016 в 00:08 0
Правильный рассказ, Роман. Не просто "интересный" или же "поучительный", но именно правильный. И - безо всяких там кавычек.
С уважением - Дмитрий.