Отцу Андрею.

                Отцу Андрею.

Отец Андрей,  благословите.

И снова  сотни рук протянутых,

                                    молящих глаз.

Вы всех надеждой окропите -

И обманувших, и обманутых.

Покинутых,

с надеждою  взирающих на Вас.

Что на служенье Вас подвигло,

                                          я не знаю.

Мне, грешной, не дано понять.

Пока я только книгу открываю.

Лист титульный стараюсь прочитать.

Я – Маугли, забредший в Храм из джунглей

Невежества, гордыни и грехов.

С  рожденья – опыт прошлого лишь угли.

И лики на стенах –  иных богов.

Я виновата в этом? Да, конечно.

Не против - по течению удобно плыть.

И, кажется, теченье бесконечно,

В раю земном мне быть и быть, и быть.

Теченье разным было - властным, нежным:

«Плыви быстрей, быстрей, не отставай,

А, что б не страшно было от безбрежья,

Глаза совсем не открывай».

Мне знак был первый к светлому прозренью,

Когда мой мальчик, сын, надел стихарь.

По зову сердца начал он служенье,

И сердце привело его в алтарь.

Не поняла.  Теперь, лишь, каюсь.

Рыдала, слёзы застилали свет:

А к знаку отнеслась, как к наказанью,

И, Вы, отец Андрей,   мне подали  совет.

Теперь, конечно, слов не вспомнить,

Но главное тогда я поняла,

Что сын мой в мир пришёл исполнить

Не суетные, вечные дела.

Чтобы,  таким как я, невеждам,

Лишь, в белые обряженным одежды,

Сумевшим « Бога в душах поселить»,

Глаза открыть на Небо,  дать надежду.

С надеждою – молитвенно просить.

Молиться и просить, смирив гордыню,

Надеяться и верить. И воззвать.

И, может, от лукавого мякину

Господь поможет из души убрать.

Наш город трогательно-милый. Как старушка.

Таких в России сотня не одна.

Он в прошлом веке славен был кукушкой.

Погиб завод, умолкла и она.

Сердобск и Сердоба. Здесь сердце – в корне.

А в центре -  Храм возносит купола.

И  в, революции разнузданном, погроме

Их не разрушили, знать, дрогнула душа.

Боролись с верой, как с ордою не боролись.

Глумились, истребляли, жгли.

Иконы тихо плакали от боли,

А люди, хоть тайком, но в церковь шли.

Вблизи Сердобска бил Святой источник.

Был братский монастырь в Сазань – горе.

На моленное место тёмной ночью

Примчались звери  в образе людей.

От крови пролитой их ноздри раздувались.

Смиренье приводило их в экстаз.

С остервенелой злобой расправлялись

С святою братией.

                    Их пепел бился в нас.

Он бил  набатом.  И мольбою

Стучался он в сердца людей.

Но так уж вышло – сердца болью

Услышал стук тот, лишь отец Андрей.

Кто направлял его дела и мысли,

Об этом знает только он,

О чём и плакал, и молился,

Когда распятием лежал перед Крестом.

Святое место в свалку превратили,

Горами мусора в пещеры вход закрыли.

Источник Чистый тоже не забыли:

Кричащий рот Земли камнями завалили.

Десятки лет, глумясь над памятью,

Здесь превращали  прошлое в распятие.

Но тщетным было скверное занятие,

Из пепла возродила монастырь святая

                                                           братия.

И  звон, срываясь с колокольни,

Летит к подножию креста.

Тот чистый звон. Он нам напомнил,

Что жизнь не только суета.