Засыхает герань, в голове словно глина,  Чей-то голос поёт про родной Ереван,  Некрасивая дрянь с сигаретою длинной  Сыпет пепел на новый широкий диван.    На столе кавардак, недоедена пицца,  Словно вата в ушах, хоть кричи - не кричи,  В сигаретном дыму без одежды девица,  Где же я прихватил эту мелочь в ночи?    Я уже подхожу неуверенно - шатко,  Раскачал старый дом подо мной этажи,  Только кровь почему у неё на лопатках,  И в руке сигарета с похмелья дрожит?    Помню тело в руках, перьев белая масса,  В темноте извивалось живое ужом,  А в открытом шкафу крылья с кровью и мясом,  Значит ночью их резал столовым ножом.    Огонёк сигарету до фильтра съедает,  Он с последним дымком совершенно зачах,  А она ничего, только слишком худая,  Ей не сладко жилось на своих-то харчах.    У дивана коньяк, и в бутылке не мало,  Выпей Муза, не надо мне вешать лапшу,  Не рыдай, что своё, ты, уже отлетала.  Ничего, я тебя у себя пропишу.  ...........................................................    Чуть светает, от форточки холодом веет,  Мой постельный бардак ночником освещён,  Я в тарелке окурок найду подлиннее,  Под стихом допишу два катрена ещё.    По живому, в тетрадях не делая копий,  Кофе в турке на кухне конечно остыл,  А в кровати блестят кругляши полужопий,  И торчат над спиной две костяшки от крыл.    Не стихи - журавли перелётною стаей,  Вглубь тетради летят под мерцанье свечи,  Потому что у Музы перо отрастает  Каждый день, хоть точи тесаки - не точи.    Вот опять в тусклом свете пушинки и нити,  От постели до ванны по мокрым следам,  В мире нет никого пьяных Муз блядовитей,  Так что я отрасти этим крыльям не дам.
					                            						
													  |