Кладбище нынче, на позднюю Пасху,
Пахнет сиренью и свежею краской.
Этой внезапной и жаркой весною,
Веет горячей травою степною.
Дышит прилесок томлёною хвоей,
Бреют стрижи по над самой землёю,
Вороны с галками ищут печенье,
После голодной зимы угощенье.
Стайки цыганок снуют меж оградок,
Снедью мешочной им Пасха награда,
Водка на столиках, яйца и сало,
В память о близких, которых не стало.
Город крестов к горизонту всё ближе,
Солнце на небе всё ниже и ниже.
Ветер салфетки лениво гоняет,
Мир утомлённый к ночи остывает.
В полночь, едва только стрелки сойдутся,
Души усопших на небо вернутся,
Тихо ворота закроются Рая,
Но не надолго, я верю, я знаю.
Будет грустить тот, кто близких не видел,
Маяться тем, что их чем-то обидел,
Будут светиться от счастья другие,
Вечно красивые и молодые.
Ночью мне снится Спаситель усталый,
В парке сидящий на лавочке старой.
Взгляд его добрый печален и светел,
Путает мягкие волосы ветер.
Тысячи лет быть вершителем судеб,
Промысел этот немыслимо труден,
Грёз Иисуса ни кто не узнает,
Выспаться больше всего он мечтает.
[Скрыть]
Регистрационный номер 0144072 выдан для произведения:
Кладбище нынче, на позднюю Пасху,
Пахнет сиренью и свежею краской.
Этой внезапной и жаркой весною,
Веет горячей травою степною.
Дышит прилесок томлёною хвоей,
Бреют стрижи по над самой землёю,
Вороны с галками ищут печенье,
После голодной зимы угощенье.
Стайки цыганок снуют меж оградок,
Снедью мешочной им Пасха награда,
Водка на столиках, яйца и сало,
В память о близких, которых не стало.
Город крестов к горизонту всё ближе,
Солнце на небе всё ниже и ниже.
Ветер салфетки лениво гоняет,
Мир утомлённый к ночи остывает.
В полночь, едва только стрелки сойдутся,
Души усопших на небо вернутся,
Тихо ворота закроются Рая,
Но не надолго, я верю, я знаю.
Будет грустить тот, кто близких не видел,
Маяться тем, что их чем-то обидел,
Будут светиться от счастья другие,
Вечно красивые и молодые.
Ночью мне снится Спаситель усталый,
В парке сидящий на лавочке старой.
Взгляд его добрый печален и светел,
Путает мягкие волосы ветер.
Тысячи лет быть вершителем судеб,
Промысел этот немыслимо труден,
Грёз Иисуса ни кто не узнает,
Выспаться больше всего он мечтает.