Шесть осенних стишков
ШЕСТЬ ОСЕННИХ СТИШКОВ
* * *
Время дыма из труб,
восходящего ввысь,
и кирзовых сапог,
чтоб по лесу пройтись.
Грубо вязаный шарф
да шершавый пиджак.
Даже солнце вверху -
словно губы поджав.
Чтож, имеется сто
или больше причин,
чтоб опять целый день
проторчать у печи.
Размышлять, вспоминать,
и - ни дел, ни забот,
лишь поглядывать вдаль
за просевший забор,
да следить за прибавкой
опавшей листвы.
( Но и прочей, увы,
не сносить головы.)
И дровишек принесть,
их свалить у печи
дабы, ежели что, -
не шататься в ночи.
* * *
Опять привычная картинка -
что грустно даже:
всё небо сделано из цинка,
покрыто сажей.
Облупленная штукатурка
стены напротив,
и ты всему, как будто чурка,
стал инороден.
И даже фикус на окошке
отныне мрачен,
и он привык к денькам погожим,
и озадачен -
почто грядущее настало,
не погодило,
да по осеннему лекалу
житьё скроило.
И сразу стало угловатым
пространство сверху,
и солнце как-то виновато
прикрыло дверку,
скрипит надёжными замками,
гремит засовом,
ещё не насовсем покамест,
и завтра снова
ту дверцу, хоть и не надолго,
откроет, глянет -
его и не рассмотришь толком,
но вспыхнет глянец
на тротуаре, на деревьях
уже уснувших,
и может даже обогреет
хоть чьи-то души.
* * *
" Ну вот уже зима настала,
сплошь тротуры смазав салом!"
Наш петербургский индивид
в окошко хмурое глядит.
"Чуть подмороженная сырость
как плесень на головке сыра,
бела, напоминает снег.
Но снега нет - видать поздней
навалит белые сугробы
циклон, пришедший из Европы
в один из недалёких дней.
Что новый день - то холодней!
Пора мне доставать ушанку -
в шкафу припрятаную шапку,
чтоб тёплым сохранялся мозг
в ядрёный питерский мороз."
Так размышляет индивид,
и смотрит на всё тот-же вид,
что два столетья за окном
хранит его старинный дом.
А стены дома толсты столь,
что подоконник - словно стол:
широк, просторен - сей размах
в былых встречается домах.
Как площадь мраморная он!
( Себя сколь помню - испокон
тот подоконник был широк,
был сделан на столетья впрок.)
" Зима ещё не наступила,
а жизнь - как будто через силу,
в ней недостаток скоростей
как будто что мешает ей
чтоб разогнаться и взлететь,
чтоб небо крыльями задеть!
А возлетев превыше крыш,
увидеть - некто словно мышь
по скользкой улице идёт,
и норовит вонзиться в лёд
усами, носом, плоским лбом,
и зазвенеть: " Тирлим-бом-бом!""
Так размышляет индивид,
и тот оглядывает вид,
что столь надёжно и давно
был помещён в его окно.
СУИНИ В ЛЮБВИ
---------------
*
...И ей на скользкое бедро
наш Суини опускает руку ,
настырно осязая плоть
чулком обтянутую туго.
Так, сидя крохотной кофейне,
с подругой юной и прекрасной,
уже воображает Суини -
что не пройдёт и больше часа -
подруга выпорхнет из платья,
сама себя помоет в ванне,
ну после - поспешит отдаться
милашке-Суини на диване.
Они похлебают кофе,
коньяк посверкивает в рюмке,
и Суини к пухлому колену
нахально распускает руки.
И тут - пирожные приносят,
стекает алая начинка,
на блюдце белое стекает,
как бы зовёт его: "Начника
вкушать изысканную сладость."
( Но Суини сладкого не любит,
он девьи озирает груди -
как дюны груди те торчали!)
...Коньяк - кердык, и кофе допит,
и Суини куртку одевает,
и деву в гости приглашает,
воркует нежно о диване.
Мы - зеркала своей эпохи -
так будем ласковы и скоры!
Что жизнь, короткую такую,
переводить на разговоры.
Чем наше время завершится?
Видать - погано и некстати.
Так будем веселы как птицы,
и даже если на закате -
чирикнем меж вечерних елей
качаясь на непрочной ветке.
Что захотели - то пропели,
и всёж на воле , не из клетки..
*
...Лежит богиня отрешённо
что древне-римская скульптура,
( но в чёрных кружевных чулочках ! ),
в пространство пырится как дура.
Как будто Юлиан-Философ -
наш Суини возродил античность,
пусть в этом времени промозглом
она не слишком-то уместна -
вовсю плывёт повсюду нынче
такой противный свет белесый.
У Суини похоть вместо мозга,
и совесть дремлет под наркозом!
Он ценит простоту соитий,
любовь он сводит до банала -
он словно древний грек бесстыден,
и Гришкиной для Суини мало.
Тупая белая богиня -
лежит зимы бездумный символ.
И рядом с ней философ Суини,
он словно вглядывался в зиму
в изгивы линий жопы, торса,
в зрачки пустые словно небо,
а видел - снежные торосы,
декабрьской облачности слепок...
БЛАГОВЕЩЕНЬЕ
---------------
Архангел к ней в окно влетает
и говорит Марии-деве,
что та Христа во чреве носит.
Светилось солнышко на небе,
чирикал воробей под кровлей,
жужжала муха над вареньем,
и мудрость божья проникала
меж крепко сдвинутых колений,
сквозь все преграды и препоны,
что ей поставила природа,
ведь мудрость по определенью
сплошь идеальна и бесплотна.
( Вот так нежданно получили
в грехах приличные уступки,
и это всё доселе в силе !)
А дева, очеса потупив,
внимает ангелу покорно,
и даже может благосклоно.
Тот - невесомее попкорна,
парит вдоль мраморной колонны,
то - возлетая к капители,
то - опускаясь к основанью.
Нет тяготы в прозрачном теле,
но - словно воздуха касанье....
* * *
Славянин в пальто и чунях,
под собой страны не чуя,
по своей идёт в стране,
тонет в утреннем говне.
А говнище прямо в душу
хлещет сквозь глаза и уши,
заполняет до краёв
небессмертную её...
Озирает Русь Святую -
дождик хлещет, ветер дует,
бесы пляшут разойдясь:
в грязь копыта смаху - хрясь!
Знать простыл - чего-то зябко.
Не пальто - сырая тряпка.
Шапка - вымокла насквозь.
В горле - словно щучья кость.
Он пригнул от ветра спину.
Вот бы нынче славянину
рюмку зелена-вина,
и расправится спина...
Хлещет дождик, ветер свищет,
в магазинах сохнет пища,
выдыхается вино,
и вокруг - темным темно!
***
ШЕСТЬ ОСЕННИХ СТИШКОВ
* * *
Время дыма из труб,
восходящего ввысь,
и кирзовых сапог,
чтоб по лесу пройтись.
Грубо вязаный шарф
да шершавый пиджак.
Даже солнце вверху -
словно губы поджав.
Чтож, имеется сто
или больше причин,
чтоб опять целый день
проторчать у печи.
Размышлять, вспоминать,
и - ни дел, ни забот,
лишь поглядывать вдаль
за просевший забор,
да следить за прибавкой
опавшей листвы.
( Но и прочей, увы,
не сносить головы.)
И дровишек принесть,
их свалить у печи
дабы, ежели что, -
не шататься в ночи.
* * *
Опять привычная картинка -
что грустно даже:
всё небо сделано из цинка,
покрыто сажей.
Облупленная штукатурка
стены напротив,
и ты всему, как будто чурка,
стал инороден.
И даже фикус на окошке
отныне мрачен,
и он привык к денькам погожим,
и озадачен -
почто грядущее настало,
не погодило,
да по осеннему лекалу
житьё скроило.
И сразу стало угловатым
пространство сверху,
и солнце как-то виновато
прикрыло дверку,
скрипит надёжными замками,
гремит засовом,
ещё не насовсем покамест,
и завтра снова
ту дверцу, хоть и не надолго,
откроет, глянет -
его и не рассмотришь толком,
но вспыхнет глянец
на тротуаре, на деревьях
уже уснувших,
и может даже обогреет
хоть чьи-то души.
* * *
" Ну вот уже зима настала,
сплошь тротуры смазав салом!"
Наш петербургский индивид
в окошко хмурое глядит.
"Чуть подмороженная сырость
как плесень на головке сыра,
бела, напоминает снег.
Но снега нет - видать поздней
навалит белые сугробы
циклон, пришедший из Европы
в один из недалёких дней.
Что новый день - то холодней!
Пора мне доставать ушанку -
в шкафу припрятаную шапку,
чтоб тёплым сохранялся мозг
в ядрёный питерский мороз."
Так размышляет индивид,
и смотрит на всё тот-же вид,
что два столетья за окном
хранит его старинный дом.
А стены дома толсты столь,
что подоконник - словно стол:
широк, просторен - сей размах
в былых встречается домах.
Как площадь мраморная он!
( Себя сколь помню - испокон
тот подоконник был широк,
был сделан на столетья впрок.)
" Зима ещё не наступила,
а жизнь - как будто через силу,
в ней недостаток скоростей
как будто что мешает ей
чтоб разогнаться и взлететь,
чтоб небо крыльями задеть!
А возлетев превыше крыш,
увидеть - некто словно мышь
по скользкой улице идёт,
и норовит вонзиться в лёд
усами, носом, плоским лбом,
и зазвенеть: " Тирлим-бом-бом!""
Так размышляет индивид,
и тот оглядывает вид,
что столь надёжно и давно
был помещён в его окно.
СУИНИ В ЛЮБВИ
---------------
*
...И ей на скользкое бедро
наш Суини опускает руку ,
настырно осязая плоть
чулком обтянутую туго.
Так, сидя крохотной кофейне,
с подругой юной и прекрасной,
уже воображает Суини -
что не пройдёт и больше часа -
подруга выпорхнет из платья,
сама себя помоет в ванне,
ну после - поспешит отдаться
милашке-Суини на диване.
Они похлебают кофе,
коньяк посверкивает в рюмке,
и Суини к пухлому колену
нахально распускает руки.
И тут - пирожные приносят,
стекает алая начинка,
на блюдце белое стекает,
как бы зовёт его: "Начника
вкушать изысканную сладость."
( Но Суини сладкого не любит,
он девьи озирает груди -
как дюны груди те торчали!)
...Коньяк - кердык, и кофе допит,
и Суини куртку одевает,
и деву в гости приглашает,
воркует нежно о диване.
Мы - зеркала своей эпохи -
так будем ласковы и скоры!
Что жизнь, короткую такую,
переводить на разговоры.
Чем наше время завершится?
Видать - погано и некстати.
Так будем веселы как птицы,
и даже если на закате -
чирикнем меж вечерних елей
качаясь на непрочной ветке.
Что захотели - то пропели,
и всёж на воле , не из клетки..
*
...Лежит богиня отрешённо
что древне-римская скульптура,
( но в чёрных кружевных чулочках ! ),
в пространство пырится как дура.
Как будто Юлиан-Философ -
наш Суини возродил античность,
пусть в этом времени промозглом
она не слишком-то уместна -
вовсю плывёт повсюду нынче
такой противный свет белесый.
У Суини похоть вместо мозга,
и совесть дремлет под наркозом!
Он ценит простоту соитий,
любовь он сводит до банала -
он словно древний грек бесстыден,
и Гришкиной для Суини мало.
Тупая белая богиня -
лежит зимы бездумный символ.
И рядом с ней философ Суини,
он словно вглядывался в зиму
в изгивы линий жопы, торса,
в зрачки пустые словно небо,
а видел - снежные торосы,
декабрьской облачности слепок...
БЛАГОВЕЩЕНЬЕ
---------------
Архангел к ней в окно влетает
и говорит Марии-деве,
что та Христа во чреве носит.
Светилось солнышко на небе,
чирикал воробей под кровлей,
жужжала муха над вареньем,
и мудрость божья проникала
меж крепко сдвинутых колений,
сквозь все преграды и препоны,
что ей поставила природа,
ведь мудрость по определенью
сплошь идеальна и бесплотна.
( Вот так нежданно получили
в грехах приличные уступки,
и это всё доселе в силе !)
А дева, очеса потупив,
внимает ангелу покорно,
и даже может благосклоно.
Тот - невесомее попкорна,
парит вдоль мраморной колонны,
то - возлетая к капители,
то - опускаясь к основанью.
Нет тяготы в прозрачном теле,
но - словно воздуха касанье....
* * *
Славянин в пальто и чунях,
под собой страны не чуя,
по своей идёт в стране,
тонет в утреннем говне.
А говнище прямо в душу
хлещет сквозь глаза и уши,
заполняет до краёв
небессмертную её...
Озирает Русь Святую -
дождик хлещет, ветер дует,
бесы пляшут разойдясь:
в грязь копыта смаху - хрясь!
Знать простыл - чего-то зябко.
Не пальто - сырая тряпка.
Шапка - вымокла насквозь.
В горле - словно щучья кость.
Он пригнул от ветра спину.
Вот бы нынче славянину
рюмку зелена-вина,
и расправится спина...
Хлещет дождик, ветер свищет,
в магазинах сохнет пища,
выдыхается вино,
и вокруг - темным темно!
***
Нет комментариев. Ваш будет первым!