Раузия, прости...
30 апреля 2015 -
Рустам Карим
Cum vitia prosunt, peccat qui recte facit - когда пороки процветают, страдает тот, кто честно живет (Публилий Сир)
Кронштадт, как эпизод в каком-то черно-белом фильме,
От детства – лишь отрывок о восставших моряках.
Герои в бескозырках, власть разгневанной стихии,
Долой буржуазию – знамя ярости в руках.
А в летописи – остров, охраняющий столицу,
Петру был нужен стражник на фарватере Невы.
Отважный форт в истории – нам следует гордиться,
Российский флот достоин самой искренней молвы.
Однако, я увлёкся – слава предков отдыхает,
Как только в наших душах появляется корысть,
История молчит, когда пороки процветают,
Простых людей считают за скотину или крыс.
Раузию-блокадницу, для близких – просто Розу,
Отважно пережившую лишения войны,
Цинично оскорбили за последствия склероза,
В чём не было, поверьте – никакой её вины.
Ей было очень стыдно под упрёками девчонок,
Товар – лишь пачка масла: мимо кассы – сразу «Фас!»
А ей, впитавшей совесть от рождения с пелёнок,
Юлить и лгать не в правилах – хоть в самый трудный час.
Торговый зал – судилище над памятью Кронштадта,
Старушечья слеза – не оправдание, не чек.
Три пачки? Это ложь – плевок на узницу блокады,
Раузия, велик Аллах – прости им этот грех.
Ахметовна, апа – сопливый выводок ошибся,
Да вряд ли это племя помнит боль сороковых.
Авансы хлебных карточек, пергаментные лица,
Едва ли участь выживших волнует молодых.
Ты жаловалась прежде, что не помнишь даже имя,
Так с многими бывает, если ужас пережить.
О чём ты вспоминала, оказавшись в магазине,
Теперь мы не узнаем – так жестока эта жизнь.
Как ты их умоляла амнистировать ошибку,
Трясущейся рукой искала мелочь средь купюр.
Ответом были только равнодушные улыбки,
Что выше лишь инструкция – без дураков и дур.
Едва стучало сердце, и язык немел от страха,
Страшили не охранники, а дикая судьба.
Тот хаос пережить, и вопреки – восстать из праха,
Но в мире оказаться у постыдного столба.
Однако, ты ушла – душа не вынесла позора,
Жаль только, не увидела, как «пухнет» магазин.
Из сливочного масла на прилавках даже горы,
В Кронштадте каждый волен поступать как гражданин.
Ещё несут, который день, по пачке – по укору,
Такой вот юбилей у нас – трагических годин…
[Скрыть]
Регистрационный номер 0285755 выдан для произведения:
Cum vitia prosunt, peccat qui recte facit - когда пороки процветают, страдает тот, кто честно живет (Публилий Сир)
Кронштадт, как эпизод в каком-то черно-белом фильме,
От детства – лишь отрывок о восставших моряках.
Герои в бескозырках, власть разгневанной стихии,
Долой буржуазию – знамя ярости в руках.
А в летописи – остров, охраняющий столицу,
Петру был нужен стражник на фарватере Невы.
Отважный форт в истории – нам следует гордиться,
Российский флот достоин самой искренней молвы.
Однако, я увлёкся – слава предков отдыхает,
Как только в наших душах появляется корысть,
История молчит, когда пороки процветают,
Простых людей считают за скотину или крыс.
Раузию-блокадницу, для близких – просто Розу,
Отважно пережившую лишения войны,
Цинично оскорбили за последствия склероза,
В чём не было, поверьте – никакой её вины.
Ей было очень стыдно под упрёками девчонок,
Товар – лишь пачка масла: мимо кассы – сразу «Фас!»
А ей, впитавшей совесть от рождения с пелёнок,
Юлить и лгать не в правилах – хоть в самый трудный час.
Торговый зал – судилище над памятью Кронштадта,
Старушечья слеза – не оправдание, не чек.
Три пачки? Это ложь – плевок на узницу блокады,
Раузия, велик Аллах – прости им этот грех.
Ахметовна, апа – сопливый выводок ошибся,
Да вряд ли это племя помнит боль сороковых.
Авансы хлебных карточек, пергаментные лица,
Едва ли участь выживших волнует молодых.
Ты жаловалась прежде, что не помнишь даже имя,
Так с многими бывает, если ужас пережить.
О чём ты вспоминала, оказавшись в магазине,
Теперь мы не узнаем – так жестока эта жизнь.
Как ты их умоляла амнистировать ошибку,
Трясущейся рукой искала мелочь средь купюр.
Ответом были только равнодушные улыбки,
Что выше лишь инструкция – без дураков и дур.
Едва стучало сердце, и язык немел от страха,
Страшили не охранники, а дикая судьба.
Тот хаос пережить, и вопреки – восстать из праха,
Но в мире оказаться у постыдного столба.
Однако, ты ушла – душа не вынесла позора,
Жаль только, не увидела, как «пухнет» магазин.
Из сливочного масла на прилавках даже горы,
В Кронштадте каждый волен поступать как гражданин.
Ещё несут, который день, по пачке – по укору,
Такой вот юбилей у нас – трагических годин…
Cum vitia prosunt, peccat qui recte facit - когда пороки процветают, страдает тот, кто честно живет (Публилий Сир)
Кронштадт, как эпизод в каком-то черно-белом фильме,
От детства – лишь отрывок о восставших моряках.
Герои в бескозырках, власть разгневанной стихии,
Долой буржуазию – знамя ярости в руках.
А в летописи – остров, охраняющий столицу,
Петру был нужен стражник на фарватере Невы.
Отважный форт в истории – нам следует гордиться,
Российский флот достоин самой искренней молвы.
Однако, я увлёкся – слава предков отдыхает,
Как только в наших душах появляется корысть,
История молчит, когда пороки процветают,
Простых людей считают за скотину или крыс.
Раузию-блокадницу, для близких – просто Розу,
Отважно пережившую лишения войны,
Цинично оскорбили за последствия склероза,
В чём не было, поверьте – никакой её вины.
Ей было очень стыдно под упрёками девчонок,
Товар – лишь пачка масла: мимо кассы – сразу «Фас!»
А ей, впитавшей совесть от рождения с пелёнок,
Юлить и лгать не в правилах – хоть в самый трудный час.
Торговый зал – судилище над памятью Кронштадта,
Старушечья слеза – не оправдание, не чек.
Три пачки? Это ложь – плевок на узницу блокады,
Раузия, велик Аллах – прости им этот грех.
Ахметовна, апа – сопливый выводок ошибся,
Да вряд ли это племя помнит боль сороковых.
Авансы хлебных карточек, пергаментные лица,
Едва ли участь выживших волнует молодых.
Ты жаловалась прежде, что не помнишь даже имя,
Так с многими бывает, если ужас пережить.
О чём ты вспоминала, оказавшись в магазине,
Теперь мы не узнаем – так жестока эта жизнь.
Как ты их умоляла амнистировать ошибку,
Трясущейся рукой искала мелочь средь купюр.
Ответом были только равнодушные улыбки,
Что выше лишь инструкция – без дураков и дур.
Едва стучало сердце, и язык немел от страха,
Страшили не охранники, а дикая судьба.
Тот хаос пережить, и вопреки – восстать из праха,
Но в мире оказаться у постыдного столба.
Однако, ты ушла – душа не вынесла позора,
Жаль только, не увидела, как «пухнет» магазин.
Из сливочного масла на прилавках даже горы,
В Кронштадте каждый волен поступать как гражданин.
Ещё несут, который день, по пачке – по укору,
Такой вот юбилей у нас – трагических годин…
Рейтинг: 0
270 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!