СОНЕТЫ (цикл стихов)

Душа - тельняшка

Душа-тельняшка в доску и до дна

своя  - сорвалась, как с цепи собака. 

И  роль звезды в созвездье не видна,

ведь Близнецы уж не стремятся к Раку.

Любовью болен, и душа больна,

неизлечима плоть, бросаясь в драку.

Но, вот, как раньше, просит лишь вина,

не замечая судьбоносных знаков.

И только Дух печальный с высоты,

презрительный, взирает равнодушно

на эти проявленья суеты.

Ведь слушать жалобы больного скучно.

Душе-тельняшке этот рай земной

ещё икнется будущей виной.

  * * *

Не важно, кто есть кто, и что - почем.

Но суть важна и искренность в игре. 

В любви не машем, как в бою, мечом,

но убиваем с мыслью о добре.

Словами новизны почти что врем,

вины не чувствуем, что бес в ребре.                                     

Играем не подставленным плечом           

без угрызений совести -  в борьбе.

Страшит измена, вместе с нею ложь. 

И чувственность обманутой души

уже вложила в твои руки нож

и бросила в объятия тиши.

Мысль об измене (это горький яд ),

которой мы подвластны все подряд.

* * *

У ночи пьяной звездная вуаль    

накрыла разум мой весною прошлой. 

Судьбы виток, закрученный в спираль,

как оказалось, был совсем не пошлым

В твоих словах я слышал лишь печаль,

твоей надежды вздох не облегчённый. 

Был жребий вытащен тобою. Жаль,

что, вдруг, напрасно все и день тот черный.

Я жду теперь шагов твоих и впредь,

хотя формально вовсе не свободен. 

Не знаю, сколько сможешь ты терпеть.

Зови всегда, когда тебе угоден

Ты, как жена. С женою – вы гарем.

И я не вижу никаких проблем.

                    * * *

Надеюсь, что в раздумьях и кручине,

начертанных в сонетах в праздный час,

найдешь меня как следствие причины,

мной истолкованной как Божий глас.

Удел блаженного – у образа, с лучиной,

и строго следовать веленьям божества. 

Увы, творенье неудачное, пучина –

Одесский дух в основе естества.

Я седину закрашу неприлично,

чтоб  норов мой был скрыт от глаз лихих. 

Мне в нашем зазеркалье так привычно,

и для тебя одной пишу я этот стих.

Я прячу мысли в шлягерные строки,

хотя мелодии в них очень однобоки.

            * * *

Предел желания насытить плоть,

Удел влюбленного любимым быть. 

Судьба бросает нам однажды кость.

Насытившись, мы начинаем пить.

Случайности не в счет, монет лишь горсть.

В азарте тратишь силы, норов, прыть.

Здесь первой ласточкой твой новый гость:

повадки волчьи – начинаешь выть.

Любовью окруженный, без любви

сжигаешь близких, что с тобой, дотла.

Себя к ответу лучше призови

за то, что с ложкой вечно у котла.

Плоть и любовь… Всегда один конец:

терновый примеряем мы венец.

* * *

Когда не хочешь, не звони и впрок.

Завидовать терпенью в этой драме?..

Свои мечты не превращай в оброк,

ведь я не идол, да и мы не в храме.

В отечестве не мил у нас пророк.

Я вижу всё грядущее над нами:

твою растерянность и твой упрек,

и охлажденье, как итог, - всё в гамме.

Минорный смысл понятен наших встреч

и нашей близости. Как странно, правда? 

Твою свободу буду я стеречь,

оберегать от злобных слов и яда.

Во мне лишь блеск минувшего огня.

Ты не звони и не зови меня.

* * *

В предсмертных строчках прославляя рок,

отчаянье разлук, любви сомненья,

был баловнем судьбы, влюблялся впрок.

Вся жизнь его к высокому стремленье.

В сплетении интриг он лишь игрок,

он забывался только на мгновенье,

когда дарил игре стихотворенье,

волненье пропуская между строк.

Не знал ни горя (вечная улыбка),

сомнений и нужды от жизни зыбкой,

через года шагая напролом.

В строке последней не поставил точки,

но звездами его сияют строчки,

когда вокруг душевный бурелом.

                    * * *

Когда питает боль души ростки,

стыд не венчает головы царей,

для распрей, розни жалят языки,

во рту – полынь, в груди – сердца зверей.

Где от любви пылали лепестки,

теперь шипы стальных штыков острей.

Цветы теперь вплетаются в венки,

и месть в глазах... – Не стали мы добрей.

Идея - власть – покоя не дает.

В ее лучах возникшее из тьмы,

как мошкара, крикливое вранье

готово насмерть биться, лечь костьми.

А режиссер, вперив пристальный взгляд,

вливает сверху в разум сладкий яд.

О зеркалах

Я к зеркалам большим не равнодушен:

такой же дом, такой же точно быт.

Но тот – двойник, как правило,  послушен,

гримасами его по горло сыт.

И думаю, что я ему не нужен:

ведь он насмешлив, часто где-то спит,

в моей одежде и со всеми дружен,

а главное – всегда везде молчит.

Я к зеркалам, насыщенным двоеньем,

испытываю дерзкое  презренье,

в отчаянье плюю в их глубину.

А тот, двойник, наивный и бесстрашный,

обиженный, в подтеках грязных, влажный,

уходит прочь, забрав мою вину.

                         * * *

Опять двойник, живой, потусторонний,

в объеме зеркала мне рожи корчит вслед.

Ох, этот взгляд, презрительный, вороний,

источник всех моих минувших бед.

Он в том объеме делает, что хочет,

когда я не смотрю, когда я сплю.

И, между прочим, тоже что-то строчит,

и не доволен тем, что я люблю.

Очнувшись, вдруг, я словно в озаренье,

отбросил игры и свои сомненья,

и делаю, как он, что сам хочу.

Свобода – это яркое свеченье,

хотеть и делать – это вдохновенье,

но только, вот, об этом я молчу.

                     * * *

Подводит каждый жизненный итог,

коль время есть для долгих размышлений.

Из этих мыслей строится чертог

по праву совести, свободной от мигрени.

В душе мы все иль Ангел, или Бог,

хотим остаться в памяти как гений.

Но крутит жизнь людей в бараний рог,

и помнят единиц лишь в поколенье.

А мне плевать на славу. Все равно.

И подводить итоги не намерен –

уйти туда, желание одно,

свободы где парят не только тени,

где счастье не показывает дно –

лишь этому всегда я буду верен.