Я жду...
Жду под баньяном и думаю думу я, что же я, в сущности, тормоз такой:
Жухнет бурьяном, судьба, на беду мою, строже карает костлявой рукой,
Сыплются шишки, а мне – фиолетово, корчатся как, шебуршатся вокруг
Мысли-мыслишечки, зимние-летние, порченых больше, жеманных подруг,
Тех, что над планкою цели провесили, да не забыли мехов подстелить…
Что до резерва? – Все в юности грезили, пасть бы помягче; заметили б прыть
Принцы заморские, в сЕребро с золотом перепакованы, да при струе…
Рыльца ангорские, в цитрусах воротом роются, с кайфом, как в нижнем белье!...
Быть бы смутьяном, так нет же – ничтожество: образ покладистый ближе нутру…
Дар послушанья – от бремени творчества каждую ночь разрешает к утру!
Шанса прорваться к судьбе, что не выбрала козырем черв меж змеящихся пик,
Килей трефогого, вероисподнего блага – не ведает мудрый старик!...
Сколько попыток прочувствовать минуло: чем же живут под баньяном густым?…
Милости траченной, вечною силою вспомнят о святости лжи для простых
Тени крылатые, нам незаметные, тысячу лет разминая крыла
Нами, как пешками: – лживыми? – вредными?...
Что ж, наигравшись – я жду, где была….
Сижу под баньяном и думаю, что же я,
в сущности, тормоз такой, ведь все сущности
корчатся и шебуршатся, стремясь взять повыше
над планкою нормы резерв, да упасть бы помягче,
иль, если не в пух, так подальше отметку, хотя б пересечь…
Был бы смутьяном, так нет же – ничтожен:
покладистый образ меня вдохновляет на стих
послушания… Шанс прорываться на крышу
к судьбе, что не выбрала козырем черв меж змеящимся
килем трефогого, вероисподнего блага – да милость сберечь…
Помнят о святости лжи лишь простые,
крылатые тысячу лет позабыв – разминают крыла
Нами, как пешками: – что ж мы с тобою - не лживы? –
Давай, наигравшись собою – я жду, где была….
Нет комментариев. Ваш будет первым!