Поздновато мне открылась
поднебесная тропа.
Поначалу сердце билось,
рвал рубаху до пупа.
А потом остыл немножко,
со страстями попритих.
Больше, глядючи в окошко,
вымогаю добрый стих
Накопил столбцы творений,
разложил по сундукам.
Много их - стихотворений -
да не ходят по рукам,
а томятся в заточенье...
только мудрый таракан
выражает к ним влеченье,
да порой на них стакан
наклоняется небрежно
разнося сивушный дух,
да обсиживает нежно
их кортеж прилежных мух.
Я и сам, когда беснуюсь,
всё в нужник снести грожусь.
А потом переволнуюсь...
ими заново горжусь.
Незаметно дней проходит
бестолковое звено.
Солнце всходит и заходит,
а для нас всегда темно.
Но, взирая из темницы,
мы надеемся слегка,
что на крупные страницы
всё же выведут века.
И хотя для тела это
бесполезно и смешно,
но душе, душе поэта,
воскрешаться не грешно.
Лет, примерно, через двести,
или сто, примерно, лет
муж жене, жених невесте
скажут: "жил такой поэт:
слабый телом, сильный духом,
пел про то, что в жизни есть.
Пусть ему землица пухом
и за то хвала и честь!"
И отыщутся потомки -
через тысячи колен
и, быть может, глас их звонкий
всколыхнёт мой бренный тлен,
и лучом лазури брызнет
на меня небесный свет.
Может есть кончина жизни,
но душе кончины нет.
[Скрыть]Регистрационный номер 0306516 выдан для произведения:
Поздновато мне открылась
поднебесная тропа.
Поначалу сердце билось,
рвал рубаху до пупа.
А потом остыл немножко,
со страстями попритих.
Больше, глядючи в окошко,
вымогаю добрый стих
Накопил столбцы творений,
разложил по сундукам.
Много их - стихотворений -
да не ходят по рукам,
а томятся в заточенье...
только мудрый таракан
испытует к ним влеченье,
да порой на них стакан
наклоняется небрежно
разнося сивушный дух,
да обсиживает нежно
их кортеж прилежных мух.
Я и сам, когда беснуюсь,
всё в нужник снести грожусь.
А потом переволнуюсь...
ими заново горжусь.
Незаметно дней проходит
бестолковое звено.
Солнце всходит и заходит,
а для нас всегда темно.
Но, взирая из темницы,
мы надеемся слегка,
что на крупные страницы
всё же выведут века.
И хотя для тела это
бесполезно и смешно,
но душе, душе поэта,
воскрешаться не грешно.
Лет, примерно, через двести,
или сто, примерно, лет
муж жене, жених невесте
скажут: "жил такой поэт:
слабый телом, сильный духом,
пел про то, что в жизни есть.
Пусть ему землица пухом
и - за то - хвала и честь!"
И отыщутся потомки -
через тысячи колен
и, быть может, глас их звонкий
всколыхнёт мой бренный тлен,
и лучом лазури брызнет
на меня небесный свет.
Может есть кончина жизни,
но душе кончины нет.