Когда-то слышал сказку эту...
Бродила как-то страсть по свету,
Да забрела на огонёк
В домишко, мать где и сынок
Своею жизнью жили тихо.
Покуда не пристало лихо.
Взбесился, словно, страстью сын -
В припадках ярости овин
Разнёс дощечками по двОру;
Взбесил, что одичала, свору;
Пропил гумно, трактир, коня;
Швырялись деньги ото дня
Ко дню грядущему всё паче -
Любовь ведь встретил, не иначе.
А мать, могла как, умоляла.
Пред образами ночь стояла,
За нею день тянулся в ночь,
Чтоб страсти страшной превозмочь
Сумел бы сын оковы ада.
Да за страстями мать ли надо?!
Так лихо длилось n-нность лет.
Померк над образами свет.
И в доме, тихо обнищавшем,
Над возвращавшимся и спавшим
До новых оргий сыном, мать
Молилась, чтоб не смог он знать.
А поутру его кормила
Супами-кашей из горнила,
В каком до сЫновой побудки
В горшках томила яства сутки.
С утра поев, опохмелившись,
Швырялась дверь вослед за ним.
И после, тихо помолившись,
Застлав в глазах слезами дым,
В грудное чрево ко себе,
Где снова сердце вырезала...
Иначе как бы подвизала
Кормить, кто чАдушко в судьбе?!
Наварист снова был обед.
Кто страстен, им не погнушался:
Он теми яствами вкушался,
Что свой ему давали свет.
И так тянулось n-нность лет -
Он ел, она его кормила. 
Но как-то яства из горнила
На стол не встали. Пищи нет!
Он заглянул за дверки пЕчи
И сам себе поставил щи.
И тут проснулся вроде - речи
Лились, хоть ноги полощи.
В ответ молчание. Ни звука -
Из горницы же тишина.
Он в горницу влетел без стука,
А мать, как снег, лежит бледнА.
Он за руку...Но льда коснувшись,
Он не поверил, что мертва...
Упрёками, не поперхнувшись,
Он ей твердил одни слова:
- Решила легче выбрать долю?
Решила бросить отчий кров,
Меня оставив во неволю,
Махнувши ручкой: - Будь здоров?!
Сорвав с покойной покрывало,
Он обомлел, ей глядя в грудь -
Там сердца будто не бывало.
А в сердце, знал он, жизни суть.
Но понял, что она питала
Своею плотью каждый день?
Что в эти яства отдавала
Свою Любовь, соткавшись в тень?
Увы, о том и я не знаю.
Но эту сказку вспоминаю.