Засыхает герань, в голове словно глина, Чей-то голос поёт про родной Ереван, Некрасивая дрянь с сигаретою длинной Сыпет пепел на новый широкий диван. На столе кавардак, недоедена пицца, Словно вата в ушах, хоть кричи - не кричи, В сигаретном дыму без одежды девица, Где же я прихватил эту мелочь в ночи? Я уже подхожу неуверенно - шатко, Раскачал старый дом подо мной этажи, Только кровь почему у неё на лопатках, И в руке сигарета с похмелья дрожит? Помню тело в руках, перьев белая масса, В темноте извивалось живое ужом, А в открытом шкафу крылья с кровью и мясом, Значит ночью их резал столовым ножом. Огонёк сигарету до фильтра съедает, Он с последним дымком совершенно зачах, А она ничего, только слишком худая, Ей не сладко жилось на своих-то харчах. У дивана коньяк, и в бутылке не мало, Выпей Муза, не надо мне вешать лапшу, Не рыдай, что своё, ты, уже отлетала. Ничего, я тебя у себя пропишу. ........................................................... Чуть светает, от форточки холодом веет, Мой постельный бардак ночником освещён, Я в тарелке окурок найду подлиннее, Под стихом допишу два катрена ещё. По живому, в тетрадях не делая копий, Кофе в турке на кухне конечно остыл, А в кровати блестят кругляши полужопий, И торчат над спиной две костяшки от крыл. Не стихи - журавли перелётною стаей, Вглубь тетради летят под мерцанье свечи, Потому что у Музы перо отрастает Каждый день, хоть точи тесаки - не точи. Вот опять в тусклом свете пушинки и нити, От постели до ванны по мокрым следам, В мире нет никого пьяных Муз блядовитей, Так что я отрасти этим крыльям не дам.
|